Бepдяeв Hикoлaй

Истоки и смысл русского коммунизма

РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ ИДЕЯ

И РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО

I

Русский коммунизм трудно понять вследствие двойного его характера. С одной стороны он есть ялвение мировое и

интернациональное, с другой стороны - явление русское и национальное. Особенно важно для западных людей понять национальные корни русского коммунизма, его детерминированность русской историей. Знание марксизма этому не поможет.

Русский народ по своей душевной структуре народ восточный. Россия - христианский Восток,  который в течение двух столетий подвегрался сильному влиянию Запада и в   своем верхнем культурном слое ассимилировал все западные идеи. Историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой,и развивался он катастрофическим темпом, через прерывность и изменение типа цивилизации.

Противоречивость русской  души определялась сложностью русской исторической судьбы, столкновением и противоборстом в ней восточного и западного злемента. Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию. И эта религиозная формация сохранилась и до нашего времени, до русских нигилистов и коммунистов. Но в душе русского народа остался сильный  природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины. У русских "природа", стихийная сила, сильнее чем у западных людей, особенно людей самой оформленной латинской культуры. Элемент природно-языческий вошел и в русское  христианство. В типе русского человека всегда сталкиваются два элемента - первобытное, природное язычество, стихийность бесконечной русской   земли и православный, из Византии полученный, аскетизм, устремленность  к потустороннему миру.

После падения Византийской империи, второго Рима, самого большого в мире православного царства, в русском народе пробудилось сознание, что русское, московское  царство остается единственным православным царством в мире и что русский народ единственный носитель православной веры. Доктрина о Москве, как Третьем  Риме, стала идеологическим базисом образования московского царства.   Царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи.  Искание царства, истинного царства, характерно для русского народа на протяжении всей его истории. Принадлежность к русскому   царству определилась исповеданием  истинной, православной веры.   Совершенно также и принадлежность к советской России, к русскому  коммунистическому царству будет определяться исповеданием ортодоксально-коммунистической веры. Под символикой мессианской идеи Москвы - Третьего Рима произошла острая национализация церкви. Религиозное и национальное в московском царстве так же между собой срослось, как в сознании древне-еврейского народа. И так же как юдаизму свойственно было мессианское  сознание, оно своейственно было русскому православию.

Но религиозная идея царства выделилась в форму образования могущественного государства, в котором  церковь стала играть служебную роль. Московское православное царство было тоталитарным государством. Иоанн Грозный, который был замечательным теоретиком самодержаной монархии, учил, что царь должен не только управлять государством, но и спасать души. Интересно отметить, что в Московский период в русской церкви было наименьшее количество святых. Лучший период  в истории русской церкви был период татарского ига, тогда она была наиболее духовно независима и в

ней был сильный  социальный элемент. Вселенское сознание было ослаблено, в русской церкви настолько, что на греческую церковь, от которой русский народ получил свое православие, перестали смотреть как на истинно православную церковь, в ней начали видеть повреждение истинной веры. Греческие влияния воспринимались

народным религиозным  сознанием как порча, проникающая в единственное в мире православное царство. Православная вера есть русская вера, не русская вера - не православная вера.

     Когда при партриархе Никоне начались исправления ошибок в богослужебных книгах  по греческим образцам и незначительные изменения в обряде, то это  вызвало бурный протест народной религиозности. В XVII веке произошло одно из самых важных событий русской истории - религиозный раскол старообрядчества.  Ошибочно думать, что религиозный раскол был вызван исключительно обрядовернием русского народа, что в нем борьба шла ислючительно по поводу двуперстного и трехперстного знамения креста и мелочей богослужебного   обряда. В расколе была и более глубокая

историософическая тема. Вопрос шел о том, есть ли русское царство истинно православное царство,  т.е. исполняет ли русский народ свое мессианское призвание. Конечно,  большую роль тут играла тьма, невежество и суеверие,   низкий культурный уровень

духовенства и т.п. Но не этим только объясняется такое крупное по своим последствиям событие, как  раскол. В народе проснулось подозрение, что православное царство, Третий Рим, повредилось, произошла измена истинной веры. Государственной властью и высшей церковной иерархией овладел антихрист. Народное православие разрывается с церковной иерархией и с государственной властью. Истинное православное царство уходит под землю. С этим связана легенда о Граде  Китеже, скрытом под озером. Народ ищет Град Китеж. Возникает острое апокалиптическое сознание в левом крыле раскола, в так называемом,  беспоповстве. Раскол делается характерным для русской жизни явлением. В  Московском царстве, сознавшим себя третьим Римом, было смешение царства Христова, царства правды, с идеей могущественного государства, управляющего неправдой. Раскол был обнаружением противоречия, был последствием смешения. Но народное сознание было темным, часто суеверным, в нем христианство было  перемешано с язычеством. Раскол нанес первый удар идее Москвы, как  Третьего Рима. Он означал

неблагополучие русского  мессианского сознания. Второй удар был нанесен реформой Петра Великого.

II

Приемы Петра   были совершенно большевистские. Он хотел

уничтожить старую Россию,  вырвать с корнем те чувства, которые лежали в основе ее жизни. И для этой цели он не остановился перед казнью собственного сына, приверженца  старины. Приемы Петра относительно церкви и старой религиозности очень  напоминают приемы большевизма. Он не любил старого московского благочестия и был особенно жесток в отношении к старообрядчеству и староверию. Петр высмеивал религиозные чувста старины, устраивал всешутейший собор с шутовским патриархом.   Это очень напоминает

антирелигиозные манифестации безбожников в советской России. Петр создал синодальный строй, в значительной степени скопированный с немецкого протестанского образца, и окончательно подчинил церковь государству. Впрочем, нужно сказать, что не Петр был виновником унижения русской церкви в петровский период русской истории. Уже в московский период церковь была в рабьей зависимости от государства.  Авторитет иерархии в народе пла раньше Петра. Религиозный раскол нанес страшный удар этому авторитету. Уровень просвещения и культуры церковной  иерархии  был очень низкий. Поэтому и церковная реформа Петра была вызванан необходимостью. Но она была произведена насильнически, не щадя  религиозного чувства народа. Можно было бы сделать сравнение между Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворотом большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу  известных принципов, та же прерывность органического развития,   отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия государства, то же созданиен привиллегированного бюрократического слоя, тот же централизм, то же  желание резко и радикально

изменить тип цивилизации.

     Но большевисткая революция путем страшных насилий

освободила народные силы,  призвала их к исторической активности, в этом ее значение.  переворот же Петра, усилив русское

государство, толкнув  Россию на путь западного и мирового просвещения, усилил раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем. Петр секуляризировал   православное царство, направил Россию на путь просветительства. Этот процесс происходил в верхних слоях русского общества, в дворянстве и чиновничестве, в то  время как народ продолжал жить старыми религиозными

верованиями и чувствами.  Самодержавная власть  царя, фактически принявшая форму западного  просвещенного абсолютизма, в народе имела старую религиозную санкцию, как  власть теократическая. Ослабление духовного влияния официальной церкви было неизбежным результатом реформы Петра и вторждения западного просвещения. Рационализм проник в самую церковную иерархию. Знаменитый митрополит  эпохи Петра Феофан Прокопович был в сущености протестантом рационалистического типа. Но в петровскую эпоху это имело свою компенсацию в ряде святых, которых не знала московская эпоха, в старчестве, в подземной духовной жизни.

     Большая часть русского народа - крестьянств, жило в тисках крепостного права.  Внутренно народ жил православной верой и она давала ему возможность переносить страдания жизни. Народ всегда считал крепостное право неправдой и  несправедливостью, но

виновником этой  несправедливости он считал не царя, а господствующие классы,  дворянство. Религиозная санкция царской власти в народе была так сильна, что народ жил надеждой, что царь защитит его и прекратит несправедливость,  когда узнает всю правду. По своим понятиям о собственности русские  крестьяне всегда считали неправдой, что дворяне владеют огромными землями. Западные понятия о собственности были чужды русскому народу, эти понятия были слабы даже у дворян. Земля Божья и все трудящиеся, обрабатывающие землю,  могут ею пользоваться. Наивный аграрный социализм всегда был присущ русским крестьянам. Для культурных классов, для интеллигенции народ оставался как бы тайной, которую нужно разгадать. Верили, что в молчаливом, в бессловесном еще народе скрыта великая правда о жизни и наступит день, когда народ скажет свое слово. Интеллигенция, оторванная от народа, жила под обаянием теллургической мистики народа, того, что народнические писатели 70-х годов называли "властью земли".

     Для русских характерно совмещение и сочетание

антиномических, полярно противоположных начал. Россию и русский народ можно характеризовать лишь противоречиями.  Русский народ с одинаковым основанием можно характиризовать, как   народ

госудаственно-деспотический  и анархически-свободолюбивый, как народ склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный  к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, слконный причинять страдания и до болезненности сострадательный. Эта противоречивость создана всей русской историей и вечным конфликтом инстинкта

государственного могущества с   инстинктом свободолюбия и

правдолюбия народа.

ГЛАВА I

ОБРАЗОВАНИЕ РУССКОЙ   ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ И ЕЕ ХАРАКТЕР.

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО И ЗАПАДНИЧЕСТВО

I

Совершенно другое представляет собой русская интеллигенция, к которой могли принадлежать люди не занимающиеся интеллектуальным трудом и вообще не особенно интеллектуальные.  И многие русские ученые и писатели совсем не могли быть причислены к интеллигенции

в точном смысле слова. Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со  своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным  миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со  своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп. Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической

группировкой,  образовавшейся из разных социальных классов, сначала по преимуществу  из более культурной части дврянства, позже из сыновей священников и диаконов, из мелких чиновников, из мещан и, после освобождения, из крестьян. Это и есть разночинная интеллигенция, объединенная исключительно идеями и притом идеями социального характера.

ГЛАВА II

РУССКИЙ СОЦИАЛИЗМ И НИГИЛИЗМ

1

Это очень важные для последующей русской проблематики слова. Тут поставлена проблема теодиции,  проблема оправдания страдания, которая есть основная русская проблема и  источник русского атеизма, проблема цены прогресса, которая будет играть большую роль в социальной мысли 80-х годов. Белинский предвосхищает Достоевского, им была уже пережита проблема Ивана Карамазова о слезинке  ребенка, в нем зачалась диалектика Достоевского в "Легенде о  Великом Инквизиторе". Иногда кажется, что в мыслях Ивана Карамазова Достоевский имел в виду Белинского, которого он хорошо знал лично и с которым много спорил. Белинский переживает отчаяние и ожесточение после  разочарования в идеализме. Он делается революционером, атеистом и социалистом. Очень важно, что в Белинском русский революционный   социализм эмоцианально соединяется с атеизмом. Истоком этого атеизма было сострадание к людям, невозможность примириться с идеей Бога в виду непомерного зла и страданий жизни. Это атеизм из морального пафоса, из любви к добру и  справедливости. Достоевский будет раскрывать эту своеобразную религиозную  психологию и идейную диалектику. Из сострадания к человеку, из бунта против общего (идеи, разума, духа, Бога), давившего живого человека,  Белинский делается социалистом. Он есть замечательное    свидетельство о морально-психологических истоках русского социализма. Бунт против общего во имя личности переходит у него в борьбу за новое общее, за  человечество, за его социальную организацию. Белинский не замечает, что,  отвергнув все "общее", раньше давившее людей, он быстро подчиняет личность новому "общему". И ему представляется, что это новое "общее" которому он поклоняется - так как русский человек не может не поклоняться чему-либо - он утверждает во имя личности. Тоже самое   будет происходить в 60-ые годы.

"Социальность, социальность - или смерть! - восклицает Белинский. Что мне в том, что  живет общее, когда страдает личность". "Отрицание -  мой  бог". Для интенции сознания можно увидеть у Белинского. Он прежде  всего обращает внимание на живую человеческую личность, на переживаемые ею страдания, прежде всего хочет утвердить ее достоинство и право на  полноту жизни. Он восстает против "общего", против мирового духа, против идеализма во имя этой живой человеческой личности. Но направленность  его внимания очень быстро меняется и личность поглощается социальным целым,  обществом. Общество, новое общество, которое может быть создано лишь путем  революции, может избавить человеческую

личность от нестерпимых  страданий унижений. Большая часть общества, составляющая "народ", претерпевает эти несправедливые страдания и унижения. Но исключительная направленность сознания на общество и на  необходимость его радикального изменения

приведет к забвению самой  человеческой личности, полноты ее

жизни, ее права на духовное содержание жизни. Проблема общества окончательно подменяет проблему  человека. Революция низвергает "общее", давившее человеческую  личность, но она подавляет его новым "общим", обществом, которое требует себе полного подчинения человека. Это есть роковая    диалектика в развитии революционно-социалистической и атеистической  мысли. Русский атеизм, который оказался связанным с   социализмом, есть

религиозный феномен. В  основе его лежала любось к правде. Белинский был уже проникнут  сектантским духом, который так характерен для русской революционной интеллигенции. Нигилизм есть характерно русское явление, в такой форме неизвестное Западной Европе. В узком смысле нигилизмом называется эмансипационное умственное движение 60-х годов и его главным идеологом признается Писарев. Тип русского нигилиста был изображен Тургеневым в образе Базарова. Но в действительности  нигилизм есть ялвение гораздо более широкое, чем писаревщина, его можно  найти в подпочве русских социальных движений, хотя нигилизм сам п себе не был социальным двжиением.  Нигилистические основы есть у Ленина, хотя он и живет в дургую эпоху. Мы все нигилисты, говорит Достоевский. Русский нигилизм  отрицал Бога, дух, душу, нормы и высшие ценности, И тем не менее  нигилизм нужно признать религиозным феноменом. Возник он на духовной почве  православия, он мог возникнуть лишь в душе получившей православную формацию. Это есть вывернутая на изнанку православная аскеза, безблагодатная аскеза. В основе русского нигилизма, всятого в чистоте и глубине, лежит православное  мироотрицание, ощущение мира лежащим во зле,

признание греховности всякого богатства и роскоши жизни, всякого творческого избытка в исскусстве, в мыли.  Подобный православной аскетике нигилизм был индивидуалистическим движением,  но также был направлен против творческой полноты и богатства жизни человеческой индивидуальности. Нигилизм считате греховной

роскошью не только искусство, метафизику, духовные ценности, но и религию. Все силы должны быть отданы  на эмансипацию земного человека, эмансипацию трудового народа от непомерных  страданий, на создание условий счастливой жизни, на уничтожение суеверий и предрассудков, условных норм и возвышенных идей, порабощающих человека и  мешающих его счастью. Это - единое на потребу, все остальное от лукавого.  В нигилизме в деформированном виде отразилась еще одна черта русского православного религиозного типа - нерешенность на почве православия  проблемы культуры. Аскетическое православие сомневалось в оправданности культуры, склонно было видеть греховность в культурном творчестве. Это сказалось в мучительных сомнениях великих русских писателей относительно оправданности их литературного творчества. Религиозное,  моральное и социальное сомнение в оправданности культу- ры, есть  характерно русский мотив. У нас постоянно сомневались в   правданности философского и художественного

творчества. Отсюда борьба против метафизики и эстетики. Вопрос о цене, которой покупается культура,  будет господствовать в социальной мысли 70-х годов. Русский нигилизм был уходом из мира лежащего во зле, разрывом с семьей и со всяким установившимся бытом. Русские легче шли на этот разрыв, чем западные  люди. Греховными почитались государство, право, традиционная мораль, ибо они оправдывали порабощение человека и народа. Замечательнее всего, что русские  люди, получившие нигилистическую формацию, легко шли на жертвы, шли на каторгу и на виселицу. Они были устремлены к  будущему, но для себя лично они не имели никаких надежд, н и в этой земной жизни, ни в жизни вечной, которую они отрицали. Они не понимали тайны Креста, но в высшей степени были способны на жертвы и отречение. Руский народ - народ

государственный, он покорно согласен быть материалом для создания великого мирового государства, и он  же склонен к бунту, к вольнице, к анархии.

ГЛАВА V

КЛАССИЧЕСКИЙ МАРКСИЗМ И МАРКСИЗМ РУССКИЙ

     Первоначально марксизм на русской почве был крайней формой русского западничества. Первые  поколения русских марксистомв прежде всего боролись со старыми  направлениями революционной интеллигенции, с народничиством и нанесли ему непоправимые удары. Русский марксизм ждал освобождения от индустриального развития России, которого народничество как раз хотело избежать.

Капиталистическая индустрия  должна привести к образованию и развитию рабочего класса, который и  есть класс освободитель. Поэтому марксисты стояли за пролетаризацию крестьянства, которой народники хотели не допустить. Марксисты думали, что они наконец нашли реальную социальную базу для революционной освободительной борьбы. Единственная реальная социальная сила, на которую можно опе-   реться, это образующийся пролетариат. Нужно развивать классовое революционное сознание этого пролетаритата. Нужно идти не к крестьянству,  которое отвергло революционную интеллигенцию, а к рабочим, на фабрику.  Марксисты сознавали себя реалистами, потому что развитие капитализма  в   это время в России действитлеьно происходило. Первые марксисты хотели  оперться не столько на революционную интеллигенцию, на роль личности в истории, сколько на объективный социально-экономический процесс. Марксисты с   презрением нападали на утопический социализм

народников. Если тип  русского революционера-народника был по преимуществу экомциональный,      то тип русского

революционера-марксиста был по преимуществу интеллектуальный. В соответствии с условиями, в которых  возник русский марксизм, марксисты сначала особенно подчеркивали  детерминистические и эволюционные элементы в учении Маркса. Они боролись с утопизмом, с мечтательностью и гордились тем, что они, наконец, обрели истину научного социализма, который обещает им верную победу в силу закономерного объективного социального процесса. Социализм будет   результатом экономической необходимости, необходимого развития. Первые  русские марксисты очень любили говорить о развитии материальных производительных сил, как главной надежде и опоры. При этом их интересовало не столько само  экономическое развитие России, как положительная цель и благо, сколько образование орудия революционной борьбы. Такова была революционная психология. Цели русской революционной интеллигенции остались как будто бы те же, но они приобрели новое орудие борьбы, они почувствовали более твердую почву под ногами. Марксизм был более сложной умственной теорией, чем те теории, на которые до сих пор опиралась  революционная интеллигенция, и требовал больших усилий мысли. Но она  рассматривался, как революционное орудие, и прежде всего как орудие борьбы против старых направлений, обнаруживших бессилие. В начале марксисты производили даже впечатление менее крайних и свирепых революционеров, чем старые социалисты-народники или

социалисты-революционеры,  как их стали называть, они были против террора. Но это была обманчивая   внешность, вводившая в

заблуждение даже жандармов. Возникновение русского марксизма было серьезным кризисом русской интеллигенции, потрясением основ их миросозерцания. Из марксизма возникли разные новые течения.

Нужно понять сущность марксизма и его двойственность, чтобы ориентироваться в дальнейших  русских течениях. Революция была религией и философией, а не только  борьбой, связанной с

социальной и   политическкой стороной жизни. И должен был выработаться русский    марксизм, соответствующий этому революционному типу и этому   революционному тоталитарному инстинкту. Это - Ленин и большевики. Большевики и определил себя единственным ортодоксальным, т.е. тоталитарным,  интегральным марксизмом, не допускающим дробления марксистского миросозерцания и принятия лишь его отдельных частей. Этот "оротодоксальный" марксизм, который в действительности был по-русски

трансформированным  марксизмом, воспринял прежде всего не

детермининстическую,  эволюционную, научную сторону марксизма, а его мессианскую, мифотворческую религиозную сторону, допускающую экзальтацию революционной воли,  выдвигающую на первый план революционную борьбу пролетариата,  руководимую организованным меньшинством, вдохновленным сознательной пролетарской идеей. Этот ортодоксальный, тоталитарный марксизм всегда требовал исповедания материалистической веры, но в нем были и сильные идеалистические элементы. Он показал, как велика власть идеи над человеческой жизнью, если она  тотальна и соответствует инстинктам масс. В марксизме-большевизме  пролетариат перестал быть эмпирической реальностью, ибо в качестве эмпирической реальности пролетариат был ничтожен, он был прежде всего идеей пролетариата, носителелм же этой идеи может быть незначительное меньшинство. Если это незначительное меньшинство целиком одержимо  титанической идеей пролетариата, есил его революционная воля экзальтирована, если оно хорошо организовано и дисциплинировано, то   оно может совершать чудеса, может  преодолеть детерминизм  социальной

закономерности. Ленин доказал на практике, что это возможно. Он совершал революцию во имя Маркса,   но не по Марксу.

Коммунистическая революция   в России совершалась во имя

тоталитарного марксизма, марксизма, как религии пролетариата, но в противоположность всему, что Маркс   говорил о развитии

человеческих обществ. Не революционному народничеству, а именно ортодоксальному, тоталитарному марксизму удалось   совершить

революцию, в которой Россия   перескочила через стадию

капиталистического   развития, которое представлялось столь неизбежной первым русским марксистам. И это оказалось согласным с русскими традициями и инстинктами народа. В это время иллюзии революционного народничества     были изжиты, миф о

народе-крестьянстве пал.   Народ не принял революционной

интеллигенции. Нужен был новый революционный миф. И миф о народе был заменен мифом о пролетариате.  Марксизм разложил понятие народа, как целостного организма,   разложил на классы с

противоположными интересами.  Но в мифе о пролетариате по новому восстановился миф о русском   народе. Произошло как бы

отождествление русского   народа с пролетариатом, русского

мессианизма с   пролетарским     мессианизмом. Поднялась

рабоче-крестьянская, советская в Россия. В ней народ-крестьянство соединился с  народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который  считал крестьянство мелко-буржуазным, реакционным классом.

Большевизм оказался наименее утопическим и наиболее

реалистическим, наиболее  соответсвующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и  наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Это было определно всем ходом русской истории, но также и слабостью у нас творческих духовных сил. Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа.

ГЛАВА VI

РУССКИЙ КОММУНИЗМ И РЕВОЛЮЦИЯ

     Русская революция универсалистична по своим принципам, как и всякая большая  революция, она совершалась под символикой интерционала, но она же и глубоко национальна и национализуется все более и более по своим результатам.  Троудность суждений о коммунизме определяется именно его двойственным  характером, русским и международным. Только в России могла произойти коммунистическая революция. Русский коммунизм должен

представляться людям Запада  коммунизмом азиатским. И вряд ли такого рода коммунистическая  революция возможна в странах

Западной Европы, там,  конечно, все будет по иному. Самый интернационализм русской коммунистической  революции - чисто русский, национальный. Я склонен думать, что даже  активное участие евреев в русском коммунизме очень характерно для России и для русского народа.

                 Революции в христианской истории всегда были судом над историческим  христианством,  над христианами, над их изменой христианским заветам, над их искажением христианства. Именно для христиан революция имеет смысл и им более всего  нужно его постигнуть,     она есть вызов и   напоминание христианам о

неосуществленной ими правде.  Принятие истории есть принятие и революции, принятие ее смысла, как катастрофической прерывности в судьбах греховного мира. Отвержение всякого  смысла революции неизбежно должно повести за собой и отвержение истории. Но революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо и насильственно рождение ребенка, уродливы   и

насильственны муки рождающей матери, уродлив и подвержен насилию рождающийся ребенок. Таково проклятие  греховного мира. И на русской революции, быть может больше, чем на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса. Смешны и жалки суждения о ней с точки зрения нормативной, с точки зрения нормативнойрелигии    и   морали,

нормативного понимания права и хозяйства. Озлобленность деятелей революции не может не отталкивать, но  судить о ней нельзя исключительно с точки зрения индивидуальной морали.

Бесспорно в  русской революции есть родовая черта всякой революции. Но есть также  единичная, однажды соврешившаяся,

оригинальная революция,  она порождена своеобразием русского

исторического процесса и единственностью русской интеллигенции. Нигде больше такой революции не будте.  Коммунизм на Западе есть другого рода явление. В первые годы революции  рассказывали легенду, сложивуюся в народной среде о большевизме и коммунизме. Для народного сознания большевизм был русской народной

революцией, разливом буйной, народной стихии, коммунизм же пришле от инородцев, он   западный, не русский и он наложил на

революционную народную  стихию гнет деспотической организации, выражаясь по ученому, он рационализировал иррациональное. Это очень характерная легенда,  свидетельствующая о женственной

природе русского народа,  всегда подвергающейся изнасилованию чуждым ей мужественным началом.

     Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии русской революции через        коммунистическую идею,    через

коммунистическую символику.  В этом беспорная заслуга коммунизма перед русским государством России  грозила полная анархия,

анархический распад, он   был остановлен коммунистической

диктатурой, которая нашла  лозунги, которым народ согласился подчиниться. Церковь потеряла руководящую роль в народной жизни. Подчиненное положение церкви в отношении к монахическому

государству, утеря  соборного духа, низкий культурный уровень духовенства - все это имело   роковое значение. Не было организующей, духовной силы. Христианство в России переживало глубокий кризис В коммунизме есть здоровое, верное и  вполне согласное с христианством понимание жизни каждого человека, как служения сверхличной цели, как служения не себе, а велкикому целому. Но эта верная идея искажается отрицанием самостоятельной ценности и достоинства каждой человеческой личности, ее духовной свободы. В коммунизме есть также верная идея, что человек призван в соединении с другими людьми  регулировать и организовывать социальную и космическую жизнь. Но в русском коммунизме эта идея, нашедшая себе самое радикальное выражение у   христианского

мыслителя Н.Федорова,   прняла почти маниакальные формы и превращает человека в орудие и  средство революции. Все эти извращения определяются не   столько социально-экономической

системой коммунизма,  сколько его ложным духом. Свобода духа отрицается не экономикой, которая бессильна в отношении к духу, а духом же, духом враждебным свободе.  Воинствующий духоборческий материализм коммунизма есть явление духа, а не материи, есть

ложная направленность духа.  Коммунистическая экономика сама по себе может быть нейтральна. Это коммунистическая религия, а не экономика, враждебна христианству, духу, свободе. Правда и ложь так перемешены в коммунизме именно потому, что коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный. В   идее бесклассового, трудового общества, в котором каждый работает для других и для всех, для сверхличной цели, не заключается отрицания Бога, духа, свободы и даже наоборот, эта идея более согласна с христианством, чем идея, на   которой основано буржуазное

капиталистическое общество.  Но соединение этой идеи с ложным миросозерцанием, отрицающим дух и  свободу, ведет к роковым результатам. Именно религиозный характер  коммунизма, именно религия коммунизма и делает его    антирелигиозным и

антихристианским. Коммунистическое   общество и государство

претендуют быть тоталитарными. Но это и есть основная ложь. Тоталитарным может быть шиль царство Божье, царство кесаря всегда частично. Для коммунизма царство  кесаря становится царством Божьим, совершенно также как в германском национал-социализме, но лишь более последовательно и радикально. И это то  и вызывает неизбежность духовной борьбы. Роковой ошибкой является придавать этой духовной борьбе характер борьбы социальной, защищающей старое  капиталистическое, буржуазное общество или старый режим. Это и делает бессильной борьбу против лжи коммунизма. Весь мир идет к ликвидации старых капиталистических обществ, к преодолению духа их вдозновлявшего. Движение к  социализму - к социализму понимаемому в широком, не доктринерском смысле - есть мировое явление. Этот мировой перелом к новому обществу, образ которого еще не ясен, совершается через переходные стадии. Такой переходной  стадией является то, что называют связанным,

регулированным,   государственным капитализмом. Это тяжелый

процесс, сопровождающийся абсолютизацией государства. В советской России этой стадии, которая не  есть еще социализм, очень благоприятсвуют старые традиции абсолютного государства. В том, что происходит в советской России, есть много элементарного, элементраного цивилизирования рабоче-крестьянских масс, выходящих из состояния безграмотности. В этом нет ничего специфически коммунистического. Но процесс цивилизирования совершается через замену для  масс символики религиозно-христианской, символикой марксистски-коммунистической. Ненормальным, болезненным является то, что приобщение масс к цивилизации происходит при совершенном разгроме старой  русской интеллигенции. Революция, о которой интеллигенция всегда  мечтала, оказалась для нее концом. Это определилось древним расколом русской истории, вековым расколом интеллигенции и народа, а также бессовестной демагогией, через которую победили русские коммунисты. Но это привело к тому, что оказался страшный недостаток интеллигенстких сил. Русский коммунизм, если взглянуть  на него глубже, в свете русской исторической  судьбы, есть деформация русской идеи, русского мессианизма и универсализма, русского искания царства правды, русской идеи, принявшей в атмосфере войны и разложения уродливые формы. Но русский коммунизм более связан с русскими традициями, чем это обычно о нем думают, традициями не только хорошими, но и очень плохими.

ГЛАВА VII

КОММУНИЗМ И ХРИСТИАНСТВО

Религиозные верования отражают человеческое рабство, рабство у стихийных сил природы и  иррациональных сил общества, они существуют лишь до тех пор, пока человек, социальный человек, не овладел окончательно стихийными и иррациональными силами,

окружившими его таинственностью. Ненависть русских коммунистов к христианству заключает в  себе противоречие, которого не во состоянии заметить те, чье созание подавлено коммунистической

доктриной. Лучший тип   коммуниста, т.е. человека целиком захваченного служением идее,  способного на огромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствии христианского воспитания человеческих душ, вследствие переработки натурального человека христианским духом. Результаты этого христианского влияния на человеческие души, чисто незримого и надземного, остаются и тогда, когда в своем сознании люди отказались от христианства и даже стали его врагами.

Н.Бердяев " СУДЬБА РОССИИ "

Националььность есть  индивидуальное бытие, вне которого невоз­можно существование человечества, она заложена в самих глуби­нах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории, динамическое задание.Национальность есть бытийственная индиви­дуальность, одна из иерархических ступеней бытия, другая сте­пень, другой круг, чем индивидуальность человека или индивиду­альность человечества, как некой соборной личности.

     Человек входит в человечество через национальную индиви­дуальность, как национальный человек, а не отвлеченный чело­век, как русский, француз, немец или англичанин. Человек не может перескочить через целую ступень бытия, от этого он обе­нел бы и опустел бы. Национальный человек-больше, а не меньше, чем просто человек, в нем есть родовые черты человека вообще и есть черты индивидуально-национальные.

     Нация есть динамическая субстанция, а не переходящая историческая функция, она корнями своими врастает в таинствен­нуюглубину жизни. Национальность есть положительное обогащение бытия, и за нее должно бороться, как за ценность. Национальное единство глубже единства классов, партий и всех других прехо­дящих исторических образований в жизни народов.Уход из нацио­нальной жизни,  странничество-чисто русское явление, запечат­ленное русским национальным духом. Ни раса, ни территория, ни язык, ни религия не являются признаками,  определяющими нацио­нальность, хотя все они играют ту или иную роль в ее определе­нии. Национальность-сложное историческое образование, она фор­мируется в результате кровного смешания рас и племен, многих перераспределений земель, с которыми она связывает свою судь­бу, и духовно-культурного процесса, созидающего ее неповтори­мый духовный лик.И в результате всех исторических и психологи­ческих исследований остается неразложимый и  неуловимый оста­ток, в котором и заключена вся тайна национальной индивидуаль­ности. Национальность-таинственна, мистична, иррациональна, как и всякое индивидуальное бытие.

     Российская империя заключает в себе очень сложный нацио­нальный состав, она обьединяет множество народностей. Но она

не может быть рассматриваема  как механическая смесь народ­ностей-она русская по своей основе и задаче в мире. В основу русской идеи легло создание русского человека, как всечелове­ка. И если русский империализм не будет выражением этого русского народного духа, то он начнет разлагаться и приведет к распадению России. Великая империя, верящая в свою силу и свое призвание, не может превращать своих граждан в бесправных па­риев, как то было у нас с евреями. Это ведет к распадению им­периалистического единства. Лишь свободные граждане могут быть опорой империи. Большое количество бесправных, гонимых и вся­чески озлобляемых, представляет опасность.

     У женщин очень слабо развито чувство истории, их очень трудно довести до сознания исторической задачи и исторической ценности, их взгляд на жизнь-безнадежно и безвыходно "част­ный". Женское частное сострадание может привести к увелечению страданий, ибо оно не видит общей переспективы человеческой жизни, целиком захвачено временно-частным.

     Такое женски-частное и женски-сострадательное отношение к

жизни всегда бывает  результатом решительного преобладания чувства над волей. Если бы в мире господствовало исключительно женственное начало, то истории не было бы, мир остался бы в "частном" состоянии, в "семейном" кругу. Менее всего можно бы­ло бы сказать,что такое частно-женственное отношение к жизни есть результат сильного чувства личности. Наоборот, сильное чувство личности есть в том мужественном начале, которое нача­ло историю и хочет довести ее до конца. Все в мире совершается через истинное соотношение мужского и женского начала и взаим­ное их проникновение. Но в отношении к жизни русских людей есть как бы преобладание женственного, господства чувства женственного сострадания, женственных "частных" оценок, женственного отвращения к истории, к жестокости и суровости всего исторического, к холоду и огню восходящего ввысь духа.

Главная беда России-в слабости русской воли, в недостатке

общественного самовоспитания  и самодисциплины. Русскому об­ществу недостает характера, способности определяться изнутри. Русского человека слишком легко заедает "среда", и он слишком подвержен эмоциональным реакциям на все внешнее.

Наша православная идеология самодержавия-такое же явление безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную жизнь. Русская душа хочет священной обществен­ности, богоизбранной власти. Природа русского народа созна­ется, как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Русский народ не хочет быть мужесвенным строителем, его природа определяется как женственная,  пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властели­на. Россия-земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти-так харак­терна для  русского народа и для русской истории. Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Русский народ хочет быть землей, которая не­вестится, ждет мужа. Личность была придавлена огромными разме­рами государства, предьявлявшего непосильные требования.

     Эта тайна связана с особеным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же анти­номичность проходит через все русское бытие.  Россия-самая не шовинистическая страна в мире. Русские почти стыдятся того, что они русские, им чужда национальная гордость и часто да­же-увы!-чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильст­венной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других.  В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность.

Таков один тезис о России, который с правом можно было высказать. Ноесть и антитезис,  который не менее обоснован. Россия-самая националистическая страна в мире, страна невидан­ных эксцессов национализма, угнетения подвластных националь­ностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все  национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обречен­ное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый   могущественный, единственный призванный. "Русское" и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Церковный национализм-характерное русское явление. Им насквозь пропитано наше старообрядчество. Нотот же национализм царит и в господствующей церкви. Тот же национализм проникает и в сла-

вянофильскую идеологию,  которая всегла подменяла вселенское русским. Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос племен женственной национальной стихией,  русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте. Русская религиозность-женственная религиозность,-ре­лигиозность коллективной биологической теплоты, переживаемой, как теплота мистическая. В ней слабо развито личное религиоз­ное начало, она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности. Такая религиозность  отказывается от мужественного, активного духовного пути. Это не столько ре­лигия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-зем­ли, женского божества, освещающего плотский быт. В.В.Розанов в своем роде гениальный выразитель этой русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта. Мать-земля для русского на­рода есть Россия. Россия превращается в Богородицу. Россия-страна богоносная. Такая женственная, национально-сти­хийная религиозность должна возлагаться на мужей, которые бе­рут на себя бремя духовной активности, несут крест, духовно водительствуют. И русский народ в своей религиозной жизни воз­лагается на святых, на старцев, на мужей, в отношении к кото­рым подобает лишь преклонение, как перед иконой. Русский народ не дерзает даже думать, что святость есть внутренний путь ду­ха,-это было бы слишком мужественно-дерзновенно. Русский народ хочет не столько святости,  подобно  тому как он хочет не власти,а отдания себя власти, перенесения на власть всего бре­мени. Русский народ в массе своей ленив в религиозном восхож­дении, его религиозность равнинная, а не горная, коллективное смирение ему легче, чем религиозный закал личности, чем жертва теплом и уютом национальной стихийной жизни. За смирение свое получает русский народ в награду этот уют и тепло коллективной жизни. Такова народная почва национализации церкви в России. В этом есть огромная примесь религиозного натурализма, предшест­вующего христианской религии духа, религии личности и свободы. Сама христианская любовь, которая существенно духовна и проти­воположна связям по плоти и крови, натурализовалась в этой ре­лигиозности, обратилась в любовь к  "своему" человеку. Так крепнет религия плоти, а не духа, так охраняется твердыня ре­лигиозного материализма. На необьятной русской равнине возвы­шаются церкви, подымаются святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий.

Русской душ не сидится на месте, это не мещанская душа, не местная душа. В России, в  душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидомого града Китежа, незримо­го дома. Перед русской душой открываются дали, и нет очерчен­ного горизонта перед духовными ее очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всеобщего воскресения к новой жизни. Она вечно печалиться о горе своего народа, и муки ее не знают уталения. Душа эта поглащена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни. Есть мятежность, непокорность в русской душе. Все дальше и дальше должно идти, к концу, к выходу из этого "мира", из этой земли, из всего местного, мещанского, прикреп­ленного. Не раз уже указывали на то, что сам русский атеизм религиозен. Героически настроенная интеллигенция шла на смерть во имя материалистических идей. Это странное противоречие бу­дет понятно, если увидеть, что под материалистичесим обличием она стремилась к абсолютному. Славянский бунт-пламенная, ог­ненная стихия, неведомая другим расам. Россия-страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, страна чиновников, никогда не пе­реступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженный в материальный быт, страна обрядова­ния, странс интеллигенщины, инертной и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими

идеями.

Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одинаковую верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь, как и везде, в вопросе о свободе и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности, мы мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий-в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода обора­чивается безграничным  рабством, вечное странничество-вечным застоем, потому что мужественная   свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри. Отсюда веч­ная зависимость от иногороднего. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне.

Россия национально самодовольная и исключительная-означа­ет нераскрытость, невыявленность начала мужественного, челове­ческого, личного рабства у начала природно-стихийного, нацио­нально родового, традиционно-бытового. В сознании религиозном это означает абсолютизацию и обожествление телесно-относитель­ного, довольство животной теплотой национальной плоти. В этом­вечный соблазн и великая опасность России. Женственность сла­вян делает их мистически чуткими,  способными прислушиваться к внутренним голосам. Но исключительное господство женственной стихии мешает им выполнить свое призвание в мире. Для русского мессианизма нужен мужественный дух,-без него и опять будет провал в эту пленительную и затягивающую первородную стихию русской земли, которая ждет своего просветления и оформления.

Все своеобразие славянской и  русской мистики-в искании

града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия на землю Небесного Иерусалима, в жажде всеобщео спасения и всеобщего блага, в апокалиптической настроенности. Эти апокалиптические, пророчественные ожидания находятся в противоречии с тем  что град этот-"святая Русь". Противоречие и противоборство духов­ной сытости и духовного голода-основное для России. Духовная сытость дается пассивный отдачей себя женственной национальной стихии. Это не есть еще насыщение Божественной пищей, это все еще натуралистическое насыщение.  Духовный голод, неудовлетво­ренность натуралистической национальной пищей, есть знак осво­бождения мужественного начала личности. Так как царство Божие есть царство абсолютного и конечного, то русские легко отдают все относительное и среднее во власть царства дьявола. Черта эта очень национально-русская.  Русские постоянно находятся в рабстве в среднем и в относительном и оправдывают это тем, что в окончательном и абсолютном они свободны. Тут скрыт один из глубочайших мотивов славянофильства. Славянофилы хотели оста­вить русскому народу свободу религиозной совести, свободу ду­мы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом. Тут мы с новой сто­роны подходим к основным противоречиям России.  Это все та же разобщенность мужественного и женственного начала в недрах русской стихии и русского духа. Русский дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественной сферой относи­тельного и серединного, он отдается во власть внешних сил. Он хочет святости в жизни абсолютной, и только святость его пле­няет, и он готов мириться с грязью и низостью в жизни относи­тельной. Ангельская святость и зверская низость-вот вечные ко­лебания русского народа. Оброз родной земли не есть только об­раз матери, это также- образ невесты и жены, которую человек оплодотворяет своим логосом, своим мужественным светоносным и оформляющим началом, и образ дитяти.

Недостаток мужественного характера и того закала лич­ности, который на Западе   вырабатывался рыцарством,-самый

опасный недостаток русских, и русского народа и русской интел­лигенции. Сама любовь русского человека к родной земле прини­мала форму, препятствующую развитию мужественного личного ду­ха. Во имя этой любви, во имя припадания к лону матери отвер­галось в России рыцарское начало. Русский дух был окутан плот­ным покровом национальной матери, он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связа­на с этой теплотой и влажностью, в ней много еще плоти и не­достатка духа. Но плоть и кровь не наследуют вечности, и веч­ной может быть только Россия духа. Россия духа может быть раскрыта путем  мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти.  Возраждение России к новой жмзни может быть связана лиш с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и пора­бощающей. Это-победа огня духа над влагой и теплом душевной плоти.

Розанов не может и не хочет противостоять наплыву и напо­ру жизненных впечатлений, чувственных отношений. Он совершенно лишен всякой мужественности духа, всякой активной силы сопра­тивления стихиям ветра, всякой внутренней свободы. Пленяет в Розанове то, что в писаниях его, в своеобразной жизни его слов чувствуется как бы сама природа-мать, мать-земля и ее жизненые процессы.В Розанове так много  характерно-русского, истин­но-русского. Он-гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он возможен только в России. В самых недрах русского характера обнаруживается вечно-бабье, не веч­но-женственное, а вечно-бабье. Розанов-гениальная русская ба­ба, мистическая баба. И это  "бабье" чувствуется и в самой России. И Розанов восклицает: "Сила-вот одна красота в мире... Сила-она покоряет, перед ней падают, ей, наконец,- молятся... Молятся вообще" слабые"-"мы", вот "я" на тротуаре... Голова была ясна, а сердце билось... как у женщины. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимаю­щих воздух... Женственность Розанова, так художественно пере­данная, есть также женственность души русского народа. История образования русской государственности, величайшей в мире госу­дарственности, столь непостижимая в жизни безгосударственного Русского народа, может быть понята из этой тайны.  У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится,  чувствует себя женщиной перед колоссом госу­дарственности, его покоряет  "сила", он ощущает себя роза­новским "я на тротуаре" в момент прохождения конницы. Сам Ро­занов на протяжении всей книги остается этим трепещущим "я на тротуаре". Для Розанова не только суть армии,  но и суть госу­дарственной власти в том, что она "всех нас превращает в жен­щин, слабых,трепещущих, обнимающих воздух...". И он хочет по­казать, что весь русский народ так относится к государственной власти. Для Розанова:вся русская история есть тихая, безбур­ная, все русское состояние-мирное, безбурное. Русские люди-ти­хие. В хороших случаях и благоприятной обстановке они неодоли­мо вырастают в ласковых, приветных, добрых людей. Русские лю­ди-"славные". Но с не меньшим основанием можно было бы утверж­дать, что русская душа-мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным. Из этой прславленной и часто фальшиво звучащей "тихости, безбурности и славности" рождается инерция, которая мила вечно-бабьему сердцу Розанова, но никогда не рож­дается новой, лучшей жизни. Розановское отношение к госу-

дарственной власти есть    отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда нача­ло вне его и над ним находящееся, инородное ему.

"Розановское", бабье и рабье, национально-языческое, дох-

ристианского все еще очень сильно в русской народной стихии. "Розановщина" губит Россию, тянет ее вниз, засасывае, и осво­бождение от нее есть спасение для России. По крылатому слову Розанова, "русская душа испугана грехом", и я бы прибавил, что она им ушиблена и придавлена. Этот первородный испуг мешает мужественно творить жизнь, овладеть своей землей и националь­ной стихией. Русская душа подавлена необьятными русскими поля­ми и необьятными русскими снегами, она утопает и растворяется в этой необьятности. Оформление свой души и оформление своего творчества затруднено было для русского человека.   Госу­дарственное овладение необьятными русскими пространствами соп­ровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личных и об­щественных сил. Всегда было слабо у русских  сознание личных прав и не развита была самодеятельность классов и групп. Русский человек, человек земли, чувствует себя беспомощным ов­ладеть этими пространствами и организовать их. Он слишком при­вык возлагать эту организацию на центральную власть, как бы трансцендентную для него. И в собственной душе чувствует он необьятность, с которой трудно ему справиться. Широк  русский человек, широк как русская земля, как русские поля. Славянский хаос бушует в нем. Огромность русских пространств не способствовала выработке в русском человеке самодисциплины и самодеятельности,-он расплывался в пространстве. Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство от­ветственности с этим связаны. Ширь русской земли и  ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность дви­жения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала ин­тенсивной энергии и интенсивной культуры. От русской души не­обьятные русские пространства требовали смирения и жертвы, но они же охраняли русского человека и давали ему чувство безо­пасности.

Русская нелюбовь к идеям и равнодушие к идеям нередко пе­реходят в равнодушие к истине. Русский человек не очень ищет истины, он ищет правды, которую мыслит то религиозно,  то мо­рально, то социально, ищет спасения. Русский народ, быть мо­жет, самый духовный народ в мире. Но духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности. В этой безб­режной духовности мужественное начало не овладевает женствен­ным началом, не оформляет его. А это значит, что дух не овла­дел душевным. На этой почве рождается недоверие, равнодушие и враждебное отношение к мысли, к идеям. На этой же почве рожда­ется и давно известная слабость русской воли, русского харак­тера.

     В.В.Розанов " УЕДИНЕННОЕ "

И стали  вопиять, глаголать и сочинять, что "церковь Христова и всегда была,  в сущности, социалистической" и что особенно она уж никогда не была монархической, а вот только Петр Великий "принудил нас лгать". Там была-эпоха, "два или три века". Здесь-три дня, кажется даже  два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом-букваль­но ничего. Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет

60 "и такой серьезный", Новгородской губернии, выразился:"Из бывшего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть". Т.е. не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но надо по-русски вы­резать из его кожи ленточка за ленточкой.

"Былая Русь"... Как это выговорить? А уже выговаривается. Печаль не в смерти. "Человек умирает не когда он созрел,

а когда он доспел".  Т.е. когда жизненные соки его пришли к состоянию, при котором смерть становится необходима и неизбеж­на.

                 Если нет смерти человека "без воли Божией", то могли бы подумать, что может настать смерть народная, царственная "без воли Божией"? И в этом весь вопрос. Значит, Бог не захотел бо­лее быть Руси. Он гонит ее из-под солнца. "Уйдите, ненужные люди".

                 Почему мы "ненужные"?

                 Да уж давно мы писали в "золотой своей литературе": "Дневник лишнего человека", "Записки ненужного человека". То­же-"праздного человека". Выдумали "подполья" всякие... Мы как-то прятались от света солнечного, точно стыдясь за себя.

Человек, который стыдится себя? - разве от него не засты-

дится солнце?-Солнышко и человек-в связи.

                 Значит, мы "не нужны" в подсолнечной и уходим в какую-то ночь. Ночь. Небытие. Могила.

                 Мы умираем как фанфароны, как актеры. "Ни креста, ни мо­литвы". Уж  если при смерти чьей креста и молитвы-то это у русских. И странно. Всю жизнь крестилась, богомолились: вдруг смерть-и мы сбросили крест.  "Просто, как православным челове­ком русский никогда не живал".  Переход в социализм и, значит, в полный атеизм совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно, "в баню сходили и окатились новой водой". Это-совершен­но точно, это действительность, а не дикий кошмар.

                 -Ты кто? блуждающий в подсолнечной?

                 -Я нигилист.

                 -Я только делал вид, что молился.

                 -Я только делал вид, что живу в царстве.

                 -На самом деле-я сам себе свой человек.

                 -Я рабочий трубочного завода, а до остального мне дела нет.

                 -Мне бы поменьше работать.

                 -Мне бы побольше гулять.

                 -А мне бы не воевать.

И солдат бросает ружье. Рабочий уходит от станка. -Земля-она должна сама родить.

                 И уходит от земли.

                 -Известно, земля Божия. Она всем поровну.

Да, но не Божий ты человек. И земля, на которую ты наде­ешься, ничего тебе не даст. И за то, что она тебе не даст, ты обагришь ее кровью.

                 Земля есть Каинова, и земля есть Авелева. И твоя, русский, земля есть Каинова. Ты проклял свою землю, и земля прокляла тебя. Вот нигилтзм и его формула.

- Мы не уважали себя. Суть Руси, что она не уважает себя. Это понятно. Можно уважать труд и пот, а мы не потели и не

трудились. И то, что мы не трудились и не потели, и есть источник, что земля сбросила нас с себя, планета сбросила.

Россия похоже на ложного генерала, над которым какой-то

ложный поп поет панихиду. "На самом же деле это был беглый ак­тер из провинциального театра".

     Что такое совершилось для падения Царства? Буквально,- оно пало в буддень. Шла какая-то "середа", ничем не отличаясь от других. Ни-воскресенья,  ни-субботы, ни хотя бы мусульманской пятницы. Буквально, Бог плюнул и задул свечку. Не хватало про­визии, и около лавочек образовались хвосты. Да, была оппози­ция. Да, царь скапризничал. Но когда же на Руси "хватало" че­го-нибудь без труда еврея и без труда немца? когда же у нас не было оппозиции? и когда царь не капризничал? О, тоскливая пят-

ница или понедельник, вторник...

Задуло свечку.  Да это и не Бог, а... шла пьяная баба, спотыкнулась и растянулась. Глупо. Мерзко.

Христианство вдруг все позабыли, в один момент,- мужики, солдаты,- потому что не вспомоществует, что оно не предупреди­ло ни войны, ни бесхлебницы.

Ты не прошла мимо мира, девушка... о, кротчайшая из крот­ких ... Ты испуганным и искристым глазком смотрела на него.

Задумчиво смотрела...   Любяще смотрела... И запевала

песню... И заплетала в косу ленту...

И сердце стучало. И ты томилась и ждала.

И шли в мире богатые и знатные. И говорили речи. Учили и учились. И все было так красиво. И ты смотрела на эту красоту. Ты не была завистлива. И тебе хотелось подойти и  пристать к чему-нибудь.

Твое сердце ко всему приставало. И ты хотела бы петь в хоре.

Но никто тебя не заметил,  и песен твоих не взяли. И вот ты стоишь у колонны.

Не пойду и я с миром. Не хочу. Я лучше останусь с тобой. Вот я возьму твои руки и буду стоять.

И когда мир кончится, я все буду стоять с тобою и никогла не уйду.

Знаешь ли ты,  девушка, что это-"мир проходит", а не "мы прходим". И мир пройдет и прошел уже. А мы с тобой будем вечно стоять.

Потому что справедливость с нами. А мир воистину неспра­ведлив.

Но решительно  везде, где могут,- стараются жить на счет друг друга, обманывают, сутенерничают. И думая о счастье-впа­дают все в большее и большее несчастье. Мы, как и евреи, приз­ваны к идеям и чувствам, молитве и музыке, но не господству. Овладели же, к несчастию и к пагубе души и тела, 1/6 частью суши. И, овладев, в сущности, испортили 1/6 часть суши.

Русские в  странном обольщении утверждали, что они "и восточный, и западный народ",-соединяют "и Европу, и Азию в себе", не замечая вовсе того, что скорее они и не заппадный, и не восточный народ, ибо что же они принесли Азии, и какую роль сыграли в Европе? На Востоке они ободрали и споили бурят, че­ремесов, киргиз-кайсаков, ободрали Армению и Грузия, запретив даже(сам слушал обедню) слушать свою православную обедню по-грузински. О, о, о... Сам слушал, сам слушал в Тифлисе. В Европе явилось как Герцен и Бакунин и "внесли социализм", ко­торого "вот именно не хватало Европе". Между Европой и Азией мы явилось именно "межеумками", т.е именно нигилистами, не по­нимая ни Европы, ни Азии. Только пьянство, муть и грязь внесли.

 Но принесли ли мы семью?  добрые начала нравов? Трудоспособ­ность? Ни-ни-ни. Теперь, Господи, как страшно сказать... Тогда как мы "и не восточный, и не западный народ", а просто ерун­да,-ерунда с художеством,-евреи являются на  самом деле не только первенствующим народом Азии, давшим уже не "кое-что", а весь свет Азии, весь смысл ее, но они гигантскими  усилиями, неутомимой деятельностью становятся мало-помалу и первым наро­дом Европы.

Посмотрите, встрепинитесь, опомнитесь: несмотря на побои, как они часто любят русских и  жалеют их пороки, и никогда "по-гоголевски" не издеваются над  ними. Над пороком нельзя смеяться, это-преступно, зверски. И своею и нравственною, и культурною душою они никогда этого и не делают. Я за всю жизнь никогда не видел еврея, посмеявшегося над пьяным или над лни-

вым русским. Это что-нибудь значит среди оглушительного хохота самих русских над своими пороками. Среди наших очаровательных: "Фон-Визин, Грибоедов, Гоголь, Щедрин,  Островский". Среди "свинства" русских есть, правда, одно дорогое качество-интим­ность, задушевность. Евреи-то же. И вот этою чертою они ужасно связываются с русскими. Только русский есть пьяный задушевный человек, а еврей есть трезвый задушевный человек. Только к од­ному, к власти, он не чувствует подозрения. Власть всегла доб­ра, блага, и, собственно, потому, что он ленив и власть обеща­ет ему его устроить как калеку.

Благотворение, которое везде восполняет недостаток, у христиан есть нормальное положение. Тут все благотворят "нищую братию", и какая-то нищета имущества,  тел и духа-вот христи­анство.

     В.В.Розанов   " Возле "русской идеи" "

Достоевский выразил "святое святых" своей души, указав на особую внутреннюю миссию России в Европе, в христианстве, а затем и во всемирной истории:  именно "докончить" дом её, строительство её, как женщина доканчивает холостую квартиру, когда входит в неё "невестою и женою" домохозяина.

Женщина уступчива и говорит "возьми меня" мужчине, да, но едва он её "берет", как глубоко весь переменяется."Женишься - переменишься"-­многодумная вековая поговорка.

...Что это так выходит и в истории, можно видеть из того,

что, например, у "женственных" русских никакого "варяжского периода","нормандского периода" (мужской элемент) истории, бы­та, существования не было. Тех, кого "женственная народность" призвала "володети и княжите над собою",-эти воинственные же­лезные норманны, придя, точно сами отдали кому-то власть; они просто "сели" и начали "пировать и охотиться".Переженились,на­родили детей и стали "Русью"-- русскими, хлебосолами и право­славными, без памяти своего языка, родины, без памяти своих обычаев и законов.

...Как будто  снаружи и сначала -- "подчинение русских",

но затем сейчас же  происходит более внутреннее овладевание этими самыми подчинителями,всасывание их." Женственное качест­во "-- налицо:  уступчивость, мягкость.Но оно сказываетсяя как сила, обладание,  овладение.Увы, не муж "обладает женою"; это только кажется так.На самом деле жена "обладает мужем",даже до поглащения. И не  властью,не пзямо, а вот этим таинственным "безволием", которое чарует "волящего" и грубого и покоряет его себе, как нежность и миловидность.Что будет "мило" мне, то, поверьте, станет и "законом" мне.

Русские имеют  свойство отдаваться беззаветно чужим влия­ниям... Иьенно, вот как невеста и жена -- мужу...Но чем эта "отдача" беззаветнее, чище,  бескорыстнее, даже до "убийства себя", тем таинственным образом она сильнее действует на того кому была "отдача".За "верную жену" муж сам обратно "умрет" -­это уже закон великодушие и мужества.

..."Русские бы стали на себя не похожи":до такой степени

увлекаться чум-то непременно из Европы есть единственное "по­хожее на себя" у зусских,у России... Женщина,вечно ищущфя "же­ничф,главу и мужа"...

...Вера Фигнер перешла в социализм, когда увидела в Каза-

ни оскорбленным админисерацией своего любиьмого учителя.Вот русский мотив.

Весь русский социализм в идеальной и чистой своей основе, основе первоначальной,женственен;и есть только расширение "русской жалости","сострадание л несчасеным,бедным, неимущим".