В. П. Желиховская

РАДДА-БАЙ

(правда о Блаватской)

 

Искать и добиваться правды во всём.

Стремиться к достижению возможного человеку усовершенствования.

Расширять его научные и философские понятия.

Стремиться к международному братству: водворение всеобщего мира и упрочение че­ловеколюбия и бескорыстия между всеми людьми, в ущерб всем личным чувствам и расчётам.

Е. П. Блаватская

 

 

I

Елена Петровна Блаватская, рожденная Ган, более известная у нас в России под литературным псевдонимом Радды-Бай, под ко­торым в восьмидесятых годах писала свои талантливые очерки Ин­дии<$FВ журнале "Русский Вестник" "Из пещер и дебрей Индоста­на", "Дурбар в Лахоре", "Голубые горы" и пр. (В тексте - при­мечания В. П. Желиховской)>, была необычайным явлением даже в наш век, освоившийся с необыкновенными личностями. В России ее деятельности и ученых трудов ("Разоблаченная Изида", "Тайная доктрина", "Ключ к теософии", "Глас молчания", "Перлы Восто­ка", "Словарь теософических терминов") и разнообразных статей в ее лондонском журнале "Lucifer"*1, в индийском "The Theosop­hist"*2 и множестве английских и французских изданий, почти не знают. Для нас, русских людей, они представляют лишь внешний интерес, как замечательное умственное движение, возбужденное во всем мире русской женщиной, без всяких на то средств, кроме своего ума, громадных знаний и необычайной силы воли. Того нравственного значения, за которое ее прославляют на Западе, провозглашая борцом за жизнь загробную, за главенство в чело­веческом бытии духа, за ничтожество плоти и земной жизни, дан­ных нам лишь как средство усовершенствования бессмертной души нашей, как противницу материализма и поборницу духовных начал в человеке и природе, - в России она иметь не может. Она могла приобрести такое значение и влияние на умы человеческие лишь там, где потрясены устои христианства, либо где они совсем не­ведомы. Мы же, ее соотечественники, не погрязшие, благодарение Богу, в нелепице западного материализма, можем только воздать должное ее уму и знаниям вообще, а затем ее литературному та­ланту, хотя бы в той мере, насколько он проявился в нашей русской прессе.

Елена Петровна была дочерью известной русской писательни­цы, Елены Андреевны Ган, рожденной Фадеевой<$FПисавшей под псевдонимом "Зенеида Р-ва".>, когда-то названной Белинским "русской Жорж Занд"*3. Отец Елены Петровны, командуя батареей конной артиллерии, вел военную, кочевую жизнь, отразившуюся на раннем воспитании девочки*4. Когда, по смерти матери, её род­ные, Фадеевы и Витте, взяли сирот к себе на воспитание, Елена Петровна никогда не могла привыкнуть к обычному распределению занятий с учителями и гувернантками, которых постоянно приво­дила в отчаяние непокорностью рутине и в восторг остротой ума и способностей, в особенности филологических и музыкальных. Все свойства её характера отличались решительностью и более подходили бы мужчине, чем женщине. Энергия никогда не покидала её в трудностях и опасностях необычайной жизни её. С детства у нее была страсть к путешествиям, к смелым предприятиям, к сильным ощущениям. Она никогда не признавала авторитетов, всегда шла самостоятельно, сама себе прокладывая пути, задава­ясь независимыми целями, презирая условия света, решительно устраняя стеснительные для ее свободы преграды, встречавшиеся на пути... В семнадцать лет она вышла самовольно замуж за че­ловека, годившегося ей в отцы, и через несколько месяцев, не задумываясь, его бросила, уехала неведомо куда и почти десять лет исчезала так, что даже родные годами не знали о ее место­пребывании...

Близким своим она сознавалась, что затем только и обвенча­лась с Н. В. Блаватским<$FЭто был очень хороший, хотя несколь­ко заурядный, пожилой человек, служивший в то время на Кавка­зе, куда только что был назначен во вновь сформированную Эри­ванскую губернию вице-губернатором.>, чтобы "быть свободной" от контроля родных.

Большую часть молодости Блаватская провела вне Европы; несколько лет жила в северной Индии, изучая языки, санскритс­кую литературу и те отвлеченные знания, которыми славятся ин­дийские Радж-Йоги<$FРадж-йог - Великий мудрец. Радж-йогов не надо смешивать с факирами или простыми фокусниками, показываю­щими удивительные феномены по всем городам Индии.>, и за кото­рые впоследствии ей пришлось много поплатиться. Слишком усерд­ные последователи, прославляя ее какой-то чародейкой, дали по­вод врагам упрекать ее в обманах и называть шарлатанкой...

Соскучившись по своим родным, Блаватская возвратилась в Россию ровно через десять лет, в 1859 году. Сначала она прие­хала ко мне, сестре своей, и отцу нашему в Псковскую губернию, а потом к родным матери в Тифлис. Она возвратилась из своих странствий человеком, одаренным исключительными свойствами и силами, проявившимися немедленно и поражавшими всех ее окружа­ющих. Она оказалась сильнейшим медиумом*5, состояние, которое она впоследствии сама сильно презирала, считая его не только унизительным для человеческого достоинства, но и очень вредным для здоровья. Позже ее психические силы, развернувшись, дали ей возможность подчинить своей воле и контролировать внешние проявления медиумизма. Но в 27 лет они проявлялись помимо ее воли, редко ей повинуясь. Ее окружали постоянные стуки и пос­тоянные движения, происхождение и значение которых она тогда еще не умела объяснить.

- Сама не знаю, что за напасть такая! - говорила она. - Пристала ко мне какая-то сила, из Америки я ее вывезла. Мало того, что кругом меня все стучит и звенит, но вещи движутся, подымаются без толку и надобности... Да и кроме того, осмыс­ленные проявления выказывает: в разговоры стуками мешается и на вопросы отвечает, и даже мысли угадывает. Чертовщина ка­кая-то!

Тогда американские теории, завезенные на практике в Петер­бург Юмом*5, уже всем были известны. Тем не менее, мало кто имел в России случай видеть медиумические проявления на деле.

Удивительные свойства Блаватской наделали такого шуму в Пскове, что и поныне, более чем 30 лет спустя, старожилы пом­нят ее кратковременное в нем пребывание.

В особенности, поражали осмысленные ответы на задуманные вопросы; такое всезнание сил, орудовавших вокруг Блаватской, и в то время уже дало ей прозелитов*7 из среды завзятых скепти­ков, гораздо более, чем движение неодушевленных предметов и постоянно видимые ею "тени", которые она описывала, тени, ока­зывавшиеся верными портретами умерших лиц, которых она сама никогда не знала, но присутствовавшие узнавали постоянно по ее описаниям.

Скоро Псков и отчасти Петербург, как позже и весь Кавказ, заговорили о "чудесах", окружавших Блаватскую. На нее приезжа­ли смотреть как на диво, ее атаковали письмами и просьбами и самыми нелепыми требованиями, которым она благодушно подчиня­лась, позволяя себя связывать, класть на мягкие подушки и при­нимать всякие меры к предупреждению обмана. Что не мешало от­нюдь всему вокруг нее звонить, стучать и ходнем ходить. Эти проявления всегда бывали, даже во время сна и болезненного беспамятства Елены Петровны.

В особенности не стало границ толкам, когда с помощью ее "духов" (так называли все эти проявления) был открыт убийца, совершивший преступление в окрестностях моей деревни, села Ру­годева, где мы проводили лето<$FЭто было описано в журнале "Ребус" в очерке "Правда о Е П. Блаватской", 1883 г., NN 40 -

48.>. Духи ее прямо назвали имя преступника, деревню и дом му­жика, где он скрывался, недоумевавшему становому, который тот­час туда поскакал и там нашел его действительно и арестовал.

С ужасом и презрением к своему тогдашнему "бессмысленному, непроизвольному медиумизму" вспоминала впоследствии Елена Пет­ровна об этом времени. Через несколько лет она совершенно по­корила своей воле эти силы, вредные свойства и нечистое проис­хождение которых она определяет в сочинениях своих с полной уверенностью в своей правоте, хотя может быть и ошибочно.

На следующий год Блаватская уехала в Тифлис. По дороге, именно в Задонске, у обедни, ее узнал преосвященный Исидор, бывший Экзарх*8 Грузии, впоследствии митрополит С. Петербург­ский, находившийся проездом из Киева. Он знал ее еще в Тифлисе и прислал служку*9 звать ее к себе. Преосвященный расспрашивал ее ласково, где и как она странствовала, куда едет и пр. Заме­тив вскоре окружавшие ее феномены, владыка обратил на них вни­мание. С большим интересом расспрашивал, задавал вопросы мыс­ленно и, получив на них толковые ответы, был еще более изум­лен...

На прощание он благословил ее и напутствовал словами, ко­торые навеки остались ей памятны и дороги как мнение, об иск­лючительном даре, ее преосвященного Иерея*10 православной церкви. Он сказал: "Нет силы не от Бога! Смущаться ею вам не­чего, если вы не злоупотребляете особым даром, данным вам... Мало ли неизведанных сил в природе? Всех их не дано знать че­ловеку, но узнавать их ему не воспрещено, как не воспрещено и пользоваться ими. Он преодолеет и, со временем, может употре­бить их на пользу всего человечества... Бог да благословит вас на все хорошее и доброе".

Е. П. Блаватская прожила на Кавказе (где протекала ее ран­няя юность) еще года четыре. Ее талантливая, подвижная натура постоянно требовала новой деятельности, новых интересов и за­нятий. Довольствоваться обычной, заурядной средой, бесцветным существованием большинства женщин ей было немыслимо. Она иска­ла целей разнообразных, как рыба ищет воды, а вольная птица - воздушной шири, без пределов и препон ее своеобразному полету.

Она всю жизнь, можно сказать, металась, разыскивая что-то, стараясь выбиться на вольный свет из уз и оков, ее стеснявших. Всегда неудовлетворенная, она хваталась за то и другое и, вновь обманутая надеждой, бросала начатое предприятие и стре­милась в погоню за новой приманкой.

Эти стремления к неведомому, долго не дававшемуся ей, че­му-то отвлеченному, неуловимому, ей самой непонятной вначале задаче, выполнение которой лежало на ней тяжелым и требова­тельным сознанием возложенного на нее долга, - прекратились лишь с появлением на ее горизонте интересов, возбужденных Тео­софическим учением.

Тогда она сразу остановилась, как блуждавший корабль, на­шедший, наконец, верную пристань, останавливается и уверенно опускает свой якорь. Этому делу она была верна всю жизнь. Она отдала ему здоровье, время я всю душу, в нем узнав, наконец, то дело, которому была предназначена, в котором, ей казалось, она нашла достойную всех усилий цель: распространение между людьми всех сословий и рас веры в единство духовных сил чело­вечества, в познание теософии - древнейшей религии разума.

- Идеалы и вера почти везде утрачены! Лженаука их уничтожи­ла, - говорила она. - Люди нашего века требуют научного опло­та, научных доказательств бессмертия духа: древняя эзотеричес­кая*11 наука - Оумная*12 религия (Aum) - как называли ее наши православные отцы церкви (от санскритского корня слово Оум - Высшая Сила) - даст им их!

Но все это пришло гораздо позже. Всю молодость Елена Пет­ровна бросалась из места в место, от одного дела к другому, не находя занятия по душе. Надо принять во внимание, что в те го­ды женская деятельность была явлением не столь обычным, как ныне, но она не держалась рутины и умела преодолевать препят­ствия.

Она была великая искусница в рукоделиях, умела прекрасно делать искусственные цветы; одно время у нее была целая мас­терская и шла очень успешно. Потом она занималась торговлей в более обширном смысле: сплавом леса, орехового наплыва за гра­ницу. Для чего даже переселилась в Мингрелию, на берега Черно­го моря.

Еще позже она занялась каким-то дешевым способом добывания чернил. И это у нее спорилось недурно.  Она впоследствии пере­продала его.

В 1864 году она снова уехала на юг России, потом в Грецию и, наконец, в Египет. Там она, еще не дойдя до заключений о зловредности спиритических занятий*13, очень увлеклась состав­лением местного общества спиритов, во время сеансов которого происходили замечательные явления, засвидетельствованные не раз местными газетами.

Для близких ее этот период пребывания Блаватской в Каире ознаменовался первым проявлением ее способностей видеть умер­ших в самый день их кончины, что в последующей жизни с нею бы­вало постоянно. Никто почти в семье или из ее близких не уми­рал за тысячи верст от нее для нее неведомо: она всегда видела их и в тот же день писала об этом явлении своим, осведомляясь о подробностях смерти.

"Правда ли, что безрукий Петр умер?" - писала она мне, ни­чего еще не знавшей о кончине этого слуги семейства нашей ма­тери, на другой день после события. "Я видела его... Представь себе, у одной нашей англичанки, медиума, писавшей карандашом на гробнице Фараона, вдруг появились фразы на языке, которого никто из ее спутников прочесть не мог. Я была в стороне и по­дошла как раз вовремя, чтоб помешать исполнению их намерения бросить исписанную непонятными каракулями бумажку и прочесть на ней следующее русское послание ко мне:. "Барышня! Барышня! Помогите! Помолитесь обо мне! Пить хочу! Мучаюсь!...". По это­му названию (барышня) я догадалась, что это пишет кто-нибудь из Фадеевских наших людей и сама взяла карандаш...".

Писавший назвался Петром Кучеровым; объявил ей, что умер накануне, в богадельне, куда я поместила его вместе с его бра­том, когда эти люди остались беспомощными инвалидами после смерти старших членов семьи Фадеевых и отъезда из Тифлиса. Петр объяснил ей, что и брат его недавно умер, и все это ока­залось вполне, число в число, верно. Этот бедный человек был при жизни горький пьяница и, если верить показаниям его, по смерти был наказан мучительной жаждой, воздаянием за свой грех.

После сеанса Елена Петровна видела его самого и подтверди­ла это в том же письме, которое она писала в Египте, тогда как человек этот умер накануне в Тифлисе. Надо сказать, что и те­леграфов тогда еще на Кавказе не было, если бы и вздумалось кому-либо ими воспользоваться для таких, никому неинтересных сообщений.

II

В 1873 году Е. П. Блаватская уехала в Америку. Англичанин Синнетт*14, ее биограф, в книге "Случаи из жизни мадам Бла­ватской", утверждает, что у нее уже и тогда "были постоянные психические сношения с ее учителями оккультизма в Тибете и на Цейлоне", что, только послушная их велениям, она всегда готова была к переездам из страны в страну... Прав ли он? Зависит от мнений верующих или скептиков. Но факт тот, что едва она попа­ла в этот рассадник спиритизма, где уже в то время проявлялись феномены материализаций, как все ее письма переполнились скорбью и негодованием по этому поводу. Посещение ею "Коттеджа Вермон" братьев Эдди, о которых полковник Г. С. Олькотт<$FБу­дущий президент Теософического общества, сотрудник Блаватской по делам Общества с момента его основания.> написал целую кни­гу под заглавием "Люди с того света"<$FОбратившую и в России внимание по статьям о ней профессора Вагнера в "Русском Вест­нике".> кажется, было последним камнем на весах мнения Бла­ватской о спиритизме. Она начала писать статью за статьёй в американских журналах, указывая опасность медиумизма. Письма ее переполнялись раздражением против злоупотреблений спиритов силами и здоровьем медиумов и людским суеверием.

У братьев Эдди Елена Петровна впервые встретилась с ярым спиритом, полковником американской службы, сражавшимся за сво­боду невольников, Генри С. Олькоттом, и скоро успела его прив­лечь к своему мнению. Оба ярые противники материализма, они не отрицали пользы, принесенной огрубевшему в безверии миру, нео­жиданным вторжением в него спиритизма, но находили, что роль его должна ограничиться обращением общества к вере в "нечто, не снившееся нашим мудрецам"*15, но не ввергать их в другую крайность, - в суеверие и "в вызывание дурных сил, иначе гово­ря, в черную магию...".

"Какие мы спириты, Бог с вами! - писала она своим родным. Если я примкнула к составляющемуся здесь обществу теософистов

- ветви индийского Арийского*16 братства, - именно потому, что они честно борются с предрассудками и с злоупотреблениями лжепророков буквы, жрецов Калхасов*17 и с бреднями спиритов. Мы, пожалуй, спиритуалисты, да и то не на американский, а на древнеалександрийский лад...".

Вскоре в американских газетах стали появляться похвалы её статьям. Разбор ее печатной полемики с профессором Хаксли*18, проповедником материализма, наделал шуму. В то же время она задумала писать свой первый ученый труд "Разоблаченная Изида". В письмах же ее начали все чаще и решительнее появляться наме­ки, что не ей принадлежит то, что она пишет; что сама она не понимает, что с ней творится. Но для нее вполне очевидно, что говорит она и пишет об ученых и отвлеченных предметах не са­ма от себя - потому, что она в них "ни бельмеса не понимает",

- но внушает ей и "диктует некто, знающий всё".

Эти странные проявления неведомо откуда в сорок лет осе­нивших ее научных знаний, в соединении с такими необычайными указаниями на какое-то "вселение", очень тревожили близких Е.

П. Блаватской... Они, одно время, положительно опасались за ее рассудок.

"Скажи мне, милый человек, - писала она тетке своей<$FНа­дежде Андреевне Фадеевой, сестре своей матери.>, - интересу­ешься ли ты физиолого-психологическими тайнами? А ведь все это для любого физиолога удивительная задача. У нас в обществе есть очень ученые члены (например, профессор Уайльдер*19, ар­хеолог-ориенталист) и все они являются ко мне с вопросами и уверяют, что я лучше их знаю и восточные языки, и науки, поло­жительные и отвлеченные. Ведь это факт, а против факта не пой­дешь, как против рожна!.. Так вот, скажи ты мне, как могло случиться, что я до зрелых лет, как тебе известно, круглый не­уч, вдруг стала феноменом учености в глазах людей действитель­но ученых?.. Ведь это непроницаемая мистерия!... Я - психоло­гическая задача, ребус и энигма*20 для грядущих поколений, сфинкс... Подумай только, что я, которая ровно ничего не изу­чала в жизни, я, которая ни о химии, ни о физике, ни о зооло­гии - как есть понятия не имела - теперь пишу обо всем этом диссертации. Вхожу с учеными в диспуты и выхожу победительни­цей... Я не шучу, а говорю серьезно: мне страшно, потому что я не понимаю, как это делается!.. Все, что я ни читаю, мне ка­жется теперь знакомым.. Я нахожу ошибки в статьях ученых, в лекциях Тиндаля*21, Герберта Спенсера*22, Хаксли и других... У меня толкутся с утра до вечера профессора, доктора наук, тео­логи. Входят в споры - и я оказываюсь права... Откуда же все это? Подменили меня, что ли?".

В то же время она присылала вырезки из разных газет, кото­рые подтверждали ее словесные и печатные победы над различными авторитетами и, кроме того, возвещали свету массу таких неве­роятных фактов об оккультических, феноменальных свойствах и способностях основательницы Теософического Общества, что людям здравомыслящим было невозможно им верить. "Феномены" - попрос­ту чудеса, которые в целых книгах расписывают приверженцы её, Олькотт<$FОлькотт, президент всего Общества теософистов вооб­ще.>, Джедж<$FДжедж, бывший юрист, очень известный и уважаемый в Нью-Йорке человек, и по сию пору состоит представителем тео­софистов Соединенных Штатов.>, в последствии Синнетт и мно­гие другие, - вместо славы доставили Блаватской только горе и обвинение в шарлатанстве и обманах. Воистину услужливые друзья оказались опаснее врагов. Они только возбудили недоверие к своему учению и его представительнице, прославляя то, что она сама всегда презрительно называла "psychological tricks" ("психологическими фокусами"), известными в Индии сотням лю­дей...

Враги, которых, понятно, у нее было множество, воспользо­вались неосторожностью приверженцев Блаватской, обвиняя ее в "этих фокусах", тогда как если б о них никто и не знал, это нисколько не повредило бы ее делу и уж никак не уменьшило бы достоинств ее сочинений. О них нет двух мнений: и друзья, и враги сходятся в признании их гениальности. Первый ее капи­тальный труд "Разоблаченная Изида"*23 вызвал сотни лестных от­зывов<$FСама Блаватская признаёт его самым слабым из своих трудов в статье "Мои книги", - одной из последних статей в её журнале "Люцифер", - она прямо это заявляет, сознаваясь даже, что в то время (хотя и писала ее под наитиями) так плохо знала английский язык, что перепутывала многое.> в американской, а позже и в европейской прессе. Мало русских людей читало эти два толстейших тома с целыми колоннами мельчайших ссылок на писателей всех стран. Но тем знаменательнее факт, как удиви­тельно сошлись мнения об этом классическом сочинении Блаватс­кой двух выдающихся в России деятелей: архиепископа армян пре­освященного Айвазовского<$FБрат живописца, умерший в 1880 г. в Тифлисе.> и нашего талантливого писателя Всеволода Сергеевича Соловьева. Первый, как только прочел "Разоблаченную Изиду", а вместе с ней книгу Синнетта "Оккультный мир", переполненную рассказами о "феноменах", тотчас написал мне, что, по его мне­нию, "выше феномена появления такого сочинения из-под пера женщины" - и быть не может"; а второй (г. Соловьев) пишет от 7 июля 1884 года из Парижа почти то же: "Читаю вторую часть "Изиды" и совершенно убеждаюсь, что это феномен!"<$FВпоследс­твии г. Соловьев изменил свое мнение и старался доказать про­тивное. Но его письма, хранящиеся у меня, изобличают фальшь его. В. Ж.>

По нашему и этих двух свидетельств для нас, русских, до­статочно, чтобы доказать, что книга эта имеет неопровержимые достоинства.

III

Наступила война наша с Турцией*24, и не стало покоя Елене Петровне. О! Какие громовые статьи писала она в американских газетах конца 1876 и весь 77 год, против иезуитства католиков, против враждебных выходок папы на славян. Как она болела ду­шой, каждым фибром, каждой каплей своей русской, православной крови, за кровь своих соотечественников. Письма ее того време­ни не чернилами, а кровью и слезами писаны.

Великолепно перевела она тургеневский "Крокет в Виндзо­ре"*25 на английский язык, и было это стихотворение перепеча­тано в нескольких газетах. Поляки нью-йоркские не давали ей покоя своими антироссийскими сходками. Появление же знаменитой папской речи о том, что "схизм*26", чем скорее подавлен, тем лучше", и что "рука Божия может руководить и мечом башибузу­ка*27", - уложила её в жару и бреду от негодования.

Поправившись, она разразилась рядом таких язвительных ста­тей на папу и его "благословение турецкого оружия", что нью-йоркский нунций*28 счел благоразумным ее задобрить и при­слал парламентера. Разумеется, парламентер не был принят, а следующая статья Елены Петровны еще расцветилась описанием этого визита "доморощенного" иезуита... Среди вечного беспо­койства за ход войны, за своих близких<$FДядю своего Ростисла­ва Адреевича Фадеева, двоюродного брата Александра Юльевича Витте и племянника Ростислава Николаевича Яхонтова.>, в ней принимавших участие, Блаватскую даже не радовали громкие статьи о ее книге, лестные письма к ней таких людей, как Лай­ман Джон Дрэпер*29, как Альфред Рассель Уаллас*30, и рецензии этого соперника Дарвина на ее "Изиду"... "Я поражен вашей эру­дицией, - писал ей Уаллас, Вы положительно открыли мне новый, непредвиденный мир, с точки зрения, которая мне объяснила мно­гое, доныне непонятное...".

Этой осенью Блаватская несколько раз была встревожена ви­дением двоюродного брата, Александра Витте (в то время майора Нижегородского драгунского полка), в крови, с перевязанной го­ловой. К несчастию видение это предшествовало истине. 2 октяб­ря 1877 года он просто чудом спасся от гибели. Но при этом был контужен в голову так сильно, что едва не умер. Контузия оста­вила роковые последствия, вечные головные боли, осложнившие через несколько лет болезнь, от которой А. Ю. Витте и скончал­ся в 1884 году.

Несказанно радовали Елену Петровну успехи русского оружия, за которыми она жадно следила; гораздо больше, чем ее собс­твенные преуспеяния. Это явствует из ее писем в Россию. Взятие Плевны, например, заставило ее разразиться восторженно ра­достным посланием к родным; тогда как присылка ей из Англии в то же время диплома на почетное масонское звание вызвало уме­ренное удовольствие и - юмористическое письмо:

"Слушайте, братцы! - пишет она. - Посылаю вам курьез: ма­соны Англии, главой коих состоит принц Уэльский прислали мне диплом за мою "Изиду"... Я, значит, нынче - "Таинственный Ма­сон"!.. Того и жду, что за добродетели мои меня в папы Римские посадят... Посылаю вырезку из масонского журнала. А орден очень хорош, - рубиновый крест и роза".

Еще ранее европейских масонов, ей прислала диплом на членство старейшая в мире (еще дохристианская) Ложа Бенарес­ского общества Сат-Бай на санскритском языке с изображением браминских знаков.

Вскоре после заключения мира нашего с Турцией Елене Пет­ровне Блаватской пришлось волей-неволей принять американское гражданство. Один американец, умирая, завещал ей свое имение с тем, чтобы она приняла его. Это была простая формальность, но она ужасно взволновала ее.

"Сейчас вернулась из Верховного Суда"*31, где принимала присягу в верности Американской Республике, - писала на. Те­перь я равноправная с самим президентом Соединенных Штатов гражданка... Это все прекрасно; такова моя оригинальная судь­ба. Но до чего же противно было повторять за судьей тираду, которой я никак не ожидала, - что-де, я, отрекаясь от подданс­тва и повиновения Императору Всероссийскому, принимаю обяза­тельство любить, защищать и почитать единую конституцию Соеди­ненных Штатов Америки...". "Ужасно мне жутко было произносить это подлейшее отречение!.. Теперь я, пожалуй, политическая и государственная изменница?.. Приятно! Только как же это я пе­рестану любить Россию и уважать Государя?.. Легче языком сболтнуть, чем на деле исполнить".

И точно, всю жизнь она, какой была горячей патриоткой, та­кой и осталась. Приняв гражданство, она еще долго продолжала, как и во все время войны, присылать деньги на русских раненых, и даже первые выручки, полученные за "Изиду", пошли на ту же цель. Все, что получила она в то время за статьи в русских га­зетах, все шло целиком на Красный Крест и на бараки кавказских раненых.

IV

Весной 1878 года с Е. П. Блаватской случилось странное происшествие, она неожиданно упала в обморок, продолжавшийся несколько дней. Ее сочли умершей и собирались хоронить, когда из Индии была получена Олькоттом телеграмма от того человека, которого она считала внушителем всех своих знаний и называла "учителем". Он писал: "Не бойтесь, она не умерла и не больна, но заработалась. Тело ее требовало отдыха. Будет здорова". В начале пятых суток Блаватская пришла в себя и действительно оказалась совершенно здорова.

После этого представители Теософического Общества, оставив его в Америке на попечение Джеджа (который и поныне его прези­дент), собрались и переехали в Индию. Они мотивировали свое переселение желанием ближе изучать санскритологию и совместно работать над восстановлением первобытных верований индусов с ученым проповедником Диянандом Сарасвати*32 - великим реформа­тором, прозванным "Лютером Индии". Диянанд проповедовал едино­божие по Ведам*33, священным книгам буддизма, писанным в древ­ние времена, когда еще религия не была искажена многобожием, измышленным браминами, превратившими чистое и нравственное учение Будд в пеструю мифологию.

Теософическое Общество задалось собственно тремя основными целями:

1) основание всемирного Братства, без различия вер, рас, происхождения. Члены его обязуются постоянно стремиться к са­моусовершенствованию нравственному и к посильной помощи своим ближним, - помощи духовной, а при возможности и материальной;

2) содействие в распространении арийских и других восточ­ных языков, наук и знаний;

3) не обязательное, - изыскания в области сокровенных за­конов природы и психических сил человека.

Из трех этих целей лишь первая обязательна для всех; прес­ледование второй и третьей предоставляется на добрую волю чле­нов.

17 февраля 1879 года Блаватская и Олькотт достигли берегов Индии<$FПриезд и первое время пребывания в Индии превосходно было описано в книге "Из пещер и дебрей Индостана" в "Русском Вестнике". Это сочинение, по-русски подписанное псевдонимом её Радда-Бай, теперь переведено на английский язык.>. На пристани Бомбея братство Ария-Самадж приготовило им торжественную встречу, с музыкой, цветами и слонами.

Вот отрывок из ее юмористического письма к родным об этой встрече:

"Меня и смех и злость разбирали, как подплыли к пароходу баркас, украшенный цветами, и лодки с музыкой. Опутали нас гирляндами так, что Олькотт стал похож на карнавального "boeuf gras"*34, а я на шарообразный рассадник лилий и роз, и с музы­кой провезли на баркасе к пристани. Там новое удивление! Встретили нас местные танцовщицы, чуть не совсем голые, окру­жили, все время бомбардируя цветами, и провели... вы думаете к экипажу?.. Как же! - к белому слону!.. Господи! Что только стоило мне влезть по рукам и спинам голых кули<$FРабочих> на эту громадину. Чуть я не вывалилась из павильона*35 на спине его, когда слон вставал!.. Других счастливцев усадили просто в паланкины, а меня с Олькоттом повезли при бубнах, литаврах и радостных кликах, как обезьян на показ, в помещение "Ария-Са­мадж".

Закипела неустанная работа. Олькотт все больше разъезжал, а Елена Петровна писала, по одиннадцати часов в сутки, не раз­гибаясь, работала. Она писала в местные газеты, посылала кор­респонденции во все страны света и заготовляла материалы для задуманного журнала "Теософист".

Вначале их заподозрили британские власти в зловредных це­лях: в шпионстве, в пропаганде русского влияния. Над ними ус­тановили полицейский надзор; их письма распечатывали, на них косились... Блаватская выходила из себя! Писала негодующие письма друзьям своим в Лондон. Оттуда многие влиятельные лица разразились статьями в газетах и письмами к властям в Бомбей в защиту их.

Более всего подействовало письмо к лорду Литтону (тогдаш­нему вице-королю) от лорда Линдсея, члена Королевской Академии Наук, президента Астрономического Лондонского общества.

"Ваша полиция осрамилась! - писал он, - я сам член их об­щества, так вы, пожалуй, и меня за агитатора сочтете, если я приеду в Бомбей?...".

Заступничество подействовало. Полицейский надзор был снят, но нарекание привилось несмываемое. И поныне враги Теософичес­кого Общества и лично Е. П. Блаватской то и дело укоряют ее шпионством.

Несмотря на предубеждение англо-индийского общества против основательницы Теософического Общества, в особенности, как против русской, не стеснявшейся высказывать свой патрио­тизм<$FЭто было время действий русских войск в Афганистане и во всем Закаспийском крае. Враждебные чувства англичан против России были сильно возбуждены.>, она вскоре сумела занять в нём надлежащее ей место и приобрела многих друзей в среде властей, литераторов и т. ц лидеров общественного мнения.

Ее вскоре стали приглашать на рауты, обеды и на летнее го­щение в местных дачных местах, - в Симле, Отакамунде и тому подобных гористых местностях. Она очень тяготилась обязатель­ными выездами, отвыкнув от общества, от туалетов, да еще при условиях такого тропического жара и такой занятой жизни. Ради пользы дела приходилось стесняться; как приходилось, уступая настояниям "друзей", пускать в ход "натуральные феномены" - для привлечения внимания профанов к действительности оккульти­ческих сил", - все это ради пропаганды Общества... Местные га­зеты<$F"Indian Mirror", "Amrita-Bazar-Patrika", "The Pioneer" и пр.> подхватывали россказни "очевидцев" на лету; прославляли "чудеса проповедницы теософии", составляли ей репутацию кол­дуньи, которая шла ей в упрек, заставляя обвинять ее в шарла­танстве, в ущерб тех истинных заслуг, которые и без них должны были ей доставить известность.

Тут ее приятель, редактор правительственной газеты "Пио­нер", м-р А. П. Синнетт, много погрешил против Е. П. Блават­ской, без намерения повредить ей, разумеется. Напротив, думая ее прославить такими книгами, как его "Оккультный Мир", воз­буждающими лишь недоверие, весьма понятное. После летних меся­цев в Симле вновь были подняты враждебные толки, возбужденные статьями "Пионера", рассказывавшими невероятные случаи. Реши­тельнее других поднялись клерикалы*36, вполне законно неприяз­ненно относившиеся к персоналу, а тем более к основательнице Теософического Общества, как бы то ни было пропагандировавшей, хотя и весьма нравственное, но не чисто христианское учение. Стали ходить, кроме басни об агитации в пользу России, другие клеветы на Блаватскую. Одной из нелепейших было обвинение в самозванстве. Сочинили, что настоящая Е. П. Блаватская умерла и похоронена в Адене, а что это ее горничная... Пришлось ей прибегнуть к свидетельству властей и родных: к дяде ее, гене­ралу Ростиславу Андреевичу Фадееву, и князю А. М. Дондуко­ву-Корсакову, тогда главноначальствующему на Кавказе. Послед­ний ей выслал свидетельство, гласившее, что муж ее был ви­це-губернатором в Эривани. И кроме того, написал дружеское письмо, как к старой знакомой.

Все это было опубликовано друзьями и прозелитами Елены Петровны, но их понятно было меньше, чем неприятелей и равно­душных, - в которых утверждались неприязненные к ней отноше­ния. Последние росли, возбужденные миссионерами-иезуитами и фанатиками патриотами, по мере того, как увеличивалась попу­лярность Теософического Общества и влияние его представителей на высшие туземные касты - на индусов, браминов и буддис­тов-сингалезцев, примыкавших к Обществу во множестве.

Президент Г. С. Олькотт открыто принял буддизм. На острове Цейлоне, каждый раз как они туда отправлялись, сингалезцы де­лали им царские приемы, хотя Елена Петровна Блаватская и нас­тояла на том, чтобы один из основных принципов Общества, а именно свобода совести, равноправность всех религий в нем и самая широкая терпимость его членов к взаимным верованиям, и убеждениям друг друга, не был нарушен; хотя из-за этого Т. О. разошлась со своим патроном, с проповедником единобожия инду­сом Диянандом Сарасвати, именно вследствие его требования, чтобы в состав общества входили исключительно буддисты, - тем не менее тяготение к буддизму, в особенности в Индии, в Об­ществе оказалось великое. Сам его сооснователь и президент да­же составил буддийский катехизис, одобренный для введения во все училища самим Сумангаллой, главным первосвященником на Цейлоне.

От всех этих беспокойств, клевет и всяких неурядиц Бла­ватская нравственно страдала более всех, тем более, что и кли­матические дурные условия на ней сказывались, увеличивая хро­нические ее недуги. Она болела постоянно, а несколько раз так сильно и опасно, что доктора отказывались от нее, окончательно приговаривая к смерти. Но в этих крайних случаях, по свиде­тельству многих очевидцев, всегда случалось что-либо непредви­денное, во спасение ее в последнюю минуту. Или являлся ка­кой-нибудь, неизвестно кем присланный, туземный знахарь и да­вал ей неведомое лекарство; или просто являлся спасительный сон, из которого она просыпалась облегченной; или же за нею являлись неизвестные люди и увозили ее на некоторое время ку­да-то, откуда она приезжала облегченная. О таких случаях сви­детельствуют десятки лиц, в присутствии которых она болела и исчезала временно; свидетельствуют также и штемпеля тех писем Блаватской, которыми она извещала о своих неожиданных исчезно­вениях. Передо мной, например, письмо ее из Мирута за Аллаха­бадом, в котором она пишет, что "получила приказание, оставив железные и торные пути, следовать за присланным провожатым в джонгли<$FТростники>, в священные леса Деобенда...".

Следующим письмом сестра меня извещала, что Лама тибетский по имени Дебо-Дургай ее излечил в этих "священных лесах".

"Я была в беспамятстве, - говорит она, - ничего не помню, как внесли меня на носилках на огромную высоту. Я проснулась на другой день под вечер. Я лежала среди большой, каменной, совершенно пустой комнаты. Вокруг в стенах были высечены изоб­ражения Будды; кругом курились какие-то кипевшие в горшках снадобия, а надо мной совсем белый старик лама делал магнети­ческие пассы".

После того она заснула на целые сутки, и во сне ее снесли обратно с гор к друзьям, ожидавшим внизу. Так вся жизнь Е. П. Блаватской была соткана из странностей и необыкновенных проис­шествий.

V

Нравственные потрясения всегда отзывались на физическом ее организме. Так ранней весной 1881 г. она сильно заболела, по­раженная, и до глубины души потрясенная, ужасным делом 1-го марта*37.

Она писала:

"Господи! Что ж это за ужас? Светопреставление, что ли у вас?.. Или сатана вселился в исчадия земли нашей русской! Или обезумели несчастные русские люди?.. Что ж теперь будет? Чего нам ждать?!.. О, Господи! Атеистка я, по-вашему; буддистка, отщепенка, республиканская гражданка, а горько мне! Горько! Жаль Царя-Мученика, семью Царскую, жаль всю Русь православ­ную!.. Гнушаюсь, презираю, проклинаю этих подлых извергов - социалистов!". "Пусть все смеются надо мной, но я, американс­кая гражданка, чувствую к незаслуженной, мученической смерти Царя Самодержавного такую жалость, такую тоску и стыд, что в самом сердце России люди не могут их сильнее чувствовать".

Журнал ее "Теософист" вышел в траурной обложке. Это было внимание Олькотта к ее чувствам. Сама она лежала больная..

Придя в себя, она написала в "Пионер" превосходную статью обо всем, что свершил царь Александр II, и очень была довольна тем, что большинство газет ее перепечатали.

На выражение, некоторыми местными органами удивления, по поводу "облачившихся в траур американской гражданки и ее жур­нала", Блаватская послала коллективный ответ в "Bombay Gazet­te".

"Не как русская подданная надела я траур, - между прочим говорит она в ней, - а к а к р у с с к а я р о д о м! Как единица многомиллионного народа, облагодетельствованнного тем кротким и милосердным человеком, по которому вся родина моя оделась в траур".

"Я этим хочу высказать любовь, уважение и искреннее горе по смерти Царя моих отца и матери, сестер и братьев в России".

Прислали ей портрет царя в гробу.

"Как посмотрела я на него, - пишет она тетке своей Н. А. Фадеевой, - верь не верь, должно быть помутилась рассудком. Неудержимое что-то дрогнуло во мне, да так и толкнуло руку и меня саму: как перекрещусь я русским большим крестом правос­лавным, как припаду к руке Его, покойника, так даже остолбене­ла... Это я-то, - старину вспомнила, - рассентиментальнича­лась. Вот уж не ожидала".

Зимой, с 1881 на 1882 год, вся индийская теософическая об­щина переехала на житье в Адьяр, прелестное местечко в пред­местье Мадраса. Там Теософическое Общество купило дом и землю на речке, впадающей в океан, которую Елена Петровна тотчас ок­рестила на русский лад Адьяркой. Так слывет она и поныне в этой штаб-квартире теософистов.

Тотчас по приезде была особенно торжественно отпразднована седьмая годовщина Т. О. На эти годовщины всегда бывают в Адь­яре съезды делегатов от всех ветвей общества. Но особенно тор­жественны и многолюдны они бывают в те годы, где замешано чис­ло семь, чрезвычайно почитаемое теософистами по своему мисти­ческому, издревле чтимому оккультистами, тайному значению. Все свои начинания, переезды, местожительства они всегда норовят соединить с этим "счастливым" числом.

Ранней весной 1884 года Олькотт и Блаватская собирались выехать по делам в Европу. Поэтому уже в декабре они двинулись из Адьяра в Бомбей.

В то же самое время еще раз повторилось явление, не раз уже с нею бывавшее, но всегда поражавшее близких Елены Петров­ны.

В Одессе, в конце декабря, скончался ее дядя, Ростислав Андреевич Фадеев. Одновременно с его кончиной она его видела три раза кряду и писала своим:

"Я еду под гнетом страшного горя: либо родной дядя умер, либо я сошла с ума!..".

Первых два видения она объяснила сном, но третье невозмож­но было этим объяснить. Она ехала в Бомбей. Была одна в купе, но не спала, когда вдруг увидела его перед собою, но таким, каким был он двадцать лет тому назад. Она не только его виде­ла, но говорила с ним...

Лишь придя в Суэц, она из газет узнала, что не была жерт­вой галлюцинаций, а точно (как и была в том уверена, хотя и старалась утешить себя предположениями противного), видела са­мого умершего.

Таким видениям (доподлинности явлений умерших, по собс­твенной их воле, без всяких вызовов и медиумических вмешатель­ств) она безусловно верила. Да и не могла не верить, всю жизнь их видя.

VI

Едва попав на европейский берег, Е. П. Блаватская была осаждена приглашениями из Лондона, Парижа и Германии, но отка­зывалась от них упорно, стараясь лишь об одном: устроить сви­дание с теткой своей Фадеевой и со мной.

Она писала нам умоляющие письма, призывая нас к себе в гости. Погостив некоторое время в Ницце у леди Кэтнесс, герцо­гини де Помар, председательницы одной из двух парижских ветвей Теософического Общества, она в мае переехала в Париж, наняв себе там отдельную, небольшую квартиру, где рассчитывала про­жить спокойно. Но весть о ее прибытии скоро появилась в газе­тах, и ее стали осаждать друзья, знакомые любопытствовавшие и репортеры.

Желая временно спастись из этого осадного положения, она приняла приглашение своих больших поклонников графа и графини Д'Адемар<$FВпоследствии графиня Д'Адемар издавала теософичес­кий журнал под верховным руководством Блаватской ("Revue theo­sophique". Redacteur en chef H. P. Blavatsky). Оба, и муж, и жена, оставались до конца преданными друзьями, вопреки ошибоч­ным показаниям г-на Соловьева в журнале "Русский Вестник" за февраль месяц 1892 г.>, живших неподалеку от S.-Denis, в пре­лестной вилле возле Enghien.

Там она прожила со всем своим штатом (приехавшим для сви­дания с нею из Нью-Йорка мистером Джеджем, со своим секретарем мистером Бертрамом Китлей, с брамином Могини Чаттерджи и слу­гою-индусом) три недели, о которых ее милые хозяева и все на­ходившиеся с нею, теперь, после смерти Елены Петровны Блаватс­кой, вспоминают с величайшим благоговением"<$FВот отрывок из письма графини к Джеджу, которым она ему напоминает об одном из вечеров на вилле Gonzag, где они у нее гостили ("Lucifer", July 1891).

"Помните ли вы тот удивительный вечер, когда m-me Blavats­ky сидела в нашей гостиной, погруженная в задумчивость. Как она, встав, вдруг подошла в окну, отворенному в сад, и, махнув рукой, властным жестом вызвала издалека тихую музыку?.. Как эта чудная, сладостная гармония, будто неслась, летела к нам из дальних областей небесного эфира, всё ближе, всё громче, и вдруг прозвучала полным аккордом над нами, в самой комнате, где мы сидели... Помните, как индус Могини тогда бросился к её ногам и приложился губами к поле её платья... Он им именно вы­разил тот общий восторг, который все мы чувствовали к удиви­тельному созданию, потерю которого мы никогда не перестанем оплакивать!..".>.

Отдохнув на вилле Гонзаг, Елена Петровна вернулась в Париж как раз вовремя, чтобы принять меня и тетку, которым была не­выразимо рада. Все шесть недель, что мы у нее гостили, она старалась отделаться от своих многочисленных преследователей - посетителей - но это ей плохо удавалось.

В то время ни в Германии, ни во Франции еще совсем не было правильно организованных ветвей Теософского Общества. В Пари­же, где и ныне-то не существует собственное Общество, следую­щее неукоснительно теориям Блаватской, а лишь несколько враж­дующих между собой ветвей, несогласие которых приводит в отча­яние строгих членов его в Англии и Америке, тогда почти совсем не было теософистов. Было очень много праздно любопытствовших иностранцев - по большей части русских парижан; были и фран­цузские охотники до новинок, а между ними попадались, разуме­ется, и серьезные люди, ученые профессора и доктора разных на­ук. Из них самым выдающимся посетителем Е. П. Блаватской был астроном и талантливый писатель Камилл Фламмарион*38. Он про­сиживал часто целые утра один на один с Еленой Петровной, а иногда являлся с женой и упрашивал Блаватскую ехать к ним, провести у них день.

Бывало множество так называемых "оккультистов" - ясновидя­щих, магнетизеров, чтецов мыслей. Полковник Олькотт, когда возвращался из Лондона и постоянных разъездов, целые дни про­водил с ними в беседах и сеансах, так как сам он сильный маг­нетизер, известный многими замечательными исцелениями. Он так­же лечил и романиста Всеволода Соловьева*39, который дивился его силе. Но еще более и восторженнее дивился "феноменам" Е.

П. Блаватской: звуковым, которые всем были слышны, и световым, которые он один постоянно вокруг нее видел. Г-н Соловьев, столь круто изменивший впоследствии свои мнения о теософизме и свои взгляды на его провозвестницу, в то время был ярым пок­лонником того и другого, предрекая ей великую славу. Всё это явствует из писем г. Соловьева к Елене Петровне Блаватской и ко мне. Он не только ждал великих благ от покровительства все­сильных "учителей" или Махатм - патронов Теософического Об­щества, но даже состоял в общении с ними: получал письма Радж-Йога Кут-Хуми и видел самого Радж-Йога Морию в его аст­ральном*40 теле... Он, впрочем, видел раз и саму Е. П. Бла­ватскую у себя в комнате, в Париже, в то время, когда она была в Индии. Он нам рассказывал об этом явлении чрезвычайно инте­ресно в письме от 22-го декабря 1884 г. Но надо думать, что он увлекался... Такие излишества людей несдержанных или же лице­мерных, преувеличивавших оккультические дары Блаватской, - в силу ли особой преданности ей или по расчетам, в ожидании осо­бых благ от ее дружбы, - ей только вредили. Но тем не менее всем было очевидно удивительное развитие ее психических свойств: ее ясновидение, чтение мыслей, иногда видения того, что творилось за тридевять земель от нее. Такого рода феномены духа беспрестанно проявлялись ею, гораздо чаще еще, чем прояв­ления ее звуковых феноменов<$FЗвуковые феномены или "бросание аккордов", или же "звон астральных колокольчиков" слышался постоянно по произволу Елены Петровны. Куда она, бывало, мах­нет рукой, оттуда и летят гармонические звуки, будто аккорды арфы или другого струнного инструмента.> или демонстрации жи­вотного электричества.

Последним термином назывались явления, подобные нижеследу­ющему.

Прикажет, бывало, Блаватская многим присутствующим сложить руки на руки, горкой. Сама же рукой только махнет по воздуху над этой грудой рук, и все отскочат в стороны с криком, всем казалось будто она пронзала ладони стрелой или же насквозь пригвоздила их к столу. Точно такое же болезненное ощущение она, по воле, могла производить, замахиваясь над каким бы то ни было органом человеческого тела.

Один старик, магнетизер Эветт, друг и ученик волшебника и мага барона Дюпоте, говорил, что при "зложелании" таким элект­ро-магнетическим ударом можно убить.

Такие "натуральные" феномены, как чтение закрытых писем, или же более удивительные происшествия с перемещением портре­тов Радж-Йога Мории и самой Елены Петровны в закрытом медаль­оне, с которого присутствовавшие не спускали глаз, были много раз описаны в русских и иностранных газетах и журналах. Один особенно, засвидетельствованный многими очевидцами, а именно: прочтение Блаватской психометрически, закрытого письма Е. А. Витте к сестре ее Н. А. Фадеевой и перенесение в него отпечат­ка теософической звезды, нарисованной красным карандашом на отдельном кусочке бумаги, очень красноречиво описан г. Соловь­евым в журнале "Ребус" (1-го июля 1884 г.) под заглавием "Ин­тересный феномен"<$FУказываем на эту статью потому, что в та­ком необычайном деле в России именно дороги авторитеты русских людей.>.

Как и многие другие в то время, г. Соловьев добивался и жаждал "феноменов", как манны небесной... В Париже Блаватская не имела покоя от его просьб научить производить такие же, как она, электрические, звуковые и прочие проявления. А когда она уехала в конце июня в Лондон, то он ее осаждал и там письмами. И не он один! Она пишет тетке своей, например, от 7-го июля:

"Одолевают меня корреспонденты мои! Просто не знаю, что и делать с жалкими письмами влюбленных в меня людей. На полови­ну, разумеется, я не отвечаю. Но ведь множество таких, которых я и сама люблю и которым бы я желала помочь, как Всеволоду Сергеевичу Соловьеву!.."

Позже она опять писала из Лондона, жалуясь не столько на недосуг от занятий, как на то, что ее вечно отрывают от дел.

"Никогда мне и здесь не выздороветь! Это не жизнь, а ка­кой-то безумный чад с утра до ночи. Визиты, обеды, вечера и митинги - ежедневно!.. Одна Ольга Алексеевна Новикова<$FРож­денная Киреева. В английской и русской прессе более известная под заглавными буквами "О. К.".> перевозила ко мне весь санов­ный Лондон, кроме министра Гладстона*41, который, по словам "St. James Gazette", "столько же боится меня, как и восторга­ется мной". Каково? Это уж просто наваждение какое-то!.." "...21 июля было собрание в честь основателей Т. Об-ва в зале Ратуши (Princes Hall). Разослано было 1000 билетов. Ольга Алексеевна Новикова привезла представителей всех посольств, румынского князя Гику, весь штат своего преданного друга Гладстона и, наконец, Хитрово, нашего генерального консула, приехавшего по делам из Египта..." "...Вот картина, которую предоставляю вам вообразить. Зала громадная, дамы в бальных туалетах, парадные костюмы всех наций. Я сижу на подобии трона в балетах, в черном бархатном платье, с ненавистным мне хвос­том в три аршина, а ко мне то и дело подводят всех желающих со мной лично познакомиться. Представьте себе, в продолжении двух часов пожимать руки и улыбаться 300 леди и джентельменам! Уф!!!" "...Государственный секретарь по делам Индии уселся возле меня и комплименты откалывал насчет любви ко мне инду­сов... я, было, перепугалась, чтоб и тут не приплели полити­ческого колорита..." "...Кроме всяких европейских notabiliti­es*42, напредставляли мне кучу разных черных и желтых принцев: явайских, малайских - почем я знаю!.. А профессор Крукс с же­ной поместились за моим креслом, словно адъютанты, и он, то и дело, называет мне своих коллег по королевскому обществу, зна­менитых ученых: физиков, астрономов и всяческих мракологов..." ...И вдруг Синнетт стал в позу и заораторствовал.

" - Леди и джентельмены! Вы видите женщину, которая совер­шила мировое дело. Она задумала и выполнила колоссальный план: создание целой армии культурных людей, коих долг бороться с материализмом и атеизмом, равно как и с суеверием и с неве­жественными толкованиями христианского учения (то есть против 137 сект скакунов, прыгунов, ревунов и тому подобных мракобес­цев), посрамляющих христианский мир..." "...Взгляните, леди и джентельмены культурной Англии, на женщину, доказавшую миру что может сделать сила воли, неуклонное стремление к заданной цели, к ясно осознанному идеалу!.. Одна, больная, без средств, без покровителей, лишь с помощью своего первообращенного апос­тола - полковника Олькотта, m-me Blavatsky задумала соединить, в одно интеллектуальное целое, всемирное братство добровольцев всех рас и всех наций, и, вот она выполнила эту задачу! Она осилила равнодушие невежд, сопротивление фанатиков, вражду и клевету осмысленным и энергетическим выполнением своей гуман­ной миссии" и проч., все в таком же духе..."

Хотя друзья Елены Петровны и надеялись, что здоровье ее поправится в Европе, но она все время болела и в начале авгус­та было опять слегла.

Случилось это в Кэмбридже. Ее там чествовали профессора университета. После торжественного обеда был митинг. Блават­ская устала страшно и на другой день слегла.

К счастью тут приехал, для свидания с нею, проездом из Америки в Германию, некто г. Гебгард, преданный ей друг и убежденный теософ, как и вся семья его.

Он ужаснулся ее состоянию и, недолго думая, не жалея ника­ких средств, сам съездил в Лондон и убедил приехать на конси­лиум первейших специалистов, профессоров.

Доктора тщательно осмотрели ее, возились два часа, ощупы­вали, остукивали, записывали, совещались и, решив, что во всем организме Блаватской здоров лишь один мозг, предписали, разу­меется, кроме лекарств, невозможные средства: спокойствие, полный отдых, приятные развлечения и прочие немыслимые удо­вольствия, которые доктора вообще любят прописывать пациен­там... Были два приемлемых средства - массаж и железные воды. Их взялся доставлять, вместе со всевозможным уходом и комфор­том, г-н Гебгард с условием, чтобы она переехала к нему в Эль­берфельд.

Там находятся его фабрики шелковых и парчевых материй, и вся семья его жила в этом небольшом, но чудно красивом город­ке.

Разумеется, Елена Петровна согласилась, тем более, что этот добрый и щедрый друг (чтобы не прерывать ее занятий) тре­бовал, чтобы она переезжала к нему со всем штатом индусских и британских секретарей и тех друзей, в доме которых она жила в Лондоне. В то же время полковник Олькотт должен был воспользо­ваться этим случаем для собрания в Эльберфельде съезда немец­ких теософистов, для сформирования правильно организованной германской ветви Теософического Общества<$FГерманская ветвь существует и ныне, под председательством, тогда же избранного в Эльберфельде президентом ее, известного доктора наук Гюббе Шлейдена, издателя теософического журнала "Сфинкс".>. Одним словом дом Гебгардов в Эльберфельде на несколько месяцев прев­ратился в теософический европейский центр, куда к Елене Пет­ровне, усердно лечившейся, съезжались последователи ее учения со всех сторон, не исключая и России, представителями которой были фрейлина У. Н. Глинка, романист Вс. С. Соловьев<$FТут произошел, между прочим, и феномен свидания г. Соловьева с Ма­хатмой Морией, то есть с его двойником или poresprit, подробно описанный им во многих письмах его, а также в отчетах Лондонс­кого Общества для психических исследований.>, Г. А. Цорн и г-жа Гемерлей из Одессы и оттуда же приезжавшая, единственно ради племянницы своей, а отнюдь не ради теософии, Н. А. Фадее­ва.

Почти все гости и все домашние г. Гебгарда описывали устно или печатно множество приключившихся там "феноменов".

В особенности появление писем Махатм<$FМах-Атма - "Великая душа". Обыкновенное название ученых Радж-Йогов индийских.> Мо­рии и Кут-Хуми, в которых всегда находились прямые ответы на тему разговоров, в данную минуту занимавших присутствую­щих...<$FВо всех теософических журналах желающие могут найти описание этих и многих других, невероятных для большинства простых смертных, происшествий. Перечень их, засвидетельство­ванный очевидцами, находится также в книге Синнетта "Случаи из жизни мадам Блаватской".> Повторять все чудеса, описываемые лицами, в разное время окружавшими Елену Петровну Блаватскую, невозможно. Да по-нашему и совершенно излишне, так как не в них суть и задача ее стремлений. Хотя она и, в особенности, те, которых она взяла своими "учителями", и прибегали, если верить рассказам ее приверженцев, к фактическим демонстрациям "тайных сил, сокрытых в природе и в духе человека" (как опре­деляют источники этих необычайных проявлений сами теософы). Но они прибегали к ним лишь ради того, "чтобы привлечь внимание материалистов, о т в е р г а ю щ и х в с ё; чтобы заставить их задуматься, понять, что есть силы превыше немногих, ведомых человечеству, и возбудить в них большее желание развить духов­ную сторону своего бытия - "самосовершенствоваться".

В борьбе с материализмом, - с нравственными язвами эгоизма и разврата, порождаемыми безверием нашего времени, в посильной помощи нуждающимся, - состояла главная и единственная цель трудов Е. П. Блаватской и задача всех последних лет ее жизни.

VII

Пока основатели Теософического Общества находились в Евро­пе, их недруги в Индии не дремали. По инициативе шотландского иезуита Паттерсона<$FОн сам, судя по отчетам об этом деле (не­однократно бывшим в печати), не скрывал, что, "ради христианс­ких целей", не задумался подкупить слуг Е. П. Блаватской "для доставления нужных ему сведений".> там разыгрался целый заго­вор. Подкупленная им бывшая экономка Блаватской и муж ее сто­ляр, которым ею были поручены вещи в Адьяре и некоторые поп­равки в ее комнатах, - люди, которых она буквально спасла от голодной смерти, - смастерили такую канитель подложных писем и столярных сооружений, будто бы предназначенных для будущих об­манов, что они послужили к вечным на нее клеветам недоброжела­телей ее.

Сколько бы потом ее сторонники ни печатали опровержений, как решительно и ясно ни доказывали фальшь и нелепость этих обвинений, всю недобросовестность действий Лондонского Общест­ва для психических исследований, напечатавшего свой обвини­тельный "отчет", основываясь на показаниях лишь одного челове­ка, не позволившего даже сличить почерка фабрикованных писем с подлинным почерком Елены Петровны, ничто не помогло снять с нее позорного обвинения.

Почему? Потому, вероятно, что большинство протестов, дока­зывавших всю нелепость обвинения Блаватской в таком, например, полоумии, как заказывание обманных, потайных сооружений в сво­ем доме во время своего отсутствия. Или такой несостоятельной клеветы, как подделка будто бы ею самою сфабрикованных писем Радж-Йогов, писем, писанных на всех языках, из всевозможных мест земного шара и получаемых везде при ней и без нее<$FПос­ледние письма Махатм получены в Лондоне после смерти Блаватс­кой - явное доказательство того, что если кто здесь и лжет и фабрикует письма, то уж никак не она!>, никогда почти не нахо­дили места в сторонних журналах, а почти исключительно остава­лись в органах теософических. Отчет же Общества для психичес­ких исследований (враждебного Теософическому Обществу) получил широкое распространение на всех языках<$FИм и теперь восполь­зовался г. Соловьев для забрасывания памяти Елены Петровны Блаватской грязью в журнале, прежний издатель которого, М. П. Катков так гордился ее сотрудничеством!>. Когда же и где не преобладала клевета и злоба людская над справедливостью и правдой?.. Учением теософистов, благотворительными делами об­щества, созданного Е. П. Блаватской, ее учеными трудами и ее нравственными задачами интересуется малое меньшинство, а у нас в России почти никто. Такими же живыми, сенсационными расска­зами, как воспоминания г. Соловьева о знакомстве его с покой­ной Е. П. Блаватской, кто не поинтересуется? Кто не посмеется его веселым разоблачениям? А, смеясь, кто же станет допыты­ваться до его мотивов? Разбирать правду ли он говорит?.. Кому какое дело до того, сколько выстрадала Блаватская от таких, в сущности, несостоятельных нападок ее зложелателей. Смех, хотя бы и ложный легче распространяется между людьми и лучше запо­минается ими, чем скучная, никому не интересная правда<$FИнте­ресующихся действительными мнениями г. Соловьева, которые он выражал в прежних письмах своих, отсылаю к моему ответу ему под заглавием: "Е. П. Блаватская и современный жрец Истины".>

Справедливость требует сказать, что в индийской, англий­ской и американской прессе появилось множество опровержений злостно-лживым показаниям миссионерского органа "Христианская Коллегия" в Мадрасе и фальшивым (быть может непреднамеренно, а по неопытности следователя мистера Ходсона, - "одураченного юнца", как его называет журнал "Журнал журналов" м-ра Стэда) донесениям отчета Общества для психических исследований. Тем не менее, вся эта история едва не стоила жизни Елене Петровне. Она решила немедленно возвратиться в Мадрас, хотя доктора предрекали ей опасность, которой она подвергалась. Она пред­почла опасность, возможность не только болезни, но и самой смерти, лишь бы опровергнуть бесстыдный навет иезуитского жур­нала, который напечатал, что она "не посмеет возвратиться в Индию", потому что, кроме обманов и лжи, которыми она "морочи­ла легковерных она, - сверх того, - еще обокрала кассу самого

Т. Общества..."

Каково было ей, все личное состояние свое, все свои лите­ратурные заработки отдававшей на созданное ею Общество, читать такую клевету?

Разумеется, она тотчас собралась и в ноябре уже была снова в Индии.

Здесь ряд торжественных встреч убедительно опроверг навет журнала "Христианская Коллегия" и отчасти вознаградил самоот­вержение Елены Петровны. Студенты мадрасских высших училищ поднесли ей сочувственный и благодарственный адрес, подписан­ный восьмьюстами лицами, большая часть которых даже не принад­лежала Теософическому Обществу<$FАдрес этот хранится в Адьярс­кой библиотеке, а копии разосланы во все ветви Теософического Общества.>. Индусы, помимо учения ее, все поголовно ей благо­дарны за то, что влиянием своим Теософическое Общество смягчи­ло кастовые предрассудки; заставило англичан обходиться с ту­земцами не столь заносчиво, ближе познакомившись с умственным развитием и литературой индусов и буддистов. С лучшими произ­ведениями их древней литературы западную Европу познакомили, опять-таки, талантливые сочинения и переводы Блаватской. Инду­сы хорошо сознают это и не забудут ее имени.

Но несмотря на утешительные проявления участия и дружбы, несмотря на лестные овации и встречи, Елена Петровна, войдя в свой кабинет и увидев неожиданные сооружения негодяя - столяра Куломба (недоконченный шкаф с двойным дном и какую-то перего­родку на шалнерах, которая, впрочем, не двигалась из-за отсы­ревшего дерева), пришла в такое негодование, так взволнова­лась, что в тот же вечер слегла... Три недели она боролась со смертью. Опять европейские доктора объявили ее на смертном од­ре, и опять она их поразила, внезапно оправившись, в то время как доктор возвестил присутствующим последнюю агонию.

Тем не менее, хотя немедленная опасность миновала, но она, по мнению врачей, была приговорена к неминуемой смерти, если бы оставалась в Мадрасе. Ходить она совсем не могла. Ее подня­ли на кресле на пароход и отправили со знакомым доктором, плывшим тоже в Европу, с двумя не то слугами, не то компаньон­кой и туземцем-секретарем, обратно в Италию.

Олькотт с нею ехать не мог: с трудом были собраны средства на ее путешествие. Да кроме того, по случаю всех этих перед­ряг, в среде самого Общества поднялись такие интриги и волне­ния, что президент его, волей-неволей, должен был оставаться на своем посту.

Совсем больная, нравственно разбитая, Елена Петровна до­стигла Европы в самом жалком душевном и физическом состоянии. Она поселилась возле Неаполя, в Торре-дель-Греко, - желая уе­диниться так, чтобы никто и не знал, где она. Олькотт взял с нее слово, что она даже никому писать не будет, кроме самых ей близких... Он думал, что так скорее утихнут толки и забудется кутерьма, поднятая происками индо-иезуитов.

Пребывание ее в Торре-дель-Греко было одним из печальней­ших эпизодов ее жизни... Но, разумеется, вынужденное отчужде­ние от нее всех друзей не могло продолжаться долго: ее скоро разыскали, и посыпались на нее отовсюду уверения в преданности и приглашения. В то же время в Индии, непричастные к этому члены Общества, подняли целый бунт против Олькотта, требуя ее адрес, не признавая никакого представительства, ни авторитета помимо ее.

Узнав, что отчасти на здоровье Блаватской подействовали нелепые обвинения в том, что она "измыслила никогда не сущест­вовавших Радж-Йогов", индусы засыпали ее письмами, а журналы - заявлениями об их доподлинном существовании. Из Негапатамы, страны пандитов (ученых) по преимуществу, пришло послание за 70-ю подписями, перепечатанное во всех теософических журна­лах<$FИх числом более 20-ти, но большая часть на английском языке.>. Вот вкратце его содержание<$F"Бостонский Курьер", июль 18, 1886.>:

"Мы, нижеподписавшиеся, несказанно удивлены, прочтя "Отчет Лондонского Психического Общества о теософии". Смеем заявить, что существование Махатм никоим образом никем не измышлено. Наши прапрадеды, жившие задолго до рождения мадам Блаватской, имели полную веру в их психические силы, ибо знали их и с ними сообщались. И настоящее время есть в Индии множество лиц, не имеющих ничего общего с Теософическим Обществом, но находящих­ся с ними в постоянных сношениях. Мы имеем многие средства для доказательства существования и деятельности этих "В ы с ш и х С у щ е с т в" (Superior Beings). Пусть мистер Ходсон и его "комитет" поищут правды поглубже и может сами найдут, что по­торопились и составили весьма ошибочное заключение..." "Он, со своим комитетом, выказал великое невежество в истории Индии и индусов, а за ними и пресловутое Общество для психических изысканий совершило самую грубую ошибку, не удовлетворив ни в чем надежд, возложенных на него мистиками".

Кроме таких официальных заявлений, Елена Петровна получила множество дружеских протестов против ее уединения и придавания ею слишком большого значения личным заключениям неопытного следователя (которого сама, скажем в скобках, потребовала в Адьяр) и готовности Общества для психических исследований им верить. Она сама писала родным своим из Вюрцбурга, куда пере­селилась летом по настоянию многих друзей:

"Я понимаю, что Психическому Обществу с руки такая пере­дряга. Оно бьет на то, чтобы не расходиться с европейской нау­кой. Так, как же бы оно могло честно и безбоязненно заявить, что все наши феномены - результаты не обманов, а сил, евро­пейским ученым совершенно неизвестных и непонятных. Это было бы для них опасно: вооружило бы против психистов главные об­щественные силы Англии, научные корпорации и духовенство. Луч­ше же нас, теософов, которые ничего не боятся и идут вразрез с рутиной, своей прямой дорогой, - постараться затоптать!.. Ну вот я и обманщица, и шпионка! Я у них как бельмо на глазу, по­тому, что не своя, а русская; вот и произвели в оплачиваемого агитатора. Господи! Узнаю свою вечную долю: d'avoir a reputa­tion sans en avoir eu le plaisir*43. Уж хоть бы в самом деле родной России какую пользу принесла, а то всего только и было, что отрицательная польза: почти все редакторы лучших газет Ин­дии, мои друзья приятели, прекрасно знали, что каждое их слово против России режет меня по сердцу, ну и воздерживались! Вот и вся моя услуга родине, навсегда потерянной..."

VIII

Посещения и письма "друзей" утешали Е. П. Блаватскую. В Вюрцбурге ее снова посетили русские ее знакомые и, разумеется, Всеволод Соловьев, который целых шесть недель прогостил там, и, хотя ныне пишет ("Русский Вестник" 1892 г.) совсем другое, но письма его того времени доказывают, в каком восторге он был от психических сил моей сестры.

Возвратившись в Париж, он писал ей самые дружеские письма, где сообщал о своих разговорах о ней с мадам Адам и известным доктором Шарлем Рише; о том, что он их обоих окончательно "убедил в действительности" ее личной силы и "феноменов, исхо­дящих от нее", и сулил ей скорый "триумф, от которого похерят­ся все психисты..."<$FЭто письмо Вс. С. Соловьева к Е. П. Бла­ватской, из Парижа, от 8 октября 1885 г. и многие другие можно прочесть в моем ответе: "Е. П. Блаватская и Современный Жрец Истины".>

Такие дружеские заявления полного доверия радовали Елену Петровну, не позволяя ей даже предполагать грядущих новых огорчений. Она, к несчастью, не умела ни любить, ни страдать вполовину. Обманываясь в людях, которым верила она страдала глубоко гораздо более, чем большинство их того заслуживало.

Хотя у нее было много тревог и в Вюрцбурге, и болела она в ту зиму крепко, однако, несмотря на все невзгоды, ее новое со­чинение "Тайная Доктрина" очень быстро подвигалось.  В октябре она писала Синнетту:

"Я очень занята "Тайной Доктриной". То, что было в Нью-Йор­ке (она разумела картины психографического ясновидения - "вну­шения", - как она их называла), повторяется еще несравненно яснее и лучше!.. Я начинаю надеяться, что эта книга отомстит за нас. Такие предо мной картины, панорамы, сцены, допотопные драмы!.. Еще никогда я лучше не слышала и не видела".

Графиня Констанция Вахтмейстер, вдова министра иностранных дел в Стокгольме, поселилась в эту зиму с Еленой Петровной Блаватской и с той поры с нею почти не разлучалась, отдав всю жизнь, состояние и время пропаганде учения<$FГрафиня Вахтмейс­тер и теперь работает вместе с сыном своим, тоже посвятившим себя теософии. Граф теперь в Индии, а мать его от утра до ве­чера трудится, безотлучно находясь в Сити, в Лондонской конто­ре Теософического Общества.>.

Потеряв рано любимого мужа, она, было тоже увлеклась спи­ритизмом и сама была медиумом. Но углубившись в теории теосо­фистов касательно вреда и опасности медиумического состояния, она поборола в себе это свойство и всей душой предалась теосо­фии и оккультизму.

"Я убедилась, - писала она мне, - что человек имеет двойс­твенную природу и что для некоторых избранных, умевших развить свои силы до возможного совершенства, открываются новые, широ­кие и светлые горизонты, недоступные другим. Они именно те, о которых так красноречиво повествует Св. Павел: те, для коих не существует ни времени, ни расстояния. Бывают еще такие счаст­ливцы, прирожденные оккультисты, которые от рождения одарены свойствами, облегчающими достижение такого высшего духовного развития. Такова Блаватская. Я в этом совершенно убедилась".

Далее следуют описания "изумительных" способов и приемов Блаватской при занятиях ее. Как в прежние времена Олькотт и Джедж описывали ясновидение и феномены, сопровождавшие писания "Изиды" в Америке, точно так же описывает и графиня Вахтмейс­тер рождение на свет в Вюрцбурге "Тайной Доктрины"...

Чуждаясь этой "сказочной", так сказать, стороны жизни и деятельности Блаватской, мы не будем передавать ее расска­зов<$F"Люцифер", июнь 1891. К. Е. Вахтмейстер "В Вюрцбурге и Остенде".>, но не можем не выразить удивления по поводу сходс­тва их с рассказами первых ближайших сотрудников Елены Петров­ны. "Феномены духа", по свидетельству графини, составляли обы­денные явления их жизни в Вюрцбурге, а потом Остенде. Они были так обычны, что она никогда не удивлялась, когда Елена Петров­на заранее предупреждала ее о содержании писем, которые полу­чались на следующий день, или заранее просила ее отвечать то-то и то-то на будущие запросы. Мы, ее близкие, всегда удив­лялись, как в этой ненормальной женщине вмещались, казалось бы, несовместимые крайности: проникновение мыслей, знание бу­дущего и вместе с тем детская доверчивость, простодушие, лег­коверие и неведение людей. И, Боже мой, как часто, благодаря последним свойствам своим, сестра моя доверялась недостойным людям и пила из-за этого горькую чашу!

Размеры этого биографического очерка не позволяют мне ос­танавливаться на новой, сложной интриге, именно в это время разразившейся над головой Елены Петровны. Человек лживый, чес­толюбивый и мстительный, чаявший добиться того, чего получить не мог, озлобившись на нее, подстроил нехорошее, изменничес­кое, обманное дело, желая окончательно скомпрометировать ее во мнении некоторых ее последователей и рассорить с самыми близ­кими ей людьми. Если это ему и не удалось, то все же сильно отозвалось на спокойствии Блаватской и на ее здоровьи, разуме­ется. По всей вероятности, ему даже удалось отнять у нее нес­колько лет жизни. Чем этот "преданный друг", как он себя назы­вал постоянно, уверяя, что никогда не изменит своих дружеских чувств, и может ныне по праву гордиться!..

IX

Болея телом и душою, Блаватская несколько раз в течение этих двух лет принималась отпрашиваться "в отставку", уверяя, что, удалившись от прямого участия в администрации Теософичес­кого Общества, она больше и лучше тем самым ему послужит, имея больше времени писать... Но никто ни в Англии, ни в Америке, ни в Индии об этом и слышать не хотел. Напротив, европейские члены общества усердно призывали ее принять на себя исключи­тельное представительство в Европе, предоставив Олькотту Ин­дию. А из Индии летели к ней усердные призывы, мольбы не ос­тавлять их, возвратиться в Адьяр. Последнее было немыслимо, но она понемногу все подвигалась к Англии, боясь туда сразу пе­ребраться, по климатическим условиям. Но из Лондона к ней все чаще и усерднее наезжали ее последователи за инструкциями, и там принимались все решительнее меры к побуждению ее оконча­тельно перебраться за Ламанш, издавать у них новый "Теосо­фист", как она нам написала.

В это время летом сестра моя опять гостила у своих верных друзей Гебгардов в Эльберфельде, где свиделась со мной и стар­шей моей дочерью, и с нами же окончила сезон на морских купа­ниях в Остенде. Туда на поклон к ней приезжало множество посе­тителей из Германии, Франции и Швеции, но всего более из Лон­дона по делам. Там уж приступали к печатанию первой части "Доктрины". Кроме того Синнетт писал свою книгу о жизни Е. П. Блаватской и несколько раз приезжал совещаться о ней. На зиму же к ней снова приехала графиня Вахтмейстер, и с этой поры она и m-me Gebhard ее не оставляли, чередуясь возле нее до самого ее переезда в Лондон, неустанно ухаживая за ней в болезнях и помогая в трудах. За помощниками по научным занятиям вообще дело теперь не стояло. Из Лондона к ней то и дело являлись лю­ди науки, доктора и профессора, желавшие заранее познакомиться с содержанием ее новой книги, предлагая свои услуги и помощь. Были и такие, что приезжали издалека: из Стокгольма, из Швей­царии, из Америки.

Вообще одну ее теперь никогда не оставляли. И слава Богу, что было кому позаботиться и поберечь ее: к весне она опять перенесла тяжелую болезнь... Остендские доктора уже готовы бы­ли уложить ее в гроб, но врач Аштон Эллис, из Лондона, не до­пустил до этого.

Узнав из телеграммы графини Вахтмейстер, что Блаватской очень дурно, он, бросив все, тотчас переплыл канал и целую не­делю неотлучно при ней находился, за что и поплатился прекрас­ным местом при Вестминстерской больнице. Он не задумался само­вольно бросить службу, чтобы помочь женщине, которую, надо за­метить, знал не лично, а только по ее творениям и делу.

В конце апреля (1887 г.) друзья перевезли Елену Петровну в Англию, окружив переезд ее всевозможными заботами, перенося ее в креслах на пароход и в вагон, заранее приготовив для нее прелестную виллу в Норвуде, среди цветущей местности, вполне заменявшей дачу.

Тут закипела работа.

Тотчас же приступили к изданию нового журнала и к образо­ванию особого отдела Лондонского Теософического Общества, под названием Blavatsky Lodge of the London Theosophical Society". В Лондонском обществе председательствовал Синнетт; но теперь местные теософисты находили, что главенство обязательно должно перейти к основательнице общества, и сам Синнетт ее просил об этом. Но она решительно отклонила это предложение, резонно от­зываясь, что ей в таком случае пришлось бы бросить "Доктри­ну"... Она вскоре и без того завалила себя делами, не меньше работая, чем прежде в Адьяре. Своим она писала, извиняясь за короткие письма:

"Вы подумайте сколько у меня неотложного, ежедневного де­ла! Издавать мой журнал "Люцифер", писать статьи в парижский "Лотос", в нью-йоркскую "Тропу", в мадрасский "Теософист", ко­торый без моих статей (Олькотт жалуется) слишком потерял много подписчиков; продолжать второй том "Тайной Доктрины", да поп­равлять по пяти раз корректуры первого тома; да принимать по двадцати и тридцати человек, ежедневно являющихся за делом и без дела. Ведь тут не 24, а сто 24 часа в сутки не хватит... Не бойтесь: пишу, значит здорова, сравнительно! А то сейчас напишут другие. Вон видели вы на обложке журнала "Лотос" сен­сационное заявление, что он издается "sous l'inspiration de H.

P. Blavatsky"? А какое там "inspiration"*44, когда некогда в него иногда и слова написать!.. Получаете вы его?.. Я для вас обеих подписки взяла, а третью - для Каткова*45. Пусть хоть взглянет. Я Каткова просто обожаю за его патриотизм! Молодец! Режет правду. Такие статьи, как его, делают честь всей России. Я уверена, что, если бы родной дядя<$FРостислав Андреевич Фа­деев.> жив был, он нашел бы в них отголосок собственных мыс­лей..."

"Что вы на меня напали за то, что я свой журнал Люцифером назвала? - пишет она в другом письме. Это прекрасное название! Lux, Lucis - свет; ferre - носить: "Носитель света" - чего лучше?.. Это только благодаря мильтоновскому "Потерянному раю"*46 Lucifer стал синонимом падшего духа. Первым честным делом моего журнала будет снять поклеп недоразумения с этого имени, которым древние христиане называли Христа. Эасфорос - греков, Люцифер - римлян, ведь это название звезды утра, про­возвестницы яркого света солнечного. Разве сам Христос не ска­зал о себе: "Я, Иисус, звезда утренняя" (Откров. Св. Иоанна XXII ст. 16)?.. Пусть и журнал наш будет, как бледная, чистая звезда зари предвещать яркий рассвет правды - слияние всех толкований по букве, в единый, по духу, свет истины!" В ту же осень открыли теософическую типографию и отдельную контору в центре торгового Лондона, в Сити. Начали, кроме ежемесячного журнала, издавать еженедельные брошюры "T.P.S." - их краткое заглавие, которое равно может значить "Theosophical Published Siftings" или "Theosophical Publishing Society"*47. Такое большое дело вскоре обратило на себя внимание даже лондонской прессы и публики, привычных к деятельным проявлениям общест­венной жизни.

Обратило и духовенство внимание на успехи нового учения и быстрый рост Теософического Общества в Англии. Но надо отдать ему справедливость: оно не позволило себе излишеств, которые сочли возможным индошотландские иезуиты в Мадрасе.

Хотя, по инициативе представителей Эпископальной церк­ви*48, и произошло в Лондоне несколько бурных митингов, однако прекрасное вполне христианское письмо, написанное Е. П. Бла­ватской в "Люцифере" под заглавием "Lucifer to Archbishop to Canterbury"*49, прекратило препирательства. Оно доставило, по собственному заявлению примаса*50 Англии, "если не учению тео­софистов, то его проповеднице", полную симпатию и уважение его...

На многолюдных митингах Теософического Общества нередко бывает духовенство и сама супруга епископа Кентерберийского их посещала.

Вещие видения Елены Петровны не прекращались. В начале ию­ля 1886 года мы были удивлены письмом ее (из Остенда), в кото­ром ома просила дать ей подробности о смерти А. М. Бутлеро­ва*51. Это письмо было получено в то же время как извещение о его кончине появилось в столичных газетах. Оно было ею писано в самый день его смерти, как известно последовавшей в имении покойного профессора, в Казанской губернии. В июне же следую­щего года, я, живя в Петербурге, получила от сестры следующее письмо:

"Я видела странный сон. Будто мне принесли газеты, я отк­рываю и вижу только одну строчку: "теперь Катков действительно умер". Уж не болен ли он? Узнай, пожалуйста, и напиши... Не дай Бог!"

М. Н.  Катков тогда был в Петербурге, но о болезни его еще не говорили.  Однако заговорили недели через две-три, и вскоре все газеты наполнились его именем.  Ему становилось все хуже и хуже, пока не наступила развязка: Катков действительно умер! - как было сказано Блаватской в ее вещем сне.

Письмо ее к Н. А. Фадеевой стоит привести здесь. Вот оно в сокращении:

Maycott, Crown-Hill, Upper Norwood.

Августа 5, 1887 г. "В большом, я, милый друг, горе! Эта смерть Каткова просто

в туман какой-то привела меня. Думаю, думаю и сама не разбе­русь. Ну, "что мне Гекуба и что я Гекубе?"*52... Ну, поди же! Словно с ним хороню всю Россию... Да, смерть этого великого патриота и смелого защитника многолюбимой мною матушки-России сбила меня с колеи. Обидно!.. Страшно обидно, что вот только появится из ряду вон русский человек - Скобелев*53 ли, Акса­ков*54, кто другой - так и прихлопывает смерть в самую нужную минуту. Ведь не подыхает же Бисмарк*55, Баттенберг*56, бол­гарские регенты или Солсбери*57, и tutti quanti*58, нет? А все наши. Чем был для России Катков теперь только можно видеть и сообразить: вой радостный раздается, из всех журнальных редак­ций. Только две - "Pall-Mall" и "St. James Gazette" благородно отозвались: какое бы де, бремя с нас не сымала эта смерть, но "желательно было бы, чтоб в Англии нашлись такие два-три пат­риота, каким был Катков..." "Давайте и нам побольше Катковых, тогда Англия будет лучше преуспевать..." Писала сейчас письмо в редакцию его, надо было! Семь лет ведь работала для "Мос­ковских Ведомостей" и для "Русского Вестника"... Хоть, вероят­но, и не поверят искренности моей печали, а я писала, что чувствую... Тот не патриот и не русский человек, кто не созна­ет в эти тяжелые для России дни, что эта утрата для нее неза­менимая! Много у России "правителей" да кандидатов на них, но другого такого верного стража ее национальных интересов - нет! И долго еще, может быть, не будет. Господи! Что за несчастие преследует Россию?.. Словно темные силы опутали ее невидимой сетью... И некому теперь более разрушать эти петли могучим, правдивым словом прозорливого патриота!.. Для меня, потерявшей всякую надежду увидеть родную Русь, вся моя любовь к ней, все горячее желание видеть ее торжествующей над врагами, сосредо­точивалось и как бы отсвечивалось в передовых статьях Каткова, Кто так напишет, как он писал?.. Кто же теперь, когда и он, и дядя, и Аксаков, и все, все ушли. Кто сумеет разгадать, кто посмеет рассказывать, как он разгадывал и указывал России на козни против нее?.. Пропала Россия!.. Потеряла своего лучшего защитника и путеводителя, своего вождя на поле политики. Да, правда, "закрылось навеки бдительное око патриота", как дракон оберегавшего интересы нации, и лишь теперь поймут чем Катков был для Царя и Отечества. Стало быть был опасным и попадал метко, когда все иностранные дипломаты и пресса дрожали при его имени, - как теперь дрожат от радости, что избавились. Ла­фа де, нам теперь будет дурачить Россию...".

"Счастливые христиане православные, могущие искренне поже­лать покойному: "Царствие, тебе, небесное, великий патриот!" Я же могу только из глубины души пожелать ему "вечную память" в сердцах всех, любящих родину русских.

"Ставит эта родина, Россия-Матушка, статуи да памятники своим поэтам, музыкантам, авторам. Поставит ли Москва первоп­рестольная памятники тому, кто, думаю, сделал для России своим могучим словом не менее чем Минин и Пожарский сделали мечами. Лучше бы вместо театральных эффектов погребения, с венками от Национальной Лиги республиканской Франции, доказала Россия, что не зарастет в сердцах верных сынов ее тропа к его могиле. Пусть запомнят наши дипломаты его указания, да на деле дока­жут, что уроки его не пропали даром, а раскрыли им глаза. Пусть не допускают, чтобы Россия была отдана на посмеяние Ев­ропы, благодаря свинопасам - регентам, да Миланам, австрийским холопам. А зарастет тропа в их памяти, то да будет им стыд­но!..

"Вот, что я им написала...  Может дурой назовут... Ну, пу­щай дура. Зато не лицемерно, от сердца высказалась. "Пока жива

- ваша всегда... А коли позволят там - так и после Нирваны все ж ваша. Е. Б.".

X

Очень обижали Е. П. Блаватскую неверные сведения, печатав­шиеся о ней в России. Известия эти бывали курьезные, даже до того, что она неоднократно обвинялась в убийствах и т. п. уго­ловных преступлениях. Отвечать на такие басни она никогда не хотела. Но ее сторонники не раз пытались возражать на "оте­чественные клеветы" на уважаемую проповедницу. Однако безус­пешно: их протесты в России к сведению не принимались, а бро­сались редакторами, вероятно, в печку...

Однако раз или два ее близкие, возмущенные нелепостями, взводимыми на нее, должны были вмешаться, но никогда их закон­ных протестов не принимали те органы, где были даны о ней лож­ные сведения<$FТочно так и "Русский Вестник" ныне, напечатав 29 глав нападок на нее г. Соловьева, отказался поместить их опровержение, которое я должна была издать отдельно.>. Раз да­же сама Елена Петровна написала возражение, но и его отвергла наклепавшая на нее газета... Она была очень огорчена и по это­му поводу писала:

"Ну что это они все врут?.. Откуда они взяли, что я соби­раюсь упразднять христианство и проповедовать буддизм? Если б читали в России что мы пишем, так и знали бы, что мы пропове­дуем чистую христоподобную теософию, - познание Бога и жизнен­ной морали, как ее понимал сам Христос. В третьем ноябрьском номере "Люцифера" за 1887 год моя статья ("Эзотерический ха­рактер Евангелия"), где я так возвеличиваю проповедь Христа, как дай Бог всякому истинному христианину, не зараженному па­пизмом или протестантскими бреднями. Много они знают что про­поведует Блаватская!.. Объявляют: "построила капище*59 в Лон­доне и посадила в него идола Будды!.."

Выдумали вздор! Сами они идолы, вот что! Уж если репортеры их городят пустяки, так имели бы мужество печатать возражения. Уж, кажется, я необидное нимало, самое добродушное письмо на­писала, а у N** и его поместить добросовестности не хватало?.. Ну, Бог с вами, милые соотечественники!.."

С каждым днем Лондонскому Теософическому Обществу работы прибавлялась больше, и само оно разрасталось не по дням, а по часам. Вскоре стало невозможно оставаться и на второй кварти­ре, в гораздо большем доме, взятом на два года в Лэнсдоун Род, возле Кепсингтонских садов. Задумали взять такой дом, к кото­рому возможно было бы построить отдельную залу митингов на 300-400 человек и, кроме того, кабинет или павильон в саду с одной дверью, без окон, покрытый вместо крыши куполом голубого стекла. Он предназначался для занятий оккультизмом членов "эзотерического" - особого отдела, - с открытием которого у Елены Петровны оказались два раза в неделю устные занятия. Она сама давала уроки наличным "эзотеристам"<$FПолный титул этих "избранных" членов Общества, желавших себя окончательно посвя­тить не теософическим только занятиям, а таинствам оккультиз­ма, таков "Член эзтотерической секции ложи Блаватской Лон­донского Теософического Общества".> и наблюдала за правильной передачей этих уроков письменно, в чертежах и вычислениях, для рассылки отсутствовавшим, записавшимся в ее "Эзотерическую секцию".

В начале зимы 1889 года Блаватская стала очень редко и ма­ло писать своим. Я укоряла ее за это, вопрошая: "чем уж так ужасно занята, что ни слова не пишешь?"

Вот характерный ответ Елены Петровны.

"Друг и сестра! Твой неосмотрительный вопрос поразил нас, как бомба, начиненная наивным незнанием активной жизни теосо­фа! Я, как прочла твое Кузьма-Прутковское изречение*60, так созвала своих и перевела им его на язык Шекспира. А как пере­вела, так Барт, Арч, Райт, Мид<$FСекретари Елены Петровны Бла­ватской.>, графиня и весь мой домашний штат в разные стороны в обмороки и попадали от твоего диффамационного*61 вопроса... Чем занята? Это я-то?!. Да если есть на свете перезанятая жертва, так это твоя сестра горемычная. Вот пересчитай, зо­ил*62 бессердечный, мои занятия: каждый месяц пишу от 40 до 50 страниц Эзотерических Инструкций, - наставления в тайных нау­ках, которые не могут печататься, а несчастные пять-шесть доб­ровольцев-мучеников эзотеристов должны по ночам сидеть, рисо­вать, писать и на машине литографировать, всего только в число 320 экземпляров... Я же должна всё пересматривать, чтобы не ошиблись и не осрамили моих оккультических занятий. Ведь у ме­ня учатся седые ученые, каббалисты и франкмасоны, как ты сама видела. Потом издание "Люцифера" на мне лежит: от передовика до статьи более или менее забирательной за моей подписью, до корректуры. "Revue Theosophique"*63 тоже моя графинюшка Адемар присылает, и ей помочь надо! Да и самой кушать: значит еще и хлебную статейку в чужие журналы поставить надо. Да приемы по субботам, да митинги каждый четверг, с учеными расспросами, со стенографом за спиной, да двумя-тремя репортерами по углам, тоже время-то берут?..

К каждому четвергу ведь и приготовиться надо, потому что не с улицы люди приходят, не неучи, а такие господа, как электрик Кингсланд, как доктор Вильям Бенет, как натуралист Картерблэк. Я должна быть готова защищать теорию оккультизма против прикладных наук так, чтобы по отчету стенографа прямо можно было печатать в нашем новом специальном ежемесячном жур­нале под заглавием "Transactions of the Blavatsky Lodge"*64.

Спохватились мои теософы, написали, видишь ты, циркуляр по всему белому свету: "Эч-Пи-Би<$F"H. P. B." - заглавные буквы имени Елены Петровны Блаватской, которыми все близкие в Англии ее и называли, по тамошнему обычаю.> де стара и больна. Помрёт Эч-Пи-Би, тогда - свищи! Некому будет нас уму-разуму учить, тайной премудрости. Давайте-ка сделаем складчину на расхо­ды"... И вот - сделали. Один стенограф, да издание стоят им более 40 фунтов стерлингов в месяц. А "Н. Р. В." сиди с прод­ранными локтями, без гроша в кармане, да отдувайся за всех - учи их! Уж конечно я сама ни гроша не приму за такое учение!.. "Серебро твое да будет тебе на погибель, ибо ты помыслил при­обрести дар Божий за деньги", - говорю я тем, кто воображает купить божественную мудрость веков за фунты и шиллинги..."

Забирательные статьи Елены Петровны Блаватской (как она их называла) весьма часто касались России и русских, и очень жаль, что для таковых не находилось переводчика. Вернее, поня­тие имели бы о ней ее соотечественники, если бы могли прочесть такую статью, какой разразилась она по поводу глупейших бри­танских "митингов негодования" касательно наших "жестокостей в Сибири" и наших "притеснений евреев". Статья эта опубликована в журнале Блаватской ("Люцифер", июнь 1890) под заглавием "The moat and the Beam"*65. Или та, что она написала по поводу ка­тастрофы 17 октября... Даже последнее печатное слово Е. П. Блаватской, появившееся уже после смерти ее, в майской книге "Люцифера" за 1891 год, касалось нашей русской Царской семьи. Там, на стр. 186-й, она делает следующую заметку, под заглави­ем "True Nobility".

"Погребение м-рс Стреттер, англичанки, бывшей няни детей покойного Императора Александра II, произвело, два-три дня то­му назад, большое впечатление на жителей Петербурга. Государь Александр III, герцогиня Эдинбургская и все остальные их братья, Великие Князья Российского Дома, следовали за гробом этой простой женщины пешком, а Государыня Императрица ехала в траурной карете... Вот прекрасный урок и пример сердечного внимания, который двор королевы Виктории, - бездушный раб фор­мализма и этикета, - должен бы принять во внимание и призаду­маться над ним глубоко".

Замечательно, что рядом с этими последними словами, вышед­шими из-под пера Елены Петровны Блаватской, вклеено первое, поспешное извещение о кончине ее самой...

Это траурное извещение поражает тем сильнее читателя своей неожиданностью, что в той же самой книге (и даже на той же са­мой странице) кончается статья, подписанная ее инициалами "Н.Р.В." ("Цивилизация, как смерть красоты в искусстве"), а другая, "Мои книги", открывает тот же номер журнала - статья, в которой она сама с такой строгостью относится к своим сочи­нениям, с какой никогда не разбирал их ни один критик.

XI

На втором году переселения Блаватской в Англию она позна­комилась с той талантливой и преданной женщиной, которая ныне, по смерти провозвестницы Теософического Учения, стала главным оплотом ее и двигателем в Англии. Я говорю о м-рс Анни Безант, ораторе-писательнице, которая приобрела величайшую известность в Англии, гораздо ранее, чем познакомилась с Блаватской.

Вот что последняя писала о ней осенью 1889.

Война у меня с материалистами и атеистами хуже, чем ког­да-нибудь!..

"Восстали на меня все либеральные безбожники, все "Свобо­домыслители" - друзья Брэдлоу, - за то, что я, будто бы совра­тила с пути истинного их возлюбленную Анни Безант. Правда, что я из этой правой руки атеиста Брэдлоу, материалистки убежден­ной и деятельной, сделала наиярейшую теософку. Она теперь тоже меня называет своей спасительницей, как и Гебгарды, как и мар­киз Шифре<$FИспанец, представитель ветви Теософического об­щества в Мадриде.> и прочие бедняги, сбитые с толку нашими недомыслившимися мыслителями... Прочтите ее Profession de foi*66: "Почему я стала теософисткой", брошюру, где она объяс­няет почему она cделалась теософисткой убежденной. Она прочла эту исповедь в зале, где собралось две тысячи человек, все больше члены Общества Свободомыслия, между которыми она зани­мала, после лидера его Брэдлоу, самое видное место. Ее обраще­ние как громом поразило Англию! Прочтите вырезки из газеты, которую посылаю. "Церковники так обрадовались ее отречению от безверия, что даже позабыли свою ненависть ко мне и хвалят те­ософию!!! Вот так происшествие!

"Но что это за сердечная, благородная, чудесная женщина! И как она говорит! Слушаешь и не наслушаешься! Демосфен в юб­ке!.. Это такое приобретение, что я не нарадуюсь! У нас именно не доставало красноречивого оратора. Я говорить совсем не умею. А это - соловей какой-то! И как глубоко умна, как всес­торонне развита! Она пренесчастная была.... Ее жизнь целый ро­ман. Уж эта помощница не изменит ни делу, ни даже мне".

Блаватская была права: с такой сотрудницей она могла бы отдохнуть и успокоиться, если бы дни ее не были сочтены.

Переход в лагерь теософистов этой "заступницы пролетари­ев", этой проповедницы рабочих классов, обожаемой лондонскими бедняками, известной всей Англии своей педагогической деятель­ностью, наделал большое волнение в социалистических кругах и во всей прессе. Ист-Энд - это нищенское царство Лондона, осо­бенно его несчастные работницы, рабыни фабрикантов-кулаков, возопили, думая, что она их покидает... Но эта энергичная жен­щина успокоила их, объявив, что, напротив, сделавшись членом Общества, одна из главных целей которого практическая филант­ропия, она будет им еще лучшей помощницей и слугой.

Она сдержала слово. С ее помощью первые значительные день­ги, предоставленные в распоряжение Е. П. Блаватской на благот­ворение одним богатым членом ее Общества<$FТакие пожертвования часто давали Блаватской возможность поддерживать многие бла­готворительные учреждения: школы, библиотеки Теософического Общества в Индии; но в Англии она ничего еще дотоле не предп­ринимала общественного, довольствуясь лишь помощью бедным чле­нам их братства.>, 1.000 фунтов стерлингов, были положены на долгосрочное приобретение дома в Ист-Энде, где открыт приют для женщин-работниц.

Открытие этого клуба-приюта на 300 женщин с дешевейшим, если не вполне даровым прокормлением, с даровой библиотекой, воскресными уроками, швейными и другими машинами; вдобавок с 40, почти бесплатными, кроватями для женщин в нем, преимущест­венно сирот, - произвело самое лучшее впечатление и дало много прозелитов Теософическому Обществу.

Тут же вышли из печати, один за другим, два тома "Тайной Доктрины", лестными отзывами о которой положительно переполня­лась вся английская и американская пресса нашедшая отголоски во всей Западной Европе. И, вслед за ними, "Ключ к Теософии" и "Глас Молчания", труды, окончательно давшие имени Е. П. Бла­ватской почетное место не только в теософическом мире, но в науке и литературах всемирных.

Но вслед затем, доктора объявили сильно заболевшей Елене Петровне, что она не переживет весны, если не даст себе про­должительного полного отдыха; что доработалась она до истоще­ния мозга и напряжения нервной системы, крайне опасных.

В феврале 1890 года ее полумертвую отправили в Брайтон, на морской берег, где целый день катали в ручной коляске, не поз­воляя ни на минуту ничем заниматься, даже ни читать, ни писать писем.

Два месяца отдыха немного восстановили ее, но разумеется не надолго, потому что не далее, как в мае, она снова приня­лась за многочисленные свои занятия.

К этому времени ближайшими сотрудниками Блаватской (графи­ней Вахтмейстер, Анни Безант, братьями Китлей и пр.), жившими с нею постоянно под одним кровом, было приискано новое помеще­ние для их общежития - "Главной Квартиры Теософического Об­щества", как гласит надпись над главным входом. Три дома, сое­диненные садом, в цветущей улице Авеню Род, в парке Регента. К главному большому дому была пристроена одноэтажная зала митин­гов<$FНа 300 человек, но теперь ее перестраивают за невозмож­ностью вместить всех желающих бывать на лекциях.>; там же было прекрасное помещение Е. П. Блаватской в нижнем этаже; а в верхних - комнаты живших с нею пяти или шести дам и трех-четы­рех ее личных секретарей.

Такого роскошного помещения еще не было у нее в Лондоне. Но, входя в него, Елена Петровна сказала:

- Не наживу я долго в этом доме: нет на нем моего числа - цифры 7. Отсюда меня вывезут - на сожжение!<$FЕлена Петровна Блаватская завещала, чтобы тело ее было кремировано.>

Так оно и сталось. Хотя ее убеждали, что в их помещении, на другом доме, есть N 17 и что 19-й (номер ее главного дома) тоже принадлежит к счастливым цифрам, но она качала головой и возражала, улыбаясь:

- Я ведь и не считаю смерть несчастьем! Страдая, как я, можно ли считать освобождение от тела - несчастием? Окунуться в бестелесный покой, в блаженную Нирвану*67 что может быть же­ланней?... Лишь бы докончить дело, дописать третью и четвертую книгу "Доктрины"! Тогда можно и отдохнуть<$FТретья часть этого сочинения написана и скоро выйдет из печати; четвертой же уж никогда не появиться. Хорошо, что сочинение это в каждой части своей представляет отдельное, вполне самостоятельное це­лое.>...

В июле 1890 года Елена Петровна перешла на Авеню Род, а в следующем мае ее не стало.

В ту весну, после страшной суровой в Англии зимы 1891 го­да, болезни в Лондоне были ужасные. В особенности свирепство­вала инфлюэнца, которой переболела решительно вся братия в те­ософической главной квартире. Заболела ею и Блаватская, что не помешало ей все время заботиться о других больных и интересо­ваться всеми. Одиннадцатого (23-го) апреля, в четверг, день их митингов, она в последний раз была в зале лекций, но в ту же ночь заболела. Однако утром порывалась "работать". У нее, как всегда, были неотложные письменные дела, но не могла уже встать: у нее оказалось 40 градусов жару.

Через неделю, однако, она поправилась и снова села за свой письменный стол. Ей надо было отвечать на приветственные те­леграммы из Америки...

Первые успехи Е. П. Блаватской начались в Соединенных Шта­тах. Они же доставили ей и последние удовольствия и лавры в этой жизни. Из Бостона два дня кряду (26-го и 27-го апреля) посылали ей телеграммы со съезда Американской секции Теософи­ческого Общества, куда она отправила делегатами от Лондонского Общества м-рс Безант и д-ра Арчибальда Китлей. Она послала с ними письмо "к своим первообращенным братьям по теософии и согражданам"; как бы завет, как действовать им в будущем на преуспеяние их дела, и вместе дружеское послание, которым, словно зная близкое грядущее, она прощалась с ними... Три раза было перечитано там это последнее письмо ее. И каждый раз чте­ние это побуждало слушавших передавать по телеграфу "Основа­тельнице и главной представительнице их Общества" чувства бла­годарности и сочувствия и самые горячие пожелания здоровья. Последние письма с Бостонской конференции получены были, когда

Е. П. Блаватская уже лежала в гробу, но телеграммы были прочи­таны ею и доставили ей радостную минуту... Это действительно были не официальные сообщения, а глубоко прочувствованные при­веты людей, искренно преданных, сочувствовавших ее недугам и благодарных за труды ее.

В первых числах мая Блаватская снова сильно заболела, ве­роятно простудившись. У нее сделалась ангина и бронхит и вся­кие осложнения в груди, в горле. Однако она мужественно боро­лась с одолевавшими ее недугами и всё порывалась, до последней минуты, к своему письменному столу. Она даже скончалась подле него, "на своем посту", - говорят о ней приверженцы, - не в постели, а в своем кресле. Замечательно, что в самое утро это, 8 мая (26 апреля), доктор всех обнадежил, найдя, что она вне опасности.

Она оделась и хотела заниматься, но вдруг закрыла глаза, и во втором часу дня ее не стало.

"Она ушла так тихо и мирно, - напишет о ней очевидец, - что мы, стоявшие возле нее, даже не заметили, когда она в пос­ледний раз вздохнула... Великое чувство мира снизошло на нее и на нас, когда мы опустились на колени, поняв, что все конче­но..."

В блестящий майский день, гроб, где покоилось тело основа­тельницы Теософического Общества, весь покрытый цветами, увез­ли на станцию Ватерлоо, а оттуда в Уокинг, где находится лон­донский крематорий. Не было никаких торжественных шествий, по непременному её желанию никто не надел даже траура. Только у дверей пекла, которое должно было превратить в прах ее тело, было произнесено несколько слов благодарности и последнего привета "творцу и вдохновительнице теософического движения, учившей своих последователей жить честно, чисто и деятельно, - на пользу другим и в преуспеяние своего вечного бессмертного духа!.." Так сказано было в речи над ее телом.

Прах ее разделен на три части, которые хранятся в урнах в Нью-Порке; Адьяре и Лондоне - в собственных комнатах Блават- cкой, сохраняемых в память ее нетронутыми и необитаемыми.

Невозможно перечислить всех демонстраций, речей и статей, появившихся в возвеличение и похвалу покойной сестры мо­ей<$FРазумеется нашлось много и насмешников, и хулителей, но - утешительно, что хвалы ее уму и деятельности опираются на со­чинения ее и факты, тогда как брань ее врагов - бездоказатель­на.>. Всюду собираются пожертвования для стипендий в школах, для библиотек, для литературного фонда имени Блаватской: "Н.Р.В.'s Memorial Fund"*68 достиг в Индии, Америке и Англии очень значительных цифр. Но всего замечательней были по ней поминки и божественные служения на Цейлоне. Там открыты три стипендии ее имени в женских училищах, но кроме того одеты несколько монахов и накормлены 3000 нищих. Везде в Индии, Аме­рике и Англии, во всех Теософических центрах, решено поминать каждую годовщину ее смерти - благотворениями, чтением ее сочи­нений в торжественных собраниях и милостыней. День этот наиме­нован "Днем Белого Лотоса" (White lotus Day).

По нашему, одно из лучших надгробных слов Е. П. Блаватской заключается в дельной статье публициста Стэда, в его "Журнале Журналов", за июнь 1891 г., где помещены четыре ее портрета.

"Не говорите мне о ее феноменах" - между прочим восклицает он. - Какое их значение, когда эта великая женщина, в наш век безверия, свершила феномен духовный, - феномен небывалый, - заставив многих самых образованных людей нашего поколения уве­ровать, что невидимый нам мир населен мыслящими существами, несравненно превосходящими нас разумом и познаниями истинны­ми... Блаватская свершила это чудо!..." "...Населив вновь мир духа, - обобранный современной наукой до бессмысленной пусто­ты, - эта русская женщина, эта "шпионка", по мнению англо-ин­дийского правительства, - обратила в страстных поборников сво­ей миссии образованнейших лидеров общественного мнения и, уже в преклонных летах, удрученная страданиями, сумела обращать в прозелитов таких людей, как Анни Безант, годами ратовавшую за атеизм а ныне прославляющую власть "Махатм", покровителей тео­софического движения!"

Имя Блаватской, русской женщины, возбудившей такое мировое движение, не сотрется со скрижалей истории, а должно получить заметное место в числе деятелей конца XIX века.

 3 КОММЕНТАРИИ

1. "Lucifer" ("Люцифер") - журнал, издававшийся Е. П. Блаватской в Лондоне.

2. "The Theosophist" ("Теософист") - журнал, издававший­ся Е. П. Блаватской и полковником Г. С. Олькоттом в Индии с 1870 г.

Теософия (от греч. теос - бог и софiа - мудрость) - в ши­роком смысле всякое мистическое учение, претендующее на рас­крытие "божественных тайн", мистическое богопознание. Позднее теософией в отличие от теологии, опирающейся на откровения и догматы, стали называть учения о божестве, исходящие от субъ­ективного мистического опыта и стремящиеся изложить этот опыт в виде связной системы.

3. ...названной Белинским "русской Жорж Занд". В. П. Же­лиховская ошибается. Ее мать, Е. А. Ган (урожденную Фадееву), писавшую под псевдонимом Зенеида Р-ва, назвал "равной по ори­гинальности таланту Жоржа Занда" критик О. И. Сенковской ("Библиотека для чтения" 1843, т. Х, отд. VII, стр. 20-23).

4. Отец Е.  П.  Блаватской - Петр Ган, офицер русской ар­мии, служивший в конной артиллерии, потомок германских рыцарей фон дер Ротер-Ган-Ган.

5. Медиум (от лат. medium). В спиритизме - посредник меж­ду миром духов и людьми. Через него, по воззрениям спиритов, в состоянии транса передаются "сообщения" умерших; наделен спо­собностями к сверхчувственному восприятию. Принцип действия медиума состоит в том, что он выделяет особый флюид, которым могут воспользоваться духи для своих материализаций.

6. Юм (Hume) - известный американский медиум 60-х годов прошлого столетия. Блаватская, приехав в США, некоторое время увлекалась спиритизмом и была его ученицей.

7. Прозелит (греч. проселvтос) - новый, горячий приверже­нец чего-нибудь.

8. Экзарх (от греч.  ексархос - глава, начальник), в пра­вославных церквах - глава церковного округа, иногда объединяю­щего несколько епархий (экзархата), пользующегося определенной самостоятельностью.

9. Служка - монастырский или архиерейский слуга, прислуж­ник.

10. Иерей (греч.  иiереос, - букв. жрец), официальное наз­вание православного священника.

11. Эзотерический (греч. есотерикос - внутренний) - тай­ный, скрытый, предназначенный исключительно для посвященных (о религиозных обрядах).

12. Оум - священное слово, символ, обширное толкование ко­торого дают уже упанишады (древнеиндийские трактаты), символ диалектики Единого - начала, середины, конца миропроявления, понимаемого как целое.

13. Спиритизм (от лат. spiritus - душа, дух) - мистическое течение, связанное с верой в загробное существование душ умер­ших. Возникло в середине XIX века в США; спиритические занятия

- особая практика "общения" с душами умерших (приемами т. н. физ. медиумизма - "столоверчением" и т. п.).

14. Синнетт (A. P. Sinnett) - биограф Е. П. Блаватской, автор книг "Incidents in the life of m-me Blavatsky" ("Случаи из жизни мадам Блаватской"), "The Occult World" ("Оккультный мир").

15. "...нечто, не снившееся нашим мудрецам" - перефраз реплики Гамлета, акт I, сцена 5.

16. Общество теософистов - ветвь индийского Арийского Братства. Создалось в Америке сторонниками Блаватской. Арии - название народов, принадлежащих к индо-европейской языковой общности. В Индии это слово просто значит "достойный человек".

17. "...жрецов Калхасов - Калхас - греческий жрец, сопро­вождавший легендарного царя Микен Агамемнона в походе на Трою. Он подсказал царю принести в жертву свою дочь Ифригению, чтобы усмирить гнев Артемиды и остановить противный ветер. Во время осады Трои дал совет построить деревянного коня в дар Трое, в котором спрятались греки, осаждавшие город.

18. ...профессор Хаксли (Huxley) - американский ученый, проповедник материализма, с которым Блаватсяая вела печатную полемику.

19. ...профессор Уайльдер (Wilder) - археолог-ориенталист.

20. Энигма (гр. аiнiгма) - загадка, тайна.

21. Тиндаль (Tyndall) Джон (1820 - 189З) - английский фи­зик, автор трудов по акустике, диамагнетизму, рассеянию света в мутных средах (эффект Тиндаля).

22. Спенсер (Spenser) Герберт (1820-190З) - английский фи­лософ и социолог. Основной труд "Система синтетической филосо­фии" (1862-1896).

23. "Разоблаченная Изида" ("Isis Unveiled") - первый науч­ный труд Блаватской. Изида - в древнеегипетской мифологии суп­руга и сестра Осириса; богиня плодородия, воды и ветра, вол­шебства, охранительница умерших.

24. Речь идет о русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Основ­ные события: 1877 - сражение на Шипке, осада и взятие Плевны и Карса; 1878 - зимний переход русской армии через Балканский хребет, победы у Шипки-Шейново, взятие Андрианополя. Завер­шилсь Сан-Стефанким миром 1878 г., решения которого пересмот­рены на Берлинском конгрессе 1878 г. Способствовала освобожде­нию народов Балканского п-ва от османского ига.

25. ...тургеневский "Крокет в Виндзоре" - стихотворение было написано И. С. Тургеневым в 1876 г. до войны с Турцией под впечатлением балканских событий: жестокого подавления тур­ками революционного восстания в Болгарии (май 1876). Английс­кое правительство занимало позицию невмешательства, а на деле помогало Турции. Зверства турок вызвали возмущение в России и

других странах.

Цензура воспрепятствовала публикации стихотворения. Оно появилось только в 1881 г., что не помешало, однако, этим вир­шам, как писал Тургенев брату Николаю, "облететь всю Россию... и быть переведенными на немецкий, французский, английский язы­ки".

КРОКЕТ В ВИНДЗОРЕ

Сидит  королева в Виндзорском бору...

Придворные дамы играют

В вошедшую в моду недавно игру:

Ту крокет игру называют.

Катают шары и в намеченный круг

Их гонят и ловко и смело....

Глядит королева, смеется... и вдруг

Умолкла... лицо помертвело.

Ей чудится: вместо точеных шаров,

Гонимых лопаткой проворной -

Катаются целые сотни голов,

Обрызганных кровию черной...

То головы женщин, девиц и детей....

На лицах -  следы истязаний,

И зверских обид, и звериных когтей  -

Весь ужас предсмертных страданий.

И вот королевина младшая дочь  -

Прелестная дева - катает

Одну из голов и все далее, прочь -

И к царским ногам подгоняет.

Головка ребенка в пушистых кудрях...

И ротик лепечет укоры....

И вскрикнула тут королева - и страх

Безумный застлал ее взоры.

"Мой доктор! На помощь! Скорей!"  И ему

Она повторяет виденье...

Но он ей в ответ: "Не дивлюсь ничему:

Газет вас расстроило чтенье.

Толкует вам "Таймс", как болгарский народ

Стал жертвой турецкого гнева...

Вот капли... примите... все это пройдет!"

И в замок идет королева.

Вернулась домой - и в раздумье стоит...

Склонились тяжелые вежды...

О ужас! кровавой струею залит

Весь край королевской одежды!

"Велю это смыть! Я хочу позабыть!

На помощь, британские реки!

"Нет, ваше величество, Вам уж не смыть

Той крови невинной вовеки!"

СПБ. 20 июля 1876

26. Схизм (греч. схiсма, - раскол) - термин, обозначающий раскол в христианской церкви, чаще всего разделение церквей - в православной и католической.

27. Башибузук (турецкое - сорви-голова) - солдат иррегу­лярных частей турецкого войска; перен. разбойник, головорез.

28. Нунций (от лат. nuntius - вестник) - постоянный дипло­матический представитель римского папы в иностранных государс­твах.

29. Дрэпер (Draper) Уильям Джон (Желиховская ошибочно пи­шет Лайман) (1811-1882) - врач, физиолог, президент медицинс­кого общества в Нью-Йорке. Автор ряда медицинских исследований и книг: "История интеллектуального развития Европы", "Конфлик­ты науки и религии".

З0. Уоллес (Wallace) Альфред Рассел (182З-191З) - английс­кий естествоиспытатель, один из основоположников зоогеографии. Создал одновременно с Ч. Дарвиным на материале собственных исследований флоры и фауны Малайского архипелага теорию ес­тественного отбора. Признавал приоритет Дарвина.

31. ...из Верховного Суда (Supreme Court).

32. Сарасвати Даянанд - проаоведник, работающий над вос­становлением первобытных верований индусов, деятель реформа­ции, прозванный "Лютером Индии".

33. Веды (санскр. веда, букв. - знание) - памятники древ­неиндийской литературы (конца 2-го - начала 1-го тысячелетия до нашей эры) на древне-индийском (ведийском) языке. В состав вед входят "самхиты" - сборняки гимнов, молитв и заклинаний, написанных стихами, частично перемешанными с прозой.

34. "boeuf gras" (франц.) - буквально - жирный бык. Имеет­ся в виду старинный французский обычай, заключавшийся в тор­жественном шествии, в последние три дня масленицы, откормлен­ного быка, разукрашенного гирляндами цветов, в окружении праздничного кортежа людей.

35. ...из павильона на спине его - крытое сидение, шатер (от французского pavillon).

36. Клерикал (от позднелат. clericalis - церковный) - сто­ронник клерикализма, член клерикальной партии. Клерикализм - политическое направление, добивающееся первенствующей роли церкви и духовенства в политической и культурной жизни.

37. ...потрясена ужасным делом 1 марта 1881 г. - в этот день народовольцами был убит российский император Александр II (1818-1881), на жизнь которого до этого был совершен ряд поку­шений (1866, 1867, 1879, 1880). Старший сын Николая I. Отменил крепостное право (1861), провел ряд других реформ (земскую, судебную, военную и т. п.), содействовавших развитию капита­лизма в России. С середины 60-х годов перешел к реакционному внутреннему курсу, усиливая с годами репрессии против револю­ционеров.

38. Фламмарион (Flammarion) Камилл (1842-1925) - французс­кий астроном. Исследовал Марс, двойные звезды. Автор известных научно-популярных книг.

39. Соловьев Всеволод Сергеевич (1849-1903) - русский пи­сатель, старший сын известного историка С. М. Соловьева. Автор ряда исторических романов, пользовавшихся в то время популяр­ностъю, а также мистических произведений ("Волхвы", "Великий розенкрейцер"), в которых пытался доказать бытие сверхчувс­твенного мира.

В 1884 году в Париже, готовясь к написанию этих романов, изучая мистическую и оккультную литературу, знакомится с Бла­ватской - женщиной "обладавшей редкой талантливостью и ориги­нальной силой" и ее учением. Увлечение его нашло выражение в заметках, опубликованных в русской прессе. В 1886 отношение его к Блаватской и ее сестре изменяется.

После смерти Блаватской и появления статьи Желиховской о сестре между ней и Соловьевым в печати развертывается полемика ("Современная жрица Изиды" Вс. Соловьва, "Е. П. Блаватская и современный жрец Истины". В. Желиховской и т.д.). Отзвуки этой полемики читатель встретит и на страницах данной книги.

40. Астральное тело (от лат. astral - звездный) - относит­ся к миру эмоций, желаний и при определенных условиях способно отделяться от физического тела.

41. Гладстон (Gladstone) Уильям Юарт (1809-1898) - премь­ер-министр Великобритании в 1868-74; 1880-85; 1886, 1892-94. Лидер либеральной партии с 1868. Правительство Гладстона пода­вило национально-освободительное движение в Ирландии и в то же время добивалось принятия английским парламентом билля о само­управлении Ирландии в рамках британской империи.

42. notabilities - влиятельные люди, люди с весом, знаме­нитости.

43. пользоваться дурной славой, не имея от этого никакой выгоды (ирон.).

44. "вдохновляемое Е. П. Блаватской..." "а какое там "вдохновение""!...

45. Катков Михаил Никифорович (1810-1887) - публицист, из­датель журнала "Русский вестник" (с 1856) и газеты "Московские ведомости". В 30-ые годы примыкал к философскому кружку Стан­кевича, проповедовавшему просветительные и гуманистические идеалы. С начала 60-ых годов - апологет правительственного курса, один из вдохновителей контрреформ.

45. Мильтон (Milton) Джон (1608-1674) - английский поэт, политический деятель. В период английской буржуазной революции XVII века - сторонник индепендентов. В поэмах "Потерянный рай" (1667) и "Возвращенный рай" (1671) в библейских образах алле­горически выразил революционные идеи, поставил вопрос о праве человека преступать освященную богом мораль.

47. "Издание теософических исследований" или "Издание Тео­софического Общества".

48. ...эпископальная церковъ - синоним англиканской церк­ви. Англиканская церковь, протестантская, в Велиобритании - государственная. Возникла в XVI веке. По культу и организаци­онным принципам ближе других к католической. Здесь речь идет об англиканской церкви Соединенных Штатов.

49. "Люцифер - архиепископу Кентерберийскому".

50. Примас (от лат. primas - первенствующий) - в католи­ческой и англиканской церквах почетный титул главнейших епис­копов.

51. Бутлеров Александр Михайлович (1828-1886) - русский химик-органик, основатель казанской научной школы, академик Петербургской АН (1871).

52. "Что мне Гекуба и что я Гекубе..." - перефраз реплики Гамлета "Что ему Гекуба, что он Гекубе, чтоб о ней рыдать" (Шекспир "Гамлет", акт II, сцена 2).

53. Скобелев Михаил Дмитриевич (1843-1882) - генерал от инфантерии, участник многих кампаний. В русско-турецкую войну успешно командовал отрядом под Плевной, затем дивизией в сра­жении при Шипке-Шеиново.

54. Аксаков Иван Сергеевич (1823-1886) - русский публи­цист, поэт, издатель газет "День", "Москва", "Русь". Сын писа­теля С. Т. Аксакова. Утверждал идеи славянофильства и пансла­визма. В годы русско-турецкой войны организовал кампанию в поддержку южных славян.

55. Бисмарк (Bismarck) Отто фон Шенхаузен (1815-1898) - князь, 1-й рейхсканцлер германской империи в 1871-1890 гг. Осуществил объединение Германии на прусско-милитар. основе. Один из главных организаторов Тройственного союза 1882 г., направленного против Франции и России. Но при этом считал, что война с Россией была бы крайне опасной для Германии.

56. Баттенберг (Battenberg) Александр. (1857-189З) - не­мецкий принц, князь Болгарии (1879-1886). Стремился превратить страну в оплот австро-германского влияния на Балканах, но вы­нужден был отречься от престола под давлением болгарсвих офи­церов-русофилов.

57. Солсбери (Salisbury) Роберт Артур Толбот (18З0-190З) - маркиз, премьер-министр Великобритании в 1885-1892 (с переры­вом), 1895-1902. Лидер консерваторов. В 1878-1800 министр иностранных дел. Правительство Солбери развязало англо-бурскую войну 1899-1902.

58. tutti quanti (ит.) - и всякие другие; и все прочие; и пр., и пр.; поголовно все.

59. Капище (от старославянского капь - изображение,  идол)

- культовое сооружение славян в дохристианское время.

60. ...Кузьма-Прутковское изречение - Козьма Прутков лите­ратурный псевдоним, под которым в журналах "Современник" и "Искра" в 50-е годы XIX века писали А. К. Толстой и братья Жемчужниковы. Сатирический образ Козьмы Пруткова пародировал умственный застой, политическую "благонамеренность", литера­турное эпигонство.

61. Диффамация (от лат.  diffamo - порочу) - распростране­ние о ком-нибудь порочащих сведений.

62. Зоил - древне-греческий философ и ритор IV века до н. э. Ученик Сократа. Представитель ранней критики гомеровского текста. В XIX веке имя Зоила стало нарицательным для обозначе­ния придирчивого, недоброжелательного и язвительного критика.

63. "Теософическое обозрение"

64. "Труды ложи Блаватской". Ложами назывались местные от­деления Теософического Общества.

65. "Ров и луч".

66. Profession de foi (фр) - исповедание веры, кредо. Why I became a Theosophist (англ) - "Почему я стала теософисткой".

67. Нирвана (санскр. - угасание). В буддийской религии - состояние, "высшего блаженства", понимаемое как освобождение от всех жизненных забот и стремлений, отрешение от всего лич­ного и слияние с "божественной первоосновой". В XIX веке было использовано некоторыми философами (Шопенгауэр и др.).

68. Фонд имени Е. П. Блаватской.