Кураев Андрей

«ОСНОВЫ ПРАВОСЛАВНОЙ КУЛЬТУРЫ»

КАК ЛЕКАРСТВО ОТ ЭКСТРЕМИЗМА.

 

ОЧЕНЬ ЛИЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ.

 

 

 

Очевидность умаляется доказательствами

Цицерон.

 

 

Зима 2002-02 годов может определить судьбы православия в России на всё 21 столетие. Вопрос в том, какую позицию по отношению к Церкви займет российское учительство.

В 90-е годы российский учительский корпус был настроен к Церкви скорее благожелательно. Нет, наши учительницы не пришли в вере. Но в их глазах Церковь выступала в двойном светлом ореоле: как неправедно обиженная и гонимая (причем на памяти самих учительниц) и как колыбель русской культуры. Даже когда учительницы делали глупости и впускали сектантов в свои классы – они раскрывали двери именно перед теми сектами, которые маскировались под православие.

Но вот появилось письмо министра образования России, разрешающее (не предписывающее и даже не рекомендующее)[1] вводить в школах уроки «основ православной культуры». Молвой и прессой дозволение было раздуто в приказ, а культурологический предмет был превращен в «закон Божий».

Теперь очень многое зависит от людей Церкви: сможем ли мы избежать этой двойной подмены. Перед нами приоткрыли дверь. Удержимся ли мы от искушения навалиться всей массой и вломиться внутрь раньше, чем нас пригласят? Если Церковь начнет говорить с учителями властно, на языке «вы обязаны», если в каждую школу будет послан циркуляр – то Церковь предстанет в глазах учителей не как мученица, а как гонительница.

И тогда свое недоумение, обиду и несогласие учителя понесут в классы. А, значит, еще одно поколение будет воспитано на убеждении, что а) от Церкви надо держаться подальше самим, и б) в любом случае нельзя и близко подпускать Церковь близко к властным рычагам – ибо уж слишком хватко она за них берется.

Чтобы избежать ненужных тревог, попробуем все же разделить то, что в бурной полемике перемешалось.

Первый вопрос: допустимо ли религиозное преподавание в государственной школе?

Начну с цитаты из новокузнецкой газеты (она хороша тем, что показывает технику современной антицерковной пропаганды):

«На НТВ прошла программа “Свобода слова” Савика Шустера, посвященная православному образованию в школе. Она весьма нагляднопродемонстрировала умение и способность деятелей церкви понимать и миротворить. За введение православного обучения выступали известный проповедник дьякон Андрей Кураев и кинорежиссер Никита Михалков, против - заместитель руководителя аппарата правительства РФ Алексей Волин и ректор РГПИ Юрий Афанасьев. Не будем повторять их высказываний, скажем только, что они были как убедительны, так и интересны. Человеку, не вполне определившемуся в этом вопросе с собственным мнением, наверняка не просто было отдать кому-то предпочтение: и дьякон Кураев, и режиссер Михалков, и чиновник Волин, и ученый Афанасьев равно блистали эрудицией и умением “держать” аудиторию. И вдруг это ровно текущее, отлично срежиссированное действо пресек резкий крик “Ложь”! Что такое? А это дьякон Кураев с места выразил свое отношение к выступлению чиновника Волина, рассуждавшего о неконституционности появления “Основ православия” в общеобразовательной школе. Ну, ладно: вздрогнули, покачали головами, некрасиво, мол, и продолжили дискуссию. И снова: “Вы лжете!”. Глаза дьякона непримиримо горят, губы сжаты. Тут же кто-то из зрителей достает текст закона, цитирует его статью, поддерживающую Волина. Но ни извинений, ни оправдания от дьякона Кураева не последовало»[2].

Участники этого фрагмента теледискуссии (14.12.2002): заместитель руководителя аппарата Правительства РФ А. Волин; диакон Андрей Кураев; А. Пчелинцев (баптист, юрист, вместе с Кураевым работал в экспертно-консультативном совете при Госдуме во время подготовки Закона о свободе совести); детский писатель Григорий Остер.

Для лучшего понимания происшедшего надо помнить, что студия передачи «Свобода слова» устроена следующим образом: есть большая «нейтральная» массовка – центральная трибуна. А есть две небольшие трибуны приглашенных специалистов. На одной трибуне собраны специалисты, вступающие «за…», на другой – «против…». «Команды» специалистов сидят напротив друг друга.

Итак, переводим видеозапись в читаемый вид[3]:

Волин: Правительство и государство в своей деятельности исходят и руководствуются исключительно законами Российской Федерации. В законах Российской Федерации записано две вещи: по Конституции светский характер государства; по Закону об образовании - светский характер образования. Согласно Закону об образовании представители религиозных учений в школу приходить и преподавать там не могут.

Кураев: Это ложь. Это просто ложь. В Законе о свободе совести четко говорится: государство оказывает поддержку религиозным организациям при осуществлении ими культурно-просветительской деятельности, имеющей широкое общественное значение[4].

Волин: Никто не возражает. Не в рамках государственной    школы.

Кураев: В рамках. В Законе есть статья, которая регулирует как именно и на каком основании в государственную школу может войти представитель религиозной организации.

Волин: Нет.

Кураев: Есть это в Законе. Почему Вы так выборочно цитируете законодательство? Вы профессионально некомпетентны.

Шустер: Отец Андрей, секундочку. Но так как мы никто не проверим, мы либо верим Вам…

Кураев: Почему? Господин Пчелинцев знает закон наизусть.

Пчелинцев: Я не согласен с отцом Андреем…

Кураев: В Законе нет таких текстов?

Пчелинцев: Вы обвиняли сейчас г-на Волина в некомпетентности. Статья 5 Федерального Закона о свободе совести и религиозных объединениях гласит следующее – что может препоподаваться в школах…

Кураев: В государственных школах!

Пчелинцев: В государственных школах…

Кураев: Может!

Пчелинцев: Согласен…

Кураев: Волин сказал «не может». Волин не сделал этих оговорок. Это шарлатанство!

Шустер (Остеру): Вы можете процитировать? Давайте дословно.

Остер: Я хоть и сижу на этой стороне, в данном случае процитирую то, что скорее всего будет в пользу той стороны (аплодисменты в студии): в пункте 4 статьи 5 Федерального Закона о свободе совести и религиозных объединениях ясно сказано: «По просьбе родителей или лиц, их заменяющих, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, администрация указанных учреждений по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления предоставляет религиозной организации возможность обучать детей религии вне рамок образовательной программы».

Кураев: А господин Волин усыновил всех детей России и от имени всех родителей заявляет: не надо преподавать…

Волин: Значит, еще раз: мы исходим из того, что в рамках общего школьного курса преподавания религии быть не может.

Кураев: Что значит «общий школьный курс»? Такого понятия нет в Законе.

Волин: Мы говорим про обязательный школьный курс.

Кураев: А мы говорим про факультативы.

Шустер просит Волина вернуться на место…

Осталось сказать, что новокузнецкий журналист Валиулин, полагающий, будто в ходе дискуссии у Шустера Кураеву было доказано, что он не знает законов, – рериховец. Со всеми вытекающими (для совести[5], логичности и образования) последствиями…

Вопрос о допустимости религиозного обучения в государственной школе (факультативного, по выбору родителей) очевиден. Поэтому даже если «Основы православной культуры» понять как религиозное обучение (что неправда), то письмо министра Филиппова ничего нового к уже существующей практике не добавляет.

Столь же очевиден и ответ на вопрос о возможности существования этноконфессиональных школ. Есть еврейские национальные школы с обязательным преподаванием основ иудаизма для всех учащихся (и в одной из них по свидетельству московского педагога Е. А. Ямбурга, была запрещена к изучению сказка «Три поросенка» – «по причине некошерности персонажей») – и эти школы получают финансирование из Российского бюджета. Открытие русских этноконфессиональных школ на этом фоне не должно казаться чем-то вызывающим. Свобода выбора детей и родителей определяется здесь уже тем, что они с самого начала знают, что в этой школе всех детей будут учить ивриту, а в этой – русскому языку. В этой школе будут готовить к эмиграции в Израиль, а в этой – к защите России. В этой школе все дети будут изучать иудаизм, а в этой - православие. Несогласные могут пройти мимо – к соседней школе.

Вопрос, поставленный письмом Филиппова, в другом – может ли обычная (не этноконфессиональная) школа решить ввести общее (т.е. вне зависимости от желания каждого отдельного ученика) преподавание культурологического среза православия (не Закона Божия). Может ли предмет по имени «православная культура» иметь статус общешкольного факультатива - предмета, который обязателен в данной школе и отсутствует в соседней.

Об этом и идет полемика: может ли школа номер пять избрать своей спецификой не углубленное изучение не английского и не китайского, а православного языка?

В этой школе изучался бы церковно-славянский язык (об этом мечтал академик  Дмитрий Лихачев[6]). История России изучалась бы в ней как история «нашей страны», а не «этой страны». На уроках литературы подбирались бы такие произведения и такие главы, которые позволяли бы прикоснуться к миру именно православной психологии и культуры. Кстати, урок Закона Божия в такой школе мог бы и не быть: ведь речь идет не об обращении в религию, а о возвращении в культуру.

Так могут ли в России быть такиек школы? Вроде тут и вопроса не должно быть: школа вольна взять курс на углубленное изучение японской или итальянской культуры… А – русской, а - православной?

Когда губернатор Свердловской области Россель заявляет людям, празднующим Хануку (8 декабря 2002 г.): «Дорогие мои евреи! Поверьте, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ваши дети знали свой язык, историю и религию», это никого не смущает[7]. Но губернатор, который сказал бы прихожанам православного храма: «Дорогие мое русские, я сделаю все, чтобы ваши дети знали свой язык, историю и религию», был бы сразу обвинен в анти... сами знаете в чем.

Кстати, Россель сделал свое заявление в тот же день, в который министр образования Свердловской области Некрасов заявил, что не допустит преподавания «основ православной культуры».

Но двойные стандарты наших «демократов» – это особая и неновая тема.

Сейчас же впору вести речь о различии культурологического и религиозного образования.

Религиозное образование ставит своей целью приведение детей к религиозной практике. Религиозное образование ставит своей задачей добиться согласия учеников с верой той религиозной группы, от имени которой ведется преподавание.

Культуролог же добивается не согласия и принятия, но инфомрмвированности и понимания.

Законоучитель ссылается на библейские тексты как на тексты авторитетные, доказывающие правоту его веры. Культуролог ссылается на те же самые тексты Библии с иным акцентом: он тоже видит в них доказательство своей правоты, но правоты не религиозной, а исследовательской. Он их приводит в качестве подтверждения своего тезиса о том, что такое-то верование в данной общине реально существует. Для законоучителя Библия – исключительный авторитет. Для культуролога Библия авторитетна лишь в качестве свидетельства о верованиях тех групп людей, которые ее создали или чья жизнь создавалась с опорой на Библию. Если же он обратится к анализу индийских верований, то таким же и никак не меньшим авторитетом для культуролога станут тексты Упанишад.

Реальность, о которой говорит законоучитель и к которой он обращает – Бог. Реальность, о которой говорит культуролог – люди и созданные ими тексты.

Законоучитель говорит о Боге (и к Богу); культуролог – о людях, верящих в Бога.

Законоучитель доказывает. Культуролог – объясняет.

Доказать – значит понудить собеседника к согласию со мной. Объяснить – значит сделать для него понятной мою логику, мое видение проблемы. В религии есть много недоказуемого, но нет ничего бессмысленного. Для сознательного носителя религиозной традиции каждый жест, символ, каждая деталь его вероучения осмысленны. Задача религиоведа и культуролога – попробовать передать этот смысл на языке современной культуры.

Я прихожу в МГУ и на первой же сентябрьской лекции говорю студентам: «Я прошу вас отнестись ко мне как к обычному преподавателю. Надеюсь, вы достаточно широко мыслящие люди, чтобы разрешить мне ходить в той одежде, которая мне нравится. Так что давайте я не буду обращать внимания на вашу одежду, а вы – на мою. У вас есть спецкурсы по философии Платона, Маркса, Канта… Вот в этом же ряду стоит и мой спецкурс по философии и богословии христианства. На экзамене от вас не будет требоваться согласия с православием. Вы просто должны будете продемонстрировать знание основных имен (и знать хотя бы в каком столетии жил тот или иной выдающийся христианский писатель), представлять себе историю дискуссий, возникавших в истории Церкви, понимать и воспроизводить логику сторон. Если на экзамене вы скажете, что лично вам кажется убедительнее логика оппонентов православия – это не повлияет на вашу оценку... Но если кто-то из вас начнет свой ответ с фразы «У этой проблемы две ипостаси» - два балла он получит на счет «раз». Ибо я целую лекцию буду рассказывать вам об истории слова ипостась и о том, что лишь безграмотные журналюги употребляют это слово со значением аспект».

Вот пример культурологической работы: на уроке по истории Древней Греции учитель упоминает о том, что бог Кронос породил множество детей, но и при этом и пожрал их почти всех. Чтобы понять, как у греков появился такой страшный миф, надо обратить внимание на имя главного персонажа. Что означает слово кронос? А вы вспомните такие слова нашего русского языка, которые несут в себе этот греческий корень: хронометр, хроника, синхронно, анахронизм... Кронос - это время. Время всему дает начало, во времени все начинается. Но и время же всему кладет предел. Из времени и во времени все возникает и со временем и во времением все исчезает. Напишите слово время с большой буквы, представьте Время живым существом – и вы получите греческого бога Кроноса… Стала детям яснее греческая мифология? – Да. Будут ли они молиться богу Кроносу о скорейшем окончании урока? – Вряд ли.

Культурологическое преподавание – это реконструкция мира, о котором свидетельствует тот или иной текст. Причем текст имеется  в виду не только литературный, но и живописный и музыкальный и событийный…. Почему этот человек (или персонаж) поступил так? Какой он должен был видеть ситуацию, чтобы реагировать именно таким образом? В каком из миров такой поступок понятен и логичен?

Ну, почему Татьяна Ларина отказала Евгению Онегину? Ее поступок странен с точки зрения современной молодежи. Участники и зрители застиранных «ток-шоу» говорят, что ничего нет запредельного в том, чтобы с мужем жить «официально», а «любовь» крутить на стороне… Поведение Татьяны непонятно? Но для культуролога то, что непонятно, что странно – то и интересно. Непонятное в нашем современном мире – ключ к тому, что считалось «очевидным» в другой культуре. На обычном уроке просто подметили бы эту «несовременность» Татьяны и пошли бы дальше. Но в школе с изучением «основ православной культуры» в этом нашли бы повод поговорить  о душе, о ее радостях и потерях…

Так что культурология – то не только разговор о сюжетах картин; прежде всего это разговор о человеческих мирах. Вот, к примеру, Иван Грозный. В истории почти любого народа, хоть чем-то проявившего себя на арене мировой истории, есть подобный тиран. Но Иван Грозный уникален. Да, он мстил и убивал, да, он бывал рационально-бессердечен и жестоко беззрасуден. Но еще он – каялся. Искренне, надрывно каялся. Почему о таких приступах покаяния не говорят биографии Тамерлана и Чингисхана, Нерона и Ленина? Значит, что-то кроме тиранического «окаянства» было в душе у этого русского царя. Что? Не то ли, о чем как-то сказал академик Сергей Аверинцев: «христианство создало поистине виртуозную культуру усмотрения собственной виновности»?[8]

Вот поэтический плод этой культуры:

Даже самое белое

До конца не бело.

Все, что в жизни я сделала,

Не алмаз, а стекло.

(Надежда Павлович).

Вот  фантастический (а литературном смысле) плод этой культуры: главный и положительный герой «Властелина Колец» Толкиена – хоббит Фродо - в решающую минуту все-таки ломается и не может найти в себе сил, чтобы расстаться  «кольцом всевластья». Толкиен[9] сам комментировал этот эпизод на христианском языке: «Фродо пал…». Читают российские подростки Толкиена? - Да. Понимают ли христианский подтекст  этой великой сказки?[10] – Увы, далеко не всегда (а тем временем на книжном рынке появились сатанинские переделки трилогии Толкиена).

И великий может пасть, и падший может подняться, - об этом говорят евангельские истории об отречении апостола Петра и о покаянии апостола Павла… Без этих сюжетов никак нельзя представить себе европейской литературы. А многие ли выпускники наших школ знают, чем кончаются «Господа Головлевы»? Многие ли знают о светлой кончине Иудушки? О его покаянии в Великий Четверг и о его пути к могиле матери?

Слишком многое останется непонятым в европейской и русской классике, если читатель не будет знать об этой христианской культуре покаяния, о христианском понимании пластичности человеческой души? Так что и рассказ о христианской психологии (то есть – аскетике) вполне естественно войдет в курс культурологии…

А из этого следует, что не только монахам и их творениям найдется место на уроках по православной культуре, но и художественному творчеству Льва Толстого. Да, Толстой-писатель и психолог – это носитель православной культуры. Другое дело - поздний Толстой-моралист…[11]

Понимаете, тезис «Трактат «В чем моя вера» написан буддистом» не режет слух. Но попробуйте сказать, что «Роман «Анна Каренина» написан буддистом» – и вы сразу почувствуете фальшь этого утверждения. Так что писатель- романист Толстой – это человек православной культуры. Ибо иначе-то – какой же еще? Какая еще культура учила, что заметить свой грех, свою вину перед миром и людьми – значит заметить самое важное?..

Говорить же о христианской психологии и антропологии, не касаясь вопроса о том, как христианин понимает свои отношения с Богом – невозможно. А эти отношения взаимны: есть то, что человек делает ради Бога. А есть то, что (согласно христианскому мировосприятию) Бог делает ради людей. И тут культуролог может обратить внимание на особенности иконного построения.

Почему, например, на православных иконах нимб очень часто выходит за пределы самой иконы, «налезает» на рамку (ковчег)? Почему иногда то же самое происходит с копьем, которое держит в руке мученик, или с носками сандалий святого? Художник не рассчитал, не справился с композицией? Нет, дело в том, что икона обращена к человеку, входит в его мир. Икона динамична. И вот это ее стремление свой свет внести в мир людей и передает икона своей кажущейся неуклюжестью. Так что логика культурологического рассказа требует от разговора об артефакте (картине, иконе) перейти к разговору о богословском смысле, который явлен в этом артефакте. И все же рассказ о евангельской идее Жертвы не будет богословской проповедью – по крайней мере, до той поры ,пока рассказчик не скажет нечто в роде: «Мы же, видя эту безмерность Божией жертвенной любви к нам, и сами весь живот наш Христу Богу предадим!».

Некоторые грани христианства можно и понять и изложить, не будучи самому христианином.

Христианин ли Герцен? Вряд ли. Его философские убеждения материалистичны. Но  его талант аналитика позволяет ему давать верный культурологический анализ христианства: «Христианство удивительно приготовило индивидуаль­ность к настоящему. Углубление в себя, признание беско­нечности в себе, очищенный и вместе доведенный до высочайшей степени эгоизм и, след., развитие собственного достоинства. А с другой стороны, мысль самопожертвова­ния для всеобщего, любовь и пр. Эта борьба сама по себе развила все богатство духа человеческого»[12].

Об одном и том же можно говорить гомилетически (т.е. с интонацией и с целью проповеди) и культурологически.

Законоучитель диктует детям молитву Отче наш, поясняет ее смысл и просит детей выучить молитву и каждое утро начинать с нее.

Культуролог может напомнить детям «Снежную королеву» и обратить их внимание на то, что Герда победила армию холода именно с помощью молитвы «Отче наш». Затем он пишет эту молитву. Рассказывает о ее смысле (этот фрагмент может не отличаться от фрагмента урока Закона Божия)… И все. Никаких призывов. Вы теперь знаете, почему Герда молилась и почему она молилась именно так. А будете ли и вы в ситуации опасности вести себя как Герда – это уже ваше личное дело.

Граница между религиозным образованием и культурологически-религиоведческим проходит вот где: если преподаватель считает, что ту информацию, которую он дал, дети должны принять личностно, перевести в свою жизнь, если на экзамене оценка будет зависеть от того, согласен ты с учителем или нет, как часто ты ходишь в храм, постишься и так далее – вот это будет религиозное образование.

Перейти от проповеди к культурологии просто. Это делается с помощью придаточных предложений. Например, в советские времена я спокойно сдавал «идеологические» экзамены: просто каждую фразу я начинал с вводного оборота – «С точки зрения марксизма…»; «Как писал Энгельс…»; «По выражению Ленина…». Затем следовало изложение фактов (текстологических фактов: ибо приводимые мною тексты и в самом деле обретались в наследии классиков марксизма). Никто из экзаменаторов не спросил меня: «А Вы лично с этим согласны?». В итоге, не будучи марксистом, я спокойно проходил экзаменационные барьеры.

Мне не хотелось бы, чтобы Церковь заняла в нашем обществе место, подобное тому, что КПСС занимала в СССР. Но опыт «дистанциированного» изложения историко-философского материала полезен не только тогда, когда ты желаешь скрыть свое отношение к цензорам. Еще он полезен тогда, когда ты желаешь защитить своих слушателей от своего собственного чрезмерного эмоционального давления на них.

СИтак, снятие восклицательных знаков и добавление вводных раз («С точки зрения православия...»; «По верованиям православных…», «Согласно евангельскому рассказу…») предоставит детям способность свободно работать с предлагаемыми текстами: не сгибаясь под ними, а наклоняясь над ними.

Только один призыв уместен на уроках основ православной культуры: «подумайте!».

Итак, культурологический разговор о православии возможен. Он возможен и педагогически, и юридически.

Желаем ли именно такой разговор Церковью и Министерством? Не происходит ли маскировка «Закона Божия» под «основы православной культуры»?

Я не могу отвечать в этом вопросе ни за Церковь (ибо не уполномочен; эти мои размышления носят подчеркнуто личный характер), ни тем более за Министерство.

Но проверочный вопрос здесь очевиден. Сторонника введенияе ОПК достаточно спросить: «Считаете ли Вы возможным ведение уроков ОПК неверующим преподавателем?».

Тот, кто ответит «нет», тем самым покажет, что желает введения в школах уроков «Закона Божия» под прикрытием культурологии. И это  - либо непрофессиональность, либо нечестность (маскировка). И то  и другое только повредит знакомству детей с православной культурой. Вот, например, слова одного псковского священника об ОПК: «безусловно, преподавать будут учителя, единственная просьба к ним со стороны духовенства, чтобы они сами были верующими людьми - посещали храмы, молились, соблюдали посты. И это обосновано: мы же не даем вести уроки музыки людям, не представляющим, что такое нотный стан. Православие – это не теория, православие – это практика, именно поэтому преподаватель должен быть верующим»[13].

Мой же ответ: «да», неверующий специалист может вести уроки ОПК. Противоположный ответ означал бы, что мы говорим об одном, но на самом деле имеем в виду религиозную проповедь…

Как о японской культуре может рассказывать человек, сам не исповедующий синтоизм, так и разговор о культуре русско-православной может вести специалист, лично не исповедающий православие.

Условий здесь только два: первое – профессиональная компетентность такого специалиста. Второе – его любящее отношение к предмету своего изучения и рассказа. Пушкинист не обязан во всем соглашаться с Александром Сергеевичем, но любить и стараться понять Пушкина он обязан. Кстати, именно в таком отношении к Пушкину (или к Есенину) находится русский православный филолог. Не любить их нельзя. Понять – надо. Соглашаться во всем и со всем - невозможно.

Если неверующий преподаватель ОПК будет знать православную веру, любить православных людей, понимать внутреннюю логику православной культуры и  язык ее символов – то его труд не будет казаться странным.

Если Министерство в сотрудничестве с церковными педагогами сможет создать такой учебник «основ православной культуры», по которому мог бы преподавать и неверующий педагог – значит, все по честному.

И еще при написании такого учебника стоит учесть, что не всегда он попадет в руки талантливого педагога. Наша национальная катастрофа коснулась и российского учительства. Уровень невежественности и безнравственности, который приходится встречать у современных учителей, бывает просто непредставимым. В начале 90-х, когда я встречался с учителями, было видно, что этих людей радует любая возможность узнать что-то новое. Они интересовались, что-то записывали, спрашивали литературу. В последние годы – слишком часто видишь потухшие и  апатичные глаза, и челюсти, не расстающие со  жвачкой...

В школу идут сегодня не только по призванию. В школу идут те, кто после университета не смог найти другую работу. Раздраженные неудачники. Уповать на нравственное творчество таких учителей не приходится.

Выход я вижу в том, чтобы государство, разрабатывая учебники, заботилось  не только об информационном наполнении, но и о расстановке нравственных оценок. Чтобы учитель при всей своей апатии, излагая добротно написанный учебник, все же нес доброе и светлое.

Учебник должен быть настолько аргументирован и интересен, чтобы даже педагог, который давно уже сам потерял различение добра и зла, не смог бы испортить урок…

Наконец, мы подошли к последнему вопросу: а нужен ли такой предмет?

На этот вопрос я сначала дам ответ книжный. Потом личный.

Книжный ответ – это выпсиска из последней книги Антуана де Сент-Экзюпери «Цитадель»: «духовную культуру можно сравнивать с пшеницей. Пшеница кормит человека. Но и человек, в свою очередь, заботится о пшенице, ссыпая в амбары зерно. И запасы зерна сберегаются, как наследие, от одного урожая к другому. Недостаточно знать, какой сорт зерна я хочу вырастить, чтобы взошел именно этот сорт. Если я озабочен тем, чтобы спасти определенный тип человека - и его возможности - я должен спасти принципы, которые его формируют»…

Личный же довод в поддержку дискутируемого проекта для меня связан с началом моей христианской жизни.  Я крестился тайно от моих неверующих родителей. Мне было 19 лет, я учился на четвертом курсе кафедры научного атеизма философского факультета МГУ. Стоял на пороге вступления в партию. Перемена моих взглядов несомненно перечеркивала все возможные карьерные планы в рамках советской идеологической системы (а философия составляла ее часть) а, значит, с точки зрения родителей, «желающих блага» сыну, рушила мою жизнь. Более полугода я ничего не говорил родителям. Но однажды, неурочно вернувшись с дачи, они нашли мой молитвослов и иконки… Скандал, слезы, уговоры… Когда же первые эмоциональные дни прошли, отец подошел ко мне и сказал: «Ты знаешь, а, пожалуй, я все же рад, что все так получилось. Теперь в твоих руках ключ ко всей европейской культуре…».

Культурологическое ознакомление детей с миром православной культуры не есть передача им ключа от нее (ключ – это единомыслие, единоверие с творцами христианской культуры). Это попытка возместить паломничество в живой монастырь дарением видеокассеты о нем. Но это лучше, чем ничего. Отсюда в дискуссии об «основах православной культуры» появляется вопрос о том, а что – в альтернативе?

Что является альтернативой (то есть отрицанием) «основ православной культуры»? - «Без-основательное не-православное бес-культурье».

Одним из проявлений бескультурья является религиозный экстремизм. Противники «основ православной культуры» пугают «второй Чечней»[14]. Доброкачественным этот аргумент назвать нельзя.

Во-первых потому, что, как вполне справедливо сказал главный раввин России Адольф Шаевич (в частности, на открытии 7 Всемирного Русского Собора 16 декабря 2002 года), «евреи только тогда смогут хорошо жить в России, когда в России хорошо будут жить и хорошо себя чувствовать себя русские»[15]. В самом деле – не может быть в стране спокойной жизни, если «нервничает» народ, составляющий большинство населения этой страны[16]. Отчего у нас никто не думает о том, что страсти может возбудить и запрет на изучение «основ православной культуры». Если большинству народа отказывают в праве изучать свою культуру – всегда ли в ответ будет покорная реакция? Разве не все чаще звучит вполне резонный вопрос – «Почему у нас такое странное понятие демократии, что это всегда право вето, имеющееся у меньшинства»?

Во-вторых, потому, что появившаяся у некоторых мусульманских лидеров привычка шантажировать «второй Чечней» является дурным свидетельством о самом исламе. Отчего это любое несогласие воспринимается ими как повод к гражданской войне? Как вы воспитываете своих прихожан, если по вашим же словам они только и ждут повода сорваться в джихад?

В-третьих, потому, что знание ребенком, принадлежащим к культуре меньшинства (в данном регионе) основ религиозной культуры народа, среди которого он живет, следует расценивать как нечто и уместное и желательное и полезное. Мне было бы очень странно, если бы в Казани или в Уфе решили бы ввести изучение основ исламской культуры, а дирекция школы сказала бы: « – нет, поскольку в этом классе есть один русский ребенок, то 20 татар не имеют права знакомиться с Кораном». Не менее мне странна и логика тех, кто, ссылаясь на присутствие в школе детей других традиций, запрещает русским детям узнавать свою.

В январе 2003 года в Иркутске на теледискуссии мне было сказано, что «у нас в России много приезжих», - и потому, мол, изучать православие в школе нельзя. Боже, не Россия, а «страна приезжих»! Так, может, и назовем ее «гостинницей евразийского типа» - чтобы никого не травмировать (травмы русских не считаются: они ж не «приезжие»!)? Если «приезжие» запрещают приютившему их коренному населению изучение родной культуры – это уже не «приезжие». Это называется иначе: «оккупанты».

Они же знали, что едут в русские города, едут на землю, чья история связана с православным христианством. Что же тогда делать вид, будто для них неожиданно и оскорбительно то, что в школах России говорят о православии? Несогласные могут создать свои культурно-национальные автономии (со своими школами и газетами). Но кто дал «приезжим» право отчуждать наших детей от нашей культуры?

Если бы я жил в Казани, я бы счел угрозой для безопасности своих детей незнание ими исламской культуры. Не зная ее, они не смогли бы адекватно оценивать перемены, происходящие вокруг, реакцию своих соседей и собеседников на свои слова и действия (как и вообще на «мировые события»). Они просто попадали бы в глупые ситуациии. Вроде той, в которую попали в середине 90-х годов одесские шоп-туристы в Стамбуле.

Они шли по стамбульским переулочкам, пробираясь к рынку. И вдруг увидели участок тротуара, весь заставленный обувью. Обувь хоть и поношенная, но в целом еще годная, - решили они. На Привозе, если поставить соответствующую цену - и такая обувь пойдет. Тем более, что здесь-то ее можно взять вообще задаром. Это, наверно, какой-то праздник у турок, решили они. Такой праздник, в который те расстаются со старой обувью и дарят ее всем нуждающимся. Хороший праздник. Гуманный. И нам прибыльный… Набили они этим секонд-футом[17] свои «кравчучки»[18] и пошили к кораблю… Вот только через квартал они были задержаны полицией. Оказывается, обувь была оставлена перед порогом мечети. В мечеть же по исламским канонам надо входить босиком (подражая Моисею, снявшему обувь у Купины Неопалимой).. Незнание религиозной культуры привело этих одесситов к неприятностям анекдотического толка. Но история показывает, что все может быть куда серьезнее – когда иноверец по равнодушию и незнанию, по снобизму или просто спьяну нарушает местные представления о правилах религиозного приличия или когда политик или администратор, купец или офицер не учитывает особенностей местного национально-религиозного менталитета…

Итак, знание мусульманскими детьми православной культуры, равно как и православными детьми культуры исламской было бы шагом к сохранению добрых отношений между народами России.

На телепередаче, посвященной нашей теме, муфтий Аширов возмущался: «Я знаю примеры из Башкирии, когда я работал зам. муфтия в республике Башкортостан, когда родители татарских и башкирских детей приходили и просили у нас Библию. «Почему?» – когда мы спрашивали, они говорили: «На уроках они изучают, у них нет этой книги»».

А речь-то шла скорее всего всего лишь об уроках по литературе (в хрестоматии по литературе для 5-6 классов входят некоторые ветхозаветные тексты и евангельские притчи). От непосредственного знакомства с классическим текстом мировой культуры вообще-то никому еще плохо не было… И вновь скажу: если бы в московской школе моим детям сказали бы (ну, например, при рассказе о ближневосточном средневековье), что для урока по возникновению ислама надо взять Коран в руки и полистать его или прочитать вполне конкретные суры – честное слово, у меня это не вызвало бы негативных эмоций.

И тут снова приходиться оторваться от «основ православной культуры» и в который уже раз[19] горестно воскликнуть: ну что же у нас за пресса такая! Ну, отчего она все перетолковывает в возможно худшую (для православия и России) сторону? Отчего на всю страну было озвучено именно мнение Аширова, причем преподнесено оно было как мнение всех мусульман? Ведь многие мусульманские лидеры поняли, что инициатива православной Церкви приоткрывает и для них дверь в школы: если в школе есть «основы православной культуры», то вполне возможно параллельно предложить вести «основы исламской культуры» (тоже по выбору региона и школы).

Не журналисты, а простые люди, позвонившие в редакцию, спросили Верховного муфтия России, главу Центрального духовного управления мусульман России и европейских стран СНГ шейх уль-ислама Талгата Таджуддина: «Вы поддержали идею введения в школах "Основ православной культуры", ведь у многих мусульман это вызвало протест?». Ответ: «Не у многих. Это отдельные лица. Этот вопрос обсуждался и на межрелигиозном совете, России , в декабре прошлого года обсуждался на пленуме ЦДУМ России, а также на встрече муфтиев в середине декабря 2002 года. Наши муфтии на пленуме заявили после обсуждения вопроса о преподавании религиозного образования: очень хорошо - там, где прошел медведь, мы пройдем. Только председатель так называемого совета муфтиев Равиль Гайнутдин выразил протест против преподавания православной культуры в школах и вузах. Об этом его представители говорили и на межрелигиозном совете. Представители традиционных конфессий нашей страны, в том числе и мусульманских в лице ЦДУМ России и Высшего координационного центра духовных управлений мусульман Северного Кавказа осудили муфтия Равиля Гайнутдина»[20]. 

Но и до сих пор на несогласие мусульман ссылаются и журналисты и чиновники…

Упоминали ли газеты о письме, которое Заместитель председателя Центрального духовного управления мусульман России муфтий Фарид Салман отправил министру образования России В. Филиппову (от 2.12 2002)? А в нем ведь сказано так: «Центральное духовное управление мусульман России с тревогой наблюдает за беспрецедентным давлением на Министерство образования России, развязанное в связи с направленным Вами 22 октября 2002 г. органам управления образованием субъектов Российской Федерации письмом с материалом методического характера - «Примерным содержанием образования по учебному предмету «Православная культура». Как мы уже отмечали в обращении к Вам от 22 ноября 2002 г., по нашему мнению, в некоторых случаях выступления против изучения школьниками на основе добровольного волеизъявления традиционной для них религиозной культуры в государственных и муниципальных образовательных учреждениях являются некомпетентными выступлениями и заявлениями. В большинстве же случаев мы оцениваем выступления против изучения православными православной культуры (равно как и мусульманами - мусульманской культуры) как ксенофобские и провокационные выступления, преднамеренно направленные на провоцирование в обществе религиозной и национальной вражды. Право изучать традиционную религиозную культуру - не набор исторических сведений о разных религиях, а именно традиционную для данного народа религиозную культуру - в светской школе никем не может быть поставлено под сомнение. Попытки принудительного замещения возможности изучения традиционной для учащихся религиозной культуры изучением только лишь истории всех мировых религий выглядят столь же нелепо и необоснованно, что и, к примеру, утверждения о том, что татары не вправе изучать свою родную татарскую литературу, русские - свою русскую литературу, а все россияне должны и могут изучать лишь историю зарубежных направлений в литературе».

Что тут сказать? – Умница! В школе дети должны изучать свой родной язык, а не высоколобую сравнительную лингвистику…

Нет, не росту религиозного экстремизма и межнациональной напряженности будет способствовать преподавание в школе «основ православной культуры». Напротив, этот предмет может стать лекарством от экстремизма.

Итак, есть - основы православной культуры. Есть ее вершины. И есть реальная многомиллионная православная Церковь. Совпадают ли эти три круга? К сожалению, нет. Немалое число людей, живущих церковно-приходской жизнью, изрядную толику своего ума и своего сердца держат в еще-не-воспитанном и непреображенном состоянии. Усвоение культуры православной жизни (не путать с «основами православной культуры») предполагает обретение умения жить в Церкви. Не просто войти в нее, не просто обратиться. Но именно – жить.

Когда человек входит в мир Церкви, в нем естественно поселяется всеверие. Он переживает кризис: прежнее всецелое отторжение сменяется всецелым же принятием. Это нормально. Эта готовность есть признак нормального духовного становления. В этом покаянном кризисе и профессор светских наук должен понять, что ему есть чему поучиться у самой простенькой прихожаночки. Как вспоминал об этом своем обращенческом кризисе прот. Сергий Булгаков: «Если правда, что есть Бог, то, значит, правда все то, что было мне дано в детстве, но что я оставил. Таков был полусознательный религиозный силлогизм, который делала душа: ничего или... все, все до последней свечечки, до последнего образка»[21].

Но со временем из этого всеприятия вырастает серьезнейший кризис: в мире, в котором все равновелико и равноценно, теряется ориентация. Ориентация предполагает различение. Когда все небо одного цвета - по нему невозможно ориентироваться. Но именно многообразие звезд, проступающих ночью, позволяет найти ориентиры. Так и в мире Церкви. Если все сказанное и говоримое от имени Церкви считать равно святым - это будет означать потерю ориентации.

Если считать равноценными советы старшей дежурной по третьему подсвечнику и слова апостола Павла; советы известной всему городу «тайной монахини» и слова Патриарха; анонимную листовку и творения св. Григория Богослова – то голова очень быстро закружится в этом равноосве(я)щенном мире.

Чтобы избежать этого головокружения – необходимо со временем поставить вопрос о критериях истинности, о том, в какой иерархии соотнесены между собой различные источники церковного слова… Я помню, как где-то через год после своего крещения начал задумываться над такими вопросами. Первый ответ был вполне понятен: надо слушаться священника. Но может ли быть так, что голос священника окажется не вполне аутентичным голосом Церкви? – Может. Ну, тогда, конечно, надо обратиться к епископу. (Ни одного епископа живьем в то время я еще не видел и уже етем более ни с кем из архиереев не беседовал; для меня в ту пору это был чисто книжный персонаж. Когда же через пару лет я подошел к порогу семинарии – то наслаждение, с которым я писал первое свое обращение к архиерею с традиционным титулованием - «Его Преосвящшенству, Преосвященнейшему Епископу…» - было сравнимо, наверно, с ощущением профессионального египтолога, впервые в жизни прикоснувшегося к египетской пирамиде, а не к книге о ней). А епископ может ошибиться?.. В принципе, конечно, может, подумал я: все же догмат папской непогрешимости православная Церковь не принимает. Но все же, решил я, надо слушать тот совет епископа, который будет обращен ко мне в ту минуту, когда я обращусь к нему… А если вдруг мнения епископов разойдутся?…

Вот с этим трудным вопросом и подошел к одному из батюшек своего прихода и ошарашил его вопросом: «ОтчеБатюшка, а если я беседую с двумя епископами, и один из них говорит одно, а другой говорит мне другое – как мне поступить?». Реакцией был, конечно, вполне здоровый и уместный смех. А как еще ответить на подобный вопрос 20-летнего парня (особенно, если вспомнить, как мало было епископов в СССР в ту пору)? Но сегодня-то в моей жизни такие случаи бывают!

У меня и сегодня нет какой-то вполне отчетливой и ясной «методы» уяснения церковной истины. Православие устроено сложно. Как и всякий нормальный живой организм. Но во всяком случае за прошедшие 20 лет у меня выработалась стойкая антипатия к расхожей формуле «святые отцы учат» («святии отцы рекоша») – особенно когда с нее начинают свою оценку какой-нибудь вполне модерновой и современной проблемы… Пока я не увижу конкретной ссылки на конкретный текст того или иного Отца и не выясню, действительно ли этот текст имеет тот смысл, который ему навязывает пересказчик, а также не узнаю - был ли поддержан его голос другими Отцами Церкви – до тех пор я предпочту воздерживаться от согласия с этими слишком обобщающими и потому анонимными тезисами про «всех Отцов». В былые годы нерадивые (или ироничные) студенты-технари на экзамене по идейным предметам бойко рапортовали «Карлмарксфридрихэнгельс писал». Экзаменатору приходилось разлеплять эту спайку…

Вот так и сегодня надо учить людей не отождествлять случайно услышанное ими мнение с церковным учением… А для этого и нужна церковная воспитанность.

Дезориентированность людей - это не просто внутренняя проблема Церкви. Слишком многими ниточками Церковь уже связана с российским обществом, а потому наши болячки уже начинают выплескиваться и на совсем сторонних людей. Честно говоря, я сторонник определенного государственного контроля над религиозными процессами, в том числе и церковными. Слишком радикально может религия калечить судьбы людей, чтобы эта сфера жизни оставалась без общественного и государственного надзора, контроля, оценки.

Есть печальный социологический закон: один хулиган всегда испортит настроение целому автобусу. Человек с сумасшедшинкой всегда активнее обычных людей.

Теперь этот закон спроецируем на отношения школы и Церкви. Разрешает российское законодательство вести религиозное преподавание в школах? – Да. Прописывает ли законодательство контроль религиозной организации над тем, что в госшколе преподается от ее имени? – Нет.

В итоге именно «люди с сумасшедшинкой» оказались рядом с детьми… Это ведь только на страницах антиклерикальной пропаганды наши батюшки такие ревностные проповедники, что они спят и видят – как бы им «затащить в церковные сети нашу советскую молодежь». Этим меня пугали еще на лекциях по научному атеизму. Поначалу я этому верил, хотя и не пугался. Затем просто верил (и надеялся, что так оно и есть)… Каково же было мое разочарование, когда связав свою жизнь с Церковью и изнутри посмотрев на жизнь практически всех интеллектуально-административных центров Церкви, я не нашел признаков стратегического планирования (тем более – миссионерски-молодежного).

Не рвутся священники в школу. С интересом в сторону школы посматривают только те священники, которые до своего прихода в Церковь получили университетское образование (и чаще всего-педагогическое)[22]. Но такие священники никак не составляют большинства.

В русской традиции «хороший батюшка» не обязан быть «златоустом». Наиболее ценим не тот батюшка, который хорошо говорит, а тот, который хорошо слушает. И даже тот священник, который произносит прекрасные проповеди в храме, может не пойти к детям – ибо искусство храмовой проповеди это одно, а искусство педагогики нечто совсем иное. И даже священник, который не побоялся переступить порог школы и успешно провел пару встреч с детьми, вскоре поймет, что одно дело - прийти и разово пообщаться с детьми, для которых сам твой вид уже интересен, и совсем другое – стать обычным учителем, который еженедельно переступает порог класса.

Итак, богословское образование в нашей Церкви сегодня имеют не более четверти священников. Еще меньшее число имеет светское университетское образование. Из них не все горят личным желанием работать в школе. Из оставшихся не все свое желание могут подкрепить объективным наличием педагогических способностей. Наконец, у большинства из тех немногих, у кого есть и знания и желание и талант, просто нет времени…

Ну, а для тех, кто во всем видит экономический интерес (а марксисты еще активны в российскойе прессе[23]) скажу, что погружаться в работу со школой священнику не выгодно чисто экономически: в этом отношении целесообразнее остаться в храме и совершить какую-нибудь требу…

Человек традиции именно потому, что он человек традиции, привык к спокойному плавному течению жизни. Он не стремится весь мир переделать под свою веру и под свой вкус. В течение двух дней после выхода в эфир теледискуссии об «основах православной культуры» я получил два неожиданных подтверждения этого тезиса.

Сначала московский католический священник поведал мне: «Когда я бываю в отпуске в Польше, то мои друзья-священники говорят мне: «ты знаешь, мы тебе завидуем». «Да в чем же вы можете мне завидовать», - спрашиваю я. А они говорят: «Да, мы знаем, тебе трудно жить в России, в Москве. Но мы все равно тебе завидуем. Ведь тебе не надо ходить в школу!»».

Потом же уже в Казахстане православный священник рассказал мне, как он бегает за местным муллой, умоляя его придти провести урок об исламе в городской школе. Мулла же человек не слишком образованный и точно миссионерски не активный. Он не хочет идти к детям. А директор школы говорит православному священнику: «Ну, поймите, мы же в Казахстане! Здесь ислам -традиционная религия. Как же я Вас пущу в школу, а об исламе дети ничего не узнают! Так что пусть уж сначала мулла придет, а потом и Вы!». Вот и приходится батюшке уговаривать муллу посетить школу – иначе и русские дети о православии ничего не узнают…

Вновь скажу: люди традиции, люди имеющие опыт жизни в своей религии, не переселятся в школы. В школы приходят миряне. Как правило – люди со светским высшим образованием. Но с небольшим опытом собственной церковной жизни.

Именно неофит сам недавно поменял свои взгляды, а потому ему кажется, что и в других людях он способен произвести такую же перемену. Само желание хорошее. Вот только не всегда такой энергичный проповедник сам понимает – в чем именно должна состоять та перемена, которую он желает произвести в жизни встреченных людей. «Что значит быть христианином?». Ответ на этот вопрос может оказаться довольно шокирующим. – В том случае, если сам проповедник еще пребывает в неофитской дезориентированности.

В одной из школ Красноярского края в декабре 2001 года дети высыпали на меня гору своих недоумений: оказалось, что на уроках Закона Божия в них пробуют вложить полную энциклопедию православных суеверий. Им уже поведали, что ИНН есть печать антихриста, что фотографироваться со вспышкой нельзя, ибо лазер фотоаппарата выжигает на лбу антихристовуту же самую печать, что собака из дома благодать уносит[24], что Иван Грозный и Григорий Распутин – святые люди[25]. Наконец, им поведали, что люди перед всемирным потопом носили с собою фляжки с водой (и это было знамением того, что мир скоро потонет), а сегодня модно носить с собой зажигалки – и это знак того, что мир скоро сгорит…

 Вещали им эту ахинею дипломированные учительницы! Диплом–то у них настоящий. А вот приложить свои навыки критически-проверяющего мышления к проверке церковных сплетен они не решиилсь. И в итоге к детям понесли бесцензурную дурь.

Теперь, надеюсь, стало понятно, что я имел в виду, когда страничку тому назад сказал, что внутрицерковные проблемы могут перерождаться в проблемы общественные. Вот образчик той бесцензурной «православной» педагогики, с которой «энтузиасты» приходят к детям:

Мальчик к батюшке пришел

И спросил со вздохом:

- Что такое "хорошо"

И что такое "плохо"?

Что такое ИНН?

- Нет у нас секретов:

ИНН - духовный плен,

Надо помнить это.

В зону нас шенгенскую

Втягивают споро,

Как в смолу геенскую.

Скоро, очень скоро

Ни купить, и ни продать

Невозможно будет

- Как же станут жить тогда

На планете люди?

- Для антихриста теперь

Наступает время,

Мировой компьютер"Зверь"

 Уж следит за всеми.

Если номер карапуз

Принял и заохал, -

Мальчик этот просто трус,

Это очень плохо.

И антихриста печать

Он получит тоже.

От такого благодать

Отступает Божья.

Если мальчик в банкомат

Свой засунул пальчик,

Про такого говорят:

"Бесноватый мальчик".

Кто в систему влез и рад,

Что штрих-код на роже,

Про такого говорят:

"Бесноватый тоже".

Этот, хоть к сам с вершок,

Злой не принял цифры.

Храбрый мальчик, хорошо,

Зверя не страшится.

Если ты не принял код,

Не писал анкеты,

Это очень хорошо,

И похвально это.

Кто в систему не входил,

Смерти не боялся,

Тот душе не повредил,

Господу сраспялся.

Мальчик радостный пошел,

И решила кроха:

"С Богом - очень хорошо,

С ИННом - плохо!"[26]

Было бы бессовестно сказать, будто все педагоги (или даже большинство из них), что сейчас преподают Закон Божий, несут такие откровения детям. Но нечестно было бы и не замечать, что ваххабиты есть и среди православных.

Сами себя они любят называть «опричниками». Новосибирское «Опричное братство во имя благоверного Царя Иоанна Грозного» ликовало по поводу кончины еп. Сергия (Соколова)[27] и тяжелой болезни прот. Александра Новопашина – поскольку владыка Сергий «благословлял новосибирцев безбоязненно принимать ИНН – составную часть печати антихриста; предположительно именно этот последний отступнический шаг епископа Сергия, шаг от Христа навстречу антихристу и переполнил чашу Божия долготерпения… "Нынешнее священство - всем бедам беда" - говорила блаженная Пелагея Рязанская… Помните, запечатанные начертанием антихристовым Царства Небесного не наследуют! Православный допускающий принятие ИНН становится одновременно вероотступником, а сознательно клеймящийся им – христопродавцем.. Путь верных за своим пастырем Христом, через Голгофу в Царство Небесное. Путь неверных за лжепастырями (волками в овечьей шкуре), чечевичной похлебкой, сребрениками, земными благами князя мира сего в геенну огненную»[28].

Вот сказочка новых «опричников»: «…И тут очнулись русские люди, обрадовались, помолились Богу и Он дал им Грозного Царя. Теперь на том Царстве Грозный Царь всех колдунов и вещунов на кострах сжигает. Конец и Богу слава!»[29].

Вот их песенки: "В страшный час расплаты брови мы нахмурим И смахнем вампиров с тела всей страны, И не будет зоны, лагерей и тюрем, все враги России будут казнены. Мы врага настигнем по его же следу и порвём на клочья, Господа хваля..." (Жанна Бичевская)[30].

 Вот их поэзия: «И Ты Христе в нас зацарюешь, Всеосвети ж нас в век и век. На враг же наших всех наплюет Сладчайший Богочеловек»?»[31].

Вот их пресса: «Верим, что придет время и христопро­давцев будут попросту убивать на улицах тяпками и кастрюлями»[32].

Тут уж впору взмолиться: Избави, Господи, Православие от таких «защитничков» – а с сектантами мы тогда и сами справимся…

Так вот: нынешняя форма взаимодействия школы и Церкви дает возможность таким людям от имени Православия входить в школы. Но не дает детям узнать иное понимание Православия. То, которое и породило великую и светлую православную культуру.

Для того, чтобы в государственной школе не несли чепуху от имени православия, я полагаю, должен быть двойной контроль, двойное ОТК. С одной стороны, церковь должна нести ответственность за то, кого она посылает, насколько это люди способныподготовленные, чтобы аутентично представлять ту традицию, от имени которой ониэти люди будут говорить. А с другой стороны, государство должно помочь не бросать этих бедных неофитов-учителей в поток бурной, современной информации, а дать им культуру мысли на религиозные темы.

Выбор ведь очень простой: или мы оставляем людей (и маленьких, и больших, и детей, и учителей) один на один со стихией религиозной иррациональности, в мире бескультурья, в мире примитивнейших религиозных и магических практик, которые сегодня проповедуются на каждом углу. Или мы даем им возможность прикоснуться к традиции мысли человеческой на религиозные темы. Это означает знакомство с богословием, с религиозной философией православия (это снова к вопросу о том, что «основы православной культуры не надо понимать как простой комментарий к сюжетам картин на библейские темы).

Когда речь шла о втаскивании в школу программ сексуального образования[33], то не в меру активные педагоги-новаторы причитали: «Ну как же дети будут об этом узнавать в подворотне?! Давайте мы их просветим!». Но когда речь идет о духовном образовании – то они же оказываются против! Я же, напротив, считаю, что эту часть человеческой жизни нельзя оставлять во власти стихии. Если Россия не желает быть растерзанной в межрелигиозных столкновениях, не желает платить судьбами своих детей за душевные болячки тех или иных религиозных активистов, то она должна взять под свой контроль ознакомление детей с основами религиозной культуры. Как православной, так и мусульманской.

В священных текстах как христиан, так и мусульман можно найти оправдания для своей ненависти. Было бы желание… Но от внутреннего такта, от воспитанности  толкователя зависит, сделает ли он призыв «иди и убей» лейтмотивом своей проповеди или же  призыв к миру. Неужто для общества совсем уж все равно – кто именно с  Библией или с Кораном в руке приходит к детям?

История преподносит неожиданные сюрпризы. Ну, кто бы мог подумать, что в начале 21 века судьба человечества окажется в руках богословов? А это и в самом деле так – правда, с тем уточнением, что речь идет о богословах мусульманских. Исламская умма (церковь) устроена иначе, чем православная или католическая церкви. Умма управляется учеными; личное образование значит больше, чем прохождение через церемонию посвящения. Голос ислама – это голос улемов – знатоков богословия. Эти люди, не менее 12 лет своей жизни посвятившие изучению Корана, получают право на его публичное истолкование. И от них сегодня зависит, как будет истолкована кораническая заповедь джихада. От них зависит, приложат ли они высокое имя «шахида» (мученика) к террористам, взрывающим себя вместе с детьми «неверных», или же назовут террористов террористами, самоубийцами и убийцами детей…

Исламские лидеры России политкорректно считают, что терроризм от имени ислама есть прежде всего терроризм и потому по сути своей есть антимусульманская деятельность. Но есть и иная позиция: «Принятие фетвы (авторитетного религиозного постановления), объявляющей о том, что «добровольная смерть за веру не имеет ничего общего с самоубийством», стало главным итогом Международной конференции исламского духовенства в Бейруте. Об этом 16 января 2002 г. на пресс-конференции в пресс-центре еженедельника «Мир новостей» сообщил один из участников бейрутского форума, председатель Исламского комитета России Гейдар Джемаль. Конференция, посвященная «защите третьей святыни ислама - Иерусалима и поддержке народа Палестины в его борьбе против Израиля и США», проходила 9-11 января с участием нескольких сотен улемов практически из всех мусульманских стран. Российское исламское духовенство на конференции представлял председатель Духовного управления мусульман Азиатской части России (ДУМ АЧР) шейх Нафигулла Аширов (Да, да – тот самый муфтий, который на передача у Шустера  грозил «второй Чечней», если  в школах начнут рассказывать о православной культуре – А. К.). Из европейских стран, по словам Гейдара Джемаля, в Бейрут прибыли исламские лидеры Испании и Боснии. Речь идет не о защите терроризма, а о подтверждении теологических норм при защите веры, - пояснил Гейдар Джемаль. На вопрос о том, как рассматривать «добровольную смерть за веру», если она будет сопровождаться смертью десятков или сотен окружающих, как это было на дискотеке «Дельта» в Тель-Авиве, Гейдар Джемаль ответил, что могут быть «различные обстоятельства», и о них на конференции речь не шла»[34].

Мулла Омар (и не он один) поддержал теракт 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке. Другие мусульманские авторитеты осудили этот теракт. Неуютно, конечно, жить в мире, в котором о твоей жизни ведутся такие дискуссии, но еще хуже было бы, если б этих дискуссий вовсе не было бы и исламский мир сохранял бы средневековую монолитность мнений. А так мы можем находить определенное утешение в созерцании этих дискуссий.

Как, например, перевести 5 аят из 47 суры Корана - «Бог не допустит неудачи в делах тех, которые сражаются во славу Его»? Некоторые исследователи Корана предлагают вместо активной активной глагольной формы читать здесь пассивную форму: вместо каталю - читать кутилю, то есть вместо «те которые убивают» – «те кто были убиты»[35]. Аналогично и в суре 22 (аят 40) предлагается заменить активную форму на пассивную: юкаталюхум вместо юкаталюна; «утверждение дано тем, которые убиты» вместо «утверждение дано тем, кто убивает»[36]. До ХХ века большинство толкователей придерживались традиционного, активного чтения; Джелаль-уд-Дин вообще считал этот стих первым местом Корана, разрешающим джихад…[37]

Но должны ли мы быть просто зрителями этих дискуссий? Или же можем принять в них участие? Государство может это сделать весьма простым путем: создать такие условия, чтобы в российском школьно-информационном пространстве звучали голоса тех, кто дает исламу миролюбивое толкование, и ограничивать проповедь тех мусульман, которые настроены воинственно.

Но пока и тут – «Доходит до абсурда, пакистанские проповедники приезжают в Башкортостан, и начинают учить население «истинному исламу». Люди отвечают – мы мусульмане уже 1111 лет и не надо нам рассказывать, «что такое вера и как надо вести борьбу с неверными»… К сожалению, сегодня в России продолжается активное насаждение ваххабизма не только на Северном Кавказе. Происходит это и в Татартстане. Наши сторонники, исповедующие традиционно умеренный и просвещенный ислам, стали вытесняться также из других регионов России»[38].

Чтобы не множить ряды ваххабитов – надо с самого начала объяснять людям, что мир каждой из религий внутренне непрост. Когда-то об этом напоминал первым христианам апостол Павел: «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор 11,19); «боюся же да не истлеют разумы ваши от простоты яже о Христе» (2 Кор. 11,3).

 Впрочем, и тут опять проблема перевода и истолкования. В нашем синодальном переводе, выполненном в XIX веке, мы читаем «боюсь, чтобы ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе». И делаем вывод: простота – это хорошо, а всякая умственная сложность и критичность – плохо… Но ведь слово «уклонившись» набрано курсивом. Это означает, что его просто нет в греческом оригинале (кстати, его действительно нет ни в одной из греческих рукописей) и его вставили переводчики для уяснения смысла. Увы, в данном случае они своей вставкой смысл затемнили… Церковно-славянский перевод несет противоположный смысл. Различие в переводах оказывается возможным из-за двусмысленности греческого предлога apo - “от”. “От” может быть указанием на причину некоего события (“я от него научился”), а может быть указанием на точку отсчета (“пошел от”). Св. Феофилакт Болгарский понимал apo как указание на причину: «Чтобы не прельстились вследствие своей простоты»[39]. Экумений говорит: «от простоты - или по причине простоты, ибо, видя все во Христе истинным, она забывает об обмане и прельщении… Этим нашим состоянием может воспользоваться враг и увлечь вас»[40]. Тот же акцент у св.Иоанна Златоуста: «Ева была проста, впрочем это не спасло ее»[41]. Да и по контексту своей речи Павел предупреждает коринфян, что их простота может довести их до беды: если они будут доверять всякому, кто будет к ним обращаться от имени Христова…[42]

Благочестие «на все полезно»[43], а вот простота - нет. Она может обернуться хуже воровства. Благодатная простота как цельность души, знающей только Христа и всюду видящей только Предмет своей единственной любви – добра. Искусственная стилизация, игра в упрощение – это разновидность лицедейства. Это плохо.

Это приходилось разъяснять еще св. Григорию Богослову: он говорил о необходимости образования, ему же возражали: «Но мне предстанут мытари и рыбаки, бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии, весь мир словно сетью уловили своим простым словом… Но разве ты очищаешь от демонов? изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба? разве ты сможешь прекратить паралич? Подай руку страждущему и прекрати болезнь! Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием» (Св. Григорий Богослов. О себе самом и о епископах)[44].

Сегодня церковная среда заражена толстовством - натужной жаждой «опрощения». Мода такая. А моде следовать ни к чему.

Основы православной культуры – это, в частности, рассказ о том, как не потеряться в Церкви, не потерять в ней ориентации. Это рассказ о сложности. И о том, что даже святые не всегда были согласны между собою. И о том, что не надо и сегодня бояться дискуссий. Предупрежденный об этой сложности человек поостережется ломать свою судьбу о совет случайно встреченного монаха, призвавшего (ввиду наступления «последних времен») разрушить обычную колею жизни, семью, бросить работу или институт. Человек, знающий основы православной культуры, готов к тому, чтобы при встрече с такими наставлениями хотя бы про себя сказать: в Церкви есть иные мнения по этим вопросам…

А ещеНо тот, кто знает, что в его собственной традиции есть разные мнения, поостережется и при встрече с глупостью, сказанной носителем другой традиции, сразу поставить знак равенства между этим «ваххабитом» и той традицией, от чьего имени он ваххабитствует. Человек, знающий, какие глупости способны говорить его единоверцы, сможет воздержаться от того, чтобы отождествить глупость, сказанную иноверцем, с этим иноверием как таковым.

Значит, он будет осторожен и в своих реакциях на инаковерие.

Значит, и с этой точки зрения «основы православной культуры» – это лекарство от экстремизма. «Основы православной культуры» – это превентивный образовательный удар против экстремизма.

Итак, закон разрешает факультативное преподавание Закона Божия в школе и - при желании школы – культурологический рассказ о религии, в частности, рассказ об «основах православной культуры». При корректном преподавании этого предмета польза от такого курса будет и для каждого отдельного ребенка, и для российского общества в целом.

Теперь осталось только обсудить вопрос о том, откуда оно возьмется – это самое «корректное преподавание» такого предмета. Но прежде, чем перейти к этой и, пожалуй, самой проблематичной части своих размышлений, я хотел бы на минутку остановить внимание неблагосклонного читателя именно здесь.

В ток-шоу принято проводить голосование участников и зрителей по дискутируемому вопросу. Наш вопрос сформулируем вопрос так: «Считаете ли Вы, что каждая школа в отдельности вправе (по желанию большинства родителей) включить в свою программу изучение «основ православной культуры» при условии, что этот предмет будет преподаваться компетентными, корректными и хорошо подготовленными культурологами?».

 Это вопрос о некоей стратегической цели. Хотим ли мы двигаться к ней? В интересах ли хотя бы части общества, чтобы в некоторых школах было введено такое преподавание? Сочтем ли мы нормальным, если рядом будут стоять математическая школа, английская школа, и школа с преподаванием основ православной культуры? Мне такая картина не кажется ужасающей.

Если же в том, что такое и допустимо и желательно (вновь говорю: желательно хотя бы для части населения России), мы согласились, то фиксируем эту точку как точку консенсуса.

Если цель определена – можно уже мостить к ней дорогу. И тут прежде всего надо признать: дорогу надо именно мостить. Ее еще нет. Еще нет приемлимых учебников «основ православной культуры». Еще нет преподавателей этого предмета. Еще не преодолена инерция советской школы с ее идеологической назидательностью и навязчивостью.

Один немец-русист как-то заметил, что русский язык очень необычен. В европейских языках есть только три интонации: повествовательная, восклицательная, вопросительная… Но в русском языке есть четвертая интонация, сказал он: это интонация советской учительницы.

И менее всего мне хотелось бы, чтобы к детям православие пришло с такой интонацией.

Я боюсь, что на региональном уровне сейчас последуют приказы: «ввести с нового учебного года…». Школы, не располагая своими кадрами, конечно, обратятся за помощью к местным приходам….

В общем, по правде, я просто ревную. Помните беседу двух одесситов: «Не понимаю, что все вокруг только и говорят – Шаляпин, Шаляпин.. И что они только нашли в этом Шаляпине! – А ты слышал того Шаляпина? – Нет, я сам его не слышал, но мне вчера Рабинович напел… Так себе. Ничего особенного!».

Вот так и при неумелом обращении с православием «срезаются» обертоны и остается какая-то неинтересная безжизненная и безрадостная императивная прямолинейность.

У каждого человека есть какое-то особенно дорогое ему стихотворение. Такое, которым он когда-то сам переболел. И когда он слышит это стихотворение в чьем-то другом, пусть даже очень артистичном исполнении, он чувствует себя окраденным: нет, не так я это понимал, вот здесь не это имеется в виду, это слово нельзя было сказать с такой интонацией… Иногда даже авторское прочтение стиха кажется умалением того, что он написал. Я, например, не представляю себе, как бы Роберт Рождественский смог со своими обычными интонациями прочитать свое последнее (и, по-моему лучшее) стихотворение:

Тихо плывут паутинные нити.

Солнце горит на оконном стекле.

Что-то я делал не так, извините!

Жил я впервые на этой земле.

Я ее только сейчас понимаю,

К ней припадаю и ею клянусь,

И по другому прожить обещаю,

Если вернусь.

Но ведь я не вернусь.

Я же до сих пор не могу простить Софии Ротару то, что великое стихотворение Арсения Тарковского «Только этого мало» она превратила в шлягер (и Алле Пугачевой такое же похабство, совершенное ею с маршаковским переводом сонета Шекспира[45]).

Больно бывает слышать и великую музыку, исковерканную неумелым исполнителем…

Вот так же мне бывает больно, когда мое любимое православие превращают в идеологический шум. Или в «учебный материал», который можно выучить и забыть после экзамена. Или во что-то, с помощью чего можно лишать жизнь ребенка радости и красок[46].

Оттого я умом за преподавание «основ православной культуры». А сердце все-таки опасается…

Вывод? - Надо бы отказаться от всякой «штурмовщины», не бросать лозунгов «православие – в массы». Помнить мудрую поговорку: «невольник - не богомольник». Учесть опыт неудач – как своих предреволюционных, так и неудач советских идеологов. Без азарта и обязаловки спокойно и продуманно торить дорогу. Создать место встречи церковных и светских культурологов и педагогов. Вместе обсудить параметры программы. Продумать взаимодействие между этой программой и остальными школьными курсами. Организовать экспериментальные педагогические «площадки». Набросать пробные учебники. Заказать написание новых учебников. Отобрать лучшее. Проверить его. Исправить. Дополнить. Сократить. Потом к этой программе переподготавливать школьных педагогов. Ввести этот предмет в педагогических университетах. И потом, когда будут и учителя и учебники – приближаться к детям.

А пока надо просто не мешать работать с детьми тем православным педагогам (и священникам), у которых это получается. И еще – создать в школах атмосферу терпимости к таким педагогам.

Церковным же людям надо освоить интонацию культурологического анализа и беседы вместо интонации проповеди.

И всем стоит помнить о том, какова альтернатива основам православной культуры – бескультурье во всех своих проявлениях.

… А ведь речь идет об очень простой вещи. Поясню «на пальцах». Я вырос на пустыре на московской окраине. По краям этого пустыря стояли четыре спецшколы: французская, английская, математическая и спортивная.

Предложение о введении «ОПК» как школьного факультатива (то есть предмета по выбору школы, а не московского министерства) означает всего лишь следующее: а можно ли рядом с этими школами построить пятую, которая была бы – русской?

Она могла бы носить название «школа русской традиционной культуры», «школа с углубленным изучением основ православной культуры».

Если есть школы с углубленным изучением культуры итальянской или турецкой, то отчего не может быть государственных школ, изучающих православно-русскую культуру?

Отчего сразу пробуют эту русскость нейтрализовать и растворить в «общечеловечестве»?

Мы говорим о том, чтобы хоть одной из двадцати российских школ позволить быть русской. А нам говорят: «Ну, зачем?! Давайте просто введем в такой школе курс «история мировых религий» – и все будет замечательненько!».

Ну, «замечательненько» это будет в зависимости от того, какая поставлена цель. Честно скажу: мне бы хотелось, чтобы курс «основ православной культуры» давал детям не только знание о православии, но и помогал бы детям взрастить в их сердцах любящее, доброе отношение к родной вере.

Нет, не саму веру (ибо это было бы уже религиозным образованием), а доброе отношение к вере родной земли. Мне бы хотелось, чтобы люди смотрели на православие хотя бы глазами Николая Некрасова. Некрасов лично был, наверно, неверующим человеком. Но перед русским храмом он благоговел – ибо этот храм был для него святыней. Храм, в его понимании, был освящен не Духом Святым, а слезами русских баб, которые все свои боли (как и радости) приносили сюда, к порогу сельской церквушки… Толстой, любя русский народ, не смог полюбить его любовь к Православию. Некрасов в этом отношении был последовательнее. Вот мне и хотелось бы, чтобы «добрым глазом» воспитанники российских школ смотрели на русское православие. И в какой же Конституции это запрещено?

Увы, но именно чувства любви и радостного интереса к знакомству с православием не пробуждаетв этом отношении даже нынешний учебник "Основы православной культуры". Педагогически он довольно бездарен[47]. Неужели шестиклассник возьмет эту книгу руки ради того, чтобы  узнать, что «христианская этика регулирует человеческие отношения в семье, быту, на производстве, в общественных местах, определяя отношение россиян к государству, людям, предметному миру, природе» (с. 13). Прочитав учебник, писаный таким языком – не захочется ни самому стать православным христианином, ни просто узнать что-то больше о мире православной культуры и истории.

Но тем более немыслим единый учебник по истории всех вообще религий. Я еще не видел такого вузовского учебника по религиоведению, в котором я мог бы узнать свою веру и по прочтении которого сказал бы: да, это образ того православия, которое я люблю и которому я посвятил свою жизнь.

В последнем из вышедших учебников православная вера излагается одной фразой: «В идеологии современного православия главными догматами являются положения о единстве Бога, бессмертии души и загробном воздаянии»[48]. Верно это? За вычетом неуместного тут слова «идеология», в общем-то верно. Но безумно скучно. Такое можно зубрить, но нельзя «понимать». И, кстати, это не просто особенность авторского стиля: завершающая этот учебник глава о кришнаизме написана в совершенно восторженных тонах и от первого лица[49].

В этом вообще фундаментальная нечестность учебников по «религиоведению» и «истории религий». Каждый из них написан человеком, у которого есть свои убеждения, свои симпатии  и антипатии в мире религий. Но автор учебника прячет эти свои симпатии под безликим словом «доцент»: мол, это не я, это «наука так считает». Ну, как тут не вспомнить меткое слово св. Феофана Затворника: «науки нет, а есть научники, которые вертят наукою как хотят»[50].

Все новейшие «религиоведческие» учебники написаны с позиций антихристианских и про-языческих. Есть ли учебники религиоведения, которые при разговоре о христианстве не упоминали бы о крестовых походах, инквизиции, преследовании еретиков и т.п.? Но есть ли хоть один такой учебник, который при этом говорил бы о войнах красношапочных и желтошапочных буддистов между собой?[51]

Так что честнее не прятать свои убеждения, а открыто о них сказать: этот учебник отражает православный взгляд на историю религий,.. на мировую культуру,.. на историю России. А этот - исламский. Этот – иудейский. Так честнее перед читателем: ему легче будет брать поправку на пристрастия автора учебника.

Кроме того, очень странно предполагать, будто человек, не имеющий никакой веры (точнее говоря, у него есть вера атеистическая, но он ее и сам не любит), лучше расскажет о верах других людей.

Так что ожидать появления «всерелигиозного» учебника, который обрадовал бы и христиан, и мусульман, и буддистов, не приходится. Не будет учебника, который мог бы «влюбить» читателя сразу во все излагаемые религии.

Да и почему это русские дети обязаны любить все религии, все культуры? Знать, понимать, ориентироваться, - да, нужно во многих мирах. Но любить надо научиться для начала свой, родной мир.

Естественно и право детей других народов взять в руки учебники, с любовью говорящие об их родных традициях. Но сливать под одну обложку эти слишком разные книги  не стоит.

Просто нужна целая серия культурологических книг, ориентированных на православие, ислам, буддизм, на светскую систему ценностей. Такие учебники Министерство образования  могло бы составить в сотрудничестве с конфессиями – так, чтобы каждая из них могла бы узнать свою веру в изложении этих учебьников. Авторы этих учебников могли бы работать, заранее договорившись об общих правилах. Тогда не было бы взаимных обид и оскорблений.

И о принудиловке никто не говорит. Речь идет о том, чтобы разрешить школе (в одной школе из, например, двадцати) избрать в качестве своей          специализации не углубленное изучение английской или итальянской культуры, а изучение русской традиционной культуры.

Свобода детей будет защищена тем, что такой станет лишь одна из, скажем, двадцати школ города. На ее вывеске будет честно обозначен ее православно-культурологический уклон.

 Нежелающий просто пройдет мимо и отведет своего ребенка в соседнюю школу.

Тот, кто желает подготовить своих детей  к эмиграции, отдаст своего ребенка в английскую школу. Кто считает главным для своего ребенка здоровье – отдаст в спортивную.

А вот те, кто желают видеть в своих детях защитников русской культуры – приведут их в школу, сориентированную на изучение «основ православной культуры»… Ну, что тут  ограничивает права детей или других народов?

Опрос слушателей радио «Эхо Москвы» показал, что 82 процента из них против введения предмета «основ православной культуры». Конечно, у этого радио весьма специфическая аудитория. Но тем не менее, даже тут оказалось 18 процентов сторонников этого новшества, открывающего дорогу к традиции. Демократично было бы дать возможность этому меньшинству реализовать свое право выбора.

Но чтобы люди могли выбирать свои пути – эти пути уже должны быть перед ними. В советском анекдоте Брежнев подходит к чабану, гонящему перед собой одинокого барана и просит, чтобы тот продал ему барашка. На что аксакал отвечает: «Канечно! Выбирай, дарагой!». Недоумевающий Ильич спрашивает – «Как так – «выбирай!»? У тебя баран только один, а ты говоришь «выбирай!»?». И слышит в ответ: «Э, слюшай, дарагой! Ты у нас тоже только один, а мы тебя все время выбираем!».

Так что разрешение школам в качестве своего школьного факультатива принять «основы православной культуры» есть всего лишь естественный шаг от свободы совести на бумаге к свободе выбора в реальной жизни.

Вот после этого и я повторю вопрос, который задал Никита Михалков на той памятной теледискуссии: «Братцы, чего испугались-то?».

 

ЕСЛИ БЫ ДИРЕКТОРОМ БЫЛ Я

Я попробую представить себя в роли если не министра образования, то, скажем, директора городского департамента (или хотя бы директора школы).

Заступая на этот пост, я задумываюсь - какой должна быть моя образовательная политика. Налогоплательщики мне платят деньги за то, чтобы их дети росли их детьми и внуками (а не копиями заграничных дяденек). Система образования существует для того, чтобы история моей страны продолжалась в будущем, исходя из ее собственных традиций. Я (как предполагаемый директор департамента) сам совершенно равнодушен к религиозным проблемам. Но я вижу, что без знания основы религии многое останется непонятым в человеческой культуре и много остается пустоты в детских душах. Я не собираюсь вводить Закон Божий и не собираюсь государственные школы превращать в церковные. Но, вероятно, каким-то образом сотрудничать с религиями я должен.

Итак, я принял решение о сотрудничестве. Но с кем? В России действует сотни религиозных организаций. Какую мне выбрать в партнеры? Их религиозные разногласия меня не интересуют. Но вот неравенство культурного багажа конфессий совершенно очевидно.

В действительности лишь две конфессии создали великие культурные традиции и глубоко народные и в то же время мировые; вошедшие и в быт народов, и в величайшие произведения искусства. Это - католичество и православие.

Завязать сотрудничество с религиями Востока? - Но при чем они здесь? Россия - европейская страна, и ее будущее связано с интеграцией в Европу. А сказки насчет "евразийства" оставьте для журналистов. Если захотите меня переубедить - приведите мне хоть одну идею, вдохновлявшую русскую культуру, которая пришла бы к нам не из Средиземноморской культуры (а Средиземноморье - это несомненный Запад Евразии). Средиземноморская культура дала миру ислам (да, в России его надо знать и изучать, но это особый разговор) и христианство. Ее историю, а не судьбы конфуцианства в первую очередь должен знать российский школьник, если он не хочет заблудиться в отечественной культуре.

Протестантизм? Да, немецкие лютеране с уважением относятся к культуре, связанной с русским христианством (то есть с православием). Так они и не посылают своих миссионеров в Россию. А протестантские проповедники, тысячами приезжающие к нам из Америки, по отношению к русской христианской традиции занимают  однозначно нигилистическую позицию.

Чем русское христианство обогатило мировую культуру? - Иконой, монастырским пением, русскими храмами, феноменом оптинских старцев, Достоевским... А что из этого готовы оценить протестанты? Для них важна лишь Библия,  существовавшая за тысячу лет до России... И если протестанты хотят сузить горизонт христианской жизни лишь до библейских книг - значит, вся позднейшая тысячелетняя культура России (как, впрочем, и почти вся культура Европы) выносится ими за скобки... Икона для них идол. Монастырь, святые, старцы - это все языческие рецидивы, заслоняющие единственность и уникальность Иисуса. Достоевский, как и все русские люди после князя Владимира, вообще христианином считаться не может, потому что не был крещен (крещение в детстве у протестантов не считается)...

Богословские споры православных и протестантов меня как директора светской школы не волнуют. Но с точки зрения культурной насыщенности программ - зачем же мне отдавать детей людям, которые научат их хаять родную культуру? "Мы, русские, - пишет современный проповедник баптизма П. И. Рогозин в своей столь же невежественной, сколь и агрессивной книге, - принявшие христианство спустя девять веков после его основания, унаследовали его от Греции уже тогда, когда христианство было сильно засорено, испытало на себе влияние различных государственных систем и пропиталось Византийским язычеством. Приняв христианство не из первоисточника, а как бы из вторых рук, мы приобщились ко всем его "готовым" вековым наслоениям и заблуждениям"[52]

Директор школы должен все же представлять себе, что открывая дверь в класс перед протестантом, он доверяет детей человеку, который гарантированно научит их не любить православие, историю и культуру Россию. А вот научит ли он их любви к людям и ко Христу - гарантировать никто не может.

Во всяком случае я сомневаюсь в успешности методики, предлагаемой баптистским "Методическим вестником для учителей воскресных школ": "Когда дети играют с кубиками, воодушевляйте их и скажите так: "Молодец, Петя! Ты хороший помощник. Библия говорит, что у Христа были хорошие помощники". Когда дети помогают друг другу, поощряйте их. Откройте Библию и скажите: "Петя и Андрюша складывают кубики вместе. Библия говорит, что мы работаем вместе"[53].

Для более старшего возраста в сокровищнице баптистской педагогики припасена такая поэзия:

Мы, проснувшись утром ранним,

На колени наши встанем,

Перед школой на дорогу

Вознесем молитву к Богу.

Чтобы Он нас вдохновлял

И во всем благословлял,

Чтобы лучше нам учиться -

Будем мы Ему молиться.

Люди все тогда повсюду

Удивляться будут чуду.

Станем мы примерными,

Добрыми и верными.

В школе нас попросят дети

Рассказать им о секрете.

Мы расскажем всем вокруг,

Что Иисус наш лучший Друг!" [54]

Такой вот "спиричуэлс". Надо ли портить подобной "поэзией" эстетический вкус детей?

 И сколько бы ветвей в христианстве ни выделяли богословы, с точки зрения культуры их собственно две: православие и католичество. С которой из них сотрудничать? При всем моем уважении к Микеланджело и Данте приходится констатировать: в обычном российском городе, для моих школ я не найду достаточно образованных и корректных представителей католической Церкви. Значит - надо попробовать сотрудничать с православными...

Закон не обязывает меня сотрудничать со всеми сразу. Нередко сектантские проповедники просто шантажируют директоров школ: "вы обязаны нам дать возможность для проповеди". Ничего подобного - ни один директор школы ни одной из конфессий ничем не обязан. Закон лишь разрешает сотрудничать и указывает некоторые пределы такого сотрудничества.

Итак, основываясь на позволении закона, я (как все тот же гипотетический руководитель образовательного учреждения) выбираю себе партнера. Я хотел бы, чтобы дети знали все языки. Но, увы, время обучения да и силы детей ограничены. Поэтому в каждой конкретной школе преподается лишь один иностранный язык. Я хотел бы, чтобы дети одинаково хорошо и глубоко знали историю всех народов, что невозможно, поскольку история России в школах преподается полнее, чем история Англии (это не означает, что история России чем-то глубже или назидательнее - просто школа-то русская...). Я хотел бы, чтобы дети знали всю мировую классику. Но в реальности русскоязычную литературу школьники изучают несравненно подробнее, чем не менее великую литературу Германии.

Я хотел бы, чтобы дети знали все религии мира. Но в тоже время я понимаю, что если они не узнают о мифах племени мумбу-юмбу - это останется всего лишь частичным пробелом в их образовании, и не помешает им стать обладателями культурного наследия своей страны, т.е. России. А вот если они не будут ничего знать о православии - слишком уж досадно будет, что и это поколение с видом иностранцев будет ходить по древним монастырям...

Итак, я буду сотрудничать с православием.

Первые опыты контакта с церковными людьми показали мне, как руководителю Департамента, что не каждый из них Златоуст. И даже самые умные и образованные из них зачастую не владеют, к сожалению, чисто педагогической школьной методикой. Священник, прекрасно говорящий проповеди, может растеряться в классе. Богослов, покоряющий глубиной и логикой своей мысли семинаристов, не может перестроиться для общения со светски воспитанными детьми. То есть просто так взять из церковной среды некий готовый культурно-методический материал и перенести его в школу - невозможно. Мир культуры до сих пор у нас поделен на две части: носители церковной традиции знают многое из того, что светским людям не ведомо. Зато светские специалисты владеющие добротной методикой преподавания, понимают, как лучше донести то или иное знание, чувство до учителей, а затем и до детей.

Что ж - давайте создадим совместный методический центр. Люди Церкви принесут свои познания в области истории Церкви, богословия, Библии, даже просто русской культуры (многое в которой они видят глубже, чем светские педагоги), а учителя дадут свой методический опыт. Бог даст, через несколько лет будут созданы новые учебные программы, методички, учебники, хрестоматии.

Пока же, в школах вводится курс истории религии. Школы вводят его сами, на свой страх и риск. А риск действительно большой - так как подготовленных специалистов вообще нет. В лучшем случае это оказывается пересказом когда-то слышанного курса "научного атеизма". В худшем - слегка замаскированным пересказом доктрины секты, недавно полюбившейся учительнице. Значит, первое необходимое условие - лицензирование преподавателей. Поскольку бывшим преподавателям научного атеизма вряд ли можно вновь доверять оценку историко-религиозных знаний, лучше создать комиссию из представителей конфессий, традиционных для данного края, которые оценили бы корректность представлений соискательницы о каждой из этих конфессий. Где она получила историко-религиозное или богословское образование? Или она лишь стряхнула пыль со своих институтских записей лекций по научному атеизму? Или просто начала репродуцировать догматику недавно приглянувшейся ей секты?

Оценке должны подлежать не только имеющиеся в наличие знания, предполагаемой учительницы "истории религии", но и сама программа, по которой она будет работать с детьми. Слишком часто сегодня под видом "истории религии" (или "народоведения") преподносится обычный оккультизм.

В качестве примера могу привести курс лекций "Из истории религиозных верований", предложенный в московский образовательный центр "Планетариум" преподавателями Ф. С. Капица и Т. М. Колядич. Их проспект заявляет, что школам будут предложены "десять лекций, отражающих основные этапы развития религиозных верований человеческого общества". Однако именно историко-эволюционный подход и не проглядывается в плане лекций. Восьмая лекция посвящена "мировым религиям" (буддизм, христианство, ислам). А вслед за этими наиболее развитыми формами религии идут "Ведовство, магия и оккультизм" (девятая лекция) и уж нечто совсем непонятное - "Современные формы религии".

Судя по тому, что авторы ставят магию и оккультизм выше буддизма и христианства, под "современными формами религии" они подразумевает какие-нибудь формы оккультной теософии (Блаватская, Штейнер, Рерих, возможно и другие секты типа "федоровцев" или "порфирьевцев"). Авторы называют свой подход "внебогословским". Однако это вряд ли комплимент. "Внебогословский подход" к изучению религии столь же оригинален, как немузыкальный подход к исследованию музыки. Очевидно, авторы собираются говорить об истории религий даже не с позиций атеистического религиеведения. Их позиция несомненно тенденциозна. Из 10 лекций 9 посвящены различным формам магии  и язычества, и лишь одна - мировым религиям. Примечательно, что слово "православие" отсутствует как таковое в программе лекций по истории религии, предлагаемой для детей такой страны как Россия, вся культура которой связана не с шаманизмом, а именно с православием.

В ряде этнографических курсов под видом знакомства с христианскими преданиями опять же предлагают элементарный магизм. О Прощеном Воскресении говорится как "заклинании весны", а о Крещении как о времени гаданий. Православная церковь всегда негативно относилась к совмещению языческой практики с евангельской верой у своих прихожан. Сегодня же это болезненное "двоеверие" слишком часто подается именно как норма русской религиозной жизни. И в прежние времена бабушка рассказывала внуку о народных приметах, тогда как в храме он все же слышал и само Евангелие. Сегодняшние дети Евангелия уже не слышат, а потому и совсем уж не смогут отличить, где истинное христианство, а где - подделка под него. Чтобы свобода религиозного выбора детей была сохранена - надо называть все вещи своими именами. Христианство надо называть христианством, язычество - язычеством.

И как директор, я постараюсь оградить детей от суррогатов - то есть от таких представлений о религиях, которые подменяют действительное изучение ее истории подспудной интеграцией детей в лоно какой-либо оккультной секты. В частности - я постараюсь не допустить, чтобы в моей школе (или школах) преподавали доктрины Муна или Штейнера.

Но если все же в мою школу придет человек, и предложит квалифицированно и интересно рассказать о Православии?

Во-первых, я от него потребую рекомендации от органов церковного управления. Случаев, когда под видом православных приходили шарлатаны, уже более чем достаточно. (В переходах московского метро стоят десятки ряженых, выдающих себя за монахов, якобы посланных на сбор пожертвований для своих монастырей.) Значит, у потенциального преподавателя я ожидаю увидеть два документа: диплом о его богословских знаниях и рекомендацию от епископа или отдела религиозного образования епархии.

После этого, нового преподавателя надо представить педагогическому коллективу школы и записать официальное решение педсовета о введении такого-то предмета в таких-то классах на таких-то началах. Далее необходимо на родительском собрании известить о нашем желании родителей.

Пока суть да дело, мой завуч (бывший секретарь парткома, а ныне активистка "ДемРоссии") начинает мне объяснять, что школа у нас многонациональная, что конфессий в России сотни, а потому я не имею никакого права разрешить детям общаться с православным проповедником. Кстати, когда на прошлой неделе к нам прорывались протестанты, она почему-то молчала насчет "многонациональности"...

Что мне ответить? Придется терпеливо разъяснять, что демократия действительно предполагает уважение к правам меньшинств, но она не требует, чтобы меньшинство подчиняло своим интересам большинство. Наличие в классе одного или двух татарских ребятишек не должно лишать двадцать русских детей права на знание своей духовной традиции.

Навязывать изучение веры не надо. Разумно если школа на родительском собрании предложит родителям определить, в какой традиции они хотели бы воспитывать своего ребенка. Затем от родителей были бы собраны соответствующие заявления - и на их основании составлены национальные или вероучительные группы. Многонациональность российских школ создает лишь кажущуюся сложность. Да, если в школе лишь два процента учащихся желают изучать некую религию - школа вряд ли сможет и должна им помочь. Но если тридцать процентов или восемьдесят хотят видеть в школе православного священника - демократично ли запретить эти встречи? Разумно было бы установить некую процентную планку (как на парламентских выборах: партия, набравшая менее, скажем пять процентов голосов, теряет свое представительство в парламенте). Если есть, десять процентов желающих изучать ту или иную религию - школа должна помочь в формировании соответствующей группы.

Итак, педсовет прошел, родительское собрание прошло, собралась группа ребят, желающая помимо основной программы изучать еще и основы православия. Занятия начались, и через месяц стало ясно, что слово "факультатив" понимается нами слишком по разному. Ученики (и завуч) думают, что "факультатив" - это когда на каждое занятие ходят или нет по желанию. Но эта форма работы пришла из университета, где под словом "факультатив" подразумевается нечто совсем иное. Факультатив - это спецкурс, который студент выбирает по своему выбору. Он может выбрать курс того или иного профессора. Но, выбрав определенный курс, он должен ходить на занятия и сдавать зачет. Факультатив - это не разгильдяйство: сегодня пошел, а завтра нет. Факультатив - это выбор определенной сферы работы. Записавшись именно на этот курс, студент должен в сессию сдать по нему зачет.

Значит, если мы ввели факультативные занятия в школе, мы предложили старшеклассникам выбор области их дополнительной работы. Дети есть дети. Не каждый урок будет им интересен. И вряд ли в достаточном количестве можно найти преподавателей, у которых каждый урок был бы захватывающим. Более того - вероятно нет ни одного преподавателя, у которого каждый урок был бы равно увлекателен. И в истории религии, и в православном богословии есть, скажем так, не-увлекательные сюжеты. Но если их опустить - не будет понятен дальнейший материал, да и знания ученика останутся ущербными. Значит, факультативные занятия в школе тоже должны иметь собственную организационную форму и определенную дисциплину.

По окончании семестра (или четверти) школьник, которому стало неинтересно, должен иметь возможность перейти на другой факультатив (может быть, чисто светский) - но это должен быть именно переход с одной работы на другую, а не уход от учебы. Предложить же в течение семестра школьникам выбор между уроком (факультативом) и ничегонеделанием - значит спровоцировать их на вполне определенный выбор. Или же придется превратить эти уроки в развлекалочки-посиделочки (что нередко и делают представители сект, которым важно не столько дать ребятам знания, сколько просто привлечь их к себе).

Мне (уже не как "директору", а как священнослужителю) обязательность уроков скорее мешает. Мне вполне достаточно трех-четырех действительно заинтересованных лиц. Но мне (как гипотетическому директору) важно, чтобы уроки имели образовательное действие. Практика же показывает, что при сотрудничестве школы и священника получается довольно неожиданный для школы эффект. "У нас дети совсем распоясались, так Вы им расскажите что-нибудь, чтобы они меньше шалили", - так обычно звучит формулировка приглашения священника в школу. Но дело в том, что "шальные" дети на необязательный урок не останутся или сбегут с него после двух-трех раз (независимо от талантливости преподавателя). В классе останутся только наиболее толковые ребята, способные думать и переживать. И в результате получается, что те, о ком более всего беспокоились учителя, от уроков Закона Божия не получат ничего. Как преподаватель - я рад и тем немногим, что остаются в классе. Я вдвойне рад тому, что при мне - лучшие. Мне с ними и легче, и интереснее. Но руководство школы должно понимать, что приглашая ко мне учеников на основании полной добровольности, она отдает мне своих именно лучших учеников, а отнюдь не "социально опасных".

И тогда, лучше всего было бы после второго занятия объявить ребятам: "Теперь вы знаете, о чем и как будет идти речь. Вот листок - кто желает, пусть запишется на этот факультативный курс. Он продлится столько-то времени, в аттестат мы его занесем под таким-то названием. Когда в конце года будем составлять вам характеристику, учтем вашу работу на этом факультативе при обсуждении того пункта характеристики, в котором говорится о ваших способностях к самостоятельной работе. Для тех, кто сейчас запишется, занятия будут обязательными до ближайших каникул".

Это - в случае, если придет православный проповедник. А если все же появится кто-то очень обаятельный, состоятельный, неправославный, но по настоятельной просьбе из департамента образования?

Что ж, формальные процедуры тем более необходимы: и подтверждение его полномочий от той конфессии, которую он представляет, и предоставление им педсовету учебного плана своего курса. Особо важно объявить и педагогам и родителям, и детям, от лица какой именно конфессии будет говорить проповедник. Он-то себя предпочитает называть просто "христианином". Но нужно более ясное доктринальное представление: кто ты - баптист, мормон, пятидесятник адвентист, иеговист? Чтобы не получилось такой ситуации: родители убеждены, что дети получают знания о православии и от православного христианина, тогда как на самом деле, на уроках им потихонечку прививается ненависть к православию (язычники де, идолопоклонники).

В Женеве я видел уличные плакаты, приглашающие на встречу с оккультистами, и внизу была обязательная приписка: "Женевский университет не имеет никакого отношения к этому мероприятию". Нечто вроде нашего: "Минздрав предупреждает: курение опасно для Вашего здоровья". Так вот и при представлении неправославных проповедников российской публике было бы очень полезно (и вполне законно) предупреждать об их чуждости православию: "Мы, дорогие родители, пригласили в школу г-на Пака, так имейте в виду, что он протестант, то есть совсем даже не православный. Так что если вы согласны, чтобы ваши дети стали членами корейской протестантской церкви, а не русской православной - пожалуйста. Администрация школы не против его работы - он нам обещал дать деньги на ремонт актового зала".

Что ж, если по законам рыночной экономики, российская школа не может жить, не приторговывая душами своих детей - то делать это надо по крайней мере открыто.

И еще при этом желательно соблюдать законы, сколь бы несовершенными они не были в сегодняшней России. А эти законы не разрешают в школе проводить культовые мероприятия. То есть школа может сотрудничать с религиозными организациями - но исключительно на предмет общеобразовательных интересов. Богословские лекции в школе могут проходить. Богослужения - нет. К сожалению, многие директора считают, что богослужение - это только когда в рясе, с иконами и с кадилом. А если молитва поется в пиджаке и под гитару - так это вовсе и не культовое действо. Как православный, я вообще-то согласен, что таинств и истинного Богослужения у сект нет. Но с точки зрения закона - это все равно молитвенное собрание. И потому директора школ, разрешающие протестантам - пусть даже в выходные дни, пусть даже в отсутствие школьников - устраивать молитвенные собрания в школе, все же нарушают закон.

В заключение осталось определить самое важное: что же такое религия вообще. Так часто приходят люди, которые говорят, что они несут в себе никакую не религию, а просто "новую культуру", "древние знания" ("новейшие знания") или "основы мировоззрения новой эпохи". Показывают рекомендации от организаций, называющихся очень солидно - от "Международной Академии информатизации" или от "Академии биоэнергетических наук" а потом оказывается, что они занимаются элементарной магией.

Обычно в светском религиеведении религия выявляется сочетанием трех характеристик: наличием религиозного учения, религиозной практики (культа) и религиозной организации. Недостаток такого рода определения,  в том, что он определяет то же самое через то же самое: Религия - там, где есть религиозное...

А что же есть "религиозное"? Религия это человеческая деятельность. И какая человеческая деятельность может быть охарактеризована как религиозная, зависит от той цели, которую ставит человек перед своей деятельностью. У культурной работы - свои цели, у просветительской или научной - свои. У религии есть две вполне специфические цели, которые не разделяются ни одной другой сферой человеческой деятельности: это 1) преодоление смерти; и 2) общение с надчеловеческим духовным миром.

Смерть и способы ее преодоления, равно как и представления о надчеловеческом духовном мире могут быть совершенно различными в разных религиях. Поиск Нирваны или Царства Божия, лучшей реинкарнации или растворения в Брахмане, воскрешение на полях Иалу или обретение вечной жизни на Земле - это разные представления о посмертной судьбе человека. Но там, где предлагаются некие средства, с помощью которых в ходе земной человеческой жизни можно оказать влияние на свою посмертную участь - там есть религия.

Так же весьма различны во всех религиях представления о Личном Боге и о безликом Абсолюте, о Дао и о мире духов, о мире предков или о "Космической Иерархии". Но там, где ставится задача контакта с этим нечеловеческим духовным миром, там также есть религия. Выдающийся русский философ С. Н. Трубецкой дает такое определение религии в словаре Брокгауза и Эфрона: "Религия может быть определена как организованное поклонение высшим силам... Религия не только представляет собою веру в существование высших сил, но устанавливает особые отношения к этим силам: она есть, следовательно, известная деятельность воли, направленная к этим силам»[55].

Теперь понятно, как действовать, если учительница принесет и положит на мой директорский стол книжку с вполне невинным названием "Учитель и общество", изданную в 1995 г. Центральным окружным управлением Московского департамента образования. В статье составителя этого сборника методиста А. И. Леонтьевой можно прочитать: "Что такое духовность? Главный аспект - чувствование человеком иной, духовной реальности... бесчисленные острова материи погружены в континуум духа. И вырастают из того континуума. И черпают из него информацию, превращая ее в энергию - основу своего существования" (С.26). Целью же "уроков духовности" оказывается "проникновение сакральных эманаций извне" (С.28), для чего "Необходимо регулярно вводить ребенка в потоки космической праны" (С.32).

Понятно - перед нами призыв к религиозной работе, а значит книга есть не что иное, как религиозная проповедь. По терминологии несложно догадаться, что религия, проповедуемая методистом на деньги Департамента Образования Москвы, не является христианской (в сборнике больше всего ссылок на Рерихов). Что ж - выше уже шла речь о том, как следует решать вопрос о введении уроков религиозного образования в школе... Программа-рекомендация-педсовет-родительское собрание... И честное извещение на всех этапах: на этом уроке мы преподаем именно религию и именно в такой ее разновидности.

Понятно также будет, и как реагировать на изданную в 1994 году книгу В. М. Голубчик и Н. М. Тверской "Человек и смерть. Поиски смысла (Этические аспекты явления). Книга для учителя". На 124 странице там есть замечательное задание: "Вопрос учащимся: Как вы думаете, что сильнее может повлиять на поведение человека, страх наказания свыше ("средство" христианской церкви) или осознание действия Закона Кармы ("средство" восточных религиозных учений и теософии)? Ответьте, пожалуйста, каждый за себя (как вариант ответ может стать темой письменной работы). Проанализируйте, с точки зрения теории перевоплощения и кармы церковное "отпущение грехов" священником. В чем отличие? С чем вы согласны? Если нет, то почему? Сравните свою позицию с позицией Елены Рерих, писавшей в 1935 г., что "вырождавшаяся церковь на протяжении веков внедряла в сознание своей паствы животное чувство безответственности. С детских лет человек знает, что он может совершить самые большие злодеяния, но если духовник отпустит ему на исповеди грехи его, то он освобождается от бремени их и может начинать снова, до следующего покаяния и столь же успешного освобождения от бремени". Согласны вы с этим высказыванием? Обоснуйте свой ответ с этической точки зрения".

Также вполне ясная религиозная проповедь. Ясно, что также отнюдь не христианская. Ясно, что с точки зрения истории религии дети при столь предвзятом подходе авторов учебника не получат сколь-нибудь аутентичных знаний о христианстве.

В общем, если бы директором был я, то не стал бы в сотый раз экспериментировать с какой-то новой сектой, несущей "новое мировоззрение" и "новые методики", а постарался бы наладить реальное сотрудничество с теми конфессиями, которые внесли наибольший вклад в культуру России, храмы которых украшают соседние, а не заморские улицы, и последователи которых чаще всего посылают своих детей в мою школу. В нашу общую школу.

 

КАК ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЗАКОН О СВОБОДЕ СОВЕСТИ ДЛЯ ЗАЩИТЫ ПРАВОСЛАВИЯ В ШКОЛЕ?

 

Говорят, после крушения коммунизма в России образовался идеологический вакуум. Не могу согласиться. Новая, посткоммунистическая идеология была готова еще до формальной отмены идеологии коммунистической, и вот уже десять лет она вполне активно проповедуется в стране. И не только проповедуется - новая идеология уже вошла в сознание и подсознание большинства населения (по крайней мере  - той его части, что читает газеты и питается телевидением). Это либералистическая “идеология прав человека”.

Как и любая идеология, она сильна не своими аргументами, а своей навязчивостью. Ее сила - в непрерывном повторении одних и тех же тезисов, которые в результате бесконечного воспроизведения становятся банальностями, а потому и воспринимаются как нечто самоочевидное, уже не требующее никаких проверок и доказательств. Идеология вообще нужна для того, чтобы не позволить человеку думать. Идеология служит не для того, чтобы  приглашать к диалогу, а для того, чтобы проверять на правомыслие: ну-ка, произнеси дежурный идеологический тезис, продемонстрируй, что ты  не противоречишь “генеральной линии”. И лишь после этого возможен разговор и дискуссия - но уже рамках общепринятой идеологической парадигмы. Тот, же кто откажется воспроизводить идеологическое заклинание, перстает восприматься как собеседник. Идеологический отщепенец, заведомо не может сказать ничего дельного и верного, и потому его лучше изолировать от общества, детей, прессы...

Один из идеологических догматов посткоммунистической России - это догмат о том, что православия в школе быть не должно. “У нас школа многонациональная!”. “По закону школа у нас светская!”. Повторением этих идеологических заклинаний во многих школах и регионах (более всего - в Москве и Санкт-Петербурге) гасятся попытки ознакомления русских детей с верой и жизнью Русской Православной Церкви. Вполне обычная для идеологических конструкций странность: вроде бы суть либерализма в провозглашении прав человека, в снятии ограничений и рамок. Либерализм пришел в СССР с лозунгом “Запрещено запрещать!”. Но, едва придя к власти, этот же либерализм ощетинился забором запретов: запрещено критиковать либерализм! Запрещено воспитывать детей в иной, традиционно-русской системе ценностей! Запрещено  защищать все то, что строится на православной системе ценностей.  Вроде демократия - это когда “все можно”. Хорошо, а преподавать в школе православие можно? - Нет, нельзя. “Сексуальное просвещение” - можно. Оккультизм и каббалистику - можно. Православие - нельзя. Татарские, армянские, еврейские, немецкие, турецкие школы открывать - можно. Русские? - Нельзя!!!

Зная о том, как часто возникают трудности у школ и педагогов, решившихся привнести в свою жизнь хотя бы толику православия, попробую дать несколько советов о том, как с помощью федерального "Закона о свободе совести и религиозных объединениях"[56] защищать свои права и права детей от насилия со стороны плюралитической идеологии.

Прежде всего очень важна формулировка преамбулы Закона, декларирующая, что Закон принимается, "признавая особую роль православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры". Следующей формулой преамбула говорит о том, что "христианство... составляет неотъемлемую часть исторического наследия народов России".

До принятия этого Закона "груз доказательств" при соприкосновении церковных проповедников и школы лежал на проповедниках. Если, скажем, я попадал в регион или в школу, где руководитель образовательного учреждения или структуры возражал против присутствия священника и православия в школе, то именно мне приходилось искать аргументы в пользу того, что такое сотрудничество: а) допустимо законом; б) полезно детям; в) полезно российскому обществу[57].

Но директор, выслушав меня, все равно мог сказать: "а я понимаю ситуацию иначе, и считаю, что православию нет места в государственной школе!". И на этом разговор кончался - даже если директором не было предъявлено никаких аргументов, кроме стальной ("идеологически выверенной") интонации в голосе.

Сегодня же в такой ситуации я буду говорить иначе. Я скажу: законодатель определил, что православие является неотъемлемой частью истории и культуры России. Почему же Вы считаете себя  вправе давать детям ущербное образование? Ведь образование без серьезного знания того, что названо "неотъемлимой частью", есть образование неполное, урезанное. Я готов выслушать Ваши аргументы.

Теперь не я  доказываю директорам школ и департаментов, что православие уместно в школе. После появления в Законе столь ясной формулировки некоторым чиновникам придется пересматривать свои стереотипы советской эпохи. И мой собеседник должен будет искать аргументы в поддержку своей позиции.

Первый из них нам уже знаком: наша школа многонациональная и появление в ней только православия вызовет напряжение в классах.

Признать этот аргумент серьезным я не могу. Во-первых, потому, что за вышеприведенную формулировку в преамбуле Закон проголосовал Совет Федерации. И проголосовал единогласно. Понимаете, орган, в котором представлены все нации, составляющие Российскую Федерацию, единогласно одобрил текст, в котором  признается "особая роль православия в истории России". Ни один из сенаторов не встал и не сказал: такая формула нарушает права моего народа, унижает наши национальные традиции. Так если те политики, которым народы доверили представительство в Совете Федерации, приняли такую формулировку - то зачем же директору школы брать на себя груз геополитических размышлений и становиться "большим католиком, чем Папа Римский"?

Во-вторых, присутствие православного учителя в школе никак не исключает и посещения этой же школы мусульманским проповедником или иудейским.

В-третьих, Церковь не настаивает на обязательности уроков по православию. Мы всегда подчеркиваем факультативность, добровольность тех курсов, которые желаем вести.

В-четвертых, что это за странное понимание демократии, при котором присутствие в классе одного еврейского или мусульманского ребенка  использутеся как довод в пользу того, чтобы лишить двадцать русских детей права знания своей истории и своей духовной традиции[58].

В поисках следующего аргумента светски настроенный директор попробует истолковать формулу преамбулы Закона так, что, мол, она его не касается. Да, пусть государственные политики выражают свое уважение к православию, но это уважение пусть высказывается в иных формах и  в иных местах, но не в государственной школе.

Здесь уже стоит раскрыть сам текст закона. Статья 18, п. 3 гласит: "Государство оказывает содействие и поддержку благотворительной деятельности религиозных организаций, а также реализации ими общественно-значимых культурно-просветительских программ и мероприятий". Очевидно, что деятельность тех религий, которые особо упомянуты в преамбуле закона, а тем более православия, с точки зрения законодателя имеет "общественное значение". Можно ли представить себе культурно-просветительскую программу, более значимую, чем та, которая предполагает воспитание детей в ощущении неразрывной связи их судеб и всей тысячелетней истории страны? Самая важная культурно-просветительская программа, создаваемая Церковью - не программа празднования какого-либо юбилея. Это программа воспитания детей, причем не в узких кружках воскресных школ, а с привлечением потенциала государственных школ[59]. Итак, ознакомление детей с историей, жизнью и верой Православной церкви есть несомненно "общественно значимая культурно-просветительская программа". А, значит, она входит в число тех, которым закон предписывает оказывать государственную поддержку. И директор школы (департамента) именно как "государев человек" также именно обязан оказывать поддержку этой программе.

Другое дело, что эта поддержка не должна переходить известных рамок. О них говорит п. 4 ст. 5 Закона: "По просьбе родителей или лиц, их заменяющих, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, администрация указанных учреждений по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления предоставляет религиозной организации возможность обучать детей религии вне рамок образовательной программы". Это означает, что исключительно родителям принадлежит инициатива введения тех или иных религиозных курсов в школе. Конечно, учителя и директор (или священник) могут подать такую идею родительскому собранию. Но в любом случае первый документ, с которого должно начаться соприкосновение школы и религии - это протокол родительского собрания.

Также весьма важно упоминание  в этой статье термина "религиозная организация". Дело в том, что согласно этому закону не всякая религиозная группа имеет статус религиозной организации - но только та, которая зарегестрированна в качестве таковой. Право же на регистрацию в качестве религиозной организации имеют только те религиозные движения, которые не менее 15 лет действуют в России.

Стоит также обратить внимание на то, что "наименование религиозной организации должно содержать сведения о ее вероисповедании. Религиозная организация обязана указывать свое наименование при осуществлении деятельности" (ст. 8, п. 8)[60]. Это означает, что решение родительского собрания не может гласить: "мы за введение уроков христианского воспитания в школе". В этом решении должно быть названо полное именование религиозной организации, которую родители приглашают для работы с детьми, что означает и указание конфессии, с которой будет сотрудничать школа. То есть в решении собрании должно быть ясно сказано: "для занятий в детьми пригласить проповедников из церкви евангельских христиан-баптистов".

Итак, родители могут настаивать на введении уроков Закона Божия. Школа должна оказать содействие этой предлагаемой ими  "общественно значимой культурно-просветительской программе". В частности, это содействие может состоять в оказании методической помощи при составлении программы того варианта курса по Закону Божию, что будет преподаваться в этой школе, и в согласовании этой программы с "соответствующим органом местного самоуправления".

Итак, с одной стороны, школа может оказать содействие Церкви и ее служителям. С другой стороны, школьный педагог вполне вправе в ходе своих уроков делать православные акценты. Я вообще убежден, что специальных уроков Закона Божия не нужно. Если преподавать русскую историю, русскую литературу, а также краеведение корректно, то возникнет более чем достаточно поводов поговорить о Православии, его истории и о православном понимании человека.

Закон разрешает говорить в школе о православии. Единственное, что теперь всерьез может помешать детям узнать правду о православии - это сами православные. Православие вновь будет изгнано из школ, если православные будут вести себя агрессивно. Если православный педагог в обычной школе будет вести себя как цензор, если он присвоит себе право идеологически цензурировать курсы других педагогов - то быть беде. Увы, и с этим уже нередко приходится встречаться. Педагоги, обратившиеся  в православие, требуют отмены уроков по изучению теории эволюции ("атеизм!"), Льва Толстого ("еретик!"), Пушкина ("растлитель!")... Бывают случаи, когда детей даже отлучают от народных сказок ("там лешие и нечисть!").

Правило поведения православного педагога в школе должно быть то же, что и в семье. Если в неверующей семье один из ее членов уверовал - у него есть лишь один способ привести к вере остальных. Если он будет их чуждаться и противопоставлять себя, "чистого" и "посвященного" остальным "грешникам" ("не приду я на вашу пьянку - празднуйте ваш семейный юбилей без меня: у меня пост!") - он останется один. Если он будет при каждом удобном и неудобном случае "проповедовать" - он тоже останется один. Если близкие заметят, что твоя вера создает для них проблемы - они вряд ли приблизятся к вере. Но если они заметят, что твоя вера помогает разрешению семейных проблем, если они увидят, что из храма ты возвращаешься светлее, чем пошел туда, если они увидят, что твой мир стал богаче и глубже, чем мир "читателей газет - глотателей пустот" (М. Цветаева)...

В общем, если православный педагог будет помнить о "факультативности" своей веры, то есть всегда будет помнить о том, что самое главное в его жизни, мягко говоря, неочевидно для всех остальных - как детей, так и коллег - то будет меньше поводов для взаимных недоумений между Церковью и школой. Тогда мы сможем говорить друг с другом уже не на языке статей закона, а на языке более уважительном и человечном. И вместо "вы обязаны" будем говорить: "давайте попробуем...".

 

ИГРА В РЕЛИГИЕВЕДЕНИЕ

Школы предпочитают видеть у себя не уроки "Закона Божия", а что-то более "светское": например, "истории религии". В принципе я не против. Я понимаю, что школа не может ставить своей задачей религиозное воспитание детей. Но преподаватель, берущийся вести такие уроки, должен быть гораздо осторожнее и компетентнее, чем, например, преподаватель истории или литературы.

Ему надо позаботиться о том, чтобы и здесь наши взрослые игры в "религиеведение" не разрушали детский мир.

Во-первых, в отличие от младших классов, принципиальный интерес к этой теме выказывают уже не девочки, а мальчики. Насколько я могу судить, девушка чаще всего приходит к вере, влюбившись в конкретного церковного человека (часто это бывает заочно-платоническая любовь к "батюшке"). Ребята же проламываются сами, следуя прежде всего по ниточке мысли. Для них разговор о религии - это не абстрактный разговор. Сознание юношей более теоретично, чем девочек. Они саму по себе истину, смысл своей жизни ищут. Чему поклониться? Чему отдать свою жизнь? У подростков и юношей преобладает тяга к универсальной истине.

И вот к людям с такими запросами приходит "широко мыслящий педагог" и начинает вещать интеллигентские пошлости: "истину, знаете, никто знать не может... Каждая религия улавливает частицу правды... Бог один, а имен у Него много... И вообще, знаете, важно во что-то верить, а во что не важно... Обряды не нужны, главное в сердце чего-нибудь иметь... Надо свободно исследовать все, не ограждая свой кругозор согласием ни с какой конкретной религиозной доктриной... У каждого своя правда... Не надо осуждать чужую точку зрения... " и т.п[61].

Но юность-то ищет абсолюта. А значит, если юношу воспитывать "плюралистом", он релятивизм возведет в абсолют и станет просто циником.

Да, в Университете проще. Там есть правила игры, которые уже все понимают. К какой бы церкви ни принадлежал учащийся, он должен говорить на нужном языке: "с точки зрения христиан...", "с точки зрения буддистов"...

И в школе мы с вами можем делать вид, что мы чисто светские преподаватели именно "истории религии". Но на самом-то деле самым живым из ребят совершенно не интересна история религий. У них свой вопрос, вопрос своего сердца. Есть или Нет? Правда это или нет? Мне сейчас пойти надышаться какой-то гадостью под целлофановым пакетом, или есть еще смысл до следующего лета дожить? Они нас спрашивают о смысле жизни и смерти - а мы делаем вид, что просто между уроками химии и физики какую-то информацию даем.

Но беда в том, что все равно большинство возможных преподавателей "истории религии" будут смотреть на духовный мир со стороны. Что ж, попробуем поговорить о религии как феномене культуры (хотя с тем же успехом можно говорить о музыке Бетховена как о предмете лабораторной работы по акустической физике).

Итак, светская школа, оставаясь светской, рассматривает религиозный материал как материал культурологический. Курс "истории религии" в таком случае прежде всего носит характер чисто ознакомительный, культурологический. Молодой гражданин России должен знать духовную историю и духовную карту страны, в которой он живет.

Но из этого очевидного тезиса вытекает следствие, которое будет весьма неприятно многим из современных "профессиональных плюралистов". Отсюда следует, что структура курса должна учитывать простое обстоятельство: равенство всех религий перед законом, которое декларируется нашей конституцией, не может означать равенства религий перед культурой и историей России. В культурно-историческом плане религии не одинаковы. Культура России (как, впрочем, и мировая культура) не знает имен выдающихся философов-баптистов или поэтов-адвентистов, равно как и художников-мунитов.

Понятно, что для русского человека важнее знать историю своей страны и Православие: ведь именно на Православии, а не на йоге, настояна вся русская история, литература, культура.

Задача государственной системы образования - сохранить преемственность культурной традиции народов, создавших и населяющих данное государство. Как сохранит Тибет свой ламаизм - это его проблема. Россия же перед всем человечеством несет ответственность за сохранение своего Православия. Перед лицом всего мира Россия ответственна за сохранение Кижей и соборов Московского Кремля, за Рублевскую "Троицу" и Владимирскую икону Божией Матери. Но ведь зримые формы культуры растут из незримого опыта духа. Значит, государство и общество должны приложить усилия для того, чтобы собственно духовная традиция Православия, та традиция, которая и позволила России своим, неповторимым голосом откликнуться во вселенском хоре народов, могла быть сама собой и дальше. Станет ли мировая культура богаче, если в России исчезнет Православие? Станет ли культурный мир многограннее, объемнее, разнообразнее, если русские начнут верить так же, как и американские протестанты? Задача любой национальной школы - сохранение своего литературного языка. И если российская школа хочет быть действительно национальной, а не абстрактно "политехнической", она должна найти способ давать детям врасти в мир национальной духовной культуры.

Вот вопрос, которого боятся многие московские чиновники из образовательного ведомства: имеет ли в России право на существование русская школа? Сегодня подчеркнуто-светский (а на деле - атеистический) характер образования означает, что именно русские дети лишены права на знание своей веры и своей духовной культуры. "Национальные меньшинства" создают свои школы, финансируемые из государственного бюджета, и немедленно вводят в них преподавание своих национальных религий. У армян, евреев, татар есть в Москве свои школы. И в каждой из них есть преподавание своей национальной религии.

Однажды мне пришлось участвовать во встрече православных педагогов с большой учительской аудиторией. Один из выступавших рассказал о своем опыте создания классической русской гимназии. Когда начались вопросы, от него раз за разом выпытывали ответ: "А почему ваша школа называется русской? А нет ли здесь национализма? А не антисемитизм ли это?". Когда все разъяснения вопрошаемого остались все же нерасслышанными, я попробовал объяснить замысел русской школы на ином языке. Представьте, сказал я, что я говорю вам: - "Я люблю свою жену". Скажите, на основании этого моего заявления можно ли меня обвинить в женоненавистничестве? Так почему же, когда мы говорим: "Мы любим Россию, любим русскую культуру, любим православие", - нас немедленно начинают обвинять в шовинизме, национализме, мессианизме и Бог знает в чем еще?

Так есть ли у русских детей право на знание своей культуры и своей веры?

Здесь мы видим еще один трюк современного идеологического цирка.

Начинается он с бесспорного утверждения: все народы имеют право на свое духовное своеобразие. Каждый народ (особенно перед лицом более экономически и культурно мощного соседа) имеет право отстаивать свой язык, свою веру, свою государственность. А затем обнаруживается, что этот принцип знает-таки одно исключение. Такое право есть у всех народов - кроме русского.

Однажды я участвовал в российско-германском семинаре по проблемам образования. Мой доклад назывался "Этика диалога". Сначала я напомнил основной тезис диалогической этики М. Бахтина и М. Бубера: диалог возможен лишь в том случае, если я признаю право другого человека быть иным, чем я. Лишь если я не стремлюсь его сделать моей копией, если я воспринимаю его в его инаковости, в его отличии от меня - он сможет стать моим собеседником, и мы сможем обогатить друг друга.

А затем я предложил этот принцип применить к диалогу между разнообразными человеческими культурами. Сегодня ведь ни один серьезный историк не исходит из того радикального европоцентризма, который был так характерен для историков прошлого столетия. Сегодня никто не считает, что индус должен во всем подражать англичанину. И никто не станет утверждать - раз японская культура не похожа на немецкую, то в этом сказывается ее порочная недоразвитость. Японец имеет право быть просто японцем, а даос имеет право держаться своих религиозных традиций.

Что ж, осталось сделать лишь еще один шаг и признать, что русский имеет право быть русским (а не просто одним из обитателей "общеевропейского дома"), и православный имеет право оставаться именно православным, защищая все богатство и своеобразие своих традиций.

Когда я произнес эту последнюю фразу - немецкая половина аудитории зааплодировала. А вот российская так красноречиво потупила глаза, как будто я произнес непристойность - "русский имеет право быть русским".

Что ж, действительно немало людей тяготятся тем, что Россия как бы "не вполне Европа" (еще один из персонажей Достоевского досадовал, что зря, мол, Россия не дала победить себя Наполеону - "глупая нация подчинилась бы умной"). В сознании таких людей то, что русский народ не во всем похож на европейцев - это ужасно. А что православные не хотят сливаться с католиками - совсем плохо.

Цирковой трюк здесь состоит в том, что эти же люди постоянно нахваливают протестантизм: мол, мужественные люди, выступили против диктата папы римского... Однако аналогичный протест греков и русских, произошедший на 5 веков раньше бунта Лютера, почему-то оказывается в их глазах чем-то постыдным и ошибочным. Да-да, все народы имеют право на свободную, самостоятельную духовную жизнь. Но вот Россия все же должна подчиниться Римскому папе. Как однажды посетовал один московский пропагандист унии - "Католиков боится пуще всего, и ими стращает народ А. Кураев. Страшнее мира с католиками ничего нет! Главные же опасения совершенно пустые: к сожалению, и в мыслях нет у церковных иерархов объединяться с католиками - сами не потерпят подчинения Папе Римскому"[62]. Ну вот - "к сожалению". Мыслима ли в его устах сентенция "к сожалению немцы-протестанты не хотят подчинения Папе Римскому"? Наверно, нет. А русские обязательно должны кому-то подчиниться...

А вообще вопрос тут совершенно не в католиках и не в мечтаемой кем-то унии с ними. Есть вещи гораздо более опасные для духовного будущего России.

Дело в том, что в стране, в которой государство десятилетиями разрушало высшие формы духовности и преследовало всякую религиозно-философскую и богословскую мысль, пробуждение религиозного чувства естественно начинается с активизации самых примитивных форм религиозности. Наивно думать, что многомиллионный народ, однажды пробудившись, вдруг разом шагнет из бездны атеизма к вершинам православия. Отдельным людям - волевым, сильным, ищущим, чистым - это под силу. Но большинство стало практиковать самые архаичные изводы религиозности: магия, астрология, "целительство", оккультизм, теософия...

Открытие мира религии стало для постсоветских людей чем-то вроде открытия мира кино для примитивного племени. Любой фильм, любое движение на экране воспринимается как чудо, как невероятное событие. Что ж, нужны несколько поколений, чтобы воспитать вкус, чтобы научить различать такое действие на белом полотне, которое на деле унижает и разрушает человека, от такого действа на нем же, которое человека возвышает и очищает.

Сегодняшнее поколение воспитанным вкусом в религиозной сфере не обладает. Успех самых примитивных сект и оккультных книжек сродни успеху Жириновского на выборах или рекламной кампании МММ. Эту пандемию надо назвать ее именем. Духовная всеядность, нежелание прислушиваться к логике религиозной мысли - это проявление духовной болезни. Так и не может быть духовно здоров народ, впустивший в себя бациллы большевизма и живший с ними 70 лет.

Но человек, берущийся писать на медицинские темы и утверждающий, что симптомы болезни есть на самом деле признаки небывало крепкого здоровья, оказался бы реальным воплощением пресловутых газетных "вредителей в белых халатах".

Также и интеллигент (в некотором смысле тоже "душевный врач"), уверяющий себя и окружающих, что неразборчивость сегодняшних любителей "духовности" есть признак небывалого нравственного прогресса по пути к "открытости" и "терпимости", на деле лишь способствует затягиванию периода религиозного одичания России.

Мода сегодняшнего дня почему-то требует немедленного создания единой мировой религии. Вроде только что мы вышли из казармы единомыслия. И, казалось бы, все рецепты введения нового идеологического единообразия должны были бы восприниматься с опаской. Но стоит лишь кому-то заговорить о том, что он нашел способ синтезировать все мировые религии в одну - и зал замирает в восторженном ожидании.

Поэтому собственно церковным проповедникам приходится сегодня не столько "жечь сердца людей", сколько охлаждать приступы массовой доверчивости. Призывами к рассудительности и трезвости приходится умерять порывы энтузиастов "нового религиозного сознания".

Прежде чем примеряться к подравниванию всех и вся в одну шеренгу (кстати, обычно выстроенную по восточно-оккультному ранжиру) лучше изучить реальное многообразие религиозных традиций человечества и попробовать уяснить специфичность каждой из них.

Лишь тогда изучение мира религии не обернется очередным цирковым трюком.

Далее, при разработке курса истории религии желательно было бы обратить внимание на то, чтобы изучение одного предмета не подменялось другим. Тут стоит употребить тавтологию, которая, несмотря на свою очевидность, никак не воспринимается нашим общественным сознанием: предметом изучения истории религии являются именно религии. Увы, сегодня очень легко подменяют сам предмет изучения и вместо религиозных воззрений начинают изучать и сопоставлять этические доктрины.

Сравнивать и изучать надо не морализаторские предписания разных религий (ибо этим путем малоподготовленный преподаватель не сможет разъяснить отличие христианства от "Кодекса строителя коммунизма"). Изучать надо именно религиозные представления.

Религиозная и этическая деятельность - это две различные сферы человеческой жизни. Этика регулирует отношения людей между собой, религиозная же деятельность ставит совершенно специфическую задачу. Суть каждой религии - в преодолении смерти. Вот предел желаний пророка Валаама (кстати, не еврея, а просто носителя изначальной мудрости): "Да умрет душа моя смертью праведников, и да будет кончина моя, как их!" (Числ. 23,10).

И разнятся религии между собою именно по тому, как они понимают смерть: откуда пришла в мир смерть, как ее можно преодолеть, и что в человеке может избежать смертного распада - это и есть основные религиозные представления.

Если о христианстве говорить лишь с моралистической точки зрения - о нем ничего не узнать. Преподаватель, сам не являющийся христианином, в христианской этике будет вычитывать лишь те "заповеди", которые он усвоил в родном советском пединституте. Собственно христианский материал он будет даже незаметно для самого себя корежить и втискивать в шаблоны "правил поведения юного пионера". Что он сможет рассказать о христианской аскетике? О том, как понимается действие Божией благодати в нравственном подвиге человека? Сможет ли он заметить, что Христос принес не новый "нравственный закон", а реальную, благодатную помощь для того, чтобы мы могли наконец исполнить извечные заповеди?

Когда одну сторону человеческой жизни и культуры рассматривают исключительно с точки зрения другой сферы - это рано или поздно становится скучно и пошло. Такой подход у многих детей навсегда убил вкус к изучению литературы (ибо литература в наших школах преподается не как литература, то есть искусство работы со словом, но как идеологически-морализаторский предмет).

Не сомневаюсь, что и "история религии" в исполнении тех же советских учителей вызовет тот же эффект: религия будет восприниматься как некий навязчивый свод требований. У неверующих учителей вряд ли найдутся слова для передачи радости Богообщения. А вот ригоризм и суровость древних законников они будут воспроизводить с энтузиазмом. И христианство станет восприниматься как одно огромное "Низ-зя!".

Юрий Самарин еще в начале века предупреждал об опасности полицейски-утилитарных апелляций к вере: "Вера по существу своему несговорчива, и в сделки с нею входить нельзя. Нельзя признавать ее условно, в той мере, в какой она нам нужна для наших целей, хотя бы и законных. Вера воспитывает терпение, самопожертвование и обуздывает личные страсти - это так; но нельзя прибегать к ней только тогда, когда страсти разыгрываются, и только для того, чтобы кого-нибудь урезонить или пристращать расправою на том свете. Вера не палка, и в руках того, кто держит ее как палку, чтобы защищать себя и пугать других, она разбивается в щепы. Вера служит только тому, кто искренне верит; и кто верит, тот уважает веру; и кто уважает ее, тот не может смотреть на нее как на средство. Требование от веры какой бы то ни было полицейской службы есть не что иное как своего рода проповедь неверия, может быть, опаснейшая из всех, по ее общепонятности"[63].

Значит, все же надо сказать детям, как сама религия понимает свой конечный смысл, свою надежду, свое предельное упование.

Преподавание должно сообщать детям о каждой конфессии то, что она сама считает в себе самым главным. Например, христиане единодушно говорят, что главное в их мировоззрении - это вера в Христа Распятого и Воскресшего. Поэтому рассказ о христианстве не должен быть рассказом о притчах Христа или о "десяти заповедях", но он должен быть центрирован вокруг истории Страстей и их богословского осмысления.

Как христианин - я не боюсь, что корректное знакомство с реальным многообразием религиозного мира оторвет детей от православной почвы. Если будут соблюдены те принципы, о которых я говорил, и если будет нормальное преподавание остальных предметов в школе - дети поймут, как много, как несравнимо много в жизни человечества и их страны значит христианство. Ведь христианское воспитание детей возможно не только на уроках "Закона Божия".

Естественнонаучные дисциплины раскрывают детям Премудрость Законодателя мира. Гуманитарные предметы смогут раскрыть людям то видение человека и мира, которое взросло из Евангелия. Уроки же "Закона Божия" лишь более открыто, прямо назовут имя Того, Кто дал людям мир и дал миру Евангелие как свет, просвещающий каждого человека, грядущего в мир.

Кроме того, мне кажется, что нормальное человеческое сердце не может не почувствовать очевидной необычности Евангелия. Русский философ С. Л. Франк однажды предложил присмотреться к очевидному: "Если я, будучи христианином, не могу доказать - себе и другим - правду моей веры простой ссылкой на текст Писания или на учение христианской Церкви, я должен и могу - увидать и показать, что учение Христа и личность выше, чище, прекраснее , убедительнее, чем учение и личность Моисея, Магомета и Будды. А это значит: я должен увидать и показать, что в учении и образе Христа сама правда Божия выражена полнее, яснее, вернее, чем где бы то ни было. Так, ограничившись лишь самыми элементарными указаниями - мне достаточно вспомнить, что Моисей, несмотря на все величие открытой им правды Божией, велел от имени Бога беспощадно убивать иноплеменников и язычников, а Христос учил любить всех людей без различия, даже чужих и врагов, чтобы уже из одного этого знать, что Христос открыл людям правду Божию полнее, глубже, вернее, чем Моисей. Мне достаточно вспомнить, что Магомет женился на богатой вдове, вел коммерческое предприятие, имел много жен, был завоевателем и хитрым политиком, и что Христос жил бездомным бедняком, и не ведал иных побуждений, кроме исповедания и самоотверженного выполнения воли Божией причем существо этой веры Он открыл как всеобъемлющую Божию любовь - чтобы с полной достоверностию знать, что личность и учение Христа по меньшей мере неизмеримо ближе к Богу, чем личность Магомета, и что по сравнению со сверхчеловеческим совершенством Христа Магомет, даже если видеть в нем подлинно пророка Божия, являет себя только несовершенным, грешным смертным. И даже возвышенная проповедь Будды, учившего людей отречением от земных желаний достигать блаженства Нирваны, совершенно очевидно уступает по полноте правды проповеди Христа, показавшего путь к вечной жизни и блаженству небесного царства через самоотвержение и любовь к ближнему - так же как образ Будды, царевича в юности и старца, мирно скончавшегося под деревом[64], при всей его красоте не сравним с образом Христа, бездомного сына плотника, сердце которого неустанно горело божественным светом любви, и который пошел на крестную муку, чтобы спасти мир от греха"[65].

Можно еще добавить сюда сопоставление Иисуса из Назарета с теми, кто сегодня провозглашает себя Христами. Например с Секо Асахарой, владельцем сети рыбных ресторанов в Японии и одновременно лидером скандально известной японской религиозной группировки "Аум Сенрике". Можно также вспомнить, что в 1982 году личное имущество "преподобного" Муна оценивалось в 16 миллионов долларов[66], а живет этот новый Христос во дворце стоимостью в 825 миллионов долларов[67]...

Таков еще один важнейший принцип преподавания истории религии: не нужно бояться сравнивать религии между собою. Курс истории литературы считается успешно пройденным в том случае, если ученики могут объяснить разницу между художественным методом Пушкина и художественной стилистикой Блока. Если выпускник с первого прочтения страницы не может сказать - Лермонтов это или Маяковский, Цветаева или Некрасов - значит у него никакие знания по литературе. Вряд ли может быть признан удовлетворительным ответ, состоящий в том, что "это, кажется поэзия, и вообще это написано стихами". Но точно также человек, не могущий объяснить различия христианства и буддизма - всуе изучал историю религии.

Может быть, не дело преподавателя объяснять детям - лучше ли поэт Пушкин поэта Маяковского, и лучше ли ислам иудаизма. Но отметить, что в буддизме и библейских религиях принципиально разные системы ценностей, наверно, надо. Если в одной религии личностное начало в человеке воспринимается как образ Бога, а в другой - как иллюзия, от которой надо избавиться - эту разницу стоит заметить, и о ней стоит публично говорить.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

Урок христианской культуры, проведенный Экзюпери

 

 

 

Я не открываю ничего нового, но словно очнувшись от сна, заново вижу все то, на что уже давно перестал смотреть.

Я хочу запомнить то, что увидел. А для этого мне нужен простой Символ Веры[68].

Моя духовная культура основана на культе Человека. В течение веков она стремилась показать Человека, подобно тому, как она учила видеть собор в груде камней. Человек моей духовной культуры не определяется отдельными людьми. Напротив, люди определяются им. В нем, как и в любой Сущности, есть нечто такое, чего не могут объяснить составляющие ее компоненты. Собор есть нечто совсем иное, нежели просто нагромождение камней. Не камни определяют Собор, а, напротив, собор обогащает камни своим особым смыслом. Его камни облагорожены тем, что они - камни собора... Но мало-помалу я забыл мою истину. Я стал считать, что Человек есть просто сумма людей, подобно тому как Камень есть сумма камней. Я отождествил Собор с простым нагромождением камней...

Моя духовная культура стремилась сделать из каждого человека Посланца одного и того же Владыки. Она рассматривала личность как путь или проявление воли Того, Кто выше ее; она предоставляла ей свободу восхождения туда, куда влекли ее силы притяжения… Что значит освободить? Если в пустыне я освобожу человека, который никуда не стремится, чего будет стоить его свобода? Свобода существует лишь для кого-то, кто стремится куда-то. Освободить человека в пустыне, значит возбудить в нем жажду и указать ему путь к колодцу. Только тогда его действия обретут смысл…

Я знаю, откуда произошло это силовое поле. Веками моя духовная культура сквозь людей созерцала Бога. Человек был создан по образу и подобию Божию. И в человеке почитали Бога. Люди были братьями в Боге. Этот отблеск Бога сообщал каждому человеку неотъемлемое достоинство. Моя духовная культура - наследница христианских ценностей. Чтобы постичь архитектуру собора, я задумаюсь над тем, как он построен.

Созерцание Бога служило основой равенства людей в силу их равенства в Боге. И смысл этого равенства был ясен. Потому что равными можно быть только в чем-то. Солдат и командир равны в своем народе. Равенство становится пустым звуком, если нет ничего, что связывало бы это равенство.

Я понимаю, почему равенство, которое было равенством прав Бога, выраженных в личностях, запрещало ограничивать восхождение отдельной личности: ведь Бог мог избрать ее в качестве своего пути. Но так как речь шла о равенстве прав Бога на личность, мне понятно, почему люди, каковы бы они ни были, выполняли одни и те же обязанности и подчинялись одним и тем же законам. Выражая Бога, они были равны в своих правах. Служа Богу, они были равны в своих обязанностях.

Я понимаю, почему равенство в Боге не влекло за собой ни противоречий, ни беспорядка. Демагогия возникает, когда за отсутствием общей меры принцип равенства вырождается в принцип тождества.

Моя духовная культура, наследуя Богу, основала равенство людей в Человеке.

Я понимаю, откуда происходит уважение людей друг ко другу. Ученый должен был уважать грузчика, потому что в этом грузчике он почитал Бога, чьим посланцем грузчик являлся наравне с ним. Каковы бы ни были ценность одного и посредственность другого, ни один человек не имел морального права обратить другого в рабство: ведь Посланца унижать нельзя. Но это уважение к человеку не приводило к раболепному пресмыканию перед посредственностью, перед глупостью и невежеством, потому что в человеке уважалось прежде всего достоинство Посланца Бога. Так любовь к Богу создавала основу возвышенных отношений между людьми, поскольку дела велись между Посланцами независимо от достоинств личности. Моя духовная культура, наследуя Богу, создала уважение к человеку, независимо от его личности.

Я понимаю происхождение братства между людьми. Люди были братьями в Боге. Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино,они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой. Нельзя быть просто братьями.

Моя духовная культура, наследуя Богу, основала братство людей в Человеке.

Я понимаю значение любви к ближнему, которой меня учили. Любовь к ближнему была служением Богу через личность. Она была данью, воздаваемой Богу, сколь бы посредственна ни была личность. Эта любовь не унижала того, к кому она была обращена, она не сковывала его цепями благодарности, потому что этот дар приносился не ему, а Богу. Именно поэтому такая любовь никогда не превращалась в почесть, воздаваемую посредственности, глупости или невежеству. Долг врача состоял в том, чтобы рискуя жизнью лечить зачумленного, кем бы он ни был. Врач служил Богу. Его не унижала бессонная ночь, проведенная у изголовья мошенника.

Я понимаю глубокий смысл Смирения, которого требовали от личности. Смирение не принуждало личность, оно возвышало ее. Оно раскрывало личности ее роль Посланца. Требуя от нее почитания Бога через ближнего, оно в то же время требовало, чтобы она почитала его в самой себе, сознавая себя вестником Бога, идущим по пути, начертанному Богом. Смирение предписывало ей, забывая о себе, тем самым возвышать себя, ибо если личность станет преувеличивать свое собственное значение, путь ее сразу же упрется в стену.

Моя духовная культура, наследуя Богу, проповедовала также уважение к самому себе, то есть уважение к Человеку через самого себя.

Отчаяние было равносильно отрицанию Бога в самом себе.

Человек, воспитанный в этих правилах, обладал бы силой могучего дерева. Какое пространство мог бы он охватить своими конями! Какие человеческие достоинства мог бы он в себя вобрать, чтобы они расцвели на солнце!

Но я все испортил. Я расточил наследие. Я позволил предать забвению понятие Человека. Человек - это нечто иное, чем люди. О соборе нельзя сказать ничего существенного, если говорить только о камнях. О Человеке нельзя сказать ничего существенного, если пытаться определить его только свойствами людей. Поэтому гуманизм заведомо шел по пути, который заводил его в тупик.

Жертва - это действие. Это отдача себя той Сущности, от который ты считаешь себя неотделимым. Имение - это не сумма доходов. Оно - сумма принесенных даров. Пока моя духовная культура опиралась на Бога, она могла спасти это понятие жертвы, которое создавало Бога в сердце человека. Гуманизм пренебрег важнейшей ролью жертвы. Он вознамерился сберечь человека с помощью слов, а не действий. И понемногу мы растеряли наше наследие... Вместо того, чтобы утверждать права Человека в личности, мы заговорили о правах Коллектива. Незаметно у нас появилась мораль Коллектива, которая пренебрегает Человеком. Эта мораль может объяснить, почему личностью должна жертвовать собой ради Общности. Но она не может объяснить, почему Общность должна жертвовать собой ради одного человека.

Мы скатились,- за неимением плодотворного метода - от Человечества, опиравшегося на Человека, к этому муравейнику, опирающемуся на сумму личностей.

Что могли мы противопоставить культу Государства или культу Массы? Во что превратился наш величественный образ Человека, порожденного Богом? Его уже почти невозможно разобрать, сквозь слова, потерявшие свой смысл.

Собор может приобщать к себе камни, и они приобретают в нем смысл. Но груда камней ничего к себе не приобщает, и не обладая такой способностью, она давит.

Постепенно, забывая о человеке, мы ограничили нашу мораль проблемами отдельной личности. Мы стали требовать от каждого, чтобы он не наносил ущерба другому. От каждого камня, чтобы он не наносил ущерба другому камню. Разумеется, они не наносят ущерба друг другу, когда в беспорядке валяются в поле. Но они наносят ущерб собору, который они могли бы составить и который взамен наделил бы смыслом каждый из них.

Мы продолжали проповедовать равенство между людьми. Но, забыв о Человеке, мы уже перестали понимать то, о чем говорили. Не зная, что положить в основу Равенства, мы превратили его в туманное утверждение, пользоваться которым уже не умели.

Так мы потеряли Человека. А потеряв Человека, мы лишили тепла то самое братство, которое проповедовала наша духовная культура, потому что братьями можно быть только в чем-то и нельзя быть братьями вообще. Братство возникает в общем даре чему-то более великому, чем мы сами. Но, подменив этот корень всякого истинного бытия бесплодным измельчанием, мы свели наше братство просто к взаимной терпимости.

Если наше Общество еще имело право на существование, если в нем сохранилось еще какое-то уважение к Человеку, то лишь потому, что подлинная духовная культура, которую мы предавали своим невежеством, все еще излучала свой меркнущий свет и спасала нас помимо нашей собственной воли.

 

Антуан де Сент-Экзюпери. Военный летчик.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

КТО И КАК БОРЕТСЯ  С ПРАВОСЛАВНОЙ КУЛЬТУРОЙ

 

Владимир Валиулин. “Мировые религии” вместо “Православной культуры”. Взгляд обозревателя // Новокузнецкая городская газета “Кузнецкий рабочий”. 10 декабря  2002.

Собственно говоря, ответ на этот непростой для российской школы вопрос министр образования РФ Владимир Филиппов уже дал: вызвавший так много споров проект введения в школьную программу “Основ православной культуры” реализовываться не будет. Об этом Владимир Филиппов заявил официально в Санкт-Петербурге. Вместо “Основ православной культуры” школам рекомендуется вводить в свою программу “Курс мировых религий”. В связи с этим заявлением увял повод для споров, весьма жарко разгоревшихся вокруг министерской новации.

Те россияне-родители, чьи учащиеся дети вольно или невольно могли вовлечься в изучение основ православия, смогли перевести дух: все-таки отношение к духовности и религии носит интимный характер, и споры на эти темы приносят душам больше ущерба, чем пользы. А в том, что развернувшаяся вокруг министерского проекта православного образования дискуссия сразу приняла ожесточенный характер, могли убедиться те, кто следил за ее ходом в центральных средствах массовой информации. (Провинция, как обычно, по этой теме отмолчалась). Вот несколько выдержек из газеты “Известия” за 31 августа 2002 года, широко эту тему освещавшей:

“Я человек верующий. Однако считаю обязательное преподавание религиозных предметов в средней школе абсолютно неправомерным и могущим иметь катастрофические последствия - прежде всего для тех, кто это затевает”, - Владимир Белов, преподаватель религии.

“Атеизм - это вполне определенная, к тому же и агрессивная идеология. Почему же этой идеологии мы должны отдавать предпочтение?” - Владимир, Митрополит Ташкентский и Среднеазиатский.

“Мне 48 лет, я всегда презирал тех, кто разрушал храмы. Но если священнослужители заявятся в школу, то я возьмусь за оружие”, - Александр Кудинов.

“Я приняла крещение. Но предпочла бы не отдавать ребенка в школу с обязательным предметом “Основы православия”, не рекомендовала бы ему ходить и на факультатив. Потому что церковь как институт очень далека от церкви, как “невесты Христовой”, - Анна Крючкова.

Сразу сниму с себя подозрения в предвзятости: специально отрицательные высказывания о православном обучении в школе не отбирал. Скажу больше: в обширной подборке читательских откликов в “Известиях” не нашлось ни одного(!) (кроме митрополичьего) слова за православную программу. Поэтому в качестве некоей уравновешивающей приведу слова самого виновника споров - министра образования РФ Владимира Филиппова: “Бесполезно зазывать детей в Русский музей или в Третьяковку где две трети картин отечественные художников связаны с библейскими сюжетами, до тех пор, пока подрастающее поколение не овладеет хотя бы азами православной культуры Мы оказались духовно нищими, не имея даже самых общих представлении о становлении православия христианских подвижниках”.

Здесь с министром не поспоришь да и делать этого не хочется: в том. что российская нация духовно скудеет, сходятся практически все - и сторонники, и противники православного школьного образования. Даже те, кто считает себя неиспра-вимым атеистом, полагают сейчас, что российский народ деградирует, если не обретет прочной, а главное, объединяющей и умиротворяющей духовной основы. Так в чем же причина споров? Не проще ли, если министр прав, взять да и принять предлагаемый им курс на православное обучение подрастающих поколений, чтобы подростки выбирали не “пепси” и “оторвись по полной”, а культуру, духовность, стремление к общему благу? Оказывается, не проще. Более того. Оказывается, и публикации в центральной прессе на-глядно это демонстрируют, большая часть российского общества не стремится доверить духовное воспитание своих чад российской православной церкви. Не считает ее спо-собной переродить человека, сделать его великодушным, милосердным, терпимым.

Незадолго до санкт-петербургского “отречения” Владимира Филиппова, на НТВ прошла программа “Свобода слова” Савика Шустера, посвященная православному обра-зованию в школе. Возможно, именно она в решительной степени повлияла на отказ министра от “Основ православной культуры”, поскольку весьма наглядно (в прямом и переносном смыслах) продемонстрировала умение и способность деятелей церкви понимать и миротворить.

За введение православного обучения выступали известный проповедник дьякон Андрей Кураев и кинорежиссер Никита Михалков, против - заместитель руководителя аппарата правительства РФ Алексеи Волин и ректор РГПИ Юрий Афанасьев. Не будем повторять их высказываний, скажем только, что они были как убедительны, так и инте-ресны. Человеку, не вполне определившемуся в этом вопросе с собственным мнением, наверняка не просто было отдать кому-то предпочтение: и дьякон Кураев, и режиссер Михалков, и чиновник Волин, и ученый Афанасьев равно блистали эрудицией и умением “держать” аудиторию.

И вдруг это ровно текущее, отлично срежиссированное действо пресек резкий крик “Ложь”! Что такое? А это дьякон Кураев с места выразил свое отношение к выступлению чиновника Волина, рассуждавшего о неконституционности появления “Основ православия” в общеобразовательной школе. Ну, ладно: вздрогнули, покачали головами, некрасиво, мол, и продолжили дискуссию. И снова: “Вы лжете!”. Глаза дьякона непримиримо горят, губы сжаты. Тут же кто-то из зрителей достает текст закона, цитирует его статью, поддерживающую Волина. Но ни извинений, ни оправдания от дьякона Кураева не последовало.

Не знаю, как на кого, а на меня эта сцена произвела сильное впечатление. Если уж на глазах миллионов телезрителей, в присутствии уважаемых людей священнослужитель не может быть вежливым и великодушным, то как он (и его коллеги по церковному цеху) поведут себя перед “тинейджерами”? Нынешние школьники ведь не пример благо воспитанным правительственным чиновникам. Они дубовый шкаф способны до нервного срыва довести, не то что взволнованного дьякона. Да что дьякон Кураев, давно известный как боец с ересью. Но ведь и интеллигентный Никита Михалков также начал перебивать и высмеивать оппонента. Это, повторюсь, проходило на столичной телестудии перед миллионами телезрителей во время культурного, в общем-то, действия. А что могло бы происходить где-нибудь в провинции, где нравы много проще, а кулаки быстрее языка?

Ну да ладно. “Основам православной культуры” в праве на жизнь отказано, востребован “Курс мировых религий”. На этом можно было бы остановиться и не касаться больше спорного предмета, по крайней мере до тех пор, пока министр Владимир Филиппов вновь не предложит его к рассмотрению.

 

 

ПИСЬМО РЕДАКТОРУ «НОВОКУЗНЕЦКОГО РАБОЧЕГО»

redactor@kuzrab.ru 18 декабря 2002. Здравствуйте,  Александр Геннадьевич.

Я рад, что и спустя годы после моего отъезда из Новокузнецка местные рериховцы не забывают меня и время от времени пробуют покусывать.

Во всяком случае мне это тоже дает повод напомнить людям о том, что дискуссия не завершена.

Недавно на полосе Вашего издания появилась статья Владимира Валиулина, стержнем которой является обсуждение моего участия в передаче Савика Шустера. Надеюсь, Валиулин был просто невнимателен (иначе придется сказать о его фантастической предвзятости или даже просто о клевете).

Я посылаю Вам свой большой текст о проблеме преподавания "основ православной культуры". В этом тексте (это брошюра для Издательства Московской Патриархии) есть небольшая полемика с Валиулиным. Надеюсь, что Вы сможете в Вашей газете поместить это фрагмент, а также (это уже на Ваше усмотрение) те фрагменты этого текста, которые сочтете интересными для Вашего читателя.

диакон Андрей Кураев

 

 

 Владимир Валиулин. Православное образование: возрождение нравственности или возврат в дремучее прошлое? // Кузнецкий рабочий. 9 января 2003.

Напечатанная в "Кузнецком рабочем" (N 146 от 10 декабря 2002 года) статья "Мировые религии" вместо "Православной культуры" вызвала отклики заинтересованных читателей. Некоторые из них мы сегодня публикуем.

Первым на нашу публикацию отозвался один из ее "героев" - дьякон Андрей Кураев. Полученное от него электронное письмо содержало фрагмент нашей статьи, касающийся передачи "Свободы слова" на НТВ, а также стенограмму самого теледиспута между дьяконом Андреем Кураевым и заместителем руководителя аппарата правительства РФ Алексеем Волиным. Никакого собственного комментария дьякон Кураев к перепечаткам не приложил. А жаль, поскольку нам было бы лестно и интересно иметь мнение о нашей публикации такого образованного и авторитетного специалиста как дьякон Кураев - кандидат богословия и профессор Свято-Тихоновского университета…

 

 

 

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО РЕДАКТОРУ «НОВОКУЗНЕЦКОГО РАБОЧЕГО»

Александр Геннадьевич, на этот раз я должен высказать мое глубочайшее неуважение к методам Вашей редакторской работы.

18 декабря 2002 года я послал Вам письмо-реакцию на статью В. Валиулина от 10 декабря.

В этом письме я обратил Ваше внимание на непозволительно большое расстояние, отделяющее валиулинский пересказ теледискуссии о допустимости школьного изучения «основ православной культуры» от ее реального хода. Сравнение стенограммы со статьей Валиулина показало, что новокузнецкий рериховец или крайне невнимателен или недопустимо предвзят. На передаче у Савика Шустера цитация из «Закона о свободе совести» однозначно показала мою правоту и полную некомпетентность  правительственного чиновника Волина – вопреки заверению Валиулина, будто обращение к тексту Закона посрамило меня…

Считаю необходимым сообщить (не Вам, а читателям Вашей газеты), что сопоставление текста Владимира Галимуловича и  стенограммы «Свободы слова» содержались не в частном письме редактору «Новокузнецкого рабочего», а в приложенной к письму брошюре об «основах православной культуры». Значит, тот, кто прочитал фрагменты стенограммы, не мог не прочитать и самой брошюры. Мое письмо к Вам прямо адресовало к ней: «Надеюсь, что Вы сможете в Вашей газете поместить этот фрагмент, а также (это уже на Ваше усмотрение) те фрагменты этого текста, которые сочтете интересными для Вашего читателя».

И что же я увидел на полосах Вашего издания? Ни извинения, ни поправки не последовало.

Вы ограничились упоминанием о том, что мое письмо получили: «Полученное от него электронное письмо содержало фрагмент нашей статьи, касающийся передачи "Свободы слова" на НТВ, а также стенограмму самого теледиспута между дьяконом Андреем Кураевым и заместителем руководителя аппарата правительства РФ Алексеем Волиным. Никакого собственного комментария дьякон Кураев к перепечаткам не приложил. А жаль, поскольку нам было бы лестно и интересно иметь мнение о нашей публикации такого образованного и авторитетного специалиста как дьякон Кураев - кандидат богословия и профессор Свято-Тихоновского университета» (9.01.2003).

Это просто за рамками любых приличий. Я передал Вам целую свою книжку с  комментарием к теледискуссии и к Вашей публикации (не важно, кто автор; Вы - редактор, значит, все публикации в Вашей газете - Ваши), я прямо разрешил Вам использовать любые фрагменты из этой книжки, – а Ваше издание лжет, будто «Никакого собственного комментария дьякон Кураев к перепечаткам не приложил». И даже имеет наглость «сожалеть» о моем молчании…

Не меньшим неприличием является и то, что никто из тех, кому Вы разрешили высказаться на Ваших страницах по поводу «основ православной культуры» не сказал правды – что речь не идет ни о какой обязаловке. И в моем телевыступлении, и в присланной мною брошюре (я подчеркнул в письме к Вам, что ее издает официальное церковное издетельство – Издательство Московской Патриархии с благословения Патриарха) неоднократно делался акцент на том, что такой курс может быть только результатом выбора школы и родителей. Но Вы это тщательно замалчиваете и пугаете каким-то насилием….

Школа, избравшая в качестве своего школьного факультатива изучение «основ православной культуры» угрожает только рериховцам: выпускники такой школы смогут отличить рериховский каббало-буддизм от православия. Валиулину будет тяжелее лжесвидетельствовать…

Человек, который познакомится с миром Церкви хотя бы на уроках «Основ православной культуры», не примет рериховскую хулу на православие, его не впечатлят валиулинские пассажи в стиле – «А может быть, истоки неприятия Кураевым, как, впрочем, и всего православного священства, к Блаватской и Рерихам коренятся в материальной сфере? Ведь все обряды в нашей церкви производятся за деньги, против чего решительно выступали и Блаватская, и Рерихи. Они клеймили позором сбор церковниками денег за посредничество с Богом и отпускающими грехи за проданную свечку» (В. Валиулин. Не хули веру других // Вечерний клуб (Москва).  21.05.1998).

Ну, где именно в православии «отпускаются грехи за проданную свечку»?  Для примера – хотя бы один церковный текст, хоть одна проповедь или листовка на эту тему? Таинства Исповеди и Причастия в православной традиции не сопряжены ни с какими «пожертвованиями» или «платами». Но из столетия в столетие в публикациях Блаватской, Рерихов и их учеников идет эта хула на Православие (и если бы она была единственной!). Естественно, хулы эти извергаются через платочек, на котором  вязью броско вышито «мы не то что эти христиане, мы веротерпимы!» (вспомним, как дивно называется статья Валиулина с этим выпадом  в адрес Церкви!)… Кстати, преподавание «основ православной культуры» поможет развеять такого рода мифы. Но тогда и сектантам (типа рериховцев) будет действовать сложнее.

«Новокузнецкий рабочий» пишет, что я «зол». Я не зол, а честен. В отличие от журналистов, которые умудряются держать мое письмо к ним в своих в руках и заявлять, что ничего, дескать, к сожалению не получали…

Надеюсь, что в Вас достанет профессиональной порядочности, чтобы опубликовать это мое письмо на полосах «Новокузнецкого рабочего». Но «сверх надежды надежда» - это надежда на то, что оно не будет отконвоировано комментарием Валиулина.

Если все же мое письмо будет опубликовано – прошу мой гонорар передать Владимиру Галимуловичу. Чтобы он не считал меня своим конкурентом «в материальной сфере».

Диакон Андрей Кураев

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

ОБ УЧЕБНИКЕ «ОСНОВЫ ПРАВОСЛАВНОЙ КУЛЬТУРЫ» А. В БОРОДИНОЙ

 

Мое личное впечатление от учебника Бородиной малоприятное: я считаю, что подросток, прочитав эту книгу, вряд ли пожелает знакомиться с Православием дальше, едва ли у него появится желание стать православным или, хотя бы читать другую литературу на эту тему. Книга слишком тяжеловесна, она не оставляет чувства влюбленности в Православие.

Но из того факта, что мне лично не нравится учебник Бородиной «Основы православной культуры», никак не следуют те действия, которые предпринимают «правозащитники», в судебномо порядке требующие изъятия этой книги из школ. Их обвинения, предъявляемые в адрес этого учебника – это на самом деле обвинения, бросаемые в лицо всей двухтысячелетней православной традиции, потому Православная Церковь действительно считает монофизитство ересью; а в Евангелии действительно написано, что именно иудейская толпа требовала распять Христа; и мы действительно считаем, что Новый Завет в своем духовном содержании превзошел возможности Ветхого Завета, а тем более, позднейшего иудаизма. Это общецерковные тезисы.

В позиции противников Бородиной (Лев Пономарев  др.) меня удивляет следующее. Во-первых, изучение культуры предполагает изучение и тех ее составляющих, которые не соответствуют современным требованиям политкорректности. Не надо выдумывать историю. Если Православие такое, может быть колючее, может быть с его точки зрения и дремучее, то нужно честно об этом и говорить. Равно как и наше несогласие или неприятие какихе-то моментов в истории буддизма или древних греков не означает, что мы должны скрывать от учеников ту правду из истории Тибета или Древней Греции, которая нас самих понуждает держаться в отдалении от бытовавших там культурно-религиозных традиций. Что было – о том и надо говорить, а не стилизовать всех под белых и пушистых с точки зрения современных представлений о том, что значит быть порядочным человеком.                             

Второе: вопрос политкорректности и толерантности. Если диалогичность – это умение принять человека таким, какой он есть, то значит надо и принимать его именно таким. Определенная нетерпимость и уверенность в Богооткровенной правоте, доверенной именно Церкви – это  характерная и неотъемлемая черта Православия. Без знания о ней невозможно представить ни ее культуру, ни ее историю, ни мотивы действий современных православных людей.

Конечно, нетерпимость Православия направлена не на людей, а на идеи (и в учебнике Бородиной четко прописана эта святоотеческая максима: «Люби грешника, но ненавидь грех»). Это норма Православия, и если вы кого-то знакомите с ним, то необходимо рассказать и об этом. А если вы действительно терпимый человек, то должны, пусть даже не соглашаясь с нами, поступать в соответствии со словами Вольтера (Пономарев в свое время очень любил их цитировать): «Я не согласен с вашими убеждениями, но готов отдать свою жизнь за ваше право их проповедовать». Но когда дело касается Православия, то господа правозащитники почему-то сразу забывают эту, свою же собственную заповедь.                                           

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

 

Об изучении в школах "Основ православной культуры"
18.12.2002

Министерство образования Российской Федерации

 

ПРЕСС-РЕЛИЗ

В связи с появившимися вопросами по письму Министерства образования РФ ї 14-52-87ин/16 от 22.10.2002г., пресс-служба Министерства образования разъясняет следующее.

1. Вышеуказанное письмо Министерства не является инструктивным или рекомендательным, а является, как отмечено и в его тексте, информационным - сопроводительным к Примерному содержанию по учебному предмету "Основы православной культуры". Необходимость появления такого письма связана с тем, что во многих школах ряда регионов России фактически ведется изучение детьми в той или иной форме основ православной культуры. В связи с этим, органы управления образованием субъектов Российской Федерации, зная о работе совместного Консультативного Совета Министерства образования и Московской Патриархии неоднократно ставили перед Министерством образования вопрос о необходимости разработки, для их ориентации, примерного содержания соответствующего курса.

2. Предмет "Основы православной культуры" не является и не может быть обязательным предметом для всех школ страны или даже для всех школ субъекта Российской Федерации. Этот предмет может вводиться только в каждой конкретной школе на основе решения Совета (Попечительского совета) школы, с участием представителей родителей и реализовываться:

а) либо как факультативный предмет вне сетки часов (после занятий), на который записываются сами учащиеся или, для младших классов - записывают учащихся их родители. В этом случае финансирование преподавания предмета обеспечивается или учредителем дополнительно к базовому финансированию школы по государственному стандарту, или родителями, или из внебюджетных источников.

б) либо как предмет школьного компонента из числа предметов по выбору (при этом другие учащиеся обязательно посещают другие выбираемые ими предметы из списка предметов по выбору).

В этом случае финансирование преподавания предмета "Основы православной культуры" реализуется, как и обычно для предметов по выбору из школьного компонента, в рамках обеспечиваемого школе финансирования учредителем школы (органом местного самоуправления).

3. Посещение занятий по предмету "Основы православной культуры", в соответствии с вышеизложенным, является не только добровольным для учащихся, но и с обязательного согласия их родителей.

4. Подробная детализация примерной Программы курса "Основ православной культуры" связана с тем, что эти рекомендации представлены, с соответствующими повторами, для учащихся школ различного возраста - от начальной школы до старших классов. Из предлагаемого объема (количества часов) и рекомендованного содержания предмета "Основы православной культуры" педагогический коллектив школы самостоятельно определяет нужные объем и содержание.

Вместе с тем, с учетом уже поступивших отзывов на Программу предмета, Министерство образования в ближайшее время планирует существенно переработать содержание Программы и направить в регионы ее новую редакцию.

5. В соответствии с принятой в июне 2002 года поправкой к Закону "Об образовании", вся учебная литература в школах может использоваться только при наличии соответствующего грифа ("рекомендовано" или "допущено") Министерства образования Российской Федерации.

6. Православная культура насчитывает многие сотни лет. И плохо, что целые поколения в двадцатом веке у нас в стране практически ничего не знали об этой культуре. Без знания основ православия невозможно понять Достоевского, Толстого, да и многие картины художников-классиков не понять, ибо они основаны на библейских сюжетах.

Вместе с тем, наша страна - многонациональная, многоконфессиональная, и это необходимо обязательно учитывать. С учетом многоконфессиональности нашей страны, Министерство образования России планирует подготовить на конкурсной основе в 2003-2004гг. программу и учебную литературу по предмету "История мировых религий", в котором изложить основы культуры основных мировых религий, представленных в России. Такое воспитание учащихся в духе толерантности позволило бы решать многие проблемы в нашем обществе, основанные на незнании и неуважении традиций и культуры других народов.