«Сутра о царевиче Судане» – памятник буддийской литера­туры, входящий в свод буддийских сочинений на китайском языке, или китайскую Трипитаку1, в раздел «Первопричины» (Бэньюань), название которого происходит от санскритского «джатака» (jataka). Джатаки представляют собой повествова­ния о легендарных событиях из прошлых рождений Будды. В основе джатак – характерные представления буддизма о бес­ко­нечной цепи связанных между собой причинно-следственной зависимостью существований, через которые проходят все жи­вые существа: характер каждого последующего перерождения любого живого существа оп­ределяется добрыми или злыми дея­ниями предшествующего перерождения (кармой).

Для композиции джатак характерен определенный план, ко­торый можно назвать «рамочной конструкцией»: после корот­кого рассказа о настоящем, дающего повод для изложения Буддой какого-либо эпизода из его прошлых рождений, излага­ется сам этот эпизод (он поглощает основной объем текста), что позволяет Будде на примере одного из своих собственных существований наставлять слушателей в нравственном поведе­нии, щедрости к просящим, кротости и терпимости, воздержа­нии от причинения вреда живым существам и в прочих доброде­телях. Основное повествование связывается с коротким расска­зом в начале сутры путем отождествления действующих лиц: так, один из героев, носитель высоких моральных качеств, объ­является Буддой в прошлых перерождениях; таким же образом устанавливаются соответствия с другими буддий­скими «свя­тыми» и всех остальных героев повествования Будды2.

Одной из наиболее широко известных джатак называет по­вествование о царевиче Судане известный исто­рик китайского буддизма Чэнь К. С 3.

Существовало несколько переводов «Сутры о царевиче Су­дане» с санскрита на китайский язык; наиболее известным и традиционно предпочтительным является перевод, выполненный в эпоху Западной Цинь (385–437), а точнее в период между 388 и 408 гг. шраманом Шэн Цзянем, сведений о котором нам, к сожа­лению, обнаружить не удалось, за исключением того, что, кроме перевода указанного сочинения, ему при­надлежат пере­воды еще девяти сочинений.

-9-

Стремясь к наиболее точной передаче оригинала, мы прибе­гаем к квадратным скобкам ([ ]), когда отсутст­вующие в под­линнике слова необходимы для связной русской фразы.

Во избежание монотонности перевода одно и то же китай­ское слово или выражение, повторяющееся в близ­ком контексте, может передаваться по-русски синонимичными словами или вы­ражениями.

В отдельных случаях, когда предложенная интерпретация текста оригинала по каким-то причинам вызывает у перевод­чика сомнение, предлагаемый перевод является предположи­тельным, что отмечается знаком во­проса (?).

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Заново составленная Трипитака годов Тайсё. Токио, 1924–1929, № 171. С. 419–424.

2 Подробная характеристика особенностей джатак как жанра буддий­ской литературы дана в Предисловии О. Ф. Волковой в кн.: Арья Шура. Гирлянда джатак, или сказания о подвигах бодхисаттвы. Перевод с санск­рита А. П. Варенникова и О. Ф. Волковой. Предисловие и примечания О. Ф. Вол­ковой: М., 1962.

3 Ch'en К. S. Buddhism in China. A Historical Survey. Princeton, 1964, с. 176–177.

 

СУТРА О ЦАРЕВИЧЕ СУДАНЕ¹

 

Так я слышал. Однажды Будда в царстве Шравасти2, в саду Джета, который предоставил ему Анантхапин­дада3, с бесчис­ленными монахами и монахинями, послушниками и послушни­цами сидел среди своих уче­ников четырех категорий4. В то время Будда улыбнулся, и изо рта его стали исходить разно­цветные лучи. Ананда5 поднялся со своего места, одернул платье, почтительно сложил ладони, преклонив колени, выпря­мился и обратился к Будде: «Я в течение двадцати с лишним лет служил Будде, но никогда не видел, чтобы Будда улыбался так, как сегодня. Ведь нынешний Будда помнит Будд прошлого, будущего и настоящего. Он один должен владеть [всем] смыс­лом. Я жажду услышать его [мудрость]». Будда сказал Ананде: «Я вовсе не вспоминаю Будд прошлого, будущего и настоящего; я сам вспоминаю историю об обретении просветления через даяния6, которая произошла в прошлом, тому назад бесчислен­ные кальпы»7. Ананда спросил Будду: «Что это за история об обрении просветления через даяния?»

Будда сказал: «В глубокой древности, не сосчитать во вре­мена каких кальп, существовало могущественное государство, именовавшееся Ебо, а правителя его звали Шибо. По справед­ливым законам он правил госу­дарством, зря народ не обижая. Было у правителя четыре тысячи важных сановников; подвла­стны ему были шестьдесят малых государств и восемьсот посе-

–10–

ленпй. [А еще] были у него большие белые слоны числом в пятьсот голов. Обладал правитель двадцатью тысячами жен, но [при этом] у него совсем не было детей. Правитель сам мо­лился и приносил жертвы всем духам, а также горам и рекам. И вот главная жена почувствовала, что понесла. Правитель сам лично забо­тился о жене, чтобы постель ее была мягкой, а пища и питье изысканными. Прошло десять месяцев, и ро­дился наследник. Когда во дворце услышали о рождении царевича, все двадцать тысяч жен возликовали и запрыгали от радости, а из их грудей самопроизвольно потекло молоко. По этой при­чине назвали царевича Суданой. Четыре няньки-кормилицы заботились о царевиче: среди них была та, которая кормила грудью, и та, которая носила на руках, и та, которая купала, и та, которая водила на прогулки и развлекала. К шестна­дцати годам царевич был совершенен в письме, счете, стрельбе, управ­лении лошадьми, в [знании] церемо­ний и музыки. Царевич слу­жил родителям, как служат духам небесным. Правитель возвел для него отдель­ный дворец. Уже с детства царевич любил по­стоянно раздавать милостыню всем людям, пернатым, зверям, желая, чтобы все живущие существа постоянно обретали бы свое благо. Глупцы алчны, не желают раздавать милостыню. Заблудшие вследствие невежества обманываются, не принося себе пользы. Мудрые же, живу­щие в мире, те знают, что раздача милостыни есть благость. Мужей, раздающих милостыню, [все] вместе восхваляют будды прошедшего, будущего и настоящего, пратьекабудды8 и архаты9.

Когда царевич стал взрослым, Великий Правитель нашел ему жену; жену звали Маньди, она была дочерью правителя го­сударства. Не было второй такой по честности и прямоте. [Ца­ревич украсил] ее чудесным оже­рельем из хрусталя, золота, се­ребра и разных других драгоценностей. Были у царевича сын и дочь. Стал ца­ревич про себя размышлять: «Я намерен зани­маться обретением просветления через даяния». И сказал царе­вич правителю: «Я намерен отправиться странствовать». Пра­витель разрешил ему, и царевич тут же поки­нул город. Небес­ный владыка спустился [на землю], приняв облик нищих, глу­хих, слепых, немых – все они разместились у дороги. Увидев это, царевич повернул колесницу и вернулся во дворец; он по­грузился в уныние и больше не наслаждался весельем. Прави­тель спросил у царевича: «Ты отправился странствовать и вер­нулся обратно, почему же ты не наслаждаешься весельем?» Царевич [на это] отвечал: «Только я пус­тился в странствия, как увидел [массу] нищих, глухих, слепых, немых людей, поэтому-то я и впал в горест­ное уныние. Я хочу обратиться к правителю с одним желанием, но не уверен, исполнит ли его правитель». Правитель отвечал: «Какие бы ни были желания, чего бы ты ни попросил, я не стану препятствовать твоим намерениям». Царевич произнес: «Я хотел бы получить драгоценные сокро-

–11–

вища, хранящиеся в Сокровищнице Великого Правителя, раз­ложить [их] за четырьмя городскими воротами и на городской площади раздавать в виде милостыни; и чего бы кто ни попро­сил, никому не откажу в его желании». И сказал правитель ца­ревичу: «Следуя твоему желанию, не стану тебе противодейст­вовать». Тут же царевич велел своим приближенным взять со­кровища, разложить их за четырьмя городскими воротами и на городской площади раздавать в виде милостыни. И кто бы чего ни пожелал, никому в его желании не от­казывали. В восьми сторонах света не было таких, которые бы не слы­шали о благих заслугах царевича. Со всех дальних [уголков], и что за сто ли шли люди, и что за тысячу ли шли люди, и что за десять тысяч ли шли люди. Тех, кто хотел есть, кормили; кто нуждался в одежде, получал ее; кто хотел получить золотые и серебряные драгоценности, в соответствии с их желаниями по­лучали их. Желавшим получить [что-либо] не было отказано в их желаниях.

И нашелся тогда во враждебном государстве злой враг. Услышав, что царевич очень любит раздавать мило­стыню и что бы кто ни попросил, никому не отказывает, он тут же со­брал своих приближенных и всех мо­нахов, и все вместе стали держать совет: «У правителя государства Ебо есть белый слон, который передви­гается по цветку лотоса, зовут его Сюйтаньянь; он очень силен и воинственен. Всякий раз в сражениях с дру­гими государствами этот слон постоянно побеждает. Кто от­правится просить его?» Сановники все, как один, сказали: «Нет того, кто бы мог пойти и добыть [слона]». Но было среди [собравшихся] восемь мона­хов, они-то сразу предложили пра­вителю: «Мы можем пойти попросить его, но дай нам провианта на до­рогу». Правитель снабдил их [на дорогу] и при этом ска­зал: «Если сможете добыть слона, я вас щедро воз­награжу». И все восемь монахов сразу же, взяв посохи, пустились в путь. Ехали далеко, через горы и реки, пока добрались до государ­ства Ебо. Подошли к воротам дворца царевича, одновременно подвесили свои посохи и остановились, подняв одну ногу в на­правлении ворот. В это время к царевичу вошел привратник и доложил: «Там за воротами монахи: у всех подвешены посохи, и все стоят, подняв одну ногу. Сам объясняю [это так]: по­скольку издалека пришли, [значит] хотят что-то попросить». Услышав это, царевич очень обра­довался и вышел встретить их; он подошел [к ним] и воздал им почести, подобные тем, кото­рые сын [воз­дает] при встрече с отцом. Затем он расспросил, откуда они пришли, не настрадались ли в пути, чего хотели просить и почему подняли одну ногу? Восемь монахов отве­чали: «Мы слышали, что царевич любит разда­вать милостыню, и о чем бы его ни просили, он никому не отказывает в желае­мом, и славное имя царевича звучит во [всех] восьми концах света, наверху достигая небес, а внизу – загробного мира. Бла-

–12–

гостные заслуги его в раздаче милостыни неизмеримы. [Ему] поют хвалебные песни в дальних и ближних [краях]. И нет та­ких, которые бы [о нем] не были наслышаны. Говорят, что ца­ревич искренен, не фальшив и ныне считается сыном небожи­телей. А речи небожителей не бывают обманными. И если те­перь царевич действительно может раздавать милостыню, не отказывая ничьим желаниям, мы намерены попросить у царе­вича в виде милостыни белого слона, что передвигается по цветку лотоса». Тут же царевич по­вел их в слоновник и велел вывести слона. Восемь монахов сказали: «Мы хотим получить именно [этого] белого слона по имени Сюйтаньянь, что пере­двигается по цветку лотоса». Царевич сказал: «Этого боль­шого белого слона очень любит и ценит мой отец. В отношении к бе­лому слону правитель не делает раз­ницы между ним и мною. Я не могу отдать вам его. Если я отдам его, то лишусь благо­воления правителя. Боюсь, из-за этого слона меня могут изгнать из страны». А про себя царевич подумал: «[А ведь] поначалу я имел намерение, раздавая милостыню, не отказывать ничьим желаниям. Если же я теперь не отдам [слона], то нарушу свой первоначальный замысел. Если я не отдам в виде милостыни этого слона, то как же дос­тигну стремления перейти предел [высшего спокойствия] непревзойденной мудрости? Если же удовлетворить [их просьбу], то следует отдать им [слона] и этим достичь стремления перейти предел [высшего спокойст­вия] и непревзойденной мудрости». И царевич сказал: «Согла­сен! Прекрасно! Желаю отдать вам [слона]». Тут же он прика­зал своим приближенным: «Украсьте слона золотым седлом и поско­рее выведите его». В левой руке царевич держал воду и лил на руки монахов10, а правой вел слона, чтобы вручить его. Взяв слона, [все] восемь монахов произнесли молитву с благо-пожеланиями царевичу. Закончив молитву, они все скопом взгромоздились на белого слона, радостные и довольные. Царе­вич ска­зал монахам: «Уходите поскорее, если правитель узнает [о случившемся], он отправит погоню и отнимет у вас [слона]». Тут же все восемь монахов поспешно отбыли. Когда же санов­ники государства [Ебо] узнали о том, что царевич в виде ми­лостыни отдал врагу белого слона, все страшно перепугались. Они покинули свои ложа, погрузились в уныние, [забыли] радо­ваться. Они размышляли: «Государство в сражениях с враж­дебными странами только и опиралось, что на этого слона». Все сановники направились к правителю и сказали ему: «Дра­гоценного слона, с помощью которого государство отражало [нападения] врагов, царевич в виде милостыни отдал неприя­телям». Услышав [такое], правитель испытал потрясение. Санов­ники же продолжали, обращаясь к правителю: «Ведь именно благодаря этому слону правитель обрел Поднебесную; этот слон превосходил силой шестьдесят слонов, а царевич отдал его неприятелям. Вы­зывает опасение, что можно лишиться го-

–13–

сударства, – как тогда быть? Царевич столь необуздан в раз­даче милостыни, что сокровищницу в [один] день опустошил. Мы боимся, как бы не роздал он людям все государство вме­сте с женами и детьми». Ус­лышав такие речи, правитель стал крайне невесел. Он позвал одного из сановников и спросил: «Правда ли, что царевич отдал недругам белого слона?» Са­новник отвечал правителю: «Это правда: он отдал им [слона]». Услышав слова сановника, правитель испугался еще больше: он покинул свое ложе, уе­динился, перестал узнавать людей. Его окатили холодной водой, и прошло много времени, пока он при­шел в себя. Приуныли все двадцать тысяч жен. Правитель стал держать совет со всеми сановниками, как быть с царевичем. Один из сановников сказал: «Поскольку нога [царевича] сту­пила в слоновник, надо отрубить ему ногу; рука его вела слона, [значит] надо отрубить ему руку; глаза [его] смотрели на слона, [значит] надо выколоть ему глаза». Кто-то сказал: «Надо от­рубить ему голову». Сановники вместе дер­жали совет, и каждый высказывался таким образом. Услышав такие высказывания, правитель очень опечалился и обратился к сановникам со сло­вами: «Мой сын страстно предан Истинному Пути, с радостью раздает милостыню людям. Как же можно сдерживать его, за­прещая ему это?» Среди них нашелся один мудрый сановник, он усомнился в [правильности] советов [других] сановников, [полагая], что не сле­дует так поступать: «У правителя всего один сын, [правитель] очень любит его и дорожит им. Как же можно желать его казни? Между тем [у вас] возникла такая мысль». Знатный сановник сказал правителю: «Я и не посмею предложить Великому Правителю запретом помешать [деяниям] царевича. Пусть уж лучше изгонят его из государства и поселят на двенадцать с лишним лет в заброшенных полях, необитае­мых горах. [Этим] можно добиться [его] раскаяния». Правитель последовал тому, что сказал знатный сановник, и тут же послал гонца призвать царевича: «Ты отдал недругам белого слона?» Царевич отвечал правителю: «[Да], действительно отдал его». Правитель спросил царевича: «Почему же ты отдал недругам белого слона, не сказав мне [об этом]?» Царевич отвечал: «Я уже до этого получил от правителя дозволение при раздаче милостыни никому не отказывать в желаемом, поэтому и не стал докладывать правителю». [На] это правитель сказал: «То, о чем ты тогда просил, касалось драгоценностей. Какое отноше­ние имел к этому белый слон?» Царевич пояснил: «Все это – имущество, которым владеет правитель: почему же надо было исключать из него одного [слона]?» Правитель сказал наслед­нику: «Немедленно покидай государ­ство: я ссылаю тебя на двенадцать лет в горы Таньтешань11». Царевич отвечал [на это] правителю: «Я не смею противиться приказу Великого Пра­вителя. Хотел бы [лишь] иметь возможность еще семь дней раздавать милостыню и раздать все личное имущество, тогда

–14–

уж и отправиться [в изгнание]». Правитель сказал: «Именно из-за того, что ты был неуемен в раздаче мило­стыни, опустошил сокровищницу моего государства, лишил меня драгоценности, [с чьей помощью] я отра­жал врага, именно потому я изгоняю тебя. Не дам [тебе] еще семь дней заниматься раздачей мило­стыни. Поскорее уходи, не разрешаю тебе!» Царевич сказал правителю: «Не смею я противиться приказу Великого Прави­теля, но у меня есть личное имущество, хотел бы иметь возмож­ность все его раздать, тогда уже уйти, не посягая более на бо­гатства государства».

Все двадцать тысяч жен пришли к правителю и просили раз­решить царевичу остаться на семь дней, а уж потом пусть по­кидает государство. Правитель обещал [исполнить их просьбу]. Царевич тут же разослал по­мощников объявить повсюду: тот, кто хочет получить богатство, пусть придет к воротам дворца и получит, что желает. Когда у людей есть богатство, они не мо­гут его сохранять и потому следует [его] растрачивать. Со всех сторон люди приходили к воротам дворца. Царевич выставил для них угощение, раздавал драгоцен­ности; [брали], кто что пожелает, и уходили. Через семь дней богатства [царевича] как не бывало. Бедняки стали богатыми. Народ ликовал и весе­лился.

Царевич сказал своей жене: «С болью, но выслушай, что я скажу: Великий Правитель изгоняет меня, [ссылая] на две­надцать лет в горы Таньтешань». Услышав такие слова, жена в растерянности и сильном ис­пуге спросила царевича: «За ка­кие же проступки правитель намерен так поступить?» Царевич объяснил: «Из-за того, что, слишком усердно раздавая милос­тыню, опустошил государственную казну и сильного белого слона отдал недругам. По этой причине правитель и приближен­ные к нему сановники разгневались и вместе изгнали меня». Маньди сказала: «Чтобы в государстве было изобилие, чтобы Великий Правитель, его приближенные сановники, чиновники и народ, большие и малые были безгранично богаты и веселы, надо лишь усердно всем вместе с упорством постигать в горах Истинный Путь». Царевич сказал: «Весьма трудно людям возыметь стремление поселиться в горах, где опасно, страшно: тигры, волки, сви­репые звери могут быть очень страшны. Ты привыкла к изысканным удовольствиям (?); как же ты выне­сешь такое? Во дворце у тебя одежда тончайшая, для сна (?) – полог, пища сладкая и вкусная, [такая], какую только поже­лаешь. А ведь в горах постелью будет подстилка из травы, пи­таться придется плодами да кореньями. Разве сможешь ты этим быть довольна? А еще дожди и ветры, громы и молнии, туманы и росы – от [всего этого] у людей волосы дыбом становятся. [Там] холод – лютый холод, а жара – изну­ряющая жара. И даже под деревьями не найти укрытия. А из земли торчат колючки дрока, острые камни, [ползают] ядовитые насекомые.

–15–

Как ты сможешь это вынести?» Маньди [на это] отвечала: «К чему мне тончайшая одежда, мягкая постель и вкусная пища, если я должна расстаться с царевичем? Я никогда не смогу расстаться с тобой, я всегда буду следовать за тобой. Вер­ным признаком царя служит его знамя, верным признаком огня – дым, обязатель­ным признаком жены – ее муж. Моей опорой являешься только ты, царевич. Именно тебя, царевич, я счи­таю [своим] небом. Когда, живя в государстве, царевич раздавал всем людям милостыню, я постоянно де­лала это вместе с царевичем. Теперь же, когда царевич отправится в дальние [края], если кто-нибудь придет и попросит у меня милостыни, как же я смогу удовлетворить его просьбу? Когда я услышу, что кто-то при­шел и требует царевича, я испытаю чувство смер­тельного смятения». Царевич сказал: «Я люблю раздавать ми­лостыню, никому не отказывая в желаемом: если придет ко мне кто-то и попросит сына или потребует дочь, я не смогу не от­дать их. Если ты не согласна с тем, что я говорю, то приведешь в смятение мои добрые устремления и незачем тебе отправ­ляться со мной». Маньди сказала: «Я согласна вслед за царе­вичем зани­маться раздачей милостыни, не зная границ. Среди раздающих милостыню в мире нет равных царевичу». – «Если ты способна поступать таким образом, это прекрасно!»

Вместе с женой и двумя детьми царевич пришел к матери, попрощался и собрался уходить. Он сказал ма­тери: «Я хотел бы дать несколько [добрых] советов Великому Правителю. Пусть правит государством, опи­раясь на праведный Закон, не проявляя жестокости в отношении к народу». Услышав такое прощание царе­вича, мать, взволнованная, загрустила, затоско­вала. Обращаясь к [своим] приближенным, она сказала: «Моя плоть подобна камню, а дух подобен твердому железу; в служе­нии Великому Правителю я безгрешна. И вот у меня единствен­ный сын, и он собирается покинуть меня. Может ли не разо­рваться мое сердце, [могу ли я] не погибнуть? Когда ребенок в утробе, он, подобно листьям дерева, растет днем и ночью. Я вскормила ре­бенка, и когда он стал взрослым, он покидает меня. Все жены будут ликовать – мой правитель больше не чтит меня. Если небо не отвернется от моих желаний, пусть сделает так, чтобы сын мой поскорее вернулся в свое государ­ство». Царевич с женой и двумя детьми, оказав [положенные] почести родителям, двинулись в путь.

Каждая из двадцати тысяч жен дала царевичу по связке жемчуга, а четыре тысячи сановников составили цветок из семи сокровищ12 и поднесли его царевичу. Царевич вышел за ворота города из северной части центрального дворца и роздал людям, [пришедшим] со всех четырех сторон, цветок из семи драгоцен­ностей, [так что] тут же [от него] ничего не осталось. Чиновники и народ, большие и малые, десятки миллионов лю­дей, провожая царевича, тайком рассуждали и осуждали правителя, говоря:

–16–

«Царевич, как совершенный человек, был душой государства. Как могли родители изгнать [из страны] столь драгоценного сына?» Все жалели его. За пределами городской стены царевич сел под деревом, поблагода­рив, простился с теми, кто пришел его проводить, [и сказал], чтобы отсюда они возвращались об­ратно. Чи­новники и народ, большие и малые, обливаясь сле­зами, возвращались обратно. Царевич же вместе с женой и двумя детьми сели в колесницу, он сам стал править, и они тронулись в путь.

Они были уже [довольно] далеко, когда остановились отдох­нуть под деревом. Какой-то брахман подошел и попросил ло­шадь. Царевич разгрузил колесницу, выпряг лошадь и отдал ему. Обоих детей посадили в ко­лесницу, жена толкала [ее] сзади, а он сам впрягся в оглобли и тянул колесницу – [так они] двинулись. Случилось так, что они снова встретили брах­мана. Он попросил колесницу. Царевич отдал ему колесницу. И снова они двинулись вперед, и снова встретили брахмана. [Он] пришел просить. . . Царевич сказал: «Я не смогу отдать вам то, что люблю и жалею. Имущество мое иссякло». Брах­ман сказал: «Если нет имущества, отдай мне одежду, что на тебе». Царевич тут же снял с себя дорогой наряд и отдал ему, а сам переоделся в старое платье. Снова двинулись вперед и снова встретили брахмана, [он] пришел просить. . . Царевич от­дал ему одежду своей жены. И снова двинулись вперед, и снова встретили брахмана, [он] пришел просить... Ца­ревич отдал ему одежду обоих своих детей. Царевич роздал в виде милостыни все – колесницу, лошадь, деньги, имущество, одежду. И никогда не возникало у него [по этому поводу] ни малейшего сожаления. Сам царевич нес [теперь] на плечах сына, жена несла на плечах дочь. [Так] и пошли [дальше]. Царевич с женой и обоими детьми, довольные, с радостными лицами, следуя друг за дру­гом, проникли в горы.

Горы Таньтешань удалены от государства Ебо на шесть с лишним тысяч ли, идти [до гор] от государства [Ебо] им было далеко. Шли через пустынные места (?) и болота, сильно страдали от голода и жажды.

Правитель Неба Трайястримшас13 Шакра немедленно пре­вратил пустыни и болота в города с предместь­ями, поселки, улицы, переулки, увеселения, одежду, пищу. Люди, находив­шиеся в городе, вышли приветст­вовать царевича. Здесь можно бы остановиться и остаться – есть, пить, развлекаться.

Жена царевича сказала ему:

– В пути мы истощились до предела. Не могли бы мы здесь остановиться отдохнуть? Царевич сказал:

– Правитель-отец отправил меня для поселения в горах Таньтешань; если я останусь здесь, то нарушу волю правителя-отца и не буду почтительным сыном.

–17–

И они тут же немедленно покинули город. Когда [они] огля­нулись, этот город вдруг исчез. И снова они дви­нулись вперед, направляясь в горы Таньтешань. У подножия гор протекала большая река, такая глубокая, что вброд не перейти.

Жена сказала царевичу:

– Придется здесь остановиться: подождем пока река обме­леет, тогда и перейдем. Царевич отвечал:

– Правитель-отец отправил меня для поселения в горах Таньтешань; если я останусь здесь, то нарушу волю правителя-отца и не буду почтительным сыном.

И царевич тут же вошел в [состояние] самадхи u милосер­дия. И сразу же на середине реки выросла большая гора и, как плотина, перегородила реку. Царевич и его жена, подняв полы одежды, перешли [реку] вброд. Как только перешли, царе­вич тут же про себя подумал: «Если уйти, [оставив] в таком виде, то река, разлив­шись, уничтожит людей и все летающее и ползающее».

Царевич, обернувшись назад, тут же снова обратился к реке:

– Пусть течет, как прежде. А если кто-то пожелает прийти ко мне, всем дать возможность перейти вброд.

Только царевич произнес это, река потекла, как прежде.

Они двинулись вперед, в горы Таньтешань. Царевич увидел горы – крутые, скалистые, деревья в пышном цвету, всевозмож­ные птицы печально поют. Струящиеся ручьи, чистые пруды. Вкусная вода, сладкие плоды. Дикие утки и гуси, зимородки, утки-мандаринки – разнообразные и весьма многочисленные.

Царевич сказал жене:

– Смотри, в этих горах деревья достигают неба и не ло­маются. Пей из этого прекрасного ручья, ешь эти сладкие плоды.

Но есть в этих горах еще и те, что постигают Истинный Путь. Когда царевич пришел в горы, все звери в го­рах очень обрадовались; [они] вышли встретить и приветствовать ца­ревича.

Был в горах некий отшельник по имени Ачжоуто15, лет ему было пятьсот, обладал он чудесной благостью. Царевич воздал ему почести и, отступив, остановился и обратился со словами:

– В каком месте можно обосноваться в горах, где были бы сладкие плоды и родниковая вода? Ачжоуто сказал:

– В этих горах всюду благословенная земля – в любом ме­сте можно обосноваться. Монах продолжал:

– Эти горы – место очищения. Почему ты пришел сюда с женой и детьми, собираясь постигать Путь?

Царевич еще не [успел] ответить, как Маньди обратилась к монаху:

–18–

– Сколько лет вы здесь постигаете Путь? Монах отвечал:

– В этих горах я нахожусь лет четыреста – пятьсот. Маньди рассуждала:

– Применительно к [таким] людям, как я, мы, сколько вре­мени потребуется, чтобы постичь Путь? Разве, находясь в горах так же долго, как деревья, не [можете] рассчитать [сколько понадобится времени] таким, как я, мы, чтобы постичь Путь? (?)

Монах сказал:

– О таких вещах я, право, не имею понятия. Царевич тогда спросил монаха:

– Слышал ли ты о наследнике правителя государства Ебо {царевиче] Судане? Монах отвечал:

– Я неоднократно слышал о нем, но никогда его не видел. Царевич сказал:

– Я как раз и есть царевич Судана. Монах спросил царевича:

– Чего же ты ищешь? Царевич отвечал:

–- Я ищу Путь Большой Колесницы16. Монах сказал:

– Благостные заслуги царевича столь велики, что не потре­буется длительного времени, чтобы обрести Путь Большой Ко­лесницы. Когда царевич достигнет Истинного Непревзойденного Пути, я стану первым учени­ком Беспрепятственного Проник­новения17.

И монах тут же указал царевичу место и сказал, [что там можно] обосноваться. Царевич, подчиняясь прави­лам для мона­хов, убрал волосы на голове в узел, испил родниковой воды, отведал фруктов и кореньев. Затем набрал хворосту и соорудил маленькую хижину. Тут же он сложил по хижине для Маньди и каждого из двоих детей – всего построил три хижины. Маль­чик семи лет – его звали Ели, одетый в травяное пла­тье18, шел, сопровождая отца. Девочка шести лет – ее звали Цзинаянь,– одетая в платье из оленьей шкуры19, шла, сопровождая мать.

В горах все звери радовались, надеясь на царевича. Царевич остановился [всего] на одну ночь, а из пустых, высохших пру­дов в горах забили источники, на всех деревьях-сухостоях по­явились листья и цветы, все ядо­витые насекомые и звери ис­чезли, поедавшие друг друга хищники стали травоядными. Раз­нообразные пло­довые деревья вдруг зацвели и стали плодо­носить, птицы, [опьяненные] любовными призывами, пели и кричали.

Маньди стала собирать плоды, чтобы накормить царевича и детей. Дети тоже ушли [самостоятельно], оста­вив родителей. На берегу реки они стали играть с птицами и зверями. Иногда

-19-

[им] случалось заночевать [там]. Как-то мальчик Ели сел верхом на льва и стал резвиться. Лев подпрыгнул, Ели упал на землю, поранил лицо, потекла кровь. Обезьяна-макака тут же взяла древесный лист, вытерла кровь с лица, подвела [мальчика] к реке и омыла его водой. Наблюдая это издали, царевич сказал:

– А звери обладают твоим сердцем20.

В ту пору в государстве Цзюлюго жил бедный брахман. В сорок лет он женился. Жена была весьма благо­честива. А у брахмана было двенадцать скверн: тело было черным, как лак; на лице три отверстия; нос со­вершенно плоский; глаза впалые; лицо в морщинах; губы огромные; говорил, заикаясь; большущий живот; торчащий зад; ноги – колесом; голова лы­сая. Обликом подобен бесу.

У жены его были дурные мысли: произносила заклинания, жаждала, чтоб он умер. [Как-то] жена пошла за­черпнуть воды из колодца и встретила молодых людей. [Они] в шутку ска­зали, что ее муж21, видимо, сме­ется над ней. [Они] спросили:

– Ты столь благочестива, как же могла ты стать женой та­кого человека?

Женщина отвечала молодым людям:

– Этот старец с головой белой, как иней, сидит на дереве. А я с утра до вечера жажду, чтобы он умер. Од­нако ничего не могу поделать: он никак не желает умирать!

И женщина, набрав воды, заплакала навзрыд; при этом она сказала мужу:

– Я как раз набирала воду, когда эти юнцы хором осмеяли меня. Найди-ка мне служанку: если у меня будет служанка, то я больше не стану ходить за водой, и никто не будет надо мной смеяться.

Муж сказал:

– Я очень беден, откуда ж я возьму тебе служанку? А женщина ему говорит:

– Если ты не раздобудешь мне служанку, я уйду, больше не стану жить с тобой.

Женщина [продолжала], обращаясь [к нему]:

– Я постоянно слышу, что царевич Судана был переселен в горы Таньтешань за то, что слишком щедро раздавал милос­тыню. А у него есть мальчик и девочка. Пойди и попроси ее.

Муж сказал:

– Горы Таньтешань находятся на расстоянии шести с лиш­ним тысяч ли отсюда, а я никогда не ходил в горы. Где же я должен его искать?

Женщина сказала:

– Если не добудешь мне служанку, я покончу с собой. Муж сказал:

– Лучше убей меня, но я не позволю, чтобы ты умерла.

–20–

Муж продолжал:

– Если ты хочешь, чтобы я отправился [в горы], дай мне на дорогу припасов. Женщина сказала:

– Ступай, нет у меня припасов.

Брахман сам собрал себе припасы и отправился в путь. Вслед за этим брахман направился прямо в государ­ство Ебо, пришел к воротам дворца правителя и спросил у стражника:

– Где сейчас находится царевич Судана? Стражник тут же пошел доложить правителю:

– За воротами какой-то брахман спрашивает царевича Су­дану.

Узнав, что кто-то разыскивает царевича, правитель, ощу­тив волнение и гнев, сказал:

– Только из-за таких я и изгнал царевича, а теперь этот че­ловек снова приходит!

И правитель про себя произнес иносказание:

– Это подобно тому, что огонь и сам пылает, а в него еще подбрасывают хвороста. [То, что] я сейчас печа­люсь и горюю,, уподобляется тому, что огонь пылает; [то, что] кто-то пришел и спрашивает царевича, упо­добляется добавлению в него хво­роста.

Брахман сказал:

– Я пришел сюда издалека, прослышав о славе царевича: вверху она достигает голубых небес, внизу дохо­дит до Желтого Источника22. Царевич в раздаче милостыни не отказывал ни­чьим желаниям, поэтому я и пришел издалека, хотел кое-что получить.

Правитель сказал:

– Царевич живет отшельником в горах, он очень беден; что же он сможет тебе дать? Брахман отвечал:

– Пусть у царевича и нет ничего, я все же хочу его по­видать.

Тогда правитель послал человека указать дорогу, и брахман тут же отправился в горы Таньтешань. Дошел до берега реки и как только подумал о царевиче, сразу смог перейти [реку].

Когда брахман пришел в горы, он встретил охотника и спро­сил его:

– Ты находишься в горах, не видел ли ты царевича Судану?

Охотник давно знал о том, что царевич был переселен в горы за то, что раздавал милостыню всем брахма­нам. Охотник тут же схватил брахмана, привязал его к дереву, исхлестал плетью, так что все тело было из­ранено. Понося [брахмана], [охотник] сказал:

– Я собирался выстрелить тебе в живот и съесть твое мясо.. Зачем ты спросил о царевиче?

–21–

Брахман про себя подумал:

«Ведь он меня сейчас убьет! Надо придумать какую-ни­будь хитрость».

И тогда он сказал:

– Ты не хочешь ли меня спросить..? Охотник поинтересовался:

– О чем ты хочешь сказать? Брахман отвечал:

– Правитель-отец, желая увидеть царевича, послал меня заставить царевича вернуться в страну.

Охотник немедленно освободил его и, напротив, проявил знаки вежливости (?). Он в самом деле не знал об этом. Тут же он указал местонахождение царевича. Брахман сразу же от­правился к царевичу. Царевич из­дали увидел, что идет брахман, очень обрадовался, вышел встретить и оказать почести, затем стал расспра­шивать:

– Откуда ты пришел? Не устал ли в пути? Чего ты ищешь? Брахман отвечал:

– Пришел я издалека, все тело болит, очень голоден и том­люсь от жажды.

Царевич пригласил брахмана войти и сесть, достал фрукты, коренья, напитки и поставил перед ним. После того что брахман выпил воды, поел фруктов, он обратился к царевичу с [такими] речами:

– Сам я из государства Цзюлюго. Давно наслышан был про то, что царевич любит раздавать милостыню. Слава о нем разнеслась по десяти сторонам света. Я же очень беден и хочу [кое о чем] попросить царевича.

Царевич сказал:

– Я не дам тебе того, чего ты жаждешь. Все, что я имел, я уже роздал, и мне нечего дать [тебе]. Брахман продолжал:

– Если у тебя нет имущества, отдай мне двух твоих детей: они будут выполнять [мои] поручения и смогут содержать [меня] в старости.

И так он повторил трижды. Царевич сказал:

– Коль ты пришел издалека, как могу я не отдать тебе моих сына и дочь?

Дети в это время ушли гулять. Царевич позвал детей и ска­зал им:

– [Этот] брахман пришел издалека, чтобы попросить вас. Я уже пообещал ему, [так что] вы следуйте за ним.

Дети забрались к отцу подмышки, заплакали, приговаривая .при этом:

– Мы не раз видели брахманов, но еще никогда не видели таких: это не брахман, это бес. Сейчас, [когда] наша матушка ушла собирать плоды и еще не вернулась, отец отдает нас на

–22–

съедение бесу, на верную смерть – в этом нет сомнений. И вот вернется наша матушка, станет искать нас, но не найдет. И бу­дет это подобно тому, как корова ищет своих телят.

И они рыдали, проливая слезы, горевали. Царевич сказал: _ Я ему уже пообещал, и этого не отменить. Это брахман, это не бес, и вовсе он вас не съест. Идите с ним. Брахман сказал:

– Я бы хотел двинуться в путь; боюсь, вернется их мать, и тогда уже будет не уйти. Это ты, ведомый чув­ством милосер­дия, отдал мне их, а мать, вернувшись, разрушит твое милосерд­ное устремление.

Царевич на это отвечал:

– Всю жизнь от рождения я раздавал милостыню и никогда не раскаивался в этом.

И царевич стал лить воду на руки брахману. Он подвел обоих [своих] детей и вручил их. Земля задрожала. Дети не желали следовать за [брахманом]. Они вернулись к отцу, опус­тились перед ним на колени и, обра­щаясь к нему, сказали:

– В чем мы согрешили в прежних перерождениях, за что сейчас подвергаемся таким мукам, что, будучи царского рода, должны стать кому-то слугами! Мы раскаиваемся в содеянном перед отцом: следуя такой [зависимости] причин и следствий, грехи уничтожаются, благоденствие появляется. И во веки ве­ков не [должно] случиться такого.

Царевич сказал детям:

– Согласно [принципу] взаимной любви в Поднебесной все должны разлучаться, все непостоянно, как же можно [защи­щать] сохранение [прежнего]! Когда я постигну путь Высшего Спокойствия, я сам должен буду перевезти вас [на тот берег].

Дети сказали отцу:

– Поблагодари за нас матушку; сейчас мы навсегда расста­емся; жаль, что, не увидевшись [с ней], расста­емся. За наши прошлые прегрешения мы должны подвергнуться этим мукам. Думая о том, что матушка по­теряла нас, печалимся и страдаем.

Брахман сказал:

– Я стар и слаб. Если каждый из детей, бросив меня, от­правится к своей матери, как я найду их? Я должен привязать их к себе.

Тогда царевич, заломив детям руки, велел брахману самому связать их. Веревки следовало соединить и по­стоянно держать их концы. Дети не хотели следовать за [брахманом], и он хлес­тал их плетью, [так что] кровь лилась на землю. Царевич ви­дел это, слезы его капали на землю, а земля превращала их в фонтан.

Царевич и все звери проводили обоих детей, а когда их уже не стало видно, вернулись. [Все время] звери сопровождали царевича, [потом] они вернулись к тому месту, где дети играли: они звали их, кричали, изви­вались, бросались на землю.

–23–

Брахман торопливо тащил обоих детей. По дороге мальчик обмотался своей веревкой вокруг дерева, не же­лая следовать [за брахманом] и надеясь, что придет мать. Брахман ударил его ллетью. Дети сказали:

– Не бейте нас больше, мы сами пойдем. Они устремили взгляд к небу, взывая:

– Вспомните и пожалейте нас! Сейчас мы должны отпра­виться в дальние края, быть кому-то слугами, не повидавшись с матерью, были с ней разлучены. Скажите-ка нашей матушке, пусть бросит плоды и поспе­шит повидаться с нами.

Матушка их, находившаяся [в это время] в горах, почувст­вовала зуд в левой стопе, да еще правый глаз за­дергался, а из обеих грудей потекло молоко. Мать про себя подумала: «Ни­когда еще не случались со мной такие странные [вещи]. К чему мне эти плоды? Нужно возвращаться и увидеть моих детей, а то может слу­читься, что их не окажется».

Поэтому она выбросила плоды и вернулась. В это время по­велитель второго неба Трайястримшас Шакра узнал, что царе­вич отдал кому-то детей, но боится, что жена [может] погубить его добрые устремления. То­гда он принял облик льва и, усев­шись на дороге, загородил проход. Женщина сказала льву:

– Ты являешься царем зверей, я – царским отпрыском у людей. Царевич вместе с детьми находится в го­рах. [Я] хотела бы, чтобы [ты] немного сдвинулся (?), чтобы [я] могла пройти. У меня двое детей, оба мало­летние. С утра они не корм­лены и думаю, они ждут меня.

Лев знал, что брахман уже далеко, поэтому он поднялся, освободив дорогу, дав возможность женщине пройти.

Она вернулась, увидела, что сидит один царевич, но не уви­дела детей. Она подошла к своей хижине, поис­кала, но не уви­дела их, подошла к хижине детей, поискала, но [снова] не уви­дела их. Пошла к тому берегу реки, где обычно играли дети, и там тоже не увидела их. Она лишь увидела, что там были птицы и звери, кабарги, олени, львы и обезьяны, с которыми они играли. Маньди вышла вперед, бросилась на землю, громко крича и плача. Вода в пруду, у которого играли [дети], иссякла.

Маньди вернулась к царевичу. Она спросила у царевича, где .дети. Царевич не ответил. Маньди снова ска­зала:

– Сын издалека увидел, что я иду с плодами. Он торопил меня, я падала, снова поднималась, бежала впри­прыжку. Он звал: «Матушка, приходи повидать меня!» Когда сидели они слева и справа от меня, то, увидев пылинку на мне, они сметали ее. И вот теперь я не вижу сына. Сын также не пришел, чтобы поддержать меня, кому же было нести [плоды]? Если я сейчас :не увижу его, сердце мое разорвется. Поскорее скажи мне, где [он] (?), не дай сойти с ума!

–24–

Так она повторила трижды. Царевич не отвечал. Слова Маньди становились все более горестными и него­дующими:

– Если я не увижу своих детей, как же смогу [жить], дальше? Царевич не отвечает, заставляя меня еще больше впа­дать в замешательство.

Царевич сказал:

– Из государства Цзюлюго пришел некий брахман, попро­сил у меня детей, и я отдал ему.

Услышав слова царевича, жена его пришла в возбуждение, упала на землю, словно великая гора рухнула. [Она] извива­лась, плакала, рыдала и не могла остановиться.

Царевич сказал:

– Успокойся! Знакома ли ты с основным требованием будды прошлого Дипамкары23? В ту пору я был брахманом по второму имени Биндовэй, ты была женой брахмана, по второму имени Сюйтоло. У тебя были цветы, семь штук, у меня – сереб­ряные монеты, их было пятьсот; я купил у тебя цветы и хотел осыпать ими Будду. Ты же подарила мне два цветка, чтобы я вручил Будде, и обратилась с такой просьбой:

– Хочу в последующем рождении навсегда стать вашей же­ной, не расставаясь, [независимо от того, будете ли вы] пре­красным или безобразным. Тогда я поставил перед тобой усло­вие: если хочешь стать моей женой, ты должна следовать моим устремлениям и в раздаче милостыни не отказывать ничьим же­ланиям. И только родителей не отдавать в виде милостыни,, в остальном же при раздаче во всем следовать моим устремле­ниям. Тогда ты ответила мне, что согласна. А что же теперь, когда я отдал детей, ты вносишь смуту в мое стремление тво­рить милосердие.

У жены царевича, когда она услышала его слова, мысли успокоились, она узнала свое прошлое существова­ние, согласи­лась с тем, что царевич раздает милостыню стремительно – именно так душе его угодно.

Небесный владыка Шакра, увидев, что царевич так раздает милостыню, спустился [на землю], дабы испы­тать царевича, узнать, к чему он стремится. Он принял облик брахмана с две­надцатью сквернами, явился к царевичу и сказал:

– Я постоянно слышу, что царевич любит раздавать мило­стыню, и кто бы о чем ни попросил, не отказывает ничьим же­ланиям. Поэтому явился сюда и хочу попросить твою жену.

Царевич ответил:

– Прекрасно! Можешь получить жену. Жена сказала:

– Сейчас ты отдашь меня кому-то, а кто же будет заботиться о царевиче? Царевич отвечал:

– Если я сейчас не отдам тебя в виде малостыни, как смогу Достичь стремления перейти предел Высшего Спокойствия?

–25–

Царевич полил воду на руки брахмана, подвел жену и отдал ему. Шакра убедился в том, что у царевича нет и мысли о рас­каянии. Все небожители славили и воспевали его; небо и земля содрогнулись.

В это время брахман ушел, уводя [за собой] жену [царе­вича]. [Однако] пройдя семь шагов, вдруг повернул и повел жену [царевича] обратно и отдал ее царевичу [со словами]:

– Не давай ее больше никому. Царевич спросил:

– Почему ты ее не взял? Или есть в ней что-то дурное? Среди всех жен человеческих она самая прекрасная. В настоя­щем воплощении она – отпрыск правителя государства. У сво­его отца она – единственная дочь. Ради меня эта женщина бро­салась в кипящую воду и пылающий огонь, [довольствовалась] убогой пищей и питьем, никогда не избегала того, что [требо­вало] быть старательной и аккуратной. Наружностью стройна и правильна [чертами]. Когда ты взял ее, я в душе был рад.

Брахман сказал царевичу:

– Я не брахман, я – небесный Повелитель Шакра, и потому пришел испытать тебя, [узнать], чего ты хо­чешь.

И он снова принял облик Шакры, благочестивый, дивно блистательный. Жена царевича воздала ему [поло­женные] по­чести и попросила исполнить три ее желания:

– Первое: заставить брахмана привести обоих моих детей и продать их обратно в наше государство. Вто­рое: сделать так, чтобы дети мои не мучались от голода и жажды. Третье: сде­лать так, чтобы мы с царевичем могли вернуться в свою страну до истечения [назначенного] срока.

Владыка Небес Шакра сказал:

– Будет по-твоему. Царевич [же] просил:

– Пусть все сущие твари освободятся от бремени суетного существования, пусть больше не будет страда­ний из-за рожде­ния, болезней и смерти.

Владыка Небес Шакра [восхищенно] заметил:

– Сколь совершенно то, чего ты желаешь! Высота непре­взойденная! Если пожелаешь возродиться на небе, быть Пове­лителем [пространства] между Солнцем и Луной, Владыкой мира, продлить срок жизни – все это в моих силах [сделать] для тебя, как скажешь. [Но если захочешь] стать самым Почи­таемым во всех трех мирах – это не в моих силах.

Царевич сказал:

– Сейчас бы я хотел получить богатство, постоянно стре­миться раздавать милостыню, [дабы] еще пре­взойти то, что было прежде. Хотел бы, чтоб правитель-отец и все его приближенные сановники вспомнили и подумали обо мне.

Небесный Владыка Шакра сказал:

– Все, что ты пожелал, непременно сбудется!

–26–

И вмиг он исчез.

Брахман из государства Цзюлюго отпустил детей домой. Дена противилась, ругала его:

_ Можно ли выдержать [такое]: уже имея детей, возвра­щать их обратно? Эти дети – [отпрыски] царского рода, а ты: не был милосерден к ним: у них свежие раны от побоев, а все тело гноится и кровоточит. Поско­рее уведи их да расхваливай товар, [чтобы] продать. Или поищи кого бы послать24. (?)

Исполняя то, что сказала жена, муж тут же отправился про­давать детей. Небесный Владыка Шакра покру­жил по базару и сказал:

– Эти дети дорогие, и нет того, кто бы мог их купить.

Дети же в это время испытывали голод и жажду. Небо на­сытило их природной субстанцией (?). Небесный владыка про­светил их стремления, и тогда они направились в государство Ебо. Узнав, что они дети царе­вича, внуки Великого Правителя, все знатные сановники, все жители государства [Ебо], взрослые и дети, кричали от горя. Сановники тут же стали расспраши­вать, откуда [брахман] взял этих детей. Брахман сказал:

– Я сам попросил и получил их. К чему меня расспра­шивать?

Сановники отвечали:

– Ты пришел в наше государство, и мы должны тебя рас­спросить.

Тут знатные сановники и народ захотели отнять у брахмана детей. Среди них был один домохозяин, [он] стал их убеждать:

– А ведь это стремление царевича к раздаче милостыни привело к такому. Если сейчас отнять детей, разве не разрушим этим исконное стремление царевича? Лучше доложить прави­телю: если правитель узнает, он сам их выкупит.

На том и остановились. Сановники доложили правителю:

– Вот сейчас брахман продает, расхваливая товар, обоих, внуков Великого Правителя.

Услышав такое, правитель страшно встревожился и велел, чтобы брахман привел детей во дворец. У прави­теля, его жены, у всех приближенных, у [обитателей] гарема, придворных дам перехватило дыхание, когда они издали увидели детей. Прави­тель спросил брахмана:

– Почему эти дети у тебя? Брахман отвечал:

– Я выпросил их у царевича.

Правитель подозвал детей и хотел заключить их в свои объ­ятия. Дети залились слезами, но бросаться в объ­ятия не захо­тели. Правитель спросил брахмана:

– За сколько ты их продаешь?

Брахман еще не успел ответить, как мальчик сказал:

– Мужчина стоит тысячу серебряных монет да быков сто

_27

голов, женщина стоит две тысячи золотых монет да коров две­сти голов.

Правитель [удивленно] спросил:

– Ведь мальчиками люди дорожат: почему же мужчина [стоит] дешево, а женщина дорого? Мальчик отвечал:

– Дамы из гарема и придворные дамы не являются род­ственниками правителя: некоторые из них [сумели] выбраться из [своего] низкого положения, некоторые стали просто женской прислугой; те же, кого прави­тель по своей воле удостоил благо­склонности, обрели почет и знатность, одеваются в дорогие на­ряды, едят всевозможные яства. А сын у правителя всего один, и того он изгнал в горы. Сам правитель предается во дворце ежедневным развлечениям с придворными дамами и вовсе не вспоминает об устремлениях сына. Из этого ясно видно, что мужчины дешевы, а женщины дороги.

Услышав такие речи, правитель разволновался, загоревал, залился слезами... и сказал:

– Если я виноват перед тобой, то почему же ты не прихо­дишь в мои объятия? Испытываешь ли ты нена­висть ко мне? Или боишься брахмана?

Мальчик сказал:

– Я не смею враждебно относиться к Великому Правителю. И брахмана я не боюсь. Рожденный внуком Великого Прави­теля, я теперь раб-слуга. Как же можно, чтобы какой-то раб пришел в объятия правителя? По этой причине я и не смею.

Услышав речи мальчика, еще сильнее загоревал, затосковал правитель и в соответствии с тем, что сказал мальчик, возмес­тил брахману стоимость [детей]. И снова позвал обоих внуков прийти в его объятия. И тогда дети подошли. Правитель за­ключил их в объятия, гладил их, спрашивая:

– Что ест-пьет в горах ваш отец? Во что одевается? Дети отвечали:

– Ест плоды и коренья; сермяжная одежда служит ему на­рядом и украшением. Разнообразные птицы усла­ждают, увесе­ляют его, и мыслей печальных у него вовсе нет.

Брахмана же правитель сразу велел отправить. [Однако] мальчик сказал правителю:

– Этот брахман сильно страдал от голода и жажды, я хочу поднести ему еды. Правитель спросил:

– Неужели ты не питаешь к нему ненависти? Зачем же ты «ще просишь для него пищи? Мальчик отвечал:

– Мой отец стремится к Истинному Пути: когда у него больше не было имущества для раздачи милостыни, он отдал меня; и тогда этот [брахман] стал моим господином. Если бы я не подчинился его повелению, то этим разрушил бы устремле-

–28–

ния моего отца к Истинному Пути. А теперь, когда я вижу, что он голоден и испытывает жажду, как не про­явить милосердных чувств? Мой отец даже сына отдал в виде милостыни брах­ману, неужели же Великий Правитель пожалеет одну порцию еды?

И тогда правитель дал брахману поесть. Брахман поел и радостный отправился домой.

Правитель отправил гонца, дабы немедленно встретить царе­вича и [просить] вернуться домой. Получив приказ, гонец дви­нулся [в путь], чтобы встретиться с царевичем. Дорогу прегра­дила река, и он не мог ее пе­рейти. Но стоило ему только по­думать о царевиче, как сразу оказалось возможным перейти. [Гонец] объявил царевичу волю правителя: ему следует поско­рее возвращаться на родину, правитель мечтает увидеть царе­вича. Царевич отвечал:

– Правитель переселил меня в горы сроком на двенадцать лет; мне остался еще год; по истечении года я сам вернусь.

Гонец возвратился и доложил правителю все как есть. Пра­витель тем не менее написал письмо [и отправил] для передачи царевичу:

– Ты – мудрый человек: усылают – надо терпеть, возвра­щают [обратно] – тоже надо терпеть. Отчего же гневаешься и не возвращаешься? Ты необходим мне, как пища и питье.

И гонец снова отбыл, взяв письмо. Царевич же, получив письмо, склонил голову до земли. Выполнив [по­ложенные] це­ремонии, [царевич] отошел, сделал семь кругов, стал всматри­ваться [в окружающее] (?). Ус­лышав, что царевич собирается возвращаться домой, все звери в горах стали метаться, изви­ваться, биться, громко кричать. Ручьи иссякли, у зверей не стало молока. Все птицы пели печальные песни – и все из-за того, что лишаются царевича. Царевич же облачился в платье и вместе с женой отправился обратно домой.

Недруги из враждебного государства, услышав, что царе­вич возвращается домой, отправили посыльного надеть на бе­лого слона седло и удила из золота и серебра, золотые патры наполнить серебряными зернами, серебряные патры наполнить золотыми зернами, чтобы, двигаясь по дороге навстречу царе­вичу, вернуть ему [все], поблагодарить, раскаявшись в содеян­ном, и сказать:

– Раньше я выпросил белого слона – и было это по при­чине моей глупости. Это из-за меня сослали царе­вича. Сегодня, узнав, что он возвращается, я ощутил в душе ликование. Сей­час я возвращаю царевичу бе­лого слона; сверх того посылаю золотое и серебряное просо и хочу, чтобы он удостоил меня [че­сти] принять это, – тем самым снял бы с меня [мои] прегре­шения.

Царевич отвечал:

– Предположим, кто-то приготовил разнообразные кушанья,

-29-

и тот, кому он их поднес, после того, что съел, изверг их наземь. Будут ли они после этого ароматными и чистыми? Можно ли будет снова их есть? Вот и то, что я раздавал в виде милостыни, можно уподобить из­вергнутой [пище] – я никогда не приму [розданного] обратно. Поскорее садись на белого слона и воз­вра­щайся [домой]; да поблагодари правителя вашей страны.

Посланец сел на слона и возвратился обратно; все, как было,, доложил правителю.

Благодаря этому слону недруги из [некогда] враждебного государства преобразились, стали милосердными. У правителя государства и его народа появилось стремление перейти предел Высшего Спокойствия.

Встречать царевича выехал на слоне правитель-отец. Царе­вич вышел вперед, поклонился, оказал [положен­ные] почести и, следуя за правителем, вернулся домой. Весь народ страны лико­вал, [люди] разбрасывали цветы, возжигали ароматические палочки, развешивали шелковые хоругви и зонты, ароматной жид­костью опрыскивали землю – ждали царевича. Войдя во дво­рец, царевич сразу направился к матери: поклонился, оказал [положенные] почести, стал расспрашивать, как она живет. Правитель одарил царевича сокровищни­цей драгоценностей, чтобы по своей воле он мог в будущем раздавать милостыню, [размерами] превосхо­дящую [прежние]. И так, бесконечно раз­давая милостыню, сам смог бы стать Буддой.

Будда сказал Ананде:

– В предшествующем существовании, раздавая милостыни, я поступал таким образом. Царевич Судана – это и есть я сам. Тот, кто тогда был правителем-отцом, – это в настоящем мой отец Шуддходана25. Бывшая тогда матерью – это в настоящем Мая26; бывшая тогда [главной] женой – это и есть Гопика27; бывший тогда отшельником в горах [по имени] Ачжоуто – это есть Махамаудгальяяна; бывший тогда Небесным Владыкой Шакрой – это и есть Шарипутра; бывший тогда охотником – это есть Ананда; тогдашний маль­чик Ели – это в настоящем мой сын Рахула 28; тогдашняя девочка Цзинаянь – это в настоя­щем матушка архата Малики; тот, кто тогда был брахманом, просившим мальчика, – это в настоящем Девадатта29; та, что была женой брахмана, – это Сундари30.

Так я страдал бесчисленные кальпы, творил добро также бесчисленные кальпы.

[Вам] следует, взяв эту сутру, рассказывать ее всем шрама-нам. Бодхисаттвы, осуществляя парамиты, таким образом раз­дают милостыню.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1 Судана (санскр. Sudana)–одно из предшествующих воплощений Будды. В переводе с санскрита Судана значит что-то вроде «превозносящий даяние», «искусный в даяниях». Много общего у царевича Суданы с главным

–30–

героем джатаки о Вишвантаре из книги «Гирлянда джатак» (см. примеч. 2 к предисловию). Сходство на­блюдается и в сюжетных ходах обеих джатак, и в расстановке других действующих лиц. Можно предполо­жить, что сутра о царевиче Судане и джатака о Вишвантаре представляют собой варианты

некой общей основы.

2 Шравасти (Sravasti) – сначала название города, бывшего столицей древнего индийского государства, за­тем так стало называться все государ­ство В переводе с санскрита означает «слушающий», «тот, кому пропо­ве­дуют», т. е. последователь буддизма. Известно, что Будда любил это место и провел там много времени.

3 Анпнтхапиндада (Anathapindada) – имя богатого домохозяина, ярого

приверженца Будды.

4 .. .учеников четырех категорий – имеются в виду четыре общины при­верженцев буддизма: миряне, ми­рянки, монахи, монахини.

5 Ананда (Ananda) – племянник Будды и один из десяти любимых его

учеников.

6 .. .просветление через даяние (dana paramita) – один из шести или десяти видов просветления, позволяю­щего «перейти на тот берег», т. е. уда­литься от мира треволнений и приблизиться к нирване.

7 Кальпы (Kalpa) – большие временные периоды, проходящие от появ­ления до уничтожения одного из бес­численных во времени и пространстве миров. По буддийским представлениям, время состоит из бесчислен­ного ряда кальп. Кальпы подразделяются на большие и малые.

8 Пратьекабудды (Pratyekabuddha) – категория будд, приходящих к про­зрению своим путем, без настав­ника; обретя совершенную мудрость и зна­ния, не открывают их миру.

9 Архат (arhat) – тот, кто достиг последней, четвертой ступени святости на пути к нирване, т. е. состоянию, позволяющему прервать путь сансары (круговорота жизни и смерти).

10 .. .лил воду на руки монахов – обычай лить воду на руки служил символом завершения акта передачи собственности.

11 Таньтешань (Dantaloka) – горы в одном из государств северной Ин­дии. Известны именно благодаря факту пребывания там изгнанного из своей страны царевича Суданы. В переводе с санскрита их название означает

«темные горы».

12 Семь сокровищ (Sapta-ratnani) – здесь имеются в виду семь видов драгоценностей: золото, серебро, ла­зурит (или ляпис-лазурь), агат, коралл, горный хрусталь (или жемчуг), рубин. Компоненты в этом наборе могут не­сколько варьироваться.

13 Небо Трайястримшас (Trayastrimsas) – второй божественный мир; рас­положен па вершине горы Сюй­мишань (Меру). В центре–небо Индры, с каждой из четырех сторон по восемь небес, всего тридцать три. Отсюда и название, которое в переводе с санскрита значит «тридцать три неба». По­велителем этого мира является Шакра (Cakra). В легендах Ш. обычно изо­бражается как добрый и справедливый властитель, од­нако он не лишен и мно­гих недостатков: часто проявляет жадность, глупость, страх.

14 Самадхи (samadhi) – постижение внутренней сущности путем сосре­доточения.

15 Ачжоуто – старое наименование Махамаудгальяяны, или Муляня (санскр. Maha-maudgalyayana), пер­вого из десяти главных учеников Будды Шакьямуни.

16 Большая Колесница (Mahayana) – один из трех основных способов достижения спасения, направленный на спасение всех живых существ. Это поздняя концепция буддизма, содержащая, помимо учения о нирване, учение о бодхисаттвах. Последние, являясь носителями всеобщей мудрости, и осу­ществляют спасение лю­дей. Большую Колесницу иногда называют «лучшей колесницей», тем самым подчеркивая, что идеал Ма­хаяны – преисполпенность бодхисаттвы любовью и милосердием к страдающему миру – выше идеала

–31–

Хинаяны (Малой Колесницы), т. е. пути архата, достигающего просветления1 только ради самого себя.

17 Беспрепятственное проникновение – имеется в виду тот, кто наделен даром беспрепятственно летать по воздуху, одним из даров пяти проникно­вении, присущих Будде (остальные четыре: все видеть, все слышать, знать прошлые перерождения свои и чужие, знать мысли других).

18 Травяное платье – одеяние отшельника.

19 Платье из оленьей шкуры – одежду, изготовленную из шкуры оленя,, носил Будда Шакьямуни, когда жил в горах. Отсюда значение сочетания как одежды отшельника.

20 ...А звери обладают твоим сердцем – фраза не совсем ясна. Возмож­ное толкование: обращаясь к жене, царевич сравнивает заботливое отноше­ние к их сыну обезьяны с материнской заботой.

21 Эта фраза, а также следующая за ней не совсем ясны. В частности, тому, что переведено словом «муж» (здесь и дальше), в оригинале соот­ветствует «зять», что никак не согласуется с логикой контекста.

22 Желтый Источник. – загробный мир.

23 Будда Дипанкара (Dipankara) – сияющий Будда, предтеча Будды Шакьямунн.

24 Фрагмент текста от слов «Эти дети...» до «...кого бы послать» не очень укладывается в логику контекста: не совсем ясно, кому принадлежат эти слова. В реплику жены брахмана они включены предположительно.

25 Шуддходана (Suddhodana) – отец Будды Шакьямуни, царствовавший в государстве Капилавасту.

26 Мая ([Maha]maya) –имя матери Будды Шакьямуни.

27 Гопика (Gopika) –имя главной жены Будды Шакьямупи.

28 Рахула (Rahula) – старший сын Будды Шакьямуни от главной жены.

29 Девадатта (Devadatta)–имя двоюродного брата Будды Шакьямуни.

30 Сундари (Sundari) – имя главной жены младшего брата Будды Шакьямуни, которая ложно обвинила Будду в любовной связи с ней.