Е.П. Блаватская

АСТРАЛЬНЫЕ ТЕЛА И ДВОЙНИКИ

Москва

Издательство Духовной Литературы «Сфера»

2000

Астральные тела и двойники. Сборник. Перев. с англ. — М.: Издательство Духовной Литературы; Сфера, 2000. — 384 с. — (Серия «Белый Лотос»).

Эта книга продолжает (в серии «Белый Лотос») полное собрание оккультно-мистических произведений Е.П.Блаватской, написанных для различных периодических изда­ний.

Материал организован хронологически, что позволяет проследить развитие творчества наиболее выдающегося оккультно-мистического мыслителя современности.

8-й выпуск: 1888, 1894 гг.

 

 

ОТ РЕДАКЦИИ

Настоящий сборник продолжает собрание философ­ской публицистики Е.П. Блаватской. В нем представле­ны статьи, опубликованные в журналах «Lucifer» (Лон­дон) и «Lе Lotus» (Париж) в 1888 г., в журнале «Раth» (Нью-Йорк) в 1893, 1894 гг., а также протоколы собраний Ложи Блаватской, проходивших на Лансдаун-Роуд с декабря 1888 по март 1889 г.

В 1888 году Е.П. Блаватская заканчивала свой несом­ненно главный труд — «Тайную Доктрину» — и неудиви­тельно, что статьи, опубликованные в это время, так или иначе связаны с этой работой. Так, статья «Поклонение Звездным Ангелам в католической церкви» первоначаль­но была включена в «Тайную Доктрину», но не вошла в окончательный вариант. В этой статье, в частности, Е.П. Блаватская отвечает на обвинение в желании «выиски­вать ошибки» в христианской религии, говоря об отсут­ствии враждебности и лишь желании утвердить, что «нет религии выше истины».

Затрагивает Е.П. Блаватская и немаловажный вопрос о том, является ли сама теософия религией; отвечает на памфлет «Христианская наука», подготавливая читателя к началу постижения науки исцеления с помощью духа; продолжает объяснение и уточнение теософской терми­нологии, чему всегда придавала большое значение; дает немаловажный и небезынтересный комментарий на по­явление новых игрушек, раскрывая не только одну из тайн воспитания детей, но и путь становления личности в обществе.

Непростым оказался вопрос о возможности создания «рабочих лож» Теософского Общества, которые готовили бы будущих адептов. «Приобрести божественное зна­ние, как золотую медаль после сданного на отлично... экзамена, мечтает каждый рядовой новичок, недавно приступивший к оккультным исследованиям...» — пишет Е.П. Блаватская в статье «Магические ложи». — «Корень заблуждения кроется в нечетком представлении о том, кто такой адепт и какие пути ведут к этому состоянию. ...Западная цивилизация воспитывает скорее бойцов, нежели философов, самоуверенных костоломов, вместо Будд. ...Не найдется ни одного члена, который сохранял бы целомудрие с самого детства и никогда не отравлял бы свой организм употреблением одурманивающих ве­ществ. А ведь мы ничего пока не говорим о загрязняю­щих последствиях дурных влияний повседневного со­циального окружения. К необходимым условиям для психического развития, упоминаемым в мистических на­ставлениях всех восточных религиозных систем, относятся, помимо прочего, чистое место, чистая пища, чи­стое общение и чистый разум».

Немаловажная часть этой книги посвящена записям У.К. Джаджа бесед с Е.П.Б. об оккультизме. В форме воп­росов и ответов записана и статья «Оккультные тела и двойники», в ней Е.П.Б. беседует с Мейбл Коллинз, с ко­торой, тогда еще вместе, редактировала журнал «Lucifer». Кроме того, в сборник включены протоколы собра­ний, на которых обсуждались станцы I и II «Тайной Док­трины» Е.П. Блаватской, и приложение, получившее на­звание «Сны».

ПОКЛОНЕНИЕ  ЗВЕЗДНЫМ АНГЕЛАМ В КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer»   vol. II, N° 11, July, 1888, p. 355-365,  Большая часть это­го материала первоначально была включена в первый черновой вариант «Тайной Доктрины» (том I), который Е.П. Блаватская отправила в 1886 г. в Адьяр, дабы Т. Субба Роу осуществил его научное редактирование. Но по каким-то причинам в окончательный вариант ее мону­ментального труда этот текст не вошел. Е.П. Блаватская опубликовала его в ««Lucifer» всего лишь за несколько месяцев до выхода в свет «Тайной Доктрины». Текст статьи предваряет довольно пространная вступительная заметка, заключенная в квадратные скобки.

Используемый в данной статье фактический матери­ал в основном заимствован из книги Эда де Мирвиля «Pneumatologie. Des Esprits et de leurs manifestations diverses» (главным образом, том II, с. 351-360), хотя Е.П. Блаватская частично переделала его и снабдила собственными комментариями и оккультными истолкова­ниями.

[Мотивом написания данной статьи было от­нюдь не желание «выискивать ошибки» в христи­анской религии, в чем почему-то часто обвиняют наш «Lucifer». Мы не испытываем никакой особой враждебности к папизму и не выделяем его в этом плане из числа других догматических и ритуальных верований. Мы просто утверждаем, что «нет рели­гии выше истины». Но поскольку мы непрестанно подвергаемся нападкам со стороны христиан (сре­ди которых самыми непримиримыми и самыми вы­сокомерными нашими недоброжелателями являются католики), называющих нас «идолопоклонниками» и «язычниками» и обвиняющих нас во всевозмож­ных иных прегрешениях, то по необходимости долж­ны время от времени высказываться в свою защиту ради восстановления истины.

Теософов обвиняют в том, что они верят в аст­рологию и в Дэвов (Дхиан Коганов), коим поклоня­ются индусы и северные буддисты. А два чересчур импульсивных миссионера из центральных провин­ций Индии назвали нас «звездопоклонниками», «сабеянами»[1] и даже «дьяволопоклонниками». Но, как и большинство других обвинений в наш адрес, это ничем не обоснованная ложь и заблуждение.  Ни один теософ и ни один оккультист в подлинном смысле этого слова никогда не поклонялся дэвам, натхам[2], ангелам или даже планетарным духам. При­знание факта существования подобных созданий (которые, какими бы возвышенными они ни были, все-таки остаются конечными и ограниченными со­зданиями поэтапной эволюции) и даже почтитель­ное отношение к некоторым из них — это еще не поклонение. Данное понятие ныне уже почти истер­то до дыр, благодаря растяжимости своего значе­ния, обусловленной бедностью английского языка. Обращаясь к судье, например, мы называем его «до­стойным поклонения»[3], хотя это вовсе не означает, что мы действительно воздаем ему божественные почести. Мать часто боготворит своих детей, муж - свою жену и наоборот, но никто из них при этом не возносит молитв объекту своего поклонения. Однако к оккультистам это слово никоим образом не применимо. Хотя оккультисты могут испытывать величайшее почтение к некоторым высшим духам - сравнимое, пожалуй, с тем уважением, которое не­которые христиане испытывают к Архангелам Ми­хаилу и Гавриилу, а также к своему (Св.) Геор­гию из Каппадокии[4], ученому поставщику Констан­тинова войска, — этим все и ограничивается. Ибо в представлении теософов эти планетарные «ангелы» занимают положение не более высокое, неже­ли то, которое приписывает им Вергилий:

Они похваляются силой эфирной и произрастают

Из семян небесного рождения[5].

— точно так же, как и любой смертный. Все они являются оккультными силами, обладающими вла­стью над определенными проявлениями природы. Когда они обращают внимание на смертного, они в состоянии оказать ему помощь в некоторых делах, но, в целом, чем дальше держится от них че­ловек, тем лучше для него.

Однако с католиками — нашими набожными гонителями — дело обстоит совершенно иначе. Паписты поклоняются этим духам и воздают им бо­жественные почести с самых первых дней существования христианства и до настоящего времени, вкладывая в выделенные слова буквальный смысл, что мы намерены доказать в данной статье. Даже для протестантов ангелы в целом (так же как и Семь Звездных Ангелов в частности) являются «предвестниками Высочайшего» и «прислуживаю­щими духами», за помощью к которым они обра­щаются и которые занимают вполне определенное иерархическое положение в «Книге Общих Мо­литв»[6].

Однако факт поклонения папистов звездным и планетарным ангелам известен далеко не всем. Культ этот претерпел немало превратностей и пре­вращений. Несколько раз его отменяли, но затем восстанавливали вновь. Данная статья как раз пред­ставляет собой попытку краткого изложения исто­рии его роста, последнего восстановления и пери­одических попыток сделать этот культ официаль­ным. Правда, последние несколько лет его можно считать вышедшим из употребления, но de jure он до сих пор не отменен. И поэтому мне доставит осо­бое удовольствие доказать, что если кто-то и за­служивает звания идолопоклонников, то не тео­софы, оккультисты, каббалисты и астрологи, но, напротив, большинство самих христиан, и прежде всего католики, которые, помимо Звездных Анге­лов, поклоняются также клану более или менее со­мнительных святых и Деве Марии, из которой их церковь сделала настоящую богиню.

Изложенные ниже отдельные исторические фак­ты заимствованы из различных достоверных источников, от которых католикам будет непросто от­махнуться и которые им будет сложно опроверг­нуть. Ибо мы опираемся на следующие авторите­ты: а) различные документы из архивов Ватикана; б) сочинения известных и благочестивых католи­ческих светских и церковных авторов - ультрамонтанов[7] до мозга костей; и, наконец, в) папскую буллу. Поистине, вряд ли можно представить себе более авторитетные источники.]

В середине VIII века христианской эры скан­дально известный архиепископ Адальберт из Магдебурга[8], чье имя занимает одно из первых мест в анналах магии, предстал перед судьями. Он был об­винен (и впоследствии осужден) вторым собором в Риме, где председательствовал папа Захария[9], за ис­пользование в своей церемониальной магии имен «Семи Духов», в то время наиболее почитаемых церковью, и прежде всего имени Уриила[10], с помо­щью которого архиепископ производил свои наи­более значительные магические феномены. Как лег­ко можно заметить, церковь не выступает против магии как таковой, но только против тех магов, которые не желают придерживаться ее методов и правил вызывания духов.

Как бы то ни было, характер чудес, производи­мых преподобным колдуном, никак не позволял отнести их к разряду «чудес, совершаемых соизво­лением Божиим и во славу Его», и потому они бы­ли объявлены нечестивыми. Более того, Архангел Уриил (lux et ignis) был скомпрометирован этими феноменами, и его имя оказалось осквернено. Но коль скоро это позорное пятно, брошенное на ре­путацию одного из «Престолов» и «Посланников Всевышнего», могло бы сократить число этих ев­рейских саптарши[11]  до шести, нарушив тем самым всю небесную иерархию, то была придумана хитрая отговорка, которая, впрочем, была далеко не новой и оказалась столь же малоубедительной, сколь и малоэффективной.

Было объявлено, что Уриил епископа Адальбер­та - «огонь Божий» - был вовсе не тем Архангелом, о котором сказано во второй «Книге Ездры»[12]; и даже не тем прославленным персонажем, который часто упоминается в магических книгах Моисея — особенно в 6-й и 7-й. Сферой, или пла­нетой, этого истинного Уриила византиец Михаил Глика[13] называет Солнце. Так как же это возвы­шенное существо — друг и сотоварищ Адама и Евы до их грехопадения и, впоследствии приятель Сифа и Еноха, о чем знает каждый набожный хри­стианин, — как могло оно потворствовать колдов­ству? Нет и еще раз нет! Самая мысль об этом выглядит абсурдной.

Таким образом, столь почитаемый отцами цер­кви Уриил остался таким же неприступным и не­запятнанным, как и прежде. А за грешки еписко­па Адальберта, связанные с использованием черной магии, ответственность несет демон с тем же самым именем (и довольно странный, надо сказать, демон, поскольку он абсолютно нигде не упоминается). Как нам пытается внушить один защитник веры с тонзурой, этот «злобный» Уриил связан с неким мо­гущественным словом, принадлежащим к оккульт­ной природе. Это слово известно только масонам очень высокой ступени, и только они теперь мо­гут им пользоваться. Но поскольку самому автору данной теории это «слово» также неизвестно, то и все попытки доказать ее истинность заведомо обречены на провал.

Подобная попытка обелить доброе имя Архан­гела могла быть продиктована только обожествле­нием последнего и преклонением перед ним. Св. Амброзий избрал Уриила своим покровителем и относился к нему едва ли не как к божеству[14]. Опять же, знаменитый отец Гастальди, доминиканский монах, сочинитель и инквизитор, доказал в своем серьезном труде «Об ангелах» («De Angelis»), что поклонение «Семи Духам» во все века было узако­нено церковью и что оно было необходимо для мо­ральной поддержки и укрепления веры детей (рим­ской) церкви. Словом, тот, кто пренебрегает эти­ми богами, поступает так же скверно, как и любой «язычник», который их совсем не признает.

Даже будучи осужденным и заочно лишенным сана, епископ Адальберт сохранил за собою боль­шое число сторонников в Германии, которые защи­щали и поддерживали не только самого колдуна, но и его опозоренного Архангела. Вследствие этого имя Уриила осталось в католических служебниках и после суда; «престол» был просто оставлен «под подозрением». В соответствии со своей достойной восхищения политикой, церковь объявила, что «бла­женный Уриил» не имеет ничего общего с «прокля­тым Уриилом» каббалистов, и на этом дело было оставлено.

 Чтобы нагляднее представить себе, какую свобо­ду действий предоставляют теологам подобные от­говорки, необходимо вспомнить, что говорят о не­бесном сонме оккультные доктрины. Мир Бытия начинается с духовного огня (или Солнца) и его семи «пламеней», или лучей. Эти «Сыновья Света» именуются иногда «раздвоенными», потому что они, говоря аллегорически, существуют одновре­менно и на небе и на земле, и это обстоятельство было использовано церковью как идеально под­ходящий крюк, на который она подвесила своего двойного Уриила. Кроме того, Дэвы, Дхиан Коганы, Боги и Архангелы идентичны друг другу, только им приходится непрестанно изменять свои формы, име­на и места обитания. Звездные боги сабеян стали каббалистическими и талмудическими ангелами у евреев, сохранив без изменения свои эзотерические имена, а затем, уже в виде архангелов, перекоче­вали со всеми пожитками в христианскую церковь, где заняли более высокое положение.

Эти имена являются их «мистическими» титу­лами. Они настолько загадочны, что даже сами ка­толики не уверены в их значении, тем более сей­час — после того как церковь, желая скрыть их скромное происхождение, по нескольку раз изме­нила каждое из них. Сам благочестивый де Мирвиль признает следующее:

 

Говорить об их [ангелов] именах и атрибутах с точ­ностью и определенностью вовсе не так просто, как нам того, возможно, хотелось бы. Так что когда говорят, что эти духи являются теми самыми семью помощниками, которые окружают престол Агнца и составляют семь его рогов; и что символизирует их знаменитый храмовый семисвечник... и когда мы утверждаем, что именно они упоминаются в «Откровении» как семь звезд на ладони Спасителя или как ангелы, изливающие на землю семь язв, — мы лишь повторяем те неполные и несовершен­ные истины, к которым развивающие эти идеи коммен­таторы подходят, как правило, с величайшей осторожно­стью[15].

Здесь автор, возможно, сам того не зная, изрек великую истину, которая могла бы стать еще более великой, если бы он добавил, что ни одна истина, когда-либо изреченная церковью, не была полной и совершенной. Ибо в противном случае что стало бы с той таинственностью, которая абсолютно необхо­дима для придания авторитетности вечно непости­жимой догме о Священной «Невесте»?

Эти «духи» называют себя первичными принципа­ми. Но что они в действительности собою представ­ляют, никто даже не пытается объяснить. В первые века христианства церковь не делала этого созна­тельно, а сейчас она сама знает о них не больше, чем любой ее преданный сын-мирянин, ибо она уже утратила этот секрет.

О проблеме присвоения имен этим ангелам де Мирвиль говорит нам, что она «породила споры, которые не утихали веками. И по сей день эти семь имен остаются загадкой».

И все же они встречаются в некоторых служеб­никах и секретных документах Ватикана, наряду с астрологическими именами, известными многим. Но, поскольку их использовали каббалисты и, сре­ди прочих, епископ Адальберт, церковь не желает признавать эти титулы, хотя и поклоняется этим существам. Обычно используются следующие их имена: Михаил, «guis ut Deus», «который как Бог»; Гавриил, «сила (или власть) Бога»; Рафаил, или «божественная добродетель»; Уриил, «Божий свет и огонь»; Саальфиил (Саалтиэл), «речь Бога»; Иегудиил (Иехудиэл), «восхваление Бога»; и Варахиил (Барахиэл), «благословение Бога»[16]. Все эти «семь» — абсолютно канонические персонажи; но это не их подлинные мистические имена, представляющие собою магические силы. И даже среди этих «под­становок» имя Уриила, как мы показали, оказалось серьезно запятнанным, а три последних имени бы­ли объявлены «подозрительными». И все-таки им продолжали поклоняться, даже безымянным. Неправомерно также утверждать, что три последних, столь «подозрительных» имени совсем не упоми­наются в Библии, поскольку их можно обнаружить в некоторых древнееврейских списках. Одно из них, в частности, приводится в главе XVI «Бытия» как имя ангела, который явился Агари; и все три выступают как «Господь» (Элохим), явившийся Аврааму у дубравы Мамре в облике «трех мужей», возвестивших о грядущем рождении Сарой Исаака (Быт., XVIII). Более того, «Иегудиил» прямо упо­минается в главе XXIII «Исхода» как ангел, в ко­тором заключено «имя» (в оригинале — восхвале­ние) Бога (см. стих 21).

 Эти архангелы получили новые имена благодаря своим «божественным атрибутам», и это обстоя­тельство позволяет без труда, простым эзотериче­ским методом преобразования, идентифицировать их с халдейскими великими богами и даже с се­мью Ману и семью индийскими Риши[17]. Они так­же тождественны семи сабеянским богам и семи Сиденьям (Престолам) и Добродетелям каббалистов, а теперь они превращены католиками в «Семь Очей Господа» и в «Семь Престолов», вместо «Си­дений».

И каббалистам, и «язычникам» должно быть очень лестно видеть, что их Дэвы и Риши стали «полновластными посланниками» христианского Бога. Так что их биография продолжается, не пре­рываясь, вплоть до сего дня.

После печального инцидента с епископом Адаль­бертом и почти до XV столетия только три первых из семи имен Архангелов красовались в церквях во всем блеске своей святости. Прочие четыре были отправлены в изгнание — но не сами ангелы, а только их имена.

Практически каждый, кто побывал в Риме, на­верняка посетил там привилегированный Храм Семи Духов, построенный специально для них ве­ликим Микеланджело: знаменитая церковь более известна как «Св. Мария Ангелов». Ее история до­вольно поучительна, но мало известна столь часто посещающей ее публике. И потому нелишним будет вкратце воспроизвести ее снова.

В 1460 году в Риме появился великий «святой» по имени Амадей. По происхождению своему он был дворянином из Лузитании. Будучи в Португа­лии, Амадей прославился своими пророчествами и благочестивыми видениями[18]. А папа Сикст полю­бил его настолько, что разрешил ему основать у Св. Петра в Монторио францисканский монастырь. В одном из видений Амадею было ниспослано от­кровение: Семь Архангелов явились этому свято­му человеку и возвестили ему свои настоящие мистические имена, объявив те имена, которые ис­пользует церковь, подставными. И «ангелы», безус­ловно, сказали правду, поскольку их общеизвест­ные имена действительно были ненастоящими. А пришли они к Амадею с одной простой и скром­ной просьбой: они потребовали, чтобы их снова почитали под их законными родовыми именами, чтобы их культ был официально восстановлен сре­ди верующих и чтобы в их честь был воздвигнут храм. Но мудрая церковь с самого начала отказа­лась признавать их настоящие имена, поскольку они принадлежали халдейским богам, и заменила их по этой причине астрологическими прозвищами. Так что первое их требование было невыполнимым, коль скоро «это были имена демонов», как поясня­ет Бароний. Но не менее демоническими были и «подставные» халдейские имена перед тем, как они подверглись изменению в интересах еврейской ангелологии.

Но если это действительно имена демонов, то «почему, — вполне резонно спрашивает де Мирвиль, — их дают христианам и католикам при кре­щении?» Ведь если из перечисленных имен по­следние четыре являются демоническими, то таки­ми же, по необходимости, должны быть и первые три — Михаил, Гавриил и Рафаил.

Однако «святые» визитеры оказались не менее упрямыми, чем церковь. В тот же самый день и час, когда Амадею было дано откровение в Риме, на Сицилии, в Палермо, произошло еще одно чу­до. При раскопках развалин старой часовни было чудесным образом обнаружено не менее чудесное изображение Семи Духов. В тот самый час, когда Амадей наблюдал свое видение, на картине были обнаружены именно те семь тайных имен, напи­санных «под портретом каждого из ангелов[19] — сообщает хронист.

Не знаю, что сказали бы по этому поводу в наш век всеобщего неверия авторитетнейшие и образо­ваннейшие лидеры различных психических и теле­патических обществ, но на папу Сикста IV[20] это со­впадение произвело сильнейшее впечатление. Он уверовал в чудодейственные способности Амадея так же безоговорочно, как м-р Бруденель — в абис­синского пророка «герра Пауля»[21].

Похоже, что это было единственное совпадение на тот день. Вся святая римская и апостольская церковь была построена на таких чудесах и сейчас продолжает стоять на них, как на камне Истины, благо Бог всегда своевременно поставлял их для  нее[22]. Так что, когда в тот же самый день в Пизе было обнаружено написанное очень архаичной ла­тынью древнее пророчество, связанное как с наход­кой, так и с откровением, это произвело настоя­щий фурор среди верующих. Пророчество, как мы помним, предрекало возрождение в указанный пе­риод культа «планетарных ангелов». А также то, что в правление папы Климента VII[23], на  месте маленькой, полуразрушенной часовни будет воздвигнут монастырь Св. Франсуа де Поля. «Предсказание исполнилось в точности», — с гордостью заявляет де Мирвиль, забывая о том, что церковь сама по­заботилась о его исполнении, реализовав на прак­тике все содержавшиеся в нем предписания. И все-таки это событие по сей день именуется «пророче­ством».

 Однако церковь согласилась в полной мере удов­летворить пожелания своих «высокородных» небес­ных просителей только в XVI столетии.

И хотя к тому времени во всей Италии вряд ли можно было бы найти церковь или часовню, где не была бы вывешена мозаичная или рисованная ко­пия чудесного изображения, только в 1516 году бы­ло завершено строительство великолепного «Храма Семи Духов», воздвигнутого рядом с полуразва­лившейся часовней в Палермо. Но даже этого «ан­гелам» показалось мало. По словам хрониста — «блаженные духи не удовлетворились одной лишь Сицилией и тайными молитвами. Они требовали повсеместного поклонения и публичного призна­ния всем католическим миром».

Похоже, что сами небожители не совсем свобод­ны от амбициозности и тщеславия, свойственных нашему материальному уровню! И вот что приду­мали ревнивые «пастыри» для достижения своей цели.

Антонио Дука[24] — еще один пророк (в анналах римской церкви), в то время только что назначен­ный пастором  палермского «Храма Семи Духов», тоже начал получать божественные откровения - примерно те же, что и Амадей. На сей раз Архан­гелы потребовали у римских пап через Антонио признания собственной божественности, а также официального и повсеместного поклонения, в ко­тором они упоминались бы под своими настоящи­ми именами — так же как и до скандала с еписко­пом Адальбертом. Они также настаивали на том, чтобы в их честь был воздвигнут особый, только им посвященный храм, причем непременно на руинах знаменитых древних терм Диоклетиана[25]. Согласно традиции, на постройку этих терм были согнаны 40 000 христиан и 10 000 мучеников, а в числе по­могавших им были такие прославленные «святые», как Марцелл и Фразой. Однако с тех пор, как ска­зано в булле LV папы Пия IV[26], «это место использовалось для самых нечестивых целей и для демо­нических [магических?] обрядов».

Однако, как явствует из различных документов, все было далеко не так гладко, как того хотелось бы «блаженным духам», и бедному Дуке в свое вре­мя здорово досталось из-за них. Невзирая на энер­гичную протекцию семейств Колонна[27], использо­вавших все свое влияние на папу Павла III[28], и лич­ную просьбу Маргариты Австрийской, дочери Кар­ла V, в силу тех же загадочных (а для нас — вполне понятных) причин, «Семь Духов» никак не могли быть удовлетворены, хотя уважением и поклонени­ем верующих они никогда обделены не были. Нелегкая миссия Дуки увенчалась успехом, по сути дела лишь тридцать четыре года спустя, хотя еще десятью годами ранее (а именно — в 1551-м) папа Юлий III[29] приказал произвести предварительное очищение терм, после чего была возведена первая церковь, названная «Св. Марией Ангелов». Но «Бла­женные Престолы», не удовлетворившись этим на­званием, вызвали войну, в ходе которой этот храм был разграблен и разрушен. Иными словами, они повели себя не как светлейшие архангелы, но как злобные каббалистические призраки.

После этого они продолжали являться яснови­дящим и святым еще чаще, чем прежде, еще более шумно и настойчиво требуя для себя отдельного и обособленного места поклонения. Они потребова­ли, чтобы посвященный им храм был восстановлен на прежнем месте (в термах) и назывался бы «Цер­ковью Семи Ангелов».

Однако трудности оставались прежними. Папы объявили их изначальные титулы именами демо­нов (т.е. языческих богов), и потому их упомина­ние в церковных богослужениях могло бы иметь фатальные последствия. Признать «мистические имена» Семи Ангелов было невозможно. Но не приходится сомневаться и в том, что после обна­ружения «чудесной» картины с семью именами эти имена широко использовались во время церков­ных богослужений. Так что в эпоху Возрождения папа Климент ХI[30] приказал составить специаль­ный отчет об этом изображении и о нанесенных на нем именах. Эта деликатная миссия была по­ручена знаменитому астроному того времени, иезу­иту Жозефу Бьянчини[31]. А результаты исследования оказались настолько же неожиданными, насколь­ко и губительными для почитателей семи сабеянских богов - папа хотя и приказал сохранить картину, в то же время распорядился, чтобы семь ангельских имен были аккуратно стерты с нее. И «хотя это традиционные имена», которые «не име­ют ничего общего» и «совершенно отличны от имен, использовавшихся Адальбертом» (епископом-кол­дуном из Магдебурга), как лукаво заявляет хро­нист, само их упоминание было запрещено в свя­тых церквях Рима.

Так обстояли дела с 1527 по 1561 год. Пастырь пытался удовлетворить требования своих семи «на­ставников» — церковь боялась признать даже хал­дейские подмены «мистических имен», «осквернен­ные причастностью к колдовству». Мы не знаем, впрочем, почему не были введены в обиход мисти­ческие имена блаженных «Престолов», во все вре­мена гораздо менее известные, нежели их «замени­тели». Очевидно, вера в них на самом деле была не такой уж крепкой, раз уж «Семи Архангелам» при­шлось отстаивать свои права на протяжении 34 лет, упрямо не соглашаясь ни на какие другие имена, несмотря на то, что церковь оставалась глухой ко всем их пожеланиям. Оккультисты не скрывают причины, побудившей их отказаться от использования этих имен: это их опасно магический харак­тер. Но почему их так боится церковь? Разве не говорили Апостолам, и в особенности Петру, — «что вы свяжете на земле, то будет связано на небе» [Мат., XVIII, 18]; и разве не была дана им власть над всеми демонами — известными и неизвестны­ми? И тем не менее некоторые мистические име­на можно обнаружить, наряду с их заменами, в старых римско-католических служебниках, отпеча­танных в 1563 году. Один из них[32] хранится в биб­лиотеке Барберини. В нем приводится полный текст мессы, в котором тут и там зловеще побле­скивают запретные, подлинно сабеянские имена се­ми «великих богов».

И «боги» в очередной раз потеряли терпение. Действуя в чисто иеговистском духе, они наслали чуму на своих «жестоковыйных» почитателей. В 1553 разразилась страшная эпидемия, «когда почти весь Рим оказался во власти дьявола», — говорит де Мирвиль (не уточняя при этом, распространя­лась ли власть дьявола также и на духовенство). Только тогда пожелания Дуки были приняты в рас­чет. Семь его вдохновителей были названы, нако­нец их собственными именами, и тогда «эпидемия прекратилась как по волшебству, и блаженные, еще раз доказали, — добавляет хронист, — проявив свои божественные способности, что не имеют ничего общего с демонами, которые носят те же самые имена» — т.е. с халдейскими богами[33].

«Тогда Павел IV[34] со всей поспешностью вызвал в Ватикан Микеланджело». Грандиозный план пос­леднего был принят, и работа по восстановлению церкви началась. Строительство продолжалось более трех лет. В архивах этого знаменитого ныне со­оружения можно обнаружить следующую запись: «Невозможно рассказать обо всех чудесах, проис­шедших за это время, ибо это было одно беспрес­танное чудо, продолжавшееся три года». В присут­ствии всех своих кардиналов папа Павел IV повелел восстановить семь имен на «чудесной» картине в их прежнем виде и написать их также на огромной копии этой картины, которая по сей день, увенчи­вает высокий церковный алтарь.

В 1561 г. великолепный храм был посвящен Семи Ангелам. Духи достигли своей цели, а три года спу­стя, практически одновременно, Микеланджело и Антонио Дука умерли. Они не были больше нужны.

Дука стал первым человеком, похороненным в церкви, к возведению которой он призывал боль­шую часть своей жизни, пока не удовлетворил наконец требования своих небесных покровителей. На его могиле начертан краткий перечень получен­ных им откровений, а также молитв и заклинаний, постов и радений, к коим он прибегал в течение жизни, чтобы как можно чаще лицезреть великую «Семерку» и получать от нее откровения. В ризни­це за небольшую плату можно просмотреть ряд до­кументов, описывающих и удостоверяющих неко­торые феномены, входящие в состав «беспрестан­ного чуда, продолжавшегося три года». Описания «чудес» подкреплены письменным одобрением папы и нескольких кардиналов. Единственное, чего им не хватает, это одобрения Общества Психических Исследований, что должно вызывать немалую досаду у «Семи Ангелов», поскольку без него их три­умф не может быть полным. Будем же надеяться, что ученые исследователи привидений вскоре на­правят в Рим своего «смышленого паренька», а «блаженные» отыщут для себя в Кембридже како­го-нибудь «Дуку».

 Но что же стало со столь осторожно используе­мыми «мистическими именами» и с именами но­выми? Сначала имя Евдиила было заменено одним из каббалистических имен. А спустя сто лет все семь имен в одночасье исчезли по приказу карди­нала Альбицци. В старой и почтенной церкви Санта Мария делла Пиета на Пьяцца-Колонна «чудес­ное» изображение Семи Архангелов сохранилось до сих пор, однако имена под ним соскоблены и за­ново перекрашены. Sic transit Gloria mundi. Вскоре имена «семи» в очередной раз исчезли из служеб­ников, перестав упоминаться в мессах и вечерних богослужениях, несмотря на то что «они совершен­но отличны» от имен «планетарных духов», помо­гавших в свое время епископу Адальберту. Однако «не ряса делает человека монахом», и точно так же смена имени никоим образом не мешает человеку оставаться тем же, кем он был до сих пор, ничего не меняя в его характере. Так что культ Семи Ангелов не исчез. Им продолжали поклоняться, и подтверждение этого факта — наиглавнейшая цель данной статьи.

Станет ли кто-нибудь отрицать его? А если даже и станет, то я могу напомнить читателю о том, как сравнительно недавно, в 1825 г., один испанский гранд, заручившись поддержкой архиепископа Палермского, попытался убедить Льва XII[35] восстано­вить сразу и богослужение ангелам, и их имена. И папа согласился вернуть церкви богослужение, хотя и не разрешил использовать старые имена[36].

«Это богослужение, усовершенствованное и до­полненное по приказу Павла IV (записи о нем со­хранились до сего дня в Ватикане и Минерве), ос­тавалось в силе на протяжении всего первосвя­щенства Льва X[37]». Больше всех восстановлению старого культа радовались иезуиты, поскольку из этого события они смогли извлечь для себя нема­лую пользу, закрепив успехи своей миссионерской деятельности на Филиппинских островах. Папа Пий V[38] узаконил это же «богослужение» в Испа­нии, объявив в своей булле о том, что «невозмож­но переусердствовать в воздаянии почестей этим семи пастырям мира, представленным семью пла­нетами» и что «...служит утешением и хорошим предзнаменованием для нынешнего века то, что милостью Божьей культ этих семи ярких светиль­ников и этих семи звезд вновь воссиял во всем своем блеске в христианской общине»[39].

Тот же самый «святейший папа позволил также монахиням Matritensis отмечать празднество Иегудиила — покровителя их монастыря». Не знаю, правда, было ли ему присвоено при этом другое, менее языческое имя — да это и не важно.

В 1832 году последовала еще одна петиция с просьбой восстановить и распространить культ «Се­ми Духов Божьих». На этот раз ее подписали во­семьдесят семь епископов и тысячи других должно­стных лиц, многие из которых имели немалый вес в римской церкви. Другая петиция — за подписью кардинала Патризи и короля Фердинанда II, гово­ривших от имени народа Италии, была написана в 1858 г., и, наконец, еще одна — в 1862-м. Однако после 1825 г. новые запреты на церковные богослу­жения в честь семи «духов-звезд» уже не издава­лись. И по сей день эти богослужения продолжают открыто совершаться в Палермо, в Испании и даже в самом Риме — в «Св. Марии Ангелов» и в «Сехи» хотя во всех других местах они запрещены, и все «по вине Адальбертовой ереси», как это лю­бят утверждать сторонники культа Звездных Ан­гелов. На самом же деле причина кроется совсем в другом, и мы уже говорили, в чем именно. Даже семь подставных имен (и в особенности — четыре последних) слишком явно запятнали себя связью с черной магией и астрологией.

Авторы, подобные де Мирвилю, начинают впа­дать в отчаяние. Не осмеливаясь обвинять церковь, они выпускают пар, выплескивая свою злость на средневековых алхимиков и розенкрейцеров. Не­смотря ни на что, они требуют восстановления офи­циального поклонения, и образование в 1862 году в Италии, Баварии, Испании и других странах вли­ятельной ассоциации, имеющей целью восстанов­ление культа Семи Духов во всей его полноте и во всей католической Европе, позволяет надеяться на то, что в ближайшие годы семь индийских Риши, ныне благополучно разместившиеся в созвездии Большой Медведицы, станут, по милости и воле какого-нибудь непогрешимого римского понтифи­ка, узаконенными и почитаемыми покровителями христианства.

Почему бы и нет? Ведь является же по сей день (Св.) Георгий «Святым покровителем не только Святой Руси, протестантской Германии и блиста­тельной Венеции, но также и старой доброй Анг­лии, чьи солдаты, — по словам У.М. Брейтуэйта[40], — готовы поддерживать престиж своей страны ценой собственной жизни». И уж, конечно, наши «семь богов» никак не могут быть хуже, чем был при жизни мытарь и мошенник Георгий Каппадокийский!

С мужеством истинных верующих христианские защитники Семи Звездных Ангелов даже не пы­таются ничего отрицать, во всяком случае, они хранят молчание, когда их обвиняют в воздаянии божественных почестей халдейским и иным богам. Они даже признают справедливость этих утверж­дений и с гордостью принимают все обвинения в звездопоклонстве. Сколько раз французские ака­демики предъявляли их своему покойному лиде­ру, маркизу де Мирвилю! И вот что он пишет в свое оправдание:

Нас обвиняют в том, что мы принимаем звезды за ангелов. И это обвинение приобрело настолько широкую и настолько скандальную известность, что мы вынужде­ны со всей серьезностью дать на него ответ. Попытка обойти его молчанием не может быть расценена иначе как признак нашей неискренности и трусости, поскольку наша предполагаемая ошибка многократно повторяется как в Писании, так и в нашей теологии. Мы рассмот­рим... точку зрения, некогда общепризнанную, а ныне отвергаемую, согласно которой наши семь основных ду­хов обладают властью не над семью известными пла­нетами (каковое утверждение как раз и вменяют нам в вину), но над семью основными планетами[41], а это совер­шенно разные вещи[42].

И автор спешит сослаться на авторитет Бабинета — астронома, пытавшегося доказать в статье, опубликованной в «Revue des Mondes» (май 1855 г.), что на самом деле, помимо земли, мы имели только семь больших планет. «Семь основных планет» это еще один шаг к признанию чисто оккультного постулата. Согласно эзотерической доктрине, каждая планета се­мерична по числу своих принципов, так же как и человек. Иными словами, видимая планета представляет собою физическое тело звездного суще­ства, атмой, или духом которого является Ангел или Риши, или Дхиан Коган, или Дэва — как бы мы это ни назвали.

Любой оккультист сразу же скажет вам, что это учение глубоко оккультно (прочтите хотя бы то, что говорится о строении планет в «Эзотерическом буддизме»). Это подлин­ный догмат Тайной Доктрины — в чистом виде, если убрать скрывающие его идолопоклонниче­ские наслоения. А то, чему учит, и в особеннос­ти то, что практикует церковь, есть чистейшая астролатрия[43].

Нет нужды специально останавливаться на рас­хождениях между учением, или теорией, и практи­кой святой римско-католической церкви. Достаточ­но будет напомнить читателю всего два слова — «иезуит» и «иезуитство». Дух Истины покинул рим­скую церковь уже много веков назад (если он, конечно, вообще когда-либо приближался к ней). Протестантская церковь, преисполненная братского духа и любви к своей сестре-церкви, сказала бы на это: «Аминь». А сектант, чье сердце вмещает в себя как любовь к Иисусу, так и ненависть ко всякому ритуализму и к его матери — папской власти, про­сто усмехнулся бы.

В «А Теrrible Indictment»[44] в адрес протестантов, напечатанном в виде передовицы к «Тimes» за 7 но­ября 1866 г., сказано:

Под влиянием епископов все связанные с теологией исследования неуклонно хирели, пока английские кри­тики Библии окончательно не превратились в объект на­смешек для зарубежных ученых. Возьмите работу любо­го теолога, который намеревается стать настоятелем или епископом, и вы увидите перед собою не беспристрастного исследователя, делающего достоянием гласности результаты своего честного исследования, но заправско­го адвоката, изначально преследующего цель — изобра­зить черное белым в угоду собственной традиционной си­стеме.

И если протестанты не признают «Семерых Ан­гелов», не воздают им божественные почести и, вследствие этого, не стыдятся и не боятся их имен, в отличие от католиков, то, с другой стороны, они повинны в «иезуитстве» иного рода — столь же не­лицеприятном. Ибо, непрестанно подчеркивая свою веру в Писание как в исходящее непосредственно от Бога Откровение, ни одно слово которого не может быть изменено под страхом вечного прокля­тия, они трепещут и содрогаются при каждом но­вом научном открытии, поскольку стараются избе­жать конфронтации со своим заклятым врагом. Для них геология, антропология, этнология и астроно­мия являются практически тем же, чем являются Уриил, Саальфиил, Иегудиил и Варахиил для римско-католической церкви, потому что хрен редьки, как известно, не слаще. И поскольку ни та, ни другая из двух религий не склонна воздерживаться от проклятий, клеветы и гонений на магию, ок­культизм и даже теософию, то будет только спра­ведливым и оправданным, если ученики, постига­ющие священную науку древности, в конце концов, устав от их нападок, бесстрашно выскажут прямо в лица обеим всю правду.

 

Magna est veritas et praevalebit.

 

ХРИСТИАНСКАЯ НАУКА

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. II, № 11, July, 1888, p. 410-414.

Поводом к статье послужило издание «Statements of Christian Science». Comprised in eighteen lesson, and twe­lve sections. By Ursula N.Gestefeld. Chicago, 1888. [«Из­речения христианской науки. В восемнадцати уроках и двенадцати частях. Соч. У.Гестфельд. — Чикаго, 1888 г.]

 

Целью данной работы, опубликованной в фор­ме двенадцати памфлетов, объемом около двух де­сятков страниц каждый, является подготовка чи­тателя к началу постижения науки исцеления с помощью духа (так как это название, несмотря на свою неуклюжесть, более подходит, на наш взгляд, для определения упомянутой науки, нежели эпи­тет «христианская»). Мы не случайно говорим о «подготовке читателя», поскольку первые десять из двенадцати памфлетов посвящены главным об­разом рассмотрению тезиса о том, что представле­ния человека о существовании материи во многом ошибочны, вследствие чего он подвержен опреде­ленного рода иллюзиям, из которых наиболее се­рьезной является иллюзия болезни и слабого здо­ровья. Это чисто берклианская философия1, если не сам платонизм. Разумеется, теософы могут при­писать ей куда более солидный возраст, ибо раз­ве древние брахманические и буддистские фило­софии не учат тому, что все внешние проявления, все феномены суть иллюзия — майя? Как бы то ни было, применение данного принципа к исце­лению людей если и не является чем-то абсолют­но новым, то, во всяком случае, преподносится в новом свете — с очевидным расчетом на его популяризацию и широкое практическое применение. Это философия, сокращенная до самого простого и незамысловатого изложения, попытка сделать высшие достижения врачебного искусства всеобщим достоянием, еще одна претензия на «развен­чание тайны», где речь идет, ни много ни мало, о тайне человеческого бытия. И если, как утверж­дает автор, нынешние способы лечения болезней являются следствием веры человека в реальность материи, то ему (человеку) просто необходимо по­стараться выстроить достаточно пространную ло­гическую цепь рассуждений, которая убедила бы его в том, что он заблуждается, поскольку чело­век никогда не сможет понять, чем он в действи­тельности является, пока не перестанет судить о себе только лишь на основании того, что он мо­жет видеть собственными глазами. «Только при­звав на помощь свои высшие способности, свой разум и интуицию, человек сможет начать узна­вать истину о себе самом — совершенно противо­положную тому, что он думал о себе до сих пор. И пока он не начнет воспринимать и анализиро­вать все в новом свете, его мнение о себе не из­менится. А пока его мнение о себе не изменится, он никогда не сможет постичь, чем же он явля­ется на самом деле»2. Такой человек останется, по определению автора, в состоянии Адама, то есть подчиненным закону материи и создающим себе «идолов», коим он мог бы поклоняться как собственным богам. И как «Адам является прообра­зом человека, которого мы видим и знаем сегодня, так Иисус олицетворяет то, чем человек должен стать, — осознанно (ибо не зря он обладает созна­нием) и благодаря собственным трудам, направ­ленным на духовное возрождение и искупление» «...Именно это сознание позволяет приобрести со­вершенное знание, и именно оно дало ему (Иису­су) неоднократно явленную им власть над грехом, болезнью и смертью, позволявшую ему исцелять хромых, больных и слепых, изгонять демонов и воскрешать мертвых»3. Приобретение этого созна­ния является ключевым моментом, на котором ав­тор настаивает в первую очередь, поскольку без него проявление целительских способностей возможно лишь в крайне урезанном и ослабленном виде. Вследствие этого к непосредственному изле­чению болезней автор переходит только в части X. В этой части нам говорят, что «то, что человек по невежеству своему называет здоровьем, в такой же мере является следствием его собственной убеж­денности, как и то, что он называет болезнью» и что «отправленное в желудок лекарство еще ни­когда не изменяло представления человека о себе самом, ибо в этом случае человек лишь меняет одну свою произвольную концепцию (или верова­ние) на другую, сообразуясь со своею верою в целительную силу лекарства».

Состояние нездоровья называется не чем иным, как «ментальными обра­зами, которые человек сам для себя создает и в которые свято верит». И, следовательно, нам не­обходимо научиться контролировать эти образы, а вместе с ними и состояния, которым, как нам кажется, подчинены наши тела Постоянное отрица­ние ложного и утверждение истинного — хотя бы в мыслях, если не на словах, — должно стать пер­вым шагом, ведущим к изменениям сначала в теле самого человека, а затем и в телах исцеляемых им людей. Если мы научимся отвергать болезнь и страдание и все прочие виды зла, рассматривая их как ни-что, не-сущее и не исходящее из Бесконечного Разума, не признавая их как в отношении себя, так и в отношении всего, что нас окружает, ибо все мы суть части Универсального Целого (что является еще одним чисто веданто-буддийским догматом), то это преображение нашей внутрен­ней природы постепенно повлечет за собою трансформацию природы внешней и позволит нам пре­одолеть все неблагоприятные состояния — будь то грех, или страдание, или болезнь. Если человек является создателем любой формы греха и страда­ния, то он же является и их распространителем, благодаря «мысленному сообщению», ибо болезни распространяются этим способом «без помощи физических бактерий»4. Благодаря «христианской науке» врач получает возможность влиять на са­мый источник любой болезни, т.е. на представле­ния человека о себе самом и о других людях, он излечивает человека от его грехов и заблуждений, лишь крайним внешним проявлением которых яв­ляются физические болезни. Поэтому для такого врача одна болезнь мало, чем отличается от другой. При лечении детей надлежит иметь дело, прежде всего с их родителями, изменяя их представления о ребенке и преодолевая их страхи и беспокой­ства.

Последняя часть книги завершается рядом на­ставлений, касающихся отношений и обращения врача со своим пациентом, но при этом все же под­черкивается, что лечение должно быть, прежде всего, духовным, выходящим за пределы уровня матери­ального бытия.

Таков краткий и неполный обзор учения, изло­женного в двенадцати памфлетах миссис Гестфельд. И желающему изучать «христианскую науку» сле­дует усвоить его во всех подробностях, ибо только в процессе внимательного рассмотрения и серьез­ных размышлений над его принципами можно при­вести свой разум в состояние, необходимое для до­стижения практических результатов. Науку Бытия можно сформулировать в нескольких словах, но осознать ее суть далеко не так просто. Перед уче­ником неизбежно возникнет множество проблем, каждая из которых потребует отдельного решения. И на некоторые из них следует обратить внимание в самом начале.

Прежде всего, для чего нужно было называть наукой ту область познания, которая к науке, в общем-то, не относится? Для чего было начинать книгу с неточного определения? И почему эта «наука» должна быть именно «христианской», а не «суфийской», «буддийской» или, что вернее все­го, «йогической», ведь именно «йогическая наука» нацелена прежде всего на достижение единства с Универсальным Духом? Автор книги, а вместе с ним и прочие приверженцы этой новой школы, говорит нам, что Иисус исцелял именно благода­ря этой науке и эту же науку проповедовал. Од­нако мы не согласны с этим заявлением. В Новом Завете нет ничего, что хотя бы косвенно подтвер­ждало эту мысль, какой еще документ христианин признает наиболее авторитетным, если не Еванге­лие? Нагорная Проповедь — краткое изложение христианства, так сказать, — представляет собой свод преимущественно применимых, равно как и неприменимых на практике жизненных правил и повседневных наблюдений, сделанных исключи­тельно на уровне земной, материальной жизни. И когда вам предлагают подставить левую щеку то­му, кто ударит вас в правую, это не значит, что вам надлежит отрицать полученный удар, напротив, вы должны принять полученный удар со сми­рением, не противиться злому, но подставить (метафорически или буквально) другую щеку — т.е. предложить обидчику повторить содеянное.

Опять же, когда ваш «сын», или брат, или со­сед просит у вас хлеба, вы не должны отвергать его голод, но, напротив, должны дать ему пищу, ибо в противном случае вы действительно дадите ему вместо рыбы «змею». Наконец, грех, испор­ченность, болезни и прочее вовсе не отвергались Иисусом, так же как нигде не утверждались и их противоположности — добродетель, милосердие и здоровье. Ведь в противном случае его предпола­гаемое пришествие ради спасения мира от перво­родного греха было бы лишено всякого смысла. Мы знаем, что «христианские ученые» отрицают все теологические догмы, начиная от рая и далее, точно так же, как и мы. Но при этом они утвер­ждают то, что Иисус всегда отвергал на практи­ке, и, утверждая это (не потому ли, что большин­ство их аудитории составляют христиане?), они противоречат Универсальному Духу, который есть Истина.

Опять же, насколько разумно вкладывать эту ок­культную силу (ибо это действительно оккультная сила) в руки многих людей? Разве не говорил сам Иисус, коего нам преподносят как образец будуще­го человека: «Вам (ученикам, посвященным) дано знать тайны Царствия Небесного; другим же все дано в притчах»? Не следует ли опасаться того, что человек, приобретший способность контролировать волю и мысли других людей и окружающие усло­вия, вдруг низвергнется с высоты своего положе­ния и обратит свое влияние во зло — иными сло­вами, не превратится ли белая магия в черную?

  Тот самый факт, что миссис Гестфельд убеждает буду­щего целителя приступать к лечению, руководству­ясь одной лишь целью — содействовать прославле­нию истины о человеческом бытии «и ни в коем случае не позволять себе каких-либо своекорыст­ных мотивов», уже указывает на то, что подобное вполне вероятно. Она также предупреждает или да­же грозит, что если врач осмелится пренебречь этим правилом, он тут же «снова опустится на уровень смертного разума». Возможно, сие должно озна­чать, что при этом он потеряет и свою целитель­ную силу, однако эта мысль изложена в книге не­достаточно четко. Миссис Гестфельд говорит толь­ко: «Вы будете уже не христианским ученым, но месмеристом». Однако найдутся люди, которых это обстоятельство нимало не смутит. Так, где же гаран­тия и где тот критерий, по которому человек не­посвященный сможет распознать настоящего христианского ученого? И если его, как и все прочие, подлинно духовные вещи, можно разглядеть толь­ко «духовным зрением», то пациент при этом дол­жен стоять на том же уровне духовного развития, что и врач, но такой пациент вряд ли будет нуждаться во враче.

И еще, можно ли согласиться с тем, что все на­ши болезни являются результатом неправильных верований? Ведь когда ребенок, не имеющий ни­каких верований и никаких познаний или пред­ставлений, истинных или ложных, о природе бо­лезни, подхватывает скарлатину, это может быть только следствием проникновения в его организм болезнетворных микробов, а никак не его собст­венных размышлений. Так и хочется задать старый как мир вопрос: кто же из них грешен — сам ре­бенок или его родители? Устроит ли нас в данном случае ответ Великого Целителя: «Ни ребенок не согрешил, ни его родители, но чтобы слава Божия могла проявиться»? И что же здесь — «слава но­вой христианской науки»? «новое» вино в ветхих, очень ветхих мехах? А разве среди самих прослав­ленных учителей новой науки нет таких, кто сам страдает от какой-либо болезни, возможно, даже неизлечимой, и при этом терпит боль и мучения? Как может миссис Гестфельд или какой либо дру­гой знаток объяснить это противоречие?

Также в случае с массовыми эпидемиями, таки­ми, как холера, мы знаем, что отчасти они действительно являются следствиями человеческого греха — пренебрежением законами гигиены, не­соблюдением чистоты и нежеланием расходовать средства на устройство канализации, но если лик­видировать эти недочеты, то можно в какой-то мере защитить себя от эпидемических болезней. Немаловажную роль здесь играют и климатиче­ские условия, как, например, во время последней эпидемии холеры в 1884 г., когда болезнь, каза­лось, избирательно поражала некоторые области, подчиняясь каким-то атмосферным потокам или иным — неустановленным, но вполне реальным — физическим законам. Способна ли христианская наука противостоять таким эпидемиям? И почему с ними не в состоянии справиться страстные мо­литвы, возносимые целыми народами? Ведь ис­кренняя молитва, особенно если она подкрепле­на добродетельной жизнью, должна создавать тот же самый эффект, что и христианская наука, а именно — направленный и интенсивный поток воли? Но разве мы не видим, что даже самым луч­шим и святым, а также тем, кого нельзя упрекнуть в невежестве и кто вовсе не склонен пренебрегать никакими законами — духовными, моральными, ментальными или гигиеническими, приходится прилагать немалые усилия и принимать чрезвы­чайные меры предосторожности, чтобы уцелеть?

Однако «христианская наука» на этом не оста­навливается. На прочитанной в Лондоне лекции было ясно заявлено, что каждая форма физиче­ского заболевания возникает как прямое следствие определенного ментального расстройства или по­рока. Например, «брайтова болезнь почек5 всегда поражает человека лживого и часто прибегающе­го к обману». Возникает вопрос: не должны ли в таком случае все члены черного братства Лойолы, а также каждый дипломат, адвокат и юрист, как и большинство торговцев и коммерсантов, неиз­лечимо страдать от этой болезни? И не скажут ли нам впоследствии, что рак языка или горла при­ключается с теми, кто злословит и клевещет на своих ближних? Карма была бы чрезвычайно про­зрачной и самоочевидной, если бы так все и было на самом деле. Но, к сожалению, несколько не­давних случаев этого заболевания, унесшего в мо­гилу двоих благороднейших и правдивейших лю­дей из числа наших современников, красноречиво опровергают подобную гипотезу.

Более того, «христианский» (или ментальный) ученый утверждает, что целитель может с легкостью воздействовать на пациента (даже если он прежде никогда его не видел) как находящегося в несколь­ких ярдах от него, так и удаленного на тысячи миль. Но если бы это действительно было так и если бы эта практика получила широкое распрост­ранение, вряд ли многим пришлась бы по душе мысль о том, что, где бы они не находились, их постоянно преследуют оккультные потоки, направ­ленные какими-то безвестными доброжелателями, даже если их об этом никто ни просил. И если, с одной стороны, было бы вполне уместным и даже полезным в наш клеветнический век устроить все так, чтобы окружающие отвергали ваши грехи и недостатки, избавляя вас тем самым от необходи­мости врать и притворяться, то, с другой стороны, это может отнять у человека всякую возможность совершенствовать свою природу собственными уси­лиями и лишить его права на заслуженную собственным трудом награду. Вряд ли карму устроило бы подобное упрощение.

Этот мир будет видеть странные картины, а сле­дующий (как сказал бы реинкарнационист — «в следующем воплощении») — ждут ужасные разо­чарования. С точки зрения теистов, христиан или последователей восточной философии, подобная перспектива выглядит малоутешительной. Болезнь, умственные характеристики и недостатки всегда яв­ляются следствиями ранее созданных причин: мы бы сказали — естественными следствиями кармы, безошибочно действующего закона воздаяния. Но если следовать в направлении, указанном теорией «христианской науки», неизбежно попадаешь в не­проходимые дебри. Так не соблаговолят ли ее учи­теля дать нам более конкретные указания относи­тельно ее практического применения?

И в заключение: если бы все эти теории оказа­лись верными, их единственно реальным практи­ческим применением был бы наш старый друг маг­нетизм или, скорее, гипнотизм, со всеми своими несомненными опасностями, только раздутый до гигантских, вселенских масштабов и потому в ты­сячу крат более опасный для всего рода человече­ского, нежели прежде. Ибо ни один магнетизер не может воздействовать на человека, с которым он не знаком или не находится в непосредственном кон­такте, и это одна из бесспорно положительных черт магнетизма классического. Тогда как в случае с ментальной, или «христианской», наукой нам было ясно указано на то, что она позволяет воздейство­вать на людей совершенно незнакомых, с которы­ми мы ни разу не встречались и которые отстоят от нас на тысячи миль. Впрочем, даже если это действительно было бы так, то и отсюда можно было бы извлечь определенное благословение. Если бы наше духовенство и христианские сообщества цивилизованных центров смогли изучить и освоить «христианскую науку», это позволило бы сэконо­мить миллионы фунтов стерлингов, ныне отдирае­мых с мясом и кровью от костей неисчислимого множества голодающих, чтобы безвозвратно исчез­нуть в ненасытной утробе миссионерских фондов. Само существование миссионеров оказалось бы ли­шенным всякого смысла, что стало бы благослове­нием номер два. Теперь миссионерам достаточно было бы собираться небольшими группами, чтобы направлять сконцентрированные волевые потоки через «черные воды» и так достигать своей цели. Пусть же они отвергают тот факт, что язычники не желают становиться христианами, и утвержда­ют, что все они уже окрестились, хоть и не виде­ли воочию ни одного миссионера. Так весь мир будет спасен, а заодно с ним и частный капитал. Разумеется, может случиться и так, что нашим братьям-«язычникам», хорошо знавшим так назы­ваемую «христианскую» науку еще во времена Капилы6 и Патанджали7, придет на ум создать встреч­ный поток и запустить его в обратном направле­нии. Они, в свою очередь, тоже могут отвергать то, что в их христианских преследователях еще сохранилась хотя бы мизерная толика христианства, и могут утверждать, что все христианство насквозь изъедено болезнями, которые являются следствия­ми семи тягчайших грехов, что миллионы спивают­ся и тем самым загоняют себя в могилу, а другие миллионы (включая государственные власти) под­стрекают их к этому тем, что строят по два публич­ных дома на каждую церковь, и это обстоятельство христианский ученый вряд ли сможет изменить, даже если будет отрицать его до следующей пралайи. При этом язычник будет в гораздо большей мере оправдан в своих отрицаниях и утверждени­ях, нежели христианский ученый, поскольку все сказанное им будет правдой, тогда как его запад­ный коллега, отрицающий зло и болезнь, бездум­но бросает вызов фактам и поощряет неосторожно­го мистика игнорировать свою грешную природу, вместо того чтобы уничтожать ее.

Возможно, наша критика несправедлива, и мы просто неверно поняли суть «науки», когда в ре­зультате тщательного анализа, разглядели в ней своего старого знакомого, а именно — дхьяну, «аб­страктную медитацию». Но это делает подробное истолкование новой «науки» еще более необходи­мым. Мы с удовольствием взяли на себя труд от­ветить на вопросы, связанные с древней наукой, возрожденной ныне под новым именем, ибо естественным желанием каждого истинного последова­теля восточной теософии должно быть содействие распространению, ясному пониманию и практиче­скому применению всякого учения о самоотрече­нии и альтруизме, коль скоро оно противостоит эгоизму и себялюбию низшей личности.

 

ЧТО ЕСТЬ БОГ?

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. II, № 11, July, 1888, p. 417-420.

Хочу поблагодарить вас за то, что вы ответили на мое предыдущее послание. Отчасти я разделяю ваши взгляды, но только отчасти. С вашего позволения, я хотел бы не­много подробнее раскрыть свою точку зрения на этот ве­личайший вопрос, если, конечно, вам это интересно.

Я не могу составить представления о позитивном су­ществовании Бесконечного и Безграничного. Вечную, или Абсолютную, Пустоту можно назвать Бесконечной и Безграничной, но Пустота есть ничто, и потому о ней нельзя сказать ничего определенного. И, следовательно, в этом отношении Бесконечное или Безграничное и Абсолют являются несуществующими1. Похоже, что вы отожде­ствляете Божество и Первоначальное Ничто, абсолютное Отрицание. Но подобное божество не имеет ничего об­щего с тем, что мы называем Сущностью, или Реальностью, и все сущее представляется совершенно независи­мым от него2. Если Божество, или Бог, есть Абсолютное Ничто, а все вещи исходят из Него, значит, что-то по­является из ничего, а философия утверждает, что это невозможно3. В отличие от нереального, только то, что реально, способно создать нечто реальное, о какой бы реальности ни шла речь — божественной, духовной или физической. Иными словами, из ничего нельзя создать нечто. Только нечто может проявлять себя в различных дифференциациях4.

Ничто — Бесконечно. Тогда как Нечто (реальность универсума или все) — Конечно; но (если вы так хоти­те), в то же самое время — Бесконечно, в том смысле, что, будучи всеобъемлющим, оно ограничено только стоя­щим за ним ничем. Если Бог сумел создать форму, раз­мер, число и движение как атрибуты конкретных вещей — духовных и естественных5, то как бы Он (позвольте мне использовать это местоимение) смог это сделать, если бы они каким-то образом не присутствовали в Нем с само­го начала? Коль скоро Он создал все условия и состоя­ния, значит, в Нем всегда были заключены начала этих состояний, и, хотя Он не обусловлен ничем, что было бы больше Его или выходило бы за Его пределы, Он Сам представляет собою общую сумму всех условий и состоя­ний. То есть Он изначально включает в себя все состоя­ния6. Мне представляется, что Божество — это вся Все­ленная в ее первой, изначальной или порождающей фор­ме, а то, что мы называем проявленной Вселенной, есть Божество в своей последней или конечной форме. Это похоже на то, что Божество как бы выдыхает Самое Себя в бесконечное пространство, а затем вдыхает Себя обрат­но в небытие.7

 Таким образом, Бог — это вся субстанция в том, что касается Бытия, а все формы и все движение — в том, что касается Истины. Происходит чередование состоя­ний, одно из которых — состояние концентрации, а дру­гое — состояние расширения, или распространения. Это альфа и омега, подтверждающие истинность высказыва­ния: «Первые станут последними, а последние — первы­ми». Микрокосм сменяет макрокосм [?!], который, в свою очередь, снова распадается до микрокосмической формы и состояния. Движение Божества от сущего к не­сущему и далее обратно к сущему составляет в своем бесконечном движении вековечный век, или вечность, и заключает в себе всю Истину, всю космическую и все­ленскую историю8.

Разумеется, проявленная вселенская форма, будучи результатом трансформации состояния, не является аб­солютным или личным Божеством, но только его обра­зом, или отражением — по сути дела, тенью реального, замещающим произведением Первоначального Бытия. Возможно, здесь я излагаю те же самые идеи, которые имеете в виду вы, когда называете феномены майей, или иллюзией, не обладающей абсолютным постоянством. Это так, но все же как внешние проявления феномены вполне реальны. Майявический мир реален, несмотря на свою майявическую природу, так же как снежинка ос­тается реальной до тех пор, пока не растает.

Я уже говорил, что Все, будучи маленькой Вселенной, эволюционирует до формы и состояния большой, диф­ференцированной Вселенной, но в процессе расширения оно теряет свою потенциальную энергию, вследствие че­го эволюция постепенно затухает, а затем начинается инволюционный процесс и малое Божество восстанав­ливает свои силы за счет повторного поглощения суб­станций и форм майявической Вселенной, которая с те­чением столетий прекращает свое существование, посте­пенно возвращаясь в нирваническое состояние сконцен­трированного Божества. Ведантист сказал бы об этом состоянии, что Брахма спит на лотосе, но когда-нибудь проснется, чтобы сотворить новую майявическую Все­ленную9.

Как видите, мое несовершенное изложение освещает проблему лишь в общих чертах, опуская все, что могло бы быть узнано и сказано о многочисленных классах и разрядах разумных существ, населяющих многоплановую Вселенную. Мое мышление может показаться вам черес­чур материалистичным. Но мистическое мышление, отрицающее форму в пользу духа и, следовательно, Божества, еще не является доказательством превосходства или духовности разума10.

Думаю, вам не сложно будет угадать направление хо­да моих мыслей. Существа, населяющие высшие уров­ни Вселенной, должны иметь гораздо более совершен­ную форму, нежели те, кто живут на нижних уровнях. А обитатели планет земного уровня, такие, как мы, долж­ны выглядеть просто тенями в своих внешних формах. Но Тот, кто сосредоточил в Себе бесчисленные множе­ства Своих детей, должен быть самым светлым и совер­шенным11. Хотя бы потому, что вещество, из которого Он состоит, является наиболее сконцентрированным, а Его форма — наиболее и невыразимо сложной. Человеческие формы элохимов в сравнении с Ним подобны блуждаю­щим теням. Его форма, по структуре и виду, является человеческой, вернее — формой двойного человека. [!] Мельчайшие частицы Его тела становятся основами Сол­нечных систем, коим суждено проявляться на протяже­нии долгих столетий майявического расширения12.

   Каждый уровень существования является органиче­ским, и наиболее совершенный из них является также самым плотным, активным и энергичным. Все духи име­ют человеческие формы, все элохимы (если хотите) — мужские и женские, или два в одном, имеют человеческие формы. По сути дела, существование — это тоже форма, и жизнь — форма; разум, любовь и все челове­ческие привязанности представлены и заключены в бес­конечности человеческой структуры, а все малые или фрагментарные образования минерального, растительно­го, животного (или полисферического) мира, суть ее по­рождения. И это единственная Истина — вечная, несот­воренная и невообразимая, совокупность деталей Вселенной, Всеобщая Отец-Мать, в которой все мы и все вещи живут и движутся и имеют собственное бытие. С уважением,

Дж. Хантер. 30 апреля 1888 г.

Примечание редакторов

Похоже, автор путает различные понятия. В од­ном месте он проявляет словесный пантеизм, а в другом — излагает весьма причудливые антропо­морфические концепции. Бог, например, описывается как «выдыхающий Самое Себя в бесконечное пространство», как «вся субстанция — в том, что касается Бытия; и как все формы и все движение — в том, что касается Истины». Далее «Он» описы­вается как подобие некоего гигантского организма: «Его форма... является человеческой, вернее — фор­мой двойного человека». «Все формы» и состояния — это что, просто огромный гермафродит? А почему не обезьяна, или слон, или, что еще лучше, огром­ная мозаика, собранная из всех различных органи­ческих типов? Возможно, это вполне теологично — называть существо, воспроизводящее едино лишь человеческую структуру, «Всеми формами», но зато никоим образом не философично.

Далее автор говорит об этом аномальном суще­стве — «Отце-Матери» — как о «невообразимом». После ссылок на функционирование его органических клеток, человеческую структуру, субстанцию, отношение ко Вселенной и т.д. данный эпитет выглядит довольно странно. Нас также убеждают, что «то, что мы называем проявленной Вселенной, есть Божество в своей последней или конечной форме». Следует ли понимать это так, что Божество имеет несколько форм или состояний? Судя по всему, именно так нам и следует считать, коль скоро наш критик идентифицирует Божество с каждым из последовательно сменяющих друг друга уровней. Од­нако подобная интерпретация способна подорвать авторитет большого гермафродита — единственной формы, которой, следуя мнению его нынешнего биографа, покровительствует Божество.

Все аргументы, основанные на идее присвоения Божеству таких качеств, как «форма, размер, чис­ло, движение» и т.д., заведомо не представляют никакой ценности, поскольку игнорируют разницу между сущностью и атрибутом. На ум приходят также следующие очевидные возражения: 1) Если Божество это форма, оно никак не может быть Бес­конечным, ведь форма по необходимости должна иметь где-то ограничительный контур. 2) Если Божество может быть исчислено, то политеизм следу­ет признать истиной. 3) А если у него есть размер, то оно уже не является Абсолютом, ибо размер есть относительное понятие, возникшее благодаря фе­номенам. 4) Движение, опять-таки, предусматривает ограничение, так как означает прохождение некое­го объекта сквозь пространство. Но если Божество бесконечно, значит, оно должно быть свободно от всех ограничений, несовершенств и противоречий.

Нашему критику не хотелось бы, чтобы его при­числили к материалистическим мыслителям, но, к сожалению для него, его обличает собственное же письмо. Ибо Божество, имеющее форму, со всей очевидностью обладает и всеми качествами, присущими материи, а именно — протяженностью в про­странстве, размерами и т.п. Оно также должно иметь цвет, чтобы отличаться от прочих объектов восприятия! Полагаем, этого уже достаточно?

По правде говоря, концепции м-ра Хантера на­столько явно недуховны, что в своем «материализ­ме» они превосходят даже высказывания наиболее «продвинутых» агностиков, которые, по крайней мере, понимают, что царство материи и царство ра­зума не следует смешивать наобум.

 

НЕБОЛЬШИЕ ЗАМЕТКИ

Были опубликованы в журнале «Lucifer», vol. II, № 11, July, 1888, p. 393, 415; vol. II, № 12, August, 1888, p. 472, 497; vol. Ill, № 16, December, 1888, p. 288-290, 339-341.

Абхинна1 — шесть приобретаемых йогами или архатами трансцендентальных способностей, сле­дом за которыми идут иддхи2 , сверхъестественные силы.

[относительно высказывания автора о том, что состояние дэвакхана — «...это состояние чистого блаженства, в котором человек получает компенса­цию за все незаслуженные страдания, перенесен­ные в прошлой жизни».]

Совершенно верно, но причинами этих «незас­луженных страданий» становятся не ошибки или не­справедливость кармы, но иные причины, незави­симые от прошедшей кармы как создающего эти причины, так и безвинной жертвы их последствий; это новые действия, вызванные греховностью лю­дей и превратностью обстоятельств и побуждающие кармический закон к дальнейшему функциониро­ванию, а именно — к наказанию тех, кто создал эти новые ниданы (или причинные связи), и компенса­ции тем, кто незаслуженно от них пострадал.

[...свет творческой мысли из Того, вместилища всех мыслей...]

В индийской философии об этом абсолютном Божестве всегда говорят «То» или «Оно». Это «вместилище всех мыслей», поскольку оно — абсолют­ная мысль. Оно не имеет ничего общего с конеч­ным и обусловленным, и потому не может рассмат­риваться как нечто индивидуальное или отдельное от вселенского разума и от всех прочих умов. Это беспричинная причина всякой проявленной мысли, вечный Источник всего.

[Логос мыслит]

Потому что Логос проявлен; но вечно скрытое Божество не мыслит, поскольку Оно — абсолют­ная мысль, и о Нем нельзя говорить как о каком-то индивидуальном, личном мыслителе. На Востоке Логос воспринимается как синтез, коллективная совокупность всех Богов или Сил в проявленной Вселенной.

[эта мысль, в своей грубой форме именуемая эфиром]

А в своей высшей форме — акашей.

Преп. Т.Г. Хедли пишет о доктрине искупления, неверной концепции, лежащей в основе мессы, и о продажности священников. По его мнению, имя Иисуса нуждается в реабилитации. Е.П. Блаватская прилагает к статье следующее редакторское приме­чание.]

Аминь! И таких нелогичных субъектов, которые пытаются свергнуть католицизм и протестантизм, уничтожив их безвинную причину — Иисуса, сей­час довольно много. Но теософы — не из их чис­ла. Теософы — даже те, которые уже не считают себя христианами (или же вовсе никогда ими не были), — все-таки считают Иисуса, или Иеошуа, одним из Посвященных. Следовательно, они про­тестуют не против самого «носителя» этого имени, в котором они видят одного из Учителей Мудрости, но против искажения этого имени псевдохристианской фантазией, облачающей его в языческие одежды, позаимствованные у дохристианских бо­гов, которых христиане впустили в свои сердца. Только против тех «священников», которых наш преподобный корреспондент изобличает как «убийц» и «дьяволов» (рискуя при этом оказаться с ними в одной безбожной компании, поскольку он сам к ней официально принадлежит), каждый истинный теософ должен быть всегда готов возвысить свой голос. Мало кто из них отказывается признать в Иисусе одного из Сыновей Божьих, равно как и Хрестоса, который достиг через страдания состоя­ния Христоса. Все, против чего они возражают, это современная пародия на очень, очень древнюю догму о Сыне, который стал единым целым с От­цом; или же против утверждения, будто этот «отец» имеет или когда-либо имел что-то общее с еврей­ским андрогином по имени Иегова. Отец Иисуса, ищущий «милости, а не жертвы», вряд ли стал бы наслаждаться запахом даже животной крови, про­ливаемой во время жертвенного всесожжения. Как же в таком случае следует воспринимать человече­ское жертвоприношение, на которое обрек сам себя аллегорический Христос и которое описывается в «Послании к Ефесянам» (V, 2) как «приятное бла­гоухание», если не с ужасом? Как видите, теософы тоже способны распознавать истину — причем, даже по самым скромным оценкам, ничуть не ху­же, чем преподобный джентльмен, подписавший­ся именем Т.Г. Хедли.

[синий]

Символический цвет магнетизма и его силы.

[светильник... в форме... напоминающей неглу­бокий соусник]

Аргуа, имеющая форму йони3, — светильник фаллических и экзотерических вероучений (или мертвой буквы). Типичная вещь.

[преломленный хлеб]

Осколки Единой Истины, лежащей в основании всех религий.

[во всех четырех семерках]

Четыре седьмицы луны, оккультное значение де­ления лунного месяца, заключающего в себе тайну зарождения и рождения. Этот «сон» показывает, что «чела» вступил в фазу практических настав­лений, которые нередко даются в символических снах.

[Автор анализирует спорное слово «Тheos» из «I Послания к Тимофею», III, 16 на основании раз­личных существующих Списков. Свое исследование он завершает вопросом: «Каково оккультное значе­ние знака Θ, и почему Св. Павел и его переписчи­ки столетия спустя используют этот символ как эквивалент Невыразимого Бога?» На что Е.П. Бла­ватская замечает:]

В оккультном смысле это изначальный Источ­ник Идей, уровень двуполого Логоса, первая диф­ференциация вечно непознаваемого принципа, или абстрактной природы, бесполой и бесконечной. Точ­ка символизирует первопоявление корня всех ве­щей, исходящего из бескорневого корня, или того, что ведантисты называют «Парабрахмом». Это пе­риодически и вечно возвращающееся изначальное проявление после каждой «Ночи Брахмы», или по­тенциальное пространство внутри абстрактного про­странства: не Иегова, конечно же нет, но «Неведо­мый Бог» афинян, то самое Оно, о котором Св. Павел — мастер масонов и Посвященный — возве­стил им. Это непроявленный Логос.

[Признаюсь, мне хотелось бы взглянуть на фе­номены]

Но в Теософском Обществе нашему корреспон­денту явно не стоит рассчитывать на вызывание духов или на какие бы то ни было физические фе­номены.

[Не пойдет ли «Эзотерическая Секция» Теософ­ского Общества против тех наставлений, которые вы высказали в своей редакционной статье «Маги­ческие ложи»? Кто даст гарантию, что члены Эзо­терической Секции не только стремятся, но и дей­ствительно будут «придерживаться этих правил»?]

Наш корреспондент задает вполне естественный, для европейца вопрос. Нет, против правил она не пойдет, поскольку эта ложа создана для обучения, а не для магии. Ибо, сколько бы ни было сказано об истинной природе и характере оккультного обу­чения, все равно лишь очень немногие ученики на Западе ясно представляют себе, насколько строги­ми и суровыми могут быть те испытания, через ко­торые должен пройти претендент, прежде чем ему будет дарована сила. Эзотерическая философия, ок­культная гигиена разума и тела, отказ от ложных верований и приобретение навыков истинного мыш­ления — этого более чем достаточно для ученика на время испытательного срока, а тех, кто опромет­чиво предлагает себя в ученики, надеясь на немед­ленное обретение «магических способностей», ждет лишь разочарование и неминуемый крах.

ПСИХОЛОГИЯ ДРЕВНЕГО ЕГИПТА

 Статья впервые опубликована в журнале «Le Lotus», Paris, vol. ПІ, № 16, July, 1888, p. 202-206.

№ 14 «Le Lotus» [Мау, 1888, р. 105] опубли­кована переведенная из «Sphinx» статья Франца Ламберта, в которой содержится следующий фраг­мент расшифрованного текста древней таблички, описывающий прибытие в страну мертвых:

«Вот мы видим умершего, который трудится на Елисейских полях, — сеет и собирает урожай. Яч­мень там — в 7 элей1 высотой: колосья — 3 и со­лома — 4. Из урожая он отделяет приношение для Хапи, бога изобилия»2, и так далее.

Я выделила курсивом ошибки и имела на то полное право: в «Книге Мертвых», гл. СIХ, стихи 4 и 5, сам умерший говорит о себе следующее:

«Мне знакомо это поле Анру с железной изго­родью; ячмень на нем — в семь локтей3 высотой: колос — в три локтя, и солома — в четыре», и так далее.

Хапи также не был богом изобилия. Когда мы видим его во время церемонии, ведущую роль в которой играет мумия, он выступает как один из funerarу Gепii. Хапи персонифицирует земные воды, или Нил как их изначальный аспект, в то время как Нун олицетворяет небесные воды. Он — один из «Семи Светлых»4, которые сопровождают Озириса-Солнце. В гл. XVII, стихи 38 и 39, «Книги Мертвых» сказано: «Семь Светлых — Амсет, Хапи, Тиомотеф, Кебхсеннуф, Маатефф, Кербекф, Харкхент-ан-мер-ти, Анубис поставил их стража­ми саркофага Озириса [Солнце во время затмений и по ночам]».

Хапи, как и предшествующий ему Амсет, есть психопомпический5 дух (Меркурий), получающий семь даров от Озириса-Солнца, что, возможно, со­ответствует реальности, поскольку Меркурий действи­тельно получает в семь раз больше света от Солн­ца, чем Земля.

В современной небесной иерархии Архангелов присутствия (или «Семи Очей Господних») Хапи и Амсет соответствуют Гавриилу, Посланнику, и Ми­хаилу, покровителю всех мысов и заливов, олицет­воряющему, подобно Хапи, земные воды. У неко­торых наших набожных друзей это заявление вы­зовет протест. И они скажут: Гавриил и Михаил вовсе не психопомпические боги; последний явля­ется архистратигом — главнокомандующим армии Господа, победителем дракона-Сатаны (Viktor diaboli), тогда как Гавриил есть «Fortitudo Dei » и его посланник. Совершенно верно. Я могу даже доба­вить, что Михаил — это (Quis ut Deus), если это сделает их счастливыми.

Но это отнюдь не мешает им обоим быть одно­временно нашим египетским Хапи и его коллегой Амсетом. Поскольку этот Хапи — «Глаз Солнца», его пламя — начальствует над «божественными на­чальниками» и, вместе с шестью остальными со­провождает Озириса-Солнце, чтобы «сжигать души его врагов»6; и он же убивает великого Врага, тень Тифона-Сета, или, иными словами, Дракона. Ка­толическая церковь называет эту семерку φυλακίτης, неусыпным стражем, поскольку именно такую ха­рактеристику дает «Семи Светлым» «Книга Мертвых», где сказано, что они охраняют саркофаг Ози­риса. Загляните, если хотите, в «Меmoire  а  L’Асаdemie» маркиза де Мирвиля, где он с гордостью говорит об этом.

Однако основной вопрос, который мы хотели бы рассмотреть, связан вовсе не с Амсетом или Хапи, и Гавриила с Михаилом мы можем на не­которое время оставить на принадлежащих им пла­нетах.

Самое главное, что привлекло наше внимание, это некоторые весьма любопытные замечания, сделанные Шарлем Барле. Он указывает читателю на «бесчисленные соответствия», существующие между вышеназванной статьей и доктринами тео­софов. Он приводит тому несколько примеров, но при этом не включает в их число один из, пожалуй, наиболее ярких.

Я имею в виду процитиро­ванные стихи из «Книги Мертвых» о пребывании умершего в полях Анру. Эта глава представляет собою наиболее наглядное из ныне известных изложений учения о семи человеческих принципах, существовавшего в эзотерической религии Древне­го Египта.

Читателя можно предостеречь от опасности, ко­торую влекут за собой попытки поиска аналогий и соответствий между двумя системами, эзотериче­ской и экзотерической, в переводах наших восто­коведов.

Поскольку эти джентльмены в своих интерпре­тациях часто подменяют истину собственными фан­тазиями. Обратимся лучше к каббале. Изложенную в ней семеричную систему можно представить в виде следующей таблицы:

Семь миров или планет видимого космоса

 

1-й Мир	***	Арарита	אךאךיךא	Ашер Эхейе	אשךאחיח	***	***	7 букв Божьего Имени
2-й Мир	Задкиил	Уриил	Самуил	Рафаил	Ханиил	Гавриил	Михаил	7 Ангелов Присутствия
3-й Мир	Сатурн	Юпитер	Марс	Солнце	Венера	Мерку­рий	Луна	7 Планет

 

 

 

 

 

 

 

Все остальное бесполезно. Я привожу в пример только три мира с их ангелами и планетами, соот­ветствующими семи божественным буквам. Имена ангелов, за исключением первых двух, являются подменами; более того, они могут взаимозаменять друг друга и менять свои планеты. Только Гаври­ил остался верен своему Меркурию, хотя, в силу хорошо известных причин7, церковь старается ныне препоручить Гавриилу планету Юпитер. Михаил ба­лансирует между Солнцем и Луной. Но поскольку эти две планеты считались в египетском эзотеризме Очами Господа (Солнце служило оком Озириса днем, а Луна — ночью), они взаимозаменяемы.

Начиная отсюда, можно без труда разобраться во всем остальном. Поле Анру — это дэвакхан. Пше­ница в семь локтей высотою, которую сеет и по­жинает усопший, символизирует карму, которую его семь принципов сеяли и пожинали при жизни. Колос размером в три локтя — это высшая триада (Атман, Буддхи и тонкая часть Манаса) или верх­ний треугольник8:

 

 

     А четыре локтя (стебля или соломы) — это че­тыре низших принципа (кама-рупа, астральное те­ло, жизненный принцип, живой человек), изобра­жаемые в виде квадрата

Поэтому человек обычно изображается в виде следующих геометрических символов:

В Египте это была символическая тау, крукс ансата:

 

Таково символическое изображение человека. Круг, или рукоять, венчающая тау, — это человеческая голова. Это человек, распятый в простран­стве Платона, или индусский Виттоба (См. «Ин­дусский Пантеон» Эдварда Мура)9. На иврите сло­во «человек» звучит как «анош», и, как говорит Сейффарт:

«Оно обозначает, как я ныне полагаю, череп с мозгом, вместилище души, с нервными ответвлениями, ве­дущими к спине, позвонкам, а также к глазам или ушам. Ибо Танисский камень неизменно переводит его как антропос (человек), и алфавитным письмом (египетским) это слово записывается как анк. Отсюда коптское — анк (вита), собственно говоря — анима, что соответствует еврейскому  אכוש(анош), тоже дословно означающему анима. Этот  אכושесть упрощенная форма словаאכוך , образованного от слова אכוי (личное местоимение «я»). Египетское анки означает моя душа».

Весьма любопытно то, что этот упомянутый м-ром Сейффартом еврейский эквивалент слова «человек» — анош — выражается в числовом значении10 как 365 — 1, что может означать либо 365+1=366, либо 365-1=364, т.е. временные периоды солнечного года, указывая, таким образом, на аллегорическую связь этого слова с астро­номией11.

Можно заметить, что солнечный год, точнее, число его дней, связан с семеричным, или дважды семеричным, человеком, коль скоро мы имеем пси­хического человека с семью принципами, или эфир­ными уровнями, и физического человека, имеюще­го такое же деление. Вместе это составит 14, что, в свою очередь, можно разложить на три однознач­ных слагаемых — 3, 6, 5. Посмотрим теперь, связаны ли эти числа с ночным Оком Озириса — Лу­ною, или символом еврейского Иеговы. В одной неопубликованной, но в высшей степени каббали­стической рукописи говорится:

Древние всегда вкладывали мистический смысл в чис­ла 3 и 4, составляющие в сумме 7. Одно из главных свойств этого разделенного подобным образом числа за­ключается в следующем: если умножить 20 61212 на 4/3, то полученное произведение даст нам основу для вычис­ления средней продолжительности обращения Луны, а если и это произведение умножить, в свою очередь, на 4/3, то получим основание для точного вычисления сред­него солнечного года.

Рассмотрим теперь эзотерическое значение еги­петского крукс ансата. Крест — это развернутый куб, чьи шесть граней также дают нам семерку, по­скольку 4 грани остаются на вертикальной линии и еще 3 — на горизонтальной, что опять-таки со­ставляет 7 (средняя грань в этом случае становит­ся общей для обеих линий). 4 и 3 — наиболее эзотерические числа, поскольку  7 — это число жизни, число самой природы, что несложно доказать на примерах из растительного и животного царств. 3 — это дух, а 4 — материя. Однако в рассматриваемом символе — чисто фаллическом, поскольку обозна­чает он живого и семеричного человека, число 4 соответствует мужской линии, так что, по сути дела, это Тетраграмматон, Тетрактис на нижнем уровне, «небесный человек», или Адам Кадмон, мужчина-женщина (т.е. Ях-Вах, или Иегова), или, опять же, Хокма и Бина — мудрость и разум, бо­жественный гермафродит — на нашем космическом и земном уровне. Горизонтальная линия, состоя­щая из трех граней куба, символизирует женский принцип. Это Иегова-Ева из доадамовой расы, раз­деленная, как и Брама Вак, на два пола. У гности­ков эта Ева стала Софией, или Святым Духом13; она породила Каина-Авеля — мужчину и женщину на земле, принадлежащих к адамовой расе. (См. мои заметки о Каине и Авеле в «Тайной Доктрине».)

Оказавшись в ином мире, принципы, состав­ляющие умершего человека, разделяются следую­щим образом: 1) жизненный принцип покидает тело; 2) тело распадается; астральный дух улету­чивается вместе с последним физическим атомом. Из низшей четверки остается кама-рупа, т.е. реrispirit животной природы в человеке. Высшая триада оставляет низшую четверку; и Дух со своим носи­телем — божественной Душой — в сопровождении Духовного аромата манаса, воссоединяется с бес­смертным Эго, и вместе они переходят в блажен­ное состояние дэвакхан. В низшей части манаса (человеческой души) реrispirit (животная душа) до­статочно долго сохраняет свои инстинкты, побуждающие ее искать медиумов и высасывать из них жизненную силу. В конечном счете, она все-таки испаряется, но до этого времени продолжает су­ществовать за счет жизни и разума живых людей (медиумов и верующих), которые оказываются до­статочно слабыми для того, чтобы позволить этим душам усопших завладеть собою; однако это бу­дет уже не настоящая, а фальшивая жизнь.

Таково значение пшеничных колосьев, длиною в 3 локтя и пшеничной соломы в 4 локтя, произ­растающих в полях  Анру.

«ДРЕВО ЦЕЛОМУДРИЯ»

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. II, № 12, August, 1888, с. 498.

Не могли бы вы сообщить мне ботаническое назва­ние растения «Аgnus castus»1, а также, какой авторитет указывает на то, что венец Христа был сплетен именно из аканфа, и если это действительно так, то произрас­тают ли растения этого семейства в Сирии?

Лоудон2 предполагает, что этим растением мог быть «Paliurus australis» (боярышник) из семейства Rhamni. Он добавляет также, что Хассельквист3 полагает, будто это была разновидность Rhamnus (крушины), которую Лин­ней4 называет «Spina Christi». Последний я получил из Сирии, где этот вид широко распространен и плодоно­сит маленькими желтыми ягодами.

                                                         У.Н.Гейл

Примечание редактора

Лоудон описывает Аgnus castus «как разновид­ность Vitех'а — дерева целомудрия» (от άγνος -дерева, напоминающего иву). Это греческое назва­ние похоже на другое греческое слово — άγνός, «це­ломудрие»; отсюда и прозвище — «дерево целомуд­рия». Мы не знаем никакого другого «авторитета», кроме предположения, что «терновый венец» был сплетен из аканфа — рода колючего травянистого растения, покрытого острыми шипами и распрост­раненного в Палестине и Малой Азии, но столь же распространенного и в Индии. И там, и в Си­рии, и в других местах его использовали в процес­се посвящения во время мистерий.        

МАГИЧЕСКИЕ ЛОЖИ

Впервые была опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 14, October, 1888, p. 89-93.

 

 

Приходит ложь, ласкающая взор,

 Ей сразу верят, люди любят вздор;

 Но если Истина терпение теряет,

 Без доказательств ей никто не доверяет.

Черчилль

Один из наиболее почитаемых наших друзей-ок­культистов задал нам вопрос о возможности созда­ния «рабочих лож» Теософского Общества, которые готовили бы будущих адептов. В ходе развития те­ософского движения уже указывалось на практи­ческую невозможность искусственного подстегивания этого процесса — причем не один раз, но уже, по крайней мере, раз двадцать. Справиться с есте­ственным стремлением человека как можно скорее разорвать завесу Храма вряд ли возможно. При­обрести божественное знание, как золотую медаль после сданного на отлично — благодаря особому, ускоренному курсу обучения и тренировок — экзамена, мечтает каждый рядовой новичок, недавно приступивший к оккультным исследованиям. Отказ организаторов Теософского Общества от поощре­ния этих несбыточных надежд уже привел к воз­никновению дутых Братств Луксора (и Армлейской тюрьмы?), спекулирующих на человеческой доверчивости. Вот образчик проспекта, на который клюнули пару лет назад несколько наших самых пре­данных друзей и теософов. Его слова действитель­но похожи на наживку для легковерного пескаря.

«Учеников, постигающих оккультную науку, ис­кателей истины и теософов, разочаровавшихся в своих надеждах на приобщение к Возвышенной Мудрости, свободно распространяемой индусскими Махатмами, сердечно приглашают сообщить свои имена... и тогда, если они будут признаны подхо­дящими кандидатами, после краткого испытатель­ного срока их могут принять в оккультное Брат­ство, которое не похваляется своими знаниями или достижениями, но свободно [по цене от 1 до 5 фун­тов за письмо?] и ничего не утаивая учит [самым отвратительным фрагментам из «Еulis» П.Б. Рэндолфа] всему, что сочтет достойным внимания учени­ков» (читай: обучение на коммерческой основе, на­личность поступает учителям, а ученики получают взамен фрагменты учений Рэндолфа и других торговцев «любовным эликсиром»!)1

Если верить слухам, то некоторые сельские ок­руга Англии, и в особенности Йоркшир, заполони­ли фальшивые астрологи и предсказатели судьбы, выдающие себя за теософов, дабы им удобнее было надувать доверчивых состоятельных патронов из высшего общества, поскольку законная добыча по­добного рода жуликов — домашняя прислуга и неоперившаяся молодежь — их, похоже, уже не уст­раивает. И если мы создадим, как было предложено в публикуемом ниже письме редакторам журнала, «магические ложи», не соблюдая при этом жесто­чайших ограничений при отборе кандидатов в уче­ники, то вскоре станем свидетелями во сто крат более нечестивой и масштабной дискредитации свя­щенных имен и вещей. В связи с этим главный ре­дактор «Lucifer», перед тем как перейти к письму, хотела бы сообщить своим друзьям о том, что она никогда не имела ни малейшего отношения к так называемому «Г(ерметическому) Б(ратству) Л(уксора)» и что все заявления о противном суть ложь и клевета. Существует тайная организация ***, чей сертификат, или членский билет, из всех имеющих общественный вес современников был выдан лишь полковнику Олькотту; причем название *** было дано этой организации автором «Разоблаченной Изиды» лишь для удобства обозначения2, поскольку среди Посвященных она именуется по-другому; так же как и персонаж, известный публике под псевдонимом «Кут Хуми», на самом деле известен в кругу своих знакомых под совершенно иным име­нем. Если бы «Эулианские» фаллицисты из «Г[ерметического] Б[ратства] Л[уксора]» вдруг узнали, как на самом деле называется это общество, они бы безмерно удивились. Но настоящие имена Учите­лей-Адептов и оккультных школ ни при каких обстоятельствах нельзя раскрывать посторонним, а подлинные имена персонажей, когда-либо упоминавшихся в связи с современной теософией, изве­стны только двум главным основателям Теософско­го Общества. А теперь, после такого пространного предисловия, перейдем наконец к письму нашего корреспондента. Вот что он пишет:

Один мой друг, мистик от природы, вознамерился создать с группой единомышленников Отделение Теософского Общества в своем городке. Удивленный его медлительностью, я написал ему письмо с вопросом о причинах задержки. Он ответил мне, что слышал, будто Теософское Общество собирается только для разговоров, но не делает ничего на практике. Я же всегда полагал, что Теософское Общество должно иметь ложи, в кото­рых велась бы какая-то практическая работа. Калиостро хорошо понимал тягу людей к чему-то зримому и ося­заемому и потому установил Египетский Ритуал и ввел его в обиход в нескольких франкмасонских ложах. В *** графстве у «Lucifer» много читателей. Возможно, с его страниц следовало бы предложить ученикам создавать ложи собственными силами, дабы попытаться объеди­ненными усилиями развить определенные способности сначала в одном из членов ложи, а затем, поочередно, и во всех остальных. Я уверен, что многие захотят прим­кнуть к таким ложам, что многократно повысит интерес к теософии.

                                                                                                                                              A

В вышеприведенном письме наш уважаемый и ученый друг вторит голосам девяноста девяти про­центов членов Теософского Общества: ибо только один процент из них имеет правильное представ­ление о функциях и предназначении наших Отде­лений. Корень заблуждения кроется в нечетком представлении о том, кто такой адепт и какие пути ведут к этому состоянию. На самом же деле из всех мыслимых для человека предприятий попыт­ка стать адептом представляет наибольшую слож­ность. Для этого требуются не несколько лет жиз­ни, но неослабные усилия на протяжении многих жизней, за исключением случаев настолько редких, что о них даже незачем говорить, коль скоро они явно идут вразрез с общим правилом. Разумеется, хроники свидетельствуют, что многие наиболее ува­жаемые индийские адепты стали таковыми, несмот­ря на то, что родились в низших и с виду совер­шенно бесперспективных кастах. Но при этом все понимают, что они поднимались по восходящей линии на протяжении многих предыдущих вопло­щений, так что в последнем рождении им остава­лось сделать только маленький завершающий шаг по пути духовной эволюции, чтобы стать велики­ми живыми адептами. Разумеется, никто не может знать наверняка, что в предложенной нашим дру­гом «А.» идеальной калиостровской ложе не ока­жется ни одного претендента, достойного принять звание адепта, однако подобная возможность на­столько призрачна, что ее вряд ли стоит обсуждать: западная цивилизация воспитывает скорее бойцов, нежели философов, самоуверенных костоломов вместо Будд. Так что план «А.» приведет скорее к появлению медиумов, нежели адептов. Два к одно­му, что в его ложе не найдется ни одного члена, который сохранял бы целомудрие с самого детства и никогда не отравлял бы свой организм употреблением одурманивающих веществ. А ведь мы ни­чего пока не говорим о загрязняющих последствиях дурных влияний повседневного социального окру­жения. К необходимым условиям для психического развития, упоминаемым в мистических наставлени­ях всех восточных религиозных систем, относятся, помимо прочего, чистое место, чистая пища, чистое общение и чистый разум. Сможет ли «А.» гаранти­ровать все это? Разумеется, создание нескольких школ, в которых члены нашего Общества могли бы получать наставления, было бы весьма желатель­ным; и если бы Основатели не были настолько за­няты чисто экзотерической работой и мирскими обязанностями, то, возможно, одна такая школа уже давно была бы создана. Но целью этих школ, опять же, не должно быть практическое обучение, как это планировал Калиостро, который, кстати, этим навлек на себя ужасные страдания и не дос­тиг никаких заметных успехов, которые стимули­ровали бы повторение его печального опыта в наши дни. «Когда ученик будет готов, учитель не заставит себя ждать», — гласит восточный афоризм. Учителям нет нужды выискивать рекрутов в специ­альных ложах *** графства или натаскивать их под началом каких-то мистических сержантов: ни вре­мя, ни пространство не в силах заслонить от них учеников, дорога для них открыта повсюду, куда только может добраться мысль. Как мог такой ста­рый и ученый каббалист, как «А.», позабыть этот факт? И пусть он также не забывает, что потенци­альный адепт может находиться где угодно — в го­родских трущобах Европы или Америки или же в каком-нибудь более чистом и более «культурном» месте, и что какой-нибудь одетый в лохмотья бед­няга, выпрашивающий корку хлеба, может быть «чище душой» и более привлекателен для адептов, чем иной епископ в своей рясе или культурный горожанин в дорогом костюме. Для распространения теософского движения необходим действующий канал, который оросил бы сухие поля современного мышления водою жизни, для этого и нужно повсю­ду создавать Отделения, в которые входили бы не просто пассивные сочувствующие, подобные дрем­лющей армии церковных прихожан, глаза которых закрыты, в то время как «дьявол» носится вокруг; нет, такие новобранцы нам не нужны. Нам нужны активные, масштабно мыслящие, искренне и бес­корыстно действующие Отделения, чьи участники не разоблачали бы ежечасно собственный эгоизм вопросом: «Что даст мне вступление в Теософское Общество и чем это может мне повредить?», но спрашивали бы себя: «Чем мы сможем помочь человечеству, если присоединимся к этому доброму начинанию и посвятим ему все свое сердце, разум и силу?» Если «А.» убедит своих друзей из графства ***, обнаруживших в себе склонность к оккультизму, рассматривать проблему именно в таком свете, он тем самым действительно сделает доброе дело. Об­щество может обойтись и без них, но их самих не должна устраивать перспектива продолжения деятельности вне Общества.

Более того, можно ли считать целесообразным рассмотрение проекта создания ложи, которая по­лучала бы теоретические наставления от Учителей, до тех пор, пока мы не убедимся в том, что абсо­лютно все члены будущей ложи признают подлин­ность источника, из которого к ним будет посту­пать информация? Разум, заполненный предрас­судками, предубеждениями или подозрениями, не может воспринимать оккультные истины. Их следует постигать скорее интуицией, нежели рассуд­ком, поскольку по природе своей они духовны, а не материальны. Но некоторые люди так устроены, что вообще не могут приобретать знания через свое духовное восприятие, например большинство фи­зиков. Эти приближаются к конечным истинам, стоящим за феноменами существования, крайне медленно или же вовсе топчутся на месте. В Об­ществе таких немало, и именно они пополняют собою ряды недовольных. Такие люди всегда с го­товностью убеждают себя в том, что последующие учения, полученные из того же самого источника, что и предыдущие, неправильны либо испорчены малограмотными чела или даже вмешательством какой-то третьей силы. А в результате возникают подозрения, нарушающие гармонию, и в психиче­ской атмосфере возникают возмущения, пагубно воздействующие даже на самых стойких учеников. Временами тщеславие ослепляет некогда сильную и проницательную интуицию, и тогда разум оказывается наглухо закрытым для всех новых истин и стремящийся к знанию ученик скатывается назад — к тому же, с чего начинал. Сделав какие-то по­спешные самостоятельные выводы, до того как уче­ние будет полностью изложено и рассматриваемая тема изучена до конца, человек, даже после того как ему будет указано на его неправоту, чаще все­го прислушивается только к голосу самолюбования и остается верен собственным взглядам — все рав­но, истинны они или ложны. Господь Будда особо предостерегал своих слушателей, чтобы они не стро­или собственные убеждения на основе традиции или авторитетов, не изучив предварительно самым скрупулезным образом суть проблемы.

Например, один из наших корреспондентов спра­шивал нас, почему он не может сохранить за со­бою «право сомневаться в подлинности некоторых из так называемых "осажденных" писем, подозре­вая в них подделки», и объясняет свои сомнения тем, что если некоторые из этих писем несут на себе отпечаток безусловной (для него самого) подлинности, то прочие — по содержанию и стилю своему — выглядят как имитации.

 Это равносиль­но тому, что он стал бы утверждать, будто облада­ет безошибочным духовным зрением и всегда мо­жет отличить ложь от истины, хотя сам никогда не встречался ни с одним Учителем и ничего не зна­ет о тайных ключах, позволяющих судить об истин­ности подобных посланий. Неотвратимым следст­вием его действий с опорою на собственное повер­хностное мнение становится равная опасность как объявить истинное ложным, так и объявить ложное истинным. Ибо, какой же критерий может он при­менять, чтобы распознать, которое из «осажден­ных» писем является подлинным, а какое — поддельным? И кто, кроме их собственных авторов или тех, кого эти авторы используют в качестве своих секретарей (т.е. чела и учеников), может до­подлинно это знать? Ибо из сотни «оккультных» писем едва ли найдется одно, написанное собствен­ной рукою Учителя, от имени которого оно было составлено и отправлено, так как Учителя не име­ют ни времени, ни насущной потребности в том, чтобы делать это самостоятельно. И если Учитель говорит: «Я написал это письмо», — это означает только то, что каждое слово в нем продиктовано и запечатлено на бумаге под его непосредственным наблюдением. Обычно письма записывают (или «осаждают») чела, находящиеся либо в непосред­ственной близи от них, либо на сколь угодно боль­шом расстоянии. При этом Учитель переносит в разум чела те идеи, которые Он хотел бы изложить, а в случае необходимости участвует также и в процессе осаждения картинки. Таким образом, то, на­сколько точно будут изложены идеи и воспроизве­ден почерк Учителя, целиком зависит от уровня подготовки чела. А в результате у получателя пи­сем, если он сам не адепт, возникают сомнения в подлинности некоторых из них, и отсюда — со­блазн усомниться во всех письмах без исключения: ведь все они, согласно нашим собственным утвер­ждениям, исходят из одного и того же источника и доставлены одним и тем же мистическим путем. Однако из этого вывода следует и другое, еще бо­лее печальное умозаключение. Исходя из всего, что ему известно, и из обычных соображений челове­ческой порядочности и здравого смысла, получа­тель «оккультных» писем может подумать, что если невидимый корреспондент согласен примириться хотя бы с одной строчкой фальши, написанной от его имени, то даже целая сотня подобных подделок не вызовет у него ни единого слова протеста. А это значит, в свою очередь, что все так называемые оккультные письма, отмеченные одними и теми же признаками, должны иметь одинаковую ценность. И если одно из них вызывает сомнения, то и всем прочим письмам тоже нельзя доверять, включая те, что легли в основу «Оккультного мира», «Эзотери­ческого буддизма» и т.д., и т.п. И почему бы им всем тогда не быть фальшивками, состряпанными ***, «остроумным надувательством» и «подделка­ми», как назвал их изобретательный, хотя и глупо­ватый посланник «О[бщества] П[сихических] И[сследований]», дабы закрепить в общественном со­знании благоговейное отношение к «научной» про­ницательности и познаниям своих «работодателей»? А закончится все тем, что вся группа учеников, впавшая в подобное невосприимчивое состояние ума, не сможет сделать ни шагу дальше, так как полностью лишится поддержки с оккультной сто­роны, и некому будет раскрыть им глаза на мно­гочисленные «волчьи ямы» эзотеризма. И кто в нашем Обществе сможет тогда стать их проводни­ком и наставником? «Все они — слепые поводы­ри слепых», то и дело попадающие в капканы тщеславия и самонадеянности. А начинается все с распространенной тенденции делать обобщающие выводы на основании фрагментарной информации и провозглашать себя затем оракулами, не осво­бодившись предварительно от действия наиболее отупляющего из всех психических анестетиков — невежества.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЭПОС ФИНЛЯНДИИ

(Обзор)

Очередное подтверждение универсальности во времени и пространстве великой философской си­стемы, именуемой ее учениками Архаической Рели­гией Мудрости, или Тайной Доктриной, пришло к нам от малоизвестного народа, населяющего холод­ную, дикую и редко посещаемую иностранцами страну. В «Калевале» — национальном эпосе Фин­ляндии — мы находим множество следов архаиче­ской философии: некоторые из них изложены от­крыто и явно, прочие — скрыто и завуалированно. Этому эпосу никак не меньше 3 000 лет, а может, и намного больше. И хотя записан он был сравни­тельно недавно, на протяжении многих столетий его передавали изустно — с тех самых пор, когда финские племена жили еще очень далеко от своей нынешней родины, возможно, на берегу Черного или Каспийского моря.

Происхождение финнов остается загадкой, но очевидна их связь с народами, населяющими ныне плоскогорья Тибета и Центральной Азии. Со сла­вянскими народами — и в особенности с Россией — они связаны так же, как маги и колдуны Фессалии были связаны с остальными эллинами. Фольклор языческой и христианской России изобилует упо­минаниями северных колдунов (само слово, вероят­но, образовано от слова «халдей»), их деяний и магических способностей.

В основе одной из самых прекрасных эпиче­ских поэм Александра Пушкина «Руслан и Люд­мила» лежит магический поединок между двумя северными волшебниками: старым и добрым «муд­рым Финном» и злобной колдуньей из того же народа по имени Наина; первый старается помочь влюбленной паре, тогда как последняя всячески им вредит. В поэме они — воплощение Добра и Зла. Само слово «Финн» стало в русском фольк­лоре едва ли не синонимом волшебника. Принято считать, что эти образы пришли с Севера, и дей­ствительно, многие боги языческой России были уроженцами Финляндии и Скандинавии, привне­сенными в результате ранней эмиграции и взаи­модействия между племенами, жившими по бере­гам Балтийского и Северного морей.

Финны, как можно судить и по их собственной поэзии, — удивительно простой народ, которому до сих пор чужд цивилизованный лоск. Они живут на природе, в тесном контакте и гармонии со всеми ее живыми силами.

Как сказано в предисловии к рунам:

И других легенд немало,

Песен разных, что я слышал:

Собирал их вдоль дороги,

Находил в цветущих рощах,

Их срывал с ветвей деревьев

И сбивал с верхушек сосен,

В ароматах трав их чуял,

И шептали мне чуть слышно

Их медвяные поляны,

Где ходил я за стадами...

Много рун мороз пропел мне,

Много песен дождь поведал,

Много их принес мне ветер;

Мне в лесах и рощах птицы

Часто пели песни хором;

Воды моря-океана

Музыку свою дарили,

Музыка всего творенья

Часто для меня звучала.

Можно ли представить себе более трогательный «Гимн влиянию природы на человека»? Заглянув в мифологию этого малоизвестного народа, неслож­но заметить признаки вдумчивого отношения фин­нов к влиянию этой великой матери, ласковые объ­ятия которой сопровождали их всю жизнь. Для них «все объекты и явления одушевлены. Солнце, Луна, Звезды, Земля, Воздух и Море были для древних финнов живыми и сознательными существами... все объекты в природе управляются невидимыми боже­ствами, именуемыми халтиат — регентами, или духами. Эти халтиат, как и обычные люди, име­ют каждый собственное тело и дух, однако самые малые из них несколько нематериальны и бесфор­менны, и их существование абсолютно не зависит от тех объектов, с которыми связаны их интересы. Все они бессмертны, но статус их варьируется в за­висимости от важности объекта, за который отве­чает тот или иной из них. Низшие разряды фин­ских богов находятся в подчинении у вышестоящих и более сильных...» [Введение, Х—ХI.] А над всеми стоит Верховный Владыка. «Дочери [Регенты] Солн­ца, Луны, Большой Медведицы, Полярной Звезды и других небесных знаменитостей изображаются вечно юными и прекрасными девушками, иногда сидящими на склоненных ветвях деревьев, иногда — на алой кромке облака, на радуге или даже на вершине небосвода». [Введение, ХIV—ХV].

Детальное сравнение убедительно свидетельству­ет о том, насколько точно все это согласуется с тем, что Тайная Доктрина говорит об иерархиях Дхиан Коганов и о низших разрядах эфирных су­ществ — сонмищах элементалов. Разумеется, фин­ны облекли свои идеи в поэтическую форму, но даже она не в состоянии скрыть тот факт, что речь идет, по сути дела, об одном и том же. У древних финнов, как и в современной Индии, существова­ла церемония Шраддха — обращение к предкам.

Во введении к рассматриваемой нами книге имеется также весьма глубокомысленное указание на то, что «более глубоким и эзотерическим зна­чением "Калевалы" является борьба между светом и тьмою, добром и злом; причем финны представ­лены носителями света и добра, а лапландцы — зла и тьмы». Сравните это с войнами Ормазда и Аримана, ариев и ракшасов, потомков Панду и Куру.

Наиболее существенные фрагменты Тайной Док­трины отражены в «Калевале» в руне о рождении Вейнемейнена. Для примера процитируем несколь­ко фраз из этой руны.

От начала мира дева –

Дочь прекрасная Эфира –

Сотни лет жила на свете

В синем небе бесконечном...

На просторах беспредельных

Воздуха, над пеной моря,

В неизмеренном пространстве,

В одиночестве эфира.

Эфир (или акаша) был первой Идеей еще не со­творенной Вселенной, именно из него должен воз­никнуть будущий Космос, постепенно нисходящий в материю. Эфир есть та самая «огромная бездна», над которой Дух «сидел... как голубка в ожидании потомства», и он же — «водная гладь», на которой «дух отдыхал». Эпос повествует далее:

И спустилась к океану,

На волнах его почила.

Семь сотен лет дева плавала по поверхности оке­ана —

На восток, оттуда — к югу,

И на запад, и на север...

В объятиях океана дева зачала своего первого ребенка, которого носила семь сотен лет, что соответствует семеричному делению манвантар, или творческих периодов. Мир был создан, но с по­мощью посредника, коим стала дочь Эфира. Да­лее она жаловалась на свое одиночество и,

Только кончила рыданья,

В тот же миг глядит и видит,

Как с небес большая утка

К матери-воде слетает

И кружится над волнами,

Для гнездовья ищет место.

«Большая утка» в точности соответствует — как по сути своей, так и по символическому обозна­чению — Калахансе1 или «Лебедю Времени», из индусского пантеона и Тайной Доктрины. Места для гнезда птица так и не нашла, и тогда:

Дочь Эфира — та, что стала

Бедной матерью-водою, —

Подняла из океана

Свои плечи и колени,

Чтоб смогла устроить утка

Безопасное жилище.

Там гнездо свивает утка,

В нем высиживает яйца:

Шесть — из золота, а после

И седьмое — из железа.

Сравните с халдейской историей о Тиамат — великом Море и рождении в нем Семи Духов; с каббалистическими учениями, в которых женская Сефира называется «Великим Морем», и в этом «Великом Море» рождаются семь нижестоящих сефиротов, ибо это одно из имен Бины (или Иеговы), астрального океана, а также с пураническими рассказами о Творении.

Но дева неосторожно повела плечами, и яйца вместе с гнездом, упали в океан,

Стукнулись о дно морское

И разбились на осколки.

Но в песке не затерялись,

Не пропали в водах моря,

А собрались снова вместе

И создали два прекрасных,

Два огромных круглых свода,

Равных строго меж собою.

 Верхний свод повис над нижним:

И из нижней половины

Появилась Твердь Земная;

А из верхней половины

Над Землей возникло Небо.

Это описание перекликается с индийским рас­сказом о яйце Хиранья Гарбха2, расколовшемся на две части, из которых образовалась нижняя и вер­хняя вселенная, а также с двойным небом кабба­лы — верхним и нижним, или Небом и Землей, образовавшимися из «Белой Головы» — черепа, под которым подразумевается все тот же светонос­ный эфир.

К сожалению, недостаток места не позволяет нам привести цитаты из поучительной руны о се­микратном севе Вейнемейнена, где каждый новый урожай созревал после пожара и удобрения земли пеплом (периодическое уничтожение и восстанов­ление мира также происходит семикратно). Руны о «Появлении Железа», «Обретении Потерянного Слова», «Происхождении Змеи» и «Воссоздании Солнца и Луны» тоже полны оккультизма, но с ними читатель сможет ознакомиться уже сам, бла­годаря замечательному переводу м-ра Кроуфорда.

ДЬЯВОЛ – КТО ОН?

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 14, October, 1888, p. 170-171.

Сэр,

М-р Томас Мей (как он сам себя величает) уверял ваших читателей в сентябрьском номере «Lucifer», что с течением столетий в теологии завязался настоящий гор­диев узел заблуждений, разногласий и противоречий, со­зданный невразумительной путаницей в описании и вос­приятии «Верховного Существа», и что он, м-р Томас Мей, может разрубить этот узел в один момент, просто объявив читателям, что Дьявол и Иисус, или Дьявол и Бог, суть одно и то же Верховное Существо, или лич­ность, только рассматриваемая в различные периоды времени в различных аспектах. (1)

Похоже, что м-р Мей воображает, будто с помощью этого нехитрого утверждения, согласно которому две противоположные идеи исходят из одного и того же вер­ховного существа, или личности, ему удастся раз и на­всегда устранить все теологические заблуждения, разно­гласия и противоречия, которые накапливались веками, смущая представления людей об Иисусе и Дьяволе, Боге и Сатане, о добре и зле.

Но даже если мы согласимся с мнением м-ра Мея, будто Высочайшее Существо, или личность, едина, все-таки нам следует еще определить, выяснить и понять, что представляет собою это «Высочайшее» и является ли это «Высочайшее» добрым или злым.

Из письма м-ра Мея можно заключить, что он счи­тает это «Высочайшее» существо одновременно и добрым и злым, подобно тому, как период продолжительностью в 24 часа, который мы называем одним днем, отчасти светел, а отчасти темен. (2)

Но темная половина суток, именуемая нами ночью, вовсе не является злом, напротив, это время благотвор­ного отдыха, когда во сне наши тела могут восстановить потраченные за светлое время силы.

В связи с этим м-р Мей, возможно, скажет, что зло в обычном понимании этого слова — вовсе не зло, но только стимул к обучению и тренировке, весьма полез­ный для нашего духовного роста и развития.

Однако если предположить, что между злом и добром действительно нет никакой разницы, то немедленно воз­никает опасность теологических заблуждений, разногла­сий и противоречий. Из письма м-ра Мея вовсе не сле­дует, что ему на самом деле удалось устранить это ре­лигиозное затруднение (3), напротив, говоря о добре и зле как о едином целом, он тем самым только усугубля­ет его.

И хотя Исайя и говорит нам, что только Бог являет­ся Верховным творцом как добра, так и зла, в понятие зла в данном случае вкладывается нейтрализующий, ис­правительный смысл, и Бога здесь, следовательно, мож­но сравнить с отцом, наставляющим на истинный путь своего ребенка; ибо сама «Книга Пророка Исайи» замыслена прежде всего как упрек в адрес тех, кто назы­вает добро злом, зло — добром и выдает злодейства за добрые дела.

Именно из-за того, что путаница между добром и злом, возникшая вследствие их отождествления, достигла огромных размеров, были созданы Писания, дабы ука­зать людям, что есть добро и что есть зло. (4) А в Писа­ниях сказано, что настолько велика стала сила тех, кто своими злыми обычаями сделал почти неслышным Сло­во Божье, что они замыслили предать «Сына Человече­ского», доказывавшего, что пути Господни направлены на добро, а не во зло, на распятие как дьявола.

Только тот урок, который мы можем и должны из­влечь из распятия «Сына Человеческого» (и непремен­но извлечем, когда атмосфера в церкви станет достаточ­но свободной для этого), сможет устранить религиозное затруднение, беспокоящее ныне как христианский, так и еврейский мир, потому что м-р Мей неправ, когда ут­верждает, что добро и зло, или Иисус и Дьявол, суть одно и то же. (5)

Преп. Т.Г.Хедли.

Поместье Петершэм, Ю/жный] У[эльс]

Примечание редакторов

(1) М-р Мей отнюдь не первый, кому прихо­дит в голову эта идея. Лактанций3    один из от­цов церкви — недвусмысленно высказывает ту же самую мысль, когда заявляет, что «Слово» (или Логос) было первородным братом Сатаны («Divinarum Institutionum Libri Septem», Book II, ch. IX), поскольку Сатана — тоже «Сын Бога» (см.: Иов., II ,1)

(2)   «Высочайшее» — если только Оно бесконеч­но и вездесуще — и не может быть никаким дру­гим. Оно должно быть «добрым и злым», «светом и тьмою» и т.д. именно потому, что оно вездесуще и, следовательно, должно присутствовать как в со­суде добродетелей, так и во вместилище порока, как в атоме чистейшей субстанции, так и в атоме грязи. Вся беда в том, что теология и (даже воин­ствующее) духовенство непоследовательны в своих предписаниях: они требуют, чтобы люди верили в беспредельное и абсолютное божество, и в то же время принижают это божество до персонифици­рованного существа, имеющего какие-то признаки,
хотя эти утверждения взаимно исключают друг дру­га и потому столь же абсурдны с точки зрения фи­лософии, сколь и непримиримы.

(3) В том, что соединение добра со злом в од­ном божестве создает «религиозное затруднение» и вызывает «теологические заблуждения», повинны исключительно духовенство и теология, а вовсе не м-р Мей. Пусть они откажутся от идеи персонифи­цированного бога с человеческими атрибутами, и затруднение исчезнет само собой.

(4) Писания были созданы для того, чтобы за­маскировать аллегории, лежащие в основе космогонических и антропологических мистерий, а вовсе не для того, чтобы «указать людям, что есть  добро и что есть зло». Если наш уважаемый и преподобный корреспондент воспринимает рай и злополучное яблоко au serieux , то почему бы ему не воспринимать и «распятие» в соответствии с
учением своей церкви? «Распят как дьявол» — странная фраза. Мы знаем о нескольких распятых
«Сыновьях Бога», но никогда не слышали, чтобы кто-то обошелся подобным образом хотя бы с од­
ним дьяволом. С другой стороны, если бы хрис­тиане отнеслись так же серьезно, как они отно­сятся к «яблоку и ребру», к простым, но очень важным словам, сказанным Христом на Горе, а
именно: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня», то перестали бы поносить, гнать и всячески неправедно обвинять бедного Дьявола, который — если воспринимать его как персонифицированную личность — явно должен быть «блажен», поскольку с самого начала христианства никто не был так гоним и неправедно поруган, как этот козел отпу­щения, обвиненный во всех грехах человеческих!

И наконец:

(5) Если рассматривать «добро и зло, или Иисуса и Дьявола» как личности, то можно сказать, что ни одна личность с начала мира не была полностью свободна от зла, и, следовательно, предположение м-ра Мея верно, а преподобный м-р Хедли попа­дает в замкнутый круг, который сам же и начертил. Demon est Deus inversus   — сказано о проявленном, дифференцированном божестве, или материальной Вселенной. То, что Абсолютно, не может быть даже гомогенным; это Эн — ничто, или ни-что; и, если человек, обладающий конечным интеллектом, же­лает рассуждать о бесконечном и, следовательно, для него недосягаемом и невообразимом, ему не­обходимо принять именно этот философский по­стулат, ибо в противном случае он будет посрам­лен этой же самой философией.

ТЕОСОФИЯ - ЭТО РЕЛИГИЯ?

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 15, November, 1888, p. 177-187. Пространные фрагменты из этой эмоциональной редакторской статьи были опубликованы в «Theosophist», vol. X, January, 1889, с несколькими сопутствующими редакторскими комментариями, принадлежащими, вероятно, п-ку Олькотту.

Религия — это наилучшие доспехи,

кото­рые может носить человек, но она же — наихудшая личина.

Баньян

Не будет преувеличением сказать, что во всем мире не было и нет, во всяком случае, в нынешнем столетии другого такого движения, обществен­ного или религиозного, сущность которого так ди­ко, или даже, скорее, абсурдно искажалась бы и вокруг которого было бы нагромождено столько глупостей и заблуждений, как вокруг теософии — как теоретической ее составляющей (т.е. этического учения), так и практической деятельности (целей и задач Общества, называющего себя теософским).

Год за годом, день за днем наши ответственные работники и просто члены Общества вынуждены вмешиваться в разговоры людей, обсуждающих те­ософское движение, дабы выразить свой более или менее решительный протест против присвоения теософии статуса религии, а Теософскому Обществу — некоей новой церкви или религиозной орга­низации. Но хуже всего, когда об этом Обществе отзываются как о «новой секте»! Что это — застаре­лый предрассудок, или ошибка, или и то и другое вместе? Более вероятной представляется последняя версия. Наиболее узколобые, а то и откровенно нечестные люди до сих пор выискивают удобные предлоги — своего рода крючки, на которые они могли бы навешивать свои маленькие, немилосер­дно язвительные замечания или невинную ложь. А что лучше всего подойдет для этой цели, если не привычный ярлык «-изм» или «секта»? Абсолютное большинство будет весьма разочаровано, когда обман наконец рассеется и придется признать, что теософия — это ни то и ни другое. Но сейчас им очень нравятся привычные определения, и они де­лают вид, что не замечают их фальши. Однако есть и другие, более или менее дружественно настроен­ные люди, которые искренне верят в этот обман. Им мы говорим: поистине, мир и так уже достаточ­но натерпелся от истребителей разума, именуемых догматическими религиями, чтобы навязывать себе еще одну! Сейчас многие носят с собой свою веру, как это справедливо замечает Шекспир, «как шля­пу модную», меняя ее с появлением каждой «но­вой болванки». И потому одной из задач Теософ­ского Общества с самого начала был открытый протест и честная война против всякой догмы или вероучения, основанного на слепой вере.

Возможно, это покажется кому-то странным и парадоксальным, но до сих пор наиболее способ­ные и активные практические работники и самые преданные члены нашего Общества приходили к нам, как правило, из агностического и материали­стического лагерей. Вряд ли можно отыскать хотя бы одного настоящего и искреннего искателя ис­тины среди приверженцев слепой веры в «Боже­ственное Слово», считается ли оно исходящим от Аллаха, Брахмы или Иеговы (с их Кораном, Пуранами и Библией). Ибо:

«Вера — не труд, но отдых разума».

Тот, кто верит только собственной религии, считает веру другого человека ложной и ненавидит ее, поскольку она противоречит его собствен­ной. Более того, вера не может считаться верою до тех пор, пока полностью не опутает разум и окончательно не скроет от нашего восприятия все, что лежит за ее пределами, так как в противном случае она будет просто временным убеждением, иллюзией, направляющей наши действия на опре­деленном отрезке жизни. И еще, «вера без прин­ципов есть просто льстивая фраза для самолюбия или фанатических телесных ощущений», согласно мудрому определению Колриджа.

Чем же, в таком случае, является теософия, и как можно определить ее нынешнюю форму, воз­никшую в последней четверти XIX столетия?

Мы заявляем: теософия — это не религия.

И все же общеизвестно, что некоторые верова­ния — философские, религиозные и научные — в последнее время столь часто и столь тесно связы­ваются со словом «теософия», что широкая публи­ка уже воспринимает их как собственно теософские учения. Более того, до нас доходят слухи, что эти верования были сформулированы, объяснены и под­держаны теми самыми Основателями, которые за­являют, что теософия — это не религия. Чем же вызвано это внешнее противоречие? Нас спрашива­ют: как вообще могут какие-то верования и учения (по сути дела, целостная и вполне оформленная доктрина) именоваться «теософскими» и призна­ваться таковыми девятью десятыми членов Теософ­ского Общества, если теософия — это не религия?

Целью данного протеста как раз и является объ­яснение этого противоречия.

Начать, пожалуй, следует с того, что утвержде­ние, гласящее, что «теософия — это не религия», отнюдь не исключает того факта, что «теософия — это и есть сама религия». Религия — в единствен­но правильном и истинном смысле этого слова, т.е. не какой-то набор догм и вероучений, но узы, сплачивающие воедино всех людей. Настоящая ре­лигия, в самом широком смысле этого понятия, это то, что соединяет не только всех людей, но также и все существа и все вещи во Вселенной в единое ог­ромное целое. Таково наше теософское определе­ние религии, но в каждом вероучении и в каждой стране религии дается собственное определение, так что даже два христианина смотрят на религию по-разному. Подтверждение этому мы находим у многих известных авторов. Так, Карлейль1 дал оп­ределение протестантской религии своего времени, вполне подходящее, впрочем, и для современного ее состояния, благодаря замечательному дару пред­видения, коим обладал этот автор:

Большей частию мудрое и благоразумное ощущение, продиктованное простым расчетом; подчиненное, как и все остальное в наше время, принципам целесообразно­сти и полезности; через нее малое количество земных удовольствий просто разменивается на гораздо большее количество удовольствий небесных. Таким образом, ре­лигия тоже превращена в коммерческое предприятие, нацеленное на получение прибыли; никакого почтения, только примитивная надежда или страх.

Миссис Стоу, в свою очередь, намеренно или случайно дала довольно точную характеристику христианской религии — на сей раз, скорее, рим­ско-католической, нежели протестантской, — ког­да написала о своей героине:

На религию она смотрела как на билет (с точным перечнем оплаченных и гарантированных услуг), кото­рый она однажды приобрела и аккуратно пристроила в своей сумочке, чтобы извлечь его оттуда только у врат небесных, как законный пропуск на небеса...

Но для теософов (я имею в виду подлинных те­ософов), не признающих ничьего посредничества и никакого спасения через пролитую невинную кровь, а также не «нацеленных на получение прибыли» через Единую Универсальную религию, единствен­ным подходящим определением религии, под ко­торым они сами могли бы подписаться, является то, которое дал ей Миллер2. Процитируем эту под­линно теософскую характеристику:

...Религия, коль истинна она,

Всегда добра, скромна и благосклонна;

Не станет деспотом, на грозных колесницах

С собою смерть она не понесет

И кровью веру насаждать не станет;

Пред милосердием и искренним участьем

Склоняет низко голову она

И всей своею властью служит людям.

Вышеприведенное определение служит превос­ходной иллюстрацией к тому, что такое истинная теософия (или какой она должна быть). (Среди прочих вероучений только буддизм является под­линной философией, связующей сердца и людей, поскольку это не догматическая религия.) И в этом плане — коль скоро целью и обязанностью каждо­го истинного теософа считается признание этих принципов и следование им — теософия является религией, а наше Общество — ее единой, всемир­ной церковью, храмом мудрости Соломона3, в котором «ни молота, ни тесла, ни всякого другого же­лезного орудия не было слышно... при строении его» (III Цар., VI, 7), так как это был не тот храм, что возводится человеческими руками на каком-то участке земной поверхности, но храм, созидаемый во внутреннем святилище человеческого сердца, где правит только пробудившаяся душа.

Таким образом, мы говорим, что теософия — это не религия, но сама религия — связующая ткань, настолько универсальная и всеобъемлющая, что ни один человек и ни одна частичка бытия — от богов и смертных людей до животных, стебелька тра­вы и мельчайшего атома — не могут быть обделе­ны ее светом. И потому каждая организация или общество, носящее ее имя, по необходимости долж­но быть Вселенским Братством.

В противном случае теософия оказалась бы прос­то словом, добавленным к сотням таких же слов — столь же высокопарных, сколь пустых и претенци­озных. Рассматриваемая как философия, теософия представляет собой в своей практической деятель­ности то же самое, что и перегонный куб средне­векового алхимика. Она превращает внешне небла­городные металлы всех ритуальных и догматиче­ских верований (включая христианство) в золото фактов и истин и тем самым создает подлинную и универсальную панацею от всех человеческих не­дугов. Вот почему ни у кого из желающих вступить в Теософское Общество никогда не спрашивают, к какой религии он Принадлежит и каковы его деи­стические взгляды. Эти взгляды — личная собст­венность каждого, и Обществу не должно быть до них никакого дела. Теософом может быть христи­анин или язычник, еврей или гой, агностик или материалист, или даже атеист, если только он не будет узколобым фанатиком, отказывающимся при­знать своим братом или сестрою человека, чья вера и взгляды отличны от его собственных. Граф Л.Н.Толстой не верит ни в Библию, ни в церковь, ни в божественность Христа, и все же ни один христианин не превосходит его в практическом воплощении принципов, которые, как нам говорят, были изложены в Нагорной проповеди. И это как раз те принципы, которых придерживается теосо­фия, — не потому, что они были заповеданы хри­стианским Христом, но потому, что это универ­сальные этические нормы, которые исповедовали Будда и Конфуций, Кришна и все великие мудре­цы за тысячи лет до того, как был записан текст Нагорной проповеди. И коль скоро мы стараемся жить в соответствии с этими принципами, теосо­фия действительно становится универсальной па­нацеей, так как она залечивает раны, нанесенные прокрустовым ложем церковных «измов» чувстви­тельной душе каждого от природы религиозного человека. Сколько их, насильно выброшенных из узких рамок слепой веры в сухую пустыню безве­рия закономерным импульсом разочарования, вновь обрело надежду, просто примкнув к нашему брат­ству, каким бы несовершенным оно ни было.

Даже если в противовес вышесказанному нам напомнят, что несколько выдающихся членов Об­щества покинули его, разочаровавшись в теософии (как, впрочем, и в других организациях, в которых они прежде состояли), это нас ни в малейшей сте­пени не смутит. Поскольку за очень, очень редки­ми исключениями, имевшими место на ранних эта­пах деятельности Теософского Общества, когда не­которые наши коллеги оставили нас, потому что не обнаружили в Обществе практического мистициз­ма, на который рассчитывали, или потому, что его «лидерам не хватало духовности» и вообще они бы­ли «нетеософичны и, следовательно, неверны пра­вилам», большинство вышедших из Общества были людьми нерешительными или, напротив, слишком самоуверенными — сами себе и церковь, и непо­грешимая догма. Некоторые покинули нас под явно надуманными предлогами: как, например, потому, «что в наших журналах публикуются слишком гру­бые отзывы о христианстве» [читай — «церквианстве» или фальшивом христианстве, так будет вер­нее], как будто о других фанатических религиях мы когда-либо отзывались лучше или с одобрением! Так что те, кто ушел из Общества, поступили аб­солютно правильно, и мы об этом ничуть не жа­леем.

И вот что еще непременно следует добавить: число тех, кто покинул Общество, не идет ни в ка­кое сравнение с общим количеством тех, кто нашел в теософии все, что искал. Ее учения, если подой­ти к ним серьезно, способны, стимулируя развитие мышления и открывая внутренний мир в животной природе человека, пробудить дремавшие в нас до сих пор благотворные силы и качества, а также способность к восприятию истины и реальности, в противовес нереальному и ложному. Срывая реши­тельной рукою плотную завесу мертвой буквы, наброшенную на всякое древнее религиозное пи­сание, научная теософия, постигающая тайны лу­кавого символизма столетий, открывает тем, кто посмеивается над древней мудростью, истину о происхождении мировой науки и вероучений. Она открывает новые перспективы, отодвигая застыв­шие и неподвижные горизонты деспотических ре­лигий; и, переделывая слепую веру в позитивное знание, основанное на законах математики, един­ственной точной науки, вновь указывает человеку, но уже в более конкретном и философском аспек­те, на реальность существования того, от чего он уже давно отказался под влиянием мертвой буквы и что уже успел позабыть, как слышанную в детстве добрую сказку. Теософия дает четкую и ясную цель, идеал, к которому может стремиться каждый искренний человек — мужчина или женщина, не­зависимо от социального положения, принадлежно­сти к той или иной культуре и уровня интеллекту­ального развития. Практическая теософия — это не одна отдельная наука, она охватывает все существующие науки моральной и физической жизни. Вкратце ее можно вполне справедливо назвать все­мирным «ментором», или преподавателем универ­сального знания, опыта и эрудиции, призванных не только помочь ученику благополучно сдать экзаме­ны по всем видам научной и моральной деятель­ности в этой земной жизни, но и подготовить его к последующим жизням. Для этого ученику необ­ходимо изучать Вселенную и ее тайны, глядя сквозь себя самого, а не через очки ортодоксальной науки и религий.

Пусть читатель не поймет эти заявления пре­вратно. Когда мы говорим об этом универсальном всеведении, мы имеем в виду теософию реr sе, а не каждого теософа в отдельности и даже не все Об­щество в целом. Не следует смешивать теософию и Теософское Общество — сам сосуд и тот винегрет, который он в себе содержит. Первая являет собой идеал, божественную Мудрость, само совершенство, тогда как второе — убогое и несовершенное обра­зование, пытающееся удержаться хотя бы в падаю­щей на Землю тени этого совершенства, даже не надеясь дотянуться до него самого. Никакой чело­век не совершенен, так можно ли в таком случае выставлять кого бы то ни было из членов Теософ­ского Общества вместилищем всех человеческих добродетелей? И должно ли критиковать и обви­нять всю организацию за ошибки, реальные или воображаемые, отдельных ее «членов» или даже ру­ководителей? Никогда и ни одно Общество, как целостная формация, не было свободно от заблужде­ния или греха — «Errare humanum est». Так что же тогда говорить об отдельных людях? Таким обра­зом, если кого-то и винить, то скорее отдельных людей, большинство из которых просто отступи­ли от подлинной теософии. Теософия — это душа нашего Общества, а все остальное — ее грубое и несовершенное тело. Так пусть же современные Соломоны, норовящие занять судейское кресло, чтобы рассуждать о том, о чем они не имеют ни­какого представления, для начала познакомятся с теософией и теософами, прежде чем клеветать на них, безосновательно называя первую «набором по­лоумных верований», а последних — «сектой шар­латанов и лунатиков».

И все-таки, несмотря ни на что, и враги и дру­зья часто называют теософию религией, а то и сек­той: Давайте же посмотрим, как те или иные ве­рования смогли настолько сблизиться с теософией, что теперь многими воспринимаются как ее неотъ­емлемые составляющие, и почему лидеры Общества не предпринимают ровным счетом ничего, чтобы отмежеваться от них хотя бы на словах.

Мы уже говорили, что верим в абсолютное един­ство природы. А единство предполагает возмож­ность для отдельного субъекта вступать в контакт с субъектом на другом уровне (или с другого уров­ня). Мы в это верим.

По содержанию только что опубликованной «Тай­ной Доктрины» можно судить о том, что думали люди на протяжении всей древности о первых на­ставниках изначального человечества и трех его древнейших рас. Именно в те времена происходит становление религии мудрости, в которую верят все теософы. Появление так называемого «оккультиз­ма» (или, скорее, эзотерической науки) связано с теми существами, которые, следуя закону кармы, воплотились в нашем человечестве и заложили в нем основы тайной науки, которую бесчисленные поколения адептов передавали затем из века в век, сверяя ее учения с собственными наблюдениями и опытом и периодически возвещая о ней миру. Ос­новная масса этих знаний (которыми ни один че­ловек не может обладать в полном объеме) как раз и составляет то, что мы теперь называем теософией, или «божественным знанием». Существа из иных, более высоких миров могут обладать им во всей полноте; но нам доступны лишь приблизительные представления о нем.

Единство всего во Вселенной уже само по себе подразумевает и оправдывает нашу веру в суще­ствование знания одновременно научного, фило­софского и религиозного, демонстрирующего зако­номерность и реальность взаимосвязи всех людей и всех вещей во Вселенной. Но такое знание по необходимости должно быть религией, и потому во всей своей совокупности и универсальности оно называется религией мудрости.

Именно из этой религии мудрости произошли все индивидуальные «религии» (называемые так по ошибке), от которых в свою очередь отдели­лись всевозможные "ответвления, и разновидности, и все малые вероучения, всегда основанные на чьем-то личном психологическом опыте. Каждая такая религия или ее разновидность — считают ли ее ортодоксальной или еретической, мудрой или глупой — изначально представляла собою чистый и незамутненный поток из материнского источни­ка. И тот факт, что каждая из них со временем оказалась искажена чисто человеческими умоза­ключениями и даже фантазиями, вовсе не означа­ет, что в самом начале они не могли быть абсо­лютно чисты. Некоторые из этих вероучений (мы не станем называть их религиями) сейчас настолько испорчены чисто человеческими наслоениями, что их изначальный облик стал уже почти нераз­личим, прочие — только отмечены следами разло­жения разной интенсивности, но ни одно из них не смогло полностью избежать разрушительного влияния времени. И все-таки все они: маздеизм, брахманизм, буддизм и, конечно же, христианство — божественны, поскольку выходят из истинного и естественного источника. Именно догматизм и при­мешанный к нему человеческий элемент привели к возникновению современного спиритуализма.

Разумеется, если мы скажем, что современный спиритуализм реr sе, очищенный от нездоровых из­мышлений, основанных на заявлениях двух малень­ких девочек и их крайне неблагонадежных «духов», гораздо более истинен и философичен, нежели лю­бая церковная догма, то подобное утверждение вы­зовет громкие возгласы протеста с обеих сторон. Материализованный спиритуализм пожинает теперь плоды своей кармы. Его изначальные инициаторы — те самые «две маленькие девочки» из Рочестера, Мекки современного спиритуализма — успели вы­расти и превратиться в старушек, прежде чем впер­вые произведенные ими стуки распахнули широкие врата, соединяющие наш мир с иным миром, и на основе их «невинного» свидетельства была создана и разработана подробная схема астральной Страны Чудес с ее активным астральным населением — «духами», всегда стоящими наготове за кулисами своей «молчаливой страны» и охотно показываю­щимися обитателям нашей шумной и крикливой Земли. Но вот обе женщины, каждую из которых считали «Мухаммедом современного спиритуализ­ма», отступили от своей собственной веры, преда­ли ими же самими созданную философию и пере­метнулись на сторону своих врагов. И теперь они разоблачают и обвиняют практический спиритуализм, называя его многовековым шарлатанством. Когда те, кто никогда не были теософами, предали нас и продемонстрировали свое раздвоенное копы­то, обрушившись на Основателей Теософского Общества с обвинениями в мошенничестве и шарла­танстве, спиритуалисты (за исключением немногих наиболее порядочных из них) возрадовались и при­мкнули к нашим недругам и клеветникам. Но сто­ит ли теософам теперь смеяться над ними в отме­стку, когда прежние «распространители» спириту­ализма превратились в его «гонителей»? Никогда! ибо феномены спиритуализма подлинны, и преда­тельство «девочек Фокс» только добавляет нам со­чувствия ко всем медиумам и еще раз доказывает всему миру справедливость нашего извечного ут­верждения, что ни на одного из медиумов нельзя полностью положиться. И никакой теософ не ста­нет смеяться или, тем более, радоваться посрамле­нию другого человека, даже своего противника. И понять причину этой сдержанности довольно про­сто:

Мы знаем, что существа из других, вышестоящих миров общаются с некоторыми избранными смертны­ми; так было всегда; и так есть сейчас, хотя и го­раздо реже, чем в прежние времена, поскольку с каждым цивилизованным поколением человечество становится все хуже и хуже во всех отношениях.

Теософия — главным образом благодаря друж­ному восстанию всех спиритуалистов Европы и Америки против первых же слов, высказанных в осуждение идеи, будто все осмысленные сообщения из иного мира могут поступать только от духов бывших смертных, некогда живших на Земле, — еще не сказала своего последнего слова о спири­туализме и «духах». Возможно, когда-нибудь ска­жет. А пока скромная служительница теософии, ре­дактор журнала, в очередной раз заявляет о своей вере в Существа более великие, мудрые и благород­ные, чем любой персонифицированный Бог, превос­ходящие всех «духов умерших», святых и крылатых ангелов и тем не менее в каждом столетии перио­дически нисходящих на Землю, чтобы повлиять на некоторых обладающих редкой чуствительностью людей, зачастую не связанных ни с церковью, ни со спиритуализмом, ни даже с теософией. А веря в высокие и святые Духовные Существа, она так­же должна верить и в их противоположность — низших «духов»: добрых, злых и нейтральных. И, следовательно, она должна верить в спиритуализм и его феномены, даже если некоторые из них ка­жутся ей отвратительными.

Это было небольшое отступление, призванное показать, что теософия включает в число своих на­ук также и спиритуализм — только не такой, ка­кой он есть сейчас, а такой, каким он должен быть, — основанным на знании и опыте бесчисленных столетий. Каждая религия, достойная называться таковой, появилась на свет именно вследствие та­ких визитов существ с вышестоящих уровней.

Так родились все доисторические, равно как и исторические, религии: маздеизм и брахманизм, буд­дизм и христианство, иудаизм, гностицизм и маго­метанство, словом, все более или менее значитель­ные «измы». Все они истинны внутри, и все они фальшивы снаружи. Вестник всегда проявляет себя как настоящий художник, изображающий фрагмент Истины в сознании Пророка; однако холстом для его картин во всех случаях может служить только человек. Пригласите Рубинштейна4 и попросите его сыграть сонату Бетховена на пианино, которое ни­кто никогда не настраивал, половина клавишей не работают, а струны просто висят, и тогда посмот­рим, сможете ли вы узнать сонату, невзирая на ге­ниальность исполнителя. Мораль сей аллегории заключается в том, что человек, будь он даже вели­чайшим из медиумов и пророком от природы — это всего лишь человек, а человек, предоставленный собственным суждениям и поступкам, не может мыс­лить в унисон с абсолютной истиной, даже если способен подбирать ее крохи. Ибо человек — это только падший ангел, бог внутри, но с мозгом жи­вотного в голове, восприимчивый более к насмор­кам и к бокалу вина в компании других земных людей, нежели к божественным откровениям.

Отсюда и многоцветье догматов различных цер­квей. Отсюда и тысяча так называемых «филосо­фий», зачастую противоречивых (это касается так­же и теософских теорий), и все разнообразные «науки» и системы — духовные, ментальные, хри­стианские и светские, сектантство и фанатизм и особенно чванство и самовлюбленность почти каж­дого «новатора», начиная с эпохи средневековья. А в результате оказался скрытым и затемненным сам факт существование Истины — общего источ­ника всего. Нашим критикам не следует вообра­жать, будто мы намерены исключить теософские учения из общего списка. Вовсе нет. Ведь посколь­ку те эзотерические доктрины, которые распрост­раняло и продолжает распространять наше Обще­ство, явно не являются ментальными или духовными посланиями, полученными от некоего «неведомо­го высшего», но переданы нам живыми людьми, то все они, за исключением разве что тех, которые были записаны или продиктованы самими Учите­лями Мудрости, вполне могут оказаться ошибочны­ми и несовершенными — как раз такими, какими бы их хотели видеть наши недруги. «Тайная Докт­рина» — книга, в которой изложено все, что может быть передано человечеству в нынешнем столетии, представляет собой попытку расчистить часть об­щего фундамента всех, великих и малых, религий и философских систем. Было признано необходи­мым взорвать весь огромный пласт окаменевших предрассудков и заблуждений, скрывающих ныне единое основание а) всех великих мировых рели­гий, б) малых сект и в) теософии в ее современном изложении (как бы глубоко ни оказалась скрытой от нас, по причине нашей собственной ограничен­ности и несовершенства наших познаний, великая Истина). Слой заблуждений довольно плотен, ибо к его созданию приложило руку великое множество людей, и потому, когда мы самочинно попытались соскрести хотя бы малую его толику, результатом всех наших усилий стали постоянные нападки на всех теософских авторов и даже на само Общество. Очень многие наши друзья и читатели характери­зуют наши попытки справиться с заблуждениями посредством публикаций в «Theosophist» и «Lucifer» как «немилосердные нападки на христианство», «нетеософичные оскорбления» и т.д., и т.п. И все же они необходимы и даже неотвратимы, если мы хо­тим приблизиться хотя бы к относительным исти­нам. Мы хотим называть вещи своими именами и готовы пострадать за это (как обычно). Нет смыс­ла обещать людям истину, а затем подмешивать к ней заблуждения и вымысел исключительно по сла­бости характера. Результатом такой политики мог­ло бы стать только загрязнение чистого родника фактов, что продемонстрировано уже с достаточной очевидностью. Через двенадцать лет непрестанных трудов и борьбы с врагами, наседавшими на нас со всех четырех сторон света, невзирая на наличие че­тырех теософских ежемесячных журналов — «Theosophist», «Раth», «Lucifer» и французский «Le Lotus», наши  вялые, пассивные протесты, публикуемые в них, наши робкие заявления, наша «мастерская по­литика бездействия» и попытки спрятаться в тени унылой метафизики привели лишь к тому, что теософию теперь однозначно считают религиозной сектой. И в сотый раз говорят нам: «Что хорошего делает теософия?» и «Посмотрите, как много хоро­шего делают церкви!»

И все же можно считать установленным факт, что человечество не стало ни на йоту более добро­детельным, а в некоторых отношениях — даже в десять раз хуже, чем когда-либо было в языческие времена. Более того, за последние полвека — с тех пор, когда вольнодумство и наука окончательно одержали верх над церквями, — христианство еже­годно теряет больше приверженцев среди образо­ванных классов, чем приобретает прозелитов в низ­ших слоях, среди отщепенцев язычества. С другой стороны, теософия вывела из темноты материализ­ма и безысходности отчаяния назад к вере (осно­ванной на логике и очевидности) в божественную сущность человека и ее бессмертие уже многих из тех, кого церковь потеряла из-за своего догматиз­ма, насаждения веры и тирании. А если удастся подтвердить, что теософия спасает хотя бы одного человека из тысячи тех, кого теряет церковь, то разве не является первая гораздо более благотвор­ным фактором для человечества, нежели все мис­сионеры вместе взятые?

Теософия, как это периодически повторяют в печати и viva vосе члены и должностные лица на­шего Общества, придерживается методов, диамет­рально противоположных церковным, и в то же время отрицает индуктивную научную методику, коль скоро она может привести только к грубому материализму. И все же de facto теософия является одновременно и «религией» и «наукой», поскольку представляет собой квинтэссенцию и той и другой. Именно из любви к этим двум божественным аб­стракциям, т.е. теософской религии и науке, на­ше Общество стало добровольным обличителем как ортодоксальной религии, так и современной науки, безжалостной Немезидой для тех, кто извратил две благороднейших истины в угоду собственным ин­тересам, а затем отшвырнул их прочь друг от дру­га на противоположные полюса, хотя они должны идти рука об руку. И доказательство данного фак­та является еще одной целью настоящей статьи.

Современные материалисты настаивают на том, что между этими двумя существует непреодолимая пропасть, подчеркивая при этом, что «конфликт между религией и наукой» закончился поражени­ем первой и триумфом последней. Напротив, со­временные теософы не видят между ними абсолют­но никакой пропасти. Если церковь и наука в один голос утверждают, что каждая из них стремится к истине и не приемлет ничего кроме истины, значит, одна из них явно заблуждается, принимая за исти­ну ложь, или же ошибаются обе. Любое другое пре­пятствие на пути к их примирению следует при­знать надуманным и кажущимся. Но Истина едина, даже если вести ее поиск в двух противоположных направлениях. И потому теософия утверждает, что эти две кажущиеся противоположности можно при­мирить. Теософия исходит из того, что подлинно духовная, изначальная христианская религия, как и прочие великие и еще более древние философии, предшествовавшие ей, — это свет Истины, «жизнь и свет человеков».

Но точно таков же и истинный свет науки. Толь­ко затуманенный религиозными догмами и рас­сматриваемый сквозь темные очки предрассудков, искусственно созданных церквями, свет веры ни­как не может пробиться навстречу своему побрати­му — свету науки, так же затененному и ослаблен­ному парадоксами и материалистической софисти­кой нашего века. Из-за этого оба учения кажутся несовместимыми и никак не смогут прийти к согласию до тех пор, пока религиозная философия и наука о физической и внешней (в философии — ложной) природе не перестанут упрямо настаивать на истинности и непогрешимости своих «блуждаю­щих огоньков». А сейчас оба источника света по­сылают в материю ложных умозаключений лучи одинаково ограниченной длины, которые при встре­че могут лишь взаимно уничтожать друг друга, тем самым еще более усугубляя тьму. И все же их мож­но примирить при условии, что обе они очистят дома свои: одна — от накопившихся за многие сто­летия человеческих наслоений, а другая — от ужас­ной опухоли современного материализма и атеиз­ма. Но коль скоро обе они отказываются предпринимать такого рода шаги, то наиболее достойным и разумным в данном случае будет делать то, что способна делать и делает только одна теософия, а именно — указывать невинным жертвам обоих этих придорожных разбойников (настоящих древних драконов, заглатывающих: один — людские души, а другой — умы) на то, что якобы существующая между ними пропасть — всего лишь обман зрения и что на самом деле это не пропасть, а, напротив, оборонительные валы, возведенные из мусора и от­бросов обеими воюющими сторонами для защиты от взаимных нападений.

Даже если теософия ограничит свою деятель­ность исключительно тем, что будет указывать и привлекать внимание мировой общественности к тому факту, что предполагаемый конфликт между религией и наукой обусловлен, с одной стороны, тем, что образованные материалисты вполне обо­снованно отпихивают от себя абсурдные человече­ские догмы, а с другой — тем, что ослепленные фанатики и заинтересованные священники вместо того, чтобы защищать человеческие души, бьются смертным боем исключительно за то, чтобы отстоять свою власть и свой кусок хлеба с маслом, — даже в этом случае теософия сможет считаться спа­сительницей человечества.

Надеюсь, нам удалось достаточно внятно объяс­нить, что такое истинная теософия и каковы ее приверженцы. Первая — это божественная наука и этический кодекс, настолько возвышенный, что ни один теософ не в состоянии оценить его в полной мере; тогда как последние — слабые, но вполне ис­кренние люди. Можно ли в таком случае судить о теософии по личным недостаткам ее последова­телей или руководителей какого-либо из 150 наших отделений? Человек может работать в полную силу своих способностей, но при этом не реализовать в полной мере ни свое призвание, ни стремления. Однако это будет только его или ее личная беда, но никак не вина теософии и не Общества в це­лом. Единственная добродетель, на которую пре­тендуют его Основатели, заключается в том, что именно они привели в движение самое первое те­ософское колесо. И если их можно судить, то толь­ко по их собственным делам, а не по тому, что о них думают друзья или говорят их враги. В такой работе, как наша, нет и не может быть места для персоналий: каждый член Общества — так же как и его Основатели — должен быть готов, в случае необходимости, броситься под колесницу Джаганнатха, чтобы быть раздавленным под ее колесами ради общего блага. И только в отдаленном будущем, когда смерть схватит своей костлявой рукою несча­стных Основателей и тем самым прервет их кипу­чую деятельность, только тогда их добрые и дурные дела и поступки и вся их теософская работа могут быть взвешены на весах будущих поколений. Толь­ко тогда, когда неподвижно замрут обе чаши этих весов с возложенным на них грузом противопо­ложностей и результаты взвешивания cтанут очевидными для всех, можно будет выносить оконча­тельный вердикт с некоторой претензией на спра­ведливость. А пока эти результаты повсюду, за ис­ключением Индии, слишком рассеяны по поверх­ности земли и ограничены слишком малым числом людей, чтобы на их счет можно было выносить сколь-нибудь обоснованные суждения: их трудно разглядеть и еще труднее расслышать из-за криков и воплей наших многочисленных врагов и их без­думных подражателей — равнодушных. Но какими бы малозаметными ни были эти результаты, если их все-таки можно счесть положительными, то каждый человек, которому небезразличен мораль­ный прогресс человечества, должен быть благода­рен за это теософии. И коль скоро теософия была возрождена и вновь представлена миру через своих недостойных слуг — «Основателей», то оправдани­ем для них может служить только их работа, если она окажется полезной, а не нынешнее состояние весов, продиктованное мелочной бухгалтерией кар­мы, учитывающей все, включая социальную «рес­пектабельность».

ПРИМЕЧАНИЯ

КО «ВЗГЛЯДУ БУДДИСТСКОГО ПРИНЦА НА ВСЕЛЕННУЮ

И ПРИРОДУ ЧЕЛОВЕКА»

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 15, November, 1888, p. 205-211. Этот очерк был прислан Его Королевским Высочеством, Принцем Чандрдхатом Чудхатхаром из Сиама и опубликован в пол­ном объеме в журнале «Theosophist» (vol. X, November, 1888, p. 83-87). Е.П. Блаватская добавила несколько собственных примечаний к отдельным фрагментам очерка, напечатанных ниже в квадратных скобках.

[Эта акаша (или вселенная), хотя и является самосу­щей, абсолютной, бесконечной... все-таки подвержена непреложному закону изменения.]

Явное противоречие. Вещь не может быть абсо­лютной и в то же время подверженной изменени­ям. Вероятнее всего, Его Королевское Высочество имел в виду следующее: космос, или абстрактная вселенная (акаша), бесконечна и неизменна, но во время своих периодических проявлений эта вселен­ная подвержена изменениям.

[если эта солнечная система... приближается к разру­шению... материя, составляющая их тела... распадается на элементы... другие системы небесных тел... естествен­ным образом... сформируют из молекул материи и дрем­лющих сил новую систему, чтобы заполнить пустоту.]

Это, конечно же, не ортодоксальный экзотери­ческий буддизм. Зато это очень похоже на нашу эзотерическую философию или «будхизм» (религию мудрости), тайно переданный нашим Господом своим избранным Архатам [благодаря живым организмам, новые существа созда­ются силою притяжения близкородственных качеств из останков тех, что уже давно умерли.]

Это в точности то учение (см. «Тайную Докт­рину», том II) о животном мире, согласно которо­му все тела млекопитающих сформировались из ато­мов, оставшихся от различных человеческих рас, предшествовавших нашей. Животные были «сотво­рены» позже Адама и приведены к нему, чтобы он дал им имена (см. Быт., II). В пуранах говорится, что родителями различных видов животных и даже птиц и земноводных чудовищ были некоторые Риши.

[То, что я называю душой, есть не что иное, как ак­тивная сила притяжения, которая действует в человеке и после смерти последнего должна умирать вместе с ним.]

Боюсь, это слишком материалистично. «Душа», конечно же, не бессмертна, но бессмертно вечное кармическое эго — то, что перерождается. Разуме­ется, это уже эзотерическая философия, а не орто­доксальный буддизм.

[если существует; объективная нирвана]. Нет, ни­какой «объективной нирваны» в природе быть не может. Нирвана — это состояние, а не видимая объективность и не пространственное местополо­жение. Как сказал царю Нагасена: нирвана есть, но она не существует.

[я не могу поверить в то, что бессмертная душа существует]. Его Королевское Высочество явно не знаком с эзотерической философией. Последняя не верит ни в Бога, создающего души из ничего, ни в то, что подобное может происходить в каком-то месте «за пределами» Вселенной, поскольку Все­ленная бесконечна и безгранична. Мы также долж­ны возразить против утверждения, будто Простран­ство может быть «вычерпано» — либо во время манвантары (или жизненного цикла), либо во вре­мя пралайи (периода абсолютного отдыха); посколь­ку Пространство остается таким же, каким Оно всегда было и будет (т.е. вечным и неизменным), ибо абстрактное Пространство — это только другое название абсолютного Всего.

[мы должны воспитывать в себе универсальную лю­бовь, которая, несомненно, приведет к добрым делам — единственному материалу, из которого мы сможем соста­вить свой совершенный портрет после смерти].

Карма, танха и скандхи — всемогущая триеди­ная троица и причина наших перерождений. При­мер с составлением собственного портрета на мо­мент смерти — того образа, на основе которого впоследствии создается будущая личность, конеч­но же, очень красочен и поэтичен, но мы утверж­даем, что иллюстрирует он чисто оккультную док­трину. Нам представляется, что Его Королевское Высочество в данном случае имел в виду следую­щее: в торжественный момент смерти каждый че­ловек непременно видит себя в истинном свете, так как никакой самообман ему уже не нужен. Вслед­ствие этого происходит следующее: как перед мыс­ленным взором утопающего проносится вся его жизнь, со всеми событиями, их причинами и след­ствиями, вплоть до мельчайших подробностей, так и вообще в любой момент смерти человек видит себя во всей моральной наготе — не приукрашен­ным ни чужою лестью, ни самомнением, но таким, каков он есть на самом деле (или, вернее, таким, каким будет его астральный двойник в сочетании с принципом камы). Ибо все грехи, недостатки и особенно страсти предыдущей жизни становятся, в соответствии с определенными законами пере­мещения и сродства, зародышами потенциальных, будущих качеств животной души (кама-рупы) и, соответственно, подчиненного ей астрального двой­ника (лингашариры) в следующем рождении. Изме­няется только личность; настоящий перевоплоща­ющийся принцип — Эго — всегда остается неиз­менным; карма направляет характерные черты и моральные качества прежней «личности» (включая те, которые не могло контролировать Эго) в ново­го человека, которому предстоит появиться на свет. Эти черты и страсти переходят в новорожденного ребенка, внедряются в его пока еще пластичные третий и четвертый принципы и, если Эго не бо­рется и не справляется с ними, десятикратно усиливаются, приводя уже повзрослевшего человека к разрушению. Ибо именно они служат орудиями и оружием кармического закона воздаяния. Следова­тельно, Принц абсолютно прав, когда говорит, что наши добрые и злые дела являются «единственным материалом, из которого мы составляем свой пор­трет после смерти», ведь новый человек — это все­гда единородный сын и продолжение старого.

«ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ БУДДИЗМ» И «ТАЙНАЯ ДОКТРИНА»

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 15, November, 1888, p. 247-254.

Возвращаясь ко множественным замечаниям по по­воду «Эзотерического буддизма», встречающимся в тек­сте вашей новой книги «Тайная Доктрина», мне хотелось бы обратить ваше внимание на некоторые фрагменты, касающиеся той темы, которая уже рассматривалась не­когда в прошлых номерах «Theosophist», изданных в то время, когда вы сами редактировали этот журнал.

В «Тайной Доктрине» вы говорите о том, что назва­ние для моей книги — «Эзотерический буддизм» — было подобрано «крайне неудачно». А по поводу абзаца в пре­дисловии, где подчеркивается новизна излагаемых в книге учений для европейского читателя, добавляете, что в его содержание вкралась ошибка, скорее всего просто по недосмотру.

В прошлом номере «Lucifer» вы еще раз затронули эту тему в примечании к письму одного из ваших коррес­пондентов. Но позвольте мне напомнить вам одно редак­торское примечание, явно принадлежащее вам и напе­чатанное в февральском номере «Theosophist» за 1884 год. Это был ответ на замечание м-ра У.К.Джаджа, по мне­нию которого практически все важнейшие идеи изло­женного в «Эзотерическом буддизме» учения заимство­ваны из «Бхагавадгиты».

Вот что вы пишете:

«Как нам представляется, наш американский брат не всегда точен в своих замечаниях. Мы совершенно уверены в том, что знания, изложенные в "Эзотерическом буддизме", "публикуются впервые", поскольку разбро­санные в священной индусской литературе аллегории ныне впервые были обстоятельно разъяснены непосвящен­ному миру1.

Со времени рождения Теософского Общества и пуб­ликации "[Разоблаченной] Изиды" мы ежедневно повто­ряем, что эзотерическая мудрость веков скрыта в Ведах, Упанишадах и "Бхагавадгите". Но все же до выхода в свет "Эзотерического буддизма" эти учения на протяже­нии долгих столетий оставались зашифрованными для всех, кроме немногих посвященных браминов, предпочитав­ших никому не раскрывать их истинный дух».

Таким образом, если я и ошибся в своем заявлении относительно того, что изложенные в моей книге учения были ранее неизвестны европейцам, то я не один такой заблуждающийся, ибо у меня есть замечательная компа­ния в вашем собственном лице. В своем примечании вы уверяете нас в том, что учения «Эзотерического буддиз­ма» скрыты в «Бхагавадгите», «но», говорите вы:

 «...что с того? Какая польза У.К. Джаджу или кому бы то ни было еще от бриллианта, спрятанного от всех глу­боко под землей? Разумеется, каждый знает, что всякий бриллиант, сверкающий ныне в витрине ювелирного ма­газина, тоже пролежал немало столетий, со времени сво­его возникновения, в недрах земли. Но все же тот, кто приобрел его у старателя, а затем сам огранил и отпо­лировал его, имеет полное право сказать, что этот брил­лиант "явлен миру впервые"...»2

Что касается моего «неудачного названия», которое (как вы, должно быть, знаете) было одобрено в самом начале без всяких оговорок относительно количества букв «д» в слове «буддизм», то в «Тайной Доктрине» вы пишете следующее:

«Это вложило в руки наших врагов разрушительное оружие, которое они обратили против теософии, по­скольку, как нарочито подчеркивает один именитый палийский ученый, в упомянутой книге нет "ни эзотеризма, ни буддизма"». [Том I. Введение.)

Вы возвращаетесь к той же теме в статье, опубликован­ной в «Theosophist» за ноябрь 1883 г. На сей раз вы под­вергли критике статью в «St. James Gazette», которую при­писываете доктору Рис-Дэвидсу. И вот что вы пишете:

«Но прежде чем востоковеды смогут доказать, что учения, изложенные в сочинении м-ра Синнетта, это "не буддизм, эзотерический или экзотерический", им сперва придется что-то предпринять с тысячами брахманических сочинений адвайтистов и других ведантистов, и прежде всего с трудами Шанкарачарьи, в которых, в чем несложно убедиться, изложены абсолютно те же са­мые учения, только эзотерически». [H.P. Blavatsky, СW, V, p. 344.]

В данной статье вы отзываетесь о том же самом за­мечании, которое находите ныне «нарочито подчеркну­тым»3, как о «слишком злобной и бессмысленной кри­тике», чтобы приписывать ее перу великого палийского ученого.

Обоснованность выбранного мною для своей книги заголовка обсуждалась в статье, напечатанной в журна­ле «Theosophist» за июнь 1884 г. В редакторском приме­чании к данной статье, в частности, сказано:

«Название книги м-ра Синнетта перестанет быть сму­щающим и вызывающим возражения, когда читатель убедится в практически полной тождественности учений, изложенных в этой книге, и доктрин древних индийских Риши»4.

Данные цитаты указывают на то, что неблагоприят­ный взгляд на «Эзотерический буддизм», предлагаемый ныне читателям «Тайной Доктрины», мог оформиться у вас в голове лишь в сравнительно недавнее время5. Успокоенный тем одобрением, которое я получил от достопочтенного Учителя, продиктовавшего мне содержа­ние моей книги (я уже писал об этом в предисловии к шестому изданию), я был уверен, что книга представ­ляет собою достоверное и точное изложение учений в целом (поскольку сам Учитель уверил меня в этом) и мне никогда не придется ни переделывать, ни краснеть за нее6. И потому вплоть до недавнего времени я не считал нужным отвечать на критику, вызванную выхо­дом моей книги в свет. Я с самого начала знал, что в ней есть ошибки, очевидные для посвященного. Но ученик к тому времени, когда он смог бы их обнаружить, был бы уже достаточно опытен, чтобы не зависеть в своих суждениях от содержания книги, и потому допущенные мною ошибки уже не смогли бы его смутить7. Ныне же я с сожалением замечаю, что «Тайная Доктрина» не только развивает и дополняет прежние учения (с чем, я уверен, никто не смог бы справиться лучше вас), но и открывает дорогу для разного рода критики своими за­мечаниями в адрес «Эзотерического буддизма», посколь­ку замечания эти представляют собой не столько свежие откровения, исправляющие недостатки, которые в нем, конечно же, присутствуют, сколько явные попытки ума­ления 8 значимости ее содержания, за что вы прежде сами, бывало, критиковали других.

Возражая против названия книги, вы говорите, что «эзотерические истины, представленные в книге мисте­ра Синнетта, перестали быть эзотерическими с момента публикации». Должен заметить, что возражение это выг­лядит довольно странно, будучи напечатанным на пер­вой странице книги под названием «Тайная Доктрина». Не должна ли была эта книга утратить право на подоб­ное название сразу же после своего появления на свет?9

Впрочем, все эти вопросы не так важны, хотя, при­знаюсь, меня весьма удивило то, что за последние не­сколько лет ваши взгляды диаметрально изменились10. Пожалуй, я не стал бы даже писать это письмо, если бы не упоминание «Эзотерического буддизма» на страницах «Тайной Доктрины». Тут вы заявляете, что мои попыт­ки объяснить планетарную эволюцию оказались безре­зультатными, поскольку они не были в достаточной сте­пени метафизичны, и далее цитируете одну мою фразу «Мы пока не обращаемся к чистой метафизике подобного рода», связанную с фрагментом одного из настави­тельных писем, полученных мною во время работы над книгой. «Но в таком случае, — говорите далее вы, — как отмечает в адресованном ему письме сам Учитель: "Для чего проповедовать наши учения, для чего трудиться в поте лица и упрямо плыть in adversum flumen»11. Чита­тель может подумать, что процитированный фрагмент связан не с письмом, как это есть на самом деле, а с книгой и имеет отношение к содержанию последней12. А ведь это совсем не так. На самом деле мои слова о том, что «в то время» меня пока не интересовала «чистая ме­тафизика», имели очень узкое и частное значение, при­вязанное к конкретному случаю, тем более что уже на следующей странице я веду речь о периоде, предшество­вавшем самым первым проявлениям природы на уровне ощущений, когда движущаяся своим чередом эволюция могла оперировать только «элементальными силами, лежащими в основе феноменов природы — теперь уже ви­димых и доступных ощущениям Человека». [«Эзотери­ческий буддизм».]

В потоке критики в адрес «Эзотерического буддизма», всегда казавшейся мне неправильно нацеленной, я вре­мя от времени сталкивался с обвинением, будто бы я не смог осмыслить переданное мне великое учение метафи­зически и потому материализовал его концепции. Не помню, чтобы я когда-либо брался за перо, дабы выра­зить протест против этого обвинения, хотя оно всегда удивляло меня своей очевидной необоснованностью, но теперь, когда читателю может показаться, что вы под­крепляете его своими собственными словами, я чувствую, что мне пора поведать, по крайней мере, о том, что я сам думаю по этому поводу13.

Как мне кажется, все обвинения в материализации учения объясняются только лишь тем, что мне в какой-то степени удалось сделать отдельные его фрагменты по­нятными для читателя. Увы, очень многие предрасполо­жены признавать туманность изложения за подлинную духовность мысли; и немало людей склонно с уважени­ем воспринимать только ту фразеологию, в которой они сами не в состоянии ничего понять. Неприученные конкретизировать воспринимаемую мысль напряжением изо­бразительных способностей собственного интеллекта, они полагают, что если мысль высказана четко и не рас­плывчато, то для нее уже нет места в царствах идеализ­ма. Они привыкли считать кирпич вещью совершенно определенной формы и предназначения, но идею рас­сматривают всегда как какую-то аморфную тень. Найдите для идеи конкретный образ в природе, и она покажется им материализованной, даже если она связана с состоя­ниями жизни, далекими от материальности, как напри­мер пребывание в дэвакхане.

Связь между причиной и следствием тоже покажется материалистичной — в той ментальной атмосфере, ко­торую я описал, — если изобразить ее в наиболее инте­ресном аспекте, а именно в процессе перехода с одного уровня природы на другой.

Читателям с подобным складом ума «Эзотерический буддизм» действительно может показаться чересчур ма­териалистичным. Но коль скоро я искренне считаю, что моя книга послужила тем мостом, который многим по­мог (и еще многим поможет) перебраться через про­пасть, отделяющую интересы нашей материалистической жизни от вышестоящих царств духовных устремлений, то не вижу повода для сожалений по поводу той формы, которую я ей придал, пусть даже те, кто некогда отда­вал должное ее простоте и конкретности, теперь прези­рают ее за излишнюю материалистичность14. Ваш журнал оказался бы чересчур перегруженным, если бы я проци­тировал все те фрагменты, в которых подчеркиваю нематериальные аспекты этих учений, и потому я ограничусь лишь тем, что обращусь к заключительным фразам главы о «Вселенной», гласящим: «Оно» — учение Эзотериче­ской Мудрости — «частично нисходит в сторону мате­риализма, дабы связать его методы с логикой изучаемой нами системы, но в то же время восходит к высочайшим царствам идеализма, охватывая и истолковывая наибо­лее возвышенные устремления духа».

Истинность этих слов блестяще подтверждает фраза из заключительной части весьма пространной статьи о «Метафизическом базисе "Эзотерического буддизма"», напечатанной в «Theosophist» за май 1884 г. и принад­лежащей, судя по многозначительной подписи внизу, Дамодару К. Маваланкару. Вот эта фраза:

 «Теперь читателю станет понятно, что "Эзотериче­ский буддизм" — не материалистическая система. Это — как называет его м-р Синнетт, "трансцендентальный материализм" и, следовательно, уже не материализм, так же как абсолютное сознание — это уже несознание...»15

Всякая попытка самооправдания есть дело непригляд­ное. По многим причинам я предпочел бы вообще не затрагивать эту тему, но игнорировать нелестные ком­ментарии, исходящие лично от вас, означало бы отнес­тись к вам с величайшим неуважением, чего никак нельзя сказать о духе и букве данного письма.

И в заключение, коль скоро «Тайная Доктрина» час­то упоминает позицию «Эзотерического буддизма» в от­ношении дарвиновской теории эволюции, то мне хоте­лось бы попытаться изложить свою точку зрения и на этот счет. То учение о человеческой эволюции, которое было мне передано, оказалось до крайности элементар­ным. Оно не было фрагментарным (как это иногда го­ворилось), но просто очень обобщенным — своего рода скелетом, схематично отражающим все основные про­блемы «космогенеза». То есть мне было рассказано толь­ко о ходе космического прогресса, заключающегося в прохождении духовной сущности через различные цар­ства природы, начинающемся (на материальном уровне) минеральным царством и достигающим апогея в чело­веке. Из этого элементарного изложения следует, что на какой-то стадии этого великого эволюционного процесса происходит восходящий переход от животного царства к человеческому16, независимо от того, в какой именно сфере это случается. В этом плане учение поддерживает дух дарвиновской идеи17, хотя дальнейшие пояснения на сей счет, изложенные в вашей новой книге, свидетель­ствуют о том, что многие гипотезы дарвинизма невер­ны и что их применение к человеческой эволюции нашего мирового периода может лишь ввести в заблужде­ние. Нет нужды напоминать, что во время работы над «Эзотерическим буддизмом» всех этих дополнительных сведений в моем распоряжении не было, и потому нет ничего удивительного в том, что у меня сложилось впечатление, будто переданное мне учение в общем и це­лом поддерживает дарвиновскую гипотезу. И за все вре­мя написания книги я не слышал в Индии ни одного, даже самого робкого, возражения, которое могло бы вы­вести меня из заблуждения18.

Впрочем, тогда это было не так уж и важно. Прежде всего мне следовало познакомить читателя с основными принципами кармы, перевоплощения и космического прогресса, направленного к более возвышенным услови­ям существования. И все, что мне было нужно для передачи этих принципов космогенеза, я получил вместе с учениями. Разумеется, многое было оставлено для дальнейшего обучения и восприятия более широких пер­спектив. Так, первая книга Эвклида никак не могла со­держать в себе вторую, третью и четвертую. Я не сомне­ваюсь в том, что в «Тайной Доктрине» изложено эзоте­рическое учение, которое можно назвать аналогичным высшей геометрии. Но читатель вряд ли проникнется большим уважением к этой высшей геометрии, если найдет в ее учебнике предостережение против увлечения такой не заслуживающей внимания мелочью, как треу­гольники.

С огромным уважением, ваш

А. П. Синнетт

                                                  Наше заключительное замечание

Мы от всего сердца благодарим м-ра Синнетта за это письмо. Лучше поздно, чем никогда. На страницах тома I только что опубликованной «Тай­ной Доктрины» мы цитируем отрывок из письма члена Теософского Общества, который пишет: «По­лагаю, вам уже известно, что три четверти теосо­фов и даже многие сторонние наблюдатели увере­ны в том, что в вопросе человеческой эволюции дарвинизм и теософия идут рука об руку», и все благодаря «Эзотерическому буддизму». На той же самой странице мы со всей решительностью опро­вергаем это мнение, но все наши опровержения мало чего стоили без поддержки самого м-ра Син­нетта. Письмо, из которого была заимствована ци­тата, написано более двух с половиной лет назад, и с тех пор, невзирая на все обвинения в дарви­низме и материализме, высказанные в адрес «Эзотерического буддизма», наш протест был поддержан многими коллегами (включая также и самого авто­ра письма). Но ради блага нашего дела нам было необходимо выражение протеста со стороны м-ра Синнетта, скрепленное его личной подписью. И вот теперь наша цель достигнута, ибо автор «Эзо­терического буддизма» ныне торжественно опро­верг все эти домыслы; и мы можем надеяться, что наши философские убеждения никем и никогда бо­лее не будут обвинены в непоследовательности.

И в заключение мы хотели бы еще раз поблаго­дарить нашего уважаемого корреспондента за тот дух снисходительности, с которым он воспринял наши замечания, к нашему глубочайшему сожалению, истолкованные им как результат ничем не обоснованной перемены в нашем отношении к не­му лично. Спешим заявить, что это не так, и на­деемся, что наши объяснения полностью рассеют всякие сомнения на сей счет.

 

Редактор

ПАНИХИДА ПО УМЕРШЕМУ ПРИ ЖИЗНИ

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. HI, № 16, December, 1888, p. 301-303.

 

Публикуемые ниже фрагменты представляют со­бой один из самых замечательных примеров так называемого автоматического письма, когда загип­нотизированного медиума мысленно побуждают за­писать на бумаге какой-либо текст, о котором он прежде не думал и даже не имел представления. В данном случае медиумом была молодая дама, ни­чего не знавшая об этой панихиде. Но мы знаем, что она является фрагментом песнопения, испол­нявшегося над погруженным в транс телом неофи­та, коему предстоит стать посвященным. Его ори­гинальный текст был найден в Египте среди бин­тов, в которые была завернута мумия, дедом того джентльмена, масона, у которого мы его позаим­ствовали. Хотя этот фрагмент, возможно, знаком египтологам, мы уверены в том, что молодая леди, записавшая его, не слышала о нем раньше и была немало удивлена, увидев написанные собственной рукою стихи. Но особенно ее удивила подпись «Сефер», поставленная ею в конце текста. Спиритуа­листы могут сказать, что это было послание от «ду­хов», но мы придерживаемся мнения, что это были воспоминания о прошлых рождениях той самой да­мы, которая записала текст панихиды. Подобные воспоминания проявляются вовсе не так редко, как может показаться, просто их происхождение зача­стую остается неустановленным. Во всяком случае, они могли бы объяснить многие странные вещи, происходящие во время сеансов с медиумами и психографистами, как нам было сказано, только во времена Птолемея1 эту панихиду стали читать над телом настоящего умершего или мумией.

Е.П. Блаватская

ХИОС XXI

Перевяжи главу свою и обездвижь свои члены, ибо отсюда грядут дивные вести для того, чьи уши разверсты в тишине склепа.

Пей жадно слова медоточивые и смешивай их так, чтобы горечи оставалось ровно столько же, сколько и сладости.

Отврати сердце свое от всего внешнего знания, и обратись ко знанию сфер.

Вырви немедля из земли все колышки, удержи­вающие шатры, и пусть упадут они, ибо ужасный самум уже близко.

Готов ли ты, тщедушный смертный? Перевяза­на ли глава твоя, и остыла ли кровь, и вышла ли уже из тебя кровь твоя?

Положили ли тебя, оборотив к востоку, и вни­мает ли внутренний слух твой музыке голоса сфер?

Слушай же, тщедушный смертный.

Голос начинает рождать звук, и начинается стре­мительный отлив.

Слабый смертный, лежащий здесь подобно об­разу Финея2, что беспокоит тебя? Блеск колесниц не ослепит твои усталые глаза.

Стук боевых топоров не коснется твоего слуха.

Прислушайся же к голосу; ты ушел отсюда, сла­бый смертный, и земля больше не знает тебя.

Твоя перевязанная голова покоится на погре­бальных носилках, и обескровленное тело твое на­полнено благоуханной миррой.

Ты — тень, блаженная душа!

Ты — призрачная дымка, бледное лицо!

Ты — птица райская, свободная душа!

Прислушайся! слышишь ли ты шум вольного ветра? Ты больше не на своей земле.

И эти стоны, бледнолицый, доносятся с земли, которую ты оставил.

Иди же вперед не медля. У тебя нет больше вре­мени на раздумья, бедная голубка, тебе остался все­го один шаг — в горящий круг.

Смотри на этот круг, сияет он скованным све­том плененного бога огня!

Ступай же скорее, о бледнолицый, войди в этот огненный круг.

                                                                  ХИОС XXII

И теперь, когда ты вошел в круг, не кажется ли тебе прошлое одним сплошным кошмаром?

Видишь ли ты, сколько было сотворено зла?

Послушай! это эхо — шум сражений, а эти гнев­ные, пронзительные голоса припасены для тебя, они тебя обличают.

Мучайся же теперь, несчастная душа; увы! тебе не укрыться от страданий.

Но время пройдет, и ты вознесешься, вырвав­шись из круга страданий.

Откуда эта перемена? Тень твоя становится плот­ной, а форма обретает неповторимое лицо.

Возьми же этот ключ, напуганная голубка, и отопри этот огромный сундук.

Отчего ты дрожишь? Эти тела — жертвы, кото­рые ты принес своим грешным страстям.

Эти ужасные, белые и безглазые черепа — от тех, кого ты сам убил своею собственной рукою.

О! эти ужасные истерзанные сердца ты сам рас­топтал своими собственными ногами.

Не закрывай же глаз, эти изувеченные тела — дело твоих рук.

О бледнолицый, не содрогайся. Все эти страш­ные дела — твоя заслуга; чего же ты теперь сты­дишься? Отнятая жизнь — это тоже жизнь.

Души убиенных ждут в раю (в поле Аарзу).

Давно потерянные сердца сгорают как масло в светильнике царя.

Отчаявшиеся и искалеченные души обретают по­кой на груди царицы вод.

Помни, чтобы не забывать, но забудь, что надо помнить.

Тебя ждет, несчастный усталый путник, еще од­но испытание, еще одно испытание огнем.

Прыгай же не медля в воду, и ты почувствуешь, как прохладны и ласковы ее волны; чего же ты бо­ишься? Разве не изнываешь ты от жары и устало­сти? Вода тебя освежит.

Времени больше нет. Ты должен прыгнуть. Дни проходят, проносятся мгновения. Прыгай же; по­верь и прыгни.

А теперь выходи, отдохни на зеленой траве.

Разве это было так страшно? Неужели вода ис­пепелила саму твою жизнь?

Но точно так же и ты испепелял чужие жизни.

Иди, иди, иди!

ХИОС XXIII

Ты свободен; взгляни, как прекрасны твои члены.

Почувствуй, как безупречно твое здоровье.

Ступай же к царю огня; твои страдания позади.

Тысячу и один год длились твои мучения.

Спеши же; больше ты не измученный путник, но Райская Птица.

Тебе не нужно больше сражаться, ты достиг Рай­ского Сада.

Плачь! Как? Ты не можешь? Источник твоих слез иссяк.

Успокойся ныне, успокойся!

Смотри, я поведу тебя вперед.

Разве ты не видишь, как ты теперь возвеличен!

Смотри, там далеко, за чертою времени, твое бедное тело.

Взгляни на свою обмотанную голову и обескров­ленное тело, взгляни на свои набитые травою ос­танки. И смейся, смейся, смейся.

Когда-то это тело было твоим домом.

Спеши же, ибо нас ждет погружение; не жди, не медли, не мешкай.

О прекрасный, луноликий ангел!

О светлая и счастливая душа!

Прислушайся к звону серебряных колоколов, это мысли огненного царя.

Вслушайся в подрагивание атомов; это трепещут демоны.

Услышь эти чудесные песни; это Гунлы.

О счастливая душа, скоро нам придется рас­статься, ибо я должен вернуться к переправе, что­бы перевозить души.

Я не могу войти с тобою туда, куда тебе по­зволено войти, прекрасная Райская Птица; ска­жи Огненному Царю, когда увидишь его во всей его славе, что я страстно желаю воссоединиться с ним.

Прощай же, Прекрасная Птица, лети ввысь, ты свободна как ветер.

Ты как снежинка, несущаяся на розовых крыль­ях утра.

Ты как свежий ветер, несущий прохладу раска­ленной земле.

Прощай, вольный голубь, прощай; войди в эту золотую славу и навечно воссоединись с Царем Огня.

Гунла, Гунла, Гунла...

Сефер

ПАНИХИДА ПО УМЕРШЕМУ

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 18, February, 1889, p. 526-528.

Любопытный и в высшей степени поучительный об­разец автоматического письма, напечатанный в декабрь­ском номере «Lucifer», безусловно, замечателен сам по себе; но позволю себе заметить, что предваряющая его теория, с помощью которой вы объясняете его проис­хождение, вряд ли способна удовлетворить пытливые умы1. Что же касается текста панихиды, то я сомнева­юсь, что он известен египтологам; его нет ни в «Книге Мертвых», ни среди папирусов Британского Музея; и его обнаружение в бинтах мумии Птолемеевского периода, вероятно, следует признать исключительным случае2. Однако меня более всего заинтересовало ваше утверж­дение, будто рассматриваемое сообщение является ре­зультатом воспоминаний о прошлых воплощениях, пред­положительно, высшего Эго самого автора. Эта теория теософов противоречит гипотезе спиритуалистов, утвер­ждающих, что источник подобных сообщений следует искать там, где они его ищут, а именно — в откровени­ях независимого сверхъестественного разума, передава­емых через посредника, имеющего иную организацию. С высоты вашего учения и тех выдающихся знаний, ко­торыми вы, безусловно, располагаете, вам, конечно, вид­нее, но, оставляя в стороне все прочие контраргументы, которые я мог бы привести, я хотел бы сказать вам, что ваше объяснение вряд ли покажется убедительным и правдоподобным рядовому читателю3. Напротив, после прочтения редакторской заметки у меня сложилось впе­чатление, что теософская теория была изложена в ней в поддержку предвзятого учения, а не в качестве научно­го вывода, сделанного на основе фактов. Однако перед лицом фактов теософская теория выглядит либо недока­зуемой, либо не до конца объясненной. Трудность при­знания вашей теории воспоминаний о прошлых существованиях ничуть не облегчается той атмосферой таин­ственности, которая окружает учение о перевоплощении. А по словам теософов и по теософской литературе мож­но заключить, что эта теория имеет сильный привкус буддийской школы мышления, у которой она и была по­заимствована.

Влияние первоисточника до сих пор очень заметно, чем, пожалуй, и объясняется факт существова­ния противоречивых с виду теорий, объясняющих суть перевоплощения4. Насколько я понимаю, взгляды теосо­фов на перевоплощение предполагают веру в действие закона кармы и в необходимость и обязательность пе­риодического возвращения Эго или астральной монады в материальное существование на этой планете, как ес­тественную и универсальную судьбу всех сыновей и до­черей Адама. Однако в «Разоблаченной Изиде» (с. 383) изложено следующее учение:

«Перевоплощение, т.е. появление одного и того же индивида (или, вернее, его астральной монады) дважды на одной и той же планете5, не является правилом в природе, это исключение, подобное тератологическому феномену двухголового младенца. Ему предшествует на­рушение законов гармонии в природе, и происходит оно только тогда, когда последние, стремясь к восстановле­нию нарушенного равновесия, безжалостно водворяют обратно в земную жизнь астральную монаду, выброшен­ную из круга необходимости преступлением или несча­стным случаем... Если разум развит настолько, чтобы быть активным и проницательным, то [немедленного] перевоплощения на земле не происходит, поскольку три части триединого человека 6 уже составляют единое це­лое, что позволяет ему продолжить движение».

Как видите, перед нами — самая настоящая теория перевоплощения, вполне правдоподобная, научная и ра­циональная7; вполне разумное изобретение Всеведуще­го, позволяющее справиться с любыми исключениями из правил жизни. Но каким образом эту теорию перевоп­лощения можно совместить с последующими теософскими учениями на сей счет? Если признать перевоплощение по «[Разоблаченной] Изиде» за истину, то объяснение феноменов автоматического письма (таких, как «Пани­хида по умершему при жизни») или спиритических уче­ний М.А. Оксона «воспоминаниями о прошлых сущест­вованиях» рассыпается в прах.

Следовательно, необходимо пересмотреть реинкарнационистское объяснение подобного рода феноменов и прислушаться наконец к голосу разума, непрестанно утверждающего, что он — именно то, что он о себе го­ворит.

Дж. Г. Миталмиер

Член Королевской Академии Наук.

Примечание редактора

Перевоплощение по «[Разоблаченной] Изиде» следует признать неверным по причине упомяну­тых выше ошибок, так и не исправленных ни в одном издании. Автор предлагает, как только по­зволит время, предпринять полное переиздание «Разоблаченной Изиды» — исправленное и сокращенное до одного тома.

АСТРАЛЬНЫЕ ТЕЛА И ДВОЙНИКИ

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 16, December, 1888, p. 328-333. В течение двух месяцев, а именно, в декабре 1888 г. и январе 1889 г., на страницах «Lucifer» публиковался в двух частях диалог между двумя редакторами. Первая часть напечатана ни­же, т.к. ее текст не имеет аналогов среди прочих сочи­нений Е.П. Блаватской, хотя похожие идеи она неоднок­ратно высказывает и в других своих книгах и статьях.

Со второй частью дело обстоит совершенно иначе. В ней говорится о внутреннем человеке и его строении, и ее текст полностью идентичен содержанию соответст­вующих глав «Ключа к Теософии», за исключением не­скольких коротких фраз, связывающих отдельные аб­зацы. Как хорошо знают ученики, «Ключ к Теософии» был издан в 1889 г., вероятнее всего, во второй полови­не года.

Следует также напомнить, что большая часть матери­ала, использованного Е.П. Блаватской при написании второй части диалога, первоначально публиковалась на русском языке как фрагмент ее повести «Из пещер и дебрей Индостана». Только тогда этот текст был пред­ставлен как беседа, которую вели между собою Такур, Учитель, и еще несколько человек.

Во избежание повторения текста из «Ключа к Теосо­фии» мы публикуем только первую часть «Диалога».

Диалог двух редакторов

М.К.1 Большое смущение в умах людей вызыва­ют разного рода привидения, двойники, призраки, или духи. Мне кажется, что давно пора внести яс­ность в этот вопрос и раз и навсегда объяснить значение этих терминов. Вы утверждаете, что суще­ствуют «двойники» различного рода. Что они собой представляют?

Е.П.Б. Наша оккультная философия учит, что существует три вида «двойников», если трактовать этот термин в самом широком смысле.

Прежде всего, каждый человек обладает собст­венным «двойником» или, что более точно, тенью, вокруг которой формируется физическое тело ут­робного плода — будущего человека. Воображение матери или какого-либо рода опасность, угрожаю­щая ребенку, влияют также и на его астральное тело. До того как наш ум начинает полноценно действовать и до того как пробуждается Атма, ас­тральное и физическое тела уже существуют. Этот момент наступает в семилетнем возрасте, порождая одновременно и ответственность — непременную принадлежность любого существа, наделенного чувствами и сознанием. «Двойник» рождается одно­временно с человеком и умирает вместе с его фи­зическим телом. На протяжении всей жизни он —принадлежность тела и ни при каких обстоятель­ствах не может отдалиться от него на большое расстояние, и, хотя продолжительность его жизни несколько больше, чем физического тела, он рас­падается, раrri раssи, с трупом. При благоприятных атмосферных условиях его иногда можно наблюдать над могилой в виде светящегося очертания чело­века. В физическом смысле — это прижизненный двойник человека, а после смерти тела — всего лишь газы, испускаемые разлагающимся телом. Но с точки зрения его происхождения и самой сущно­сти он являет собой нечто большее. За этим «двой­ником» закрепилось название лингашарира, хотя я для большего удобства предложила бы называть его протейным, или пластичным телом.

М.К. Почему протейным, или пластичным?

Е.П.Б. Протейным — потому что оно способно принимать любые формы, как «пастухи-чародеи», которых в народе называют — возможно, не без оснований — «оборотнями», или как «комнатные медиумы», чьи собственные «пластические тела» во время спиритических сеансов исполняют роли ма­териализованных бабушек и «Джонов Кингов». А иначе как объяснить неизменную привычку «милых нашему сердцу ушедших ангелов» появляться имен­но на расстоянии вытянутой руки от медиума и не дальше, неважно, находится он при этом в состоя­нии транса или нет. Учтите, я вовсе не отрицаю влияний извне в такого рода феноменах. Но воз­действия извне случаются настолько редко, что я берусь утверждать, что материализованная форма — это всегда астральное, или протейное, тело медиума.

М.К. Каким образом создается это астральное тело?

Е.П.Б. Оно не создается, оно растет, как я вам говорила, вместе с человеком и в зачаточном со­стоянии существует еще до рождения ребенка.

М.К. А что вы скажете о «двойниках» второго рода?

Е.П.Б. Второй вид «двойников» представляет со­бой тело «мысли» или, скорее, тело воображения. Оккультистам оно известно как майави-рупа, или «тело иллюзии». В течение жизни оно является но­сителем как мысли, так и животных страстей и же­ланий, вбирая в себя и низший земной манас (рас­судок), и кому (элемент желания). Этот род «двой­ников» двойствен в своей потенциальности и пос­ле смерти физического тела превращается в то, что на Востоке называют бхуты, или кама-рупа, но что более известно теософам как «привидение».

М.К. И третий вид?

Е.П.Б. Третий — это истинное Эго, именуемое на Востоке «телом причинности», трансгималайская традиция его всегда называла «кармическим телом», что одно и то же. Поскольку карма, или действие, является причиной, вызывающей череду бесконеч­ных перерождений, или «перевоплощений». Это не Монада и даже не сам Манас, однако оно неразрыв­но связано с ними и состоит из Монады и Манаса в дэвакхане.

М.К. Значит, «двойников» — три?

Е.П.Б. Если вы называете христианскую и дру­гие Троицы «тремя богами», тогда, значит, три. Но в действительности эти три «двойника» предста­вляют собой три аспекта, или состояния, единого целого: наиболее материальная его часть исчезает вместе со смертью физического тела, средняя — продолжает самостоятельную, хотя и не вечную жизнь в стране теней, третья — бессмертна на про­тяжении всей манвантары, пока нирвана не поло­жит конец ее существованию.

М.К. Но нам наверняка зададут вопрос: в чем состоит разница между майяви-рупа и кама-рупа, или, как вы их называете, «телом воображения» и «привидением»?

Е.П.Б. Весьма вероятно, и мы ответим (в до­полнение к сказанному), что «мысль-энергия», или аспект майяви-рупа («тела иллюзии»), после смерти физического тела полностью растворяется в при­чинном теле или сознательном, мыслящем Эго. Жи­вотные элементы, или энергия желания «тела во­ображения», впитав в себя после смерти все то, что было собрано в течение жизни (благодаря ненасыт­ному стремлению жить), т.е. как всю астральную жизнеспособность, так и впечатления от физических действий и мыследеятельности, накопившихся за время обладания бренным телом, формирует «при­видение», или кама-рупу. Нашим теософам доста­точно хорошо известно, что после смерти высший Манас соединяется с Монадой и переходит в дэвакхан, в то время как отбросы низшего манаса, или животного ума, идут на образование этого приви­дения. В нем есть жизнь, но вряд ли — сознание, разве что — чужое, когда оно попадает в поток медиума.

М.К. Это все, что может быть сказано по дан­ному вопросу?

Е.П.Б. Полагаю, что метафизики вполне доста­точно. Давайте рассмотрим «двойника» в его зем­ной фазе. Что вас интересует?

М.К. Во всем мире люди верят — кто больше, кто меньше — в «двойника», или доппелгенгера, простейшей формой которого является человече­ский фантом, неожиданно являющийся после смер­ти или в момент смерти человека взору его самого близкого друга. Этот призрак — майави-рупа?

Е.П.Б. Да, ибо он создан мыслью умирающего человека.

М.К. Он обладает сознанием?

Е.П.Б. Он бессознателен, поскольку умирающий, как правило, создает его неосознанно, не подозре­вая о его проявлении. А происходит следующее. Если человек в момент смерти очень напряженно думает о ком-нибудь, кого он очень любит или страстно желал бы увидеть, его образ может по­явиться перед этим человеком. Мысль становится объективной реальностью, появляется «двойник», или тень человека, являющаяся его точным вос­произведением, подобно отражению в зеркале. Эта тень может говорить и делать все, что говорит и делает ее создатель, пусть даже мысленно. Вот по­чему такие фантомы «одеты» в ту же самую одеж­ду, что и умирающий, и даже выражение лица уми­рающего в точности передается фантомом.

Если «двойник» виден как бы сквозь толщу во­ды, значит, человек этот, возможно, тонет, а иногда призрак предстает перед кем-нибудь из своих дру­зей промокшим до нитки. Эти видения могут быть вызваны и прямо противоположной причиной — повышенной чувствительностью того, кто видит, образ умирающего, хотя последний в последние мгновения вовсе о нем и не думал. Также возмож­но, что необычайно сильная симпатия или нена­висть способны притянуть призрак умирающего к наблюдателю, но и в этом случае видение создает­ся опять-таки мыслью и зависит от ее интенсивно­сти. В этом случае происходит следующее.

Назовем умирающего человека А, а того, кто ви­дит его «двойника», — Б. Благодаря силе одного из чувств — любви, ненависти или страха, образ А на­столько глубоко запечатлен в психической памяти Б, что между ними существует настоящее магнети­ческое притяжение и отталкивание, при этом не имеет значения, знают они сами об этом, чувству­ют это или нет. Когда А умирает, шестое чувство, или психический духовный интеллект внутреннего человека у Б мгновенно ощутит происходящее с А изменение и, в свою очередь, просигнализирует об этом физическим чувствам, вызвав перед физиче­ским взором Б точный образ А, переживающего состояние великой перемены. То же самое имеет место, когда умирающий очень хочет кого-либо увидеть: его мысль — сознательно или бессозна­тельно — передается этому человеку по каналу сим­патии, становясь объективной. Это как раз то, что «Общество по исследованию "привидений"» пом­пезно, но без ясного понимания называет телепа­тическим воздействием. М.К. Все вами сказанное объясняет простейшие формы появления «двойника». А как объясняются случаи, когда двойник действует вопреки чувствам и желаниям человека?

Е.П.Б. Это невозможно. «Двойник» не может действовать, пока в мозгу его хозяина не прозву­чит ключевая нота этого действия, все равно — жив ли обладатель «двойника» или только что умер, болен или здоров. И если он хоть на секунду за­держал свое внимание на полученной мысли (это­го вполне достаточно для того, чтобы придать ей объективную форму), прежде чем перенести его на другие ментальные образы, этой секунды вполне достаточно для того, чтобы его личность объекти­визировалась на астральных волнах. Точно так же ваш портрет в одно мгновение запечатлевается на чувствительной пластинке фотоаппарата. И уже ничто не может помешать тому, чтобы вашу фор­му подхватили окружающие ее силы, подобно су­хому листу, упавшему с дерева, и использовали по своему усмотрению — исказили или придали ей карикатурный облик.

М.К. Но предположим, что «двойник» начинает говорить и высказывает при этом мысли, нехарактерные для его обладателя; причем делает он это, явившись перед человеком, находящимся довольно далеко от хозяина «двойника», скажем, на другом континенте. Мне известны подобные случаи.

Е.П.Б. Это происходит в тех случаях, когда со­зданный образ подхватывается и используется «обо­лочкой». Точно так же, как и на спиритическом сеансе, где могут появиться «образы» умерших, ко­торые, возможно, бессознательно сохранялись в па­мяти или даже в аурах присутствующих. Будучи подхвачены элементалами или элементариями, эти образы проявляются перед присутствующими и да­же способны на конкретные действия, подчиняясь сильной воле одного из них. В вашем же случае должна существовать совершенно определенная связь между этими двумя людьми, нечто вроде телегра­фа, роль которого и выполняет психическая сим­патия — идеальный проводник для мысли. Без­условно, в каждом подобном случае должна быть очень веская причина для такой мыслепередачи, каковая и была, вероятно, у хозяина «двойника». В противном случае подобные видения были бы обычным и каждодневным явлением.

М.К. В объяснениях все это выглядит понятно и просто. Почему же, в таком случае, подобное, слу­чается лишь с немногими?

Е.П.Б. Потому что способность к созданию пла­стических изображений у всех людей разная. В сво­ем потенциале разум двойствен: он одновременно и физический и метафизический. Высшая часть разума связана с духовной душой, или Буддхи, низ­шая — с животной душой, с камой. Есть люди, которые никогда не используют высших способно­стей своего ума; тех, кто это делает, — меньшин­ство, и потому они стоят как бы особняком (если не сказать — выше) от остальной массы человече­ства. Такие люди даже самые ординарные вопросы будут рассматривать с высшего плана. Особенности характера человека, способности, которыми он об­ладал в предыдущей жизни, а иногда и физическая наследственность определяют, какой именно «прин­цип» разума определяет процесс мышления. Вот почему материалисту, у которого потенциальная способность к метафизическому мышлению полно­стью атрофирована, так сложно мыслить высшими категориями; и наоборот, духовно развитому от природы человеку так тяжело примириться с низ­ким уровнем грубой, вульгарной мысли. В значи­тельной степени этим определяется оптимистиче­ский или пессимистический взгляд человека на жизнь.

М.К. Но ведь можно приучить себя мыслить высшими категориями, иначе для тех, кто хотели бы изменить свою жизнь и повысить качество сво­его мышления, не оставалось бы никакой надежды? Такой возможности просто не может не быть, в противном случае будущее всего мира следует при­знать безнадежным.

Е.П.Б. Безусловно, возможность к развитию такой способности существует, но достичь успеха можно только ценой непоколебимой решимости, твердостью духа и готовностью к огромному са­мопожертвованию. Тем, кто наделен этими спо­собностями от рождения, конечно, намного легче добиться успеха. Ведь один человек способен раз­глядеть поэзию даже в капустной грядке или в свиноматке с поросятами, а другой и в самых воз­вышенных вещах увидит только их низший ма­териальный аспект, будет смеяться над «музыкой сфер» и потешаться над наиболее утонченными идеями и философиями. Это различие обусловле­но врожденной способностью разума мыслить ли­бо на высшем, либо на низшем уровне с помощью астрального (если вкладывать в этот термин тот смысл, которым наделял его Св. Мартин) или фи­зического мозга. Большие интеллектуальные спо­собности зачастую указывают не на наличие, а на отсутствие способностей к духовному и истинному восприятию, примером тому служат подавляющее большинство великих ученых. Не обвинять мы их должны, а пожалеть.

М.К. Но каким же образом человеку, мыслящему на высшем уровне, удается создавать при помощи своего мышления более совершенные и более ус­тойчивые образы и объективные формы?

Е.П.Б. Не обязательно только «такому человеку», но и всем, обладающим достаточно высокой чув­ствительностью. Человек, наделенный способно­стью мыслить даже о самых пустяковых вещах выс­шими категориями, уже имеет, благодаря этому дару, весь необходимый энергопотенциал для со­здания пластических образов, так сказать, в своем собственном воображении. О чем бы такой человек ни думал, интенсивность его мышления будет на­столько превышать напряжение мысли обычного человека, что благодаря именно этому обстоятель­ству он и наделен мощью созидания пластических образов. Наука уже признала как факт, что мысль — это энергия. И эта энергия, будучи приведенной в действие, возбуждает атомы окружающей нас аст­ральной атмосферы. Как я уже говорила, лучи мысли обладают в астральной атмосфере такой же способностью к созданию форм, как и солнечные лучи — в хрусталике глаза. Каждая мысль, энергич­но посланная в пространство мозгом, порождает по1епs  volепs определенную форму.

М.К. И порождаемая форма абсолютно лишена сознания?

Е.П.Б. Совершенно бессознательна, если, конеч­но, ее творцом не является Адепт, намеренно на­деливший эту форму сознанием или, вернее, пославший достаточно своего интеллекта и воли, что­бы она производила впечатление разумной. Это на­кладывает на нас ответственность за наши мысли.

Однако не следует забывать, что существует ог­ромная разница между Адептом и обычным чело­веком. Адепт способен использовать свою майяви-рупа по собственному желанию, что обычному человеку не под силу, разве что — в некоторых исключительных случаях. Эта форма получила на­звание майяви-рупа потому, что является иллюзор­ной формой, созданной исключительно для вы­полнения определенной работы, для этого она об­ладает вполне достаточным сознанием, которым ее наделяет Адепт. Обыкновенный человек с легко­стью создает мыслеобразы, особенности и сила воз­действия которых ему совершенно неведомы.

М.К. То есть можно сказать, что Адепт, появ­ляющийся вдали от собственного тела, как напри­мер Рам Лал в «Мr. Isaacs», это только мыслеформа?

Е.П.Б. Именно. Это высвобожденная мысль.

М.К. В таком случае, Адепт способен появиться почти одновременно в нескольких местах.

Е.П.Б. Может. Как, например, Аполлоний Тианский, которого видели одновременно в двух местах, в то время как сам он в физическом теле находил­ся в Риме. Но тут важно уяснить, что в этих прояв­лениях даже астрально Адепт присутствует не пол­ностью.

М.К. В таком случае, каждому человеку, какой бы интенсивностью воображения и психическими силами он ни обладал, следует быть очень осторож­ным в своих мыслях?

Е.П.Б. Безусловно, поскольку каждая мысль об­разно передает состояние погруженного в размыш­ления человека. В противном случае ясновидящие не могли бы определять по ауре человека его прошлое и настоящее. То, что они видят, представля­ет собой панораму вашей собственной жизни, пред­ставленной рядом последовательных действий как результата ваших мыслей. Вы спрашивали меня, несем ли мы наказания за свои мысли? Не за все, поскольку часть из них совершенно безжизненные; но за прочие, те, что мы называем «безмолвными», но полными энергии, — да. Возьмем, к примеру, крайний случай, когда человек настолько порочен, что желает смерти другому. Если этот зложелатель не дугпа (высокий адепт черной магии), для кото­рого кармическое возмездие отсрочено, такая мыс­ленная посылка непременно бумерангом вернется к своему породителю.

М.К. Но предположим, что у зложелателя, хоть он и не дугпа, очень сильная воля. Может ли в этом случае его мысль вызвать смерть другого че­ловека?

Е.П.Б. Только в том случае, если этот пре­ступный тип обладает «дурным глазом», т.е., проще говоря, обладает громадным потенциалом для со­здания пластических образов, реализующимся бес­контрольно и, таким образом, бессознательно на­правляемым на реализацию черных замыслов. Ведь в чем заключается сила «дурного глаза»? Просто в мощной энергии, создающей пластические образы, настолько мощной, что мышление создает поток, целиком состоящий из всякого рода бед и несчас­тий, которые, как инфекция, легко поражают, при­вязываются к каждому, кто стоит на его пути. Об­ладателю «дурного глаза» даже нет необходимости напрягать все свое воображение или же вынаши­вать какие-то злобные мысли или желания. Тако­вым может быть просто человек, любящий пере­живать сильные ощущения, наблюдая или читая о разного рода кошмарных происшествиях — убий­ствах, казнях, леденящих кровь преступлениях, кровавых катастрофах, авариях и т.д. и т.п. Когда его глаз встречает свою будущую жертву, такой че­ловек может вовсе и не думать обо всех этих жут­ких вещах, но существующий поток, созданный лу­чом его зрения, все равно будет содержать в себе потенциальную активность, всегда готовую вырва­ться наружу и начать действовать, как только бу­дет найдена подходящая для этой цели мишень. Так упавшее в землю семя всегда готово пустить росток при первой же благоприятной возможности.

М. К. А что можно сказать о мыслях, которые Вы назвали «безмолвными»? Они возвращаются к свое­му создателю?

Е.П.Б. Да, как возвращается мяч к бросившему его, натолкнувшись на препятствие, которое не в силах пробить. Это случается даже с некоторыми колдунами, или дугпа, которые либо недостаточно сильны, либо нарушают правила, ибо у них тоже есть свои правила, которым они обязаны подчи­няться; однако с теми, кто регулярно и профес­сионально занимается черной магией, такого не происходит, поскольку они уже обрели способность добиваться желаемой цели.

М.К. Вы упомянули о правилах, и у меня воз­никло желание задать Вам вопрос, ответ на кото­рый, я уверен, хотел бы знать каждый хоть немно­го интересующийся оккультизмом человек. В чем заключается основное или первостепенное, правило для тех, кто обладает такими способностями и хо­тел бы научиться контролировать их, чтобы пра­вильно использовать, — фактически для начинаю­щих изучать оккультизм?

Е.П.Б. Первый и самый важный шаг в оккуль­тизме — это научиться согласовывать свои мысли и представления со способностью создавать плас­тические образы.

         М.К. Почему это так важно?

Е.П.Б. Потому что в противном случае вы со­здаете вещи, за которые придется расплачиваться плохой кармой. Даже приближаться к оккультизму не рекомендуется до тех пор, пока вы не будете иметь ясного представления о своих собственных силах и не научитесь соразмерять их со своими действиями. А достичь этого можно лишь посредством углубленного изучения философии оккуль­тизма, прежде чем перейти к его практическому применению. Иначе, с неотвратимостью рока — неминуемо падение в черную магию.

ДЕТЯМ ДОЗВОЛЕНО ГОТОВИТЬСЯ К БУДУЩИМ УБИЙСТВАМ

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 16, December, 1888, p. 341-342.

«Ariadna» пишет:

Англичане любят подчеркивать превосходство своей национальной морали над моральным обликом своих континентальных соседей, живущих по ту сторону про­лива. Но стоило иностранцу прогуляться несколько дней тому назад по центральной улице одного из наших крупных морских курортов, как он усомнился в справедли­вости этих претензий. В большом магазине, на красиво оформленном прилавке, он увидел набор игрушечных ножей с этикеткою «Ножи Джека Потрошителя»! А на соседней улице веселая компания детей, в возрасте при­мерно от шести до одиннадцати лет, уже вовсю играла в «Потрошителя», наскакивая друг на друга и стараясь повалить друг дружку на землю, что должно было слу­жить имитацией действий известного преступника.

В связи с этим возникает вполне резонный вопрос: «Почему родители не остановят их и не запретят играть в эту ужасную игру?»

Полагаю, любящие родители — которые в ны­нешнем веке сами до самой старости остаются детьми — так и остались пассивными наблюдате­лями и просто добродушно посмеивались, глядя на эту «невинную затею». Добрые христиане! Им даже в голову не приходит пресечь зло на корню, подав жалобу на беспринципных спекулянтов, распространяющих подобного рода игрушки! Переводчикам и издателям чужеземной «безнравственности» Золя, изображающего порок во всей его отталкивающей наготе и безобразии, приходится платить высокие штрафы. А «ножи Джека Потрошителя» свободно продаются детям, ибо что может быть безобиднее аляповато разрисованного картонного или деревян­ного ножа, предназначенного для развлечения маль­чиков и девочек?! И похоже, что никто из взрос­лых, наблюдающих за этими весело резвящимися детишками, прекрасными ангелочками, лишь «не­давно вышедшими из рук Божьих», не задает себе вопрос:

«А что же станет с ними в будущем?» Кто знает, скольким из этих маленьких мальчи­ков и девочек, ныне открыто упражняющихся во владении ножами, играя в «Джека Потрошителя», из-за таких вот игр придется освоить «в будущем» новую, «взрослую» игру — раскачивание на висели­це. Увы, каких-нибудь десять или двадцать лет спустя его величество Правосудие вполне может объявить кого-то из этих беззаботных «малышей», устами своих добросовестных судей, своею закон­ною добычей. «Да сжалится Господь над твоей ду­шой», -- произнесет свой помпезный и страшный приговор одетый в черную шапочку судья1, и это станет логическим завершением детских игр пока невинного, а затем — самого настоящего «Джека Потрошителя». И вспомнит ли тогда кто-либо из будущих судей или присяжных, как сам, будучи ре­бенком, мечтал поиграть в «Потрошителя», а то и действительно принимал участие в этой невинной забаве, когда проводил каникулы на одном из этих морских курортов?

Ребенок рано или поздно вырастет. Но первые впечатления детства — зрительные или менталь­ные — быстрее всего схватываются нежными детскими чувствами и на всю жизнь осаждаются в пока еще девственно чистой памяти. Именно об­разы и ощущения, воспринятые нами в детстве, а также их оценка взрослыми, и прежде всего на­шими родителями, подмеченная нами, определя­ют наше собственное отношение к ним в после­дующие годы, а также само восприятие категорий добра и зла. Так как именно этот ранний интел­лектуальный капитал, который мы накапливаем день за днем в пору нашего детства, как правило, лежит в основе наших мыслей и действий всю по­следующую жизнь.

Способность детей усваивать и сохранять в па­мяти информацию самого различного свойства просто восхитительна. И если невинный ребенок, играя в «Джека Потрошителя», заметит, что эта забава вызывает у взрослых только добродушную улыбку, а не ужас и отвращение, то можно ли ожи­дать от него впоследствии, что он будет воспри­нимать подобного рода деяния как тяжкий грех и преступление? Катаясь в детстве на деревянной лошадке, ребенок тем самым избавляется от стра­ха перед живыми лошадьми, что весьма пригодит­ся ему в последующие годы. И точно так же ими­тирующий убийство ребенок учится относиться к убийствам и убивать dе fасtо во взрослой жизни с таким же спокойствием, с каким он делал это по­нарошку во время игры. В словах миссис Стоу о том, что «дети, вырастая, остаются большею частью такими, какими они были от природы», слишком много софистики, поскольку они применимы толь­ко к тем немногочисленным детям, которые цели­ком предоставлены самим себе. Такие дети не по­купают игрушки в больших магазинах. Но ребенок, воспитываемый родителями и имеющий более ком­фортное жилище, нежели сточная канава, — даже если он не получит никакого образования и ему придется до всего доходить самостоятельно — бу­дет неизбежно формироваться под влиянием соб­ственных наблюдений за взрослыми, заимствуя у них представления о хорошем и дурном; и выво­ды, которые он сделает из этих наблюдений, окра­сят всю его дальнейшую жизнь. Играя в «Джека Потрошителя», он будет подсознательно думать о Джеке Потрошителе, вспоминая все, что он когда-либо слышал об этом очень модном теперь м-ре Хайде из Уайтчепела. А как известно —

«...помыслы, что ко греху склоняют,

Стучатся в мозг и явью стать желают».

 

ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАБРОСКИ

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 16, December, 1888, p. 346-349.

Эхо теософии

Следующий абзац из бостонского еженедельни­ка Уэйда «Fibre and Fabric»»1 за 27 октября 1888 г., № 191, говорит сам за себя:

Как земледелец провеивает пшеницу после обмоло­та, отделяя зерна от плевел, так и мы должны изучать все новое и брать на вооружение то, что нам кажется правильным. Только так человек может развить свои умственные способности и улучшить физическое состо­яние, дабы достичь высот, на которые он в противном случае вряд ли смог бы рассчитывать. Однако большинство людей предпочитает пренебрегать или даже избегать того, чего они не понимают. Не так давно редактор «»Fibre and Fabric»*  позволил себе включить в статью под названием «Факты, сведенные к нулю» небольшой абзац о теософии, выдержанный в таком духе, что его теперь неизменно охватывает чувство стыда всякий раз, когда он смотрит на эту страницу. Вот вам и еще одно под­тверждение того, что мы всегда должны с величайшей осторожностью подходить к тому, что мы говорим или делаем. Ибо необдуманный поступок и неосторожное слово невозможно потом вернуть обратно. Некоторое время мы приглядывались к теософии и пришли к вы­воду, что в ней нет ничего плохого или непонятного. Сейчас я мог бы дать ей следующее определение: «Сло­во "теософия" образовано от двух греческих слов: Theos, что значит Бог, и Sophia — мудрость. Следовательно, теософия это мудрость Бога или божественная мудрость. Теософия — это одновременно и наука и религия». Наука об истине и религия справедливости. Необходи­мыми условиями для прогресса в своем учении теософы считают уверенность в своих силах, самоконтроль, са­моуважение, готовность и желание извлекать знание из всех доступных источников и искреннее, непоколебимое стремление быть справедливыми, доброжелательными и терпеливыми по отношению к людям. Своими естест­венными союзниками они считают тех, кто поощряет свободное исследование и свободную дискуссию, а сво­ими естественными врагами — тех, кто пользуется не­заслуженным авторитетом или использует его недостой­ным образом. «Запрещается спрашивать у лица, желаю­щего вступить в Теософское Общество, о его личных религиозных воззрениях или пытаться каким-то образом влиять на них; но каждого просят перед вступлением по­обещать так же терпимо относиться к своим коллегам в этом вопросе, как он хотел бы, чтобы относились к нему самому». Целью Общества является создание ядра уни­версального человеческого братства, без различия расы, веры, пола и цвета кожи. Теософия — это, по большому счету, религия человеческой расы, существовавшая со вре­мени сотворения планетарной системы в ожидании при­шествия человека, который смог бы усвоить и понять ее.

Если хотя бы каждый второй редактор тех газет и журналов, которые годами оскорбляют теософию и клевещут на теософов, повел себя вполовину так же честно и по-джентльменски, как это сделал Джас. М.Уэйд, теософия и ее общество очень ско­ро заняли бы достойное себя место под солнцем.

Как сказал однажды папа: «Человеку не должно стыдиться признавать, что он пребывал в заблуж­дении». Но где же взять этих принципиальных и справедливых редакторов в наш век свирепого эго­изма, конкуренции и сенсационных (пусть даже клеветнических) новостей?! Где они, образцы доб­родетели, готовые отдать должное даже дьяволу, не боясь при этом наступить на любимую мозоль сво­им подписчикам? Всех благ, долгой жизни и еще 10 000 подписчиков бостонской rara avis из слав­ного племени редакторов.

Лондонская «Star» напечатала недавно одно за­мечание, дословно процитированное затем многими газетами:

Первое издание «Тайной Доктрины» мадам Блаватской уже распродано, и полным ходом идет подготовка второго издания, дабы удовлетворить неослабевающий спрос. Сие довольно странно, особенно если учесть, что книга эта гораздо более оккультная и сложная, нежели все, что печатались до сих пор.

И все-таки этот «странный» факт имеет доволь­но простое объяснение. Просто двадцать миллио­нов англичан, беспощадно охарактеризованные Карлейлем как «в большинстве своем дураки», стали немножечко умнее. Двадцать с лишним лет — до­статочный срок для того, чтобы стал заметен рост, в том числе и интеллектуальный.

Говоря об архаических учениях, изложенных в томе I «Тайной Доктрины», автор статьи отмечает, что каждое из них придает «raison d'etre и обосно­ванность Вселенной, о направлении движения ко­торой западное мышление не имеет ни малейшего представления»; и далее высказывает весьма поучи­тельную мысль:

По моему мнению, величие западного мышления за­ключается в совершенном овладении деталями и мето­дикой изучения физических аспектов природы. Напро­тив, восточный оккультизм силен «обобщениями» и мало заботится о частностях; например, было бы бессмыслен­но, как мне кажется, искать какие-то детально изложен­ные физические науки в Индии и иже с нею, посколь­ку там не в чести точные классификации и педантичные исследования. Даже в области психологии труды Спенсера, Бейна, Дьюи и других выглядят настолько обстоя­тельными, что восточные учения представляются на пер­вый взгляд до крайности поверхностными в сравнении с ними. Но в результате тщательных исследований и срав­нений неизбежно приходишь к выводу, что европейская психология имеет дело только с теми состояниями созна­ния, которые обусловлены деятельностью мозга, т.е. с от­ражениями луча Манаса (разума), преломленного чело­веческим организмом. И даже в этой небольшой облас­ти она ухитряется спотыкаться и допускать ошибки в своей основополагающей теории соотношения разума и тела, тогда как собранный ею фактический материал по­истине впечатляющ. Восточная психология более схема­тична, но конкретна в своих обобщениях и охватывает такую огромную сферу, в сравнении с которой все изыс­кания Миллза и компании выглядят малозначительным дополнением. Похоже, что восточная психология соли­дарна с Гете, утверждавшим, что подлинная мудрость всех наук может быть изложена на одном листке бума­ги. Она предпочитает результаты, а не частные случаи, на основе которых Запад строит свои, такие же частные и субъективные, выводы.

Итак, Европа постепенно возвращается к при­знанию древней мудрости, избавляясь от несущей смерть мертвой буквы еврейской Библии и церквианства и приближаясь, вследствие естественного поворота эволюции человеческого сознания, к "да­рующему жизнь духу древних философий. Та же самая газета сообщает:

Книга мисс Мейбл Коллинз «Свет на Пути» была переведена на санскрит и будет причислена индусскими пандитами к санскритской классике. Такая вещь, как перевод на санскрит не предпринималась уже, по край­ней мере, последние 100 лет; однако книга эта достаточ­но буддистская и достаточно оккультная, чтобы удовлет­ворить даже ученых индусов.

Эта небольшая книга — настоящая жемчужина — принадлежит к той же самой школе индо-арийского и буддийского мышления и науки, что и учения «Тайной Доктрины».

О том, насколько глубокое впечатление истин­ная теософия смогла произвести даже на нашу пре­сную журналистику, можно заключить, прочитав еще один благожелательный отзыв о ней в «Lady's Pictorial»2 за 13-е число минувшего октября, где сказано:

«Lucifer». (Редакция, Адельфи, Дьюк-Стрит, 7.) По­звольте порекомендовать тем, кто судит о «Lucifer» по «Мильтону», прочесть статью под названием «Значение обета» в сентябрьском номере. Пусть они подставят на­звание своей собственной секты вместо слова «теосо­фия»; пусть они примут обет и живут в соответствии с ним, и тогда все «секты» очень скоро сольются в единое универсальное братство любви и служения.

«Lucifer» — «творение Небес, первенец, рожден­ный вечно исходящим из вечного лучом», боже­ственный свет, по ошибке принятый и упрямо отождествляемый большинством так называемых культурных христиан с дьяволом, Сатаною! О Миль­тон, бедный великий человек! Сколько вреда ты принес неокрепшим человеческим умам!..

«Культура — то, что отличает людей от обезья­ны, и то, что бесам помогает скрывать свои изъя­ны». Эти слова из «Фауста» Гете кажутся пророче­скими.

«Heladiw Ruwаnа», или «Цейлонская Жемчужи­на» — новое периодическое издание, созданное Буддийским Издательским Обществом Цейлона. Как явствует из подзаголовка, издание было осно­вано в 2 432 году эры Господа нашего Будды.

И это тоже одна из ветвей, произрастающих на древе теософии. В разделе «Письма» (статья «Рас­пространение и развитие буддизма на Цейлоне») мы обнаружили несколько любопытных фрагментов, представляющих интерес для теософов Евро­пы и Америки. Для них мы цитируем ниже наибо­лее изящные, на наш взгляд, риторические перлы:

С тех пор как европейские ученые начали изучать буддизм, мы многое слышали о нем и о его тайной док­трине, бытующей якобы среди тибетских лам. Можно предположить, что в Тибете существуют две школы буд­дийской философии: одна — изучающая тайную доктри­ну, и другая — проповедующая экзотерическую часть философии Гаутамы Будды. В число представителей пер­вой секты входят, как говорят, Махатмы, обладающие замечательными психическими способностями, сходны­ми со способностями Дхиани и Арахатов древности. В правление Дуттхагамани количество этих адептов на Цей­лоне исчислялось тысячами. Но со временем они исчез­ли, и ключ к мистериям был утерян по мере вырожде­ния буддийского монашества, променявшего подлинное духовное совершенствование на мирскую славу и из­вестность. Каждый, кто с достаточным вниманием... прочитает Махавансо3, непременно обнаружит в ней недву­смысленные и определенные упоминания Арахатов, живших в разные времена. Подтверждая подлинность изложенных в Махавансо фактов, я хотел бы обратить внимание наших читателей на путешествия «Фа-Хиена», китайского паломника...

После того как истинный Закон был открыт просвет­ленным Гаутамой, люди одичали и развратились из-за чудовищных пороков плоти и вследствие этого позабы­ли о тайном Законе. Но божественным и вечным брил­лиантам истины не суждено было окончательно исчезнуть из мира людей, и последние Арахаты провозгласили, прежде чем исчезнуть, что эту истину будут надежно и свято хранить Адепты трансгималайских глубин — до тех пор, пока человеческая природа не изменится настоль­ко, чтобы быть в состоянии снова ее воспринять. День этот уже не за горами, поэтому стражи тайной доктри­ны находят возможным отправлять своих миссионеров в мир, дабы они приготовили человечество к возвращению тайного знания. Одним из таких миссионеров была ма­дам Блаватская, которая переехала в Америку и там обратила в свою веру полковника Олькотта, ставшего с тех пор неутомимым искателем истины и исследователем спиритуалистических феноменов... Это счастливое обра­щение можно сравнить... с имевшей место в правление Пиядаси4 удачной попыткой Сангхамитты посадить на земле Цейлона веточку священного дерева Бо. Осмелюсь заявить, что мадам Блаватская, подобно принцессе Сан-гхамитте, принесла с собою в Америку тайное учение и пересадила его там в голову полковника Олькотта, ко­торый принял его с величайшей готовностью, подобно тому, как девственная почва Анурадхапуры приняла ве­точку дерева Бо. И как священное дерево Бо каждый год притягивало к себе множество буддистов-паломников со всех уголков Цейлона, так и истинный Закон, передан­ный полковнику Олькотту мадам Блаватской, побудил его оставить многообещающую карьеру и друзей и от­правиться из Америки в странствие по свету, чтобы не­сти знание этого Закона всему человечеству.

В 1880 году мадам Блаватская и полковник Олькотт впервые приехали на Цейлон, где честно и публично провозгласили себя буддистами и, следуя сокровенному велению собственных сердец, основали отделения Тео­софского Общества в различных районах острова. Бла­годаря их объединенным усилиям, буддизму на Цейло­не был придан новый импульс; настолько сильный, что многие тысячи островитян,  ранее ничего не знавших о чистом учении буддизма и даже стыдившихся открыто признавать себя  буддистами, начали изучать, пропове­довать и исповедовать буддизм — ревностно и открыто. И то, с каким энтузиазмом и пышностью цейлонские буддисты отмечают дни Весака5 последние два года, яв­ляется  лучшим доказательством искренности их веры в буддизм и эффективности усилий мадам Блаватской и полковника Олькотта, вдохнувших новую жизнь в эту древнюю религию...

Так все и было на самом деле; и оба вышеназ­ванных лица рады и горды тем, что их скромное служение до сих пор помнят и так высоко ценят. Но они были бы еще более счастливы, если бы уровень морали  на Цейлоне, некогда бывшем жемчужиной Индийского океана, действительно был таковым, чтобы нам не приходилось читать пись­ма, подобные тому, которое было опубликовано в той же газете за подписью «Чела». Оно показывает нам обратную сторону медали и несколько омрача­ет радость тех, кто посвятил свою жизнь благород­ному труду распространения философии великого «Света Азии» (поскольку то учение, которое про­поведовали Основатели, когда трудились на ниве возрождения буддизма, было не каким-нибудь но­вомодным храмовым буддизмом с присущими ему ритуальными излишествами, но настоящим эзоте­рическим будхизмом6 Господа Гаутамы, Будды).

Тем же самым духом, как нам кажется, были проникнуты и внутренние мысли «Чела», который, хотя и приветствует появление «Неladiw Ruwanа» и сообщает редактору о том, что многие буддисты ви­дят в нем «знамя света, коему предназначено про­лить новый свет на скрытое и подлинное значение буддийских Писаний и церемониалов, исполняе­мых ныне в буддистских храмах Цейлона», все-таки добавляет к своим восторженным словам следую­щее предостережение:

Со времени введения буддизма Махиндой Тхеро, в правление благословенного монарха Пиядаси, в изна­чально чистые и прекрасные учения Будды вкралось столько ошибок, что теперь те, кто изучает буддизм ради духовного совершенствования или просто из любопыт­ства, рискуют сбиться с пути, принимая за истину бо­лее поздние домыслы и заблуждения. И теперь среди тех, кто исповедует буддизм, лишь немногие действи­тельно понимают, и еще меньше — могут объяснить, суть благородных заповедей и духовных истин, которые Будда открыл для себя, а затем передал своим ученикам.

Время — самый жестокий враг всего древнего — часто развлекается тем, что превращает в руины могуществен­ные империи и города, а величайшие и благороднейшие мысли и учения — в пустые и мертвые слова или бук­вы. Как и прочие мудрые учения, сформулированные многими благородными умами древности, буддизм, чья некогда чистая сущность давно уже превратилась в пус­той звук, также не смог избежать сокрушительных уда­ров десницы времени. Как золото, долго пролежавшее в земле, покрывается слоем ржавчины и шлака, так и предрассудки и вымыслы невежественного и бесчестно­го жречества исказили и похоронили под собою чистые учения просветленного Гаутамы. Так что очистить Его благородные доктрины от предрассудков, привнесенных индусами и другими народами, неоднократно предпри­нимавшими попытки растоптать их, чтобы подменить своими собственными, будет теперь не менее сложно, чем вычистить пресловутые авгиевы конюшни. Эти предрас­судки насквозь пропитали наше жречество рабскими суевериями и заставили его окончательно позабыть о тайных ключах к учению, которые считаются теперь достоянием одних лишь блаженных и мистических со­стояний савана7, сакрадагамина8, анагамина9 и арахата. Методика обучения и служение чела, находящегося на этих высоких ступенях духовного развития, требует, что­бы человек посвятил всю свою жизнь постижению фун­даментальных истин, которые наш Благословенный Гос­подь Будда сумел извлечь из зашифрованных анналов природы. Если провести аналогию с вещами менее слож­ными и масштабными, то эти открытия можно сравнить с теоремой бинома и законом гравитации, открытыми сэром Исааком Ньютоном, — вечными и нерушимыми законами природы. И потому мы можем со всей уверен­ностью сказать, что наш Господь Будда, в отличие от предполагаемого несотворенного и бесформенного твор­ца вселенной... открыв законы животного существования и причину этого существования, не стал скрывать это знание, но указал единственный верный путь к освобож­дению от проклятия мучительных и скорбных перерож­дений. Только следуя этим путем, можно достичь невы­разимого и благословенного состояния нирваны Кратко описав суть и значение чистого и неподдель­ного буддизма, хочу завершить свое письмо искренни­ми поздравлениями в адрес активистов Буддийского Издательского Общества и пообещать им со своей сто­роны любую посильную помощь и поддержку в деле рас­пространения истины. Надеюсь, благотворная помощь вашего общества поможет заблуждающимся буддистам и заносчивым христианам осознать свои ошибки, и тогда их ненависть к буддизму сменится восхищением и пре­клонением пред Господом Буддой, единственным Учи­телем истинного Закона.

Искренне ваш,

Чела.

Аминь, говорим мы, если буддизм действитель­но сможет сделать христиан более терпимыми и милосердными, а еще — менее лживыми или «за­носчивыми», как называет их «Чела», и наполнить их сердца любовью и состраданием к людям и жи­вотным, которых они сейчас убивают на войне и просто ради забавы.

Но мы боимся даже думать о том, какие послед­ствия способно вызвать в Коломбо это смелое и открыто высказанное пожелание «Чела». Не будет ли этот добрый человек и истинный баптист, ре­дактор «Сеуlon Observer», утоплен в созданном его собственной публикацией море желчи? Будем же надеяться, что это бедствие минует жемчужину океана! Цейлон так же может позволить себе по­терять своего Фергюссона, как и Царство Божие свою тень и опору — дьявола.

Теософский скульптор

Наш друг, м-р Джеральд Массей, поэт и егип­толог, прислал нам из Нью-Йорка фотоснимок ме­дальона, сделанного руками миссис Джозефы Норт (Ч.Т.О. из Арийского Отделения Нью-Йорка). Изо­браженная на нем женская головка, именуемая «Бу­дущим», несомненно прекрасна, а заключенный в ней символизм — поучителен. Нам представляется, что полумесяц, обрамляющий ее шею, и шестико­нечная звезда над бровью символизируют прибли­жающуюся шестую Расу, которая, как учит нас Тайная Доктрина, должна появиться в Америке. (См. том II «Тайной Доктрины», последние стра­ницы части I.) М-р Дж. Массей называет миссис Дж. Норт «новичком». Но если это так, то у нее есть неплохой шанс оказаться в числе наиболее талантливых скульпторов своей страны, ибо, как можно судить по фотографии, творения этого «но­вичка» выглядят весьма многообещающе. Мы слы­шали также, что миссис Норт работает сейчас над бюстом Гаутамы Будды, которого она намерена изваять в образе молодого принца Сиддхартхи. Эту скульптуру, когда она будет закончена, установят в штаб-квартире Арийского Теософского Общества в Нью-Йорке, где она пополнит собою богатое со­брание восточных вещей и картин. Мы приветству­ем миссис Норт, нашу сестру в теософии, и жела­ем ей всяческих успехов в жизни и в искусстве. Как красиво заметил один писатель, облагороженный резцом скульптора мрамор может быть таким же красноречивым, как поэзия. Гений художника мо­жет с легкостью превратить его как в непогреши­мого пророка «будущего», так и в правдивое эхо прошлого. Но, разумеется, те, кто видит в превра­щенном в скульптуру мраморе только формы материальной красоты, неспособны следовать по пути просвещения души, открытому только для тех, кто уже полностью пробудился для теософской жизни.

Оппонент

ОККУЛЬТНЫЕ ВИБРАЦИИ

Статья впервые опубликована в журнале «Path@, New York, VIII, June, 1893, p. 79-81  

 

Фрагмент беседы с Е.П. Блаватской, состоявшей­ся в 1888 году.

Публикуемый ниже текст был записан мною под дик­товку Е.П.Б. в 1888 году с намерением тогда же напеча­тать его. Однако он оказался невостребованным и до сих пор хранился у меня дома. Предлагаю его для публика­ции сейчас, поскольку он представляет несомненный интерес.

У.К. Дж[адж]

Вопрос. Рассуждая о различиях между обычными людьми и адептами или даже частично просветлен­ными учениками, я вдруг подумал, что в их осно­ве, как и в основе многих других проблем, может лежать частота вибраций молекул мозга, равно как и их созвучие с вибрациями высшего мозга.

Е.П.Б. Вы правы. Именно в этом заключен ис­точник различий, а также причина многих курьез­ных феноменов; различия между людьми вообще во многом объясняются многообразием разного рода вибраций.

Вопрос. Прочитав статью в журнале «»Раth за апрель 1886 года, я обнаружил в ней ту же самую идею. На странице 6, том I, читаем: «Божествен­ный Резонанс есть только первый звук выдоха всего Аума... Он проявляется не только как сила, ко­торая приводит в движение и оживляет частицы Вселенной, но также и в становлении и распаде че­ловека, животного и минерального царств и сол­нечных систем. У арийцев его планетарным симво­лом был Меркурий, считавшийся покровителем ин­теллектуальных способностей и движущей силой Вселенной». Что бы это могло значить?

Е.П.Б. Меркурий всегда считался богом тайной мудрости. Это Гермес, а также Будха, сын Сомы. Применительно к нижестоящим уровням, я могла бы назвать «Божественный Резонанс», о котором вы читали в журнале «Раth», источником «вибра­ций» и инициатором или же тем, что придает им­пульс каждому феномену астрального уровня.

Вопрос. Следовательно, источником существую­щих различий в разуме и природе людей является многообразие вибраций?

Е.П.Б. Именно так.

Вопрос. Говоря о человечестве в целом, можем ли мы утверждать, что ему присуща некая единая тональность или частота вибраций, созвучная всем людям?

Е.П.Б. Люди в целом подобны множеству фор­тепьянных клавиш, каждая из которых имеет соб­ственное звучание. Сочетание этих клавиш созда­ет бесконечно огромное разнообразие новых звуков и мелодий. Но подобно неживой природе, челове­чество обладает собственной основной тонально­стью, из которой проистекает, вследствие бесконеч­ной вариативности изменений, все разнообразие строения и характеров.

Вспомните, о чем мы писали в «Разоблаченной Изиде» (том I, с. 20): «Вселенная есть комбинация тысяч элементов, и все же она — выражение еди­ного духа — хаос для чувств [физических] и кос­мос для разума» (манаса).

 Вопрос. Это справедливо по отношению к жи­вой природе. Но объясняет ли это различия меж­ду адептом и обычными людьми?

Е.П.Б. Да. Суть различия заключается в том, что адепта можно сравнить с той самой основной то­нальностью, которая содержит в себе все звуки ве­ликой гармонии природы. Его мысли представля­ют собою синтез всех существующих звуков, тогда как обычный человек, имея в основе своей ту же самую тональность, мыслит и действует, руковод­ствуясь лишь несколькими вариациями основного ключа, его мозг способен воспроизвести лишь не­сколько аккордов великой гармонии, присущей ок­ружающей его природе.

Вопрос. Связано ли это каким-то образом с тем фактом, что ученик способен слышать голос свое­го учителя через астральные пространства, тогда как другой человек не способен ни слышать адеп­тов, ни общаться с ними?

Е.П.Б. Это происходит потому, что мозг чела на­строен, вследствие тренировки, в унисон с разумом Учителя. Его вибрации синхронизированы с вибра­циями Адепта, тогда как обычный человек не мо­жет похвастать этим качеством. Таким образом, мозг чела выглядит аномальным с точки зрения обычного человека, в то время как мозг обычного человека абсолютно нормален применительно к его собственной повседневной жизни. Последнего мож­но сравнить в этом плане с дальтоником.

Вопрос. Как это следует понимать?

Е.П.Б. То, что представляется нормальным с точки зрения физика, выглядит аномальным для оккультизма, и наоборот. А различие между обыч­ным «дальтоником», путающим цвета, и адептом состоит в том, что первый часто принимает один цвет за другой, тогда как адепт везде и во всем различает все цвета и никогда их не путает.

Вопрос. Значит, адепт — это человек, настолько усовершенствовавший свои вибрации, что они ста­ли тождественны вибрациям природы в целом?

Е.П.Б. Да, но только наивысший Адепт. Однако есть и другие адепты, которые, хотя и продвину­лись далеко вперед в сравнении с обычными людь­ми, все же пока неспособны оперировать такими сложными вибрациями.

Вопрос. Может ли адепт создавать по собствен­ной воле вибрации, способные изменять один цвет на другой?

Е.П.Б. Он может производить звук, изменяю­щий цвет. Именно звук порождает цвет, а не что-то другое, и не наоборот. Комбинируя звуковые вибрации определенным образом, можно создавать новые цвета.

Вопрос. Верно ли то, что на астральном уровне каждый звук создает какой-нибудь цвет?

Е.П.Б. Да, но эти цвета остаются невидимыми, поскольку не могут восприниматься человеческим мозгом на земном уровне. Почитайте Гальтона, описывающего свои эксперименты с восприятием цветов и звуков психистами и ясновидящими. Он обнаружил, что для многих ясновидящих каждый звук сопровождается каким-либо цветом. Но ког­да ясновидящему дальтонику предлагали звуковые вибрации, ассоциирующиеся с красным цветом, он, будучи не в состоянии разглядеть этот цвет, как бы отсеивал часть вибраций, дабы видеть только те цвета, которые он в состоянии воспринять. Его аст­ральные ощущения были способны распознать истинный цвет, но физическое зрение было настрое­но на другие вибрации, которые, будучи вибрация­ми внешнего уровня, заглушали все остальные, тем самым принуждая астрального человека подтверж­дать физическому мозгу, что он все видит правиль­но. Ибо во всех этих случаях стимулирующий импульс направлялся от внешнего человека к внутрен­нему, заставляя последнего принимать послание и признавать его ради удобства сообщения с внешним мозгом. Однако в некоторых случаях внутренний человек способен справляться с внешними дефек­тами и указывать физическому мозгу на его ошиб­ку. Сумасшествие нередко является следствием путаницы между разного рода вибрациями, дости­гающей таких масштабов, что связь между внутрен­ним и внешним человеком нарушается, проявляясь внешне как помрачение ума. Но даже в этих при­скорбных случаях внутренний человек зачастую со­храняет здравомыслие, только не может добиться, чтобы внешний человек его правильно понял. А в результате человек может и в самом деле стать ду­шевнобольным вследствие неправильного лечения.

Вопрос. С помощью каких вибраций элементалы создают разного рода свет и цвета?

Е.П.Б. На этот вопрос я не могу ответить, хотя и знаю ответ. Разве я не говорила вам, что не сле­дует торопиться раскрывать сразу все секреты?

БЕСЕДЫ С Е.П.Б. ОБ ОККУЛЬТИЗМЕ

Статья впервые опубликована в журнале «Path», New York, vol. IX, April, 1894, p. 17-21. Вступительное при­мечание и комментарии к различным фрагментам тек­ста статьи, не снабженные кавычками, принадлежат У.К.Джаджу.

В 1875-1878 годах мое близкое знакомство с Е.П.Б. позволяло мне часто беседовать с нею о том, что мы сейчас называем «магией». Эти полезные и для меня весьма увлекательные беседы происходили, как правило, поздно ночью и лишь изредка днем, хотя я старался заглядывать к ней среди бела дня всякий раз, когда мне удавалось отлучиться из моей конторы. А приходя в ее квартиру, я старался ос­таваться там как можно дольше, чтобы как можно больше успеть увидеть и услышать. Впоследствии, в 1884 г., я провел с нею много недель на Рю Нотр-Дам-де-Шамп в Париже, сидя подле нее изо дня в день и из вечера в вечер; а затем, в 1888-м, неодно­кратно беседовал с нею в Лондоне, на Холланд-Парк. Кое-что из сказанного ею я публикую далее в интересах тех, кто может извлечь для себя пользу из ее слов. Несомненно то, что в нашем столетии не было практического оккультиста более велико­го, чем она, и с учетом этого ее слова могут иметь определенный вес для многих наших читателей.

О дэвакхане

В то время данный термин еще не употреблял­ся. Разговор шел о ступенях на Пути и о возвращении на Землю. В ответ на один из моих вопро­сов она сказала:

«Да, ты уже бывал здесь раньше. Ты рождался с аналогичными мыслями и стремлениями и встре­чался с ними [речь идет о предполагаемом влиянии Адептов] в других жизнях. Поэтому они и пришли сюда, чтобы снова тебя увидеть».

Впоследствии, когда уже была разработана соот­ветствующая терминология, я задал ей вопрос: все ли проводят в дэвакхане 1 500 лет?

«Что ж, Джадж, тебе должно быть известно, что даже философия не указывает на всеобщую обя­зательность столь долгого пребывания в дэвакха­не. Все зависит от характера человека. Чисто ма­териалистический мыслитель, например, выйдет из этого состояния раньше, чем добродетельный духовный философ. Не забывай также, что тем, кто трудится на благо ложи, независимо от зани­маемой ими ступени, могут помочь скорее выйти из дэвакхана, если они сами это позволят. И твое предположение, что ты сам вышел из дэвакхана задолго до истечения 1 500-летнего срока, совер­шенно справедливо. Я лишь повторяю то, что ска­зал мне Учитель. Так что выводы сделай сам».

Послания Учителей

В ответ на мой вопрос на эту тему она сказала: «Если ты думаешь, что Учитель всегда будет сам писать и отправлять послания, то ты ошибаешься. Да, Он может это делать. Но большинство "осаж­дений" осуществляют чела, которых ты мог бы принять по ошибке за самих Учителей. Я вижу, что Он приказывает, и те мысли и слова, которые Он хотел бы использовать, и я "осаждаю" их в ука­занной Им форме и манере. Точно так же посту­пает *** и еще пара человек».

«А что при этом происходит с почерками?» «Все, что ты пишешь сам, будет написано тво­им почерком, но не в точности таким, каким ты обычно пользуешься с тех пор, как у тебя вообще выработался какой-то почерк. Ты уже знаком с на­стоящими почерками Учителей, собственно Им присущими, и знаешь, что уже по виду и форме своей они представляются чужими, иностранными, собственно говоря, — индийскими. Вот почему они выработали особую форму почерка для посланий на английском языке, и в этой самой форме я "осаж­даю" Их послания, когда Они мне укажут. Б. едва не поймал меня за этим занятием и чуть было не превратил все послание в сплошную кашу, потому что напугал меня. Мне необходимо разглядеть в астральном свете факсимиле послания, и по этой астральной матрице я "осаждаю" его на бумагу. Почерк получается другим, если Учитель присылает мне уже готовую бумагу с написанным на ней посланием. Вот почему я называю эти вещи "пси­хологическими фокусами". Поначалу мне казался необходимым какой-нибудь зримый признак объек­тивного чуда, но даже самого поверхностного раз­мышления достаточно, чтобы понять: это не может ничего доказать, помимо наличия оккультных спо­собностей. Многие медиумы практиковали "осаж­дение" текстов еще тогда, когда о моей ничтожной персоне вовсе ничего не было слышно. Блажен тот, кто не нуждается ни в каких знамениях. Но ты-то видел подобные вещи предостаточно. Так для чего же тебе меня спрашивать? Попробуй лучше на­прячь собственные мозги и интуицию. Я уже продемонстрировала тебе едва ли не полный набор чудес. А остальные пусть судят по известным им фактам и теориям, рассчитывая на собственный разум и интуицию».

                           Если в дело вмешиваются белые маги, то что происходит?

«Суди сам; многие удивляются, почему это Учи­теля сразу же не вмешиваются, чтобы спасти нача­тое ими дело? Они, похоже, забывают, что значит для Учителя применить оккультную силу. Если тебе нужен порох для того, чтобы взорвать скалу, то с тем же успехом ты можешь поднять на воздух и дом. Согласно существующему закону, если белый маг использует оккультную силу, то такое же ко­личество силы могут использовать и черные маги. Химики изобрели порох, и теперь люди применяют его как в благих, так и в дурных целях. Ты хочешь быть ближе к Учителю, но тогда тебе придется ощутить на себе действие окружающих его могуще­ственных сил. И если в твоем характере есть какая-то слабость, то черные силы могут воспользоваться возмущением, вызванным направленным в опреде­ленную точку потоком сил, и причинить тебе зло. Так обычно и бывает. Пересеки границу, отделяю­щую от нас оккультное царство, и ты сразу же по­падешь в сферу действия неведомых и ужасных сил. И если ты не достаточно силен, эти силы могут по­губить всю твою земную жизнь. Вот в чем опас­ность. И это одна из причин, почему Учителя так редко появляются, чтобы непосредственно вме­шаться в ход событий, но почти всегда действуют через посредников, которые могут находиться на различных ступенях духовной иерархии. Как ты там говоришь — "двойственные силы в природе"? Именно так; и теософы должны об этом помнить».

                                                        Наказывают ли Учителя?

«Об этом я тебе всего рассказывать не стану. Они справедливы, и Они же — живое воплощение закона сострадания. Даже не думай, что Учителя вдруг появятся и набросятся на тебя за твои ошиб­ки и прегрешения, вольные и невольные. Обо всем позаботится карма. Учителя следуют высшей эти­ке. И с этой точки зрения Они никого никогда не наказывают. Я ведь уже говорила тебе, что, сколь­ко бы ни злословили в их адрес клеветники, Учи­теля никогда не накажут их за это. Так что даже странно слышать от тебя подобные вопросы. Все положенные наказания назначает карма».

                                                         Об элементалах

«Как-то давно я уже говорила тебе, что не могу рассказать тебе об этом всего, что знаю. Но кое-что постараюсь объяснить. Тот, кого ты и Олькотт обычно называете ***, не может тебя увидеть, пока я ему не разрешу. Я постараюсь передать ему твой образ, чтобы он запомнил тебя, как на фотосним­ке. Но ты не сможешь заставить его слушаться, по­тому что не умеешь создавать направленный сило­вой поток. Я пришлю его к тебе и заставлю позво­нить в астральный колокольчик».

[Через несколько дней после этого я получил обещанный знак, когда находился на достаточно большом расстоянии от Е.П.Б. Маленький астраль­ный колокольчик зазвучал в воздухе в то время, когда я беседовал с человеком, не имеющим ника­кого отношения к теософии, и Е.П.Б. была от меня на расстоянии трех миль. При следующей встрече она спросила, объявлялся ли *** и звонил ли в ко­локольчик, назвав при этом точную дату и время.]

«У него нет какой-либо конкретной формы, он скорее напоминает вращающийся воздушный вихрь. Но все же это вполне конкретное существо, как ты сам можешь судить по его делам. Некоторые клас­сы элементалов имеют определенные формы. И существующее деление на огненные, воздушные, зем­ные и водяные элементалы вполне обоснованно, но оно не охватывает все их классы. Что бы ни тво­рилось и не происходило вокруг нас, во всем уча­ствуют элементалы, так как они являются неотъем­лемой частью природы — такой же важной, как и нервные потоки в наших телах. Можно заметить, как они носятся повсюду во время бури. А пом­нишь, что ты сам рассказывал мне о леди ***, ко­торая увидела, как они движутся и меняют форму в опере? Подобное стало возможным благодаря ее собственным способностям и характеру оперы, ле­жащему в ее основе лейтмотиву». [Это была опера Вагнера «Тристан и Изольда». — Джадж.] «В дан­ном случае, поскольку Изольда была ирландкой, то вся опера пробудила класс элементалов, присущих этому острову и его традициям. Должна сказать тебе, Джадж, что Ирландия — прелюбопытнейшее место. Она буквально кишит элементалами, при­надлежащими к одному и тому же классу; и — кля­нусь Зевсом! — я вижу, что они целыми толпами эмигрируют с этого острова вместе с его жителя­ми. Иногда один из них может случайно расше­велить какую-нибудь древнюю систему, скажем — египетскую; как раз в этом и кроется секрет того астрального шума, который, по твоим собственным словам, напомнил тебе звучание систрума1, и этот звук был вполне объективным. Но неужели ты ду­маешь, друг мой, что я вложу в твои руки патен­тованное орудие для вызывания элементалов? — ни в коем случае. Бульвер-Литтон составил очень муд­рое (для него) исследование на эту тему».

[Прогулка по Центральному парку Нью-Йорка.] «Здесь так интересно. Огромное множество ин­дейцев и вместе с ними их элементалы — такие же реальные, как и ты сам. Они нас не видят, потому что все они — призраки. Но, Джадж, ты не должен путать магнетизм, пробивающийся сквозь твою ко­жу, с легкими постукиваниями какого-нибудь элементала, который просит у тебя сигаретку».

[Нью-Йорк, 34-я Западная улица. Впервые элементалы стали основной темой нашего разговора. Я задал ей вопрос о спиритуализме. — Джадж.]

«Практически всю работу делают элементалы. Я и сама могу заставить их постучать в каком угодно углу комнаты. Выбери место сам, по своему усмот­рению». [Я указал на поверхность оштукатуренной стены, свободную от всех предметов мебели.) «Те­перь спрашивай что хочешь, а они будут отвечать тебе стуками».

Вопрос: Сколько мне лет?

Стуки: количество стуков точно по числу моих лет.

Вопрос: Сколько человек в моем доме?

Стуки: точное число раз.

Вопрос: Сколько месяцев я уже в городе?

Стуки: снова точно.

Вопрос: На какой цифре сейчас находится ми­нутная стрелка моих часов?

Стуки: правильно.

Вопрос: Сколько у меня ключей на связке?

Стуки: правильно.

Е.П.Б. «Какая ерунда! Давай прекратим это. Больше ты ничего не услышишь, как ни старайся. Я так распорядилась. В этом нет никакого смыс­ла; ответы на вопросы они находят прямо в твоей голове, даже на вопрос о ключах в связке: хотя ты и сам этого толком не помнишь, но твоя внутрен­няя память все равно хранит самую точную инфор­мацию об этом, как и обо всем остальном. В лю­бом случае я могла бы заглянуть сквозь твой кар­ман, сосчитать ключи и подсказать точный ответ элементалам. Есть занятия посерьезнее всей этой магической чепухи».

«Осаждение» послания в Лондоне

В 1888 г. в Лондоне мне понадобился листок бу­маги, на котором были записаны фиолетовыми чер­нилами всего три или четыре важных фразы, но этот листок остался в Америке. Я спустился в ее комнату, где в это время с нею был Б.Кейтли, и, не говоря ни слова, сел напротив Е.П.Б. Про себя я подумал: «Если бы она только смогла каким-то образом раздобыть для меня копию этой записки». Е.П.Б. улыбнулась, встала и ушла в свою комнату, но тут же вернулась обратно и протянула мне лис­ток бумаги, прямо перед носом у Кейтли. К свое­му удивлению, я узнал в нем копию нужной мне записки, факсимиле. Когда же я спросил Е.П.Б., откуда она ее взяла, та ответила: «Прочла твои мысли. Все остальное было несложно. Ты думал достаточно громко и отчетливо. К тому же эта за­писка действительно тебе необходима, а как ты знаешь, такие проблемы можно решать». Все происшествие заняло не больше времени, чем требу­ется для того, чтобы прочесть его описание.

ПРОТОКОЛЫ ЛОЖИ БЛАВАТСКОЙ ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА                          

Историю возникновения материала см. Приложение 1.

Собрание, состоявшееся 10 января 1889 г. на Лансдаун-Роуд, 17,'(Лондон, 3[апад]); открылось в 8.30 пополудни. Председательствующий — м-р Т.Б. Харботтл.

 

Тема: Станцы «Тайной Доктрины», т. I.

Станца I

Шлока 1. Предвечная Матерь-Рождающая (Про­странство), сокрытая в своих Покровах, вечно Не­видимых, еще раз дремала в продолжении Семи Вечностей1.

Вопрос. Абстрактное пространство описывается в Прологе (с. 51-52) следующим образом:

...абсолютное Единство не может перейти в Бесконеч­ность, ибо Бесконечность предполагает беспредельное протяжение «чего-то» и продолжительность этого «чего-то». Но Единое Все — подобно Пространству, являюще­муся его единственным умозрительным и физическим представлением на нашей Земле или нашем плане существования — не может быть ни объектом, ни субъектом познавания.

 Если бы возможно было предположить, что вечное, бесконечное Все, вездесущее Единство, вместо бытия в Вечности, может стать, в силу периодических проявлений, многообразной Вселенной или же многообразным Существом, то это Единство перестало бы быть таковым. Идея Локка, что «чистое Пространство не спо­собно ни на сопротивление, ни к движению», непра­вильна. Пространство не есть ни «беспредельная пус­тота», ни «условная полнота», но вмещает в себе оба понятия. Будучи, на уровне абсолютной отвлеченности вечно непознаваемым Божеством, являющимся пустотою только для ограниченных умов на плане иллюзорного умозрения, или же Пленумом, абсолютным Вместили­щем всего Сущего, проявленного или же не проявленно­го, оно и есть потому-то Абсолютное Все. Нет различия между утверждением христианских апостолов: «В Нем мы живем и движемся и имеем наше бытие» — и утверждением, индусских Риши: «Вселенная живет, исходит и возвращается к Брахме»: ибо Брахма (бесполый) не про­явленный есть эта Вселенная in abscondito , а Брахма проявленный есть Логос, ставший двуполым в символиче­ских ортодоксальных догмах; и, таким образом, Богом посвященного Апостола и индусского Риши является Пространство, как Невидимое, так и Видимое. Про­странство, в эзотерическом символизме, называется «Семижды Облаченная Вечная Матерь-Отец», ибо от не диф­ференцированной до дифференцированной его поверх­ности оно состоит из семи слоев.

«Что есть то, что было, есть и будет, несмотря на то, существует ли Вселенная или нет, будут ли боги или нет?» — спрашивает эзотерический сензарский катехи­зис. Ответ дается — Пространство. («Тайная Доктрина», том I, ее. 51-52.]

В. Но почему о Предвечной Матери-Рождающей, Про­странстве, говорится в женском роде?

Ответ. Так бывает не всегда, просто в приве­денной выше цитате Пространство названо «Вечной Матерью-Отцом». Но если Пространство рассмат­ривается в вышеуказанном аспекте, то, несмотря на невозможность точного определения Парабрахма, его все-таки следует считать женским принципом, раз уж о нем все равно приходится вести речь как о первоначальном нечто, которое человек в состоя­нии себе представить. Во всех космогониях первая дифференциация упоминается в женском роде. Это Мулапракрити, скрывающая или служащая завесой Парабрахма; Сефира — сеет, первым исходящий из Эйн Софа; а у Гесиода это Гея, вышедшая из Хао­са и предшествующая Эросу («Теогония», 201-246). То же повторяется и во всех последующих, менее абстрактных материальных творениях, что видно на примере Евы, сотворенной из ребра Адама, и т.п. Первой всегда появляется богиня. Первой эмана­цией становится непорочная Мать, от которой про­исходят прочие боги или антропоморфные творческие силы. Нам приходится пользоваться словами либо мужского, либо женского рода, так как мы не можем использовать нейтральное местоимение оно. Строго говоря, из нейтрального «оно» и не может ничего исходить — ни излучения, ни эманации.

В. Идентична ли эта первая эманация египетской Нейт2?

О. На самом деле первая эманация — выше, но в определенном смысле или в нижестоящем своем аспекте это действительно Нейт.

В. Следовательно, само Оно не является «Семижды Облаченной Вечной Матерью-Отцом»?

О. Разумеется, нет. В индусской философии Оно — это Парабрахм, то, что выше Брахмы, или, как это называется сейчас в Европе, «непознавае­мое». Пространство, о котором мы говорим, есть женский аспект Брахмы, мужчины. При первых же признаках начала дифференциации Субъективное переходит или ниспадает как тень в Объективное, становясь тем, что называется Богиней-Матерью, от которой происходит Логос — Бог-Сын и Бог-отец в одно и то же время, оба — не проявленные; из них первый является Потенциальностью, а вто­рой — Действенностью. Однако первого не следу­ет путать с проявленным Логосом, также называе­мым «Сыном» во всех космогониях.

В. Значит, первая дифференциация абсолютного «Оно» всегда женского рода?

О. Это только оборот речи; в строго философ­ском понимании она — бесполая, но в человеческом представлении приобретает, прежде всего, женский аспект. Последующая материализация в любой фи­лософии зависит от степени духовности той расы или народа, который создал для себя эту систему. Например: в каббале талмудистов Оно называется Эйн Софом — бесконечным, безграничным, беспре­дельным (определения всегда имеют отрицательную приставку); но Его абсолютному принципу все-таки присваивается местоимение Он!! Из него — этого негативного, Безграничного Круга Неисчерпаемо­го Света — исходит первая сефира, Венец, которую талмудисты называют «Торой», законом, заявляя, что она — жена Эйн Софа. Это яркий пример на­деления духовного человеческими качествами.

В. В индусских философских течениях говорится то же самое?

О. Совершенно обратное. Если мы обратимся к индусским космогониям, то заметим, что Парабрахм в них даже не упоминается и начинается все с Мулапракрити. Последняя является, так сказать, содержимым, или аспектом, Парабрахма в невиди­мой Вселенной. «Мулапракрити» означает корень Природы или Материи. Но Парабрахм нельзя на­звать «корнем», так как это Бескорневой Корень все­го. И, следовательно, мы должны начинать с Му­лапракрити, или Завесы непознаваемого. Здесь мы снова видим, что на первом плане Субстанции пер­вой появляется Богиня-Мать, отражение субъектив­ного корня. Далее следует исходящий из нее или, вернее, пребывающий в ней не проявленный Логос, ее Сын и в то же время Муж, которого называют «скрытым Отцом». От них происходит первопроявленный Логос, или Дух, и Сын, из субстанции которого выходят Семь Логосов, чей синтез — рассматриваемый как единая коллективная Сила — становится Архитектором Видимой Вселенной. У евреев это Элохим.

В. Какой аспект Пространства или неведомого божества, именуемого в Ведах словом «То» (упомя­нутым далее в книге), назван здесь «Предвечной Ма­терью-Рождающей?»

О. У ведантистов это называется Мулапракрити, у буддистов — Свабхават, или то двуполое нечто, о котором мы уже говорили, одновременно диф­ференцированное и недифференцированное. В сво­ем первом принципе это чистая абстракция, кото­рая становится дифференцированной только тогда, когда преобразуется с течением времени в Пракри­та. Если сравнить его с человеческими принципа­ми, оно соответствует Буддхи, тогда как Атма — Парабрахму, Манас — Махату и так далее.

 

В. В «Прологе» мы читаем о «Семижды Облачен­ной Вечной Матери-Отце». Чем же являются эти семь облачений Пространства?

О. Платон и Гермес Трисмегист назвали бы эту «Матерь-Отца» Божественной Мыслью, а Аристо­тель рассматривал бы ее как «отсутствие» материи. Это то, чему предстоит стать семью уровнями бы­тия: начиная с духовного и далее переходя к пси­хическому и материальному. Этим семи уровням соответствуют семь уровней мышления, или семь состояний сознания. Все эти семерки символизи­руются «Облачениями».

В. Божественные идеи в Божественном Разуме? Но ведь Божественного Разума пока нет.

О. Божественный Разум есть и должен быть еще до того, как начнется дифференциация. Его назы­вают божественным Источником Идей, вечным в своей Потенциальности и периодическим в своей Действенности, когда он становится Махатом, Анима Мунди, или Универсальной Душой. Но помни­те, что, как бы мы его ни назвали, каждая из этих концепций имеет чисто метафизический, чисто ма­териальный, а также промежуточные аспекты.

В. Что означает название «Вечно невидимые одеж­ды»?

О. Как и все прочие аллегории в восточных философиях, это, конечно же, метафорическое на­звание. Возможно, это гипотетический протил, ко­торый ныне пытается отыскать профессор Крукс3, хотя отыскать его на нашей Земле или плане, ра­зумеется, невозможно. Это недифференцированная субстанция, или духовная материя.

В. Возможно, это то же самое, что называют словом «лайя»?

О. В состоянии лайя находится все, включая «одежды», ибо это точка, с которой или в которой первоначальная субстанция начинает дифференци­роваться, рождая Вселенную и, следовательно, все, что в ней есть.

В. Возможно, эти «одежды» называются «невиди­мыми» потому, что они не могут быть объективны­ми ни для какого дифференцированного сознания?

О. Вернее будет сказать, что они невидимы для конечного сознания, если, конечно, такое сознание может существовать на той стадии эволюции. Даже для Логоса Мулапракрити служит Завесой, Одеяни­ем, в которое облачен Абсолют. Даже Логос не мо­жет постичь Абсолют, говорят ведантисты4.

В. Является ли термин Мулапракрити корректным и обоснованным?

О. Ведантистская Мулапракрити тождественна ведической Адити. Философия веданты буквально понимает ее как «окончание или синтез всякого знания». Ныне существуют шесть школ индусской философии, но углубленный анализ может дока­зать, что по сути своей они полностью согласуют­ся друг с другом. В своей основе они идентичны, но существует такой разброс имен и такое обилие побочных умозаключений, подробностей и рито­рических украшений, где некоторые эманации ста­новятся своими собственными отцами, а отцы рож­даются на свет от своих дочерей - что в них за­просто можно заблудиться, как в непроходимых индийских джунглях. Говорите с индусом о чем угодно с позиций эзотеризма, и он, если захочет, сможет возразить или опровергнуть вас, основываясь на учениях своей философской системы. У каж­дой из  шести философских школ — собственные взгляды и терминология. Так что, если не принять терминологию какой-либо одной школы и не ис­пользовать ее в процессе дискуссии, велика опас­ность возникновения непонимания.

В. Значит, один и тот же термин может исполь­зоваться различными школами в самых разных значе­ниях? Например, слово «Буддхи» имеет одно значение в эзотерической философии, а в философии санкхья — уже совсем другое. Так ли это?

О. Именно так; и совсем другое значение, у этого слова в Вишну-пуране, где говорится о семи Пракрити, исходящих из Махата, и последняя из них называется Маха-Буддхи. Однако в основе учений всех школ лежат одни и те же идеи; разнится лишь терминология, а в результате истинный смысл те­ряется в лабиринте персонификаций. Вероятно, наилучшим выходом для нас было бы создание соб­ственной, новой системы терминов. Однако, учи­тывая бедность европейских языков, и особенно английского, по части философской терминологии, можно предугадать заранее, что задача эта будет не из простых.

В. Можно ли использовать термин «протил» для обозначения состояния лайя?

О. Вряд ли; протил в понимании профессора Крукса, это, скорее всего, гомогенная материя, при­надлежащая к самому материальному из всех уров­ню, тогда как субстанция, символизируемая «Одеж­дами» «Предвечной Матери-Рождающей», находит­ся на седьмом уровне, если считать снизу вверх, начиная от материального, или, точнее — от внеш­него к внутреннему. Так что на самом нижнем (или наиболее внешнем) плане ее не найти.

В. Значит ли это, что на каждом из семи планов есть своя относительно гомогенная материя?

О. Да, есть; но эта материя гомогенна только для тех, кто находится на одном с нею уровне восприя­тия; так что, если современной науке все-таки удастся обнаружить протил, он будет гомогенным только для нас. Однако иллюзия продлится срав­нительно недолго — возможно, до появления шес­той расы, так как человечество все время меняет­ся — умственно и физически и, будем надеяться, духовно, все более совершенствуясь с каждой ра­сой и подрасой.

В. Не будет ли большой ошибкой, если мы возьмем на вооружение какой-нибудь термин, который ученые используют в другом значении?

О. Конечно, будет; однако греческое слово-Гиль (ΰλη) явно не использовалось раньше для обозна­чении материи нашего уровня, поскольку греки за­имствовали его из халдейской космогонии, где оно имело глубоко метафизический смысл.

В. Но теперь слово Гиль используется материали­стами для передачи практически той же самой идеи, которую выражает термин Мулапракрити.

О. Возможно; но д-р Левине и еще с полдюжи­ны его храбрых гило-идеалистов вряд ли разделя­ют эту точку зрения, поскольку в их системе метафизическое значение полностью игнорируется и не берется в расчет.

В. Значит, термин «лайя» все-таки выглядит бо­лее предпочтительно?

О. Не совсем, поскольку под словом «лайя» пони­мается не конкретный объект и не тот или другой уровень, но качество или состояние. Это санскрит­ский термин, обозначающий нечто, пребывающее в недифференцированном и неизменном состоя­нии, нулевую точку, где исчезают все различия.

В. Первой дифференциацией должна быть мате­рия на своем седьмом плане: так почему бы нам, не предположить, что протил профессора Крукса это тоже материя седьмого уровня?

О. Идеальный протил профессора Крукса — это материя в том состоянии, которое он сам называ­ет «нулевой точкой».

В. То есть, точка лайя для нашего плана?

О. Не совсем понятно, исследует ли профессор Крукс другие планы, помимо нашего, и допускает ли вообще их существование. Объектом его изуче­ния является атом протила, а поскольку этот атом никто никогда не видел, он остается просто новой рабочей гипотезой науки. Ибо чем на самом деле является атом?

В. Пожалуй, это удобное определение для того, что пока еще не изучено, или, скорее — удобный тер­мин для описания деления молекулы.

О. Но все-таки они уже должны прийти к вы­воду, что «атом» — термин не более удобный, чем все остальные семьдесят с лишним элементов. Уче­ные любят посмеиваться над четырьмя или пятью элементами древности, но профессор Крукс уже пришел к заключению, что такая вещь, как хими­ческий элемент, строго говоря, попросту не существует. Так что ученым пока еще довольно далеко даже до простой молекулы, не говоря уже об атоме.

В. Напомню, что Дальтон5, впервые заговоривший на эту тему, назвал это «атомной теорией».

О. Да; но, как показал сэр У.Гамильтон, совре­менные научные школы вкладывают в этот термин неверный смысл. Они высмеивают метафизику, но применяют в физике чисто метафизический термин, причем настолько уверенно, что сейчас «теория» уже начинает претендовать на звание «аксиомы».

В. Что такое «Семь Вечностей», и как подобное деление может существовать в пралайе, где нет со­знания, способного наблюдать за ходом времени?

О. Современный астроном знает о «таинствах Неба» не больше, чем его древний собрат. И если бы его спросили, может ли он «произвести Маzzaroth в надлежащее для этого время»6 или был ли он с «тем», кто «развернул небо», он с грустью признал бы, как Иов, что вынужден ответить от­рицательно. Однако это ни в коей мере не мешает ему рассуждать относительно возраста Солнца, Лу­ны и Земли и «исчислять» геологические периоды с тех времен, когда на Земле не жил ни один че­ловек - обладающий сознанием или же нет. Так почему бы, не предоставить ту же самую привиле­гию, древним?

В. Но для чего нам сохранять этот термин  - «Семь Вечностей» ?

О. Термин «Семь Вечностей» сохраняется, бла­годаря неизменному закону аналогии. Как манвантара делится на семь периодов, так должна делить­ся и пралайя; как день состоит из двенадцати ча­сов, так и ночь. Но можем ли мы сказать, что если ночью мы спим и не замечаем хода времени, то время останавливается? Пралайя — это «ночь», на­ступающая после манвантарического «дня». Нет никого и ничего, и сознание спит вместе со всею Вселенной. Но оно все равно существует и возоб­новит свою деятельность вместе с началом новой манвантары; и коль скоро мы в полной мере осо­знаем тот факт, что закон аналогии и периодич­ности действует всегда и повсюду и во всех направ­лениях, то почему бы нам, не говорить о «Семи Вечностях» пралайи?

В. Но как можно исчислить вечность?

О. Этот вопрос часто возникает по причине не­правильного понимания термина «вечность». Мы, уроженцы Запада, достаточно глупы для того, что­бы сразу представить себе нечто, не имеющее ни начала, ни конца; и полагаем, что и древние дол­жны были думать точно так же. Однако это не так: ни один философ древности никогда не рассматривал «вечность» как протяженность, не имеющую ни начала, ни конца. На самом деле этот термин передавал идею, не тождественную ни греческому Эону, ни Неросу. Подобрать его точный аналог действительно не так просто. Пожалуй, этой Веч­ности в точности соответствуют только Парабрахм, Эйн Соф и авестийская Зервана Акарна; все прочие периоды являются конечными и астрономически­ми, так как в их основании лежат «тропические» годы 7 и другие циклы огромной протяженности. А слово «зон», переведенное в Библии как «веч­ность», на самом деле означает не только конечный период времени, но также и ангела, существо.

В. Но нельзя ли нам в таком случае предполо­жить, что и в пралайе существует «Великое Ды­хание?»

О. Безусловно; поскольку «Великое Дыхание» беспрерывно и является, так сказать, универсаль­ным и вечным perpetuum mobile.

В. Если это так, то деление на периоды в этом случае невозможно, ибо идея беспрерывности, опровер­гает идею, полного и абсолютного небытия. Последнее, кажется несовместимым с каким бы то ни было «числом» периодов, несмотря на то, что гипотеза о сколь угодно, большом количестве, вдохов и выдохов «Великого Дыхания» выглядит вполне правдоподобной.

О. Идея абсолютного Покоя действительно ока­залась бы опровергнутой, если бы эта абсолютность Покоя не уравновешивалась абсолютностью Движе­ния. Если существует одно, значит, должно суще­ствовать и другое. Есть прекрасное стихотворение о пралайе, написанное одним очень древним Риши, где Великое Дыхание во время пралайи сравнива­ется с ритмичным покачиванием Бессознательно­го Океана.

В. Путаница возникает тогда, когда слово «веч­ность» употребляется вместо понятия «Эон».

О. Для чего использовать греческое слово, ког­да есть другое — более знакомое и к тому же под­робно объясненное в «Тайной Доктрине»? Можете называть ее относительной вечностью или вечно­стью манвантары и пралайи, если вам так больше нравится.

В. Значит ли это, что соотношение манвантары и пралайи аналогично соотношению между сном и бодрствованием?

О. Только в определенном смысле; ночью мы не перестаем существовать как личности и индиви­дуальности, хотя и не осознаем во время сна, что продолжаем жить. Но во время пралайи все диф­ференцированное и обособленное исчезает из феноменальной Вселенной и поглощается или, ско­рее, переходит в Единый ноумен. И, следователь­но,  de facto здесь существует большая разница.

В. Сон часто называют «теневой стороной жиз­ни»; можно ли назвать пралайю теневой стороной космической жизни?

О. Пожалуй, можно, с некоторыми оговорками. Пралайя — это растворение видимого в невидимом, гетерогенного в гомогенном, т.е. время отдыха. Даже космическая материя, какой бы неразрушимой она ни была в своей основе, должна иногда от­дыхать, возвращаясь в состояние лайя. Всесодержащая Единая Сущность должна проявлять свою аб­солютность, как в активности, так и в покое.

Шлока 2. Времени не было, оно покоилось в бесконечных недрах продолжительности.

В. В чем разница между Временем и Продолжи­тельностью?

О. Продолжительность есть; у нее нет ни начала, ни конца. А как же можно назвать Временем то, что не имеет ни начала, ни конца? Время — конечно; Продолжительность — бесконечна и безначальна.

В. Значит, Продолжительность — это бесконеч­ная, а Время — конечная категория?

О. Время можно разделить, а Продолжитель­ность — во всяком случае, в нашей философии - нельзя. Время делится в Продолжительности; или, как вы сами говорите, что-то может существовать внутри Времени и Пространства, а что-то выходит за пределы и того и другого.

В. Движение Земли есть единственное основание, позволяющее дать определение Времени.

О. Мы можем дать определение Времени и на основании собственных понятий.

В. Скорее не Времени, а Продолжительности.

О. Нет, именно Времени, поскольку Продолжи­тельность невозможно разделить или расставить в ней какие-то вехи. Мы рассматриваем Продолжи­тельность как единственную вечность — не отно­сительную, но абсолютную.

В. Можно ли сказать, что основной идеей Продол­жительности является существование?

 О. Нет; существование всегда имеет определенные и ограниченные периоды, тогда как Продолжительность, не имеющая ни начала, ни конца, есть совершенная абстракция, содержащая в себе Время. Продолжительность подобна Пространству, которое тоже является абстракцией и тоже не имеет ни начала, ни конца. Только в случае своей конкретизации и ограничения оно может стать образом чего-то и вообще чем-то. Расстояние между дву­мя точками называется пространством, оно может быть огромным или бесконечно малым, но все рав­но это пространство. Однако все эти ограничения существуют только в человеческом восприятии. В реальности же Пространство есть то, что древние называли Единым невидимым и непознанным (а теперь — непознаваемым) Божеством.

В. То есть Время — это то же самое, что и Про­странство; и в абстрактном плане они едины.

О. Как две абстракции они могут быть едины; но это относится скорее к Продолжительности и абстрактному Пространству, чем к Пространству и Времени.

В. Пространство — это объективная, а Время — субъективная сторона всего проявления. В действи­тельности они являются единственными атрибута­ми бесконечного, хотя термин «атрибут» здесь не совсем подходит, поскольку они, так сказать, параллельны бесконечности и сопоставимы с нею по про­тяженности. Однако можно оспорить утверждение, что они являются всего лишь порождениями нашего собственного интеллекта; просто формами, без ко­торых мы не в состоянии воспринимать какие-либо вещи.

О. Звучит как аргумент наших друзей гило-идеалистов, но мы говорим сейчас о ноуменальной, а не о феноменальной Вселенной. В оккультном катехизисе (см. «Тайную Доктрину») есть загадка: «Назовите то, что всегда есть и что вы не можете представить себе не существующим, как бы ни ста­рались». И ответ на нее — Пространство. Ибо, во Вселенной может не быть ни одного человека, который бы думал о нем, ни единой пары глаз, ко­торые бы на него смотрели, и ни единого мозга, который бы чувствовал его, но Пространство все равно есть, всегда было и всегда будет, и вы ниче­го не сможете с ним поделать.

В. Возможно, потому, что мы не можем не ду­мать о нем?

О. Наши мысли о нем тут ни при чем. Попро­буйте лучше, если сможете, подумать о чем-то, что никак не было бы связано с категорией Простран­ства, и вы вскоре убедитесь, что ничего подобного представить себе невозможно. Пространство суще­ствует даже там, где больше ничего нет, и должно существовать во Вселенной независимо от того, яв­ляет ли она собою Плерому во всей ее полноте или же абсолютный ваккум.

В. Современные философы сократили простран­ство и время до простых атрибутов, неких случай­ных качеств.

О. Они были бы правы, будь это «сокращение» плодом истинной науки, а не следствием авидьи, или майи. Будда тоже говорил, что даже нирвана, в конечном счете, есть только майя, или иллюзия. Но Господь Будда основывал свои выводы на зна­нии, а не на предположениях.

В. Являются ли Пространство и Продолжитель­ность единственными атрибутами Бесконечного?

О. Пространство и Продолжительность не могут быть названы атрибутами, поскольку они вечны, они являются аспектами Бесконечного. К тому же это Бесконечное — если под ним вы понимаете Аб­солютный Принцип — и не может иметь никаких атрибутов, поскольку лишь то, что является конеч­ным и обусловленным, можно сравнить с чем-то еще. Все это философски некорректно.

В. Мы не можем представить себе материю, ко­торая не имела бы протяженности, и не можем представить себе протяженность, которая не была бы протяженностью чего-либо. Так же ли обстоит дело на более высоких уровнях? И если — да, то какая субстанция заполняет там абсолютное пространст­во, и тождественна ли она этому пространству?

О. Если ваш «тренированный интеллект» не в состоянии представить себе материю иного рода, это не значит, что с подобной задачей не сможет справиться никакой другой интеллект — возможно, не такой тренированный, но зато более открытый для духовных восприятий. И ваше мнение — еще не гарантия того, что данная концепция Простран­ства единственно возможная, даже на нашей Зем­ле. Ибо даже на нашем уровне существует множе­ство других интеллектов, помимо человеческого, принадлежащих различным существам — видимым или невидимым: от высших и низших субъектив­ных созданий, до объективных животных и простей­ших организмов; иными словами — «от дэвов до слонов и от элементала до муравья». Применитель­но к своему собственному уровню понимания и восприятия, муравей обладает таким же замечатель­ным интеллектом, как и мы, и даже еще более со­вершенным; поскольку муравей, хотя и не может выразить свои мысли словами, обладает, помимо и в дополнение к инстинкту, очень высокими мыс­лительными способностями, что является общеиз­вестным фактом. Но если даже на нашем уровне мы находим, если верить учениям оккультизма, столько самых разных состояний сознания и интел­лектов, то у нас нет никакого права брать в расчет лишь собственное, человеческое сознание, как буд­то все прочие просто не существуют. И если мы не можем позволить себе судить даже о сознании на­секомого, то имеем ли мы право, ограничивать мер­ками нашего уровня сознание, о котором наука вовсе ничего не знает?

В. А почему бы и нет? Ведь со временем есте­ственная наука способна открыть все, что входит в сферу ее изучения, включая специфику муравьиного интеллекта?

О. Это вы так думаете, но оккультист на вашем месте не был бы столь уверен, невзирая на все тру­ды сэра Джона Лаббока. Наука может рассуждать, но, руководствуясь исключительно своими нынеш­ними методами, никогда не сможет доказать спра­ведливость своих рассуждений. Если бы ученый смог ненадолго стать муравьем и думать, как муравей, а затем возвратиться в свою сферу сознания, сохранив в памяти приобретенный опыт, то лишь в этом случае ему бы удалось кое-что узнать навер­няка об этом интересном насекомом. А без этого он может только рассуждать, строя свои выводы на основе наблюдений за поведением муравья.

В. Не хотите ли вы сказать, что представления муравья о времени и пространстве отличаются от наших?

О. Именно так, у муравья — свои представле­ния о времени и пространстве, не такие, как у нас, представления, полностью принадлежащие друго­му уровню. И, следовательно, у нас нет права от­рицать а арriori существование иных уровней толь­ко потому, что мы не имеем о них никакого пред­ставления, ибо данный факт никоим образом не препятствует существованию уровней, отстоящих на много ступеней вверх или вниз от нашего. И доказательством тому служит муравей.

В. Различие между животным и человеком состо­ит, как мне кажется, в том, что первое рождает­ся уже со всеми своими будущими способностями, более или менее развитыми, и если совершенствует их в дальнейшем, то только в количественном отно­шении; тогда как последний постепенно учится все­му и совершенствуется. Я прав?

О. Абсолютно, но вам еще следует помнить, по­чему это происходит: не потому, что у человека есть еще какой-то дополнительный «принцип» в сравнении с маленьким насекомым, но потому, что человек является совершенным животным, носите­лем полностью развитой монады, обладает самосо­знанием и осознанно следует по пути собственно­го прогресса, в то время как у насекомых и даже высокоразвитых животных, высшая триада принци­пов, остается в дремлющем состоянии.

В. Появляется ли при первых признаках проявлен­ности, какое-нибудь сознание или сознательное су­щество, которое отмечало бы ход времени? В своих «Заметках о "Бхагавадгите"» м-р Субба Роу говорит о Первом Логосе, которому он, как мне показалось, приписывает и сознание, и разум.

О. Но он не уточняет, какой именно Логос он имеет в виду. Я полагаю, что он говорит о Логосах вообще. В эзотерической философии первый Логос считается непроявленным, а второй — проявлен­ным. У индусов первый называется Нараяна, а вто­рой — Ишвара. Субба Роу — адвайтист и ученый ведантист, и объясняет учение именно с этой точ­ки зрения. Мы же делаем это со своих позиций. В «Тайной Доктрине» то, из чего рождается прояв­ленный Логос, переводится как «Вечная Матерь-Отец»; тогда как в Вишну-пуране она описывается как Мировое Яйцо, окруженное семью оболочка­ми, слоями, или сферами. Из этого Золотого Яйца родился Брахма, мужчина; но этот Брахма являет­ся, уже Вторым или даже Третьим Логосом, соглас­но принятому исчислению. Во всяком случае, его уж точно никак нельзя отождествить с Первым или Наивысшим Логосом — точкой, которая везде и нигде. Махат, в эзотерической интерпретации, есть на самом деле Третий Логос, или Синтез Семи творческих лучей, Семи Логосов. В числе семи, так называемых Творений, Махат является третьим, поскольку это Универсальная и Разумная Душа, Божественный Источник Идей, объединяющий иде­альные уровни и прототипы всех вещей в прояв­ленном объективном, а также субъективном мире. В учениях пуран и философии санкхья Махат есть первый продукт Прадханы, одушевляемой Кшетраджна, «Духовной Субстанцией». А в эзотериче­ской философии название Кшетраджна носят наши одушевляющие Эго.

В. Значит, Махат — это самое первое проявле­ние в нашей объективной вселенной?

О. Это первый принцип в ней, ощутимый или воспринимаемый божественными (но не человече­скими) чувствами. Однако, если мы проследим ход эволюции от Непознаваемого, то обнаружим, что по счету он только третий, он соответствует Манасу или, вернее — Буддхи-Манасу.

В. Тогда Первый Логос — это первая точка в кру­ге?

О. Точка в круге, не имеющая ни размеров, ни границ. Она также не может иметь ни признаков, ни названия. Этот, первый, не проявленный Логос, появляется одновременно с линией, перпендику­лярно пересекающей диаметр круга. Первая линия, или диаметр, есть Мать-Отец, из нее исходит Вто­рой Логос, содержащий в себе Третье Проявленное Слово. В пуранах, например, опять-таки сказано, что первым порождением акаши был звук, а звук в данном случае — это то же «Слово», отражение невысказанной мысли, проявленный Логос — у греков, платоников и Св.Иоанна. Д-р Уилсон и другие востоковеды называют эту индусскую концепцию абсурдом, поскольку, по их представлению, акаша идентична Хаосу. Но если бы они знали, что акаша и Прадхана — это только два аспекта одно­го и того же, и помнили, что Махат (божественный источник идей на нашем уровне) — это тот са­мый проявленный Звук, или Логос, то смеялись бы над собою и над своим собственным невежеством.

В. С учетом только что сказанного, какое же все-таки сознание способно ощущать ход времени? Огра­ничивается ли ощущение времени уровнем бодрствую­щего физического сознания или же оно существует также и на более высоких уровнях? В «Тайной Док­трине», I, сказано: «Время есть лишь иллюзия, со­здаваемая последовательными чередованиями наших состояний сознания на протяжении нашего стран­ствования в вечной продолжительности, и оно не существует... там, где нет сознания...»

О. Здесь имеется в виду только сознание на на­шем уровне, а не вечное божественное сознание, которое мы называем Абсолютом. Осознание вре­мени — в нынешнем понимании этого слова — пропадает даже во сне; так что же говорить о том, что по сути своей абсолютно? Можно ли сказать, что море обладает представлением о времени, гля­дя на то, как ритмично накатываются на берег его волны? Нельзя сказать, что Абсолют обладает со­знанием или, во всяком случае, сознанием, анало­гичным нашему. У него нет ни сознания, ни же­ланий, ни стремлений, ни мыслей, поскольку это абсолютная мысль, абсолютное желание, абсолют­ное сознание — абсолютное «все».

В. Иными словами, это то же самое, что мы оп­ределяем как Бытие, или Сат?

О. Наши добрые критики находят слово «Бытие» не слишком определенным, но санскритское сло­во Сат, невозможно перевести каким бы то ни бы­ло иным способом. Это явно не «существование», поскольку слово «существование» применительно только к феноменам, но не к ноуменам. Самая эти­мология латинского слова «ехistenсе» — «существо­вание» — указывает на неправомерность его использования, так как «ех» означает «от, из», а «sistere» — «стоять»; таким образом, «ехistenсе» долж­но означать — нечто, появляющееся там, где его не было раньше. Более того, «существование» подра­зумевает нечто, имеющее начало и конец. Так как же можно применять этот термин по отношению к тому, что было всегда и о чем нельзя сказать, что ему некогда предшествовало что-то еще?

В. Еврейский Иегова говорил о себе: «Аз есмъ», т.е.: «Я существую».

О. Точно так же, как и древний маздеистский Ормазд — Ахура Мазда. В этом смысле не только каждый Бог, но и каждый человек может похва­ляться собственным существованием, говоря: «Я есть то, что я есть».

В. Но слово «Бытие», в свою очередь, связано со словом «быть».

О. Да; но «Бытие» — это не существование, так как оно равносильно несуществованию. Мы не мо­жем это себе представить, поскольку наш разум ог­раничен, а язык — еще более ограничен, чем наш разум. И как же нам в таком случае сформулиро­вать то, что мы можем охарактеризовать лишь се­рией отрицаний?

В. Немцы смогли бы достаточно точно передать это понятие словом «sein»; термин «das sein», как мне кажется, был бы неплохой заменой для слова «Бытие»; последнее может показаться непонятным стороннему человеку, но «das sein» — термин, безус­ловно, знакомый и понятный каждому немцу. Одна­ко мы говорили о сознании в Пространстве и во Вре­мени.

О. Это ограниченное сознание, так как у него есть начало и конец. Но как нам назвать ограни­ченное сознание, которое, благодаря майе, считает себя неограниченным? Даже дэвакхани теряет ощу­щение времени. В дэвакхане есть только всеобъемлющее настоящее. Там нет прошлого, поскольку в противном случае эго могло бы вспоминать о нем с сожалением; нет будущего, так как иначе эго мечтало бы о нем. Дэвакхан — это состояние бла­женства, в котором все присутствует в настоящий момент; и потому про дэвакхани говорят, что у них нет представления или понятия о времени, все ка­жется им живым и ярким сном, неотличимым от реальности.

В. Но во сне мы можем за один миг увидеть це­лую жизнь, осознавая при этом смену состояний соб­ственного сознания и отмечая ход событий, которые будут с огромной быстротою следовать друг за дру­гом.

О. Только после того, как проснемся, посколь­ку во сне подобного рода осознания быть не мо­жет.

В. Можем ли мы сравнить воспоминания о снови­дении с человеком, который описывает увиденную им картину и по-необходимости старается упомянуть каждую подмеченную деталь, так как не имеет воз­можности передать слушателю целостное представ­ление о ней?

О. Очень точная аналогия.

II

Собрание, состоявшееся по адресу: Лансдаун-Роуд, 17, (Лондон, 3[апад]), 17 января 1889 года. Председательствую­щий — Т.Б. Харботтл.

                                Станца I (продолжение)

Шлока 3. Вселенского Разума не было, ибо не было Ах-хи (божественных существ), чтобы вмес­тить (и, следовательно — проявить) Его.

В. Данная шлока, похоже, указывает на то, что Вселенский Разум не существует отдельно от Ах-хи; однако в комментарии к ней сказано:

Ноумен может стать феноменом на любом уровне существования, проявляясь на этом уровне через подходя­щую основу или проводник. И в продолжение длинной ночи отдохновения, называемой пралайей, когда все жизни растворились, «Всемирный Разум» остается как постоянная возможность умственной деятельности или же, как та, абстрактная и абсолютная, мысль, конкрет­ным и относительным проявлением которой, является Разум. Ах-хи (Дхиан Коганы) суть сонмы духовных су­ществ... являющиеся проводниками для проявления бо­жественной и вселенской мысли и воли. Они суть Раумные Силы, дающие и устанавливающие в природе ее «законы», и в то же время сами они действуют согласно законам, возложенным на них аналогичным образом еще более высокими Силами. ...Эта иерархия духовных Су­ществ, через которые проявляется Всемирный Разум, подобна армии — «Воинство» воистину...

Из текста комментария следует, что Ах-хи не являются сами по себе Вселенским Разумом, но толь­ко носителями для его проявления.

О. Смысл этой шлоки представляется мне совер­шенно ясным; в ней сказано, что если в пралайе нет конечных и дифференцированных разумов, то это равносильно тому, что разума нет вообще, так как нечему вбирать в себя этот разум и оперировать им. Нечему воспринимать и отражать идеи Абсо­лютного Разума, и это все равно, что разума нет вовсе. Все, что не входит в Абсолютный и неизмен­ный Сат (Бытие), по-необходимости должно быть ограниченным и обусловленным, поскольку имеет начало и конец. Таким образом, если «Ах-хи не было», то и Вселенский Разум никак не проявлял­ся. Следует различать Абсолютный Разум, суще­ствующий вечно, и его отражение и проявление в Ах-хи, которые, будучи обитателями высшего уровня, начинают коллективно отражать Вселенский Разум при первых же проблесках манвантары. После этого они приступают к созданию всех нижесто­ящих сил на всех семи уровнях, вплоть до самого низкого — нашего собственного. Ах-хи — это семь изначальных лучей, или Логосов, исходящих из пер­вого Логоса — тройственного, но единого в своей сути.

В. Следовательно, Ах-хи и Вселенский Разум яв­ляются необходимыми и непременными дополнениями друг друга?

О. Вовсе нет: Вселенский, или Абсолютный, Ра­зум есть и во время манвантары, и во время пралайи, он вечен и незыблем. Ах-хи — это наивыс­шие Дхиани; как мы уже говорили, это Логосы, начинающие процесс эволюции, или эманации, на­правленной сверху вниз. Во время пралайи Ах-хи нет, поскольку они появляются только с первым лучом Вселенского Разума, который, реr sе, не мо­жет быть дифференцирован. Его появление знаме­нует собою первую зарю манвантары. Абсолют — это дремлющий, латентный разум; с метафизиче­ской точки зрения, его и нельзя представить себе никак иначе. Только Его тень может становиться дифференцированной в коллективной совокупнос­ти этих Дхиани.

В. Значит ли это, что абсолютное сознание пе­рестает быть абсолютным с началом манвантары?

О. Абсолютное сознание вечно остается абсолют­ным, хотя оно же периодически становится отно­сительным — с каждой новой «зарей манвантары». Попробуем представить себе, что это латентное, или потенциальное, сознание сродни вакууму в со­суде. Разбейте сосуд, и что станет с вакуумом; где нам его теперь искать? Он исчез; теперь он везде и нигде. Это нечто и в то же время ничто: пусто­та и одновременно с этим заполненность. Но чем на самом деле является вакуум в понимании совре­менной науки — гомогенным нечто или чем-то еще? Разве не является абсолютный вакуум порождени­ем нашей фантазии? Чистым отрицанием, воображаемым Пространством, в котором ничего нет? А если это так, то разбей мы сосуд — и там ничего не окажется, во всяком случае, для нашего воспри­ятия. Следовательно, в станце все сказано правильно: «Вселенского Разума не было», потому что не было носителя, который вмещал бы его.

В. Какие вышестоящие силы обусловливают появ­ление Ах-хи?

О. Их нельзя назвать силами; в крайнем случае — силой или же потенциальностью, так будет точ­нее. Ах-хи обусловлены пробуждением и началом проявления периодического универсального Зако­на, который последовательно становится то актив­ным, то пассивным. Именно этот закон обусловли­вает или формирует, но не сотворяет Ах-хи. Слово «сотворенный» вообще неприменимо в философии.

В. Значит, сила, или потенциальность, предше­ствующая Ах-хи и, следовательно, стоящая выше их, есть закон, предписывающий проявление?

О. Именно так: периодическое проявление. Ког­да приходит час, закон начинает действовать; и на первой ступени лестницы проявления появляются Ах-хи.

В. Но тогда это должен быть не просто закон, а Закон Законов?

О. Правильно; это абсолютный и «неповтори­мый» закон, и потому он должен рассматриваться не как признак Абсолютности, но как сама Абсо­лютность.

В. Объяснить суть этого закона, должно быть, очень непросто.

О. Это было бы попыткой заглянуть за грань первого проявления и первопричинности. Нам потребуется напрячь весь свой ограниченный интел­лект для того, чтобы вообразить себе хотя бы, по­следнюю, да и то в самых общих чертах. Как бы мы ни старались, нам все равно не удастся приблизить­ся к абсолюту в силу нашей ограниченности; и потому на нынешней ступени умственного разви­тия Абсолют остается для нас всего лишь логическим предположением, к тому же отстоящим от нашего времени на тысячи тысяч лет.

В. Вернемся к тексту, рассматриваемой нами шлоки. Не кажется ли вам, что вместо «Вселенского Ра­зума» уместнее было бы сказать «Космический Ра­зум?»

О. Нет; космический разум появляется только на третьей стадии, или ступени; он связан, или огра­ничен, исключительно проявленной вселенной. В пуранах Махат («великий» Принцип разума, или интеллект) появляется только в третьем из Семи «Творений» — т.е. на третьей стадии эволюции. Космический Разум — это Махат, или божествен­ный источник идей, в период активного (творче­ского) действия; и, следовательно, это только периодическое проявление во времени и in actu Вечного Вселенского Разума — in potentia. По сути дела, если Вселенский Разум — это только другое имя Абсолюта, пребывающего вне времени и Простран­ства, то этот Космический Источник Идей, или Разум, вовсе не является эволюцией (и уж тем бо­лее «творчеством»), но всего лишь одним из аспек­тов первого, который всегда был, есть и будет и не подвластен никаким изменениям. Таким образом, повторяю я снова, шлока указывает на то, что все­ленский источник идей не функционировал, т.е. не существовало восприятия, разума, который воспри­нимал бы их, так как Космический Разум все еще находился в латентном состоянии, оставаясь толь­ко потенциальной возможностью. И коль скоро в станцах речь идет о проявлении, то переводить их мы должны были только так и никак иначе.

В. Мы используем слово «космический» примени­тельно к проявленной Вселенной во всех ее формах. Но речь в шлоке идет явно не об этом, а о первом абсолютном Сознании, или Несознании; и, как мне кажется, подразумевается, что абсолютное сознание и не могло быть этим Вселенским Разумом, посколь­ку оно, в отличие от последнего, никак не может быть определено; для него нет определения. Однако здесь можно привести следующее возражение: если для него не может быть определения, то, возмож­но, его не было вовсе? Или можно сказать, что оно, так же как Сат, было, и в то же время его не было?

О. Боюсь, это никак не поможет переводу.

В. Но когда мы говорим, что его не было, значит ли это, что его не было даже в Абсолюте?

О. Ни в коем случае; его просто «не было».

В. Здесь заметно несоответствие: ибо если мы говорим — «он был», то тем самым приобретаем весьма односторонний взгляд на природу Сата, по­скольку это, равносильно, утверждению, что Сат есть Сущность, но в то же время, можно сказать, что фраза «Вселенского Разума не было» свидетельству­ет о том, что это проявление, а разум никак не может быть, проявлением.

О. Разум в процессе производства идей есть про­явление; но Вселенский Разум — особый случай, поскольку с Абсолютом не может быть связано ни одно обусловленное и относительное действие. Все­ленский процесс производства идей начинается с появлением Ах-хи и длится всю манвантару.

В. К какому космическому уровню принадлежат упомянутые Ах-хи?

О. Они принадлежат первому, второму и треть­ему уровням, последний из них является настоящей точкой отсчета первоначального проявления — объективного отражения непроявленного. Подобно пи­фагорейскому Монасу, первый Логос, породив пер­вую триаду, растворяется во тьме и тишине.

В. Значит ли это, что три Логоса, исходящие из первоначального Излучения в макрокосме, соответ­ствуют Атме, Буддхи и Манасу микрокосма?

О. Да, это так; они соответствуют друг другу, но смешивать их нельзя. Сейчас мы говорим о мак­рокосме при первых проблесках зари манвантары, когда эволюция только начинается, а не о микро­косме, или человеке.

В. Эти три уровня, к которым принадлежат три Логоса, возникают одновременно или же эволюциони­руют один из другого?

О. В высшей степени, неправомерно применять в высшей космогонической метафизике механиче­ские законы времени и пространства, тем более что ни времени, ни пространства тогда еще не было. Отражение триады во времени и пространстве, или объективной Вселенной, началось позже.

В. Были ли эти Ах-хи людьми в предыдущей манвантаре или же им только предстоит стать людьми?

О. Каждое живое существо, любого вида, было, есть или будет человеком в этой или какой-то дру­гой манвантаре.

В. А в нынешней манвантаре им предстоит оста­ваться на том же самом возвышенном уровне на про­тяжении всего периода жизненного цикла?

О. Если под «жизненным циклом» вы понимае­те всю протяженность времени, измеряемую пят­надцатизначным числом, то мой ответ будет одно­значным — нет. «Ах-хи» проходят через все уров­ни, но проявляться начинают только на третьем. Как и все прочие, иерархии, на самом высоком уровне они остаются в состоянии арупа, т.е. бесформенными, бестелесными, лишенными всякой субстанции; пока это просто дыхание. Только на втором уровне они начинают приближаться к со­стоянию рупа, т.е. форме. На третьем они стано­вятся Манасапутрами — теми, кто перерождается в людях. На каждом достигаемом ими уровне они получают новые имена, поскольку их первоначально гомогенная субстанция все более дифференцирует­ся. Мы называем это субстанцией, хотя на самом деле это совсем не та субстанция, которую мы в состоянии ощутить. Впоследствии они становятся рупа — эфирными формами.

В. Следовательно, Ах-хи нынешней манвантары?

О. Более не существуют, они уже давно превра­тились в планетарные, солнечные, лунные и, нако­нец, перевоплощающиеся эго, ибо, как уже было сказано, они представляют собой «коллективное воинство духовных существ».

В. Однако, вы также говорили, что Ах-хи не ста­ли людьми в нынешней манвантаре.

О. Как бесформенные «Ах-хи» они, конечно же, не становятся людьми, но зато становятся ими в своих бесконечных превращениях. Не следует сме­шивать манвантары между собой. Пятнадцатизнач­ный манвантарический цикл соотносится с Солнеч­ной системой; однако есть еще манвантара всей объективной Вселенной, Матери-Отца и еще мно­жество, малых манвантар. Мы старались отбирать шлоки, касающиеся первой манвантары, и включи­ли только две-три шлоки, касающиеся других ман­вантар. Многие шлоки, таким образом, были вов­се опущены по причине сложности их текста.

В. Можем ли мы сказать, что люди нынешней манвантары достигнут, после очередного пробужде­ния в следующей манвантаре, состояния, соответ­ствующего стадии Ах-хи?

О. Символом некоторых манвантар является изо­гнувшаяся кольцом змея, кусающая свой собствен­ный хвост. Вдумайтесь в его значение.

В. Человек может сам решать, о чем ему думать. Можно ли сказать то же самое об Ах-хи?

О. Нет; потому что у человека есть свободная воля, а у Ах-хи ее нет. Они обязаны действовать одновременно, так как закон, которому они подчи­нены, одновременно придает им импульс к дей­ствию. Свободная воля может быть только у чело­века, поскольку он обладает и разумом и сознани­ем — активно действующими и позволяющими ему воспринимать происходящее как внутри себя, так и во внешнем мире. «Ах-хи» — это Силы, а не че­ловеческие Существа.

В. Но  разве они не являются сознательными уча­стниками эволюционного процесса?

О. Они сознательны постольку, поскольку дей­ствуют внутри вселенского сознания. Но Манаса-путры на третьем уровне имеют уже совершенно иное сознание. Только тогда они становятся мыс­лящими. Кроме того, оккультизм, в отличие от со­временной науки, утверждает, что каждый атом материи, однажды сформировавшись, приобретает свое собственное, индивидуальное сознание. Каждая клетка человеческого тела (и животного тоже) так­же наделена одной лишь ей присущей способно­стью к различению и инстинктом, а значит, в оп­ределенном смысле, и разумом.

В. Можно ли назвать состояние Ах-хи блажен­ством?

О. Как оно может быть блаженным или небла­женным? Блажен лишь тот, кто может осознать свое блаженство, а это доступно лишь тому, кто познал страдание.

В. Но ведь счастье и блаженство — это не одно и то же.

О. Даже если это и так, все же не может быть ни счастья, ни блаженства без противоположных им ощущений, таких, как боль и страдание.

В. Но здесь мы имеем в виду блаженство, как со­стояние Абсолюта.

О. Тогда логики здесь еще меньше. Как может Абсолют что-то ощущать? У Абсолюта не может быть ни качеств, ни состояний. Только о том, что дифференцировано и ограничено, мы можем ска­зать, что оно может иметь какие-то чувства или предпочтения.

В. Значит, Ах-хи нельзя назвать сознательным ра­зумом, ведь разум имеет более сложную структуру?

О. Возможно, термин не совсем точен, но, учи­тывая изобразительную бедность европейских язы­ков, приходится признать, что лучшего выбора у нас не было.

В. И все же, вероятно, была возможность подо­брать другую фразу, более точно передающую смысл оригинала? Насколько я понимаю, под словом «разум» здесь подразумевается сила, представляющая собой единство (а не просто набор), создаваемое действи­ями и противодействиями множества сил. Возмож­но, более правильным было бы вести речь о ноуменаль­ном аспекте феноменальной силы?

О. Или, возможно, мы могли бы провести здесь аллегорию с пламенем. Языки этого пламени исхо­дят из одного источника, но каждый из них дви­жется в индивидуально определенном для него на­правлении, все более усложняясь по мере продви­жения.

В. Но они усложняются только тогда, когда на­ходят для себя вместилище в нижестоящих формах.

О. Именно так; и все-таки Ах-хи действительно напоминают пламя, языки которого стремятся впе­ред, становясь все более и более дифференцирован­ными по мере погружения в материю, пока не дос­тигают, наконец, нашего мира, населенного миллио­нами чувствующих существ; и здесь они становятся действительно сложными.

В. Следовательно, Ах-хи как первичная сущность должны рассматриваться в единстве. Так ли это?

О. Это вполне правомерно; но более точным бу­дет сказать, что они только исходят из единства и являются первыми из семи его лучей.

В. Тогда можем ли мы назвать их отражением единства?

О. Разве лучи, выходящие из призмы, не были вначале единым белым лучом? Из одного получа­ются три; из трех — семь; и эти семь основных цветов, в свою очередь, могут дифференцировать­ся до бесконечности. Возвращаясь к так называе­мому «сознанию» Ах-хи, хочу заметить, что о нем нельзя судить, опираясь на стандарты человеческо­го восприятия. Оно принадлежит совершенно ино­му уровню.

В. «Во время глубокого сна разум пребывает не на материальном уровне»; следует ли из этого, что во время сна разум действует на каком-то другом уров­не? И существуют ли какие-либо определения или ха­рактеристики, отличающие разум в состоянии бодр­ствования от разума во время сна физического тела?

О. Разумеется, существуют; но я не думаю, что дискуссия на эту тему будет в данный момент уме­стна или полезна. Достаточно будет сказать, что часто мыслительная способность высшего разума может пребывать в состоянии сна, в то время как инстинктивный разум активно действует. Это фи­зиологическое отличие между мозгом и мозжечком; один из них спит, а второй бодрствует.

В. Что вы называете инстинктивным разумом?

О. Инстинктивный разум есть не только у лю­дей, но и у животных; он проявляется через моз­жечок. Во время сна деятельность головного мозга прекращается, а мозжечок уносит человека на аст­ральный уровень — еще более нереальное состоя­ние, нежели уровень иллюзии бодрствования. Да, именно так мы определяем это состояние, которое большинство считает таким реальным. Астральный уровень еще более обманчив, нежели физический, потому что отражает без разбора и добро и зло, являя собою хаос.

В. Фундаментальными условиями деятельности ра­зума в состоянии бодрствования являются простран­ство и время: существуют ли они для разума (Манаса) во время сна физического тела?

О. Не в том виде, в котором мы их знаем. Бо­лее того, ответ на ваш вопрос зависит от того, ка­кой именно Манас вы имеете в виду — высший или низший. Из них только последний подвержен гал­люцинации времени и пространства. Например, че­ловек в состоянии сна может пережить за несколь­ко секунд события целой жизни8. Для восприятия и ощущений Высшего Эго не существует ни време­ни, ни пространства.

В. Вы называете Манас носителем Буддхи, а о Вселенском Разуме говорите как о Маха-Буддхи. Ка­ково различие между терминами Манас и Буддхи, применительно ко всей Вселенной, и манасом и Буд­дхи, проявляющимися в человеке?

О. Космическая Буддхи, эманация Духовной Ду­ши Алайя, является носителем Махата, только когда эта Буддхи соответствует Пракрити. В этом случае она называется Маха-Буддхи. Буддхи дифференци­руется по мере прохождения через все семь уров­ней, в то время как Буддхи в человеке является носителем Атмана: этот носитель состоит из суб­станции наивысшего уровня акаши и, следователь­но, он не дифференцирован. Между Манасом и Буддхи в человеке существует такая же разница, как между Манасапутрой и Ах-хи в Космосе.

В. Манас — это разум; а у Ах-хи, как вы говори­ли, остается не больше шансов приобрести индивидуальный разум (или то, что мы называем разумом) на нашем уровне, чем у Буддхи. Может ли существо­вать сознание без разума?

О. Только не на нашем уровне материи. Но по­чему бы ему, не быть на каком-нибудь другом, бо­лее высоком уровне? Коль скоро мы утверждаем, факт существования Вселенского Разума, то и мозг (носитель разума), и сознание (его способность) на более высоком уровне должны качественно отли­чаться от тех, которые мы видим здесь. Они намно­го ближе к тому, что мы называем Абсолютным все, и потому в их состав должна входить субстанция гораздо, более гомогенная. Это нечто sui generis, полностью выходящее за рамки нашего интеллек­туального восприятия. Назовем его или представим себе как изначальное и непостижимое состояние первой дифференциации. Мне представляется, что на этом высоком уровне Махат — великий манвантарический принцип Разума — выполняет функ­ции мозга, через который Вселенский, или Вечный Разум излучает Ах-хи. Таким образом, Ах-хи пред­ставляют собой возникающее в результате сознание или совокупность идей. По мере того, как тень это­го изначального треугольника опускается все ниже по нисходящей цепочке уровней, она становится с каждой пройденной ступенью, более материальной.

В. И наконец, она достигает уровня, на котором сознание начинает воспринимать объективные прояв­ления. Не так ли?

О. Да. Но здесь мы сталкиваемся лицом к лицу с великой загадкой сознания и вынуждены вступить в столкновение с материализмом. Ведь что такое сознание? По представлениям современной науки это свойство разума, аналогичное воле. С этим мы согласны; но добавляем еще, что, хотя сознание и не является вещью реr sе, разум определенно яв­ляется сущностью (во всяком случае, в том, что касается его манвантарических функций). Таково мнение всех восточных идеалистов.

В. Однако, в последнее время стало модным пренеб­режительно отзываться об идее разума как сущно­сти.

О. И все же слово «разум» является синонимом понятия «душа». Те, кто отрицает существование последней, разумеется, считают, что сознание не может существовать отдельно от мозга и что со смертью тела сознание тоже исчезает. Напротив, оккультисты утверждают, что сознание существует и после смерти и что эго приобретает настоящее сознание и свободу только тогда, когда его не ско­вывает, более земная, физическая материя.

В. Вероятно, первая точка зрения возникла вслед­ствие ограниченного и узкого понимания сознания, рассматриваемого всего лишь как особенность вос­приятия.

О. Если это так, то оккультизм категорически против этого мнения.

Шлока 4. Семи путей к Блаженству (мокша, или нирвана) не было9. Не было и великих причин страдания (нидана и майя), ибо не было никого для порождения их и обольщения ими.

В. Каковы эти семь путей к блаженству?

О. Это определенные способности, о которых ученик узнает тем больше, чем глубже он вникает в суть оккультизма.

В. Идентичны ли четыре истины, исповедуемые школой хинаяна, тем, которые сэр Эдвин Арнольд перечисляет в «Свете Азии»: первую он называет — Путь Страдания, вторую — Путь Причины Страдания, третью — Путь Прекращения Страдания, а четвертую — просто Путь?

О. Это теологическое и экзотерическое учение, которое можно найти во всех буддийских писани­ях. Похоже, что вышеприведенные названия заим­ствованы из сингальского или южного буддизма. Гораздо подробнее эта тема рассматривается шко­лой Арьясангха. Но даже там четыре истины имеют одно значение для простого духовенства, носяще­го желтые одежды, и совсем другое — для истин­ных мистиков.

В. Являются ли нидана и майя (великие причины страдания) аспектами Абсолюта?

О. Нидана — это связь между причиной и след­ствием; двенадцать нидан составляют список основ­ных причин, вызывающих, в соответствии с карми­ческим законом, наиболее губительную реакцию или последствия. Хотя между терминами «нидана» и «майя» нет прямой связи, так как майя — это просто иллюзия, все же если мы рассматриваем Все­ленную как иллюзию, или майю, то ниданы, как моральные факторы во Вселенной, тоже следует считать порождениями иллюзии.

 Именно майя — иллюзия или невежество — пробуждает ниданы; а коль скоро создается причина (или причины), то и следствия, согласно кармическому закону, не за­ставят себя долго ждать. Возьмем один пример: мы все считаем себя обособленными существами, хотя по сути своей являемся одним неделимым су­ществом, каплями в океане Бытия, ничем не отличающимися от сотен миллионов других таких же капель. Следствием, проистекающим из этой при­чины, является вся существующая дисгармония жизни, хотя на самом деле это всего лишь попыт­ки природы восстановить нарушенную гармонию и равновесие. Именно это ощущение разделенности лежит в корне всякого зла.

В. Тогда, возможно, целесообразным будет разде­лить два эти понятия и спросить: является ли майя аспектом Абсолюта?

О. Едва ли это так, поскольку майя является причиной (и в то же время — аспектом) дифференциации, если только она вообще является при­чиной чего-нибудь. Более того, Абсолют не может дифференцироваться. Майя — это проявление. Аб­солют же не может иметь никаких проявлений, но только отражение — тень, периодически им отбра­сываемую, но сам он не входит в эту тень.

В. Однако вы называете майю причиной проявле­ния, или дифференциации.

О. И что с того? Разумеется, если бы не было майи, то не было бы и дифференциации, а значит, и никакой объективной Вселенной, являющейся для нас объектом восприятия. Однако это превра­щает майю не в аспект Абсолюта, но только в не­кое явление, сопутствующее и сосуществующее с проявленной Вселенной, или гетерогенной дифференцированностью чистой гомогенности.

В. Рассуждая по аналогии, мы можем сказать, что если нет дифференциации, то нет и майи. Но мы говорим о майе как о причине Вселенной; так что, когда мы освобождаемся, наконец от дифференцированности, возникает вполне резонный вопрос: куда девается майя?

О. Майя есть повсюду, в каждой вещи, имеющей начало и конец, а поскольку каждая вещь является аспектом вечного, то в этом смысле майя, конеч­но же, тоже является аспектом Сата или того, что вечно присутствует во Вселенной — как во время манвантары, так и во время Махапралайи. Не за­бывайте только о том, что даже нирвана является майей, если сравнить ее с Абсолютом.

В. Следовательно, майя есть термин, под кото­рым понимается вся совокупность проявлений?

О. Не думаю, чтобы это было точным объясне­нием значения термина. Майя — это особенность восприятия каждого эго, которое считает себя са­мостоятельным существом — отдельным и незави­симым от бесконечного и вечного Сата, или «Бы­тия». В экзотерической философии и в пуранах майя трактуется как персонифицированная актив­ная Воля Творческого Бога, который сам, в свою очередь, является персонифицированной майей, как преходящий обман чувств, свойственный чело­веку, придающему антропоморфный облик чистой абстракции в своих рассуждениях.

Представления о майе ортодоксального индуса, совершенно отличны от представлений ведантистского идеалиста или ок­культиста. Веданта утверждает, что майя (или об­манчивое влияние иллюзии) заставляет человека верить в реальность существования материи или чего-то дифференцированного. Бхагавата-пурана отождествляет майю с Пракрити (проявленной природой и материей). Но разве не то же самое утверждали выдающиеся европейские метафизики, такие, как Кант, Шопенгауэр и другие? Разумеет­ся, они заимствовали свои идеи с Востока, и осо­бенно — из буддизма; но все же учение о нереальности Вселенной было разработано и достаточно точно изложено не только восточными, но и наши­ми философами (во всяком случае, в общих чер­тах). И хотя невозможно найти даже двух человек, которые смотрели бы на вещи абсолютно одинако­во, поскольку каждый из нас имеет собственный взгляд на мир, все-таки все мы действуем в той или иной степени под влиянием иллюзий и особенно великой иллюзии (майи), заставляющей нас считать себя личностями, отдельными от всех прочих существ, и даже верить в то, что наши сущности, или эго будут существовать в своей теперешней форме вечно; в то время, как не только мы сами, но и вся видимая и невидимая Вселенная суть преходящие проявления единого, безначального и бесконечно­го целого, которое всегда было, есть и будет.

В. Похоже, что этот термин следует отнести к сложным формам дифференциации: понятие «диффе­ренциация» относится к отдельным существам, тог­да как «майя» — совокупность всех этих существ. Однако мне хотелось бы задать один дополнительный вопрос.

Чуть раньше по ходу дискуссии вы упомянули мозг и мозжечок, заявив, что последний является инстин­ктивным органом. Мы говорим, что животные обла­дают инстинктивным разумом; но мозжечок всегда считался просто органом вегетативной жизни, контролирующим, исключительно, телесные функции, в то время как внешние чувства поступают к чувствую­щему мозгу, так что мысли, идеи и все остальное, что позволяет нам говорить о наличии интеллекта или инстинкта, могут возникать лишь в той части мозга, которая непосредственно отвечает за эти функции, а именно — в головном мозге.

О. Как бы то ни было, мозжечок является ор­ганом инстинктивных животных функций, отра­жающихся в сновидениях или порождающих сны, большею частью непоследовательные и хаотиче­ские. Однако, те сны, которые являют нам последовательную цепь событий и которые мы помним, чаще всего бывают видениями, насылаемыми выс­шим Эго.

В. Можем ли мы назвать мозжечок органом при­вычки?

О. Будучи инстинктивным, он вполне может быть охарактеризован подобным образом, как мне кажется.

В. Только привычку мы могли бы назвать текущим состоянием сознания, а инстинкт — его прошлым состоянием

О. Как бы мы их ни называли, все равно, толь­ко мозжечок — о чем мы уже говорили (см. очерк «Сны») — функционирует во время сна, а не головной мозг; и результатом этой деятельности мозжечка становятся те сны, или эманации, или инстинктивные побуждения, которые мы видим и ощущаем в момент пробуждения.

В. Последовательность в сновидениях указывает на наличие координационной способности. Следова­тельно, мозг тоже продолжает действовать. И еще одним подтверждением этому служит тот факт, что сновидения становятся тем более яркими и от­четливыми, чем ближе мы подходим к точке пробуж­дения.

О. Именно так, но только когда вы просыпае­тесь, и никак не раньше. Мы можем сравнить это состояние головного мозга с металлической плас­тиной, которая успела нагреться за день под лу­чами солнца, а ночью продолжает выделять или излучать накопленное тепло. Точно так же и го­ловной мозг продолжает бессознательно излучать энергию во время сна.

В. И все же мы не можем сказать, что мозг не­ способен воспринимать впечатления во время сна. Спящего человека может разбудить какой-нибудь шум; причем в таких случаях сновидение нередко ока­зывается связанным с этим шумом, и человек в пол­ной мере осознает это после пробуждения. Данный факт, как мне кажется, является решающим аргу­ментом в пользу того, что мозг продолжает дей­ствовать и во время сна.

О. Механическая деятельность, конечно же, про­должается; и, если при данных обстоятельствах воз­никает хотя бы слабое восприятие или малейший всплеск в состоянии сна, сновидение может изме­ниться. В дискуссии о снах мы сравнивали пере­ход из состояния сна в состояние бодрствования с тлеющими угольками угасающего костра. Продол­жая это же самое сравнение, мы можем уподобить игру памяти потоку воздуха, раздувающему эти уг­ли. Бодрствующее сознание подстегивает, так ска­зать, деятельность мозжечка, уже начавшую угасать у порога сознания.

В. Но может ли мозжечок полностью прекратить функционировать?

О. Нет, но во время бодрствования его деятель­ность затмевается деятельностью головного мозга.

В. Иными словами, импульсы, исходящие из моз­жечка во время бодрствования, гаснут у порога бодр­ствующего сознания, и потому в сфере сознания без­раздельно господствует головной мозг, но с наступ­лением сна сознание начинают определять, в свою очередь, импульсы мозжечка. Следовательно, нельзя говорить, что головной мозг является единственным вместилищем сознания.

О. Именно так, задачей мозга является уточне­ние, совершенствование и координирование идей, тогда как мозжечок создает осознанные желания и тому подобное.

В. Очевидно, мы должны расширить свои пред­ставления о сознании. Например, мы не видим при­чин отрицать наличие сознания, у обладающего чув­ствительностью растения. Дю Прель в своей книге «Philosophie der Mystik» описывает некоторые весьма любопытные эксперименты, указывающие на суще­ствование своего рода локального сознания (возмож­но, некоего подобия рефлекса). Более того, он так­же доказывает на основании многих документально подтвержденных примеров, таких, как случаи с яс­новидящими, способными воспринимать информацию не только мозгом, но и «сердцем», что порог созна­ния, может быть, существенно раздвинут, как вверх, так и вниз — причем намного шире, нежели мы, воз­можно, могли бы предположить.

О. Мы можем поздравить с этим Дю Преля, а заодно и самих себя, так как его эксперименты мо­гут послужить противоядием против теорий про­фессора Гексли10, абсолютно несовместимых с уче­ниями оккультизма.

III

 

Собрание, состоявшееся по адресу: Лансдаун-Роуд, 17, (Лондон, 3[апад]), 24 января 1889 г. Председательствующий — м-р Т.Б. Харботтл.

Станца  I (продолжение)

Шлока 5. Едина Тьма наполняла беспредельное все, ибо Отец, Мать и Сын, еще раз были воеди­но, и Сын не пробудился еще для нового Колеса и странствий на нем.

 

В. Эта «Тьма» — то же самое, что и «Предвечное Рождающее Пространство», упомянутое в шлоке 1?

О. Вовсе нет. Здесь «Рождающее Пространство» есть «беспредельное все», а Космическое Простран­ство есть нечто, уже имеющее признаки, во всяком случае — потенциально. С другой стороны, «Тьма» в данном случае есть то, что не может иметь ни­каких признаков, неведомый принцип, заполняю­щий Космическое Пространство.

В. Значит, Тьму в данном случае следует рассмат­ривать как противоположность Свету?

О. Да, в том смысле, что Непроявленное и Не­ведомое является противоположным полюсом про­явленного — того, о чем мы можем рассуждать.

В. Следовательно, Тьма противоположна не Све­ту, а дифференциации; или же лучше рассматривать ее как символ негативности?

О. Упомянутая здесь «Тьма» не может быть про­тивопоставлена ни Свету, ни дифференциации, поскольку и тот и другая являются закономерными следствиями манвантарической эволюции — цик­ла активности. Это скорее «Тьма над Бездною» из «Книги Бытия», где Бездна — это «сияющий сын мрачного Отца» — Пространство.

В. То есть Света еще не было, или же просто не было никаких проявлений и сознания, которое бы их воспринимало?

О. И то и другое. В плане объективности и свет и тьма — это иллюзии, майя. Но в данном случае Тьма — это не отсутствие Света, но непостижимый первичный Принцип, который, будучи самой Аб­солютностью, не имеет ни формы, ни цвета, ни вещественности — словом, ничего, что позволило бы нам описать его словами или хотя бы мыслен­но представить себе.

В. Когда же из Тьмы появляется Свет?

О. Позже, когда пробьет первый час проявления.

В. Следовательно, самым первым проявлением ста­новится Свет?

О. Это происходит только на третьей стадии эво­люции, с началом дифференциации. Не забывайте также, что в философии слово «Свет» может иметь двоякое значение: одно из них — вечный, абсолют­ный свет in роtentia, вечно пребывающий в сердце неведомой Тьмы, сосуществующий и сопутствую­щий последней в Вечности или, иными словами, тождественный ей; а второе — свет как проявление гетерогенности, противоположное Тьме. Тот, кто вдумчиво прочтет Вишну-пурану, сможет просле­дить различие между двумя этими терминами на примере Вишну — единого с Брахмой и в то же время отличного от него. Там Вишну представлен как вечный х (икс) и в то же время как все осталь­ные члены уравнения. Он — Брахма (бесполый), т.е. по сути своей материя и Дух, которые являют­ся двумя первичными аспектами Брахмы, и где Дух, это абстрактный свет11. Впрочем, в Ведах Виш­ну занимает, как мы видим, весьма скромное по­ложение, а Брахма (мужчина) не упоминается вов­се.

В. Что означает фраза «Отец, Мать и Сын еще раз были воедино»?

О. Это означает, что три Логоса — непроявлен­ный «Отец», полупроявленная «Мать» и Вселенная, являющаяся третьим Логосом (в нашей философии), или Брахмой, еще раз объединились на время (пе­риодической) пралайи; дифференцированная сущ­ность снова стала недифференцированной. Упомя­нутые «Отец, Мать и Сын» являются прототипами христианских Отца, Сына и Святого Духа, после­дний из которых был в раннем христианстве и гно­стицизме «Софией», категорией женского рода. Фраза означает, что все творческие и чувственные силы и результаты действий этих сил, составляю­щие Вселенную, вернулись в свое первоначальное состояние: все слилось воедино. Во время Махапралайи нет ничего, кроме Абсолюта.

В. Какие еще значения могут иметь Отец, Мать и Сын? В комментарии вы объясняете их как: а) Дух, Субстанция и Вселенная; б) Дух, Душа и Тело; в) Все­ленная, Планетарная Цепь и Человек.

О. Я только что завершила этот список еще одним, дополнительным и, на мой взгляд, совершенно ясным определением. К этому определе­нию больше нечего добавить, если только мы не собираемся антропоморфизировать абстрактные концепции.

В. Можно ли считать, что последние имена во всех этих троицах, а именно Сын, Вселенная, Чело­век и Тело, соответствуют друг другу?

О. Конечно же, да.

В. И все эти последние создаются предшествую­щими им парами: например, Сын является порожде­нием Отца и Матери; Человек — Планетарной Цепи и Вселенной, и т.д., и т.п.? И, наконец, возвращается ли сын назад, к своим родителям, во время пралайи?

О. Прежде чем ответить на ваш вопрос, напом­ню, что мы не ведем речь о периоде, предшест­вующем так называемому Творению, но о самом начале оного, когда материя уже начала диффе­ренцироваться, однако еще не приобрела форму. Мать-Отец есть составной термин, обозначающий первичную Субстанцию, или Дух-материю. Когда из гомогенности эта Субстанция начинает, вслед­ствие процесса дифференциации, превращаться в гетерогенность, она становится позитивной и не­гативной; таким образом, выйдя из «нулевого со­стояния» (или лайя), она становится активной и пассивной, а не только пассивной, как это было раньше. И в результате этой дифференциации (да­ющей начало эволюции и последующей Вселен­ной) появляется «Сын» — та самая Вселенная, или проявленный Космос, который будет существовать до следующей Махапралайи.

В. А что можно сказать о самом состоянии лайя, или нулевой точке, предшествующей стадии Отца, Матери и Сына?

О. О том, что было до Отца-Матери, в «Тайной Доктрине» говорится очень мало. Но если Отец-Мать уже существует, это значит, что состояния лайя уже нет.

В. Следовательно, Отец и Мать появляются пос­ле состояния лайя?

О. Именно так; индивидуальные объекты могут быть и в состоянии лайя, но только не Вселенная в фазе Отца-Матери.

В. Принадлежит ли Фохат к этим трем — Отцу, Матери и Сыну?

О. Фохат — родовое наименование, используе­мое в разных смыслах. Это свет (Дайви-Пракрити) всех трех Логосов — персонифицированных симво­лов трех духовных стадий Эволюции. Фохат есть и на Небе, и на Земле: наверху — это совокупность всех духовных творческих идей, а внизу — всех электродинамических и творческих сил. Похоже, что многим так и не удалось как следует разобрать­ся в существе Первого и Второго Логосов, что по­родило путаницу и недопонимание. Первый пред­ставляет собой уже присутствующую, но еще не проявившуюся потенциальность, скрытую в глуби­не Отца-Матери; а Второй — абстрактную совокуп­ность творцов, которых греки называют «Демиур­гами», или Строителями Вселенной. Третий Логос есть окончательная дифференциация Второго и индивидуализация Космических Сил, главной из ко­торых является Фохат, поскольку Фохат представляет собою синтез Семи Творческих Лучей, или Дхиан Коганов, исходящих из Третьего Логоса.

В. Во время манвантары, когда Сын существует или бодрствует, продолжает ли Мать-Отец суще­ствовать самостоятельно или же только проявляясь в своем Сыне?

О. Пользуясь терминами Отец, Мать и Сын, мы должны быть очень осторожны, дабы избежать антропоморфизации этих понятий. Первые два обозна­чают всего лишь центробежные и центростреми­тельные силы, создающие «Сына», но ни один из этих факторов не может быть исключен из концеп­ции эзотерической философии.

В. Если это так, то напрашивается следующий вывод: мы вполне можем представить себе центро­бежные и центростремительные силы, существующие независимо от создаваемых ими результатов, так как следствия всегда вторичны по отношению к по­рождающей их причине или причинам.

О. Сомневаюсь, что подобная концепция может существовать или применима к нашей символике. Если силы существуют, значит, они должны созда­вать какие-то результаты, и, если результаты исче­зают, значит, исчезли сами силы, поскольку их су­ществование более никак не проявляется.

В. Однако, они могут существовать как отдельные величины для математических вычислений, не так ли?

О. Но это уже совсем другое дело; существует огромная разница между природой и наукой, ре­альностью и философским символизмом. Симво­лически мы делим человека на семь принципов, однако это не значит, что он на самом деле имеет семь оболочек или заключает в себе семь существ или душ. Все эти принципы суть аспекты единого принципа, но даже этот единый принцип есть только временный и периодически появляющийся луч вечного и бесконечного Пламени, или Огня.

Шлока 6. Семь Превышних Владык и Семь Ис­тин перестали существовать, и Вселенная, Сын Необходимости, была погружена в Паранишпанну (Абсолютное Совершенство, Паранирвана, она же — Ионг-Грюб), чтобы быть выдохнутой тем, что есть и в то же время нет. Не было ничего.

Шлока 7. Причины Существования исчезли; быв­шее видимое и нынешнее невидимое покоились в Вечном Небытии, едином Бытии.

 

В. Если «Причины Существования исчезли», то, как они потом смогли появиться вновь? В комментарии сказано, что главной причиной существования явля­ется «желание существовать», но в шлоке Вселенная названа «сыном необходимости».

О. Фраза «Причины Существования исчезли» указывает на прошлую манвантару, или век Брах­мы, но причина, побуждающая Колесо Времени и Пространства катиться далее в Вечность и лежа­щая за пределами Пространства и Времени, не имеет ничего общего с конечными причинами или тем, что мы называем ниданами. На мой взгляд, в этих шлоках нет никаких противоречий.

В. И все же здесь есть некоторая недосказан­ность. Ведь если причины существования исчезли, то, как они могли появиться снова? Однако вы только что дали конкретный ответ на этот вопрос, ибо вы сказали, что одна манвантара растворилась в пралайе и что причина, заставлявшая эту предыдущую манвантару существовать, просто вышла за преде­лы Пространства и Времени, но не исчезла совсем и потому смогла вызвать к жизни следующую, очеред­ную манвантару.

О. Именно так. Эта единая, вечная и потому «беспричинная причина» неизменна и не имеет ничего общего с причинами, действующими на всех уровнях, так как эти причины связаны с ограниченным и обусловленным существованием. Та­ким образом, первопричина никак не может быть конечным сознанием или желанием. Было бы абсурдным говорить о желаниях или потребностях Абсолюта; если часы начинают бить в положенное время, это отнюдь не свидетельствует об их жела­нии бить.

В. Но часы идут, потому что их завели; так что им всегда необходим некий заводящий.