Шалва Амонашвили

Рука водящая

 

Издательский дом Шалвы Амонашвили

 

Москва

2006

Шалва Амонашвили

Рука водящая

Издательский дом Шалвы Амонашвили, 2006 г. – 160 с.

 

 

Алексей Александрович поставил под­пись в конце своих воспоминаний, на­писал дату и не упустил указать назва­ние большого города, где он проживал. Хотя вся эта обработка была излишней, ибо записи были вовсе не мемуары, и он не писал их, чтобы публиковать или показывать кому-либо, или даже сохранить надолго.

Ему всего двадцать четыре года, и он сту­дент четвёртого курса факультета языка и ли­тературы. Какие там мемуары! И не до мемуа­ров ему. Весь месяц потратил он, заполняя две­сти страниц общей тетради, чтобы заглянуть в себя, разобраться с самим собой. Таким спосо­бом он хотел выяснить причины своих мучи­тельных переживаний, которые то и дело дово­дили его до грани, когда он начинал серьёзно подумывать о том, стоит ли ему жить.

Бывает же такое: человек заблудился в лесу и, вместо того, чтобы идти в сторону Востока,

идёт на Запад. Идёт по ошибке, ибо принимает ошибку за правду. Идёт и идёт, и заблуждается всё больше. И когда видит, что может стать до­бычей хищников, лихорадочно начинает искать причины своего заблуждения: может есть ка­кой-нибудь шанс выбраться? Кого спросишь, как тебе быть? Была бы птичка добрая, которая пришла бы на помощь и указала путь... Птичек в лесу много; они, может быть, и добрые, но по­мочь человеку не могут.

Так он заблудился в жизни, и терзавшее ду­шу чувство ненужности прочно прилипло к его сознанию. Откуда оно – это чувство? Можно ли от него избавиться? Имеет ли оно причины, и каковы они?

Ответы на эти вопросы, по всей вероятнос­ти, хранятся в нём самом.

Он не обратился к психиатрам и психоана­литикам за помощью. Во-первых, нет денег, чтобы платить им за проведённые сеансы. Но это не так важно. Главное в том, что он не хо­чет, чтобы кто-то копался в его душе, кто-то другой стал хранителем его душевных тайн.

В тетради он записал всё, что только смог вспомнить, упустив лишь полосу последних трёх лет учительской жизни. В ней он не находил ничего полезного, кроме того, что работал и имел возможность прожить. Скоро этот учеб­ный год закончится, и он бросит школу.

Он больше обращался к воспоминаниям из раннего детства и школьных лет. Но многие со­бытия оказались покрыты мраком, и в тетради получились непонятные для него рассуждения о чём-то. Как будто он делал словесные зари­совки неприятных и бесформенных тёмных об­ликов; рассеять и посмотреть, что внутри скры­вается, ему не удалось.

Алексей Александрович не спал всю ночь – завершал свои записи. Подписал и поставил да­ту не ради торжества, что дело закончено, а так просто, не думая об этом. Он закрыл тетрадь, отодвинул её от себя, взглянул на весёлую об­ложку, но тетрадь вызвала в нём раздражение. «Зря потрудился, – подумал он, – надо сжечь её где-нибудь, может быть, в лесу».

Он встал. В спешке принял ванну. Сварил се­бе чашку кофе и тоже в спешке выпил, сунул те­тради и конспекты уроков в портфель, вышел из квартиры, сбежал по ступенькам, пересёк двор. Надо было успеть на автобус, который вот-вот подъедет. На нём он добирался до работы, то есть, до школы, где поневоле стал учителем.

Он поднялся в почти пустой автобус, уселся у окна и постарался предугадать: что предло­жат сегодня дети. Минимум сорок минут надо ехать. За это время он обычно успевал просмо­треть конспекты уроков, внося поправки. На сей раз ему не нужно было этим заниматься. Он завершил программу почти на месяц раньше. Потому пусть содержание дня подскажут дети.

Вдруг безо всякой причины вспомнил, как он, пробегая по лестнице мимо второго этажа, опять взглянул на дверь чужой квартиры. В сво­ей тетради он записал о том, что не может объ­яснить, почему каждый раз, когда поднимается или спускается по лестнице, нехотя замедляет шаг и с тревогой всматривается в эту дверь. Кто живёт за дверью, он не знает. Он всего год на­зад поселился в этом доме. Ему не нужны сосе­ди. А дверь ничем не примечательна. Почему же тогда он останавливает свой взгляд именно на ней, а не на соседней двери, и почему в это мгновение в нём возникает нечто вроде неприязни или даже страха?

Он встряхнул головой и занялся прежними мыслями.

* * *

Мечтал ли Алексей Александрович стать учителем?

Никогда!

Тем более учителем начальных классов.

Профессия учителя – это женская профес­сия. А профессия учителя начальных классов – вдвойне женская. Редко сыщешь в огромном го­роде мужчину, который так же, как он, работа­ет учителем начальных классов.

Как он пришёл в школу?

Случайно, конечно.

Он – студент-заочник. Весьма начитанный в русской классике, хорошо разбирается в лите­ратуре восточных и западных стран. «Подаю­щий надежды», – говорят о нём профессора.

Но будучи на первом курсе, он был вынуж­ден зарабатывать, чтобы поддерживать себя, покупать книги.

У него нет никого из близких, кто мог бы ему помочь. Родителей нет. Отец погиб на вой­не. В какой? Ну, конечно, не в первой или вто­рой мировых войнах, тогда его просто не было. Но разве войны прекращались на земле когда-либо хотя бы на минуту? Он погиб в нелепой афганской войне совсем молодым, когда ма­ленькому Лёшеньке было лишь три года.

Потеря мужа потрясла маму – красивую молодую женщину, и с ней случился инфаркт. Потом она оправилась чуть-чуть, но произошла другая беда. Алексей Александрович пережи­вает это событие и уход любимой мамы из жиз­ни как свою вину. Так и записал он в тетради: «Мама умерла по моей причине». Причину он так и не выяснил. Помнит только, что маму увезли в больницу из школы, а оттуда – на клад­бище. Маленький Лёша много плакал, но тогда ещё он не мог осознать, какими осложнениями в жизни обернётся для него эта беда.

Его забрали в детдом, где он был лишён всякой материнской ласки и семейного уюта. Не раз подвергался там издевательствам со стороны старших ребят, а также воспитателей и учителей. Тем не менее закончил школу и поступил в университет, где увлечённо и усердно отдался изучению классической лите­ратуры и обнаружил склонность к научной де­ятельности.

Кто мог поддерживать детдомовца?

Он должен был обеспечивать себя сам -детдомовские скудные сбережения кончились.

В поисках работы он зашёл в школу на ок­раине города, дальше от той, где он жил.

Школа была большая. «Может, будет место охранника или какого-либо рабочего?» – поду­мал он. Его направили к директору. Им оказал­ся добрый пожилой мужчина. Тот расспросил его и, узнав, что молодой человек любит и зна­ет литературу, обрадовался, ибо сам увлекался литературой и писал стихи.

Побеседовав, он на некоторое время заду­мался, а потом вдруг сказал:

– Да, я беру вас, будете работать учителем начальных классов.

– Что?! - удивился Алексей Александрович, – Я не могу быть учителем, я ничего не знаю!

–  Научим, — спокойно сказал директор, – учить маленьких детей нетрудно...

– Я не люблю учительскую профессию...

–  Полюбите, – опять спокойно произнёс директор, – это же божественная профессия!

Алексей Александрович не успел сказать, что эта работа совсем не для него, как директор вызвал завуча.

–  У нас осталась вакансия учителя во вто­ром классе? – спросил он.

– Да, – ответила завуч.

– Замену нашли?

– Нет, но ищем...

– Вот вам учитель! – сказал директор и ука­зал на Алексея Александровича.

Завуч с удивлением воскликнула:

– Ой?! Он же мужчина?!

– Да, мужчина, как видите! Ну и что? – ска­зал директор, – Нам запрещено брать мужчину учителем начальных классов? Пишите приказ, пока молодой человек не передумал!

А молодой человек и не думал о должности учителя. Он попытался что-то сказать, или про­сто взять и уйти. Но директор вышел из-за сво­его рабочего стола, взял его за локоть и мягко сказал:

– Вам понравятся наши дети... Озадаченная завуч удалилась.

–  Вы любите стихи? – спросил вдруг ди­ректор.

– Да, - ответил Алексей Александрович.

–  Так и думал. Хотите, прочту вам свои стихи?

- С удовольствием послушаю, – сказал он.

– Отлично...

Он принял позу поэта и прочёл:

Школа – не казарма,

Дети – не солдаты.

Не муштруй их, дядька,

С головой кудлатой.

Не греби их тупо

Под одну гребёнку.

Не насилуй душу.

Дай вздохнуть ребёнку.

Не сгоняй их в кучу,

Не гони их строем.

И без строя можно

Вырасти героем.

И не замечаем, Что не та эпоха, И не понимаем, Хорошо иль плохо*

– Ну, как? – спросил он, кончив читать. Стихи понравились Алексею Александрови­чу, и он похвалил их. Директор остался доволен.

  Это тебе первые мои наставления, – ска­зал он и дружески улыбнулся.

Вскоре секретарша занесла приказ о назна­чении Алексея Александровича учителем на­чальных классов. Директор подписал приказ и торжественно вручил копию новоиспечённому учителю.

Перед тем как попрощаться, директор под­вёл его к углу, где на стуле стояла большая кар­тина в золотистом обрамлении. Сама картина была закрыта газетой.

– Только что принёс в подарок школе быв­ший ученик, ныне перспективный молодой ху­дожник. Хочу услышать ваше мнение!

Он снял газету. С картины, написанной мас­ляными красками, на них смотрел один единст­венный цветок на высоком стебле – лилия. Она была на фоне неба с облачком.

–   Восхитительно!   –   произнёс   Алексей Александрович, зачарованный увиденным.

– Да? Я тоже так думаю... Дипломная работа... Вы бы не подсказали мне, где её лучше повесить?

Алексей Александрович оглянулся и пока­зал стену напротив окон. Но там уже висели другие картины.

–  Правильно, – сказал директор, – я тоже так думал... Уберу все картины и повешу эту од­ну...

Они попрощались.

Это был день двадцатого августа, три года тому назад.

Так студент второго курса стал учителем начальных классов.

Второй класс Алексей Александрович по­вёл в третий, а теперь завершает с детьми чет­вёртый класс, сам же заканчивает четвёртый курс университета.

За эти три года он полюбил детей, и дети полюбили его.

Но полюбил ли он профессию учителя?

Никак нет!

Вот закончится учебный год, и он скорее пойдёт работать грузчиком, чем останется в школе учителем.

* * *

Выйдя из автобуса, он добежал до школы. Завуч встретила его в холле.

–  Алексей Александрович, вас ищет ди­ректор. До звонка ещё есть время. Поспешите к нему!

– Спасибо, – сказал он и поднялся на вто­рой этаж.

 «Прочтёт новые стихи», – подумал он. Так происходило часто: директор звал его, чтобы услышать его мнение.

Директор, увидев его, порадовался.

– Хорошо, что пришли! – он закрыл за ним дверь на щелчок. Затем взял его за локоть, под­вёл к окну, откуда был виден майский пейзаж окраины большого города, и достал из кармана листки.

– Мне нужно ваше мнение, понимаете, имен­но ваше мнение... У вас прекрасный вкус... Их я написал вчера ночью, послушайте, пожалуйста!

Он, как обычно, принял позу поэта. В левой руке держал листки со стихами, а правой рисо­вал в воздухе символы, выражающие настрое­ние и придающие образам семантическую абст­рактность.

Он читал красиво и увлечённо, а Алексей Александрович слушал внимательно, направив свой взор на картину с лилией.

 

Не надо воевать с ребятами,

Смешливыми и плутоватыми,

Самолюбивыми, лохматыми,

Застенчивыми, угловатыми,

Надменными акселератами,

Трусливыми и хамоватыми,

Пустыми, скрытными, пассивными,

Красивыми и некрасивыми,

Прямыми, вспыльчивыми, дерзкими –

Со всеми их словами детскими,

Которые запоминать

И после им припоминать

Не надо...

Как же, их простить???

Да так вот...

И не надо мстить.

Не надо воевать с ребятами.

Во всём, конечно, виноватыми.

 

Он закончил читать и сразу ушёл в творчес­кую задумчивость. Видимо, забыл, что рядом стоял человек – его ценитель. Спустя пару ми­нут он оторвал взгляд от окна и направился к своему рабочему столу. Сел за стол, взял авто­ручку, сгрыз её верхнюю часть и устремил взор в никуда. Потом опустил голову и стал быстро записывать.

Алексей Александрович был действительно очарован стихами: искренняя любовь к детям и владение образностью слова рождали педаго­гическую поэзию. Он хотел похвалить директорa, но увидев, что тот в плену вдохновения, бес­шумно вышел из комнаты и шёпотом предупре­дил секретаршу:

– Не тревожьте его, пока сам не позовёт!

И поспешил в свой класс.

Учителя-коллеги охотно взялись сделать из него учителя. Приглашали на свои уроки, на методические объединения, давали наставления и объяснения. Даже делились своими конспекта­ми уроков, разрешали списывать.

Но у него складывалось впечатление, что он всё это и так знает.

Скажем, сидит он на уроке математики ма­ститого, опытного учителя, записывает весь ход урока – все вопросы учителя, все ответы. И всё это кажется ему до боли знакомым. Иногда он забывал, что сам уже вроде учителя, и тогда ему казалось, что он ученик-второклассник, и его вот-вот вызовет учительница, задаст вопрос, он запнётся, а она раздражённо скажет: «Что мне с тобой делать... Опять двойка!» В такие момен­ты ему хотелось заплакать, закричать, зары­дать, взбунтовать.

Был случай, когда он выкрикнул на уроке: «Вы не имеете права!» Учительница посмотрела на него в недоумении. Дети оглянулись. И он сразу обнаружил, что давно уже не ученик, и ему никто в жизни больше не осмелится задать вопрос – как пишется слово «ещё» или сколько будет от двадцати отнять девятнадцать. И не будет такого, чтобы на него набросился кто-ни­будь из учителей и обозвал «тупым», как сдела­ла эта учительница, которая давала ему показа­тельный урок.

На уроках своих коллег, – а они часто спе­циально для него готовили уроки, чтобы учить новичка, – он не учился, а возмущался. Возму­щался тем, что они только спрашивали у своих учеников, а те, бедные, только отвечали. Учите­ля разгуливали по всей классной комнате, а де­ти не могли шевельнуться без их разрешения. Учителя оценивали их знания и ставили отмет­ки, а дети были лишены права тоже оценивать уроки своих учителей и ставить им отметки. Они могли обругать ребёнка, накричать, высмеять его, а тот, напуганный учительским гневом, беспомощно опускал голову, краснел, плакал.

Может быть, этому мальчику или этой де­вочке, как ему самому, когда он был учеником и когда учительница унижала его, – тоже хоте­лось умереть на месте или выброситься из окна, чтобы хотя бы так вызвать к себе чувство сост­радания одноклассников и наказать учительни­цу? Он сам, будучи учеником, после очередной учительской грубости не раз подумывал, что, вот, придёт домой и найдёт способ, чтобы по­кончить с жизнью. А теперь, на уроках своих коллег, ему то и дело казалось, что у того маль­чика, которого оскорбили, тоже появляется мысль о самоубийстве.

И ему становилось плохо, хотелось встать и демонстративно выйти из класса. Но детдомов­ское воспитание не позволяло ему так посту­пить. И когда в конце урока к нему подходила гордая учительница в надежде услышать похва­лу от начинающего учителя, этот начинающий открывал рот как рыба, не в состоянии выпус­тить ни звука.

Какие же уроки проводил он сам?

Делал всё наоборот, чему учили и что пока­зывали коллеги и, конечно же, назло своей учительнице, которая вызвала его маму и что-то грубо сказала.

Коллеги к нему на уроки не приходили.

Им не нужно было ходить к нему, ибо и не допускали мысли, что у него тоже можно чему-то научиться.

Завуч не спешила его проверять, у неё и так было много забот: готовить отчёты, собирать справки, составлять планы, а также – разре­шать конфликты. Ей не нужно было проверять новичка ещё и по той причине, что на него не было никаких жалоб от родителей. Ещё она боялась того, что обиженный проверкой учи­тель мог уволиться из школы. И где тогда най­ти замену? Никто не хочет работать учителем, тем более, если школа находится на окраине города.

* * *

Из кабинета директора он поспешно напра­вился в свой класс.

Дети встретили его радостными возгласами.

– Что мы будем делать? – спросил он у де­тей.

–  Сегодня хорошая погода, давайте погу­ляем...

– Лучше в футбол поиграем...

– Нет, – сказал учитель, – так нельзя. Урок есть урок. Бот и спрашиваю, что нам делать на уроке?

У него получилось так, что всю программу по чтению и математике он закончил гораздо раньше, чем полагалось. Другие учителя жало­вались, что у них не хватает времени, чтобы пройти программу. А у него время хватило. И он растерялся: что дальше делать? Не станет же повторять и закреплять пройденное. Тогда он обратился к детям:

–  Скажите, что нам делать, когда делать уже нечего?

Сначала предложили почитать что-нибудь интересное. Он сказал:

–  Хотите, почитаю вам то, что сам читаю? Это не детская книга, а для взрослых.

Дети восхитились.

Он показал им толстую книгу. Это был ро­ман Достоевского «Преступление и наказа­ние».

– Ух, ты... – порадовались дети.

И он начал им читать Достоевского.

Дети увлеклись.

Он не обсуждал с ними ничего, не задавал вопросов. «Слушайте и попытайтесь всё по­нять», – сказал он детям.

Они, может быть, поняли не всё. Но помога­ли им чувства: они то грустили, то возмущались, то восхищались. Иногда же лились слёзы – плакали даже мальчики. Не скрывал слёз и учитель.

Так прошла первая свободная от програм­мы неделя.

Когда учитель дочитал последнюю страни­цу и посмотрел на своих учеников, он их не уз­нал – они повзрослели, они были озабочены.

Потом несколько дней они посвятили музе­ям, театрам. Остались ещё две свободные неде­ли, после чего завершится учебный год и он рас­станется со своим классом и школой.

– Так скажите, что же нам делать? Голубоглазая девочка сказала:

– У меня есть предложение. Вы же студент филологического факультета, и скоро у вас бу­дут экзамены?

– Это так.

– Нельзя ли узнать, какие вы будете сдавать экзамены?

– Почему же? Можно! Скажем, историю ли­тературы, языкознание...

– Алексей Александрович, – прервала голу­боглазая девочка, – расскажите нам об истории русской литературы...

– Что?!

Но дети воодушевились.

Всех перекричал зеленоглазый мальчик

– Алексей Александрович, вообразите, что вы профессор университета, а мы ваши студен­ты четвёртого курса. Прочитайте нам лекции по истории русской литературы, а потом мы сда­дим вам зачёты...

Класс взорвался от восторга.

– Как?! – не сдавался учитель, – Вы же уче­ники четвёртого класса?

– А вы вообразите, что мы студенты...

–  Но вам будет скучно, лекции ведь для взрослых!..

– А вы сделайте так, чтобы нам было инте­ресно...

– Вы же не поймёте?

– Но мы поняли Достоевского...

Все возражения учителя дети смело пари­ровали.

Он отошёл к окну, посмотрел, какую неж­ную зелень распускают деревья.

Дети застыли в ожидании.

– Значит, вы хотите послушать курс лек­ций по истории русской литературы? – он не обернулся к детям. За его спиной прогремело «да». – Значит, вы как студенты, а я как профессор? – опять мощное «да». – Так и быть! – сказал он.

– Ура! – закричали дети.

Но Алексей Александрович преобразился.

Его глаза увидели перед собой за студенче­ской скамьёй тридцать шесть юношей и деву­шек, красивых и талантливых молодых людей. Студенты четвёртого курса стоя встретили сво­его любимого профессора.

– Садитесь, – мягко сказал профессор, – итак, мы начинаем курс истории русской лите­ратуры. Сегодня у нас будут две пары вводных лекций...

* * *

После уроков... Нет-нет, после лекций со своими студентами Алексей Александрович на­правился в кабинет директора. Ему хотелось высказать своё восхищение по поводу утренних стихов, но в прихожей его остановила секре­тарша и шёпотом сказала:

– Он ещё не выходил, всех, кто рвался к не­му, я отправила обратно!

–   Хорошо сделали! – похвалил девушку Алексей Александрович и попрощался с ней.

Вышел на улицу. Теплый майский день лас­кал его. Настроение было хорошее – профессор остался доволен своими студентами: они были внимательны и задавали умные вопросы.

Он решил идти домой пешком. Понадобится часа три с лишним, время есть, а день – чудесный.

Примерно час он шёл в сторону центра го­рода. По пути надо было пройти через красиво убранный скверик, где в декоративном порядке было посажено огромное количество тюльпа­нов. Он решил отдохнуть и дать глазам возмож­ность насладиться красотой.

Так сидел он долго, пока не заметил, что по­года меняется и может пойти дождь.

До этого он думал о своих завтрашних лек­циях со студентами, и ему было легко. Но те­перь, – была ли причиной тому перемена пого­ды, – на него нахлынуло обычное для него чув­ство ненужности. Да, он написал двести стра­ниц, но облегчение не наступает.

«Человек есть Путь, говорит Конфуций, но если у человека нет Пути? Если он не знает о своём Пути? Как ему быть? – думал он, – Чело­век без Пути – кто он? Вот идёт молодая жен­щина, кто она – человек Пути? Или этот стари­чок, который еле передвигает ногами, опирается на палку – он идёт по своему Пути или так и постарел, ни разу не подумав о том, что надо открыть в себе свой Путь?»

О Пути он начал размышлять сейчас, ибо, чи­тая лекции своим студентам, он заговорил о философии Конфуция. К слову пришлось, но он не был конфуцианцем. Его философские взгляды не были целостными. Он полагал, что мир есть хаос нескончаемый, жизнь есть проявление хаоса, и если что-то мы считаем красотой и законом, это есть не что иное, как случайное столкновение или совпадение обстоятельств, которые могли и не совпасть. Но если человек имеет Путь?

Эта идея противоречила его представлени­ям о хаосе. Однако, философствуя о разных ве­щах, он не замечал, что идея о Пути всё больше проникает в его сознание.

Вот и сейчас... Он встаёт со скамейки. Это явление закономерное или случайное? Он может пойти направо или налево. Что определяет вы­бор – случайность или закономерность? С этими нескладными мыслями он оказался перед огром­ным зданием – случайно это или закономерно?

Он оглянулся вокруг и только сейчас заме­тил, что дождь уже прошёл, и он идёт по мокро­му тротуару. Тут он вспомнил, что надо уничтожить записи, лучше сжечь их. Где это сделать? Да, в лесу, а он на другой окраине города. Ре­шил поехать на автобусе, чтобы закончить с этим делом до того, как стемнеет, а потом вер­нётся домой и займется подготовкой к завтраш­ним лекциям.

От конечной остановки он шёл ещё минут двадцать. И как только вошёл в лес, тут же за­был о всемирном хаосе. Спокойствие, пение птиц, воздух душистый, краски природы, ство­лы берёз очаровали его. Он уселся под деревом и закрыл глаза.

Так он сидел долго. Потом вспомнил, зачем сюда пришёл. Открыл портфель, достал тетрадь и спички. «Зачем я это писал, чтобы придти сюда и сжечь? Может быть, не надо? Пусть пока хра­нятся записи. Брошу тетрадь в ящик. Чем она бу­дет мне мешать?.. Но зачем она нужна мне? Каж­дый раз, открывая ящик и видя её, буду раздра­жаться. Записи ни о чём путном мне ни слова не сказали. Лучше сжечь, и дело с концом».

Тут он услышал голос:

– Тебе нравится здесь?

Перед ним стоял кудрявый мальчик лет пяти-шести со светлыми волосами, с большими синими глазами, с правильными чертами лица.

– Да, здесь хорошо, – ответил он.

– Ты умеешь понимать птичий язык? – спро­сил мальчик.

– Нет, к сожалению...

–  Жаль, ибо они иногда несут вести. Если люди научатся птичьему языку, то они будут знать, что надо и чего нельзя делать.

– А ты понимаешь птиц?

–  Я пока догадываюсь. Только что мне на плечо села птичка и зачирикала. Я понял, что мне надо идти в эту сторону, и увидел тебя.

– А это важно для тебя – увидеть меня?

– Не знаю. Может быть, важно для меня, а, может быть, важно для тебя.

–  Да? – засмеялся Алексей Александрович. Мальчик ему явно понравился. – Ты один в лесу?

– Вообще-то, лес меня не пугает, и могу хо­дить один. Но я здесь с мамой, она ягоды соби­рает. – Мальчик посмотрел на тетрадь, – Что это за книга с красивой обложкой?

– Это не книга.

– Тогда это тетрадь?

– Да, ты угадал.

– Хочешь, угадаю ещё? Раз ты пришёл в лес с этой тетрадью, значит, в ней записано что-то очень важное для тебя.

– К сожалению, я так не думаю. Алексей Александрович встал.

– До свидания, – сказал он мальчику и ушёл от него.

– Зачем ты так быстро уходишь? – закричал ему вслед мальчик.

Но он не отозвался. И когда счёл, что доста­точно от него отдалился, сел на срубленное де­рево и приготовил спички.

«Что-то очень важное», – повторил он сло­ва мальчика. Да, эти записи могли быть для не­го очень важными, но стали ненужными.

Он зажёг спичку и поднёс к обложке тет­ради.

Обложка загорелась.

За его спиной опять зазвенел голос мальчи­ка, и он вздрогнул от неожиданности.

– Что ты делаешь?

– Ты же видишь, что я делаю?

– Ты сжигаешь важные записи?

– Они вовсе не важные!

– Нет, раз ты сжигаешь, значит, важные. Ты хочешь от них избавиться. Ведь так?

–  Мальчик, зачем ты следишь за мной? – рассердился Алексей Александрович.

– Я не слежу за тобой. Это та же самая птичка направила меня. Ты недоволен, что я го­ворю правду по поводу тетради?

Тем временем огонь на обложке потух. Алексей Александрович опять зажёг спичку.

– Ты разве не знаешь, что в лесу нельзя раз­водить костёр? Так возникают пожары.

Кто кому даёт урок?

Алексей Александрович на этот раз не рас­сердился, а засмеялся.

– Ты прав, – сказал он и потушил спичку.

–  Ты очень хороший и умный, – и мальчик похлопал его по плечу.

– Спасибо за похвалу.

– А эти записи сжигать не надо. Они приго­дятся тебе.

– Откуда ты знаешь, что они пригодятся мне?

– Не знаю, но ты не сомневайся.

Алексей Александрович внимательно по­смотрел на мальчика. Ему показалось, что на­ходит в нём что-то магнетическое.

– Мальчик, скажи, ты не пропал у мамы, или она пропала у тебя?

–  Какая разница, – улыбнулся мальчик, – мы разошлись и, когда нужно будет, найдёмся.

– А если ты у неё пропадёшь?

– Этого не случится.

–  Откуда ты знаешь, что случится и что не случится? Возьму я, допустим, и заберу тебя.

– Ты этого не сделаешь.

– Почему?

– В этом нет необходимости.

Оба улыбнулись друг другу и остались до­вольны игривому разговору.

Подошла молодая красивая женщина.

– Здравствуйте! – сказала она незнакомцу и обратилась к мальчику, – Вот ты где. Пошли, нам пора!

– Мы скоро увидимся, а записи не сжигай, – сказал ему мальчик и пошёл за мамой.

«Какой самоуверенный», – подумал Алек­сей Александрович, провожая их взглядом.

Он положил тетрадь и спички обратно в порт­фель и медленным шагом направился к городу.

Автобусная остановка была недалеко. Он увидел, что мальчик с мамой ждут автобуса. На остановке кроме них никого не было. Он уско­рил шаг – магнетическая сила мальчика притя­гивала его. Подъехал пустой автобус. Они по­дошли к дверям. Мама держала мальчика за ру­ку, помогая ему подняться. В это время мальчик обернулся, тоже увидел его, споткнулся о сту­пеньку и упал на асфальт, ударив колено

Видимо, ему стало больно, очень больно. Алексей Александрович понял это по тому, ка­кую острую боль ощутил в колене в это же са­мое время.

Он подбежал к мальчику. Помог подняться и собрался было сказать что-то подбадриваю­щее, но опередил мальчик, он улыбнулся ему, сказал «спасибо», а перед мамой извинился.

Они поднялись в автобус.

Алексей Александрович тоже поехал бы этим автобусом. Но пока он нагнулся, чтобы взять с асфальта портфель, двери захлопнулись и автобус тронулся.

Он глядел вслед удалявшемуся автобусу, и странное, весьма странное чувство начало ов­ладевать им: ему показалось, что мальчик – это он сам, Алексей Александрович, мальчик этот – его детство! «Это же я?! Этот мальчик – я! Я узнаю себя в мальчике!» – подумал он с удивлением.   

* * *

Сегодня понедельник, день приёма зачётов от студентов. Две недели чтения курса лекций по истории русской литературы шли по восхо­дящей линии. Каждый день студенты всё больше увлекались вопросами, которые разбирал с ними их профессор. Резко изменилось у них от­ношение к вчерашнему своему учителю. Нео­жиданно для себя они обнаружили, какой он мыслящий человек и оратор.

–  Профессор, можно ли привести на ваши лекции маму, она очень интересуется литерату­рой! – спросил один студент.

– Можно, – добродушно ответил профессор.

– А я дедушку приведу, можно?

– Можно...

И последние три дня аудитория была пере­полнена мамами, дедушками, бабушками. При­шли даже несколько пап.

Восторг и удивление росли с каждым днём.

В конце недели профессор объявил:

– В понедельник будете сдавать зачёты.

Понедельник был тем днём, когда по пла­ну завуча в классе Алексея Александровича должен был состояться прощальный празд­ник: учитель прощается со своим четвёртым классом, дети переходят в пятый, а учитель возвращается в первый. И начинается всё сначала.

Алексей Александрович пошёл к дирек­тору.

Тот обрадовался, увидев его.

– Хотел позвать вас сам... Пожалуйста, по­слушайте мои вчерашние стихи.

Он повлёк его к окну, достал из кармана лист, развернул его, отрешился от всего внеш­него, погрузился в себя, и его правая рука нача­ла обводить в воздухе поэтические абстракции. Он читал искусно и вдохновенно.

Я никогда детей не унижал.

Бесился и от ярости дрожал.

Как возмущался!

Как негодовал!

Но повода для мести не давал.

 

В порыве утверждения добра

Вершил я суд,

Как будто отобрал

Права на то у Бога

Самого,

И удивляя, и смеша Его.

Неважно,

Кто патриций,

Кто плебей,

Неважно,

Кто сильней,

А кто слабей,

И даже,

Кто глупей,

А кто умней,

Прости,

Не так уж важно это мне.

 

Но зло, оно есть зло,

Хоть ты умри,

И подлость - подлость,

Что ни говори.

Не примириться с этим,

Не принять,

И не понять,

И боли не унять.

 

Вот только дети...

Лгут.

Но ты им верь,

Как верят Небу,

Солнцу

И Траве.

Спасибо,

Господи,

Что

От злобы.

Я детей не унижал.

 

Он закончил чтение, но понадобилось ми­нуты три, чтобы выйти из поэтического транса.

Алексей Александрович был зачарован сти­хами. Был восхищён самим директором, глаза которого излучали любовь.

–  Вы истинный поэт... – сказал он со всей искренностью.

На лице директора засветилась улыбка бла­годарности.

– Я бы хотел издать сборник стихов, – ска­зал он с какой-то застенчивостью, даже чуть покраснел, – не согласились бы вы стать моим редактором?

Алексей Александрович смутился: не ожи­дал такого лестного предложения.

– Я же ещё студент... Вы прекрасный поэт... Хотите, я попрошу в университете своего про­фессора, он известный человек в литературных кругах...

Директор прервал его:

– Вы для меня есть известный профессор... Пусть сегодня вы студент, но придёт время, и я буду гордиться тем, что именно вы стали редактором моего первого сборника. Ну как, не откажете?

–  Нет, конечно... – сказал Алексей Алек­сандрович, а в душе подумал с грустью: «А что есть моё будущее?.. Нет его у меня».

Момент был подходящий, и Алексей Алек­сандрович рассказал директору о своих профессиональных занятиях со студентами четвёр­того курса и попросил принять зачёты.

Директор посмотрел на него с изумлением.

–  Значит, вы в течение двух недель читали своим ученикам...

–  Студентам четвёртого курса... – вставил Алексей Александрович.

Директор принял поправку.

–  Студентам четвёртого курса спецкурс по истории литературы в объёме тридцати или со­рока часов... Так?

– Именно так!

– Как вам это пришло в голову?!

– Они сами подсказали...

– Как они могли такое подсказать?!

– Почему же, они у меня развитые!

– Скажите, что вы делали с классом эти три года ''.

– Не знаю... Учил, воспитывал...

Изумление директора переходило не в воз­мущение, а в восхищение.

– Люблю таких учителей, как вы! – сказал он и похлопал его по плечу, – Хорошо, примем зачёты от ваших студентов. Только пригласим ещё одного литератора из старших классов...

Слух о зачётах в тот же день облетел все ка­бинеты, коридоры, переходы школы.

Учителя начальных классов сразу насторо­жились: что за инновация такая и почему нови­чок выпендривается!

Завуч заволновалась. Ни разу не проверяла она уроки студента, в классе он мог натворить всё что угодно, он же не профессионал!

Учителя старших классов иронически улыба­лись: мол, глупость читать ученикам четвёртого класса университетский курс! Но то, чем сами за­нимались в это время, они не считали глупостью: сосредоточенно и тщательно складывали цифры от двух до пяти, делили сумму и выводили среднеарифметические баллы своим ученикам.

Завуч с двумя именитыми учителями на­чальных классов пришли к директору преду­предить, что такого допускать нельзя. Лучше проверить, как студент справился с классом – срочно провести контрольные. И, вообще, от него, неспециалиста по начальным классам, лучше избавиться.

Но директор стоял на своём: его доверие к Алексею Александровичу было выше всяких проверок и сомнений.

Завуч с учителями вышли из кабинета ди­ректора недовольные.

А сегодня уже день принятия зачётов.

Студенты четвёртого курса столпились пе­ред аудиторией и с волнением ждут вызова.

Учителя, проходящие мимо, одаривают сту­дентов насмешливыми улыбками. Над ними издеваются старшеклассники.

В аудитории же идёт серьёзная универси­тетская работа.

После того как двое-трое студентов выдер­жали экзамены и ответили на коварные вопро­сы, члены комиссии переглянулись и произнес­ли короткое «м-даа». С лица учителя-литерато­ра стёрлось недоверие, а лицо директора засия­ло. Зачёты постепенно перешли в волнующий праздник знаний.

И когда из аудитории вышел последний сту­дент, директор с некоей задумчивостью сказал двум своим коллегам – учителю литературы и Алексею Александровичу:

– Выше всяких знаний есть любовь к знани­ям. Дети полюбили литературу, значит, они не пропадут в жизни!

Он пожал руку Алексею Александровичу и вышел из аудитории.

Учитель литературы доброжелательно улыбнулся коллеге.

– Вы – новатор, я стал вашим сторонником!

Но учителя, которые проходили мимо ауди­тории, или те, которые бегали по этажам боль­шой школы, вслух или про себя возмущались выходкой учителя начальных классов, а его экс­перимент считали недоразумением.

Так стал Алексей Александрович белой во­роной среди учителей и так нажил он себе стаю неприятелей.

* * *

Но Алексей Александрович этим не был озабочен.

Во-первых, он и не мог вообразить, какие именно трудности навлёк на себя. Во-вторых, впредь он не собирался оставаться в школе и, таким образом, эти возможные осложнения могли бесследно испариться.

Три года учительской жизни оставили в нём любовь к детям, но никакую, хоть малей­шую привязанность к этой профессии. Скорее наоборот. То, чему учили коллеги и на что они его настраивали, вызывало в нём уныние и жа­лость к учителям. Рутина – вот как он оценил школьную жизнь. Рутина и насилие. Было ещё одно слово, которым он мог бы оценить самую основу школы, но он тогда не пользовался этим словом, ибо его сознание не выходило за грани его же теории о случайностях и хаосе. Слово это было – духовность, и словам «рути­на» и «насилие» он мог бы предварить слово «бездуховность».

Своё ближайшее будущее он видел далеко от школы. Потому в тот же день после зачётов он написал заявление об освобождении от учи­тельской должности.

Милый директор обиделся. Почему и зачем, спрашивал он, вы уходите из школы? Обещал, что будет поддерживать его педагогическое творчество. Сказал, что видит в нём талантли­вого учителя.

– Нет, – настаивал Алексей Александрович, – школа – не моё дело...

– Тогда вот что: я не наложу резолюцию на ваше заявление вплоть до начала  будущего учебного года.

На том и порешили.

Но Алексей Александрович в своём вообра­жении сжёг все мосты, которые могли привести его обратно в школу.

Воспользовавшись свободой, он начал об­ходить редакции разных изданий и издательств, предлагая им свои услуги: корректора, коррес­пондента, стилиста, редактора, разносчика.

По вечерам садился у компьютера и через интернет запрашивал справки о работе.

Хотя эти хлопоты отнимали много времени и, казалось, у него не оставалось ни минуты, чтобы заняться чем-то другим, но это было не так. Внешние заботы не перекрывали внутрен­нюю озабоченность.

Да, да, он был весьма и весьма озабочен.

В одном журнале он вычитал, что слово «за­бота» означает: «за божественной тайной».

Перед ним возникла тайна.

Но может ли существовать какая-либо тай­на, когда всё в мире строится на случайностях.

Случайное стечение обстоятельств может принести случайное счастье, так же как и слу­чайное горе. В это он верил.

Но вот и объясни с помощью случайностей рождение в нём мысли о том, что мальчик, с ко­торым он встретился в лесу, есть он сам, есть его живое детство!

Такого ведь не может быть?! «Наверное, у меня сдвинулись мозги, вот и всё». Может быть, мальчик действительно похож на него внешне, когда он сам был таким же маленьким. Вот и совпадение.

«А почему у тебя тоже заболело колено, когда он ушибся?» Задавал он этот вопрос са­мому себе и отвечал на него с лёгкостью и убе­дительно: «Это называется эмпатическим пере­живанием и известно всем психологам...»

«Но сказал же тебе мальчик – «мы скоро увидимся»? Опять наивный вопрос. Ребёнок всё может сказать, но не всё будет правдой. Надо же было ему что-то сказать на прощание? Вме­сто «до свидания» он сказал: «Скоро увидим­ся». Может быть, увидимся, может быть – нет, будет решать случайность.

Так разговаривая с самим собой, он обхо­дил редакции и издательства. Затем шёл туда, куда вели ноги. А на этот раз они привели его на ту же последнюю остановку автобуса, где начи­нался лес.

 «Вроде я не собирался сегодня пойти в лес. Что мне тут надо?!» – удивился он.

Тем не менее он зашёл в лес и нашёл то мес­то, где встретился с мальчиком, и тот отговорил его сжечь записи, считая их важными для него. «А ведь он был прав! Они были для меня важны, пока я надеялся, что разберусь в себе», – поду­мал Алексей Александрович. По совету мальчи­ка он спрятал тетрадь в ящик своего компью­терного столика.

«Нет ли здесь мальчика случайно? – поду­мал он и добавил, – Это была бы слишком высо­кая случайность».

Он вышел из леса и направился к остановке автобуса. И вдруг видит — подъезжает автобус, женщина помогает мальчику подняться. Он бе­жит, чтобы помочь мальчику не упасть, но пада­ет сам и ударяется коленом об асфальт. Ему очень больно. Прохожие помогают ему встать.

–  Вы сломали ногу? Может, вызвать «Ско­рую»? – спрашивает прохожий и достаёт мо­бильник.

– Спасибо, не надо! – говорит он. Преодолевает боль и идёт к остановке. Но останавливается на полпути. Решает поставить эксперимент. Возвращается обратно, входит в лес, потом выходит в город и идёт по тротуару. Приближается к тому же месту и твердит само­му себе, что не упадёт. Но именно перед послед­ним шагом он забывает об осторожности, ибо видит, как женщина помогает мальчику подняться в автобус. И он падает на асфальт.

Опять острая боль в колене.

Теперь уже другие прохожие помогают ему встать, сочувствуют, предлагают вызвать такси. Но он стоит с выражением глубокой озабочен­ности. Такое лицо может быть только у поме­шанного. Люди, которые окружили его, в спеш­ке отходят. А к нему вновь возвращается мысль, которая видоизменяется в разных вариациях, чтобы выразиться точнее: «Я есть тот мальчик... В том мальчике нахожусь я сам... Я повторяю своё детство»... Он разводит руками и, к удив­лению прохожих, произносит с недоумением:

– Я же не могу дважды родиться?!

Утром ему позвонили из одного издательст­ва и сообщили, что могут взять его на испыта­тельный срок на должность корректора.

Он явился в издательство немедленно. Ему сразу выдали приказ о назначении, оговорили о зарплате. Потом молодая женщина отвела его к рабочему столику, где стоял компьютер, и сказала:

– Вот вам дискета с будущей книгой. Читай­те прямо на компьютере и делайте правки. Ра­бота срочная. Если будет что непонятно, обра­щайтесь ко мне.

Она уселась за своим столиком у компьюте­ра недалеко от него, у окна.

В комнате их было трое: один пожилой че­ловек, видимо, заведующий отделом, молодая женщина, может быть, редактор, и он сам.

Он вставил дискету в компьютер и присту­пил к работе.

Ошибок в тексте он обнаружил много, по­тому дело двигалось медленно. Но и книга ув­лекла его.

Правда, она была не в его вкусе, точнее, та­ких философских книг он ещё не читал. Потому ему было трудно понять, что есть Дальние Ми­ры, что есть Космическая связь, что есть Веле­ние Космической Жизни, что есть Тонкий Мир, как может быть сердце свыше действующим ор­ганом. Но мудрость, которая струилась бук­вально с каждой строки, поражала его. Ему приходилось два-три раза перечитывать стра­ницу, чтобы править и не упускать мудрость.

Невольно запоминал фразы, которые в ка­кой-то степени задевали его интересы. «Иди пу­тём любви, иди путём труда, иди путём щита ве­ры». Не о том ли Пути идёт речь, о котором го­ворил Конфуций? Нет, решил он, здесь, навер­ное, говорится о том пути, по которому можно найти свой Путь. «Иди сердцем и чаша путь ут­вердит». И он опять задумался. Какая чаша? Ка­кой путь она утвердит? Как идти Сердцем? Ему показалось, что во фразе «Иди Сердцем» подра­зумевается идея о случайностях: «Иди, как захо­чет Сердце, не думай ни о чём; что будет, то и бу­дет», – так он истолковал мысль из книги.

«Как это так?!» – удивился он, когда вычи­тал: «Приучайтесь ничему не поражаться и не удивляться». Как не поражаться и как не удив­ляться? Зачем же тогда человеку эти свойства? Но раз написано, значит, есть здесь какая-то мудрость. Действительно, заключил он, если всё строится на случайностях, то чему же тогда можно удивляться? Тому, что произошло счаст­ливое стечение обстоятельств? Ни поражаться, ни удивляться такой случайной обстановке, ко­нечно, не нужно.

Он старался по-своему толковать мысли, которые заставляли его отрываться от правки текста и задумываться. Но вовсе не предпола­гал, что философская основа книги этого не по­терпит.

В одном месте он споткнулся об эти мысли. В книге было написано о следующей истории:

«Замок заблуждений» – так называются развалины в Курдистане. Говорят, что замок был построен по ошибке; место было выбрано по ошибке; владелец женился по ошибке; играл в кости по ошибке; заболел по ошибке и погиб по ошибке. Можно допустить лишь известное количество ошибок!»

Ого, сказал он себе, а что есть тогда случай­ность? Если она есть проявление хаоса, то её то­же следует принимать за ошибку. И тогда что же получается? Владелец замка прожил всю свою жизнь случайно? Мудрость же в том, что можно допустить лишь известное количество случайностей, а дальше вступают в силу закон и порядок. Так ведь надо понимать?

Он закрыл глаза и ушёл в мысли.

Двести страниц заполнил он, вспоминая со­бытия своей жизни, чтобы докопаться до при­чин отчуждённости, ненужности и одиночест­ва. Зачем ему эти причины, если их можно тоже считать случайностями?

 «Я работал с детьми, – думал он, – и я не был одинок. Но чувство одиночества всё же по­жирало и пожирает меня. Дети любили меня, значит, я был им нужен. Но я не могу преодо­леть в себе переживание ненужности. Я не от­чуждён людьми. Ведь не хотел меня отпускать директор школы. Но чувство отчуждённости всё же не даёт мне покоя»... Мысли эти споты­кались о мысли, которые он вычитывал в книге.

– Вам плохо? – услышал он голос молодой женщины.

–  Нет-нет, я просто задумался... – быстро возразил он.

–  Выпейте кофе, – и она поставила на сто­лик чашку.

Пожилой мужчина, видимо, ушёл. Алексей Александрович посмотрел на часы. Рабочее время кончилось. Но ему дали срочную работу. Как быть? Он вопросительно взглянул в сторо­ну молодой женщины. Она собиралась уходить.

– Вы можете остаться и ещё поработать, ес­ли хотите. Вахтёр сам закроет комнату. А мне пора. До свидания!

– Спасибо за кофе...

Женщина ушла. Он опять закрыл глаза. Мысли начали беспорядочно крутиться в его голове. Но в мысленном хаосе возникли чи­стые линии, они создали экран, и на нём начал проявляться образ женщины.

Он вздрогнул.

Нет, невозможно не поражаться и не удив­ляться тому, что он сейчас созерцает! Он видит перед собой молодую красивую женщину, ко­торая только что ушла, ту самую женщину, ко­торая есть мама мальчика, и того самого маль­чика, который есть он!

Ошибка ли это?

Случайность ли?

Или, может быть, всё это есть продукт больного воображения?

Он мигом выскочил на улицу.

Где она? В какую сторону ушла?

И он побрёл туда, куда шли ноги.

* * *

Он шёл и размышлял о том, что с ним про­исходит.

Мысли, которые он извлёк из корректируе­мой им книги, начали корректировать его со­знание. Он понял, что заблуждается в своих убеждениях по поводу случайностей, и бросил­ся в крайность – всё закономерно, нет никаких случайностей. Приняв эту точку зрения, он по­пытался переосмыслить события, происходя­щие в его жизни, но это оказалось делом затруднительным – где эти закономерности? Со­бытия происходят, а причин не видно. Почему сердце его разрывается при мысли, что он слу­чайно рожденный и потому лишний среди лю­дей? Он не находит смысла своей жизни, он не находит путь, чтобы найти свой Путь. Сказал же Конфуций: человек без Пути уже не чело­век. Мысли и жизнь его оказались в тупик.

А теперь эта навязчивая идея, что он есть тот мальчик. Не может избавиться от неё, но действительно ли хочет избавиться? Скорее он цепляется за неё, как за соломинку. Зачем он хочет догнать эту женщину? Что он ей скажет? Скажи ей эту несуразицу, что её сын есть он сам – корректор издательства, она, нет сомнений, посмотрит на него с чувством сожаления: моло­дой человек лишился рассудка. Как же по-дру­гому она может отреагировать на такое? Ему лучше уйти из издательства, ещё лучше будет, если вообще уедет куда-нибудь далеко, уедет насовсем.

Придя домой, он достал тетрадь из ящика стола и сразу лёг в постель как больной. Но, не успев раскрыть её, заснул. Утром тетрадь валя­лась на полу. Он бросил её обратно в ящик, сроч­но привёл себя в порядок и поспешил на работу.

Пришёл в издательство рано. Решил выпол­нить задание и тут же подать заявление об ухо­де. Но, конечно, хотел увидеть молодую краси­вую женщину, хотя уже уговорил и убедил се­бя, что нельзя сказать ей ни слова о своей на­вязчивой идее. Может быть, только намекнёт: не она ли та самая женщина с мальчиком, кото­рую он видел в лесу.

До обеда он был один в издательстве. По­том пришёл пожилой мужчина.

– Как дела? – спросил он.

–  Я закончил правку, – ответил Алексей Александрович.

– Так быстро?! – удивился тот.

– Работа же была срочная!

–  Отлично... Такое отношение к делу пер­спективно для вас.

– Но я увольняюсь.

– Как?! Вы же только вчера... Мы вас оби­дели?

– Нет, меня здесь никто не обижал... Я про­сто не учёл некие личные обстоятельства... Я уезжаю...

– Ну что же, – произнёс с досадой пожилой мужчина, скорее, заведующий отделом, – бери­те расчёт у бухгалтера.

С ним рассчитались, и он вернулся к заведу­ющему попрощаться. Но его волновало и другое.

– Обидно расставаться с вами, – сказал за­ведующий.

Алексей Александрович взглянул в сторону столика, где вчера сидела молодая и красивая женщина.

–  Её сегодня не будет, – сказал заведую­щий, – она отпросилась на один день. Я передам ей ваш привет.

На улице было жарко. Тем не менее, он ре­шил походить по городу пешком. «Почему го­ворят, что в ногах правды нет?.. – подумал он, – Мои ноги знают больше, чем моя голова. «Иди сердцем» – значит доверься ногам. Ведите, ноги мои, вы умнее, чем всё моё тело!»

И ноги повели, а сам он погрузился в мысли. Два часа спустя он обнаружил, что недалеко видна его школа, и поругал свои ноги. «Вам ту­да больше не надо!» – сказал он им властно, по­вернулся и опять отдался мыслям. А ноги вели.

Спустя час он очнулся. «Где я?» И очень удивился, что стоит недалеко от леса, в нескольких шагах от того места, где он упал. «Что могло произойти, если я прошёл бы не­заметно для себя эту часть тротуара?» – по­думал он. На этот раз он не испытал судьбу. А ногам сказал: «Почему вы привели меня сю­да? Чтобы ещё раз упасть? И здесь вас больше не будет!»

Тогда ноги, – видимо, обиженные, что хозя­ин их не понимает и ругает, – направились до­мой. Он это понял, когда вдруг почувствовал во всём теле и в ногах, прежде всего, жуткую уста­лость, а на другой стороне улицы увидел свой дом. Ему хватило сил подумать о том, что рань­ше, будучи ребёнком, они с мамой жили именно в таком же четырёхэтажном доме на четвёртом этаже в однокомнатной квартире. «Может быть, это случайность, может быть, нет», – по­философствовал он.

Он перешёл улицу через подземку.

Ноги нудно ныли.

У подъезда стоял грузовик, и рабочие вы­гружали из него мебель.

Алексей Александрович вошёл в подъезд вслед за двумя рабочими, которые несли по ле­стнице старинный буфет. Они остановились на втором этаже, где настежь была открыта дверь, только не от той квартиры, которая вызывала в нём смутные чувства, а от другой, которая на­ходилась сбоку.

Рабочие перекрыли дорогу, и он не мог пройти, да и ноги потребовали передышки.

На площадку вышла женщина.

– Занесите в комнату, пожалуйста! – сказа­ла она рабочим.

Увидев её, он оторопел.

Это же не просто женщина, а та самая – мо­лодая и красивая! Не пригодилась ему муд­рость: не поражаться и не удивляться. Он и не смог бы воспользоваться ею, потому что уже был и поражён, и удивлён, и озадачен.

А она, видимо, давно овладела собой: улы­балась ему так, как будто на этой площадке они встречались всю жизнь.

Выбежал мальчик и, увидев его, тоже не удивился. Он только восхитился, засмеялся и воскликнул:

– Я же сказал тебе, что скоро увидимся...

И в это время сознание Алексея Александ­ровича вздрогнуло, может быть, переверну­лось. В нём лихорадочно пронеслись слова, как рекламная электронная бегущая строка, кото­рую не успеваешь прочесть и потому схватываешь обрывки: «Один случай... два случая... три случая... нет больше случаев»...

Строка оборвалась.

Произошло затмение.

* * *

–  Мама, сейчас он откроет глаза! – послы­шался звонкий и радостный голос мальчика.

Он вышел из забвения и медленно открыл глаза. На него смотрел улыбающийся мальчик. Подошла молодая красивая женщина.

–  Как вы себя чувствуете? – спросила она заботливо и положила ему руку на лоб, потом проверила пульс.

– Где я? – произнёс он слабым голосом.

– У нас дома.

– Почему? Что со мной случилось?

– Вы не помните? Видимо, от усталости и от того, что весь день, наверное, ничего не ели, вы на нашей площадке потеряли сознание, упали в обморок... Как вы себя чувствуете? – повторила она свой вопрос.

– Думаю, могу встать...

Он вспомнил всё, что было до потери созна­ния, вспомнил, что сам живёт на четвёртом эта­же этого дома.

– Я лучше поднимусь к себе... – сказал он и присел на диван, – Который час?

– Семь часов утра. Этого он не ожидал.

– Значит, я был у вас всю ночь?!

– Да, и вы были весь в жару. А сейчас темпе­ратура спала, и пульс нормальный. Но я не со­ветую вам сегодня выходить на улицу. Я скажу на работе, что вас сегодня не будет.

– Нет необходимости, я уволился...

– Зачем?! Нашли другую работу?

Он пожал плечами, другого ответа у него не было.

– Я поднимусь к себе... – и он собрался бы­ло направиться к выходу. У него квартира такая же – однокомнатная, и он знал всю её распла­нировку.

Мальчик возразил:

– Мы не отпустим тебя...

– Говори на «вы», – предупредила мама.

– Нет, с ним можно говорить на «ты», он не обидится... Разве не так?

– Да, конечно... – и он слабо улыбнулся.

– Мы не отпустим тебя, – продолжил маль­чик, – ты с нами позавтракаешь. Ты ещё должен познакомиться с нами!

Он покраснел. Действительно, женщина с ребёнком всю ночь ухаживали за ним. Где же они спали в этой комнате? А он убегает, не ска­зав «спасибо».

– Простите, – обратился он к молодой кра­сивой женщине, – я причинил вам столько хло­пот... Спасибо за заботу...

–  Пустяки... Сын правильно сказал, я при­готовлю завтрак, – и она пошла на кухню. А кухня, он знает, маленькая, они втроём с тру­дом уместятся.

–  Встань, выглянем в окно, – сказал маль­чик. Они подошли к окну. Мальчик забрался на узкий подоконник, – Я знаю, как тебя зовут, – продолжал он, – хочешь, скажу?.. Алексей Александрович, ведь так?.. А в детстве мама зва­ла тебя Лёшенькой, правда?

Он кивнул головой – конечно, правда.

– У тебя глаза очень грустные и озабочен­ные. Почему?

Мальчик попал в точку. Он вздрогнул, не знал, что ответить. А мальчик оказался очень наблюдательным.

– Почему ты вздрогнул? – спросил он, – Хо­чешь, скажу, почему?.. Я сказал правду, так ведь?

От ответа на вопрос мальчика его спасла молодая красивая женщина: она звала их завт­ракать.

Мальчик слез с подоконника и потянул Алексея Александровича за рукав.

– Пошли.

На маленьком столике пока ещё не обустро­енной кухни стояли три тарелочки, пахло гре­чихой и кофе.

Они уселись у столика.

– Скажите, почему вы уволились, вам не по­нравилась работа? – спросила женщина.

– Мама, ты не хочешь знать, как его зовут?

– Да я же оформляла вчера ваши докумен­ты! Бас зовут... – и она запнулась.

–  Алексей Александрович! – сказал маль­чик, – А ты ведь тоже хочешь знать, как зовут мою маму? У неё такое же красивое имя, как она сама - Мария... Обращайся к маме просто по имени. Так мы быстро подружимся. Ты – Алексей, она – Мария, ты – Лёша, она - Маша... – мальчик явно веселился.

– Хватит тебе, не смущай гостя...

–  Он не гость, он наш сосед и станет нам близким человеком, вот так! – мальчик не умолкал.

Алексей Александрович не знал, что ска­зать.

– Ответь на вопрос мамы: почему ты ушёл с работы?

– Сынок, дай нам поговорить!

– А мы что делаем? Разговариваем! Сейчас он скажет тебе, почему бросил работу в изда­тельстве.

Алексей Александрович, наконец, овладел собой и улыбнулся.

– Видите ли, – сказал он, – я решил уехать из этого города.

– Ты решил это вчера? – спросил мальчик. Он кивнул головой.

– А до вчерашнего дня ты об этом не думал? – опять спросил мальчик.

– Нет, – ответил Алексей Александрович, – эта мысль пришла мне в голову вчера.

– Тогда должна быть причина. Почему так решил?

– Сынок, – вмешалась мама, – это его дело. Нельзя так допытываться!

– Мама, что значит – его дело, когда оно за­девает дела других? Он же наш человек. Он за­крытый, – разве не видишь? А надо, чтобы он был открытым.

–  Откуда тебе знать, что ему надо? Не сму­щай Алексея Александровича!

– Мама, подожди! – и он обратился к Алек­сею Александровичу, – Помнишь, я сказал тебе в лесу, что мы ещё увидимся? Помнишь?

Алексей Александрович кивнул головой.

– А ты помнишь, мама, я сказал тебе, что мы познакомимся с молодым человеком? Помнишь?

– Ну и что? – сказала мама. Ей было нелов­ко перед гостем.

– А теперь вот что скажу: он ведь уволился, чтобы уехать насовсем в другой город? Бот и никуда не уедет, а сам думает, что обязательно уедет.

Алексей Александрович был ошарашен. Он робко спросил:

– Ты откуда знаешь, что не уеду? Ты видишь будущее?

– Это не важно, но я сказал правду.

– Не знаю, когда он говорит правду, и когда – неправду! – мама попыталась снять напряже­ние с гостя.

– Я всегда говорю правду, – твёрдо сказал мальчик, – но моя правда иногда сбывается спу­стя месяц, а ты тем временем забываешь, что это была моя правда.

– Хорошо! – откликнулась мама с какой-то внутренней просьбой, – Пусть будет твоя прав­да, но дай человеку поесть!

– Я понял, – сказал мальчик и умолк.

Для поддержания разговора молодая кра­сивая женщина спросила:

– У вас такая же однокомнатная квартира?

– Да, над вами, только через этаж.

–  Квартира, конечно, маленькая, но нам хватает.

– Вы купили эту квартиру?

– Нет, не купили, мы обменяли. Сперва у нас была трёхкомнатная квартира, она осталась у меня от родителей! Нам стало трудно, и мы обменяли её на двухкомнатную. А теперь опять стало трудно, и мы двухкомнатную обменяли на эту однокомнатную. Конечно, нам доплатили... – она рассказывала об этом с грустью и как буд­то нехотя.

Мальчик заговорил:

– Я знаю, ты это сделала из-за меня... Хо­чешь услышать мою правду?

– Ну скажи, – согласилась мама.

– Ровно через год... Сейчас май, так?.. Ровно через год твоя жизнь изменится. Она и сейчас хорошая у тебя, но станет другая.

–  Хватит мне твоих обещаний... Встань, го­товься, тебе пора в детский сад, а мне – на рабо­ту! – и она обратилась к Алексею Александро­вичу, – Вы уж извините, пожалуйста, нас, но не люблю опаздывать на работу! – и добавила, – Зря вы ушли из издательства. Оно выпускает духовно-философскую литературу Рериховского направления. Я не просто редактирую книги, а насыщаюсь удивительными и прекрас­ными идеями.

Алексей Александрович не успел что-либо ответить молодой красивой женщине, как заго­ворил мальчик.

–  Мама, вот что я тебе скажу. Ты поезжай прямо на работу, а меня в детский сад отведёт Алексей Александрович.

Мама растерялась, она не находила слов, как одёрнуть сына и как извиниться за его дер­зость перед гостем.

Но Алексей Александрович оживился, и все разговоры завершились так, как сказал мальчик.

Они втроём вышли на улицу. Мужчины по­садили в автобус молодую красивую женщину Марию, а сами на другом автобусе и в другом направлении поехали в детский сад.

Они уселись поближе к водителю.

– Ты же не знаешь, как меня зовут? Почему не спрашиваешь? – заговорил мальчик.

Который раз сегодня мальчик загонял его в краску. Ведь надо было спросить, как его зовут?

–  Извини, пожалуйста. У тебя, наверное, очень красивое имя!

– Тебе нравится твоё имя? – спросил мальчик.

– Почему бы и нет! Мама меня так назвала!

– Меня тоже назвала мама, и мне нравится моё имя. Я тоже, как ты, Алексей.

–  Что?! Алексей?! Не может быть! – вос­кликнул Алексей Александрович.

–  Чему ты удивляешься? Думаешь, другой, кроме тебя, не имеет права носить это имя?

– Нет, почему же... Но как это так, что ты тоже Алексей!

– Наверно, так нужно было, – спокойно по­яснил мальчик.

На следующей остановке поднялись две мо­лодые женщины, одна из которых была с девоч­кой, другая – с мальчиком. Детям было по три-четыре годика. Мамы усадили их вместе, сами уселись за ними и продолжили прерванный раз­говор.

– Я знаю их, они из нашего детского сада, – шепнул мальчик Алексею Александровичу.

– Ты знаешь всех ребят?

– Нет, не всех, но многих. Ты, наверное, то­же ходил в детский сад?

– Да, – ответил он неохотно.

– Тебе не хочется вспомнить кое-что из дет­ства?

– Как сказать... Не очень... Да и затуманено в моей голове это прошлое.

– Ничего светлого не осталось от той жиз­ни? – допытывался мальчик.

– Не знаю...

– Посмотри на этого мальчика и эту девоч­ку, – сказал он вдруг, – видишь, они шушукают­ся и хихикают. Как ты думаешь, они влюблены?

– Какое им время влюбляться!

– Это почему? – возразил мальчик, – Кто может сказать, что именно сейчас не определя­ется их отдалённая судьба?

– Но это очень раннее детство... – стоял на своём Алексей Александрович.

– Я всё же думаю, что они шепчутся о своём будущем.

–  Ни о каком будущем они не шушукают­ся... Говорят, наверное, о каких-то глупостях.

Мальчик сердито посмотрел на него.

– Дети не умеют говорить глупости, – ска­зал он строго, – они могут говорить о кошке, о мышке, о солнце, об облаке, могут говорить ни о чём. Это для вас – взрослых – глупости. Но так  они  обсуждают  смысл  жизни.  Однако взрослые часто мешают им этим заниматься.

Автобус остановился, и мамы засуетились.

– А ну-ка, Машенька, быстро...

– А ну-ка, Лёшенька, вылезай... Родители тоже сошли с автобуса вслед за

детьми.

Машенька и Лёшенька взялись за руки и по­бежали вперёд. Мамы погнались за ними.

Во дворе детского сада было много детей и взрослых – мам, пап, бабушек и дедушек.

Мальчик потянул Алексея Александровича за руку и тихо сказал:

– Вот она – Антонина Георгиевна, моя вос­питательница. Теперь ты можешь уйти. Вече­ром за мной придёт мама, так что ты можешь заниматься делами о переезде в другой город, – сказал мальчик.

– Хорошо...

Мальчик направился в сторону воспита­тельницы.

Алексей Александрович не ушёл сразу – он взглядом провожал мальчика, пока тот не присоединился к группе Антонины Георгиевны. Но сто­ило ему повернуться и сделать пару шагов к выхо­ду, как услышал, что мальчик зовёт его. Он подбе­жал к нему, взял за руку и отвёл в сторонку.

– Можно, я доверю тебе секрет?

– Конечно!

– А ты не скажешь маме?

– Нет, раз ты этого не хочешь.

– Тогда наклонись, шепну тебе на ухо. Алексей Александрович присел на корточ­ки, и мальчик проговорил ему прямо в ухо:

– Понимаешь, случается так, что в тихий час я мочусь в постели. Из-за этого Антонина Георгиевна злится на меня и угрожает...

В это время раздался резкий мужеподоб­ный голос Антонины Георгиевны:

– Алексей, вернись немедленно, хватит шу­шукаться!..

– Я ненавижу её... – шепнул мальчик и не спеша побрёл обратно.

Алексей Александрович так и остался си­деть на корточках, как изваянная из камня скульптура. Детей завели в здание. Он присло­нился к забору, закрыл глаза и вслушался в голос мальчика – хотел за звучанием и за словами увидеть то, что могло происходить в этом бело­снежном здании. «Я ненавижу»... – сказал мальчик. Видимо, это она ненавидит его, что и вызывает в нём ответную ненависть. Алексей Александрович не педагог, то есть, не имеет диплома о так называемом высшем педагогиче­ском образовании, но разве нужно им быть, чтобы понять: любовь воспитывается любовью!

Во дворе ещё оставались взрослые, которые привели детей; они стояли группами, о чём-то говорили, а потом медленно расходились. Сто­рож велел всем покинуть двор. Алексей Алек­сандрович оглянулся и нашёл уголок, где мог укрыться от сторожа. Тот, освободив двор, за­пер ворота на тяжёлый замок и вошёл в свою будку.

Алексей Александрович сел на траву, при­слонился к стволу дерева и закрыл глаза. Тайна мальчика жгла всё его нутро. Он один со своей тайной, как и Алексей Александрович один пе­ред своими мучительными переживаниями

Со второго этажа то и дело он слышит рез­кий мужеподобный голос воспитательницы. Го­лос кажется ему до боли знакомым и вызывает злобу и страх.

Он старается вообразить, что сейчас проис­ходит с мальчиком.

Смутные воспоминания начинают в нём разворачиваться и потому в тетради из двухсот страниц об этой полосе жизни у него остались лишь неразборчивые каракули.

Но сейчас эти каракули раздвигаются как двери, и он вместе со всей группой детей вхо­дит в спальную комнату.

Воспитательница мужеподобным голосом властно произносит:

«Ложитесь немедленно... Ни звука... У ме­ня в руках ножницы... Могу кому-то отрезать что-то».

Она действительно держит устрашающие своими размерами ножницы и крутит ими.

Дети прячут головы под одеяла.

А Алексей (его никогда не звала воспита­тельница ласково – Лёша, Лешенька, а обзыва­ла дурак дураком или чем-то в этом роде) то­же уходит с головой под одеяло и закрывает глаза.

В спальной комнате воцаряется гробовое молчание; она превращается в кладбище живых детей.

На этом кладбище из-под какого-то одеяла вдруг раздаётся выстрел. Он не очень пугаю­щий, не сотрясает пространство, но для клад­бища звучный.

«Кто это?» – гремит мужеподобный го­лос.

Из-под одеяла вырывается рыдание обре­чённого:

«Не я... не я... больше не буду – у - у...»

На этот раз воспитательница проявляет жалость и не режет ребёнку ничего. Она велит всем заснуть немедленно.

Алексей заснул бы, он усталый, напуган­ный, истерзанный. Но не осмеливается за­снуть: а вдруг опять произойдёт с ним то же самое, что на днях.

Воспитательница тогда накричала на него и схватила ножницы. Он заорал и залез под кровать, чтобы укрыться от её гнева.

Она строго и на полном серьёзе объяснила ему:

«Вылезай... На этот раз ничего не сделаю. Но повторишь то же самое, отрежу писуль­ку... Понял?»

И в руках её зловеще зацокали ножницы.

Алексей после того дня не осмеливается за­снуть, покрывает одеялом голову, берёт в руки писульку и держит крепко, чтобы она не свали­ла вновь беду на его голову. Даже сам подумы­вал отрезать её себе и тем самым обрести спо­койствие.

Сейчас он лежит под одеялом таким же образом и ждёт, когда кончится этот мёрт­вый час.

В мыслях он угрожает своей писульке: «Ес­ли пустишь, отрежу».

Но мысли устают, и он засыпает.

Рука, которая крепко держит виновницу, слабеет, и страшный грех свершается.

Он просыпается и с ужасом осознаёт, что лежит в мокроте.

Его охватывает злоба.

«Убью, убью», – кричит он обречённо.

Хватает писульку обеими руками и стара­ется вырвать с корнями.

Больно, очень больно!

Но его злоба не стихает.

Вдруг одеяло, которое покрывает его, взлетает вверх, и он видит только ножницы, большие, крупные, и слышит их зловещий скрежет.

«Отрежьте... отрежьте»...

С рыданием умоляет он ту, которая стоит над ним, как зверь, и тянет руками свою плоть.

«Заткнись!» – гремит воспитательница.

Он сразу умолкает.

«Слезь с кровати!»

Он слезает с кровати.

«Раздевайся!»

Он снимает майку.

«Сними трусы!»

Он дрожащими руками снимает мокрые трусы.

«Подними руку с трусами!»

Он поднимает трусы над головой.

«А теперь шагай по комнате!»

Он делает робкие шаги.

«Быстрее!»

Он ускоряет шаг.

«Кричи, чтобы услышали все: «Я писуля!» Кричи! »

Дети - девочки и мальчики высовываются из-под одеял и со страхом глядят, как голый мальчик, держа над головой мокрые трусы, хо­дит по комнате, подходит к каждому и тупо произносит:

«Я писуля... Я писуля»...

«Громче!» – кричит воспитательница.

И наступает святое мгновение. Это тог­да, когда он подходит к кровати Машеньки.

И вдруг сознаёт весь ужас своего уни­жения.

Он осознаёт не детским, а взрослым умом, что эта женщина плюёт ему в лицо, плюёт на его честь и достоинство.

Но как пятилетний, он не выдерживает этот ужас и падает у кровати Машеньки, по­теряв сознание.

Потом он приходит в себя в кабинете мед­сестры.

Оттуда его забирает грозная воспита­тельница, которая не расстаётся с ножница­ми. Отводит в угол и строго внушает:

«Никому об этом ни слова, понял?» – скре­жещут ножницы.

Он кивает головой, но не знает, о чём она, ибо всё происшедшее вспоминается смутно...

Алексей Александрович весь в поту. Тело его как будто вот-вот взорвётся, как бомба. Со второго этажа белоснежного здания вдруг раз­даётся гром мужеподобного голоса:

– Кому я сказала!.. Закрой глаза немедлен­но!.. Всем спать!

Алексей Александрович видит, как мальчик прячется под одеялом, но спать не может.

«Надо спасти его, пока не поздно!» – при­казывает он самому себе.

Он выскакивает из своего укрытия, где спрятался от сторожа.

Бежит к белоснежному зданию.

Там совсем тихо.

Стих мужеподобный голос воспитательницы.

Там сейчас мёртвый час.

Он подбегает к открытому окошку и кричит во весь голос:

– Лёша... Лёшенька!.. Я здесь, прыгай из ок­на!.. Я здесь, не бойся!..

Мёртвый час разбивается, как хрустальная ваза, в которую выстрелили из пушки.

– Лёша... Лёшенька... Прыгай...

Он зовёт мальчика, зовёт себя, зовёт отчаянно.

– Лёшенька...

Открытое окошко отозвалось зловещим шипением:

–  Стой...  стой, тебе говорю... куда ты... стой, мерзавец... я тебя... я тебя...

И слышен скрежет ножниц. В окошке появляется мальчик.

Алексей Александрович чувствует, как сам прыгает из окна второго этажа и сам же ловит себя в воздухе.

Руки его прижимают мальчика к груди.

Он бежит к забору и вместе с мальчиком пе­релезает через него.

* * *

Мальчик больше не вернулся в детский сад. Он убедил маму, что для него там нет ничего интересного. Мужчины сохранили тайну, а моло­дая красивая женщина о происшедшем ничего не узнала.

Но мама тревожилась о другом.

–  Тебе же надо подготовиться к школе? – сказала она.

– Верно, мне скоро будет шесть лет, – охот­но согласился мальчик.

– Вот видишь... В детском саду тебя бы на­учили... – это была последняя попытка угово­рить мальчика вернуться в детский сад.

–  Постой, мама, я лучшее предложу. Давай пригласим Алексея Александровича и посове­туемся с ним. Как никак, он бывший учитель.

Алексея Александровича они пригласили вечером на чай.

Устроились на кухне.

Сначала молодая красивая женщина рас­сказала ему о новой книге, которую она закон­чила редактировать.

–  Знаете ли вы, что означает расширенное сознание? – спросила она.

Алексей Александрович задумался.

–  По моему представлению, это такое со­знание, которое интересуется всем, что его ок­ружает. Я угадал?

– Не совсем, – сказала она мягко, – расши­ренное сознание вмещает в себя как в единое целое понимание мира земного и мира надзем­ного, мира материального и мира духовного.

И молодая красивая женщина начала изла­гать принципы космической философии. Маль­чик сначала внимательно слушал мамин рас­сказ, а потом прервал её.

– Мама, посмотри на Алексея Александро­вича – ему же трудно понять, о чём ты гово­ришь, он мучается.

–  Нет-нет, я слушаю, я... – сконфузился Алексей Александрович, ибо мальчик говорил правду.

–  Мама, вот что я тебе скажу: расскажи Алексею Александровичу об этой философии тогда, когда она станет твоей.

– Это как? – не поняла мама.

–  Так, как будто ты сама её выдумала... А сейчас ты пересказываешь её как забавную не­былицу.

Молодой красивой женщине и Алексею Александровичу стало неловко.

– Но мне об этом надо знать... – попытал­ся смягчить обстоятельство Алексей Алек­сандрович, – Об этой философии мне ещё ни­кто ничего не говорил, профессора филосо­фии в университете о ней ни единым словом не упоминали...

–  Верно, и тебе надо знать об этом, и маме надо знать. Думаю, надо, чтобы всё человече­ство знало о ней.

– Вот Мария и объясняет мне... Мальчик остановил Алексея Александровича.

– Хотите, посоветую, как вам лучше изучать космическую философию?

Оба вопросительно взглянули на мальчика.

–  Вот что я вам посоветую. Берите саму книгу, прочитайте её внимательно, с каранда­шом в руке. Попытайтесь разобраться в ней, насколько сможете. А потом соберитесь вдво­ём, и меня позовите как слушателя, и помоги­те друг другу понять книгу ещё глубже. Хоро­шо будет?

– Да, я согласен, – сказал Алексей Алексан­дрович.

– Я тоже, – сказала молодая красивая жен­щина.

Мальчик продолжил:

– Ещё лучше будет, если космическую фи­лософию  вы  объясните  мне,  шестилетнему мальчику...

– Тебе ещё нет шести, – уточнила мама.

– Ну хорошо, пятилетнему... Объяснили бы мне на доступном языке и с примерами косми­ческую философию, которая есть, как я знаю, новое мышление.

–  Откуда ты знаешь?! – с удивлением спро­сила мама.

– Я ничего не знаю, мама. Я просто говорю то, что на ум приходит... И если я вас пойму, то считайте, что эта философия уже ваша, как бы вы сами её сочинили.

Мальчик говорил вовсе не как маленький и вовсе не как несмышлённый. Мама ещё не знала своего сына таким. Ещё больше был поражён

Алексей Александрович. Перед мальчиком он то и дело чувствовал себя беспомощным. Что они могли возразить ему?

– Действительно, почему бы нам не последовать этому совету? – сказал Алексей Александрович.

–  Да, так будет лучше, – сказала молодая красивая женщина.

– Тогда медлить не надо. Мама, у тебя же есть несколько экземпляров книги, которую ты редактировала? Дай один Алексею Александро­вичу. Он прочитает её, а потом...

Мама послушно встала, принесла красиво изданную книгу в вишнёвом переплете и протя­нула её Алексею Александровичу.

– Берите, пусть она будет вашей.

– Отлично, – сказал мальчик. – А теперь по­говорим о том, что меня надо готовить к школе.

–  Да, Алексей Александрович, нам нужен ваш совет, – с какой-то оживлённостью начала мама, – сын в этом году поступит в школу. У вас педагогический опыт. Может быть, посоветуе­те, как его подготовить?

– Какой у меня опыт, смешно даже! – засу­етился Алексей Александрович.

– А у нас нет никого, кто мог бы нам что-то объяснить.

Алексей Александрович посмотрел на маль­чика, как будто ждал от него подсказки. Мальчик молчал.

– Может быть, сделаем так, – робко произ­нёс Алексей Александрович, – на днях я почи­таю несколько книг по подготовке детей к шко­ле, проконсультируюсь со специалистами и, если позволите, сам займусь подготовкой мальчика.

–  Ой, как здорово будет! –  восхитился мальчик, – Ты лучше всех поможешь мне!

А мама забеспокоилась.

– Это же будет большая нагрузка для вас... Мы не можем позволить себе...

–  Нет-нет, не беспокойтесь, я же не рабо­таю, у меня есть время! – поспешил успокоить молодую красивую женщину Алексей Алексан­дрович.

– Может быть, я заплачу вам? – робко спро­сила она.

– Ни в коем случае, как можно!.. – заволно­вался Алексей Александрович.

–  Хотите совет? – неожиданно произнёс мальчик.

Мама насторожилась.

–  Ты даёшь нам дельные советы, помоги нам, – сказал Алексей Александрович.

– И сейчас дам вам хороший совет. Как я до­гадываюсь, ты уже не помышляешь о том, чтобы уехать куда-то далеко, ведь так?

Алексей Александрович широко раскрыл рот, чтобы глотнуть воздух.

–  Что с вами? – забеспокоилась молодая красивая женщина.

– Ничего-ничего... – спешно успокоил он её, и только сейчас понял, что подсознательно он действительно так и решил.

Мальчик дождался, пока тот отпил из чаш­ки глоток чая и успокоился. Потом сказал:

–  Тебе и не надо никуда уезжать. Потому советую вернуться в издательство. И не только текст править, но и изучать космическую фило­софию, как это делает мама, когда редактирует книги. А по вечерам, по субботам и воскресень­ям, ты можешь заниматься со мной – готовить к школе... Ну как, хороший совет?

Совет был очень даже дельный и приемле­мый.

Но Алексей Александрович сильно сомне­вался, что мальчик вообще нуждается в какой-либо подготовке к школе.

Работа в издательстве официально начина­лась с одиннадцати часов. Молодая красивая женщина никогда не опаздывала. А Алексей Александрович сидел у своего компьютера уже с восьми часов. Было бы неправильно сказать, что он работал. Скорее он увлекся чтением книг, которые давал ему для правки, для набо­ра, для редактирования пожилой мужчина – за­ведующий отделом. Он читал, перечитывал, де­лал выписки, размышлял. Философия космиче­ского мышления увлекла его.

Молодая красивая женщина приходила на работу с мальчиком. Мальчик не мешал никому –  разглядывал книги, смотрел в окно. Иногда, если компьютер освобождался, любил им заниматься. Часто звал его к себе пожилой мужчина –  заведующий отделом. Они шептались, чтобы не мешать в работе молодой красивой женщине и Алексею Александровичу. Шептались минут двадцать, тридцать, бывало, и целый час. После того как мальчик с мамой уходили в кафе, по­жилой мужчина оставался за своим рабочим столом до такой степени озабоченный, что за­бывал съесть свой бутерброд, который всегда приносил с собой.

Однажды он обратился к Алексею Алексан­дровичу с вопросом:

– Вы не знаете, что это за мальчик?

– Вам он нравится? – спросил со своей сто­роны Алексей Александрович.

– Не то слово...

– Хороший мальчик, умный, воспитанный...

– Н е е т... – растянул заведующий отделом, – Он мальчик не-о-быч-ный, понимаете?.. Он при-ше-лец...

Это слово – «пришелец» запомнилось Алексею Александровичу. Пришелец откуда? Может ли мальчик сам сказать, кто он?

Бывали дни, когда мама приходила на рабо­ту без мальчика.

Заведующий отделом сразу интересовался, где мальчик. Мама объясняла, что сегодня он захотел остаться дома.

– Мальчик серьёзный, найдёт, чем занять­ся... – говорил пожилой мужчина.

Но было ясно: он в этот день сидел расстро­енный.

А на Алексея Александровича такие дни действовали как дни с магнитными бурями – он беспокоился, не зная, почему и зачем.

Был понедельник.

Молодая красивая женщина пришла на ра­боту без мальчика. «Видимо, он опять захотел остаться дома», – подумал Алексей Александ­рович. Уже третий понедельник она приходит без него. «Почему именно по понедельникам мальчик остаётся дома?» – спросил он самого себя, и тут же отпарировал: «Какая разница, понедельник, вторник, мальчик захотел остать­ся дома и остался, вот и всё. Впрочем, вечером у нас с ним занятие, тогда и узнаю, чем он сего­дня был занят».

Он продолжил править текст и вникать в него. Книга была о сердце; она увлекла его. Он уже усвоил понятия: серебряная нить, рука ведущая, мир невидимый. Он уже знал, что если человек чист сердцем и душой, если его серебряная нить не заморена, то он смо­жет установить связь с космическим разу­мом. «Мир Невидимый, в сущности, очень зрим, когда глаз не засорён», – вычитал он в компьютере. «Наверное, мальчик видит Мир Невидимый», – подумал Алексей Александ­рович.

И мысли его переключились на мальчика.

«Что мальчик делает сейчас?» – почему-то с тревогой подумал он.

И продолжил читать, размышлять, но бес­покойство не покидало его; он всё время ёрзал в кресле.

Молодая красивая женщина поставила ему на столик чашку кофе и сказала, что сама ухо­дит на перерыв. Но он ничего не услышал и не заметил её ухода.

Его сознание перешло в иное состояние.

Оно начало двигаться к тёмным и забро­шенным уголкам сердца.

Ищет то, что в тетради из двухсот стра­ниц обозначено сплошной кляксой и каракулями.

Проходит оно как иголочка с белой ниткой и колет сердце то тут, то там.

Больно!.. Больно!..

Глаза схватывают на экране компьютера мысль – «Но чем можно нагнетать энергию, как не крайним положением?»

И сознание начинает напрягаться – иго­лочка с нитью упорно и настойчиво проходит через тёмные участки сердца.

Колет... опять колет... «Стоит лишь считать такое положение не концом, но началом»... – мерцает на экране.

Сознание напрягается ещё сильнее, реши­тельнее...

 «Как объяснить, когда сердце молчит? Как ускорить, когда сердце тяжелее железа? Как двигать сердце, когда умерло в духе?» – считы­вают его губы с экрана.

Опять сильная боль в сердце.

Сознание останавливается перед пещерой, где тьма.

Бросает вовнутрь камень и будит подсо­знание.

И оно зажигает факел.

Из пещерной тьмы вырывается коричневое облако и по велению света начинает неохотно разворачиваться.

Вот оно – прошлое в кляксах и каракулях, которое сейчас, спустя двадцать лет, стано­вится настоящим.

Маленький Лёшенька пристаёт к маме, ко­торая занята стиркой:

«Мам, пусти поиграть во дворе, пусти...»

«Может быть, не надо, Лёшенька, хва­тит тебе играть», – говорит мама; она боит­ся отпустить его одного.

«Ну, мам, пожалуйста, я ненадолго», – умоляет Лешенька.

«Ну хорошо, – говорит мама, - только не­надолго... Не ходи далеко, играй в песочнице».

Он открывает дверь и бежит по лестнице.

Пробежал третий этаж.

Он на площадке второго этажа...

 

Сегодня понедельник, и мальчик остался дома. Может быть, он тоже стоит сейчас на площадке второго этажа?

Неосознанная сила заставляет Алексея Александровича бросить компьютер, которого он уже и не видит, и выбежать из комнаты. В дверях сталкивается с заведующим отделом, но это остаётся вне поля его восприятия. В кори­доре обходит молодую красивую женщину, ко­торая кричит ему вслед: «Алексей Александро­вич, что с вами?» Но он ничего не слышит и не видит. Выбегает на улицу и вскакивает в авто­бус, но не замечает, что находится в автобусе.

Его сознание видит, слышит и переживает другое.

Он пробежал третий этаж и сейчас пробе­жит второй.

Но в это время открывается дверь кварти­ры и выглядывает девочка, на три-четыре года старше него – шестилетнего.

Он останавливается.

Девочка смотрит на него и грустно улы­бается.

 «Мальчик, поиграй со мной».

Он не знает, как быть, а девочку видит впервые.

«Не бойся... Я одна дома, мне скучно... По­играй со мной».

Девочка выходит на площадку, берёт его за руку и уводит с собой.

Двери закрываются.

Они в комнате.

«Во что будем играть?»

«Я сперва угощу тебя».

На столе стоит бутылка с лимонадом. Она открыта.

Девочка наполняет стакан.

«Выпей».

Он неохотно берёт стакан. Лимонад слад­кий, ароматный. Выпивает до конца.

«Во что будем играть?»

«Ты садись, – девочка усаживает его в кресле, – и смотри на меня».

Она включает музыку и начинает делать танцевальные движения.

Потом снимает туфельки и продолжает танцевать босиком.

Потом снимает кофточку и танцует...

Потом снимает юбочку...

Глаза его затуманиваются, тело жужжит, ему хорошо.

Теперь девочка танцует совсем голая.

Откуда-то слышен хриплый мужской голос:

«Подойди ближе... Ещё ближе... Молодчина»...

Потом он приходит в себя.

Нарядно одетая девочка улыбается ему, угощает шоколадкой.

«Я тебя ещё позову, хочешь?»

Он не знает, хочет или нет поиграть ещё с девочкой.

Но знает другое: об этом говорить маме нельзя.

Ночью его лихорадит. Мама плачет. Ут­ром здоров...

Опять понедельник.

«Мам, пойду поиграю во дворе».

«Будь осторожен».

А на втором этаже двери уже открыты, и на площадке ждёт девочка.

Он останавливается - пробежать мимо неё или вернуться обратно домой?

Но девочка ловко берёт его за руку и заво­дит в комнату.

Там мужчина.

«Вы играйте, не стесняйтесь меня».

Девочка угощает лимонадом. Ему хорошо...

А ночью опять лихорадит. Мама опять плачет – что за болезнь у сына? И так по понедельникам. Ему уже хочется пить лимонад и сидеть в кресле.

«Мам, пойду поиграть».

«Я с тобой, – говорит мама, – прогуляемся вместе».

На площадке второго этажа стоят трое милиционеров.

Двери квартиры открыты.

И оттуда выходят милиционеры: двое ве­дут мужчину в наручниках.

Третий ведёт за руку девочку, она плачет.

«Что случилось?» – робко спрашивает ма­ма у одного милиционера.

Тот отвечает: «Он извращенец и наркоман. Вы не замечали чего-нибудь подозрительного?»

«Нет», – говорит мама дрожащим голо­сом, крепко берёт за руку мальчика и ведёт об­ратно на четвёртый этаж.

 

Автобус резко останавливается, и он при­ходит в себя: маленький Лёшенька возвращает­ся в Алексея Александровича.

 «Это же моя остановка?! Зачем я возвраща­юсь домой?!. Ах, да, нужно спасти мальчика... Надо успеть!»

Алексей Александрович спрыгивает с авто­буса и бежит через улицу к четырёхэтажному дому.

Врывается в подъезд и мигом оказывается пе­ред подозрительными дверями на втором этаже.

– Лёша...Лёшенька! – кричит он и кулаками барабанит в дверь.

Бьёт ногами.

– Откройте... Лёша... Лёшенька, я здесь... Делает несколько шагов назад, насколько позволяет узкая площадка, и всем телом нава­ливается на дверь.

– Откройте...

Двери не выдерживают и ломаются. Его встречает насмерть перепуганный муж­чина.

– Что вам надо?! Он отталкивает его. Вбегает в комнату.

Испуганная девочка прячется под столом. Мальчик стоит; у него стакан с лимонадом.

– Не смей пить! – кричит Алексей Алексан­дрович.

Стакан вдребезги разбивается.

Он хватает мальчика.

Взбегает вместе с ним на четвёртый этаж.

Запирает двери своей квартиры.

Ключ прячет в карман и... отключается.

Потом он приходит в себя.

У изголовья сидит мальчик, гладит его по голове, улыбается и шепчет:

– Спасибо тебе...

* * *

Воскресным утром Алексей Александрович встал раньше обычного. В десять часов придёт мальчик, а до этого ему нужно готовиться для встречи с ним.

Алексей Александрович оказался в очень затруднительном положении. Не помогли ему ни чтение методических книг, ни консульта­ции учёных – мальчик просто знает и умеет то, что считается подготовкой к школе. Он знает гораздо больше. Он свободно читает весьма серьёзные книги, размышляет и фило­софствует о прочитанном. Сочиняет стихи, сказки, рассказы. А по математике проявляет изумительные способности: возводит в сте­пень многозначные числа и извлекает из них корни,  любит  решать  уравнения,   выводит формулы.

–  Откуда ты всё это знаешь?! – спрашивал поражённый Алексей Александрович.

А он отвечал просто и искренне:

– Не знаю.

Алексею Александровичу нужно готовить­ся для встречи с мальчиком не в том смысле, чтобы учить его чему-либо. А в том, как самому учиться у него.

Навязчивая идея о том, что он сам есть этот мальчик, не покидает его. Напротив, он всё больше и больше убеждается, что жизнь его связана с мальчиком. После того как он похи­тил его из детского сада и забрал из квартиры со второго этажа, ему как-то легче стало. Прав­да, его философские мытарства и мучения в по­иске Пути не прекратились, но чувство ненуж­ности отступает. Книги о космическом созна­нии, которые он корректировал и обсуждал с молодой красивой женщиной при участии мальчика, благотворно повлияли на него. Во всяком случае, он уже знает определённо: хотя свой Путь он не нашёл, но поиск Пути уже есть Путь. И это приносит ему успокоение.

Но перед ним возникает другая загадка.

Время от времени он вдруг переходит в состояние «изменённого сознания» (это по­нятие он вычитал из разных психологических книг). Тогда в нём оживают такие события отдалённого детства, о которых он ничего не помнил или от которых остались в нём толь­ко смутные и тревожные ощущения. Когда он заполнял тетрадь из двухсот страниц, иногда у него начинала дрожать рука, и память отказывалась служить ему. Потому на чистых страницах оставались сумбур слов, каракули и кляксы.

Но главное не в том, что ему вспоминают­ся ужасные события. Это не просто воспоми­нания, которые можно созерцать спокойно или без особой тревоги. Нет! В это время про­исходит то, что и является для него загадкой. Он заново переживает прошлый ужас как ма­ленький, но уже с сознанием взрослого, и в то же самое время какая-то сила принуждает его спешить, чтобы спасти мальчика от тех же са­мых ужасов.

Что это такое?

Это уже нельзя объяснить случайным сов­падением обстоятельств.

Тогда как объяснить?

Мысль о том, что он есть этот мальчик, вро­де бы даёт ответы на некоторые вопросы, но не на главные.

Допустим, если он есть этот мальчик, в чём смысл такого явления? И почему он так привя­зан к мальчику? Не получается ли так, что ско­рее этот маленький мальчик является его на­ставником и путеводителем, нежели он – взрос­лый – является его воспитателем?

Рука водящая!

Алексей Александрович берёт мальчика за руку и переводит на другую сторону улицы. А мальчик берёт его за руку и вытаскивает из тьмы прошлого, выравнивает его тропинку жизни.

Так ли это?

В общем, это странное обстоятельство тре­бует ясности.

К кому он может обратиться за помощью?

Заговорить об этих вещах с мамой мальчи­ка, с молодой красивой женщиной, он не осме­ливается, ибо слишком запутано всё, и, кроме того, всё это за гранью невероятного. Единст­венный, кто может хотя бы выслушать его, есть сам мальчик. И Алексей Александрович решил поговорить с ним.

К этому разговору ему и нужно готовить­ся: какие вопросы задавать, в какой последо­вательности. Может быть, стоит перечитать свои записи?

Размышляя таким образом, он привёл в порядок свою холостяцкую комнату, побрил­ся, выпил кофе, сел за рабочий столик, посмо­трел на часы – было восемь, открыл ящик и со­брался было достать тетрадь, как в дверь за­звенел звонок.

Неожиданность и грубые звуки звонка за­ставили его вскочить. Левая рука сбросила со стола настольную лампу – она разбилась. А правая – вывалила на пол груду методических книг.

Звонок зазвенел ещё, а за дверью послы­шался голос мальчика:

– Это я, открой!

Он стоял в дверях с красочным конвертом в руках и улыбался.

– Доброе утро! – сказал мальчик весело, – Я напугал тебя? Ты такой бледный!

– Я же не ждал тебя в это время? – попытал­ся оправдаться Алексей Александрович.

– Вот тебе мой совет, – произнёс мальчик, – привыкни к тому, что всегда всё случается. Неожиданность – это зверь, который может на­пасть на тебя и растерзать. Отгоняй этого зверя от себя.

– Хорошо сказано. Где ты это вычитал? Алексей Александрович был рад приходу

мальчика.

–  Обязательно надо вычитать такие мудро­сти у других? Ты же отредактировал книгу о сердце!

– В ней ничего такого я не помню.

–  Опять! – возмутился мальчик, – Научись впитывать чужие мысли в себя, чтобы одна му­дрость порождала в тебе другие мудрости. Так сам станешь мудрецом.

Алексей Александрович стоял перед маль­чиком как ученик перед учителем. «Он с другой планеты, он пришелец», – подумал он.

– Ну входи, раз пришёл так рано. Что-то из­менилось в нашем расписании?

– Да, – сказал мальчик, – мы должны пора­ботать с тобой до одиннадцати часов. Потом мы с мамой пойдём по магазинам. А в три часа мы приглашаем тебя, – и он протянул ему красоч­ный конверт.

Они уселись на диван.

Алексей Александрович достал из конверта приглашение, оно было обрисовано рукою мальчика. Там он писал, что приглашает свое­го друга на свой день рождения: «Мне уже шесть лет».

– Ты родился двадцатого августа?!

– Значит, ты тоже. Только ты не удивляйся, всегда всё случается.

Зазвенел телефон, который обычно звонил раз в месяц, когда сообщали ему, что пора пла­тить за телефон, за газ, за квартиру.

Он опять вскочил от неожиданности и при­глашение выпало из рук.

Мальчик засмеялся.

–  Видишь, что творит с тобой неожидан­ность? Бери трубку и не удивляйся ничему.

Алексей Александрович тоже развеселил­ся: действительно, смешно пугаться неожидан­ностей.

– Слушаю вас?

В трубке зазвучал голос поэта – директора школы.

–  Алексей Александрович, я ещё не нало­жил резолюцию на ваше заявление об уходе.

– А вы наложите.

– Вы нашли хорошую работу?

– Работа мне нравится.

– А работа в школе не нравится?

– Она никогда не нравилась мне.

– А я увидел в вас талант педагога.

–  Нет у меня никакого педагогического та­ланта.

–  Вы недооцениваете себя... А мои стихи вам нравились?

– Вы прекрасный поэт.

– Мой сборник уже готов. Вы обещали быть редактором. Можно переслать вам рукопись?

– Завтра зайду к вам и заберу.

– Буду ждать вас... Может быть, всё-таки передумаете и останетесь в школе? Кстати, с понедельника, то есть, завтра учителя возвраща­ются с отпуска.

– Нет-нет, об этом не может быть и речи.

– Ну что же. До свидания.

– Всего вам хорошего.

Алексей Александрович положил трубку и вернулся к мальчику. Тот испытующе посмот­рел ему в глаза.

–  Зря ты читаешь мудрые книги, – сказал мальчик.

– Это почему?

– Это потому что недавно, когда вы с мамой философствовали по поводу прочитанного, тебе нравилась мудрость: отрицающий беден, ут­верждающий богат. Помнишь?

– Мне и сейчас нравится эта мудрость.

– Тебе нравится сама мудрость – как краси­во сказано, или дела, которым она требует сле­довать?

– А что? – спросил Алексей Александрович, – В чём ты меня упрекаешь?

–  Как я понял, тебе звонил директор той школы, где ты раньше работал.

– Верно.

– Он не хочет тебя увольнять.

– Верно.

– Он видит в тебе педагогический талант.

– Откуда ты знаешь, что он обо мне думает?

– Ты же ответил ему: «Нет у меня никакого педагогического таланта».

– Нет у меня такого таланта.

–  Значит, ты отрицающий, потому станешь бедным.

–  Да нет у меня таланта педагогического, пойми! – воскликнул Алексей Александрович.

– Откуда тебе знать, что нет у тебя педаго­гического таланта? Ты же ищешь Путь? Мудрый видит в тебе талант, а ты отрицаешь.

– Ты о директоре – мудрый?

–  Конечно. Это твои слова – «Вы прекрас­ный поэт». Какой он прекрасный поэт, если не мудрый?

Алексей Александрович покраснел и опус­тил голову, как провинившийся перед учите­лем ученик. Но всё же попытался оправдать себя:

– Что мне делать, если действительно нет у меня никакой тяги к учительской жизни?

–  Когда научишься быть утверждающим, тогда и поймёшь, к чему у тебя тяга, – сказал мальчик наставнически. – А теперь скажи, твой день рождения тоже двадцатого августа?

– Откуда ты взял?!

–  Ты же удивился, узнав, что я родился в этот день?

Оба весело рассмеялись.

– Я не помнил о своём дне рождения, – ска­зал Алексей Александрович.

Мальчик встал, походил по комнате, выгля­нул из окна. Потом опять сел рядом с ним на диване и прервал его мысли:

– Давай поговорим.

– Давай, о чём?

–  О чём хочешь. Думаю, ты всё время хо­чешь о чём-то спросить меня.

Алексей Александрович почесал затылок. Задумался. С чего начать? Он слегка разволно­вался, потерял смелость.

Мальчик успокоил его:

–  Что ты мучаешь себя? Будь открытым. Начни с того, что самое важное для тебя.

–  Боюсь, что ты сочтёшь меня помешан­ным...

– Не бойся, не думай об этом.

Тем не менее, Алексей Александрович ещё минут пять взвешивал возможные реакции мальчика на свои вопросы и, наконец, рискнул.

– Скажи мне, мальчик, не ты ли есть вопло­щение моего детства?

Мальчик улыбнулся.

– Я не знаю, – сказал он искренне, – может быть.

– А ты не чувствуешь этого?

– Я чувствую только одно: я тебе нужен.

–  В чём ты мне нужен? Пока я только спа­саю тебя.

– А себя не спасаешь? Спасая меня, ты спа­саешь себя.

Алексей Александрович задумался. Как он может спасать себя, если спасает мальчика от того, что с ним – Алексеем Александровичем – произошло когда-то давно. Об этом у него не осталось ясных воспоминаний, и он переживает их лишь тогда, когда с его созна­нием что-то происходит. И сомневается, дейст­вительно ли он отгораживает мальчика от со­бытий, которые могли бы его потрясти.

– Спасаю ли я себя, не знаю, – ответил он на вопрос мальчика.

Зависла пауза.

Мальчик как будто давал ему возможность подумать, разобраться. Потом придвинулся к нему, посмотрел в глаза, улыбнулся и сказал:

– Ты же хочешь меня воспитывать? Если я – это ты, то будешь воспитывать во мне своё дет­ство, будешь воспитывать самого себя.

И пока он осмысливал ответ, мальчик до­бавил:

– Мама просила тебя узнать, в какую школу меня лучше определить. Но я уже знаю, в какую.

– В какую? – спросил Алексей Александ­рович.

– Я и учителя себе выбрал.

– Кто он?

– Завтра возьми меня в школу, где директор поэт, и скажи, чтобы он зачислил меня в первый класс, а тебя назначил моим учителем.

– Но я не учитель... у меня нет... Мальчик своей ладонью прикрыл ему рот.

–  Когда же ты научишься, что утверждаю­щий богат... По-другому тебе скажу: утвержда­ющий идёт по Пути, а отрицающий отходит от Пути.

Мальчик не давал ему говорить, смеялся и повторял:

– Ты понял?.. Ты понял?.. Моргни три раза, если понял.

* * *

Увидев Алексея Александровича, директор воскликнул:

– Как хорошо, что вы пришли, как хорошо! Он крепко пожал ему руку и даже обнял.

– А этот прекрасный мальчуган ваш сын? А мы думали, что вы – холостяк.

– Нет, он не мой сын... – смутился Алексей Александрович, – Он... он...

– Я ученик Алексея Александровича, – ска­зал мальчик.

– Всё понял. Присаживайтесь! – пригласил директор и сам занял своё место. Достал из ящика папку, раскрыл, – Вот сборник стихов, редактором которого вы согласились быть. Хотите, прочитаю вам (он обратился также и к мальчику) свои последние стихи? Кстати, если вы не против, я посвящаю их вам!

Он поднял правую руку для выведения эмо­ционально значимых нюансов и прочёл с листка:

 

Надо в жизни найти

Настоящее дело,

Да такое, чтоб тело

От дела гудело.

 

Надо в жизни найти

Любимое дело,

Да такое, чтоб сердце

К делу летело.

 

Надо в жизни найти

Долгое дело,

Да такое, чтоб не было

Делу предела.

 

Надо в жизни найти

Веселое дело,

Да такое, чтоб дело

Смеялось и пело.

 

Надо в жизни найти Благородное дело... – Что молчишь? Что тебя Так внезапно задело?

Как только он произнёс последние слова, мальчик зааплодировал.

– Тебе понравились мои стихи? – спросил директор.

– Вы – необычный поэт, – ответил мальчик. В его голосе звучали детская искренность и понимание взрослого, – Вы – как Есенин.

– Что ты сказал?!. Есенин мой любимый по­эт! Ты читал Есенина?!

– Читал, и он мне понравился. Директор сел рядом с мальчиком.

– Сколько тебе лет?

– Вчера исполнилось шесть.

– И ты читаешь Есенина?!

– Я и других поэтов читаю.

– Ты умеешь так читать?! Мальчик пожал плечами.

– А что здесь такого?

– Пятилетние дети Есенина не читают! – ди­ректор обернулся к Алексею Александровичу, – Это вы научили его читать?

– Нет, – ответил тот, – он сам научился.

– Книги Есенина дали вы?

– Тоже нет.

– Мальчик, что ты ещё читал?

– Пушкина, Тютчева, Льва Толстого...

– Почему вы его привели ко мне? – спросил директор у Алексея Александровича.

–  Это я попросил Алексея Александрови­ча, чтобы он взял меня с собой, – вмешался мальчик.

–  Хотел прогуляться? – директор посмот­рел мальчику в глаза, – У тебя небесные глаза, ты это знаешь?

– Спасибо, – сказал мальчик с улыбкой. – Хочу, чтобы вы приняли меня в школу. Мне по­ра поступить в школу.

– Такого, как ты, обязательно приму.

– Дело в том, – произнёс Алексей Алексан­дрович, – что мальчик знает всю программу первого класса.

– Да? Мы это сейчас проверим. Ты не бо­ишься   проверки?   –   спросил   директор   у мальчика.

– Нет, – ответил тот.

Директор вызвал секретаршу и велел поз­вать трёх учителей начальных классов, завуча и психолога. «А также словесника», – доба­вил он.

Члены экспертной комиссии собрались бы­стро. Увидев Алексея Александровича, они (кроме словесника) не проявили особую ра­дость, но улыбнулись ему и поздоровались. Словесник же пожал ему руку и сказал, что бывший четвёртый класс Алексея Александро­вича, а теперь пятый, у него – он назначен классным руководителем.

Директор взял на себя роль председателя экспертной комиссии. Всех усадил за стол и объявил:

–  Мы проверяем этого мальчика в объёме всех требований программы первого класса.

Спустя десять минут все члены комиссии единодушно заявили, что нет смысла дальше за­давать вопросы и задания – мальчик всё знает и умеет.

Директор развеселился.

– Думаю, он и второй класс выдержит, – по­шутил он.

–  Я тоже так думаю, – сказал мальчик, – проверьте, пожалуйста.

Члены экспертной комиссии засмеялись.

– Это уж слишком... – произнёс кто-то.

– А что! Давайте проверим, раз мальчик сам просит! – предложил директор.

Срочно достали программы и учебники, раскрыли их и начали задавать мальчику вопро­сы и задания.

Члены комиссии стали посерьёзнее. Они опять пришли к выводу: мальчик знает всю про­грамму второго класса.

Директор вошёл в азарт.

– Можно проверять тебя дальше? – спросил он у мальчика.

– Можно, – ответил тот спокойно.

–  Проверяем! – дал распоряжение дирек­тор, – Перед нами феноменальный ребёнок!

На этот раз члены комиссии проявили боль­шую придирчивость. Мальчик был невозмутим, он охотно, с лёгкостью и уверенно решал зада­ния и отвечал на вопросы.

– Да, – признались члены комиссии, – маль­чик знает всё в объёме третьего и четвёртого классов!

Словесник пошёл дальше проверять его по программам языка и литературы пятого, шесто­го, седьмого классов, а потом развёл руками:

–  Он знает всё, но главное – мыслит нео­быкновенно! Такой анализ литературных произведений слышу впервые! Его хоть в восьмой, хоть в десятый класс сажай!

Члены комиссии были возбуждены.

– ... но такого!.. – говорили они. Директор с изумлением смотрел на маль­чика.

–  Феномен современного детства! – произ­нёс он для членов экспертной комиссии и обра­тился к мальчику, – Как с математикой?

– Я люблю математику, – ответил мальчик.

–  Может быть, вызвать математика, чтобы он проверил тебя?

Мальчик улыбнулся:

– Хорошо.

Вызвали математика старших классов.

Пожилой учитель выслушал директора и скептически посмотрел на мальчика. Он нео­хотно подсел к нему и спросил:

– Ну, математик, с чего начнём?

– Я не математик, – ответил мальчик.

– Ну хорошо. Давай начнём с этого просто­го уравнения, – и он написал на листке бумаги алгебраические символы.

– Это не слишком? – забеспокоился дирек­тор, чувствуя, что учитель недоброжелателен к мальчику.

– А тогда зачем вы меня звали? – отпариро­вал математик и обратился к мальчику, – Бери карандаш и решай!

– Я уже решил, – сказал мальчик.

– Решил устно?! Мальчик выдал решение.

– Ну, как, правильно он сказал? – поинтере­совался директор.

Но математик медлил. Он сам взял каран­даш и на том же листке сделал расчёты. Потом как бы нехотя произнёс:

– Да, правильно.

Он молча взял другой лист бумаги и записал на нём другое уравнение на извлечение корня и возведение в степень.

– Решай! – сказал он сухо.

Мальчик не взял карандаша. Он смотрел на лист бумаги и думал, но всего полминуты, после чего сказал решение.

Математик занервничал. Он сделал расчёты карандашом, на что ушло минут десять, и ска­зал, сам не веря сказанному:

– Правильно...

Он уже забыл, что имеет дело с шестилет­ним ребёнком и что он сам есть член экспертной комиссии. В мальчике он увидел соперника и начал с ним состязаться. Оба увлеклись и зашли очень далеко.

– Не хватит ли? – встревожился директор. Ему пришлось ещё раза три повторить, что пора кончать.

Математик очнулся. Некоторое время он сидел молча.

– Ну, как? Скажите, наконец! Математик развёл руками.

– Не понимаю! – сказал он.

– Чего вы не понимаете? – спросил ди­ректор.

– По математике его хоть в восьмой, хоть в десятый класс сажай... Всё видел в жизни, но такого!.. – и пожилой учитель с явным почтени­ем посмотрел на мальчика, – ...такой феномен встречаю впервые!..

Директор велел составить протокол и всем подписать.

Озадаченные члены экспертной комиссии удалились.

Алексей Александрович за всё это время си­дел в углу и следил за происходящим. Вначале он просто радовался и тоже удивлялся успехам мальчика. Потом он стал нервничать и напряг­ся, хотел прекратить этот спектакль и увести мальчика. Но всё усиливающееся чувство тре­воги перекрыло его сознание, и он отключился от всего внешнего.

... «Сынок, пойдём гулять», – слышит он мамин голос. Он в коротких штанишках и бе­лой рубашке, в сандалиях, причёсан. «Пойдём гулять, а потом в школу на собеседование», – говорит мама.

Они выходят на улицу. Тёплый августов­ский день встречает их ласково.

Парк недалеко.

Мама садится на скамейку, где уже сидит худощавый мужчина в очках и читает книгу.

«Играй, – говорит мама, – у нас пока есть время».

Но не с кем играть и не во что.

Он стоит рядом с мамой и озирается – на клумбах цветут тюльпаны, на деревьях щебе­чут птички.

Он любуется красотой.

Худощавый мужчина обращается к маме: «У вашего ребёнка умное лицо».

Мама застенчиво улыбается.

«Сколько ему лет?»

«Сам скажет».

«Сколько тебе лет?»

 «Вчера исполнилось шесть», – говорит он.

«Значит, двадцатое августа твой день рождения?»

«Да».

«Ты уже взрослый, в школу пойдёшь. Сей­час шестилеток в школу принимают».

«Да, у нас сегодня собеседование», – гово­рит мама.

«А вы готовили его к школе?»

«Он сам себя готовил».

«Сам?! - удивился худощавый мужчина, – Сейчас проверим. Ну как, ты знаешь буквы?»

«Я люблю читать», – отвечает он.

«Ты уже читаешь? Садись рядом со мной», – говорит он ласково. Достаёт из портфеля букварь, раскрывает.

«Читай».

Он читает одну, затем вторую, затем дру­гие страницы и говорит дяде:

«Мне скучно это читать».

«А что ты любишь читать?»

«Стихи».

Худощавый мужчина достаёт из портфеля книгу для детей.

«Почитаем стихи».

«Эту книгу я уже читал».

Тогда худощавый мужчина протягивает книгу, которую сам читал.

«Можешь прочитать стихи?»

Он начинает читать стихи вслух, но не для дяди, а для себя. Потом продолжает чи­тать молча.

«Ну, как?» - спрашивает дядя.

«Хорошие стихи».

«Ещё бы, Есенин».

«Я сейчас Тютчева читаю».

Худощавый мужчина долго и сосредоточен­но смотрит на него.

«Он у вас очень способный», – говорит он маме.

Мама улыбается, она довольна.

«А как по математике?»

«Не знаю».

«Сейчас проверим. Ты умеешь считать до десяти?»

«Могу считать до бесконечности».

Худощавый мужчина даёт примеры. Маль­чик их решает. Тот кивает головой.

«У вас необычный мальчик, просто фено­мен. С такими знаниями его можно и в четвёр­тый класс посадить».

 «Это тебе в подарок на день рождения».

Представляется маме: автор букваря и других учебников, профессор. Целует ей ручку и уходит.

«Пойдём в школу, уже время», – говорит мама.

В приёмной директора много мам с детьми, все они ждут собеседования.

Одна мама плачет и возмущается:

«Это не школа, а душегубка для детей».

Плачет и девочка, потому что мама пла­чет, и потому, что её не приняли в школу.

Его мама хочет что-то сказать маме де­вочки, но та сквозь слёзы, всё видит туманно.

«Не плачь, Машенька, я найду тебе другую школу», – говорит мама девочке.

А он говорит Машеньке:

«Здравствуй».

Но она не смотрит в его сторону.

Мама с Машенькой уходят.

Из кабинета директора выходит тихо плачущая бабушка и ведёт за собой надутого мальчика.

Потом выходит гордый отец со своим сы­ном. Сын тоже гордо оглядывается вокруг.

Вызывают его с мамой.

За длинным столом сидят те, которые тестируют, ведут собеседование.

Один сразу зовёт его к себе. Складывает на столе фишки.

«Где больше? Где меньше?»

Качает головой и направляет его ко второму.

Другой спрашивает, как отчество папы, как отчество мамы.

Качает головой и направляет к третьему.

Тот тоже качает головой и направляет к четвёртому...

Наконец директор собирает оценки от всех членов приёмной комиссии, на калькуля­торе выводит средний арифметический балл и объявляет маме:

«Ваш ребёнок не готов для нашей школы, не потянет программу».

У мамы сдают нервы, она плачет, говорит директору о муже, об афганской войне.

Директор неумолим.

Говорит мама о профессоре, который только что похвалил мальчика.

Директор не признаёт профессора.

Сын смотрит, как плачет мама. У него сжимается сердце. Он тоже начинает пла­кать.

Какие у всех этих людей звериные лица. Они показывают ему свои клыки.

Он пугается и уже орёт.

Мама берёт его за руку и ведёт к дверям.

Там он оборачивается, набирает всю свою храбрость и кричит: «Волки, хищники, хищ­ники...».

Все члены приёмной комиссии раскрывают пасти, чтобы проглотить его.

Кто-то из них рычит:

«Вам нужно всерьёз заняться воспитанием ребёнка»...

 

– Алексей Александрович, миленький, что с вами? Почему вы плачете?  Очнитесь... Всё прошло прекрасно... Алексей Александрович, не плачьте. Пожалуйста, выпейте воды...

Он открыл глаза и первое, что увидел, кар­тину на стене: с картины ему улыбалась одино­кая лилия, он успокоился. Вытер глаза.

Директор протягивает ему стакан с водой. Мальчик стоит рядом и ласково гладит его по голове.

Он сконфузился, покраснел, застенчиво

улыбнулся.

– Вот теперь лучше... Поздравьте мальчика с победой!

Алексей Александрович обнимает маль­чика.

– А теперь разберёмся, как нам быть... Я в весьма затруднительном положении, не знаю, в какой класс его сажать. Шестилетнего ре­бёнка, если он развит и знает программу, я как директор, имею право определить во второй класс. Но в третий и четвёртый не имею права, это решает департамент или министерство. А мальчик заслуживает находиться в восьмом или девятом классе. Вы вообразите себе – ше­стилетний ребёнок поступает в школу не в первый, а прямо в девятый класс!.. История образования не знает подобного случая... Ей Богу, не знаю, как быть...

Директор крайне озадачен.

– А вы не беспокойтесь, – сказал мальчик, – посадите меня в первый класс.

– Как?! - воскликнул директор, – на это я не имею морального права!

– Почему? Мне это будет очень полезно, я не спешу взрослеть. Только у меня к вам боль­шая просьба.

– Какая просьба? – отозвался директор.

– Определите меня в класс Алексея Алек­сандровича.

Лицо директора засияло.

– Значит, вы всё-таки решили вернуться в школу? У вас же педагогический талант!.. Вы же феномен, как этот мальчик... Значит, вы согласны?

– Утверждающий богат, – проговорил маль­чик как бы про себя.

–  Да... - Нехотя произнёс Алексей Алек­сандрович и укоризненно посмотрел на маль­чика.

Тот улыбался и шептал:

–  Утверждающий богат... Утверждающий уже на пути...

Директор вызвал завуча.

– Алексей Александрович не уходит из школы. Дайте ему первый «а» класс и зачислите этого мальчика тоже в первый «а»!

Завучу это распоряжение директора не по­нравилось, на лице появилась кислая мина, и она сухо произнесла:

– Хо-роо-шоо...

Стоило ей скрыться за дверью, директор преобразился в поэта и, уже не предупредив своих слушателей, начал читать стихи с много­значительными движениями правой руки. Рука напоминала мальчику плавное движение хвоста персидского кота, когда тот, чем-то очень до­вольный, разгуливает по комнатам.

Стихи были прекрасны. Мальчик и Алексей Александрович наградили поэта заслуженными аплодисментами.

Они попрощались с директором и собира­лись уходить, но он остановил их у дверей.

– Алексей Александрович, вы не ответили мне... Стихи, которые я хочу посвятить вам, вы принимаете?

Алексей Александрович смутился, чуть покраснел. Сразу не нашел, что сказать. И пока он соображал, мальчик произнес вместо него:

– Эти стихи ему очень нужны... Как вы прекрасно в них говорите:

Надо в жизни найти Долгое дело, Да такое, чтоб не было Делу предела...

– Ты даже запомнил мои стихи? – порадовал­ся директор. А Алексей Александрович застен­чиво произнес: – Спасибо вам.

* * *

Прошло три дня, как начались занятия в школе. Вечером, когда Алексей Александрович собрался готовить конспекты завтрашних уро­ков, к нему нагрянул мальчик.

Он был чем-то недоволен, стоял у порога, подбоченившись и насупив брови.

– Что ты с нами творишь? – сказал он строго.

–  В чём дело?! - не понял причину упрёка Алексей Александрович, – Входи...

Мальчик остановился посередине комнаты.

– Разве не понимаешь, что ты отупляешь де­тей своими уроками?

– Как?

– Как-как! – передразнил мальчик, – Садись! – и он указал Алексею Александровичу на кресло.

Тот повиновался.

– А теперь делай, что я тебе скажу. Произ­неси слово «мама»... Ну, делай... Сколько раз открыл рот?.. Отвечай... Значит, сколько в сло­ве «мама» слогов?.. Скажи?

– Зачем ты заставляешь меня это делать?

–  А ты зачем заставляешь всех нас это де­лать?

– Я же должен научить вас читать?

–  Чтобы потом мы возненавидели чтение?.. Ты знаешь, какой сейчас век? Скажи!

– Двадцать первый... Сам не знаешь, что ли?

– Но так, как ты нас учишь, учили двести, триста, пятьсот, тысяча лет тому назад... Тебе это понятно?

Мальчик достал из кармана палочки.

– Держи! – и протянул Алексею Александрови­чу три палочки. – Сосчитай, сколько у тебя палочек?

–Три...

– Дай мне полный ответ: «У меня в руке три палочки». Повтори!

– Слушай, не надо со мной играть...

– Отними одну палочку... Сколько осталось?

– Что тебе от меня нужно?

– Чтобы ты понял: нельзя дурачить детей...

– Видишь, сколько методических пособий я накупил! Я делаю всё, как надо, как в них напи­сано, от них не отхожу!

– Потому и вредишь нам. Что значит надо? Кому надо – тебе или детям, или твоему завучу?

– В этих книгах же опыт...

– В них опыт учителей, а не детей. Взрос­лые, которые пишут эти шпаргалки, больше за­ботятся о самих себе, чем о жизни детей! А ты другой, тебе надо делать всё наоборот, всё по-другому. Твои бывшие ученики до сих пор вос­хищаются тобой!

– Я же не могу каждый раз ломать програм­му? Я обязан нести детям то, что положено...

– Разве ты сам не лучшая, живая, творчес­кая программа? Неси детям самого себя, чтобы они безмерно полюбили тебя; тогда полюбят они и знания. Это есть мудрость, но написано ли о ней в твоих пособиях?

Алексей Александрович впал в отчаяние.

– Пойми, я не учитель, а литератор, да ещё студент...

– Ты остаёшься отрицающим, так ты никог­да не станешь учителем.

– Я и не хочу им быть!

– Но ведь ты уже назначен учителем! Тебе доверили первый «а», двадцать восемь детей! Можешь ли ты их обмануть, оправдывая себя тем, что ты не учитель?

Мальчик прошёлся взад-вперёд по комнате, остановился перед ним и произнёс, казалось бы, про себя:

–  Как мне сделать тебя утверждающим... Как сделать тебя утверждающим...

– Я не хочу быть учителем... Разве это от­рицание?

Мальчик успокоился, даже улыбнулся ему как маленькому.

– Тогда вот что, – тихо сказал он, – бросай завтра же школу и меня тоже забирай из школы. Зачем мне учитель, который не верит в себя.

– Тебе и не нужна школа... И какой я учи­тель для тебя! – грустно прошептал Алексей Александрович.

Мальчик подошёл ближе и погладил его по голове.

– Милый, хороший мой, учитель нужен всем. Говорил он это ласково, как маленькому.

–  Хочешь, расскажу тебе сказку?.. Закрой глаза, вот так... И слушай.

Мальчик продолжал гладить его по голове, а Алексей Александрович почувствовал, что тает.

– Сказка о тебе. Жил-был маленький маль­чик, это ты... – Алексей Александрович сразу превратился в маленького Лёшеньку. – И у него, то есть у тебя в сердце хранилась жемчужина света. Он иногда доставал её из себя, клал на ла­донь, любовался её сиянием и возвращал обрат­но. Кто вложил в него жемчужину, он не знал. Но зато чувствовал, что жемчужина тянула его к людям. Ему хотелось нести всем дары от своего дара. Мама иногда спрашивала его: «Сынок, кем ты будешь, когда повзрослеешь?» Он отвечал: «Дарителем света». Мама улыбалась. «Умница ты мой», – говорила она. Но он был пока малень­ким, и нужна была ему помощь взрослых, чтобы повзрослеть. А учителя и воспитатели помогали ему каждый по-своему. Кто ногой наступал ему на сердце, кто бранил его, кто унижал, кто все­лял страх, кто вселял в него червячка недоверия, кто сыпал соль злобы на открытые раны сердца. И жемчужина его покрылась копотью, мраком и забвением. Шли годы, он взрослел и всё больше забывал о своём даре – о жемчужине, излучаю­щей свет. Мама могла бы напомнить ему о ней, но она ушла в Небеса. Постаралась выявить в нём жемчужину только одна учительница, кото­рую он полюбил, но она не успела этого сделать, ибо тоже ушла в Небеса. Так стал он взрослым, а покрытая сажей и мраком светящаяся жемчужи­на осталась в нём как камень непонятной грусти. Не видя в себе дара для людей, он счёл себя не­нужным, человеком без Пути. Но в один пре­красный день прилетела к нему птичка. Села ему на плечо и запела. Она принесла ему весть о со­кровище, которое хранится у него в сердце... Но захочет ли он понять птичий язык и обретёт ли веру в себя? Тогда копоть и тьма рассеются, и свет его жемчужины достанется многим, осо­бенно детям...

...Алексей Александрович вместе с малень­ким Лёшей стоит под каштановым деревом.

На плече Алексея Александровича сидит птичка и чирикает.

К ним по очереди подходят образы их вос­питателей и учителей, каждый кается и при­носит свои извинения. Алексей Александро­вич и маленький Лёша в знак прощения улыба­ются им.

Последней приближается пожилая учи­тельница и склоняет перед ними голову: «Ка­юсь... Прощения молю»... – шепчет она.

Алексей Александрович и Лёшенька улы­баются ей тоже, прощают, хотя не знают, за что она молит прощения. По щекам учитель­ницы скатываются крупные слезы, они падают на землю и превращаются в зеркало. Алексей Александрович с Алёшей вглядывают­ся в него: школьный коридор, на дверях класс­ной комнаты табличка " 2А класс". Лешенька с мамой стоят перед этой учительницей в коридоре. Она злобно смотрит на маму и бро­сает ей в лицо: «Ваш ребенок тупица!»

Мама краснеет.

«Из него человека не получится», – повы­шает голос учительница. Мама бледнеет.

«На вашем месте я сдала бы его в детдом», – злорадствует учительница.

Стук сердца мамы слышен по всему коридо­ру, по всей школе.

«Ой»... – тихо произносит мама и падает на пол.

«Мама, мама», – кричит Лешенька.

Бегут учителя из других классов: «Что случилось?»

Учительница невинным голосом объясняет всем: «Я рассказывала ей, какой у неё чудный мальчик, и вдруг она»...

Маму из школы увозят в больницу, а отту­да – на кладбище.

Маленького Алексея (его больше никто не будет звать «Лёшенька») отправляют в детдом...

Зеркало разбивается.

Алексей Александрович и маленький Алек­сей улыбаются учительнице, а мама видит всё с Небес и сияет от счастья...

...Алексей Александрович открывает глаза.

На улице темно. Темно в комнате.

Ничего не видно.

Мальчик, видимо, ушёл.

О чем он рассказывал?

Да, о жемчужине!

Неужели это правда?

Его рука осторожно проникает в сердце.

Она мягко входит вовнутрь и извлекает ма­ленькую – в горчичное зёрнышко – жемчужину, которая светится.

Комната освещается.

Он зачарованно смотрит на неё.

«Моя жемчужина, она сияет... Теперь я мо­гу работать дарителем света – особенно для де­тей! ...Вот оно – мое дело!»

Он встаёт и идёт со светом жемчужины к полке, протягивает руку и достаёт книгу.

Затем садится за кухонный столик.

Под светом жемчужины читает, читает, читает...

Прошли месяцы и наступил май.

Учебный год был на исходе.

С того дня, как он открыл свою жемчужину, жизнь Алексея Александровича резко измени­лась. Он стал другим человеком. Его трудно бы­ло узнать даже внешне: черты лица выровня­лись, волосы посветлели, глаза приобрели не­бесную окраску. Он стал ходить более уверен­но, одаривал всех пленительной улыбкой. Он весь был сиянием своей жемчужины.

Он рано приходил в школу вместе с мальчиком.

Подходил к доске, записывал и зарисовывал на ней символы, слова, мудрости, числа, та­инства.

Дети тоже начали приходить пораньше. Каждый день стал для них праздником.

– Мой ребёнок такое говорит о вас... такое говорит... – сказала однажды мама одного мальчика и попросила учителя разрешить поси­деть на уроке.

– Пожалуйста, – ответил Алексей Алексан­дрович.

И с тех пор родители детей были частыми

гостями на уроках.

Но по школе распространился слух, что в пер­вом «А» классе молодой учитель самовольничает.

Завуч всё рвалась проверить, как работает новичок, чему научились его ученики. Но ди­ректор, просматривая месячные планы работы завуча, вычёркивал вопрос о проверке работы Алексея Александровича.

– Поймите, – каждый раз возмущалась за­вуч, – он не специалист, у него нет опыта. На методических объединениях сидит молча. А вдруг дети отстали от программы?

Но директор стоял на своём.

– Он талантливый начинающий учитель... – «Талантливый» – это слово бесило завуча, а директор  продолжал, –  Наши проверки могут вспугнуть его, и он уйдёт из школы!

– А бы откуда знаете, что он талантлив? – не сдавалась завуч.

Эти стычки происходили в начале каждого месяца.

Завуч всё ждала, что пожалуются родители. Но год заканчивался, и ни одна жалоба на учите­ля не поступила от них. Она допытывалась у не­которых мам, что происходит в классе и как их дети успевают. Но они или скрывали, что именно происходило в классе, или же просто не могли объяснить. Но скорее всего было и то, и другое.

Бомба разорвалась после того, как сам Алек­сей Александрович пришёл к директору и сказал:

– Теперь вы можете проверить мой класс.

У директора было особое отношение к мо­лодому учителю: не зная почему, он просто ве­рил в него. Эта вера отчасти была закреплена прошлогодним опытом с четвёртым классом.

Увидев Алексея Александровича, он обра­довался, прочёл ему пару новых стихов и обе­щал, что создаст комиссию.

Он вызвал завуча.

– Вы хотели проверить первый «А»? Проверяйте!

Завуч иронически усмехнулась:

– Кто будет нести ответственность, если класс провалится? Я снимаю с себя такую ответственность!

– А вы сперва проверьте. Создавайте ко­миссию.

Комиссия была создана. Были проведены первые контрольные. Члены комиссии сочли, что тут какая-то ошибка, такого результата в первом классе не должно быть.

Провели повторные контрольные работы, срезы, собеседования с детьми. Члены комис­сии сочли, что они опять что-то напутали. Толь­ко один из них – учитель литературы – задал всем остальным вопрос:

– А какой класс мы проверяем?

–  Первый «А», какой ещё! – усмехнулась завуч.

– Вы меня простите, – сказал литератор, – но это не первый класс, может быть, и не второй...

И хотя завуч была против, по настоянию учителя литературы комиссия решила провести проверку на уровне второго класса.

Результаты ошарашили всех. Комиссия бы­ла вынуждена признать, что всем детях первого

 «А» класса нечего будет делать во втором клас­се, их можно сажать прямо в третий.

Тогда завуч поставила вопрос ребром: имел ли учитель право так самовольно поступить с утверждёнными программами и учебниками? И она нашла себе сторонников: как ни странно, их было большинство в школе.

Учителя ехидничали:

– Ишь ты, нашёлся новатор...

– Ишь ты, выскочка какой...

– Ишь ты, захотел переплюнуть всех...

–  Его следует строго наказать, как можно так опережать программы...

– Зачем ему это нужно было... И так далее и тому подобное.

Но директор смотрел на происходящее иначе.

– Нам лучше узнать, как Алексей Алексан­дрович, начинающий учитель, да ещё не специ­алист, добился таких успехов. Вы эту сторону дела тоже исследовали? – спросил он у члена комиссии.

Кто-то поспешно сказал:

– Наверно, он (то есть, Алексей Александ­рович) отобрал для своего класса самых талант­ливых детей!

– Нет, – сказал директор, – он никого не отбирал, привёл только одного мальчика, о кото­ром вы знаете.

– Тогда, – предложил другой член комис­сии, – он добился этого за счёт перегрузки де­тей, за счёт утроенных домашних заданий... На­до полагать, у детей подорванное здоровье...

Директор поручил комиссии перепроверить это сомнение. Перепроверили, провели меди­цинское обследование детей, расспросили ро­дителей и самих детей.

Сомнение не подтвердилось. Комиссия решила пригласить учителя, что­бы тот подробно рассказал о своей методике.

Накануне вечером Алексей Александрович попытался написать доклад для комиссии. Он долго мучился, но доклад у него не получился – он просто не мог вспомнить, как, с помощью ка­ких приёмов и методов учил своих учеников. В нём было только одно радостное переживание: он одаривал детей светом своей жемчужины.

Философия его изменилась давно. Бесслед­но пропали рассуждения о случайностях, о ненужности и отрешённости. Все его мысли шли­фовали сейчас идею о предназначении и о слу­жении. Он понял полный смысл человека-Пути, ибо сам стал Путём. Он понял ещё, что сияющая жемчужина заключена в сердце каждого, она и есть Путь для человека. У каждого свой Путь. А жемчужина, которая в Лексее Александровиче, тянет, зовёт его к детям – это его Путь.

Беда в том, что многие не знают о своей жемчужине, не верят в неё, не ищут её в себе. А ещё большая беда заключается в том, что учите­ля и воспитатели, сами не веря в свои жемчужи­ны, не помогают детям уберечь их в себе.

Ещё он убедился, что каждый, оказавшись в беде, получает руку помощи. Но рука эта ненавязчивая, невидимая. Надо прилагать уси­лия и научиться птичьему языку, чтобы при­нять весть.

В его зарождающейся философии выросла идея, в которую он поверил всем сердцем: каж­дый ребёнок есть рука водящая для какого-то взрослого.

Было уже поздно, когда вдруг зазвенел звонок.

Пришёл мальчик.

– Ну, как, готов к завтрашнему дню? Комис­сия тебя не пугает? – спросил он.

Алексей Александрович объяснил ему, что не может написать доклад.

–  А зачем тебе доклад? – подбодрил маль­чик, – Дай говорить своему сердцу.

–Я так и сделаю, но там много недоброже­лателей...

– Что значит – недоброжелатели? Они ведь точилки для твоей смелости и убеждённости! Напомню тебе: «Привет трудностям, ими мы растём»... Слушай, ты лучше расскажи мне о тво­ём любимом учителе. Был же у тебя один такой?

– Да, был. Но зачем тебе рассказ о нём в та­кое позднее время? Не пора ли тебе спать?

–  Не знаю, зачем. Но я пришёл к тебе по­просить именно об этом. Потом я пойду спать.

– Что тебе рассказать, даже не знаю...

– Расскажи о самых ярких воспоминаниях.

– Ну, хорошо, раз ты так хочешь. Это была она. Пришла к нам в седьмом классе. Я был тог­да круглым двоечником. Учителя говорили мне, что не переведут в следующий класс. После первого сочинения она сказала мне: «Мальчик, у тебя поэтический дар!» И, понимаешь, я начал писать стихи, и нести ей. Она ставила мне пя­тёрки за сочинения, и я был как окрылённый на её уроках. А однажды, когда мы писали очеред­ное сочинение, она подошла ко мне, наклони­лась, я почувствовал запах её нежных духов, и шепнула мне на ухо:  «Мальчик, мои пятёрки краснеют рядом с двойками. Как быть?» И я нашёл, как быть: начал зубрить физику, химию, математику, английский язык. Учителя были вынуждены ставить мне тройки, а то и четвёрки и пятёрки. Так я не дал пятёркам по литературе краснеть перед двойками.

– Здорово, – сказал мальчик, – расскажи ещё.

– Однажды я понёс ей домой кипу тетрадей для контрольных работ. Хотел сразу уйти, но она не отпустила меня. «Сынок, пообедаем вме­сте», – сказала она. Обратилась именно так – «сынок». В детдоме так ко мне никто не обра­щался. Я почувствовал материнскую теплоту и заплакал. Она успокоила меня и сказала, что я ей как родной сын. У неё не было детей. Ты по­нимаешь сейчас, зачем я поступил на литера­турный факультет?

– Здорово! – опять сказал мальчик, – А как она выглядела?

– Сейчас представлю... Она была невысоко­го роста, с округлым красивым лицом, с седыми волосами, она носила элегантные платья со ста­ринной брошью. Улыбка у неё была обаятель­ная... Она светилась добротой и мудростью.

–  Здорово. Светилась добротой и мудрос­тью! – повторил мальчик слова Алексея Алек­сандровича, – Она жива?

–  Нет, к сожалению, – грустно произнёс Алексей Александрович.

– Обидно... Но она порадуется тебе... Мальчик пошёл к двери.

– Спокойной ночи, – сказал он на прощанье.

* * *

Комиссия собралась в кабинете директора.

Минут десять члены комиссии при закры­тых дверях обсуждают процедуру и регламент заседания. Затем вызывают Алексея Александ­ровича.

Он входит. Оглядывает своих коллег. Никто не улыбается ему и не подаёт никакой намёк на поддержку и сочувствие, кроме учителя лите­ратуры – тот кивает головой в знак приветст­вия. «Ну что же, – подумал он, – у меня своя жемчужина, и отходить от Пути не собираюсь». Завуч опережает всех.

– Расскажите, как вы умудрились пойти на такое! – говорит она тоном обвинителя.

Но директор поправляет её.

– Алексей Александрович, ваш первый «А» показал уровень и подготовку второго класса, и стоит вопрос, чтобы детей перевести прямо в третий, минуя второй. Такой опыт нам ещё неизвестен. Не могли бы вы сообщить нам, как вы достигли такого успеха?

Все ждали, что Алексей Александрович вы­ступит перед комиссией с длинным докладом. Но он не оправдал их ожиданий.

Он молчит минуты две-три, и это напрягает обстановку.

– Начинайте, мы вас ждём! – с нетерпением бросает завуч.

Но Алексей Александрович, видимо, не слышит её.

Он направляет взор на картину, которая ви­сит на стене, и получается, что отводит взгляд от членов комиссии: они сидят с обеих сторон длинного стола, а картина висит над ними. На ней изображён только один цветок – лилия. Цветок на высоком стебле с распустившимися лепестками. Директор гордится этой картиной, её подарил ему сам художник, бывший ученик школы. Алексей Александрович об этом сейчас, конечно, не вспоминает. Картина привлекает его взор по совершенно другой причине, о кото­рой никто не сможет догадаться.

Члены комиссии переглядываются: почему новатор смотрит куда-то, а не на них, и тоже обращают свой взор на картину.

Лилия на картине преобразовывается, но только для Алексея Александровича: с картины на него смотрит пожилая женщина, с седыми волосами, со старинной брошью на элегантном платье, – образ сплошной доброты и мудрости. Она улыбается своему ученику.

«Сынок, – слышит он её ласковый голос, – я верила в твой талант».

«Но я не хотел быть учителем».

«А сейчас?»

«Сейчас моя светящаяся жемчужина при­магнитила меня к детям».

–  Сколько можно вас ждать, начинайте! – нервничает завуч.

«Сынок, расскажи мне, как ты добился ус­пеха со своим первым классом».

– Я сделал всё наоборот, о чём сказано в ме­тодических пособиях и чему учили меня мои коллеги...

–  Как?! – возмущаются учителя начальных классов, члены комиссии.

– Вопросы потом! – предупреждает директор. А сплошная доброта и мудрость улыбается с картины и шепчет:

«И я так начинала свою педагогическую жизнь».

– Я убедил детей, что в сердце каждого из них хранится сияющая жемчужина, которая не­сёт им Путь... Научил их извлекать свою жем­чужину из сердца, любоваться её красотой и возвращать её обратно... Сделал это, чтобы они никогда не забывали о ней...

«Вера в свою жемчужину есть всемогущая сила», – шепчет учительница с картины.

А члены комиссии переглядываются: о чём он говорит, о какой жемчужине?!

– Внушал каждому ребёнку, что он всё может, и призывал детей быть как умные взрослые...

Образ с картины посылает ему улыбку одо­брения.

Но один из членов комиссии недоумевает:

– Это как?!

– Помогал каждому превзойти самого себя... Кто-то тут же прокомментировал:

– Значит, перегружал детей заданиями...

Директор призывает к порядку.

Алексей Александрович смотрит на карти­ну: любимая учительница держит в руках тет­радь и пишет.

– Что вы делаете? Вы записываете мои слова?

– Мы ничего не записываем...

– Почему он не смотрит на нас...

Директор опять восстанавливает порядок.

«Я учусь у тебя», - слышит Алексей Алек­сандрович любимый голос.

– Вы учитесь у меня?! – удивляется он.

–  Откуда вы взяли, что мы учимся у вас? – возмущается завуч.

«Я была твоим учителем, а теперь ты есть мой учитель. Продолжай».

– Из жизни детей изгнал я слова отрицания. Учил их быть утверждающими...

– Не понял!..- говорит кто-то.

«Ой, как хорошо», – и он награждается улыбкой, которая слетает с картины и одухо­творяет его.

– Учил детей мыслить, строить свои города, летать высоко...

«Прекрасно, прекрасно... Ты пошёл дальше, я рада за тебя».

– Как дети могут строить города?!

– А как они могут летать?!

–  Вопросы потом! – строго предупреждает директор.

–  Оберегал детей от всего ложного и по­рочного...

«Великолепно!»

– Что он имеет в виду?

– Развивал в каждом дар терпения... Пока­зывал преобразующую силу красоты, мощь устремления...

«Великолепно, великолепно!»

– Воспитывал суровость долга, чувства слу­жения, и дарил каждому нежную любовь...

«Восхищаюсь тобой!»

– Как это понять – суровость долга?

– Что это за нежная любовь?

– Вопросы после...

– Всё это пропитывал я духовностью...

– То есть, вы занимались поповщиной?

–  Воспитывая – воспитывался сам, уча – учился  сам,   образовывая  –   образовывался сам... Вот и всё...

Любимая учительница восхищается. Завуч возмущена.

– А конкретно? Что вы делали в классе с де­тьми конкретно?

Алексей Александрович отвечает не завучу, а картине, и улыбается ей:

– Не помню.

– Как это – не помню?! – злится завуч, – Как конкретно учили чтению, письму, счёту ваших учеников, не помните?!

Алексей Александрович не спускает глаз с картины.

– Когда я в классе перед детьми, – говорит он спокойно, – забываю обо всём остальном и живу только ими...

– И вы не помните эту жизнь?! – спрашива­ет завуч.

–  Она прекрасна! – произносит Алексей Александрович.

Ему аплодировали трое – директор, учитель литературы и лилия с картины...

А во дворе школы его встречали аплодис­ментами дети и их родители. Они уже знали: хо­тя комиссия была против перевода детей с пер­вого в третий класс, директор взял на себя от­ветственность и своим приказом подтвердил факт новаторского творчества...

* * *

Они с мальчиком шли из школы пешком.

Алексей Александрович предупредил:

– Устанешь, это далеко, лучше поедем на ав­тобусе!

Но мальчик заверил, что не устанет.

По дороге зашли в парк с аттракционами, мальчик поиграл немножко, а потом, увидев ка­фе, попросил угостить его мороженым.

Они нашли столик на двоих в тихом углу.

Мороженое принесли быстро.

Некоторое время мальчик лакомился и смо­трел через стекло на улицу. Он о чём-то думал. На лице его отразилась чуть заметная грусть.

– Хочешь, скажу, что будет с тобой в бли­жайшие годы? – тихо произнес мальчик.

–  Ты – ясновидящий? – спросил Алексей Александрович.

– Ты же знаешь, что я никакой не ясновидя­щий. Скажу то, что придёт на ум.

– Говори, это мне интересно.

– Так слушай. Вокруг тебя будут и хвала, и клевета; тебе будут и помогать, и мешать, и возвышать, и унижать, будут критиковать, высмеи­вать. Ты иногда будешь на грани срыва. Тебе на­до будет выдержать всё это. Пройдёт лет де­сять, всё уладится, и твой талант расцветёт.

Мальчик умолк.

–  Это всё? – спросил Алексей Александ­рович.

– А что ещё? Остальное сам увидишь. После краткой паузы мальчик опять заго­ворил:

– Хочешь, дам совет?

–  Твои советы мне всегда помогали. Хочу, конечно!

– В тебе талант, но никогда не думай о том, что ты талантливый, скорее, забудь об этом.

–  Принимаю, – сказал Алексей Александ­рович.

– Но зато никогда не забывай мудрость, о которой ты знаешь из книг, что сам редактиро­вал: «Каждый для тебя учитель».

– Тоже принимаю.

Мальчик долго молчал и как будто прислу­шивался к чему-то. Потом опять взглянул на не­го и улыбнулся.

–  Ты мне всё сказал? – спросил Алексей

Александрович.

– Нет, не всё, скажу ещё, – и мальчик опять задумался.

Алексей Александрович подождал, пока он не заговорил сам.

–  Вот что, – произнёс наконец мальчик, – к тебе будут ходить ученики, десятки, сотни, мо­жет быть, и тысячи. Среди этих учеников будет один, ради которого тебе дана сияющая жемчу­жина. Но кто он, ты не будешь знать. Может быть, он уже среди этих детей, которых ты пере­вёл с первого в третий. Может быть, он придёт к тебе спустя десять, двадцать, тридцать лет. Ты должен отдать ему весь свет своей жемчужины.

–  Как я это сделаю, если не буду знать, кто он?

– В том-то и дело. Отдавай весь свет жемчу­жины каждому из тысяч детей, чтобы не упус­тить этого одного. Принимай каждого как это­го одного. Иначе твоя земная жизнь не будет оправдана.

Мальчик дал Алексею Александровичу ос­мыслить сказанное и добавил:

– Надеюсь, ты понимаешь, что такое служе­ние и суровость долга?

Алексей Александрович кивнул головой.

Такую озабоченность он переживал впер­вые в жизни.

Мальчик следил за происходящим на улице.

За время, что они сидели в кафе, пошёл и пе­рестал майский дождь.

За стеклянной оградой мальчик увидел, как папа, сутулясь, держал за руку двухлетнего ре­бёнка и помогал ему делать шаги, избегая луж на асфальте.

–  Смотри, как забавно, – сказал мальчик и засмеялся.

– Да, забавно смотреть на них...

– Если папа отпустит руку...

–.. .он угодит в лужу, потому и держит крепко.

– Можешь сказать, какая важная проблема решается именно сейчас в его жизни?

– Ещё бы, спустя год бегать будет без помо­щи взрослых...

Мальчик встал.

– Нам пора домой, – сказал он.

Они вышли на улицу и быстрым шагом на­правились в сторону своей окраины.

Алексей Александрович был под сильным впечатлением от разговора с мальчиком. Он привык к тому, что мальчик часто говорил с ним о необычных вещах, помогал понять жизнь, проявлял мудрость. Но сегодня он получил от него особые наставления.

Они шли молча, и он осмысливал каждое слово мальчика, хотел понять и то, почему он обратил его внимание на ребёнка с отцом. Его мысли перешли на самого мальчика, который в это время остановился у витрины и рассматри­вал детские игрушки. «Кто он?» – который раз задавал он себе этот вопрос. «Рука водящая», – пронеслось в мыслях Алексея Александровича.

Мальчик вдруг обернулся к нему.

–  Слушай, – сказал он, – думаю, ты всё со­бираешься расспросить маму обо мне?

– Да, хочу знать о тебе как можно больше.

– Почему тогда не сделать это сегодня? Са­мое время. Пригласи её вечером в кафе.

–  Хороший совет, – сказал Алексей Алек­сандрович.

* * *

Вечером он сидел в кафе «Космос» за сто­ликом напротив молодой красивой женщины и искал слова, как начать разговор о том, ради че­го пригласил её сюда.

Они обменялись впечатлениями последних дней, и молодая красивая женщина упомянула о сыне. Алексей Александрович воспользовал­ся случаем и сказал:

–  Вы бы не могли рассказать мне о своём мальчике?

Она насторожилась.

– Что вас интересует?

– Расскажите мне о том, что считаете нуж­ным, чтобы знал учитель.

Она задумалась. По её лицу было видно: за­думалась не о том, что именно рассказать о сы­не, а о том, сказать или не сказать. После ми­нутной внутренней борьбы она решилась.

Допила кофе и посмотрела ему в глаза.

– Не знаю, как вы примете то, что я расскажу.

– А как бы вы хотели, чтобы я принял ваш рассказ? – спросил Алексей Александрович.

– С пониманием, доверием, – сказала она.

– Я так и приму, – пообещал Алексей Алек­сандрович.

–  Это потому что мой рассказ покажется вам весьма странным.

– Я пойму, – успокоил он её.

Молодая красивая женщина опять выдер­жала паузу.

– Даже не знаю, с чего начать... В общем, я стала свидетелем чуда, верить в которое мне са­мой трудно... Вы уверены, что он мой сын, то есть, что его я родила...

– А что, не так?! – удивился Алексей Алек­сандрович.

– Не так... Я ему не настоящая мама... Она задумалась.

– Можно, сначала расскажу вам о себе? Мо­жет быть, так история станет понятнее...

Алексей Александрович обрадовался - он ведь не знает её.

– Да-да, расскажите о себе!

Она прищурила глаза и задумчиво сказала:

–  А может быть, получится наоборот, и я больше запутаю вас...

–  Нет-нет, разберёмся! Расскажите о себе, чувствую, так будет лучше!

– Ну хорошо... – согласилась она, – Мне са­мой, кстати говоря, нужно разобраться в себе. Родители мои умерли более десяти лет тому на­зад. У меня нет близких и родных людей в этом городе, я одна. Закончила университет. Замуж не выходила, хотя были поклонники. Почему не вышла замуж? Попытайтесь понять:  потому что, начиная с дошкольного детства, я до сих пор безнадёжно влюблена. В кого, спросите? В мальчика, которому было три или четыре года. Тогда мне было столько же, и мы ходили в одну группу детского сада... Вы удивлены?

На её красивое лицо легла тень грусти.

– Нет,  почему... – Прошептал Алексей Александрович.

– Мы ходили в детский сад вместе всего два года. Потом его увели, не знаю куда. Я всё жда­ла, что он вернётся, и мы поиграем вместе. Но он больше не вернулся...

На глазах молодой красивой женщины за­сверкали слёзы.

– А я растила в себе любовь и до сих пор надеюсь, что встречу его... Может быть, он тоже ищет меня, хотела бы в это верить...

Смешно всё это, правда?

–  Совсем не смешно, очень трогательно... – прошептал Алексей Александрович.

–  Но я ничего не могу поделать с собой. Я ищу его повсюду, и в детях, и во взрослых. Если я вижу маленьких детей, я ищу среди них свое­го любимого...

Она лёгким движением руки смахнула слё­зы и иронически усмехнулась над собой.

– Вы можете это понять? Объяснить? Алексей   Александрович   был   потрясён.

Сердце его переполнилось состраданием, ему стало больно за неё.

–  Конечно, трудно понять, а объяснить – тем более! – произнёс он дрожащим голосом.

– Вот и вся моя история... – грустно сказала она и, подумав немножко, продолжила, – Вы уже знаете, что есть чувствознание, мы о нём говори­ли с вами. Хотя не знаю, как это объяснить, но моё чувствознание склоняет меня к тому, чтобы связать свою историю с мальчиком...

Она некоторое время сидела с закрытыми глазами.

– Расскажу теперь о чуде... – сказала она потом, – Но вы обещали, что отнесётесь к мое­му рассказу с доверием...

– Да-да, конечно! – прошептал расчувство­вавшийся Алексей Александрович.

– Тогда слушайте. Три года тому назад, в день двадцатого августа, я встала на рассвете, надела спортивный костюм и пошла в лес. Поче­му я это сделала, не знаю, ибо никогда до этого таким ранним утром в лес не ходила. Тем более в тот день у меня не было намерения пойти в лес... Я подошла к огромному старому каштано­вому дереву. Птицы ждали восхода солнца и на­страивали голоса. Я снизу взглянула на дерево. Оно было могучее, и его полуголые ветви с по­желтевшими листьями тянулись ввысь. На них чирикали птички. Я уселась под деревом и при­слушалась к их воркованию. Мне было хорошо, я не думала о том, что именно привело меня сю­да в такую рань... – молодая красивая женщина остановилась, – Вам не наскучило это моё лите­ратурное занятие?

–  Нет-нет, продолжайте, пожалуйста! – Алексей Александрович  был  захвачен рас­сказом.

–  Понимаете, я хочу, чтобы вы прочувство­вали моё состояние души перед происшедшим чудом... – И она продолжала, – Вдруг птичьи го­лоса усилились, они оживились, и я ещё раз взглянула наверх. «Птичий хор вот-вот зазву­чит», подумала я. Спустя минуту первые лучи солнца, пронзившие ветви, ослепили мне глаза. Птичий хор запел великолепный гимн солнцу. И сквозь пение я услышала певучий голос, кото­рый, как соло, выделялся в хоре. Голос этот на­распев произнёс: «Помоги мне спуститься с де­рева». Я подумала, что в птичьем пении всякое услышишь. Но голос повторялся всё настойчи­вее и явно был обращен ко мне. Я опять взгляну­ла вверх. В ветвях уже играли лучи солнца. И что я увидела? С самой верхней ветви медленно и ос­торожно спускался ребёнок... Вот вам испыта­ние: вы доверяете мне, что я говорю правду?

–  Конечно-конечно! – с жаром произнёс Алексей Александрович, – Верю в каждое ваше слово!

Молодая красивая женщина стала ещё кра­сивее, она светилась.

– Сначала мне показалось, что это видение. Тем не менее внимательно следила, как ребёнок, сознавая опасность, выбирал ветки, на которые можно было опереться ногами, и так спускался вниз. «Ну как, ты поможешь мне?» Я спросила: «Как мне тебе помочь?» Он ответил: «Я сейчас прыгну, а ты поддержи меня, чтобы я не ушибся». Он спустился до самой нижней ветки, при­мерно в трёх метрах от земли, закричал: «Дер­жи», и прыгнул. Я обеими руками поймала его в воздухе и осторожно поставила на землю... Раз­ве это не чудо? С самой верхушки дерева спуска­ется маленький ребёнок, которого там не было!

– Чудо, настоящее чудо! – прошептал Алек­сей Александрович.

– Но слушайте дальше. Передо мной стоял трёхлетний мальчик – тот, в кого я с трёхлетне­го возраста влюбилась и искала всю жизнь, но искала не ребёнка, а повзрослевшего молодого человека...

Молодая красивая женщина сияла.

– На мальчике были те же короткие штаниш­ки, красная рубашка и туфли, что были тогда на моём возлюбленном... Я обняла его, расцеловала, заплакала от радости... Вопросы, которые у вас возникают, конечно, я задавала ему. Вот каким был наш диалог. Я спросила: «Тебя же не было там, на верхушке дерева, как ты там оказался?» Он ответил:  «Я родился на верхушке дерева». «Когда?!» – спрашиваю. «Только что, с восходом солнца двадцатого августа», – говорит он мне. «Тебе же три года, как ты мог сегодня родить­ся?!» А он говорит:  «Я родился трёхлетним».

 «Откуда ты?! С другой планеты?!» – спрашиваю. А он отвечает: «Не знаю». Спрашиваю: «Зачем ты родился?» Говорит: «Ты же искала меня?» «Я тебя всю жизнь ждала, – говорю, – ты мне нужен взрослым, а не маленьким!» Я разрыдалась...

Молодая красивая женщина разрыдалась и на этот раз.

– И знаете... и знаете, что он мне ответил? Он приласкал меня и сказал: «Не плачь, я к те­бе и взрослым приду»...

Она успокоилась. Её лицо опять посветлело.

– Я вам всё сказала...

Она улыбнулась Алексею Александровичу улыбкою доверия и встала.

Они вышли из кафе «Космос».

Шли молча.

Расстались на площадке второго этажа, по­желав друг другу спокойной ночи.

Но ночь не стала для Алексея Александро­вича спокойной.

Он был возбуждён.

Сперва он ходил по комнате взад-вперёд и старался разобраться во всём, что услышал.

Любовь с трёхлетнего возраста! Надо же быть такому!

Он вспомнил детей в автобусе, которые шептались о любви – Машеньку и Лёшеньку.

Потом он лихорадочно бросается к ящику и достаёт тетрадь с записями. «Она была Ма­шенькой... Да-да, Машенькой... Должна быть в тетради какая-нибудь запись о ней».

Раскрывает тетрадь и видит, что страницы пусты.

Было двести страниц с записями. Где записи?

Листает и перелистывает – нет ничего!

Только в середине тетради, только на одной странице обнаруживает свои каракули, но ра­зобраться в них не может.

Эти каракули сгущаются в серое облачко, оно поднимается и входит в него, растворяется в его сознании.

Тетрадь остаётся совсем чистой.

Сознание же будит подсознание и принуж­дает его быть откровенным.

...Мама приводит его в детский сад.

Помогает переодеться в детский халатик и переобуться в мягкие тапочки.

«Здравствуйте», – говорит маме другая мама.

«Здравствуйте», – отвечает мама.

Девочка, которую привела другая мама, шепчет:

«Мама, мама, вот мальчик, которого я люблю, я выйду за него замуж».

Мама отвечает:

«Машенька, пока рано тебе замуж выходить».

И она обращается к его маме:

«Почему-то нынешние дети очень рано за­говорили о любви».

Мамы смеются, целуют своих детей, гово­рят, чтобы вели себя хорошо, и прощаются.

Дети входят в комнату, где группа трёх­леток.

Воспитательнице пока некогда ими зани­маться, она стоит у зеркала.

Машенька приближается к нему, обнима­ет, целует в щёчку и шепчет ему на ухо:

«Мальчик, я тебя люблю».

Другая девочка, которая стоит рядом, ви­дит и слышит всё.

Она бежит к воспитательнице.

«Антоннагоргевна, они целуются и говорят, что любят», – и показывает пальцем в их сторону.

Антоннагоргевна мигом отрывается от зеркала.

«Что?!» - гремит она и направляется к влюблённым.

Тянет их за уши.

«Малолетние извращенцы... Больно вам, больно?

Повторятся любовные сцены, будет хуже... Чтобы я больше не видела вас вместе!»

В её голосе звучит злоба...

Потом он стоит голый у кровати Машень­ки, над головой держит мокрые трусы.

В глазах Машеньки – ужас и сострадание, в его глазах – отчаяние и обречённость.

Машенька прячется под одеялом, плачет и шепчет:

«Всё равно я люблю тебя и буду любить»...

...Алексей Александрович открывает глаза.

Вскакивает с дивана.

Сознание его уже не прежнее, а просвет­лённое.

Он срывается с цепи – мигом выбегает из комнаты и также мигом оказывается на пло­щадке второго этажа.

Кулаками бьёт в дверь.

– Мария – Машенька, – кричит он, – повз­рослел твой любимый... Открой двери, Мария-Машенька, это я – Лёшенька... Открой...

В дверях в ночной рубашке стоит молодая красивая женщина, за ней стоит тоже он сам –шестилетний мальчик.

Лёшенька берёт Машеньку на руки и целу­ет, целует.

Радостно рыдает и целует.

Машенька шепчет ему что-то на ухо. Тоже радостно плачет и шепчет.

А мальчик в восторге, прыгает, дёргает их за руки и кричит:

– Пойдём в лес... Встретим восход солнца у каштанового дерева!

– Пойдём! – отзывается Алексей Александ­рович.

Он несёт Машеньку на руках.

Добрый человек сажает их в машину и мчит­ся по безлюдным улицам, выезжает на шоссе и жмёт на газ – надо успеть до восхода солнца.

– Здесь? – спрашивает и резко тормозит машину.

– Да-да...

Они бегут к каштановому дереву. Оно ждёт их, соскучилось по ним. Видит, что жизнь светлеет для них, и радуется.

– Помоги мне залезть на дерево, – говорит мальчик Алексею Александровичу.

Тот поднимает его над головой. Мальчик цепляется за нижнюю ветку и ле­зет выше.

– Осторожно! – Александрович.

– Не лезь высоко! – волнуется Мария.

Но он поднимается всё выше и выше, ползёт уверенно и быстро.

– Осторожно!..

– Дальше не лезь!..

Птички не видят в нём чужака. Они настра­ивают свои голоса.

И вдруг с ветвей каштанового дерева, с вет­вей всех деревьев леса звучит мощный хор – пти­цы восхваляют солнце. В общем пении выделяет­ся соло – певучим голосом мальчик возвещает:

– Восходит Солнце!

Первый луч Солнца пробивается сквозь вет­ви и ослепляет глаза стоящим под деревом. Но они смотрят, не моргая, тянут руки к солнцу и впитывают всю щедрость дарительницы жизни.

Потом поднимают головы и смотрят в ветви.

– Лёшенька! Мальчик, где ты? Но мальчика там уже нет...

Видят, как с кроны старого каштанового де­рева взлетает птица и устремляется ввысь. Но вот и её тоже не стало видно.