Предисловие

Поскольку интерес международной общественности к проблеме Тибета значительно вырос, растет и спрос на информацию по этому вопросу. Мир не находится более в политическом конфликте, на­вязанном ему двумя сверхдержавами периода «холодной войны», и теперь официальные и неофициальные полити­ки могут еще раз обратиться и к другим животрепещущим проблемам, таким как, например, проблема Тибета. Сей­час многие правительства основательно меняют свою внеш­нюю политику, и им следовало бы пересмотреть и свое от­ношение к Тибету в соответствии с новой политической реальностью, сложившейся после окончания «холодной вой­ны». Действия парламентов и резолюции конференций, об­ращающие внимание на положение прав человека в Тибете и его политическую причину, а также стремление многих стран снова поднять проблему Тибета в ООН натолкнулись на сильное сопротивление со стороны правительства Китая. Одной из реакций следует рассматривать активную пропаганду правительства Китая в духе сталинизма и мао­изма, нацеленную на то, чтобы убедить всех в его праве управлять Тибетом и в великом благе, которое несет это управление тибетскому народу. Настоящий документ — «Тибет: правда, основанная на фактах», предназначен для удовлетворения потребно­сти в краткой информации по ключевым сторонам тибет­ской проблемы и в то же время он должен послужить от­ветом на китайскую пропаганду и особенно на «Белую книгу» под названием «Тибет: его принадлежность и права человека». Тибетское правительство в эмиграции не счи­тает для себя возможным отвечать на каждую выдумку китайской пропаганды. Но, поскольку истина на стороне тибетского народа, тибетцы чувствуют потребность время от времени обращаться напрямую к фактам. Мы верим, что это в конце концов поможет достичь торжества правды и справедливости. Эта публикация затрагивает много сторон проблемы: коренной вопрос о статусе Тибета; законность притязания на него Китая и право тибетского народа на самоопреде­ление; «Соглашение из 17 пунктов» и его отражение на статусе Тибета; события, приведшие к сопротивлению ки­тайскому правлению, и бегство Далай-ламы в Индию; об­щественное устройство Тибета до китайской оккупации и демократические реформы, предложенные Далай-ламой; права человека в оккупированном Тибете; попрание рели­гиозной свободы; условия жизни в Тибете и колониализм; демографические процессы и контроль над ними; приро­да Тибета; проблемы милитаризации Тибета; попытки ре­шения проблемы Тибета.

Одна из сторон проблемы Тибета получила недостаточ­ное освещение раньше, хотя это очень важно для понима­ния многого, что происходит в Тибете сегодня. Имеется в виду колониалистское правление Китая.

Мы склонны отождествлять колониализм с европей­ской колониальной экспансией двух прошедших столетий. Но, как указывали в ходе дебатов на Генеральной Ассамб­лее ООН по тибетскому вопросу представители малазий­ского, ирландского и других правительств, колониализм во всех своих проявлениях должен быть искоренен незави­симо от того, действует ли он на Западе или на Востоке.

Сами китайцы говорят о Тибете как о колонии, считая, что он не часть собственно Китая, а является некитайскойтерриторией, которой Китай имеет право владеть и экс­плуатировать на основании отношений, существовавших 700, в лучшем случае 200 последних лет. Эта позиция уже очевидна из названия «Белой книги» китайского прави­тельства, которое заявляет о «владении» Тибетом. Если бы Тибет действительно был неотъемлемой частью Китая в течение столетий, как утверждают китайцы, то Тибет не мог бы быть объектом «владения»страны,частью которой он уже является. Само понятие «владение» Китая Тибе­том, в сущности, колониалистское и империалистическое.

Колониализм имеет много существенных черт, кото­рые изобилуют в китайском управлении Тибетом.

К наиболее общим чертам колониализма мы относим:

— господство иностранной власти;

— достижение и поддержание контроля посредством неравноправного договора, опоры на армию, коло­ниальную администрацию и экономический прес­синг;

— неприятие иностранного господства колонизирован­ным народом в активных и пассивных формах;

— репрессии против сопротивляющихся колониально­му режиму;

— шовинизм и дискриминация в отношении коренного населения;

— навязывание колонии чуждых ценностей, провоз­глашаемых при этом цивилизаторскими;

— навязывание экономических программ развития и эксплуатация природных ресурсов, выгодных толь­ко метрополии;

— переселение граждан метрополии в колонию и дру­гие формы демографической политики;

— маниакальное желание удержать колонию, несмот­ря на политические и экономические издержки.

Большинство из этих атрибутов колониализма обсуж­дается в нашем документе. Подобные вопросы рассматри­ваются и в китайской «Белой книге», правда с позиции империализма и колониализма, на которой стоит китай­ское правительство.

 

 

Статус Тибета

Введение

Ко времени оккупации Тибета войсками Народно-осво­бодительной армии Китая (НОАК) в 1949 году наша стра­на была независимым государством и de facto, и de jure. И военное вторжение означало агрессию против суверен­ного государства, грубо нарушавшую международное пра­во. Продолжающаяся сегодня оккупация Китаем Тибета, опирающаяся на штыки нескольких сотен тысяч солдат, представляет собой открытое насилие над международ­ным правом и над неотъемлемым правом тибетского наро­да на независимость.

Китайское коммунистическое правительство провоз­гласило, что оно обладает правом на «владение» Тибетом. Но провозгласило, основываясь не на своем завоевании в 1949 году, и не на эффективном контроле над Тибетом с тех пор или с 1959 года. Не утверждает китайское прави­тельство свое право на «владение» и на основе так называемого «Соглашения о мирном освобождении Тибета из 17 пунктов», навязанного Тибету в 1951 году. Вместо этого в своем официальном заявлении Китай апеллирует к исто­рическим отношениям в основном монголов или маньчжу­ров с тибетскими ламами или, в меньшей мере, китайских правителей и тибетских лам. Основные события, к которым обращаются китайцы, произошли несколько сот лет назад, во времена кульминации монгольской экспансии, когда монгольские императоры распространили свое политиче­ское господство почти по всей Азии и на больших террито­риях Восточной Европы, когда маньчжурские императоры управляли Китаем и распространили свое влияние на Вос­точную Европу и Центральную Азию, включая и Тибет, особенно интенсивно это происходило в восемнадцатом столетии. Не подлежит сомнению, что на протяжении сво­ей большой истории в различные времена Тибет находился под иностранным влиянием монголов, непальцев, маньч­журских императоров и британских правителей Индии. В другие времена своей истории Тибет сам пробовал свою силу и влияние на соседях, включая и Китай. Трудно бы­ло бы сегодня найти какое-либо государство в мире, кото­рое бы не было под иностранным господством или влияни­ем в какой-нибудь период своей истории. В случае с Тибе­том степень и продолжительность иностранного влияния и вмешательства были довольно ограниченными. Более то­го, отношения с монгольскими, китайскими и маньчжур­скими правителями в той степени, в которой они имели политическое значение, имели всегда личностную основу, но никогда не подразумевали союз или интеграцию тибет­ского государства с китайским.

Сколько бы ни была привлекательной древняя история Тибета, его положение ко времени китайского вторжения может быть, конечно, определено только на основе фактов современной истории, особенно на основе его отношения с Китаем начиная с 1911 года, когда китайцы свергли ино­странное маньчжурское правление и стали хозяевами сво­ей страны.

Каждая страна может обратиться к некоторому перио­ду своей истории: чтобы обосновать свои территориальные притязания к соседним государствам. Но это неприемлемо для международного права и практики. Читатель китай­ской «Белой книги», имеющей название «Тибет: принад­лежность и права человека», будет поражен тем, насколь­ко авторам удалось игнорировать тибетскую историю первой половины XX века. Это потому, что начиная с 1911 года вплоть до полной оккупации Тибета в 1951 году нет ни одного свидетельства китайского господства или влия­ния, которые бы подтвердили претензию Китая. Фактиче­ски, все явно свидетельствует о противоположном — о том, что, в сущности, Тибет был суверенным государством, не зависимым от Китая. Этот вывод получил поддержку большинства юристов и экспертов по данной проблеме. Комитет по соблюдению законности в Тибете Международ­ной комиссии юристов сообщал в своем докладе по право­вому статусу Тибета:

«С 1913 по 1950 год Тибет обладал всеми признаками государствен­ности в соответствии с международным правом. В 1950 году там был народ и территория, и правительство, которое управляло этой терри­торией, ведя свои внутренние дела независимо от внешнего влияния. С 1913 по 1950 год внешние отношения Тибета определялись исключи­тельно правительством Тибета, и страны, которые взаимодействовали с Тибетом, как показывают официальные документы, рассматривали Тибет как независимое государство». [Tibet and Chinese People's Re­public. Geneva, 1960. P. 5, &]

Сорок лет независимости—это достаточный для стра­ны срок, чтобы ее можно было рассматривать таковой в мировом сообществе. Многие сегодняшние члены ООН бы­ли независимыми такой или более короткий период. Но в случае с Тибетом даже его древняя история была выбо-рочна переписана пропагандистской машиной китайского правительства с целью отстоять провозглашенное «владе­ние». Таким образом, даже если нет необходимости в обсуждении ранней истории Тибета, но для того, чтобы по­нять его статус накануне китайского вторжения, мы пола­гаем, было бы полезно вспомнить ее вкратце, с тем, чтобы привести прямое свидетельство.

Статус Тибета: 1911—1951 гг.

Может быть, недостаточен тот аргумент, что накануне китайского военного вторжения, которое началось в конце 1949 года, Тибет обладал всеми атрибутами государства в соответствии с международным правом: установленная границами территория, население, проживающее на ней, правительство со способностью вступать в международные отношения?

Территория Тибета практически соответствует Тибет­скому плато площадью 2,5 миллиона квадратных километров. В разное историческое время велись войны и подпи­сывались договоры о границах.

Население Тибета ко времени китайского вторжения составляло приблизительно шесть миллионов человек. Это население и образовывало тибетский народ с особой историей, богатой культурой и духовными традициями. Тибет­цы как народ отличаются от китайцев и других соседних народов. Не только тибетцы никогда не считали себя китайцами, но и китайцы также никогда не считали их тако­выми (отсюда, например, ссылки на «варваров» в китай­ских исторических летописях).

Правительство Тибета размещалось в Лхасе, столице Тибета. Оно состояло из главы государства (Далай-лама), Кабинета министров (Кашага), Национальной ассамблеи (Цонгду) и выборной бюрократии для управления обшир­ной территорией Тибета. Судебная власть была создана и развита Сонгценом Гампо (VII век), Джангчуб Гьялценом (XIV столетие). Пятым Далай-ламой (XVII век) и Тринад­цатым Далай-ламой (XX век) и осуществлялась судьями, которых назначало правительство.

Правительство Тибета собирало налоги, выпускало деньги, управляло государственной почтой и выпускало почтовые марки, командовало небольшой армией страны и в общем само вело все свои дела. Это была старая форма правления, которая хорошо обеспечивала нужды Тибета в прошлом, но ей необходима была реформа, для того чтобы страна могла идти в ногу со значительными политически­ми, социальными и экономическими изменениями, кото­рые произошли в мире. Тибетская форма правления ха­рактеризовалась сильной децентрализацией: значитель­ное количество районов и княжеств Тибета пользовались большой самостоятельностью в управлении. Это было неизбежным из-за обширной территории страны и из-за от­сутствия развитых коммуникаций.

Международные отношения Тибета были сфокусирова­ны на соседних странах. Тибет поддерживал дипломатиче­ские отношения с Непалом, Бутаном, Сиккимом, Монголи­ей, Китаем, Британской Индией и, ограниченный период, с Россией и Японией. Независимая внешняя политика Ти­бета наиболее наглядно, возможно, была продемонстриро­вана нейтралитетом страны во время второй мировой вой­ны. Несмотря на сильное давление Великобритании, США и Китая с целью достигнуть разрешения от Тибета провез­ти по его территории военные поставки, в то время как Япония блокировала «бирманскую дорогу», Тибет твердо придерживался объявленного нейтралитета, который союз­ники были вынуждены уважать.

Китай декларирует сегодня, что «ни одна страна ни­когда не признавала Тибет». По международному праву, признание может быть получено посредством открытого акта признания или подразумеваться в действиях. Заклю­чение договоров, даже ведение переговоров и, конечно, поддержание дипломатических отношений—все это есть формы признания. Монголия и Тибет заключили договор о взаимном признании в 1913 году, Непал не только заклю­чал мирные договоры с Тибетом, но и имел посла в Лха­се, а также заявил в ООН в 1949 году, при вступлении в эту организацию, что он поддерживает независимые дип­ломатические отношения с Тибетом, такие же, как и с не­сколькими другими странами—Великобританией, США, Индией и Бирмой.

Непал, Бутан, Британия, Китай и Индия сохраняли дипломатические миссии в столице Тибета, Лхасе. Хотя Китай в своей пропаганде утверждает, что его миссия в Тибете была отделением так называемой Комиссии по де­лам Тибета и Монголии гоминьдановского правительства, тибетское правительство рассматривало ее исключительно как дипломатическое представительство. Его статус был ничуть не выше, чем статус непальского посольства или британской миссии (Непал имел полномочного посла или «вакила» в Лхасе). Тибетское внешнеполитическое ведом­ство также имело ограниченные отношения с Соединенны­ми Штатами, когда президент Ф. Рузвельт послал эмисса­ров в Лхасу с просьбой помочь союзническим усилиям против Японии во время второй мировой войны. Также во время четырех обсуждений тибетской проблемы на Гене­ральной Ассамблее ООН в 1959, 1960, 1961 и 1965 годах многие страны специально указывали на Тибет как на не­зависимую страну, незаконно оккупированную Китаем.

Отношения с националистическим Китаем

Китайская позиция в период с 1911 по 1946 годы была двусмысленной. С одной стороны, националистическое правительство односторонне заявляло в своей конститу­ции и сообщениях другим странам, что Тибет является провинцией Китайской Республики (одной из «пяти рас» республики). С другой стороны, оно признавало в своих  официальных контактах с правительством Тибета, что Ти­бет не является частью Китайской Республики. И китай­ский президент неоднократно посылал письма и посланни­ков к Далай-ламе и тибетскому правительству, предлагая «соединиться с Китайской Республикой». Подобные предложения посылались Китаем и правительству Непала. И Ти­бет, и Непал постоянно отвергали присоединение к Китаю. В ответе на первое письмо китайского президента Юань Шихая Тринадцатый Далай-лама отверг предложение сое­диниться с республикой, объясняя вежливо, но уверенно, что тибетцы «не признают» китайское правительство, пом­ня о несправедливостях в прошлом, и заявил:

«Республика (Китай. — Пер.) провозглашена совсем недавно и фунда­мент нации еще достаточно слаб. Президенту следовало бы приложить свои силы к укреплению порядка в своей стране. Что касается тибет­цев, то они абсолютно способны сохранить свое существование неру­шимым, и нет необходимости Президенту беспокоиться и расстраи­ваться». [Guomin Gongbao. 1913. 6 Jan.']

В «Белой книге» приводится цитата Тринадцатого Да­лай-ламы, сказавшего «посланнику из Пекина» в 1919 го­ду следующее: «Моим намерением не является тайное соглашение с британцами... Я клянусь быть преданным на­шей стране и сообща работать на благо пяти рас». В том же году неофициальная показная делегация прибыла в Лхасу как бы для того, чтобы сделать религиозные подно­шения Тринадцатому Далай-ламе, но на самом деле — что­бы убедить тибетского лидера вести переговоры по согла­шению с Китаем. Однако Далай-лама гласно отверг это предложение и вместо этого призвал к трехсторонним пе­реговорам в Лхасе.

Ли Ма-дзин, женщина из тибето-китайской семьи, при­была в Лхасу в 1936 году. Ее визит рассматривался как частный. Она также пыталась передать тибетскому правительству предложения китайского президента. Но тибет­цы не поддержали ее усилий. В китайской «Белой книге» утверждается, что Далай-лама в своих сообщениях через нее признал, что Тибет — часть Китая. В приведенной ци­тате говорится: «Мое величайшее желание—это действи­тельный мир и объединение Китая» и т. д. Но письменных свидетельств, что Далай-лама делал подобные заявления в 1930 году, нет. Наоборот, официальный отчет об ответе Далай-ламы китайскому президенту в 1930 году противо­речит этому заявлению. В отчете упоминается список из восьми вопросов, переданных Далай-ламе от имени президента Китая, и содержатся все ответы Далай-ламы.

По поводу отношений с Китаем и китайского влияния в Тибете Далай-лама заявил:

«Для стабильности религиозно-политического порядка в Тибете и сча­стья его подданных лучше бы было провести переговоры и заключить договоры, поскольку это будет иметь результатом надежные догово­ренности».

Относительно же независимости Тибета и о пригранич­ных территориях, занятых Китаем, которые Тибет хотел вернуть себе обратно, Далай-лама сказал:

«Имея отношения [с Китаем. — Пер.'] как духовный наставник с милостынедателем, Тибет обладал большой независимостью. Мы хотим со­хранить статус-кво. Мы считаем, что в приграничных районах стабиль­ность на длительный период может быть обеспечена в случае возврата нам отторгнутых территорий». [Record of the 13th Dalai Lama's com­munication, dated 15th day of the 4th Tibetan Month, Iron-Horse Year 1930]

Другим китайским посланникам в Тибет — генералу Хуан Му-сану в 1934 году и У Чжо-сину в 1940 также бы­ло совершенно определенно заявлено тибетским прави­тельством, что Тибет был и желает остаться независимым. В связи с этим необходимо сказать, что ни китайское правительство, ни его «специальный посланник» (Хуан Му-сан) не сыграли никакой роли в назначении Радинга Ринпоче регентом после кончины Тринадцатого Далай-ламы.

Хуан Му-сан был первым, кому позволили посетить Ти­бет в качестве официального представителя Китая начи­ная с 1911 года. Тибетцы не отказали ему в разрешении, потому что он прибыл поклониться покойному Далай-ла­ме и выразить тибетскому народу соболезнования своего народа. В связи с этим он и прибыл в Лхасу в апреле 1934 года, спустя три месяца после того, как Радинг Ринпоче стал регентом.

Цонгду (Национальная ассамблея) предложила четы­рех кандидатов на регентство: Радинга Ринпоче, Гадена Трипу, Еши Вангдена и Пхурчока Ринпоче. Из них посред­ством церемонии вытягивания жребия, проводившейся перед статуей Авалокитешвары в Потале, регентом был избран Радинг Ринпоче. [Thupten Tenthar Lhawutara in Bod kyi Lo rGyus Rig gNas dPyad gZhi'i rGyu cha bDams BsGrigs I People's Publishing House. Beijing. Vol. 12, 1990]

В своей «Белой книге» китайцы утверждают, будто вдставители тибетского правительства были делегированы   для участия в работе сессии Народного собрания Китая в Нанкине в 1931 и 1946 годах. В действительности же, в 1931 году Далай-лама отправил в этот город Кхенпо Кунчока Джунгне для того, чтобы он открыл там представи­тельство Тибета и обеспечивал постоянную связь с китай­ским правительством. Кроме того, в 1946 году в Дели и Нанкин была отправлена правительственная делегация с почетным поручением поздравить с победой во второй ми­ровой войне стран-союзниц: Британию, США и Китай. Эта делегация не имела указания и полномочий участвовать в сессии Народного собрания Китая. Комментируя это со­бытие по просьбе Комитета по соблюдению законности в Тибете Международной комиссии юристов. Далай-лама сказал: «Они (тибетские делегаты, приехавшие в Нанкин) не представляли официально никого в Собрании. И когда ложь китайской пропаганды стала известна нашему пра­вительству, им было предписано вообще там не появ­ляться».

Что касается учреждения националистическим гоминьдановским правительством Комиссии по делам Тибе­та и Монголии, которая также служила поддержанию не­кой видимости контроля над этими странами, то, надо сказать, до сегодняшнего дня гоминьдановское правитель­ство Тайваня сохраняет ее, хотя при этом заявляется, что она не имеет юрисдикции не только над Тибетом, но и над всей Монголией, включая и Внешнюю Монголию, которая была признана независимой страной в 1924 году. Да и, с другой стороны, тибетское правительство никогда не приз­навало этой комиссии, которая никогда не имела никакой власти над Тибетом.

Дебаты в ООН

Когда армия коммунистического Китая начала втор­жение в Тибет в 1949 году, тибетское правительство неза­медлительно обратилось в ООН с просьбой оказать помощь в противодействии этой агрессии. Британия и Индия на Генеральной Ассамблее ООН предложили не предприни­мать никаких действий некоторое время, чтобы не спровоцировать Китай к полномасштабной военной акции. Но большинство членов ООН восприняли это как  агрессию, что со всей очевидностью подтвердилось в ходе обсуждения проблемы Тибета на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН в 1959, 1960, 1961 и 1965 годах, когда представители многих правительств поддержали мнение посла Филиппин , заявившего, что Тибет—это «независимая страна» и что «накануне китайской агрессии Тибет не зависел ни от какого другого государства». Он определил китайскую аг­рессию как «наихудший вид империализма и колониализ­ма, который когда-либо был и есть». Никарагуанский представитель осудил китайское вторжение и сказал:

«Народы Америки, рожденные в свободе, несомненно, с возмущением отнесутся к любому акту агрессии, особенно, когда она осуществляется большой страной против маленького и слабого государства». Представитель Таиланда напомнил высокому собранию, что большинство госу­дарств «отвергают заявление, в котором утверждается, что Тибет—часть Китая». И Соединенные Штаты осудили ки­тайскую агрессию и вторжение в Тибет. А представитель Ирландии сказал следующее:

«В течение тысячелетий или, во всяком случае, двух тысячелетий (Ти­бет) был свободен и полностью управлял своими делами, как и любая нация, представленная в этой Ассамблее, и был во много раз свободнее в этом, чем многие присутствующие здесь нации». [UN GA Docs A/ PV 898 1960); A/PV 1394, 1401, 1965]

В ходе дебатов только страны коммунистического бло­ка открыто поддержали Китай в этом вопросе.

Из официальных заявлений, сделанных в ходе обсужде­ния этой проблемы, становится очевидным, что утвержде­ние Китая, будто бы ни одна страна никогда не признава­ла независимость Тибета и никогда не считала военную интервенцию Китая агрессией, оказывается просто ложью.

Заключение

Китай не может отрицать факт независимости Тибета в 1911—1951 годах, не искажая истории. Даже глава пос­ледней китайской миссии Шен Цун-ли написал в 1948 го­ду: «С 1911 года Лхаса (т. е. тибетское правительство в Лхасе) пользовалась полной самостоятельностью во всех своих делах» [Tibet and the Tibetans I Shen, T. and Liu, S. New York, 1973. P. 62]. Сам Мао Цзэ-дун, проходивший во время «большого броска» через пограничные районы Тибета и пользовавшийся помощью тибетцев, отмечал: «Когда-нибудь мы должны заплатить наш единственный внешний долг тем маньчжурам и тибетцам, провизию которых мы были вынуждены брать». [Red Star over China I igar Snow. New York. 1961. P. 214. Emphasis added]

 

Возникновение институтов Далай- и Панчен-ламы

В китайской «Белой книге» утверждается: «В 1653 и 1713 гг. цинские императоры даровали почетные титулы Пятому Далай-ламе и Пятому Панчен-ламе. С этого вре­мени и учреждены титулы Далай-ламы и Банчен-эрдени и их политический и религиозный статусы: Далай-лама уп­равляет большей территорией из Лхасы, а Банчен-эрдени — остальной территорией Тибета из Шигацзе». Такое утвер­ждение абсолютно не обосновано.

Тибетский святой и мыслитель Цонкапа (1357—1419) основал школу Гелуг тибетского буддизма. Она стала чет­вертой основной школой тибетского буддизма, помимо Ньингма, Сакья и Кагью. Панчен Гедундруп был ближай­шим учеником Цонкапы.

Сонам Гьяцо, третий перерожденец Панчена Гедундрупа, был приглашен к монгольскому двору Алтан-ханом, который первым и присвоил ему титул «Талай (Далай)-лама». Этот титул соответственно был перенесен и на двух его предшественников, что сделало Сонама Гьяцо Третьим Далай-ламой. Так началась линия преемственности Далай-лам. Поэтому утверждение китайской пропаганды о том, что титул «Далай-лама» был учрежден веком позже мань­чжурским императором, является ложью.

Отношения, установленные между Третьим Далай-ла­мой и Алтан-ханом, были духовными, но они получили политический резонанс спустя два столетия, в 1642 году, когда монгольский хан Гушри помог Пятому Далай-ламе (Нгавангу Лобсангу Гьяцо—1617—1682 гг.) стать высшим политическим и духовным лидером Тибета. В свою очередь, Пятый Далай-лама присвоил титул «ЧойкьиГьялпо» («Дхарма раджа») своему монгольскому патрону. С этого времени последующие Далай-ламы управляли Тибетом как независимые главы государства. Как видим, политический статус Далай-ламы не был учрежден маньчжурским импе­ратором цинской династии, как утверждается в китайской «Белой книге». Далай-лама с помощью своего монгольско­го покровителя обрел свое положение за два года до того, как возникла сама династия Цин. В 1447 году Панчен Гедундруп, известный как Первый Далай-лама, основал монастырь Ташилунпо. Последую­щим настоятелям этого монастыря благодаря их большой учености был присвоен титул «Панчен». Пятый Далай-лама передал во владение этот монастырь и другое имущество своему учителю, Панчену Лобсангу Чойкьи Гьялцену (1570—1662). После этого Панчен-ламы избирались на ос­нове признания перерождения, и каждый последующий Панчен-лама сохранял за собой монастырь и имущество. Подобным же образом дело обстояло и с другими наибо­лее важными перерожденцами — с Сакьей, Пхагпой, Дакьябом Лоден Шерабом и др., которым тибетское правитель­ство также передало земли. Но это не имело абсолютно никакого политического значения. Панчен-ламы и другие высшие ламы обладали только религиозным авторитетом и никогда не выполняли функций политических намест­ников, что пытается доказать китайская пропаганда. В действительности политическая власть в Шигацзе и Ташилунпо осуществлялась районными администратора­ми, назначенными Лхасой.

Таким образом, маньчжурский император не сыграл никакой роли в учреждении религиозного и политическо­го институтов Далай- и Панчен-ламы.

После вторжения в Тибет китайское коммунистическое правительство все время старалось использовать недавно почившего Панчен-ламу, чтобы узаконить свое присутствие в стране. Много раз Пекин предписывал ему участво­вать в политике, понуждая к доносам и занятию места Да­лай-ламы. Но он отвергал все это, за что на несколько лет был посажен в тюрьму и подвергался плохому обращению.

В своей «Белой книге» китайское правительство, как это раньше делали правительства гоминьдана, заявляет, что оно сыграло решающую роль, с помощью своего пос­ланника У Чжо-сина, в выборе и признании Четырнадца­того Далай-ламы. Утверждается следующее: «...простой факт, что признание Четырнадцатого Далай-ламы требо­вало одобрения [китайского] национального правительст­ва, есть достаточное доказательство того, что Тибет не был независимым в тот период (1911—1949 гг.)».

В действительности же. Далай-лама был выбран в со­ответствии с древними религиозными верованиями и тра­дициями тибетцев, и никакого одобрения китайского пра­вительства не нужно было, его и не искали. Фактически, это проидошло в 1939 году, еще до того, как У Чжо-син прибыл в Лхасу, когда регент Радинг объявил имя сегодняшнего Далай-ламы в Национальной ассамблее Тибета, которая единогласно утвердила этот выбор. 22 февраля 1940 года, когда проводилась церемония возведения на трон, У Чжо-син, как и посланники Бутана, Сиккима, Heпала и Британской Индии, не имел никакого особого поло­жения. Британский представитель, сэр Б. Гоулд, объяснял, что китайская версия событий—это фальсификация, ко­торая была подготовлена и распространена до описываемого события. Фиктивный отчет У Чжо-сина, который бе­рется за основу Китаем, показывает то, к чему стремился Китай, но не то, что произошло на самом деле. Китайская пропаганда также использует фотографию в «Чайниз ньюс рипорт», на которой сняты Далай-лама и У Чжо-син и под­пись к которой указывает, что она сделана во время возве­дения на трон. Но, согласно Нгабо Нгавангу Жигме, заме­стителю председателя Постоянного комитета Всекитайско­го собрания народных представителей, это фото было сде­лано спустя несколько дней после церемонии, когда У по­лучил частную аудиенцию у Далай-ламы. «Утверждение У Чжо-сина о том, что он председательствовал на церемо­нии возведения на трон, основанное на этой фотографии, есть вопиющее искажение исторических фактов»,—заявил Нгабо в «Тибет дейли» 31 августа 1989 года.

Ранняя история

Согласно тибетским анналам, первый царь Тибета пра­вил уже в 127 году до н. э., но только в седьмом веке нашей эры Тибет сформировался как единое и сильное государ­ство, которое возглавил царь Сонгцен Гампо. С его прав­ления начался период завоеваний, который длился три века. Короли Непала и императоры Китая предлагали сво­их дочерей в жены тибетским царям. Женитьба на непаль­ских и китайских принцессах имела большое значение, по­скольку жены царей активно способствовали распростра­нению буддизма в Тибете. Китайская пропаганда все вре­мя указывает на политическое значение женитьбы Сонгцена Гампо на китайской принцессе Вэн Чэн, сознательно не упоминая других жен царя, особенно непальскую прин­цессу, чье влияние было, пожалуй, большим, чем ее китай­ской напарницы.

Тибетский правитель Трисонг Децен (годы царствова­ния: 755—797) расширил границы Тибета за счет завое­ванных им китайских территорий. В 763 году была захва­чена китайская столица Чанъань (современный Сиань), и Китай вынужден был платить ежегодную дань. В 783 году был подписан договор, определивший границы между Ти­бетом и Китаем. Свидетельством этих побед является надпись на колонне, стоящей у основания дворца Потала в Лхасе.

Мирный договор, подписанный Тибетом и Китаем в 821 году,— очень важный документ для понимания характера отношений между двумя великими державами Азии. Он был выбит на трех каменных колоннах на тибетском и ки­тайском языках. Одна колонна была поставлена на горе Гунгу, чтобы разделить территории двух стран, вторая— в Лхасе, где находится и сейчас, а третья — в столице Ки­тая, в Чанъане. Фрагменты этих надписей, приведенные в китайской «Белой книге», неточны и вырваны из контек­ста с целью создать впечатление того, что данный мирный договор был своего рода союзным договором. Это далеко от истины, что ясно из следующего фрагмента договора:

«Тибет и Китай будут придерживаться тех границ, в которых они ныне располагаются. Все, что к востоку, есть страна Великого Китая, а все, что к западу, есть, безуслов­но, страна Великого Тибета. Отныне ни одна сторона не должна ни вести войны, ни захватывать территории». И оскорбляет то, как китайцы в «Белой книге» смогли про­интерпретировать эти события, настаивая на том, что «ти­бетцы и ханьцы (китайцы) посредством династийных бра­ков и договоров создали крепкий политический союз, раз­вили тесные экономические и культурные связи, заложив прочный фундамент для окончательного объединения в од­ну нацию». Фактически же тибетские и китайские истори­ческие хроники свидетельствуют о прямо противополож­ном и говорят об этих странах как о самостоятельных и сильных державах.

В середине девятого века Тибет распался на несколько княжеств. Тибетцы обратили свои надежды к Индии и Не­палу, сильное религиозное и культурное влияние которых импульс для их духовного и интеллектуального развития.

Отношения с монгольскими правителями (период с 1240 по 1350 год)

Чингис-хан и его преемники завоевали обширные территории Азии и Европы, создав одну из самых огромных империй, какую когда-либо знал мир. Ее земли протянулись от Тихого океана до Восточной Европы. В 1207 году под натиском монголов находившееся к северу от Ти-, Тангутское государство. А в 1271 году над восточной  частью империи была провозглашена власть монгольской династии Юань. К 1279 году на юге Китая пала Сунская династия, и монголы полностью закончили свое завоева­ние этой страны. Сегодня китайцы утверждают, что Юаньская династия была китайского происхождения. Заявляя так, они как бы предъявляют исторические права на все завоевания монголов, по крайней мере, на их восточную часть.

Внук Чингис-хана Годан-хан в 1240 году отправил экс­педицию в Тибет и пригласил одного из наиболее значи­тельных религиозных лидеров Тибета, Сакья Пандиту Кунга Гьялцена (1182—1201), к своему двору. Так было поло­жено начало продолжительным отношениям Тибета и Монголии, которые имели особый — духовно-патрональный характер. Их тибетское название «чой-йон», что озна­чает «духовный [наставник]—патрон-милостынедатель». Преемник Годан-хана Хубилай-хан принял буддизм и при­гласил Дрогона Чойгьяла Пхагпу, племянника Сакья Пандиты, быть своим духовным наставником. Таким образом, отношения «чой-йон» реализовались в принятии Хубилаем буддизма как государственной религии его империи и в признании Пхагпы ее высшим духовным авторитетом. В благодарность за это Хубилай в 1254 году предоставил своему Учителю политическую власть над Тибетом, прис­воив ему различные почетные титулы.

Эти первичные отношения «чой-йон» затем были укре­плены отношениями такого же характера между ламами и монгольской или тибетской знатью. Эти уникальные по своему содержанию отношения между государствами в Центральной Азии послужили также основой отношений между маньчжурскими императорами и последующими Далай-ламами. Отношения «чой-йон» имели личностный характер, основываясь на почитании патроном своего ду­ховного наставника, и продолжали существовать, даже ес­ли политическое положение первого изменялось. Это оче­видно по монголо-тибетским отношениям «чой-йон», кото­рые продолжали существовать даже после падения дина­стии Юань.

Существенным элементом этих отношений была защита патроном своего духовника в благодарность за наставле­ния в учении и благословение, но не в обмен на предан­ность. В некоторых случаях отношения «чой-йон» приоб­ретали масштабный политический характер, когда от пат­рона ожидалась и военная помощь для защиты Учителя,его традиции. Но эти отношения не означали его верховен­ства, хотя китайская пропаганда настаивает на обратном.

С того времени, когда буддизм стал государственной ре­лигией восточной части Монгольской империи, а Сакья-лама (Пхагпа) — ее высшим духовным авторитетом, монголо-тибетские отношения лучше всего могут быть опреде­лены понятием «взаимозависимость». Имеется в виду рав­ноправное взаимозависимое верховенство правителя-миря­нина и духовного авторитета одновременно. В то время как правление духовного лидера в Тибете зависело от за­щиты и поддержки его патрона, легитимность деятельно­сти последнего в Монгольской империи зависела от ламы.

Никто не отрицает, что монгольские императоры рас­пространили свое влияние на Тибет. Но, в противополож­ность утверждению, сделанному в китайской «Белой кни­ге», о том, что «в середине тринадцатого века Тибет был официально включен в состав империи Юаней», мы можем сказать, что ни один монгольский император никогда не предпринимал попыток управлять Тибетом непосредст­венно, Тибет никогда не платил монголам дани и не рас­сматривался монгольскими императорами частью Китая.

Тибет прекратил политические отношения с Монголией в 1350 году, когда царь Чжангчуб Гьялцен (годы правле­ния — 1350—1364) отобрал силой власть у лам традиции Сакья. Он покончил с монгольским влиянием в тибетской административной системе и ввел новый, основанный на национальных традициях порядок управления. Он издал Свод законов для управления судом [Trimyig Shelchey Cho-nga, i. e. «15 Article Code»]. Китай же вновь обрел свою не­зависимость от монголов только спустя восемнадцать лет после этого. В Китае стала править династия Мин.

Отношения с китайскими императорами в период с 1368 по 1644 год

В своей «Белой книге» китайцы утверждают, что китай­ская династия Мин «сместила династию Юань и унаследо­вала право на управление Тибетом». Но эта трактовка со­бытий не имеет под собой никакой исторической базы. Выше мы уже показали, что установление отношений меж­ду монгольскими ханами, или императорами, и тибетски­ми ламами предшествовало монгольскому завоеванию Ки­тая. Также и отношения между Тибетом и Монголией бы­ли прерваны раньше, чем Китай обрел свою независимость от последней. Китайские императоры династии Мин не унаследовали никаких отношений от монгольских ханов. С другой же стороны, монгольские правители продолжали поддерживать тесные религиозные и культурные отноше­ния «чой-йон» с тибетцами в течение веков после прекра­щения политических отношений.

И даже если монголы и имели влияние на Тибет, было бы слишком самоуверенно со стороны Китая требовать монгольское наследство тогда, когда существует единст­венный законный представитель монгольского народа — Внешняя Монголия.

Контакты между Тибетом и минским Китаем были редки и ограничены главным образом поездками лам из соперничавших монастырей в Китай, где они получали по­четные титулы и дары от китайского императора. Эти ви­зиты упоминаются в тибетских исторических хрониках пятнадцатого и семнадцатого веков, но в них нет ни одного свидетельства относительно политической зависимости Тибета от Китая или его правителей, или от императоров династии Мин. В «Белой книге» же подчеркивается, что эти связи отдельных лам с Китаем обнаруживают власть последнего над Тибетом. Но поскольку те ламы не управ­ляли Тибетом, то, какой бы характер ни имели эти связи, они не могли поставить под вопрос независимость Тибета.

С 1350 года Тибетом управляли цари из рода Пхагмодру, а затем, примерно с 1481 года,—династия Ринпунг. В 1406 году царь Дакпа Гьялцен не принял императорско­го приглашения посетить Китай. Это ясно свидетельствует о суверенности власти тибетских правителей в то время.

Примерно с 1565 года и до установления власти Пятого Далай-ламы в 1642 году, осуществившегося за два года до падения династии Мин в Китае, Тибетом правили цангские цари. Есть свидетельства спорадических дипломатиче­ских отношений между некоторыми правителями из этой династии и минскими императорами, причем последние не имели никакой власти над первыми или влияния на них.

В 1644 году китайские императоры были в очередной раз побеждены иностранными завоевателями. На этот раз маньчжуры установили власть над огромной империей, основную часть которой составлял Китай. Они основали собственную династию — Цин.

Отношения с маньчжурами в период с 1639 по 1911 год

В 1642 году Великий Пятый Далай-лама с помощью своего монгольского патрона Гушри-хана стал верховным политическим и религиозным правителем Тибета. С тех пор тибетцы именуют его своим «гонгса ченпо», или «выс­шим сувереном». Он пользовался авторитетом далеко за пределами Тибета.

Пятый Далай-лама не только поддерживал тесные от­ношения с монголами, но и установил прочные связи с маньчжурскими правителями. В 1639 году, до того как Далай-лама обрел высшую политическую власть и до того как маньчжуры завоевали Китай и установили правление Цинской династии, маньчжурский император Тайцзу при­гласил Далай-ламу в свою столицу Мукден (сегодняшний Шэньян). Не имея возможности приехать лично, Далай-лама направил посланника, который был принят импера­тором с большими почестями. Таким образом, между Далай-ламой и маньчжурскими правителями установились отношения «чой-йон». Отношения, развивавшиеся между маньчжурами и тибетцами, так же как и отношения меж­ду тибетцами и монголами, формировались без участия Китая. О. Латтимор указывал следующее относительно Цинской династии: «Фактически существовала только маньчжурская империя, Китай был лишь ее частью», [Studies in Frontier History]

Победив Китай и присоединив его к маньчжурской им­перии, император Шунь-чжи в 1653 году пригласил Пятого Далай-ламу посетить с визитом столицу им­перии. В знак высочайшего уважения маньчжурский император проделал четырехдневное путешествие, поки­нув свою столицу (Пекин), чтобы принять тибетского пра­вителя и выдающегося духовного лидера буддистов Цент­ральной Азии. Комментируя этот визит Далай-ламы, аме­риканский ученый и дипломат У. У. Рокхил, работавший в Китае, писал:

«[Далай-лама] был принят со всеми церемониями, соответствовавши­ми рангу руководителя суверенного государства, и ничего нельзя об­наружить в китайских источниках, что могло бы опровергнуть это. В этот период тибето-китайских отношений обладание Ламой государ­ственной властью, поддерживаемой военной силой Гушри-хана и духов­ным почитанием всей Монголии, не вызывало ни малейшего сомнения у китайских императоров». [The Dalai Lama of Lhasa and their Rela­tions with Emperors of China, 1644—1908 / T'oung Pao. 1910, 11. P. 37]

В ходе встречи Пятый Далай-лама и маньчжурский император даровали друг другу высокие почетные титулы, и таким образом отношения «чой-йон» были подтвержде­ны. В своей «Белой книге» китайцы упоминают только тот факт, что почетный титул был присвоен Далай-ламе, но умышленно не упоминают того, что почетный титул был дарован и императору.

В китайской интерпретации именно маньчжурский им­ператор предоставил Далай-ламе законное право управ­лять Тибетом. То есть намеренно утрачен смысл события, а именно: то, что был осуществлен обмен титулами между двумя независимыми главами двух государств. Если бы Далай-лама зависел от имперского титула, осуществляя свое правление, тогда бы и император в своем правлении зависел от титула, дарованного ему Далай-ламой.

Во времена правления Цинской династии (1644—1911) отношения между Тибетом и маньчжурскими императо­рами формально продолжали основываться на принципе «чой-йон». Маньчжурский император, например, с готов­ностью откликнулся на просьбу помочь отразить вторже­ние джунгарских монголов и сопроводить найденного но­вого Седьмого Далай-ламу в столицу Тибета в 1720 году.

В восемнадцатом веке маньчжурские силы трижды бы­ли в Тибете: один раз, чтобы защитить Тибет от нашествия войск непальских гурков в 1792 году, и дважды, чтобы восстановить порядок после гражданских войн 1728 и 1751 годов. Каждый раз это делалось по просьбе тибетцев, и каждый раз основанием акции служили отношения «чой-йон».

Во время этих кризисов маньчжурам удалось достиг­нуть некоторого влияния на Тибет. Но впоследствии, когда Тибет воевал против захватчиков из Джамму в 1841—42 годах, из Непала в 1855—56 годах и из Британской Индии в 1903—04 годах, их влияние и роль в жизни Тибета быстро сошли на нет, и они не смогли сыграть какую-либо роль в этих событиях. К середине XIX века роль маньчжурско­го императора в Тибете (и роль амбаней) была чисто номи­нальной.

В «Белой книге» уделяется очень много внимания «предписаниям», или так называемому двадцатидевяти­статейному эдикту 1793 года цинского императора Цянь-дуня, касающемуся Тибета и назначения амбаней (пос­лов). Эти «предписания» преподносятся как свидетельство имперского порядка в Тибете, который широко внедрялся маньчжурами. Фактически эти «предписания» были пред­ложениями императора о некоторых реформах тибетского правительства, после войны Тибета с Непалом. Амбани не были вице-королями или наместниками, но были главным образом послами, которым было предписано обеспечивать интересы своей империи и защищать Далай-ламу от имени императора.

Вследствие спора между Тибетом и Непалом, в 1792 году непальские гурки напали на Тибет, и Далай-лама об­ратился за помощью к маньчжурскому императору. Тот послал большую армию, которая помогла вытеснить вой­ска непальцев, а затем сыграл роль посредника при зак­лючении мирного договора между Тибетом и Непалом. В четвертый раз тибетское правительство обращалось к им­ператору за военной помощью. И ему нужно было выска­зать свое мнение о тибетских проблемах, чтобы предупре­дить участие тибетцев в будущих конфликтах, которые снова бы потребовали вмешательства маньчжурской ар­мии. По своему характеру «предписания» были предложе­ниями, сделанными от лица императора-покровителя, а не приказаниями или указаниями правителя своим поддан­ным. Это становится ясным из заявления посланника им­ператора и командира маньчжурской армии, генерала Фу Кьян-аня, сделанного им Пятому Далай-ламе:

«Император дал мне, Великому Генералу, детальные инструкции, что­бы обсудить все положения по порядку. В этом проявляется забота императора о том, чтобы не был нанесен вред тибетцам и чтобы их благо было гарантировано навечно. Нет сомнения в том, что Далай-лама, выражая свою благодарность императору, примет все эти обду­манные и согласованные предложения. Однако, если тибетцы будут настаивать на утвердившихся издревле обычаях, император отзовет амбаней и гарнизон, после того как будут выведены войска. Более того, если подобные конфликты произойдут в будущем, император ничем не сможет помочь. Поэтому тибетцы могут решить сами, что им во благо, а что нет, что тяжело, а что легко, и сами сделать свой выбор». [Quoted from Ya Han Chang's Biography of the Dalai Lamas In Bod kyi Lo rGyus Rag Rim g-Yu Yi Preng ba I Published by Tibet Institute of Social Science. Lhasa. 1991. Vol. 2. P. 316)

Тибетцы приняли только некоторые из двадцати девя­ти предложений, которые они сочли благоприятными для себя, и не приняли те, которые им показались неприемлемыми. Панчен Чойкьи Ньима, предшественник последне­го, покойного ныне, Панчен-ламы, сказал по этому пово­ду: «Когда китайская политика соответствовала собствен­ным представлениям тибетцев, тогда они готовы были принять совет амбаня, но... если этот совет в каком-нибудь от­ношении вступал в противоречие с их национальными привычками, тогда сам император ничего не мог поделать с ними». [Diary of Capt. O'Connor, 4 September 1903]

Одним из важнейших положений «двадцатидевятиста­тейного эдикта» было императорское предложение выби­рать инкарнации выдающихся лам, включая Далай- и Панчен-лам, с помощью вытаскивания жребия из золотой урны. Но эта важнейшая обязанность лежала на тибет­ском правительстве и высших ламах, которые продолжали определять перерожденцев в соответствии с религиозными традициями. Так что, уже в первом случае, когда следова­ло применить золотую урну для выборов Девятого Далай-ламы в 1808 году, тибетцы отвергли эту процедуру.

Еще одно важное положение этого «эдикта» касалось роли амбаней. В одни времена их роль была схожей с ролью послов, в другие — это были резиденты, когда отно­шения имели протекционистский характер. Это лучше все­го можно понять из объяснения амбаня Ю Тая, которое он дал министру иностранных дел правительства Индии М. Дуранду в 1903 году и которое последний записал:

«В Лхасе он был только гостем, а не хозяином. Он не толь­ко не мог сместить действительных хозяев, но и не смел заикнуться об этом» [Sir Percy Sykes. Sir Mortimer Durand:

A Biography. London. 1926. P. 166]. Таким же образом опи­сали положение амбаней и два миссионера-лазариста, ко­торым довелось попасть в Лхасу в середине девятнадцато­го века: «Правительство Тибета похоже на правительство папы, а статус китайских послов такой же, как статус австрийского посла в Риме» [Decouverte du Thibet, 1845--1846 / M. Hue. 1933. Р. 50]. Ссылка на «китайских пос­лов»—это часто встречающаяся ошибка, поскольку мань­чжурские императоры старались не назначать китайцев амбанями, но только маньчжуров или монголов, — факт, подтверждающий, что назначение амбаня рассматрива­лось также в контексте роли патрона в отношениях «чой-йон», в которых китайцам не было места. Беспрецедентное вторжение маньчжурских войск в Ти­бет в 1908 году стало поворотным моментом в отношениях Тибета и маньчжурского императора. Раньше император­ские войска приходили по приглашению, для того чтобы помочь Далай-ламе или тибетскому правительству. Но на этот раз маньчжурский император предпринял попытку силой установить свою власть в Тибете, главным образом для того, чтобы устранить растущее влияние Британии. Далай-лама бежал в соседнюю Индию, и оккупация про­должалась недолго. Когда в 1910 году маньчжурский им­ператор попытался сместить Далай-ламу, последний зая­вил о прекращении отношений «чой-йон», поскольку покровитель напал на своего ламу и тем самым разрушил ос­нову этих отношений.

Сопротивление нашествию закончилось успешно: им­ператор потерпел поражение, и тибетцы вынудили окку­пантов капитулировать. Летом 1912 года, при посредниче­стве Непала, Тибет и Китай заключили «Договор из трех пунктов», в котором признавалась капитуляция и изгна­ние всех остатков имперских войск. Позже, вернувшись в Лхасу, 14 февраля 1913 года. Далай-лама в своем заявле­нии вновь подтвердил независимость Тибета.

Отношения с Британской Индией в период с 1857 по 1911 год

С середины восемнадцатого века Британия проявляла большой интерес к возможности торговли с Тибетом. Пос­кольку все гималайские государства, которые были тесно связаны с Лхасой, посредством договоров и соглашений попали в зависимость от Британской Индии, Тибет также опасался потерять свой суверенитет в случае отсутствия должного отпора британским попыткам проникнуть в страну. Тринадцатый Далай-лама стремился к независи­мой политике. Это не устраивало британцев, опасавшихся более чем кто-либо проникновения России в Тибет, что нарушило бы сложившееся равновесие сил в Центральной Азии. Не сумев наладить устраивающие ее отношения с Тибетом, Британия прибегла к помощи маньчжурского двора, чтобы принудить Тибет к сотрудничеству. Резуль­татом этого стало подписание Китаем и Британией двух договоров (в 1890 г. и в 1893 г.), в которых были статьи, касавшиеся Тибета, причем последний не только не участ­вовал в этом, но даже не был поставлен в известность.  Тибетское правительство отвергло эти договоры как ultra vires¹, и это ускорило британское вторжение в Тибет, случившееся в 1903 году. Император не стал помогать Ти­бету и, как уведомил амбань Ю Тай, отказался отвечать за действия тибетцев. Британские войска ушли из Лхасы примерно через год, после подписания с тибетским правитель­ством двусторонней Лхасской конвенции.

Положения Лхасской конвенции с необходимостью предполагали неограниченный суверенитет Тибета во вну­тренних и внешних делах, поскольку другим способом Ти­бет не мог законно передать Британии некоторые полно­мочия, определенные договором. В этой конвенции не при­знавалось существование каких-либо особых отношений между маньчжурским императором и Тибетом, и подразу­мевалось признание со стороны Британии права Тибета самостоятельно заключать договоры.

Пытаясь склонить Китай к сотрудничеству, Британия убедила его подписать Присоединительный договор в 1906 году. И опять без участия Тибета это соглашение, а также соглашение 1907 года, заключенное между Британией и Россией, подтвердили право первой на свою сферу влияния в Тибете, а также ввели понятие китайского «сюзеренитета» над Тибетом, чего не принял ни Тибет, ни маньчжурский двор. В 1908 году, во время кратковременного вторжения маньчжурской армии в Тибет, Британия и Маньчжурская империя еще раз, и опять без участия Тибета, подписали договор, касавшийся торговли с Тибетом.

Говоря о британской концепции сюзеренитета, вице-король Индии лорд Керзон объяснял:

«Китайский суверенитет над Тибетом — это конституционная фикция, политическое притворство, которое поддерживалось выгодой обеих сто­рон... А фактически китайские (т. е. маньчжурские) амбани в Лхасе не имели статуса вице-короля, но были обычными послами». [Papers CD 1920, No. 66, Col to 10. 1903. 8 Jan. India Office Library]

Отношения с Индией

Когда в 1947 году Индия стала независимой, ее прави­тельство заменило британскую миссию на свою и унасле­довало договорные отношения Британии с Тибетом. Приз­нание Индией Тибета

 

¹«вне чьей-либо компетенции» — лат. (Рвд).

 

было очевидно из официального об­ращения индийского правительства к тибетскому внешне­политическому ведомству:

«Правительство Индии будет радо убедиться в намерении тибетского правительства продолжать наши отношения на уже сформировавшей­ся основе, пока не будут достигнуты новые соглашения на основаниях, которые любая из сторон захотела бы принять. Эта процедура приня­та всеми странами, отношения с которыми Индия унаследовала от правительства Его Высочества». [Noles, Memoranda and Letters Ex­changed and Agreements Singed by the Governments of India and China I 1959. Vol. 2. P 39]

Самоопределение

В китайской «Белой книге» говорится о «владении» Тибетом, обсуждаются многие вопросы, относящиеся к правам человека, включая его социальные, экономические и культурные права, но игнорируется основной вопрос— вопрос о праве тибетского народа на самоопределение.

Согласно международному праву, население, которое можно определить как «народ», обладает правом на само­определение. Правительства не могут отрицать это право и должны действовать в соответствии с ним. В предыду­щие десятилетия право на самоопределение применялось главным образом к колониальным странам и народам, но в последние годы это право применяется не только в плане деколонизации, но и значительно шире. По международ­ному праву, тибетцы составляют народ, как это было опре­делено, в частности, на Международной встрече экспертов по дальнейшему изучению концепции прав народов, состо­явшейся под эгидой ЮНЕСКО. Трудно представить более яркий пример народа, обладающего всеми важнейшими характеристиками: общностью истории, языка, культуры, этническим единством и т. д. Огромное, то есть достаточ­ное, количество людей едины в своем сознании и практиче­ской жизни, обладают необходимыми социальными инсти­тутами и стремятся отстоять свое право на самоопределе­ние, чтобы быть признанными международным сообщест­вом.

Под правом на самоопределение подразумевается пра­во народа «определять свое политическое положение, эко­номическое, социальное и культурное развитие» свободно, без внешнего вмешательства [Международное соглашение по гражданским и политическим правам, ст. 1; Междуна­родное соглашение по экономическим, социальным и куль­турным правам, ст. I]. Тибетцам было отказано в осущест­влении этого права со времени оккупации их страны Кита­ем. Согласно международному праву, КНР не должна пре­пятствовать осуществлению прав тибетцев.

Осуществление права на самоопределение может при­вести к интеграции или к связи с другим государством, или к независимости, но народ должен сам осуществить свое право. Выбор должен быть сделан свободно, без вме­шательства извне. Поэтому тибетский народ должен сде­лать свой выбор сам, без вмешательства Китая. Далай-лама в течение многих лет призывает Китай договориться о проведении плебисцита под международным контролем, чтобы определить желание тибетского народа. Это самый желательный подход к проблеме, который полностью согласуется с требованиями международного права и прак­тики.

Признание права Тибета на самоопределение

В 1961 году Генеральная Ассамблея ООН приняла ре­золюцию 1723 (XVI), в которой открыто признавалось право тибетского народа на самоопределение. ООН призвала КНР прекратить «политику, которая направлена на лише­ние тибетского народа его фундаментальных прав и свобод, включая право на самоопределение». Четыре года спустя, в 1965 году, она специально подтвердила эту резо­люцию (см. Рез. 2079 (XX)).

Но еще ранее, в 1959 году, первый премьер-министр не­зависимой Индии Джавахарлал Неру выразил свою реши­тельную поддержку права тибетского народа на самоопре­деление. Обращаясь к Лок сабхе, нижней палате индийско­го парламента, он сказал: «Последним голосом в призна­нии Тибета должен быть голос его народа и никого боль­ше».

Недавно состоялись две, не связанные друг с другом, встречи экспертов по международному праву для рассмот­рения вопроса о требовании Тибетом независимости.

Постоянный Трибунал Народов, собравшийся в ноябре 1992 года в Страсбурге, в течение недели разбирал многие свидетельства и аргументы и пришел к выводу, что тибет­цы отвечают общепринятому юридическому понятию «на­род» и потому имеют право на самоопределение. Трибу­нал сделал заключение, что «нынешняя китайская адми­нистрация на территории Тибета должна рассматриваться как иностранное господство над тибетским народом». В конце принятого Трибуналом вердикта записано: «Ти­бетский народ с 1950 года лишен своего законного права на самоопределение». [Session on Tibet, Verdict I Permanent Tribunal of Peoples. Strasbourq. 1992. 20 Nov. P. 15 and 23, resp.]

На другой самостоятельной конференции, проходив­шей в Лондоне несколькими неделями позже в течение 4-х дней, тридцать известных специалистов по международно­му праву из Европы, Африки, Азии, Северной и Южной Америки, среди которых были крупнейшие авторитеты по праву народов на самоопределение, обстоятельно рассмо­трев все материалы, включая и китайскую «Белую книгу», сделали письменное заявление:

1) Согласно международному праву, тибетский народ должен получить независимость; право на самоопределе­ние «принадлежит тибетскому народу» и «ни китайское правительство, ни какая-либо другая нация или государ­ство не имеют права лишать его независимости».

2) «Со времени военных действий в 1949—50 годов Тибет находится в оккупации под властью КНР и деспо­тически управляется колониальной администрацией».

3) «Учитывая длительную историю Тибета как незави­симого государства, мы считаем, что требование тибетским народом самоопределения, включая независимость, соот­ветствует принципам национального единства и террито­риальной неприкосновенности государства». [International Lawyers' Statement on Tibet — London 1993 London. 1993. 10 Jan. P. 6—8]

В Заявлении Международной конференции содержался призыв к ООН и членам мирового сообщества срочно при­нять меры, способствующие быстрой реализации тибетца­ми своего права на самоопределение. В ходе этих двух об­суждений, в Народном Трибунале и на Международной конференции юристов, полностью были рассмотрены и по­зиции китайского правительства, особенно те, которые из­ложены в «Белой книге». Китайское правительство было приглашено участвовать в этих мероприятиях, но уклони­лось от этого. Тем не менее оно представило на эти встречи для рассмотрения «Белую книгу» и массу других публи­каций, демонстрирующих его аргументы и точку зрения на данную проблему.

Заключение

Несомненно, тибетский народ обладает правом на са­моопределение, посредством которого тибетцы сами долж­ны определить свой политический статус и направление экономического, политического и культурного развития своей страны. Даже если понятие самоопределения применимо главным образом к народам, находящимся под коло­ниальным господством или оккупацией, к проблеме тибет­цев оно применимо полностью. Пришло время, когда КНР должна выполнить свои международные обязательства и согласиться на проведение в Тибете плебисцита под меж­дународным наблюдением.

 

Вторжение и незаконная аннексия Тибета (1949-1951 гг.)

 

Введение

По международному праву договоры скрепляются под­писями представителей стран, заключающих их, если они не навязаны силой или если одна из стран не принуждена к подписанию договора под угрозой силы. Это отражено в Венской конвенции по нормам заключения договоров, ко­торые рассматриваются как отражение обычного междуна­родного права. Китайская Народная Республика очень чув­ствительна к этому принципу, особенно когда это относит­ся к договорам и соглашениям, которые Китай вынужден был подписать под давлением Запада во времена, когда страна была слаба. Особенно КНР настойчива в том, что такие «неравноправные» договоры не могут быть действи­тельными, причем неважно, кто их подписывал и по каким причинам.

После того как военное вторжение в Тибет началось, и маленькая тибетская армия была разбита, КНР навязала тибетскому правительству договор, по которому Тибет провозглашался частью Китая, хотя и с предоставлением ему широких прав автономии. В «Белой книге» утвержда­ется, что договор был заключен тибетским правительством абсолютно добровольно и что Далай-лама, тибетское пра­вительство и тибетский народ всецело поддержали его. Факты указывают на совершенно противоположное, а имен­но: на то, что заключение так называемого «Соглашения из семнадцати пунктов по мирному освобождению Тибе­та» не было добровольной акцией и что оно было отверг­нуто тибетским народом. Далай-лама в одной из своих книг приводит слова тибетского премьер-министра Лукхангвы, сказанные им китайскому генералу Чжан Цзин-у в 1952:

«Абсурдно ссылаться на условия «Соглашения из семнадцати пунктов». Наш народ не принял это «соглашение», да и сами китайцы перио­дически нарушали его условия. Их армия еще оккупировала Восточ­ный Тибет. Эта территория не возвращена правительству Тибета, хотя это должно было быть сделано». [My Land and My People. Dalai Lama / New York. 1992. Fourth Edition. P. 95]

Дипломатическая активность и военные угрозы

Вскоре после того как коммунисты победили гоминь-дан и 1 ноября 1949 года объявили о создании КНР, Радио Пекина объявило, что НОАК должна освободить все китайские территории, включая Тибет, Синьцзян, Хэнань и Тайвань. Частично в ответ на эту угрозу и для того чтобы решить давние споры о границах, 2 ноября министерство иностранных дел Тибетского правительства в своем пись­ме предложило Мао Цзе-дуну провести переговоры, чтобы уладить все территориальные вопросы. Копии этого пись­ма были посланы правительствам Индии, Великобритании и США.

Хотя все эти три правительства считали распростране­ние коммунизма угрозой стабильности в Южной Азии, они посоветовали тибетскому правительству вступить в прямые переговоры с китайским правительством» поскольку дру­гие варианты улаживания конфликта могли бы спровоци­ровать военные действия.

Тибетское правительство решило послать двух старших чиновников Цепона Шакабпу и Цечхага Тубтена Гьялпо для переговоров с представителями КНР в третьей стра­не — СССР, Сингапуре или Гонконге. Эти посланники долж­ны были обсудить с китайской стороной письмо министер­ства иностранных дел Тибета Председателю Мао Цзе-дуну

и продолжавшиеся, как прежде, угрожающие сообщения китайского радио о близком «освобождении Тибета». Они должны были получить гарантии того, что территориаль­ная целостность Тибета не будет нарушена, и заявить, что Тибет не потерпит внешнего вмешательства.

Когда тибетские делегаты обратились в Дели за виза­ми в Гонконг, китайцы сказали им, что скоро в Нью-Дели должен прибыть их новый посол в Индии и что перегово­ры нужно начать с ним. В ходе же переговоров китайский посол в Индии Юань Чжэн-синь потребовал от тибетской делегации принять предложение из двух пунктов: 1) на­циональная оборона Тибета должна управляться Китаем и 2) Тибет должен быть признан частью Китая. Затем они должны были последовать в Китай для утверждения этого соглашения. Будучи проинформированным о требованиях китайской стороны, тибетское правительство предложило делегатам отвергнуть такую постановку вопроса. Таким об­разом, переговоры были отложены.

7 октября 1950 года сорокатысячное китайское войско под руководством политического комиссара Ван Пе-ми с восьми сторон атаковало административный центр Во­сточного Тибета — Чамдо. Незначительные тибетские силы, состоявшие из восьми тысяч солдат и милиции, были раз­биты. Чамдо был взят через два дня, и калон (министр) Нгапо Нгаванг Джигме, административный глава регио­на, был арестован. Четыре тысячи тибетских бойцов по­гибли.

Китайская агрессия шокировала Индию. В резкой ноте министерства иностранных дел Индии от 26 октября 1950 года, направленной в Пекин, говорилось:

«Сейчас, когда китайское правительство предприняло вторжение в Ти­бет, навряд ли можно совместить с этими событиями мирные перего­воры, и, естественно, часть тибетцев будет опасаться, что эти пере­говоры пройдут под давлением. При современном положении дел втор­жение китайских войск в Тибет не может быть рассмотрено иначе как удручающее событие, не согласующееся с интересами самого Китая в налаживании мира в регионе. Так считает индийское правительство».

Многие страны, включая США и Британию, выразили поддержку позиции индийского правительства.

8 ноябре 1956 года была созвана чрезвычайная сессия Национальной ассамблеи Тибета, на которой депутаты просили Далай-ламу, которому в то время было только шестнадцать лет, принять на себя полноту власти главы государства. И затем Его попросили уехать из Лхасы в Дромо, ближе к границе с Индией, чтобы он был в безо­пасности. В то же время министерство иностранных дел Тибета опубликовало следующее заявление:

«Тибет един и возглавляется Далай-ламой, который принял всю пол­ноту власти... Мы призываем мир к невоенному вмешательству в эту неспровоцированную агрессию».

7 ноября 1950 года тибетское правительство отправило письмо Генеральному секретарю ООН, призывая эту все­мирную организацию вмешаться в конфликт. В частности, в этом письме говорилось:

«Мы сознаем, что наша страна не может остановить наступление Ки­тая. И мы готовы к переговорам с Китаем на основе взаимоуважения. ...Хотя мало надежды на то, что мирный народ сможет сопротивляться жестоким, натренированным в войне людям, мы думаем, что ООН решила останавливать любую агрессию, где бы она ни случилась».

Через десять дней Сальвадор официально предложил поставить вопрос об агрессии Китая против Тибета в по­вестку дня Генеральной Ассамблеи. Однако вопрос не обсуждался на Генеральной Ассамблее, поскольку ин­дийская делегация заявила, что мирное решение пробле­мы может быть достигнуто тремя заинтересованными сто­ронами — Тибетом, Индией и Китаем. Второе письмо ти­бетской делегации, направленное в ООН 8 декабря, поло­жения не изменило.

8 условиях оккупации Восточного и Северного Тибета, поражения и уничтожения своей маленькой армии, на­шествия десятков тысяч войск НОАК в Центральный Ти­бет и отсутствия активной поддержки со стороны мирового сообщества Далай-лама и тибетское правительство приняли решение послать в Пекин свою делегацию для переговоров с китайскими руководителями.

«Соглашение из семнадцати пунктов»

В апреле 1951 года тибетское правительство послало в Пекин делегацию из пяти человек, возглавлявшуюся калоном Нгапо Нгавангом Жигме. Тибетское правительство уполномочило свою делегацию поставить в известность о своей позиции и выяснить китайскую точку зрения. Вопре­ки содержащемуся в «Белой книге» утверждению, будто делегация обладала «полнотой власти», она не имела полномочий заключать какой-либо договор. Делегатам было приказано все важные вопросы переадресовывать прави­тельству.

29 апреля переговоры начались с представления китай­ской стороной краткого проекта договора. Тибетская деле­гация полностью отвергла предложения китайской сторо­ны, тогда последняя предложила видоизмененный проект того же договора, но и он не был принят тибетцами. В та­кой ситуации китайские представители Ли Вей-хань и Чжан Цзин-у разъяснили, что условия, которые они вы­двинули, являются окончательными и тождественны уль­тиматуму. С тибетской делегацией разговаривали резко и в оскорбляющих выражениях, угрожая физической рас­правой. Фактически члены делегации оказались пленни­ками. Дальнейшая дискуссия была невозможна, и в противоположность утверждениям китайской стороны тибет­ской делегации не предоставлялась возможность прокон­сультироваться со своим правительством. Был предложен унизительный выбор: или подписать «Соглашение», поль­зуясь своими полномочиями, или принять на себя ответ­ственность за незамедлительную оккупацию Лхасы.

Под сильнейшим давлением Китая тибетская делегация подписала 23 мая 1951 года «Соглашение между Централь­ным народным правительством и автономным правительством Тибета о мерах по мирному освобождению Тибета», будучи неспособной проинформировать свое правительст­во. Делегаты предупредили китайскую сторону, что они подписали договор, основываясь только на своей компе­тенции, но ни Далай-лама, ни тибетское правительство не уполномочивали их делать это. Но ничто не остановило китайское правительство, и оно провело церемонию под­писания и объявило миру о заключении договора о «мир­ном освобождении Тибета». Даже печати, скрепившие договор, были подделаны китайцами с целью придать дого­вору видимость подлинности.

Семнадцать статей «соглашения», включавшие различ­ные положения, санкционировали, в частности, введение китайских военных сил в Тибет и предоставляли китай­скому правительству право осуществлять внешние сноше­ния Тибета. С другой стороны, гарантировались неизмен­ность политической системы Тибета и непокушение на установленный статус, функции и власть Далай-ламы или Панчен-ламы. Тибетский народ должен был бы получить региональную автономию и сохранить свои верования и традиции. Реформы в Тибете должны были бы осуществ­ляться после консультации с тибетским руководством и без принуждения.

Полный текст того, что стало известно как «Соглаше­ние из семнадцати пунктов», был передан Радио Пекина 27 мая 1951 года. В этот день Далай-лама и тибетское пра­вительство впервые познакомились с этим разбойничьим документом. Реакции в Дромо, где тогда находился Да­лай-лама, и в Лхасе были одинаковы: это были состояния шока и неверия.

Немедленно было отправлено послание делегации в Пе­кин, в котором ее действия осуждались за подписание «со­глашения» без консультаций с правительством. Было при­казано выслать текст подписанного документа и ожидать новых инструкций. Между тем была получена телеграмма от делегации, в которой говорилось, что китайский пред­ставитель генерал Чжан Цзин-у находится на пути в Дро­мо, следуя через Индию. Кроме того, сообщалось, что не­которые делегаты возвращаются также через Индию, а гла­ва делегации возвращается прямо в Лхасу.

Далай-лама и тибетское правительство воздержались на время от публичного непризнания «соглашения». 17 авгу­ста 1951 года Далай-лама вернулся в Лхасу в надежде за­ключить с китайцами более приемлемый договор.

9 сентября 1951 года около трех тысяч китайских сол­дат вошли в Лхасу, вскоре за ними пришли еще двадцать тысяч из Восточного Тибета и из Восточного Туркестана (Синьцзян). НОАК заняла основные города: Рутог и Гарток, затем — Гьянгдзе и Шигадзе. С оккупацией основных городов Тибета, включая Лхасу, большой концентрацией войск по всему Тибету с востока на запад военный конт­роль над Тибетом был фактически установлен полностью. При таком раскладе сил Китай отказался возобновить переговоры, и Далай-лама оказался лишенным какой-ли­бо возможности принять или отвергнуть тибето-китайский договор. Однако при первой же возможности высказаться свободно, которая предоставилась 20 июня 1959 года после бегства в Индию, Далай-лама официально отверг «Согла­шение из семнадцати пунктов» как «навязанное тибетско­му правительству и народу под угрозой военной силы».

В оценке «Соглашения из семнадцати пунктов о мерах по мирному освобождению Тибета» и оккупации Тибета есть два решающих критерия. Первый — это масштаба на­рушения международного права Китаем, когда войска НОАК вошли в Тибет; второй—последствия подписания «соглашения».

Заключение договоров основывается на общепризнан­ном принципе свободного и согласованного принятия дого­ворных обязательств договаривающимися сторонами: со­гласие без принуждения есть необходимая основа догово­ра. Договоры, заключенные под угрозой силы, лишены своего юридического основания, особенно если насилие применено к стране и правительству, а не к участникам переговоров. В связи с оккупацией Китаем больших тер­риторий Тибета и открытой угрозой захвата Лхасы в слу­чае отказа подписать договор, это «соглашение» оказалось недействительным ab initio², и оно не могло стать закон­ным оттого, что тибетское правительство вынуждено было молчать в этой ситуации.

Далай-лама и тибетское правительство не подписали договор по доброй воле, как это утверждается в китайской «Белой книге». Сам Мао Цзе-дун в Директиве Централь­ного Комитета КПК по политической работе в Тибете, опубликованной 6 апреля 1952 года, фактически признал это:

«Не только два силона (т. е. премьер-министра), но и Далай-лама со своей кликой сопротивлялись принятию Соглашения и не хотят осу­ществлять его. До сих пор у нас нет материальной базы для полного осуществления соглашения, не имеем мы и поддержки среди масс на­селения и высшего слоя общества». [Selected Works of Мао Tseiung / Foreign Language Press, Peking. 1977. Vol. 5. P. 75]

 

Народное восстание

 

Введение

Когда люди угнетены, они неизбежно восстанут против своего угнетателя. До 50-х годов XX века в Тибете никогда не было народных восстаний. Тибетское движение сопро­тивления китайской оккупации началось сразу же после вторжения. Уже до 1956 года в восточных провинциях Тибета Кхам и Амдо произошли открытые столкновения. Тремя годами позже сопротивление приобрело националь­ные масштабы, что привело к крупным выступлениям в Лхасе в 1959 году, бегству Далай-ламы и к эмиграции восьмидесяти тысяч жителей в соседние страны. Десятки тысяч тибетцев были убиты НОАК. С тех пор восстания и демонстрации тибетцев не прекращались. Только в пери­од между 1987 и 1992 годами зафиксировано более чем 150 выступлений в Лхасе и других частях Тибета. Боль­шинство восстаний было подавлено китайцами с большой жестокостью. В марте 1989 года в Тибете второй раз за его историю

² «с начала» — лат. (Ред.).

 

(первый был в 1959 году) было введено военное положение.

Китайское правительство старалось представить народ­ное сопротивление тибетцев как дело рук немногих недо­вольных аристократов, стремящихся реставрировать ста­рую систему эксплуатации и подавления народных масс. Они изображали 95% тибетцев крепостными, которые же­стоко подавлялись небольшим числом аристократов и лам. Китайцы не могут объяснить только одного, почему эти, как они говорят, подавляемые массы никогда не восстава­ли против своих хозяев, несмотря на то что в Тибете ни­когда. не было полиции и большую часть истории там не было сильной армии. И эти же тибетцы восстали и борются сейчас против громадной секретной службы и армии Ки­тая, зная на какой огромный риск они идут. Если мы по­смотрим на социальный состав тибетцев, участвовавших в восстаниях и демонстрациях, то увидим, что 80% из них не являются ни аристократами, ни высшими ламами. Более того, 85% тибетских беженцев представляют, как говорят китайцы, «класс крепостных».

События, приведшие к Народному восстанию 1959 года

Давайте вкратце познакомимся с основными причина­ми тибетского национального восстания против Китая в 1959 году. После того как китайские войска обосновались в Лхасе, постоянно делались попытки подорвать суверен­ную власть тибетского правительства и установить китайскую власть. Это осуществлялось тремя путями. Во-первых, политическим и региональным разделением тибетцев на основе принципа «разделяй и властвуй». Во-вторых, опре­деленными социальными и экономическими реформами, проводившимися вопреки желаниям тибетцев и рассчи­танными на изменение структуры тибетского общества. В-третьих, учреждением оккупационной властью различ­ных органов управления и новых организаций, подобных существовавшим уже тибетским институтам власти.

              — В период с 24 ноября 1950 года по 19 октября 1953 года Китай включил большую часть тибетской об­ласти Кхам в состав соседней с ней китайской про­винции Сычуань. Кхам был разделен на два так называемых тибетских автономных округа и один тибетский автономный район. 13 сентября 1957 го­да часть Южного Кхама была названа тибетским автономным округом Дечеп и включена в состав провинции Юньнань.

— Большая часть Амдо вместе с небольшим районом Кхама получила статус китайской провинции под названием Цинхай. Одна из частей Амдо была пре­образована в тибетский автономный округ Нгапа и присоединена к провинции Сычуань. Оставшаяся часть Амдо была разделена на тибетский автоном­ный район Тианьчжу (6 мая 1950 г.), тибетский ав­тономный округ Каньлхо (1 октября 1953 г.) и при­соединена к китайской провинции Ганьсу.

— 9 сентября 1965 года Китай официально учредил так называемое тибетское автономное региональное правительство, предоставив ему право управлять всей областью Цанг и некоторыми частями Кхама.

— Китай лишил многих этнических тибетцев, которые сами себя считали тибетцами, таких как шерпы, монпы, лхопы, тенгрпы, джангпы и т. д., их при­надлежности к тибетскому народу, определив их китайскими национальными меньшинствами. Присвоение НОАК тысяч тонн ячменя и других про­дуктов питания впервые в истории страны довело тибетцев до голода, что вызвало митинги протеста в Лхасе. Первая большая группа сопротивленцев, «Миманг Цонгду» (народ­ная ассамблея), организовалась совершенно спонтанно, и ее представители вручили китайскому военному командо­ванию петицию с требованием вывести из страны НОАК и прекратить вмешательство в дела Тибета. Китайская реак­ция была моментальной: оба премьер-министра, Лукханг-ва и дост. Лобсанг Таши, которые были открытыми про­тивниками китайского правления и не принимали «Согла­шение из семнадцати пунктов», были принуждены уйти в отставку, а пять лидеров «Миманг Цонгду» были заклю­чены в тюрьму. Сама же организация стала подпольной.

В 1954 году Далай-лама по приглашению китайского правительства посетил Пекин. «Специальное» автономное положение Тибета, определенное «Соглашением из семна­дцати пунктов», было формально отменено в связи с при­нятием Народным собранием Китая новой конституции. После этого последовало принятие «Резолюции по учреж­дению Подготовительного комитета автономного района Тибета» (ПКАРТ) — мера, предпринятая с целью дальней­шей интеграции тибетской администрации в состав адми­нистрации КНР. Подготовительный комитет должен был действовать как центральная администрация Тибета вме­сто тибетского правительства. Далай-ламу сделали Председателем Комитета, правда без реальной власти. В своей автобиографии Далай-лама объясняет это следующим об­разом :

«Комитет был безвластным и демонстрировал только видимость тибет­ского управления. В действительности, вся власть осуществлялась ки­тайцами. Вся политика определялась организацией под названием Ти­бетский комитет коммунистической партии Китая, в который не входил ни один тибетец». [Dalai Lama. Ibid. P. 133]

В 1956 году ПКАРТ был учрежден, и районы, находив­шиеся под властью генерал-губернатора Чамдо (Восточный Тибет), назначавшегося тибетским правительством, были выведены из-под юрисдикции тибетского правительства в Лхасе, и их административные органы получили статус, равный статусу тибетского правительства. Последнее поте­ряло также законный контроль над землями монастыря Ташилунпо. Все это уменьшило его власть.

В Амдо и Кхаме, в меньшей степени в других районах, китайское правительство проводило, не без принуждения, социальные, политические и аграрные реформы. Часто подвергались насилию религиозные деятели и целые мо­настыри. Все это привело к значительному увеличению от­ветных действий такого же характера. Ведь «Соглашение из семнадцати пунктов» гарантировало, что реформы не будут навязываться тибетцам. Но такое произошло в Вос­точном Тибете: нетерпение и воинственность китайской администрации вызывали ответные силовые реакции, кото­рые вскоре разрослись в широкое военное сопротивление. И по провинциям Амдо и Кхам прокатились волны кара­тельных операций.

Когда насилие охватило и другие части Тибета, тогда, летом 1957 года, началась полномасштабная партизан­ская война. В больших количествах с востока и запада в Лхасу стали прибывать беженцы. В течение года восста­ние охватило и Центральный Тибет, и в 1958 году был об­разован сопротивленческий союз «Тенсунг Дхангланг Магар» (Добровольческие силы защиты Учения), объединив­ший «Миманг Цонгду» и «Чуши Гангдук» («Четыре реки и шесть горных хребтов»). К осени этого года народная армия, насчитывавшая 80 тысяч человек, контролировала большинство районов Южного Тибета и некоторые части Восточного Тибета.

Далай-лама призывал свой народ успокоиться, с тем чтобы предотвратить еще большее кровопролитие. Однако ситуация в Тибете ухудшалась быстро. В 1966 году Далай-лама по приглашению первого независимого премьер-ми­нистра Индии Дж. Неру принимал участие в празднике «Будда Джаянти». На встрече в Дели с Неру и Чжоу Энь-лаем Далай-лама выразил свою глубокую озабоченность той взрывоопасной ситуацией, которая сложилась на его родине, и допустил возможность принятия политического убежища в Индии. Неру посоветовал ему этого не делать. Чтобы убедить Далай-ламу вернуться домой, китайское правительство объявило, что «социалистические и демо­кратические реформы» в Тибете будут отложены на неко­торое время. Было обещано, что большое количество китай­ских гражданских лиц будет отозвано назад и что число учреждений ПКАРТа будет уменьшено в два раза. Но все это оказалось ложью.           

В последующие годы китайцы интенсифицировали со­циалистические преобразования и репрессии против тибет­цев, а также послали большое военное подкрепление в Ти­бет. То есть более чем компенсировали свою незначитель­ную кадровую уступку.

Народное восстание и бегство Далай-ламы

Неминуемые события произошли в марте 1959 года. Тибетцы опасались, что китайские власти готовят похище­ние и отправку Далай-ламы в Пекин. Такое уже осуществ­лялось в Кхаме и Амдо, когда важные ламы или местные лидеры вдруг мистически исчезали во время культурных программ или других мероприятий, которые были органи­зованы китайцами и на которые они приглашали тибетцев. Обеспокоенность за безопасность Далай-ламы сильно воз­росла, когда китайское военное командование пригласило Его на театральное представление, которое должно было состояться в китайском гарнизоне 10 марта. Беспокойство еще больше увеличилось, когда китайцы потребовали, что­бы Далай-лама не сопровождался охраной, как это было положено по традиции. Народ Лхасы не допустил, чтобы Далай-лама попался на уловку китайцев.

10 марта произошла стихийная демонстрация: тысячи людей окружили летний дворец Далай-ламы—Норбулингку, чтобы не допустить Его на объявленное китайцами представление. В течение нескольких следующих дней в Лхасе проходили массовые собрания, на которых участни­ки требовали, чтобы китайцы покинули Тибет и предоставили их стране полную независимость.

Далай-лама, опасаясь серьезных последствий массовых демонстраций, убедил разойтись большую толпу народа, собравшуюся перед Норбулингкой, и написал три письма командующему китайскими войсками, генералу Тань Ку-ан-сэню, стремясь успокоить китайцев и предотвратить грозившее насилие. Объясняя обстоятельства, в которых он писал эти письма. Далай-лама вспоминал в своей авто­биографии :

«Я ответил на все его письма, чтобы выиграть время, остудить гнев обеих сторон и призвать народ Лхасы к выдержке. Моим моральным долгом в тот момент было предотвращение катастрофического столкно­вения безоружных людей и китайской армии». [Dalai Lama. Ibid. P. 187]

Но несмотря на усияия Далай-ламы, вскоре после этих событий открытое столкновение в Лхасе все же произошло, и оно имело пагубные для тибетцев последствия.

Видя, что все попытки предотвратить открытую кон­фронтацию и кровопролитие оказались неудачными и что дальнейшее сотрудничество с китайскими властями с целью уменьшить их агрессивность более не имеет смысла, Далай-лама решил бежать в Индию, чтобы привлечь международную помощь для спасения своего народа. Он поки­нул Лхасу ночью 17 марта.

28 марта китайский премьер Чжоу Энь-лай опублико­вал постановление Государственного совета о «роспуске» тибетского правительства. Далай-лама и его министры, на­ходившиеся на пути в Индию, быстро отреагировали на это постановление, заявив, что новая администрация, сформи­рованная в Лхасе, которая полностью контролируется ки­тайцами, никогда не будет признана тибетским народом. После своего прибытия в Индию Далай-лама восстановил правительство в изгнании и публично заявил: «Где бы я ни был вместе с моим правительством, тибетский народ всегда будет считать нас тибетским правительством».

Через несколько месяцев около 80 тысяч тибетцев с большим трудом достигли границ Индии, Непала, Бутана и Сиккима. Но многие не смогли сделать это.

В китайской «Белой книге» эти события стараются представить как дело рук тибетских реакционеров, кото­рые с помощью ЦРУ организовали вооруженное «восста­ние», против которых «решительно» были настроены на­родные массы, а Далай-лама «сбежал в Индию по принуждению». Восстание, утверждают китайцы, охватило не более семи тысяч человек и было легко подавлено за два дня.

Такая трактовка событий далека от истины и опровер­гается даже самими китайскими властями. Так, согласно докладам китайской военной разведки, только в период с марта по октябрь 1959 года НОАК уничтожила 87 тысяч участников восстания в Лхасе и прилегающих к ней райо­нах [Xiang Xingshi he Renwu Jiaoyu de Jiben Jiaocai. PLA Military District's Political Report, I960]. Нерешительная по­мощь ЦРУ восстанию всерьез началась только тогда, когда оно закончилось. Хотя эта помощь приветствовалась ти­бетцами, она все же была незначительной. Все свидетельства указывают на то, что восстание было массовым, на­родным и распространилось широко. Его жестокое подав­ление во всех регионах Тибета только еще раз подтвержда­ет это.

 

Традиционное общественное устройство Тибета и демократические основы его будущего

 

Введение

Китай всегда оправдывал свою политику в Тибете, ри­суя мрачную картину жизни традиционного тибетского общества. Военное вторжение и оккупация рассматривались Китаем как «освобождение» тибетского общества от «сре­дневекового феодального крепостничества» и «рабства». Сегодня этот миф постоянно используется Китаем, чтобы оправдать собственные нарушения гражданских и полити­ческих прав в Тибете и парировать международное давле­ние на Пекин с целью заставить его пересмотреть свою реп­рессивную политику в оккупированном Тибете.

Традиционное тибетское общество было отнюдь не со­вершенным и требовало изменений. Далай-лама и тибет­ские лидеры признают это. И это та причина, по которой Далай-лама приступил к осуществлению перспективных реформ сразу после того, как он получил светскую власть.

Но традиционное тибетское общество не было настолько плохим, как это старается представить Китай.

В любом случае по ряду причин оправдания Китая не обоснованы. Прежде всего, международное право не при­нимает оправдания такого рода. Непозволительно одной стране вторгаться, оккупировать, аннексировать и коло­низировать другую страну только потому, что ей не нра­вится социальная система второй. Во-вторых, КНР несет еще ответственность за причинение страданий другому на­роду во имя свободы. В-третьих, уже начинали осуществ­ляться необходимые реформы, и тибетцы сами способны провести их.

В своем докладе по Тибету в 1960 году Международная комиссия юристов заявила:

«Китайские утверждения, что в Тибете до прихода китайцев права че­ловека не соблюдались, основываются на искаженных и преувеличен­ных сообщениях о жизни в этой стране. Выяснилось, что обвинения против тибетских «повстанцев» в изнасилованиях, грабежах и пытках были намеренно сфабрикованы. И в других случаях по этим или иным причинам информация не заслуживает доверия».

Традиционное общество

В терминах социальной мобильности и распределения общественного богатства Тибет правомерно сравнивать с большинством азиатских стран. Далай-лама, глава духовной и светской администраций, определялся на основе сис­темы реинкарнации, которая гарантировала, что правле­ние в Тибете не будет наследственным. Большинство Да­лай-лам, включая Тринадцатого и Четырнадцатого, — вы­ходцы из простых крестьянских семей из дальних частей Тибета.

Административные посты ниже Далай-ламы занима­лись равным количеством чиновников-монахов и чиновни­ков-мирян. Хотя чиновники-миряне занимали посты по наследству (однако сами посты не являются наследственными), посты, занимаемые монахами, были доступны для всех. Большая часть чиновников-монахов формировалась на непривилегированной основе. Тибетская монашеская система обеспечивала широкую социальную мобильность. Монашеские организации доступны в Тибете для всех, и подавляющее большинство монахов, особенно тех, кто про­шел путь от рядового до иерарха,—это выходцы из прос­тонародья, часто из заброшенных деревень Кхама и Амдо:

это потому, что в монастырях предоставлялись равные возможности всем занять любое высокое положение в за­висимости от учености. В популярном тибетском афориз­ме утверждается следующее: «Если человек обладает зна­нием, то путь к золотому трону Гадена (символизирующему высшее положение в иерархии школы Гелуг тибетского буддизма) открыт для него.

Крестьяне, которых в китайской «Белой книге» навяз­чиво называют «крепостными», обладали юридической самостоятельностью, часто подтверждавшейся наличием документов, в которых указывались их права. Любой из них мог обратиться в суд. Крестьяне имели право подать в суд на своих хозяев и обратиться по своему делу в высшие инстанции.

Мисс Дондуб Чходон родилась в семье, принадлежав­шей к беднейшему слою населения независимого Тибета. Вспоминая в своей книге «Life in the Red Flag People's Com­mune» («Жизнь до прихода китайцев»), она говорит сле­дующее :

«Я принадлежала к тем, кого сейчас китайцы называют тибетскими крепостными... Нас было шестеро в семье... Наше жилище представля­ло собой двухэтажное строение, обнесенное со всех сторон стенами. На первом этаже мы держали домашнюю скотину: четырех яков, двадцать семь овец и коз, двух ослов. Наш земельный надел составлял четыре с половиной кхеля (0,37 гектара). У нас никогда не было труд­ностей с тем, чтобы прокормить себя. И в наших местах не было ни одного нищего».

Во все времена тибетской истории закон, так же как и устоявшаяся традиция, запрещал землевладельцам на­казывать крестьян и дурно обращаться с ними. Со времен царя Сонгцена Гампо (VII в.) многие тибетские правители издавали законы, основанные на «Десяти добротелях Дхармы», то есть на этических принципах буддийской ре­лигии, которая требовала, чтобы правители покровитель­ствовали своим подданным. В 1909 году Тринадцатый Да­лай-лама издал указ, согласно которому каждый крестья­нин получал право в случае дурного обращения со стороны своего хозяина подать жалобу непосредственно Далай-ламе. Фактически в тибетском обществе недоброе поведе­ние порицалось. Религиозная вера тибетцев в истинность сострадания препятствовала немилосердному поведению, касалось ли это людей или животных.

. Смертная казнь была запрещена в Тибете, а наказание физическим увечьем могла присуждать только централь­ная власть в Лхасе. В 1898 году в Тибете был принят закон, запрещавший такие формы наказания, исключая слу­чаи государственной измены.

Вся земля принадлежала государству, которое наделя­ло ею монастыри и отдельных своих подданных, сослужив­ших ему службу. Со своей стороны, государство собирало с имущих налоги и использовало их в своих делах. Состоя­тельные миряне или платили земельный налог, или посылали одного мужчину из каждого поколения на государ­ственную службу. Монастыри осуществляли религиозные функции для государства, а еще в большей степени были школами, университетами, центрами искусства, ремесел, медицины и культуры. Монастыри как высокоорганизо­ванные образовательные центры были фундаментом тра­диционной тибетской культуры. Обучавшиеся в монасты­рях полностью содержались за их счет: им всем предоставлялось питание и жилье. Некоторые монастыри обладали значительной собственностью, некоторые, получив боль­шие дарования, использовали их для своего развития. Дру­гие же не имели ни первого, ни второго. Они получали лишь дары и пожертвования от своих почитателей и патронов. И отдельным монастырям часто не хватало этих средств, чтобы обеспечить всем необходимым большое количество монахов. Чтобы пополнить свои доходы, такие монастыри занимались торговлей и ростовщичеством.

Большая часть земли в прежнем Тибете находилась в руках крестьян, которые платили налог сельскохозяй­ственной продукцией непосредственно государству. Это было главным источником продовольственных запасов го­сударства, которые затем распределялись между монасты­рями, армией и служащими, не имевшими какой-либо собственности. Некоторые крестьяне несли трудовую по­винность, а некоторые были обязаны обеспечивать средст­вами передвижения государственных служащих и в неко­торых случаях монастыри.

Землепользование было наследственным. Крестьянин мог сдавать землю в аренду или закладывать ее. И он мог быть лишен своей земли только в случае неуплаты налога или невыполнения трудовой повинности, которые были не­большими. Практически крестьянин имел права землевла­дельца и платил скорее натуральный налог, а не ренту.

Небольшая часть тибетцев, живших главным образом в провинции У-Цанг, были арендаторами. Они брали в аренду землю у крупных землевладельцев и монастырей и расплачивались с ними или оброком- или посылали одного члена своей семьи работать слугой или сельскохозяй­ственным рабочим. Некоторые из этих арендаторов стано­вились управляющими владениями, обладавшими большой властью (именно за это китайцы приклеили им ярлык «агентов феодалов»). Другие выходцы из таких семей вы­бирали себе занятие по желанию. Они имели право зани­маться торговлей или чем-нибудь друшм, могли стать мо­нахами или работать на своей собственной земле. Хотя они и считались арендаторами, они не могли быть лишены земли по желанию ее владельца. Некоторые из них были очень богаты.

Четырнадцатый Далай-лама намеревался осуществить перспективные административные и земельные реформы. Он предполагал, что крупные монастырские и частные вла­дения будут выкуплены государством и розданы крестья­нам. По Его указанию был создан специальный комитет по реформе, который уменьшил земельный налог с кресть­ян. Этому комитету было также поручено изучать жало­бы крестьян на местные власти и предпринимать соответ­ствующие меры. Далай-лама одобрил предложение об ос­вобождении должников от долгов по представлению этого комитета. Крестьяне-задолжники были разделены на три группы: на тех, которые 1) не могли заплатить проценты или вернуть ссуду и освобождались от долга полностью;

2) не могли заплатить проценты из своих годовых дохо­дов, но имели достаточно денег, чтобы вернуть ссуду, обя­занных сделать выплаты в рассрочку; 3) разбогатели в те­чение нескольких лет и должны были вернуть ссуду и вы­платить проценты в рассрочку. Далай-лама также прика­зал, чтобы в будущем без специального разрешения прави­тельства с населения не требовали транспортного обслужи­вания. Кроме того, была увеличена плата за эту работу.

Голод и голодная смерть не были известны в незави­симом Тибете. Были, конечно, неурожайные годы. Но лю­ди могли взять продукты взаймы у местной администра­ции, монастырей, крупных землевладельцев и богатых фермеров. С 1950 года китайский военный и гражданский персонал кормился из тибетских государственных продо­вольственных запасов и принуждал тибетцев продавать им их запасы зерна по номинальным ценам. «Свобода» тибет­цев реально оказалась лишь правом на бедность. Палден Гьяцо, 61-летний монах, который бежал из Тибета в 1992 году, после 33 лет китайской тюрьмы и каторги сказал об этом очень лаконично: «Китайцы определенно преуспели в деле превращения богатого в бедного. Но они не помога­ли и бедным. Бедный стал еще беднее, и мы превратились в нацию попрошаек цампы³».

В своей книге «Тибет и его история» X. Ричардсон пи­сал: «Даже коммунистические писатели должны были при­знать, что до 1949 года разница между богатым и бедным в Тибете не была очень большой». И действительно, когда Ху Яобань в 1980 году сам увидел повсеместную нищету жителей Центрального Тибета, он заявил, что уровень жизни там, по крайней мере, должен быть доведен до уров­ня, существовавшего до 1959 года.

Демократические реформы

В 1959 году после своего бегства из Тибета Далай-лама восстановил свое правительство в Индии и начал ряд де­мократических изменений. Был учрежден парламент эми­грации — избираемая непосредственно народом организа­ция народных представителей. В 1961 году Далай-лама подготовил проект Конституции будущего Тибета, при этом он стремился заручиться мнением тибетцев по этому во­просу.

В 1963 году подробный проект Конституции будущего Тибета был обнародован. Несмотря на сильное сопротив­ление, Далай-лама настоял на включении в нее статьи, ко­торая гласит, что исполнительная власть, осуществляемая Далай-ламой, может быть передана Совету Регентов, если Народное собрание двумя третями своего состава после со­гласования с Верховным судом придет к решению о необ­ходимости такой передачи власти в интересах государства.

10 марта 1969 года Далай-лама объявил, что ко дню обретения Тибетом независимости тибетский народ должен будет решить, какую систему государственного управления он хотел бы иметь.

В 1990 году в Конституции были сделаны изменения, усилившие роль Собрания народных представителей Тибе­та за счет увеличения числа его членов с 14 человек до 46. Также Собранию предоставлялись более широкие конститу­ционные права, а именно, оно теперь выбирало калонов (ми­нистров), которые ранее назначались непосредственно Далай-ламой. Высшая правоохранительная комиссия должна была теперь рассматривать жалобы людей на действия администрации.

В январе 1992 года Далай-лама представил «Guidelines for future Tibet's Polity and the Basic Features of its Constitu­tion», где он заявил, что не будет «выполнять каких-либо обязанностей в будущем правительстве Тибета» и будет сам определять свою традиционную политическую позицию. «Будущее правительство Тибета,—сказал Далай-лама,— будет избираться народом на основе возрастного избира­тельного ценза». Далай-лама также заявил, что в течение некоторого периода между выводом китайских оккупаци­онных войск и вступлением Конституции в силу обязан­ности по управлению государством будут возложены на тибетских чиновников, которые сейчас работают в Тибете. Во время этого переходного периода будет назначен пре­зидент, которому Далай-лама передаст свою политическую власть и обязанности. Тибетское правительство в эмигра­ции прекратит существование ipso facto⁴.

В руководстве по будущему политическому устройству говорится также следующее:

«Будущий Тибет будет миролюбивой страной, придерживающейся прин­ципа ахимсы (невреясдения). Он будет иметь демократическую систему управления, в задачи которой будет обязательно входить сохранение чистой и здоровой окружающей среды. Тибет будет полностью демили­таризованной страной».

 

³ Цампа — поджаренная ячменная мука — национальная пища тибетцев, наподобие хлеба для русских (Ред.).

 

⁴ «в силу самого факта» — лат. (Ред.).

 

Поэтому сейчас тибетцы борются не ради восстановле­ния старой системы управления, как это утверждают ки­тайцы. Продолжающиеся попытки Китая персонифициро­вать тибетскую проблему, ставя все в зависимость от ста­туса Далай-ламы, есть лишь увертка с целью скрыть основ­ную причину тибетского народного сопротивления.

 

Права человека

 

Введение

Более 1,2 миллиона тибетцев погибли в результате ки­тайского вторжения и оккупации. Сегодня трудно найти тибетскую семью, в которой не числился бы посаженным или убитым хотя бы один человек. Согласно Жигме Нга-бо, в «ходе репрессий 1959 и 1969 годов почти каждая ти­бетская семья пострадала тем или иным образом». Эти факты говорят много о «демократической реформе», кото­рая, как утверждает Китай, была осуществлена для пре­образования «темного, феодального, эксплуататорского общества» Тибета.

Независимый Тибет, конечно, не был примером совер­шенного общества. Но он никоим образом не был таким тираническим государством, каким является сейчас, когда там правят китайцы. Самые большие тюрьмы, которые бы­ли расположены в Лхасе, вмещали во все времена не более тридцати заключенных каждая. Но после китайского втор­жения весь Тибет покрылся тюрьмами и трудовыми лагерями. Есть даже сообщения, что китайцы устраивали мас­совые уничтожения заключенных, чтобы держать их число в допустимых пределах.

Однако Китай продолжает утверждать, что со времени своего «освобождения» тибетский народ пользуется боль­шой степенью свободы. Давайте обратимся к фактам.

1949—1979: убийства и разрушения

Согласно китайским данным, в период с 7 по 25 октяб­ря 1950 года НОАК «уничтожила» более чем 5700 тибет­ских «солдат» и заключила в тюрьмы в различных обла­стях Восточного Тибета две тысячи человек {A Survey of Tibet Autonomous Region. Tibet People's Publishingr House. 1984].

Существуют документальные свидетельства об избие­ниях, пытках, убийствах, бомбардировках монастырей и уничтожении целых лагерей беженцев. Большая часть этих сообщений подтверждена также документами, содер­жащимися в докладе Международной комиссии юристов 1960 года.

Согласно секретным китайским военным документам, за период с 1952 по 1958 год китайская армия подавила в Каньлхо, область Амдо, 996 восстаний, убив при этом де­сять тысяч тибетцев [Work Report of the llth PLA Division. 1952—1958]. В это время население другого района Амдо, Голока, сократилось из-за репрессий со 130 тысяч человек в 1956 году до 60 тысяч человек в 1963 году [China Spring. 1986. June]. Относительно событий в Амдо Панчен-лама сказал:

«Если бы кто-нибудь снял фильм о жестокостях китайцев в провинции Цинхай, то это был бы фильм ужасов. В районе Голок было убито очень много людей, а их тела были сброшены с горы в ущелье. Род­ственникам погибших солдаты сказали, что они должны праздновать, так как бунтовщики уничтожены. Их даже принуждали танцевать на мерт­вых телах. Вскоре после этого они также были расстреляны из пуле­метов». [Speech by the Panchen Lama at a Meeting of the Sub-Committee of the National People's Congress in Peking on Situation in Tibet. 1987. March 28]

При этом Панчен-лама подчеркнул:

«В Амдо и Кхаме народ был подвергнут невыразимым жестокостягл. Расстреливали по двадцать-тридцать человек... Такие акции глубоко ранили сердца людей».

 

В результате карательных действий, последовавших после народного восстания в Лхасе 10 марта 1959 года, было убито за три дня от десяти до пятнадцати тысяч ти­бетцев. Согласно секретному докладу 1960 года Полити­ческого управления НОАК тибетского военного района, в период с марта 1959 по октябрь 1960 года только в Цент­ральном Тибете было убито 87 тысяч человек [Xiang Xing-shi he Renwu liaoyu de Jiben Jiaocai. I960]. А согласно ин­формации, собранной тибетским правительством в эмигра­ции, за период с 1949 по 1979 год население Тибета уменьшилось более чем на 1,2 миллиона человек.

Причина смерти	У-Цанг	Кхам	Амдо	Всего
Пытки в тюрьме	93560	64877	14784	173 221
Казнь	28267	32266	96225	156 758
Гибель в бою	143 253	240410	49042	432 705
Голод	131 072	89916	121982	342 970
Самоубийство	3375	3952	1675	9002
Побои	27951	48840	15940	92731
Всего:	427 478	480 261	299 648	1 207 387

 

Смерть в тюрьмах и работа в концентрационных лагерях

Цифры, основанные на свидетельствах оставшихся в живых узников тюрем и лагерей, показывают, что око­ло 70% всех заключенных погибли. Например, в местечке Джанг Цалакха, находящемся в районе пустынных север­ных тибетских равнин, в пяти лагерях содержалось более десяти тысяч узников, которых заставляли добывать и транспортировать буру. Как рассказывают бывшие заклю­ченные этих лагерей, каждый день от голода, побоев и пере­утомления умирали от десяти до тридцати человек, а в те­чение года погибли более восьми тысяч узников. Или дру­гой пример. На строительстве Нгаченской гидроэлектро­станции около Лхасы, которая якобы, как ложно заявля­ют китайцы, была построена силами НОАК, по крайней мере, каждый день по три или четыре трупа узников сжигали или сбрасывали в реку невдалеке от стройки. По свидетельству бывшей узницы, уроженки Ньяронга, что в Кхаме, г-жи Адхи Тапе, в районе Дарцедо (Восточный Ти­бет) в период с 1960 по 1962 год умерло 12019 заключенных, работавших на свинцовых рудниках.

Права человека в Тибете в настоящее время

Смерть Мао Дзэ-дуна в сентябре 1976 года привела к изменениям в китайской политике. Показателями этих изменений были либерализация и провозглашение экономики «открытых дверей», а также более лояльное отноше­ние к узникам совести.

Но либерализация и открытость экономики так, как они проводились, не изменили китайской позиции в отно­шении Тибета и его политического статуса. В мае 1982 го­да 115 тибетских политических активистов были арестова­ны и объявлены «преступниками» и «дельцами черного рынка». Затем последовали еще большие аресты и публич­ные казни. К концу ноября 1983 года в одной только Лха­се были посажены в тюрьму 750 тибетских политических активистов.

27 сентября 1987 года более двухсот тибетцев провели демонстрации в Лхасе. В ходе подавления последующих демонстраций, включая демонстрации 1 октября 1987 и 5 марта 1988, китайская полиция открывала огонь по де­монстрантам, убив и тяжело ранив многих прямо на ме­сте демонстрации и арестовав, по крайней мере, 2500 че­ловек.

В июле 1988 года шеф китайских органов безопасности Сяо Ши во время своей поездки по «ТАРу» потребовал «безжалостного подавления» всех форм протеста против китайского правления в Тибете [UPI. 1988. July 20].

Полиция отреагировала сразу. 10 декабря 1988 года была разогнана демонстрация, проходившая у Джокхан-га, самого священного храма в Лхасе. Это засвидетельст­вовала датская туристка Юриста Мейндерсма (ей было тогда 26 лет), которая вспоминала: «...без всякого преду­преждения полиция открыла огонь, стреляя без разбора в толпу. Люди не поняли, что происходит, кто на них на­пал... Когда я повернулась, чтобы бежать, меня ранило в плечо». Один западный журналист, который оказался там, свидетельствовал, что, по крайней мере, один из офи­церов отдал приказ солдатам «убивайте тибетцев!». Результатом этой акции было не менее 15 убитых, 150 тяже­лораненых и много арестованных.

Но выступления тибетцев продолжались. В течение трех дней после 5 марта 1989 года в Лхасе произошли новые беспорядки, когда демонстранты с тибетским националь­ным флагом требовали предоставления независимости сво­ей стране. Полиция применила для разгона демонстран­тов автоматы и даже стреляла по домам тибетцев. Коли­чество жертв составило от 80 до 400 человек, хотя офици­ально китайцы говорили об 11 жертвах. По мнению Тан Да-синя, китайского журналиста, находившегося в это вре­мя в Лхасе, тогда было убито несколько сот человек, не­сколько тысяч получили ранения и три тысячи были аре­стованы [Events in Lhasa March 2nd—10th 1989, Tang Daxian, London: TIN, 1990. June 15]. С 7 марта 1989 года в Лхасе было официально введено военное положение.

Спустя год, 1 мая 1990 года Китай объявил об отмене военного положения. Однако прибывшая в Китай из Ав­стралии первая делегация по правам человека, которой разрешили посетить Тибет, пришла к такому выводу:

«Хотя закон об отмене военного положения был принят 1 мая 1990 года, он фактически не выполняется». В своем отчете 1991 года «Эмнисти Интернешнл» подтвердила это, отметив, что «полиция и секретные службы сохраняют за собой широкие права на незаконный арест и содержание под стражей без судебного разбирательства».

В преддверии празднования 40-й годовщины аннексии Тибета 10 апреля 1991 года были арестованы 146 «пре­ступников», после чего было объявлено о еще больших аре­стах на массовых митингах протеста. В день юбилея в Лхасе был объявлен комендантский час.

   В феврале 1992 года были произведены ничем не моти­вированные облавы, когда группы китайского персонала по десять человек вламывались в дома тибетцев и арестовывали каждого человека, у которого находили что-ни­будь, вызывавшее подозрение, включая фотографии Далай­-ламы, аудиозаписи и книги, содержащие Его речи иучения. Тогда было арестовано более 200 человек.

Несмотря на все репрессии, демонстрации в Тибете проходили постоянно с 1987 года. Согласно достоверным источникам, в период с 27 сентября 1987 года по конец 1992 года,  по всему Тибету прошло более чем 150 демонстраций разного масштаба. "Эмнисти Интернешнл" беспокоят следующие нарушения прав человека в Тибете: заключение в тюрьмы пос­ле несправедливого суда узников совести и других полити­ческих противников режима, пытки и жестокое обращение, применение смертной казни и исполнение приговоров без суда. Положения Конституции и другие законы ограничи­вают осуществление в Тибете основных демократических свобод и не обеспечивают защиты прав человека, как этого требует международное право» [People's Republic of China:

Amnesty International Concerns in Tibet I Ai, London, 1992 January; ASA 17/02/92, summary page].

Все проявления недовольства (демонстрации и полити­ческое неприятие) китайским правлением в мирной форме или иначе рассматриваются властями как «незаконная сепаратистская деятельность, и те, кто руководил или уча­ствовал в ней, были сурово наказаны с помощью грубой си­лы. Сегодня «безжалостные репрессии» в Тибете осуществ­ляются в порядке вещей [Merciless Repression: Human Rights in Tibet I Asia Watch, Washington].

Нарушение прав человека происходит в Тибете везде и во всем. Имеющиеся свидетельства подтверждают, что Ки­тай безнаказанно насилует все нормы цивилизации, при­нятые в таких документах международного права, как «Конвенция ООН против применения пыток и жестокости, бесчеловечного или унижающего обращения или наказа­ния», а также «Всеобщая декларация прав человека», ко­торые он обязался соблюдать, подписав ратификационные акты.

Незаконные аресты, заключения в тюрьмы, бесследное исчезновение и казни без суда

Свидетельства о незаконных арестах, заключениях в тюрьмы, которые часто приводили к исчезновению узни­ков, казнях без суда приведены в докладе «Эмнисти Ин-тернешнл» 1990 года, где подчеркивалось, что «более 1000 человек, включая узников совести, были арестованы после того, как в Лхасе в марте месяце было введено военное по­ложение», и что «некоторые из них были казнены без како­го-либо разбирательства». Так же там говорится о том, что «свидетельства о постоянных нарушениях прав человека в Тибете, включая сообщения о множестве незаконных арестов, длительных заключениях в тюрьму без суда и сле­дствия и пытках, продолжали появляться и в 1989 году».

Сейчас, когда китайцы управляют Тибетом, полностью игнорируется право арестованных быть проинформиро­ванными об основаниях своего ареста, а также их право на законное возмещение ущерба. Ордера на аресты редко выдаются или предъявляются.

Кажется, что основания для ареста и заключения мо­гут быть найдены в любых действиях. Тибетцы могут быть арестованы за разговоры с иностранцами, патриотические песни, вывешивание на стенах плакатов, владение автоби­ографией Далай-ламы, видео- и аудиокассетами с запися­ми материалов, относящихся к Его Святейшеству, состав­ление списков пострадавших во время разгонов китайцами демонстраций, ношение тибетского национального костю­ма и совет знакомым одеть такой наряд в день китайского национального праздника.

Заключение в тюрьму—обычное дело. Часто это дела­ется без уведомления родственников арестованных лиц. [Defying the Dragon.: China and Human Rights in Tibet I LAWASIA and TIN. London. 1991 March. P. 33].

Арестованному объявляется, что он является таковым только через несколько дней или месяцев, или даже лет. В начальный период заключения не возникает вопроса о необходимости извещения родственников арестованного, поскольку формально он и не арестован.

Подписание Китаем 12 декабря 1986 года «Конвенции против применения пыток», которая, как предполагалось, вступила в силу в конце 1988 года, ничего не изменило на практике.

Методы и инструменты пыток и жестокости были опи­саны бывшими заключенными, испытавшими их на себе. К ним относятся: избиение электрическими дубинками, ногами, кулаками, прикладами и даже железными пруть­ями. В тюрьмах с целью получения признания вины при­менялись жестокие и унизительные пытки, такие как нат­равливание сторожевых собак на заключенных, использо­вание электрических дубинок, в унижающих, особенно женщин, издевательствах, прижигание сигаретами, элек­трошок и т. п. Один недавно сбежавший из Восточного Ти­бета сотрудник китайской службы безопасности рассказал о тридцати трех способах пыток заключенных. К тому же постоянно изобретаются новые методы пыток, о чем мож-

но узнать, по крайней мере, в одном из партийных докумен­тов, распространенном в Тибете для служебного пользова­ния [То Control Others, First Control Yourself ! H'o Phan in TAR Internal Party Study Document, in Tibetan, issue No. 2, September 1989. P. 2 Iff.].

Игнорирование процессуальных норм

В китайском законодательстве отсутствует важнейшее положение, гарантирующее соблюдение прав человека, а именно: презумпция невиновности.

Наказания, присуждаемые политическим заключен­ным, часто несоизмеримы с приписываемыми им преступ­лениями. Заключенные часто задерживаются надолго без предъявления обвинения и редко предстают перед судом.

Административное задержание санкционируется поли­цией или местными властями без участия независимого судебного надзора. Так же без надзора полиция имеет пра­во определять длительность административного задержа­ния на период от нескольких дней до нескольких лет. Хо­тя китайские «Правила административного управления» включают в себя право апелляции, но все сделано так, что­бы им нельзя было воспользоваться.

Отсутствует также право, гарантирующее подсудимому необходимые условия и время подготовки к защите на су­де. Нет права открытого суда. Допустимая защита ограни­чена только возможностью просить смягчения наказания, исключая любые попытки доказательства невиновности подсудимого. Роль судей сведена к объявлению пригово­ров, уже определенных политическими властями. Поэтому неудивительно, что тибетцы относятся к судьям как к чи­новникам, объявляющим приговор.

Свобода передвижения

Вопиющим нарушением статьи 13 ВДПР было введе­ние Китаем ряда правил, ограничивающих свободное пере­движение тибетцев по своей собственной стране. Каждый тибетец должен быть зарегистрирован в определенном ме­сте, где только он и имеет право жить и покупать продук­ты питания. Для перемещения с места на место с опреде­ленной целью, даже на короткое время, требуется офици­альное разрешение. Было много случаев, когда тибетцев заставляли уезжать из Лхасы в их родные деревни. Например, это было осуществлено 23 мая 1990 года, когда Ки­тай готовился отмечать 40-ю годовщину захвата Тибета, а также после подавления демонстраций 5—7 марта 1989 года, когда 40 тысяч тибетцев были отправлены в их дерев­ни. В августе 1992 года китайские власти выгнали около шести тысяч тибетцев—бездомных и паломников,—кото­рые скопились за восточной больницей Лхасы. На этом месте сейчас находятся китайские офисы и магазины.

Международное внимание к нарушениям прав человека

Заверения Китая в том, что НОАК пришла «освобо­дить» Тибет, противоречат содержанию отчета по Тибету Международной комиссии юристов 1960 года. В нем говорится, что Китай виновен в систематическом нарушении прав человека в Тибете, включая акты геноцида [см. ICJ Report. I960]. Три резолюции ООН 1959, 1961, 1965 го­дов, призывающие Китай уважать законные права тибет­цев, включая право на самоопределение, подтверждают эти выводы Комиссии.

Поддержка парламентов и правительств

Недавно многие страны в решениях своих парламен­тов по Тибету призвали китайское правительство уважать права тибетского народа. Это сделали Европарламент (14 октября 1987 г., 15 марта 1989 г., и 25—26 апреля 1990г.), Западная Германия (15 октября 1987 г.), Италия (12 апре­ля 1989 г.), Австралия (6 декабря 1990 г., 6 июня 1991 г.) и т. д. Сенат и конгресс США приняли более десяти совмест­ных резолюций, призывающих Китай уважать политиче­ские и гражданские права тибетского народа. 28 октября 1991 года президент США Дж. Буш сделал законом резо­люцию конгресса, объявившую Тибет, «согласно признан­ным принципам международного права, оккупированной страной, подлинными представителями которой являются Далай-лама и Тибетское правительство, признанные ти­бетским народом». Одновременно многие правительства выразили свою озабоченность тибетским вопросом непо­средственно китайскому правительству.

Озабоченность положением в оккупированном Тибете была выражена парламентскими группами поддержки Тибета разных стран, таких как Индия (27 апреля 1989 г.), Австрия (24 мая 1989 г.), Австралия (9 марта 1989 г.), Швейцария (16 марта 1989 г.) и др.

 

Обсуждение тибетского вопроса в ООН в последнее время

В 1985 году в ООН снова обсуждалось положение с правами человека в Тибете. Различные неправительствен­ные организации призвали Комиссию ООН по правам чело­века заняться тибетской проблемой. С тех пор эта пробле­ма всегда обсуждается на форумах по правам человека, проводимых ООН, почти на всех сессиях Генеральной Ас­самблеи ООН и на подкомиссиях ООН.

Так, на 46-й сессии ГА ООН в феврале 1990 года пред­ставители стран Общего рынка, США, Канады, Швеции и Австралии обратились к проблеме Тибета. В связи с этим был выпущен в свет под эгидой ООН ряд заявлений наци­ональных правительств относительно дискриминации, самоопределения и военного положения в Тибете.

Другие комитеты и подкомитеты ООН провели подроб­ные слушания вопроса о положении с правами человека в Тибете, на котором постоянно критиковались уклончивые ответы Китая. Сюда относятся и четвертая сессия Коми­тета против применения пыток и Комитета за устранение всех форм расовой дискриминации.

23 августа 1991 года Подкомиссия ООН по предотвра­щению дискриминации и защите национальных мень­шинств приняла резолюцию «Ситуация в Тибете» (1991 /10), в которой выражается озабоченность по поводу «постоян­но поступающих сообщений о нарушениях основных прав и свобод человека, угрожающих уникальному культурно­му, религиозному и национальному единству тибетского народа».

Забавно, но это подтверждает высказывание Мао о том, что правое дело всегда находит много сторонников.

Миф о самоуправлении Тибета

В своей «Белой книге» китайцы заявляют, что в ходе «демократической реформы 1959 года» была «создана но­вая политическая система народной демократии» и что ти­бетский народ «стал хозяином своей страны». Ничто не может быть дальше от истины, чем эти утверждения. Хотя «ТАР» был объявлен автономным, тибетцы играют ма­ленькую или не играют никакой роли в управлении собст­венными делами. Реальной властью здесь всегда обладала КПК в лице первого секретаря районного комитета партии ТАРа, которым всегда был китаец: в 1959 году Чжан Гохуа, за которым последовали Цзэн Юнь-я, Жен Жон, Инь Фатан, Юй Цзинь-хуа, Ху Цзинь-тао, Чжэн Гуй-янь.

Даже такие высшие тибетские чиновники, как Нгапо Нгаванг Джигме, не могли принимать решений без согла­сия «подчиненных» им китайцев. Им даже не позволяли задерживаться в Тибете: визиты делались только для то­го, чтобы выполнить поручения китейского правительст­ва. Особенно такие ограничения были наложены на пере­движения ныне покойного Панчен-ламы.

На так называемых демократических собраниях об­суждались заранее подготовленные вопросы, касавшиеся партийной жизни организаций КПК, чтобы поднятием рук выразить свое радостное согласие и одобрение всему пред­ложенному. Всякий критицизм, исправление ошибок, аль­тернативные предложения воспринимались как непозво­лительное «богохульство». Предопределенный результат таких собраний объявлялся затем «демократическим ре­шением народа».

Какое бы положение тибетец ни занимал в китайской иерархии в Тибете, у него всегда был «подчиненный» ки­тайский чиновник, который и осуществлял реальную власть. В самых высших структурах власти, таких как так называемый Департамент экономического планирования «ТАРа» или Департамент кадрового состава, число китай­ских чиновников и работников канцелярий намного пре­восходило число тибетских служащих.

Что касается так называемых выборных народных де­путатов, то все их кандидатуры предопределяются китай­ским руководством. После голосования победители снова выбираются теми же руководителями, которые предложи­ли кандидатов.

Примерно около половины населения Тибета, разбро­санного по соседним китайским провинциям, не участвует в выборах как часть политически единой нации, а опреде­ляется как незначительное меньшинство избирательных округов, находящихся на их собственной земле.

 

 

 

 

Социально-экономические условия жизни и колониализм

 

Введение

«Цена, которую Тибет заплатил за это развитие, оказа­лась значительно выше, чем прибыль от него». Это было окончательным мнением Панчен-ламы относительно результатов трех десятилетий правления китайцев в Тибете.

Год за годом китайское правительство возвещало о гро­мадном экономическом успехе в Тибете: об обильных уро­жаях, росте промышленности, улучшении инфраструктуры и т. д. Об этом говорилось даже тогда, когда впервые в своей истории Тибет переживал голодные годы (1961— 1964 гг. и 1968—1973 гг.). Позже китайское правительство проводило катастрофическую экономическую и социаль­ную политику, навязанную тибетскому народу. При зна­комстве с данными Китая по Тибету две вещи нужно иметь в виду, оценивая социальные и экономические изменения в Тибете. Во-первых, нельзя принимать китайские заявле­ния за чистую монету. Оказывается, что даже государственная статистика корректируется, чтобы подтвердить определенный политический взгляд, а не показать действи­тельное положение вещей. Во-вторых, жизнь показывает, что не тибетцы, извлекали пользу из экономического поло­жения своей страны. Главный выигрыш от новой открытой экономики Китая получили китайские поселенцы в Тибе­те, их правительство, военные и предприниматели.

Одним из китайских лидеров, имевшим честь и сме­лость признать провал китайской политики по улучшению жизни тибетцев, был бывший секретарь КПК Ху Яо-бань. Во время своего визита в Тибет в 1980 году Ху публично признал, что тибетцы ничего не получили от хваленой ки­тайской «помощи». Он посетил тибетские семьи в несколь­ких коммунах, включая «Антиимпериалистическую ком­муну». Недовольный вопиющей бедностью тибетцев, он соз­вал совещание высших чиновников «ТАРа» и потребовал узнать, вся ли финансовая помощь, предназначенная Ти­бету, была «выброшена в реку Ярлунг». Он выразил недо­вольство по поводу того, что в противоположность заявле­ниям китайской пропаганды уровень жизни тибетцев с 1959 года упал и что проживание большого количества ки­тайцев в Тибете, особенно правительственных чиновников, серьезно помешало развитию региона.

И он незамедлительно заявил, что должны быть пред­приняты меры, чтобы за три года поднять уровень жизни тибетцев до показателей предшествовавших 1959 году и отозвать 85% китайского аппарата. Секретарь партийной ор­ганизации «ТАРа» Инь Фатан подытожил впечатления Ху Яо-баня от посещения Тибета, сказав, что регион погрузил­ся «в нищету и отсталость» [Red Flag. 1983. No. 8]. Пропасть между заявлениями Китая и истинным положением дел в Тибете легче понять, если иметь в виду, что китайское правление в Тибете, по существу, является колониалистским. В колониальное время было обычным делом то, что колониальная власть высокомерно заявляла об экономиче­ском и социальном прогрессе, которого она добилась в «от­сталой» колонии. Действительно, во многих случаях эко­номическое развитие было налицо, но местное население делало больше в пользу колониальной власти и ее струк­тур, чем получало себе обратно. Одной из характерных черт колониализма является эксплуатация колонии, пре­жде всего, в интересах колониальной власти. Сегодня это полностью относится к Тибету.

 

Социально-экономическая реформа, проводившаяся с 1949 года

Вскоре после вторжения в Тибет Китай начал насильно осуществлять далеко идущую программу коллективиза­ции. Стада были конфискованы у скотоводов и земледель­цев, а сами они были организованы в бригады и коммуны. Скотоводы выращивали свои же стада, не имея  права на  продукты своего труда.В  таком  же  положении  были  и  земледельцы.Их  средний  рацион  выживания  состоял  из  5-6 фунтов  масла, 10  фунтов  мяса, 4-5  кхелей ( 1 кхель равна  примерно  25-30 фунтам ) цампы.В скотоводческих районах Тибета  в  периоды  с  1961 по 1964 год  и с 1968 по 1973 год голод был явлением, распространенным широко.Тысячи и тысячи  тибетцев должны были употреблять в пищу грызунов, собак, червей и многое другое, только чтобы выжить.В 1979 году новое китайское руководство начало политику либерализации, что позволило осуществить программу  деколлективизации, которая в некоторой степени позволила улучшить положение  в  Тибете.

Однако до сих пор положение  вещей остается неудовлетворительным. Имея доход на одного человека в 1990 году  $80, 21,7% грамотных среди взрослого населения, среднюю продолжительность жизни 40 лет, «ТАР» достиг  в 1991 го­ду только индекса 0,087 по классификации развития наро­дов ООН. Теоретически Тибет занимает 153 место среди 160 наций мира, находясь между Республикой  Чад  и Джи­бути.

Китайским властям также известны эти цифры. Высту­пая в Пекине на третьем заседании седьмой сессии Народ­ного Собрания КНР в марте 1990 года. Председатель народного правительства «ТАРа» Дордже Церинг сказал, что Тибет (автономный район) остается еще очень бедным ре­гионом с годовым доходом около 200 юаней. Растущее число нищих — яркое напоминание об экономических пробле­мах, с которыми столкнулись тибетцы. 15 числа месяца сакадава (четвертый месяц по тибетскому календари»), по­сле того как отец г-жи Дрокьи из Сок Дзонга роздал по пять фенов (100 фенов = 1 юаню) каждому нищему в цент­ре Лхасы, оказалось, что он роздал 500 юаней, но еще по­ловина нищих осталась без милостыни.

В своей «Белой книге» китайцы вновь утверждают, что их правление принесло тибетцам процветание, большие со­циальные, политические и культурные блага. Они жалуются, что их «цивилизаторская» миссия стоит правитель­ству и народу больших затрат в форме субсидий отсталой стране. Согласно китайской статистике, ежегодные субси­дии «ТАРу» в 80-х годах составляли около одного биллио­на юаней или 270 млн. долларов США. Но китайское пра­вительство не желает говорить о том, что оно заработало на Тибете больше, чем вложило в него. В денежном выра­жении объем вывезенного в Китай строевого леса намного превосходит ту финансовую помощь, о которой все время говорится. И при этом не берутся в расчет вывезенные в Китай такие минеральные ресурсы, как уран, золото, се­ребро, медь, бура, хром и другие, а также бесценные про­изведения искусства.

В любом случае львиная доля китайских субсидий пош­ла на содержание китайского персонала в Тибете и послу­жила как подъемные средства китайским переселенцам. Тибетцы почти ничего из субсидий не получили. Это ста­новится ясным, если познакомиться со значительной раз­ницей в дотациях городскому и сельскому населению. Так, в конце 70-х годов и начале 80-х средняя дотация на город­ского жителя составляла $128, а на сельского — только $4,5. В таких городах, как Лхаса, Ньингтри, Гьянгце, Нагчхукха, Нгари, Шигацзе, Цетханг, Чамдо и т. д., и в приле­гающих к ним местностях, большую часть населения сос­тавляли китайские переселенцы и персонал. Тибетское же население сконцентрировано главным образом в сельских районах. Поэтому значительная часть китайских субсидий предназначается для поддержки китайского населения, живущего большей частью в городах, и обеспечения их ин­фраструктурой.

К тому же, дотируются преимущественно те продукты, которые потребляются, прежде всего, китайцами, а не ти­бетцами. Основная пища тибетцев—это цампа, которая делается из ячменной муки, хотя горожане или селяне по­богаче имеют в своем рационе пшеницу или рис. Однако дотируются только пшеница и рис. К 1985 году цена на ячмень была свободной и составляла 76 фенов за кило­грамм. В то же время рис стоил 40 фенов при закупочной госцене 90 фенов, пшеница—от 44 до 48 фенов при заку­почной госцене от 112 до 126 фенов за килограмм (UNDP. 1986). Такая политика субсидий делала жизнь для китай­ских поселенцев в «ТАРе» более привлекательной, в то же время более бедным тибетцам становилось тяжелее выжи­вать тем способом, к которому они привыкли.

Лесная и горнодобывающая отрасли не только получа­ют крупные вливания китайской «финансовой помощи», но и являются областями промышленности, которые прив­лекают наибольшее количество иммигрантов из метропо­лии, а вся их продукция вывозится в Китай.

Тибетцы же доведены до положения маргиналов и не имеют должного контроля над своими ресурсами. Возьмем, к примеру, строительство дорог. Основными причинами строительства дорог в Тибете являются: необходимость размещения по всей стране войск НОАК, строительство военных объектов, обеспечение иммигрантов из Китая, ши­рокая вырубка леса и добыча минералов, которые выво­зятся прямо в Китай. Дороги проходят через большинство тибетских деревень, но при этом в сельской местности поч­ти нет системы общественного транспорта. Современные транспортные средства, принадлежащие Китаю, не доступ­ны для большинства тибетцев. В некоторых деревнях авто­бусы перевозят людей один раз в неделю, но пассажирами являются всегда китайские служащие. В большинстве рай­онов тибетцы продолжают использовать лошадей, мулов, яков, ослов и овец в качестве транспорта. Грузовики, дос­тавляющие китайской администрации все необходимое, стали привычным средством передвижения для многих тибетцев.

Поэтому китайский образчик экономического развития Тибета нацелен на то, чтобы контролировать в собствен­ных целях тибетскую экономику, а не на то, чтобы стиму­лировать инициативу, предприимчивость и производство продукции. Такая экономика создает порочный круг, ког­да местные потребности в товарах удовлетворяются за счет снабжения продукцией китайских госпредприятий. При­быль этих предприятий возвращается в форме субсидий, создавая условия для дальнейшего «выкачивания» при­родных ресурсов, необходимых для работы тех же самых предприятий. В свете этого опыта мы не можем не рассма­тривать объявление политики открывания для западных инвестиций экономики Тибета, иначе как меру, ускоряю­щую процесс переселения китайцев в Тибет и интенсифи­цирующую эксплуатацию природных ресурсов Тибета в ин­тересах колониальной власти.

В любом случае суть проблемы не в том, кто способен строить много фабрик или достигать более высокого наци­онального дохода. Никакая иноземная власть, какой бы эффективной и современной она ни была, не имеет права устанавливать свое правление в другой стране.

Дискриминация в здравоохранении

Здравоохранение есть не только в городе, но служит оно богатым лучше, чем бедным. Только 10% финансовых средств, выделенных на здравоохранение, направляются в сельские районы, а 90% уходит в города, где проживает большая часть китайских переселенцев и где находится большая часть больниц. Даже если медицинские услуги и доступны тибетцам, то оказываются слишком дорогими для них. За [стационарную] госпитализацию необходимо платить взнос от 300 до 500 юаней ($80 или 133) — огромная сумма для страны, где годовой доход на душу населе­ния составляет 200 юаней. Также хирургическая операция и переливание крови возможны только для тех, кто способен заплатить. При этом тибетцы, как правило, беднее китайцев.

Китайцы утверждают, что в «ТАРе» находится 3700 докторов и младшего медперсонала. Давайте посмотрим. Большинство врачей не имеют квалификации. Как прави­ло, это люди, которые не смогли сдать или сдали очень сла­бо квалификационные экзамены и вследствие этого не име­ли перспективы найти работу в самом Китае. Некоторые из них проходили подготовку в течение трех лет в меди­цинских центрах начального обучения в «ТАРе». В район­ных клиниках, укомплектованных «босыми» докторами, персонал имеет полуторагодовую подготовку, и создан гла­вным образом для того, чтобы дать работу детям и членам семей китайских чиновников.

Есть много свидетельств о том, что китайские врачи и медперсонал используют тибетских пациентов, как мор­ских свинок, чтобы упражняться в своей профессии. Хорошо известно, что китайским молодым врачам, посланным в Тибет, доверяется самостоятельный надзор над больны­ми тибетцами, с которыми они могут делать все, что им вздумается. Известно и о том, что обычных тибетских больных лечат не от тех болезней, на которые они жалу­ются. Также часто делаются без всякой нужды операции.

Несколько примеров. В августе 1978 года Келзанг из Маркхама со своей женой Йоудон привезли свою двадца­тилетнюю дочь, беременную уже три месяца, в Госпиталь .№ 2 «ТАРа» (тогда называвшийся «госпиталем для рабочих») на обследование. Китайский доктор сделал совсем ненужную операцию. Пациентка умерла через два часа в сильных мучениях.

Примерно в то же время произошел другой случай: когда электрик Лхасской электростанции по имени Мигмар привез свою 25-летнюю жену в Лхасскую городскую больницу, чтобы сделать операцию, то в результате неудач­но сделанного «кесарева сечения» и мать, и ребенок по­гибли. Когда тело женщины было расчленено [по тибетскому обычаю.—Ред.] для «похорон на небесах», в ее теле были найдены ножницы. А примеров таких смертей в тюрьмах очень много. В сангьипской тюрьме наставник покойного Панчен-ламы Нгулчу Ринпоче и еще один чело­век по имени Тетхонг Чи-Джигме умерли в результате инъ­екции неизвестного вещества. В Драпчхи заключенный по имени Сонам Бхагдро, будучи здоровым, умер в результа­те инъекции после жестокой пытки. Не очень давно, после 1987 года, тибетцы Лхакпа Церинг, Цамла Меток Чоезед умерли при таких же обстоятельствах после «лечения».

Последствием плохого медицинского обслуживания тибетцев и низкого состояния общественной гигиены стал высокий уровень смертности. Согласно данным Мирового банка 1984 года и данным UNDP 1991 года, в 1981 году примерный уровень смертности на тысячу населения сос­тавлял 7,78 человека в «ТАРе» и 9,92—в Амдо, против 6,6 — в Китае. Высок уровень и детской смертности: 150 детей на тысячу в Тибете против 43 — в Китае. Согласно данным Мирового банка, заболеваемость туберкулезом в «ТАРе» составляет 120,2 человека на тысячу, а в Амдо — 647.

Статистика по продолжительности жизни в Тибете не достоверна и сильно отличается по различным источни­кам. Так, по данным Мирового банка, средняя продолжи­тельность жизни в Тибете и в Амдо составляла в 1990 го­ду 61 год против 70 лет в Китае, поднявшись с отметки 47 лет в 1960 году—по данным UNDP 1991 года. В одном из независимых источников, основывающемся на призна­ниях самих китайцев, предполагается, что средняя продол­жительность жизни тибетцев не превышает 40 лет.

Дискриминация в образовании

Политика КНР в течение трех последних десятилетий, касавшаяся системы образования в Тибете, была охарактеризована покойным Панчен-ламой. Выступая на первом собрании Китайского института тибетологии в 1988 году, он сказал:

«Страна, которая начиная с седьмого столетия сама определяла свою судьбу в течение 1300 лет, после своего освобождения утратила свой язык. Были ли мы отсталыми или делали ошибки, мы сами определя­ли свою жизнь на самом высоком плато мира, пользуясь своим род­ным языком. Наш язык сохранил все, чего мы достигли в нашей культуре: буддийское учение, народные ремесла, астрономию, астроло­гию, поэмы, логику, юридические и политические труды. Когда был создан Институт тибетологии, я выступил во Дворце народа и сказал, что изучение Тибета должно основываться на том, что Тибет обладает своей собственной религией и культурой. До сих пор мы это недооце­нивали. Не может быть, что партия сознательно стремится к гибели тибетской культуры, но я хотел бы знать, выживет ли тибетский язык или будет искоренен».

В независимом Тибете более шести тысяч мужских и женских монастырей служили школами и университета­ми, удовлетворяя потребности населения в образовании. Кроме того, Тибет имел много государственных и частных школ. Для китайского правительства эти традиционные образовательные центры были источником слепой веры, обеспечивающей феодальный порядок. Вместо монастырей китайцы заставляли тибетцев в земледельческих и ското­водческих областях создавать независимые «народные школы». Но само китайское правительство не выделило ни одного цента на эти школы.

Эти школы нужны были Китаю больше для пропаган­дистских целей, чтобы впечатлять мир внушительной ста­тистикой. Китай утверждает, что в «ТАРе» было открыто около 2500 начальных школ. Однако большинство этих школ нельзя, собственно, назвать тем, что принято считать школами. Большинство учителей не способно научить школьников даже элементарному тибетскому языку. Есте­ственно, что школьники не были заинтересованы посещать такие школы. Из практических соображений большая часть «народных школ» была закрыта.

В официальном китайском издании «Тибет ревью» (.№ 2, 1986) три китайских социолога признали следую­щее:

«В "ТАРе" насчитывается только 58 средних школ, из которых только 13 отвечают своему назначению. Существуют 2450 начальных школ, из которых только 451 содержится государством, а более двух тысяч школ финансируются самими жителями. Эти школы очень слабые и не оборудованы должным образом. Результативность обучения в них или крайне низка, или равна нулю. Поэтому говорить о наличии научных основ образования в этих школах не имеет смысла. В настоящее время 90% фермеров и скотоводов не получили даже минимума необ­ходимого среднего образования. В таких условиях разговоры о пол­ном среднем или университетском образовании напоминают предло­жения людям есть досыта, когда нет достаточного количества пищи. Только около 45% детей школьного возраста посещают начальную школу и только 10,6% из них получают неполное среднее образование. Другими словами, 65% детей не получают даже начального образова­ния. Во всем "ТАРе" сейчас немногим более девяти тысяч учителей для разных типов школ. Это число намного меньше требуемого. 50 % учи­телей не имеют нужной квалификации. Равенство между нациями в этом вопросе может быть достигнуто, если все это серьезно изменить в лучшую сторону».

В период между 1959 и 1966 годами китайское прави­тельство провело несколько кампаний по «контролю над интеллектом» с целью укрепить свою власть в Тибете. Образованные и талантливые тибетцы-ламы, настоятели мона­стырей, геше, ученые и другие образованные люди были посажены в тюрьмы и отправлены в трудовые лагеря. Та­ким образом, пока квалифицированные учителя томились в тюрьмах, школами руководили неквалифицированные преподаватели.

Представители китайского правительства сообщили третьей ознакомительной делегации по образованию от Ти­бетского правительства в эмиграции, что в Тибете есть 2511 школ. Г-жа Джецун Пема, глава делегации, свиде­тельствует :

«Где бы мы ни были, было крайне сложно договориться о посещении какой-либо школы. Нам говорили, что "школа закрыта на летние ка­никулы", "директор сейчас отсутствует", "у детей сейчас обед" (это в 10 часов-то). После таких отговорок делегаты только заглядывали в классы и видели, что там были складированы лесоматериалы. Иногда делегатам показывали сельские классы под навесом, и когда они при­поднимали брезентовый пол, то видели,  "что трава под ним была со­всем зеленая"».

Джон Биллингтон, заведующий учебной частью англий­ской школы Рептон, много ездил по Тибету в 1988 году и пришел к следующим выводам:

«В сельских местностях вы можете увидеть большое количество детей, работающих в полях, косящих траву, стригущих овец, собирающих навоз яков, убирающих стойла. Приходишь к выводу, что они не хо­дят в школу: и в большинстве случаев потому, что школ-то нет. Груст­но слушать стариков, которые рассказывают о том, что раньше при каждом монастыре была школа, но после того как монастыри были разрушены, эти маленькие школы не были восстановлены. В глухих местах я встречал пожилых пастухов, которые умели и писать, и чи­тать. Это было жестоким напоминанием о пренебрежении китайцев к будущему внуков этих людей».

 

Важным является вопрос о том, кто пользуется учеб­ным оборудованием в Тибете. В своей «Белой книге» ки­тайцы заявляют, что они вложили 1,1 миллиард юаней в развитие системы образования в Тибете. Как бы правдиво ни было это заявление, ясно одно: китайские учащиеся, живущие в Тибете, являются основными потребителями этих вложений. 30—50% затрат на образование в «ТАРе» выделяется Тибетскому национальному университету, на­ходящемуся в китайском городе Шеньянг. Этот универси­тет обладает лучшим оборудованием среди всех учебных заведений для тибетцев. Но при этом большинство китай­ских преподавателей и служащих этого университета прежде были в составе 18-й армии, которая вторглась в Ти­бет. С другой стороны, большинство студентов — это дети и родственники китайских чиновников, работающих в Ти­бете и в других местах.

В самом Тибете лучшие школы находятся в Лхасе, Шигацзе, Гьянгце, Чамдо, Силлинге, Кьигудо, Дарцедо и Дечене. Но и эти школы предназначены прежде всего для де­тей китайских кадров. В этих финансируемых китайским правительством школах тибетские учащиеся обучаются от­дельно от китайских, причем лучшие преподаватели рабо­тают в китайских классах. У студентов даже разные столо­вые, которые разделяются на «для питающихся цампой» и «для питающихся рисом». Качество пищи для китайского «стола питающихся рисом» значительно выше.

Ежегодно определенное количество мест в университе­тах официально предоставляется тибетцам, на образование которых расходуется часть бюджета, предоставляемая Ти­бету на развитие этой сферы. Однако большинство этих мест отдается китайским студентам. Чтобы поступить в университет, молодой человек должен закончить полную среднюю школу и выдержать серьезные экзамены. По­скольку экзамены принимаются на китайском языке, то тибетцы часто не выдерживают их, и их места достаются ки­тайским студентам. Сформировалась тенденция, когда ки­тайские абитуриенты, не выдержавшие экзамены в учеб­ных заведениях Китая, отправляются в Тибет, чтобы там пересдать их. Поскольку общий уровень образования зна­чительно ниже в Тибете, чем р Китае, то китайцы в этом отношении выглядят лучше, чем тибетцы, и поэтому зани­мают их места в университетах.

Первая австралийская делегация по правам человека, прибывшая в Китай, также отмечала это в своем докладе:

 

«Хотя делегация отметила стремление правительства повысить обра­зовательный уровень тибетцев, еще много тибетских детей не имеют начального образования. По-видимому, тибетские дети в Лхасе и близ­лежащих районах получают довольно ограниченное начальное и сред­нее образование. Некоторые из них говорят, что никогда не посещали школу или были вынуждены оставить ее из-за условий жизни, когда им было десять лет».

В своей петиции к китайским властям 20 февраля 1986 года преподаватель английского языка Тибетского универ­ситета в Лхасе Таши Церинг заявил:

«В 1979 году 600 студентов из Тибетского автономного района учились в Тибете и Китае. Среди них было только 60 тибетцев. В 1984 году в трех больших школах Тибета по спискам обучалось 1984 учащихся, из которых только 666 были тибетцами. В этом же году из Тибета было послано учиться в университеты метрополии 250 студентов. Но только 60 из них были тибетцы. Большая часть государственных рас­ходов, предназначавшихся на образование тибетцев, была израсходована на обучение китайских студентов. Даже сегодня 70% тибетцев остают­ся неграмотными.

Из 28 классов Лхасской средней школы № 1—12 укомплектованы ти­бетцами. Из 1451 учащегося 933 — тибетцы, 518 — китайцы. Не только китайские учащиеся не учат тибетского языка, но 387 тибетских уча­щихся тоже его не учат. Только 546 тибетцев занимаются своим язы­ком. Из 111 учителей — только 30 тибетцев, из которых только семь учат тибетскому языку. Я слышал, что лучшие учителя преподают в китайских классах, а менее квалифицированные — в тибетских. В Лхасской начальной школе № 1 — 34 тибетских класса и столько же китайских. Тысяча учащихся — тибетцы и девятьсот — китайцы. 200 ти­бетских учеников не занимаются своим родным языком. Из 136 учите­лей только 18 обучают тибетскому языку. После деколлективизации много сельских школ было закрыто: в них не было или учеников, или учителей.

В Лхасском тибетском университете обучается 413 тибетских студен­тов и 258 китайских. 251 тибетец обучается тибетскому языку и лите­ратуре и 27 — тибетской медицине. Только 135 тибетцев получают зна­ния по современным предметам. Тибетские факультеты имеют общее название — "факультеты политического управления". Это потому, что власти, оставив за тибетцами 60% мест, а за китайцами—40%, сгруп­пировали большинство тибетцев на двух тибетских факультетах, пре­доставив большую часть мест на потоках современного образования китайским студентам. На английском отделении учатся только два тибетца и 14 китайцев».

С 1966 года стало ясно, что осуществляется полная ки-таизация образования. Тибетский язык был объявлен язы­ком религии и его преподайание было запрещено. Еще раньше в те же 60-е годы учителям-монахам и монахиням, так же как и учителям-мирянам, почти всем было прика­зано оставить свою преподавательскую работу. Учебники тибетского языка были объявлены «книгами слепой веры», и было предложено не применять их в обучении. Вместо них в школьную программу были включены книги Мао Дзэ-дуна и газеты. Детей учили тому, что тибетская рели­гия — это мракобесие, тибетские традиции — «примити­визм», тибетский язык— «бесполезный и отсталый язык», прежнее тибетское общество — «крайне отсталое, дикое и насильственное». Те, которые соглашались с китайцами, считались прогрессивными людьми, а те, которые не сог­лашались, объявлялись контрреволюционерами, реакцио­нерами и классовыми врагами. Естественно, что целое по­коление тибетских детей выросло, не зная культуры, исто­рии, традиций своей страны.

Тибетские названия домов, дорог и мест были замене­ны китайскими с марксистским содержанием. Многие ти­бетцы вынуждены были сменить свои имена на китайские. Норбулингке, летнему дворцу с парком Далай-ламы, было дано китайское название «общенародный парк». Тибет­ский язык стал умышленно заполняться китайскими словами и выражениями.

В книге под названием «Сборник документов по тибет­ским национальностям 1965—1985 гг.», предназначенной для служебного пользования в «ТАРе», был сделан крити­ческий вывод относительно китайской политики вытесне­ния тибетского языка из сферы управления и образования:

«Учителей тибетского языка и лиц, способных переводить на тибет­ский, осталось очень мало. В результате стало очень трудно обучать этому языку, а также составлять официальные документы на двух языках. Большое количество тибетских чиновников не может правиль­но читать и писать на своем языке. Не могут они проводить и полити­ку партии в массы по этой причине».

В одном из изданий Китайского института тибетологии старший лектор Цинхайского университета национально­стей Сангай отмечал:

«Некоторые придерживаются точки зрения, что использование тибет­ского языка является препятствием для экономического развития... Местные власти решили, что только китайский язык должен изучать­ся и быть в употреблении... Эта политика осуществлялась в течение многих лет. Окончательный результат: люди не могут пользоваться на письме ни тибетским, ни китайским языками. А экономическая стагнация продолжилась».

Китайское правительство не расположено улучшать ка­чество образования в самом Тибете. С 1985 года делались попытки обеспечить тибетцам доступ к высшему образованию. Делалось это за счет увеличения числа студентов, по­сылавшихся в школы и университеты Китая. Способные тибетские дети отбираются из тибетских школ и посыла­ются в китайские школы. Тибетцы справедливо рассматри­вают такую политику, как подрывающую их собственную культуру. Покойный Панчен-лама сказал, что отсылка на учебу тибетских детей в Китай приведет только к отчуж­дению их от корней собственной культуры.

Катриона Басе, работавшая в 1985 году преподаватель­ницей английского языка в Лхасе, отмечала:

«В те годы в Китае обучалось четыре тысячи тибетских детей. Теоре­тически эти дети принесли пользу. Они составляют основное богатст­во страны, и, возможно, это самый эффективный путь обучения тибет­цев в короткий срок. Но эта политика проводится с 50-х годов. Вместо того чтобы уменьшить количество детей, посылаемых в Китай, и тра­тить средства на улучшение образования в Тибете, правительство объ­явило о планах послать в Китай к 1993 году ни много ни мало десять тысяч детей.

По мнению многих тибети,ев, эта политика представляет наиболее серь­езную угрозу культурному единству нации. Некоторые полагают, что правительство стремится уничтожить культурные ценности тибетцев изнутри посредством воспитания слоя образованных тибетцев, не зна­ющих и игнорирующих культуру своего народа».

Успехи тибетской эмиграции

Китай настаивает на том, что его присутствие в Тибете оправдано той помощью, которую Китай предлагает с целью развить и сделать цивилизованным отсталый народ Тибе­та. Но предоставленные самим себе тибетцы прекрасно са­ми ведут свои дела. Успехи тибетцев, находящихся в эми­грации, лучшее свидетельство этому.

Тибетское правительство в эмиграции, индийское пра­вительство и международные спонсоры вложили свыше 1,5 миллиардов индийских рупий с 1959 года в образова­ние тибетских беженцев. Тибетское правительство в эми­грации направило 65% своего бюджета на образование ти­бетских детей. Сюда не входят большие затраты на обуче­ние монахов.

Сейчас в восстановленных мужских и женских тибет­ских монастырях в Индии живет около 11 тысяч монахов и монахинь. В Индии было создано много специализиро­ванных институтов с целью сохранения находящейся в опасности тибетской культуры. Центральный институт выс­ших тибетских исследований в Варанаси (штат Уттар Прадеш) предоставляет возможность получить традиционное и современное образование как тибетцам, так и буддистам из разных районов Гималаев, многие из которых работают сейчас в тибетских школах и центрах высшего образования. Некоторые из них работают более чем в 700 тибетских религиозных и культурных центрах, разбросанных по все­му миру. В индийском штате Химачал Прадеш восстанов­лена штаб-квартира религии тибетского происхождения — бона.

Тибетский институт медицины и астрологии в Джарам-сале оказывает медицинскую помощь больным со всего мира. Также в нем обучаются медицине и астрологии. Вы­пускники института работают врачами в тибетских посе­лениях Непала, Индии, Бутана, а также в других странах мира.

Библиотека тибетских трудов и архивов в Дхарамсале и Тибетский Дом в Нью-Дели служат центрами подготовки иностранных ученых в области тибетской истории, языка и культуры. Библиотека тибетских трудов и архивов явля­ется ведущим, получившим международное признание це­нтром тибетологии. К 1992 году около пяти тысяч исследо­вателей из тридцати стран нашли поддержку и помощь в центре.

Тибетский институт театральных искусств в Дхарамса­ле сохранил традиционное тибетское искусство оперного танца, пения и музыки и представил его с большим успе­хом во всем мире. Многие преподаватели высших искусств, работающие в разных тибетских школах в Индии, Непале, Бутане, получили свою подготовку в этом институте.

Тибетский полиграфический культурный центр в Дха­рамсале и другие издательские центры сохраняют тради­цию издания Буддийского канона, Кагьюра и Тенгьюра, а также и тысяч других тибетских традиционных книг и писаний.

Сегодня в Индии, Непале и Бутане действуют 84 тибет­ских начальных, неполных и полных средних школ с об­щим числом учащихся 26 тысяч человек. Из них 17 предо­ставляют постоянное жилье и еще семь — временное гости­ничное жилье. Кроме того, существуют еще 55 подготовительных школ. Согласно статистике, составленной Плано­вым советом Тибетской администрации в Дхарамсале, 92% детей иммигрантов в возрасте от шести до 17 лет посеща­ют школу, из них 84% учатся в тибетских школах. В этих школах работает всего 1280 учителей, и на каждого учите­ля в среднем приходится 20 учеников. Обучение в этих  школах для тибетских детей — бесплатное и доступное. Способным учащимся выплачивается стипендия, чтобы они могли совершенствоваться в какой-либо профессии. Другие же обучаются ремеслам.

К 1992 году три тысячи студентов-эмигрантов получи­ли университетское образование. Ежегодно 400—500 уча­щихся заканчивают полную среднюю школу. Из них 200 или 250 выпускников получили возможность продолжить свое образование в Индии или за границей. Сегодня тибет­ская система образования в эмиграции готовит врачей, ад­министраторов, докторов философии, инженеров, аспиран­тов, журналистов, работников социальных сфер, юристов, программистов и т. д. Выпускники после окончания обра­зования работают в правительственных учреждениях и в других организациях. 99% работающих в аппарате тибет­ского правительства в эмиграции получили свое образование в Индии. В течение многих лет тысячи молодых ти­бетцев совершали опасные и отчаянные путешествия через Гималаи в Индию, где они и их родители только и надея­лись на получение полноценного образования. То же са­мое отмечала и первая побывавшая в Китае австралийская комиссия по правам человека:

«Молодые люди, говоря о своем желании получить образование, видят только одну возможность — попасть к своим соотечественникам в Ин­дию, где, по крайней мере, оно доступно, несмотря на все другие сложности жизни».

Начиная с 1979 года около пяти тысяч монахов и мона­хинь бежало в Индию, чтобы получить возможность зани­маться религиозным учением. Кроме того, более четырех тысяч новых беженцев в возрасте от 5 до 25 лет были при­няты на обучение в тибетские школы в Индии.

Если бы заявление Китая было истинным, то тогда не было бы необходимости этим молодым тибетцам покидать свою родину и родителей и уезжать в Индию.

Религия и национальная самобытность тибетцев

 

Введение

Самая ранняя тибетская религия бон была основана Шенрабом Миво из Шанг-Шунга, что в Западном Тибете. С распространением буддизма влияние бона уменьшилось, но и сегодня он процветает, имея активную общину среди тибетских беженцев, практикующих свою религию в Индии и Непале. Таши Менри, Юнгдрунглинг и Кхарна были гла­вными монастырями бона в Тибете. Бон в течение всего времени своего развития заимствовал от буддизма очень многое. В свою очередь, буддизм взял многое из бона.

Буддизм стал государственной религией в Тибете в седьмом веке. Под покровительством царей он распростра­нился по всему Тибету. С учреждением власти Далай-лам в 1642 году наступила эра «гармоничного единства рели­гии и политики». С тех пор в течение трех с половиной сто­летий десять Далай-лам осуществляли духовное и светское управление Тибетом.

Общий результат длительного управления Тибетом ца­рями, а затем главами церкви оказался благотворным как для страны, так и для его народа. Буддизм стал не только системой верований тибетцев, он охватил всю жизнь наро­да и стал ее смыслом. Он наполнил собой каждый день ти­бетца, образовал ту социальную материю, которая соеди­нила тибетца с Тибетом. Религия является основной из ха­рактеристик, определяющих самобытность тибетского на­рода и его страны.

В течение веков высокообразованные тибетцы изучали, сохраняли, практиковали, распространяли и учили этой религии, показывали ее значимость народам Азии и дели­лись своей культурой с ними, особенно с монголами.

По словам Четырнадцатого Далай-ламы, буддизм «в корне изменил ход истории Тибета. Поколения тибетских интеллектуалов изучали и развивали эту глубочайшую культуру, которая тесно связана с буддийским учением — Дхармой. Бескорыстно трудясь веками, они достигли вы­дающихся результатов, которые стали уникальным вкла­дом нации в мировую культуру».

Монастыри, храмы, места отшельничества с проживаю­щими в них монахами или монахинями существовали в каждой деревне или городе Тибета. В каждом тибетском доме был алтарь. Огромные монастыри, бывшие скорее мо­настырскими городами, такие как Дрепунг, Сера, Гаден в Лхасе, Ташилунпо в Шигацзе, Сакья в Сакье, Цурпху, Миндролинг в Центральном Тибете, Ташикьил в амдосском Лабранге, Гаден Джампалинг в Чамдо, Литханг Гончен и другие, стали центрами высокой учености.

К 1959 году в Тибете было более 6259 монастырей, в которых жили 592558 монахов и монахинь. В этих религи­озных центрах были размещены десятки и тысячи статуй, религиозных предметов, сделанных из золота, серебра и других металлов и украшенных драгоценными камнями. Одновременно из ценных металлов были построены десят­ки и тысячи чортенов (ступ). Кроме буддийских текстов, в них хранились труды по литературе, медицине, астроло­гии, искусству, политике и т. д. Они действительно были сокровищницами тибетского народа.

Единство тибетской нации стало неотрывным от рели­гии народа. Буддийский фольклор и учение были основой поведения людей в повседневной жизни, их праздников и фестивалей, трудовой этики, отношений в семье, а также государственных дел. До оккупации Китаем Тибет был гордой и независимой страной. В Тибете была небольшая мусульманская община, владевшая собственными мечетя­ми. Она тоже потерпела ущерб от китайцев. Кроме того, в Тибете было небольшое количество последователей инду­изма и христианства. Они имели равные права с последо­вателями других религий.

Нарушение свободы совести в 1949—1979 гг.

Первоначально, когда была осуществлена аннексия всего Тибета, китайское правительство заявило, что не бу­дет наложено никаких ограничений на религиозную прак­тику. Формальное обязательство Китая защищать и ува­жать тибетскую религиозную традицию вошло даже в «Со­глашение из семнадцати пунктов». В этом «Соглашении» говорилось о том, что статус, функции и власть Далай-ла­мы не будут изменены и что «политика свободы вероиспо­веданий, определенная в Программе Народного политического консультативного совета Китая, будет осуществ­ляться».

Однако вскоре Китай начал разрушать традиционное общественное устройство Тибета и его религию. Людям го­ворили, что «религия—это враг нашей материалистической идеологии, а вера в религиозное учение — это мрако­бесие. Поэтому вы не только не должны верить в религиоз­ное учение, но должны порицать эту веру». Хотя с по­мощью китайской конституции и первоначальных завере­ний, сделанных тибетцам, преследовалась цель создания видимости соблюдения религиозной свободы, окончатель­ной целью с самого начала оставался подрыв тибетской ре­лигии. Китайское правительство заявляло:

«Китайская коммунистическая партия считает, что ее идеология и ре­лигия — вещи несовместимые... разница между ними (т. е. наукой и религией) подобна разнице между светом и тьмой, правдой и ложью.Совершенно невозможно примирить взаимно противоположные миро­воззрения, науку и религию».

Такая позиция китайских коммунистов была абсолют­ной. Сам Мао Цзэ-дун говорил, что «религия—это, конеч­но, яд. У нее два огромных порока: она подрывает расу... [и] замедляет развитие страны. Тибет и Монголия отрав­лены ею».

К середине 50-х годов китайские власти поняли, что религия представляет основную преграду, мешающую их полному контролю над Тибетом, поэтому с начала 1956 года так называемая «демократическая реформа» начала осуществляться прежде всего в Кхаме и Амдо, а позже (в 1959 г.) — в Центральном Тибете. Монастыри, храмы, цен­тры культуры систематически разграблялись и затем раз­рушались.

Во-первых, специальные команды минерологов посеща­ли религиозные постройки, чтобы определить и изъять все драгоценные камни. Затем являлись металлурги с той же целью, после чего все ценное вывозилось на армейских грузовиках. Стены взрывались, а все деревянные балки и опоры увозились. Глиняные скульптуры разрушали в на­дежде найти в них драгоценные камни. Затем все, что ос­тавалось—куски дерева и камней,—убиралось. Букваль­но сотни тонн ценных религиозных статуй, танок, изделий из металла и других сокровищ были перевезены в Китай или проданы на международных аукционах предметов древности, или переплавлены.

Группе тибетцев, находившихся в Китае в 1982—1983 годах с целью разыскать тибетские культовые предметы, один человек в Пекине сказал, что «большая часть тибетских произведений искусства, вывезенных в Китай, была уничтожена. Статуи и культовые предметы из золота и се­ребра исчезли навсегда. Предметы из позолоченной меди, бронзы, красной меди или латуни были вывезены в Луюнь, а оттуда в конце концов они были проданы в литейные Шанхая, Сычуани, Тайюаня, Пекина, Тяньцзиня и т. д. Одна только литейная Си-ю Цзин-шу те, расположенная в пяти километрах к западу от Пекина, закупила около 600 тонн тибетского металла "в виде ремесленных работ"». Эта группа пришла к выводу, что почти все предметы тибет­ского искусства, купленные другими литейными мастер­скими, уже переплавлены.

Это физическое оскорбление и уничтожение сопровож­далось общественным приговором религии, унижениями и осмеиванием служителей религии. Религиозные тексты сжигались и смешивались с навозом; камни, на которых были написаны молитвы, использовались для строительст­ва туалетов и мостовых; монахов и монахинь принужда­ли публично заниматься сексом и требовали, чтобы они показывали чудеса. Руины монастырей и храмов были превращены в свинарни; голодавшим в тюрьмах монахам и монахиням предлагали получить «пищу у Будды».

 

Разрушения, сделанные до культурной революции

Вопреки китайским официальным заявлениям, боль­шинство разрушений в Тибете было осуществлено в период между 1955 и 1961 годами, а не только во времена «культурной революции» (1966—1976 гг.). Это было подтвержде­но Бхучунгом, бывшим тогда вице-президентом так назы­ваемого народного правительства «ТАРа», на пресс-конфе­ренции 17 июля 1987 года, когда он сказал, что все то нем­ногое, оставшееся неразрушенным, было уничтожено в хо­де «культурной революции» под лозунгом «уничтожь че­тыре старых».

К 1976 году из 6259 мужских и женских монастырей осталось только семь. Среди разрушенных оказались: пер­вый тибетский монастырь, построенный в седьмом веке,— Самье; Гаден — первый и самый авторитетный монастырь школы Гелуг; Сакья — главная резиденция Сакьев; Цурп-ху — самый авторитетный монастырь школы Кагью; Мин-дролинг—самый известный монастырь традиции Ньинг-ма; Менри — первый и самый священный монастырь бон и т. д. Из 592558 монахов, монахинь, ринпоче (перерож­денцев) и нгагпов (практиков тантры) около 110 тысяч были замучены и убиты и около 250 тысяч были изгнаны.

О масштабах уничтожения религии в Тибете говорил на первом собрании Китайского института тибетологии в 1988 году в Пекине покойный Панчен-лама.

«В областях, населенных тибетцами, все монастыри были подвержены разрушению. 99% этих монастырей разрушены полностью. Оставшиеся семь или восемь монастырей также не избежали частичного разруше­ния. Лучше всего сохранился дворец Потала. Но и он понес урон. По­этому я говорю, что разрушение монастырей было полным».

1979—1992 гг.: разрешенная обрядность вместо религиозной свободы

С 1979 года в Тибете начала осуществляться широко разрекламированная программа «либерализации», в рам­ках которой допускалась большая религиозная свобода за счет оживления культовой стороны религии. Были разре­шены выборочное восстановление культовых мест, а также некоторые элементы ритуалов: простирания, обход святых мест, подношения масляных ламп, рецитация мантр, вра­щение молитвенных барабанов, сжигание благовоний, раз­вешивание молитвенных флажков и т. д. Но пропаганда учений Будды или была запрещена, или осуществлялась под жестким контролем.

Буддийское учение преследует цель интеллектуального и духовного развития человека, которое достигается пос­редством интенсивного обучения под руководством знаю­щих лам, размышлением о том, что говорится в учении, и собственно религиозной практикой. Китайцы не допуска­ли этого в своей кампании по дискредитации тибетской ре­лигии, представляемой ими слепой верой, а не тем, чем она является на самом деле—действенной и научной фи­лософией. В своем заявлении 10 марта 1987 года Далай-лама сказал:

«Так называемая религиозная сво.бода в Тибете в настоящее время сведена к возможности верующих выполнять различные ритуальные действия. Но при этом существуют явные и неявные ограничения на преподавание и изучение буддизма. Таким образом, буддизм и сведен к слепой вере, что, собственно, под ним и понимают китайские комму­нисты».

Сегодня китайская политика нацелена на то, чтобы до­биться постепенной и «естественной» смерти тибетской культуры и религии, превратив тибетцев в дикую и суевер­ную нацию, легко поддающуюся политическим манипуля­циям. Таким способом они надеются достичь «либерали­зации» Тибета и провозгласить его «свободным».

Реконструкция и восстановление

Почти все финансировавшиеся китайским правительст­вом реконструкции тибетских архитектурных памятников осуществлялись на основе тщательного выбора. Единственное, что за этим стояло,—это политические и экономиче­ские цели. Восстановленные архитектурные комплексы были прежде всего музеями, привлекавшими много турис­тов, а не религиозными и культурными центрами тибет­ского народа. К тому же, в противоположность утвержде­ниям китайской стороны, большинство восстановленных и реконструированных монастырей, включая и те, которые восстанавливались «за счет государства», на самом деле бы­ли возрождены благодаря добровольному труду и денеж­ным вкладам тибетцев. Помощь же китайского правительства составляет только небольшую часть всех расходов. С другой стороны, китайцы конфискуют доход монасты­рей, складывающийся из входной платы (введенной китайцами) и приношений паломников. Реконструкция и восстановление монастырей может осуществляться только с раз­решения Бюро по делам религии, которые даются с боль­шой неохотой, после длительной бюрократической волоки­ты, в ходе которой тибетцы вынуждены обращаться с про­сьбой по нескольку раз и выслушивать в ответ целые лек­ции о негативном влиянии религии на «национальные ин­тересы». Ограниченное количество монахов или служат элементами украшения интерьера, или, как это и есть в большинстве случаев, выполняют обязанности смотрите­лей, но они не учат и не практикуют Дхарму.

В независимом Тибете большинство монастырских уни­верситетов служили учебными и культурными центрами для большого количества учащихся из Азии. В универси­тетах обучалось от трех до десяти тысяч учащихся с насы­щенной программой, которую изучали приблизительно с 18-летнего возраста, завершая обучение в 45 лет. Основны­ми структурными единицами монастырских университе­тов были факультеты. В каждом университете было, по крайней мере, два факультета. Каждый факультет имел собственную администрацию, штат преподавателей и биб­лиотеку.

Государственный контроль над религиозными учреждениями

Сегодня китайцы не разрешают создавать факультеты, бывшие раньше основными структурными единицами мо­настырских университетов. Установлен также предел чис­лу монахов, которым разрешено жить в монастырях. До вторжения Китая в Тибет в монастыре Сера было 7997 мо­нахов, сейчас разрешено проживать только 300 монахам. В Дрепунге обычно было десять тысяч монахов, сейчас — только 400; в Гадене число монахов уменьшилось от 5600 до 150. К тому же вся жизнь монастырей регламентирует­ся большим количеством бюрократических организаций:

Отделом объединенного рабочего фронта, Бюро по делам религии. Тибетской буддийской ассоциацией, Комитетом демократического управления, Рабочими инспекциями по политическому образованию и политическим исследовани­ям, службами безопасности и т. д.

В частности, был установлен следующий критерий при­ема в монастырь: кандидату не должно быть менеее 16 лет, он должен быть патриотом и «любить» коммунистиче­скую партию, иметь разрешение родителей и всех уровней властей провинции, одобрение Комитета демократическо­го управления монастырями, разрешение Бюро обществен­ной безопасности, его родители должны быть «политичес­ки благонадежными», он должен быть жителем опреде­ленной области (то есть тибетцы из Кхама и Амдо не мог­ли быть приняты в монастыри Центрального Тибета), дол­жен изучать марксизм, должен понимать, что материа­лизм и спиритуализм вещи противоположные и т. д. и т. д.

Принимать только «политически подкованных»

Директивное основание отбора кандидатов в монасты­ри формулировалось следующим образом: «Мы должны воспитывать горячих патриотов среди последователей всех религий: таких, которые признают руководящую роль пар­тии и правительства, твердо поддерживают строительство социализма, заботятся о национальном и этническом един­стве. Семинарии должны проводить вступительные экза­мены и принимать правильно, патриотически настроенных молодых людей, которые достигли определенного уровня культурного развития». Этот и другие принципы ясно сформулированы в «Основных положениях политики в от­ношении религии в период строительства социализма», в «Правилах демократического управления храмами» и т.д. Был также учрежден еще один орган — «Комитет управ­ления тибетским буддизмом» — «для наблюдения за прак­тикой буддизма в Тибете («ТАРе»), провинциях Цинхай, Ганьсу, Сычуань и Юньнань (состоящей из тибетских обла­стей Амдо и Кхам, включенных в число китайских про­винций)». Его важнейшими задачами стали — «проведе­ние политики правительства в жизнь, воспитание монахов и монахинь в патриотическом духе и наблюдение за уп­равлением монастырями».

Кроме того, существуют еще другие, тонкие и скрытые методы разрушения религии, которые не так легко увидеть не владеющим информацией. К ним относятся: постоян­ные антирелигиозные публикации и театральные пред­ставления, ограничения в проповедовании религии, воспи­тание тибетской молодежи в марксистском духе с акцентом на атеизм, отсутствие разработанных программ мо­настырских университетов, отсутствие книг и наставни­ков, принуждение монахов совершать ритуалы для тури­стов, размещение полиции и армейских офицеров в мона­стырях, аресты и пытки тех, кто заподозрится в диссидентстве, насаждение в монастырях информаторов, проведе­ние политических занятий и расследований группами Ра­бочей инспекции в монастырях, запрет на молитвы, сос­тавленные Далай-ламой, даже если они лишены политиче­ского содержания, и т. д. Имея в виду такие ограничения, 28 сентября 1988 года Панчен-лама призвал «прекратить китайское административное вмешательство в дела рели­гии в Тибете и других населенных тибетцами районах и усилить активность самих тибетцев в делах их религии».

Заключение

Хотя Китай больше не бомбит и не посылает Красную гвардию разрушать тибетские монастыри, его целью оста­ется, как и прежде, полное уничтожение тибетской куль­туры и религии. Это ясно из документа, посвященного практике «религиозной свободы», составленного Ганьцзыйским окружным комитетом по пропаганде и датиро­ванного февралем 1990 года, в котором говорится: «С раз­витием нашей социалистической системы сложились такие общественные условия, которые, естественно, полностью исключают религию». В другом официальном документе, касающемся национального вопроса и вопроса о религии, утверждалось: «Мы должны противостоять всем тем, кто стремится поколебать единство нашей родины, используя национальную идею и религию. Не должно быть никаких колебаний в пресечении любого политического беспорядка, устраиваемого под прикрытием национальной или религи­озной идеи. В таких обстоятельствах необходимо исполь­зовать любые силы: правовые, политические и даже воен­ные».

В своем непрекращающемся преследовании тибетской религии Китай продолжает нарушать не только Всеобщую декларацию прав человека ООН, но и все статьи Декларации ООН по искоренению всех форм нетерпимости и ди­скриминации, связанной с религией и верованиями. В сво­ем докладе Комитет по соблюдению законности Междуна­родной комиссии юристов отметил;

«Комитет пришел к выводу, что в Тибете осуществлялась политика геноцида с целью уничтожения тибетцев как религиозной группы. Такие действия есть акты геноцида, независимо от какого-либо обяза­тельства».

Перемещение населения и контроль над демографическими процессами

 

Введение

Перемещение граждан оккупирующей страны на окку­пированную территорию есть нарушение международного права в соответствии с Четвертой Женевской конвенцией 1949 года. Однако такова обычная практика оккупацион­ных сил, колониальных администраций и тоталитарных вождей, которая осуществлялась и осуществляется с целью преодоления сопротивления иноземной власти и закрепле­ния контроля над захваченной территорией. Гитлер в свое время планировал крупномасштабные перемещения насе­ления, а Сталин осуществил многие из таких планов, ко­торые привели к трагическому результату сегодняшнего положения в бывшем СССР.

Сегодня Китай осуществляет ту же самую политику в Тибете. Эта политика, начатая в 1949 году сразу после начала вторжения Китая в Тибет, представляет сейчас огромную опасность для тибетского народа и его страны.

Сейчас в Тибете живут миллионы китайских поселенцев. Кроме того, китайским правительством осуществляется принудительный контроль над рождаемостью с целью сдер­живания роста тибетского населения.

Целью такой двоякой демографической политики яв­ляется стремление превратить тибетцев в незначительное меньшинство в их собственной стране и сделать любую попытку сопротивления китайскому режиму бесплодной. Именно по этой причине многие аналитики назвали эту политику «окончательным решением» Китая.

Перемещение населения как официальная политика

В китайской «Белой книге» говорится:

«Другой ложью является утверждение, что очень большое количество ханьцев эмигрировало в Тибет, превратив тибетцев в этническое мень­шинство».

Но большое количество свидетельств подтверждает, что это как раз и есть правда. Первое публичное признание факта переселения китайского населения в Тибет состоялось в 1952 году в «Директивах ЦК КПК по политической работе в Тибете», исходивших от самого Мао Цзэ-дуна. Предлагая увеличить население Тибета в пять раз, он под­черкивал следующее:

«Тибет занимает большое пространство при маленькой плотности на­селения. Его население должно быть увеличено с двух или трех мил­лионов человек до пяти или шести, а далее—до десяти миллионов». [Renmin Ribao, 1952. November 22]

В обращении к Комитету по соблюдению законности Международной комиссии юристов 29 августа 1959 года Далай-лама сказал:

«В 1955 году, перед возвращением в Лхасу, мы встретились с Лю Шао-ци. Он намекнул Панчен-ламе, что Тибет является большой и незаселенной страной, а в Китае огромное население, которое могло бы переселиться в Тибет».

После китайского захвата Тибета премьер Чжоу Энь-лай заявил:

«Китайцев огромное количество, и они достаточно развиты в экономи­ческом и культурном отношении, но в тех регионах, которые они на­селяют, осталось немного пахотной земли и естественных ресурсов по сравнению с тем, чем владеют братские народы».

В феврале 1985 года китайский посол в Нью-Дели из­вестил о намерении своего правительства «изменить экологическую и демографическую ситуацию» не только в Ти­бете, но также и в других «отдаленных и малонаселенных регионах» : «Миграция китайцев должна приветствоваться местным населением, ее результатом станет увеличение населения этих регионов на 60 миллионов человек в тече­ние тридцати лет». И далее: «Это только по самым скром­ным оценкам. Реально же оно может увеличиться до 100 млн. человек за тот же период» [Movement Westward I Reference Material No. 2 Embassy of the PRC, New Delhi. 1985. February 4].

Два года спустя, в июне 1987 года, Дэн Сяо-пин при­знал, что правительство поощряло переселение в Тибет, потому что местному населению «нужны были ханьские иммигранты, поскольку население (автономного) региона было недостаточным, чтобы осваивать его ресурсы» [Deng Xiaoping, during his meeting with ex-US President Jimmy Carter, 1987. June 29 / Reported by Reuters, Beijing, 1987. June 30].

Китайское население в «ТАРе»

С 1983 года количество переселенцев из Китая в Цент­ральный Тибет значительно возросло. В мае 1984 года Радио Пекина сообщило: «В ТАР начали прибывать аван­гардные группы строительных рабочих общим числом око­ло 60 тысяч человек. Они уже начали вести подготовитель­ные работы и будут оказывать помощь в строительстве энергетических объектов, школ, больниц, культурных уч­реждений, заводов и фабрик» [Radio Beijing, 1700 hrs, 1984. May 14].

Другая партия «рабочих» в таком же количестве при­была в «ТАР» летом 1985 года из Сычуаня [China's Popula­tion. Beijing, 1988]. В 1991 году Китай заявил, что «специа­листы со всего Китая прибыли, чтобы работать на строи­тельствах разных объектов (в Тибете.—Пер.), и что еще около 300 тысяч рабочих готово присоединиться к ним» [Beijing Review. 1991. January 21—27].

Согласно утверждению Мао Жу-бая, бывшего в 1988 го­ду заместителем председателя правительства «ТАРа», про­цитированному «Тайме оф Индиа» 27 сентября 1988 года, тогда в регионе находился один миллион китайских посе­ленцев (исключая военный персонал).

Только в Лхасе в 1985 году проживали от 50 до 60 ты­сяч обычных китайцев. В период с 1985 по 1988 год население Лхасы увеличилось вдвое за счет нового притока иммигрантов. Этот рост населения повлек за собой ряд проблем, с которыми столкнулись тибетцы. Это было при­знано и правительством «ТАРа». В марте 1989 года Нгапо Нгаванг Джигме, заместитель председателя Всекитайско­го собрания народных представителей, отметил, что «сего­дня из-за большого количества китайских поселенцев, при­бывших в Тибет (только в Лхасе проживает 100 тысяч человек), правопорядок был сильно нарушен».

Китайское население в Кхаме и Амдо

К областям, населенным тибетцами за пределами «ТАРа», относятся: вся провинция Цинхай, а также ча­сти Кхама и Амдо, присоединенные к провинциям Сычуань, Ганьсу и Юньнань. Именно в этих тибетских районах самая высокая концентрация китайского населения.

В этих районах китайские поселения образовывались вслед за прохождением войск НОАК в 1949 году. К 1959 го­ду, когда китайцы создали свое правительство в тибетской столице, китайское население в восточной половине Тибе­та достигло критического числа. Начиная с 1962 года по­ток переселенцев увеличился: тысячи и тысячи прибыва­ли в эти районы как «строители, рабочие и специалисты». Но поскольку в них не было никакой нужды, тибетцы рас­сматривали это как подрыв своей экономики и в такой политике видели замаскированную попытку китаизации своей страны. Покойный Панчен-лама говорил:

«Затраты на содержание одного китайца в Тибете в четыре раза боль­ше, чем в Китае. Почему тибетцы должны тратить свои деньги и кор­мить их?.. Страна сильно страдает от политики заселения ее большим количеством ненужных ей людей. Китайское население, составлявшее (з начале оккупации. — Пер.} несколько тысяч, увеличилось на сего­дняшний день во много раз».

Согласно четвертой переписи населения, проведенной Китаем в 1900 году, китайцы (включая небольшое количе­ство монголов) составили в этих районах, не входящих в «ТАР», 4927369 человек. Причем говорят, что на двух попавших в списки китайцев приходится один непопав­ший. Тогда получается, что действительное число китайцев в Кхаме и Амдо, в которое входят зарегистрированные и не зарегистрированные по переписи переселенцы, состав­ляет около 7,4 миллиона человек, и сюда не входит китай­ская часть населения собственно «ТАРа».

Стимулирование переселения

Чтобы стимулировать переселение китайцев в Тибет, китайское правительство предоставляет военным и граж­данским лицам ряд льгот. Приведенная ниже цитата является типичным объяснением того, почему условия и ус­луги для китайского персонала значительно лучше тех, которые доступны тибетцам:

«Нельзя рассчитывать на то, чтобы персонал, посланный из развитых областей (Китая), был бы доволен такой пищей, как цампа (жареная ячменная мука) или полусырое мясо. Ему нужно предоставить хоро­шее жилье, больницы, кинотеатры и школы для детей». [The Poverty of Plenty I Wang and Bai, London, P. 148]

Жилье, медицинское обслуживание, культурные и учебные заведения — это только часть того многого, что предоставляется китайцам в Тибете. К этому следует до­бавить требующую больших дотаций выплату большого со­держания и доставку в Тибет автомобильным транспортом пшеницы и риса.

Зарплата китайского персонала в Тибете на 87% выше, чем в Китае. Длительность пребывания в Тибете поощряет­ся дополнительными благами. Отпуск китайского персона­ла в Тибете значительно длиннее, чем в Китае. После каж­дых 18 месяцев работы в Тибете китаец получает трехме­сячный отпуск на родину, причем все расходы на поездку'берет на себя государство. Китайским предпринимателям в Тибете предоставляются налоговые льготы и кредиты под небольшие проценты, в то время как для тибетцев занимать­ся предпринимательством очень трудно: трудно даже по­лучить лицензию на это.

Поощрение переселения в «ТАР» в последние годы

В 1992 году Китай объявил экономику Тибета откры­той для «иностранных инвестиций». На деле эта экономи­ческая политика открытых дверей означала только даль­нейшее увеличение иммигрантов из Китая в Тибет. Китай­ское правительство уже убеждает лишнюю часть огромно­го населения страны обосноваться в «ТАРе».

Сейчас во многих областях «ТАРа», таких как Дромо (Ятун), Эмаганг, Пхенпо, Цетханг, Тойлунг, Ньемо, Конг-по Ньингтри и Малдро Гьяма, наблюдается лихорадочная активность, связанная со строительством новых китайских городов и деревень. Предполагается, что большая часть китайцев, привлеченная проектом «трехгорловой» элект­ростанции, будет размещена в этих областях. И недавнее удаление всех пропускных постов между Тибетом и Ки­таем, кажется, подтверждает это предположение.

Контроль над рождаемостью: аборты и стерилизация

С 1984 года китайская администрация разрешает тибет­ским семьям иметь только двух детей. Правда, было объ­явлено, что только 12% населения «ТАРа» подпадает под такое требование, потому что предполагалось, что в зем­ледельческих и скотоводческих областях население будет освобождено от таких ограничений. Но на самом деле за рождение третьего ребенка были установлены штрафы от полутора до трех тысяч юаней, что соответствует $400— 800. На «лишнего» ребенка не выдавались продовольст­венные карточки, а с работающих удерживалось 50% ме­сячной зарплаты или вообще не выплачивали ее три-шесть месяцев.

Такие и другие насильственные меры осуществлялись с помощью различных ухищрений. 5 ноября 1987 года на совещании в Департаменте «ТАР» по планированию семьи его глава Церинг Долкар сказала:

«Сегодня в автономном районе живет 104024 женщины, способных рожать детей. Из них 76 220 — замужем. Из них 22 634 женщинам, или 30% всех способных рожать, были сделаны аборты. В 1985 году после объявления в земледельческих и скотоводческих районах политики пла­нирования семей значительно изменилось отношение населения к это­му, а также изменились темпы рождаемости в этих районах. В 1986 го­ду 19% женщин Ньингтри, Лхокхи и Шигацзе было стерилизовано».

По данным Департамента по управлению граждански­ми делами г. Шигацзе, в 1990 году медицинская бригада из родильного дома этого города посетила отдаленный и бедный Бхучунгский район. Оказалось, что в этом малень­ком районе было стерилизовано 387 женщин. Эта бригада проехала по десяти районам, пропагандируя планирование семьи. Результатом этого стала стерилизация 1092 женщин из общего числа 2419. Врач родильного дома из района Гьяцо (область Лхокха) Церинг Йойдон свидетельствовала о том, что из четырех тысяч женщин, способных рожать, тысяче были сделаны аборты, а 700 были стерилизованы.

В Кхаме и Амдо применялись еще более жесткие ме­ры. Например, в Тибетском автономном районе Ганьсу-Париг в 1983 году было стерилизовано 2415 женщин, из которых 82% были тибетки. В 1987 году в районе Зачху в Тибетском автономном округе Каньзе 764 женщины бы­ли стерилизованы, среди которых было 660 тибеток. Мо­бильные бригады по контролю за рождаемостью разъез­жали по сельским районам, где делали женщинам аборты и стерилизацию. Если даже женщины были уже беремен­ными длительный срок, их принуждали делать аборты, а затем — стерилизацию.

Как правило, степень принудительности мер по конт­ролю над рождаемостью в разных районах Тибета была раз­ной. Это зависело от места и времени и от рвения местных чиновников, которым была предоставлена полная свобода действий в этом деле.

По этому поводу в «Белой книге» говорится:

«Только 12% жителей Тибета были охвачены политикой планирования семьи. Правительство твердо стоит на том, что эта политика должна осуществляться на основе гласности, добровольности и обеспечения всеми условиями, и запрещает любые формы насильственных абортов».

Не требуется серьезных доказательств, чтобы понять, что истинным является противоположное.

Тибетское население

Китайцы часто смеются над заявлением тибетцев, что их население равно 6 миллионам человек. «Откуда взяться шести миллионам? Что они, с неба упали?»—иронически говорит Ян Хуй-ди, директор Департамента политики и за­конодательства Государственной комиссии по делам нацио­нальностей. Хотя на сегодняшний день не существует от­чета об отдельной переписи тибетского населения в Тибе­те, тибетские исторические источники свидетельствуют, что до китайского вторжения тибетцев насчитывалось, по край­ней мере, шесть миллионов человек. Китайцы же утверж­дают, что общее число тибетцев едва превышает четыре миллиона. Однако знакомство с китайской статистикой подтверждает то, что в 1959 году тибетцев было более чем шесть миллионов человек.

Согласно данным Государственного статистического управления Китая, в ноябре 1959 года в «ТАРе» прожива­ло 1 273 969 человек. В тибетской области Кхам, переимено­ванной в Сикань, было 3381064 тибетцев. В провинции Цинхай и других тибетских областях, включенных в состав провинции Ганьсу, насчитывалось 1675 534 тибетцев. Сумма этих трех цифр составляет 6330567 человек [People's Daily. Beijing. 1959. November 10].

В феврале 1988 Хуан Сян, директор Центра междуна­родных исследований при Государственном совете, заявил, что из сегодняшнего шестимиллионного населения тибетцев только два миллиона живут в Тибете (т. е. в «ТАРе»), тогда как остальные четыре миллиона—в других «провинциях» Китая [Beijing Review. Vol. 31, No. 7 and 8].

Заключение

В результате притока китайского населения тибетцы оказались вытесненными в экономике, политике, образо­вании и других сферах. В начале 80-х годов по оценке тибетского правительства китайское население в Тибете со­ставило семь с половиной миллионов человек. Сегодня эта цифра может быть значительно увеличена.

В Кхаме и Амдо большая часть плодородных земель была отдана китайским поселенцам, тибетцы же вытесня­лись на все более и более бесплодные земли. Почти все ключевые административные позиции в Тибете заняты ки­тайцами. Более того, китайским поселенцам отдается предпочтение перед тибетцами при найме на работу в лесодобывающую промышленность и на разработки полезных ископаемых. Степень подрыва экономической жизни ти­бетцев китайскими переселенцами может быть оценена на основе следующего примера: из 12827 магазинов и ресто­ранов в Тибете (включая Баркхор⁵) только 300 принадле­жат тибетцам. В Цава Пашо (Южный Кхам) китайцы вла­деют 133 фирмами, а тибетцы—только 15. В других тибет­ских городах пропорция владений такого же характера:

748 к 92 — в Чамдо, 229 к 3 — в Пово Трамо. В некоторых городах Амдо ситуация значительно хуже. По свидетель­ству одного британского журналиста, тибетцы там унижены до положения «туристической диковинки».

 

 

 

Состояние природы Тибета

 

Введение

Тибет—основной источник великих рек Азии. Тибет— это высокие горы, а также самое обширное и высочайшее плато мира, древние леса и много глубоких долин, не тро­нутых человеческой деятельностью.

Традиционная экономическая и религиозная ценност­ная система Тибета привела к развитию практики береж­ного отношения к окружающей среде. Согласно буддийско­му учению о правильном образе жизни, которому следуют тибетцы, важна «умеренность», отказ от чрезмерного по­требления и чрезмерной эксплуатации природных ресур­сов, ибо считается, что это причиняет вред живым сущест­вам и их экологии. Уже в 1642 году Пятый Далай-лама издал «Указ о защите животных и природы». С тех пор та­кие указы выходили ежегодно.

С колонизацией Тибета коммунистическим Китаем тра­диционная тибетская система защиты окружающей среды была уничтожена, что привело к разрушению человеком природы в ужасающих размерах. Особенно это видно по состоянию пастбищ, пашен, лесов, воды и жизни жи­вотных.

Пастбища, поля и аграрная политика Китая

70% территории Тибета—это пастбища. Они являются основой аграрной экономики страны, ведущую роль в ко­торой играет животноводство. Общее количество домашнего скота составляет 70 млн. голов на один миллион скотоводов.

В течение веков тибетские кочевники хорошо приспосо­бились к работе на зыбких горных пастбищах. Тибетцы выработали определенную культуру скотоводчества: постоянный учет использования пастбищ, ответственность за их экологическую сохранность, систематическое перемещение стад яков, овец, коз.

За последние четыре десятилетия многие пастбища перестали существовать. Передача таких земель в пользо­вание китайским переселенцам привела к значительному опустыниванию земель, превращению их в негодные для сельского хозяйства территории. Особенно большое опусты­нивание пастбищ произошло в Амдо.

Положение еще более ухудшилось в результате огора­живания пастбищ, когда тибетских скотоводов еще более ограничили в пространстве и лишили их возможности ко­чевать со стадами с места на место, как это они делали раньше. Только в районе Магху области Амдо одна треть всех земель площадью более десяти тысяч квадратных километров была огорожена для табунов лошадей, стад овец и крупного рогатого скота, принадлежавших китайской армии. И в то же время лучшие пастбища в районах Нгапа, Голок и в провинции Цинхай были предоставлены ки­тайцам. Основными пахотными землями тибетцев явля­ются долины рек в Кхаме, долина Цангпо в У-Цанге, до­лина Мачху в Амдо. Основная зерновая культура, которую выращивают тибетцы, — ячмень, дополнительные — хлеб­ные и бобовые культуры. Традиционная земледельческая культура тибетцев включает: использование органических удобрений, севооборот, смешанную посадку, отдых земель под паром, что необходимо для сохранения земель, явля­ющихся частью чувствительных горных экосистем. Сред­ний урожай зерновых в У-Цанге—две тысячи килограмм с гектара и еще выше—в плодородных долинах Амдо и Кхама. Это превышает урожай в странах со сходными климатическими условиями. Например, в России средний урожай зерновых—1700 кг с гектара, а в Канаде—1800.

Содержание постоянно растущего числа китайских во­енных, гражданского персонала, поселенцев, а также экс­порт сельскохозяйственной продукции привели к расши­рению посевных земель за счет использования горных скло­нов и маргинальных почв, к увеличению посевных

 

 

 

⁵ Баркхор — исторический центр Лхасы. (Ред.).

 

 площа­дей под пшеницу (которую китайцы предпочитают тибет­скому ячменю), к применению гибридных семян, пестици­дов и химических удобрений. Болезни постоянно поража­ли новые сорта пшеницы, а в 1979 году весь урожай пше­ницы погиб. До того как китайцы стали миллионами пере­селяться в Тибет, никогда не было необходимости в значи­тельном увеличении сельхозпродукции.

Леса и их вырубка

В 1949 году древние леса Тибета покрывали 221800км² К 1985 году осталась почти половина этого —134 тыс. км². Большинство лесов растет по склонам гор, в долинах рек южной, самой низкой, части Тибета. Основные виды ле­са—это тропические и субтропические хвойные леса с елью, пихтой, сосной, лиственницей, кипарисом; вперемеж­ку с основным лесом встречаются береза и дуб. Деревья растут на высотах до 3800 метров во влажном южном ре­гионе и до 4300 метров — в полусухом северном. Тибетские леса состоят преимущественно из старых деревьев с воз­растом более 200 лет. Плотность лесов — 242 м³ на гектар. хотя в У-Цанге плотность старых лесов достигла 2300 м² на гектар. Это самая высокая плотность для хвойных.

Появление дорог в отдаленных частях Тибета привело к увеличению вырубки лесов. Следует отметить, что доро­ги строятся или силами НОАК, или с помощью инженер­ных бригад Министерства лесной промышленности Китая, и стоимость их строительства рассматривается как расхо­ды на «развитие» Тибета. В результате стали доступными древние леса. Основной способ добычи леса — простая вал­ка, которая привела к значительному оголению склонов холмов. Объем лесоразработок до 1985 года составил 2 млн. 442 тыс. м² или 40% всего объема леса на 1949 год стои­мостью 54 миллиарда долларов США.

Лесоразработки — главная сфера занятости сегодня населения в Тибете: только в области Конгло «ТАРа» бо­лее 20 тысяч китайских солдат и заключенных были заняты на валке и транспортировке леса. В 1949 году в районе Нгапа в Амдо лесом было занято 2,2 млн. гектаров земли. А лесные ресурсы составляли 340 млн. м³. В 1980 году площадь лесов уменьшилась до 1,17 млн. км² с объемом ресурсов 180 млн. м³ [Ngapa Tibetan Autonomous Prefecture I Sichuan Publishing House, 1985. P. 149—154]. В то же время до 1985 года Китай добыл в Тибетском автономном округе Канлхо 6,44 млн. м³ леса. Если эти лесоматериалы, диа­метром 30 см и длиной три метра выложить в одну линию, то можно дважды обогнуть земной шар [Kanlho Tibetan Autonomous Prefecture I Gansu People's Publishing House. 1987. P. 145].

Дальнейшее опустошение и уничтожение экологии Ти­бетского плато, уникальнейшего места на земле, продол­жается.

Естественное и искусственное восстановление леса име­ет малые масштабы в силу особенностей рельефа региона, земли и влажности, а также высоких температурных пере­падов в течение суток и высоких температур на поверхно­сти почвы. В таких экологических условиях деструктивные последствия сплошных вырубок леса непоправимы.

Водные ресурсы и энергия рек

Тибет — основной водораздел Азии и источник ее глав­ных рек. Основная часть рек Тибета обладает стабильно­стью. Как правило, они вытекают из подземных источни­ков или собираются с ледников. Реки в большинстве сосед­них стран зависят от количества осадков в разные времена года.

90% длины рек, рождающихся в Тибете, используется за его пределами, и меньше чем 1 % общей длины рек может быть использован в Тибете. Сегодня реки Тибета имеют самые высокие осадочные нормы. Мачху (Хуанхе, или Желтая река), Цангпо (Брахмапутра), Дригху (Янцзы) и Сенге Кхабаб (Инд)—пять самых илистых рек в мире. Общая площадь, орошаемая этими реками, если взять тер­риторию от бассейна Мачху на востоке до бассейна Сенге Кхабаб—на западе, приходится на 47% населения Земли. В Тибете насчитывается две тысячи озер. Некоторые из них считаются священными или занимают особое место в жизни народа. Их общая площадь 35 тысяч км².

Крутые склоны и мощные потоки тибетских рек обла­дают потенциальной эксплуатационной энергией 250 тысяч мегаватт. Только реки «ТАРа» обладают 200 тысячами мегаватт потенциальной энергии.

Тибет занимает второе место в мире по потенциальной солнечной энергии после пустыни Сахары. Среднегодовая цифра равна 200 килокалориям на сантиметр поверхно­сти. Значительными являются и геотермальные ресурсы тибетской земли. Несмотря на наличие такого значитель­ного потенциала небольших экологически чистых источни­ков, китайцы построили огромные дамбы, такие как Лонгь-янг Си, и продолжают их строить, например, гидростанцию в Ямдроке Юцо.

Многие из этих проектов презназначены, чтобы исполь­зовать гидропотенциал тибетских рек для обеспечения энер­гией и другими благами промышленность и китайское на­селение в Тибете и в самом Китае. Но экологическая, куль­турная и людская дань на эти проекты будет взята с тибетцев. В то время как тибетцы изгоняются со своих земель и из своих домов, десятки тысяч китайских рабочих при­езжают из Китая, чтобы строить и эксплуатировать эти электростанции. Эти дамбы не нужны тибетцам, они не просили их строить. Возьмем, к примеру, строительство гидростанции в Ямдроке Юцо. Китайцы заявили, что это строительство принесет тибетцам большие блага. Тибетцы и их лидеры—покойный Панчен-лама и Нгапо Нгаванг Джигме противились и задержали строительство на не­сколько лет. Однако китайцы все же начали строительство, и сегодня 1500 солдат НОАК охраняют строительство и не позволяют гражданским лицам находиться близ него.

Полезные ископаемые и горная промышленность

Согласно официальным китайским источникам, Тибет обладает залежами 126 минералов, обладая значительной частью мировых запасов лития, хрома, меди, буры и же­леза. Нефтяные месторождения в Амдо дают более одного миллиона тонн сырой нефти в год.

Сеть дорог и коммуникаций, построенная китайцами в Тибете, отражает структуру запасов леса и минералов, которые неразборчиво добываются по велению китайского правительства. В связи с тем, что семь из пятнадцати ос­новных минералов, которыми владеет сам Китай, должны в течение этого десятилетия быть выработаны, а основные, не содержащие железа, запасы ископаемого сырья факти­чески уже истощены, темпы добычи минералов в Тибете значительно увеличиваются. Предполагается, что к концу этого столетия Китай планирует осуществлять свои основ­ные горнодобывающие работы в Тибете. В местах добычи минералов ничего не делается для защиты окружающей среды. Особенно там, где почва неустойчива, отсутствие экологических защитных мер оборачивается дестабилиза­цией ландшафта, разрушением плодородного слоя, опас­ностью для здоровья и жизни людей.

Животный мир

Много животных и птиц исчезло из-за разрушения ус­ловий их обитания, а также из-за спортивного азарта охот­ников и по причине оживления незаконной торговли ди­кими зверями и птицами. Существует много свидетельств о том, что китайские солдаты используют автоматы, рас­стреливая стада диких яков и ослов из спортивного азарта.

Неограниченное уничтожение диких животных продол­жается и сегодня. Объявления об охотничьих «турах» за редкими животными, организуемыми для богатых ино­странцев, регулярно публикуются в китайских средствах массовой информации. Например, предлагаются «охот­ничьи туры» для богатых спортсменов из США и Европы. Эти «охотники» могут убить таких редких животных, как тибетская антилопа (Pantholops hodgsoni), аргалийская овца (Ovis ammon hodgsoni), — виды, которые очевидно долж­ны находиться под защитой государства. Охота на тибет­скую антилопу стоит 35 тысяч долларов США, на аргалий-скую овцу—23 тысячи, на белогубую лань (Cervus albiros-tris)—13 тысяч, на голубого барана (Pseudois nayaur — 7900, на красную лань (Cerrus elaphus)—3500. Такой «ту­ризм» приведет к безвозвратной утрате множества видов животных Тибета, до того как они будут обнаружены и изучены. К тому же, это представляет очевидную угрозу сохранению видов животных, имеющих большое значение для культуры Тибета и огромную ценность для цивили­зации.

В «Белой книге» признается, что большое количество животных на «грани исчезновения». В то же время «Крас­ный список редких видов животных» 1990 года Междуна­родного союза за сохранения природы содержит тридцать видов животных, обитающих в Тибете.

Меры по сохранению фауны Тибета, исключая области, вошедшие в состав китайских провинций, были приняты спустя много времени после того, как подобные меры были введены в самом Китае. Говорилось, что области, попавшие под защиту государства на 1991 год, в общем занимают 310 тыс. км², что составляет 12% территории Тибета. Эффективность защиты не может быть определена ввиду стро­го ограниченного доступа в эти районы, а также секретно­сти в отношении действительных данных.

Ядерные и токсичные отходы

По признанию Китайского правительства, в Тибете ус­тановлено примерно 90 ядерных боеголовок. А по сообще­нию «Девятой Академии» — Китайской северо-западной Академии разработки и создания ядерного вооружения, находящейся в северо-восточной части Тибета—Амдо, Ти­бетское плато загрязнено неизвестным количеством радиоактивных отходов.

Согласно докладу, подготовленному «Международным движением в защиту Тибета», организацией, находящейся в Вашингтоне:

«Размещение отходов производилось крайне опасными методами. Первоначально они захоранивались в немаркированных складках мест­ности... Природа и количество радиоактивных отходов, полученных в Девятой Академии, до сих пор не известны... В 60-е и 70-е годы атомные отходы технологических процессов захоранивались небрежно и бессистемно. Отходы, получаемые в Академии, имеют различный вид: жидких, твердых и газообразных веществ. Жидкие и твердые отходы должны находиться в близлежащих землях и водах». [Nuclear Tibet. Washington: DC, 1933. Р. 18]

Официальные заявления Китая подтвердили наличие в Тибете самых больших запасов урана в мире. Есть дан­ные, что уран обрабатывается в Тибете и что в Нгапе, в Ам­до, наблюдались случаи смерти среди местных жителей в результате употребления радиоактивной воды, находя­щейся близ уранового рудника.

Местные жители также рассказывали о рождении урод­ливых детей и животных. Поскольку расход подземных вод в Амдо обусловлен ныне скоростью естественного истечения, а пригодной для употребления воды очень мало (по оценкам одного доклада, запас подземных вод состав­ляет от 340 млн. до четырех миллиардов кубических фу­тов.—Не Bochuan. P. 39), радиоактивное загрязнение этой воды вызывает серьезную озабоченность. С 1976 года уран также добывался и обрабатывался в районах Тхево и Дзорге, что в Кхаме.

В 1991 году «Гринпис» раскрыл планы по перевозке токсичных городских отходов из США в Китай, чтобы ис­пользовать их как «удобрения» в Тибете. Использование таких токсичных отходов, как удобрение, в самих США привело к вспышкам заболеваний.

Заключение

Сложные экологические проблемы Тибета не могут быть сведены к внешним изменениям, таким как превра­щение клочков земли в национальные заповедники или издание законов для граждан, в то время как действитель­ным экологическим преступником является само прави­тельство. Необходима политическая воля китайского ру­ководства, чтобы вернуть тибетцам право самим исполь­зовать природу так, как это они делали раньше, опираясь на свои традиционные и консервативные обычаи.

Согласно предложению Далай-ламы, весь Тибет должен быть превращен в зону мира, в которой человек и природа смогут гармонично сосуществовать. Как сказал Далай-ла­ма, такой Тибет должен стать полностью демилитаризован­ной страной, имеющей демократическую форму управления и такую экономическую систему, которая обеспечила бы длительное использование природных ресурсов страны с целью поддержания хорошего уровня жизни народа.

В конечном счете это представляет и долгосрочный ин­терес для соседних с Тибетом стран, таких как Индия, Ки­тай, Бангладеш и Пакистан, поскольку экология Тибета будет оказывать большое влияние и на их природу. Почти половина населения Земли, особенно население этих стран, зависит от состояния рек, берущих начало в Тибете. Не­которые из крупных наводнений, произошедших в этих странах в последнее десятилетие, связаны с наносами ила тибетскими реками из-за вырубки лесов. Деструктивный потенциал этих рек увеличивается каждый год, поскольку Китай продолжает вырубку леса и добычу урана на Кры­ше Мира.

Китай признает наличие «загрязнений в некоторых ча­стях рек». Поскольку речные потоки не признают поли­тических границ, то у соседей Тибета есть резонное осно­вание узнать, какие их реки загрязнены, насколько силь­но и чем. Если сегодня не предпринять решительных дей­ствий и не остановить угрозу, то реки Тибета, дававшие радость и жизнь, однажды принесут горе и смерть.

 

Милитаризация и мир в регионе

 

Введение

Первый авангард НОАК вторгся в Тибет в 1949 году. Весной 1950 года 18-я армия Китая вошла в Тибет через Дарцедо (кит.—Дацзяньлу) на востоке и через Амдо— на северо-востоке. 14-я дивизия вошла через Дечен на юго-востоке Тибета. После оккупации Кхама и Амдо пере­довые части 18-й армии вошли 9 сентября 1951 года в Лха­су, а 26 октября подошли главные силы. Это было только начало обширной программы милитаризации Тибета.

Военное строительство на Тибетском плато

До 1986 года на территории китайского коммунистиче­ского государства было 11 военных округов. Тибет нахо­дился под контролем трех округов. В 1986 году, когда количество округов было уменьшено до семи, Тибет стал контролироваться двумя округами: Юго-восточным военным округом со штаб-квартирой в Чхенгду и Ланчжоуским военным округом со штаб-квартирой в Ланчжоу.

Под первый военный округ подпали: собственно «ТАР», Тибетский автономный округ Канзе, Тибетский автоном­ный округ Нгапа, Тибетский автономный округ Дечен и Тибетский автономный район Мили. Под второй округ под­пали: провинция Цинхай, Тибетский автономный округ Канлхо, Тибетский автономный район Тяньчжу.

По скромным подсчетам, сегодня военное присутствие Китая в Тибете количественно оценивается в 500 тыс. офи­церов и солдат. Китайские официальные лица утвержда­ют, что в «ТАРе» размещено 40394 военных НОАК. Это неверно. По нашим данным, мощность вооруженных сил в этом регионе равна 250 тыс. человек. Причем сюда не входит местная милиция, организованная в 1963 году.

В «ТАРе» шесть военных под округов, которые вклю­чают две самостоятельные пехотные дивизии, шесть погра­ничных полков, пять самостоятельных пограничных ба­тальонов, три артиллерийских полка, три строительных полка, главный пост связи, два полка связи, три транспорт­ных полка, три самостоятельных транспортных батальо­на, четыре авиабазы, два полка ПВО, две дивизии и один полк вспомогательных войск (которые называются Дифан Юн, или «местная армия»), один самостоятельный диви­зион и шесть самостоятельных полков народной военной полиции, 12 дивизионов «второй (или ракетной) артилле­рии». Из многих построенных авиабаз в настоящее время активно действуют только четыре. Народная военная по­лиция — это недавно перепрофилированные регулярные части НОАК.

Пограничная линия концентрации войск НОАК про­ходит по Рутхоку, Гьямуку (кит. — Сычэньхо), Дронгпа, Сага, Дрангсо (Дхингри), Гампала, Дромо, Цона, Лхунце Дзонгу, Заюлу и т. д. Вторая линия обороны проходит че­рез Шигацзе, Лхасу, Накчхунгха, Цетханг, район Нангарце, Гьямдха, Ньингтри, Милинг, Пово Трамо, Тсава Помдха, Чамдо и т. д. К тому же Китай часто перебрасывает Сычуаньский воздушно-десантный дивизион в «ТАР», как это было в связи с тибетскими демонстрациями в 1987 году

и позже.

Китай также планирует перевести штабы в район до­роги в аэропорт Гонгкар, к северо-западу от Лхасы. Со­гласно новым сообщениям, Лхасские штабы, протянувшие­ся более чем на километр, можно также рассматривать   «частью командных штабов северо-западного военного ок­руга Чхенгду, переводимых в Лхасу». Новый строящийся комплекс включает около 40 трехэтажных зданий с 40 слу­жебными помещениями каждое, способных вместить 15 тыс. человек.

Крупнейшие военные базы в Амдо находятся в Силлинге, Чхабгхе и Карму. Во всех трех этих местах есть также и авиабазы. Некогда совершенно пустынная земля Карму (кит.—Голмуд) превратилась сегодня в главную военную базу, позволяющую стратегически контролировать Тибет и Восточный Туркестан. Этот район обеспечен автомобильными и железными дорогами, а также воздушными линиями.

В Кхаме китайское военное строительство сосредоточе­но в Литханге, Канзе, Таву, Дарцедо и т. д., а в Нгапе— в Баркхаме. Кроме того, по территории Кхама разбросаны посты ПВО и секретные взлетно-посадочные площадки.

Ядерные базы

О существовании в Тибете ядерных баз и центров по производству ядерного оружия сообщается время от вре­мени. Полагают, что Китай имеет свои центры по произ­водству ядерного оружия в Дхашу (кит.—Хайянь), кото­рые расположены в Тибетском автономном округе Хайбэй и в Тонгкхоре (кит. — Хуаньюань) в Амдо.

Первое китайское предприятие по разработке и созда­нию ядерного оружия в Дхашу было организовано в нача­ле 60-х годов. Согласно докладу «Nuclear Tibet», подготовленному Международным движением в защиту Тибета (Вашингтон, США) и посвященному размещению ядерного оружия в Тибете и ущербу, нанесенному Тибетскому пла­то, это предприятие расположено недалеко от озера Кукунор. Оно известно как Северо-западная Академия по раз­работке и созданию ядерного вооружения, или «Девятая Академия», поскольку оно находится в ведении Девятого отдела. Это предприятие является самой засекреченной организацией во всей ядерной программе Китая и имеет на сегодняшний день сверхсекретную установку по созда­нию ядерного оружия. Именно здесь были созданы в 70-х годах все атомные бомбы Китая. В этом центре исследу­ется механизм ядерного взрыва, радиохимическое и дру­гие виды ядерного оружия ограниченного действия. Здесь собираются компоненты ядерного оружия.

Ракетные базы находятся к югу от озера Кукунор в Амдо и в Нагчхукхе (говорят, что основная база находится на северо-западе от Нагчхукха).

Согласно докладу «Nuclear Tibet», первое ядерное ору­жие было доставлено на Тибетское плато в 1971 году и уста­новлено в бассейне реки Цайдам в северном Амдо. На сегодняший день Китай владеет примерно 300—400 ядерны­ми боеголовками, из числа которых несколько дюжин при­ходится на Тибет. Когда китайские ядерные ракеты на­земного базирования перемещались с помощью автотранс­порта на прицепах, тогда трудно было определить их ме­стонахождение и количество в-разных районах. В начале 70-х годов к западу от Дхашу (Хайянь) в бассейне Цайдам Китай разместил ядерные ракеты и пусковые площадки для ракет DF-4 (первая китайская межконтинентальная баллистическая ракета). В отчете говорится, что в Боль­шом Цайдаме ракеты размещаются в туннеле по две гори­зонтально, рядом с пусковой установкой. Топливо и окислитель размещаются в отдельных туннелях, подходящих к пусковой установке. Пусковые площадки в Малом Цай­даме, очевидно, сделаны так же, как и в Большом Цайдаме.

Другая ракетная база в Тибете расположена в Делингхе, в 200 км к юго-востоку от Большого Цайдама. Там так­же размещены ракеты DF-4S, а также находится штаб ра­кетных войск Амдо, имеющий в подчинении четыре пуско­вые площадки. В Амдо также был размещен дивизион с новым ядерным оружием. Там установлены четыре ра­кеты CSS-4, имеющие дальность полета восемь тысяч миль и способные нанести удар по США, Европе и любому райо­ну Азии.

В 1988 году Китай провел в Тибете то, что 16 сентября этого же года «Цзефанцзюнъ-бао» назвала «учениями по противохимической обороне на большой высоте с целью ис­пытания нового снаряжения». По сообщению ТАСС от 3 ию­ля 1982 года, «Китай проводит ядерные испытания в нес­кольких районах Тибета, чтобы определить уровень радиа­ции у живущих там людей».

Заключение

Ядерное оружие претит духу тибетской культуры. В бу­дущем свободном Тибете никогда не будет оружия массо­вого уничтожения.

Именно исходя из этой позиции 15 июня 1988 года Да­лай-лама в своем Страсбургском обращении сказал:

«Уникальная история моей страны, ее глубокое духовное наследие являются идеальными основаниями для того, чтобы она взяла на себя роль хранительницы мира в самом сердце Азии. Ее исторический ста­тус буферного государства, способствующего сохранению стабильно­сти на всем континенте, может быть восстановлен. Мир и безопасность в Азии, как и во всем мире, могут значительно укрепиться. В будущем Тибет не должен быть оккупирован, подавлен силой, обесплодей, шо­кирован страданиями. Он может стать местом, где человек и природа будут сосуществовать в гармонии, стать моделью решения многих про­блем, которые терзают мир».

 

Поиски решения

 

С 1959 года по 1979 год тибетское правительство в эми­грации и китайское правительство не имели контактов. Од­нако все это время Далай-лама не терял надежды найти мирное решение проблемы Тибета посредством сношений и переговоров с китайским правительством, 20 июня 1959 го­да вскоре после прибытия в Индию, в Массур, Далай-лама сделал заявление в печати, в котором подчеркнул следую­щее:

«Хотя недавние действия и политика китайских властей в Тибете рож­дают глубокую горечь и негодование в отношении Правительства Ки­тая, мы, тибетцы — миряне и монахи, — не испытываем чувств вражды и ненависти к китайскому народу... Мы должны также стремиться к созданию благоприятного климата посредством незамедлительного принятия существенных мер по подготовке мирных переговоров».

10 марта 1978 года в связи с политическими изменения­ми в Китае Далай-лама обратился с заявлением к тибетско­му народу:

 «Китайцы должны разрешить тибетцам навещать своих родителей и родственников, находящихся в изгнании. Такая же возможность долж­на быть предоставлена и тибетцам в изгнании. При такой договорен­ности мы сможем получать информацию о действительном положении дел в Тибете».

В конце 1978 года директор Агентства Синьхуа г-н Ли Цзюй-синь с помощью общего знакомого связался в Гонкон­ге с г-ном Гьяло Тхондупом, одним из старших братьев Далай-ламы. Встреча состоялась в январе 1979 года, в ходе которой г-н Ли передал г-ну Тхондупу приглашение г-на Дэн Сяо-пина приехать в Пекин, чтобы обсудить тибетскую проблему. С разрешения Далай-ламы в последних числах февраля 1979 года г-н Тхондуп посетил Пекин как частное лицо.

Г-н Тхондуп в Пекине встретился с высшими китайски­ми руководителями. Ему сообщили, что в результате дея­тельности «банды четырех» Китай испытывал нестабильность, что повлияло на развитие промышленности и сель­ского хозяйства. Они отметили, что и Тибет страдал по той же причине, и добавили, что восстание 1959 года в Тибете было инспирировано многими факторами, которые не име­ют отношения ни к Далай-ламе, ни к тибетскому народу.

В ходе встречи с г-ном Тхондупом г-н Дэн Сяо-пин ска­зал, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, и пригласил тибетских беженцев всех возрастов посетить Тибет и самим познакомиться с действительным положе­нием дел на их родине. Далее он высказал готовность Ки­тая обсуждать и решать вместе с тибетцами все проблемы, кроме проблемы полной независимости Тибета.

Далай-лама и Его правительство ответили тем, что пос­лали три экспертные делегации в Тибет в 1979 и в 1980 го­дах. Была также подготовлена и четвертая делегация, состоявшая из 16 представителей различных школ тибетского буддизма и представителей других социальных слоев. Од­нако 6 августа 1980 года Китай заявил о том, что он не может принять эту делегацию на том основании, что влас­ти не способны оказать делегатам должный прием, так как в Тибете становилось уже холодно и, кроме того, работы по улучшению положения еще не закончились». Таким образом, этот визит не состоялся. После нескольких напо­минаний китайскому правительству о приглашении Дэн Сяо-пина четвертой делегации, возглавлявшейся Калоном В. Дж. Кунделингом, было разрешено посетить только се­веро-восточную часть Тибета в 1985 году. В конце визита делегация сообщила китайскому правительству о том, что, по ее мнению, должно быть изменено, и попросила это сде­лать. С тех пор ни одной делегации не было разрешено посетить Тибет.

Тем не менее Далай-лама и тибетское правительство продолжали предпринимать искренние попытки развить более близкие отношения и улучшить взаимопонимание с китайским правительством. Далай-лама и тибетское пра­вительство предприняли ряд конкретных мер по укрепле­нию доверия.

21 июля 1980 года было предложено частично снять ог­раничения для тибетцев, желающих посетить своих родст­венников в Тибете и за его пределами. Но в этом было отказано. Мотивы желаний тибетцев посетить их родствен­ников за пределами Тибета тщательно изучались, и, как правило, от них требовалось предоставление членов своих семей в заложники. В то же время от тибетцев-беженцев, пожелавших посетить родину, требовалось, чтобы они име­ли подготовленные китайской стороной проездные документы, в которых их статус определялся понятием «ки­таец, проживающий за рубежом».

В сентябре 1980 года эмиграционное правительство предложило послать на помощь в Тибет 50 хорошо подго­товленных преподавателей тибетского языка. Отвечая на это предложение, Китай не принял его, ссылаясь на то, что молодые тибетские преподаватели, воспитанные и обучен­ные в Индии, в хороших условиях, столкнутся с трудно­стями, приспосабливаясь к плохим условиям жизни в Ти­бете. И вместо этого они предложили, чтобы преподавате­ли были посланы работать в национальные школы в самом Китае. На что тибетское правительство в эмиграции ответило, что добровольцы-преподаватели хорошо осведом­лены о плохих условиях жизни в Тибете. Не имея больше серьезных оснований для отказа, китайское правительство выдвинуло неприемлемые условия, предлагая, чтобы пре­подаватели прежде всего приняли китайскую национальность.

Примерно в то же время не было принято тибетское предложение об открытии тибетского представительства в Пекине с целью налаживания более тесных контактов.

14 декабря 1980 года тибетское правительство в эми­грации обратилось к китайским властям с просьбой разре­шить одиннадцати тибетским ученым, живущим в Тибете, принять участие в тибетологической конференции. На что был получен полный отказ.

13 марта 1981 года Далай-лама написал письмо Дэн Сяо-пину, в котором, кроме многих других вещей, коснул­ся следующего:

«Пришло время, чтобы проявить взаимные мудрость, терпение и доб­рую волю, чтобы с новыми силами обеспечить счастливую жизнь ти­бетскому народу. Что касается меня, то на мне лежит обязанность, в меру своих сил, служить на благо всех живых существ и, особенно, на благо слабых и обездоленных, не различая при этом людей по на­циональности. И надеюсь. Вы ответите мне, что Вы думаете об этом».

Но на это письмо ответа не было. Вместо него 28 июля 1981 года Генеральный секретарь Ху Яо-бань передал г-ну Гьяло Тхондупу документ, названный «Пять положений относительно Далай-ламы», содержание которого своди­лось к определению личного статуса Далай-ламы.

Но поскольку в действительности дело касалось буду­щего тибетского народа, то 12 апреля 1982 года Далай-лама послал высокую делегацию из трех человек в Пекин, чтобы в переговорах с китайским руководством получить объяснения действий китайской стороны. Эта делегация выдвинула для рассмотрения китайскими лидерами ряд широких предложений.

В феврале 1983 года Далай-лама выказал пожелание посетить Тибет примерно в 1985 году. Но тем временем, в ходе так называемой «кампании борьбы с загрязнения­ми», прокатилась новая волна политических репрессий в Тибете, приведшая к аресту и заключению в тюрьму боль­шого количества людей.

В октябре 1984 года другая высокая делегация из трех человек была отправлена в Пекин, чтобы потребовать от китайского правительства прекращения политических ре­прессий в Тибете, обсудить подготовку возможного визита Далай-ламы и определить перспективы дальнейших пере­говоров. На все это китайцы ответили отрицательно. Вме­сто того чтобы сохранить конфиденциальность этих дву­сторонних дискуссий, китайское правительство решило гласно, через средства массовой информации, выразить свой отказ на предложение тибетцев.

Из того, что было сказано выше, становится ясным, что Далай-лама и его правительство старались начать основа­тельные, прямые двусторонние переговоры с китайским правительством. Когда все попытки оказались безуспеш­ными, Далай-лама, не имея больше выбора, публично представил свою позицию и обратился за поддержкой к другим странам.

21 сентября 1987 года Далай-лама направил заседанию Конгресса США по правам человека свой «Мирный план из пяти пунктов»:

1. Превращение всего Тибета в зону мира.

2. Отказ Китая от политики перемещения населения, угрожающей самому существованию тибетцев как нации.

3. Уважение основных прав человека и демократиче­ских свобод для тибетского народа.

4. Восстановление и охрана естественной окружающей среды и отказ Китая от использования Тибета для произ­водства ядерного оружия и в качестве свалки ядерных отходов.

5. Проведение открытых переговоров о будущем стату­се Тибета и о связях между тибетским и китайским наро­дами.

17 октября 1987 года китайское руководство, отверг­нув этот план, обвинило Далай-ламу в усилении конфрон­тации между ним и китайским правительством. Несмотря на грубый ответ. Далай-лама еще раз открыто попытался разъяснить тибетскую позицию в подробной в четырнадцатипунктной ноте, переданной китайскому правительству 17 декабря 1987 года.

15 июня 1988 года в Страсбурге на заседании Европарламента Далай-лама внес еще одно, тщательно разработан­ное предложение, представлявшее собой подробное изло­жение последнего пункта «Мирного плана из пяти пунк­тов».

Копия текста Его речи была заранее представлена ки­тайскому правительству через его посла в Нью-Дели. За­тем, 22 и 29 августа, представитель Далай-ламы в Нью-Дели встретился с поверенным в делах Китая в Нью-Дели, чтобы устранить некоторые опасения китайского прави­тельства, высказанные в прессе в различных заявлениях. Кроме многого другого, представитель Его Святейшества указал на то, что Страсбургское обращение очень близко заявлению Дэн Сяо-пина, представленному в 1979 году Гьяло Тхондупу, когда было сказано, что могут обсуж­даться все вопросы, кроме вопроса о предоставлении неза­висимости. И в Страсбургском обращении Далай-лама под­черкнул скорее возможность взаимосвязи двух сторон, а не отделения одной от другой.

21 сентября 1988 года посол Китая в Нью-Дели сообщил старшему чиновнику Далай-ламы, что его правитель­ство намеревается провести переговоры с представителем Далай-ламы, время и место которых оставляются на вы­бор последнего.

23 сентября 1988 года Кашаг⁶ следующим образом при­ветствовал заявление Китая: «Мы надеемся, что этот по­ложительный ответ на наше предложение есть свидетель­ство того, что китайцы искренне хотят заняться этой проб­лемой в ближайшее время».

25 октября 1988 года через посла в Нью-Дели китайско­му правительству сообщили, что местом переговоров мог­ла бы стать наиболее удобная и нейтральная Женева и их следовало бы начать в январе 1989 года.

В начале ноября 1988 г. г-н Ян Мин-фу, глава Единого фронта, сказал г-ну Гьяло Тхондупу, что, хотя обе стороны по-разному понимают некоторые пункты Страсбургского обращения, все же оно может быть обсуждено и возможно принятие какого-то решения.

Однако 18 ноября 1988 года через своего посла в Нью-Дели китайское правительство выдвинуло следующие предварительные условия переговоров:

— Китайское правительство не согласно с объявлен­ным местом и временем предложенных перегово­ров. Наиболее приемлемым местом для переговоров является Пекин.

— Неприемлем состав делегации из шести членов, воз­главляемый Далай-ламой, так как все делегаты все­гда занимались раскольнической деятельностью. Невозможно также присутствие датского юриста, поскольку переговоры касаются только внутренних проблем государства.

— Китайское правительство хотело бы вступить в пе­реговоры непосредственно с Далай-ламой. Однако оно также готово принять доверенное лицо Далай-ламы, например Гьяло Тхондупа.

— Страсбургское обращение не может быть основой для переговоров. Предварительные условия прове­дения переговоров необходимо принять и поддер­жать таким образом единство «родины-матери». Естественно, что тибетское правительство было разоча­ровано этим сообщением, поскольку оно не согласовыва­лось с более ранними публичными заявлениями и официальными сообщениями, присланными китайским прави­тельством.

5 декабря 1988 года тибетское правительство ответило на это следующим образом:

«— Поскольку Китайское правительство предоставило выбор места и времени переговоров Далай-ламе, Он, руководствуясь доброй волей, предложил Же­неву как место переговоров и дату их начала — январь 1989 года.

— Много раз, публично и через послания, передавав­шиеся Тибетскому правительству, Китайское пра­вительство заявляло, что оно намерено начать пе­реговоры с теми представителями, которых назна­чит Далай-лама, поэтому Тибетское правительст­во не может понять причину отказа китайской сто­роны принять делегацию, назначенную Далай-ла­мой, тем более что назначение членов делегации является прерогативой только Далай-ламы. Д-р Майкл ван Уолт ван Прааг — только юрист-кон­сультант и не член делегации.

— По предложению Китайского правительства г-н Гьяло Тхондуп будет включен в состав тибетской делегации в качестве советника.

Честные и серьезные переговоры о будущем Тибе­та могут иметь место только в случае отказа сто­рон от выдвижения предварительных условий. Предложения, содержавшиеся в Страсбургском обращении, представляют приемлемые и реалисти­ческие основания для таких переговоров». В феврале 1989 года в Тибете скончался Панчен-лама, в связи с чем Далай-лама предложил послать в монастырь Ташилунпо в Шигадзе и другие места Тибета, такие как Лхаса, Кубум и Ташикьил, тибетскую религиозную деле­гацию из десяти человек, чтобы помолиться ради покойно­го Панчен-ламы и проделать ритуал Калачакры. Китай отказал в этой просьбе, сославшись на то, что молебнов та­кого масштаба не проводилось и что  два руководителя де­легации не могут быть приняты, поскольку они являются членами Кашага. Тибетское правительство согласилось исключить их из состава делегации и вновь обратилось с тем же предложением к китайскому правительству.

17 марта 1989 года через китайское посольство пришел ответ: Китай согласился принять только двух или трех лам как представителей Далай-ламы. Но ламы могли посетить только Ташилунпо, к тому же приехав через Пе­кин; затем, сразу после молебна, они должны были вер­нуться в Индию. В этом же послании китайское правитель­ство обвинило тибетское правительство в эмиграции в под­готовке «волнений» в Лхасе, а также критиковало Далай-ламу за его обращение к руководителям разных стран ока­зать помощь в отмене военного положения в Тибете.

23 марта 1989 года тибетское правительство передало следующий ответ в китайское посольство:

«Отказ в разрешении религиозной делегации посетить Тибет, чтобы осуществить молебен и совершить ритуал Калачакры ради покойного Панчен-ламы, даже после того, как мы согласились изменить состав делегации и показали необходимость того, что для проведения ритуала Калачакры необходимо определенное минимальное число монахов, явился еще одним отрицательным опытом для нас. Понятно, что посы­лать только двух или трех монахов не имеет смысла.

Мы также категорически еще раз отрицаем голословное утверждение, что мы виновны в недавних событиях в Тибете и что мы

 

⁶ Кашаг — совет министров Тибета. (Ред.).

 

 

 

 

участву­ем в террористической деятельности, засылая в Тибет диверсантов и оружие. Мы хотели бы, чтобы правительство (Китая. — Пер.) предо­ставило существенные доказательства этих серьезных обвинений, а так­же позволило бы независимой международной комиссии посетить Ти­бет, чтобы определить истинные причины волнений в стране.

Человек имеет право обратиться за помощью, когда он попадает в безвыходное положение, для того чтобы избежать крови и насилия. Его Святейшество Далай-лама обратился к лидерам разных стран, в том числе и к Председателю Дэн Сяо-пину. Хорошо известна его последовательная нацеленность на прямой диалог и мирное решение проблемы.

Мы еще раз призываем Китайское правительство, не откладывая, начать предложенные переговоры. Любая попытка под тем или иным предлогом отклонить их не принесет пользы. Его Святейшество сделал это предложение в июне прошлого года, предполагая начать перего­воры в январе этого года. После 5 декабря 1988 года через посольство в Нью-Дели были сделаны письменные и устные предложения рассеять сомнения и ответить на все возражения Китайского правительства. Последнее обвинение в наш адрес в подрыве атмосферы доверия и намеренной отсрочке начала переговоров, по крайней мере, неспра­ведливо.

По нашему опыту мы чувствуем, что Правительство КНР не может еще преодолеть свой авторитаризм и тактику запугивания. Если это будет продолжаться, появится необходимость в третьей стороне пред­полагаемых переговоров, чтобы быть уверенным, что больше не будет обвинений и запугиваний».

Даже после введения закона о военном положении в Тибете Далай-лама предложил послать нескольких пред­ставителей в Гонгконг, чтобы провести подготовительные встречи с представителями китайского правительства. Для создания способствующей диалогу атмосферы Далай-лама попросил заранее отменить военное положение. В ответе, полученном 17 мая 1989 года через китайское посольство, Китайское правительство оправдывало введение закона о военном положении «борьбой с небольшим количеством преступников, виновных в убийствах, разбоях и бандитиз­ме», и заявило о том, что просьба отменить этот закон рав­носильна поддержке этих «преступников». Далее в ответе говорится, что предложение Далай-ламы о превращении всего Тибета в зону мира никогда не будет принято; и ни­чего не было сказано о тибетском предложении по предва­рительным переговорам в Гонгконге.

На свое предложение о переговорах Далай-лама ждал от китайского правительства ответа два года. Затем, в 1991 году, в своей речи 10 марта Далай-лама предупредил ки­тайское правительство, что, если оно безотлагательно не ответит положительно на Его предложение, то Он будет считать себя свободным от всяких обязательств, принятых в Страсбургском обращении.

25 марта 1991 года через китайское посольство в Ныо-Дели китайское правительство было проинформировано, что Далай-лама хочет помочь в поиске подлинного пере­рожденца покойного Панчен-ламы. Чтобы упростить это дело, китайскому правительству сообщили, что Далай-лама хочет послать делегацию высших лам и настоятелей монастырей к священному озеру Лхамой Лацо, близ Лха­сы, чтобы воздать молитвы и наблюдать пророческие об­разы в озере, которые помогут найти подлинного перерож­денца. Более чем через три месяца, китайское правитель­ство ответило, что не видит нужды в привлечении посто­ронних сил для этого и что перерождение Панчен-ламы будет определено ответственными лицами монастыря Ташилунпо.

Вопреки всему этому негативному опыту. Далай-лама не прекратил своей миротворческой деятельности. В своей речи в октябре 1991 года в Йельском университете Он вы­ступил с новой инициативой, предложив лично посетить Тибет вместе с высокопоставленными китайскими руково­дителями, чтобы на месте оценить действительное положе­ние в Тибете.

Имея такие же намерения, в декабре 1991 года Далай-лама стремился встретиться в Индии с премьер-министром Китая Ли Пеном. Но и эти позитивные и конструктивные инициативы были отвергнуты.

В свете этих фактов Собрание народных депутатов Ти­бета 23 января 1992 года приняло резолюцию, согласно ко­торой тибетское правительство в эмиграции не должно бы­ло более предпринимать новых шагов в поисках перегово­ров с Китаем до тех пор, пока не изменится позиция ки­тайского руководства. В резолюции тем не менее отмеча­лось, что тибетское правительство не будет иметь препят­ствий для переговоров, если предложение о них будет исходить или непосредственно от китайского правительства, или через посредника.

В апреле 1992 года китайский посол в Дели позвонил г-ну Гьяло Тхондупу и сказал ему, что раньше позиция Китая была «консервативной», но что она могла бы быть более «гибкой», если бы тибетцы смогли бы быть «реали­стичными». Затем он пригласил г-на Тхондупа посетить Китай. В июне 1992 года с разрешения Далай-ламы и ти­бетского правительства в эмиграции г-н Тхондуп отпра­вился в Пекин.

После своего возвращения он доложил Далай-ламе и Кашагу о своих встречах с китайскими официальными ли­цами. Его доклад обсуждался на третьей сессии Собрания народных представителей Тибета. Но не произошло того, о чем говорил китайский посол г-ну Тхондупу: признаков гибкости в позиции китайского правительства не обнару­жилось. На самом деле были сделаны очень серьезные об­винения в адрес Далай-ламы и тибетского правительства в эмиграции. Поэтому появилась необходимость послать в Китай делегацию во главе с г-ном Тхондупом, чтобы объяс­нить и разъяснить позицию правительства в эмиграции по вопросам, поставленным китайским правительством. Де­легация также должна была доставить личное письмо и подробную ноту Далай-ламы Дэн Сяо-пину и Цзян Цзе-мину. Была назначена делегация из трех человек, она встретилась 17 сентября 1992 года с Чен Жуй-шеном, ки­тайским послом в Нью-Дели, чтобы обсудить подготовку к переговорам.

Далай-лама и тибетское правительство твердо верят в то, что существует единственный способ начать перегово­ры по мирному решению проблемы Тибета,—это перегово­ры без предварительных условий с обеих сторон. Обнаде­живает то, что многие правительства поддерживают эту позицию.