Александр Владимиров

В поисках православия. Современники

 

Москва

«Беловодье»

2000

От редакции

Тема православия, его взаимоотношения с современным миром и новыми духовными движениями входит в круг творческих интересов издательства "Беловодье". Книга Ксении Мяло "Звезда волхвов, или Христос в Гималаях", выдержавшая два издания, была посвящена непростым взаимоотношениям православного христианства и РПЦ с дохристианскими культурами и знаниями, а также с индийской традицией и рериховским наследием. Книга показала, что само по себе обращение к дохристианским древним источникам мудрости и культурный поиск с обращением ко всему накопленному человечеством знанию не только не является чем-то еретическим, но и всегда было характерным для нее, о чем, в частности, свидетельствуют приводимые К.Мяло высказывания Святых Отцов. Это, на первый взгляд, некоммерческое издание, по обыденной логике обреченное в наши дни пылиться на книжном складе, неожиданно вызвала большой читательский интерес и разошлась со скоростью, вполне сопоставимой с чисто коммерческой литературой. Данный факт еще раз убедил редакционный коллектив, насколько важной для общественного сознания является вышеуказанная тема. Потому мы решили продолжить начатый разговор, на этот раз подойдя к теме с несколько другой стороны, благо что стали появляться интересные авторы и новые работы.

Если книга Ксении Мяло освещала перечисленные вопросы и полемизировала с церковными радикалами (дьякон А.Кураев, А.Дворкин и др.) с православных позиций, так сказать, изнутри христианской традиции, то предлагаемая вниманию читателей работа А.Владимирова "В поисках православия. Современники" не претендует на охват проблемы в церковном духе. Сам автор отмечает, что "не является воцерковленным человеком: Вместе с тем, у автора имеется свой взгляд на православие как на духовное явление в человеческой истории, как на неотъемлемую часть истории России, который он и предлагает, главным образом, для читателя нецерковного"; что его исследовательские интенции нельзя воспринимать как раскрытие "всей полноты мистического содержания таинств, обрядов и веры Православной церкви". Однако от этого факты и размышления, приведенные не богословом (в том числе не скрывающим своих симпатий к Востоку), не становятся менее интересными. Чем больше размышляешь над ними, тем больше приходишь к выводу, что писать о церкви сегодня еще труднее, нежели, например, в период застоя, особенно если пишущий является объективным исследователем, а не христианским публицистом (апологетом) или либералом-правозащитником (критиком).

Бесстрастный анализ сегодняшнего состояния церкви, тем более, когда он (иногда невольно) вскрывает какие-либо негативные стороны церковной жизни, нередко трактуется чуть ли не как предательство и подрыв основ национальной духовности. Церковь оказалась сегодня не только вне зоны критики, но и вне зоны объективного социологического исследования (не путать с социологическими опросами, проводящимися достаточно часто и показывающими тенденцию снижения притока людей в храмы в последнее время). Подобная ситуация, по большому счету, едва ли благоприятна для самой церкви – отсутствие информации о критическом мнении немалой части общества по поводу некоторых тенденций РПЦ может привести к самоусыплению и ошибкам. Особенно вероятно такие ошибки могут проявиться в церковной политике взаимоотношений с внешним миром. Вина в данном вопросе, на наш взгляд, исходит не только от церкви: табуирование темы в большинстве случаев порождено обществом, легко согласившемся принять церковную идеологию в качестве новой руководящей и направляющей силы. Вместе с тем, думающая часть общества вправе иметь более подробную информацию обо всем, что происходит вокруг и около церковной ограды. Это касается и самых различных внутрицерковных направлений, и борьбы между отдельными группировками, и связей тех или иных иерархов с различными политическими силами и политиками, и природы разногласий РПЦ с инославием, иными конфессиями, традициями и вневероисповедными формами духовности. В какой степени критика других религий, учений и неправославных доктрин, раздающаяся из уст того или иного священнослужителя, является выражением позиции всей церкви или в ней присутствует и его личная позиция, заметно выделяющаяся из общего фона?

Книга А.Владимирова "В поисках православия. Современники" содержит попытку ответить на эти и другие вопросы, интересные для всех, кому небезразличны земные аспекты деятельности современной церкви. Автор собрал солидный материал, освещающий общественно-политические, социологические и культурологические стороны церковной жизни. Не все выводы, к которым приходит А.Владимиров, совпадают с общепринятыми, и потому с ними, наверняка, не согласятся ни приверженцы традиционных церковных взглядов, ни либералы, расходящиеся с РПЦ по мировоззренческим позициям.

Значительное место в книге А.Владимирова занимает анализ полемической публицистики непримиримого борца с рериховскими идеями дьякона Кураева и деятельности руководителя антисектантского центра имени Иринея Лионского А.Дворкина. Автор показывает общественно-политический контекст и фон, на котором развертывается антирериховская кампания, развязанная вышеуказанными представителями РПЦ (сегодня, в предвыборный период аргументация "от Шамбалы" с молчаливого согласия церкви превратилась в способ убийства политических противников), анализирует приводимую ими аргументацию и приходит к неутешительным выводам – данная критика продиктована не столько религиозно-богословскими убеждениями и взглядами, сколько "человеческими, слишком человеческими", зачастую конъюнктурными, корпоративными и политическими соображениями, приправленными личными вкусами и субъективной неприязнью к Востоку, которая выдается за церковную истину в последней инстанции.

Все это легко наводит вдумчивого читателя на многие мысли. Сейчас нередко говорят о необходимости преодоления идеологического кризиса, в котором пребывает Россия, о том, что единственным средством, выводящим страну из этого кризиса, является принятие православных ценностей. Вряд ли кто-нибудь возьмется сегодня оспаривать тезис о великих исторических заслугах Православия в России, о его огромном нравственно-духовном потенциале, который, безусловно, будет востребован в деле возрождения страны, если таковое состоится. Однако духовное возрождение немыслимо без духовной свободы, а для более успешного преодоления кризиса куда более плодотворным представляется путь объединения самых разных сил и тенденций (конечно, при условии, что их носители действительно болеют за судьбы страны), нежели навязывание одной-единственной идеологии в качестве самой правильной и чистой. К сожалению, значительная часть православных идеологов занимает жесткие, непримиримые позиции по отношению ко всем видам и формам внецерковных духовных поисков, причем эта жесткость далеко выходит за пределы чисто богословских, доктринальных вопросов. Тот же дьякон Кураев публично признался в том, что одну из задач своей деятельности он видит в вытеснении рериховского движения из сферы образования и культуры. И хотя многие представители современного православного мира не разделяют позицию Кураева и не любят его за оголтелость в полемике, тем не менее, у него есть немалое количество последователей. Как разобраться в этих тенденциях, столкновениях и спорах, выплескивающихся далеко за пределы церковной ограды, всем, подходящим ко Храму? Как воспринимать истины, доносящиеся из уст священнослужителей, многие из которых немало потрудились над снижением культуры диалога с инославием? Как удержать в себе созидательный духовный импульс, который невольно теряется при столкновении с суровой правдой жизни, обнажающей большие изъяны церковной и околоцерковной среды?

Книга говорит не только о церкви, но и о религии, о вере, об искании Истины. Сама формулировка названия "В поисках православия" дискуссионна. Что можно искать в духовной традиции, которая стабильно существует уже две тысячи лет? Сама постановка вопроса может показаться слишком смелой и рискованной. Однако уже в предисловии автор оговаривает свою позицию – книга не ставит себе целью раскрывать внутреннее содержание православной веры и учить прихожан-неофитов науке познания Бога. Не говорит она и о духовных исканиях тех, кто еще не подошел к церкви. Бог приводит каждого к лону церкви таинственными путями. Книга о другом – любой неофит, придя в современный храм в надежде найти единую веру, сталкивается с большим плюрализмом мнений, оценок и подходов, в основном касающихся взаимоотношений православия с внешним миром. В самом деле, одни служители культа объявляют компьютер сатанинским творением и собираются канонизировать блаженную старицу Матрону, другие, такие как дьякон Кураев, восславляют компьютерные игры и высказываются о Матроне в ироническом ключе. Одни служители культа говорят о необходимости воспитания в себе христианской любви к врагам, другие, едва разговор заходит о других верованиях и тем более сектах, воспламеняются ненавистью к их последователям и носителям. Особенно ярко это проявилось во взаимоотношениях некоторых представителей РПЦ с рериховским наследием и движением, из всех прочих духовных движений относящимся к церкви наиболее лояльно и дружественно. Какое из внутрицерковных мнений ближе к православной истине во всей ее полноте, и можно ли считать истинно православным дух инквизиции, проснувшийся у отдельных "неистовых ревнителей" перед началом третьего тысячелетия? Автор щедро предоставляет своим оппонентам возможность высказаться на страницах книги и всей логикой изложения материала подводит к мысли: едва ли категоричность в неприятии духовного инакомыслия и ненависть к инославию может рассматриваться как проявление истинно православного духа.

Человек, приближающийся ко храму впервые, нередко имеет идеализированный образ церкви и церковной жизни. Посмотрев на него изнутри, он испытывает чувство разочарования и отходит. Довольно часто людей отпугивает непримиримость и категоричность конкретного священнослужителя, которая отождествляется с образом всей церкви. Книга А.Владимирова, персонально обозначающая наиболее жестко настроенных деятелей РПЦ, как раз помогает избежать подобной чрезмерной идеализации церкви и околоцерковной среды, близкое знакомство с которой впоследствии приводит к разочарованиям. Если люди, приходящие в храм, будут отчетливо понимать, что мнение радикалов типа А.Кураева и А.Дворкина – это еще не мнение всей Церкви, а их эмоции, и опальное отношение подобных служителей культа к тем, кого они считают еретиками, весьма далеко от той любви ко всем людям, включая врагов, которую заповедал Христос, то они уберегут свои души от неизбежных и ненужных разочарований в вере как таковой.

Потому для человека, дочитавшего книгу А.Владимирова до конца, в итоге становится очевидно, что она направлена вовсе не против Православия, а лишь против тех внутрицерковных тенденций и направлений, которые в силу своей непримиримости и политической ангажированности подрывают авторитет Церкви. Потому будем надеяться, что книга поможет лучше разобраться во всех этих сложных проблемах вновь подходящим людям и, в конечном счете, укрепит их веру, сделав ее более осмысленной и сознательной.

Часть I

.

сть акцииРоссия и вера

"Лика Твоего взыскую; буду искать лица Твоего, Господи" (ПС. 26:8). Господи, Боже мой! ныне Ты научи сердце мое: где и как ему искать Тебя? где и как ему обрести Тебя? Господи, если нет Тебя здесь, где искать мне Тебя как отсутствующего? Если же Ты повсюду, почему не могу я зреть Тебя как присутствующего? Так, Ты обитаешь во свете неприступном (1 Тимоф., 6:16). Но где он, этот свет неприступный? и как приступить мне к свету неприступному? Кто приведет меня к нему и введет в него, дабы лицезреть мне Тебя в нем? Под какими знаками, под каким образом искать мне Тебя? Никогда не зрел я Тебя, Господи, Боже мой; лика Твоего не ведаю. Что же делать, Всевышний Господи, что же делать тому, кто столь отдален от Тебя изгнанием? Что делать рабу Твоему, что изнемогает от любви к Тебе и далеко отринут от лика Твоего (ср. ПС. 50:13)? Жаждет он лицезреть Тебя, но слишком удален от него лик Твой; приступить к Тебе хочет, но неприступна обитель Твоя; обрести Тебя желает, но не знает местопребывания Твоего; искать Тебя вожделеет, но не ведает лика Твоего. Господи, Ты еси Бог мой, и Ты Господь мой – но никогда не зрел я Тебя. Ты сотворил меня, и Ты претворил меня, и все мои блага дал мне Ты – но доселе еще не познал я Тебя! Наконец, сотворен я для того, чтобы созерцать Тебя – но доселе не мог делать то, для чего сотворен!

Ансельм Кентерберийский

 

Православие есть нечто большее, чем только "вероисповедание", – оно есть целостный жизненный идеал, сложная совокупность оценок и целей...

о. Георгий Флоровский

 

Введение

Наша работа затрагивает одну из наиболее трудных и больных тем в современной России – отношение к религии и отношение к Православию. Автор не является воцерковленным человеком, и книга поэтому не претендует на раскрытие всей полноты мистического содержания таинств, обряда и веры Православной Церкви. В большей мере, когда мы будем говорить о Церкви, это будет разговор, как писал Розанов, "вокруг ограды Церкви". Вместе с тем, у автора имеется свой взгляд на Православие как на духовное явление в человеческой истории, как на неотъемлемую часть истории России, который он и предлагает, главным образом, для читателя нецерковного. Причиной написания книги, в первую очередь, стало желание разобраться со знамениями нашего времени, такими как новые религиозные и духовные движения, попытка понять их место в мире и в современной России. Нашим исследованием мы стремимся выяснить, какое будущее может ожидать христианство как традиционную религию в новом тысячелетии, и возможен ли союз или хотя бы доброжелательный диалог всех светлых начал духовного обновления. Если же наша книга будет прочитана людьми церковными, и ими будут встречены оценки иные, нежели это принято в традиционной литературе, автор просит быть снисходительными к человеку, действительно с большим уважением и любовью относящемуся к православным прихожанам и стремящемуся найти ответы, которые вовсе не лежат на поверхности и совсем не очевидны.

Книга не претендует на исчерпывающий ответ вынесенного в заголовок вопроса. Тема Православия сложна, и писать о ней можно бесконечно. Нашей книгой мы затрагиваем, как это видно из названия, период современности, а точнее, последние десять лет. Поскольку книга рассматривает настоящее время, накаленное политическим противостоянием, автору при чтении рукописи задавался неоднократно вопрос о личной политической позиции. В этой связи мы хотели бы сказать, что менее всего хотели бы перевода разговора о духовных ценностях в область политики, или от вечного – к суетному.

Материал, который набирался по мере работы над темой, потребовал вынести рассмотрение современного этапа в данную отдельную книгу. Мы надеемся, что о происхождении Христианства и Православия, сакральном и мистическом в других мировых религиях, тесно связанных с Христианством, мы поговорим в следующих, продолжающих данную тему, книгах. Вместе с тем, по нашему убеждению, понимание последующих частей нашей работы будет недостаточным без знакомства с современным состоянием Православия, и с теми проблемами, которые будут подняты в данной книге.

Глава 1
Зачем церковь государству

Церковь[1]как институт или учреждение всегда существовала в определенных государствах и границах. Как социальный институт, находящийся в устойчивых социально-экономических отношениях с государством, имеющая сложившийся догмат и канон, христианская церковь появилась лишь при Константине (311 г. н.э.). Важно отметить, что в политической системе общества христианская церковь утвердилась не как нечто самодовлеющее, пользующееся непререкаемым авторитетом подобно жреческим династиям Древнего Египта. Вовсе нет. Церковь была поставлена на службу государству. Процесс естественного обретения христианством общественного признания, веса и положения был нарушен желанием Константина властвовать над материальным миром. В результате, власть веры была дарована указом и поддержана силами армии. Язычник Константин[2], крестившийся лишь на смертном одре, на многие годы стал фактическим главою христианской церкви. Подобное изначальное смешение мирского и духовного на многие годы наложило неизгладимый отпечаток на последующие отношения государства и церкви.

В России, всегда стремившейся к симфонии двух властей, подобное чрезмерное проникновение государственного начала в дела духовные особо сильно сказалось при Петре I. При нем принятием Духовного регламента патриаршество было отменено. Была образована Духовная коллегия, вскоре ставшая именоваться Синодом, к которому и перешло руководство Церковью. Затем вышел указ об установлении должности обер-прокурора Синода, возглавлявшего аппарат наблюдения за духовенством. Мало того, в мае 1722 года Синод в связи с указом царя ввел практику доносов, включая нарушение священниками тайны исповеди! В результате петровских нововведений главою церкви в России фактически стал обер-прокурор, на должность которого, за редким исключением, назначались исключительно военные лица!

Говорить о церкви времен СССР как о полноправном и полноценном элементе политической системы тем более не приходится. Ни о каком конструктивном диалоге церкви и государства, влиянии церкви на политику страны не могло быть и речи. Однако с середины восьмидесятых годов, в рамках провозглашенного курса на перестройку, была отменена пресловутая шестая статья Конституции о направляющей роли КПСС, что повлекло за собой поистине революционные последствия. Инакомыслие, сдерживаемое десятилетиями, вырвалось наружу, как пар из перегретого котла. Другое дело, что у разных групп населения энергии эти, томимые семьдесят лет, устремились по направлениям, иногда диаметрально противоположным. Классическая басня о лебеде, раке и щуке стала облекаться в кровь и плоть. Благодаря государственному телевидению (другого телевидения тогда и не было), благодаря партийным изданиям (например, журналу "Огонек") изумленные граждане узнали за короткий период столько об истории своей страны и ее вождях, такие душераздирающие подробности о состоянии экономики "у нас" в сравнении с процветанием "у них", что совершенно естественной реакцией населения, особенно его молодой половины, стало временное бегство от всего "советского", навстречу процветающей "загранице".

Получили добро на индивидуально-производственную деятельность кооператоры, выведя свои подпольные цехи на свет. Как только их допустили к внешнеэкономическим операциям, они стали мгновенно воплощать в явь мечты своих соотечественников о товарном западном рае, эшелонами меняя металл и нефть на видеомагнитофоны, одежду и прочий ширпотреб. То, о чем так долго говорили большевики, начиная с семнадцатого года, то есть о свободе, – случилось! За первой обнаженной грудью, показанной на телеэкране, последовали обличения здравствующих руководителей партии и правительства, призывы к изменению строя, резкое отрицание всей 70-летней советской культуры, короче, началось лавинообразное крушение в сознании граждан прежних запретов и табу, а по сути устоявшейся мировоззренческой ориентации, которая, собственно, и обеспечивает обычному человеку относительное психическое здоровье. Революция в сознании произошла стремительно и практически без выстрелов, если не считать бутафорского ГКЧП.

Даже православная церковь, вроде не слывя поборником коммунистической идеологии, все же, как привычный элемент прежних времен, на время была оттеснена из поля зрения граждан, дорвавшихся до ранее запретного. Когда в стране с арен стадионов и с экранов телевидения раздался хор проповедей заморских религиозных миссионеров, на политическом олимпе это было принято вполне благосклонно, как последовательное проведение принципа плюрализма идеологий: раз есть многопартийность, то быть и многорелигиозности. Встречи первых лиц страны с лидерами новых религиозных движений давали последним зеленую дорогу к освоению благодатной непаханой и запущенной российской почвы.

Вместе с тем, по мере рождения новой партийной элиты и новой расстановки политико-экономических сил, у новых лидеров отношение к оставленной в тени церкви стало меняться. Особенно, когда зашатался Союз Республик, выявилась уникальная функция, казалось бы, лишенной всяческой политической власти Московской Патриархии. В ряде отделившихся теперь уже "государств" Московская Патриархия продолжала осуществлять главенство (или стремилась всеми силами его осуществлять), а в регионах России скрепляющая роль Патриархии, успешно противостоящей сепаратистским центробежным настроениям, оказывалась крайне необходимой. Сложилась парадоксальная ситуация – с одной стороны, страну, благодаря нашим СМИ и экономистам-младореформаторам, насильно толкали в объятия к Западу (в большей мере в объятия США), попутно разоряя и разрушая экономику и подрывая обороноспособность страны, а с другой стороны, русская православная церковь (РПЦ) получала (при конституционной отделенности церкви от государства) многомиллиардные налоговые и таможенные льготы, а также прямые финансовые внебюджетные вливания. Это было тем более удивительно, что благодетелем церкви являлась до мозга костей атеистическая партийно-государственная элита, неожиданно обеспокоившаяся "спасением души", в то время как под корень пускались наука, оборона, а медицина и образование влачили нищенское существование.

В 1991 г. первый Президент России был благословлен на инаугурации Патриархом Алексием II. Иными словами, вступление главы нового государства в должность было освящено авторитетом двухтысячелетней традиции христианства. У Патриарха появился прямой провод с Президентом, а у митрополита Кирилла – с правительством. Подобная привилегия неудивительна, потому что график деловых встреч с ведущими отечественными и зарубежными политиками, главами делегаций, банкирами, промышленниками и прочими у Патриарха будет поплотнее, чем у премьер-министра; международные же связи по христианской линии, а также количество подведомственных епархий и приходов, имущественный оборот и стоимость принадлежащих Патриархии активов (зданий и пр.) ставит Патриарха, даже с чисто административно-хозяйственной точки зрения, вровень с ведущими руководителями государства[3]. В 1991 г. Патриарх резко осудил переворот (ГКЧП) и коммунистическое прошлое, тем самым разорвав связи церкви с прежними лидерами страны, но объявил о полной солидарности церкви с Ельциным.

В период сбыта сакрального новоявленными (в основном заграничными) мессиями оптом и в розницу, когда для этой цели была задействована технология раскручивания поп-звезд, с использованием стадионов, телеэкранов и концертных залов, Патриархия стремилась вразумить население, обратить его к традиционным ценностям. Но для этого у Патриархии не было ни пропагандистского опыта, ни должного влияния на СМИ. Наконец, обращение в то время к исконно русским ценностям, не говоря уже о так называемом "опиуме для народа", т.е. религии, было просто не популярно. Попытка Патриархии принять через законодателей новые положения о религиозных организациях в 1993 г. из-за событий, связанных с разгоном Верховного Совета, не увенчалась успехом. Не дождавшись законодательного закрепления монопольного приоритета РПЦ на российской канонической территории, церковь провела в 1994 г. Архиерейский Собор, на котором в отношение тоталитарных сект, на фоне истерики ангажированных СМИ, своим определением отлучила все новоявленные религиозные, духовные, а также иные движения, по мнению руководства РПЦ подрывающие основы православной веры.

Со временем мода в стране на "Запад" пошла на убыль, и вот уже газеты, телевидение, депутатские выступления стали все чаще пестреть возбужденными изысканиями России (заметьте, не Родины) и "общероссийской идеи". Посмотрев вокруг и не найдя после кампании разоблачений и многолетнего поливания грязью ничего достойного (куда только девались семьдесят лет?), потерявшие Отечество граждане стали складывать красивую легенду о "поруганной и принесенной в жертву[4] некогда безбедной и славной Российской царской империи". Оказалось, что все, что в наследство от "тех" времен осталось и не было разрушено революционным ураганом и временем, – это была (хотя бы внешне) наша Русская Православная Церковь, на место которой, правда, стали претендовать около пяти ныне действующих русских православных церквей (зарубежная, катакомбная, старообрядческая и т.д.).

Среди политического истэблишмента стала прогрессировать интересная мода: теперь трудно было найти партию, которая бы так или иначе не расписывалась в своих симпатиях и даже в любви к Церкви (к Церкви вообще, а не к какой-либо конкретной, потому что для многих Церковь – это родовое понятие, типа "церковь" и "государство"). Теперь о своей благожелательности и поддержке Церкви заявили коммунисты и ультра, западники и русофилы, правые и левые, консерваторы и демократы. На церковных праздниках традиционным стало неизменное присутствие атеистичного государственного олимпа со свечками в руках, что показывалось в прямой трансляции главными телевизионными каналами, и, наоборот, многие важные государственные события стали происходить с тем или иным участием представителей церкви или самого Патриарха.

В разрываемой на части стране выдвинулся некий центр, который, хотя бы и на словах, в идиллии, был призван стать единым на всех, – нитью, связывающей через времена и тернии историческую Россию. Фигура Церкви на шахматной доске игроков-политиков превратилась в значимый элемент, посредством которого можно серьезным образом влиять на соперников, на руководство страны, в конце концов, на сознание избирателей. Но долг платежом красен. Государственные супермонополисты становятся полуофициальными спонсорами церкви; московский мэр и иные региональные и городские лидеры открыто, за счет местных бюджетов и специфически-добровольных пожертвований полугосударственных предприятий, отстраивают принадлежащие церкви храмы, печатают тиражи ее литературы, иными словами, помогают "кто чем может".

Но религия – это не мероприятие и не кампания. Ее взлет или накал происходят, как правило, либо в связи с крайним бедствием населения, либо, что все же чаще, в связи с неким значимым религиозным событием, с явлением какого-либо пророка или святого. Может быть, РПЦ на период церковного ренессанса хозяйственные заботы по расширению приходов сопрягла с необычайным духовным взлетом? Может быть, солнце какого-либо праведника всею своею мощью, как это не раз случалось в дореволюционной России, засияло над суетой нашей бренной жизни? Нет, к сожалению, этого не наблюдается. Как говорят в народе, закон существует для того, чтобы его нарушать. Кого можно удивить в России нарушением законов? Если в конституции определен светский характер государства, это еще ровным счетом ничего не значит. Тем более тогда, когда церковь вовлечена в большую политическую игру. Неудивительно, что выступления депутатов стали изобиловать требованиями оградить нашу нежную молодежь от коварного влияния страшных тоталитарных сект и деструктивных культов. При этом, как ни странно, главным консультантом в данном вопросе выступил антисектантский отдел РПЦ, иначе – пристрастный эксперт с нескрываемой заинтересованностью. То, что попутно с явно одиозными истеричными культами стали расправляться и с вполне благонравными религиозными и духовными культами и организациями (ставшими автоматически на пути монополии РПЦ), никто не хотел даже замечать. Министерства юстиции, здравоохранения, внутренних дел, обороны и т.д. бросились оказывать всяческое содействие мягким просьбам Патриархии в укреплении господства Церкви на канонической территории. Даже отдельные представители научно-административной элиты, академиков и профессоров, в совместном заявлении поспешили отгородиться от всех оккультистских и прочих направлений мысли, мол, "спекулирующих на еще не познанном наукой"[5].

Вершиной такой государственной заботы стало принятие в 1997 г. нового федерального закона "О свободе совести и о религиозных объединениях", который проигнорировал и положения конституции, и многочисленные обращения не только международных государственных, религиозных и общественных деятелей, но и специалистов и профессиональных юристов. Кроме прочего, в двусмысленном положении оказались уже подписанные международные конвенции, за которыми, согласно российскому законодательству, установлен приоритет перед российским законом.

Подобная забота об РПЦ со стороны государственных радетелей особо трогательна, если вспомнить слишком явную духовную оторванность от религии вообще и от Православной Церкви, в частности, большинства руководителей государства, выросших из комсомольско-партийных рядов. Отсюда малая значимость мнения церковного священноначалия для государственных деятелей. Политики остаются верны своему призванию – любить "вообще", а не "в частности", любить удобный образ, а не сермяжную правду, и вершить то, что диктует политическая конъюнктура, а не то, что требует совесть или элементарная последовательность. Такая любовь, – это своего рода банк: сегодня вложил, завтра получил с процентами. История повторяется: государство, как это было когда-то на развалинах Римской Империи, укрепляет свое влияние за счет возвышения церкви. Была бы польза Отечеству.

Однако мы хотели больше поговорить не о политике, а о вере. О том, с чем столкнулся или сталкивается человек, ощущая в себе причастность и призыв к чему-то более возвышенному, чем окружающий тварный мир. Храмы, с которых теперь несется колокольный звон, православные праздники, во время которых перед входами в церкви нередко толпится народ, глубоко затаенная ностальгия по присущей нашим предкам и воспетой классиками симфонии государства, церкви и народа, – все это рано или поздно обращает внимание вчерашних атеистов на вопрос о вере. Верить сегодня перестало быть стыдным. Даже наоборот, причастность к церкви принимается за добродетель, а среди церковного народа сама Вселенская православная вера нередко мыслится, несмотря на протесты богословов, как порождение исключительно русского начала или как главное условие единения народов России вокруг русской нации.

Очевидно то, что церковь как организация, за все время ее существования на Руси, впервые оказалась в особо благоприятном положении: относительная независимость от государства, независимость от паствы (нет избрания в порядке соборов), временная мода на церковь[6], солидная государственная поддержка (несравнимая с прежними временами), и, ко всему прочему, жгучая историческая потребность России в обретении на каком-либо идеологическом основании национально-государственной целостности и духоустремленности. При том, что в России соизмеримых с РПЦ альтернатив (церквей и религий) пока даже близко не наблюдается. Воспользуется ли РПЦ уникальной возможностью стать вдохновительницей взыскующей возрождения России, сможет ли шагнуть новой в новое тысячелетие, нам предстоит еще увидеть.

Сегодня огромное число людей приходит, или вернее было бы сказать, "ходит" в церковь, пытаясь в сердце преодолеть преграду отчужденности и неловкости, выросшую за годы атеистической пропаганды. Еще большее число людей, задумываясь о том, что верующие – там, а они здесь, так и не решаются преодолеть то ли чувство стеснительности (ведь и перекреститься на людях и даже наедине поначалу бывает для некоторых стыдно), то ли силу привычки мирской удаленности от церкви, то ли нежелание опускаться до целования ручки незнакомого священника и лицемерить перед самим собою, осознавая пропасть, разделяющую многие догматы церкви и положения современной науки. Есть еще категория людей, которая чувствует потребность в вере, но колеблется в выборе учения или церкви, волею судьбы оказавшись на шатком перепутье. Есть и множество людей, которые, не приняв сегодняшнюю церковь, но, продолжая интуитивно искать свою веру, все же хотели бы понять, от чего они отказываются в лице традиционной церковности.

Для таких людей совсем не очевидным является ответ на вопрос: "Чтo же такое Православие?" А если видеть в ПравоСлавии истинную и единственную веру, но слышать тысячи противоречивых мнений о том, чья вера и есть та самая истинно угодная Богу (христианство, буддизм, ислам, индуизм и пр.), то хотелось бы знать – гдe оно, это истинное Православие. Заявление любой из церквей или учений о том, что их вера и есть то самое Правое Славление Бога, по меньшей мере, требует размышлений, а с познавательной точки зрения и некоторых сопоставлений.

Глава 2
Церковь и православие

Сергей Григорьев на страницах газеты "Русь Православная" отразил один из взглядов на состояние сегодняшнего Православия, а также на проблему определения Православия, точнее, вычленения из него ересей, порочащих его чистоту:

"Хочется верить, что теперь пришло время врачевания старых ран. Но для того, чтобы это могло произойти, Православная полнота должна выработать современный вариант исповедания неповрежденной апостольской веры, который позволил бы в нынешнем лукавом мире "отделить овец от козлищ"".

"Расколы – самые тяжкие последствия богоборческого ХХ века. В нашей Русской Православной Церкви, а также в Греческой, Болгарской, Сербской Церквях расколы существуют по сей день. Не миновал раскола и Афон: Особенно обострилась кризисная обстановка в Православии в последнее десятилетие. Внутрицерковные конфликты принимают самый острый характер. Раскол в Русской Церкви, первоначально разделивший ее на российскую и зарубежную, теперь перекинулся в Россию. Продолжаются расколы в Греции и Болгарии, не затухает многолетний разрыв Вселенского и Иерусалимского Патриархов. Недавнее обострение отношений между монашествующими и Патриархом в Грузии едва не привело к расколу Грузинской Церкви. Зреет раскол и в Московской Патриархии, причем его вдохновители старательно раздувают конфликт, одновременно пытаясь скрыть свои имена и действия от суда народа Божьего. Они пытаются загнать болезнь как можно глубже внутрь, дабы она, скрытая от людских глаз и лишенная соборного врачевания, еще более разрослась и сильнее повредила живой организм нашей Матери-Церкви. В чём же видимые причины такого нестроения? Почему усилия священноначалия, многократные обращения к нему клириков и мирян о тревожном состоянии Церкви не достигают цели? Похоже, причина в том, что в основании внутрицерковных настроений лежит ересь, повредившая чистоту духовного зрения не только у рядовых мирян, но и у многих высокопоставленных иерархов…"

"Куда идёт пастырь, туда и стадо. Соблазнится епископ, погибнет и паства его. Сегодня же мы видим, увы, весьма опасное, если не гибельное, заигрывание некоторой части нашего епископата с так называемыми "инославными", то есть с последователями разнообразных ересей. При этом все они категорически отрицают свое вероотступничество и оправдывают общение с еретиками стремлением к христианскому единству и церковной пользе. Так как пастве узнать веру своего пастыря, как определить, действительно ли он православен, или нет? Важность этого вопроса как нельзя лучше подтверждается чином архиерейской хиротонии, во время которой будущий архиерей трижды – с каждым разом все более подробно и полно – исповедует свою веру: И только тогда вера его признается вполне православной!.."

"Так, кратким изложением всей сущности рассуждений о правой вере против заблуждений Нестория были знаменитые анафематизмы Кирилла Александрийского: Несторий лукаво пытался доказать своё православие тем, что он правильно, без искажений читает Символ веры, на что получил такой ответ Святителя Кирилла: "Ежели Несторий решится исповедать православие своё, то он не должен ограничиваться только тем, что исповедует Символ веры, составленный в Никее; одного этого исповедания недостаточно, потому что Несторий понимает и объясняет Никейский Символ неправильно и даже превратно, хотя на словах исповедует так, как он изложен. Несторий должен письменно и с клятвой исповедать, что он проклинает своё нечестивое и гнусное учение…""

"Недавно точно таким же способом, как и Несторий, пытался защитить свою лукавую веру один из апологетов современной ереси экуменизма – Санкт-Петербургский митрополит Владимир (Котляров): Стараниями таких, как он, вероотступников, в последнее время стало как бы даже и неприличным говорить открыто и внятно о своей вере. Впрочем, по словам митрополита Владимира можно подумать, что уж тех-то, кто искажает Никейский Символ Веры, он, безусловно, считает еретиками. Так нет же – и это не так! Недавно стало известно, что один (а вероятнее всего и не один) из клириков Санкт-Петербургской епархии – протоиерей Геннадий Зверев из Царского Села причащал в своём алтаре католического ксендза, чем вызвал возмущение своей паствы. Может, он попал за это под какое-либо прощение? Ничего подобного, совсем наоборот! Униатствующий протоиерей получил... церковную награду – орден Св. Владимира: Спрашивается, так католики – еретики или нет? Задавая этот вопрос представителям духовенства, приготовьтесь к тому, что прямого ответа вы, к сожалению, не услышите. Типичный ответ будет примерно таким: "и не то что бы да, и не то чтобы нет". Так может быть, богословы нам дадут, в конце концов, ясный ответ? Существует же богословская комиссия при Священном Синоде, духовные академии, наконец. Но и здесь пытливого прихожанина ждет разочарование. Самый главный богослов нашей церкви, митрополит Минский Филарет (Вахромеев) в своём докладе на Архиерейском Соборе в феврале 1997 года (см. "РП" № 6), посвящённом допустимости общения с "инославными", не только не даёт ясного ответа на этот простой вопрос, но, наоборот, из всех сил пытается запутать дело. Или взять само название темы, для изучения которой Священный Синод образовал специальную рабочую группу богословов: "Об отношении Русской Православной Церкви к межхристианскому сотрудничеству в поисках единства". Позвольте: единства меж Христом и кем будет добиваться эта рабочая группа? Если "инославные" только в расколе с нами, то надо, конечно, скорее объединяться, а если они еретики, то с какой целью нас пытаются соединить с ними? Невольно напрашивается вывод, что учёный богослов митрополит Филарет прекрасно понимает, что скажи он о своей вере прямо, без обиняков – и его неправославие тут же обнаружит себя, вот он и темнит. Получается, как в детской игре: "да и нет не говорите, черное и белое не выбирайте". Но ведь в Евангелии сам Христос Бог говорит: "Да будет слово ваше: "да, да", "нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого"" (Мф. 5:37).

"Может быть, настала пора и нам потребовать от своих пастырей исповедания веры? И это требование никак не может быть сочтено дерзостью. Исповедание веры – приличествующий любому христианину подвиг, его святая обязанность: Думаю, что не ошибусь, если скажу, что на ближайшем Архиерейском Соборе народ церковный ждёт от своих архипастырей не обсуждения дипломатических отношений с "инославными", а ясного изложения ответов на поставленные догматические, относящиеся к вероучению вопросы. Мы ждём от Собора ясности в самом главном для нас вопросе: едина ли у нас вера с нашими пастырями? И требуем ясного, недвусмысленного ответа: КАКО ВЕРУЕШИ? СИЯ ВЕРА АПОСТОЛЬСКАЯ..."

"…ХХ век принес Христовой Церкви новые испытания и гонения. В соответствии с этим, Русская Православная Церковь Заграницей дополнила чин Торжества Православия следующими анафемами... Думается, не надо обладать специальным богословским образованием, чтобы увидеть, что протестанты попадают под 6-ю, 9-ю, 10-ю и 11-ю анафемы этого чина, католики – под 10-ю (в части, касающейся отрицания православного предания), экуменисты – под 18-ю. Наши церковные либералы это прекрасно знают. Но предпочитают делать вид, что чина Торжества Православия вовсе нет – так удобнее..."[7]

Для многих проблемы внутриправославных споров и трений – тема малознакомая и, возможно, неинтересная. Мы привели как пример внутриконфессиональную, с трудом сдерживаемую, чтоб не выплеснуться на суд широкой общественности, дискуссию. Идиллия церковного тела, предлагаемая общественности, не более, к сожалению, чем миф, легко развеиваемый самой церковной печатью. Впрочем, он естественным образом отражает ту полярность мнений, которая сегодня царит во всем обществе, не делая для церкви особого исключения.

Мы много раз будем упоминать понятие "церковь", поэтому рассмотрим, что под этим принято понимать ортодоксальными богословами (Священник Алексий Мороз):

Христос есть глава Церкви[8], которая является Его телом. Не может быть двух Церквей, как не может быть и двух противоречащих друг другу истин. Св.Иоанн Златоуст по этому поводу писал: "Един Господь, едина вера, едино крещение. Если у них хорошо, то у нас худо, если у нас хорошо, то у них худо". Этот великий святой всякое отделение от Церкви считает лишением благодати Духа Святаго. "Все, что только отделилось от жизненного начала, не может, с потерей спасительной сущности, жить и дышать особой жизнью".

"Великий русский святой Феодосий Киево-Печерский завещал: "Если кто и спасет свою душу, то только живя в Православной Вере, ибо нет иной веры, лучше, чем наша чистая и святая Вера Православная... А живущие в иной вере: католической, или мусульманской, или армянской – не увидят жизни вечной".

Св. Апостол Павел в послании к Ефесянам писал: "...один Господь, одна вера, одно крещение" (ЕфеС.4:5). Наш русский святой преп. Амвросий Оптинский истолковывал это так: "Слова эти показывают, что одна только вера истинная, другие же вероисповедания всячески неистинны, а ложны, и одна только есть Церковь истинная, именно та, которую Господь вначале основал через Апостолов своих и их преемников – епископов, и о которой говорится в Евангелии: "Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее" (Мф. 16:18). Вне сей Единой Святой Апостольской Церкви, какой является Церковь Православная, весьма сомнительно и не-верно спасение других вероисповеданий".[9]

Споры относительно того, что есть истина и кто более прав в понимании основ христианства, церковь внутри своих стен ведет с первых дней своего существования[10]. Ничего подобного (в таком размахе и накале) мы не знаем в других вероисповеданиях. Мы не будем обсуждать, в чем состоит нетождественность понятий "ересь" и "раскол" (участников которых объединяет, впрочем, то, что "всем им в аду гореть синим пламенем"). Приведем лишь пример складывающихся отношений между церквями, пребывающими как в расколе, так и в братской автокефалии.

В 1962-1965 гг. католиками был созван их II Ватиканский Собор для осовременивания (т.н. аджорнаменто) Церкви, на котором была создана новая концепция церковной жизни – не власть над таинствами (т.е. социально главный атрибут церкви), но служение людям. Соответствует ли заявленная красивая программа истинным целям Западной Церкви, и какие за созданием и координацией данной программы стояли политические силы, мы обсуждать не будем. Важно другое. Как в хорошо подготовленной и профессионально разыгранной популистской кампании католики добились своего: Ватикан снискал огромную популярность на своей канонической территории, пережив подлинный ренессанс, что вызвало серьезные опасения на православном Востоке, а точнее у сил, стоящих за церковными кругами[11]. Католичество, захватив инициативу миротворчества и политического объединения, пошло (в рамках провозглашенного курса на экуменическое сближение с Православной Церковью) на следующий беспрецедентный шаг: 7 декабря 1965 г. в Риме и Стамбуле (Константинополе) были разорваны грамоты взаимных проклятий между Западной и Восточной Церквами, после чего с кафедры Иоанна Златоуста предстоятели обеих Церквей прочли совместную декларацию о прекращении схизмы. Однако подписанные Патриархом Константинопольским документы к остальным автокефальным церквям, включая РПЦ, не имеют никакого отношения и воспринимаются как "примирение лишь Константинопольской и Римской Церкви". За подобный демарш Константинопольского патриарха сегодня резко критикуют.

То, что за подобным объединением, осуществленным после почти тысячелетнего разрыва, стоят глобальные планы по "Новому переделу политэкономической карты мира", стало слишком очевидно с развалом системы социализма, СССР, но наиболее ясно это стало видно при вторжении войск Североатлантического блока в Югославию летом 1999 года.

Что же ожидает еретиков? Современная богословская позиция церкви сегодня точно такая же, как у отцов-основателей две тысячи лет назад:

"...если грехов так много, что нет никакой надежды на спасение, то ее (душу после смерти, – авт.) низводят в бездну, где она будет находиться до второго пришествия Христова на землю, после чего для нее начнется вечное мучение в геенне огненной. Все это касалось крещеных в Православной Церкви. Некрещеные и неверующие этим путем не идут, потому что во время земной жизни живы были только телом, а душой уже погребены во аде. Когда они умирают, бесы всякого испытания берут их души и низводят в геенну".[12]

Показательно и симптоматично, что отцы церкви обвинение иным верованиям, точно так же, как это ныне сделал Архиерейский собор 1994 г., выносили заочно, то есть, не имея о других верованиях никакого понятия. Ведь их приговор с успехом может быть применен даже к новым (будущим) религиям или Учениям, которых в те времена и в помине не было!

Если вычесть из численности всего человечества количество воцерковленных православных (даже с учетом армянской и прочих автономных православных, а также 14 автокефальных[13] православных церквей), то окажется, что адово пекло ожидает 99% населения Земли, в том числе членов более 300 иных христианских церквей. Но даже и для православных нет, естественно, прямых гарантий избежания ада (мерзавцев хватало и среди истинно верующих), так что там же читаем:

"Там (на небе, – авт.) лукавые духи показывают ей (душе, – авт.) списки ее грехов, но если добрых дел больше, то удержать не могут, а если наоборот, тогда удерживают и мучают до тех пор пока по молитвам Церкви и родных она не получит свободу и не достигнет небесных врат. Однако, если грехов так много, что нет ни какой надежды на спасение, то ее низводят в бездну, где она будет находиться до второго пришествия Христова на землю, после чего для нее начнется вечное мучение в геенне огненной".

Иными словами, каждый малыш, крохотное беззащитное существо, рожденное к радости родительской как среди нечесаных туземцев Амазонки, так и среди умытых и законопослушных европейцев-католиков, поскольку такой малыш принял от родителей, как эстафету, первородный грех Адама и Евы, – каждому такому малышу место в геенне огненной уже приуготовано, пока он не приидет в Православную Церковь и не замолит эту "врожденную печать диавола" в своем естестве. Нередко аналогичные мысли встречаются в других христианских церквях, но адресованы с точностью до наоборот, т.е. другим, в том числе и православным церквям. При такой постановке вопроса выдержка и прямо таки "преступное" хладнокровие христианских миссионеров поражает – ведь 9/10 мира, обитающего вне Церкви, согласно христианскому долгу надо срочно СПАСАТЬ! Если в единственный источник спасения, как учит нас Церковь, действительно верить, то могут ли тут быть компромиссы и достойно ли вести дипломатические разговоры о недопустимости прозелитизма[14] на "чужой канонической территории", когда даже католики, протестанты, и те у себя дома не имеют ни малейшего шанса спастись, пока не начнут ходить в отстроенный рядом с костелом православный храм?

Протестанты и католики примерно такими рассуждениями и руководствуются (а попутно и иными), развернув на "канонической" территории РПЦ широкую агитацию во славу своих церквей. То, что не удалось довести до победного конца при царской власти, во времена Ледового побоища с крестоностцами, турецко-кавказких войн и гитлеровской агрессии, стремятся довершить в сегодняшней ослабленной стране, при отсутствии единого хозяина и бесконечном расшаркивании и заискивании перед Западом. При этом с общественным мнением работают знатоки своего дела. На волне защиты прав человека, которые словно специально и демонстративно нарушаются в отношении новых религиозных движений, организуется массированное давление на депутатский корпус, чтобы дать все права в первую очередь традиционным, так сказать, респектабельным религиям, а именно, прежде всего протестантам и католикам, проводникам идеологии победоносно-процветающего Запада.

С другой стороны, война за "каноническую" территорию РПЦ с подачи профессиональных манипуляторов общественным сознанием превратилась у наших депутатов и органов власти на местах в поход за спасение национального самосознания народа и России как таковой, напоминая скорее кошмарный сон и фантасмагорию, где причины и следствия дурно перепутаны и где палят без разбору налево и направо, лишь бы "стрельнуть". Как в былые годы, отдельные депутаты и партии все силы положили на выявление "врагов народа", а теперь – врагов веры. И эти благожелатели Христова учения, большинство из которых так и остались атеистами и в духе, и в поступках, заявляют: народ и РПЦ едины (раньше говорили "народ и партия..."), народу нужна отечественная традиционная религия, а иные религии народу не нужны; голову народу мы забивать не позволим. Надо сказать, что главная Церковь страны не возражает. Сложность и запутанность (на чем и играют отдельные политические спекулянты) проблемы заключается в том, что звучащие опасения имеют под собой основание. Представьте себе весь ужас ситуации, доведенной до следующей крайности: воинская часть, треть которой по утрам поминает русских святых, треть вместе с портретом Сен Муна – "дорогую родину Корею" и треть вместе с американским капелланом, очевидно, поминает НАТО. Кто в этом противостоянии сторонников демократических основ ("открытых дверей") и национальной безопасности (духовной цензуры) прав, кто виноват – и не разберешь. Одно слово – светопреставление. Мало того, сложившиеся стереотипы социалистического сознания требуют (что само по себе правильно), чтобы среди зарвавшихся хозяйственников и равнодушных бюрократов-чиновников был хоть какой-нибудь судия по совести. Раньше ходили жаловаться в партком или в райком. Сегодня на нарушения в области здравоохранения, воспитания и образования жалобы все чаще стали направлять одновременно как главам администраций регионов, так и соответствующим епископам с просьбой "Разобраться". Свято место (почившей КПСС), пусто не бывает.

Глава 3
Сказка об уме и сердце

…Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей…

 

– Бабушка, если избушка без окон и без дверей, то как же Иванушка туда попадет?

– Как попадет? – Бабушка задумалась. Помнишь, в конце каждой сказки говорится: Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам – урок?

– Какой же здесь урок? Про эту избушку Александр Сергеевич, наверное, для рифмы написал, чтоб складней получалось.

– Может оно и так, да только сказки русские мудрые. – Бабушка опять задумалась.

– Что ж у нас сказки такие чудные?

– Так и вера у нас православная сама дивная.

– Разве в сказках о Боге говорится? – удивилась девочка.

– О многом говорится. – Бабушка надолго замолчала... – В церковь нашу старичок один хаживал. Добрый такой был, весь собой ладненький. Только что-то не видать его давно. Может, болеет, а может, и помер, – старенький он уже был совсем. Книг мы не знали, а он нас наставлял, бывало, как молиться надобно: "Потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь клеть небесную; потому что та и другая – одно и то же, и входя в одну, видишь обе". А еще он так говорил: "Вот, если будешь чист, то внутри тебя небо, и в себе узришь ангелов и свет их, а с ними и в них и Владыку ангелов". Говорил, что так поучал святой один.

– Бабушка, "клеть", – это наша грудная клетка?

– Может и правда, она.

– Значит, избушка, она как клеть, в которую человек должен войти?

– Старичок нам так еще объяснял. Говорил: "помести ум свой в клеть сердца твоего". В жизни, как бывает? Человек умный – да злой. Другой же добрый – да дурак. По доброте своей и дурак. У нас на Руси таких Иванов-дураков пруд пруди. Только в сказке ли, в жизни, он рано или поздно все равно побеждает, потому что доброму – Бог помогает. Так в народе говорят.

– Бабушка, что значит ум в сердце поместить?

– Ум-то разный бывает. Бывает, и слово сказать не можешь, и себе самому не объяснишь. Да только сердцем знаешь, что правда за тобой. Тем, кому Бог ума не дал, они пo сердцу дорогу на небо отыщут. А у кого сердца нет, им с умом тяжко бывает, мучает он их. Горе, оно и впрямь от ума случается. Говорят по совести поступай, значит, пo сердцу. Вот она совесть и есть ум твой сердечный.

– Запуталась я совсем, бабушка. Неужто такие сказки мудрые, что в них всё про всё написано? И зачем избушка, перед тем как туда Ивану попасть, поворачивается к нему передом, а к лесу задом? Избушка на курьих ножках, это на куриных, что ли?

– Не слышала такого, чтобы на куриных.

На дворе хлопнула калитка, под окном раздались шаги, заскрипели в сенях половицы, и в распахнутой двери показался дядя девочки, щурясь от света и радостно улыбаясь:

– Вот и Настенька на каникулы пожаловала. Давненько, давненько не виделись. Ну, здравствуй, мама. – Дядя наклонился к бабушке, и они трижды расцеловались.

Пока дядя раздевался, Настенька поставила чайник на плиту, а бабушка стала доставать из буфета печенье, хлеб и варенье. Достала масленку из холодильника, да дядя замахал руками, сказав, что не голоден. Чай скоро поспел, а Настенька с дядей, пока бабушка серебряной ложечкой насыпала заварку, сели за стол, и Настенька спросила:

– Мы тут с бабушкой о сказках говорили. Вот и непонятно получается: почему ножки у избушки не куриные, а курьи?

– Эко, куда вы забрались, – дядя, любивший порассуждать, закинул руки за голову и довольно потянулся. – Может, слово "курьи" и значило что-то, может "курень", а может еще что, да только корень его "кур" – необычный, – дядя принял у бабушки чайник и стал разливать кипяток. – Иван ведь говорит:

"Стань ко мне передом, а к лесу задом", – так он и попадает в обернувшееся сказочно-неземное царство. Да и у самого Ивана от избушки, в которой жила Баба Яга костяная нога, жизнь по иному поворачивается. Начались и новые испытания, и счастье свое он обрел. Избушка-то с Бабой Ягой в каждой сказке, как дверка перед жизнью новой. Значит место, откуда у Ивана новая дорожка жизни разбежалась – неслучайно. В избушке Иван-царевич обретает знание, как вернуть свое утерянное по недалекому уму или из-за происков Змея счастье – Василису Премудрую. Премудрость-то по-гречески значит София. И София эта Премудрая – Иванушкино счастье, не на земле, а в Духе пребывает, не от мира она сего. Счастье и радость, они ведь и есть эта особая Мудрость, которая не от земли, а от Вечного Дыхания Жизни. Отец Серафим говорил: "Под Царствием же Божиим Господь разумел благодать Духа Святаго. Вот это Царствие Божие теперь внутри нас и находится, а Благодать Духа Святаго и от вне осияет и согревает нас и, преисполняя многоразличными благоуханием окружающий нас воздух, услаждает наши чувства пренебесным услаждением, наполняя сердца радостью неизглаголанною".

Чтобы достичь Царства Божьего, для этого дано сердце, как орган мира высшего. Ведь после этой избушки Иванушка словно в иной, неземной мир попадает: здесь и звери, и растения, и предметы человеческими голосами разговаривают, и реки огненные, – много чего необычного. Да только добраться до счастья своего можно, если про себя забыть: кому последний кусок хлеба отдать, за кого в бою свою жизнь положить. А препятствий на пути Иванушки сколько. Они как посвящение в высшую мудрость – не преодолеешь, счастья не увидишь. Мудрость же, Царствие Божие, свет наш, сторожит Враг ночной. Если глянет внутрь себя человек, на самом своем дне увидит он, как враг его, змей, калачиком свернулся. Враг-змей как ум, – извивается, да совести супротивится. Только ум этого Змея – не Премудрость царевнина. Как у Василисы свет да тепло, так у Врага-змея – тьма и холод. Победишь эту тьму и холод, со светом пребудешь. А коли он тебя победит – рабом его тьмы останешься. И будут стоять друг против друга воинство света и воинство ночи. А поле их битвы – КУРУ зовется.

За морями, за холмами, далеко от земли нашей русской, на КУРУ-кшетра, поле Куру, 5000 лет тому назад, столкнулись в битве великой два древних рода Пандавов и Кауравов. Это были династии, как символы разъединения человека в своей основе, символы сил добра и зла. Это два принципа, неделимо царящих в мире, но разделившихся в людях. "На поле Дхармы (долга), на святом поле Куру, собравшиеся вместе горели жаждой сразиться..." – так начинается Бхагават-Гита, или Песнь Господня. Эту Песнь поведал воплотившийся в то время в облик человеческий Бог индусов Кришна. В каждой были или легенде, есть свой урок, который служит веками. Курукшетра – поле чести, долга и закона. Сражение на этом поле – это не только реальное историческое событие, но одновременно и наша внутренняя битва, наш духовный Путь. Гармония ума и сердца – вот к чему призывает Песнь Господня.

"Курукшетра – здесь, на Земле, – говорится в книге "АУМ", – Армагеддон представлен земным полем. Древние священные битвы Вавилона тоже имеют земные наименования. Самое духовное на Земле названо".

Были ли другие битвы на поле Дхармы? Божественное провидение оставляет нам знаки, по которым мы можем увидеть в истории пересечение земного и небесного.

В 1380 году на поле Куликовом сошлась Орда Мамая с русским войском Дмитрия Донского. Землям, до поры сокрытым под сном вековым, пришло время взять на себя тяготы мира, полюса Света и правды. Земля русская приняла на плечи свой крест. С битвы на Куликовом поле начинается история Московского государства и Москвы. За воинами солнечной династии на Курукшетра стоял посланец сил Света – великий Аватар Кришна. И над Куликовым полем также простирались благословение и молитва собирателя и светоча земли русской Преподобного Сергия Радонежского. За битвой на Куликовом поле воссияла до того затерянная на евразийских просторах Русь, собрала воедино богатырские силы, приняла под свои покровы веру Христову, гибнущую во мраке средневековья. Через 73 года от Куликовой битвы, со взятием Константинополя турками наступает конец "тысячелетнего царства" Византии. Византия падает и отступает, но поднимается Новая Византия, Царство Московское. Не богатства земные, не личное счастье, но благо Мира всего взялась защищать русская вера.

Через пятьсот лет после изгнания Апостольской веры с Запада, уничтожения столицы Церкви – Византии, слуги тьмы, стянув все силы, предприняли последний бросок: развязав Вторую мировую войну, они попытались путем уничтожения славянских стран, и, главное, России – последнего оплота православной веры, окончательно разделаться с христианством. И вот, в 1943 году произошла одна из самых страшных битв второй мировой – битва на Курской дуге. Миллион жизней, унесенных за месяц боев, стали ценой победы на этом поле Дхармы. Впереди было еще два долгих года кровопролитных боев, но победа в этой битве ознаменовала перелом в Духе в пользу сил Света. Черная тень фашизма в духе была повержена. Победа земная стала и победой всего воинства небесного. Что же это была за война? Настало время, пророчествуемое древними мудрецами, когда сразились все силы Света и тьмы. И, как и было предсказано, – враг оказался повержен.

– Ну а что написано в учебниках школьных об этой войне, ты и сама знаешь, – закончил свой рассказ дядя Настеньки. – Вот уж поздно, пора домой собираться.

– Дядя, почему же ноги четыре?

– У кого ноги четыре?

– У избушки на курьих ножках, ног-то – четыре.

– Навыдумывали мы тут с тобой. Ну, представь себе, что жизнь нашей планеты, имеет, как четыре времени года, – четыре мировых века или цикла – называемых "Юги": Сатия (светлая, золотая), Трета, Двапара и Кали-юга. Заканчивается одна, начинается другая, и так до бесконечности. Мы сейчас живем в четвертую, самую безблагодатную и тягостную югу – Кали или черную. Но за ней неизбежным образом приходит Сатия-юга, или, как говорят, рай на земле.

– Значит, все битвы, чьи имена включают корень "КУР" – это битвы Света с тьмой, а на земле – солнечной династии Пандавов с лунной династией Куру? – поинтересовалась Настенька.

– И так и не так, – засмеялся дядя, – дело не в названиях. Битва никогда не кончается, а Иванушка всегда ищет свою Василису Премудрую. Но чтобы нeчто стало полем "КУРУ", оно должно для этого быть полем Дхармы или Долга, полем, над которым в небе идет битва сил Света с силами зла, а на земле начинается целая новая эпоха. Таких совпадений еще надо поискать. Мы-то обнаружили только три.

ЧАСТЬ II

Ристалище веры

Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом, мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна. Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир.

Иак. 3:17-18

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри волки хищные. По плодам их узнaете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые; а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнaете их.

Мф.7:15-20

В русском православии всегда считалось, что о православной вере бесполезно рассказывать, ее – показывают, а еще точнее, ее чувствуют. Сколько бы ни было сказано умных или красивых слов, все они нечто иное, нежели то, что видит и чувствует человек, пришедший в храм. Схоластика и богословие, в отличие от традиций римской церкви, на Руси не получили особого распространения. Вместе с тем, из того опыта, который имеется в русском богословии, мы предлагаем извлечь полезные уроки.

Отцом православного догматического богословия называют Иоанна Дамаскина, написавшего свой главный труд "Источник знания". Как отмечал митрополит Макарий (Булгаков), с самого "введения православия в России" его догматика "употреблялась у нас постоянно до позднейших времен"[15]. Современный историк православной догматики пишет, что "в истории отечественного богословия долгое время отсутствовали систематические труды, излагающие те или иные стороны православного вероучения. Основные начала догматического богословия были изложены только в "Просветителе" Иосифа Волоцкого[16], который был "первым и единственным богословом на Руси до XVII в."[17]. Для нас будет важным отметить, что центральное место в богословском труде Дамаскина, отца православного догматического богословия, занимала именно борьба с ересями. "Просветитель" же Иосифа Волоцкого, названный так лишь много позже, был составлен исключительно в целях борьбы с распространившимися на Руси ересями.

О характере богословия в предреволюционные годы, годы, подведшие итог развития внешней церкви, справедливо заметил Флоровский: "И вместе с тем, бесспорно, – что-то роковое и тягостно-тревожное было в том, что эти яркие светильники церкви учащей (святители Митрофан и Тихон, Воронежские чудотворцы, преподобный Серафим Саровский, Оптина пустынь с ее духоносными старцами и др.) поспешно уходили в затвор, что сияние угодников и подвижников в туманной атмосфере повседневности распылялось в какое-то неясное, хотя и светлое, млечное облако. – В тиши монашеских келий переводились – а "около стен церковных" изучались – творения святоотеческие, а "официальная" богословская наука питалась не ими, а "научным опытом" инославного запада, стараясь приспособить его достижения к текущим нуждам нашей жизни. Догматические и нравственные системы переводились с католических и протестантских образцов, причем часто проскальзывали мимо внимания вопиющие отклонения от церковного правомыслия… по тем же образцам, а не по отеческим заветам толковалось священное писание. На место жизненного предания церковного становилась школьная мудрость, отравленная ересью и расколом"[18].

Какова же была судьба послереволюционного богословия?

После октябрьской революции, как пишет историк богословия, "...среди прихожан в послереволюционные годы преобладали сторонники православного консерватизма. Этот консервативный настрой[19] верующих и обусловил на долгие годы приверженность церковного института фундаментализму. Следует также помнить о том, что массовые необоснованные репрессии, обрушившиеся на духовенство в 20-30 годы XX в., практически исключили богословское творчество из духовной жизни. Новаторские идеи в богословии были на время забыты, возвращение к ним началось с конца 50-х годов"[20].

Возрожденная Сталиным в 1943 г. церковь целиком восприняла этот консерватизм, который стал официальным кредо Московской патриархии. Суть этого кредо выразил в 1944 г. митрополит Алексий (Симанский). Выступая на приеме в Совете по делам Русской православной церкви, будущий патриарх отмечал, что "церковное управление твердо дотоле, доколе мы остерегаемся переступить через рубеж правил церковных; коль скоро переступили однажды по какому-нибудь произвольному рассуждению, то уже трудно будет определить, где предел, далее которого нельзя идти"[21].

С хрущевской "оттепелью" пришли перемены и в богословие. Один из главных идеологов этих перемен митрополит Никодим (Рогов) в своей статье "О задачах современного богословия" подчеркивал важность преодоления "абстрактного теоретизирования в религиозной мысли". С его точки зрения, "необходима связь богословия с жизнью, которая удерживает умозрение от удаления в бесполезную для дела спасения область отвлеченных рассуждений"[22]. Очевидно, период "кукурузных" экспериментов Хрущева, названных затем "волюнтаризмом", пронизывал всю общественную мысль, потому что после снятия Хрущева ударные нововведения в богословской мысли также были осуждены и названы "модернизмом". Как пишет Шапошников, "модернизм способствовал активизации церковной мысли, но его радикализм привел к тому, что многие верующие и представители духовенства достаточно скептически отнеслись к "стремительному погружению богословия в пучину жизни". Поэтому на Поместном соборе Русской православной церкви, состоявшемся в 1971 г., были внесены коррективы в процесс пересмотра традиционных богословских положений... Вместо скачкообразной погони богословской мысли за современностью начинает утверждаться органическое ее развитие, опирающееся на преемственность в становлении богословия. Программу этого органического развития сформулировал новый патриарх Пимен (Извеков), который, с одной стороны, заявил о необходимости того, чтобы "наше богословие было всегда сугубо ортодоксальным". Но, с другой стороны, ортодоксальность уже не понимается им как консервативность, т.е. "отторженность от мира", напротив, она должна сочетаться с усилиями "в разработке наиболее актуальных богословских вопросов современности и приближать их к запросам жизни"[23].

Интересный "принципиальный вопрос" поставил на Международной церковной научной конференции, проходившей в мае 1987 г. в Москве, архиепископ (ныне митрополит) Кирилл (Гундяев) в своем докладе "Преодоление схоластических влияний в русском богословии": "как согласовать верность Преданию с постоянно изменяющейся жизнью?"[24]. Архиепископ Кирилл дал определение традиции как "динамического сочетания консерватизма в отношении вечных и неизменных истин откровения с постоянным обновлением способов и средств их раскрытия в конкретных исторических условиях"[25]. Каждая эпоха, по мнению Кирилла, имеет "свой способ богословствования".

Но любому новому, уж так устроен мир, всегда сопутствует противоположная направленность жизни – реакция. Сегодня она имеет вполне современное лицо, с успехом претворяя наставления митрополита Кирилла о "постоянном обновлении способов и средств их раскрытия в конкретных исторических условиях". Несмотря на парадоксальность сочетания фундаментализма и реакции с вполне модернистскими способами влияния на общественное сознание, сегодня это – реалии жизни. По тому же, на когo направлен основной удар реакции, можно легко определять тех, за кем будущее. Реакционеры – это великолепный ориентир или компас в мире смешения совершенства и хаоса. Точно так же, как тьма всегда отделяет свет, так и реакционеры отлично знающие лучшие силы и устремления человечества своими яростными нападками указывают на принадлежащих к Свету.

Познакомимся же с наиболее ярким и известным представителем этого нового для православной церкви направления – "новых русских" просвещенных фундаменталистов. Итак, наш герой:

"Выпускник философского факультета МГУ, кандидат богословия, профессор Московского Свято-Тихоновского богословского института, миссионер, проповедник, публицист, автор многих книг и брошюр по православной апологетике в защиту чистоты христианского вероучения от экспансии тоталитарных сект и религиозного модернизма..."[26].

Он стал деканом философского факультета Российского Православного университета,[27]  помощником депутата Госдумы (от ЛДПР), Членом Экспертно-консультативного совета по вопросам свободы совести при Комитете по делам общественных организаций и религиозных объединений Госдумы[28] и пр. Он – диакон, по прошествии шести лет после окончания МГУ (за это время прошел обучение в духовной семинарии и Академии богословского института) три года был референтом Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Не менее интересно знать, что МГУ он закончил в самый канун "перестройки" с дипломом "научный атеист".

По количеству опубликованных книг, брошюр и статей, выступлений по радио и телевидению, участию в конференциях, заседаниях и т.п., то есть по интенсивности публичной жизни, стремительно начавшейся для него всего лишь пять лет назад, его имя можно без преувеличения заносить в книгу рекордов Гиннеса.

Поскольку диакон Кураев знаком с религией и как бывший "научный атеист", и как окончивший два высших учебных заведения церкви, то с его помощью мы и постараемся разобраться в непростой задаче для современного человека – как и где найти истинно-прaвую веру, или ПРАВОСЛАВИЕ.

 

Глава 1
Умозрение в православии

"на всех (выделено Кураевым) вас по окончании моих лекций будет наложено одно ограничение: уже зная, каковы основные принципы православия, вы не будете иметь нравственного (выделено Кураевым) права выдавать за православие что-то другое"[29].

А.Кураев

Диакон Кураев нестандартен и по-своему интересен. Скучным проповедям Закона Божьего он в духе времени противопоставил яркие образы и смелые идеи. Сам он говорит, что на его лекции любят ходить студенты. Познакомимся с некоторыми яркими мыслями современного православного священника, популяризующего христианство. Наши пояснения выделим курсивом. Слово диакону Андрею Кураеву. "Я же работаю в основном в светских университетах. Естественно, что я знаю язык моей аудитории, студенческий сленг... Но иногда степень неизбежного приспосабливания миссионера к его потенциальной пастве становится угрожающей... Почти все выдающиеся ересиархи были миссионерами... У истоков почти любой ереси стоит искреннее миссионерское усилие" (с.32-33)[30].

"Быть иным и ощущать свою инаковость и подчеркивать, культивировать ее – одна из характерных черт еврейского мироощущения (точнее, самоощущения)... " (с.35).

"Перед входом в церковь надо снимать шляпу, а не голову"[31].

"Ведь теология – это прежде всего логика. Это разум. Богословие – это модус присутствия рациональности в иррациональном мире религии... Разум ищет отчетливости, а значит, ищет различений и оттенков. Он ищет ясных определений " (с.360).

"Иерархическая дисциплина и дисциплина богословская были разработаны Церковью для того, чтобы не дать возможность шальным визионерам, пророкам и чудотворцам выкрасть у людей жемчужину Евангелия" (с.176).

"Все слова Христа вторичны, ибо Он сам есть Слово... Поэтому все споры 1-го тысячелетия – это не споры об "учении Христа", а споры о феномене Христа: "Кто пришел к нам?" Христианство – это не вера в книгу, упавшую с неба, но в Личность... Для Церкви же не столько важна подлинность пересказа слов Основателя, сколь важна Его жизнь, которую подделать невозможно"[32].

"Итак, не "учение" и не йогическую практику принес Христос людям. Он дал нам Самого Себя"[33].

(Если мы правильно поняли диакона, то Слово Христа, или произнесенная Христом Нагорная проповедь и, в целом, Благая Весть, Евангелие, с которым тридцатилетний Христос вышел на проповедь в мир, все, что Он говорил в течение трех лет ученикам и толпам народным (а как повествуют предания, – еще и в течении тридцати лет после Воскресения), в конце концов, слова Благой Вести, за которые Его и распяли – все это для Кураева "не важно", также как и "не важно" наличие самой книги – Евангелия, " упавшей, – судя по его словам, – с неба", поскольку первична и "важна Его жизнь", о которой, правда, мы и узнаем благодаря тому же слову и книге. И зачем только приходил Христос? – "пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия" – Мк.1:14; "народ дивился учению Его" – Мф.7:28. Ну, молча пришел бы, или как говорит Кураев, "дал нам Самого Себя" и ушел бы. Ведь, по Кураеву, всё, что Христос говорил – "вторично": пришел, молча всех Спас и ушел. Потом сойдет во Втором Пришествии и спасет уже окончательно. В этой связи нельзя не согласиться с нашим многоученым пропагандистом-диаконом, что, как он пишет, "почти все выдающиеся ересиархи были миссионерами". Если подобные идеи, что "все слова Христа вторичны", – не ересь, то что такое "ересь"?)

"В наших духовных школах и монастырях слишком часто говорится о том, что ереси и модернистские учения обычно исходят от чрезмерно умничающих людей, оторвавшихся от живой церковной и монашеской традиции... Но вот я, книжник... " и т.д. (с.193-194).

"Книжник" Кураев учит оптинских старцев по поводу надуманности темы "порчи":

"И уже не от своего опыта, а под давлением некоего "авторитета" человек говорит: "Да, пожалуй, раз это встречается в церковных рассказах, то в этом смысле...". Именно такая интонация все же мелькает у двух оптинских подвижников, когда они касаются темы народной веры в "порчу"" (с.257)

(Речь идет об Амвросии Оптинском и Макарии Оптинском). А затем у диакона следуют пять страниц, на которых путем логических рассуждений и анализа семантики греческих и славянских слов в переводе текстов Кураев доказывает оптинским старцам, что богословской "наукой" существование опасности "порчи" или "дурного глаза" для крещеного человека не установлено).

"Может, действительно свят описанный в этой книжке старец и богопросвященны его последние слова и переживания. Но стоило ли сегодня их публиковать? Стоило ли сеять недоумения?" (с.195).

"И Причастию найдены заменители. Вот как эта суррогатная обрядность выглядит по книге Анны Ильинской: "Старец Феодосий привез чудесную воду из Иерусалима и благословлял ее пить духовным чадам. "Это вода с Животворящего Креста, на котором Сам Спаситель был распят, – приговаривал он,  – кто эту водичку пьет, в ад не годится". Итак, не литургический Хлеб Жизни спасает человека, а водичка старца Феодосия. Более того, – не любовь Божия, не литургия, а кусочек коры мамврийского дуба оказывается хранителем Вселенной... Опора эта находится только в Минеральных Водах..." (с.269-270), – иронизирует диакон.

"Преумильны также советы молиться от головных болей св.Иоанну Крестителю (очевидно, раз св.Иоанну отрубили голову – он лучше знает, как ее лечить, – прим. Кураева) и "от женских болезней преподобному Давиду Гареджийскому" (с.9).

"В итоге оказывается, что для протоиерея Сергия Антиминсова нормой православности предстает вера в существование кентавров [С.190]: усомниться в существовании сих персонажей – раз уж они присутствуют на страницах некоторых вариантов "Жития" преп. Павла Фивейского – значит прослыть модернистом и еретиком" (с.176).

А позже диакон Андрей, в связи с подверженностью прихожан суевериям, иронизирует: "...у меня вопрос к духовным академиям и к Синодальной богословской комиссии: обязан ли православный христианин, почитающий жития святых, как одно из свидетельств церковного предания, верить во все, что в них написано, – в том числе и в оборотней? Если обязан, – то не дополнить ли Символ веры соответствующей формулировкой: "верую в оборотней, в "сглазы", в суккубов и инкубов" (с.256-257).

"В условиях, когда лишь один священник из десяти имеет хотя бы семинарское образование (а такова сегодня статистика нашей Церкви–после того, как 200.000 священнослужителей было расстреляно большевиками за годы их власти[34], священник слишком часто оказывается воспитан и воспитуем своими прихожанками. Его знания ненамного отличаются от знаний клирошан и храмовых уборщиц, и он, увы, не всегда может отличить святоотеческое учение от приходской сплетни"; "Впрочем, есть епархии, для которых и 10 процентов богословски образованных священников являлось бы признаком относительного благополучия. На Сахалине на 42 прихода приходится лишь два священника с семинарским образованием " (с.191-192).

"Привычный шаблон предполагает, что консерваторы старики, а либеральна и прогрессивна молодежь. Но в нашей Церкви сегодня все иначе. Именно старейшее поколение иерархов, воспитанное митрополитом Никодимом в 60-70 годы, настроено экуменично, а молодой епископат, взошедший на свои кафедры в 90-годы, выступает за неукоснительное следование церковной традиции"[35].

"И так в нашей Церкви полно доморощенных богословов, уверенных, что говорить можно только буквальными цитатами из древних книг..."[36]

"...при написании этой книги я привык ссылаться на В.Розанова (что поделаешь, если, несмотря на неисчислимые свои антицерковные провокации, он все же многое в православии понимал лучше митрофорных академиков)..."[37]

"И тогда православные выглядят как кондовые "старообрядцы"..."[38]

"Не секты, а вполне православные издательства выпускают и православные храмы продают книжки и газеты, содержащие в себе чудовищные вымыслы, прямой магизм и просто непристойные нападки на саму же Церковь" (с.184-185).

"Для меня же печальнее всего то, что даже в случае церковной канонизации Матроны[39] я вряд ли смогу искренне ей молиться. Просто потому, что при упоминании этого имени у меня перед глазами так и будет стоять эта картинка: баба, демонстрирующая чирьи под мышкой ("баба" – это Матрона, – авт.), а рядом мужик, показывающий "килу" ("мужик" – это блаженный Митрофаний, – авт.)". В примечании Кураев поясняет: "... И пока не доказано, что сама Матрона этих слов не говорила, – я буду проходить мимо ее икон. Если Матрона действительно святая, – она на меня не обидится, ибо, во-первых, святые вообще не обижаются, а во-вторых, она будет знать мотивы моего прохладного отношения к ней. А вообще, недоразумения бывали даже в отношениях между самими святыми..."[40]

"Формула "мать-земля, прости меня" – есть типичнейшая формула анимизма " (с.291)[41].

"Так и в восприятии Макарии[42]  (или ее жизнеописателя) оказывается, что у Божией Матери и у святых больше терпения, любви и милосердия, чем у Самого Христа"; "...евангельский христоцентризм напрочь чужд автору книжки (или же ее персонажу)..."; "Однажды матушка рассказывала мне, как молилась она Царице Небесной и просила: "Матерь Божия!..""; "...в Великой Отечественной войне нам оказал покровительство святой великомученик и победоносец Георгий". Если это не языческий политеизм, где в отсутствие вознесшегося и отрешенного единого первобога (deus otiosus) выясняют свои отношения боги второго ранга, – то, что такое язычество?"[43]

Мы здесь прервем лекцию диакона. Один православный верующий, наслушавшись его обвинений православных в таком язычестве, возмутился: "Что же здесь языческого? Ведь Святая Православная Церковь учит нас, что Матерь Божия и святые слышат наши молитвы и ходатайствуют о нас перед Богом, и мы получаем чрез них просимое. Иначе зачем было бы нам молиться каждый день не только в домашней молитве, но и в церковной: "Пресвятая Богородица, спаси нас!", "Святии мученицы, молите Бога о нас!"... А позиция о.Андрея в этом вопросе чисто протестантская"[44].

Но подобные обвинения о. Андрею не страшны, поскольку, как он далее пишет, его защищает "сила церковных Таинств":

"Сам я человек весьма далекий от чистой христианской жизни... Сила церковных Таинств такова, что она покрывает и мои грехи, и наветы вражии" (с.248-249).

"Да, я могу согласиться с тем, что мою фигуру нельзя назвать изящной, но все же, сколько я ни смотрю на себя в зеркало, – признать ее "злобной" я не могу... На "фигуру" оппонента указывают только в том случае, если рациональных и научных аргументов более нет" (с.337).

Мы продемонстрировали метод "цитат", которым оперирует Кураев в своих книгах. Правда, в отличие от нас, выбранные им цитаты еще и сопровождаются его комментариями, легко превращающими белое в черное. Особо примечательно то, что бoльшая часть книг Кураева получила благословение либо самого Патриарха Алексия, либо епископов. Поэтому, наше обращение к трудам диакона Андрея позволит высветить далеко не единоличное и частное мнение отдельного богослова, а весомой части современной Русской Православной Церкви. Вынесенное в эпиграф заявление Кураева о том, что:

"на всех вас по окончании моих лекций будет наложено одно ограничение: уже зная, каковы основные принципы православия, вы не будете иметь нравственного права выдавать за православие что-то другое", – такое заявление и станет руководством в нашем постижении Православия с помощью многообразованного диакона. Правда, чтобы быть успешными, мы будем для равновесия приводить и иные, скажем прямо, противоположные диакону мнения. Как, например, мы сейчас приведем в заключение этой главы мнение протоиерея Владимира Федорова, ректора Русского Христианского гуманитарного института о стиле полемики и аргументации диакона (в данном случае по поводу антисектантской статьи Кураева):

"Примером некорректности, а стало быть, недопустимой для православного богослова полемики, может служить статья диакона А.Кураева[45] <...> В противном случае по одной подобной оплошности можно было бы утверждать, что все диаконы РПЦ пишут ненаучно, используют приемы дурного журнализма для нагнетения ужаса". И через страницу в отношении полемики вокруг православия: "Все, кто под предлогом миссионерских задач, ради православного свидетельства разжигают межхристианскую рознь и вражду, выросли в период дефицита правового сознания... Эти люди не чувствуют подлинно христианского призыва к утверждению свободы совести". И далее: "К сожалению, в последние годы появилось довольно много публикаций большевистского толка, в которых православные самозабвенно обличают "врагов православия" внутри самого Православия ("обновленцев", "экуменистов" и т.п.)... с недолгим "пост-перестроечным" опытом церковной жизни залихватски обличают епископов, с детства церковных, окончивших семинарию, академию, имеющих научно-богословские степени"[46].

Вот такой плюрализм мнений сегодня в "ограде Церкви". Куда же прихожанину, не окончившему богословские академии, податься? Очевидно, что на лекциях петербургского протоиерея Владимира Федорова и московского диакона Андрея Кураева говорится о разном. А главное, что за произнесенными словами следуют вполне осязаемые действия в нашей суетной жизни. Каковой она, эта жизнь, видится служителям культа?

Глава 2

Богословское религиоведение, или о том, как Европа стала колыбелью человечества

В философии или в богословии дурно выглядит протекционизм..."

"Я хотел бы, чтобы дети знали все религии мира".[47]

А.Кураев

"Все великие религии одинаково учат добру" [48]

Далай-лама XIV

Уже вторым изданием, тиражом в 10.000 экземпляров вышла книга диакона "Если Бог есть Любовь". Как-то непривычно для тех, кто знает обличительный стиль писаний диакона Андрея, видеть его книгу о Любви. И действительно, посвятив вынесенной в заголовок теме менее трети книги, Кураев вернулся к излюбленной критике чужих убеждений. Но все-таки Любви он посвятил несколько страниц собственных рассуждений, и для нас они будут наиболее интересны.

О каноническом (то есть церковном) понимании учения Христа и той истины, что спасется лишь ничтожное меньшинство, пребывающее в Православной Церкви, а остальное большинство человечества будет жестоко наказано Христом, мы уже говорили. Познакомимся же с продолжением развития этой точки зрения современным апологетом Кураевым:

"...формула "Бог есть Любовь" – высочайшая, из всех возможных человеческих представлений о Божестве. Но раз это так – значит, мы подобрали ключ к решению исходной проблемы религиоведения. Теперь мы знаем, на каком именно основании можно сравнивать религиозные учения между собой... С мерилом "Бог есть Любовь" мы можем подходить к разным религиозным течениям и как лагом замерять их реальную глубину".[49]

Далее у Кураева следуют "замеры глубины" шаманизма, греко-римской религии, даосизма, брахманизма и индийской религиозной философии, буддизма и, наконец, ислама, – по паре страниц на каждую древнюю доктрину. И нигде Кураев не находит Любви.

В шаманизме любовь не нужна для успешного "контактирования" с духами. В Олимпийском пантеоне богов одна перверсия; батюшка приводит пример:

"Гее не по душе постоянные роды, и однажды Гея, спрятав сына Крона в то место, через которое он явился на свет, "дала ему в руку серп острозубый и всяким коварствам его обучила. Ночь за собою ведя, появился Уран, и возлег он около Геи, любовным пылая желаньем, и всюду распространился кругом. Неожиданно левую руку сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный серп острозубый, отсек у родителя милого член детородный и бросил назад его сильным размахом"[50].

"И о каждом боге, даже самом симпатичном, какой-нибудь миф все равно расскажет какую-нибудь гадость", – сетует на мифы диакон. Интересно отметить, что подобную фальсификацию смысла мифа Кураев приводит, будучи знаком с текстом Блаватской, которая в "Разоблаченной Изиде" писала: "Кощунственнее и смешнее ли какие-либо выдумки языческого мира, чем беседа Иеговы с Моисеем..? Показаны ли языческие боги более жестокими, чем тот же самый Иегова во многих местах? Если чувства благочестивого христианина шокированы нелепостями о поедании Отцом Кроносом своих детей и изувечении Урана... – то с другой стороны, он не должен обижаться, если нехристианин смеется при мысли о Иакове, борющемся со своим Творцом, который, "видя, что Он не может одолеть его", вывихнул Иакову бедро, причем этот патриарх по-прежнему крепко держал Бога и не отпускал Его, несмотря на все Его просьбы"[51].

Разделавшись с язычниками, Кураев приступает к "Великому Дао" китайцев. Какая может быть приличная религия у китайцев, рассуждает диакон, у которых такая "радикальная всеядность" китайской кухни? (Далее отец Андрей приводит живописную процедуру поедания мозга живой обезьянки, которую, как он пишет: "мне довелось видеть в видеофильме "Лики смерти"").

Брахман индусов для диакона – безличен, а Любовь ведь, по Кураеву, есть чувство личностное, значит, и брахманизм неконкурентоспособен.

В буддизме, вроде как, любовь есть, но, "во-первых, в буддизме нет вообще понятия Бога", "во-вторых, любовь не мыслится в буддизме, – по мнению Кураева, – как совершеннейшее состояние бытия". А как же жертвенное стремление к состоянию нирманакая[52], спросим мы? По Кураеву – эта идея появилась лишь в народном буддизме и возможно не без влияния христианства[53], и "это, – заявляет диакон с видом знатока, – для тех, кто не понял и не принял "прямого пути"[54].

В исламе диакона не устраивает то, что по их вере Бог не может спуститься к людям ниже первого неба, (видимо для рукопашной борьбы с Иаковом).

Не устраивает диакона и концепция любви в кришнаизме (Андрей Кураев почему-то "Бхагавад-Гиту" соотнес лишь со знакомым для него российским Обществом "Сознание Кришны"). Но что же может быть ближе к любви, чем бхакти-йога Бхагавад-Гиты (йога благоговейной любви[55]), изумится читатель? Кураев поясняет: "Он [Кришна[56]] заповедует людям любить его. Но любит ли он сам людей – остается не вполне ясным; в "Бхагавад-Гите" нет ни одной строки о любви к людям"[57]. Соответственно, раз "не ясно", значит и йога-любви также неконкурентоспособна. Кураев сетует об отсутствии у Кришны любви к людям. Но если нет во Вселенной ничего, где бы не был Бог (такова уж философия индуизма), то тогда, получается, Бог должен был бы заявлять о своей любви к себе самому? Очевидна некорректность сравнения любви Христа и любви Кришны в контексте совершенно различных культурных традиций: в западном мировосприятии (центробежном) человек и Бог – это две точки, и здесь Бога ищут во вне; в восточном мироощущении (центростремительном), всё иначе – здесь Бог – внутри, в сердце каждого человека, но сердце должно "расшириться" до таких пределов, чтобы оно слилось со всеми другими сердцами и охватило своею любовью весь мир. Так, фарисеям, спрашивавшим, когда же настанет "Царство Божие", и понимавшим его во внешнем и временном смысле, Христос ответил: "...не скажут: "вот, оно здесь", или: "вот, там". Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть" (Лк. 17:21). Ап. Павел говорит: "Дух Божий живет в вас... Христос в вас" (Рим. 8:9-11), а так же говорит о "возвеличивании Христа" в сердце верующего (Филип. 1:20). Макарий Великий (Египетский) наставляет: "Надлежит просить у Бога, чтобы дал нам обрести в сердцах наших богатство Его, истинное сокровище Христово, в силе и действенности Духа"[58]. Максим Исповедник: "Он (Христос) есть сокровище, скрытое в поле сердца твоего, которое ты не найдешь в бездействии. Очисти ум свой от постыдных помыслов, гнева и злопамятства и тогда сможешь ты познать вселение Христа"[59]. Никифор Монах говорит о задаче религиозной аскетической жизни: "...Найти сокровище в поле сердца скрытое... Принять в знании и опыте царство небесное внутри нас"[60].

В западной культуре популярен образ оставленного Богом человека. Любой индус на это только бы улыбнулся, потому что для него это невозможно[61] – в его сердце Бог пребывает всегда. Но Православие и так называемые религии Востока (в отличие от западной веры) в своих основах имеют гораздо больше общего, нежели это принято думать.[62] О Царстве Божием, или Атмане в священных текстах Индии, например, говорится:

"Вот мой Атман в сердце, меньший, чем зерно риса, чем зерно ячменя, чем горчичное семя, чем просяное зерно, чем ядро просяного зерна; вот мой Атман в сердце, больший, чем земля, больший, чем воздушное пространство, больший, чем небо[63], больший, чем эти миры"[64].

В Евангелии же Иисус говорит:

"Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его" (Мф. 13:31-32).

Как может заметить читатель, сходство в центральной идее, вплоть до привлеченных образов, – поразительное!

Таким образом, можно сказать, что прием продемонстрированной Кураевым религиозной апологетики вовсе не нов: из религий, которые требуется унизить, берется все самое наглядно-худшее и компрометирующее, да так, что с подобными оскорбительными комментариями ни один священнослужитель этих религий не согласится или же возмутится провокационной расстановкой акцентов; зато, сравнивая оклеветанную чужую религию с собственной, в последней выгораживается и превозносится самое замечательное, составляющее жемчужину человеческих ценностей. При этом многообразованный диакон напрочь игнорирует свидетельства великих культур Индии, Китая, Египта, Древней Греции, ставшие таковыми, очевидно, что не вопреки "варварским" верованиям, а благодаря этим высокодуховным глубоко философским представлениям, пронизывающим насквозь мироощущение древних народов. Например, Ф.Шиллер, великий поэт европейского романтизма, при первом знакомстве с индийской поэзией, тогда еще только что открывшейся для Запада, заметил, что "последняя превзошла бессмертные творения античной художественной культуры именно в изображении – по его определению – "прекрасной женственности" и "прекрасной любви" "!

Наивный читатель, быть может, и поверил бы профессиональному апологету диакону, и его "сравнительному" религиоведению, если бы в другой его же брошюре не прочитал продолжение рассуждений о "Любви".

В труде под названием "Как делают антисемитом", сетующий несколько по другому поводу Кураев ненароком приоткрыл читателям ту свою центральную мировоззренческую позицию, которая за многословной его апологетикой все как-то ранее ускользала. Вот что пишет Кураев о в общем-то давно известной библейской истории о кровавых деяниях Иеговы, который в христианстве также есть сам Бог-Христос:

"С точки зрения христиан, история Израиля имеет цель.., – пишет Кураев. – Значит, – Израиль убивает язычников не только ради благополучия своих детей, но и ради спасения потомков тех, кто сейчас противостоит ему и его миссии".

Познакомившись выше с критикой Кураевым восточных религий, явно по мнению Кураева "недотягивающих" в любвеобилии до христианского Бога (Бога-Христа), читатель может удивиться: "Разве такой добрый, кроткий, сама Любовь Бог-Христос раньше был кровожадным?" Кураев объясняет сей парадоксальный курьез ветхозаветного предания:

"Любой человек... знает, сколько там крови, сколько благословений на убийства и разграбление языческих городов: А в городах сих... не оставляй в живых ни одной души ... дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим (Втор. 20:16-18), – цитирует Кураев Библию. – Жестокость ветхозаветного мира столь поражала, что позднее люди "гуманистического" склада задались вопросом: полноте, действительно ли Бог Моисея – это благой Бог-Творец?"

И вот диакон Кураев действительно безупречно формулирует идею церковных фундаменталистов, оправдывающих преступления западной церкви в течение последнего тысячелетия, и в целом не многим отличающуюся от доктрины "истинных арийцев" с их принудительной стерилизацией, концлагерями и газовыми печами:

"Представьте, что на Земле произошла ядерная война... Правительство, возглавляющее остатки человечества, принимает жестокое решение. Избирается один небольшой участочек земли ("шесть соток"). С него срезается верхний зараженный слой почвы. Обнажившиеся глубинные слои выжигаются и прокаливаются огнем – чтобы никаких следов радиации не осталось в этой земле. На очищенное место высыпается здоровая земля с космической станции. В нее засеиваются здоровые же семена... А по периметру ставится охрана – чтобы никто из людей или из зверей не ворвался и не растоптал эту уникальную делянку. Чтобы даже пыльца от мутантов не залетала сюда, и чтобы ветры не приносили радиационную пыль, делянка обносится прозрачным шатром. И все же... и здесь время от времени появляются мутанты. Когда тот или иной побег... проявляет склонность ко все тем же печальным мутациям, садовник безжалостно отрезает его и сжигает засохшие или мутировавшие колоски и ветви...

В конце концов среди этих первоначально многотысячных побегов одна веточка принесла тот плод, ради которого и существовало это странное земледелие. Этот плод можно вынести за пределы опытной станции и раздать всем желающим ... Вот фундаментальная разница в христианском понимании истории Израиля и в иудейском, – торжественно возглашает Кураев. – ...Надо иметь изрядно помраченные совесть и рассудок, чтобы обвинять христиан в том, что они, дескать, украли у евреев Библию и пророков. Не украли, а сохранили", – заканчивает диакон.

Можно только порадоваться, что этим "садовником" не стал диакон Кураев!

То, что человек деградировавших великих культур древности привык переносить на высшие силы свое невежественное и варварское представление о мире и морали – дело не новое, – подобное было свойственно в большей или меньшей мере любой массовой религии. И в этом мы, может быть, не усмотрели большой беды, если бы отдельные священнослужители самочинно не присваивали себе прав такого божества на вершение судилищ, устраивая на земле свои маленькие и большие аутодафе и освенцимы.

Кураев прав. Нельзя не согласиться, что наиболее воинствующая догматика Западной церкви именно так понимала Бога и Его методы господства. Там также "любовь" била через край: среди сжигаемых на кострах инквизиции были дети; их перед казнью, в сторонке от остальных, исповедывали священники Общества Иисуса (иезуиты). Какие просьбы для Бога слышали эти "божьи садовники" из уст невинных малюток? Очевидно, иезуиты так же специфически понимали слова Иисуса: "пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им; ибо таковых есть Царствие Божие" (Мк. 10:14).

Однако вернемся к сравнительному религиоведению Кураева и его книге "Если Бог есть любовь". Если оставить в стороне нравственную сторону суждений диакона, то в научном смысле (ведь Кураев еще и профессор) можно отметить, что у диакона не научный, а поистине поверхностный подход к рассматриваемому предмету, т.е. вынесение суждений об иных доктринах и верованиях на основе чужих мнений. Для понимания духа совсем иной, т.е. восточной религиозной культуры, мало будет даже кропотливого прочтения бесчисленных письменных источников. Необходимо проникнуться, вжиться в совершенно другую культуру. Для восприятия Вед и Учения Будды надо открыть сердце, т.е. проникнуться любовью к далеким народам, их обрядам, храмам, философии. Много ли можно понять, например, о таинстве православного причастия, начитавшись лишь одних книг, да еще и предпосылая чтению агрессивную ненависть и неприятие, какие наблюдаемы у Кураева по отношению к восточным религиям и практикам? Диакон в лучших традициях "научного атеизма" принижает восточные религии и их эзотеризм, совершенно не владея рассматриваемым предметом. В его критике наблюдается странная для священника черта: она поразительным образом напоминает хлесткую пропаганду научного атеизма былых времен, целью которой было низвергнуть идею Бога. Заметным отличительным признаком примитивной антирелигиозной пропаганды тех времен было то, что сваливались в общую кучу и преступления отдельных священноначальников, и темные суеверия народа, и святое предание первооснователей. При этом, в отношении христианства, никогда атеистический спор не касался сущности святоотеческой религиозной мысли и праведного пути. Восточные религии критика атеизма затрагивала меньше, чем христианство, видимо, за малой их изученностью, а также за меньшей актуальностью. Но и здесь за основу критики бралось не подлинное содержание восточных религий, а их обрядовые или еще чаще – народно-фольклорные представления.

Кураев на восточные религии перенес тот же самый грубо-атеистический метод и аргументацию, которые были свойственны "научному атеизму" в отношении христианства. Если внимательно проанализировать его критику, то окажется, что иные религии поклоняются другим (не Христу) богам, а так как Бог, Всевышний – один, то, собственно, иные религии и не поклоняются Богу. Последовательно довести цепь умозаключений, свойственную дьяволоборческой богословской апологетике о том, что "если поклоняются не Богу, то кому?" – каждый читатель может сам. Но даже без столь радикального вывода (ну, в конце концов, бoльшая часть может и заблуждаться и лишь пoпусту возносить молитвы никому), игнорирование нетождественности подлинно сакрального профанному и фольклорно-бутофорскому – характерная черта поверхностного религиоведения и тех, кто вообще с трудом способен допустить существование трансцендентного.

О таком понимании всех-отрицающего богословия говорил о.Георгий Чистяков: "Вообще их писания удивительно похожи на журналы "Коммунист", "Политическое самообразование" и на другие выходившие под эгидой ЦК КПСС издания. Их авторы тоже везде и во всем видели врагов и тоже пугали читателей губительностью любого уклонения от марксизма-ленинизма. Увы, до сих пор я не встретил пока еще ни одного человека, который пришел к православию благодаря книжечкам такого рода... Когда мы заявляем, что православие – это единственно верный святоотеческому преданию и единственно правильный способ веры, мы оказываемся учениками, увы, не святых отцов, а Суслова, Жданова, Андропова и прочих партийных идеологов, тех, кто насаждал марксизм, настаивая на том, что это единственно правильное и единственно научное мировоззрение. Монополия на истину вообще крайне опасна, ибо делает нас жесткими и жестокими, но, к сожалению, очень удобна, ибо освобождает от необходимости думать, выбирать и брать на себя личную ответственность за принятие тех или иных решений. Я уже не говорю о том, что она истину просто и сразу убивает, ибо истина может быть только свободной".

Сама постановка проблематики религиоведения, т.е. изучения народных религий, еще не означает, что религаре (связь с богом), в иных формах, кроме как канонически-церковных, не существует или невозможна. Положение в этом вопросе можно сравнить с наукой – здесь также глупо утверждать тождественность науки системе академий и отраслевых научно-исследовательских институтов, несмотря на доминирующий вес последних. И еще более глупо судить о науке по конъюнктурной и политически-окрашенной деятельности отдельных ее начальствующих бюрократов.

Но, впрочем, что мы знаем о традиционной доктрине христианской церкви, о центральном и главном вопросе, волнующем каждого человека, – о бытии после смерти, на пути к которому обязательной инстанцией должна оказаться церковь? Известного богослова протоиерея Георгия Флоровского, попрекаемого реакционерами за его либерализм, никак нельзя обвинить в слепом догматизме. Но и он в своей статье "Долина смертной тени" подчеркивает отличие ортодоксального взгляда на вопрос о посмертном существовании от общепринятого (или приписываемого "взглядам Церкви"), что может удивить не искушенного в догматике читателя:

"Смеpть – неизбежный конец, полное кpyшение всех человеческих чаяний и стpемлений. Смеpть есть следствие гpеха, есть результат падения пpаpодителей. Смеpть не создана Богом. Смеpти не было места в Божественном Замысле yстpойства миpа. Умереть былo неноpмально и неестественно для человека. Смеpть была неестественным удалением от Бога, Твоpца и Господа человеков, даже физическая смерть, т.е. разделение дyши и тела. Человеческая смеpтность – это позоp, "возмездие за гpех" (Рим. 6:23).

Большинством современных хpистиан, – продолжает Флоровский, – такое, библейское, понимание смеpти yтеpяно. Смеpть воспринимается, скоpее, как освобождение бессмеpтной дyши из-под непосильного pабства телy. Однако, это кpайне pаспpостpаненное отношение к смеpти совеpшенно чyждо дyхy Св. Писания. Hа самом деле это гpеческая (эллинская), языческая точка зpения.
Меpтвый человек yже не человек в полном смысле этого слова. Потомy что человек – не бестелесный дyх. Тело и дyша сохpаняют единое целое, они пpинадлежат дpyг дpyгy. Их pазделение есть искажение человеческого существа. "Развоплощенная" душа – всего лишь дух. Бездyшное тело – всего лишь меpтвая плоть. "Ибо в смеpти нет памятования о Тебе, во гpобе кто бyдет славить Тебя?" (ПС.6:6)...
А славное дpевнее пpоpочество (о втором пришествии Христа, – авт.) исполнится снова. "...Вот, Я откpою гpобы ваши и выведy вас, Hаpод Мой, из гpобов ваших и выведy вас в землю Изpаилевy... И yзнаете, что Я, Господь сказал это – и сделал, говоpит Господь" (Иезек. 37:12,14) ".

Отрывок этот мы привели для тех, кто сегодня, совершенно не зная Православного догмата, утверждает – "мы тоже православные". Вот в этом-то и весь вопрос – какое оно, Православие?! Например, высоко чтимый на Руси заволжский старец Нил Сорский (1433-1598), проповедник в русском монашестве традиции исихазма, в завещании от своих учеников потребовал после своей смерти выбросить его тело в пустыни, т.е. в лесной чаще, на съедение зверям и птицам, ибо это тело "согрешило много перед лицем Господним и не достойно погребения". Несмотря на кажущуюся противоположность святоотеческого учения о воскрешении из гробов и учения о реинкарнации (не в вульгарном, конечно, представлении, как о "перепрыгивании из тела в тело"), в них заложена одна и та же мысль. Сегодня церковь уже не предполагает, исходя из буквального чтения Евангелия, нарастание на полуистлевших костях в гробах цветущей плоти (тем более, что человек мог от рождения быть уродом и инвалидом, без рук или без ног). Как речь идет о "новой земле", которая грядет со Вторым Пришествием, так и о "новом теле". С другой стороны, концепция реинкарнации никогда не утверждала, что воплощения человеческой индивидуальности в разные личности тождественны друг другу. Говорится иное, что осознание индивидуальности самой себя в своей самоцельности и полноте всех прежних воплощений – величайшее событие, венец эволюции духовной монады. Данное можно было бы рассматривать как сходное с христианским иносказанием о воскрешении в новых телах. Ибо провозглашено Апостолом Павлом: "Но скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не умрем, но все изменимся; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертное. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: "поглощена смерть победою" (Исаия, 25:8.)". 1 Кор. 15:50-54.

Глава 3

Политика и богословие

В России две напасти:
Внизу – власть тьмы,
А наверху – тьма власти

В.А.Гиляровский

 

Фарисейство и иезуитство, это не религия и не богословие, это – политика. Рано или поздно борцы за "чистоту" русского православия обязательно пробиваются к политическим вершинам. Кураев стал помощником депутата Госдумы последних двух созывов Н.В.Кривельской[65] от фракции ЛДПР (которая обеспечивает в ЛДПР связи с МВД). По всей видимости, диакон стал проводником в высшую власть идей еще одного пламенного борца за идеалы Православия, Александра Дворкина, в прошлом эмигранта и работника "Радио Свобода ", а ныне гражданина США и руководителя антисектантского центра при Миссионерском отделе Московской патриархии. Об этом знакомом Дворкинском "шпионском" почерке "Радио Свободы" верно заметил Валерий Никольский в статье "Шпиономания на религиозной ниве" (20-12-97). Он писал, что:

"5 декабря на рассмотрение депутатов Государственной думы предложено постановление по материалу депутата фракции ЛДПР Н.В.Кривельской "Информационное сообщение о религиозной экспансии на Дальнем Востоке южнокорейских религиозных организаций", распространенному 31 октября 1997 г. Со ссылкой на экспертов Миссионерского отдела Московской патриархии... в "Информационном сообщении" высказывается нелепое и оскорбительное предположение о распространении китайцами "искусственно выведенных" венерических заболеваний, "вылечить которые с помощью отечественных лекарственных препаратов невозможно". "Как выяснилось, у китайцев иной состав крови, и для них эта венерическая болезнь безопасна, то есть они являются только носителями и распространителями ее "сообщает" либеральная демократка" Н.В.Кривельская. Хорошо еще, что депутаты были заняты обсуждением бюджета и не смогли изыскать время для исследования проблем кровосмешения русских проституток с гражданами Китая.

Между тем с 20 ноября в Государственной думе распространяется еще один "информационный материал", прилагаемый к депутатскому запросу Правительству РФ от имени все той же Н.В.Кривельской, на этот раз об опасной деятельности в России религиозной организации "Свидетели Иеговы". Ссылаясь на документы... а также на данные справочника "Новые религиозные организации в России деструктивного и оккультного характера" (опять же эксперты Миссионерского отдела)... (где) 83 организации внесены в "черный" список "деструктивных" во 2-м издании вышеупомянутого справочника, выпущенного Миссионерским отделом Московской патриархии при финансовой поддержке РАО "Газпром". Имена составителей в этой книжке не обнаруживаются, но заслуживает внимания тот факт, что материалы и текстовые особенности справочника повторяются в брошюре "Псевдохристианские религиозные организации западной ориентации" (Москва, 1997), авторами которой обозначены В.В.Жириновский и Н.В.Кривельская. Причем православно-монархические "Ревнители истинного благочестия" (русские староверы, – ред.) попали в раздел "Деструктивные религиозные организации западной ориентации"; среди сект оказались последователи учения Карлоса Кастанеды, нейролингвистического программирования (НЛП) и мануальной терапии "рейки". В число "деструктивных" вошли бахаи... и мормоны, а также многие из более 600 российских центров развития личности: только в Москве таких 142, в Санкт-Петербурге – 110")[66].

Чтобы найти истинных авторов и вдохновителей депутатского корпуса на борьбу с сектами, далеко ходить не надо. Их мы можем узнать, прочтя книгу "Введение в сектоведение" (Н.Новгород, 1998) Александра Дворкина, Центр которого и открыт при Миссионерском отделе московской патриархии, от которого депутаты получают вышеназванные "экспертизы". В данной книге крайне негативно и тенденциозно освящаются все те же современные "тоталитарные и деструктивные секты", что и в сборнике Н.Кривельской.

Может, мы возражаем против миссионерской деятельности главной Церкви страны или против обеспокоенности депутатов проникновением чуждых идеологий из-за рубежа, за которыми и не разберешь, предполагается там криминал или нет? Каждая организация (в том числе РПЦ) вправе стремиться занять более благоприятное положение по отношению к другим, тем более антимонопольного закона в данной области не существует. Во всяком случае подобная позиция вполне понятна. Еще более актуальны и оправданы действия правоохранительных органов, стремящихся бороться с нарушением законодательства. Но не понятно только одно: почему в лице Центра А.Дворкина, из нескольких антисектанских или миссионерских организаций выбрана наиболее одиозная[67], не гнушающаяся, как пишут истцы иска к Дворкину, очевидной ложью и фальсификацией, склоняющая к нарушению норм о свободе совести, берущая на вооружение методы работы тех западных антисектанских организаций, которые на том же Западе осуждены как общественностью, так и правительственными постановлениями. Айлин Баркер пишет:

"Порой депрограммисты[68] действуют очень мягко, иногда их методы жестоки. "Отец" депрограммирования Тед Патрик с гордостью писал об отдельных наиболее жестких методах, которыми он пользовался:

Я твердо верю, что Господь помогает тем, кто сам себе помогает. Время от времени неплохо воспользоваться подручными средствами, вроде приемов карате, газа мейс, наручников.

Кроме примеров физического насилия, описанных в книге Патрика, существует ряд вызывающих тревогу свидетельских показаний жертв "неудачных" попыток депрограммирования, данных под присягой в различных странах, включая и Великобританию. В показаниях говорится о физическом насилии, об угрозах под дулом пистолета и сексуальных домогательствах. Даже в тех случаях, когда присутствовали родители и физическое насилие не применялось, навязанное депрограммирование почти всегда вызывало у "жертвы" чувство страха, по крайней мере, на ранних этапах...

В заключение Отчета правительству Нидерландов сказано: "Действия, ставящие своей целью принудительное отречение (депрограммирование) членов какого-либо объединения, мы считаем неоправданными и недопустимыми". В 1986 году государственный секретарь Нидерландов по здравоохранению назвал депрограммирование "противоречащим основным правам и свободам человека". Хилл в своем Отчете администрации Онтарио заявил, что "исследовать принудительное депрограммирование – отвратительное занятие". В своей "Резолюции относительно депрограммирования" Национальный Совет Церквей Христа в Америке (организация, объединяющая 32 протестантских и православных церкви с общим числом членов более 40 млн. человек) объявил, что:

Управление НСЦХ считает свободу вероисповедания одним из драгоценнейших прав человечества, и это право нарушается похищением и продолжительными усилиями изменить религиозные убеждения человека принудительными методами. Похищение ради выкупа поистине отвратительно, но похищение с целью добиться отказа человека от своей веры не менее преступно...

Управление HCЦX отдает себе отчет в том, как тяжело переживают родители отказ детей от семейной веры, но, по нашему мнению, это не оправдывает похищения. Нам известно, что против религиозных групп выдвигаются обвинения в привлечении молодых людей принудительными методами, наркотиками, гипнозом, "промывкой мозгов" и т. д.

Если это так, то подобные действия должны преследоваться по закону, но пока все свидетельствует об обратном: силу применяют именно те, кто называет себя спасителями.

Можно также отметить, что многие бывшие члены НРД, в том числе и те, кто подвергся принудительному депрограммированию, выступают против таких действий, называя их бесполезными или даже вредными. Как уже было сказано, каждая попытка принудительного депрограммирования дает религиозным движениям довод в пользу того, что родителям не следует доверять и что с ними нельзя встречаться без "охраны"" [69].

Дворкин так характеризует деятельность своего Центра:

"Пожалуй, самую высокую оценку мы получили от наших врагов, и самое большое наше достижение – это не иссякающий поток доносов, клеветнических выступлений в прессе, на радио и по телевидению, кулуарные интриги, в том числе и на самых высоких уровнях, проводимые представителями и агентами сект с целью добиться закрытия Центра и прекращения нашей деятельности... Подавляющее большинство наших собственных изданий и статей на данную тему,–говорит он далее перед своими единомышленниками о выпускаемых церковью пропагандистских материалах, – чрезвычайно агрессивно, непрофессионально, голословно, терминологически  неразработанно... да и элементарно скучно"[70].

Если это признаки Православия, его призыва к миру, любви и состраданию, то, надо заметить, наше понимание православия явно старомодно.

Благодаря Дворкину и Кураеву в обществе разжигается сектофобия, ненависть к тем, кто не принадлежит к традиционным религиям. Без разбора навешиваются ярлыки тоталитарных и деструктивных сект, что означает, вообще-то, бездоказательное обвинение в конкретных преступлениях. Диакон Кураев попытался, например, в своем понимании термина "секта" спрятаться за, мол, "богословскую" его трактовку. Но когда такие обвинения звучат с экранов телевидения, со страниц газет, журналов, книг, то оное трактуется с позиции закона не так, как "подразумевал" произносящий, а как это воспринималось слушателями, и, соответственно,–какой вред в связи с подобной деятельностью был нанесен обществу или тем, кого бездоказательно обвиняли.

О понятии "тоталитарные секты", которым столь активно спекулируют Кураев и Дворкин, протоиерей В.Федоров писал, что "оно, конечно, и не научное, и не богословское. Понятие "тоталитаризм" – довольно ясное, не требующее особых разъяснений. Но различать религиозные объединения по той мере, в которой элемент тоталитарности там культивируется, очень трудно. Не случайно противники этого понятия указывают на элементы тоталитаризма в практике церковной жизни различных конфессий и, в частности, Православия. И практика монашества, в котором преданность Богу обусловливает послушание соответствующему церковному авторитету, и принципы послушания и смирения, которые важны даже для мирян, являются основаниями для подобных упреков. В практике некоторых общин эти принципы послушания культивируются гипертрофированно, и многими нецерковными людьми воспринимаются как признаки тоталитаризма. Строгая иерархичность Православия и Католичества отличается от церковно-административного устройства ряда протестантских деноминаций, что тоже служит порой основанием видеть в практике традиционных церковных структур элементы тоталитаризма.

С другой стороны, если общество идет по пути развития демократии, было бы странно для него поддерживать антидемократические структуры. Безусловно, многие секты, культы, движения, группы можно уличить в культивировании антидемократических принципов. Но, к сожалению, проснувшийся у многих православных интерес к монархическому государственному устройству тоже не служит делу торжества демократии в обществе. Поэтому строить сегодня полемику православных с представителями HPД (Новых Религиозных Движений, – авт.) нужно грамотно и осторожно, подбирая выражения, чтобы не проецировать на других свои недостатки и проблемы. Кроме того, преодоление православными влияния НРД ни в коем случае не должно опираться на антидемократические процедуры, уподобляться методам, уже хорошо знакомым нам по нашему советскому тоталитарному прошлому, с опорой на власть и силовые структуры. Это было бы очевидным рецидивом тоталитаризма"[71].

Ересь – это питающий источник существования богословия: тот же "Просветитель" Иосифа Волоцкого был написан исключительно против и в связи с ересью "жидовствующих"[72]. Определить, что такое ересь, составить каталоги ересей, это значит предусмотреть, чтобы ничто в религиозной сфере не ускользнуло от бдительного надзора, а любой поступок, любая позиция, если они не одобрены церковной властью, были осуждены. Нововведением нашего времени стала борьба не столько с идеями (считается, что у "еретиков" их либо нет, либо это чистой воды синкретизм или винегрет старых ересей), а с физическими носителями ереси – с так называемыми "сектами".

Есть мудрое правило древних: не желай (или не делай) другому того, чего не желаешь себе. Например, покровительствующий Центру Дворкина и эпистолярному творчеству Кураева епископ Бронницкий Тихон (Емельянов) высказал справедливые слова в адрес критиков Церкви:

"... если человек хочет принести пользу Церкви, если он правильного устроения – он всех жалеет, и не может так оскорблять других только за то, что они заблуждаются. Допустим, Патриархия заблуждается – проявите к ней любовь – и она исправится! Зачем же вы ее унижаете и обливаете грязью, если вы выше по устроению, – снизойдите к ней, проявите любовь: Христос преклонил Небеса и сошел даже до ада, чтобы спасти всех заблудших, вывести всех падших.

Помогите и вы Патриархии – не злобными статьями, а по-христиански. А когда злоба, жестокость, клевета, грязные слова какие-то употребляются,–сразу видно, что это не друзья Церкви, а ее противники"[73].

Но почему же данным правильным призывам о "пользе" и "помощи" "заблуждающимся" не следуют сами служители церкви? Ведь вот не менее замечательные слова господина Дворкина на заграничных парламентских слушаниях в Германском Бундестаге в Бонне из его доклада "Сохранить завоеванную столь дорогой ценой свободу". После взывающих к справедливости и совести призывов епископа Тихона и зная методы антисектантской деятельности Дворкина, начинаешь задумываться.

"Для меня было очевидно, что самой главной составляющей свободы выбора, – заявляет перед западными демократами господин Дворкин, – является свобода информации. Если человек не получает полноты информации, он не может делать подлинно свободный выбор. Следовательно, чтобы сохранить завоеванную столь дорогой ценой свободу, мы должны обеспечивать людей скрываемой от них информацией, мы должны сделать явными для общественного мнения те факты о сектах, которые сами они разглашать не будут. Именно эта простая идея стала главным смыслом существования основанного мной Информационно-консультативного центра св. Иринея Лионского при Отделе религиозного образования и катехизации Московского Патриархата"[74].

Не слишком ли однонаправленное понимание "правды" у епископа Тихона и господина Дворкина? Сладкое, как говорится себе, а горькое – иноверным?

О деятельности Центра Дворкина можно заметить, что она похожа на дорожный каток: давится всё, что попадается на пути, нет здесь ни правых, ни виноватых, – все одинаково вредоносны и порочны. Подобная методика чем-то напоминает революционный пафос Льва Давидовича Троцкого – тот так же как Дворкин был неплохо образован, так же воспитан на западный манер, но это ему не мешало быть одержимым прямо-таки маниакальной кардинальностью в решении судеб людей, культуры и религии.

Вот как оценил такую деятельность Дворкина профессор литургического богословия, сын известного православного богослова Иоанна Мейендорфа, Павел И.Мейендорф:

"В 10-м номере журнала "Радонеж" опубликовано интервью Александра Дворкина по поводу екатеринбургского "аутодафе"[75], в котором Дворкин также набрасывается на о.Кочеткова и его последователей, утверждая что о. Шмеман пришел бы в ужас от кочетковских "литургических экспериментов"... Свои заявления Дворкин подкрепляет ссылками на то, что он был учеником и духовным сыном Шмемана и Мейендорфа и писал свою докторскую диссертацию под руководством Мейендорфа. Зная обоих пастырей буквально со дня моего появления на свет, быв затем также учеником их и духовным сыном о. Александра в течение 25 лет, я никак не могу согласиться с заявлениями Дворкина... Ирония в том, что критики Кочеткова, включая Дворкина, используют ту самую сектантскую тактику, в которой обвиняют Кочеткова; ибо суть сектантства в признании себя единственно правым, а всех, кто смеет делать что-либо иначе, считать неправыми. Сектантство не допускает различия во взглядах, различия в подходах. Сектантство не терпит честного диалога, объявляя еретиком любого несогласного, сектантство пытается всех подчинить своей воле, отвергая любой намек на христианскую свободу. Сектантство, таким образом, гораздо ближе большевизму, чем христианству!

Если бы Шмеман и Мейендорф были живы, они призывали бы сегодня к честному диалогу в духе любви, снисхождения и взаимоуважения. Будучи глубоко озабочены судьбами Русской Церкви, они бы очень болезненно переживали использование своих имен в качестве этаких полемических дубин людьми, называющими себя их учениками"[76].

Политический экспертно-аналитический Центр "Панорама" в книге "Национализм и ксенофобия" в главе "Проблема "Новых религий" также отмечает ксенофобские[77] настроения, нагнетаемые в стране, отдельно выделяя деятельность Дворкина и пестуемых Кураевым депутатов и госслужащих:

"Часты ссылки на созданные на Западе, в первую очередь в США, теории "депрограммирования", то есть устранения психотерапевтическими или медикаментозными средствами религиозной ориентации человека. В самих США суды не признают этих теорий, отказываются считать услуги "депрограмматоров" медицинскими (что существенно при их оплате по страховке). Более того, действия "депрограмматоров" по сути своей насильственны по отношению к "перепрограммируемому"; за что "депрограмматоры" неоднократно привлекались к суду и, как минимум, один из этих деятелей был осужден на 7 лет лишения свободы именно за "депрограммирование". Зато в России эта теория и практика пропагандируются Александром Дворкиным, специалистом по борьбе с "сектами", создавшим для этой цели Информационно-консультативный центр Иринея Лионского под покровительством епископа Бронницкого Тихона (Емельянова), возглавляющего Издательский отдел патриархии. На материалы А. Дворкина и его Центра постоянно ссылаются авторы, пишущие о вредоносности "нетрадиционных религий". В декабре 1996 года трое депутатов Думы (Нина Кривельская, ЛДПР, Светлана Найчукова и Татьяна Астраханкина, КПРФ) даже предлагали выделить государственное финансирование на деятельность "депрограмматоров" в России[78].

Но если политики или общественные деятели могут себе позволить ссылаться на недоказанные научные факты, то этого не должны были бы делать государственные учреждения. Но бытовые слухи о "новых религиях" распространяются и среди государственных чиновников, причем относятся последние к таким слухам весьма некритично. Например, в справке МВД, представленной в Думу в 26 октября 1996 года, говорилось: "Церковь Сайентологии является одной из разновидностей сатанинских сект, имеющих явно криминогенную направленность, и активно применяющей психотропные вещества в целях получения управляемого типа личности у своих адептов (рядовых членов)". Трудно сказать, при чем тут сатанизм, если рассуждать со светской точки зрения. (Некомпетентность экспертов МВД проявилась в этом документе не единожды. Например, в нем к "иностранным конфессиям" причислена и Истинно-православная церковь).

Такие оплошности чиновников отнюдь не единичны. Министерство здравоохранения 12 марта 1996 года заключило соглашение с Московской патриархией о сотрудничестве в деле "реабилитации" пострадавших от деятельности "тоталитарных сект". Разумеется, такая реабилитация бывает нужна, но не только применительно к каким-то новым конфессиям, вредное действие на психику вполне возможно и в рамках конфессий "традиционных". Сотрудничество же с одной из них на уровне правительства в данном случае означает прямую дискриминацию других. Что и проявилось в инструкции министра здравоохранения Александра Царегородцева, разосланной в августе 1996 года и предписывающей использовать для этой самой "реабилитации" православные храмы. (Кстати, в этой инструкции говорилось о 6 тысячах сект, что примерно соответствовало числу неправославных религиозных общин в России на начало 1996 года).

Возможно, особый ксенофобский уклон в деятельности Минздрава объясняется тем, что в то время пост главного специалиста Отдела законодательства и связи с общественными организациями министерства занимал психиатр Николай Филимонов, в прошлом один из активистов "Памяти", а ныне радикальный деятель в Союзе православных братств и директор принадлежащей патриархии московской больницы святителя Алексия.

Уровень возможной "реабилитации" внушает серьезные опасения. В Ярославле, например, областной прокурор вынес предупреждение протестантским общинам, основанное на заключении психиатров. Местные психиатры на основании некой видеозаписи(!) обвинили протестантов в том, что они "психически заражают друг друга на расстоянии"[79] "[80].

Закончим на время повествование об антисектанской деятельности Дворкина и Кураева, приведя полностью статью из независимого светского источника "Экспресс Хроники" 12-Октябрь-98 (хотя и не со всеми положениями ее мы согласны, особенно спорен тезис о достоинстве примитивизации вероучений):

"После крушения в России коммунистической идеологии православная церковь, как ни странно, не стала заниматься массовым обращением бывших атеистов в свою веру. Видимо, пастыри посчитали, что заблудшие овцы сами найдут правильную дорогу. В результате религиозные идеи в народ понесли совсем другие проповедники. Пропагандистские книжки многочисленных сект написаны простым языком и красиво иллюстрированы. Предлагаемые в них вероучения просты по сути и не требуют долгих размышлений над смыслом догм. Что же пытается им противопоставить Русская православная церковь? 6 октября издательство Московской патриархии устроило презентацию нового православного журнала "Прозрение". Он, как заявил представлявший издание заместитель главного редактора Александр Дворкин, как раз и представляет собой православный ответ сектантству. Журнал издается информационно-консультативным центром священномученика Иринея епископа Лионского при помощи новосибирского центра св.Александра Невского и тверского центра св. Марка Эфесского. Председатель редколлегии "Прозрения" – епископ Бронницкий Преосвященнейший Тихон. Задача нового журнала, заявили на презентации А.Дворкин и епископ Тихон, состоит не только в проповеди православия, но и в распространении правдивой информации о сектах и непривлекательных аспектах их деятельности, с тем чтобы просвещенные люди отвернулись от суеверий и обратились к Христу. Благое намерение редакции уже осуществилось в издании первого номера "Прозрения", посвященного "Обществу сознания Кришны". Опубликованных в нем разоблачений достаточно, чтобы отвратить от кришнаитов поверившего всему написанному читателя. Но нельзя не заметить, что все они носят тот же характер, что и доводы рядовой советской учительницы на посвященном борьбе с религией классном часе. Того же плана были и прозвучавшие на презентации комментарии. Вместо разъяснения преимуществ православного отношения к проблемам бытия перед сектантским, издатели нового журнала предпочли говорить о "спланированной из-за рубежа духовной диверсии". И не только духовной. А. Дворкин, в частности, открыл глаза журналистам на истинное предназначение раздаваемых на улицах в рекламных целях конфет. По его сведениям, конфеты на самом деле служат для причащения человечества по обряду секты мунитов, для чего в их начинку были примешаны кровь и сперма главы секты Сан Сен Муна. Остается непонятным только одно: в чем состоит православность нового издания? С тем же успехом с сектами могла бы бороться и газета "Правда" в рубрике "Их нравы"[81]. Это подтверждает и фраза, ненароком брошенная епископом Тихоном. Вредное воздействие сект на души людские Его Преосвященство видит в том, что "этим людям невозможно возвратиться к полезной общественно-политической деятельности". Вполне мирской и вполне советский аргумент из уст православного иерарха"[82].

Главным уроком истории, как говорят, является то, что из истории не извлекают уроков. Но если для господина Дворкина травля и издевательства над слабыми является ремеслом (особенно это касается индуистских движений, суть которых выражает евангельская заповедь "непротивление злу насилием"), то для епископа Тихона, представляющего Церковь на поприще просвещения и книгоиздания, поддержка деятельности Дворкина вызывает удивление.

В начале второго века от Р.Х. Плиний, будучи легатом императора Траяна, писал последнему о малоизвестной и преследуемой тогда секте христиан, мучаясь, очевидно, теми же антисектантскими вопросами, что и через почти две тысячи лет не дают покоя руководителю Центра Иринея Лионского:
"Я никогда не участвовал в изысканиях о христианах; поэтому я не знаю, что и в какой мере подлежит наказанию или расследованию. Я немало колебался, надо ли делать какие-либо возрастные различия, или даже самые молодые ни в чем не отличаются от взрослых, дается ли снисхождение покаявшимся, или же тому, кто когда-либо был христианином, нельзя давать спуску; наказывается ли сама принадлежность к секте (имени), даже если нет налицо преступления, или же только преступления, связанные с именем (христианина).

Пока что я по отношению к лицам, о которых мне доносили как о христианах, действовал следующим образом. Я спрашивал их: христиане ли они? Сознавшихся я допрашивал второй и третий раз, угрожая казнью; упорствующих я велел вести на казнь. Ибо я не сомневался, что, каков бы ни был характер того, в чем они признавались, во всяком случае, упорство и непреклонное упрямство должно быть наказано... Мне был представлен анонимный донос, содержащий много имен... Я счел необходимым допросить двух рабынь, которые, как говорили, прислуживали [им], [чтобы узнать], что здесь истинно. Я не обнаружил ничего, кроме низкого, грубого суеверия...".

Император Траян ответил Плинию, что тот поступает правильно, что те, "кто станет отрицать, что он (обвиняемый) христианин, и докажет это делом, то есть молитвой нашим богам", то такие должны получить прощение. Но "доносы, поданные без подписи, не должны иметь места ни в каком уголовном деле. Это очень дурной пример и не в духе нашего века"[83].

Именно–"доносы... не в духе нашего времени" – ответил "языческий" император почти две тысячи лет назад. Почему же в РПЦ аналогичные доносы оказываются в цене? Почему в церкви не находит нравственной отповеди книга-донос Кураева "Оккультизм в Православии", представляющая широкой читательской аудитории, а заодно и церковному начальству пофамильно(!) многих руководителей церковных учреждений за их отличный от Кураева мировоззренческий взгляд в самом неприглядном, если не порочащим репутацию, свете? Почему динамично подаваемые измышления господина Дворкина, которые подобны жанру современных детективов и низкопробной фантастики и над которыми смеется вся пресса, почему вся эта волна разнузданных доносов поддерживается и получает одобрение в лице православной церкви, славящейся здоровым консерватизмом, и должной быть примером в осторожности нравственных оценок и в опасении поспешности оговора невиновных? Почему, наконец, церковь попустительствует низкосортному "религиоведению" диакона Кураева, сводящемуся к фактическим доносам, то есть к искажению действительных исторических фактов и извращению, а иногда и прямой фальсификации препарируемых им духовных учений и религиозных доктрин? Неужели две тысячи лет назад языческие императоры Рима имели более высокие нравственные критерии, нежели современные отцы церкви?

Декорации истории меняются, а природа человеческая, как видим, остается прежней.

Глава 4
"Новый русский" диакон, или ассенизация как сущность антисектанства

"Страсть подозрительности, которая всюду видит лишь худшее и все поступки, слова и жесты людей истолковывает лишь в самом неблагоприятном для них свете. Так можно осудить все что угодно".

А.Кураев[84]

 

На вопрос журналиста: "Как Вы чувствуете себя после такого количества оккультной литературы?", диакон как-то ответил: "Я чувствую себя сейчас, как ассенизатор после рабочего дня"[85]. Что ж, вполне точное определение.

Манипуляцией цитат, склейкой и прочим можно, конечно, добиться любого требуемого эффекта. Нам бы не хотелось, чтобы наше цитирование трудов диакона воспринималось как попытка идейного реванша. Нет, мы только хотим ближе познакомить читателя с носителем современной апологетики, а впоследствии ознакомить и с приложением идейных построений Кураева на практике. Данный прием – обращение к "злобе дня" через анализ деятельности и творчества одного из служителей церкви, – поможет нам путем сравнения и выявления движущих причин происходящего, лучше разобраться в том, что есть Православие, или хотя бы в том, – чем оно не является.

Сам диакон так напутствовал своих потенциальных оппонентов:

"тех людей, которые захотят вступить в полемику.., прошу вести достойно. Не надо опровергать меня "типографским методом", то есть указанием на то, что в оккультной литературе есть светлые страницы"[86].

Диакон почему-то убежден, что если его и будут "опровергать", то обязательно "оккультисты" и именно по поводу "светлых страниц оккультизма". Действительно, будучи профессиональным контрпропагандистом, диакон известен более читателям как публицист, обличающий налево и направо оккультизм и секты. Проповедь им слова Божьего менее известна и стала достоянием общественности не так давно. Что ж, познакомимся воочию со "светлыми" страницами творчества теперь уже самого диакона.

"Когда же я зашел в него (книжный магазин, – авт.) по окончании ремонта, то был сражен запахом, встретившим меня у дверей. Нет, это не был запах свежей краски. Это был запах горящего помета (из которого делаются "ароматические палочки" индийских культов)"[87].

Прямо не богословие, а "вечера на хуторе близ Диканьки" – что ни угол, то в нем черти мерещатся. Подобное третирование диаконом восточных благовоний, воспетых мировой литературой, тем более удивительно, что и в Библии и в Церкви говорится об их ритуальном использовании священнослужителями. Пророк Иеремия словами Бога говорит о бессмысленности возношений Ему без чистосердечной веры: "Для чего Мне ладан, который идет из Савы[88], и благовонный тростник из дальней страны?" (Иер. 6:20). Иеремия говорит о том самом "благовонном тростнике", который и является основой "ароматических палочек". Может, Церкви стоит тогда отказаться и от ладана и мирра, принесенных, кстати, магами (о, ужас!) с Востока новорожденному Иисусу?

"Приставать к юноше с вопросами о том, почему у него прыщи, – это тот случай, когда простота оказывается хуже воровства"[89]. (Колоритная вставка диакона в его критике народного обычая русских богомольцев лечить болезни "чисточетверговой" водой).

Ревнитель нравственных наставлений молодежи, Кураев стал даже рецензировать педагогические разработки, в том числе касающиеся воспитания девочек. Диакон, полемизируя с автором первых учебников валеологии Л.Г.Татарниковой, приводит ее слова (курсив):

"Мир вступает в Эру Свободного Духовного Творчества". Кураев негодует: "Нет, не в Боге Библии видят опору духовной свободы валеологи: они взывают к иным духам, – и цитирует Татарникову:

"Именно в часы общения со вселенским разумом у девочки только и начинают шевелиться скрытые силы, что дремлют в душе юной женщины".

А уж что стоит за словечком "Вселенский" разум, – возмущается наш духовный девственник, – у современных оккультистов – хорошо известно. И потому совсем не удивляешься, когда замечаешь, что контакт с этим "разумом" почему-то связан с возбуждением половой сферы, – и в доказательство своих выводов цитирует Татарникову:

"Всестороннему осмыслению в старших классах идей русского космизма, философии свободного духа способствует осмысление в курсе "Валеология интимных отношений" идеи существования в мире единых первооснов и соборной духовности антирелигий"[90].[91] .

У валеологов, безусловно, имеются свои ошибки. Есть своя увлеченность прогрессом и умозрительным регулированием процессов, о которых науке еще очень и очень многое неизвестно (зарождение жизни, регулирование рождаемости и пр.). Но фундаменталисты церкви выступают не против частностей, а против явления новой науки о человеке как таковой. Что же такое валеология, против которой ополчились фундаменталисты? В.В.Чистяков пишет:

"И.И.Брехман ввел в научную литературу термин "валеология", которым обозначил направление в науке, связанное с изучением и формированием здоровья. В.П.Петленко внес уточнение в эту формулировку: валеология – наука об индивидуальном здоровье человека, его критериях и уровнях. Для выделения валеологии в самостоятельную науку есть все необходимые основания: метод (диагностика количества и качества здоровья), средства (психологические, двигательные, алиментарные факторы и лекарства для здоровых) и социальный заказ – здоровье, незаболеваемость. Следует также подчеркнуть, что валеология, являясь одним из важных научных направлений в человековедении, представляет из себя интегративную науку. Здесь смыкаются биологическая теория онтогенеза и генетика человека, экология и ряд дисциплин профилактической медицины, возрастная физиология и физическое воспитание, педиатрия и геронтология; сюда относятся психология, педагогика, философия, социология и некоторые другие науки. Такое многоракурсное рассмотрение человека позволяет полноценно решать основную задачу валеологии – увеличение количества биологического, психического, нравственного здоровья и в то же время требует от специалиста-валеолога овладения методологией системного подхода, сформированности системного мышления. Говоря о валеологии и ее задачах, необходимо обратить внимание на определение понятия здоровья. В Уставе ВОЗ дается следующее определение: "...состояние полного физического, духовного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов" "[92].

Но есть одно "но" в этой новой науке, столь не устраивающее диакона – духовное, человек (а значит общество) в ней есть, а церкви и диаконов – нет! Мы не будем здесь обсуждать правоту или ошибки светской науки (если бы она включила в область своих исследований еще и религиозность, то сразу бы попала в разряд сектантской). Но реакция фундаменталистов – вполне понятна.

Студентам-психологам на занятиях демонстрируют рисунок Боринга, на котором одни видят профиль молодой женщины, а другие, на нем же – профиль старой ведьмы с крючковатым носом. "Кто ошибается", спрашивает преподаватель? И отвечает: "Конечно же никто: все зависит от того, как сознание организует разные элементы рисунка. Данный психологический эффект демонстрирует значение прошлого опыта и воспитания для восприятия окружающей действительности".
Восприятие окружающего мира исключительно в категориях "ниже пояса" у отца Андрея наводит на некоторые размышления (вспомним хотя бы введение в мир христианской любви через "кучу..."). Через эту плоскость он воспринимает не только откровения святых (см. следующие главы), но и... сам Ветхий Завет и Евангелие. Диакон награждает нас поучительным наставлением в том, – кaк читать и делать выводы из Священных писаний, к тому же претендующее на смелое богословское открытие. Кураев цитирует ап.Павла:

"..."что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа" (Флп. 3:2-8). Сор в последней фразе, – обращает наше внимание дотошный диакон, – это греческого оригинала и stercus древнего латинского перевода. Откройте словари и посмотрите значения этих слов. Значение "сор" дает не каждый словарь. Зато указываются такие значения этого слова, как "навоз, кал, испражнение, дерьмо"... Итак, иудаизм уже не просто "тщета", то есть ненужная трата сил, но и вред, и даже более того – "дерьмо" "[93].

Зато Кураев любит других обвинить в расизме и антисемитизме, то есть свалить с головы больной на здоровую. Обыгрывая тему де- "человеконенавистничества" Блаватской (читай теософии и Агни Йоги), Кураев пишет: "Вот одна показательная выписка из письма Блаватской Одесскому губернатору:

"Я готова служить Вам. Может быть, если Вам когда-нибудь удастся избавиться от евреев, Вам однажды потребуется заселить голые равнины Бессарабии? Послать Вам тогда несколько тысяч бирманцев и прочих буддистов?" (Сатанизм для интеллигенции, т.1, с.301).

Странны подобные наполеоновские обещания. Вместе с тем, зная отношение Блаватской к тупости и ханжеству, прочтем часть письма, из которого Кураев выдрал приведенную фразу. На самом деле Блаватская, писала:

"...Однако, убедившись, что я не русская шпионка, мои враги изобрели новую ложь – что я не мадам Блаватская... Настоящая мадам Блаватская мертва, и люди говорят, что "она похоронена в Адене... мы видели имя этой дамы на могильном камне". И... это правда, потому что я специально заказала надгробие со своим именем в Лондоне больше двадцати лет тому назад. Я брала его с собой в путешествия, чтобы меня могли опознать, если со мной что-нибудь случится. Но в конце концов это надгробие стало обузой. Проезжая в 1871 г. через Аден, я потеряла Коко – мою большую абиссинскую обезьянку. Я так горевала о ее смерти, что решила пожертвовать ей собственную мраморную плиту, которая должна была прикрыть однажды мой прах..." и т.д., писала с присущим ей юмором Блаватская. А вот и окончание этого письма-анекдота, из которого диакон сделал столь пространные выводы: "Мой дядя пишет, что он просил Вас... послать мне официальное удостоверение в том, что я – это действительно я и никто другой". Далее следуют слова, приведенные Кураевым, имеющие следующее не менее забавное продолжение: "Или же Вам... однажды понадобится дюжина сингальских колдунов с их заклинаниями, чтобы изгнать из Ваших виноградников это вредное насекомое – кузьку? Или, может быть, армия индусских астрологов, чтобы составить Ваш гороскоп и защитить Вас от дурного глаза? Приказывайте; всем этим я Вас могу снабдить... Между тем, примите выражения вечной признательности бедного бродяги-еврея [94] в юбке, которого по-прежнему зовут

ЕЛЕНА БЛАВАТСКАЯ"[95].

 

Глава 5
"Тайна жён" или богословская эротомания

 

Как справедливо подметил Экзюпери, "логика приводит туда, где назначаешь ей свидание"

А.Кураев [96]

Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?

Мф. 6:22-23.

Горе любопытству, которое лукаво подсмотрело тайны Божии

Григорий Богослов

 

Говорят, что подлинное достоинство мужчины проверяется на его отношении к врагам, к женщинам и к слабым. Когда мы говорим о богословах, священниках, святых, то тема пола кажется не вполне уместной: батюшке на исповеди вверяются самые сокровенные тайны и одному Богу адресованные признания. Помыслы же и взоры священника обращены к совсем иным горизонтам, поэтому и доверяются его чистоте и праведности. Диакон Кураев в этом смысле нас несколько озадачил. Мораль, а особенно вопросы "о поле" – тема тонкая, и здесь легко перейти ту неуловимую грань, за которой начинается ханжество или же банальная пошлость. С другой стороны, как утверждают на Востоке, мысли и нравственность имеют свой след в нашем мире в виде запаха, чувствуемого особо тонкими натурами. "Существует моральный аромат так же, как физический" – учит письмо Махатм[97]. Познакомимся ближе с парфюмерией богословской апологетики нашего, как он сам себя называет, ассенизатора.

Когда диакон цитатами излагает по учебнику заученные основы православного учения, мы, естественно, видим выверенное веками, взвешенное и рассудительное учение отцов Церкви. Создается иллюзия беспристрастного академического строя профессорской мысли диакона. Но стоит ему спуститься к проблемам нашей грешной земли, на шаг отойти от канонической догматики, высказать свое собственное мнение, как начинает проявляться неизбежным образом его истинное, довольно-таки для богослова странное, естество. Лингвистический и тематический анализ текстов, случайно оброненных фраз, наиболее наглядно демонстрирует психологические особенности их авторов. Конечно, пристрастно подобранные высказывания, да еще собранные из разных мест воедино, могут и муху превратить в слона, а святого, возможно, – в исчадие ада. Однако, не будем драматизировать ситуацию. По плодам их узнaете их (Мф. 7:16). Если представленное нами не характерно для общего мировоззренческого отношения диакона к жизни, с чем мы еще познакомимся на страницах нашей книги, является оговоркой, случайностью, противоречит всему его жизненному кредо, не показательно его выбору врагов и друзей, – что ж, такая ошибка ляжет тяжким грузом на нашу совесть и судьбу.

Посмотрим на некоторые тексты книг Кураева взглядом психоаналитика, особенно в классическом аспекте касаний темы "пола". Развивая мысли о безблагодатности современного экуменизма (диалога религий), Кураев пишет: "...почему сторонники немедленных объединений всех со всеми так наивно полагают, что в новом брачном союзе произойдет обмен лучшими генами[98]?" Через пять строчек он продолжает живописно развивать волнующую его физиологическую аналогию: "Западная культура представлена у нас сегодня преимущественно рекламой товаров, большинство из которых почему-то имеют отношение к пищеварительному тракту: от зубной пасты и жвачки до "гигиенических тампонов""[99]. Через четыре строчки: "...не станет ли наш ... союз сожительством больного гриппом и тифозника? Первый же "поцелуй мира" обогатит опыт каждого из новобрачных"[100]. Через страницу: "...многих католиков привлекает в православии более мягкая бракоразводная практика..."[101] Через страницу, поясняя, что Евангелие призвано "заменять собою некие устоявшиеся, ветхо-обжитые стереотипы", и не всем это бывает приятно, Кураев не находит иного способа для разъяснения, чтo нового принесло Евангелие, кроме как в споре с воображаемым оппонентом наделить его мыслями, от которых сам диакон, очевидно, никак не может избавиться: "Если мой ближний склонен понимать слова "Бог есть Любовь" в смысле поощрения эротических приключений, а я ему напомню, что промискуитет никак не одобряется Евангелием, – он может огорчиться..."[102] (Кстати, трудно понять, причем здесь "промискуитет" и Христианство?[103]. Впрочем, о том, с чем у Кураева, в отличие от воображаемого оппонента, ассоциируется любовь, мы уже ознакомились ранее. Особенно широко диакон Кураев развернулся, когда дошел через несколько страниц до темы молитвы и образов. Здесь он любовно собрал в одной главе высказывания авторитетных авторов, попытавшись, как он часто это делает, представить частное за целое, одну из граней многомерной жизни за саму жизнь, и соорудить все это в том виде, как это ему пригрезилось или стало выгодно для линии умозрительного доказательства. Диакон, под видимостью критики католичества, а на самом деле в целях борьбы с медитативными практиками и, что называется, с визионерством[104] (особенно женским), выставил католических святых, которым поклоняются миллионы, на публичное посмеяние. В духе допотопного фрейдизма Кураев представил молитвенное чувствование святых не иначе, как некий суррогат сексуальной прелести и озабоченности. Видимо по мнению Кураева подобное препарирование чужого духовного видения способствует укреплению морального авторитета Православия. Выплеснут данный кураж под "благовидной" целью: принижения (или унижения) католичества во славу Православия. Во славу ли!? При этом, естественно, в силу духа корпоративной солидарности Кураев, как штатный служитель Церкви, издержки католицизма видит не в деятельности умствующих иезуитов, бюрократов и политиканов римской церкви, а находит огрехи в лучшей части ее – в пантеоне святых.

На самом деле, как нигде, в теме полов и в своем отношении к женщине диакон продемонстрировал прямо-таки особую духовную "чуткость" и "зрелость". Свое пристрастное видение Кураев попытался обосновать обилием цитат, спрятавшись за громкие имена Сергея Булгакова, Лосева, святителя Игнатия (Брянчанинова) и др. Однако ведь, дело не в цитатах, а в том, когда, в контексте чего и в какой пропорции с остальным изложением искомая фраза произносилась в первоисточнике. Любые компиляции отражают в себе прежде всего позицию составителя, а не источника цитаты.

Представление о человеке как о биороботе при объяснении только его низшей природы как условная модель в соответствующих науках имеет право на существование. Антропоморфный Адам Библии, с точки зрения анатома, может рассматриваться не более чем совокупность костей, мяса и крови. Значит ли это, что при разговоре о религии и богооткровении, о стремлении человека подняться над его греховной плотью и земной заскорузлостью, мы должны прибегать к религиозному анатомизму и смаковать искренне доверенное (в данном случае исповедь) на базарный лад? Для ясного представления отношения Кураева к столь непростой теме, о том, как сущность "мужчины" может дать себя знать при рассуждениях о природе "женского" богочувствования, приведем длинную цитату все из той же книги Кураева: "Анджела (сконч. в 1309 г.), в католичестве именуемая блаженной, особо остро представляет себе страдания Христа. "Стояла я однажды на молитве, и Христос показал мне Себя наяву яснее. И тогда позвал Он меня и сказал мне, чтобы я приложила уста и пила Его кровь, истекающую из бока Его и давалось мне понять, что этим Он очищает меня. И с этих пор начала я испытывать великое утешение, хотя от созерцания страстей Его испытывала печаль". "И кровь Его казалась мне такою красною и текущею из ран, как будто только сейчас начала изливаться она из открытых ран. Явственно было тогда в связках благословенного тела такое разъединение связи и единства в связках всех членов тела, происшедшее от свирепого и жестокого растяжения на древе креста девственных членов, что жилы и связки между костями, казалось, совсем растянулись и отступили от должной гармонии всего тела. Однако на коже не было заметно разрушения единства тела. И при виде жестокого разрешения связей тела и растяжения членов его, отчего все жилы казались растянутыми и разъединенными, а кости могли быть сосчитанными, боль сильнее пронзала меня, чем при виде открытых ран. И вид так распятого тела благого и возлюбленного Иисуса, истинно, вызывал такое сострадание, что не только внутреннее мое, но и все кости и связки мои, как казалось, чувствовали новую боль и вызывали новые стенания и ужасное чувство страдания в пронзенных так духе и теле". "Однажды взирала я на крест с Распятием на нем и, когда взирала я на Распятого телесными очами, вдруг зажглась душа моя такою пламенною любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великою радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшею радостью... И иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов"[105]. Далее наш богословский публицист приводит в своей адресованной широкой читательской аудитории книге еще более откровенные признания другой католической святой. При этом диакон сопровождает текст такими комментариями, которые взрывают всяческое благонравное понимание столь сложной и неимоверно опошленной в обывательском представлении темы. Тем, кто имеет подлинный религиозный опыт, хорошо известно, что чувства, испытываемые при боговдохновении и богооткровении, невозможно безупречно точно передать словами, трудно донести их светлую чистоту и сверхчеловечность, низведя до нашего языка, приспособленного для обыденной, суетной жизни. Именно западный образ мышления, в отличие от восточного, породил умозрительную искусственную и скандально известную концепцию Зигмунда Фрейда – видеть в основании каждого высшего духовного акта человека его низшие инстинкты и животные проявления. И кому-кому, а священнику, с его академическим богословским образованием, лучше, чем другим, известно отличие обыденного понимания мистического опыта, пути постижения божественного, – от искренне религиозного. Профанирование сакрального мистического чувства – известный прием циников и богохульников. Что может психопатолог, чуждый сакральному, сказать о некоторых православных традициях, например, о круглосуточном повторении исихастами молитвы Иисусовой? Как будет восприниматься жизнеописание преподобного Серафима Саровского, который в одно время, если встречал кого-нибудь в лесу – падал ниц на землю и находился в таком положении, пока встречный не удалялся; в другое время, наложив на себя аскезу, спал только сидя; пять лет пребывал в монастырской келии в затворе и молчании; и 1000 дней исполнял обет столпничества (стояние на камне в молитвенном устремлении), воздевая руки к небу? Один православный богослов писал, что "мистики не говорят о высоком; одно лишь безмолвие открывает его человеку. С другой стороны, язык мистиков, в том немногом, что они оставили в письменном виде, отличается от языка богословов. Они говорят в терминах духовного опыта общения с Богом. Переложение их высказываний в логическую систему невозможно. Ангелус Силезиус обращается к Богу: "Я так же велик, как Ты, а Ты – так же мал, как я". "Если я превращусь в ничто, то Богу должно будет умереть". Подобные изречения не находят себе места в систематическом богословии. Мистический, духовный опыт находится, по словам Дионисия Ареопагита, за пределами всякого концептуального познания, "даже за пределами незнания, у самой высокой вершины духовных Писаний, там, где простые, абсолютные и нетленные тайны богословия раскрываются в светлой тьме молчания". Совпадение противоположностей, согласие противоречий осуществляется не в логике, а в действии и опыте. Так (т.е. не логично, – авт.), преп. Макарий Египетский говорит: "Бог есть Создатель, а душа есть создание, и нет ничего общего между этими двумя", – и сразу же дает определение духовной жизни, как "превращение души в Бога". (Также парадоксально другое утверждение) "Тот, кто причастен Божественной энергии, сам некоторым образом становится светом", – утверждает св. Григорий Палама и формулирует принцип: "Надо, чтобы мы одновременно утверждали обе вещи и чтобы мы сохраняли их антиномию как критерий благочестия""[106].

Из истории жизни святых и отшельников хорошо известно, что пути к постижению Всевышнего, к изжитию "тварной" природы бывают разные. Но всем им присуще правило – для изменения и боговдохновения (просветления) богоищущего требуется время, необходимо преодоление нескольких духовных этапов, многие из которых, особенно первые, покажутся стороннему обывателю надуманным истязанием, патологией или самообманом. На этих первых этапах происходит мучительный разрыв с "ветхим человеком", преодоление тварного естества, затмевающего божественную духовную сущность человека.

Сложная многоуровневая система посвящений, не допускающая неподготовленного ученика к высшим откровениям, известна у Древних Востока. Но так ли всё просто или же, по-кураевски, – плоско в самом нашем православии, в том числе в монашеском или отшельническом делании, которым славится русское православие? Вот что отвечает в изложении Игнатия Брянчанинова старец ученику на вопрос о выборе книг святых Отцов:

"Это зависит от того рода жизни, который проводится подвижником молитвы. Рассмотри сочинения Каллиста и Игнатия Ксанфопулов о безмолвии и молитве, – и увидишь, что оно написано для иноков, пребывающих в затворе или проводящих жизнь отшельническую, подобную жизни иноков Египетского Скита, в котором каждый старец жил в отдельной келии, имея одного, двух и не более как трех учеников. Проводящих такой род жизни святые Отцы называют безмолвниками. Безмолвник располагает собою и своим временем по собственному усмотрению или по обычаю, заимствованному от его наставников...; притом к безмолвию допускаются одни преуспевшие в монашеской жизни, обучившиеся ей предварительно в общежитии, сподобившиеся благодатного осенения, и потому книги святых Отцов, написанные для безмолвников, никак нейдут для новоначальных и вообще для иноков, подвизающихся в монастырях общежительных. Сказанное о книге Ксанфопулов, дoлжно сказать и о книгах Григория Синаита, Исаака Сирского, Нила Сорского, священноинока Дорофея... Дети и отроки, когда, по неразумию своему и легкомыслию, покусятся поднять тяжесть, превышающую силу их, то надрываются, нередко губят себя окончательно: так и не созревшие в духовном возрасте подвергаются великим бедствиям от духовного подвига, не соответствующего устроению их, нередко впадают в расстройство неисправимое"[107]. И далее старец говорит: "В каждой науке имеется свое начало, имеется своя постепенность в преподавании познаний, имеются свои окончательные упражнения... Тщательное последование порядку или, что то же, системе служит в каждой науке ручательством основательного успеха в ней... Отвержение системы при изучении науки служит источником превратных понятий, источником знания, которое хуже незнания, будучи знанием неправильным, отрицательным..."[108]

Без постепенности познания, тщательного следования порядку, внесистемность и отсутствие мудрого наставника слишком часто приводят к печальным плодам, что нередко сопутствует новоявленным мессиям. Как говорил старец своему ученику: "...стяжавается неправильным действованием омрачение и растление ума, умоповреждение, умопомешательство, порабощение демонам, погибель"[109]. О невозможности перепрыгивания через ступеньки знаний, об обязательности опытного закрепления говорит и преподобный Марк Подвижник: "Не полезно тебе узнать последующее, прежде, нежели стяжаешь опытное знание предшествовавшего".[110]

"Восемнадцать духовных шагов бл. Анджелы" называлась Глава I книги "Откровения блаженной Анджелы", написанной духовником Анджелы для узкого круга лиц. Из нее Кураев вырвал цитату, демонстрирующую экстатическое состояние бл. Анджелы в ее "первом" шаге на пути к Богу, которая и стала подвернувшимся поводом для диакона выказать все свое ханжество. В первой же строке этой главы говорится: "Выйдя на дорогу покаяния, я совершила восемнадцать духовных шагов, прежде чем (курсив авт.) познать несовершенство жизни моей. Во-первых, начала я наблюдать грехи свои и достигла познания грехов своих. От этого познания душа моя сильно убоялась, что быть ей осужденною в аду, и от этого горько плакала"[111].

Но, может быть, экстатические состояния в корне противны православию? Вовсе нет, речь идет лишь об опасности "прелести" или самообмана. Но кто судия? Например, Каллист и Игнатий говорят о высоком мистическом опыте от сердечной молитвы: "Та есть и именуется сердечною молитвою, чистою и непарительною, из которых рождается в сердце некая теплота... И св. Исаак пишет, что от напряженного делания рождается безмерная горячность. Сие деяние утончает ум своею горячностью и сообщает ему видение. От сей горячности, производимой благостью созерцания, рождается слезный ток. От непрестанных слез душа приемлет умирение помыслов и возвышается до чистоты ума, а при чистоте ума человек приходит в созерцание тайн Божиих" (Добр. 5:406-407). В другом месте Каллист и Игнатий говорят: "Когда душа, упразднившись от всего внешнего, соединится с молитвой, тогда молитва, как пламя некое, окружив ее, как огнь железо, делает ее всю огненною. И тогда душа бывает неприкоснительною для всего внешнего, подобно раскаленному железу" (там же, 477). Григорий Синайский так описывает состояние молитвенного экстаза: "Это – гипостатическое духовное созерцание света, не фантастический ум, истинная энергия молитвы, из глубины сердца извечно произносимой, воскресение и возбуждение души, божественное изумление, экстаз ума в духе, полностью отрешенного от чувств, восхищение ума от его сил, ангельское движение души, божественное движение к бесконечности"[112]. Но это лишь немногие слова христианских мистиков, глубоко почитаемых в православии. Сам опыт духовной аскезы, достигаемой в удаленных от суеты городов скитах и пустынях, кельях монастырей, опыт, вовсе не предназначенный для подобного Кураеву суесловия, – неизмеримо шире и богаче, о чем можно судить, к сожалению, лишь по отрывочным "рассказам странников", да жизнеописаниям святых. Есть здесь и своя Агни-йога и пранаяма (дыхательная практика) и медитация, есть и астрология и антропология, есть и лечение наложением рук и молитвами, много чего есть, что ждет своего часа, чтобы открыться миру, но о чем так и не узнал на университетской и семинарской скамье "книжник" Кураев. Да и время ли выходить такому опыту православия из круга неспешных сокровенных поучений от учителя-старца двум-трем близким ученикам, когда на страже чистоты православия от "мистицизма" и "оккультизма" стоят такие многоученые диаконы, как Кураев, очевидно полностью устраивающие высокое священноначалие? Ведь для стяжания духовного опыта необходимо преодолеть несколько стадий, на каждую из которых уходят многие годы. Так, Исаак различает три степени ведения (знания). На третьей, высшей степени ум начинает – "испытывать то, что скрыто от очей внутри, изыскивает сокровенные тайны" (Добр. 2:708). Именно о тайнах, о том, что сокрыто от взгляда человека постороннего говорит Исаак: "не в прирощении слуха, а в духовных очах, которые видят сокрытые в душе тайны, невидимое божественное богатство, сокрытое от очей сынов плоти и Духом Святым открываемые тем, кто питается с трапезы Христовой" (там же, 709). О тайне и невидимых Божественных письменах говорит Максим: "В сердце, как на скрижалях Моисеевых, Бог начертывает посредством Духа письмена Свои, тем явственнее, чем больше будет человек усовершенствоваться в деятельности и созерцании"[113]. О тайне неизреченного говорит и Макарий: "Рассматривай неизреченные тайны души, с которой Господь съемлет лежащую на ней тьму, и открывает ее (душу), и Сам открывается" (Добр. 1:274-275). Задачей аскезы видят Каллист и Игнатий в постижении тайны Писания: "Входить в тайны Писания, вкушать сверхъестественные блага и наслаждаться сверхкосмическою красотою, вместить божественную благодать"[114]. Для таких же, как Кураев, нет в христианстве и православии никаких тайных знаний ни благодаря личному опыту праведников, ни благодаря Учению Христа, поскольку, как мы показали ранее, по диакону: "Все слова Христа вторичны... Христианство – это не вера в книгу, упавшую с неба, но в Личность... Для Церкви же не столько важна подлинность пересказа слов Основателя, сколь важна Его жизнь, которую подделать невозможно"[115]. "Итак, не "учение" и не йогическую практику принес Христос людям. Он дал нам Самого Себя".[116]

Аналогично, нет тайн и в человеческих душах для подобной плоской "антропологии" и "антропософии". Вот как мыслит наш вчерашний "научный атеист" духовные шаги других католических святых: "Это не бесовское видение, это плод естественной человеческой психологии..."[117] ; "Если же рассматривать свидетельство Терезы как просто психический документ, – то оно будет достоверно и правдиво, как достоверно и немистично признание Цветаевой, открывающей "тайну жен":

Тайну Евы от древа – вот:

Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот.

Впрочем, у Терезы всю ее жизнь были непрестанные проблемы с ее духовниками–ее опыт смущал и их"[118], – заключает Кураев.

Последнее заявление диакона Кураева вызывает изумление: откуда стало ему известно о том, что на тайной исповеди говорила Тереза своим (их что, был десяток?) духовникам? Может быть, они по секрету, то, что вверяется исключительно Богу (!), рассказали вездесущему диакону? Как раз для того, чтобы в качестве жареного факта он и поведал это читающей публике?

Предполагается, что лицо, облаченное в духовный сан, обладает особой тонкостью и тактичностью в вопросах богопочитания и понимания духовного мира исповедывающегося. Оказывается, ничего подобного. Знакомясь с творчеством диакона, мы натолкнулись на его статью в журнале "для настоящих мужчин", отечественном порноделовом варианте "Плэй-боя". Среди фотографий, демонстрирующих на великолепной полиграфии изощренные сцены удовлетворения мужских прихотей обнаженными дамами (что еще недавно однозначно трактовалось как порнография), мы встречаем, – надо же! – вдумчивое лицо диакона Андрея Кураева на фоне православных икон с ликом Божией Матери!!! Диакон в статье с названием подстать всему журналу, – "Новый русский священник", делится, в том числе, своим мнением о проблемах сексуальной озабоченности у христианских монахинь. Вот слова его благовествования:

"Если говорить, например, о женской католической мистике, то во многом это просто неудавшаяся сублимация[119]. Если кто-нибудь услышал бы, какие звуки раздавались из комнаты Терезы Авильской, то подумал бы, что она там находится с мужчиной. А она молилась и переживала экстазы. Неудавшаяся сублимация – сексуальная энергия, которая не смогла преобразиться в энергию религиозную"[120].

В книге же "Вызов экуменизма" диакон еще более подробно делится мнениями о "животной" "женской" природе: "Приводя эти откровения Терезы, Д.Мережковский комментирует: "Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела Терезу в эту минуту, то поняла бы, что она понимает, что все это значит, и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины"; "Но ярче всего и соблазнительнее всего – это молитвенная практика католицизма.., – говорит А.Ф.Лосев. – Блаженная Анджела находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений... Это – очень сильные галлюцинации на почве истерии, то есть прелесть. И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами, всех этих истеричек, у которых при явлении Христа радостный озноб проходит по всему телу и между прочим сокращается маточная мускулатура, весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма – можно, конечно, только анафематствовать". (Замечу, что я привел не из самого яркого. Приводить самое яркое и кощунственно и противно, – Кураев), – пишет Лосев".

Вместе с тем Кураев с похвальной дотошностью разыскал размышления Терезы, которые, по предположению диакона, Лосев имел в виду, говоря о "Божественных сосцах" (что мы позволим себе опустить). Далее Кураев продолжает цитировать: "... Католическая эротомания связана, по-видимому, с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. "Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов, приводит в движение эти части...""[121] 

Мы не будем рассматривать не новую для отечественного богословия идею о неполноценности католичества, имеющего к тому же, по Кураеву, таких святых. Но вот средства, аргументация, используемые диаконом в его доказательствах, для нашего психологического анализа представляют особый интерес. Диакон спрятался за словами светских ревнителей веры[122], найдя поистине уникальные образы. Вместе с тем, Кураеву, служителю церкви, которому то ли не хватило такта и чувства меры по вопросу, требующему особой бережности, то ли не видящему в погоне за аудиторией особой разницы между методами православной апологетики и бульварной журналистики, необходимо было бы познакомиться с высказываниями по аналогичному вопросу и других, не менее уважаемых авторов. о.Павел Флоренский по этому поводу, например, писал: "Цинизм – это касание сокровенного и сокрытие показуемого". Не менее точно отмечал и П.Буаст: "Чтобы стать циником, нужно быть умным; чтобы хватило ума не стать им, нужно быть мудрым".

Можно в чем-то понять позицию потерявшего физическое зрение Лосева, укрепившегося в своем негативном мироощущении (да и то, не во всем, а избирательно) после суровых лет революции, жестокости сталинских лагерей и последующих гонений. Но тенденциозный подбор цветущим диаконом текстов, написанных в другой обстановке и для другой аудитории, публичное высмеивание диаконом исповедей канонизированных святых, которые, собственно и стали достоянием паствы только по причине святости их источника, такие действия диакона равносильны откровенному глумлению. Читая подобную диаконовскую публицистику, вспоминаешь работу известного русского мыслителя В.В.Розанова (на которого так любит ссылаться диакон), где он приводит письмо одной южнорусской помещицы (1901г.): "Посмотрите также, какое направление и воспитание дается в провинциальных духовных семинариях! Мне близко знакома наша Полтавская. Один мой знакомый протоиерей, на мой вопрос, почему так часто слышно о некрасивом поведении семинаристов, – без колебаний, как об известном факте, заявил, что ведь "самые испорченные ученики – это семинаристы"! Два года тому назад целый выпуск семинаристов хвастали своим атеизмом и заявляли, что из них никто не будет попом. И действительно, большинство кинулось в разные другие учебные заведения и в учителя, но по своей испорченности и встретившимся трудностям многие опять вернулись к духовному званию. Хорошие священники из них вышли – не правда ли?.. У нас в Полтавской губ. вы часто услышите, что молодые священники еще хуже прежних, – больше обирают народ, большие лицемеры и атеисты. И неудивительно, что чем дальше, тем больше растет у нас общее безверие и индифферентизм к религии; потому что стеснена свобода мысли в вопросах религии, и искренние религиозные люди молчат, их не слышно, а ханжи, лицемеры – проповедуют. И молодежь это чувствует"[123].

Неужели подобное творчество Кураева, служителя Русской Православной Церкви, получающего на свои книги благословение Патриарха и епископов, есть то самое Святое Православие? На наш взгляд – нет. Как говорят священники: "…не судите о всей Церкви по привратнику у ее входа". Если описание интимных частей тела и сопутствующий психоанализ для врача – норма (хотя врачебная этика обязывает врачей на публике прибегать к латыни), а для философов чрезмерное углубление в данную тему при описании экстатических состояний блаженных – уже балансирует на грани фола, то для не снискавшего еще духовную славу диакона – и по совместительству православного журналиста, молодого завсегдатая светских учреждений и отличающегося "новорусской" развязной терминологией – подобное осмысление "женских" страстей, да еще и с целью опорочить христиан-католиков в глазах широкой публики – все это есть не что иное, как богословский вандализм.

Интересно, но однажды Кураев оказался заступником женской чести (кстати, замечательно старомодное слово – ЧЕСТЬ)! От кого бы вы думали? Обливая грязью и оскорбляя личности женщин-основателей и нынешних женщин-лидеров у теософов и рериховцев (в том числе включая грязные сплетни об их интимной жизни), он как-то полу-возмутился, полу-посетовал: мол, и что же это у них руководители – всё одни женщины. И решил диакон всем доказать, что теософы и рериховцы, которые всюду провозглашают наступление эры Матери Мира и призывают к возвышению женского начала, что они непоследовательны, критикуя христианство[124], потому что у рериховцев, мол, у самих, что называется, не все чисто. И Кураев выстроил следующую умозрительную цепочку: (1) рериховцы признают теософию; (2) "по удостоверению Блаватской, "все средневековые каббалисты были теософами""; но (3) ведь каббалисты, как полагает Кураев, жутким образом принижают женщин! И в доказательство сегодняшней аморальности рериховцев диакон взял двухтысячелетней давности историю (из попавшейся ему под руку только что вышедшей в печати книги "Зогар" (Сияние)), повествующую о разговоре около 70 г.н.э. между посвященным Раби Шимоном бен Йохай и его учениками. Что же нашел диакон в изложении древней книги европеизированных иудеев[125]? Это тем более интересно для сравнения, поскольку Блаватская, которую он всячески третирует ее "некомпетентностью" и "синкретизмом", изучала Каббалу в течение, как она сама пишет, "около тридцати или даже сорока лет"[126], а начитанному диакону хватило, очевидно, пары часов.

Есть в христианстве тема, в которую, скажем так, обычно мужчины не вмешиваются: тема о присутствии женщин на богослужении в период месячных, так называемого "очищения" и пр. (да простят нас женщины за этот разговор, но не нами он начат). Глава "Зогара" называется "Тайна нечистоты". Мы приведем начало этой главы, то, которое диакон видимо так и не усвоил. Глава начинается следующим образом:

"Учил раби Йеуда:

– В поколении, среди которого живет раби Шимон бен Йохай, – все праведны, все благочестивы, все боятся греха... Поэтому эти слова распространяются, а не прячутся. Не так в иных поколениях: там не могли открывать вышние тайны, а те, кто обладал видением, боялись" [127].

О чем же не стесняясь и без боязни (или на худой конец, без предваряющих комментариев) поведал нашему "праведному" времени диакон? Оказывается, говоря словами Кураева, Каббала также[128] "видит первородный грех в блудном соединении Евы и змия"[129]. И в доказательство сказанного диакон цитирует слова "Зогара", по его мнению, компрометирующие каббалистов, а вместе с ними, по логике диакона, и "любящих каббалистику" теософов и рериховцев: "В час, когда вышний могучий Змей бывает разбужен грехами мира, и соединяется с женщиной, и вводит в нее скверну, – тогда Мужчина отделяется от нее из-за того, что нечиста она и зовется нечистой. И нельзя Мужчине приближаться к ней: горе, если он осквернится ею в то время, когда она нечиста!"

А ведь в книге, цитируемой диаконом, написано не только, что надо быть праведным и благочестивым для ее чтения, но и что Каббала дает "метод, при помощи которого возникает возможность прикоснуться к бытию невыразимого и непостижимого. Такое утверждение как бы разрушает сказанное ранее, но здесь не простое противоречие, а продуктивный парадокс мистики"; "Поскольку Зогар не имеет простого смысла и является текстом принципиально непонятным, принципиально рассчитанным на интерпретацию, разгадку, воссоздание на ином, объясняющем языке..."[130] и т.д. Тем, кто годы потратил на изучение подобной литературы, известно, что под "Змеем" в данном случае подразумеваются энергии Луны[131], которые целиком определяют период овуляции яйцеклетки и месячные у женщин. В данном отрывке "Зогара" слово "нечистая" употребляется не в смысле морального осуждения кого бы то ни было, а для демонстрации связанности космических и сверхкосмических событий с человеческой природой: "Змей бывает разбужен грехами мира..." (с.163), т.е. орудие мирового зла становится активным лишь благодаря греховным деяниям людей, без которых оно спит. Согласно Каббале, мир представлен Мужским и Женским Началом, отраженным на человеческом уровне в виде деления Первочеловека (андрогина) на две половины – мужчину и женщину. Женское начало (не отождествлять непосредственно с женщинами!) олицетворяет материальное, в котором более всего по Каббале и проявляется действие "могучего Змея", но (!) лишь "разбуженного грехами человечества" и в период, близкий убывающей Луне, и особенно в новолуние, в которое "могучему Змею" приносится по верованиям иудеев-каббалистов искупительная жертва. Безусловно, на физиологическом уровне, Зогар акцентирует внимание на крайней важности соблюдения в это время срока воздержания (вспомним предваряющие слова о том, что в поколении, где это возвещалось, "все праведны, все благочестивы, все боятся греха"). Однако, одной физиологией мистика Каббалы не ограничивается (см. комментарии к Зогару), но это уже тема другого исследования.

В столь трудной книге наш диакон-пуританин и действительно мог не разобраться[132] , не в том беда. Диакона можно даже где-то понять: аналогичные стражи веры средневековой инквизиции также, руководствуясь "Молотом ведьм", под пытками добивались признаний тысяч женщин в том, что они сочетались с самим дъяволом, за что их принародно затем сжигали. Но вот то безобразие (auto-da-fe), которое Кураев сотворил дальше, очевидно для любого, не знакомого с древней мистикой. После окончания вышеприведенного текста, диакон поставил троеточие, пропустил три абзаца "Зогара" (!) с комментариями и продолжил цитирование текста о развитии в женщине посредством Змея данной "скверны" и последующим уничтожении ногтей, волос и т.д., где поселилась "скверна" и т.д.

"...1455 видов зла держится за ту скверну, которую ввел могучий Змей, и все они пробуждаются от скверны ногтей... Если остатки от остатков высшей нечистоты таковы, то тем более – женщина, сочетавшаяся со Змеем и получившая от него скверну, которую он ввел в нее. Горе вселенной, воспринявшей от нее эту скверну!.."

Да, – именно "нечистоту жен" утверждает Священное Писание (Ветхий Завет) иудеев[133], рецепцированное в христианский канон. Да, – не во все места в церкви есть доступ женщинам наравне с мужчинами. Но вся злобная подтасовка диакона заключилась вот в чём (даже если мы оставим в стороне символизм "Зогара" и повествование через человеческое всекосмических законов и вселенских подобий[134]). В опущенных диаконом абзацах из мистического трактата (где каждое слово считается носителем глубочайшего смысла), и где говорилось открытым текстом, что таковoй женщина (а не Женское) становится только и только в том случае, если "Мужчина" преступит запрет соединения в эти дни, что только и только после этого в ней нарушится установленный Природой баланс организма (для каббалистов – энергий, а на языке физиологии – гормональный и пр. баланс): "Ведь из-за этого греха пробуждается наверху могучий Змей..." (с.163). И в этих опущенных им абзацах говорится, что только если случится такое преступление заповеди "Мужчиной", могут быть применены слова к "женщине":

"Ибо тот, кто приблизится к ней, придаст образ изъяну в вышнем. Ведь из-за этого греха пробуждается наверху могучий Змей и бросает скверну туда, где в ней не нуждаются. И соединяется с Женским (обратим внимание на заглавную букву! – авт.), и умножает волосы[135] свои у Мужского, а Женское оскверняется, и растут ее волосы, и увеличиваются ее ногти. И тогда начинают пробуждаться суды[136] во вселенной и все оскверняется... Об этом написано: Ибо Святилище Господа осквернил. Осквернилось Святилище Господа грехами сынов человеческих".[137]

Поистине, Кураев со своими апелляциями к оккультному учению, в котором он ничего не смыслит,–слон в посудной лавке. А вот и приговор, объявленный Кураевым на основании вышепроцитированного недопонятого им текста из "Зогара": "От самих же теософов действительно понадобятся чудеса логики и диалектики, чтобы доказать, что сей теософско-каббалистический дискурс вполне совместим с заверениями теософов о том, что только они возвышают женщину, столь униженную и оклеветанную христианами"[138].

Мы здесь потратили достаточно много времени, чтобы показать, до чего может довести богословское религиоведение и злопыхательство, сопряженное с дилетанством. Хотя можно было и ограничиться лишь заявлением, что Блаватская, а соответственно Рерихи никогда не расценивали известный в Европе "Зогар" (к цитированию которого и прибег диакон) как уважаемую ими каббалистическую книгу. Несмотря на то, что Кураев попытался очередной раз унизить рериховцев сомнительными умозаключениями, опирающимися в данном случае на отрывки из "Зогара", сама Блаватская в "Тайной Доктрине" выразилась об этой книге предельно ясно:

"Заблуждается тот, кто принимает современные каббалистические труды и толкование Зохара раввинами за настоящую каббалистическую науку древности. Ибо в настоящее время, так же как и в дни Фридриха фон Шеллинга, Каббала, ныне ставшая доступной Европе и Америке, не содержит в себе ничего кроме: "Развалин и отрывков, сильно искаженных остатков той первоначальной системы, которая является ключом ко всем религиозным системам" (См. Каббала Франка, предисловие). Древнейшая система и Каббала халдеев были тождественны. Позднейшие толкования Зохара принадлежат к толкованиям Синагоги первых столетий – то есть, Торы, (или Закона) догматического и непримиримого"[139].

Комментарий и доказательства Блаватской см. там же.

Теософам же и рериховцам, на самом деле, в отношении к женщинам ближе не вышеприведенные заповеди из псевдо-Зогара, а другие нравственные заповеди:

2.145. Учитель в десять раз почтеннее преподавателя (помощника), отец – в сто раз [почтеннее] учителя, но мать превосходит почтенностью отца в тысячу раз.

3.56. Где женщина почитается, там боги радуются; но где они не почитаются, там все ритуальные действия бесплодны[140].

Законы Ману (в ред. 1- 2,5 тыс. лет до н.э.)

Но может у диакона такое неравнодушное отношение только к иноверным женщинам? Вот скупые слова Библии: "И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел". (Быт. 3:6). А вот далеко не все слова буйной фантазии Кураева, переводящие символически изложенный антропогенезис в фарисейское нравоучительное осуждение. "Борец" с человеческой пошлостью, диакон Кураев, теперь уже сетуя на фрейдизм, редукционизм, призывая заменить "гинекологическое любопытство" (ср. с его критикой бл. Анджелы и св. Терезы), пишет о взгляде Евы:

"Здесь берет свое начало излюбленная игра человеческой пошлости – игра на понижение всех ценностей, на уравнивание и развенчивание всего возвышенного. Здесь, в первом шаге самодеятельного человеческого "познания", закладывается методология всякого редукционизма, который полагает, что понять высшее можно, лишь расчленив его на низшее. Для фрейдизма и исторического материализма, философского дарвинизма и многих других теорий высшая задача – стяжать радость Хама, подсмотревшего наготу собственного отца. (В сноске Кураев поясняет словами Карсавина: "В исторической науке давно пора заменить гинекологическое любопытство любострастного любителя медицины религиозным уважением к таинству рождения."). Впервые такими же глазами взглянула на мир Ева, – продолжает Кураев, – и еще один новый момент входит в ее восприятие – утилитаризм. Древо познания она воспринимает, прежде всего, как "хорошее для пищи". Когда незадачливый психолог ищет по своим учебникам и инструкциям, под рубрику какой "mania" подогнать духовный и мистический опыт христиан, он поступает так по нашептыванию того же духа, который предложил и плоды дерева познания рассматривать сквозь призму рецептов "Книги о вкусной и здоровой пище". Кладовщицы, в недалеком прошлом покрывавшие иконами бочки с капустой..." и т.д.; "О глазах Евы Св.Писание передает еще одну подробность: "и увидела жена, что дерево... приятно для глаз"... Человек отводит взор от Творца[141] и пленяется красотой мира... Мир заслонил собой Бога... "Похоть" – это мир, увиденный в "прямой" (неиконной) перспективе, это взгляд на мир, считающий абсолютным ценностным центром мироздания самого себя. И вот только после утилитарного и эстетического восприятия мира прельщенная Ева напоследок вспоминает о главном в этом дереве – это оно "вожделенно, потому что дает знание" (Быт. 3:6)", – заканчивает Кураев.

Перед нами типичный образчик стяжания интереса читателя за счет искусственно выдуманного сюжета: сначала диакон выдумал "утилитаризм" восприятия Евы, мыслимый им исключительно антропоморфно (Ап. Павел даже Сарру и Агарь Книги Бытия называет "аллегориями" или "иносказаниями" – Гал. 4:24), а затем начинает свои же собственные измышления браво опровергать, прибегая к излюбленным аналогиям из области "фрейдизма", "гинекологического любопытства", "mania", "похоти в неиконной перспективе" и "бочек с капустой".

Но откуда всё это неравнодушие к "женской" теме? Мы уже приводили ранее насмешливые слова Кураева относительно использования верующими словосочетания "мать-земля". По мнению Кураева: "Формула "мать-земля, прости меня" – есть типичнейшая формула анимизма". Ревностно он относится и к понятию Богоматери, по его мнению, способствующее политеизму. Однако, вот что писал живший во Франции русский христианский писатель и богослов Павел Евдокимов[142]:

"Между тем, если Христос спасает мир, то именно Божья Матерь его охраняет и привносит в "дегуманизированный" мир умиление, открытость Благодати. Если Достоевский преодолевает самые мрачные бездны и отдается радости, то это потому, что на его произведениях лежит печать его постоянной молитвы: "Все упование мое на Тя возлагая, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим". Старица возвещает пророчество в "Бесах": "Матерь Божия является Великой Матерью, великой сырой землей (Быт. 2:6)", – и в этой истине содержится великая радость для людей. Мать сыра-земля, земля-кормилица является образом материнской груди; она участвует в рождении Бога Пресвятой Девой и представляет собой космический образ Рождества. Взаимосвязь между Пресвятой Девой и космосом очень часто встречается в богослужебных текстах: "Земля благая, благословенная Богоневесто, клас прозябшая неоранный и спасительный миру, сподоби мя сей ядуща спастися"[143] . Мариологии присуща космическая радость – небесная и земная. Многие молитвы называют Пресвятую Деву "Радостью всякой твари" и говорят ей: "Радуйся", ибо она есть образ Премудрости Божьей. Через Нее открывается, что женская духовность софианическая (от София, – Премудрость, – авт.), тесно связанная с Духом Святым.

В противоположность этому, – продолжает Евдокимов, – любой атеизм содержит в себе некое семя глубочайшей горечи и обнаруживает характерную для него "мужественность" на фоне атрофии религиозного чувства зависимости от Отца, ощущения Божественного отцовства, то есть того переживания, которое дано женщине как Благодатный дар. Разве воинствующий атеизм с самого начала не был отмечен духом издевательства над тайной Девы-Матери..? Между тем, источник всякой морали находится именно в материнском начале: чистота, самопожертвование, защита слабых... В своем этическом учении Кант... считает любовь, с логической точки зрения, "чувственной и патологической привязанностью", потому что любовь иррациональна и не подчиняется воле; таким образом, Кант становится на "мужскую" позицию. Среди последователей Канта нет истинных женщин; напротив, интуитивистская философия и эмоциональное познание... нашли среди женщин широкий отклик. Выдающиеся представители христианства поразительно контрастируют друг с другом: суровый, мужественный Кальвин и, с другой стороны, св. Франциск Ассизский, прозванный Stella matutina (звезда утренняя), тот, кто mortem cantando suscepit (встретил смерть пением[144] ); или преп. Серафим Саровский, "ангел света", о котором Божья Матерь сказала, что он – "нашего рода"... В слишком "мужественном" представлении о Боге всегда будет подчеркиваться Его абсолютная справедливость и самовластие – в ущерб милосердной любви; и тогда человек становится предметом этой абсолютной власти Бога. Монотеистические религии, такие как воинствующий ислам или иудаизм в его узкоортодоксальных течениях, являются поразительными примерами этой чрезмерной мужественности[145]. В противоположность этому материнская нежность, порожденная почитанием Богородицы, вносит в христианский гуманизм совершенно особую ноту мягкости и объясняет происхождение женской чувствительности у великих мистиков. Достаточно посмотреть на Владимирскую икону Божьей Матери (XII в.), чтобы понять, что вносит в религиозное чувство женственность Первообраза: здесь нет никакой чувственной или слащавой ноты, никакой сентиментальности, но это, быть может, совершеннейший религиозный образ, человеческий лик, взгляд которого сродни Бога-Отца на иконе Троицы Рублева. Языки иконы и богослужения каждый по своему учат, что Божественному отцовству отвечает человеческое материнство" [146].

Сама тема земли-матери, или Родины, или Богородицы имеет особую значимость в русской культуре. Космополитизм (вненационализм) кураевского православия замечателен, но его отрицание русского Православия или духа русского в Православии – образец сердечной слепоты, что, впрочем, при его жёнофобии вполне объяснимо. Евдокимов очень верно подметил: "Художественная чуткость, космическое и соборное чувство и глубоко мистический подход к жизни составляют специфически "женские" черты русского духа. На своих вершинах русская литература показывает, что именно русская женщина представляет человеческий тип в своей полноте, – больше, чем русский мужчина. В советских романах, читая между строк, можно уловить, что русская женщина остается главной опасностью для "бесчеловечных" марксистских структур. Женщина – хранительница нравственных и религиозных ценностей. Два первых русских святых, канонизированных Церковью, – благоверные князья и страстотерпцы Борис и Глеб, – прославляются за чрезвычайно русскую форму непротивления злу... Христос выражает духовный принцип, когда говорит: "Я кроток и смирен сердцем" (Мф. 11:29); Он отвергает мужское решение вершить дела при помощи меча, так же как отбрасывает три искушения в пустыне, и выбирает принесение Себя в жертву – образ Агнца, ведомого на заклание"[147] .

Однако, экстатическое восславление Богородицы на Западе, теми же католиками, не есть ни образец, ни свидетельство признания женской ипостаси в божественной иерархии и в мировом пребывании. Как верно отметил тот же Евдокимов о западном культе Богоматери, "из Нее (Богородицы) сделали третье существо, сущность которого не имеет ничего общего с сущностью других женщин; Она – Дева и Мать, но не женщина. Между Пресвятой Девой и орудием диавола, искушавшим отшельников, как будто не может быть ничего среднего. В самом чуде девственного зачатия Пресвятая Дева выходит за рамки человеческого, и так появляется разрыв между онтологическими уровнями". А исторически на самом деле происходило вот что: "Еще в период рыцарства мужчина, с большой хитростью, прикрываясь почитанием Божьей Матери – Notre Dame, воспевает свою "прекрасную даму" и сажает на трон свою рабыню... В другой крайности аскеты... Более того, ожесточенная внутренняя борьба (с природным естеством, – авт.) может превратить пренебрежение в ненависть к искушающему элементу, с которым ведется борьба. Некоторые формы аскетизма, предписывающие отворачиваться даже от собственной матери и даже от животных женского пола, явно свидетельствуют о нарушении психического равновесия. Это нарушение объясняет мнения некоторых учителей Церкви о супружеской любви; их мнения как будто взяты из учебников биологии, и супруги рассматриваются под углом производства и воспитания молодняка – чисто социальное понятие... Вопрос о первичной цели супружеской любви остается до сего дня открытым и указывает на серьезную проблему: схоластика благоприятствует рождению потомства, но выхолащивает любовь"[148].

Тема, предложенная Кураевым через избирательное цитирование "Зогара" и педалирование содержащихся в Каббале слов о "женской нечистоте", в целях опорочить теософов и рериховцев, рассчитана на читателя, не знакомого с историей этого вопроса в самой Церкви. "Зогар" на самом деле не сообщил ничего принципиально нового, чего не содержалось бы в Ветхом Завете, унаследованном Церковью от евреев. Унижение женщины ко времени Рождества Христова наблюдалось практически во всех известных нам культурах того времени. Не стали исключением и иудеи. Еврейский антифеминизм питался идеей, что женщина была извлечена из мужчины, и обряд, предписанный в Книге Левит, требует от матери двойного очищения в случае рождения дочери. Женщина, извлеченная из мужчины, его и губит (Ева с яблоком). В своих молитвах (18 благословений) евреи говорили: "Благословен Ты, Адонай, который не создал меня женщиной". Некоторые места Библии, а также писания великих еврейских учителей, посвященные женщине, производят впечатление презрительного к ней отношения, иногда враждебности, близкой к ненависти, как с существу нечистому, почти демоническому. Даже апостол Павел, воспитанный на мудрости раввинов, по-видимому, поддается этой традиции, когда учит о полной подчиненности женщины (Еф. 5:22-24). А Екклесиаст разве не заявляет: "...мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими [женщинами] не нашел" (Екк. 7:28). В повествовании о том, как Христос беседует с женщиной-самарянкой, видно, до какой степени Его ученики были удивлены тем простым фактом, что Христос разговаривает с женщиной (Ин. 4:27)[149] .

Всего через полвека после легализации Константином христианства как государственной религии, Лаодакийский собор 364 года запрещает женщинам вход во святилище, то есть в алтарь, по причине биологических особенностей их природы. Сами очистительные обряды, обряд взятия молитвы после родов указывают на то, что деторождение связано в ветхозаветном осмыслении с осквернением, которое затрагивает женскую природу матери: она согласно Ветхому Завету считается нечистой в течение 40 дней после родов и не допускается к святому Причастию. В одном русском документе XII века монах Кирик спрашивает у епископа Нифонта: "Можно ли давать причастие матери, умирающей до сорокового дня?" В ответе говорится, что в этом случае надо перенести умирающую в другой дом, вымыть ее, а потом уже причащать. Тот же монах спрашивает, может ли священник служить литургию, будучи облаченным в ризу, залатанную куском материи, взятым от женской одежды [150].

Можно привести достаточно примеров характерных высказываний отдельных отцов Церкви, заботливо сохраненных и развитых последующими преемниками. Надо ли говорить о том, что если Нагорная проповедь Христа не помешала развязывать крестовые походы и зажигать костры инквизиции, то нижеприводимые слова богословов всегда могли найти должное истолкование? Женщина – это "врата адовы" (Тертуллиан. De cultu faeminarum); "Царство небесное – родина евнухов" (De monogamia. III, 8). Св. Амвросий говорит: "Люди, состоящие в браке, должны краснеть из-за того состояния, в котором они пребывают" (Exhortatio virginitatis. P.G.16, 346). Для Климента Александрийского "всякая женщина должна быть подавлена стыдом при мысли, что она – женщина". (Paedagogus. II, 2; P.G. 8, 429). Для Фомы Аквината cop-ula (узы брака) всегда связаны с cum quadam rationis jactura (некоторой потерей разума) (Summa Theologiae I, sent.2, dist.20, q.1)[151].

Может, у Кураева такое "рыцарское" третирование женщин появилось лишь от ревности по догмату, то есть в связи со вступлением в сан? Оказывается, религия тут ни при чем. Это мы узнаём из статьи "Можно ли не праздновать 8 марта?", в которой Кураев призывает праздник не справлять, как придуманный коммунистами-евреями для прикрытия празднования еврейского праздника "Пурим". А чтобы его "научно" – исторические изыскания не заподозрили в предвзятости и банальном антисемитизме, он проговорился совсем о другом: ему "чужд праздник с детства". Да, именно тот самый праздник, который в народе стал символом любви и уважения к женщине, символом обновления и весны, приходящих через Природу-мать, как через женщину-мать, праздник радости Солнца после долгой ночи-зимы. Диакон написал: "А причиной моей неприязни к 8 марта гораздо более прозаична: просто я с детства терпеть не мог 8 марта"[152] . Но чтобы как-то прикрыть свою "сублимацию", диакон добавил: "А став человеком церковным, я полюбил православный "женский день" – "Неделю жен-мироносиц"...".

Мы закончим знакомство с женофобскими страстями диакона Кураева. В своих книгах, а особенно в двухтомнике "Сатанизм..." он достаточно поизмывался над женщинами. Ту грязь, которую, например, выдумали клеветники Блаватской (и которая была опровергнута еще сто лет назад, включая заметки тех же самых газет, в которых грязь публиковались ранее), мы получили счастье прочесть вновь у нашего "рыцаря" чести и мужского достоинства во всех физиологических подробностях (что повторить у нас рука не поднимается). Выслушав все эти "богословские" изобличения женской натуры, нам кажется справедливым завершить данную главу фразой из письма Блаватской:

"Обо мне, конечно, многое говорили и придумывали прежде, но такая подлая клевета ни разу не приходила в голову даже моим злейшим врагам! Такое могла придумать только увядшая старая дева, страдающая истерией и галлюцинациями!"[153]

Как сказал св. апостол Павел, поистине, "беды во лжебратии" (2 Кор. 1:26).

Глава 6
Кармическая вендетта, или в тени великих Гималаев

И тогда я вспомнил слова Антона Чехова: "Есть большие собаки и есть маленькие собаки, но маленькие не должны смущаться существованием больших: все обязаны лаять, и лаять тем голосом, какой Господь Бог дал".

А.Кураев[154]

Глядя на неугомонного Кураева, ругающего Рериха и рериховцев везде, где бы ему ни приходилось выступать, писать или беседовать, на память скорее приходят не слова Антона Павловича Чехова, вынесенные в эпиграф, а Ивана Андреевича Крылова о бравом и звонком голосе Моськи. Но это шутка. Сам Кураев в интервью журналу "для настоящих мужчин" – "Медведе" ненароком проговорился о причине многолетнего горения в его подсознании очага ненависти. Корреспондент удивился:

"– Неужто последователи Рерихов представляют такую опасность для православия? Я, честно говоря, ничего особенного про них не знаю, кроме того, что картинки их, на мой взгляд, полная мазня... Отец Андрей, может, пусть люди занимаются чем угодно? У нас вроде свободная страна?

– Мой личный мотив борьбы с рериховцами, – ответил диакон, – это чувство личной оскорбленности..."[155]

Подсознательные психологические, душевные и иные глубоко личные мотивы, которые, на самом деле, одному богу ведомы, конечно, всегда находят свое идеологическое объяснение. Кураев внимательной аудитории "Медведя" это объясняет так: "И если бы они [рериховцы] просто проповедовали иные, чем у христианства, идеи, идеи буддизма и кабалистики, у меня не было бы к ним особых претензий. Но их буддизм и их кабалистика разбавлены и разжижены. Проповедуя кабалистику, они притворяются христианами. Мой личный протест не против того, что это люди не такие, как я, а против того, что эти люди – лжецы. Они спекулируют на священных для меня именах... Они занимаются воровством. В мировосприятии рериховцев воспроизводятся многие ходы мыслей, которые были характерны для ранних христиан-гностиков (успешно отлученных Церковью, – авт.). И здесь проблема во лжи..."[156]

Николай Константинович Рерих, когда ему однажды рассказали про грязные выпады в его адрес, привел пример замечательной традиции: "В древности за колесницей победителя-триумфатора бежал клеветник, который громко кричал, обвиняя во всех самых ужасных преступлениях украшенного лавровым венком триумфатора. Но этим клеветник не только не вредил последнему, а еще усиливал овации и рукоплескания в среде чествовавшего победителя народа".[157]

Дворкин, сотрудничающий с Кураевым под крышей отделов Московской Патриархии на стезе "очищения России от духовно-религиозного плюрализма", лишь констатировал факт, с которым действительно столкнулись все сектоведы и религиоведы: многие новые религиозные движения, возникшие в России и в странах бывшего СССР, почерпнули основные философские идеи для построения своих доктринальных мифов и религиозных концепций из учения "Живая Этика". В написанном учебном пособии "Введение в сектоведение" Дворкин отметил:

"В Россию создание НЭ [New Age][158] проникло уже давно – с учением Рерихов ("Живая этика" и "Агни-йога"). В современных рерихианских кругах мы находим тот же самый "джентельменский набор" идей... Так что наша творческая интеллигенция оказалась готовой к тому потоку идей, который хлынул в нашу страну после падения железного занавеса, и учение Рерихов сразу стало давать ядовитые ростки...".[159]

Далее перечисляются, в понимании Дворкина, "ядовитые ростки" учения Рерихов – то есть тоталитарные секты.

Сам Кураев после пробных статей по хулению учения Рерихов все упорнее и настойчивее продолжал вдалбливать в сознание общественности, что рериховцы – "нелегальная религиозная секта", и она же, вкупе с иными сектами, – тоталитарна и деструктивна, несмотря на полную абсурдность таких заявлений.[160]

Игумен Александр (Милеант), также негативно относящийся к Агни-йоге и аналогичным учениям, вместе с тем, так их классифицирует и характеризует:

"Все индийско-оккультные учения можно условно разделить на три течения: 1) наукообразно-философские оккультные учения, 2) учения, делающие упор на психофизиологическую практику и 3) учения, направленные на развитие интуиции и спонтанности.

К направлению, отличающемуся наукообразием и интеллектуализмом, можно отнести гностицизм, теософию Блаватской, антропософию Р.Штейнера, учение А.Бейли, агни-йога Е.И.Рерих, каббалу, учение Вивекананды, "Розу мира" Д.Андреева и им подобные[161].

Основной особенностью этих учений является построение наукообразных теорий об устройстве невидимого мира, об иерархиях невидимых существ, о влиянии космоса на судьбы людей, народов и материков, об "устройстве" человеческого существа, об эволюции мира, о загробном существовании и т.д. Все это крайне путано, туманно, произвольно и излагается на страницах толстых многотомных трактатов, изучение которых способно занять целую жизнь (выделено авт.). Эти сочинения рассчитаны на людей созерцательного склада ума. Если в них и присутствуют какие-либо советы практического характера, то они стоят на втором плане. Центр тяжести обращен на изучение оккультной литературы для того, чтобы развить в человеке "интуицию" к потустороннему. Человек становится способным к "прозрению" в мистическую сторону жизни, к оккультному "пониманию" событий..."[162]

Игумен Александр высказал свое мнение и оценку, которые могут отличаться и отличаются от нашего мнения. Но характеризуемые им учения не перевернуты, как у Кураева, с ног на голову, когда последний называет мировоззренческо-философское учение – "религией", а людей его разделяющих – "нелегальной религиозной сектой оккультно-антихристианского характера"[163].

Жизнь после смерти

Опровергать "полемические" труды Кураева, его "богословско-философские" антитезисы совершенно бессмысленно – с невежеством не спорят, ему сочувствуют. Кураев прочитал все основные труды Блаватской и Рерихов, но умудряется в конце двухтомника "Сатанизм для интеллигенции", подводя итоги своего "псевдонаучного" изыскания, привести следующее сравнение:

"Христиане исповедуют, что человек, созданный по воле Личного Бога, сам есть личность, и что личностное бытие человека не есть некий недостаток, который надо преодолеть. Агни Йога утверждает... что человек, встав на путь "самосовершенствования", в конце концов должен стереть свою личность, растворив ее в безликом "космическом электричестве""[164].

Если оставить на совести Кураева пристрастное и искаженное изложение доктрины Живой Этики по данному вопросу (о том, как Кураев способен излагать опровергаемые им доктрины мы видели на примере его "религиоведения"), то сама постановка вопроса говорит о непонимании диаконом элементарных основ теософии, преподаваемых первокурсникам[165]. Любой начинающий слушатель знает, что в большинстве оккультных доктрин Востока "личность", или то, что западный человек понимает как очевидное и само собой разумеющееся, то, с чем так носится "классическая" психология, – есть не более чем иллюзия, та эфемерная, выдуманная на Западе конструкция "я", в которой за тысячу лет философской схоластики Запад не продвинулся ни на шаг. Но в противоположность "личности", каждый человек обусловлен индивидуальностью, понимание наличия которой требует действительно философского склада ума. Отличие личности от индивидуальности, как временного от вечного, – знание для теософа или агни-йога, повторяем,  э л е м е н т а р н о е. Обо всем этом вполне доступно написано в большинстве книг теософов, на которые так любит ссылаться Кураев. Для того, чтобы нечто сравнивать, необходимо иметь общую базу, на которой идет сравнение, хотя бы единые критерии и точку зрения на противопоставляемые суждения. Иное приведет к сравнению "красного" с "круглым". Согласно эзотерической доктрине, человек может быть условно представлен семью телами или принципами. Из них, наше физическое тело – первый и самый грубый, примитивный "принцип" или атрибут того явления, которое собирательно именуется термином "человек". В одной из чтимых теософами книг: "Письма Махатм" можно прочесть, что:

"Его [человека] индивидуальный Джив-Атма (жизненный принцип)[166] – то, что в физиологии называется животной душой (принцип #2) возвращается после смерти к своему источнику – Фохату[167]; его Линга-Шарира[168]  (принцип #3) будет вовлечена в Акашу[169]; его Кама-Рупа[170] (принцип #4) вновь смешается с мировой Шакти[171] – Силою Воли или мировой энергией; его "животная душа", заимствованная из дыхания Мирового Разума (или "Высший Манас"[172], принцип #5), возвратится к Дхиан-Коганам; его шестой принцип[173], втянутый или извергнутый из материнского лона Великого Пассивного Принципа, должен остаться в его собственной сфере как часть сырого материала, либо как индивидуализированная сущность, чтобы вновь родиться в высших мирах причин. Седьмой[174] [принцип] понесет его из Дэва-Чана и последует за новым Эго к месту его рождения..."[175]

Очевидно, что при "семичленном" строении человека, когда одни принципы после смерти физической оболочки последовательно разрушаются (в том числе и так называемая "личность"), другие же имеют бесконечное продолжение своей "индивидуальной" судьбы, – понятие "я" и понятие "личности" в восточной традиции заведомо не сравнимы с пониманием их в европейской культуре. В другом письме Махатм пишется:

"Вся индивидуальность сосредотачивается в трех средних или в третьем, четвертом и пятом принципах. В течение земной жизни все сосредоточено в четвертом – центре энергии, желания воли. М-р Хьюм отлично определил различие между личностью и индивидуальностью. Первая (личность, – авт.) еле переживает, последняя (индивидуальность, – авт.)... должна ассимилировать вечно жизненную мощь, пребывающую лишь в седьмом, и затем сочетать три принципа (4, 5 и 7-й) в один – шестой. Те, которые успевают в этом, становятся Буддами, Дхиан-Коганами и т.д."[176]

То "растворение в безликом электричестве", о котором говорит Кураев, следует из традиционно неверного понимания буддийской нирваны как растворении в "ничто". Блаватская, однако, писала, что "мы не считаем приемлемым такое определение Нирваны, которое принижает значение как "Бога", так и человека".[177]

Наука и религия

На страницах главного антирериховского труда ("Сатанизм для интеллигенции") диакон прибег к демагогическим рассуждениям о религиозном характере идей, присущих рериховцам и отличности их от научных. Интересно, конечно узнать, что такое наука, от служителя культа, который пишет:

"...Трудно ли было Богу с людьми? – Да..."; " Читая Ветхий Завет, без преувеличения можно сказать: люди доводят Бога до слез"[178].

Даже Иоанн Златоуст понимал иносказание Писания, говоря, что "У Бога конечно нет ноздрей: Божество – безтелесно"[179]. Но когда диакон начинает рассуждать о науке, то даже забываешь, что перед нами служитель двухтысячелетнего культа. Кураев пишет: "Гностики и теософы слишком заниженно, слишком антропоморфно понимают Божественное"[180]; однако уже в другом месте он пишет: "Большинство ангелов, как полагает и библейский, и церковный опыт (курсив автора), устояло в чистоте и в Боге, но некоторая часть откололась[181]. Вот и поди, разберись, когда о Боге, а когда о "науке" говорит бывший научный атеист Андрей Кураев.

Когда профессор Кураев, преподающий в стенах МГУ, высмеивает "ненаучность" рериховцев и теософов, очевидно, он имеет свой взгляд на теорию познания. Данный взгляд, как оказалось, не менее занимателен, чем диаконовские ассоциации относительно любви. Стремясь посрамить теософию в трактовке библейского мифа о змее, Адаме, Еве и злополучном яблоке с древа познания, Кураев заявляет, что, оказывается, древо познания позволяло "приобрести реальный опыт жизни в Истине" (что, по мнению диакона, в церковной доктрине признается безусловным злом), а вот без этого вкушения плодов с древа, оказывается, "первой, теоретической осведомленности о добре и зле у него вполне хватало", потому что: "На библейском языке познать – значит, соединиться. Когда Библия говорит, что Адам познал жену свою – это означает, что он соединился с нею во едину плоть, а не то, что он прочитал книжку о женской физиологии"; "...люди к этому моменту – вопреки уверению змея – уже знали, что такое подлинное добро и подлинное зло. Недаром в церковной среде называют диавола первым большевиком – он как первый утопист предложил сжечь прошлое ради гипотетических будущих ценностей. Ева же должна была ответить искусителю: как ты говоришь, что я еще узнаю добро и зло..."[182], – дает ценный совет праматери человечества новорусский диакон.

И это – наука? И это – богословие? Увлекшись опровергательством, диакон, кандидат богословия и кандидат философских наук, запамятовал текст Ветхого Завета: слово "познать" в Ветхом Завете используется неоднократно и в большинстве случаев употребляется как раз в общепринятом смысле "знания"[183]. А вот и вывод Кураева, основанный на его лингвистическо-эротическом анализе слова "познать": "Та логика, что привела теософов к почитанию Сатаны (ложь диакона, – авт.[184]) как благодетеля и учителя мудрости, основана на ложных посылках, на суждении библейского значения слова "познание""[185].

Можно посочувствовать тем, у кого даже Священное Писание ассоциируется с "женской физиологией", и кто дает ЦУ ("ценные указания") героям космогонических откровений, но причем тут умозрения, кому относиться к "науке", а кому к "религии": ни "наукой", ни "религией" от таких рассуждений даже не веет. С Кураевым можно согласиться лишь в одном, что его восприятие критикуемых им трудов поистине поверхностно, или, как он говорит, "теоретической осведомленности" вполне достаточно, но нет в них того самого, подлинного знания. Подобного поверхностного "знания", видимо, он и желал бы всему ветхозаветному человечеству в лице Адама и его "познаваемой" время от времени безымянной жены.

На самом деле перенос проблемы гнозиса (познания) в плоскость половых отношений между Адамом и Евой (являющихся, повторим, лишь символами человечества) произошел у диакона в силу знакомства со старым теологическим спором о связи "яблока" и "в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое..." (Быт. 3:16). Макс Гендель по этому поводу заметил: "Комментаторы Библии всегда ломали головы над тем, какая связь могла существовать между съедением плода и деторождением, но если мы поймем, что съедение плода символизирует генеративный акт, посредством которого человек становится "как Бог" в том смысле, что он знает свою природу и может, таким образом, производить новые существа, разгадка очень проста". И далее: "Мы уже видели, что умственное знание с сопутствующим ему эгоизмом было куплено человеком ценой способности производить потомство из себя одного. Он (человек) купил свою свободную волю ценой боли и смерти. Но когда человек научится использовать свой интеллект на благо человечества, он приобретет духовную власть над жизнью и, вдобавок, будет руководствоваться внутренним знанием настолько же более высоким, сколь наше нынешнее умственное сознание выше сознания низших животных"[186]. Что касается "боли" и "в муках", то действительно Церковь буквально следовала данной заповеди Библии, категорически возражая против применения открытого русским ученым[187] эффекта хлороформа: женщинам назидалось "терпеть" без наркоза, невзирая на осложнения. Естественно, о "кесаревом сечении" при таком подходе не могло быть и речи. Не просты и сегодня отношения между апологетами догмата и современной медициной. При этом, вульгарным низведением глубоко оккультного смысла высказывания: "в болезни будешь рождать детей" (Быт. 3:16), до уровня каждой конкретной роженицы, – игнорируется тот факт, что как в глубокой древности, так и теперь, известны знания, позволяющие рожать в радости и без боли. Правда, последнее, согласно классификации Кураева и Дворкина, уж точно подпадает под сатанизм и надругательство над порядками, заведенными Иеговой.

Немаловажно отметить, что автором учения о первородном грехе являлся бл. Августин, особо чтимый католиками и являющийся одним из первых историков Церкви. Кем же был этот многоуважаемый Отец Церкви, привнесший, по сути, один из главных камней (если не краеугольный) в здание догматов Церкви? После нескольких десятилетий мирного процветания христианства под патронажем Константина, Церковь начала осуществлять преследование иноверующих, примерно так же, как еще недавно поступали с малоизвестными тогда христианами. Этот решительный поворот на новую дорогу, как повествуют историки, был совершен святым Августином. До 32 лет Августин сам был последователем манихейства[188], но после оставил это учение. Вкратце его жизнеописание достаточно характерно.

Св. Августин (354-430 гг.) родился в г. Тагасте, в Африке. Он был, как пишет Трубецкой "сын развратного африканца-язычника и христианской святой", почитаем как "пророк и предтеча средневекового католичества" (Е.Н.Трубецкой[189]), привел впервые в систему всю совокупность верований христианства (Брокгауз), считается родоначальником схоластики (Философская энциклопедия) Трубецкой писал об Августине: "…он не вполне преодолел в себе манихейский дуализм, и единство, которое он противопоставляет последователям Манеса, есть единство насильственное, внешнее. Последнее обстоятельство имело неисчислимые последствия не только для самого Августина, но и для всей той западной формы христианства, которой он был родоначальником и основателем: Индивидуальной свободе он противопоставляет насилие благодати: Божественное единство: Но это – не свободное единство, в котором свободное Божество вступает в союз со свободной тварью, а единство абстрактное, в котором Бог лишь внешним образом господствует над миром, единство принудительное, насильственное"[190].

В период его манихейства, об Августине уважаемый церковью о.Вентура пишет: "...он оставался бедным, малым, темным, бесплодным и ничего не писал, не совершал ничего действительно великого и полезного". Каким он был в период манихейства на самом деле, мы оставим судить отцу Вентуре. Но то, что его вступление в христианство принесло вражду между богословием и наукой, это вне всякого сомнения. Будучи вынужденным признаться, что "возможно, в учениях язычников есть кое-что и божественное, и истинное", он, тем не менее, заявил, что их за суеверие, идолопоклонство и гордость следует "ненавидеть, и если они не исправятся, – наказывать божественным судом". Известный ученый, философ, автор многочисленных трудов по физиологии, химии, физике, а также по истории и философии Джон Уильям Дрейпер говорит: "Никто не сделал больше, чем этот Отец для того, чтобы создать антагонизм между наукой и религией; главным образом, это был он, кто отвел "Библию" в сторону от ее истинного назначения – быть руководством в чистоте жизни – и поставил ее в опасное положение быть судьею человеческих познаний, наглым тираном над человеческим умом. Раз пример был показан – недостатка в последователях уже не было; труды греческих философов были заклеймены как профанические; необыкновенно славные достижения Музея Александрии были упрятаны от взоров облаком невежества, мистицизма..." (History of the conflict between religion and science, 1874, С.62).

Дрейпер о философии и богословии Августина пишет: "Неужели ради этой нелепой системы, этого продукта невежества и наглости, надо было отказаться от трудов греческих философов" (с.37). Августин пришел к заключению, что не все способны воспринимать слово убеждения, и потому необходимо иногда прибегать к воздействию страхом и наказанием. Августин опирался на пример самого Бога: Он страданиями воспитывает людей; а также на примере родителей: они наказывают своих детей. Переведя из Евангелия слова Христа: "И убеди внити", как "compelle intrare" – понудь их войти (т.е. "понудь" вместо "убеди"), Августин опирался на авторитет Евангелия, проповедуя меры строгости и наказания, хотя это можно было сравнить с советом язычника Мецената – "и понуждай других..."

Возвращаясь к учению Августина о "первородном грехе", комментаторы отмечают грозные следствия (в чисто манихейском духе), последовавшие за данной догматической новацией. Евдокимов пишет: "Блаженный Августин, автор учения о первородном грехе, своим пессимистическим тезисом о massa damnata (массового проклятия) ставит резкий акцент на коренной испорченности человеческой природы. Логическим следствием такого видения является учение о предопределении с его трагическим звучанием"[191]. Подобные отправные посылки легко приводят в конечном итоге как к инквизиции, так и к высшей стадии человеконенавистничества – фашизму. Пример любви, о которой нам поведал Кураев, и с которой заботливый "садовник" обрезает подсохшие сучья (людей) в саду – придумал, конечно, не наш диакон. Евдокимов отмечает: "И если епископ Иппонский в страхе останавливается перед опасными последствиями (учения о предопределении, – авт.), заботясь о пастве, то позже, во времена Реформации, другие с отчаянной смелостью дойдут до логического и беспощадного предела этого учения: до двойного предопределения[192]. Оно означает, что Христос в Своем милосердии пролил Свою Кровь только ради избранных и что Бог в сам акт творения мира включил первоначальное разделение; что Он начал творение с места для осужденных – ада – и создал определенную категорию людей, чтобы его ими заселить; так Он проявляет Свою справедливость"[193].

Как мы видим, казалось бы, давно устаревший спор о сущности "вкушения яблока" и "первородного греха" способен нести вполне материальные, а вовсе не абстрактные последствия. Далеко не праздными оказываются размышления: познаваем ли мир, наделены ли мы свободой выбора, и как поступать с теми, кто нам (или какой-либо церкви или партии) кажется "грешником"? Евдокимов при данной постановке вопроса обращает внимание на существенное отличие духа Православия от Западных церквей. Несмотря на то, что бл. Августин также относится к Отцам Церкви, чтимым Восточной Церковью, православный богослов тактично высказывает критическое замечание: "Можно восхищаться мудрой осторожностью Православия, которое никогда не стремилось формулировать догмат относительно конечных судеб; эта тайна, к счастью, остается неизреченной... Понятие о вечном сосуществовании ада и рая увековечивает дуализм добра и зла (свойственный именно манихейству, – авт.)... На Востоке за основу антропологии весьма определенно полагается Божественный (а не бесовский, грешный, – авт.) элемент в природе человека – imago Dei, образ Божий. За исходную точку берется состояние человека до первородного греха"[194].

Мы видим, что таким религиозным деятелям, как Кураев и Дворкин (о последнем поговорим несколько позже), ближе манихейское противопоставление добра и зла, непосредственно и логично связанное с доктриной "первородного греха", борьбой против "вредоносности познания (гнозиса)" и стремлений "станем как боги". Но, как верно отмечал Евдокимов (см. выше), данное отношение вовсе не присуще Православию, а присуще скорее католичеству и протестантству.

"И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8:32). Если уж разговор коснулся темы научности и религии, непредвзятому читателю можно напомнить рассудительный взгляд Лосева, видевшего любую реальную науку неотделимой от мифотворчества, так же как и религию. Лосев писал:

"Не менее того мифологична и наука, не только "первобытная", но и всякая. Механика Ньютона построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства... Ясно, что это не вывод науки, а мифология, которую наука взяла как вероучение и догмат... Вполне мифологична теория бесконечной делимости материи.

Материя, говорят, состоит из атомов. Но что такое атом?.. Наука, говорим мы, всегда мифологична. Это не значит, что наука и мифология – тождественны...

Но что такое та наука, которая воистину немифологична? Это – совершенно отвлеченная наука как система логических и числовых закономерностей.

Это – наука-в-себе, наука сама по себе, чистая наука. Как таковая она нигде не существует. Существующая реально наука всегда так или иначе мифологична. Чистая отвлеченная наука – немифологична... Геометрия Евклида сама по себе не мифологична. Но убеждение в том, что реально не существует ровно никаких других пространств, кроме пространства евклидовой геометрии, есть уже мифология, ибо положения этой геометрии ничего не говорят о реальном пространстве и о формах других возможных пространств... Наука сама по себе не мифологична. Но, повторяю, это – отвлеченная, никуда не применяемая наука. Как же только мы заговорили о реальной науке, т.е. о такой, которая характерна для той или другой конкретной исторической эпохи, то мы имеем дело уже с применением чистой, отвлеченной науки; и вот тут-то мы можем действовать и так, и иначе. И управляет нами здесь исключительно мифология. – Итак, всякая реальная наука мифологична, но наука сама по себе не имеет никакого отношения к мифологии"[195].

Попытка Кураева и Дворкина (см. далее) выдать борьбу против гнозиса (знания) за черту, безусловно, присущую Православию, отцам церкви – очередная мистификация наших горе-апологетов. Борьбу церкви против выродившихся гностических сект и их идей (идей, нередко "досочиненных" аналогичными ревнителями) современные иезуиты от православия стремятся выдать за борьбу с идеей "гнозиса" как таковой, превратив термин "гнозис" в некое ругательное слово, жупел, которым пугают доверчивую паству. Соответственно, и все, кто так или иначе положительно относятся к гнозису, в том числе теософы и рериховцы, – становятся вроде как идущими против Православия. Но ведь это только злобная подтасовка!

Истинно верующие святые и подвижники боролись не против знания как такового, а лишь против знания ради знания, против абсолютизации знания (чем, собственно, и грешит современная наука) или попыток противопоставить знание вере, с умалением последней. Так, Диадох говорит: "Разные энергии у софии (мудрости) и гнозиса, и иначе дается софия, иначе гнозис... Поэтому и просветление от мудрости отличается от просветления гнозисом. Исследование и учение дает лишь часть знания – логосы вещей, а благодатная софия дает все знание, соединяя с Богом"[196]. Характер христианского гнозиса выразил апостол Павел в двух словах: "Верою разумеваем" (Евр. 11:3). "Пребывание ума в сердце согревает и радует ум", говорит Григорий Синайский[197]. "Ум просветляется в сердце" (Каллист, Добр. 5:450). В аскетической литературе утвердилась высокая оценка знания. Нил Синайский говорит: "Гнозис есть сотрудник молитвы, пробуждающий умную силу к созерцанию вещей божественных"[198]. Иосиф Бриенский говорит: "Гнозис есть свет души, а мрак души незнание"[199].

Порочно знание не само по себе, а лишь в отрыве от нравственных, духовных начал, в отрыве от осознания высшей цели предназначения человека, его бытия в мире. Порочно знание, которое лишь "разлагает по полочкам" и не ведет в итоге к слиянию и общесердечному синтезу. Глубоко противно сути православия знание, вопреки или помимо сердца хoлодно оперирующее некими абсолютными данностями[200]. Только сердце и его главное проявление – любовь способны поднять ум до подлинной мудрости, разбудить в человеке, помимо ума головы, высший ум – ум сердца. Именно этот ум, сердечный ум не есть лишь собственность личности, человеческой единичности, а является искрой от Единой Божественной Мудрости. "Душа и Господь делаются единый дух, единое срастворение, единый ум" (Макарий, Добр., 1:271). Феолипт говорит: "Божественная любовь возбуждает ум к объявлению сокровенных вещей. Тогда ум, сгармонировавшись с любовью, оплодотворяется премудростью, и действием премудрости возвещает дивные вещи. Ибо Бог-Слово, в молитвенном воззвании сердечно именуемый, внемлет разумение, дарует ведение, созидает светотворную любовь и приводит ее к исступленному уму тем, что возбуждает ум к словесам премудрости. Сначала ум ищет и находит, потом соединяется с найденным. Искание совершает разумом, а соединение любовью" (Добр. 5:190). Как мы видим, нет в православии боязни знания и гнозиса (познания). Есть лишь указание на источник знания – Мудрость, и конечную цель всякого знания – Всевышнее Начало.

Что же говорит третируемое Кураевым и Дворкиным то за гнозис, то за суеверия (ненаучность) Учение Живая Этика?

"Люди легче признают научность низшей хатха-йоги, но высшие знаки они даже не пытаются ввести в круг научных наблюдений. Но что же стоят механические сиддхи[201] по сравнению с явлениями высшего сердца? Сиддхи тела не могут быть применяемы часто, между тем как сердечная деятельность протекает беспрерывно" (448). "Во всех расах и веках существовал культ сердца... Но наше время совершенно забыло и отклонило Учение о Сердце. Сердце нуждается в новом понимании. Нужно быть готовым, что чисто научный факт сердца вызовет особое обвинение в суеверии. Особенно постараются завзятые профессионалы, чтобы защитить свое убогое существование. Так нужно знать, что борьба за понимание сердца будет особенно ожесточенна. Так темные силы будут защищать мозг, противополагая его сердцу. Конечно, это принесет лишь извращение. Нога имеет важные функции, но незачем носить пищу в рот ногою" (Сердце, 454).

Но кроме одного лишь сердечного чувствования, необходима гармония сердца и ума. Одного лишь упования на сердце недостаточно, и православие никогда не умаляло роль ума. Исаак говорил: "Сердце есть обитель ума" (Сл. 43:190). Ап. Павел: "Он (Христос) в преизбытке даровал нам (благодать) во всякой премудрости и разумении" (Ефес. 1:8). Симеон Новый Богослов: "Ум хранит сердце и изгоняет из бездны сердца все помыслы врага[202], в нем посеянные" (Добр. 5). Марк Подвижник: "Ум, действуя в благодати, может увеличить и уменьшить действие ее" (Добр. 1:570). О недостаточности сегодня одной лишь бхакти-йоги (йоги любовного почитания Господа), обращает внимание Живая Этика:

"Правильно заметили, что бхакти-йога тоже имела действие сердечное, но разница в том, что бхакти-йога и шла путем чувства любви, не заботясь об остальном ощущении космических явлений и лучей, ведущих за пределы планеты. Наука с трудом может ведать пути бхакти-йоги" (Сердце, 449).

Можно ли сегодня при выходе за пределы земной атмосферы, при полетах к планетам Солнечной системы, при открытии всей красоты и грандиозности мироздания ограничивать назначение человечества одним лишь экстатическим славлением имени или образа Господа? Не будет ли это неким светлым, благоухающим, но все же – дезертирством? Преодоление противоположности ума и сердца и означает пребывание во всей полноте бытия и Творения, без однобокого превалирования одного из качеств над Целым. "Низведи ум в клеть сердца твоего", говорит Исаак Сирин. Именно через сердце, как орган одновременно и земного мира и мира Высшего происходит слияние знания, мудрости и Откровения. Именно в таком сплаве происходит истинное познание (гнозис) причин и следствий. В Живой Этике утверждается:

"Учение Сердца есть Учение причин явлений. У древних Учение начиналось с положения руки на сердце. При этом Учитель спрашивал: "Слышишь ли?" И ученик отвечал: "Слышу". – "Это бьется сердце твое, но это лишь первый стук в Врата Великого Сердца. Если не будешь внимать биению сердца, то оглушит тебя биение Великого Сердца"" (460).

Как мы видим, нет в аскетической практике христиан и в богословии Церкви непреодолимого противостояния между гнозисом и верой, как сердечным устремлением. Но лишь только мы обращаемся к религии, страницы истории практически всех народов начинают демонстрировать напряженнейшее противостояние церкви как социального института остальным светским институтам, особенно таким как образование и наука. При этом данное противостояние неизменным образом несет на себе печать кровавых конфликтов и позорных свидетельств о гонениях на ученых и деятелей культуры. Почему же давно решенный среди духовников и праведников вопрос о необходимости единения ума и сердца, необходимости приведения начального гнозиса к конечной мудрости превращался в мирской жизни благодаря священоначалию (особенно в западной церкви) в глумление над наукой, давно отказавшейся, собственно, от вторжения на "каноническую территорию" церкви? Не в подобном ли источнике ревности церкви по "истине в последней инстанции" для всех вопросов жизни, включая научные, черпает поддержку диакон Кураев, выпуская с одобрения священноначалия такие опусы, как "Сатанизм для интеллигенции"?

Богословие признает, что вопрос религии – спасение, путь на Небо, т.е. вопрос "Кaк?", а не вопрос – Чтo есть Небо, или "Почему"? И наука на вопрос спасения не покушается, занимаясь своими "чтo" и "почему". Почему же церковь на протяжении веков упорно препятствует науке заниматься тем, на что религия и не претендует? О таком упорстве Гегель писал: "...не следует понимать согласно разделяющему, дурному рассудку, у которого находится в плену современная религиозность и согласно которому последняя воображает, что религия и наука взаимно исключают друг друга, что после этого отделения они соединяются лишь внешней связью... Не могу удержаться от того, чтобы не привести в извлечении поучительное слово г-на Франца фон Баадера:

"До тех пор, – говорит он, – пока наука не возвратит снова религии уважения, основанного на свободном исследовании и, следовательно, подлинном убеждении, вы, благочестивые и неблагочестивые, со всеми вашими заповедями и запретами, со всеми вашими разговорами и действиями, не поможете беде, и не пользующаяся уважением религия не будет пользоваться также и любовью. Ибо любить настоящим образом, от души, мы можем только то, что пользуется искренним уважением и что мы признаем, несомненно, достойным такого уважения... Другими словами: если хотите, чтобы снова расцвела религиозная практика, то позаботьтесь о том, чтобы мы снова получили разумную теорию этой практики, и не очищайте поля битвы вашим противникам (атеистам)...""[203]

Сказано в начале прошлого века, но по-прежнему, увы – актуально!

Очевидно, что разрыв между наукой и верой, наукой и религией, между умом и сердцем, рассудком и мудростью рано или поздно посредством появления новых форм учений, новых общественных движений и, в конечном счете, возникновением новых социальных институтов должен был начать преодолеваться. То, что будущее за таким единением – не вызывает сомнений. Западная церковь попыталась упредить подобное "единение", прибегнув ко лжи и насилию над наукой. Ею был пригрет Орден иезуитов. Восточная церковь никогда не опускалась до подобного извращения изначально благой идеи единения ума с сердцем, науки с верой. Не известна в православной церкви и война между профессорами духовных академий и светскими университетами. Не сказать, что отношения эти были всегда безоблачными, но до политических интриг, травли и прямых убийств прогрессивных ученых, к которым прибегали иезуиты, насколько известно, православная церковь никогда не доходила.

Но появление учений, движений и социальных институтов, стремящихся преодолеть разделение науки и религии, ума и сердца, естественным образом должно было вызвать гнев и ревность как со стороны традиционных (впрочем, и нетрадиционных) религий, а точнее священноначалия, так и со стороны науконачалия. Неудивительно и трогательное единодушие апологетов казалось бы совершенно противоположных лагерей по таким вопросам, как "мракобесие" парапсихологов и прочих, о котором мы уже говорили в начале книги. Закономерным итогом подобного "единодушия", а вернее сказать – умозрения, должно было бы стать образование совместного органа, или псевдокомиссии из представителей фундаменталистов церкви (церквей) и академической науки для классификации духовных и научных видов деятельности по причастности или непричастности к "мракобесию", а заодно, к присуждению всем, исследующим вопросы духооткровений статуса "религиозные" (но без соответствующих налоговых и прочих льгот). Дальше же будет совсем просто. Раз религия, но не традиционная, значит – секта. А раз секта – значит деструктивная и тоталитарная (и даже сатанинская). Тут как раз и понадобятся "реабилитационные загородные центры" под присмотром Минздрава и РПЦ, к созданию которых призывает господин Дворкин.

Но пока таких органов и комиссий не создано. Поэтому, возвращаясь к тезису Кураева и Дворкина о таких движениях, как рериховцы и др., что "это деструктивная тоталитарная религиозная секта сатанинского характера" для определения, что же такое "религия", мы будем пользоваться не предвзятым взглядом отдельного чада отдельной церкви, а сложившимися в социологии общественно-историческими критериями, а также (что не менее важно для практической жизни) законодательно установленными признаками.

Новое, против которого всеми силами борются фундаменталисты, кичащиеся своей "ортодоксальностью" и приверженностью к традиции, – есть как правило хорошо забытое старое. Наиболее ярким примером противодействия проникновения мистического в молитвенно-аскетический опыт древней церкви может послужить история исихазма. Став более известным и популярным, исихазм вызвал обычные при таком развитии событий непонимание, предубеждения, несправедливую критику, вплоть до прямого осуждения. "Особенную критику вызвал исихастический метод концентрации на пупке, ставший мишенью для нападок и насмешек, и метод дыхательный. Противники метода выступали впоследствии, в ходе борьбы и полемики, против древнего, классического метода умного делания вообще. Высказывалось мнение, что вводить ум внутрь тела (ср. с центростремительностью, – авт.) недостойно, а лучше и полезнее простирать его вовне... Епископ Салоникский Григорий Палама выдержал лично всю тяжесть борьбы и полемики с противниками метода умного делания и разоблачил психологию их, как неудачников на аскетическом пути... Тело есть храм Божий и обитель Христа и Духа Св., по ап. Павлу, (говорит) Григорий II, и нет ничего предосудительного в том, что аскет переводит ум в тело, в сердце... О значении пунктов тела для концентрации внимания и направления ума он говорит: "Нужно обратить ум к себе, к своей груди или пупку[204], как области греха, чтобы он (ум мыслью) совершал круговые движения, а не прямолинейные"[205]. Григорий П. имеет в виду учение Дионисия Ареопагита о различных движениях ума, из коих круговые движения считались наиболее (благодейственными). Став во главе мистико-аскетического движения умного делания, Григорий П. одержал на специально созванном церковном соборе полную победу над противниками метода..."[206] Примечателен финал этого противостояния: "Варлаам (главный противник исихазма) перешел в католичество и получил сан епископа".[207]

 Данный пример мы привели не с целью популяризации монашеского делания, которое необходимо во избежании осложнений выполнять лишь под руководством духовного наставника, а для показа неизмеримой пропасти лежащей между православной традицией и восточными учениями, с одной стороны, и их гонителями, в лице борцов против "мракобесия" и мистических откровений, с другой стороны. Славу последних, как мы могли уже давно убедиться, по праву могут разделить и диакон Кураев вместе с господином Дворкиным. Вот только в отличии от времен Паламы, победа церковно-публицистических прений в православной церкви пока остается за бывшими "научными атеистами" и сегодняшними гражданами Америки.

Интеллигенция

Вернемся к практической деятельности диакона. Если до газовой атаки в токийском метро (Аум Сенрикё) провокационные заявления Кураева о "секте" рериховцев мало что значили, то после этой трагедии, когда в средствах массовой информации развернулась подлинная истерия по отношению к тоталитарным сектам, такое клеймо стало означать как минимум т.н. "прокаженные", а по-максимуму "враги народа". Московская Патриархия стала все теснее сотрудничать с государственным аппаратом и административными органами, чем Кураев не преминул воспользоваться, благо старые связи от работы референтом Патриарха, остались. Не довольствуясь широкомасштабными нападками на рериховцев и на учение "Живая Этика" через газеты, принадлежащие известным политическим группировкам, книги, журналы, эфир (недаром учился на профессионального контрпропагандиста), Кураев стал, бравируя именем Русской православной церкви, лично появляться в местах, где проводились мероприятия какой-либо рериховской организации и их срывать. Можно себе представить, что происходит, когда в каком-либо областном центре рериховцы проводят, например, учительскую конференцию, а предваряя ее открытие, к администрации города заявляется личной персоной действительно убедительный и пламенный агитатор – московский диакон Кураев, – в черной рясе, с крестом на шее и целой гроздью научных званий и должностей (служивший к тому же три года у самого Патриарха), и говорит ошарашенным чиновникам, что они идут против Церкви[208], так как пропагандируют сатанизм, а значит, идут против России, а уж тем более против наших детей (оказывают ли ему содействие в подобной деятельности депутаты Госдумы, мы можем только догадываться). Какой реакции провинциальных властей можно ожидать на подобный прессинг?

Но прессинг диакона интересен своей избирательностью. Целью является современная интеллигенция, которая во многом и определяет культурное здоровье нации. Кураев как-то процитировал Лосева, чтобы вполне выразить свое отношение к современной интеллигенции: "Этот эффективный субъективизм и психологизм, соединенный с формалистической строгостью дисциплины всегда были завлекательной приманкой для бестолковой, убогой по уму и по сердцу, воистину "беспризорной" русской интеллигенции. В те немногие минуты своего существования, когда она выдавливала из себя "религиозные чувства", она большею частью относилась к религии и христианству как к интересной сенсации"[209]. Правда, слова философа относились в первую очередь к интеллигенции времен революции, а Кураев, не глядя на реалии времени, легко перенес это на людей, воспитанных в советское время. Хотелось бы верить в радение Кураева, бывшего "научного атеиста", о вере Христовой. Но чем ближе знакомишься с его творчеством, тем становится заметнее, помимо удачно выбранного оселка для эксплуатации внимания публики, патологическая ненависть к новому духовному явлению, стремление ошельмовать то, чего сам боишься – движения вперед, эволюции. Есть здесь и утилитарный корпоративный интерес. Столь неравнодушное отношение к интеллигенции сегодня становится понятным, если познакомиться с мыслями Александра Щипкова, православного журналиста, давно изучающего положение религий в стране. На примере одного из регионов страны он так охарактеризовал роль интеллигенции в вопросах религии сегодня: данное "положение (в Поволжье)... типично для всей России. Эта ситуация характеризуется разрывом громадного большинства населения с традиционными формами религиозной жизни, слабым знакомством с существом религиозной веры, аморфным, эклектичным религиозным мировоззрением. Возвращение к религии происходит не в результате религиозной проповеди, но вследствие саморазвития светской культуры и идеологии. Средства массовой информации и деятели культуры играют в религиозном возрождении едва ли не более важную роль, чем представители духовенства. Эта общая для России ситуация проявила себя в Поволжье наиболее ярко – здесь председатели союзов художников, писателей или театральные режиссеры становятся апостолами новых религий"[210].

Поэтому борьба апологетов-ортодоксов за образование и за интеллигенцию становится вполне понятной. Так, особую ревность Кураева и К0 вызывает популярность учения "Живой Этики" у преподавателей. Интересно, чем объясняют оголтелые критики "Живой Этики" распространенность учения среди далеко не глупой, достаточно чуткой интеллигенции? На Востоке понятие Учитель – свято. Наши учителя – это люди, на которых перестройка отразилась наиболее заметными материальными лишениями. Может быть, поэтому они устремляются в духовную сферу, ища здесь поддержки, находя ответы на наболевшие вопросы, обретая смысл и цель существования. В этом-то и загвоздка, что, согласно цитате Кураева, "бестолковые, убогие по уму и по сердцу,
воистину "беспризорные" " учителя в столь трудное для них время тянутся к свету "Живой Этики", а не к проповедям "новых русских" диаконов.

Об этой борьбе за интеллигенцию и за учителей свидетельствует вышедшая в свет очередная низкосортная антисектантская брошюрка "Современные секты и неоязычество в России". Сама брошюра имеет, к примеру, заголовки, типа: "Христос и Кришна, свет и тьма" и выпущена, как написано на обложке "по заказу магазина Православное слово". В конце подборки антисектантских статей, завершающим рефреном мы встречаем статью диакона Андрея Кураева. В разделе брошюры, названном "Живая Этика, или Агни-Йога" (очевидно, данное учение является "современной сектой и неоязычеством"), читаем далекие от свежести традиционные штампы кураевской контрпропаганды:

"В настоящее время в России среди учителей и преподавателей вузов чрезвычайно распространилось увлечение Рерихами... Ореол "культурности" и "всеохватности", претензия на духовную высоту, а также глубину постижения древних религиозных традиций делает учение "Живой этики" чрезвычайно привлекательным для "духовно" настроенной интеллигенции"[211]

Именно так – "духовно" настроенная в кавычках.

Да, действительно, в центральных городах России, Украины и других странах регулярно проводятся педагогические конференции по преподаванию нравственных основ и духовного видения мира, основой которых является "Живая Этика". Ежегодно, как правило, в Москве, проводятся всероссийские конференции педагогов по "Живой Этике", куда съезжаются также множество гостей из бывших союзных республик. Выходят учебники и методические пособия по преподаванию "Живой Этики" и духовного видения мира для детей школьного и дошкольного возраста. Принципиально, эти основы ничем не противоречат церковному вероучению о христианских заповедях добра и блага. Но, в отличие от догматического богословия, в лучшем случае игнорирующего, а в худшем, презирающего природу и космос, здесь детям рассказывают, что мир прекрасен, что его невозможно не любить, и в отличие от мертвенной веры в атеизм, открывают детям глаза на то, что у человека есть душа, а весь мир, – и "внутренний" и космический, – одухотворены.

В другой статье этой же антисектантской брошюры, в упрек Блаватской и Рерихам пишется:

"Проповедь равенства (религий) есть продолжение проповеди "свободы, равенства, братства", уже усвоенной человечеством. Эта проповедь, в сущности, есть грубая проповедь новой откровенно антихристианской религии (т.е. религии, построенной на принципе относительности всякой религии) ".

Вот мы, наконец, и дошли до главного обвинения Рерихам – в вину им вменяется проповедь "свободы, равенства и братства". Между строк здесь протаскивается вполне известная теория о масонских истоках данного лозунга, благодаря которому удалось навязать миру так называемый "либерализм", за счет так называемой "свободы" развязать через печать травлю всех светлых сил; благодаря лозунгу "равенства" были протащены уравниловка, а "изгои" общества (евреи) получили легальное право за деньги скупать правительства и выпускать нужные им законы. Мы не будем обсуждать здесь подобную "теорию", но при чем здесь Блаватская и Рерихи? Неужели они лично виноваты в том, что произошло с миром и с Россией в первой четверти XX века? Кроме того, Блаватская вообще мало писала о подобных дефинициях. Мы не собираемся в нашей книге осуществлять подробный разбор творчества Рерихов и Учения "Живой Этики", но сразу можно заметить, что здесь если и говорится о свободе, то, как правило, в смысле "осознанной необходимости" и безусловной соподчиненности с какой-либо более высокой нравственной точкой отсчета (Иерархией). Равенство же здесь вообще никогда не трактовалось как игнорирование индивидуальных особенностей каждого человека. Мало того, для одаренных детей предлагалось создавать специализированнные, отдельные школы, а абсурдность решения важных государственных дел путем всенародного голосования высмеивалась как утопия и профанирование идеи справедливости и правильного устройства общества. Но вот то, что касается братства, то этому посвящена целая книга "Живой Этики". Именно данная идея, созвучная русской общинности и православной соборности, высоко почитается рериховцами. Вот уж действительно, позиция Рерихов по поводу Братства явно не укладывается в теорию элит, проповедуемую антимасонами в качестве доктрин "особости" нордических и прочих рас, противостоящих людям второго сорта. К чему же ближе Православие, к братству, или же к обособленности?

Школа, Дворкин и Россия

Принципы свободы, равенства и братства как абсолютные нравственные императивы, были провозглашены в эпоху Просвещения и Возрождения. На фоне мракобесия и преступлений Средневековья они, даже в своей абстрактной непригодности в реальных исторических условиях, позволили стать нравственной основой для установления Наполеоном в Европе законности и порядка. Если детей не учить на подобных и сходных нравственных императивах, то что же избрать другое? Каковы источники добра и света, которые так нужны нашим детям, чтобы они могли подняться во весь рост достоинства и великодушия человеческого не на своем узком огородике, а в многонациональном и многорелигиозном окружающем мире? Подняться над суетой и искушениями мира сего не в веригах и власяницах самобичеваний, а все-таки на крыльях, сверкающих чистотой и искренностью общечеловеческих заповедей, включая, в конце концов, и заповедь "свободы, равенства и братства"? За подписью директора школы-лицея #9 г. Новосибирска Филимонова Г.Ф. вышел приказ #7 от 20 февраля 1998 г., запрещающий проведение утвержденного ранее спецкурса "Основы миропонимания". В приказе говорится, что

"18.02.98 г. администрацией школы получен официальный отзыв директора центра культурологического и религиоведческого образования Н.Н.Поповой, в котором отмечается противоречие цели спецкурса, используемых педагогических технологий закону "Об образовании" – ст. 2, п.1, п.4; ст.14. п.2. Особо настораживала автора отзыва опасность создания информационного пространства, не способствующего интеграции и реализации мировоззренческого потенциала образовательных областей учебного плана школы. Введение таких понятий, как "Единство Всего Сущего", "Вечное (Непреходящее)", "Всеначальная Энергия" и др. не отвечают философскому базовому понятийному аппарату и скорее всего являются проявлением пантеизма, отражением неоязыческих систем, построенных на оккультном учении Блаватской и Рерихов".

В самом Отзыве Н.Н.Поповой добавляется, что перечисленные "Единство", "Вечное" и т.д. "не отвечает базовому философскому понятийному аппарату, и, следовательно, может быть понятно только группе, осваивающей данный курс и их учителю, что противоречит цели спецкурса. По типологии Дворкина А.Л., – обосновывает свой отрицательный отзыв Попова, – доктора философских наук, кандидата богословия[212], данный понятийный аппарат принадлежит современным "неоязыческим системам, построенным на оккультном учении Блаватской и Рерихов... Особо опасными для нарушения соматического и духовно-нравственного здоровья учащихся, особенно в младших классах, являются используемые педагогические технологии, осуществляющие контроль над сознанием, приемы медитации, что может вызвать эмоциональную нестабильность как группы, так и отдельной личности и противоречит закону "Об образовании" – ст.2, п.1, п.4." В повторном письме директору школы, Попова поясняет эти педагогические технологии: "Учитывая нестабильность, некритичность мышления подростка, тем более в современных социально-экономических условиях, автор апробирует модель братства-семьи, общающегося на своем, только ему понятном языке, в котором себе отводит роль гуру-учителя"; "Определение феноменов, мысли как энергии и др."; "Определение Любви как Служения кому или чему?".

Познакомим и мы нашего читателя с типологией Дворкина, которой сегодня надлежит пользоваться всем епархиям РПЦ: "...любая секта (а для Дворкина даже "Гербалайф" и последователи Порфирия Иванова с их натуропатией являются такими сектами, – авт.), вне зависимости от того, практикует она открытый сатанизм или нет, по существу является сатанинской..."[213] Пользуясь подобной "научной" классификацией "доктора философских наук", культуролог Н.П.Попова должна была бы сразу назвать рериховское учение с его следованием лозунгу французских просветителей о "свободе, равенстве и братстве" – сатанизмом. Тогда бы всё сразу встало на свои места. С одной стороны "сатанисты", проповедующие любовь, братство и свободу, а с другой – ревнители средневековой инквизиции, во главе с бывшим работником радио "Свобода". Любопытное получается противостояние!
Но наиболее интересно письмо в поддержку отзыва Н.Н.Поповой от профессора В.Я.Синенко (по совместительству научный руководитель в данной школе):

"Вопросы миропонимания очень сложны, и заниматься ими (тем более с учащимися!) должны профессионалы – современные философы, ученые-естественники, культурологи и т.д... Я показывал эту программу епископу Новосибирскому и Бердскому Сергию и магистру богословия, протоиерею Борису Пивоварову. Их весьма насторожили такие понятия как "Единство Всего Сущего", "Всеначальная энергия", "Закон Свободной воли" и т.д. По словам Бориса Пивоварова, это скорее всего проявление пантеизма, отражение неоязыческих систем... Важно и то, что это воспринимается детьми восторженно (и это правда, что можно подтвердить кипой родительских отзывов, а также отзывов уже закончивших школу учеников, – авт.), так как не требует волевых затрат на принятие знания (чтобы мы не говорили, а овладевать научными знаниями, развиваться на их основе очень тяжело... это громадный труд...)".
Обращения ученых за рецензией Церкви, при всем уважении к ней, в вопросе о мироустройстве и его преподавании школьникам, весьма занятно. С таким же успехом можно консультироваться у богословов в вопросах медицины, научной библеистики, астрономии, психологии, учении о происхождении видов и прочем. Общеизвестно, что Церковь приложила огромные усилия, чтобы не дать развиться названным наукам. Неужели что-то кардинально изменилось в ее отношении к бренному миру Земли и Вселенной?
Среди негативных отзывов наиболее интересной оказалась "Рецензия на программу спецкурса...", подписанная докторами философских наук Сабировым В.Ш. и Соиной О.С. От чего же оберегают "ревнители благочестия" неустоявшееся детское сознание, в то время, когда на экранах телевизоров царит культ насилия и неприкрытый секс, когда малыши просят своих мам: купи мне, пожалуйста, монстра, и пострашнее? С чем не согласны уважаемые представители философии – царицы знаний? Чем не подходит программа для малышей и старших школьников? Оказывается, автор спецкурса детям слишком просто постулирует сложнейшие категории. Философы поясняют:

"Эти и другие понятия (Всеначальная энергия и т.д., – авт.) просто постулируются, автор не утруждает себя обосновать эти понятия с философской и с научной позиции. В таком случае данная программа построена на мифологии и определенной идеологии, но не на основе многомерного научного знания".

Чтo же детям не понятно? Рецензенты поясняют:

"Претендуя на системность предлагаемого им миропонимания, автор упускает непостижимым образом весьма существенные компоненты любого мировоззрения: общество с его сложной структурой, культуру во всем ее многообразии и т.д. Провозглашая гуманные идеи (утверждение мира в себе, семье, в стране, на всей планете, сердечность и т.д.), автор не дает ни теоретических представлений, ни практических рекомендаций относительно реальных путей разрешения современных проблем, противоречий, зла в различных сферах общественной жизни. Более того, усвоение некоторых идей, которые провозглашает автор, способны сделать каждого человека просто безоружным перед проблемами современной жизни и, в таком случае, по существу программа утрачивает свои заявленные гуманные принципы... Спрашивается, о каких законах мироздания (с.3) говорит автор? По программе судить об этом невозможно. Можно только догадаться, что это законы кармы. В результате всего этого программа приобретает не только лукавый характер, но и отличается чрезвычайно абстрактным характером (странно, что дети на "абстракцию", которая обычно ими не переносится, так восторженно откликаются, – авт.). Эта абстрактность, в частности проявляется в том, что она совершенно не привязана к нашей культуре, к отечественным ценностям, к особенностям нашего менталитета и психологии. Она создана для всех времен и народов, и этот факт существенно подрывает ее научную достоверность и педагогическую целесообразность".

Что можно на это ответить? Зная всё то, что скрывается за айсбергом противодействия Учению, о чем мы еще будем подробно говорить во второй книге, можно только воскликнуть словами Яна Гуса: "O! sancta simplicitas!" (О! святая простота!) Великий подвижник произнес их, когда увидел старуху, подбрасывающую дрова в костер, на котором его сжигали.

Путь Рерихов никогда не являлся беспочвенным мечтательством и абстрактным космизмом. Основанием, от которого Рерихи шли к общечеловеческим ценностям и единству мироздания, была Россия. О сущности этого пути, в преддверии второй мировой войны и роли в ней русского народа, замечательно написала шанхайская газета "Слово" в 1937 г., выделив пророческие слова Н.К.Рериха:
"...если Достоевский предвидел, что России надлежит сказать миру новое слово, то сейчас, когда судьбы многих народов, и в первую очередь народов Европы, положены на весы, это новое слово пришел сказать миру современный гималайский мудрец в лице русского художника и мыслителя Н.К.Рериха языком своих гениальных творений кисти, пера и исследований вековой мудрости таинственного и зовущего Востока. Это новое слово, сказанное Рерихом миру, не есть отвлеченная философия, но есть мудрый совет жизни, выношенный им из тайн русской природы, русского сознания и русской всеобъемлющей любви к человечеству, о которой он в своей статье "По лицу земли" пишет, указывая на характерное свойство русского человека постоянного чаяния... "Есть, – пишет Н.К.Рерих, – какая-то благородная, самоутвержденная щедрость в этом всемирном деянии. Вовсе не хотим сказать, что, мол, какие мы русские; совсем другое хочется отметить как факт непреложный, исторический. В будущих летописях будет отмечено это русское всемирное даяние. Происходит оно, поистине, в планетарных пределах. И тут не может быть случайных, мелких делений. Вырастает соображение творческого блага, в котором каждый может и должен приобщиться в качестве неустанного трудника..."; "Мы не хотели знать возможностей своей земли и народа... Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит: все пройдет, потом хорошо будет. Пройдут испытания, всенародная, всетрудовая, крепкая делом Русь стряхнет пыль и труху. Сумеет напиться живой воды, наберется сил. Найдет клады подземные. Точно неотпитая чаша стоит Русь. Неотпитая чаша – полный целебный родник. Среди обычного луга – притаилась сказка..." Об этой сказке Рерих твердит миру" – пишет шанхайская газета[214].

Если же говорить о "безоружности перед проблемами современной жизни", о "рекомендациях относительно зла", об отсутствии которых сетовали уважаемые доктора-философы, то достаточно было бы перед составлением отрицательного отзыва ознакомиться с той самой книгой Клизовского "Основы миропонимания новой эпохи", в следовании которой обвиняли автора спецкурса, – все бы беспочвенные обвинения немедленно бы рассеялись, была бы добрая воля. По оглавлению книги находим раздел "О противлении злу" и читаем:

"Об этом знали все Великие Учителя человечества и в той или иной форме сообщали людям о необходимости борьбы с Тьмою, но никто из Них никогда не учил, что на зло человек должен отвечать злом. Если стать на подобную точку зрения и начать проводить ее в жизнь, то зло затопило бы мир... Мир существует добром и держится правдой, но не злом, и зло может быть побеждаемо исключительно добром, но не злом. Человек, который за зло платит злом, содействует Хаосу и сотрудничает с Тьмою... Затруднение, которое встречает западный мир в необходимости сочетать кажущиеся противоречивые требования – борьбы с Тьмою, которая распространяет зло, и воздействия за зло добром, приводит к появлению ложных учений о непротивлении злу и есть, в сущности, незнание закона кармы... Мы должны именно, как сказал Христос, "прощать врагам нашим", ибо иначе мы не выйдем из заколдованного круга кармы, и кто из нас может знать, что полученный нами удар не есть заслуженный обратный удар кармы? Возвращая же этот удар с местью в сердце обратно, мы тем самым не исчерпываем карму, но продолжаем ее и даже усиливаем в тяжком для нас направлении... Христос учит не противиться злому злом, ибо если человек на удар отвечает ударом, то он берет на себя выполнение того, что должен выполнить кармический закон, он осложняет свою карму и, платя злом за зло, сотрудничает с Тьмою. Христос не учит бежать от ударившего или остаться в том же положении, но обратить к ударившему другую щеку, то есть противопоставить его злобе незлобливость, его насилию – терпение и кротость, его ненависти – любовь. Таким образом, не непротивлению злу учил Христос, но противлению ему высшими духовными качествами.

<...> Противление злу есть необходимое условие эволюции, ибо раз в мире существует добро и зло, то непротивление злу есть содействие злу, есть усиление зла и уменьшение и ослабление добра... Есть много способов противиться злу; и конечно, отпор врагу, нанесенный без злобы в сердце, оккультно во сто крат мощнее... Но мы знаем, что Христос оказывал противление злу не только проявлением своей высшей духовной силы, но, когда было нужно, Он применял и силу физическую. Вспомним, что, выгоняя торгующих из храма, Он, как говорит Евангелие, "столы опрокинул, деньги рассыпал, торговцев выгнал" (см. Матф., 21:12) или, осуждая фарисеев за их лицемерие, не стеснялся в выражениях, называя их именами весьма непривлекательными. Ни один из Учителей человечества никогда не учил о непротивлении злу, ибо это не соответствует законам эволюции. Непротивление злу есть измышление темных сил, ибо выгодно лишь им. Великий мудрец Китая, законодатель Конфуций говорил: "За добро – добро, а за зло – по справедливости""[215]. Для полного понимания столь непростой темы[216] необходимо читать всю книгу Клизовского.

Но, может быть, противодействующих Учению Рерихов беспокоят другие слова Учения:

"...Конечно спасет ее (Родину) не партия, но именно Иван стотысячный. И этот Иван стотысячный потребует нового света, новой духовной пищи и догматов, оправданных разумом и логикой. Потому и ризы новых духовных наставников его должны стать действительно белоснежными, и они должны будут идти стопами истинных Подвижников Духа, но не отображать Великие Образы в кривом зеркале невежества и стяжательства" (18.06.35 г.)[217];

"Но Восток возрождается. Невозможно продвигаться и строить путем старой захватнической политики. Страх перед новым навеян недругами, боящимися расцвета нашей мощной страны. Но ярая справится со всеми врагами, ибо стремится к Общему Благу"; "Возрождение России есть возрождение всего мира. Гибель России есть гибель всего мира... Россия проходит великое испытание, и урок свой она выучит раньше многих других"[218] (17.12.35).

"Но вот что завещано всем. Любите Родину. Любите народ русский. Любите все народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит полюбить и все человечество. Чтобы полюбить Родину, надо познать ее. Пусть познание других стран лишь приведет к Родине, ко всем ее несказуемым сокровищам". "Утверждены явления чудесного нового мира. Ярый Иван Стотысячный приближается. Он знает, что ему доверен сад. Сору еще много, но пепел шлаков есть колыбель клинка. Можно знать все несовершенства, но хула на Ивана будет камнем на пути".

Глава 7

Фашизм и религия. Стиль или печать антихриста?

К концу каждого столетия среди населения поднимается волна апокалиптических ожиданий. Откровение от Иоанна Богослова, называемое иногда Апокалипсис, будоражит умы даже неверующих. Мистическое "число человеческое" 666 – число зверя-антихриста, завораживает даже своим графическим начертанием. В нашей книге мы уделили достаточно места суевериям. Коснемся вкратце и этой темы, чтобы отделить здоровое от фантазий.

Представление о воцарении антихриста на три с половиной дня (согласно Иоанну), что иногда трактуется как метафора трех с половиной лет (десятилетий и т.д.) является таким же, столпом традиционного христианства, как и представление о Сатане (который то ли так же всесилен, как сам Бог, что с ним ничего не могут поделать, то ли сам Бог столь добросердечен, что попускает Сатане измываться даже над безвинными младенцами). Согласно этой, доставшейся христианам в наследство от иудеев доктрины, приход антихриста означает конец христианства, потому что за кратковременным торжеством врага рода человеческого придет Мессия (для христиан – Христос), враг будет побежден, наступит царствие Божие и т.д.

Вместе с тем, переводчики Евангелий совершили маленькую неточность: речь в тексте велась не о "конце мира", а о "конце века", что собственно совсем не одно и то же. Геологические, а вместе с ними и климатические катаклизмы, испытываемые Землею периодически, что вполне известно современной науке, ожидают человечество и, согласно откровению (апокалипсис) Иоанна Богослова, за этим очередным катаклизмом, силу и продолжительность которых мы можем лишь предполагать, последует приход Нового Века. То, что в традиционном христианстве ждут в связи с этим "конца всего мира сего", "разделения людей, кого в рай, а кого в ад" – мы обсуждать не будем, – одному богу известно, как и когда все это будет и на что все это будет похоже. Однако, ожидание христианами Судного Дня, а не конца века, принципиально отличает отношение к реальной жизни апологетов "конца мира" от всех, кто с надеждой смотрит в будущее планеты и человечества. Последних, или ожидающих светлое будущее, церковные доктринеры нередко отождествляют со "слугами сатаны", а если таковые устремления еще и сопряжены с восточным мистицизмом, то таких в церкви именуют нью-эйджерами (хотя, как мы увидим далее, это некорректно и просто неверно).

Во "Введении в сектоведение" Дворкин, анализируя истоки современного оккультизма, пишет:

"Можно говорить о существовании единой оккультной религии, глубоко враждебной христианству. При внимательном рассмотрении всех движений и сект, о которых говорилось в нашем курсе[219], можно увидеть, что ожидание новой эры очень сильно в каждом из них... Если наблюдать за НЭ (New Age) снаружи, то все это производит впечатление винегретоподобного конгломерата разных идей, смешанных вместе без всякой системы. Но при более внимательном изучении этого движения вырисовывается поразительное единство всего, что там происходит, позволяющее ньюэйджерам легко отличать "своих" от "чужих".

[...] Итак, теософия, – продолжает Дворкин, – это предтеча сегодняшнего движения НЭ. Соединение западного оккультизма и восточных систем, достаточно примитивное, тоже является характерной чертой НЭ. Блаватская – один из столпов НЭ[220], его непререкаемый авторитет и учитель. У нас в России (и не только в России) это преломляется через "живую этику" и Агни-Йогу Рерихов, которая является дополнительным элементом НЭ.

[...] В литературе, посвященной НЭ, часто встречается информация о неком широком политическом заговоре ньюэйджеров для захвата власти в мировом масштабе... Неизвестно, насколько эти слухи истинны, но несомненно то, что движение НЭ очень широко распространено во всех слоях общества и сферах жизни. Для пропаганды своих идей ньюэйджеры активно используют структуры ООН и особенно ЮНЕСКО. О степени их влияния говорит тот факт, что 1991 г. был объявлен ЮНЕСКО годом Блаватской... Ньюэйджевским оккультизмом насквозь проникнуто все экологическое движение: вспомним такие ходовые термины, как "земной организм", "Мать-Земля", "экология духа" и т.д. Бoльшая часть экологических организаций – ньюэйджеровские, и их идеология основана на этом язычестве.

В Россию сознание НЭ проникло уже давно – с учением Рерихов ("Живая этика" и "Агни-йога")... Так что наша творческая интеллигенция оказалась готовой к тому потоку идей, который хлынул в нашу страну после падения железного занавеса, и учение Рерихов сразу стало давать ядовитые ростки.

[...] Итак, круг замкнулся. Вместо прежнего неудавшегося объединения интернационалистов всех стран начался процесс всемирного объединения националистов на общей для них почве оккультного ведического знания", – пишет маститый сектовед.[221]

В декабре 1994 г. было принято беспрецендентное для XX века и для Православия как такового знаменитое определение Архиерейского собора РПЦ "О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме". С принятием Собором РПЦ данного определения, как говорил классик, вместе с водой выплеснули и ребенка. В результате великолепно спланированной заинтересованными лицами акции, сманипулированной истерии через ангажированные средства массой информации, без внутрицерковного обсуждения было оглашено заявление ведущей Церкви страны, говорящее, по сути, об отказе следования с Россией в новое тысячелетие. Собором была провозглашена Анафема открытому перечню лиц и организаций, включая и будущие: "все вышеперечисленные секты и "новые религиозные движения" с христианством несовместимы. Люди, разделяющие учения этих сект и движений, а тем более способствующие их распространению, отлучили себя от Православной Церкви".
Если многие из названных определением организаций-сект действительно были открыто враждебны РПЦ, то кроме них оказались отлучены от Церкви и стремящиеся к добрым взаимоотношениям, а также вообще не субъекты правоотношений, а учения. Любые лица, разделяющие учения:

"…"астрологию", теософию Блаватской, "Учение живой этики", называемое также "Агни-йога", и другие, без точного перечисления (!) "различные направления учений "Новой эры", "Эры Водолея"" оказались в одночасье отлучены от Церкви (РПЦ)[222]. Для христианина этот акт равнозначен вечной гибели, что страшнее, чем уголовное наказание от земного суда. Так вот, данная "высшая мера наказания" имеет открытый (!) перечень субъектов ответственности, т.е. загодя обвинены не имеющие конкретного названия группы и индивиды в

"…"подрыве многовековых традиций и устоев народов", в "конфликте с общественными институтами", в "объявлении войны Церкви Христовой", в "лжепророчестве", в "нарушении единого для нас духовно-нравственного идеала", в "угрозе целостности национального самосознания и культурной идентичности"".

При этом не уточняется ни конкретная сущность, ни содержание весьма разнородных названных учений, к которым эти индивиды были или, главное, будут привлечены.

Теперь ученые, проводящие научные исследования в области медицины, физики, генетики, биологии, психологии, экологии, а также философы, религиоведы, антропологи, археологи и т.д., все те, кто работает на крайних рубежах науки и вплотную подошли к исследованию доселе "непознанных" тайн природы, или те, кто так или иначе затрагивает область, связанную с догматами религии, все они оказались в интересном положении. Все эти люди вынуждены обращаться к вышеназванным ("отлученным") учениям (из которых так называемые учения "Новой эры", "Эры Водолея" вообще не содержательные названия, а условные ориентиры за отсутствием наработанной терминологии, и трактуемые весьма широко). Но ведь всем известно, что учение Христа (в церковной интерпретации) вообще не предусматривало заниматься подобными сферами знания. Теперь ученые и исследователи рискуют в любой день узнать, что они "прокляты на муки вечные" как враги рода человеческого. С точки зрения теории права (хотя мы имеем здесь дело лишь с так называемым "каноническим" или "церковным правом"), такое неограниченное принятие круга субъектов ответственности по "высшей мере наказания" не выдерживает никакой критики.

Но мы оставим богословские и правовые аспекты данного беспрецедентного определения Собора. Важным отличием данного определения от обычного анафематствования, что составило, назовем это, "первую часть определения"[223], явилось то, что Архиерейский Собор вынес другое важнейшее решение (назовем это "второй частью"): отказ Церкви учитывать реалии времени, категорический отказ от преодоления барьера между наукой и религией, а по сути, между светским обществом и Церковью[224].

Будучи нормой канонического права, принятое "прещение" должно подкреплятся соответствующим механизмом обеспечения действия принятой определением нормы. В прошлые века этим механизмом выступала "Святая инквизиция". Сегодня же у Церкви эффективно работающего механизма нет. Кроме того, течению времени сопротивляться невозможно. В результате в самой Церкви огромное количество священников откровенно и открыто нарушают вторую часть определения Собора (см., например, Кураева "Оккультизм в Православии"), а иногда и первую (особенно в отношении дружественных контактов с кришнаитами)[225]. Выразим сожаление поспешности и заведомой ошибочности определения Собора.

В борьбе Кураева и Дворкина против новых духовных и религиозных движений отмечается одна отличительная черта, оба они всеми силами стремятся отгородиться от привхождения Востока: его культуры, философии, религии, и наоборот, на всех парусах устремляются на Запад, естественно при строгом соблюдении требования для церквей не покушаться на чужие канонические территории. Здесь, ко всему прочему, попутно дает себя знать органическая ненависть Кураева и Дворкина ко всему, что связано с существованием СССР в течение семидесяти лет. Те же Рерихи, живя за рубежом во времена сталинского СССР, воздерживались от критики Родины и продолжали всему миру твердить о великой русской культуре и великом русском народе (в их письмах Родину они исключительно называли Россией). Это-то им, в частности, и не могут простить подобные Кураеву фундаменталисты. Для них все, кто не был против СССР – те враги. Соответственно, кто был против СССР – друзья. Руководствуясь подобной логикой, сегодня доходят до абсурда, а правильнее сказать, до глумления – требуют воздвигнуть памятник генералу Власову, перешедшему в разгар войны к гитлеровцам, а пособников эсэсовцев призывают почитать как героев.

Говоря о тех, кто находит оправдание фашизму, нацизму и разделяют их современные лики, мы обнаружили замечательное явление: все подобные апологеты и сочувствующие поддерживают антирериховскую деятельность Кураева и Дворкина, и также как Кураев одинаково ненавидят рериховцев. Познакомимся также с теми, кто сегодня консультируется по вопросам Православия у Кураева и Дворкина. Например, Владимир Давиденко[226], депутат Госдумы от фракции ЛДПР (на ноябрь 1999 г. второе лицо, после Баркашова[227] в избирательном списке движения "Спас", он же председатель данного движения "Спас"), доктор медицинских наук, заместитель председателя Комитета Госдумы по охране здоровья. Им подписано предисловие под весьма характерным и созвучным пафосу антирериховцев названием "Образ врага" к книге Юрия Воробьевского "Стук в Золотые врата". Сама книга, написанная Юрием Воробьевским, посвящена поиску исторических корней и проявлений в настоящем мирового зла, и вообще, казалось бы, не касается непосредственно учения "Живой Этики". Однако, половина предисловия к книге включает, в отличии от содержания самой книги, залихватское охаивание Рерихов (иным словом бездоказательную тенденциозность трудно назвать). Далее мы увидим неслучайность созвучия на одной теме столь казалось бы далеких друг от друга персоналий, как Кураев и Воробьевский.

Познакомимся с некоторыми фактами.

Воробьевский в своей на первый взгляд антифашистской и антиоккультистской книге обильно ссылается на Ю.Головина, называя его "культурологом" (с.154) и на А.Дугина, как на своего товарища по архивным изысканиям.

Согласно аналитическим материалам политических центров, Александр Дугин[228] в прошлом – главный соратник Эдуарда Лимонова по деятельности в Национал-большевистской партии (НБА), равно как и в деле создания идеологической платформы современного анархизма. Дугин был участником кружка писателя Юрия Мамлеева[229], а после эмиграции Ю.Мамлеева входил в "Черный Орден SS" Евгения Головина[230] – первого русского "нового правого", которого Дугин считает своим учителем. "Черный орден SS" составляла группа поклонников нацистской эзотерики (включая неоязычество), главой которого был "рейхсфюрер" Евгений Головин (ныне постоянный автор выпускаемого Дугиным журнала "Элементы"). Как поведал в своей книге Воробьевский со слов, как он его называет, "конспиролога Дугина":

""Черный орден СС" во времена Гитлера мыслился как "наднациональный орден", который "должен был вобрать в себя всех жрецов и воинов континента для отпора атлантическим державам" и его "Хартию СС" подписал Гиммлер" – С.90, 275.

Осенью 1988 – в начале 1989 года Дугин был членом Центрального совета НПФ "Память" Дмитрия Васильева[231], куда вступил вместе с Г.Джемалем[232] по совету Головина. В сентябре 1993 года на 1-м канале "Останкино" с повторами на 4-м транслировался цикл передач "Тайны века" А.Дугина и Юрия Воробьевского. Основная идея передачи:

попытка представить возможность "доброкачественного" фашизма, незаслуженно скомпрометированного Гитлером, – фашизма, который "защищает права личности в незащищенных сферах, таких, как генетическая и репродуктивная безопасность нации".

В статье Юрия Богомолова "Сеанс черной магии с полным ее разоблачением" дана следующая оценка сериалу: ""Тайны века" – реклама газете "День", журналу "Элементы" и активно действующему в этих изданиях самому господину Дугину, старающемуся изо всех сил отбелить фашистскую идеологию, придать ей демонический шарм и интеллектуальный лоск".

Употребленное нами несколько раз пугающее слово "фашист" требует пояснений, потому что, строго говоря, фашизм Муссолини не тождественен фашизму Гитлера, а в сравнении с ними называть традиционалиста Рене Генона фашистом, было бы просто ошибкой. Вот что сам Дугин пишет об этом в работе "Фашисты приходят в полночь":

"Почему все боятся "фашизма" (как в России, так и в мире)? Почему именно это слово является самым общеупотребительным термином в политической, культурной и бытовой лексике, при том, что полноценного и осознанного политического или идеологического фашизма либо вообще не существует после 1945 года, либо он представляет собой крайне маргинальное явление, достойное не большего внимания со стороны публики, чем общества коллекционеров бабочек или собирателей марок?... Под "фашизмом" мы явно имеем в виду не конкретное политическое явление, а наш глубинный тайный секретный страх, который сближает и националиста, и либерала, и коммуниста, и демократа... Причем, этот "магический фашизм", преследующий наше бессознательное, настолько явно отличен от "фашизма" политического и конкретного, что, если нам представится случай побеседовать с конкретным неонацистом из маргинальных политических молодежных группировок, то у нас не останется иного чувства, кроме разочарования – "и это все?", "нет, это никакой не фашист!" В таком случае, чего мы боимся в действительности? Кто такой настоящий "фашист", и что такое настоящий "фашизм" не в исторической, но в психологической, даже в психиатрической перспективе?"[233]

Невзирая на тонкое поигрывание Дугиным вокруг данного мрачного феномена XX века (будто и не было кошмара Второй мировой), можно согласится с постановкой Дугиным проблемы: за ужасами гитлеровского фашизма по сути был упущен истинный характер фашизма. От себя мы могли бы добавить, что фашизм не становится вне гитлеровских экспериментов ни человечнее, ни достойнее. Можно сказать больше, что не будь гитлеровских эксцессов и Второй мировой войны, фашизм возможно сегодня вполне соседствовал бы с респектабельными партиями, выражая по сути логический финал того самого пути материально устремленной цивилизации, до которого докатилось в первую очередь западное общество. Несмотря на диаметральную разность наших позиций с Дугиным, его словам, как знатоку фашизма, в контексте нашего разговора о некоторых выразителях "новорусского" Православия и их попутчиках, стоит прислушаться. В упоминаемой выше работе Дугин пишет:

"Дело в том, что последовательный и предельно честный де Сад (тот самый автор садистско-полупорнографических романов, – авт.), пройдя весь путь по отрицанию ценностей традиционного общества – от отрицания церкви и монархии, до отрицания государства, морали и этики, столкнулся с важнейшей метафизической проблемой: кто именно будет являться субьектом свободы, завоеванной в результате последовательного и тотального уничтожения "старого" мира? Морис Бланшо в своей книге о Саде правильно замечает, что, как только какой-то герой де Сада перестает идти по пути все более страшных и разрушительных преступлений, он сам немедленно становится жертвой более последовательного "либерала"", и далее: "Если современное общество, шире, современное человечество страшно боится "фашиста", и если эта фигура соответствует определенному глубиннейшему пласту "коллективного бессознательного", то такой "фашист" обязательно появится. Конечно, не в форме политического движения, сходного с итальянским или немецким прецедентом... Новый "фашизм" возникнет по иной логике и на основании иных законов, так как он будет качественно другим"[234].

Вот так у Дугина (как, впрочем, и у Воробьевского) тонко переводятся акценты – с извращенности и маниакальности де Сада, на его "последовательность" и "предельную честность", с его отрицания всех устоев человечности на "важнейшую метафизическую проблему" о "субъекте свободы". Избавление же от пугающего "фашизма" (которое Дугин, ко всему прочему, берет в кавычки, мол, как несуществующий жупел), когда фашисты придут и, как пишет Дугин, "начнут свои пытки, и не остановятся до тех пор, пока не прочтут в наших глазах первые признаки понимания того, в какой реальности мы находимся, и что мы в ней должны были бы делать" (там же, с.195), – сам Дугин видит в низвержении всех либеральных основ современного общества, опостылевших национал-большивизму (как он называет себя и своих сторонников). Дугин пишет: "Как любил повторять великий Евгений Головин: "Тот, кто идет против дня, не должен бояться ночи". Нет ничего приятнее чувства, когда почва уходит у вас из под ног. Это первый опыт полета. Гадов это убьет. Ангелов закалит... Не молочная благостность, но черное страдание; не тихое успокоение, но терзающая, огненная драма расколотого бытия. Это – "путь вина". Он разрушителен, страшен, в нем царствует гнев и буйство... Этот путь чудовищно сложен, но только он истинен... Разве не говорили мы наивным оптимистам "правой руки" куда заведет их чрезмерное онтологическое доверие... Они нас не послушали... Теперь пусть пеняют на себя и читают книжки "нью эйдж" или пособия по маркетингу. Мы никого не простили; мы ничего не забыли... У нас очень долгая память, у нас очень длинные руки. У нас очень суровая традиция"[235]. Но тогда нам, прочтя подобные откровения, уже трудно понять – чем все это отличается от фашизма Гитлера и Муссолини?

Впрочем, тема фашизма и фашистов требует отдельного разговора. Нас же она заинтересовала лишь в связи с упоминанием нами выше имен Кураева и Дугина, людей совершенно разных, но имеющих в их взгляде на мир, и в частности на Православие, нечто общее. А именно? Есть такие характерные признаки, которые связаны друг с другом и питаются от одного корня. Интуитивно, эти общие черты, следуя за нашим повествованием, читатель мог заметить уже давно:

·  специфическое отношение к женщинам (унижение их и презрение к ним, несмотря на расшаркивание и реверансы в отдельных случаях[236];

·  специфическое отношение к теме секса, к теме перверсий;

·  обилие в лексиконе или в оперировании образами – грязи;

·  игнорирование исторического факта Второй мировой войны[237], как небывалого человеческого бедствия, поставившего планету на грань выживания и спасенной русским Иваном;

·  гнетущее чувство пессимизма и беспросветности наряду с завуалированным насмешничеством над светлым, простым и бесхитростным.

Но есть и главная черта, которая объединяет и Кураева, и Дугина, а вместе с ними и Дворкина. Это ярко выраженная концепция элитарности. У Кураева – это элитарность веродаяния (или как определила К.Мяло – "религиозная проекция теории элит", религия для "посвященных"[238] – вспомним его насмешки над "храмовыми уборщицами", богословами-"митрофорными академиками", над "анимизмом" прихожан ("мать-земля" и пр.). У Дворкина, как это мы покажем далее, – элитарность корпоративная (все духовные и религиозные организации и сообщества вне гос. церкви – секты, а все сектанты – от дьявола[239]. У Дугина – элитарность традиционалистов по отношению к профанам: "Истинная элита, которая сменит весь этот ирреальный балаган (современное общество и культуру, – авт.), должна произрасти из регионов смерти. Один современный поэт (Роман Неумоев)... назвал смерть "родиной"..."[240]

О характере данного элитаризма Дугина, рано или поздно становящегося похожим на другие доктрины элитаризма, особенно в их практическом претворении в жизнь, точно заметил Владимир Нестеров: "Так и у традиционалистов – конец времен, забвение Принципа (десакрализованного и профанированного массами, – авт.)... Вся разница в спасителях: если в первом случае (марксизме) – надежда на пролетариат, руководимый партией большевиков, то во втором случае – на элиту, которая "задаст массе определенное направление"... Конец времен необратим, но элита... могла бы... подготовить грядущую финальную трансформацию человечества... Ибо элита не вся погибнет в катаклизме Второго Пришествия, останутся лучшие для строительства нового. "Новое государство будет строго отделено от общества, экономики, культуры и собственно религии. Оно будет иметь сакральный имперский характер...", "Новая элита будет иметь однозначно воинскую ориентацию..." Не уверен, что все нации останутся в живых... Выводы ненавязчиво очевидны – в отношении простых людей, "пассивных обывателей, неспособных к идеальной мотивации трудовой деятельности... будут предприняты жесткие насильственные меры либо репрессивного, либо принудительного-трудового характера... Если кто-то из них не захочет добровольно трудиться на Новый Порядок, их заставят это делать насильственным путем". А ведь все начиналось с чистого знания, метафизики, с тихого французского мусульманина Рене Генона..."[241]

Поскольку всех троих, в том, что касается Живой Этики (Рерихам) объединяет общее негативное отношение: ненависть (Кураев), неприязнь (Дворкин), презрение (Дугин), – то сравним позицию Учения по вопросу элитарности. Само слово "элита" и "элитарность" Учение вообще не содержит. Признавая важность индивидуальных усилий по совершенствованию (никто другой за вас эту работу не сделает), показывая огромную разницу в достигнутых уровнях такого совершенствования между высочайшими адептами и неутруждающимися обывателями, Живая Этика (Агни Йога) вместе с тем в книге "Сердце" утверждает:

"Много оккультных книг, но большинство из них не может быть полезно сейчас. Причина главная в том, что они всюду предпосылают лишь каких-то особо избранных. Но Наше Учение имеет в виду всех, всех, всех! Лишь эти зовы ко всем могут заменить отвлеченную этику Учением Жизни" (155).
"...Разве не странно, что то же стекло созвучит или стеклу, или металлу, или дереву – самым разнородным телам. Такое созвучие еще раз напоминает о разнообразии соотношений сочетаний. Явление этого примера полезно для человеческих предводителей. Разве наибольший вред не наносится однообразием, так проникающим во все слои человеческие! Закон одинаков, но вибрации его различны, как разнообразно Мироздание. Познавшие этот закон многообразия не могут отнестись ко всему человечеству, как к груде однородных камней, которые тоже созвучат на разные вибрации. Должно радоваться этому многообразию, ибо именно оно дает путь к утончению. Что станет с сердцем человеческим, если будет звучать лишь на одну ноту! Так пусть помнят все водители о многообразии и разнообразии" (175);

"...Но дух не знает ни великанов, ни карликов, он знает устремление к совершенствованию, в котором звенят все колокола Космоса..." (224);

Мы не будем ничего говорить о западном марксизме, – был ли он уготован элите. Но для русской революции, для самого ее духа, предполагающего искреннюю включенность в исторический поток громадного числа участников, теория элит заведомо неприемлема. Понятие "русский" никогда не основывалось на смысле "заговорщический", "узко-групповой", "элитарный". С точностью до наоборот – само национальное явление Руси, и как производного от него – "русских", – охватывает союз и кровнородственные связи всех народов, проживавших на этой территории. Не вдаваясь в физиологическое и метафизическое значение феномена "крови" для этноса, можно в применении к вопросу о русских сказать, что здесь гораздо важнее понятие "земля русская" (имя, которым именовался в древних сказаниях народ русский), нежели национальная родословная. Ставший аксиоматическим в мировой литературе образ "широты души русской" говорит сам за себя. Есть ли здесь место духу эгоистической элитарности и теории элит? Именно в уходе от народного и русского видел о. Георгий Флоровский одну из главных причин гибели, как он ее называл, "петербургской России":
"Здесь именно лежит последняя причина глубинной ненациональности петербургского периода, его бездушности. Отвернувшись от духа народного, петербургские верхи не смогли одухотворить себя чужеземными началами, – и получилось зрелище двуединого народа, состоящего из напряженно ищущей массы, лишенной и руководства, и возможности духовно подняться, и из "кучи физических лиц", живущих в изолированном мире отвлеченных идей. Такая база непригодна для тяжелого здания, – и Империя Российская рухнула. Не обинуясь можно сказать, что рухнула петербургская Россия, кончился петербургский период"[242].

Но широта народа русского, его хлебосольство, покровительство малым, и если хотите – жертвенность, доказанные историей неоднократно, никогда не становились в народном самосознании тем некрасивым явлением, а скорее жупелом (народного явления – то и не было), называемым "великорусский шовинизм". Как раз наоборот, данный шовинизм был близок не народу, а некой самозванной элите, наделившей себя правом "охранять" русский народ и толкать его в те узкие рамки, в которых никогда не умещалась и к которым никогда не лежала душа земли русской. Настоящий патриотизм русских с легкостью преодолевал как подобные искусственные границы (теория баланса между сильными народами), так и навязываемые идеи "сверх нации". В этой способности русских (русских, прежде всего, не по крови, а – по духу) к безграничности заключен тот самый космизм, столь неприемлемый для кураевых. Именно в этом смысл русского Православия, вовсе не противоречащий Вселенскому Православию и Вселенской Церкви, точно также как отдельная искра несет природу всего пламени и в любой момент готова стать самим пламенем. Именно в таком смысле мы могли бы понимать слова о. Георгия Флоровского, сказанные относительно Православия и русских:
"Православие есть нечто большее, чем только "вероисповедание" ", – оно есть целостный жизненный идеал, сложная совокупность оценок и целей; и хотя в жизнь народом оно претворялось и претворяется весьма несовершенно, в той или иной мере печать его лежит на всех народных созданиях. И чтобы стать "русским", действительно необходимо "быть православным"".[243]

Но много ли в таком Православии, сохранившем жемчужину веры Христовой, и в духе русском, хранящем лучшие человеческие чаяния, – места для элитарности?

Однако, вернемся к трудам Воробьевского, которые после вышеприведенного комментария нам будет проще понять. В следующей книге "Путь в Апокалипсис: Точка Омега" (1999 г.), Ю.Воробьевский остался верен своим предпочтениям. Здесь приводятся духовные наставления и мысли некоего современного православного старца (отца Стефана, сербского партизана-монархиста времен Второй мировой): "В России православный царь был, он молился. Во время сражений многие видели, как ангелы забирали души погибших христиан на Небо. Во время Второй мiровой войны, когда воевали безбожники, подобного не было" (с.289).

Сам Дугин, на которого часто ссылается Воробьевский, специфически сочувственно относился к Алистеру Кроули, известному сатанисту XX века.

Какое-то время диакона Кураева публиковали в "Лимонке" Дугина и Лимонова, пока с диаконом "не разошлись во мнениях". Самого Воробьевского, которого Кураев обильно цитирует в целях облития грязью всех тибетских буддистов, диакон называет "современный исследователь нацизма" (Сатанизм для интеллигенции. Т.1. С.296). Интересно, что, обвиняя Блаватскую в том, что ее произведения читывали некоторые нацисты, и что нацизм был насквозь оккультен, о чем Кураев, в частности узнал у Воробьевского, Кураев ни словом не обмолвился о прозрачных намеках Воробьевского на его собственный идеал развития России (очень близкий к Дугинскому). Приведенные связи между депутатом от ЛДПР Давиденко, писателем Воробьевским, Дугиным и консультирующим депутатов от ЛДПР дьяконом Кураевым – весьма занимательны, несмотря на то, что они за время с начала 90-х годов претерпели свои взлеты и падения. Неуловимые надсознательные связи между названными известными лицами обращают наше внимание в тот момент, когда Кураев начинает спекулировать темой сатанизма. Во всяком случае, у Дугина мы находим парадоксальное сочетание восхваления русского православия с тонкой апологетикой идей сатанизма и черного оккультизма ("пути левой руки"), на фоне малоприметного очернения ветвей восточных религий "пути правой руки", одинаково и по таким же мотивам отрицаемых Кураевым. Воробьевский же написал книгу целиком в идеологическом контексте философии и мистики Дугина и антиоккультизма и реакционно-церковного фундаментализма Кураева (у Дугина, например, позаимствованы целые страницы). Любопытно, что отпечатана книга Воробьевского в типографии Патриаршего издательско-полиграфического центра г.Сергиев Посад, а для ее покупок читатели адресуются к телефонам "Храма Нечаянная Радость" и издательства "Православной энциклопедии "Московский книжник"", а также к прилавку "православной книжной лавки на выходе из метро "Третьяковская""[244]. Это уже не литература, и это – не религия. Это – политика, за которой, как и за любой политикой, стоят определенные люди, объединяемые сходными идеологическими воззрениями и характерными интересами, которые стремятся эти интересы реализовать в жизнь.

При описании тайных орденов и оккультных практик Воробьевским проведена филигранно тонкая селекция и обливание грязью тех имен и доктрин тайных обществ, которые как раз и противостояли "черным" человеконенавистническим организациям (например, автор называет национальную героиню Франции, ее освободительницу – Жанну д'Арк "ведьмой" – С.121), и далее пишет: "Инквизиция видела в подобных людях ведьм и колдунов. Их тысячами сжигали на кострах. Не призываю к возрождению такой практики. Но то, что во времена "мрачного средневековья" общество понимало и по мере сил контролировало жуткие инфернальные энергии, о которых современный человек не имеет ни малейшего представления, – это факт" – С.144. А еще ранее автор пишет: "В отличие от наших "просвещенных" времен, когда откровенный сатанизм безнаказанно угрожает человечеству, в "мрачном" Средневековье существовала сила, стремившаяся не допустить утраты духовных ориентиров. Святая инквизиция! Ее костры порой весьма своевременно напоминали легкомысленному человеку об адском пламени!" И тут же приводится, видимо, положительный пример оккультиста Гитлера: "Кстати, режим Гитлера "изгонял бесов"" из социальной сферы не менее радикально. Среди первых за колючую проволоку отправились... и всевозможные "маги"" – С.145.

В следующей, продолжающей "сатаноборческую" тематику, книге Воробьевского "Путь в Апокалипсис: Точка Омега" (отпечатано в той же типографии Патриаршего издательско-полиграфического центра), автор более откровенен. Воробьевский делает такую литературную зарисовку:

"...Булла папы Иннокентия VIII читается не спеша: "... Буде же кто дерзко осмелится причинить им (инквизиторам) помехи и вред, то пусть знает, что он навлечет на себя гнев Всемогущего Бога и апостолов Петра и Павла... ". Один из монахов... роняет: "...Поскольку враг бесплоден по природе своей, он пользуется похищенным семенем. Его он переносит стремительно. Так, что оно не успевает остыть. Ребенок же, зачатый в блуде (с инкубами и с уккубами, – авт.) в присутствии дьявола, – желанный для него кандидат в преисподнюю..." Потрескивает горящая свеча. Скрипит перо. Пишется трактат, который вскоре станет знаменитым. "Молот ведьм""[245].

Воробьевскому не хватает лишь открыто сказать, что детей инквизиция сжигала, дабы пресечь дьявольскую поросль и убыстрить еще несмышленым "кандидатам" переход в преисподнюю. Вроде – туда им и дорога.

В разряд вредителей человечества нашего времени или их пособников у Воробьевского вошли: В.И.Вернадский, с его "ноосферой", руководитель космических разработок В.П.Глушко, "ересиархи" русского Православия протоиерей С.Булгаков и о.П.Флоренский, патриарх Константинопольский Варфоломей, академик А.М.Бутлеров, В.М.Бехтерев, А.Л.Чижевский, Б.Б.Кажинский, участник разработок теории торсионных полей академик Е.А.Акимов. Зато в друзьях: А.Дугин, Е.Головин, А.Кураев, орден доминиканцев, из которого родилась инквизиция.

Автор выразил сочувствие символике неофашистов и средневековой инквизиции. Воробьевский пишет:

"И вот уже в Московскую Думу... вносится проект закона "Об установлении административной ответственности за изготовление, распространение и демонстрацию нацистской символики на территории г.Москвы"! Главный удар, естественно, наносится по свастике. Но "свастика" – это один из видов креста, любая форма которого почитается Православной Церковью... Этому не стоит удивляться. Ведь Христианство, стержневое понятие которого – "преображение" – изменило внутренний смысл, преобразило многие древние символы. В том числе "свастику" – знак солнца... Нет атакован сам сакральный знак! Так что же, убрать его с православных древностей?"[246]

Прячась за символизмом "свастики" (действительно древнейший сакральный знак, пришедший из Индии, и встречаемый в том числе на некоторых православных святынях), Воробьевский делает вид, что не знает, против каких организаций и каких молодчиков на самом деле готовился законопроект (на сегодня уже принятый). Запретительные нормы преследуют вовсе не сам сакральный знак (в научных и культурологических произведениях, не связанных с пропагандой нацизма, ссылки и показ "свастики" не запрещены), а его вызывающую публичную демонстрацию в контексте нацистской идеологии и в качестве символа современного неонацизма. Материал книги Воробьевского и программные документы отдельных "Орденов", положительно освещенные, как раз и выдают явное сочувствие Воробьевского подобным околофашистским силам. Неуловимость подмены и мимикрии пассажей Воробьевского – вроде бы "против" фашизма и его оккультных черномагических программ ("Аненэрбе",[247] "Черный орден СС"[248] и пр.), – при одновременном апеллировании к авторитету Дугина и Головина, как независимых экспертов, рассчитаны на легковеров и наивных. Тот же интернетовский раздел Дугина название "Аненэрбе", как и многие иные знаки и символы оккультного Третьего Рейха, использует в качестве формирования "лица журнала"[249]. Головин же, как мы отмечали ранее, был главою (может, и "есть") организованного в России "Черного ордена SS", куда входил (входит?) и Дугин.
Есть и вполне традиционные неофашистские размышления Воробьевского: "Исследователь И.Горшков считает, что положительно заряженная свастика предназначалась для воздействия на сознание "своих", левосторонняя же была призвана угрожать врагам" – С.67.

Книга изобилует действительно редкими материалами, со знанием дела и чуть ли не со смакованием описывает самые мрачные и отвратительные ритуалы.

В предисловии к книге Воробьевского легко узнается аргументация неутомимого диакона. Читаем в предисловие Давиденко о главном враге для России – рериховцах: "Это "миролюбивое" учение декларирует: (и далее В.Давиденко приводит совершенно в не измененном виде цитату по книге Кураева "Оккультизм для интеллигенции"[250]:

"Народы безграмотны и покрыты вонью и мерзкими насекомыми. Который же из их ветхих предрассудков оплакивать? Весь сундук с насекомыми надо сжечь!" (Община, 141). Когда знаешь эти рассуждения о "вонючих" народах, – возмущается далее Кураев, а вместе с ним Давиденко и Воробьевский, – как-то по особенному воспринимаешь призыв...: "Давайте ориентироваться на рериховский эталон служения народам России и Индии" (Выступление в парламенте Индии)". (Ю.Воробьевский. Путь к Апокалипсису: Стук в Золотые врата. М., 1998. С.5)

Пафос и негодование депутата Госдумы (и одновременно близкого сподвижника Баркашова), доверившегося лживому цитатничеству диакона вполне понятен. Однако, имея представление о насыщенности "Живой Этики" идеями культуры и гуманизма, что многократно подчеркивалось не только руководителями нашей страны и Индии, но и видными государственными деятелями, известными представителями культуры и науки других стран, можно только дивиться душку расизма, которым веет от приведенной депутатом с подачи Кураева "цитаты". Открываем первоисточник и читаем (слова, оставленные Кураевым, выделены шрифтом):

"Когда говорят: "Это язык моего отца", – спросите: "Целы ли стоптанные сапоги вашего отца?" Каждая наука нуждается в новых формулах. Также периоды жизни несут новые выражения. Каждому новому выражению нужно радоваться. Нет хуже объятия трупа! Без того вы привязаны ко множеству умерших предметов. Вынос каждой мертвой буквы сопровождается причитаниями, точно не существует огромного значения поступательных дел! Некоторые народы неграмотны (у К. – безграмотны) и покрыты вонью и мерзкими насекомыми. Который же из этих ветхих предрассудков оплакивать? Весь сундук насекомых надо сжечь! Не будет разрушения, но обновление! Ищите обновление во всей жизни!" (Община, 141).

Упущен-то всего лишь смысл контекста (говорившего о ветхом сознании и необходимости развития, о приоритете духа над буквой), одно слово "некоторые" (без которого по смыслу получилось "всякие"), да заменена приставка "не" на "без"(окончательно придавшая тон агрессивно-чванливого расизма в отличие от сочувственного указания оригинала на издержки прошлого). И это-то в аргументации, как его величают "выдающегося православного богослова современности", кандидата философских наук, профессора богословского университета и т.д. и т.п., искушенного в бесконечных цитатах и буквоедстве – Кураева? Умышленной подтасовкой текста диакон попытался убить сразу двух зайцев: противопоставить фундаментализм и консерватизм идее развития, против которой он всеми силами борется (смотри выше его высказывание о "консерватизме молодых" в Церкви, к которым он причисляет и себя), а также попутно запустить в общественное сознание очередной тиражируемый клеветнический штамп об антигуманности (подразумевай, "сатанизме") рериховцев, который с удовольствием будет подхвачен недоброжелателями.

Как же сам Кураев относится к фактам фальсификации и подтасовки? Психологи бы сказали, что подсознательное отношение к данному вопросу у диакона целиком сказалось в подборе им отрывка текста, над которым он совершил насилие. Как говорит пословица: "На воре шапка горит". Вот как это получилось у Кураева, своею подтасовкой раскрывшего подлинную, глубоко сокрытую мотивацию: "Сделать "из каждого гражданина" доносчика и цензора – это предложение Живой Этики..."; "У рериховского "Министерства правды" работы будет достаточно, и причем работы оперативной"[251].

Это выдуманное утверждение Кураева подтверждается приводимой им в усеченном виде цитате, причем подобное усечение лукаво осуществляется без указания наличия пропусков (хотя бы трехточиями), что диаметрально переиначивает смысл фразы. На самом деле, в шлоке "Живой Этики" прямо обвиняются подобные диаконовской подделки, недопустимые в идеале будущего человеческого общества (слова, оставленные Кураевым, выделены):

"Часто вы говорите о несовершенстве существующих книг. Скажу больше – ошибки в книгах равны тяжкому преступлению. Ложь в книгах должна быть преследуема как вид тяжкой клеветы. Ложь оратора преследуется по числу слушателей. Ложь писателя – по числу отпечатков книги. Занимать ложью место народных книгохранилищ – тяжкое преступление. Нужно почуять истинное намерение писателя, чтоб оценить качество его ошибок. Невежество будет худшим основанием. Страх и подлость займут ближайшее место. Все эти особенности непозволительны в общине. Устранение их нужно осуществить в новом строительстве. Запретительные меры, как всегда, непригодны. Но открытая ошибка должна быть удалена из книги. Необходимость изъятия и перепечатка книги образумят писателя. Каждый гражданин имеет право доказать ошибку. Конечно, нельзя препятствовать новым взглядам и построениям, но неверные данные не должны вводить в заблуждение, потому что знание есть панцирь общины, и защита знания ложиться на всех членов.

Не позже года должны быть проверены книги, иначе число жертв будет велико. Особенно надо беречь книгу, когда достоинство ее потрясено. На полках книгохранилищ целые гнойники лжи. Было бы недопустимо сохранять этих паразитов. Можно бы сказать – переспите на плохой постели, но невозможно предложить прочесть лживую книгу.

Зачем обращать лучший угол очага во лживого шута! Именно книги засоряют сознание детей. Дoлжно отметить вопрос книги!" (Община, 94).

Туго бы пришлось в таком обществе жить кураевым. В рериховской печати приводится огромное количество примеров подтасовок и переиначиваний текстов Кураевым, на что мы более время тратить не будем.

После таких примеров, можно себе представить, как доброхоты-кураевы могли бы отредактировать, дай им волю, неугодные места Священных Писаний. Сегодня Кураев преподает в МГУ. Завидна участь студентов, окормляемых блюдами а la-Андре'я. Завидна и участь депутатов, пользующихся при разработке политики консультациями столь "безупречного", "чистого" на руку (язык) эксперта. И уж совсем изумительно будущее страны и Госдумы, создающей законы о религии, биоэтики, образовании и пр. по рекомендациям кураевых[252].

Богемность, элитарность, переходящие рано или поздно в чувство исключительности. Откуда они? Облагодетельствованные страной чиновники 50-х, 60-х годов дали начало тем самым юнцам, которые стали основой неизвестного до сих пор в России явления – богемных детей парт-гос элиты. Именно они стали той питательной средой, где расцвели наркомания, фарцовка, культ стиляг. Из этой богемной среды выросли все те, кто ненавидел ту самую Родину и народ, которые, собственно и обеспечивали материальное благополучие объевшихся юнцов. Но зато многие из них с замиранием сердца глядели в сторону Запада, и стали теми проводниками идей Запада о стопроцентном интегрировании России в "культурно-экономический" ареал "цивилизованных" стран.

Самое удивительное, что диакон Кураев, на пару работающий с господином Дворкиным, оказывается в почете у национал-патриотов. Помилуйте, от кого вместе с этими господами можно защищать Россию? Уж не от российского ли народа, науки и культуры, которые оказались не в ограде виртуального псевдоправославия диакона? Ведь диакон Кураев со своей новорусской риторикой, которую он выдает за Православие, достаточно популярен в определенных кругах, где он отождествляется с гласом самой Церкви. Например, Константин Кинчев в статье "Мы – православные!", опубликованной в радикальной газете "Завтра" (июнь-июль 1999 г.), заявляет: "Что такое "симфония властей"? Это когда власть светская, точнее государственная, на все жесткие и волевые решения получает благословение от власти духовной, то бишь, от Патриарха. И власти должны жить в этом, как говорится, "фашизме" – т.е. в сжатом кулаке. И ни одного лихоимного и непопулярного для народа решения не должно быть принято без благословения духовной власти. Она, в свою очередь, ответственна гораздо больше, чем власть светская. К несчастью, это забыто, этого нет... Сейчас для меня автор номер один – диакон Андрей Кураев. Он обладает бесспорным литературным даром, его читать очень легко и интересно. И мне, как человеку путанному, голову просветляет очень хорошо, позиции для меня неясные растолковывает. К нему прислушиваюсь и люблю читать"[253]. А нам становится действительно не по себе, когда люди, у которых в голове "путано", но зато имеется сила в мышцах, просветляют свои головы проповедями диакона, профессионального фальсификатора.

Вместе с тем, Кураев продолжает вершить свое дело, правда, как человек трезвый, он беспокоится за свою не вполне законную деятельность. Выворачивая наизнанку и доводя до абсурда смысл принятых в конституции и международном праве норм, он в работе "О нашем поражении" высказывает озабоченность за проповедываемую им религиозную исключительность:

"Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников "расовой, религиозной, национальной исключительности"? Поскольку "фашизмом" названа проповедь "национального и религиозного превосходства", где гарантия, что священник, в Неделю Торжества Православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество, – не будет привлечен к ответственности за "пропаганду фашизма"? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения "силы кундалини" – арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте"[254].

Диакон в другом месте пишет:

"Но так уж сложилось, что в моей жизни появилась одна линия, которая будет сопутствовать мне, очевидно, уж всегда. Это – противостояние оккультной (прежде всего – рериховской) экспансии в обществе, в культуре, в сфере образования. В церковной Москве нет, наверное, человека, который не знал бы, что полемика с рериховцами – моя постоянная тема. Учитывая же, что с церковной стороны я веду ее, по сути, один, рериховцы постоянно заявляют: "Мы – христиане, мы члены Православной Церкви, и конфликт у нас не с Церковью, а только с этим фанатично-невежественным дьяконом...""[255].

В голове диакона действительно никак не укладывается, что его деятельность давно вышла за рамки закона[256]. Так бывает с любым хроническим нарушителем, который свою безнаказанность ошибочно принимает за критерий правомерности. Или может у диакона свои собственные законы?

Глава 8
Резидент в ограде Церкви

Народная поговорка гласит: как с гуся вода, или – "святая" простота, хуже воровства, или совсем резко – наплюй в глаза, божья роса. О феномене Кураева, его беспардонности, циничности, лживости кто только не писал. Пишут академики, священники, православные публицисты, деятели науки и культуры. Как признается сам источник и носитель "новой" нравственности диакон Кураев:
"Сколько уж было статей, в которых выражалось возмущение тем, что "низший церковный чин" действует вопреки экуменической и терпимой политике высшего церковного руководства и самовольно объявляет крестовый поход против Культуры. Сколько такого рода писем-доносов приходило в Патриархию: "Вы, Ваше Святейшество, известны своей широкой и веротерпимой позицией: в то время как диакон Андрей Кураев…""[257].

Можно даже не тратить силы на взывания к рассудку, к совести эрудированного диакона. В своих сочинениях он обильно цитирует направленную на него критику, часто даже не утруждаясь ее опровержением. В политике появилось такое наименование, как "тефлоновый президент". Это человек, политическому имиджу которого не мешает грязь, то есть вроде как не прилипает. Оригинальность метода Кураева, в отличии от помалкивающих "тефлоновых президентов", заключается в том, что диакон носится со своей грязью как с флагом, озвучивая все плохое, что о нем говорят при любом удобном случае. За всю историю Церкви не было еще подобного примера, чтобы так долго и безнаказанно "низший церковный чин" мог оплевывать известных деятелей культуры, науки, провоцируя противостояние Патриархии с культурой и наукой, восстанавливать против Православия своею хулою не только многие новые религии и новые духовные движения, но даже традиционные религии, исповедываемые тысячелетия и утвердившиеся среди многих народов и на огромных пространствах. Это же своего рода "ноу-хау" в православной традиции, чтобы открыто, через печать и средства массовой информации, церковный служащий приучал общество не замечать пошлость, к тому, что безнравственность – это норма церковного служащего. Прямо знамение времен апокалипсиса – общество, лояльно относящееся к служителю господствующей церкви, бравирующему отсутствием морали и благочинности.

Могло ли подобное свободно совершаться в стенах церкви, где дисциплина, как в армии? Даже в бытность КПСС, за доносительский опус "Против антиисторизма", после возмущения писательской общественности, А.Н.Яковлев был отправлен в Канаду, сопровождаемый словами Брежнева: "Этот долбак хочет поссорить меня с прослойкой" (то есть с интеллигенцией)[258]. Однако который год одержимый полемист вершит свое грязное дело. На поток поставлено книгоиздание и распространение его трудов, многочисленные статьи, интервью в газетах и журналах. Большинство книг издано по благословению какого-либо высокого священноначальника (всякий раз разными), а на многих из них мы с удивлением видим благословение самого Патриарха Алексия II. Что, собственно, происходит? С современной православной публицистикой вообще не густо. Почему же такая однобокая избирательность? О таланте Кураева говорить бы не хотелось, потому что говорят о том, что eсть, а не о том, чего нeт[259]. Кураев как был воспитанным в духе мертвой атеистической пропаганды, таким и остался. Мы так и не услышали христианских ответов на острые вопросы времени. Всё, увы, задавлено полемикой. Сегодня его опусы покупают для того, чтобы познакомиться с последним московским раскладом сил на идеолого-религиозном олимпе, да посмотреть, кому он и как еще наподдал или выпустил на волю очередную пошлость.

Объяснением его раскрученного всеприсутствия может быть только поддержка его определенными силами, связанных как с политикой, так и с некоторыми течениями в Церкви, и заинтересованными в специфической направленности его апологетики.

Но чтобы иметь полное представление о диаконе Кураеве, раз уж его идеям и деятельности мы уделили столько времени, познакомимся с ним лично.

ЧАСТЬ ІІІ

Истоки


Глава 1
Лестница диакона

...Белый шар под потолком сиял до того, что резало глаза. В белом сиянии стоял жрец и сквозь зубы напевал про священные берега Нила. Только по смутному запаху можно было узнать, что это Филипп Филиппович. Подстриженная его седина скрывалась под белым колпаком, напоминающим патриаршую скуфейку. Жрец был весь в белом, а поверх белого, как епитрахиль, был надет резиновый узкий фартук. Руки – в черных перчатках...

Тут шевельнулся жрец. Он выпрямился, глянул на собачью голову и сказал:

– Ну, господи благослови. Нож.

М.Булгаков. Собачье сердце

В Румынии, после прижившегося нового курса в СССР, над режимом Чаушеску сгущались тучи. В последний год своего правления диктатор прибег к опыту пиночетовского террора. Тюрьмы и психбольницы были переполнены сомневающимися и неугодными. В обстановке агонизирующего режима Чаушеску советский подданный, бывший выпускник факультета "научного атеизма", учащийся Бухарестской Академии богословского института Андрей Вячеславович Кураев был рукоположен[260]. Отчего же у бывшего "научного атеиста" произошел подобный, на 180 градусов разворот? Веяние времени? Господни пути неисповедимы.

После окончания войны, с расширением "географии" социализма, дружеское лицо СССР на международной арене по решению Сталина стало активно представлять духовенство РПЦ. Оно же и противостояло усиливающемуся в мире политическому влиянию Ватикана[261]. Немаловажен был и "исламский фактор" и необходимость нового "имиджа" страны. "По словам, сказанным тогда одним достойным старым сотрудником издательского отдела Патриархии – "Власть терпит Церковь только как придаток к Отделу внешних церковных сношений""[262]. Когда Рейган сделался президентом США и провозгласил СССР "империей зла", сократив до минимума визиты советских граждан в США, для наших религиозных деятелей было сделано исключение. "Мне известны случаи, – пишет очевидец, – когда высокие функционеры из ЦК КПСС были вынуждены посещать США в составе делегаций от религиозных организаций"[263].

Несмотря на варварское отношение ЦК КПСС к Церкви, к началу войны в стране действовало по подсчетам М.В.Шкаровского 3730 храмов. "К октябрю 1941 г. были закрыты практически все антирелигиозные периодические издания... В сентябре (1943 года – в канун Тегеранской конференции, когда в связи с вопросом об открытии второго фронта, Сталин предпринял "большевистские темпы" по реанимированию Церкви, – ред.) были разрешены выборы патриарха, открытие духовных учебных заведений, издание "Журнала Московской Патриархии" и т.п. Однако Русская Церковь расценивалась руководством СССР, прежде всего, как инструмент государственной внешней политики...".[264]

Партии, для надзора за идеологическим конкурентом на внутреннем поле страны, требовались профессиональные поводыри. В 1968 г. была введена в действие инструкция Совета по делам религий при Совете министров СССР о порядке регистрации служителей культа; ни одно посвящение в сан не могло произойти без устного согласия уполномоченного Совета по делам религий, а рукоположение епископов и назначение их на кафедру – без санкций Идеологического отдела ЦК КПСС[265].

Сегодняшние разговоры о независимости в советские времена Церкви от тоталитарного государства просто смешны. Первым подарком Сталину от реанимированной им в 1943 г. Московской Патриархии стало признание ею автокефалии Грузинской Церкви как самостоятельного Патриархата, чему Русская церковь с момента вступления Грузии в 1783 г. в состав Российской империи всячески препятствовала (что послужило в 1918 г. причиной церковного разрыва с Россией). Совместные действия Сталина и церкви на отвоеванных у немцев после войны территориях привели к тому, что в 1945 г. была снята схизма с Болгарской Церкви, самочинно в 1872 г. установившая свою автокефалию; в 1948 г. по инициативе Московской Патриархии была признана Польская Автокефалия и положение ее упрочилось; после войны в Чехословакии был организован сначала экзархат, а в 1951 г. Автокефальная Чехословацкая Православная Церковь. Таким образом, автокефалии позволяли ЦК КПСС проводить свою "религиозную" политику вне зависимости от "капиталистического" проамериканского Константинополя.

Вот при таком симбиозе ЦК КПСС, марксистско-ленинской философии и Православной Церкви работал Вячеслав Кураев, ученый секретарь одного из главных руководителей советской философии Федосеева, отец будущего "научного атеиста", а ныне диакона Андрея Кураева.[266]

Однако, вернемся к нашему "научному атеисту". Стоит ли удивляться неожиданным гроссмейстерским ходам Андрея Кураева: окончание факультета "Научного атеизма" МГУ в 1994 г., поступление в аспирантуру Института философии, где директором ранее, до 1962 года, был сам Федосеев, переход на работу в Духовную семинарию в 1985 г. (сразу после провозглашения Горбачевым курса на перестройку). Как пишет Андрей Кураев:

"К тому времени я уже достаточно хорошо знал ситуацию церковно-государственных отношений и прекрасно понимал, что поступить в семинарию я могу только чудом. Потому что людей с высшим образованием туда не очень-то пускали, москвичей тем более, а с кафедры атеизма, так и говорить нечего... Но если бы я шел в семинарию прямо с кафедры атеизма, то перекрыли бы сразу. Сама же семинария испугалась бы скандала..."[267]

Несмотря на подобные сложности для "простых смертных", молодой "научный атеист", никому не известный Андрей Кураев поступил на работу в духовную семинарию не кем-нибудь, а как он пишет: "секретарем ректора Московской духовной академии"[268]. Сразу после окончания семинарии в 1988 г. Андрей Кураев (не отработав обязательное распределение после института, не отслужив в армии и т.д.) выезжает на учебу за рубеж – голубая мечта советской интеллигенции[269]. Там он получает рукоположение в сан, и в 1990 г. возвращается в СССР. В СССР в это время, после падения берлинской стены и отмены шестой статьи в Конституции "о руководящей и направляющей роли КПСС" бурлит политическая жизнь, идет перекройка и раздел сфер влияния, пиком которых стали события ГКЧП 1991 г. В 1990 г. Патриархом Московским и всея Руси становится Алексий II.

Как раз в это неспокойное время, в Москву, после двухлетнего отсутствия возвращается Андрей Кураев. Как он пишет: "Ему (Алексию II, – авт.) потребовался референт, который "умеет писать". Ректор порекомендовал отца Андрея. Патриарх встретил меня с улыбкой: "Говорят, Вы хорошо умеете писать?" – "Нет, Ваше Святейшество, я пишу только от лености и ради экономии – чтобы не повторять десять раз одно и то же". Посмеялись"[270].

Три года будущий "православный журналист и полемист", а в прошлом "научный атеист" проработал у самого Святейшего, постигая механику и правила политической игры высшего церковного управления, расстановку внутрицерковных сил, знакомился с критериями, по которым отбирают благоволимых и аутсайдеров. Там же он, видимо, окончательно закрепил усвоенные от отца беспроигрышные правила поведения – быть центристом и держаться вблизи власти.

Откуда же, вообще, возникла тяга Андрея Кураева к религии? Вячеслав Иванович, отец Андрея, будучи человеком тихим и работая у Федосеева и в иных достославных местах, вносил свой незаметный профессиональный вклад в разрушение отечественного религиозного сознания. Позже в интервью газете "Татьянин день" Кураев объяснит, что под идейным руководством отца "в старших классах Андрей (Кураев) выпускал газету "Атеист"... Семья ...была вполне атеистической. У меня не было верующих знакомых, никого: ни родственников, ни друзей, ни однокурсников..."[271].

Не менее интересны корни столь неудержимой ненависти Андрея Кураева к рериховскому учению. До нашумевшей статьи Сидорова "Семь дней в Гималаях", опубликованной в 1982 г., об учении Рерихов широкой общественности было почти ничего не известно. После названной публикации, взорвавшейся среди сонной интеллигенции подобно бомбе и всколыхнувшей искания лучшей жизни, идеологи ЦК КПСС проявили серьезную обеспокоенность появлением на внутреннем идеологическом пространстве, монополизированного КПСС, какого-то самозванца-рериховца. Наиболее рьяным душителем проникновения идей Рерихов в тот момент выступил как раз Федосеев. С объяснениями и комментариями о "нерелигиозности" и "неантисоветскости" рериховского учения с ученым секретарем Федосеева Вячеславом Кураевым (отцом диакона) активистам-рериховцам пришлось говорить не один десяток раз. Видимо, в это время будущий Андрей-богослов и приобрел свои первые познания о рериховском учении. Из рассказов отца, а возможно и друзей отца, следовало, что это "восточное" учение является какой-то скрытой угрозой устоявшемуся порядку, что хотя и не обнаруживается с первого раза; что данное учение является гонимым не только близкими ему людьми, но и Самой господствующей Идеологией. Как мы видим, по прошествии почти двух десятков лет мало что изменилось – Андрей Кураев все там же – при господствующей идеологии (олицетворяемой уже РПЦ) и все против тех же – Рерихов и рериховцев.

Таким образом, мановением неизвестного нам доброхотчивого "профессора Преображенского"[272] состоялось преображение ума при сохранении прежнего сердца потомственного "научного атеиста", духоборца и контрпропагандиста, а в один из громовержных дней, в Бухаресте, случилось и мистическое снисхождение одежд церковных на некогда атеистическое тело. Шло время. Прооперированный изменялся. Три бурных года работы у Алексия, за которые развалился СССР и коренным образом изменился политический Олимп, пролетели как три дня. Однако, карьера в Святая Святых у Кураева не сложилась. Но терять столь квалифицированного пропагандиста и книжника было не рачительно. Симбиоз прежнего сердца и нового ума дал поразительные плоды.

Вместе с господином Дворкиным бывший "научный атеист" Андрей Кураев предался своему главному жизненному призванию: поимке и изничтожению ненавистных ему иноверных, на этот раз – сект и оккультистов. Ведь как писал диакон о природе собачьего сердца: "все обязаны лаять, и лаять тем голосом, какой Господь Бог дал"[273].

И дело-то, собственно, нужное, можно сказать, Государственное. Впрочем, об этом уже достаточно.

Диакон Андрей Кураев говорил, что: "...при написании этой книги я привык ссылаться на В.Розанова (что поделаешь, если несмотря на неисчислимые свои антицерковные провокации, он все же многое в православии понимал лучше митрофорных академиков)..."[274] И мы, завершая наш затянувшийся разговор о деятельности Кураева на поприще публицистики, богословия и антисектанства, также приведем слова Розанова, наблюдательности и интуиции которому не занимать. Они тем более заставляют задуматься, видя в отдельных фактах (присутствие Кураева на страницах порноделового журнала, полуэстрадные вояжи по стране, активное охаживание средств массовой информации и политиков), некое пугающее отражение Общего. В конце концов, явление Кураева, это – симптом, это повод задуматься: что такое православие сегодня.

Розанов писал:

"Церковь возникла, сложилась и долго росла и сияла, и собрала все свои добродетели и разум до книгопечатания и обходясь – без книгопечатания. Это – до-книгопечатания-явление. Не есть ли ошибка поэтому, что, когда появились орудия и формы книгопечатания, – церковь также потянулась к ним? Как священник "необъяснимо" перестает быть им, переодеваясь в сюртук.., – так "необъяснимо" что-то теряет "печатающий свои сочинения" иерей, епископ etc.

Конечно, есть призвания и среди них, которые не могут не печататься, – "врожденные писатели", которые не могут не принять этого рока. Но таковых, очевидно, немного, и притом очень немного.
Было бы печально и бедственно, если бы и Флор[275] не писал. Вообще тут "судьба" и "общий путь".
Но и его надо обдумать. Очевидно, "церковь" чем меньше пишет и печатается, тем полнее она сохраняет свой древний аромат дела и факта. Факта около больного, около умирающего, около гроба, около купели, возле роженицы ("наречение имени отроку"), возле любви (брак, венчание).

Оставим слово публицистам.

Которые ведь тоже несут страшный рок: остаться вечно с одним словом..."[276].

Зло через дело, зло через слово, зло через мысль. Зло, злоба, ненависть, неприязнь, нетерпимость, не-любовь в конце концов. О таком "зле", излучение которого может проистекать и от священнослужителя, но размер которого из-за этого превращается в совершенно иную величину, Розанов написал:

"Только злой поп... – невыносим. Он хуже всякого человека. В нем этот яд хуже, проклятее, смраднее, стрельчатее яда во всяком другом человеке.

Отчего так? Тоже – тайна. "И, взяв кусок с блюда и обмакнув в соль, – подал ему"[277]. И всякий исповедник Христа, если он зол, –  увеличивается в зле на всю величину Христа и становится Иудой"[278].

Глава 2

Бойтесь данайцев дары приносящих

Кому, собственно сегодня мешают рериховцы, теософы, организации, изучающие восточные религии, философию, йогу? Есть ли против них скоординированная программа, органы подавления, так называемая инквизиция Эры Водолея? Не будем гадать. Скорее, таких органов нет, иначе бы они себя давно уже проявили. Но вот об одном небольшом центре по проведению политики удушения мы бы хотели рассказать подробнее.

О Центре свмч. Иринея Лионского, организованного Александром Дворкиным, мы уже упоминали. Кто же такой сам Дворкин?

Итак, как мы говорили, мы не склонны сводить глобальные исторические процессы к заговору какой-либо группы, пусть хоть и очень умных людей. Вместе с тем, вполне верна фраза: "скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто – ты". Александр Дворкин в 1977 г. в возрасте 22 лет, как он сам написал, "по политическим мотивам эмигрировал в США". По иным мотивам в то время (как, впрочем, и теперь) перебраться туда было практически невозможно. Как объяснил спецслужбам США никому не известный молодой Александр причины столь раннего расхождения с политикой советского государства, мы не знаем. Но то, что умный и контактный молодой человек с отлучением от Родины[279] ничего не потерял – это факт. Как он сам отмечал: "Всего за рубежом я прожил 15 лет, большую часть из которых учился" (Америка, Франция, Италия). К сожалению, кроме грозди научных званий, мы не смогли до сих пор познакомиться с проявлением гуманитарных способностей Александра Леонидовича, за исключением тенденциозно составленных книжек и брошюр о сектах на основании информации западных спецслужб. Какой богатый родственник спонсировал дорогое американское обучение жадного до знаний Александра в течение многих лет, мы не знаем, но курьезно, что этот путь чем-то напоминает путь диакона Кураева (диакон также приобщился Православию за рубежом, пути его карьеры были столь же замысловаты и таинственны).

19 января 1980 г. господин Дворкин крестился в храме Христа Спасителя в Нью-Йорке (Православная Церковь в Америке). В 1983 году, после женитьбы на гражданке США и благополучного окончания "карантинного" срока Дворкин получил американское гражданство, в котором он состоит до сих пор. Наиболее интересным в биографии будущего борца за свободу и Православие является поступление Дворкина в 1988 г. на работу автором и диктором на радиостанцию "Голос Америки" в Вашингтоне, а затем редактором отдела новостей на радиостанции "Свобода" в Мюнхене.
Что же это за организация – радиостанция "Свобода", и на кого она работает? Вячеслав Широнин, генерал-майор с 33-х летним стажем в органах госбезопасности называет радио "Свобода" "давним филиалом ЦРУ" и пишет, что "известно о прямых связях этой радиостанции с ЦРУ" (В.Широнин. Кто и как разваливал КГБ. "Новости разведки и контрразведки", #2(83), 1997 г.). В отличие от ФБР, работающего, скорее, на общество и его внутреннюю безопасность (т.е. в некотором смысле находящегося под общественным контролем), ЦРУ работает на государство – администрацию и Пентагон (т.е. на аппарат, обслуживающий олигархов). Другие авторы отмечают:

"Наверное, самые известные источники информации, контролируемые USIA (государственное информационное агентство США), – радиостанции "Голос Америки" и "Радио Свободная Европа/Радио Свобода". Последняя, правда, находится в частном владении и располагается в Европе, но спонсируется из американских источников, так что де-факто находится под патронажем USIA". (Ляпоров В., Узуев А. Опыты раскрытия информации в США. "Компьютерра", 16 февраля #6 (234))

О "частных американских источниках", спонсирующих антирусскую работу указанных радиостанций, впрочем, как и о частных источниках, финансирующих деятельность антисектантского Центра Дворкина (как и его пятнадцатилетнее обучение и пребывание за рубежом) нам ничего не известно. Поэтому мы не будем строить о них догадки – мало ли сегодня в мире "частных инвесторов", особенно в Америке, и особенно работающих против России?

Что побудило ЦРУ утвердить кандидатуру Дворкина в должности редактора отдела новостей на радиостанции "Свобода", мы не знаем, но то, что данные годы (88-91 гг.) были решающими в развале СССР и системы мирового социализма – это факт. Солженицын так характеризует деятельность радиостанции "Свобода" в эти годы, которая, кстати, до сих пор вместе со своими авторами, редакторами и дикторами, подобно Дворкину, не знает пределов горячей "любви" к нашему народу:

"...радиостанция "Свобода" в эти годы [280] стала уже легальным, как бы внутрисоветским радио. Она завела серию передач "Русская идея", где издевательски опошляла и русскую историю и русскую мысль, прямо требовала "мутации русского духа", сокрушала русские мозги в безнадежность, а в других слушателях наращивала неприязнь к русским. "Не являются ли русские народом прошлого, которого уже  н е т?" Униженная и отчаявшаяся Русь, – пишет Солженицын, – могла слышать: "причина тоталитаризма – русский родовой соблазн" (11.12.89); "у русских всё всегда на костях да на крови, а добром русский народ не умеет" (27.10.89); "говорить о патриотизме русском в такой стране просто бессовестно, безнравственно" (12.1.88)". (Солженицын А. Россия в обвале. М., 1998 г. С.144).

Тандем Дворкина-Кураева на стезе борьбы с советским прошлым[281] (а может, и с российским настоящим) интересен и парадоксален. Парадокс заключается в том, что Кураев, например, в духе махрового антисемитизма предъявил претензии евреям как таковым в опубликованной им в 1998 году книге "Как делают антисемитом" (ранее большинство статей были обнародованы на его интернетовской странице)[282]. Но антисемитом Кураев в полном смысле слова не является, потому что есть евреи (в том числе Дворкин), к которым он относится с симпатией, а еврейскими анекдотами он просто восхищается. Тепло и дружественно пишет Кураев об "иноплеменнике в этой стране" и "иностранце" Дворкине: "Конечно, и взгляд иностранца может быть более точным и реалистичным ... И нельзя исходить из презумпции виновности иноплеменного взгляда... И немало евреев не считают себя "иноплеменниками" в "этой стране". Примеры Семена Франка... как и... Дворкин, – тому подтверждение" (там же, с.164). Сегодня, например, Кураев, несмотря на его антисемитские выходки, душа в душу с Дворкиным в интернетовском сайте ведет полемический православный раздел, рекрутируя сторонников своей "новорусской идеологии".

И.Р.Шафаревич, член-корр. АН, в статье, впервые опубликованной в августе 1990 г., отмечал непропорциональное влияние эмигрантов на вещающих по-русски западных радиостанциях, выплескивающих всё чувство своей неудовлетворенности жизнью на оценку страны, народа, его истории. "Но есть одна особенная радиостанция, – пишет Шафаревич именно о том времени, когда на "Свободе" работал Дворкин, – деятельность которой полностью направляется эмигрантами – она носит многообещающее название "Свобода". В начале передач сообщается, что радиостанция финансируется Конгрессом США... Но не в ее утрированной проамериканской ориентированности главная особенность станции "Свобода""[283]. Далее Шафаревич приводит характеристику деятельности "Свободы", благодаря которой мы можем вполне ясно понять как прошлую, так и сегодняшнюю деятельность гражданина США Дворкина, сражающегося вместе с Кураевым за свободу РПЦ и России от новых религиозных сект и духовных движений:

"Передачи ее предельно политизированы (вне сравнения с другими западными радиостанциями). Я много ее слушал, записывал наиболее поразившие высказывания и у меня сложилось убеждение, что главное содержание передач – подборка фактов, внедрение настроений, так или иначе способствующих развалу, распаду страны. Как сверхмощный усилитель такая радиостанция превращает единичный факт в грандиозное массовое явление... "Масло вывозят из Сибири, не отдадим наше масло!"... Не удивительно, что дух агрессивного сепаратизма, разжигания противо-русских страстей клубится над передачами. Так, в передаче о митинге в Киеве, посвященном памяти жертв сталинизма (5 марта 1989 г.)... утверждалось, что одна из сил, "запустивших машину террора" – "это эгоистическая национальная сила русского великодержавного шовинизма". В другой передаче П.Вайль излагает такую точку зрения: голод 32-го – 33-го годов был "актом геноцида против украинского народа" (Как объяснить тогда голод тех же лет в Поволжье?)... В.Белоцерковский (о предостережениях Прибалтики от резких шагов) иронизирует – ...главное, чтобы империя стояла, а там хоть трава не расти. Так получается".
<...> Много есть темных сторон в нашей жизни, – продолжает Шафаревич, – Но если составить себе представление о ней по передачам "Свободы", то окажется, что в ней вообще нет ничего другого. Возникает фантастический образ народа, живущего жизнью без единого светлого проблеска: в условиях бесправия, угнетения, нищеты, недоедания, дикости, озлобления, жестокости. Не понятно только, почему все жители этой страны не удавились?.. Официальная позиция редакции "Свободы" – что они идейные противники коммунистического однопартийного режима в нашей стране. Но в накале их чувств проглядывает ненависть, как говорил Достоевский, "натуральная, физическая" – "за климат, за поля, за леса..." Это подтверждается и тем, что есть объект их неприязни, который не встречает снисхождения совершенно независимо от общественного строя: ни до, ни после 1917 года – русский народ, Россия. Мы видели, например, как вину за террор, коллективизацию, голод стремятся переложить на русских. Под суд попадает даже вся русская культура. В серии передач "Русская идея" лектор-философ ставит вопрос смело, глобально: "Можно ли считать русскую культуру высокоразвитой, если она насквозь литературоцентрична?" Конечно, ответ – отрицательный. Эта культура "ориентирует жизнь на литературный миф". "Что проповедовали славянофилы, а за ними и классики русской литературы? антиисторизм... нелюбовь к политике, к формально-легалистическим определениям общественной жизни... пренебрежение к отдельной личности, вырванной из контекста вот этой хоровой жизни – отрицание за личностью самого права искать истину... Но автор идет и дальше вглубь, литература для него лишь проявление сознания народа: "русское сознание в принципе (!) идеалистично и утопично"... Такая работа имела бы смысл лишь по отношению к вражеской стране во время войны или хотя бы в преддверии войны. Это и есть война, которую некоторый слой 3-й эмиграции ведет против нашей страны мощными современными средствами воздействия на массовое сознание. Уже не раз на это странное явление обращали внимание. В письме нескольких авторов из СССР, опубликованном в парижской газете "Русская мысль", говорится о тенденциях в программах радиостанции "Свобода", которые "объективно способствуют разжиганию национальной розни..."
Шафаревич обращает внимание, что "Война, которую ведет радиостанция "Свобода", может быть неверно понята как война американского народа. В этом не заинтересованы ни советский, ни американский народ, на деньги которого вся эта деятельность осуществляется". Шафаревич (август 1990 г.) видит причины столь своеобразной деятельности радио "Свобода": "Из рассмотренных примеров случай радиостанции "Свобода" – самый понятный, здесь механизм функционирования ясно виден. Это вещание возникло от приложения двух сил: дитя, зачатое Конгрессом США в лоне 3-ей волны эмиграции. Финансовые возможности США соединились с бурными эмоциями той части "Малого народа" нашей страны, которая оказалась в эмиграции – а таким образом получила и работу. "Свобода" вещала и до 3-ей эмиграции, но характер ее передач был иной. Новые эмигранты, принятые на работу сначала в небольшом количестве, повели атаку на старых сотрудников. Пошли в ход обвинения в "фашизме", "антисемитизме", по последнему пункту были даже возбуждены дела в суде. Дела в суде не выиграли, но провести "чистку" редакции удалось. С тех пор передачи приняли строго идеологизированный характер, о котором можно судить по приведенным выше отрывкам. Слушая их, я задумывался – что же это за радиостанция? Есть "Немецкая волна", "Голос Америки", "Голос Израиля" – а это чей голос? И вдруг понял, что ответ очевиден – это "Голос Малого народа", нашего "Малого народа", но вещающий из Мюнхена... Иногда об исходе выборов раньше можно узнать из передачи "Свобода", чем из нашей прессы". (С.270-282)

Шафаревич вводит категорию "Малый Народ", отмечая, что: "Очевидно, еврейские национальные чувства являются одной из основных сил, движущих сейчас "Малый Народ". Так, может быть, мы имеем дело с чисто национальным течением? Кажется, что это не так – дело обстоит сложнее... Такая психология не связана непосредственно ни с какой социальной или национальной группой. Однако "Малый Народ" "воплощается": использует определенную группу или слой, в данный момент имеющий тенденцию к духовной самоизоляции, противопоставлению себя "Большому Народу"". Необходимо подчеркнуть, что мы не вполне разделяем доктрину Шафаревича, выводящего движущие силы истории из отдельных народностей, а также на противопоставление "масонского" "вольтеровского" освобождения от старого (по Шафаревичу это признак "Малого Народа", что по его мнению – плохо) религиозным и монархическим чувствам (что присуще "Большому Народу", и что автоматически – хорошо). Гораздо ближе к истине, на наш взгляд, слова Э.Эфрона и Б.Гершензона, цитируемые Шафаревичем об "удивительном объекте – западных средствах массовой информации": "Можно ли говорить здесь о заговоре? Оба дают на него отрицательный ответ. Гершензон называет это "заразой", "эпидемией" или "политическим и философским джентельменским соглашением". Он пишет: "Инстинкты не приводят к заговору, а именно инстинкт создал этот либеральный уклон". Эфрон говорит, что обвинение в "политическом заговоре" не удивительно, но, тем не менее – не верно. "Не существует заговора в студиях телевидения. То, что мы видим – стремление к власти""[284].

Вот это "стремление к власти" и является, на наш взгляд, ключом к пониманию слаженной деятельности совершенно различных и разрозненных сил, видящих будущее через концепцию "элит", которым уготовано наслаждение мира сего (будь то "народ избранный", "золотой миллиард", "нордическая раса" и т.д.).

Концепция "Малого Народа" интересна как некая абстракция и бывает иногда полезна для объяснения группы социальных феноменов, когда поведение казалось бы разных людей или противоположных партий порождают следствия, в которых был бы заинтересован этот "Малый Народ". Вместе с тем, искусственность данной концепции в приложении ко всем событиям мировой истории (или ее последнего тысячелетия) очевидна. В политический альянс с "Малым народом" могут входить какие угодно силы, да так, что невозможно совершенно установить, кто первый был зачинщиком. Значит, дело не только в "Малом народе". Дворкин, о котором мы в данной главе ведем речь, например, выделяется прежде всего не причастностью к "Малому народу", а своим проамериканизмом, западничеством, русофобией, антипатриотизмом (в том числе – "долой СССР"), а также умышленным искажением действительности. Списать источник зла в деятельности Дворкина лишь на его причастность к "Малому Народу" означает за тремя соснами не увидеть леса.

Итак, вернемся к биографии нашего дважды-эмигранта – господина Дворкина. Очевидно, что в столь исторически судьбоносное время, при той роли, какую сыграли "западные голоса" в "перестройке" и развале СССР, случайных лиц на руководящие должности радиостанций не назначали. Итак, 31 декабря 1991 г., сразу после падения ГКЧП, а вместе с ним и правления Горбачева, разгона КПСС и т.п., Дворкин вылетел из Мюнхена и приземлился в Москве. Судя по всему, его приезд был в Москве заранее согласован (интересно узнать с кем?), потому что уже в марте 1992 г. он поступил на работу в Отдел религиозного образования и катехизации Московского Патриархата, а с 1993 года возглавил Информационно-консультативный центр священномученика Иринея Лионского. История полна неожиданностей. Один наш герой, Кураев, после получения диплома "научного атеиста", становится секретарем ректора Духовной семинарии, а другой, – сразу из кресла редактора отдела новостей "вражеского голоса" пересаживается в кресло Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата. Как говорят, Господни пути неисповедимы. Однако, само пересаживание из одного кресла в другое говорит о том, что между участием в команде профессиональных очернителей русской истории и России на радио "Свобода" и работой по очернению новых религиозных и духовных движений в России по методологии "Диалог-центра", расквартированного в Дании (вице-президентом которого является господин Дворкин), – есть нечто общее. Попробуем в этом разобраться.

Сам Центр Дворкина, очевидно, сыграл не последнюю роль в подготовке общественного мнения, проведении различного рода заседаний и конференций, завершившихся в декабре 1994 г. принятием беспрецедентного для XX века (и для Православия как такового) знаменитого определения Архиерейского собора РПЦ "О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме" (например, международный христианский семинар "тоталитарные секты в России" прошел с 16 по 20 мая 1994 г. в Москве и принял итоговое заявление, аналогичное последовавшему за ним декабрьскому определению Архиерейского Собора. На семинаре присутствовали представители 33 епархий РПЦ и большое количество зарубежных церквей, особенно США).

Познакомимся с мыслями Дворкина, пособиями которого все чаще руководствуются государственные органы при выдаче духовным организациям разрешений на публичную деятельность, при регистрации религиозных и общественных организаций и пр. Уважаемый заокеанский господин выступил на съезде епархиальных миссионеров русской православной церкви. В отличии от его политически осторожной риторики, предназначенной обычно для широкой общественности, здесь он был более откровенен, благо текст выступления публиковался в не столь широко читаемом Миссионерском обозрении. Само выступление гражданина США в чем-то напоминало жесткую линию эмиссаров МВФ и иных "дружественных" организаций, вволю "нарулившихся" страной. Дворкин заявил:

"Мы можем исходить из такого определения сект: "Секта – это (религиозная) организация, находящаяся вне Церкви и активно ей противодействующая" (определение сект взято у Кураева, – авт.).

Тут следует пояснить два момента: во-первых, следуя словам свт.Феофана Затворника, мы знаем, где есть Церковь, но нам не дано знать, где ее нет[285], а во-вторых, одна и та же организация может в одном месте не быть сектой, а в другом – быть ею. Скажем, буддисты в Гималаях безусловно традиционная религия, но буддийские группировки, занимающиеся прозелитизмом на улицах российских городов, имеют вполне сектантский характер...[286]

Наконец, есть и дополнительный критерий: совместимость той или иной религиозной организации с культурной традицией страны..."

"...все секты, – продолжает Дворкин, – можно разделить на две группы, которые я условно называю "гностической" и "катарской". Первая акцентирует внимание на приобретении некоего спасительного знания, а вторая уповает на приносящую спасение активную деятельность.

Первым сектантом-гностиком был сам сатана, использовавший при разговоре с Евой типичные приемы сектанской вербовки[287]... Ключевое слово тут "знание". Это и есть характеристика "гностических" сект – они обещают знание, обладая которым можно "стать как боги"[288] и обойтись без самого Бога. К таким сектам относятся, например,... ивановцы, теософские,... и рерихианские группы и др."

""Катарские" секты также претендуют на спасение собственными силами. Они считают, что можно спастись, практикуя определенные добродетели или качества... И в этой категории первым был Люцифер, в гордыне своей посчитавший, что, обладая громадной силой, он вполне может обойтись без Бога. К этой группе относятся такие секты как... иеговисты, различные восточные учения, практикующие медитативные практики, Б.Ц. и др.

...Но в любом случае следует помнить, что обе группы восходят к сатане, и, следовательно, любая секта, вне зависимости от того, практикует она открытый сатанизм или нет, по существу, является сатанинской – не в том смысле, что ее члены открыто поклоняются злу (хотя часто бывает и такое), а в том, в котором от врага рода человеческого, который ненавидел Церковь и до начала времен, исходят всякая гордыня, лукавство, ложь и разделение", – заканчивает господин Дворкин в своем выступлении о типологии новых религиозных движений, объясняя, почему это враг и каковы его признаки.

Вот так, ни много, ни мало, а все новые религиозные движения, теософы, восточные и иные учения (может и наука, потому как о снятии с науки обвинения в сатанизме так и не слышно), даже коммерческий "Гербалайф" – все они, и те, о которых еще никто не знает, и даже те, которые только появятся в будущем, – огульно, без суда и следствия, обвинены в пособничестве врагу рода человеческого. Куда там расизму, который вынужден кропотливо копаться в генеалогии "порочных" рас для вынесения приговора о "втором сорте". Дворкину даже не нужно доказательств! А говорят, – религиоведение. Остается только на "такие" секты подыскать компромат, грязь, сочинить клевету – и предпосланное умозаключение приобретает свою наукообразную видимость. Интересно, что бы было, если в руках у Дворкиных оказалась власть? От всех "этих" сект, которые "от сатаны", по мнению Дворкина, "исходят всякая гордыня, лукавство, ложь и разделение". Нам, видимо, предоставлено самостоятельно догадаться, что раз те – от дьявола, то Кураев и Дворкин, соответственно, – "от Бога", и от них исходят смирение, прямодушие, правда, христианское миролюбие и объединение. Поэтому-то к таким и обращаются за консультациями чиновники госаппарата, но вот только зачем? Ведь по большому счету, следуя логике Дворкина, весь мир пребывает в сатане, за исключением одной РПЦ, да и то лишь потому, что она удостоилась чести прихода господ Кураева и Дворкина; они-то и следят зорко, как бы враг не проник за ограду Церкви (см. Кураева "Оккультизм в православии").
Можно ли допустить, чтобы сатанизм (читай, всё, что вне Церкви) спокойно существовал? Если сатанизм – зло, то какой нормальный человек будет ратовать за поощрение или попустительство злу?

Дворкин продолжает в духе исключительности избранных:

"Даже многие из тех, кто называет себя православными, на самом деле исповедуют мешанину из часто взаимоисключающих восточных концепций, астрологии, язычества, магизма, сдобряя все это примитивным обрядоверием. Стереотип "многих равноправных путей, каждый из которых ведет к храму", прочно укоренился в массовом сознании, и было бы наивным полагать, что в обозримом будущем удастся его преодолеть... Таким образом, при возрождении православной миссии, задача которой открыть людям истину Православия и показать, что она живет в Церкви[289], следует активно использовать уже имеющийся у них культурный запас (т.е. наличие в культуре христианства), а также показывать насколько глубоко чужды им самим идеи "New Age"[290]. Также необходимо отметить, что часто сейчас встречающееся у наших "ревнителей" полное неприятие и отвержение всей светской культуры способно лишь отвратить людей от Церкви и подтолкнуть их к столь же чуждому нашей культуре сектантству[291].

<...> нужно концентрироваться на публикации разоблачительных материалов для воздействия на общественное мнение и закрепления в нем негативного образа сектантских объединений. Особое внимание следует обращать на адресность публицистики, которая должна быть обращена к нецерковным и внецерковным людям.

<...> Особое направление должно быть посвящено отрыву от сект отдельных людей, введению их в лоно Матери-Церкви и возвращению к нормальной жизни и деятельности... Противостояние собственно сектантским объединениям и их функционерам. Тут можно выделить два аспекта: разоблачительный и юридический.[292]

<...> Следует подчеркнуть, что за большинством сектанских лидеров тянется длинный шлейф из полицейских приводов и судебных разбирательств[293]. Следует добиваться права давать нашим правоохранительным органам экспертные материалы относительно этого[294].

<...> Юридический аспект состоит во влиянии на текущее законодательство и практику госуправления, с целью предотвращения сотрудничества госорганов с сектанскими обществами и ради гарантий основных прав человека (далее кандидат богословия, 15 лет пропитывавшийся свободолюбием Запада, перечисляет основные права человека, кроме одного – свободы совести и убеждений, являющихся условием и основанием всех остальных "западных" свобод – авт.)..."

На съезде Дворкин по сути озвучил генеральную линию политических действий определенных сил в РПЦ (хотя их внешний источник очевиден, в мире не нов и хорошо известен[295]. Предлагается некий религиозный "монетаризм": жесткая и бескомпромисная борьба за монопольное владение идеологически-религиозным пространством на канонической территории РПЦ. Итак, слово заокеанскому дирижеру, произнесенное, напомним, на миссионерском съезде РПЦ:

"1.Необходимо иметь центральный информационно-консультативный центр с четко определенным внутрицерковным статусом...

Видится необходимость создания в епархиях сети информационно-консультативных центров по образцу реорганизованного Центра свмч. Иринея Лионского, который взял бы на себя координирующую роль.

Все виды контактов со средствами массовой информации... Ввиду этого необходимо разрабатывать стратегию контактов со светскими журналистами. Именно их слово формирует общественное мнение, и мы не имеем права отказываться от этого рычага влияния на умы... Следует составить список изданий, с которыми не следует сотрудничать в интересах дела – экстремистские и бульварные газеты и т.п.

Для решения этих задач необходимо, чтобы все официальные церковные структуры оказывали всемерную поддержку деятельности информационно-консультативных центров. Необходимо просить, чтобы наши иерархи при контактах с прессой и разговорах на соответствующие темы упоминали о центрах и отсылали прессу к ним...

а) Формирование сети "реабилитационных бригад" (возможно и быстрого реагирования, т.е. способных выехать на дом, немедленно принять пострадавшего, грамотно провести длительную серьезную беседу с жертвой сектанства и т.д.)... Конечно, эта работа невозможна без участия приходов, без контактов с больницами, санаториями, службами по делам опеки, службой занятости и т.д.;
б) Создание сети "загородных реабилитационных центров", т.е. мест, куда можно было бы вывезти жертв сектанства на более или менее длительное время для изъятия их из сектантского контекста и прохождения первого (обычно самого болезненного) периода реабилитации и адаптации к самостоятельной жизни. Естественно, что каждый из таких центров должен быть связан с местной реабилитационной командой. Такие центры желательно организовать в удалении от крупных городов, при сельских приходах или небольших монастырях...

Использование юридических методов защиты от сектантской пропаганды... При наличии грамотных юристов, мы могли бы создать судебный прецедент, после которого хозяин любого бульварного листка дважды бы подумал, прежде чем публиковать завлекательные обещания разных "бабушек Люб"... То же самое можно сказать и о директорах школ, в нарушение конституционного положения о светском характере образования приглашающих к себе преподавателей-сектантов, или о руководителях департаментов образования, вводящих в своих округах сектантские учебные программы.
Представляется крайне необходимым введение внутренней экспертизы предложений, поступающих в синодальные и епархиальные структуры от различных организаций, объединений и лиц. Цель – исключить компрометирующие контакты. Думается, был бы чрезвычайно полезен выпуск пресс-релизов для епархий и иерархов. Центр свмч. Иринея Лионского уже давно готов выпускать ежемесячные бюллетени со всей новой поступающей в него информацией по сектантству...

...Посмею себе напомнить вам предсмертный совет императора Александра III своему наследнику Николаю II: "У России нет союзников. Единственные два ее надежных союзника – это армия и флот"... Союзниками Русской Православной Церкви в борьбе с сектантством могут быть лишь другие Поместные Православные Церкви и, в определенной степени, – западные христианские антисектантские организации... Сектанты очень хорошо умеют делать работу их основателя диавола – вносить повсюду ссоры и разделения и, таким образом, поодиночке побеждать своих врагов. Лишь объединенным усилием всей Церкви мы сможем предотвратить эту угрозу, нависшую над нашим народом, над нашим Отечеством и над всем миром"[296].

Последний пассаж – призыв предотвратить угрозу, нависшую над "нашим народом" и над "нашим Отечеством", в устах гражданина США Дворкина выглядит просто двусмысленным, тем более если вспомнить слова Кураева о своем коллеге, как "иностранце", и "иноплеменнике в этой стране". Призывы же видеть в союзниках России лишь "армию и флот" представляются просто провокационными, если не подстрекательскими. При таком подходе и сама Церковь, которая, кажется, пока еще не является ни "армией", ни "флотом", не попадает в список "союзников России". Надо быть слепым, чтобы не замечать у господина Дворкина врожденную черту характера, ловко использованную владельцами радио "Свобода" – сеять раздор и разрушение. Есть, правда, одна особенность – узкая избирательность и направленность данной склонности, тому, чтобы сеять раздор и разрушение в России.

О самой же антисектантской деятельности Дворкина, а вместе с ним и Кураева, выдающих все это за политику Церкви, довольно эмоционально, но верно высказался Александр Нежный[297] в "Московских новостях", чем мы и закончим наше повествование о современном типе "троянского коня" в ограде Церкви. От себя лишь заметим, что данное выступление против антисектантских методов Дворкина вовсе не означает, что призывается поощрять религиозные и прочие принципы данных сект. Мы, например, резко отрицательно относимся к тем идеалам, которые проповедуют сайентологи. А.Нежный обращает внимание, что в России у перечисленных сект на почве их религиозной деятельности не было обнаружено до сих пор признаков состава преступления (если не считать воспрепятствования переливания крови, что на фоне массовых заражений СПИДом уже не кажется особо диким; преступления же на бытовой, коммерческой почве можно найти у прихожан или служащих любой церкви, достаточно почитать газеты, но что вовсе не является автоматическим основанием для закрытия данной церкви). Два-три уголовных процесса, затеянных на Западе против названных новых религиозных движений за несколько десятилетий, совсем не повод, для того чтобы расширительно возлагать вину отдельных организаторов, тем более в других странах, на новые религиозные движения в нашей стране. Тем более не годиться преступление какой-либо секты, даже если оно реально произошло, отождествлять со всеми новыми религиозными движениями. Атеисты с таким же успехом (а их в стране большинство) могли бы предложить считать противозаконной любую религиозную организацию и религию, тем более в истории подобное уже было. Александр Нежный пишет:

"Семь лет назад вернувшись под отчий кров, Дворкин, однако, благоразумно сохранил верность звездно-полосатому флагу и американский паспорт. Он совершенно прав: разве можно принимать гражданство страны, власть в которой того и гляди перейдет в руки либо иеговистам, либо кришнаитам, либо даже самому Антихристу, ловко воплотившемуся в студента, изучающего Принцип доктора Муна. Едва ли не первым в нашем Отечестве Дворкин бросил сектантам страшное обвинение в изнасилованиях. Он первым обличил их инфернальную тягу к убийствам. И, наконец, он первым сумел проникнуть в тайное тайных всех этих свидетелей, кришнаитов, мунистов, мормонов – в их леденящий кровь замысел государственного переворота для захвата власти в России. Между тем во всем, что Дворкин и его единомышленники твердят на всех перекрестках, нет ни единого слова правды. Он лжет, напяливая на себя терновый венец политического эмигранта. Он не патер Печерин, не Герцен и не Галич – сказавшись евреем, он убыл из СССР в Израиль. Мне, право же, абсолютно все равно, какая кровь течет в его жилах, татарин он, перс или эскимос. Еврей так еврей. Израиль так Израиль. Врать не надо. Он лжет, объявляя наш Закон "О свободе совести" 1990 г. копией американского, – хотя бы потому, что в США подобного закона попросту нет. Он лжет, сообщая потрясенному обществу о двухстах пятидесяти тысячах разрушенных сектантами семей. Я позвонил сотруднику Прокуратуры РФ, будто бы располагающему подобными сведениями. Тот отослал меня к профессору Николаю Антоновичу Трофимчуку, заведующему кафедрой религиоведения Академии государственной службы. Профессор ответил, что такой статистики не существует, а Дворкин "выдумывает". Он лжет, обвиняя Свидетелей Иеговы, Общество Сознания Кришны, Церковь объединения, Церковь сайентологии и другие религиозные объединения в преступлениях против личности и государственной безопасности. Ни единого факта, ни одного уголовного дела – лишь убогий и подлый вымысел:
Если вы думаете, что, объявив крестовый поход против сектантов, приблизите час окончательного торжества православия, то напрасно. Нет более глубокого исторического и религиозного заблуждения. Ибо в тени безрассудно воскрешаемого вами волоцкого игумена лишь окоченеет всё живое в нашей Церкви, и тогда уже без всяких сомнений именно к ней должно будет отнести слова тайновидца: "ты носишь имя, будто жив, но ты мертв" (Откр. 3:1). Если вы утверждаете, что служите православной Церкви, то зря. Кому и чему угодно – епископам, которых подчас невозможно отличить от самых оголтелых политиков; политикам, в иные минуты как две капли воды похожим на обезумевших епископов; собственному карману; неуемному желанию стяжать известность, – только не Церкви. Хорошо бы вам помнить при этом, что Иуда тоже послужил священноначалию, заработал и прославился. Если вы полагаете, что указываете людям дорогу к Христу, то это всего лишь ваша прискорбная ошибка. Ибо к Христу не волокут силой, под конвоем, в наручниках; к Нему не приводят с помощью прокурора и судьи, клеветы и устрашения. Все это уже было в нашей истории, "в веках, бывших прежде нас" (Екк. 1:10), было – и завело нас на нынешнее наше пепелище. В христианском мире нет христианства, говорят Свидетели Иеговы. И разве мы не слышим мучительной для нас правды в их словах? "Нас, христиан, теперь миллионы, и мы достаточно никчемны", – с горечью сказал митрополит Сурожский Антоний (Блюм), исповедующий православие, в сути своей не имеющее ничего общего с православием г-на Дворкина и всех прочих целителей сектантской проказы. Сектанты не там, где вы их ищете. Они там, где мракобес через православную газету вещает бедному народу о храме Сатаны, который построен мастером-сатанистом, а для вида – архитектором Ле Корбюзье и в котором из "выкраденных" в разных странах детей "выращивают крупнейших магов". Где обскурант, стуча кулаком, требует единообразия в мыслях. Где священник не совестится рассуждать о доброй традиции иудеев закалывать христианских младенцев. Где давным-давно забыли, что такое любовь к брату своему, – та любовь, без которой, по слову апостола, "я ничто" (1 Кор. 13:2). И это, пожалуй, на сегодня главный урок сектоведения"[298].

Заключение

 

Тема, вынесенная в заголовок книги, – "поиск Православия", безусловно, не исчерпывается одним лишь взглядом на внешнюю сторону современной жизни главной Церкви России. Нами дан лишь некий срез, фотография сложных переплетений отношений "околорелигиозной" и "околодуховной" жизни в стране. Вместе с тем, очевидное на первый взгляд понятие – Православие, если его рассматривать как идеал духовного служения, богообщения и исполнения предназначеного человеку на земле, требует более глубоко разговора. Правильность и Слава, или правильное славление – как цели и как сущность являются значимыми не только для Восточной христианской Церкви, но актуальны для любой религии или духовного устремления. В России исторически доминировала одна Церковь, и, несмотря на наличие сегодня нескольких претендентов на ее место, в действительности, Церковь едина и одна, потому что для души России, что бы мы под этим ни понимали, Церковь в духе не разделена, как это произошло в материальном мире. Мы специально не останавливались на проблеме Вселенского характера Православия, потому что, на наш взгляд, существование Русского Православия вовсе не исключает его причастности к Вселенскому Православию, точно так же как любой палец на руке не отрицает всю руку, оставаясь при этом все же относительно самостоятельным и самоцельным.

Духовные процессы в России в переломные этапы истории всегда носили особо напряженный и нередко драматический характер. Не является исключением и наше "перестроечное" и "послеперестроечное" время. Народ русский всегда славился своей неповоротливостью. Как говорят, "пока гром не грянет, мужик не перекрестится". Однако, в тяжкие дни Россия всегда отличалась способностью проявить небывалый и могучий духовный подъем. Именно благодаря такому духовному взлету удавалось выйти победителями из войн и нашествий, лихолетья и безвременья. Наступило ли подобное время сегодня – судить читателю. Но очевидно, что так же, как в начале века мир стоял перед кардинальными изменениями, – сегодня, на рубеже тысячелетий, мир стоит перед выбором: быть ли будущему человечества сугубо механистичным и утилитарно-материалистичным, или же человек проявит себя во всей силе подлинно человечного, то есть духовного.

Россия не была изолирована от духовных процессов, затронувших практически все страны мира[299].

Однако выразилось это в иных, нежели на Западе, формах, причем, в более здоровых. Были и "хрущевская оттепель", и Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве, и "шестидесятники", и бурно обсуждавшаяся проблема "физиков и лириков". С окончанием монополии КПСС, религиозно-духовное обновление, давшее себя знать на Западе в пятидесятые-шестидесятые годы, начало бурно происходить в конце восьмидесятых годов и в России, совпав со сложным временем экономической и политической реорганизации государства. Но в отличии от исходных процессов на Западе, где давно прозвучала идея "Заката Европы"[300], в России, на наш взгляд, процессы духовного обновления осуществились намного глубже и содержательнее. То, что на Западе во многом превратилось в бутафорию, способ заполнения свободного времени, хобби, а в худшем случае использовано для достижения прямо противоположных духовному развитию целей ("сексуальная революция", увлечение сатанинскими культами, распространение порнографии и фильмов ужасов) – в России, в совершенно иных, лучших формах, было органично вплетено в контекст общерусского вневременного искания Правды и Высшей Справедливости. Даже многие силы, политически противостоящие друг другу, во многом оказались близки в единой жажде – возродить Россию, ее честь и великие нравственные начала русского духа.

История России имеет глубокие корни, и они восходят не только к известным и видимым событиям прошедших времен, но и питаются прежде всего мистическими и сакральными невидимыми источниками. Наш социологический анализ состояния религиозности в России практически не затронул данную тему, и в следующей книге мы на этом остановимся подробнее. Но здесь мы можем отметить, что противостояние России и Запада, а точнее Востока (или культуры) в лице России, и Запада (или цивилизации) никогда не прекращалось, не закончилось и с началом "перестройки", а скорее всего вступило в особую, если не завершающую фазу. В этой связи наш анализ деятельности таких "апологетов" и "защитников" Русской Православной Церкви, как диакона Кураева и господина Дворкина возможно приоткрыл покрывало над истинными процессами, протекающими за их красивой наукообразной фразеологией.

Ведь дело, конечно, не в Дворкине и не в Кураеве, или в сотне других исполнителей вполне очевидного исторического замысла, если его рассматривать не в конкретных лицах и в более широкой исторической перспективе. По большому счету, дело даже не в противостоянии Восток – Запад, о котором мы много говорили, но который все же не носит столь уж категоричного характера. Для России, существенной частью территории пребывающей в Европе, тот же Запад вовсе не чужд. Россия и Запад, за тысячелетие сосуществования, взаимосоединились миллионом связующих нитей. Дело в другом. Речь идет о мире старом и мире новом, о технотронном (количественном) или духовном (качественном) развитии человечества. Именно из этого противостояния вытекает идея деления человечества на "лучшую часть": "золотой миллиард", которому по замыслу теоретиков уготован рай на земле, и который в основном сосредоточен в странах "Запада" (в том числе США), – и деление мира на "худшую часть": "социальный шлак", сосредоточившийся в основном в странах Востока (в том числе Азии и России), и предназначенный к постепенному гуманному уничтожению (через сокращение рождаемости, генное манипулирование и т.д.). Доктрина не нова – в Ветхом Завете она вполне ясно сформулирована в концепции "избранного народа" и "уничтожении язычников". Доктрина "золотого миллиарда" строится не совсем по национальному признаку (или перечень "перспективных народов" гораздо шире), но идея "избранности", "элитарности" – остается по-прежнему главной.
Православность России, не ограничивающаяся лишь узкодогматическим, церковным пониманием этого великого духовного явления, – вот тот плат, который на протяжении тысячелетия стремились сокрушить сначала тайно Ватикан[301], затем так же тайно союз мировых банкиров, а затем вполне открыто силы, развязавшие "холодную войну". Православность не ограничивается одною лишь приверженностью соответствующему обряду и канону. Православность не может вдруг взять и исчезнуть, точно также как, если "вдруг" исчезла, то не может "вдруг" взять и воскреснуть. Для нас Православность России (в широком смысле слова) не исчезала за семьдесят лет советской власти. Более того, вершиной проявления Православного духа был подвиг России (как солдат, так и тыла), победившей фашизм. Отрицание сегодня данного подвига поклонниками предателя Власова, находившими во время войны и находящими сегодня сочувствие, к сожалению, в некоторых церковных кругах, есть по сути отречение от народа, а значит и от России. Но мыслима ли Православная Церковь вне народа и России? И где тогда пребудет Православность?

Не может быть великой страны без горения духа народного. Именно на слом духа России, на раздробление его целостности в межнациональных конфликтах и многопартийности были направлены все усилия "голосов Америки", "Свободы" и пр. Сегодня, словно в былые годы раздробленности Руси, нужен такой святитель, как Сергий Радонежский – собиратель земли русской. Не в поисках внутреннего или внешнего врага нуждается Россия, не в противопоставлении Православной Церкви росткам новой духовности, не в опирании страны, подобно банановой республике "только на армию и флот", а страна нуждается в широкой кооперации и союзе со всеми силами света, открыто смотрящими вперед и верящими в Великую Россию[302]. Именно в объединении нуждается Россия.

События 1999 года[303] вполне высветили лицо такого "Запада" (не народов, конечно, живущих на Западе), и в первую очередь администрации США, вовсе не заинтересованной в возрождении былой славы России. То, что среди политиков и церковных деятелей находятся лица с совпадающими прозападными интересами – не является чем-то неожиданным. Для нас было важно показать, кому подобная деятельность выгодна.

Разговор о Востоке (Азии), от которой отваживают "доброхоты" Россию, также не является предметом праздного теоретизирования. Духовные и нравственные силы Старого Света (Европы) были исчерпаны по признанию большинства философов и мыслителей, еще в прошлом веке. Среди относительно молодых стран лишь Россия и США обладают потенциальной способностью к тому расцвету культуры, который некогда испытала Европа. Однако, налицо и другое движение. Страны Востока и Азии, когда-то уступившие свое первенство в то время диким и варварским народам Европы, и на время "уснувшие", сегодня бурлят и восстают от многовекового сна. Научные прогнозы однозначно определяют в первой тройке по экономическому потенциалу стран конца 2020 года Китай, Индию и Россию. Очевидно, что вся тройка, за которой по сути стоит весь Восток (Азия) консолидируется (или способны консолидироваться) вокруг России. Именно подобное объединение перспективных Азиатских стран вокруг России более всего беспокоит стратегов из США. Именно здесь можно ожидать специально организованных провокаций с использованием исламского фактора, к которому против России (как впрочем и против Индии) прибегали неоднократно. В этой связи деятельность гражданина США Дворкина, а с ним и преследующего собственные интересы диакона Кураева, "защищающих" Россию от проникновения "еретического" Востока, оскорбляющих, а иногда и по сути глумящихся над индуизмом и буддизмом (особенно Кураев) – такая деятельность, с точки зрения геополитического противостояния России и блока НАТО (а точнее сил, за блоком стоящих), начинает выглядеть совсем в ином, и вовсе не в религиозно-церковном свете.

Вместе с тем, тема поиска истинного духовного и жизненного пути человека (в русской традиции получившего имя Православие), не закрыта, и мы надеемся на страницах второй книги коснуться глубже онтологических корней Православия и той мистической истории, которая всегда присутствует за видимыми событиями. Для выполнения названной задачи вторая книга будет в меньшей мере ориентирована на события текущего дня, персоналии, биографии или даже полемику, а постарается вскрыть исторические корни и причины тех перипетий настоящего, которые были отражены на страницах данного труда.

 

P.S.
Нас могут спросить – так о каком Православии мы все время говорим? И как мы сами относимся к Православию? Несмотря на то, что, как мы уже сказали, вторая книга более подробно рассмотрит подлинную историю верований людей, в том числе и всего, что связано с христианством, попробуем в заключении объяснить нашу позицию. К тому же, в данном труде мы успели рассмотреть лишь внешние причины противостояния многих церковных догматиков и апологетов общественным движениям и учениям, угрожающим, по их мнению, Православию.

То, что Православие мы видим шире, или иначе, чем это принято в церковном богословии, так же, как иначе нам представляется сам феномен религии – вовсе не тайна. Но если в церкви Православие понимается тождественным истинному Вселенскому христианству, носительницей и хранительницей которого выступает Единая Вселенская Апостольская Церковь, то и мы Православие видим не как отдельную конфессию, не как нечто локальное, ограниченное греко-византийской канонической территорией, или даже Россией, а – как веру, но более – как Учение Христа, принадлежащее всему миру. [304]

Для нас Православие – это не обезличенность и не абстракция. Это великое явление, прежде всего связанное с душою и духовностью русского народа. Но как искра от единого пламени, оно отражает великий свет Единой Веры и Единого Истинного Учения. И в таком качестве, оно становится Вселенским и Всеобщим.

Церковь связывает Православие только с церковью и видит Православие только как веру. А мы Православие не связываем только с церковью и видим его и как Учение, и как веру, не противопоставляя веру знанию и принимая девиз Блаватской, что "НЕТ РЕЛИГИИ ВЫШЕ ИСТИНЫ". Вот в этом то и разница[305]. Точно также мы не считаем принадлежность Кришны, Будды, Христа, Майтрейи и иных священных имен и сакральной символики (данной свыше) – исключительной собственностью какой-либо из религий или церквей. Чувство справедливости говорит о том, что если бы это требование последовательно выполнялось теми, кто больше всего по этому сокрушается, то они должны были бы расстаться с более чем половиной атрибутов собственного культа и обряда[306].

Факты же истории говорят о том, что присвоение кем-либо в свое исключительное владение названных имен, обусловлено чаще (кроме редких случаев) захватническим инстинктом, борьбою за место под солнцем. Когда о подобных притязаниях заявляют, то часто даже не отдают себе отчета, на Чтo, собственно, покушаются. В Новосибирске, например, название одного из рериховских обществ именем Сергия Радонежского вызвало у местного священноначалия прямо-таки негодование. Общество, почитающее Преподобного, воплощающее в жизнь его заветы, зовущее людей к Православию (и именно в церковь), зовущее к Красоте, желающее быть в мире и добрых отношениях с церковью – неужто это враги и им запрещено касаться святоотеческой духовности и святых имён?[307] Сильный не боится, боится слабый. Древнее сказание передает, как некий Царь, желая освободиться от всех посторонних влияний, спросил совета у мудреца. Тот сказал: "В сердце своем найдешь освобождение". Но Царь возмутился, отвечая: "Недостаточно сердца, стража вернее". Тогда мудрец простился, говоря: "Главное, тогда не спи, Царь!" (Сердце, 92).

Слова, названия, отличения, деления – замечательные способы, или ориентиры в этом мире, необходимые чтобы не потеряться. Но они – пища лишь для ума. Один всем известный практик и политик XX века говорил: "Прежде чем объединяться, необходимо размежеваться". Это так, но в вопросах лишь нашей материальной жизни. Лучшие страницы мировой литературы, древнейшего эпоса посвящены воспеванию всепобеждающей силы любви. Именно она, любовь, поверх подозрения, обид, непонимания и вражды соединяет людские сердца, не ведая надуманных препятствий и искусственных границ. Христос и Апостолы провозгласили главную заповедь наступившей новой эры – любите друг друга:

"Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга" (Ин. 13:34);

"И любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв" (Мрк. 12:33);

"Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога" (1 Ин. 4:7).

Но любят сердцем, а не умом. Сердце матери приемлет всех сыновей, и сердце отца всегда ждет возвращения блудного сына. Только ум, обреченный всегда быть ограниченным неполнотой своего знания, стремится судить и противополагать. Но судьи кто?

Исповедуете ли вы Символ Веры? Верите ли вы в воскрешение мертвых из гробов? Отрицаете ли вы реинкарнацию или перевоплощения душ? Верите ли вы в Единого Бога живого – Иисуса Христа? Считаете ли вы еретиками всех, кого отлучила Церковь, включая Оригена и Льва Толстого, а теперь и Рерихов? А вместе с ними всех святых и пророков "неправославных" народов и религий? И наоборот, почитаете ли всех святых Церкви, в том числе Иосифа Волоцкого или бл. Августина?

Предположим, вы услышите положительный или отрицательный ответ. Пусть это выскажет многоученый богослов-академик или неграмотная суеверная старушка. Разве произнесенные ими слова имеют решающее значение, чтобы судить о том, какова их подлинная вера? Неужели весь жизненный путь, все духовные искания и весь духовный опыт конкретного человека могут быть взвешены на весах обожествленного догмата? Неужели многие негодяи, на деле творившие преступления и бесчинства, но на словах ни на йоту не отступавшие от Символа Веры, и не затрагивающие "каноническую территорию" Церкви, – ближе к Христу и Православию, нежели носители Света и Правды, не во всем согласные с богословами? Ведь сказано ап. Павлом, что Царство Божие не в слове: "Ибо Царство Божие не в слове, а в силе" (1 Кор. 4:20). Да и было ли нарушение Слова, искажение Учения Христа?

Слова, слова. Христа за Благую Весть, за слова, за Слово – распяли. После Него, других, но так же за слово, на кострах инквизиции сжигали и мучили.

Вера не предмет слов или ума. Попробуйте описать словами мелодию. Получится проза, может быть стихи, но не мелодия. Вера – это музыка сердца. Это свет и пламень. Спросите о вере человека у его сердца. Какого ответа вы от сердца желаете услышать? И чем вы будете слушать голос другого сердца, своим умом или сердцем? Другого человека, его сокровенное Я, душу познают прежде всего по делам, а еще вернее, когда лично и долго его знают. Но даже самих себя хорошо ли мы знаем? Не есть ли это тайна и книга, доступная чтению одного лишь Бога?

Рерихов отлучили от России, с которой они, несмотря на их долгие странствия, никогда себя не разделяли и которую бесконечно любили. Отлучили от Православия, которое суть квинтэссенция всего лучшего, что есть в русском духе. Отлучатели также хотели раз и навсегда решить – "либо да, либо нет", либо всецело согласно догматов Отцов Церкви, либо – навеки вечные в ад. Но ведь на стремление юношеского, а скорее узколобого максимализма – разделять только на плохое и только на хорошее, а главное, судить, – был дан ответ Христа: "кто из вас без греха, первый брось: камень" (Ин. 8:7). Ведь Православие тысячей нитей переплелось с другими великими духовными традициями, само выросло и напиталось от древних откровений и преданий. Кто тот судия, который топором от единого древа всемирного Предстояния Всевышнему отсечет "чистое" Православие? Кто тот судия, кто взвесит каждое сердечное устремление к Свету на соответствие его Православию? Со времен Иисуса таких "аптекарских" весовщиков называют книжниками и фарисеями. На Руси триста лет господствующая церковь измывались над староверами. У кого из них будем искать Православие и судить: "нет, нет, да, да"? У гонителей, или гонимых? "Нет, нет, да, да"?

Всемирно признанный мыслитель, философ, художник, археолог, путешественник и исследователь Востока, автор "Знамени Мира", или "Красного Креста" для защиты памятников искусства во время военных конфликтов, всю свою жизнь прославлявший великую русскую культуру и русскую веру, один из величайших людей XX века, Николай Константинович Рерих, на Родине своей для Русской Православной Церкви, претендующей быть духовницей всего народа российского, – оказался даже после смерти, опасен и неугоден! Как сказал Христос – "не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем" (Мф. 13:57).

Церковь и других отлучала, полагая отлученных и их слово не православными. Потом признавала свои ошибки и отменяла анафему. Может ранее произнесенное слово стало другим? Или может все-таки мы его понимать стали иначе? В СССР когда-то за слово ради известных догматов или преходящей политики также высылали патриотов за пределы страны, лишая гражданства. Политика и политики менялись. Теперь, оставшихся в живых во "второй раз" наделяют правом на Родину. А чем наделяет прощеных Церковь? Или, что было с проклятыми Церковью между их отлучением и прощением? С их душами? Что было с душами отлучателей, которые поторопились или ошиблись, обвинив безвинных? Им что, вершившим неправедный суд, Церковь так же отпустила грехи? Дело может быть и не в том, кто из них, судей и осужденных, был более прав. На этой земле время рассудит. Но вызывает глубочайшее сомнение другое: есть ли право у смертных, ограниченных рамками своего времени и лишенных всеведения, отпускать грехи, продавать, как папа, индульгенции (выдавая билеты в рай) или же проклятием обрекать на муки вечные ада?

Иногда можно услышать: "Что это рериховцы так всполошились из-за своего отлучения? Значит, чувствуют свою вину". Или – "ведь и Рерих переживал и мучился, когда в тридцатых годах его стремились отлучить от Православия; может он тем самым раскаивался в своей греховности?" Нет, не так, и сказанное – неверно! Мучается лишь ум, перечащий сердцу. Только для ума существует дилемма. Но для сердца все цельно и неделимо. Сердце же может болеть, болеть за Россию, за Россию, которая словно Сократа понуждает выпивать горькую чашу цикуты. Если же сердце и терпит муки, то лишь когда человеку стыдно, когда его терзает совесть. У Рериха же совесть была чиста, чиста перед Россией, перед Православием и перед Богом. И решение им принято было одно, которое никогда не менялось – быть душою вместе с  Р о с с и е й   и   с  П р а в о с л а в и е м !

Так, какое же оно,   П р а в о с л а в и е ?