Томек Ленерт

Жулики в рясах

 

Ж27 Жулики в рясах. .: «Алмазный путь», 2004 г. - 416 с.

 

Как правило, тибетский Лидер перед смертью оставляет координаты следующего перерождения, чтобы его можно было найти и подготовить к исполнению своих обязанностей.

XVI Кармапа, глава линии преемственности Карма Кагью, умер в 1981 году, и вскоре начались поиски его преемника, но задача оказалась непростой.

Об этом рассказывает западный человек, ставший свидетелем политических интриг в процессе отыскания XVII Кармапы.

 

Перевод с английского - Вагид Рагимов. Редакция - Елена Леонтева. Оригинал-макет - Андрей Степанов.

Запрещается любое использование текста без согласования с Буддийским Центром Алмазного Пути Школы Карма Кагью г. Санкт-Петербурга

Адрес для информации: Россия 190068, Санкт-Петербург, Никольский пер., 7-23 E-mail: kclbooks@online.ru

© Текст, Буддийский Центр Алмазного Пути

Школы Карма Кагью г. Санкт-Петербурга, 2004

© Оригинал-макет, Алмазный Путь, 2004

ISBN 5-94303-016-6

 

 

 

 

 

 

 

Посвящается моим учителям и друзьям

 

Вступительное слово

 

 

Эта книга не могла бы появиться без неоценимой помощи друзей во всём мире. В создание окончательного её варианта внесли вклад многие люди, но я хотел бы упомянуть четырёх человек, чьи важные советы и поддержка превратили мой первый опыт на литературном поприще в нечто читабельное. Я выражаю самую искреннюю благодарность Стивену Джеймсу из Кембриджа (Англия), Дону Маршаллу из Сиднея (Австралия), Бруку Уэббу из Сан-Франциско (США) и Ларе Брэйнштайн из Монреаля (Канада).

 

Проснувшись утром 13 декабря 1981 года, моя страна Польша обнаружила, что в её жизни произошли невообразимые перемены. Несколькими часами раньше, в полночь, захватив нацию врасплох, коммунистическое правительство ввело военное положение. Мертвенно-бледные дикторы телевидения, одетые в полицейскую форму, приветствовали удивлённого зрителя угрозами длительного тюремного заключения и даже смертной казни за неподчинение новому военному правлению. Люди на неопределённое время лишались своих основных прав - правительство намеревалось разделаться с «Солидарностью» и вернуть страну на советскую орбиту.

Несмотря на зловещие сообщения государственных средств массовой информации, на следующий день тысячи людей вышли на улицы, протестуя против коммунистического произвола. Закрылись ворота фабрик, студенты заняли университеты. Когда в Гданьске, моём родном городе и колыбели «Солидарности», мы вели уличные бои против пресловутого «Зомо» - спецподразделения полиции по подавлению мятежей, - мы питали (по-видимому, наивные) иллюзии о том, что не отдадим свою недавно завоёванную свободу. Но через десять дней на верфь имени Ленина, последний оплот протестующих, въехали танки. Началось преследование нескольких сотен рабочих, всё ещё продолжавших держаться, - их избивали и арестовывали. Участь рабочих разделила горстка студентов, моих друзей, забаррикадировавшихся на верфи. Правительство торжественно объявило, что антисоциалистические элементы обезврежены, а «Солидарность», цитадель капитализма, ликвидирована.

 

танки, вползающие, громыхая, в ворота гданьской верфи. Оставалось одно - сопротивляться. Лама Оле и Ханна запротестовали и стали противодействовать неприглядным манипуляциям с самого начала всей этой истории. И в течение следующих лет они шли на конфронтацию с правительствами, сановниками и мощными организациями, с тем чтобы разоблачить заговорщиков и защитить школу Кагыо - задача, сопряжённая с трудностями и большим риском.

Эта книга - хроника нашего поиска истины. Она родилась из непреодолимого желания не уступать перед обманом и тиранией, к чему поляки чрезвычайно чувствительны. Это также попытка снять с Тибета покров мистицизма и показать конфликт в исторической перспективе. Пусть моё повествование будет шокировать кого-то бескомпромиссностью стиля или резкостью суждений, но приводимые факты требуют самого тщательного анализа и критики. В то же время, этот труд приглашает читателя прикоснуться к настоящему сокровищу, которое Тибет сохранил для нас, - великому учению Будды, которое всегда совершенно.

Железа - много, золота - мало, и гималайское королевство - не исключение из этого общего правила. Пусть же читатель, листая страницы этой книги, отделяет золото от неблагородного металла и отливает будущее буддизма в чистую и непоколебимую форму.

Ла Джолла, Калифорния, 21 мая 1998 года.

 

Основанное на фактах повествование

о недавней китайско-тибетской интриге

в линии преемственности Карма Кагью

буддизма Алмазного Пути

 

 

 

Главные персонажи

 

Рангджунг Ригпе Дордже - XVI Кармапа, глава школы Карма Кагью тибетского буддизма.

 

Шамар Ринпоче, или Кюнзиг Шамарпа, или Шамарпа самый близкий ученик Кармапы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Тендзин Гьяцо, XIV Далай-лама -духовный лидер высокого ранга и король Тибета.

 

XVII Кармапа Тхайе Дордже, узнанный Шамаром Ринпоче.

 

Ситу Ринпоче и Ургьен Тринле - Тай Ситу Ринпоче, или Ситу Ринпоче, или Ситупа - второй выдающийся ученик Кармапы (здесь - вместе с Ургьеном Тринле).

 

Ургьен Тринле - мальчик, которого признали XVII Кармапой Тай Ситу Ринпоче и коммунистический Китай. Это признание подтверждено Далай-ламой.

 

Джамгён Конгтрул Ринпоче, или Джамгён Ринпоче, или Джамгён Конгтрул - лама Кагью высокого ранга и близкий ученик Кармапы.

 

Топга Юлгьял, или Топга Ринпоче, или Топгала - генеральный секретарь Румтека и Благотворительной ассоциации имени Кармапы.

 

Гошир Гьялцаб Ринпоче, или Гьялцаб Ринпоче, или Гьялцабпа - лама Кагью высокого ранга и близкий ученик Кармапы.

 

Аконг Тулку - лама Кагью, проживающий в Шотландии; эмиссар Ситу Ринпоче у китайских коммунистов.

 

Лопен Чечу Ринпоче, или Чечу Ринпоче - лама высокого ранга и доверенное лицо XVI Кармапы.

 

Тенга Ринпоче - видный лама Кагью, живущий в Катманду.

 

Лама Оле Нидал - первый западный ученик XVI Кармапы, основатель более 500 буддийских центров на Западе.

 

_{Введение}

Когда на острове Кауаи зазвонил телефон, мыне подозревали, что это было началом бурного шторма - шторма, которому предстояло поразить линию преемственности Карма Кагью тибетского буддизма, пошатнуть её основы и нанести смертельный удар по политике средневекового Тибета.

Тропический пляж вряд ли напоминал мизансцену для гималайской драмы, и, тем не менее, крупнейший кризис в тибетском буддизме неумолимо приближался к берегам Гавайских островов. Одно из насыщенных кругосветных турне Ламы Оле по центрам было в самом разгаре, и, убаюканные красотой тихоокеанских островов, мы не вполне были готовы к ожидающим нас новостям.

Голос Сие, секретаря Оле, находящейся в Германии, на расстоянии одиннадцати часовых поясов от нас, звучал тревожно. Во все наши буддийские центры в Европе пришло загадочное письмо из Азии. С пышным непальским штампом и адресом, который едва можно было разобрать, оно выглядело как ещё одна вежливая попытка тибетских монахов пообщаться с Западом. Но после ознакомления с текстом удивление у наших людей сменилось явным неудовольствием. От письма и не пахло вежливостью, а всё общение замыкалось на политических интригах и сектантских распрях. Авторы - пресловутая группа тибетских торговцев из долины Катманду, назвавшая себя «Ассоциация Дэрге», - выражались без обиняков, рискуя ввергнуть тибетский буддизм в беспрецедентную путаницу. Взрываясь внезапными угрозами и выдвигая наглые требования, они настаивали на пересмотре вековой традиции, в соответствии с которой происходило признание последовательных воплощений Гьялвы Кармапы, духовного главы линии Карма Кагью Тибета. Наши европейские друзья, ещё не вкусившие тлетворного влияния политики на религию, в изумлении устремились к своим телефонам. Первой дозвонилась Сие. Почти не переводя дыхание, она выпалила нам свой отчёт о последних событиях. Мы все уставились друг на друга в смятении. Вовсе не сведущим в тёмных делах, составлявших неотъемлемую часть жизни гималайского королевства на протяжении столетий, нам казалось, что небо рухнуло на наши головы. Святой Тибет вдруг оказался втянут в совсем не святую авантюру.

Казалось, только Лама Оле понимал истинный смысл происходящего. Некто, прячущийся за спиной группы купцов из Непала, пытался расколоть школу Карма Кагью. Письмо было всего лишь первым открытым выстрелом. По сравнению с тем, что ставилось на карту и читалось между строк послания, неважно было, кто именно всё это написал, - удар был направлен на само сердце линии. Тайной целью, известной в то время лишь узкому кругу заговорщиков, являлся контроль над следующим Гьялвой Кармапой, королём йогов Тибета.

Первый сознательно перерождающийся лама Тибета, Кармапа уникален среди большого числа воплощенцев, появлявшихся в Стране Снегов. Почитаемый народом как Будда, он пользовался непререкаемым авторитетом во всей восточной части страны. Соблюдая непрерывную последовательность перерождений в течение почти девятисот лет, в каждом своём воплощении он хранил обширный набор методов Будды для работы с умом и имел обыкновение перед смертью оставлять подробные указания относительно обстоятельств своего следующего перерождения. Письменные, а иногда и устные сведения были весьма точны. Исторически в деликатном процессе узнавания следующего Кармапы важную роль играли два фактора - поступки юного воплощения и инструкции, оставленные его предшественником. Таким образом, когда в 1981 году умер последний, XVIKapMana, его ученики суверенностью полагали, что, согласно древнему обычаю, он также оставил такое предсказание, и обнародование его духовного завещания с тех пор непрестанно волновало умы.

На общем собрании Кагью в 1981 году, после кремации Кармапы, его ближайшим ученикам, четырём высокопоставленным ламам, поручили огромной важности задачу - совместно определить местонахождение письма с предсказанием и найти следующее воплощение Кармапы.

«Письменная кампания» из Катманду развернулась в период возрастающей нестабильности в линии. Прошло одиннадцать лет со времени кончины XVI Кармапы, а семнадцатое воплощение никак не находилось. Казалось, что четверо лам не могли придумать ничего обнадёживающего. Долгое время ожидания начинало сказываться. На Востоке как грибы после дождя начали вырастать политически окрашенные группы. Они соревновались друг с другом в распространении фантастических слухов, готовые устроить крестовый поход на регентов, чтобы принудить их к более решительным действиям. Ассоциация Дэрге была лишь одной из множества таких групп. Отличалась она тем, что настойчиво противопоставляла одного из главных учеников Кармапы, Тай Ситу, остальным трём.

В данном письме, представляя якобы большинство последователей Карма Кагью, кланы Дэрге тупо утверждали, что только воплощения Тай Ситу Ринпоче обладают историческим правом узнавать чередующихся Кармап, и обращались к Тай Ситу с просьбой о немедленном осуществлении его исключительной привилегии. Такое утверждение являлось резким отклонением от традиции. В прошлом, как правило, человек с наибольшими духовными способностями заявлял о себе, рассказывал о своих снах и видениях и тем самым содействовал деликатному процессу отыскания переродившегося тулку.

 

Введение

Ни одному ламе не принадлежало исключительное право опознавать воплощенцев, тем более - Кармап, которые, в конечном счёте, всегда находились сами вследствие своих деяний.

Теперь же кто-то замыслил совершить переворот; назревало крупное противостояние в линии. Тай Ситу выдвигался как единственный, кто уполномочен опознать юного Карма-пу, в то время как три его собрата якобы только портили всё дело, склонные скорее препятствовать операции. Торговцы из Катманду даже решили расширить платформу своей агитации, включив в нее и Запад, - впервые с тех пор, как они начали кормить такими измышлениями восточную публику. Их послание вызвало переполох в кипящей буддийской жизни Европы.

Застыв от напряжения, мы прислушивались к словам Сие, пытаясь понять, что на самом деле происходит, как вдруг услышали хладнокровную оценку ситуации, выданную Ламой Оле: «Это - война». В последующие два года нам предстояло убедиться в истинности данного пророчества. В то утро 17 марта 1992 года прозвучали первые выстрелы, и Оле с его военным инстинктом моментально это понял. С тех пор развитие событий становилось всё более драматическим и накал борьбы только возрастал. Главные герои, достопочтенные тибетские ламы высокого ранга, ссорились и поливали друг друга грязью с прытью, более подобающей амбициозным политикам, чем религиозным учителям. Разразившийся конфликт стал испытанием зрелости и решимости для тысяч людей в мире, практикующих учение Будды, преобразил облик тибетского буддизма на Западе, а последствия его на Востоке ещё предстоит полностью оценить. Когда всё перевернулось с ног на голову и, как читатель увидит в дальнейшем, водоворот событий чуть не привёл к подчинению линии Карма Кагью коммунистическому Китаю, мы все боролись с одним мучительным вопросом: как это могло произойти? Как могли столь выдающиеся существа, стоящие во главе линии духовной преемственности, допустить такую чехарду в том, что касается счастья и роста их учеников? Сегодня, спустя годы тщательного осмысления, мы, возможно, подошли ближе к правильному ответу. Сколь странным ни казалось бы это западному человеку, но ссоры, заговоры и вражда среди гималайских лам непосредственно связаны с тем, что происходило в Тибете, а также в Китае несколько столетий тому назад. Тибетцы не меньше, чем все остальные, - и учителя высокого ранга не исключение - являются продуктом общественной и политической среды, в которой рождаются. Их действия и стереотипы в большой степени обусловлены эпизодами прошлого, и для того чтобы понять все хитросплетения в их раздорах, необходимо окунуться в тибетскую историю.

Следы недавних событий приведут нас в середину восемнадцатого века, в мрачные коридоры дворца Потала в Лхасе - величественной резиденции Далай-лам. И затем непрерывная вереница причин и следствий протянется до сегодняшних тибетских лагерей беженцев и монастырей в Гималаях, а также до современных тибетских буддийских центров на Западе. Когда в 1959 году почтенные ринпоче, ламы и монахи бежали из Тибета - сначала в Индию, а потом на Запад - они принесли с собой свой феодализм. Вместе с полным собранием поучений Будды, самым мощным инструментом для работы с умом, они несли с собой также свои конфликты. И это может дать ключ к порой замысловатым поворотам и хитростям в их поведении на Западе. Ключ этот лежит в истории Тибета - мира, герметически закрытого до китайского вторжения.

Страна Снегов во время оно, окутанная мифами и полуправдой, могла бы пролить некоторый свет на причины сегодняшней драмы в тибетском буддизме. В этой книге мы не пытаемся предоставить радикальное решение и не претендуем на полное раскрытие «всей подноготной». Это просто рассказ свидетеля кризиса, двухлетний хронологический обзор событий, которые едва не привели «дом Кагью» под крышу коммунистического Китая. Однако последовательное ознакомление со случившимся поможет читателю вникнуть в мотивы борьбы и, на фоне старых социальных структур Тибета, более объективно оценить главных персонажей заговора и понять опасность слепого следования подобным людям.

Пусть же факты говорят сами за себя, и пусть история и здравый смысл будут нашими проводниками. Прошлое должно раскрывать тайны настоящего и служить уроком на будущее.

 

 _{Царство-государство}

золированность от мира оставалась отличительной чертой Тибета на протяжении столетий. Географическая недоступность страны и небольшое желание её обитателей общаться с чужеземцами создавали идеальную ситуацию для затворничества. И, когда сменявшиеся китайские династии объявляли о своём верховном владычестве над отдалённым соседом и оказывали давление на Лхасу, навязывая своё великодушное покровительство, тибетцы не уступали. Несмотря на дерзкие притязания Пекина, этому гималайскому народу удавалось в значительной степени избегать тревог и оставаться в стороне от внимания остального мира. Дикие монгольские орды, опустошавшие страну в XVII веке, были скорее инструментом в руках политической группировки, желавшей расправиться со своими конкурентами внутри Тибета, чем действительно чужеземным агрессором. Да, этот инструмент вышел из-под контроля, но всё же это был всего лишь инструмент, сознательно призванный на службу политиками в борьбе за власть. В остальном же иностранные вторжения представляли собой редкое явление в истории Тибета, и в начале XX века степень закрытости страны была не меньшей, чем во время первого проникновения буддизма в гималайское царство, т.е. Около 750 года н.э.. Так тибетцы смогли на протяжении более тысячи лет хранить то, от чего следовавшие одно за другим мусульманские вторжения не оставили камня на камне в северной Индии, - все поучения Будды.

Первые контакты с Западом состоялись в XIX веке, когда Российская и Британская империи, ожидая подвоха друг от друга, начали соперничество за влияние в этом регионе. Европейские исследователи возвращались домой с рассказами о мистических религиозных системах, святых ламах и гигантских монастырях. Опыт британских солдат был более прозаичен. Весьма малочисленный экспедиционный корпус полковника Янгхазбанда, посланный на захват Лхасы, в два счёта расправился со всей армией тибетского правительства. Военная мощь тибетцев явно отставала от их духовных способностей. Итак, после первых контактов всевозможные спиритуалисты, теософы и им подобные немедленно ухватились за идею священного царства. С начала XX столетия на европейскую публику посыпались экзотические истории о левитирующих йогах и туманные доктрины, якобы имевшие происхождение в Стране Снегов. Всё это стимулировало воображение читателей, но имело мало общего с действительными сокровищами Тибета. «Тибет» эксплуатировался как источник мистического и вскоре стал синонимом всего сверхъестественного. В сакральный город Лхасу удалось проникнуть известным востоковедам из Скандинавии и имперской России. Они нашли там богатую культуру, поддерживаемую уникальной религиозной системой. И, хотя это был первый контакт Запада с полным набором методов Будды для работы с умом, находки учёных остались исключительной прерогативой элитарных университетов, и их исследования не вышли за пределы научных изысканий и интеллектуальных спекуляций.

Что же касается более практического и всестороннего влияния, то здесь Европа должна была подождать ещё пять десятилетий. Настоящая и продолжительная связь с тибетской культурой стала возможной не раньше 1959 года, когда коммунистические варвары беспощадно выгнали тибетцев из их кокона. Время основного прорыва пришлось на конец шестидесятых. Двумя западными первопроходцами, горящими желанием познать учение Будды и познакомить с ним Запад, оказались Ханна и Оле Нидал, чьи первые контакты завязались на самом верху тибетской иерархии. В декабре 1969 года Оле и Ханна приехали из Дании в Непал именно тогда, когда в Катманду прибыл XVI Гьялва Кармапа, глава школы Карма Кагью тибетского буддизма. Молодые идеалисты появились в непальской столице в третий раз, чтобы привезти оттуда «субстанции», могущие, как они думали, изменить сознание человечества. Они принадлежали к авангарду скандинавских художников и вольнодумцев и твёрдо верили, что наркотики могут открывать «двери восприятия» и показывать человечеству абсолютную истину.

Итак, в Катманду внутренний зов привёл Ханну и Оле на вершину величественного холма Сваямбху, как раз когда Кармапа собрался проводить там специальный ритуал при большом стечении народа. Позже они рассказывали, как в определённый момент в ходе церемонии, когда Кармапа положил им руки на головы, всё взорвалось светом. Лама стал огромным, как тысяча солнц, и датчане тут же поняли, что нашли то, что искали. Необычная встреча положила начало периоду интенсивного ученичества в восточных Гималаях. В качестве первых западных учеников Кармапы Ханна и Оле получили введение в поучения и уникальные практики тибетского буддизма и приблизились к тому, чтобы осуществить свою мечту шестидесятых. Будучи сам наречён ламой, Оле со временем создаст несколько сот буддийских центров Кагью в мире. В сопровождении Ханны и других друзей он будет беспрестанно путешествовать от центра к центру, передавая Западу великую мудрость буддизма.

Движущей силой в осуществлении мечты стала их преданность Кармапе - преданность, которая первоначально распространялась на всё тибетское. Любой, кто родился в Стране Снегов, превозносился как обладающий возвышенной духовностью, в любом тибетце виделся мастер йоги, и все «бритоголовые» люди в монашеских одеждах были почти просветлёнными. И именно эта чистота взгляда воодушевляла идеалистический Запад, показывая, что Шангри-Ла, идеал поколения шестидесятых, находится в пределах досягаемости. Прочие, кто запрыгнул в тибетский фургон в следующие годы, поддерживали святость идеала с всё большим рвением и всё меньшей критичностью, замещая энтузиазмом недостающее знание и подлинную передачу. И в особенности почитался старый Тибет как рай на Земле. Всё, что несло на себе тибетскую печать и относилось ко времени до китайского вторжения, становилось объектом преданного поклонения и идеализации. Это было благородным ответом на коммунистические зверства и истерические попытки китайской пропаганды изобразить завоёванную страну как феодальное, отсталое и деспотическое общество. В результате первое поколение тибетских буддистов на Западе единодушно считало, что всё тибетское - святое. Молодёжь с распростёртыми объятиями приветствовала и тибетский буддизм, и страну Тибет. Конечно же, никто не хотел принимать сторону коммунистических агрессоров, а тибетцы, в трудное время встретившие равнодушие политиков мира, начали, в свою очередь, ощущать бурное внимание к себе со стороны западных идеалистов. Спустя десятилетия безразличия, борцы задело Тибета увидели, наконец, поддержку. В 1989 году Далай-лама стал лауреатом Нобелевской Премии Мира. В западных средствах массовой информации всё шире освещался тибетский вопрос, ужасы китайской оккупации получали всё большую огласку. Вокруг Далай-ламы вертелись знаменитости, а он, став знаменитостью сам, пустился в путешествия по земному шару в силу своих полуофициальных полномочий лидера Тибета. Одновременно борцы за свободный Тибет полностью оградили от критики слепую веру в святость гималайского царства.

Насколько отличалась столь гармоничная картина от действительности? Являлся ли старый Тибет поистине нацией искателей истины и благочестивых людей, исключительно преданно поддерживающих своих лам и монастыри? Был ли он на самом деле страной молочных рек и кисельных берегов, чей народ жил в согласии с ближними, строго придерживаясь благородной морали буддизма? Исторические факты опровергают этот небесный образ. Тибет, несмотря на мистическую ауру вокруг его истории и культуры, являл собой феодальное общество - вероятно, более человечное, наверняка более счастливое, чем другие феодальные общества, но вовсе не идиллическое место. История старого Тибета насыщена войнами, политическими интригами и кровавыми междоусобицами.

На протяжении нескольких столетий непререкаемая власть в стране принадлежала поочерёдно двум старым буддийским школам «красных шапок» - Сакья и Кагью. К началу XVII века всплыла новая сила и начала угрожать политическому статус-кво - орден «жёлтых шапок». Это был продукт реформ в буддизме, называемый «Гелуг», или «Добродетельные», и основанный около 1410 года учеником IV Кармапы. Во главе с могущественным V Далай-ламой и его министрами, обладавшими большим авторитетом, гелугпин-цы пригласили в Тибет в 1638 году монгольского полководца Гушри-хана. Их замысел состоял в том, чтобы сокрушить Кагью, захватить правление и укрепиться в Кхаме на востоке и в мятежном Цанге на юге страны. Получив карт-бланш, свирепые монгольские орды сровняли с землёй или обратили в традицию 1елугпа большое число монастырей Ньингма. По приказу министров Далай-ламы армия напала на стан X Кармапы, тому пришлось бежать и провести тридцать лет в изгнании. Школа Добродетельных огнём и мечом добилась политической гегемонии.

Раздробленная политическая сцена разделилась тогда на две основные группы. Первая, тесно связанная с ге-лугпинцами, включала в себя центральную, а также южную и западную части Тибета и, в общем, подчинялась правительству в Лхасе. Вторая являла собой беспорядочный конгломерат королевств, каждое со своим вождём, простиралась на восточный Тибет и всеми силами сохраняла независимость от столицы и преданность Кагью и Ньингма, третьей старой буддийской школе, тоже «красных шапок». Многие усилия центрального правительства, в котором доминировала Гелугпа, были направлены на то, чтобы привести свободолюбивых кхампов, населявших восточный Тибет, под крыло Лхасы и тем самым обратить их в орден «жёлтых шапок». Гелугпинская иерархия делала для этого всё возможное, не брезгуя предательством, угрозами и применением военной силы. После альянса с монголами и победы над кагьюпинским правителем администрация Далай-ламы установила строгий контроль над тремя остальными буддийскими школами. Кармапа и школа Кагью стали мишенью для жестоких законов и дискриминационных поборов. Вокруг Лхасы кроме горстки монастырей Кагью все остальные были обращены в Гелугпу. Две замысловатые директивы включались в законы страны и вновь и вновь всплывали в официальных указах - «надавить на звезду» и «подоить самку яка». И тщательно охраняемым секретом, передававшимся старшим министром лично его преемнику, было то, что таинственная «звезда» - это Кармапа, а «самка яка» - Дрикунг, одна из ветвей Кагью. Поставив, таким образом, старые школы на колени и всё же опасаясь возможного бунта Кагью, влиятельный V Далай-лама предложил императору китайской династии Чинг взять под защиту его и его царство. Далай-ламу приняли с распростёртыми объятиями; император не только ниспослал свою великодушную опеку, но и ввёл в Тибете систему чередования двух монархов - Далай-ламы и Панчен-ламы. В глазах кагьюпинцев такое подчинение китайскому трону было равносильно измене. Они по сей день не простили Далай-ламе его вероломство. Ещё один постыдный пример гелугпинс-кого принуждения - деятельность Пхаванкапы в XIX веке. Светило для некоторых (в своей линии преемственности) и чудовищная личность для других, этот крестоносец Гелугпы организовал тотальную кампанию против традиции Ньингма. Ему удалось вызвать такой переполох в рядах этой школы, что почти полностью исчезли некоторые ценные передачи, такие как «Алмазный Резец».

Социальная ткань Тибета во многом определялась институтом тулку - традицией узнавания последовательных перерождений ламы. Феномен линии последовательных воплощений основывается на буддийском принципе, утверждающем, что существа перерождаются снова и снова. Традиции тулку в Тибете дал начало II Кармапа Карма Пакши девять веков тому назад, объявив в раннем возрасте, что является воплощением недавно скончавшегося Кармапы Дюсум Кхьенпы. С тех пор Кармапа возвращается в непрерывной последовательности воплощений в течение девятисот лет, до наших дней. Таким же образом начали принимать сознательные воплощения другие высокосовершенные ламы, и их узнавали их многоопытные ученики. От жизни к жизни просветлённые качества ламы осеняли его последователей. В Тибете развились сотни линий тулку, и вся эта система служила уникальным механизмом сохранения непрерывной передачи учения Будды.

С течением веков, однако, монастыри и их тулку-вопло-щенцы разбогатели и их влияние в общественной и политической жизни страны значительно возросло. Многие тулку помимо роли религиозных учителей принимали на себя роль политических фигур. Определение местонахождения нового воплощения выдающегося тулку и доставка его в его прежний монастырь стала означать обретение власти. И, поскольку во многих случаях критерии, согласно которым узнавали воплощенцев, оставляли много места для манёвра, этот процесс стал инструментом политического ближнего боя. Традиционным методом проверки, в соответствии с которым подающий надежды ребёнок должен узнать вещи своего прошлого воплощения, часто пренебрегали. Не всегда советовались с компетентными мастерами. Политическое влияние, деньги или последний аргумент- меч – приобретали решающее значение, и ряды подлинных тулку потеряли былую стройность. Нередко два или несколько кандидатов, каждого из которых поддерживала влиятельная группировка, открыто и дерзко претендовали на место одного известного тулку, и, в то время как сами юные претенденты мало что понимали в аферах, происходящих за их спиной, их мо-1ущественные покровители готовы были развязать войну ради торжества своего выбора. После обретения трона начиналось воспитание ребёнка строго в соответствии с ролью, которую ему предстояло выполнять в зрелые годы. В окружении исключительно мужской свиты наследственных попечителей и слуг юный воплощенец, как правило, подчинялся суровой дисциплине, находясь полностью под опекой круга его рьяных служителей. Это делалось для того, чтобы тулку мог получить передачу учения Будды в наичистейшей форме, но также и для того, чтобы оберегать юношу как самое ценное обладание монастыря. Однако частенько затворничество тулку приводило к тому, что он имел несколько слабое представление о жизни вне стен монастыря. В то же время, нередко люди вокруг него играли гораздо более доминирующую роль, чем того требовало благо их питомца, преследуя иногда корыстные цели через голову мастера.

Такое положение дел являлось, несомненно, плодородной почвой для иностранного вмешательства. Как и следовало ожидать, Китай не упустил эту благоприятную возможность подключиться к тибетской политике и активно продвигал тех кандидатов в тулку, которые его устраивали. Ни один из титулов, высочайший или самый скромный, не был ограждён от вмешательства Срединного Государства.

Зорко следя за Страной Снегов и абсолютно не считаясь с религиозной достоверностью, безжалостные императоры навязывали тибетцам свой собственный, иногда совершенно абсурдный выбор Далай-лам и Панчен-лам. В 1796 году VII Чинг Лу, император династии Чинг, издал декрет, определяющий новую процедуру узнавания воплощений в Тибете. Ожидающим перерождения известного настоятеля или ламы не нужно было больше беспокоиться о загадочных знаках или долгосрочных поисковых группах. Вместо этого совет, назначенный китайским правителем, должен был попросту выбрать некоторое число подходящих кандидатов на вакантное место тулку. Всех претендентов затем «принаряжали» и готовили для функции духовного лидера. В конце концов, чтобы выявить настоящее воплощение, проводилась лотерея. Наряду с указом император милостиво пожаловал Тибету золотую вазу. Имя кандидата выбиралось жребием - из нескольких имён, написанных на палочках для еды, которые затем бросали в эту вазу. Добрый правитель не забыл уточнить в своем указе, что данный специальный ритуал должен совершаться перед тханкой - святым изображением на свитке, - представляющей не кого иного, как славного VII Чинг Лу самолично. Председательствовать же на церемонии должен был его представитель. И, хотя тибетцам часто удавалось подправить результаты лотереи в свою пользу - посредством взяток и так далее, - их свобода выбора, по крайней мере, в том, что касалось выдающихся тулку Гелугпы, была с тех пор ограничена. Официально «жёл-тошапочных» воплощенцев нужно было с тех пор выбирать перед образом Чинг Лу, глазеющего на происходящее со стены. Кроме того, начиная какое-либо публичное заявление, верховный глава Тибета должен был всегда покорно объявлять: «Я, Далай-лама, уполномоченный Чинг Лу...» с того самого дня, когда решительный Чинг Лу обнародовал свой указ, и до последнего времени, когда в 1959 году гималайское царство оказалось в лапах коммунистов, все тибетские правительственные документы предварялись такой фразой.

Не завоевав Тибет, Пекин смог навязать Лхасе мрачное и практически вынужденное партнёрство. Без сомнения, Чинг Лу казался местному населению весьма странным партнёром для Далай-ламы.

 

Царство-государство

Итак, благодаря иностранному и также внутреннему вмешательству при каждом удобном случае, религиозный выбор тулку становился скорее исключением, чем правилом. Подлинные ламы, конечно же, появлялись, и тибетская история богата примерами линий преемственности высокосовершенных тулку, а теоретически вся система была направлена на то, чтобы выявлять таких существ и заботиться о них. Тем не менее, эта же самая система спустя столетия злоупотреблений допускала то, что многие воплощенцы становились или политическими марионетками, или абсолютными принцами. Первые были инструментом в руках домочадцев, которые, ревностно оберегая доступ к уху хозяина, плели свои интриги. Вторые становились политиками и, никому не подотчётные, слушаясь советов тех, кто уже добился их расположения, нередко без всякой подготовки ныряли в неспокойные воды политических страстей. Тот факт, что во многих случаях их изречения принимали силу закона, только усложнял всё дело. Процессы гласности, подотчётности и демократии, составляющие краеугольный камень современного общества на Западе, были неведомыми понятиями в старом Тибете. Идеям о каких-нибудь элементах представительного управления и хотя бы мягком ограничении абсолютной власти - то, с чем правительства в Западной Европе давно уже смирились, -в Тибете, и вообще в Азии, грозило проклятие. Вследствие этого страной часто управляла кучка ни на что не способных деятелей, чьей единственной добродетелью было обладание титулом или связь с каким-нибудь именем. Большинство народонаселения, будь то свободолюбивые кочевники или более покорные жители центральных областей, жило с определённой степенью феодальной зависимости и подчинённости, и доля личной свободы определялась ближайшим вождём или настоятелем монастыря. Любимым методом публичного наказания и усмирения наиболее непокорных служили розги, и распространённым явлением были также пытки, в их самой неприглядной и варварской форме. Принесённые в Тибет чиновниками династии Чинг во время V Далай-ламы, они были задействованы без промедления, когда арестовали и публично разрезали на кусочки троих министров. Объявленные вне закона XIII Далай-ламой, пытки благополучно пережили запрет и просуществовали до 1959 года, сменившись антигуманными способами подавления, введёнными коммунистами. Зловещие фотографии людей с отрубленными конечностями, свидетельство зверских порядков старого Тибета - это не только плод коммунистической пропаганды. Образование и доступ к информации были исключительной прерогативой монастырей, которые оставляли целые пласты населения лишёнными даже самых примитивных форм обучения. Высочайшее знание о природе всех явлений, суть буддизма, для большинства тибетцев означало лишь поверхностную веру в общие основы с акцентом на страх и кармическое воздаяние - или просто слепое доверие к их ринпоче.

Во имя исторической честности мы должны признать, что, хотя их любовь к системе, по существу и в целом абсолютно позитивной, делала жизни тибетцев фундаментально удовлетворительными и счастливыми, - всё же большинство тибетцев существовало в отсталости, невежестве и суеверии - подобные «ценности» вряд ли уместны в современном мире. Выделялся Тибет тем, что эта страна смогла сохранить в непрерывной и живой передаче полное учение Будды, включая высшие наставления об окончательной природе действительности вместе с методами её постижения.

И, в то время как средний тибетец предпочитал заниматься своими делами, мало думая о высшей истине и оставляя все возвышенные материи своим ламам и институтам, некоторые немногочисленные люди использовали доступные уникальные техники и достигали непревзойдённых результатов. Из нескольких миллионов населения горстке драгоценных лам и йогов удавалось, поколение за поколением, реализовывать потенциал совершенства истинной природы ума. Эта передача живого просветления является наиболее важным вкладом Тибета в коллективную человеческую мудрость, но социальные и политические структуры, в рамках которых осуществлялся поиск Просветления, отодвигают Тибет на целую эпоху назад от сегодняшнего общества. Данное повествование следует воспринимать именно на фоне такой ситуации. Нити заговора глубоко вплетаются в тибетские анналы и приводят нас в Лхасу, возвращая на двести лет назад.

Итак, главные герои - высокие тулку и ламы, капризным поворотом истории выброшенные в современный мир. Они образуют ядро древней феодальной системы и, тем не менее, вынуждены - а порой вынуждают себя сами - функционировать в новом мире. Неожиданное вхождение в XX век готово породить конфликт, независимо оттого, понимают ли они это сами. Все ингредиенты в наличии, бомба может взорваться в любой момент. Различия между автократическим Тибетом и демократическим Западом непримиримы. Буддизм настаивает на логике, здравом смысле и ясном мышлении. Нечто совершенно противоположное - слепая вера во всеведение лам, в то, что они почти не подвержены процессам, свойственным обычному человеческому состоянию. Святое почтение многих людей Запада к Тибету - и страсть тибетцев к политическим интригам. И эту огнеопасную смесь воспламенит прикосновение личной вражды, которая постепенно выльется в ненависть, - то, что всегда добавляет специй к сухому историческому процессу.

 

^{Соперники}

 

Два века назад, в период регентства между VII и VIII Далай-ламами, могущественный временный держатель трона Далай-ламы издал распоряжение, запрещающее появление X Шамарпы в Тибете. Шамара-тулку публично обвинили в том, что он спровоцировал непальское вторжение в свою страну. Он лишился всех титулов, присвоенных ему маньчжурскими императорами, а правительственная армия разорила его кагьюпинские монастыри и силой обратила их в традицию Гелугпа. Церемониальная Красная корона Шамарпы была конфискована и, предположительно, закопана под одним зданием в Лхасе. Ходили слухи, что XIII Далай-лама столетием позже подарил её Николаю II, последнему царю России. Как бы то ни было, владелец по сей день не нашёл свою корону. Наконец, официально был издан указ, строго-настрого запрещающий будущие воплощения Шамарпы, - весьма экстравагантная для западного понимания идея. Выдающийся ученик последовательных Кармап и второй по положению лама в духовной иерархии Кагью, Шамарпа всегда принимал рождения рядом со своим учителем. После того как в 1638 году власть перешла в руки V Далай-ламы и гелугпинской политической элиты, тулку Шамар, как близкое лицо к Кармапе, стал объектом официальных нападок.

Через сто лет после этого благодаря заметной активности VIII Тай Ситу, другого близкого ученика Кармапы, линия Кагью переживала возрождение в отдалённом Кхаме. Вдали от бдительных взоров правительственных министров и под защитой местного короля расцвёл Палпунг, монастырь

 

Тай Ситу на востоке. Мастер логики и брат Панчен-ламы, второго лица в Гелугпе, тулку Шамар решил повторить в центральном Тибете успех Тай Ситу в Кхаме. Однако, осуществляя руководство из Янгбар Чена, своей главной резиденции всего в сутках пути от Лхасы, он имел не слишком большую свободу манёвра, и для достижения своей амбициозной цели заключил союз с братом. Панчен, сам обиженный на ге-лугпинских политиков за то, что те не допустили его к тибетскому трону, был превосходным союзником.

С тех самых пор, когда китайский император установил чередующуюся монархию в царстве V Далай-ламы, последовательные воплощения Панчена тщетно ожидали возможности взять на себя бразды правления в Тибете. Власть предержащие в столице взирали на новый альянс с должным опасением. Смычка второго лица в Кагью с притязающим на трон Панчен-ламой являла собой прямой вызов правительству 1елугпы. Наконец, когда братья установили контакт с раджой в Индии и приняли британскую делегацию в Таши Лхюнпо, главном монастыре Панчена к югу от Лхасы, правительство решило действовать. Панчен-лама был направлен с миссией в Пекин, где таинственным образом скончался. Лишённый поддержки брата, Шамарпа бежал в Непал и был немедленно обвинён в подготовке заговора против своей страны. И, хотя он выступил в качестве посредника в споре между Непалом и Тибетом, его дни известного тулку были сочтены.

Жертва политической интриги, Шамарпа продолжал тайно перерождаться в течение следующих двухсот лет под защищающей опекой Кармапы. Воздействие мантр, произносившихся против его перерождения, оказалось невелико. Тем не менее, публичный запрет на его появление соблюдался строго. Оберегая своё политическое господство, центральное правительство внимательно следило за тем, чтобы ни одно воплощение Шамара не признавалось официально. «Чёрное становилось белым, настоящее становилось ненастоящим. Невозможно было узнавать или возводить на трон Шамарп. Всё держалось втайне. Воплощения появлялись, ноне раскрывались», -так описывал это сложное время XVI Кармапа.

С начала XX века на тибетском горизонте стали собираться тёмные тучи. После того как в 1911 году была сметена с престола декадентская маньчжурская династия, а эксперимент с республикой привёл к унизительному поражению в войне с японцами, в 1949 году в Китае пришёл к власти намного более жестокий и репрессивный режим. Победоносных коммунистов, новых хозяев Пекина, роднила с предшественниками глубокая убеждённость в том, что Тибет является неотъемлемой частью Китая. К тому же, они не имели обыкновения церемониться и обладали более грозным и фанатичным войском для осуществления вековой давности мечты Пекина - насильственного союза Тибета с «родиной».

Динамичный Тхубтен Гьяцо, XIII Далай-лама, умудрялся, вопреки всему, сохранять самостоятельность Тибета. Настойчивый в своём противодействии Китаю, он протянул руку сотрудничества Кагью и другим линиям, и, после столетий подозрительности, XV Кармапа был принят в Лхасе как партнёр и друг. Во имя национального единства были смягчены резкие законы, направленные против других школ. Получил пользу от нового политического климата и тулку Шамар - хотя пресловутый запрет его перерождений отменён не был, во время правления XIII Далай-ламы к его пребыванию рядом с Кармапой относились терпимо. Но такая терпимость одобрялась не всеми. Ультраконсервативные фракции, представлявшие три гигантских гелугпинских монастыря, видели мало мудрости в отношении к другим линиям как к равным и упорно подрывали попытки Далай-ламы обеспечить единый тибетский фронт.

В период регентства - после кончины Тхубтена Гьяцо в 1933 году и до совершеннолетия следующего, XIV Далай-ламы Тендзина Гьяцо - в стране не нашлось сильной руки, которая сплотила бы тех, кто готов был тянуть Тибет в современный мир.

Политические реформы не проводились, и страна, слабая и в военном отношении ни на что не способная, не сделала попыток создать даже отдалённое подобие вооружённых сил с современным уровнем боеготовности. Не было попыток также обеспечить какие-либо международные гарантии. Слепая вера в дхармапал (плоды буддийской трансформации древних богов Индии и Тибета, которые, ритуально призванные, постоят за священное царство в минуту опасности) заставляла считать их достаточной защитой от агрессора. Концентрация сил коммунистических китайцев на восточных границах в конце 40-х годов не вызывала большого беспокойства у центрального правительства Тибета.

Признаки приближающейся трагедии игнорировались настолько, что это даже трудно объяснить. Вместо этого сектантское правительство в Лхасе во главе с несовершеннолетним XIV Далай-ламой вновь занялось навязыванием своего владычества трём другим буддийским школам. Усугубляло положение ещё и то, что гималайская теократия была практически неизвестна за пределами сино-монгольского треугольника.

Державам свободного мира неинтересно было вступать в конфронтацию с Китаем из-за какой-то далёкой заброшенной области, и такой недостаток решительности был на руку Пекину, поскольку делал Тибет лёгкой добычей. Но - даже если бы в последнюю минуту тибетское правительство стряхнуло с себя мелочные разборки и призвало к общенациональному сопротивлению, всё равно способность к нему Тибета не шла ни в какое сравнение с мощью Народно-Освободительной Армии. Агрессор попросту обладал подавляющей численностью. Но, что и типично для Тибета, гражданского пробуждения не произошло, и последние годы Страны Снегов были отмечены не мобилизацией сил, а продолжающимися бесконечными междоусобицами и, наконец, изменой.

В октябре 1950 года китайские коммунисты напали на восточный Тибет, а затем постепенно просочились на остальную территорию королевства и заняли его целиком. Им удалось застать тибетцев врасплох. Неспособное или нежелающее выставить единый фронт против агрессора, тибетское правительство оставалось подозрительно пассивным. Единственные, кто готов был сражаться, - кхампы - нуждались в оружии, которого власть предержащие предоставлять им не собирались. Вместо этого в Чамдо, на востоке страны, по приказу правительственного чиновника и предателя Нгабё были взорваны оружейные арсеналы.

Сидя в своём тёплом кресле в столице, Нгабё позаботился о том, чтобы бойцы сопротивления на востоке остались без оружия. Заброшенный Лхасой, лишённый военного руководства и не располагающий достаточно боеспособными силами, Кхам пал под ударами коммунистов в считанные недели.

После катастрофически неумелых действий в 1950 году, в мае 1951 года тибетское правительство, возглавляемое шестнадцатилетним Далай-ламой, подписало противоречивое соглашение из семнадцати пунктов, в котором Тибет формально признавал верховную власть Китая, сохраняя местное самоуправление. Когда в 1959 году население Лхасы наконец поднялось с оружием в руках против китайской армии, уже невозможно было повернуть вспять ход событий, предопределённый политиками на бумаге. Отчаянное восстание было жестоко подавлено, и Тибет исчез с политической карты мира. Коммунисты развязали против тибетского народа настоящий геноцид.

Юному Далай-ламе вместе с близким кругом слуг удалось бежать - в последний момент, когда китайские войска занимали столицу. Его исчезновение вызвало массовый исход лам и монахов через Гималаи.

Более дальновидный XVI Кармапа подготовил своих людей к уходу из страны за несколько лет до этого и прибыл, как и планировалось, вместе с четырьмя ближайшими учениками и другими воплощенцами в восточно-гималайское королевство Бутан. В Индии представители четырёх школ внезапно обнаружили себя в одной лодке. Власть гелугпинцев и господство центрального правительства Тибета исчезли как дым, и прошлые междоусобицы поблекли на фоне величины нынешнего бедствия. Удачливые ламы, пережившие армагеддон китайского вторжения и мучительный пеший переход через зимние Гималаи, стояли теперь перед сложнейшей задачей восстановления в изгнании того, что им удалось спасти от разрушения в Тибете. Будучи в дружеских отношениях с XVI Кармапой и понимая необходимость сотрудничества, XIV Далай-лама согласился отменить запрет двухсотлетней давности. Спустя два века отсутствия, тулку Шамар снова был официально признан, но уже на индийской земле.

Сначала казалось, что масштаб катастрофы и статус обездоленных беженцев в бедной стране заставит тибетцев образумиться и действовать сообща. Но не тут-то было. Тотальное разрушение их страны оказалось недостаточным для того, чтобы сломать коллективную склонность этой нации к ссорам. Не успела ещё осесть пыль от бомбардировок, как - и, пожалуй, с не меньшим пылом - ожили давние распри. Старый лхасский режим, замаскированный новым названием «Тибетское правительство в изгнании» и действующий из своей новой резиденции в Дхарамсале, что в западных Гималаях, унаследовал прежнюю враждебность по отношению к другим буддийским школам. Члены этого именитого органа с обновлённым нездоровым энтузиазмом вернулись к предубеждениям, соперничеству и разборкам прошлого. Особенно кхампы считались серьёзной угрозой для новых амбиций гелугпинской администрации - её стремления представлять и контролировать всех тибетцев в изгнании.

Гело Тхюндруб, дерзкий брат Далай-ламы, решил, что лучшим ответом на маоистское вторжение и разрушение его страны будет приспособить Тибет и тибетскую политику к новым коммунистическим реалиям. Он смело предложил отменить старые буддийские школы, покончить с богатыми религиозными шоу и опустить, таким образом, высоких лам на землю. Ему приписывают изречение: «Долой троны, ритуалы и золотую парчу!» его слова отозвались испугом в сердцах лам. По мере того как всплывали новые подробности изощрённого плана, становилось понятно, что это заговор против трёх школ. Новый религиозный орган, которому предназначалось заменить традиционные линии преемственности, должен был управляться гелугпинской иерархией. Обеспокоенные ламы бросились за помощью к Кармапе.

Приглашённый правящим кланом поселиться в королевстве Сикким в восточных Гималаях, Кармапа основал в 1961 году монастырь Румтек, который вскоре превратился в крупный образовательный центр и по значимости сравнялся с Дхарамсалой. В недавно построенном институте и монастыре жили и обучались под непосредственным руководством Кармапы его два ближайших ученика - «реабилитированный» Кюнзиг Шамар и Тай Ситу, а также присоединившиеся к ним Джамгён Конгтрул и 1о-шир Гьялцаб. Хотя Кармапа неукоснительно держался в стороне от тибетской политики, с его голосом нельзя было не считаться в делах региона.

 

Он пользовался большим почтением у различных тибетских народов, а для кхампов его слово было законом. Воинственные восточные тибетцы и многие ламы высокого уровня, почувствовав давление со стороны правительства в эмиграции, собрались вокруг Кармапы в поисках поддержки и содействия - последняя инициатива Дхарамсалы по слиянию всех школ являлась угрозой для их самоуправления. Будь этот ход успешным, он означал бы конец многих уникальных буддийских практик, хранимых каждой линией в качестве своей особенности на протяжении многих веков. Вовсе не расположенные быть проглоченными «старшим братом», тринадцать крупных тибетских поселений - в основном, беженцы из Кхама - образовали политический альянс и избрали Кармапу своим духовным предводителем. Возник мощный полюс, противостоящий Далай-ламе и официальной линии Дхарамсалы. Новая коалиция сорвала план нивелирования религиозного многообразия Тибета, и от пресловутого замысла пришлось отказаться.

Правительство не могло простить Кармапе его бескомпромиссную позицию в споре и отпор авторитету Далай-ламы, и Кагью стали мишенью для отвратительных нападок. В 1976 году был убит Гунгтханг Цюльтрим, политический лидер альянса, и убийца признался, что действовал по наводке Дхарамсалы. Дистанция между Дхарамсалой и Румтеком увеличилась.

Печальная реальность похоронила первоначальную дружбу Далай-ламы и Кармапы. В свете независимой позиции Кармапы министры тибетской администрации начали сожалеть об изменении политики Далай-ламы в отношении Шамарпы. Отмена запрета мало что означала в ситуации, когда ни Далай-лама, ни его правительство не имели законных прав в Индии, а Шамарпа не нуждался в разрешении от тибетского лидера на то, чтобы участвовать в общественной жизни за границей.

 

Но всё же это решение вызвало протест. Кармапа и Ша-марпа уже давно, на протяжении нескольких веков, не пользовались популярностью в правительственных кругах, и двести лет назад этот акт Лхасы прогремел как победа над непокорными Кагью. Теперь видное положение Кармапы и внезапное повторное появление его главного ученика были объявлены угрозой для политических целей Гелугпы. Глава Кагью и его главный ученик превратились в злостных врагов Дхарамсалы. Предполагалось, что Далай-лама, как номинальный правитель всех тибетцев, должен быть выше всех этих интриг и нездоровых рассуждений. Но, будучи в окружении игроков с заговорщическими тенденциями, стараясь умиротворить все стороны и имея на вооружении только репутацию своего имени, чтобы воспрепятствовать шагам наименее здравомыслящих членов кабинета, он периодически раздо-садованно заявлял, что больше не будет перерождаться в линии Далай-лам. Эта стратегия на какое-то время срабатывала, но затем его политики возобновляли свои кон-фронтационные методы и продолжали с прежним жаром применять их против трёх других буддийских школ. Стычки между тибетцами не ограничивались только давлением Гелугпы на соперников. Оппозиция повторному утверждению Шамарпы неожиданно возникла в гораздо более непосредственной близости. Каждого тулку от колыбели до могилы окружала и обхаживала свита профессиональных советников и слуг. Их семьи выполняли одни и те же функции вокруг их ламы в каждом из его последовательных воплощений. Эта группа разрасталась в размерах и значении, пока не становилась уже фактическим двором, тесно окружавшим своего мастера. Личные амбиции здесь значили гораздо больше, чем можно ожидать от людей на службе у духовного учителя. Такой круг был у Кармапы, были свиты и у его близких учеников, и члены их ревностно держались за своё место в иерархии линии.

 

Когда Шамарпе и его домочадцам доступ на общественную сцену оказался перекрыт - группы, окружающие других видных лам Кагью, продвинулись на ступеньку выше. Теперь же внезапное возвращение Шамарпы положило конец такому уютному положению дел. Поскольку он вновь занял место главного ученика Кармапы, свите Ситу Ринпоче пришлось, соответственно, опуститься на ступеньку ниже. Ещё больше это не устроило последователей Гьялцаба Ринпоче. Они занимали несколько зданий совместно с администрацией Кармапы в Цурпху, главной резиденции его Святейшества в Тибете, и не раз возбуждали в прошлые века судебные процессы, претендуя на какую-нибудь собственность. Сейчас же, из-за повторного появления Шамарпы и выдвижения XVI Кармапой Джамгёна Конгтрула на четвёртую ступень в линии, им приходилось мириться со скромной пятой позицией.

Подобные события были динамитом в традиционном азиатском обществе. Кланы, окружавшие Тай Ситу и Гошир Гьялцаба, которые последние двести лет наслаждались высоким статусом, теперь не хотели принимать такой неблагоприятный поворот в своей судьбе. Шамарпа стал для них препятствием, и правительство вДхарамсале неожиданно обрело союзника в противодействии старшему хранителю преемственности Кагью.

В общем, предполагалось, хотя и не всегда доказывалось, что сами ринпоче выше подобных бессовестных калькуляций.

Пока Кармапа был жив, он оставался непререкаемым лидером линии Кагью. Он брал на себя лично обучение многих высоких воплощенцев Кагью и поддерживал функцию Румтека как центра учёбы, медитации и ритуалов, лучшего щита против исчезновения учения. Четыре близких ученика с довольно раннего возраста росли под присмотром Кармапы, получая наставления и посвящения в сокровища передачи Кагью. Общее воспитание должно было служить укреплению связей между юными тулку и сплочению совместного руководства линией на время неизбежного ухода Кармапы. Наблюдались ли уже в этом раннем возрасте признаки грядущего разрыва между Шамаром и Ситу Ринпоче? Имел ли один из них втайне зуб на другого уже в те первые дни пребывания в Румтеке? На самом деле, хотя юноши и росли вместе под наблюдением Кармапы, они мало общались. Как только процессия знатных беженцев остановила свой ход на сикким-ской земле, юного Тай Ситу, в прошлой жизни - влиятельную фигуру в восточном Тибете, немедленно осадила его администрация.

Бедные, но всё равно жадные до власти слуги, опасаясь, что их мастер-подросток соблазнится блеском современного мира, предоставили ему все виды материального комфорта, только бы держать его взаперти в его жилище. С юного возраста тулку ел один, играл один и сидел (очевидно, к своему неудовольствию) наедине со своими книгами.

Кроме того, наведению мостов между Шамарпой и Си-тупой мешал также факт их разного происхождения. Если первый мог похвастаться аристократическим происхождением и родством с семьёй Кармапы, то второй, горделивый и властный в своём прошлом воплощении, теперь носил на себе клеймо сына кузнеца - а эта профессия в старом Тибете считалась близкой к ловле кротов или работе мясника. Несмотря на славную родословную, настоящие обстоятельства ставили Шамарпу в невыгодное положение по сравнению с его собратьями.

В то время как трое других тулку с самого рождения были окружены прежними свитами, Шамарпа за двести лет официального запрета на существование не мог не потерять круг лояльных ему ассистентов. Эта ситуация давала ему значительную долю свободы и не была особенно тревожной, пока своего главного ученика мог ограждать от любых нападок Кармапа. Но, окажись он в одиночестве в случае возникновения конфликта, Шамарпа, вопреки своему положению главного ученика, несомненно, был бы более уязвим для политической атаки, чем трое других. Члены близкого окружения Ситупы уже начали вынашивать свои новые тайные замыслы. Они скооперировались с тулку Гьятоном - ламой, который за несколько лет до этого был послан в Сикким Кармапой, а теперь противился присутствию его Святейшества в анклаве, - и пытались, пусть и безуспешно, создать свою собственную опору для власти в столице Гангтоке.

Пробравшись в 1970 году в недоступный тогда для посещения монастырь Румтек, молодые датчане Ханна и Оле нашли превосходную среду для духовного роста. Индийские бюрократы всеми силами затрудняли въезд в Сикким и старались сократить пребывание чужаков в этом регионе, но супруги не уставали их дурачить. На солнечных склонах Гималаев, обращенных к Тибету и Бутану, четверо молодых тулку и другие ламы смешивали свои умы с просветлённой сутью Кармапы, возобновляя связи с учителем, длившиеся в течение многих и многих жизней. В защитном поле Кармапы всё процветало, а то и дело всплывавшие сплетни о деспотическом нраве и крутых методах управления старого генерального секретаря Дамчо Йонгду не могли причинить вред подлинной атмосфере гармонии и роста.

Перед своей кончиной осенью 1981 года Кармапа высказал сильное пожелание, чтобы были завершены три чрезвычайно важных проекта - создание Института Наланда для высшего буддийского образования в Румтеке, строительство центра Дхармачакра в Дели и напечатание пятисот экземпляров Тенгьюра, обширного собрания толкований к поучениям Будды. Первый из этих проектов был передан под наблюдение Джамгёна Ринпоче, а предприятие в Дели, позже получившее известность как Международный буддийский институт имени Кармапы, стало прерогативой Шамара Ринпоче. Публикация Тенгьюра - утомительный и долгий процесс - также должна была завершиться в Дели. Следовательно, некоторым молодым ринпоче вскоре предстояло опериться и испытать свои силы в большом мире. Тай Ситу уже успел покинуть монастырь Румтек, сделав это в 1976 году, ещё до завершения своего обучения. Однако переезд в западные Гималаи был, очевидно, преждевременным и противоречил желаниям его ламы. Кар-мапа не раз доверительно говорил Ханне и Оле о том, что Ситу Ринпоче должен вернуться в Сикким и закончить получение наставлений по Махамудре, или Великой Печати - высшему взгляду на природу действительности. Но этого не происходило - призывы Кармапы не были услышаны, и Ситупа оставался в добровольной ссылке из главной резиденции намного дольше, чем то было полезно. Когда он наконец появился, время для завершения его обучения прошло и для этого не было необходимых условий. В одной из записок своему ламе Ситу Ринпоче удивлялся, почему Кар-мапа отказывается отвечать на его многочисленные письма. Похоже, что Его Святейшеству надоело упрашивать своего сына сердца вернуться, и спустя несколько лет он решил, что тому лучше будет не жить с ним рядом. Таким образом, если не считать его приезда на церемонию кремации Кармапы и последовавших нескольких коротких визитов, Тай Ситу оставался до 1992 года вне Румтека. Но и тогда, появившись в мае, он строил намного более обширные планы, чем просто исполнение своего религиозного долга.

Первые недобрые признаки назревающего конфликта обнаружились ещё в 1981 году, после кончины Кармапы. За полтора года до этого, в день солнцестояния в Колорадо, он сообщил Оле с Ханной время своей смерти. Руководствуясь его пожеланиями, датская супружеская пара отправилась в Сикким с сотней друзей и прибыла в Румтек незадолго до того, как Кармапа умер в Америке. Спустя сорок пять дней, 20 декабря 1981 года, официальная церемония кремации собрала в штаб-квартире Кармапы несколько тысяч его последователей. В ходе этого знаменательного события, когда пылающий огонь пожирал тело его Святейшества, сжавшееся до размеров ребёнка, внезапно из отверстия в сооружении для погребального костра выкатился «сине-чёрный шар». Он остановился на северной стороне места кремации, в направлении Тибета, где стояли Лопен Чечу, наперсник Кармапы, и двое других лам. Необычный феномен вызвал немалое волнение и гору предположений. Никто не знал точно, что делать с данным таинственным предметом, и озадаченные ламы побежали за советом к Калу Ринпоче - старейшему и, как следовало полагать, мудрейшему из собравшихся. Тщательно осмотрев замысловатый «шар», старый Калу кивнул сознанием дела, но тоже ничего объяснить не смог. Все обменивались в замешательстве взглядами и беспомощно ожидали каких-нибудь разъяснений. По общему мнению, этот предмет напоминал орган человеческого тела, и Лопен Чечу велел положить его на высокое место на ступу. В этот момент из ближайшей комнаты вышел Ситу Ринпоче, неся подношения, которые нужно было бросить в огонь. Он заметил суету, но, по всей видимости, не смекнул, в чём же дело. Узрев озадаченность на лицах и круглый предмет высоко на стальном подносе, Тай Ситу взял этот поднос в руки и величественно исчез со своим новым приобретением в главном храме. Позже, вечером, действуя уже не так церемониально, он тихонько перенёс предмет к себе, чтобы запереть его на замок.

Через три дня в Румтеке состоялась большая конференция Кагью. Достопочтенные ламы сидели в ряд в зале института, и Ситу Ринпоче поднялся со стула и по-английски обратился к собранию традиционных тибетских ринпоче. Сначала он поведал, что предмет, который он хранит в своей комнате, на самом деле является сердцем Кармапы. «Сердце вылетело из северного отверстия погребального костра и опустилось в мою ладонь», -гордо признался он, вытянув для всеобщего восхищения правую руку. «Теперь оно принадлежит мне», - заключил Ситу. Затем он объявил, что построит в Шераб Линге, своём монастыре в западных Гималаях, ступу из чистого золота два на три фута, чтобы поместить туда драгоценную реликвию. Ламы, не понимая ни слова, невозмутимо глазели на Ситупу, говорившего с ними по-английски. Несколько присутствовавших западных людей раскрыли рты от изумления. Довольный Тай Ситу обвёл взглядом притихшее собрание и опустился на сиденье, вовсе не собираясь повторить своё историческое сообщение по-тибетски. Почему он решил облагодетельствовать ринпо-че таким образом, поговорив с ними для разнообразия на непонятном для них языке, оставалось только догадываться. «Ринпоче, ты должен говорить по-тибетски», -прозвучал голос Шамарпы в переполненном зале. Не оповещённый о собрании, Шамар Ринпоче вошёл на середине проповеди собрата, но как раз успел услышать о том, как сердце спланировало из погребального костра в ладонь последнего. Наверное, он сразу понял, что Тай Ситу замышляет увезти драгоценную реликвию в Шераб Линг и никто его не остановит.

Пожилые ламы, получив объяснение на иностранном языке, были мило оставлены в неведении. Не теряя времени, Шамарпа любезно попросил собрата повторить по-тибетски то, что тот только что сказал по-английски. Ситупе явно стало не по себе, однако он поднялся во второй раз. «Шамар Ринпоче справедливо напомнил мне, что я забыл про тибетский», -признал он и пересказал всю историю на своём родном диалекте. Вошёл Дамчо Ионгду, задиристый старый генеральный секретарь Румтека. Внезапный взлёт Ситупы до положения хранителя сердца Кармапы был такой же новостью для него, как и для остальных собравшихся. Ни в малейшей степени не очарованный пристрастной версией хода событий на церемонии кремации и никак не расположенный дать необычной реликвии ускользнуть из Румтека, Дамчо Йонгду резко заявил, что сердце не прилетало ни в чью ладонь, тем более - в ладонь Ситупы. Собравшись с духом, он встал в оппозицию притязаниям Шераб Линга. Выступая от лица администрации Румтека, он обязался найти средства на строительство, в случае необходимости, пятифутовой золотой ступы.

В качестве попечителя трона Кармапы, он твёрдо потребовал, чтобы все вещи, связанные с благосостоянием и будущим процветанием линии, оставались в Румтеке в соответствии с пожеланиями его Святейшества. Не дожидаясь новых сюрпризов, старик возглавил процессию в комнату Ситупы и быстро вытащил реликвию из шкафа. Таким образом, день ознаменовался его решительными действиями, ясными доводами и успешным отпором предложению Ситупы. Сердце Кармапы осталось в Румтеке, ожидая обещанной золотой ступы.

Время показало, что Дамчо Ионгду сделал всё, что мог, и сегодня на втором этаже монастыря Румтек красуется ступа из чистого золота, хотя и высотой только в фут.

Беспокоило во всём этом не столько соперничество по поводу сердца Кармапы - это всё же можно было понять в свете экстраординарности реликвии, - сколько сознательное искажение фактов почтенным держателем линии. Приведённая Ситу Ринпоче версия того, как реликвия оказалась в его руках, была весьма туманным искажением истинного хода событий и стала трудным испытанием для доброй воли и воображения участников церемонии.

Согласно заявлениям очевидцев, сделанным через несколько лет, сердце оказалось в руках Ситупы только потому, что тот взял его со ступы вместе с подносом и беспрепятственно ускользнул.

Ещё больше беспокоило то, что сторонники Ситупы восприняли этот очевидный обман как должное. Спустя много лет интенсивной организации различных кампаний и агитации, история о том, как Ситупа пророчески получил и унёс реликвию, обретёт статус святого доказательства того, что он - действительно старший в линии, выбранный самим Кармапой для выявления его следующего воплощения.

Такое явное искажение реальных фактов создало опасный прецедент и во многом задало тон будущему трудному общению на верхних ярусах линии. В то время, однако, никто не осмелился обвинить ламу высокого ранга во лжи. Тогда это ещё не было возможно.

После неудачной попытки завладеть сердцем Кармапы Ситу Ринпоче попросил вместо сердца отдать ему тексты Кармапы для практики. Он объяснял эту просьбу тем, что его монастырь нуждается в особом благословении от учителя, и книга, которую Кармапа читал каждый день, - как раз то, чего он искал. Но в этот раз старый секретарь был настороже. Как рассказал Шамар Ринпоче через несколько лет в беседе с автором этой книги, Дамчо Йонгду решительно отверг новую фантазию Ситупы. «Ринпоче, не давай ему книгу, - убеждал старик Шамарпу. - он ей воспользуется, чтобы создать подложное письмо с предсказанием о следующем Кармапе». Обвинение звучало излишне резко, если и не вовсе безумно, но, тем не менее, Тай Ситу ничего не добился своими махинациями и покинул Румтек с пустыми руками. Имущество Кармапы осталось в его резиденции. Как будто по внутреннему зову, сразу после конференции Ситупу стал осаждать рой недовольных ассистентов. «Шамар Ринпоче так коварно подставил тебя на собрании», -шептали они ему на ухо. «Он так обхитрил тебя! Да, тебе за Шамаром Ринпоче не угнаться!» - твердили они, вызывая в нём зависть и совершенно игнорируя тот факт, что именно их господин попытался прибегнуть к обману. Трудно, на самом деле, сказать, насколько Тай Ситу этому поддавался, но широко циркулирующие россказни о том, как Шамарпа зло подшутил и легко обставил себе равного, должно быть, в конце концов осели в сердце Ситупы. Как покажут последующие события, семя ссоры было посеяно, и, намеренно или нет, два выдающихся ученика Кармапы вступили с того времени на путь соперничества, переросшего во вражду.

 

_Раскол

Месяцы и годы непосредственно после смерти Кар-мапы обозначились для его учеников чувством глубокого горя и потери. В то же время, для некоторых людей на Западе уход учителя стал источником большой энергии и заставил их опираться на собственные силы. На восточном фронте, однако, несмотря на господствующее чувство печали, некоторые ринпоче начали медленно, но верно отдаляться от Румтека. И, хотя славой своей вне Тибета они были обязаны Кармапе, местничество отодвигало на второй план здравомыслие и лояльность учителю. Оглядываясь назад, они всё ещё помнили, как каждый тулку высокого ранга - абсолютный хозяин своего монастыря - распространял своё влияние на соседние долины и часто практически управлял целыми областями страны. Настоящее же положение являлось лишь слабой тенью былого величия. Следуя внутреннему позыву оживить такие маленькие королевства, ламы начали строить планы создания собственных иерархических организаций в изгнании. Эти замыслы, должно быть, породило отчаянное стремление возродить старый порядок в сочетании с незнанием новых реалий за пределами Тибета. Известные и менее известные, молодые и старые - большинство тибетских лам проявляло эту тенденцию слепо копировать свои прежние структуры власти в новой, иностранной среде. Кроме того, они демонстрировали непреодолимый аппетит к достижениям друг друга в этой области.

Итак, речь идёт о плохо продуманных попытках некоторых учителей Кагью полакомиться куском пирога Кармапы под аккомпанемент пылких заверений о том, что они работают от его имени. Первый пример тому показал учёный Тхрангу Ринпоче, основав собственные группы «Тхрангу Линг» в Гонконге и Малайзии. Ханна и Лама Оле, набравшись опыта после более чем двенадцатилетнего общения с тибетцами, начали постепенно противодействовать этому возрождению традиционных обычаев и гималайской политики, а также созданию монашеских групп в недавно основанных западных буддийских центрах. Они противостояли любым попыткам отхватить кусок от наследия Кармапы.

Единство линии, освободившейся от своего этнического и монастырского багажа, было, по мнению Ламы Оле, ключом к доверительному признанию буддизма западным обществом. Любая удавшаяся попытка импортировать старый Тибет превращала недавно пришедший на Запад буддизм в экзотическое и неуместное поветрие.

Преследуя эту жизненно важную цель, уже около 1977 года датчане встали перед необходимостью разойтись с организацией одного выдающегося учителя, престарелого и широко почитаемого Калу Ринпоче. Обладая поразительно сухим юмором, а также сильной волей и большим обаянием, Калу Ринпоче смог проникнуть на Запад одним из первых. По просьбе Кармапы, Ханна и Оле устраивали для него программу и возили патриархального ламу вместе с его свитой из бутанских и сиккимских монахов по Европе в начале и середине семидесятых годов. Взгляды Ринпоче отличались стойким традиционализмом. Он не замечал, что общество на Западе разительно отличается от его родного Тибета, и неукоснительно навязывал суровую монашескую жизнь всем начинающим буддистам. Всем его азиатским монахам, независимо от их способностей, при первой возможности доверялась функция местных главных лам, все его близкие ученики вскоре оказывались в монашеских одеждах, и все его центры погружались с быстротой молнии в священную и удушливую атмосферу церкви. Когда писалась эта книга, бескомпромиссность Калу Ринпоче по поводу монашеских обетов и его упор на безбрачие уже выглядели сомнительно. Осенью 1996 года Джун Кэмпбелл, в прошлом переводчица и близкая западная ученица почтенного ламы, шокировала буддийскую общественность как на Востоке, так и на Западе, поведав о том, что была любовницей Ринпоче в те годы, когда путешествовала вместе с ним и его окружением. В своей книге «Странствие в пространстве» («Traveller in Space») она резко критикует тибетскую монашескую систему и признаётся, что сейчас чувствует себя так, будто прославленный лама её сексуально эксплуатировал и обманывал. Что ж, она, наверное, не единственная. После её признания немало учеников Калу могут чувствовать то же самое - если не сексуальное унижение, то наверняка обман со стороны их престарелого учителя.

В тибетском буддизме, конечно, вовсе не предосудительно иметь партнёров. Многие ламы предпочитают жить с подругами, а столь превозносимое безбрачие было неизбежным злом, позволяющим в Тибете уйти от бремени семейной жизни, а вовсе не обязательным компонентом пути к Просветлению. В конце концов, именно союз мужского и женского составляет окончательную реализацию высшего уровня - Алмазного Пути. Если бы Калу Ринпоче решил наслаждаться своей юной любовницей, ни от кого этого не скрывая, он, без сомнения, остался бы учителем не менее уважаемым, а то и более привлекательным. Зачем же он предпочёл соорудить стену обмана вокруг своей личной жизни? Это поведение, как ни обидно, выставляет его лицемером и одним из тех проповедников, которые проповедуют одну истину, а следуют другой. Хотя многие, не задумываясь, отвергли утверждения Кэмпбелл как измышления человека, стремящегося прославиться за счёт покойного ламы, - те, кто возил Ринпоче по Европе и знал её тибетское буддийское имя - Йеше Кхандро - склоняются к тому, чтобы верить её рассказу. В те дни она казалась совершенно честной и смертельно серьёзной, почти скучной - полностью преданной своей работе и совершенно не способной даже на безобидную шутку, не говоря уже о выдумке такого масштаба. Она явно не была девочкой, любящей хитрить!

В восьмидесятые годы Калу Ринпоче всё ещё являл собой образ святой добродетели и целомудрия. Стараясь подражать его примеру, но явно лишённые обаяния Ринпоче, его проницательности и опыта в медитации, его восточные ламы и некоторые западные последователи, в основном - французские и американские, с успехом уничтожили все признаки того, что буддизм - это, на самом деле, радостная система. Они создали сеть закостеневших, невесёлых традиционных центров. Харизматическая личность Ринпоче в определённой степени питала его безжизненную организацию энергией и освещала превалирующее благочестивое и скучное настроение. Этот образ, однако, был безнадёжно запятнан скандалами на сексуальной почве, тогда ещё с участием его азиатских монахов - сначала во Франции, а позже в Ванкувере, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Несмотря на высокий уровень его духовного развития, оставленное им наследие было пыльным, не воодушевляющим и не имеющим контакта с современностью. Если буддизму суждено было когда-нибудь стать частью основного потока западной культуры, то - явно не благодаря монашеским и полностью ориентированным на тибетское группам Калу Ринпоче.

В 1982 году скончался Дамчо Йонгду, генеральный секретарь Румтека, колоритная личность и яркое олицетворение старых порядков. Его властный стиль и бурный темперамент снискали ему мало сторонников, даже среди самых твердолобых и консервативных кхампов. В отсутствие Кармапы немногие в Кагью лучше подходили для того, чтобы привести школу в соответствие со стандартами XX века, чем Топга Юлгьял - мастер медитации, развивший свои способности ещё во время пребывания в Цурпху. Приняв от Кармапы функцию следующего генерального секретаря в 1968 году и уже предвкушая горький вкус публичной должности, формально он принял на себя бразды правления после смерти Дамчо Йонгду. Положение дел в Румтеке после него можно было назвать хаосом. Никому не подотчётный и обладающий абсолютной властью, Дамчо Йонгду правил как король, мало считаясь с мнением коллег и ещё меньше - с голосами простых последователей Кармапы. Современные нормы управления, предполагающие высокую степень контроля над лицами, осуществляющими власть, - концепция, чуждая средневековому менталитету. Презирая необходимость что-либо записывать, он не занимался никакими отчётами, даже в самой общей их форме, и не допускал вмешательства покровителей монастыря в финансовые вопросы. Когда новая команда обратилась к семье прежнего секретаря, намереваясь перенять казну Румтека и провести проверку финансовых записей, разразился крупный скандал. Топга Юлгьял в сопровождении помощников предстал перед дверью внушительного дома своего предшественника, чтобы принять на себя контроль над казной. Новой команде не терпелось взглянуть на денежные средства Кармапы, которыми до тех пор покойный секретарь распоряжался единолично. Румтек вырос, превратился в крупное учреждение и каждый день нуждался в порядочном вливании, чтобы оставаться на плаву. У новой администрации не было времени - нужны были деньги. Спустя десять долгих минут ожидания появилась вдова и торжественно протянула им крошечную, но дорогую на вид коробочку. По прошествии ещё нескольких минут, когда стало ясно, что больше ничего не последует, представители новой власти заглянули в коробочку и, к полному своему изумлению, обнаружили всего тридцать тысяч индийских рупий (в то время - эквивалент двух тысяч американских долларов). Ситуация граничила с абсурдом. Уважаемые родственники утверждали, что это всё, больше нет ни рупии. То есть что казна пуста. Вдова Дамчо Йонгду изображала неведение и непонимание. Никак не веря этому, потрясённая администрация взирала на горсть купюр и вдруг осознала, что Румтек - на грани банкротства. С тридцатью тысячами рупий и этой маленькой коробочкой они могли бы, наверное, продолжать управление ещё несколько часов. Недавно запущенный большой проект в Дели также нуждался в порядочных вливаниях. Накапливались неоплаченные счета. Кроме того, индийское правительство угрожало взяться за сбор налогов с собственности Кармапы в Дели и Сиккиме. И как раз в этот критический момент финансовые ресурсы его Святейшества почти испарились. Совсем не для того, чтобы обвинить предшественника в разорении казны, новый секретарь начал расследование. Охваченный рвением в своём служении Кармапе, старик, вероятно, перемешал свой личный кошелёк с общественным, что не пошло на пользу последнему. В результате сын Дамчо Йонгду, молодой Пёнлоп Ринпоче, и всё его семейство стали объектом официального расследования. Желая однажды передать все практические вопросы, касающиеся функционирования линии, в руки благотворительной организации, XVI Кармапа уже в 1961 году учредил Karmapa Charitable Trust - Благотворительную ассоциацию имени Кармапы. Эта организация была зарегистрирована в Индии и должна была пользоваться всеми законными правами. После смерти Кармапы и до достижения его семнадцатым воплощением двадцати одного года Благотворительная ассоциация имени Кармапы автоматически превращалась в высший законный орган, представляющий линию, как это было записано в её уставе. Тем не менее, не многие в Сиккиме помнили о её существовании, и после смерти его Святейшества Румтек продолжал управляться согласно туманным стандартам старого Тибета.

Контрольный орган, учреждённый Кармапой, оставался благородной идеей на бумаге. Теперь же, с уходом старого секретаря и угрозой финансового кризиса и в Румтеке, и в Дели, администрация-преемница вдруг вспомнила о спящей Ассоциации. Воскрешение некоммерческой организации избавило бы линию от неминуемой выплаты налогов и оградило бы её от надувательства в будущем. Но, как следствие этого, Румтеком нельзя было больше управлять как частной вотчиной, в которой нормой были пренебрежение отчётностью и презрительное отношение к какому-либо контролю. Нужно было привести финансовую политику в соответствие с современными правилами, касающимися благотворительных учреждений, - новые администраторы должны были отчитываться за каждую потраченную рупию. Внезапное исчезновение денежных средств Румтека не только привело его на грань финансовой несостоятельности, но и грозило неприятностями со стороны индийских бюрократов. Затеянное Топгалой расследование того, что подозрительно напоминало мошенничество, и его старания разыскать пропавшие активы не понравились семейству покойного секретаря. Было не вполне ясно, движет ли влиятельными родственниками стремление сохранить добрую память о покойном или они сами что-то скрывают, но они всеми силами препятствовали расследованию и враждебно относились к самой идее спасти деньги Кармапы. Вскоре после того, как Топга Ринпоче запустил своё мероприятие, волевая вдова, глава клана, полностью исчезла из виду. Когда она неожиданно появилась в Вудстоке, центре Кармапы к северу от Нью-Йорка, замужем за своим старым приятелем и любовником Тендзином Чёньи, дело против её родственников пришлось прекратить - сбережения Кармапы так и не нашлись. Влиятельная семья, однако, не простила Топгале его стойкую позицию.

Новый секретарь стал их заклятым врагом, и его доброе имя периодически поливали грязью как в Азии, так и в Америке. Тем временем в Румтеке решимость Топгалы по-новому управлять имуществом его Святейшества была объявлена ересью.

 

Также его твёрдое неприятие общераспространённой практики разбрасываться титулами тулку в обмен на политическую лояльность вызывало мало энтузиазма у сиккимских властей.

Топгала, например, отказался принять нового тулку Гьятона в Румтеке. Прежний Гьятон печально прославился яростной оппозицией против присутствия Кармапы в Сиккиме, и его поведение было непонятным и в высшей степени неблагодарным хотя бы потому, что в 1954 году сам Кармапа удобно устроил Гьятона в Гангтоке. С приближением смерти старый лама, должно быть, осознал всю серьёзность своей ошибки в этой жизни и, прежде чем скончаться в 1969 году, объявил себя последним воплощением Гьятона. Через некоторое время после его смерти слуги обратились к Кармапе с просьбой проверить - может быть, их мастер всё равно принял перерождение.

Ответ Кармапы прозвучал однозначно: «Тулку Гьятон не принял воплощения. Некого узнавать». Спустя пятнадцать лет, в 1983 году, в историю Гьятонов свой вклад внёс Ситу Ринпоче. Никого не предупредив и игнорируя предыдущие события, он внезапно представил сиккимскому обществу нового Гьятона. Молодой тулку оказался отпрыском Мартангов - знатного местного рода, до тех пор активно поддерживавшего XVI Кармапу. Но, не имея обыкновения идти на компромисс вопреки своим принципам, Топга Юлгьял отказался быть причастным к тому, от чего пахло подделкой, и двери Румтека перед сомнительным воплощением закрылись. Глубоко оскорблённые, мощные Мартанги повернулись спиной к штаб-квартире Кармапы и из верных сторонников превратились во врагов Румтека. Их избранным гуру стал Тай Ситу и, к сожалению, время не развеяло их недовольства Румтеком и страстного обожания Ситупы. В последующие годы Мартанги пытались, пусть безуспешно, вмешаться в дела Румтека и во что бы то ни стало всё же найти место для своего сына-«тулку» в иерархии Кагью. В 1993 году, как бы в ознаменование своей десятилетней оппозиции резиденции Кармапы, они стали подручными в захвате Румтека стороной Тай Ситу. Старые обиды и закулисные интриги забыты не были. Таким образом, уже в 1983 году консервативные кланы Кагью воспротивились введению современных ценностей, прозрачности и подотчётности вместо их привилегий и настроились против генерального секретаря. Новый директор Румтека стал крайне непопулярной фигурой как раз для тех, кто процветал за счёт старых неясных обычаев. Будучи в осаде и действуя в недружественной среде, Топга Ринпоче вскоре нашёл надёжного союзника. На большом собрании Кагью после кремации Кармапы в 1981 году старый генеральный секретарь предложил, чтобы два выдающихся ученика Кармапы, Кюнзиг Шамарпа и Тай Ситупа, а также Джамгён Конгтрул и Гошир Гьялцаб стояли вместе во главе линии в отсутствие Кармапы. Каждый из них должен был выполнять эту обязанность в течение трёх лет, и Шамар Ринпоче - первый. Четырём держателям линии, как их с тех пор называли, поручили также совместную задачу найти и представить семнадцатое воплощение Кармапы. С исторической точки зрения эта схема была совершенным новаторством - в традиции Карма Кагью никогда не существовало коллективного регентства. Орган из четырёх персон, ответственный за узнавание Кармапы, также был любопытной новинкой. Ринпоче, однако, приняли предложение.

Но такой порядок устраивал не всех. Возвращение Шамарпы к видному положению было, по меньшей мере, вызовом тем из окружения Ситу и Гьялцаба Ринпоче, кто вовсе не намеревался делиться властью с «новеньким». В борьбе за власть злопыхатели непрестанно пытались выбить почву из-под ног главного регента, начиная со времени смерти Кармапы. Неудавшаяся попытка выкрасть сердце Кармапы из Румтека была лишь первым из серии шагов по подрыву его позиции. Наступило лето 1983 года, когда Калу Ринпоче согласился дать посвящение Ринчен Тердзё, передачу драгоценности поучений Гуру Ринпоче (индийского мастера, который принёс буддизм в Тибет). Посвящение служило уникальным методом поддержания преемственности в Тибете. Это - священная церемония, в ходе которой происходит ознакомление ученика с определённым Будда-аспектом. Совершенный мастер даёт ученикам посвящение, и те становятся держателями практики, имея возможность когда-нибудь постичь её полностью и передавать дальше, другим. Это не значит, что сотни людей, заполнившие двор монастыря в ожидании инициации, все были «заядлыми медитаторами» и с нетерпением ожидали возможности погрузиться в духовный поиск. Обыкновенный тибетец в конце каждой церемонии лез из кожи вон, чтобы добраться до ламы и получить его благословение, однако его религиозный энтузиазм дальше этого не шёл. Поскольку в прежнее время определённые популярные посвящения могли привлечь толпу из нескольких тысяч, нередко монастырь побуждал своего главного ламу получить их, чтобы позже передавать. В конце концов, даже аудитория из нескольких сотен пилигримов могла стать для монастыря мощным источником дохода.

Подобные практические соображения не были полностью забыты, когда тибетцы осели на индийской земле. Жизнь беженцев принесла новые, неожиданные трудности, и часто группа обездоленных монахов, выброшенных в недружелюбное окружение, зависела в своём выживании исключительно от духовных умений своего мастера. В 1983 году, почти через двадцать пять лет после бегства из Тибета, вопросы выживания больше не стояли на первом месте для большинства тибетцев. С недавним появлением на сцене богатых покровителей из китайской Юго-восточной Азии, ринпоче высокого ранга и их домочадцы внезапно почуяли близость немалых денег. И не удивительно, что многие ламы и их предприимчивые ассистенты стали делать всё, что в их силах, чтобы удовлетворять вкусам богатых китайских приверженцев буддизма, когда те проявляли склонность к изысканным посвящениям. О посвящении снова вспомнили как о ходовой валюте, за которую можно было купить влияние и богатство.

Решившись открыть глаза молодых тулку на столь практические реалии, Лама Палджур из монастыря Палпунг в Тибете пригласил Шамара, Джамгёна и Гьялцаба Ринпоче, чтобы передать им порцию того, что считал повседневной мудростью гуру. «Вы должны подумать о будущем», -покровительственно начал он свою речь. «Вскоре вам понадобятся денежные средства для управления монастырями. Вам нужно просить популярные посвящения и осваивать их. Подумайте, сколько тысяч человек придёт, когда вы, высокие тулку, будете давать посвящения. Все эти люди, целая масса людей, станут вашими учениками, -искушал Палджур своих слушателей. -Калу Ринпоче - великий мастер. Вы должны попросить у него Ринчен Тердзё - посвящение, пользующееся самым большим спросом», -подвёл лама черту своим аргументам. Шамарпа и сегодня помнит, с каким необычайным рвением отнеслись к словам Палджура два других регента. Не медля, они обратились к Калу Ринпоче с просьбой дать бесценное Ринчен Тердзё и, когда видный лама дал своё согласие, побудили местный мир Кагыо к тому, чтобы заняться энергичными приготовлениями.

Сам Шамарпа отнёсся к этой идее с прохладцей. С одной стороны, у него мало энтузиазма вызывали грандиозные религиозные представления - он старался исполнять свои обязанности по возможности проще. Кроме того, он не мог не заметить, что мотивация его собратьев была, в лучшем случае, неоднозначной. Однако его отказ присоединиться был бы оскорблением для старого Калу, и Шамарпа неохотно занялся вместе с другими подготовкой к шести месяцам церемоний. Прохладное отношение Шамарпы к усилиям его собратьев не прошло незамеченным. Кроме того, годы злобных сплетен, исходивших из «групп поддержки» лам высокого ранга, начали приносить свой нежеланный плод. Похоже, что и трое ринпоче наконец стали прислушиваться к разрушительным слухам и сами при этом подумывать о том, чтобы убрать тулку Шамара с верхушки вновь созданного коллективного регентства.

Как и бывает, им не пришлось долго ждать. В их руки попало свидетельство якобы серьёзной аферы, в которой участвовал Шамарпа. Это была превосходная возможность избавить линию от манипулятора, случайно появившегося спустя два века обструкции. Трое держателей линии посчитали, что вскоре увидят конец взлёта Шамарпы. Ли Терхьюн, бывшая конторская служащая в Румтеке, а теперь западный советник и правая рука Ситу Ринпоче, была уволена новым генеральным секретарём за свою привычку совать нос в чужие дела. Ещё находясь в Румтеке, она проводила львиную долю времени, роясь в архивах монастыря. Похоже, что её усердие не пропало даром, поскольку, как ей показалось, она раскопала ряд документов, напоминавших доказательство морального падения Шамарпы. И теперь, жаждая угодить Ситупе, своему новому благодетелю, и всё ещё кипя от злости из-за того, что её так бесцеремонно удалили из Румтека, мисс Терхьюн заявила, что земля Кармапы под институт в Дели стала объектом ненасытного аппетита Шамарпы. Ситу Ринпоче получил пачку документов, которые якобы указывали на то, что тулку Шамар перевёл собственность Кармапы на своё имя. То, что должно было стать сигналом тревоги и вдохновить Ситу Ринпоче на честное расследование этого фантастического обвинения, стало желанным предлогом для нанесения тайного удара по сопернику. Ситупа обошёл всех со своим «документальным доказательством вины», и преподобия, не удосужившись узнать обстоятельства дела получше, элегантно сошлись в своих мнениях. Даже и не разобравшись, что к чему, они просто решили подать в суд на старшего регента. Итак, пока ламы и ученики собирались в дождливом восточно-гималайском селении для получения двух тысяч посвящений, три почтенных регента готовились к ловкому ходу собственного изобретения.

Туманным утром в Сонаде, после почти половины посвящений, Шамарпа получил ошеломительное письмо от юристов, представлявших трёх держателей линии. В торжественных выражениях адвокаты извещали Шамарпу о том, что он должен готовиться к схватке на суде. Происходило невероятное: трое сыновей сердца Кармапы вознамерились выдвинуть против их старшего собрата официальное обвинение в том, что он украл собственность Кармапы. Удар был столь же резким, сколь и неожиданным. Шамарпе не верилось в то, что регенты, вместо того чтобы проверить чьё-то голословное утверждение, предпочли действовать из-за спины и обвинить его в воровстве. Не успокоившись на этом, преподобия включили в свой заговор ещё один пункт. Шамарпа узнал, что они подходили со странной просьбой к Калу Ринпоче - по окончании церемоний публично попросить четырёх регентов поместить будущего XVII Кармапу в Цурпху, в оккупированный Тибет, а не в его новую резиденцию в Румтеке. На таком решении настаивали учёный Тхрангу Ринпоче и его советники - «для поддержки старому монастырю». Поселить Кармапу в Тибете, находившемся под контролем китайцев, - непонятный гамбит с непонятными преимуществами, и даже сегодня Шамарпа проглатывает комок в горле при мысли о вероломстве такого рода. Его поразило то, что вся идея, замаскированная под благожелательное стремление восстановить Цурпху, была не чем иным, как манёвром для захвата власти над школой Кагью. Если бы удалось отдать Кармапу в лапы коммунистам, влиятельные ламы могли бы оставаться у руля линии и поступать, как им заблагорассудится. И если бы, непредумышленно, Калу Ринпоче обратился к присутствующим с этой диковинной просьбой, Шамарпе пришлось бы согласиться с его воззванием. Тибетский этикет не оставлял ему иного выбора, кроме как удовлетворить пожелание учителя, каким бы эксцентричным оно ни было, после получения от него драгоценных посвящений. Чувствуя отвращение к подобным интригам и предпочитая избежать раскрытия карт во время церемоний, а также перспективы для XVII Кармапы стать гражданином коммунистического Китая, Шамар Ринпоче решил уехать из Сонады. Извинившись перед старым Калу, он прибыл в Дели, чтобы присутствовать на первых этапах строительства института имени Кармапы.

В течение остальных трёх месяцев церемоний в Сонаде отсутствие Шамара на своём сиденье бросалось в глаза. Для всех остальных это выглядело бы социальным флиртом, но для тибетцев внезапный отъезд регента был землетрясением. Чтобы избежать дальнейшего замешательства, на его место быстренько посадили Беру Кхьенце Ринпоче, также видного ламу Кагью. Враги Шамарпы поспешили объяснить его резкое исчезновение как ещё один пример надменности. Видя, как их замысел водрузить следующего Кармапу в Тибете рассыпается на кусочки, трое тулку, должно быть, убедились, что главный регент - ловкий игрок. Теперь не оставалось сомнений в том, что он отправился в Дели, чтобы окончательно закрепить своё владение землёй Кармапы.

Несмотря на заявления, что они поймали коварного вора на месте преступления, трём держателям линии не пришлось ликовать на суде. Юристы, нанятые генеральным секретарём, доказали абсурдность их обвинений. Этот участок пожертвовала XVI Кармапе индийский премьер-министр Индира Ганди, и по нескольким причинам - политическим и прочим - индийское правительство решило предоставить эту землю в аренду на девяносто девять лет. В доказательство этому была назначена арендная плата-одна рупия в год.

Это означало, что настоящим владельцем собственности здесь являлся не Кармапа, а индийское правительство. Поэтому всё обвинение - в том, что земля была отнята у Его Святейшества и переписана на имя кого-то другого, - выглядело нелепо.

После смерти XVI Кармапы возникла необходимость правильно сформулировать документы, относящиеся к этому месту, так как в первоначальных записях содержалось несколько неточностей. Таким образом, понадобился человек, который поставил бы свою подпись, законно представляя XVI Кармапу.

Всё это произошло после учреждения коллективного регентства четырёх ринпоче и в тот период, когда именно Шамар Ринпоче действовал от имени школы. Тогда ещё не была воскрешена Благотворительная ассоциация имени Кармапы, и логично, что для подписания исправленного договора об аренде выбор пал наШамарпу. Именно этот исправленный документ раскопала Ли Терхьюн и немедленно пришла к выводу, что подпись Шамара Ринпоче внизу равносильна захвату им собственности, с чем радостно согласились наши ринпоче.

Теперь настала очередь Шамарпы угрожать своим собратьям преследованием по закону. Потеряв доверие к способностям трёх регентов постоять за линию, он выдвинул предложение отказаться от подачи в суд в обмен на их согласие отменить коллективное регентство. Джамгён и Гьялцаб Ринпоче с облегчением ухватились за возможность заметать следы и с готовностью подписались под соответствующей декларацией. Так, спустя несколько лет колебаний, общее руководство линией Кагью прекратило своё существование. Кюнзиг Шамарпа, согласно исторической традиции, взял на себя роль представителя Кармапы в рамках собственной администрации последнего, но только для того, чтобы присутствовать от его имени на формальных церемониях. Четверо ринпоче продолжали, согласно предыдущей договорённости, совместно контролировать процесс признания XVII Кармапы. Тулку Шамар считал резонным не давать волю трём остальным в такой деликатной задаче. Недавние реверансы коммунистического Китая перед Тай Ситу не только тревожили - они были просто опасны. Управление имуществом и проектами Кармапы продолжало находиться под юрисдикцией Благотворительной Ассоциации.

Причудливый инцидент открыл Шамарпе глаза на обманчивое поведение его собратьев и способствовал также альянсу между регентом и генеральным секретарём. Напомним, что последний подвергался нападкам за настойчивое очищение линии от средневекового балласта. Топга Юлгьял и Шамар Ринпоче стали партнёрами во внедрении современных ценностей в жизнь Румтека и вливании свежей крови в слегка состарившееся тело линии. Эта благородная инициатива снискала генеральному секретарю непримиримых врагов и добавила новых к списку тех, что уже были у Шамарпы. Не смутившись своей грубой оплошностью, Тай Ситу и тулку Гьялцаб ограничили с тех пор общение со старшим регентом и генеральным секретарём до сугубо официальных вопросов. Это больше не было легкомысленным соперничеством - через два года раскол наверху, принимавший свои очертания с самого времени кремации, стал явью. В отличие от остальных, Джамгён Конгтрул попытался выправить положение. Осознав несправедливость по отношению к Шамарпе, он признал свою ошибку и постарался наладить с ним новые отношения, основанные на доверии и уважении к позиции главного регента. Их с трудом налаженное сотрудничество прервалось спустя десятилетие в результате трагического происшествия, ускорившего события, о которых рассказывается в этой книге.

 

_{Сплетни}

 

Тема нахождения семнадцатого воплощения Гьялва Кармапы подогревала воображение его учеников с самого момента церемонии кремации. Тибетцы превосходили самих себя в раздувании забавных идей по поводу координат и обстоятельств следующего перерождения его Святейшества.

С каждым годом выдвигаемые теории становились всё более дерзкими, публике преподносился самый экзотический диапазон выбора кандидата на трон Кармапы - от бутанского царевича до тибетца, родившегося в Америке. Примером таких изобретений является получившая печальную славу деятельность Бардо Тулку - ламы из Вудстока, монастыря Кагью к северу от Нью-Йорка. Сначала он снискал себе известность злобной атакой против Шамарпы и Топгалы в 1983 году.

Трудно сказать, была ли необоснованная кампания, начатая им, частью скоординированного плана или только его собственной инициативой. Как бы то ни было, результатом её стала серия ядовитых писем, разосланных монархам и представителям аристократии на Востоке. Лама Бардо, пробуя свой литературный талант и демонстрируя при этом свои полицейские наклонности, хладнокровно обвинял старшего регента и генерального секретаря в присвоении имущества Кармапы в Дели.

Топгала объявлялся не только вором, но и демоном, ухитрившимся увлечь молодого Шамарпу на свою порочную орбиту. В своей праведной попытке разоблачить аферистов Бардо Тулку забыл упомянуть, что спешно сфабрикованное доказательство их вины было серьёзным просчётом госпожи Ли Терхьюн, изгнанной из Румтека, ныне - секретарши Ситу Ринпоче. Круг замкнулся. Не удовлетворившись пассивной реакцией на свою шальную выходку, Бардо Тулку решил попробовать себя и в ораторском искусстве. Не жалея средств на создание атмосферы пышности, он благословил публику претенциозным заявлением, что счастливица, носящая в себе будущего Кармапу, - его жена. Как он смог так однозначно определить содержание утробы своей жены - остаётся загадкой. Но его напыщенные манеры, должно быть, произвели впечатление на членов его организации, и, вопреки всякому здравому смыслу, ему удалось заполучить весомую поддержку в своих забавных притязаниях. Вопли восхищения, однако, затихли, когда жена родила девочку. Традиционно все Кармапы воплощались в мужском теле.

Начиная с 1984 года, ускоренными темпами возрастало давление на держателей линии со стороны персонажей, требующих сказать что-нибудь о следующем Кармапе. Тибетцы - мастера по оказанию давления на своих любимых ринпоче. Смиренно прося, восхваляя и умоляя, они не останавливаются, пока осаждённый лама не сдастся. Всем этим горячим головам Лама Оле давал только один совет: «Мы не должны торопить события. За признание XVII Кармапы исключительную ответственность несут четверо регентов, и, когда придёт время, они обязательно всё исполнят».

Исполнили... В 1986 году, под радостные рукоплескания учеников Кагью во всём мире, преподобия объявили, что местонахождение письма с предсказанием XVI Кармапы, наконец, определено. Восторженное объявление было несколько омрачено сообщением о том, что в завещании содержится дополнительное письмо. В этом дополнительном послании XVI Кармапа просил учеников произносить много мантр и совершать ритуалы, прежде чем станет возможно раскрыть текст самого письма, содержащего подробности о его семнадцатом перерождении. Ритуалы требовались для устранения больших препятствий. И, хотя количество необходимых мантр исчислялось миллиардами, Кагью повсеместно закатали рукава и полностью выполнили задание досрочно.

В мае 1988 года персонал Румтека подтвердил, что все ритуалы закончены и, таким образом, препятствия для раскрытия завещания удалены (см. Приложение, 1). Пока ликующие последователи радовались своему достижению, держатели линии продолжали тянуть волынку, и долгожданного объявления нигде не звучало. С упорством, достойным лучшего применения, они старались, по какой-то непонятной причине, вообще избегать этой темы. Не менее упорно они избегали друг друга.

После оптимистического коммюнике в 1986 году четвёрке удалось встретиться всего трижды за следующие четыре года. Собрания их были не только редкими, но и бесплодными. Проходящие иногда в пятизвёздочных отелях, эти консультации, казалось, не достигали существа дела. О встрече в Дели в марте 1990 года можно сказать то же самое. Несмотря на совместное обращение к Благотворительной ассоциации имени Кармапы, держатели линии не решились пойти дальше исторической оценки фактов, доказывавших истинность перерождений Кармапы.

Для установки подлинности, заявляли они, нужны два компонента - с одной стороны, письменные инструкции, а с другой - деяния юного воплощения. Это, без сомнения, было зрелой оценкой, однако в заявлении подозрительно отсутствовало какое-либо упоминание о письме с завещанием, которое, как все помнили, было обнаружено регентами в 1986 году, в результате чего на повестку дня встал вопрос завершения ритуалов.

С 1990 года давление усиливалось, требования становились всё более дерзкими, а контакты между регентами - всё более спорадическими. Ходили всевозможные слухи, и одна дикая история сменяла другую. На политической сцене Востока возникла целая плеяда конъюнктурных групп, повторявших один и тот же рефрен - ускорить поиски XVII Кармапы.

Новым на этот раз был список обвинений в адрес, главным образом, генерального секретаря, а также Шамарпы. Главный регент и главный администратор обвинялись в том, что умышленно препятствовали процессу. Утверждалось, что Топгала, который на самом деле был одним из основных спонсоров Румтека, манипулирует его казной, вынашивая собственные грандиозные амбиции. Он якобы, сговорившись с Шамарпой, собирался объявить XVII Кармапой бутан-ского принца. Тирады против них координировались неизвестным дирижёром, и в монастыри и политикам Востока рассылались воззвания и прокламации. С каждой волной обличительные речи становились всё более агрессивными, пока Шамарпа и Топгала не обнаружили себя в полной осаде и под постоянным огнём разъярённых «защитников» наследия Кармапы.

Характерно и то, что «благовонные граждане Тибета» не жалели похвал в адрес выдающейся личности Ситупы -единственного сторонника быстрых действий среди держателей линии.

Во всей этой вредной кампании стало вырисовываться неуклонное стремление противопоставить благонамеренного и готового к действию Ситупу практически всем остальным.

Были ли все претензии и обвинения просто спонтанным, пусть и безответственным проявлением общественного пробуждения тибетцев? Или же кто-то целенаправленно тянул за нужные нити? Никто не осмеливался спросить публично. Тогда. В то время как тибетская ветряная мельница продолжала вертеться, стало ясно, что регенты мало озабочены тем, чтобы рассеять слухи. Читая письма, которыми они обменивались в те дни, невольно замечаешь, что их суждения во многом обусловлены чувством гордыни. Преподобия часто не могли договориться о месте и времени встречи, а Ситупа и Шамарпа ни под каким видом не принимали предложения друг друга о переговорах. Ситупа попросту не удосуживался посещать собрания, инициируемые генеральным секретарём Топгалой, тогда как Шамарпа, в присущей ему царственной манере, вовсе игнорировал соперника.

Раскол наверху линии стал реальностью. Попытка завладеть сердцем Кармапы после церемонии кремации в Румтеке, злополучная подача в суд на Шамарпу и кампания по распространению сплетен - всё это были части целенаправленного замысла спихнуть главного регента с его кресла. Кто возглавлял заговор? Последующие события укажут на главных преступников и раскроют масштаб авантюры.

В то время это всё ещё выглядело как просто трения между упрямыми регентами. Шамарпа, прирождённый джентльмен, не имел никакого представления о том, что почва под его ногами серьёзно накаляется, а за ложью и ссорами кроется крупная интрига.

Протесты и провокации пока ограничивались Востоком. За исключением Самье Линга в Шотландии и Вудстока в северной части штата Нью-Йорк, агитация против главного регента и генерального секретаря была в основном тибетским феноменом. Вскоре директора вышеупомянутых мест почувствовали внезапную неприязнь к Шамарпе и Топгале и послушно подключились к циркуляции самых неприглядных сплетен.

А люди в центрах, основанных Ламой Оле, имели об этом лишь небольшое представление и испытывали ещё меньше интереса к политике, происходящей из Азии. Их интересовали практика и способы быть полезным человеком в современном мире. Отдельные слухи, доносящиеся до Европы, считались экзотическими историями - специями, добавленными к безупречному блюду. Все ринпо-че продолжали оставаться непогрешимыми и святыми, а толкотня за кулисами была неведома буддистам Старого Света. Так, верные словам Кармапы, Ханна и Оле держали сферу своей деятельности в стороне от политики.

Лама Оле развенчивал слухи о расколе наверху и подчёркивал, что Кармапа проявится традиционно, когда придёт время.

И он не уставал советовать трём регентам: «Не должно быть никаких публичных объявлений, пока ребёнок не будет в безопасности в Румтеке. Мы не можем позволить китайцам следовать за нами по пятам».

На тот случай, если Кармапа решит переродиться в Тибете, Оле придумал план, позволявший быстро вывезти его в Индию, где он будет вне досягаемости Китая. Годы контрабанды не прошли даром, и его опыт в этой области должен был вскоре послужить на благо линии. Ханна и Оле рассказали о своём плане Шамарпе и поделились с Джамгё-ном Конгтрулом и Гьялцабом Ринпоче своими соображениями о нежелательности преждевременного обнародования сведений о Кармапе. Все три регента согласились с важностью благополучного исхода и с тем, что прежде всего нужно вывезти Кармапу на свободу, за пределы контролируемого китайцами Тибета.

Отвергая слухи и успокаивая страсти, Оле вёл, фактически, неравную борьбу за единство линии. После почти двадцати лет работы с тибетцами он питал мало иллюзий насчёт некоторых «очаровательных черт» в характере этого гималайского народа.

Всех лам, приезжающих в Европу со скрытым намерением основать собственные организации на базе центров Кармапы, вежливо просили удаляться восвояси. Некоторые наиболее настойчивые оказывались на задворках активизирующейся буддийской жизни Европы или получали возможность попытать счастья в Америке. Благодаря этому дом Кагью в Европе сохранял стабильность и оставался под одной крышей. Нигде, кроме Англии и Франции - стран, на которые не распространялась ответственность Оле, - приезжающие монахи и ламы не становились местными ринпоче. Но, сколь дисциплинированными и приверженными духовной практике ни были европейские буддисты, их тоже со временем начинала волновать горячая тема следующего воплощения Кармапы. Здесь не было сплетен и интенсивного лоббирования, как на Востоке, но после долгих десяти лет ожидания нетерпение заставляло людей создавать собственные фантазии.

Даже Ханна однажды чуть не оказалась жертвой этих непрестанных слухов. В 1990 году в Сиднее, во время одного из кругосветных турне Оле, она собралась купить птицу в подарок какому-то особому лицу в Румтеке. Необычная идея принадлежала, предположительно, Шамарпе. Доверенное лицо Шамарпы и переводчица как Джамгёна Конгтрула, так и Гья-лцаба Ринпоче, Ханна была уверена, что это необычный знак.

Зная о любви последнего Кармапы к птицам, члены группы почти точно уже решили, кто будет получателем специфического подарка. Однако австралийские законы заставили Ханну приехать в Румтек с пустыми руками, и - даже к лучшему, поскольку вместо ожидаемого Кармапы группу встретил Джамгён Ринпоче, не сообщивший ничего нового. С наступлением 1992 года общая атмосфера вокруг XVII Кармапы наполнилась растущим предчувствием чего-то нового.

Двое преподобий, Джамгён Конгтрул и Гьялцаб Ринпоче, нарушили своё традиционное молчание и робко намекнули, что объявления осталось ждать недолго. Большинство уверилось, что речь шла о месяцах, если не о неделях. Возбуждение росло, но на Западе мало кому было известно о закулисных потасовках. Ученики уже планировали поездку в Румтек и жадно впитывали всё, что могло приблизить их к исполнению заветного желания.

 Тысячи людей Запада, встретившиеся с благословением Кармапы через Ламу Оле, готовились к величайшему моменту в их буддийской жизни.

 

_{Молчание}

 

3 января 1992 года на тоскливом восточно-берлинском вокзале Оле и полтора десятка его близких друзей сели на русский поезд, который должен был привезти их в сердце России. То было начало очередного ежегодного кругосветного лекционного турне Ламы Оле. Постоянно путешествуя и обучая с 1972 года, Оле основал к тому времени около 130 буддийских центров Карма Кагью на Западе. С этим внушительным достижением до сих пор не может соперничать никто из тибетских учителей. Такая широкая сеть групп и большое число учеников заставляли его ежедневно быть в пути. Передвигаясь от центра к центру, читая лекции каждый вечер неуклонно возрастающей по численности аудитории, он являлся практическим фактором беспрецедентного распространения линии Кагью в современном мире. В том году мы впервые должны были оказаться на необъятных просторах Сибири и, сделав зигзаг через Монголию и Китай, приехать в Румтек в канун тибетского Нового Года. На вокзале около ста человек провожали своего учителя на восток. Когда поезд скрылся из виду в морозной ночи, все чувствовали, что их лама встретится с XVII Карма-пой. Спустя годы дурных предзнаменований, препятствий и опасливых попыток примирения, казалось, что держатели линии были, наконец, готовы «открыться миру». Ханна и Оле тоже разделяли всеобщую убеждённость в том, что в воздухе висело что-то большое. Намеренные разобраться в последних сдвигах наверху, они решили осторожно воодушевлять своих учеников на посещение Румтека во время будущего празднования Нового Года.

 

Они связывали с ближайшим будущим много ожиданий.

Наша группа пересекла Россию, Монголию и Китай по железной дороге и затем вылетела в Багдогру, расположенную в Индии, в ста пятидесяти километрах от Румтека.

Близилось начало первого акта в кагьюпинской драме. Кавалькада наших индийских такси «амбассадор» выехала из аэропорта Багдогры и влилась в беспорядочный рой моторикш, автобусов, тележек и мотоциклов, пробивавших себе путь по узким, в рытвинах, улицам. Экзотическая мешанина транспортных средств, бьющихся друг с другом за каждый сантиметр дороги, была приправлена ужасающей какофонией пронзительных сигналов. Казалось, что сигналить для водителей было также естественно, как дышать. За пределами города нас поджидали новые опасности - почти невидимые коровы, мечтательные селяне, стоящие как вкопанные посреди тёмной дороги, и никак не отмеченные «лежачие полицейские» за предательскими поворотами. Продвигаясь дальше в таких негостеприимных условиях, деревню Румтек и монастырь мы увидели только ранним утром.

Главная резиденция XVI Кармапы и крупный центр буддийского обучения, Румтек представлял собой несколько хижин, разбросанных вдоль дороги, которая вела к импозантному монастырю и недавно построенному институту. Наш кортеж, встреченный отдалённым лаем собак, медленно въехал во внутренний двор. Мы сразу заметили изменения. В центре двора было водружено «знамя победы», исчезли из виду ветхие жилые помещения для монахов. Из-за дверей доносилось ритмическое, монотонное пение. Там возносились молитвы защитнику Кагью, Махакале, что продолжалось непрерывно в течение семи дней накануне тибетского Нового Года. Все воодушевились, и мы застыли, впитывая магию момента и благословение этого места. Наверное, глубоко в душе Оле с Ханной чувствовали, что это были последние мгновения святого Румтека. Завывания собак стали слышаться отчётливей, и чары исчезли. Мы лениво направились будить Цюльтрима Намгьяла и его домашних - наших добрых друзей в деревне. На следующее утро Ханна и Оле собрали группу друзей, прилетевших из Европы с надеждой засвидетельствовать исторический момент - первую публичную аудиенцию с XVII Кар-мапой. Но, как оказалось, история не позаботилась о нас в то утро. Наши грандиозные надежды быстро развеял Джамгён Конгтрул Ринпоче. В беседе с нашей группой в личных апартаментах Кармапы на втором этаже Ринпоче извинился за то, что внушил не оправдавшиеся надежды, и привычно перешёл к уже знакомым нам заверениям о том, что объявление появится вот уже скоро. Он выглядел уставшим, почти измождённым после трудной трёхмесячной поездки в Тибет и явно был не настроен делиться предположениями о времени первого официального появления Кармапы. Было видно невооружённым глазом, что он пытается уклониться от горячей темы настолько, насколько позволит ситуация.

Вспоминая некоторые официальные встречи наших групп с разными ламами высокого ранга, удивляешься, какими бессодержательными они кажутся сегодня. После обычных «таши делек», или приветствий, лама обычно терял запал и почти ничего больше не говорил, оставляя западную делегацию сидящей на полу в молчаливом ожидании. Если и происходил какой-то обмен информацией, то, по крайней мере, не на уровне слов. Но западные ученики вовсе не ощущали недостаток внимания к себе - каждый жест ламы тщательно анализировался и тут же получал толкование. Все умилялись тому, как лама невзначай улыбнулся, и точно знали, что он действительно имел в виду, - особенно когда он не говорил, что имеет в виду. В отсутствие скандалов Запад мог позволять себе такую наивность, и встреча с Джамгёном Конгтрулом не намного отличалась от привычного пассивного образца. Заверив всех, что держит руку на пульсе событий, Ринпоче обменялся несколькими фразами по-тибетски с Ханной, и внезапно всё окончилось. Мы могли встать в очередь за получением благословения. Его торопливость, однако, только подтвердила то, в чём никто уже не сомневался: скоро будут большие новости. Мы не знали тогда о настоящей причине сдержанности Ринпоче - о подлоге, обмане и надвигающейся конфронтации в верхах.

Отчуждённость Джамгёна Конгтрула насторожила только Ханну и Оле. Они заметили, что последняя поездка в Тибет повлияла на его настроение и даже отрицательно сказалась на здоровье. Уклончивый, с отсутствующим взглядом, он избегал какой-либо определённости во всём, что шло дальше следующей пары месяцев. Особенно Ханну не устраивало то, что она никак не могла привлечь его внимание к планируемому посещению Австралии. Изменения в поведении Ринпоче бросались в глаза, и это было необычайно дурное предзнаменование на фоне грядущих важных событий в линии.

Оле проводил дни, работая в доме Намгьяла, а вечерами давал поучения друзьям, прибывшим с Запада в количестве около восьмидесяти человек. Ханна занималась общением с тремя регентами. У Ситу Ринпоче, видимо, нашлись дела поважнее, и, как и во все годы со времени похорон Кармапы в 1981 году, он вовсе пренебрёг новогодними церемониями в Румтеке. Его отсутствие было ещё одним доказательством того, что ничего похожего на какое-либо объявление в Румтеке не произойдёт. Согласно договорённости, достигнутой на собрании Кагью после кремации Кармапы, четыре держателя линии несли совместную ответственность за нахождение XVII Кармапы. Очевидно, без присутствия всех такого важного события, как обнародование конкретных известий, произойти не могло.

К изумлению и ужасу небольшого числа собравшихся, он внезапно сообщил, что причина, почему Ринпоче выглядит всегда куда-то спешащим и прямо-таки убегает с трона по завершении каждого посвящения, - необходимость покормить и поласкать его морскую свинку. Все вежливо улыбнулись и понятливо закивали, как будто то, что лама высокого ранга убегает поиграть со своим питомцем после церемонии, - вполне естественное и распространённое явление. На самом же деле, никто из нас не знал, что думать о разглашении этого необычного секрета, в то время как мы старались как можно дальше уйти от столь причудливой и деликатной темы. Шераб Тхарчин, однако, ничуть не смутился. Даже обрадовавшись произведённому на слушателей эффекту, он продолжил рассказ о некоторых ярких деталях распорядка дня своего ламы. Выяснилось, что уважаемая морская свинка занимает центральное место в жизни Гьялцаба и являет собой фактически основной предмет его заботы и внимания. Ханна попыталась было заткнуть рот откровенному Шерабу, как вдруг сам Ринпоче решил благословить нас видом своего любимца. Впервые проявив интерес к тому, что происходит за столом, и явно тронутый тем, что его фаворит стал предметом нашего неизбежного любопытства, Гьялцабпа собрал нас вокруг своего столика для медитаций и осторожно вытащил из-под доски, на которой лежала кипа текстов по Дхарме, клетку с коричнево-белой свинкой. Все уставились на неё, равнодушную к всеобщей любви и преданности. Вся эта сцена граничила с абсурдом, и Ринпоче показался слегка инфантильным и вряд ли готовым для роли держателя линии преемственности школы Кагыо. Входе следующих месяцев, когда начнет разворачиваться драма Кагью, тот же Ринпоче покажется отъявленно злонамеренным человеком, лишённым самых простых инстинктов сочувствия по отношению к некоторым своим землякам^гибетцам. Тогда мы ещё не заметили этой злобной жилки в его характере, но впервые спала завеса, покрывающая интимную область жизни ламы высокого ранга, - и нам открылся её повседневный фрагмент. Увиденного оказалось достаточно для того, чтобы всех охватило задумчивое и угрюмое настроение. Притихшие, мы вышли из комнаты, думая о морских свинках, слугах с длинными языками и нуждающихся в любви Ринпоче, которым недостаёт тёплых, покрытых какими-нибудь волосами вещей в период взросления.

Йонгду, друг с Гавайских островов, кому Оле помог создать фонд для восстановления монастыря Цурпху, внёс свою долю слухов, раструбив во всеуслышание, что Ситу Ринпоче только что нашёл нового Трунгпу Тулку в восточном Тибете. Это было, конечно, сенсацией, однако весьма сомнительной в свете собственного предсказания Трунгпы о своём будущем возвращении. За несколько лет до своей кончины пользующийся противоречивой репутацией тулку заявил, что вернётся в качестве обычного рабочего в Японии. Неясно, были слова Трунгпы плодом ясновидения или просто болтовнёй, рождённой под воздействием сакэ, алкогольного дистиллята риса, который он очень любил. Внезапное возникновение Трунгпы сегодня, да ещё с подачи Ситупы, навело нас на мысль, что великий Тай Ситу попросту пытается завязать дружбу с тем, что осталось от Дхармад-хату, мощной организации Трунгпы.

Ещё один сюрприз преподнёс обед с Гьялцабом Ринпоче. Шераб Тхарчин, правая рука Ринпоче и один из главных форвардов в грядущей драме, должно быть, решил, что трапеза с его ламой достойна чего-то более острого, чем вездесущий стручковый перец. Вообще, ходили слухи, что регент опознал за последнее время триста воплощений - ни больше, ни меньше. Такая высокая продуктивность, конечно же, впечатляла, но тот факт, что большинство кандидатов нашлись в окрестностях монастыря Палпунг, главной резиденции Ситу в Тибете, бросали тень на достоверность его выбора. Кроме того, найти астрономическое число тулку всего за несколько лет - ничего подобного не делал даже XVI Кармапа.

Общим предположением было, что в договорённости между Ситупой и китайскими коммунистами, благодаря которой стало возможным такое массовое обнаружение воп-лощенцев в оккупированном Тибете, посредником послужил Аконг Тулку.

Итак, на страницах книги появляется человек, в чрезвычайно большой степени ответственный за разразившуюся вскоре драму в линии Кагью, и важно познакомить читателя с некоторыми событиями из прошлого этого отталкивающего персонажа. Аконг прибыл в Англию в середине шестидесятых годов в составе контингента из четырёх тулку из элитной школы для воплощенцев в западных Гималаях. Идея послать молодые таланты в Европу принадлежала Гелонгме Палмо, традиционной буддийской монахине с хорошими связями. Она использовала своё влияние и силу настойчивости, убедив Кармапу в том, что такое раннее появление группы образованных тибетцев в Европе создаст прочный мост между Тибетом и Западом. Время показало, что и для Тибета, и для Запада было бы лучше, если бы она послушалась Кармапу и позволила тулку оставаться в защищенной среде, где они учились функционировать, -поле для свободного манёвра не принесло им пользы. Из четверых только Ато Ринпоче избежал конфликтных ситуаций и остался вести тихий образ жизни в южной Англии. Сегодня он пользуется уважением и служит живым, пусть и не самым волнующим, примером буддийской добродетели. Остальные посеяли смуту как на Востоке, так и на Западе, и наведённые ими мосты - это в основном мосты запутанности и шока.

Аконг и Трунгпа были, несомненно, наиболее напористыми, но и наиболее сомнительными личностями в группе. Отличаясь огромными амбициями, они видели себя представителями буддизма и будущими лидерами линии на Западе. Гармония между ними сохранялась недолго, и неизбежная ссора, назревавшая со времени приезда в Англию, разразилась с несказанной яростью. К изумлению небольшого круга местных помощников и замешательству лам, пославших их в Англию, два почтенных тулку ударились в жаркие споры и публично обменивались злобными выпадами. В первом издании своей книги «Рождённый в Тибете» Трунгпа называет Аконга параноиком и интриганом. Наконец, их пути разошлись, и они больше никогда не встречались друзьями. Трунгпа решил попытать счастья в Америке. За ним гонялась английская полиция по обвинению в употреблении наркотиков вСамье Линге, центре медитационного отшельничества, который он основал вместе с Аконгом в Шотландии. Некоторое время он скрывался в конюшне, затем рискнул пересечь Атлантический океан и вскоре основал, не без посторонней помощи, организацию Дхармадхату. Учение Будды было поставлено на службу пирамидальной системе, перенявшей черты маленького феодального королевства в старом Тибете. Лама - король с двором, выполнявшим его прихоти, - единовластно правил, а большинство последователей превращались в послушную, как стадо овец, толпу. Подружившись с группой знаменитых в шестидесятые годы людей, Трунгпа наслаждался своей новой ролью гуру «безумной мудрости». Его шокирующее поведение, должно быть, производило впечатление, поскольку он успешно находил поддержку - финансовую и прочую - и для себя, и для своей организации. Внёс свою лепту издательский центр Мэдисон Авеню, и на рынке появилась серия книг, состряпанных из лекций Трунгпы и принадлежащих авторству гуру. Так открылся доступ к высшим принципам буддизма для западного ума. Дхармадхату завоевала шумное всенародное одобрение, а сам Трунгпа для целеустремлённых тибетских лам превратился в модель успеха на Западе.

Но - система его была насквозь прогнившей. Духовный глава и близкий круг избранных жили как избалованные принцы, кутя и устраивая оргии, и давали в этом фору даже римским императорам времён упадка. В то же самое время сотни рядовых членов пропускались через многолетнее и роботоподобное сидение в медитации, которое не только иссушало мозг, но и опустошало карманы. Трунгпа умер алкоголиком, а его преемника Озела Тендзина его любовники обвинили в том, что он, зная, что инфицирован ВИЧ, заражал их с 1983 по 1988 год. Сам Тендзин умер от СПИДа в 1990 году. Буря, последовавшая за злополучной сенсацией, нанесла серьёзный удар по буддизму в Америке, а Карма Кагью оказалась в одной компании с самыми скандальными сектами.

Типично по-азиатски верхушка линии закрывала глаза на излишества и развращённость Трунгпы. Несмотря на осуждение, высказываемое за глаза, ни один из почтенных ринпоче не набрался храбрости и решительности для того, чтобы осудить Трунгпу и Тендзина публично. В старой доброй тибетской манере, ламы высокого ранга попросту отвергали саму мысль о том, чтобы призвать к ответу «своего». Стародавние привычки затмевали здравый смысл, и такие ценности, как честность и ответственность, приносились в жертву ради старых связей, политических пристрастий и влияния, которым обладала Дхармадхату. Лама Оле оказался одинок в освещении скандального поведения Тендзина и избавлении линии от прочих скелетов в шкафу. Неудивительно, что его усилия получали очень слабую поддержку сверху. Почтенные руководители притаились, а Трунгпа - по крайней мере, официально - оставался достойным примером для подражания.

Аконг был сбит из более крепкого материала, чем соперник, но явно не обладал его обаянием и не был окружён ни романтическим ореолом, ни вниманием. Его лекции были плоскими и не воодушевляющими, и неизбежно возникало чувство, что обучение буддизму - серьёзное испытание для его интеллекта. Раскрепощался он, как правило, к концу своего марафона, когда позволял себе предаться рассуждениям на любимую тему - о буддийской политике. Небольшого роста и плотного сложения, с головой как у бульдога, посаженной прямо на тучное тело, Аконг имел одно качество, компенсирующее все остальные черты его тяжёлого характера, - терпение и упорство в достижении своих долгосрочных целей. Вскоре после прибытия в Англию молодой тулку, вероятно, поставил перед собой серьёзные задачи. Сначала он отправил своего брата, женатого на той же женщине, что и он сам, в закрытое отшельничество. Затем пришло время действовать. Не ощущая большого влечения к роскоши, которая привела Трунгпу к падению, Аконг преследовал менее экстравагантную и более конкретную цель - установить контроль над растущим домом Карма Кагью в Европе. Он вознамерился подчинить себе европейский буддизм в младенческом возрасте - как раз тогда, когда на будущее этого учения всё более уверенно стали влиять Ханна и Оле, - но его громоздкие манеры и неприкрытые амбиции почти у всех на континенте вызывали раздражение. Французские центры отказались принимать его в составе сопровождения Кармапы во время визита его Святейшества в Европу в 1974 году, и, в конце концов, самому Кармапе пришлось остановить его планы экспансии. Кармапа неоднократно просил Ханну и Оле не следовать примеру Аконга. Поддерживаемый только бельгийцами, Аконг Тулку не имел другого выбора, кроме как вернуться в Самье Линг, где на несколько следующих лет он был забыт, но сам забывать не собирался.

Своим острым глазом тактика Аконг увидел удобный для себя момент после смерти Кармапы, когда начала увеличиваться дистанция между двумя регентами, Ситупой и Шамар-пой. Видимо, где-то в начале восьмидесятых он решил предоставить свой вес и свой центр в Шотландии в распоряжение Ситупы. Передав ему Самье Линг, Аконг принял на себя роль советника, серого кардинала и, наконец, эмиссара в сношениях с китайскими коммунистами.

Не вполне ясно, как ему удалось добиться расположения Китая, но вскоре после его появления в качестве сторонника Ситупы Аконг уже околачивался в высших кругах пекинской номенклатуры. Поговаривали также, что он расточал на свои контакты в китайской столице крупные суммы денег. Наверное, коммунистам наконец пришлась по вкусу идея пригласить в гости одного из регентов Кармапы и, ни на миг не забывая о своих тайных целях, они разрешили Аконгу организовывать визиты Ситу Ринпоче в восточный Тибет. Эти визиты состоялись спустя всего несколько лет после того, как в 1979 году брат Далай-ламы прибыл с исторической миссией в Лхасу в попытке начать диалог и получить какие-нибудь уступки со стороны красного Китая. И, хотя за ним последовали новые эмиссары с всё более изощрёнными предложениями от Дхарамсалы, реверансы Далай-ламы не приносили никаких плодов. Китайцы оставались такими же осторожными и несгибаемыми, и, в конечном счёте, на уступки опять шли тибетцы.

В тоже время, Ситупа, казалось, делал невозможное. В 1985 году ему позволили въезд вКхам, куда обычно въезд и вход был полностью запрещён. Некоторое время он упивался своей новой ролью защитника буддизма в своей оккупированной стране. Его поездки по восточному Тибету - первое со времени китайского вторжения подобное мероприятие с участием тибетского ламы высокого ранга - воспринимались как огромный успех. Эти поездки представлялись как победа над китайцами, и восхвалялись как первый шаг по возрождению буддизма в Стране Снегов. Картина Ринпоче, благословляющего сотни кхампов и узнающего такое же количество тулку в родном Кхаме, не могла не тронуть. Всё это, должно быть, произвело глубокое впечатление на тибетцев, особенно на тех, кто находился в изгнании, - ведь до сих пор деятельность лам в их разрушенной стране была запрещена. Люди не догадывались, что триумфальные визиты допускались лишь в случае выполнения важных условий. Не вполне ясно, полностью ли Ситупа представлял себе, какую цену ему придётся заплатить за эти торжественные посещения Кхама. Можно благостно усомниться и предположить, что его дурачили, а он верил в искреннюю перемену в отношении китайцев к религиозной свободе его братьев-тибетцев, в то, что коммунисты, в силу порядочности и доброй воли, решили просто взять и восстановить всё, что так методично разрушали два последних десятилетия. Такая вера не свидетельствовала бы ни о развитости его интеллекта, ни о хорошем инстинкте политика, но, по крайней мере, тогда Ситупа выглядел бы честным, хотя и немного наивным, если не слабоумным. Но его проворный советник Аконг Тулку, скорее всего, был в курсе неизбежных серьёзных последствий партнёрства с коммунистическим Китаем. Пекин явно не был расположен отпускать Тибет со своего крючка, и любые уступки со стороны китайцев были лишь тактическим манёвром. За каждую уступку со своей стороны Китай потребовал бы и наверняка получил бы десять в ответ. Как довольно скоро предстояло обнаружить Ситупе и Аконгу, их первоначально успешные сделки с коммунистами дорого обошлись Тибету и тибетскому буддизму. Конфликт, который в недалёком будущем потряс линию Кагью, стал прямым следствием неразумного сотрудничества одного из регентов Кагью с оккупантами его страны.

Кроме того, узнавание сотен тулку Ситупой выглядело несколько причудливо. Его внезапная плодовитость в этой области заставляла думать, что Тай Ситу не находит подлинных воплощенцев, а занимается созданием опоры власти для некоторой затеи в будущем. Сегодня нет сомнений в том, что появление регента в своей многострадальной стране явилось следствием новой и гораздо более продуманной политики, к которой китайское политбюро обратилось вскоре после смерти Мао. Дэн Сяопин сделал своей официальной линией прагматизм. Коммунистическое руководство пришло к выводу, что единственный способ усмирить непокорных тибетцев - это восстановить несколько монастырей и тут же ввести в них строгий государственный надзор. Для этого главы монастырей должны были выбираться непосредственно Пекином. Превзойдя самих себя в прагматизме, коммунисты попросту восстановили в силе императорский указ VII Чинг Лу о том, чтобы тибетские тулку определялись посредством лотереи. Дальновидный монарх последней династии Чинг, кроме всего прочего, повелел, чтобы кандидаты назначались императорским советом. Таким образом, оживив историческую традицию, красный Китай оставил за собой исключительное право признавать инкарнации лам в Тибете. Можно было ожидать, что скоро старые революционеры начнут медитировать.

Презрев идеологические противоречия и желая как можно скорее претворить в жизнь указ Лу, китайское руководство начало поиск подходящей жертвы, которую можно было бы использовать для укрощения тибетцев. Панчен-лама, второй по положению тулку в иерархии Гелугпы, был ещё жив и прекрасно подчинялся требованиям государственной линии в своей новой резиденции в Пекине. Тогда выбор пал на Кармапу, который скончался совсем недавно, в 1981 году. Видимо, при содействии Аконга, Ситу Ринпоче был приглашён в китайскую столицу - сначала в 1982, затем в 1984 году.

Похоже, что он показал себя необычайно гибким негоциантом и со временем - лояльным партнёром. И к тому же - послушным долгу вестником. Шамарпа хорошо помнит, как Тай Ситу обратился к нему со странным предложением посетить Пекин для переговоров с китайским руководством. Старший регент Кагью вежливо отказался, оставив - быть может, и не совсем мудро - эту честь своему собрату. Пакт Ситупы с китайцами - результат либо его невежества, либо жажды власти - вскоре принёс свои первые плоды. Запертые двери Тибета в 1985 году радушно распахнулись перед молодым регентом, но Гималаям и всему остальному миру нужно было подождать почти десять лет, чтобы увидеть реальный исход его смутной сделки.

Вернувшись к Румтеку, мы обнаруживаем ещё одну странность - Ионгду гордо демонстрировал всем тханку (тибетский религиозный рисунок на свитке), изображающую вышеупомянутого Достопочтенного Трунгпу Тулку.

 

Молчание

С комфортом растянувшись на диване и в окружении массы святых икон и благоприятных символов, Трунгпа напоминал скорее восточного принца, чем трудолюбивого ламу. В углу рисунка, смиренно примостившись у ног своего гуру, виднелся регент Трунгпы Озел Тендзин, - падший кумир организации Дхармадхату.

Присутствие с головы до ног запачканного скандалами Тендзина на тибетской тханке было свидетельством либо очень плохого вкуса, либо полного незнания, что эти изображения должны представлять не что иное, как качества просветлённого ума. Тендзин же далеко не представлял собой что-либо просветлённое.

В тот год во время празднования тибетского Нового Года мы все познакомились с неожиданным, но показательным образцом стиля организации Дхармадхату. Видный член этого прославленного сообщества осенил своим посещением Румтек, чтобы поправить весьма пострадавшую репутацию Дхармадхату. Он отличался тем, что постоянно носил при себе стакан со спиртным и большую часть своей энергии употреблял на то, чтобы его осушать. Красуясь в костюме с жилеткой и непрерывно попивая свой любимый напиток даже во время танцев лам, он превосходно вписался бы в интерьер какой-нибудь корпоративной вечеринки с коктейлями, но явно контрастировал с восточными Гималаями. Мы с изумлением наблюдали за этим спектаклем; в принадлежности к иерархии Трунгпы не было ничего похожего на здоровую и простую атмосферу, сложившуюся в кругу наших друзей. На танцах лам произошло нечто до странности неблагоприятное. Шестиугольная деревянная рама, которая, как считается, связывает всё негативное, что накопилось за прошлый год, подлежала церемониальному сожжению после танцев. Разожгли огромный костёр. Все участники должны были вместе бросить туда это сооружение и тем самым отсечь всякую связь со всем негативным предыдущих двенадцати месяцев. Когда Нендо Тулку, новый мастер ритуалов Румтека, попытался, при содействии толпы монахов, опрокинуть раму в костер, та упала рядом с огнём. Попытку энергично повторили, но тщетно: деревянная форма просто отказывалась гореть. Мы пришли на подмогу тибетцам, но, как мы все ни старались, нам удалось опустить упрямую деревяшку в костёр не раньше, чем спустя четверть часа активных усилий. Этому никто не придал большого значения, но позднее, когда разразилась катастрофа и линия оказалась в затруднении, мы внезапно вспомнили наши тогдашние муки. По всей видимости, негативные события прошлого года были серьёзным делом, и для нейтрализации их требовались гораздо более кардинальные меры, чем обычная огненная церемония.

Новогодние празднества подходили к концу, и мы начали упаковывать свои многочисленные сумки, готовясь покинуть Румтек. На последний вечер была запланирована беседа с Джамгёном Ринпоче. Мы с тревогой и нетерпением ждали его выступления; некоторые из нас надеялись услышать всё-таки что-то более существенное, чем обычные обещания. Но в тот же вечер в Гангтоке скончался один старый сик-кимский приверженец XVI Кармапы, и Джамгён Конгтрул поспешил туда, чтобы провести необходимые церемонии. Встречу пришлось отменить, и, хотя группа ждала допоздна, нашим людям не удалось его увидеть - только Оле с Ханной смогли быстро с ним попрощаться. Садясь в автобус рано следующим утром, мы чувствовали себя немного странно оттого, что не смогли повстречаться с Ринпоче перед отъездом. Нас охватило необъяснимое чувство потери. Как выяснилось позже, наша интуиция, к сожалению, не ошибалась, и потеря вскоре стала реальностью. Тулку Джамгёну, учителю высокого ранга и близкому ученику Кармапы, суждено было в скором времени оставить этот мир.

Наш «роскошный» индийский фургон ехал по узкой, извилистой и неровной дороге к Ранипулу и Гангтоку, и монастырь исчезал из виду, окутанный облаками.

 

Вскоре гораздо более тяжёлые облака опустятся на Румтек, и это место до неузнаваемости преобразится. Начнётся война в Кагью, и Румтек в первые месяцы противостояния будет на передовой линии фронта. Мы вкатились на опаляемые солнцем индийские равнины, и окончилась длинная глава в деятельности Ханны и Оле. Монастырь всё ещё стоял у нас перед глазами. Ярко вспомнились несколько минут, проведённых перед ступой сердца Кармапы. Тогда никто из нас не подозревал, что дни святого Румтека сочтены. После двадцати трёх лет воодушевляющих посещений и успешного сотрудничества с главным центром Кармапы, Оле с Ханной надолго прощались с ним.

 

^{Первый выстрел}

 

Следующие четыре недели, с середины февраля до середины марта 1992 года, Лама Оле с небольшой группой учеников провёл в южном полушарии. Мы прилетели в Австралию - это был третий визит Оле в Южное полушарие - в основном для того, чтобы поддержать центр Кагью в Новом Южном Уэльсе. Лама Триджам был нашим старым знакомым из восточных Гималаев. Посланный в Сидней XVI Кармапой, он прибыл туда с четырёхлетним опозданием и храбро боролся за выживание кагьюпинского гнезда. Но времена уже были не те, и его старомодный тибетский стиль и почти непонятный английский превратили его в экзотическую реликвию. Его шансы рассказать австралийцам о Дхарме были минимальны. В последнее время в центре теплилась жизнь большей частью благодаря регулярным визитам Ламы Оле. Подъём активности наблюдался за месяц до приезда Оле и в течение следующего месяца после его отъезда, а в остальное время светлые лица, украшавшие лекции Оле, подозрительно предпочитали не показываться. Лама Триджам, любитель тибетского фольклора, успешно отпугивал большинство из них. Тем не менее, это был много знающий учитель и старый друг, приехавший в Австралию по просьбе самого Кармапы. Он, как мог, удерживал свой форпост и, несмотря ни на что, Оле считал своим долгом поддерживать и защищать его.

В Сиднее нашу группу догнали мрачные новости из Азии. Ханне необходимо было закончить выяснение всех деталей запланированного турне Джамгёна Конгтрула с лекциями по Австралии. Предыдущий его визит пришлось

 

После нескольких часов реанимации всю процедуру пришлось повторить, и грудь Ринпоче снова разрезали, - на этот раз для того, чтобы извлечь инструмент доброго доктора. Повторное рассечение тяжело сказалось на его к тому времени ослабленном сердце, и, когда хирург и его санитары закончили зашивать ламу во второй раз, Дабзанг скончался. Джамгён Конгтрул был в шоке и почти в отчаянии. Он без конца повторял, что эта смерть не должна была случиться и что это огромная трагедия. Конечно же, это было весьма грустное происшествие, но реакция Конгтрула казалась неадекватной. В конце концов, речь шла о ламе высокого уровня, который наверняка освоил процесс умирания. Один из самых видных воплощенцев, Джамгён Конгтрул не должен был так убиваться. Всё это вызывало весьма странное ощущение, и общение с ним оставило в нас предчувствие какой-то беды. Что касается визита в Австралию, то эту тему даже не затронули.

Но то была не последняя драма в нашем общении с Азией. Ханна отвечала также за поездку Гьялцабпы по Европе, и, хотя он не испытывал особенно большого желания отправляться куда-то из своего тёплого гнезда в Румтеке, Ханна, со своей стороны, вовсе не хотела подводить наших европейских друзей. Наконец, здравый смысл возобладал, и Ринпоче великодушно согласился посетить Европу летом 1992 года. Во время празднования тибетского Нового Года трудно было отвлечь его внимание на что-либо от его любимого питомца, и с планированием поездки пришлось подождать. Теперь, казалось, Ринпоче охотнее шёл на обсуждение, но внезапно Ханне в Сидней пришла срочная телеграмма из Сиккима.

Послание было коротким и однозначным: Гьялцаб отменял все свои программы вне Сиккима до конца года. Мы узнали, что четыре держателя линии будут встречаться в Румтеке 16 марта. Приближаются самые счастливые и важные события, и понадобится полное присутствие Ринпоче на Востоке. Это был первый прозрачный намёк одного из регентов на то, что совсем недолго осталось ждать появления новостей о XVII Кармапе.

Как все хорошо помнят, последний раз четыре держателя линии сходились в Румтеке в 1986 году - тогда они составили декларацию по поводу письма с предсказанием Кармапы. С того славного момента была воздвигнута стена молчания, и преподобия не встречались до 1990 года. Учитывая значительность их функций, их взаимные контакты казались неестественно редкими и беспорядочными. В конце концов, им была поручена неизмеримо важная задача - найти следующее воплощение Кармапы, и можно было ожидать, что это требует более систематического общения. Сейчас Гьялцабпа намекал на то, что ламы преодолели свои мелочные разногласия, решив, наконец, сойти с коней и собраться в Румтеке.

Но повод для встречи был намного более путанным, чем совместное обсуждение темы Кармапы. В 1989 году Ситу Ринпоче проинформировал трёх остальных регентов о том, что знает «добрые новости, подобные радостным крикам павлина» (см. Приложение, 2). Это звучало поистине оптимистически, однако позже Ситупа, видимо, пришёл к выводу, что новости слишком радостные для того, чтобы его собратья могли по достоинству их оценить, и попросту ничего не сказал на встрече в Дели в 1990 году. После очередной бесплодной встречи в Дели прошло ещё два года до следующей. Шамарпа каждый раз пытался выведать что-то у своего соперника про тех «павлинов», однако их общение затруднялось всё больше с каждой такой попыткой. Когда вмешался Топгала и призвал регентов соединить свои усилия, Ситупа это практически проигнорировал. Наконец, он согласился увидеться с остальными 16 марта в Румтеке.

Оле с Ханной оставались в неведении относительно этой неприглядной толкотни за кулисами. Давний спор между Ринпоче хорошо скрывался.

 

Никто и не подозревал, что почтенные регенты могли быть ярыми противниками, и западный мир Кагью жил во власти иллюзии великой гармонии. Завеса, покрывающая жизни лам, была всё ещё достаточно плотной для того, чтобы скрывать истину. И, хотя Ханне, много путешествовавшей с тремя из них в качестве переводчицы, должно быть, удавалось изредка проникать сквозь эту пелену скрытности, она не думала, что разлад столь серьёзен. Разразившая буря была для неё не меньшим сюрпризом, чем для западных учеников, которые безо всякой критичности доверяли своим тибетским гуру.

Приближалось 16 марта. Мы полетели в Крайстчерч, крупнейший и самый английский город на Южном острове в Новой Зеландии, чтобы провести с новозеландцами первый курс по умиранию в сознании. Пхова, как называется эта практика по-тибетски, - это уникальный метод, который много столетий назад дал один из отцов-основателей Кагью, индийский йогин и учёный Наропа. Она позволяет практикующему освоить процесс умирания и, когда наступит время смерти, «на автопилоте» покинуть тело. Лама Оле, владеющий этой практикой, за многие годы стал экспертом, обучая в ходе четырёх-пятидневных курсов тысячи западных учеников (а сегодня также более скромное число китайских). Результаты - исключительно хорошие. Люди получают знак успеха - небольшое отверстие на макушке головы - за рекордно короткое время. Тибетским ламам для подобного эффекта обычно требовалось от семи до десяти дней.

Наконец готова была для публикации в Америке последняя книга Оле «Верхом на тигре». Вовремя этого курса мы завершили последнее приложение к ней - две карты, иллюстрирующие путешествия Оле вокруг света и тайное посещение Тибета в 1986 году. Пол Клеменс, наш издатель в Калифорнии, дал «добро», и печатный станок был запущен. Спустя почти два года препон драгоценная рукопись должна была выйти в свет. Отчёт Ламы Оле о двадцати годах принесения тибетского буддизма на Запад через считанные недели должен был оказаться в книжных магазинах. Но через несколько месяцев, держа в руках долгожданную книгу, мы вдруг осознали, что она вышла в свет немного преждевременно.

Повествование оканчивается как раз перед первыми выстрелами в «войне Кагью». Несмотря на то что этот труд отличался критичностью, бескомпромиссностью и прямотой, всё же он был создан под влиянием если не иллюзии «святого Тибета», то иллюзии «святых тибетских держателей линии Кагью».

Не успели ещё сойти с печатного станка последние страницы, как святые держатели начали публично, и весьма эффективно, развенчивать свой ореол святости, взамен демонстрируя весьма несвятую картину алчности, гордыни и жажды власти. Такой неожиданный поворот событий, к счастью, открыл нам глаза, но сделал «Верхом на тигре» несколько неполным сочинением, поскольку в нём не описывалась драма, начавшаяся в июне 1992 года. Так появилась потребность в такой книге, как эта, - нужно было поставить все точки над «i», чего не смогла сделать «Верхом на тигре».

Тем временем 16 марта отменилось. Внезапно передумав, Ситупа решил отложить свой приезд в Румтек, и была назначена новая дата - 19 марта. Напряжение нарастало, а мы продолжали своё турне по южным морям.

Итак, наши идиллические отношения с тибетским буддизмом неожиданно пошатнулись во время райского пребывания на тихоокеанских островах. 17 марта, через двое суток после начала своих попыток, Сие наконец дозвонилась нам на Гавайи, и полученные от неё известия были поистине тревожными. Все центры Кагью во всём мире получили загадочное письмо - группа тибетских торговцев из Непала под названием «Ассоциация Дэрге» призывала учеников Кар-мапы восстать против коллективного руководства четырёх держателей линии и игнорировать старшего регента Карма-пы. Самые резкие ноты в письме относились к Шамарпе и генеральному секретарю Топгале, которые обвинялись в том, что специально затягивают процесс узнавания. На этом фоне Ситупа описывался как единственный, кто способен выявить семнадцатое воплощение Кармапы. Что это - призыв к перевороту? Пытался ли кто-то перетрясти иерархию Кагью и поставить во главе линии Ситупу?

Оле понял смысл агрессивного послания незамедлительно. «Это-война», -объявил он нам, собравшимся вокруг его трона. Это было нелегко переварить. Времена невинного заигрывания Запада с тибетским буддизмом закончились. Двадцатилетней работе Ламы Оле предстояло пройти самое серьёзное испытание. Привыкший выражаться прямо и не любящий, когда под него копают, Лама Оле ответил на это незамедлительно. «Мы должны дать им понять, что Европе ненужна их скрипучая возня». В качестве ясного отпора притязаниям Ситупы на лидерство, Оле дал всем своим центрам указание немедленно выслать полученные письма обратно с краткой надписью на конверте: «Больше не беспокойте нас своими злобными посланиями!» Поразмыслив, он остановился на ещё более выразительном решении - все центры должны отправить им лаконичный ответ на туалетной бумаге. «На неиспользованной», -добавил Оле. Картина множества кусочков туалетной бумаги, прибывающей неожиданно в Непал, заставила всех нас от души посмеяться. Напряжение исчезло, и мы все сошлись на том, что хорошо будет просто поднять на смех зловещее послание. Недолго думая, люди в центрах сделали всё необходимое, и вскоре аккуратные куски туалетной бумаги с начертанными на них строгими фразами полетели в Азию в качестве ответа членам Ассоциации Дэрге. 19 марта мы праздновали день рождения Оле. Это был последний день на Гавайских островах, и мы все с нетерпением ждали, что принесут следующие месяцы. Оле, сделав свой первый ход, казался абсолютно спокойным, как будто чувствовал облегчение от того, что ещё есть время до отражения следующей атаки. Выходили на первый план его инстинкты прошлых жизней тибетского генерала.

 

_Обвал

Новости о встрече в Румтеке настигли нас в Сан-Франциско. Сидя в подвале нашего нового центра близ Твин Пике, Ханна добросовестно набирала индийский номер. Когда, наконец, в трубке послышался голос Гьялцабпы, я старался прочитать что-либо на неподвижном лице Ханны или, при всей утопичности этого замысла, уловить хоть что-нибудь из кавалькады тибетских слов (моё знание тибетского ограничивается традиционным приветствием «таши делек» - этого явно не хватало, чтобы понимать скороговорку Гьялцабпы). Хотя рассказ Гьялцабпы содержал мало деталей, общий смысл его был обнадёживающим. Восторженный Гьялцабпа поведал о том, как регенты, спустя несколько часов совместного обдумывания, договорились о том, чтобы встретиться снова в октябре и выпустить тогда официальное и окончательное коммюнике о воплощении XVII Кармапы. Джамгён Ринпоче спешно готовился ещё раз посетить Тибет. Очевидно, это всё, что мог сказать Гьялцаб Ринпоче. Он только подчеркнул, что регенты решили до октября воздерживаться от каких-либо официальных заявлений. Мы восприняли эти отрывочные сведения как ясное указание на то, что держатели линии, наконец, определили местонахождение Кармапы и собирались теперь тайно привезти его в Индию. Понятно, что, пока он не будет в безопасности у них в Румтеке, никаких извещений ни о чём быть не могло. Но всё же эта радужная картина почему-то не внушала полной уверенности. Оле поверил было, что решение близко, - быстрая, бодрая речь Гьялцабпы сделала своё дело.

 

Вскоре, однако, новости, поступившие из Вудстока и связанных с ним центров КТС (Карма Тхегсум Чёлинг), показали обратное.

Монастырь Вудсток, основанный в качестве главной резиденции Кармапы в Северной и Южной Америке в конце семидесятых годов, вечно сотрясали политические интриги, и он страдал от бессилия и невозможности выполнять своё предназначение. Расположенное в северной части штата Нью-Йорк, среди живописных холмов, покрытых пышной растительностью, на участке, подаренном господином Шеном - близким китайским учеником XVI Кармапы, - это место казалось идеальным для расцвета тибетского буддизма в западном полушарии. Но, когда на эту девственную землю потянулась армия тибетских монахов, лам и их семей, это стало задерживать рост.

Принеся с собой злополучные распри своей родины, они вскоре создали в недавно основанном центре атмосферу политических интриг, и развитие буддизма съехало на запасные пути.

Пользуясь слишком либеральным стилем добряка Кхенпо Катара, прибывший из Румтека Тендзин Чёньи в компании с прочими ястребами постепенно взял управление в свои руки и начал свои происки. Именно из Вудстока в 1984 году Бардо Тулку запустил свою кампанию против Шамарпы и Топгалы.

Из Вудстока же распространялись самые фантастические слухи о следующем воплощении Кармапы. И всё это - в ущерб подлинной работе в Дхарме и при тактичной уступчивости Кхенпо. Способный учитель, хорошо сведущий в медитации, Кхенпо Катар Ринпоче прилагал все свои силы к тому, чтобы возбудить интерес к тибетскому буддизму в Америке, но его традиционный стиль и скучное преподнесение материала привлекали не самых умных и не самых решительных. К нему больше стекались благочестивые. Таким образом, характерной чертой вудстокского буддизма стала схожесть с христианством, а сам монастырь напоминал католическую церковь. Между тем здешние тибетцы продолжали беспрепятственно разыгрывать свою политическую карту. Кроме того, в течение всей своей непродолжительной истории Вудсток боролся за место под солнцем с мощной Дхармадхату, подобно бедному родственнику, взирающему снизу на старшего брата и жаждущему такого же успеха. Любой тибетский лама питал скрытое желание добиться славы Трунгпы Тулку и построить такую же организацию. Было вычислено, что формулой такого процветания являлась сеть зависимых групп последователей. Не удивительно, что Кхенпо Катар и его ламы отказались публично обвинить Трунгпу и его детище, когда в прессу стали просачиваться самые гнусные истории о Дхармадхату. Они не смогли подвергнуть критике объект своего тайного восхищения и подражания.

Со времени первого визита через Атлантику в 1977 году Лама Оле, верный пожеланиям Кармапы, приезжал в Америку каждый год - сначала для того, чтобы организовать приезд Кармапы на западное побережье, а затем, после смерти учителя, чтобы содействовать формирующейся группе центров, связанных с Вудстоком. Его связь с Вудстоком установилась с самых первых дней - приняв участие в радиошоу с вопросами от слушателей в прямом эфире на Манхеттене, он вызвал интерес у массы людей и рекомендовал им посещать недавно основанный центр в северной части штата Нью-Йорк. В последующие годы Оле приглашал в различные центры КТС всё большее число перспективных буддистов, но его усилия приносили скудные результаты. Не успевали новые люди появиться в одном из получивших щедрую похвалу мест, как на них наседали преданные, обладающие огромным чувством долга дамы солидного возраста, методично излагая всевозможные священные правила, которые потенциальные практикующие ухитрились нарушить на своём коротком пути от двери до помещения для медитации. И вовсе не спасали невинных новичков заверения в том, что они ничего не знали о наверняка глубоко нужных, но всё же несколько архаичных ритуалах.

Ничуть не смущаясь, ревностные служительницы культа продолжали поучать свои жертвы относительно смертельно серьёзных последствий нарушения этих правил и безжалостно пытались внушить им безупречную преданность ко всем Будда-аспектам и святым учителям, наблюдающим за необычной сценой со стен, с тибетских рисунков на свитках. Как и следовало ожидать, центр больше не видел после этого своих потенциальных новых членов - вежливо извинившись, большинство сразу же мчалось к двери. Святая, почти фанатическая атмосфера просто отпугивала современного человека. Единственной альтернативой Кагью, доступной для американцев, была либо группа Калу Ринпоче, либо всё та же печально известная Дхармадхату. Первая не уступала в благочестии и чопорности Вудстоку, при этом пикантным и скрытым дополнением были сексуальные скандалы с участием тибетских лам. Последняя - с её жёсткой, недемократичной иерархией и упором на роботоподобные практики - была ярким контрастом по отношению к тому, что хотел создать Оле. Он решил, что работа в Соединённых Штатах всё больше идёт вразрез со здоровым ростом буддизма в Европе, и, желая повторить свой европейский успех, основал группу Дхармы в районе залива, близ Сан-Франциско. Новый центр около Твин Пике, где мы переваривали сообщение Гьялцабпы из Румтека, был естественным продолжением этого.

Мы завалились в арендованные фургоны и двинулись на юг вдоль побережья Калифорнии с целью посетить несколько центров, связанных с Вудстоком. Доходившие до нас новости резко контрастировали с оптимистическим отчётом Гьялцабпы. В Америку также пришли письма из Катманду, но здешняя реакция разительно отличалась от резкого отпора со стороны Оле. Центры КТС не только приняли к сведению призыв о критике или даже восстании против Шамарпы, но всё больше похоже было на то, что некоторые вудстокские ламы непосредственно ответственны за вредную кампанию.

В центре в Финиксе нам сразу же вручили знаменитое письмо как бесспорное доказательство манипуляций Шамарпы. Оле с Ханной стали уговаривать пожилых дам, составлявших ядро группы, не обращать внимание на азиатскую политику и, ради линии и будущего Кармапы, поддерживать всех четверых регентов, но это не возымело большого воздействия. Уважаемые члены центра, которые, казалось, больше ориентировались на индейцев хопи, чем на буддизм, явно знали лучше, что им делать. Они уже приняли для себя решение, и продукт Катманду поистине удовлетворял их стремлениям. Снова и снова они выдвигали одни и те же аргументы против Шамарпы, и, наконец, милые женщины признались, что открыл им глаза не кто иной, как достопочтенный Бардо Тулку. Насколько их глаза действительно открылись, было, конечно, вопросом спорным, но продолжать дискуссию не имело смысла, и после короткой лекции Оле мы с облегчением оставили святых леди Финикса с их не слишком святой вудстокской политикой. Выехав на шоссе, мы ещё не знали, что это было последнее появление Оле в центре КТС в Северной Америке.

Чувствуя неладное, Оле с Ханной решили обратиться к регентам непосредственно, призвав их к единству и здравому смыслу. Трудно сказать, дошло ли их письмо до Румтека; если да - то, судя по дальнейшим событиям, регенты пренебрегли его содержанием.

Сегодня не осталось свидетельств об этой последней попытке посредничества в приближающемся кризисе, но Ханне запомнился текст письма. Датчане, как говорится, положили все свои карты на стол. Вспоминая своё первое знакомство с юными держателями линии в Румтеке, последующие поездки по Европе, общий рост, они просили теперь регентов остановиться и призадуматься. Они приводили слова Кармапы, который поручил Оле и Ханне защищать своих молодых птенцов, когда те покинут гнездо, и выразил обеспокоенность будущим. Сейчас, советуя своим подопечным, как действовать дальше, Оле с Ханной чувствовали себя родителями. Оказалось, однако, что регенты сами точно знали, как им действовать дальше, и меньше всего нуждались в патронаже со стороны своих датских друзей. Послание осталось без ответа, предостережение не возымело действия.

Продолжая турне по США, мы совершили перелёт в Нью-Мексико (Техас) и, наконец, пропахав штаты «библейского пояса», достигли Майями. Мы везде посещали новые группы друзей, желающих научиться медитации; большой радостью было встречать свежих и полных энтузиазма людей, заметно отличающихся от динозавров из официальных американских центров Кармапы. Мы ощутили истинное облегчение, увидев, что, для того чтобы быть буддистом в Америке, не обязательно всем демонстрировать, какой ты святой. Оле впервые создавал здесь что-то новое, во многом родственное успешно развивающимся центрам в Европе. Нужно были дать людям возможность строить свою духовную жизнь, не становясь при этом непрактичными, неестественно благочестивыми или экзотичными.

Аккуратно упаковавшись в три арендованных микроавтобуса, наша компания из двадцати одного человека колесила по широким просторам американского континента на скорости 150 км/ч. Верным другом оказалось устройство по обнаружению радаров. Мы никак не могли приспособить свои европейские водительские привычки к американским скоростям и творчески относились к ограничению в 90 км/ч. В Майями - нашем последнем пункте в Соединённых Штатах - на модном пляже Саут Бич мы простились с американскими друзьями.

 

Во время посадки на самолёт в Каракас Ханна неожиданно побежала к телефону. Здешние высокие тарифы за телефонные переговоры не особенно располагали к тому, чтобы заказывать долгий разговор с Азией, но, как обычно, интуиция Ханны не подвела. Дозвонившись до Шамарпы, она принесла нам последние новости. Ситу Ринпоче разослал письма в различные центры Дхармы в Непале, смело объявляя о том, что, наконец, снаряжена и готова к выдвижению группа поиска XVII Кармапы. Это неожиданное короткое сообщение опровергало утверждение Гьялцабпы, будто регенты договорились хранить молчание. Усложняло дело то, что инициатива Ситупы, похоже, была не меньшей новостью для Шамарпы, чем для нас. Оле с Ханной, с билетами в руках, вдруг пожалели, что летят в далёкую Южную Америку, а не в Европу. Оле хотелось встретить надвигающуюся битву во всеоружии, на родных редутах, но сначала нам предстояло поучаствовать в не столь героических битвах с хаосом латиноамериканского континента. Мы не могли отменить лекции Оле - и заняли свои места в самолёте.

За эти несколько недель в Южной Америке назревающий кризис в Гималаях отошёл на второй план - опасная и изменчивая ситуация в посещаемых нами странах больше занимала наши умы. В конце концов, бомба, взрывающаяся через несколько домов от нашего центра в Лиме, как-то больше привлекает внимание, чем дрязги лам на расстоянии почти десяти тысяч километров. Но и восточные Гималаи не дожидались нашего отлёта из Латинской Америки. Нашу группу опять настигло болезненное известие из Азии.

Утро 26 апреля 1992 года в Мехико ничем не выделялось. Мы приехали в Мексику тремя днями раньше, по приглашению Тони Карама, президента местного Каса Тибет - Дома Тибета. Мексиканская группа попросила в том году провести курс по Махамудре, и Оле должен был давать комментарии к поэме III Кармапы, описывающей абсолютную природу всех вещей.

 

В качестве места проведения лекций был выбран весьма угрюмый театр, и возможность тридцать минут смотреть на солнечный свет в перерыве нас очень радовала. После нескольких часов сна и дружеского завтрака в семье Тони Карама мы приготовились к ежедневной дозе загадочно функционирующего дорожного движения среди густой и явно сероватой субстанции, которую местные смело называют воздухом. Мексиканская столица гордилась званием самого загрязнённого города за пределами коммунистической части мира. Внутренность театра показалась чёрной как смоль, ничуть не изменившейся по сравнению с предыдущими днями, но наши друзья выглядели необычайно встревоженными и бледными.

В центр всю ночь звонил Роланд из Сан-Франциско, желая срочно сообщить что-то Оле. Он не говорил, в чём дело, и настаивал на разговоре с самим Оле. В те годы мы уже получали изрядное количество писем, факсов и звонков каждый день - эпоха электронной почты ещё не наступила - и научились судить о важности сообщения по реакции сообщающего. Некоторые всегда создавали много ненужного шума, тогда как другие сохраняли самообладание даже перед лицом трудных обстоятельств. Роланд явно принадлежал ко второй категории - не теряющих присутствия духа. И, если он казался серьёзно обеспокоенным и не хотел говорить ни с кем, кроме Оле, - это могло означать только какие-то неприятности. Мы просто чувствовали это своими костями. Ханна тут же подумала о Тенге Ринпоче, нашем учителе из Катманду, и его слабом здоровье.

С тяжёлым предчувствием, Лама Оле поднялся на сцену и, омываемый лучами ослепительного света, продолжил со строфы, на которой остановился вчера вечером. В тот же самый момент в огромном тёмном зале эхом раздался телефонный звонок. Пронзительный звук, врезаясь во фразу Оле, отозвался электрическим током в ушах. Вскочив со стула, я помчался к телефону. Напряжение в помещении нарастало. «Томек, мне надо поговорить с Оле», - я сразу узнал далёкий голос Роланда.

Ханна и Оле уже шли сюда. Они приникли к трубке и стали неподвижно вслушиваться. Внезапно раздался возглас Оле: «Что-о-о-о?» «Нет, только неон», -повторяла Ханна. Погиб Джамгён Конгтрул Ринпоче, один из ближайших учеников Кармапы, высокий учитель и великий мастер медитации! Мы, небольшая группа учеников Ламы Оле из Европы, застыли, уставившись в ожидании на учителя. Первое, что я заметил, - что Тони стал совершенно белым, я почти мог видеть, как меняла цвет каждая пора его кожи. Мои чувства будто стали неестественно острыми и ясными. И тут же - водопад мыслей: «Почему Джамгён Конгтрул? Почему он? Почему?»

Мы стояли, ожидая, что что-то произойдёт, не способные произнести ни слова. Оле, обняв Ханну, слушал отчёт Роланда, сосредоточив взгляд на какой-то отдалённой, может быть, несуществующей точке в другом конце зала. Через несколько минут он зашагал обратно к сцене и занял своё место под лучами беспощадного света. Проглотив комок, он объявил всем только что услышанное. Затем он продолжил дальше объяснять строфы.

Ханна, всё ещё слушая Роланда, узнавала мрачные подробности. Люди звонили из Румтека всю прошлую ночь, разыскивая её и Оле, не в состоянии понять случившееся. Тибетцы не могли понять такую трагедию - неожиданный уход одного из их высочайших ринпоче в столь раннем возрасте. Мы тоже не могли ничего понять. Постепенно, по мере неумолимого повествования Роланда, начала вырисовываться драматическая картина событий последних нескольких дней. Согласно договорённости, достигнутой на встрече регентов 19 марта, Джамгён Конгтрул Ринпоче должен был отправиться в Тибет - как мы предполагали, по чрезвычайно деликатному делу.

 

 

 За неделю до его отъезда в Румтек доставили экстравагантный подарок для Ринпоче - новёхонькое БМВ 525. Конгтрул сразу же влюбился в свою новую игрушку и, не долго думая, принял весьма эксцентричное решение - поехать в Тибет на этом произведении искусства. БМВ в опытных руках - мощнейшее средство скоростного передвижения по прочному немецкому автобану. Но оно становится чрезмерно роскошным и довольно бесполезным предметом на изъеденных рытвинами индийских и непальских дорогах, запруженных, к тому же, моторикшами, телегами, автобусами, крестьянами и домашними животными. Что произошло бы с такой машиной и её бесстрашным, если не сказать безумным, водителем на пятитысячных горных перевалах и предательских грунтовых дорогах Тибета, можно было только гадать, поскольку не многие, вероятно, решались на такое смешное приключение. Ринпоче первым собирался испытать шикарное БМВ в экстремальных и негостеприимных условиях тибетского высокогорья. Если же, помимо всего прочего, Джамгён Конгтрул направлялся в Тибет стайной миссией связаться с XVII Кармапой, то выбрать последнюю модель БМВ в качестве средства передвижения было в лучшем случае опрометчивым, а то и вовсе безрассудным ходом. Не требовалось большого воображения, чтобы догадаться, что все глаза в стране - как тибетские, так и китайские - будут сосредоточены на этом чуде на колёсах, неизвестном и невиданном доселе в Стране Снегов. За передвижениями Ринпоче следили бы тысячи, превратив его и его машину в новоявленную сенсацию, и совершить нечто даже отдалённо секретное в таких условиях было бы почти волшебством. Если Ринпоче питал какие-либо иллюзии насчёт того, что проведёт тайную операцию в своём родном Тибете, разъезжая на белом БМВ, то он явно обманывался. Трудно, однако, представить, что он был столь наивен и неопытен, что не замечал абсурдности осуществления своего плана в случае передвижения на таком подозрительном автомобиле.

 

К сожалению, Джамгён Конгтрул не получил возможности ни показать существо своего тайного дела, ни испытать своё БМВ в Тибете.

Задень до отъезда Ринпоче решил попробовать, как ездит его новая машина, на более знакомых дорогах Сиккима и северной Бенгалии и отправился в однодневную автопрогулку в соседний Калимпонг - навестить свою мать и обкатать машину. Ожидался специалист по БМВ из Дели, который должен был произвести последнюю проверку. Затем они вместе должны были поехать в направлении Силигури - мимо большой буддийской ступы, сооружённой у этого хаотичного и многолюдного города, а потом свернуть на Катманду. Рано утром 26 апреля поступило известие о том, что дневной рейс из Дели задерживается и, может быть, даже будет отменён. Механик опаздывал. Джамгёну Конгтрулу не терпелось покататься, и он решил поехать без механика. Два его слуги уселись на заднее сиденье, и Калимпонг исчез из виду. Никто в машине не подозревал, что это будет последняя поездка Ринпоче. Как рассказывал потом Тендзин Дордже - единственный, кто выжил, - БМВ Конгтрула устремилось по узкой, слегка влажной асфальтовой дороге к Силигури. Внезапно на дороге прямо перед машиной появилось несколько чёрных птиц. Водитель, в отчаянной попытке спасти птиц, неистово повернул руль, и машину стало дико заносить. Было ли у него время или умение для того, чтобы выправить положение, остаётся загадкой. Тяжёлая машина просколь-зила на полной скорости тридцать-сорок метров и, наконец, врезалась, что было неизбежно, в одно из громадных деревьев, росших на обочине. Всё произошло в считанные секунды, но ущерб был огромный. От силы столкновения всех выбросило из машины. Ринпоче скончался на месте. Один из слуг Ринпоче и водитель скончались от тяжёлых травм в больнице. Тендзин Дордже, секретарь Конгтрула, вылетел из заднего окна и приземлился в поле у дороги.

 

 Он получил незначительные повреждения. Стрелка спидометра остановилась на 176 км/ч.

Трудно представить себе настроение более тягостное, чем то, которое окутало Румтек. Шамарпа немедленно помчался на место аварии и позаботился о теле Ринпоче. Говорили, что Гьялцабпа, поражённый горем, перенёс лёгкий инфаркт. Было решено, что кремации не будет, что тело Джамгёна Конгтрула будет сохранено, и в тот же вечер начались традиционные сорокадевятидневные ритуалы. Тяжёлые новости распространялись с быстротой молнии. Роланд дозвонился нам в Мехико через двенадцать часов после аварии. Как будто трагической утраты одного из регентов было недостаточно, вскоре до нас стали доходить новые озадачивающие сведения о неделях, предшествовавших аварии.

Шамар и Джамгён Ринпоче пожертвовали средства на сооружение статуи Будды для главного зала монастыря Румтек. Окрашенная в золото, там величественно возвышалась драгоценная форма шестиметровой высоты. В ходе церемонии освящения появился весьма необычный знак - из тела статуи закапала жидкость. Нашему современному скептическому восприятию подобные явления кажутся крайне подозрительными, и мы предпочли бы не заниматься ими и не упоминать в качестве великого и окончательного доказательства уникальности буддизма. Но для тибетцев и большинства азиатов подобные волшебства - ежедневный хлеб с маслом. Действительно ли из статуи полилась вода - сказать трудно, однако в Румтеке почти никто в этом не сомневался, и подобный знак считался предвещающим недоброе. Последний раз крупная статуя «плакала» в Лхасе перед китайским вторжением, как будто в предвидении катастрофы. Всем стало очевидно, что есть какие-то крупные препятствия. И, как будто в подтверждение тому, другая статуя, Будды мудрости Манджушри, находящаяся в институте над монастырём, необъяснимым образом уронила свой меч. Не ожидая новых мрачных предзнаменований, два регента начали делать пуджи, чтобы рассеять сгущающиеся тучи. Фотография тех дней запечатлела их тревогу. Шамарпа и Джамгён Конгтрул сидят в своих медитационных коробках, рядом друг с другом, пассивно уставившись в объектив фотоаппарата, мертвенно-бледные и опечаленные; на их пепельных, призрачных и невыразительных лицах угадываются горы предстоящих трудностей. За время последней поездки в Тибет серьёзно ухудшилось здоровье Конгтрула, и, когда мы встречались с ним на праздновании тибетского Нового Года, он казался больным и слабым. Спустя некоторое время после нашего отъезда из Румтека у него случилось заражение крови из-за небольшого пореза на пальце. Он почти не мог двигаться и страдал от высокой температуры, когда поехал в Катманду помогать на похоронах Ламы Дабзанга. Ситупа, ближайший ученик Дабзанга, который должен был возглавить приготовления, не позаботился о том, чтобы появиться вовремя. Ведь именно положительный результат гадания Тай Ситу убедил Дабзанга подвергнуться операции.

Понятно, что теперь молодому регенту не хотелось появляться на церемонии сожжения тела учителя, и долгие ритуалы были взвалены на хрупкие плечи Джамгёна Конгтрула. Именно в это трудное время Ханна разговаривала с ним по телефону из Австралии. Ринпоче казался опустошённым под бременем обстоятельств и слишком убитым горем для ламы высокого уровня. Теперь, сидя в мексиканском театре и слушая последние строфы Махамудры Кармапы, мы подумали, что понимаем его лучше.

К счастью, наша программа в Мексике закончилась, и мы могли, наконец, полететь домой. Лама Оле отсутствовал в Европе четыре месяца - это было его самое длительное на тот момент кругосветное турне, - и события успели нас опередить. Ханна прекрасно знала, что означал уход Конгтрула для единства и будущего линии. Оле, перед тысячами глаз, устремлённых на него, понимал, что его кропотливым усилиям двадцати лет предстоит вскоре пройти самое суровое испытание. Наш самолёт набирал высоту, и мы с облегчением наблюдали, как удаляется тяжёлое, почти металлическое облако смога, повисшее над Мехико. ^{Заговор} апреля 1992 года, в разгар европейской весны, мы приземлились во Франкфурте. Настроение в наших центрах было отнюдь не солнечным. Всех занимало, конечно, только одно: «Почему Джамгён Конгтрул? Как это вообще могло с ним случиться?» в то время большинство из нас всё ещё верило, что высокосовершенные йоги не только полностью владеют своими психическими процессами, но и почти всегда могут свободно решать, когда и как покинуть своё тело. Лучшим примером тому была смерть XVI Кармапы. Почему же Джамгён Конгтрул решил уйти со сцены так неожиданно и явно преждевременно? Местонахождение XVII Кармапы оставалось загадкой, и, когда наконец, спустя одиннадцать лет неопределённости, блеснул луч надежды, Джамгён Ринпоче просто умыл руки и отстранился. Сейчас, без одного регента, смогут ли трое остальных прийти к какому-нибудь удовлетворительному решению? Все эти сомнения крутились в головах, давая много пищи для размышления и рождая бесконечные предположения.

Хорошо понимая всё это, Лама Оле написал письмо, в котором излагал предположительные причины внезапной гибели Ринпоче. Это было первое из целого ряда открытых писем, писать которые заставляла Оле лавина последовавших событий.

Зная слабость Конгтрула - он часто мирился с трудным, а то и вредным поведением некоторых своих подопечных, - Оле заявлял, что, видимо, негативные действия учеников повлияли на продолжительность жизни их ламы.

 

Не упоминая никого по имени, Оле просто подчёркивал, что, если лама терпит примеры плохого поведения, одновременно давая всем таким людям высокие посвящения, это может сократить его жизнь. Ученики, рвущие свои связи, могут быть величайшим препятствием для активности Бодхисаттвы в этом мире. Внимательно составленные фразы были напечатаны на белой бумаге, и 27 апреля письмо ушло во все наши центры. Постепенно в умах людей начало складываться понимание, того, что даже высокие воплощенцы могут ошибаться. То было весьма поразительное откровение, оно опустило непогрешимых лам чуть ниже, на более понятный и человеческий уровень. Однако большинство не знало, что смерть Ринпоче немедленно увлекла Карма Кагью на стезю конфронтации. Читатель, наверное, уже понял, что после кремации XVI Кармапы атмосфера в верхах линии была отравлена недоброжелательством. На поверхности это выглядело ребяческим соперничеством между Шамарпой и Ситупой - перебранкой между избалованными детьми, - но под этим крылось нечто более серьёзное, чем просто упрямство.

Борьба за власть, пламя которой разгоралось все эти годы, готова была теперь, с уходом Конгтрула, превратиться в открытую схватку. После тщетной попытки привлечь Шамарпу к суду в 1983 году, Джамгён Конгтрул стал смазочным материалом, который ещё как-то поддерживал машину в движении.

Извинившись перед Шамарпой за оплошность, он сблизился со старшим регентом, и между ними сложились если не дружеские, то, по крайней мере, рабочие отношения. Одновременно он был единственным, кому доверял и с кем мог сносно общаться Гьялцаб Ринпоче. Посол между двумя сторонами, он всем улыбался и со всеми соглашался. Его деятельность поддерживала иллюзию гармонии и выиграла для линии Кагью ещё несколько лет. Образ всеведущих лам и святых монахов Тибета продержался ещё почти десятилетие. Но, как только не стало его искусства говорить «да», видимость единства испарилась, уступая место менее идиллической картине интриг бесчестных монахов и лам-властолюбцев .

Ханна сразу же поняла, что принесёт линии исчезновение со сцены Джамгёна Конгтрула. После нашего возвращения в Европу она проводила долгие часы в телефонных переговорах с Азией, обмениваясь конфиденциальной информацией с Шамарпой. Как обычно, говорила она мало, делала ещё меньше намёков, не подавая никаких сигналов о том, что корабль Кагыо начал тонуть. В начале мая, всего через несколько дней после начала нашего европейского турне, она внезапно купила билет на самолёт в Соединённые Штаты и в считанные часы оказалась на его борту. Оле, обычно очень откровенный и, как правило, не умеющий держать что-то в тайне от учеников и друзей, на этот раз был неестественно сдержан. Мы услышали только, что Ханна летит встречаться с Шамарпой.

В нескольких тысячах километров от нас, в Румтеке, шли своим ходом сорокадевятидневные церемонии, которыми традиционно сопровождается уход тулку высокого уровня. Совершаются длинные ритуалы, произносятся молитвы - но не ради покойного мастера, а для того, чтобы сами участники могли приобщиться к просветлённой сущности учителя в период после его смерти. Вдруг, в разгар церемоний, Шамарпа вспомнил о конференции по Дхарме, которую он обещал посетить на западном побережье Америки, и, ко всеобщему удивлению, спустя две недели после начала важного мероприятия в Румтеке решил уехать в США. Ситу Ринпоче, прибывший с опозданием с Тайваня, и Гьялцаб Ринпоче остались высшими ламами в Румтеке. Несмотря на то что в течение какого-то времени все три регента находились в резиденции Кармапы, они, как это ни странно, не встречались. Не было даже попыток устроить встречу.

Заговор

Можно, конечно, предположить, что при таких редких физических контактах держатели линии общались с помощью телепатических способностей, но казалось, что даже после потери одного из них почтенные преподобия не ощущали ни малейшей потребности хоть как-то утешить друг друга, не говоря уже о каких-то длительных и содержательных переговорах. Они, наверное, находили эту идею невыносимой, и Шамарпа исчез из Румтека, не обменявшись ни единым словом с собратьями. Все трое наверняка знали, что говорить было о чём. После последней встречи регентов 19 марта два главных игрока, Ситупа и Шамарпа, незамедлительно вернулись к своей прежней модели поведения и продолжали гордо пренебрегать общением друг с другом. Но Ситупа не пренебрегал претворением в жизнь своих замыслов. Сразу же нарушив с трудом достигнутую договорённость о молчании, он отправился после встречи в Дхарамсалу и проинформировал Далай-ламу о развитии событий. Может быть, его инициатива родилась от непреодолимого желания поделиться с высшим политическим авторитетом Тибета тем, что ему казалось самыми радостными новостями. Но разглашать не проверенный и не подтверждённый регентами факт, что в Тибете родился Гьялва Кармапа, было явно преждевременным шагом и поставило под угрозу весь процесс узнавания. Также его ребяческое признание, что он поддерживает контакт с коммунистическими китайскими властями, чтобы обговорить условия вывоза Кармапы из Тибета, выставило его весьма наивным и политически бездарным, если не просто глупцом.

Позже выяснилось, что его неутолимый позыв обнародовать замечательное известие не был полностью удовлетворён в результате беседы с Далай-ламой. Горя желанием благословить ещё большую часть буддийского населения своими исключительными новостями, Ситу Ринпоче разослал письма во все монастыри Непала, сообщая счастливчикам, что группа поиска XVII Кармапы уже почти сформирована и готова к работе (см. Приложение, 3).

 

И всё это, опять-таки, после встречи и в полном противоречии с тем, что было на ней решено. Если он после этого своего сольного номера питал ещё иллюзии о том, что Ша-марпа закроет глаза на его весьма безответственные выходки и придёт с шапкой в руке стучаться к нему в дверь, - Ситупа явно обманывался. Тем не менее, трудно допустить, что он был так простодушен, что рассчитывал отмахнуться от главного регента несколькими заготовленными фразами и обмануть его своей подделкой. В конце концов, они были непримиримыми соперниками почти десять лет, и Ситупе стоило придумать что-нибудь получше, чем несколько дешёвых трюков, чтобы обвести вокруг пальца своего оппонента. Не похоже на то, что Тай Ситу стрелял наугад; скорее, он осуществлял заранее разработанный план, и в его непредсказуемых действиях вовсе не было непредсказуемости - они были частью секретной стратегии. Его сердечные отношения с китайскими коммунистами, его официальная деятельность в оккупированном Тибете, видное положение Аконга Тулку - его теневого маклера в борьбе за власть, - всё указывало на тайный заговор. Насколько Шамарпа был действительно осведомлён о том, что его главный соперник готовит заговор за его спиной, не совсем ясно. Как покажут последующие события, он во многом был застигнут врасплох. Но это не говорит о том, что старший регент - невинный мечтатель, позволяющий водить себя за нос. У него были свои козыри, и он ни в коем случае не стал бы связывать свою судьбу с Тай Ситу. Садясь 10 мая в лэндровер, который должен был доставить его в аэропорт Багдогры, Шамарпа, вероятно, полагал, что его позиции пока ничто не угрожает - до окончания церемоний в честь Джамгёна Конгтрула ничего драматического не произойдёт. Но в этом-то он и просчитался. Хотя основной причиной его заморского турне было нечто более решающее для будущего линии, чем лекция в Калифорнии, Шамарпа не подозревал, что его спешный отъезд чуть не лишит его места старшего регента.

 

После отбытия Ханны в Америку к нашей группе присоединилась Кати. Она начала ездить с Оле за год до того, разделяя с ним его насыщенные дни и короткие ночи в те месяцы, когда с ним не было Ханны. Проницательная и критичная, она очень быстро стала вносить ценный вклад в нашу работу. Оле продолжал передвижение по Старому Свету согласно своему скоростному графику, собирая каждый вечер на своих лекциях несколько сотен слушателей. На какое-то время трагические происшествия в Сиккиме поблекли на фоне воодушевляющих достижений Оле; кроме того, из-за отсутствия Ханны временно прервалась его непосредственная связь с Румтеком. До нас доносились только неподтверждённые слухи и туманные рассказы. Однако через две недели после прибытия в Европу из резиденции Кармапы стали поступать весьма мрачные новости, несущие совсем иную интонацию, нежели молитвы, возносимые за покойного Конгтрула Ринпоче.

Враги Шамарпы иТопгалы развернули первую атаку, когда тело Ринпоче не успело ещё остыть. Высказываемые обвинения были так абсурдны, что любой критичный человек мог посмеяться над ними, как над плодом нездорового воображения. Но обычные тибетцы вовсе не были критичны, и описанный заговор плаща и кинжала производил впечатление на их простоватые умы. Генеральный секретарь и главный регент обвинялись в том, что они подложили в машину Джамгёна бомбу. Конгтрул Ринпоче якобы препятствовал их замыслам короновать в качестве XVII Кармапы марионетку, и коварная пара попросту решила его убрать. Ещё ходили слухи, что два негодяя прокрались к машине под покровом гималайской ночи и подсыпали соль или сахар в бензобак БМВ, чтобы двигатель потом заглох и на высокой скорости вылетел из машины. Любой, кто обладает даже самым отдалённым знанием механики или просто здравым смыслом и доброй волей, отказался бы слушать подобную ерунду.

 

 Сахар заставил бы двигатель замедлить работу и привёл бы, в конечном счёте, к полной и обыкновенной остановке; никак не могло бы произойти ускорения до 176 км/ч, а вылет двигателя из корпуса машины нарушил бы закон притяжения. Что касается таинственной бомбы, то рассказ Тендзина Дордже - единственного, кто остался в живых, - опровергал и эту нелепость. Водитель свернул в сторону на высокой скорости, желая спасти стаю птиц на дороге, и могучую, тяжёлую машину стало дико заносить. Наконец, был вызван эксперт по БМВ, чтобы решительно положить конец непрекращающимся россказням. Его однозначное свидетельство должно было закрыть эту тему насовсем. Но, к сожалению, «более всех слеп тот, кто не желает видеть», -несмотря на научно обоснованное доказательство и слова очевидцев, сплетни против Шамарпы и Топгалы продолжали распространяться растущими темпами. Как и следовало ожидать, в деле распространения слухов не отставал монастырь Вудсток. Его ламы и директора проявили такое рвение, что это можно назвать самым большим «достижением наоборот» сего благородного учреждения. Демонстрируя неприкрытое удовлетворение и изъясняясь в невыносимом тоне «ведь говорил же я тебе», монахи Вудстока во всеуслышание вещали свои инсинуации. Все центры КТС послушно присоединились. И если это было результатом многих лет усердных медитаций, то они немного сбились с пути в своей практике.

Оле чувствовал, что здесь что-то не так. В атмосфере столь злобных сплетен кто-то планировал нападение. Ему нужно было посоветоваться с Ханной и поговорить с Шамарпой. В курсе ли они того, что происходит? До них наверняка дошли слухи, но их трудно было застать на месте в Америке. Очевидно, их программа была не менее насыщенной, чем его «американские горки» в Европе. Как ни старался, Оле не мог дозвониться Ханне по её номеру в Соединённых Штатах. В конце мая, прямо перед курсом Оле в Испании, она неожиданно вернулась в Европу и ждала мужа в Цюрихе, в Швейцарии. Как только Оле вошёл в здание нашего центра, она начала рассказывать тяжёлые новости. Шамарпа, конечно же, знал о слухах, но это было не всё, далеко не всё. Конфликт обострялся. Шамар Ринпоче, возможно, совсем скоро отправится в Индию. Но сначала - о мартовской встрече в Румтеке. Подробности ошеломительны! Гьялцаб два месяца назад поведал им только о некоторых деталях. Ханна, теперь полностью осведомлённая об этой критической встрече, описывала, час за часом, необычную сцену. Оле слушал, затаив дыхание. Четыре держателя линии собрались в Румтеке рано утром 19 марта 1992 года. Шамарпа, к своему удивлению, заметил большую и шумную толпу кхампов, смело расположившихся у места встречи, как бы пытаясь оказать давление на регентов. Столь колоритное собрание за дверью было каким-то новшеством, и трудно было понять, как тибетцы - а некоторых из них занесло сюда из самого Катманду - прослышали об этой встрече. Взгляд Шамарпы уловил в густой толпе даже Аконга - будто внезапное появление из Шотландии с целью воззвать к регентам в Румтеке, в восточных Гималаях, было в те дни самой естественной вещью. Показались также прочие знатные гости, приехавшие, по всей видимости, из Америки, - Лама Норлха из Нью-Йорка и Тендзин, администратор Вудстока. Наверняка кто-то позаботился о том, чтобы пригласить всех этих выдающихся личностей. Настроение было праздничное, но переходило в агрессивное. «Вы должны решить сейчас», -последнее, что слышал Шамарпа, перед тем как войти. Начал Ситу Ринпоче, справившись у каждого из регентов, обладают ли они какими-либо сведениями о священных инструкциях Кармапы. Удовлетворившись и успокоившись тем, что никто другой не произведёт ничего нового, Ситупа взял белый шарф, поклонился перед алтарём и торжественно провозгласил долгожданную новость: да, у него есть письмо с предсказанием его Святейшества.

 

Трём регентам был показан конверт, на котором было что-то написано красными чернилами. Гьялцаб Ринпоче и также Джамгён Конгтрул немедленно выразили своё одобрение. Первый, со слезами на глазах, даже распростёрся на земле. Шамарпа, однако, с сомнением взирал на это шоу, и, когда письмо извлекли из конверта, он был начеку - то, что лежало перед ним на столе, очень напоминало подделку. Во-первых, почерк: он казался неровным, и написанное было разбросано по всей странице - так, будто кто-то писал трясущейся и неуверенной рукой. Это представляло резкий контраст с элегантным, правильным и красивым письмом XVI Кармапы. Во-вторых, текст - никакой схожести с литературным стилем Кармапы. Будучи знаком со стихами его Святейшества, Шамарпа не мог скрыть разочарования. Фразы были слеплены кое-как, и в них недоставало той теплоты и проникновенности, которыми он так восхищался. Более того, бросались в глаза казусы. В седьмой строчке говорилось: «Он родится в год земляного быка». Шамар Ринпоче тут же сообразил, что это попросту невозможно - в этом случае либо ребёнку было бы тридцать два года в 1981 году, когда умер XVI Кармапа, либо он родился бы через двадцать шесть лет после его кончины. И, наконец, подпись! Кто-то явно попытался подделать отчётливую роспись Кармапы, но имитация оставляла желать лучшего. Хотя её накрывала большая красная печать, любой мог заметить нечёткость линии, которая местами даже прерывалась, и неаккуратные, с небольшими кляксами концы. Эта попытка воспроизвести имя его Святейшества не шла ни в какое сравнение с быстрой и изящной, почти вибрирующей личной подписью Кармапы. Это выглядело так, будто выдающийся лама в своём самом важном документе просто-таки забыл о чистописании и хорошем вкусе и невзначай нацарапал свои решающие слова, не заботясь о форме и не особенно вдаваясь в содержание (см. Приложение, 4). Не ожидая, пока Ситупа благословит их ещё каким-нибудь своим продуктом, Шамарпа сразу принялся расспрашивать своего конкурента. Первым делом он признался, что не может принять этот документ как подлинное завещание Кармапы, и осведомился о том, как Ситу Ринпоче раздобыл эту сомнительную штуку. К сомнениям присоединился Джамгён Конгтрул - даже его доброжелательность и примирительный характер не выдержали ворсистой подписи и неуклюжего почерка. И только Гьялцаб Ринпоче безусловно принял эту важную новость и, почти не глядя на письмо, кивал своей тяжёлой головой, полностью соглашаясь совсем, что исходило из уст Ситупы, -а этого входе длинной встречи было достаточно много. Наконец, под критическим взглядом Шамарпы, Ситу Ринпоче продолжил своё повествование. Он получил письмо в 1981 году, незадолго до кончины его Святейшества, без какого-либо намёка на его историческое содержимое. Он даже не знал, что это письмо, - завёрнутый в шёлк пакет был дан в качестве оберега. Он преданно носил его на шее в следующие годы, не подозревая, что хранит на груди будущее линии. Но ему не суждено было так и проходить с ним всю жизнь - жарким летним вечером в конце 1989 года Ситу Ринпоче благоразумно решил, что пришло время заменить износившуюся ткань, обтягивающую талисман. Развернув материю и заглянув внутрь, он обнаружил вместо реликвий запечатанный документ. «Открыть в год железной лошади» (1988) - бросилась ему в глаза торжественная фраза. Было не вполне ясно, действительно ли Тай Ситу ждал предписанного года для вскрытия печати, но ясно было то, что он, как бы то ни было, не пригласил регентов участвовать в этом. Ознакомившись с важным содержанием документа, он послушно долгу проинформировал своих собратьев о том, что располагает новостями, подобными «радостным крикам павлинов», но как-то забыл объяснить, что вдруг сделало павлинов такими радостными.

Возбудив ожидания, Ситупа внезапно передумал и в следующие два года усердно избегал встреч с тремя держателями линии. Дважды, когда обстоятельства сводили их в Дели в 1990 году, он просто держал рот на замке, сегодня же спокойно заявил, что показывать письмо в Дели было неудобно. Если почтенные держатели линии не почувствовали запах грязной игры, то им нужны были новые носы.

Однако нос Шамарпы сработал прекрасно - спектакль Ситупы показался старшему регенту неубедительным, и подозрения его ещё больше сгустились. Он хотел знать, почему конверт выглядит менее потрёпанным, чем его содержимое. Он смело потребовал произвести судебную проверку документа и заявил, что не признает эту бумагу духовным завещанием Кармапы без научной экспертизы. Загнанный в угол, Ситупа пустился подробно описывать, сколько будет стоить такая сумасбродная проверка. Он просветил своих собратьев сообщением о том, что такую проверку можно произвести только в Лондоне и на неё уйдут годы, а у них нет этого времени. Как и где Ситупа узнал всё это, было загадкой, но никто не спрашивал. Показалось, что он сумел произвести на регентов впечатление своей смешной идеей о том, что судебная проверка является сложной научной операцией, подобной ядерной реакции в лабораторных условиях. Но ненадолго! До завершения встречи чутьё детектива у Шамарпы возобладало, и ему удалось заполучить фотокопию спорного письма.

Когда Тай Ситу закончил свой монолог, регенты принялись за монотонный процесс анализа слов замысловатого текста. Оказалось, что уклончивость содержания не уступает небрежности формы. Хотя в тексте присутствовали имена ребёнка и родителей и прочие детали, было такое чувство, будто кто-то скомпоновал частности, сложив несвязный текст. Часы утомительного чтения и далеко идущих толкований не привели ни к каким выводам, и на исходе дня четверо лам пошли на компромисс: Джамгён Конгтрул должен выведать всё сам в ходе своего скорого визита в Тибет. Он должен будет на основании письма сам познакомиться с мальчиком. Джамгён Конгтрул казался идеально подходящим для этой задачи - признаваемый всеми, он был как бы посередине. В то время они не знали, что это место посередине было для него весьма горячим и крайне неудобным.

Позвали Топгалу, генерального секретаря Румтека и председателя Ассоциации имени Кармапы. Преподобия приветствовали его добрыми новостями: наконец найдено духовное завещание Кармапы. Генеральному секретарю вручили славное письмо. Просмотрев текст, Топгала был не менее расстроен и разочарован, чем Шамарпа. Чем дольше он разглядывал письмо, тем меньше оно ему нравилось, и, в конце концов, он решил, что регенты написали его сами. Найдя кандидата, но не зная, как отыскать письменные инструкции, они попросту сочинили подходящий документ. К несчастью, документ выглядел весьма неподходящим, и Топгала, ужаснувшись увиденному, выразил свою обеспокоенность. К растущему замешательству Ситу Ринпоче, он тоже заявил, что не считает это подлинными инструкциями Кармапы. Он призвал регентов выявить настоящее воплощение и указал Джамгёну Конгтрулу на то, что идти по вымышленному следу немудро.

Встреча закончилась к вечеру. Четыре держателя линии согласились не обнародовать свои разногласия и воздержаться от скоропалительных заявлений. Они должны были снова встретиться в июне, после возвращения Конгтрула из Тибета. Выйдя из комнаты, они оказались перед шумной толпой, занявшей позиции сразу за дверью. Гьялцаб Ринпоче незамедлительно воспользовался случаем и помахал издалека конвертом, спокойно заявив, что это - священные слова его Святейшества. Ситупа вытащил письмо наружу и высоко поднял его, ко всеобщему восхищению, тем самым тут же нарушив договорённость о сдержанности.

Плод долгих переговоров не прожил и нескольких минут. Воодушевлённые видом документа, темпераментные тибетцы закричали, приветствуя жест Ситупы и требуя скорейших результатов от остальных лам. Последовали бурные овации в честь Ситу Ринпоче, и Шамарпа подумал, не оказался ли он случайно на рыночной площади, отметив при этом, что его собратья на этой площади чувствуют себя как дома. На следующий день, как будто их договор ничего не значил, Ситупа устремился в Дхарамсалу, чтобы передать все подробности Далай-ламе. Спустя несколько дней он вызывающе проинформирует все центры Дхармы в Непале о том, что формируется группа поиска. Он, видимо, полагал, что договорённости достигаются для того, чтобы их нарушать.

Рассказ произвёл впечатление на Оле. Было ли это уже тем открытым бунтом, которого он ожидал несколько месяцев? со времени «письма Дэрге» он знал, что готовится заговор. «Это не всё, - прервала его мысли Ханна, - есть ещё информация из Румтека». Как будто всего описанного было недостаточно в качестве материала для триллера, Ханна принялась за следующий раунд потрясающих новостей из резиденции Кармапы. После отбытия Шамарпы в Америку два Ринпоче взяли на себя роль полноправных вождей в Румтеке. Тай Ситупа привёз с собой целый полк монахов, слуг и прочих гостей, и их поведение не оставляло сомнений в том, кого они считают новыми хозяевами в резиденции Кармапы. 17 мая, захватив всех врасплох, Ситу и Гьялцаб публично объявили, что в Тибет высланы их представители для поиска семнадцатого воплощения Кармапы. Они выразили своё сожаление и обеспокоенность по поводу того, что не могут сейчас обсудить всё с Шамарпой, но, не имея больше возможности ждать возвращения главного регента, они вынуждены продолжить исполнение своего долга. Аконг Тулку как представитель Ситупы и Шераб Тхарчин как представитель Гьялцабпы уже в пути. Люди в Румтеке затаили дыхание. «Привезут ли они его Святейшество? Как скоро?» Через три дня, почувствовав, что нужно ещё повеселить участников молитв за Джамгёна Конгтрула, Ситупа устроил следующее представление. 20 мая, под аплодисменты членов сиккимского правительства и знатных местных родов, таких как Мартанги, и с одобрения Пёнлопа и Сангье Ньенпы Ринпоче - лам высокого ранга из Румтека - письмо с предсказанием было открыто и показано Сакья Тридзину, главе школы Сакья. Это было, фактически, пустым жестом. Сакья Тридзин, глава сакья-пинцев, широко уважаемый лама и большой учёный, никак не связан с процессом узнавания Кармапы, если не считать, что он буддист и тибетец. С таким же успехом можно было обратиться к Папе Римскому. Но в Индии длинный список известных имён производит впечатление - имена и титулы в этой части света значат гораздо больше, чем где бы то ни было. Шоу, приправленное барабанами и трубами, под председательством местной аристократии, потакало провинциальному аппетиту тибетцев.

Подозрительно отсутствовали на этом мероприятии две ключевые фигуры - главный регент Кюнзиг Шамарпа и генеральный секретарь Топгала. Никто из видных лам, заполнивших внутренний двор Румтека, не замечал их отстранения, не говоря уже о том, чтобы протестовать. Как будто их больше не существовало. Воспользовавшись терпимым и беззаботным настроем Пёнлопа и Сангье Ньенпы Ринпоче, Ситу Ринпоче раскрутил ещё один раунд кампании по распространению сплетен. Теперь Шамарпа и Топгала не только были двумя заговорщиками, ответственными за смерть Конгтрула, - они были также двумя разложившимися личностями, обвиняемыми как раз в том, чем увлекался Ситу Ринпоче. На Востоке всем было известно, что Тай Ситу путешествовал с обширной свитой ассистентов, слуг и так далее. Его любовь к пятизвёздочным отелям и элитным сельским клубам завоевала ему в Гонконге славу «последнего императора» - «знак отличия», к которому вряд ли должен стремиться буддийский монах. Теперь же, по иронии судьбы, Шамарпа изображался надменным господином, превозносившим роскошную жизнь восточного принца выше своих обязанностей в монастыре, а Топгала - тщеславным и расчётливым преступником, который ожидает, затаясь, возможности опустошить казну Румтека, дабы увеличить собственное состояние. Оба были препятствием на пути XVTI Кармапы в Цурпху и подлежали удалению из Румтека вообще.

Когда Ханна закончила свой рассказ, фрагменты головоломки начали соединяться. Внезапно стало ясно, почему Ситупа с 1989 года избегал формальных встреч регентов. Он, должно быть, нашёл способ ввести в заблуждение Гьялцабпу, который попал под его тлетворное влияние, и теперь уход Джамгёна Конгтрула развязал ему руки. Он собирался признать в качестве XVII Кармапы какого-нибудь мальчика, которого выбрал за время своих многочисленных посещений Тибета. Аконг и Шераб Тхарчин, его теневые эмиссары, уже были в пути. Его милые реверансы перед китайскими коммунистами и беспрестанная активность в Кхаме казались теперь понятными в свете такого намерения, и хорошо скоординированные тирады против Шамарпы и Топгалы и циркулирующие слухи также указывали на тщательно продуманный план.

«Что мешает этим двоим дождаться Шамарпу?» - спрашивал себя Оле. Он чувствовал спинным мозгом, что вся эта затея - мистификация. «Почему такая беспрецедентная спешка?» «Зачем разбалтывать всем о том, что Кармапа в Тибете, не успев его вывезти?» «Мы отдаём себя на милость китайским коммунистам - явно дурацкий ход». И, наконец: «Если Аконг во главе или как-либо участвует - это может означать только беду». «Почему тот, кому не доверял XVI Кармапа, вдруг возглавляет поиск XVII Кармапы?» «Это - не его дело». Очевидно, Ханна не могла ответить на все эти вопросы. Вдруг Оле вспомнил телефонный разговор Ханны с Гьялцаб-пой из Сан-Франциско - как регент почти обманул их, нарисовав радужную картину гармонии на встрече 19 марта, и как он осторожно намекнул, что новый Кармапа найден, - сказав как раз достаточно, чтобы привлечь её внимание, но, фактически, ничего не раскрыв. После рассказа Ханны сладкая гармония их встречи показалась довольно горькой. Лама Оле подумал, что Гьялцаб Ринпоче, может быть, не такая уж и овца. Слепо шагая за Тай Ситу, своим новым ментором, он всё же держит в поле зрения не только свою знаменитую морскую свинку. Собравшись с мыслями, Оле почувствовал, что Шамар Ринпоче должен вернуться в Румтек и взять на себя управление линией. Ханна объяснила, что настоящей причиной его спешного отъезда в Америку было спорное письмо. Не одураченный уверениями Ситупы о том, что судебная проверка затянется на десятилетия и будет стоить миллионы, Шамарпа на мартовской встрече вырвал фотокопию документа и, готовый предать её научному анализу, решил воспользоваться своей возможностью в мае, во время молитв за погибшего Джамгёна Конгтрула. В Соединённые Штаты были срочно посланы Ханна и ещё несколько человек с задачей связаться с соответствующим учреждением. Тогда она внезапно улетела из Европы. Не сомневаясь в том, что Ситупа не станет делать свой следующий ход во время священных обрядов, Ринпоче оставил Румтек, по официальной версии-для того, чтобы произнести речь на каком-то конгрессе в Калифорнии. Речь наверняка была удачной и вызвала большой интерес, но его попытка добиться чего-либо в судебных кругах закончилась провалом. Хотя Ханне удалось любезно поболтать с несколькими экспертами в данной области, уважаемые джентльмены открыли ей глаза на то, что для надёжного научного анализа копии, какой бы хорошей она ни была, явно недостаточно.

Но Ханне недолго предстояло наслаждаться комфортом Европы. 1 июня она вместе с Сие направлялась в Румтек. Вскоре, как она надеялась, должен был приехать Ринпоче. Двум держателям линии не терпелось реализовать свои планы, и его присутствие в Сиккиме было необходимо. Прощание с Оле перед нашим центром в Цюрихе было нелёгким. Ханна чувствовала, что следующие дни станут испытанием для всех. Машина тихонько тронулась, готовясь совершить короткую поездку в аэропорт, и Оле прижал обе ладони к ветровому стеклу - все его защитники были с Ханной. Спустя несколько минут Оле забрался на свой мотоцикл Ямаха 1100 и, с Кати на заднем сиденье, помчался на юг. Двигаясь со средней скоростью 200 км/ч, он собирался на следующий день успеть в Испанию, в Сан-Себастьян, на очередную свою лекцию.

Шамар Ринпоче в это время взвешивал свои шансы на западном побережье Соединённых Штатов. С копией письма в руке, он наслаждался величественным калифорнийским видом, который открывался из дома, предоставленного ему китайскими хозяевами. Шамарпа, на самом деле, был столь же поражён, сколь довольна, казалось, была вся Азия. Последним сюрпризом стало известие о том, что Аконг и Ше-раб вот-вот прибудут в Цурпху, главную резиденцию Кар-мапы в Тибете, чтобы представить ребёнка из письма как XVII Кармапу. Шамарпа явно отставал от событий. Главный регент начал подозревать, что его почтенные братья смогли его обставить. И если он вообще хочет участвовать в узнавании XVII Кармапы и определении будущего линии - тогда, признал Шамар Ринпоче, ему лучше поспешить домой. Не теряя больше времени на общение с судебными экспертами, старший регент взял билет на самолёт во Франкфурт.

В Германии он неожиданно встретился с правительственным министром из Гангтока, и на следующий день они сидели в самолёте, летящем в Дели. В аэропорту Багдогры они натолкнулись на главного министра Сиккима Н.Б. Бхандари.

Мощная и внушающая страх фигура в сиккимской политике, Бхандари правил автономной областью более десятилетия. Его железная рука и диктаторский стиль не допускали несогласия или оппозиции. Мило беседуя с известным политиком в ложе для VIP - очень важных персон, Шамарпа мало знал о том, что главный министр уже серьёзно вовлечён в спор о Кармапе. Обласканный Ситупой и его людьми, он к тому времени был у них в кармане. Длительные остановки Ситу Ринпоче на Тайване имели целью не только учить Дхарме местную китайскую буддийскую общину. Поговаривали, что во время каждого отъезда с острова его слугам приходилось затаскивать на борт несколько ящиков дополнительного веса. Люди в Сиккиме говорили, что преданным ученикам не стоит ожидать, что Ринпоче перевозит в багаже священные тексты Дхармы, - иначе они очень удивятся, обнаружив в увесистых ящиках аккуратные пачки хрустящих сто долларовых купюр. Очевидно, богатые китайцы должны были оплачивать свой путь к просветлению наличными.

Ничего не подозревающий Шамарпа поделился с главным министром своими мыслями. Перед отъездом в Америку он просил его официальной помощи для охраны письма с предсказанием. Просьба была удовлетворена, и у помещения, где хранился документ, появились солдаты. Теперь регент признался, что не может считать письмо подлинным, что его попытка научной проверки копии в Соединённых Штатах не удалась, и, поскольку эта бумага находилась под охраной министра и его правительства, он попросил у политика содействия в том, чтобы получить для судебного исследования оригинальный текст. Бхандари, замешкавшись, выдавил из себя улыбку и вежливо объяснил, что он передал ответственность за письмо с предсказанием мистеру Карма Тобдену, члену парламента в Дели. Это больше не было его делом. Затем он быстро поднялся и, извинившись, удалился - его ждали неотложные встречи.

Беседа оставила у регента странное чувство, что Н.Б. Бхандари, главный министр Сиккима, говорит не всю правду.

годы. Он намеревался тут же начать расспросы двух регентов, но пара непостижимым образом испарилась. В то же утро его слуга видел их в спешке покидающими монастырь. Кто-то сказал, что они ожидают аудиенции с Далай-ламой в его штаб-квартире в Дхарамсале. Шамарпа удовлетворённо подумал, что аудиенция будет очень короткой: политический лидер Тибета с половиной своего правительства был в Рио-де-Жанейро, в Бразилии, на конференции по защите окружающей среды. Но от картины двух своих собратьев, пересекающих Гималаи с какой-то тайной миссией, в его уме покоя не прибавилось. Устав реагировать на их сумасбродные и недружественные поступки, Шамарпа решил действовать. На следующий день он созвал собрание всех тибетцев в институте Наланда в Румтеке. Пришло время высказаться. На западном фронте - без перемен. Люди постепенно переваривали потерю Джамгёна Ринпоче; кто-то прослышал о каком-то объявлении, но, поскольку подробности были весьма скудными, эта тема задохнулась. Обычно новости шли из Индии и Непала в Европу несколько недель, и май и июнь 1992 года исключением небыли. Оле говорил, что пока ничего не ясно, а все сообщения, поступающие из Сиккима, не имеют подтверждения. Он будет ждать более конкретных сведений от Шамарпы и Ханны.

Пока Ринпоче общался с глазу на глаз с главным министром Бхандари в аэропорту, Оле с Кати на мотоцикле приехали в южную Испанию. Датский лама собирался провести со своими учениками ещё один курс Пхова. Карма Ген, центр отшельничества близ Малаги - славный приют для медитации.

Подаренный Кармапе и Ламе Оле с Ханной их преданными учениками Педро и Доррит, он расположен на зазубренных сухих холмах Андалузии. Оттуда открывается отличный вид на исторический Пасо дель Леон. За последние два тысячелетия через этот узкий горный перевал неоднократно маршировали вторгающиеся армии, претендуя на владение полуостровом. Сегодня многие годы работы в Карма Гене венчает десятиметровая ступа, буддийский монумент. Внушительное сооружение возвышается над всей этой областью, служа на южном крае Европы защитой от опасности, угрожающей нашим с трудом добытым свободам, - средневекового ислама из Африки. В Карма Гене у Ламы Оле не было времени размышлять об опасности ислама. Его внимание полностью поглотили восточные Гималаи и развитие кризиса в Кагью. Ханна ежедневно разговаривала с ним по телефону из Румтека, держа его в курсе последних событий. Теперь, когда Шамарпа снова был на Востоке, они оба чувствовали, что пришло время для ответа. Оле озабоченно ожидал следующего хода главного регента. 8 июня, как раз когда Шамар Ринпоче готовился к своей речи в институте Наланда в штаб-квартире Кармапы, телефонная связь с монастырём Румтек прервалась - обычное явление в этом отдалённом гималайском анклаве, где необычно скорее то, что телефон работает. Не имея возможности прямого общения с женой, Оле продолжал курс в Карма Гене, в окружении спартанской красоты местных гор.

 

^Борьба

Следующие дни тянулись неизмеримо долго. Оле инстинктивно чувствовал, что как раз сейчас решается будущее линии, но из Сиккима не просачивалось ни слова. Телефонные линии молчали круглые сутки. Вечером 12 июня 1992 года в монастыре Румтек ожил телефон. С помощью Цюльтрима Намгьяла, личного слуги Кармапы, Ханне удалось добраться до телефона и сразу же набрать Испанию. Снаружи сторожил большой Таши, брат Цюльтрима Намгьяла. Сказать нужно было много. Не переводя дыхание, она спешила выговориться.

Четыре дня назад, 8 июня, Шамар Ринпоче собрал всех тибетцев в зале института Наланда и изложил им всё как есть. Он поведал о событиях мартовской встречи, о своих серьёзных сомнениях по поводу показанного им Ситу Ринпоче письма и об их соглашении сохранить разногласия в тайне. Он рассказал о том, что Джамгён Ринпоче должен был поехать в Тибет, чтобы увидеть ребёнка, но подчеркнул, что это не означало ничего определённого. Сейчас, поскольку два других регента нарушили договорённость, он должен высказаться. Он слышал, что они показывали письмо здесь, в Румтеке, Сакья Тридзину. Он слышал, что они послали Аконга и Шераба Тхарчина в Тибет и что коммунисты помогали им. Он слышал много всего. Он хотел поговорить с двумя Ринпоче, но те уехали. Было также другое письмо, подчеркнул он, - то, которое четверо регентов в 1986 году нашли в коробке для реликвий Кармапы. То письмо трудно было истолковать, но в нужное время смысл его прояснится. Он говорил, что полагается на людей Румтека, лам, монахов и штат служащих, а также на всех остальных. Он попросил тибетцев добиваться правды, настаивать на том, чтобы письмо Ситу Ринпоче подверглось проверке. По окончании короткой речи Шамарпы в монастыре и деревне воцарилась неприятная тишина. Притихли даже любящие пошуметь собаки Румтека. Раздор между держателями линии стал достоянием гласности. Любая тибетская община - плодородная среда для слухов, но в течение долгих минут после его последних слов самые активные языки не нашли, о чём ещё говорить. Шамар Ринпоче сделал то, что считал необходимым, и собирался теперь ждать возвращения двух регентов. Жребий был брошен. На следующий день он собрал всех западных людей и повторил всё по-английски. Он раскрыл также новые подробности. К нему подходил близкий ученик XVI Кармапы, достойный всяческого доверия человек. Он сообщил, что имеет прямые инструкции от последнего Кармапы. Этот пользующийся всеобщим уважением человек пока не будет раскрывать себя. Пока! Сам Кармапа сказал ему, когда следует обнародовать эту информацию, и он выступит, когда придёт время. Регент закончил свою речь весьма угрюмым обещанием отказаться от своего положения и титула, если обманется в этом человеке. Он также попросил практикующих не увлекаться домыслами о том, кто же настоящий Кармапа, но проявлять доверие к Дхарме и заниматься практикой.

Западные люди, приехавшие в Румтек для участия в церемониях в связи с гибелью Джамгёна Конгтрула, сидели перед Ринпоче как замороженные. Некоторые наиболее чувствительные леди начали, встревожившись, заметно бледнеть, и, чтобы замедлить сердцебиение слушателей, Шамарпа пригласил задавать вопросы. По мере того как поднимались руки, Ринпоче рассказывал о всё новых подробностях бурных лет, последовавших за кремацией Кармапы. Когда он дошёл до Бардо Тулку из монастыря Румтек и злобных писем, разосланных нью-йоркским ламой в 1983 году, выяснилось, что на собрании присутствует член той славной организации. Нгёдруп, претенциозный переводчик Кхенпо Катара, сам рвущийся в ламы, решил, что здесь порочат доброе имя его компании, и взялся в тот вечер докончить то, чего не смог сделать Бардо Тулку десять лет назад. Трудно было понять, насколько стоят друг друга его грубость и ядовитая резкость Бардо; вместо того чтобы цивилизованно задавать свои вопросы, он начал их дико выкрикивать, в результате чего ни одно из его высказываний нельзя было разобрать. Люди оказались на поразительном спектакле с вопящим и безумно жестикулирующим Нгёдрупом в главной роли и слегка ошеломлённым, но хранящим самообладание Ринпоче. Наконец, увидев, что он пока добился лишь испуганных взглядов старших членов собрания, Нгёдруп решил всё же наполнить свою драму содержанием. Переменив тон на немного более приемлемый, он выдвинул Шамарпе обвинение в том, что тот мирится с оскорблениями со стороны Ламы Оле в адрес покойного Джамгёна Конгтрула. Он, очевидно, ссылался на письмо Оле по поводу трагической смерти Ринпоче. Как и следовало ожидать, письмо пришлось не по вкусу вудстокской иерархии. Поскольку Шамарпа данного письма не читал и не имел никакого представления, о чём говорит Нгёдруп, он, как обычно в таких случаях, обратился за помощью к Ханне. Но к тому времени всем осточертело смотреть на багровую физиономию Нгёдрупа и слушать его бессвязные речи, и люди взяли ход дела в свои руки. Вудстокскому переводчику было предложено либо спокойно сесть и расслабиться, либо вовсе уйти. Вскоре Ринпоче тоже, должно быть, решил, что уже насмотрелся и наслушался Нгёдрупа, и он подвёл черту.

Наверное, стоит упомянуть, что через несколько месяцев тот же Нгёдруп решил помериться силой с Ламой Оле на одной из его лекций в Калифорнии. Это было в Лос-Анжелесе 17 октября 1992 года. Зная Оле по прежним дням в Румтеке, он благоразумно предпочёл на этот раз не вопить. Надо отдать должное его благоразумию, ибо Оле наверняка не был бы так сдержан, как Шамар Ринпоче, вынужденный терпеть выходки невоспитанного дурака, и кричащий Нгёдруп быстренько вылетел бы вон. Но его смягчённый тон ему не помог. После нескольких попыток Нгёдрупа направить внимание аудитории на политическое противостояние, хотя лекция едва началась и речь шла об основах буддизма, - Оле попросту запретил тибетцу раскрывать рот. Неудивительно, что Нгёдруп не осмелился испытывать терпение и решительность Оле и, спустя примерно десять минут интенсивного изучения потолка, робко выскользнул в дверь и больше не появился. Двое его товарищей из местного центра КТС последовали за ним без комментариев.

Это была единственная попытка вудстокцев помешать лекции Оле. Послав своего лучшего солдата и увидев его неуспех, они впоследствии предпочитали оказывать давление на организаторов лекций.

Отчёт Ханны о событиях в Румтеке, сотрясавших Сикким и Гималаи в последние несколько дней, только начался. После тибетского и английского выступления Шамарпы атмосфера в Румтеке стала напряжённой, хотя молитвенные церемонии продолжались без отклонения от графика. Тибетцы из деревни, скороспешные в принятии решений, начали склоняться на сторону того или другого регента. Сторонники Ситупы становились всё более агрессивными, шумно навязывая свой выбор всем, кто попадался им на пути. Подобно вторгшейся армии, шестьдесят монахов, прибывших с Ситу Ринпоче для участия в ритуалах, стали теснить законных обитателей монастыря. Они расхаживали с таким видом, будто всё там уже принадлежало им. Не было конца ссорам и жалобам, что доводило администраторов до белого каления. Помимо всего прочего, люди Ситу Ринпоче взяли заправило всем сообщать, сколько дней осталось до прибытия XVII Кармапы в Цурпху. Понятно, что не всех в Румтеке интересовали подобные вычисления, и обстановка становилась всё более сложной. 11 июня Шамарпа выпустил официальное заявление, в котором изложил на бумаге свои сомнения в подлинности письма (см. Приложение, 5). Он заявил о своей непричастности к манёврам регентов в Тибете и попыткам Аконга и Шераба найти XVII Кармапу на основе информации из спорного письма. Пока этот документ оставался непроверенным, он не советовал никому «преждевременно предпринимать какие-либо действия». Это было внимательно составленное послание, которое нельзя назвать осуждением действий двух Ринпоче. Шамарпа оставлял дверь открытой.

Утром 12 июня напряжение в Румтеке возросло, когда с крыши храма зазвучали трубы, возвещая о возвращении из пятидневной поездки Ситу и Гьялцаба Ринпоче. Ханна описывала взрыв активности по их прибытии. Во внутреннем дворе монастыря устанавливались троны и громкоговорители, слуги и помощники регентов распределяли места для людей. Всем говорили, что два держателя линии собираются сделать важное объявление. Подозрительно отсутствовало сиденье для Шамара Ринпоче - как будто с главным регентом больше не считались. Когда перед монастырём собрались монахи, миряне из деревни, западные люди и большое число чужаков, из боковой двери появились Ситупа и Гьялцабпа. Не обронив ни слова об отсутствии старшего регента, Ситу Ринпоче прокашлялся и запустил часовую речь на тибетском языке. По окончании слова его были встречены беспорядочными аплодисментами.

Шумное приветствие исходило особенно от многочисленных гостей, продолжавших возникать ниоткуда. Гьялцаб тоже произнёс несколько фраз, и снова микрофон вернулся к Ситу Ринпоче, который на этот раз говорил по-английски. Он начал с того, что они с Гьялцабом много думали, следует ли это разглашать, но, поскольку Шамарпа Ринпоче уже это сделал, они чувствовали, что не арушат никаких обетов, если обо всем сообщат. С тех самых пор как скончался его Святейшество, четверо Ринпоче преданно искали письменные инструкции своего гуру о его следующем воплощении. Они твёрдо верили в то, что Кармапа такое письмо оставил, и неустанно искали его, где только возможно.

По прошествии лет, когда письмо так и не появилось, они не знали, что говорить людям. Однажды они натолкнулись на гау - специальную коробочку для реликвий, принадлежавшую его Святейшеству; они положили её на алтарь и спокойно заявили, что внутри её обнаружилось письмо с предсказанием. Чувствуя себя несколько виноватыми оттого, что люди будут простираться перед пустой коробкой, они решили поместить в гау один из текстов Кармапы - стих или что-нибудь духовное. Гьялцаб Ринпоче знал медитационную молитву из четырёх строк, составленную его Святейшеством по его просьбе. Джамгён Конгтрул записал её, и все четверо положили её в контейнер.

Ситу Ринпоче сделал паузу, чтобы смысл его слов дошёл до слушателей. Европейцы недоверчиво обменивались взглядами. Значит, вот чем было знаменитое письмо Кармапы, о котором с такой помпой регенты оповестили публику в 1986 году. Они попросту вспомнили стих и, записав, положили его в коробку. Как некоторые из присутствующих хорошо помнили, держатели линии объявили, что обнаружили два письма, одно внутри другого, - «беременное создание», как остроумно окрестил тогда находку Ситу Ринпоче. После этого они заставили весь мир Кагью начать скрупулёзные обряды и произнесение бесчисленных мантр, чтобы возможно стало открыть второе письмо. Однако всё это было продуктом их фантазии, никаких писем не было - ни первого, ни второго. Вместо этого все эти годы они прятали кусок бумаги с аккуратным почерком Джамгёна Конгтрула. И теперь Ситу Ринпоче запросто говорил об этом как о поступке слегка безответственном, но - продиктованном высокими мотивами: они хотели успокоить последователей Кармапы, расстроенных тем, что поиски его нового перерождения не увенчивались успехом.

Сейчас последователей Кармапы это ничуть не успокоило, и они готовы были потребовать более убедительного объяснения. Заверения Ситу казались бессмысленными, и потрясённые западные люди не знали, кому и чему теперь верить. Безразличный к замешательству людей, Ситупа продолжил свою речь. Он перешёл к описанию тех дней в 1989 году, когда он обнаружил, что целых восемь лет носит подлинные инструкции Кармапы на своём теле. Он вспомнил о своих непрестанных попытках организовать встречу стремя другими Ринпоче и то, как он, наконец, добился их присутствия в Дели. Оживлённая индийская столица, тем не менее, оказалась неподходящим местом, и с тяжёлым сердцем он решил пока ничего не говорить. Он полагал, что подходящим местом для столь важных новостей будет Румтек, и приступил к созыву собратьев в резиденцию Кармапы. Он почтительно проинформировал трёх остальных регентов о том, что прибудет в Сикким 19 марта, и попросил их быть наготове. Затем Ситупа поделился с аудиторией подробностями мартовской встречи. С широкой улыбкой он поведал о том, как Ринпоче обрадовались, увидев священное письмо, как со слезами на глазах Гьялцаб и покойный Джамгён Конгтрул не уставали толковать подробности текста.

Они договорились, что поиск возглавит Джамгён Ринпоче. Они решили также вытащить из коробки ту молитву с четырьмя строками. Поскольку стих исходил от Гьялца-ба Ринпоче, тот должен был его вытащить.

За исключением учеников Ситупы, большинство западных людей не могли скрыть свой дискомфорт. Помимо того, что не было ни единого упоминания о Шамаре Ринпоче, выдающийся оратор явно приписывал себе всю заслугу от успешного мероприятия. Он претенциозно указывал на то, что все эти годы был единственным, кто настаивал на встрече четвёрки. Его рассказ о мартовской встрече разительно отличался от того, что говорил им Шамарпа несколькими днями раньше. Если верить словам Ситупы, то старший регент, если он вообще присутствовал на этом решающем событии, должно быть, проглотил язык или прятался в шкафу. Не было ни единого намёка на то, что два регента и генеральный секретарь имели возражения. Ничуть не смущаясь всеми подобными противоречиями, Ситу Ринпоче продолжал.

5 мая он прибыл в Румтек, чтобы молиться за покойного Джамгёна Конгтрула. В его планы входило посоветоваться с двумя Ринпоче о будущем образе действий. Он не пошёл бы на это, если бы хотел тогда столкнуть на обочину Шамарпу и удалить его из Румтека. Старший регент удалился сам. Не удосужившись сверить часы со своим конкурентом, Шамарпа с фотокопией спорного письма в руке отправился в Америку в погоне за своими судебными экспертами. Ситу Ринпоче скромно признался, что заморские дхармические обязанности регента вызывали серьёзную задержку в их планах, но он уважал долг своего собрата и, вместе с Гья-лцабом Ринпоче, взвалил на свои и без того обременённые плечи ответственность за выявление XVII Кармапы. Не в состоянии ждать возвращения главного регента, они были вынуждены действовать без него. Сейчас благодаря их героическим усилиям их представители Аконг Ринпоче и Шераб Тхарчин скоро привезут воплощение его Святейшества в Цурпху.

Опять люди не могли отделаться от впечатления, что Ситупа как-то лукавит. Его заявление, что он не мог ждать возвращения Шамарпы, косвенно подразумевало, что старший регент был более заинтересован путешествовать, чем выявлять следующего Кармапу. Все спрашивали себя, почему Ситупа попросту не позвонил ему. Хотя телефоны всё ещё представляли собой редкое явление в Индии, они наверняка существовали, и телефонный кабель был проведён даже в Румтек. Отстранение главного регента посредством объявления, сделанного в Румтеке, и начало поисков в Тибете выглядело скорее как хорошо продуманный план, а не результат неблагоприятных обстоятельств. Наблюдая за Тай Ситу, за его тщательно отрепетированной и отполированной улыбкой, некоторые задавались вопросом, действительно ли это была честная исповедь-или спектакль, продиктованный холодным расчётом.

Тем временем во дворе появился обеспокоенный слуга, волочащий за собой солидное кресло. Обильно потея, он вклинился в густую толпу и с трудом проложил себе путь вперёд. Дойдя до тронов Ринпоче, он с облегчением водрузил кресло на землю и прошептал что-то на ухо Ситупе. На мгновение показалось, что Тай Ситу колеблется, но он тут же собрался и уставился с апломбом на собравшихся. Понятно, что сообщили о прибытии знатного гостя. Нетрудно было вычислить, что кресло принесли для Кюнзига Шамарпы. Наращивая темп, Ситу Ринпоче перешёл к стержню своего обращения. Выполнив свои обязанности, Тай Ситу и Гошир Гьялцаб решили, что пришло время засвидетельствовать почтение Далай-ламе и попросить буддийского лидера о признании XVII Кармапы. Итак, утром 7 мая они вдвоём отправились в долгий путь в западные Гималаи. Приехав в Дхарамсалу, они к своему разочарованию обнаружили, что Его Святейшество находится в Бразилии, на всемирном конгрессе «зелёных». Воспользовавшись помощью его секретаря, они принялись за длительный процесс набора бразильского номера из Индии. Дозвонились они поздно ночью и сразу же сказали тибетскому лидеру о том, что нашли подлинное письмо XVI Кармапы и что все ринпоче, ламы и монахи Кагью безусловно согласны с содержащимися в нём указаниями. Далай-лама высказал пожелание увидеть письмо, и Ринпоче отправили ему факсом фотокопию документа в Рио-де-Жанейро. Они приложили к нему также другие показавшиеся им необходимыми подробности. Несколькими часами позже Далай-лама заявил по телефону, что, поскольку переданная ими информация соответствует указаниям в письме с предсказанием, полученным им по факсу, и поскольку с единодушной верой и неукоснительным устремлением все ринпоче и ламы согласны, то он подтверждает данное воплощение как воплощение XVII Кармапы. На следующий день аппарат Далай-ламы в Дхарамсале выпустил документ, удостоверяющий его слова (см. Приложение, 6). Два регента поспешили обратно в Румтек. Сразу по прибытии, даже не отдохнув, они созвали всех, чтобы показать письмо с одобрением Далай-ламы. Ситу Ринпоче подчёркнуто остановился, чтобы выделить тот факт, что они оба не спали целые сутки. И, только он собирался раскатать документ, который держал всё это время на коленях, вдруг послышалась какая-то возня у входа во двор монастыря.

Дерзко взметнув голову, на площадь вступил Шамарпа. Бегущий перед ним монах расчищал ему проход в густой толпе. Внезапно через ворота въехал на полной скорости джип с солдатами и, взвизгнув, остановился прямо перед группой гостей. Из него выпрыгнули шесть вооружённых человек и, не обращая внимание на громкие протесты зрителей, последовали за Шамарпой. Завидев старшего регента с шестью послушно шагающими за ним вояками, Ситу и Гьялцаб побелели, соскочили со своих тронов и бесцеремонно пустились наутёк. Необычное зрелище явно испуганных преподобий, задравших свои монашеские одежды и удирающих от старшего регента и группы индийских солдат по направлению к монастырю, было поистине забавным, но никому не хотелось смеяться. Люди понимали, что видят нечто более драматичное, чем ежедневная пробежка трусцой солидных лам. Необъяснимая гонка вдруг ввергла кхам-пов в боевое настроение. Как будто до сих пор они только ожидали повода, прибывшие в Румтек несколько часов назад люди начали кричать наШамарпу. Достигнув безопасных стен монастыря, Ринпоче пронеслись весьма неустойчивыми скачками мимо их сбитых с толку слуг и без всяких объяснений заперлись каждый в своей комнате. Шамарпа был не менее удивлён, чем два других регента - испуганы. Он, более степенным шагом, последовал за ними и, дойдя до их дверей, стал громко их звать. Но комнаты оставались запертыми, и изнутри не доносилось ни звука. Тут появились слуги и в показной манере преградили путь в комнаты двух Ринпоче. Шамарпа сделал вывод, что бег наперегонки отбил у его собратьев всякое желание общаться, и, поскольку коридоры начали заполняться враждебно настроенными персонажами, он мудро решил удалиться. Солдаты не отставали от него. Тем временем атмосфера снаружи становилась отвратительной. Напряжение прошлых дней привело к взрыву. Люди кричали и бегали во всех направлениях. Начались драки между монахами Ситупы и Шамарпы. Группа буйных тибетцев, явно доставленная в Румтек на автобусах со специальной целью, агрессивно призывала расправиться со всеми врагами Кармапы. Западные люди, некоторые - заметно потрясённые, просили тибетцев образумиться. Цюльтрим Намгьял, верный слуга XVI Кармапы, сидел на ступеньках храма с окровавленной головой.

Наконец, солдаты принялись за восстановление порядка. Наиболее недисциплинированных кхампов вынесли за ноги и за руки с внутреннего двора к их автобусам и твёрдо дали им понять, что они, если не успокоятся, не смогут насладиться комфортом своих автобусов этим вечером. Спустя некоторое время воцарилась зловещая тишина. Люди бесстрастно взирали друг на друга, не понимая, что же, на самом деле, случилось. Тогда же ожили телефоны. Спустя некоторое время, под покровом ночи и в сопровождении большого Таши, брата Цюльтрима Намгьяла, Ханне удалось добраться до телефона монастыря. Пока Таши сторожил на улице, она позвонила своему мужу в Испанию и подробно описала ему последние драматические события. Закончив, она поняла, что Оле не будет долго оставаться в бездействии. Лама Оле положил трубку, вышел из дома и уставился решительно на бесплодные горы вокруг Карма Гена. Рассказанное Ханной требовало немедленной реакции. Он взвешивал в уме важное решение, зная, что бурной наэлектризованности Румтека суждено необратимо изменить лицо буддизма. Лама Оле собирался выйти на арену в качестве главного игрока.

 

Отступление

Неудавшаяся попытка Шамара Ринпоче присоединиться к собранию и поговорить с двумя регентами была с яростью встречена в Сиккиме. Раздутые до невозможности слухи обрисовывали безумного Шамарпу во главе дивизии индийской армии, жестоко напавшей на монастырь. Появились свидетели, видевшие, как старший регент устроил дикую погоню за двумя Ринпоче, отдавая своим солдатам приказы сровнять храм с землёй. И только благодаря спокойному, но твёрдому ответу Тай Ситу и Гьялцабпы трагедия была предотвращена. Тибетцы из Сиккима и Катманду громогласно повторяли подобную чепуху, пока уже все не уверились в том, что старший регент - агрессор, готовый выгнать всех из Румтека.

Истина, однако, была не столь фантастической. Вечером 11 июня, перед возвращением Ситупы и Гьялцабпы изДха-рамсалы, Шамару Ринпоче позвонили из местного штаба индийской армии. Полковник проинформировал регента, что только что границу Индии у Какарвиты пересекли автобусы с пьяными тибетцами, которые, по всей видимости, направлялись в Румтек. Он сам предложил защиту со стороны армии на тот случай, если кхампы замышляли какие-нибудь насильственные действия. Шамарпа подумал, что разумно будет принять предложение полковника. Он хорошо знал этих типов, которых описал полковник, и мог даже представить себе сцену в Катманду: развеселившись от изрядного количества пива, бравые кхампы заполнили, шумя и горланя, автобусы и, подбадривая себя воинственными криками, поехали к границе, готовые завоевать мир. Обычно мало что выходило из их клятвенных заверений, и не состоявшиеся герои забывались в конце крепким здоровым сном. Но всё же они могли накуролесить. Солдаты прибыли в Румтек в тот же вечер. Их было совсем немного; в потёртой форме и с ружьями, привязанными к ремню, чтобы не потерялись в сражении, - они вряд ли представляли собой что-то угрожающее. Однако осталось загадкой, почему в Румтек была прислана регулярная индийская армия, а не местные полицейские подразделения Сиккима. Впоследствии этот факт будет использоваться врагами против Шамарпы. Сикким является автономной областью в Индии, и Гангток, а не Дели, обладает политической и военной юрисдикцией над Румтеком, и в резиденции Кармапы должны были действовать сиккимские войска.

12 июня, когда два регента вернулись из Дхарамсалы, они нашли Румтек в состоянии возбуждения. Прилетел Шамарпа из Америки, и их с трудом добытый успех был под угрозой. Они должны были действовать немедленно, и их лучшим оружием было письмо с одобрением Далай-ламы. Они были уверены, что, имея на руках этот ценный документ, смогут направить события в нужное русло. Сидя в своём доме почти на расстоянии километра от монастыря, Шамарпа услышал звуки труб, автобусов и прочий шум. Вскоре к нему прибежали члены администрации Румтека. Во дворе храма Ситу Ринпоче держал речь перед людьми. Он объявил, что Далай-лама признал Кармапу. «Ринпоче, ты должен туда пойти», -просили они Шамарпу. Старший регент хотел избежать публичной конфронтации - в своей речи и своём письменном заявлении он оставил возможность для мирного разрешения, на которое еще надеялся. В конце концов, не могли же они просто его проигнорировать. Но казалось, что именно это два регента и делают. Он неохотно залез в свой лэнд-ровер и велел водителю ехать. Солдаты сразу же последовали за ним на своём джипе - им было строго приказано не оставлять старшего регента. Потом произошло то, что уже было описано. В следующие дни в Румтеке установилось шаткое равновесие. Индийская регулярная армия удалилась, и её место заняла сиккимская полиция. Монахи монастыря продолжали совершать ритуалы, посвященные Джамгёну Конгтрулу. Монахи Ситупы продолжали вести себя так, будто резиденция Кармапы - это филиал Шераб Линга, их монастыря в западных Гималаях. Администраторы и Цюльтрим Намгьял с семьёй неукоснительно поддерживали старшего регента, но чувствовали, что почва всё больше уходит у них из-под ног. Топгале, которому угрожали покушением на его жизнь, пришлось вообще уехать из Сиккима, так как правительство главного министра Бхандари заявило, что не может гарантировать его безопасность. Пёнлоп и Сангье Ньенпа, двое видных лам Румтека, начали относиться к их старшему регенту с враждебным безразличием. Деревня и город Гангток полнились дикими сплетнями. На языке у всех был Шамар Ринпоче. Абсурдные слухи затронули гордость сиккимцев - индийские, а не сиккимские солдаты появились с Шамарпой на собрании. Эксплуатируя этот факт, правящая партия Бхандари призвала к всеобщей забастовке, полностью остановившей нормальный ход жизни в гималайском анклаве. Это стало знаменательным днём для официальной прессы Гангтока: «Церковник высокого ранга и индийская армия захватывают монастырь в Румтеке», -гласили заголовки.

Главный министр Бхандари также не бездействовал. Заявив о том, что потрясён, он поклялся тщательно расследовать это грубое нарушение религиозных свобод. «Законность и порядок восторжествуют», -заверял он. При активной помощи министра кампания Ситу Ринпоче против его соперника выросла до национального масштаба.

Два регента, всё ещё приходящие в себя после встречи с Шамарпой и солдатами, отлёживались, ощущая недомогание. Можно было только поражаться тому, как они вдвоём позорно убежали при виде Кюнзига Шамарпы во главе группы индийских новобранцев. Это была необычная реакция, выставлявшая их в подозрительном свете, - как будто они чувствовали себя виноватыми в чём-то. В конце концов, в Индии присутствие солдат на официальных мероприятиях - весьма распространённое явление. Трудно было также вообразить, что, обычно рассеянные, далеко не воинственные индийские бойцы могли представлять какую-либо угрозу кому-либо на формальной церемонии, особенно же - председательствующим на ней. Как бы то ни было, вид людей в форме вызвал у Ринпоче непонятную нервозность. Видимость уверенности в себе, которую они сохраняли на встрече, улетучилась как дым.

Лама Оле не терял времени в Испании. Сразу после звонка Ханны он принялся за реалистический анализ ситуации. Она была опасной. Без сомнения, Ситу Ринпоче пытался выставить собственного кандидата. Ему удалось заручиться поддержкой Далай-ламы, и похоже было, что довольно многие ринпоче последуют за ним. Оле видел, что это надувательство, все факты говорили против выбора Ситупы. Но почтенные ламы отказывались смотреть на факты и вместо этого руководствовались титулами и именами. Более всего Оле не мог переварить участия китайских коммунистов в процессе опознания Кармапы; он никогда не смирился бы с этим. Как ни удивительно, Ситупа и Гьял-цаб, казалось, были не против сотрудничества с оккупантами их страны, а большинство других лам просто согласно кивали. Оле держался за голову в изумлении. «Нам недолго осталось ждать результатов этой катастрофической политической ошибки». Его политический инстинкт говорил ему об очевидном: Ситупу использовали, и, как только он больше не будет нужен, ему откажут в благорасположении, и также поступят со всеми его сторонниками. Оле поражался, что никто этого не видит. «Мы не должны позволить им выйти сухими из воды с их подставным кандидатом, - думал про себя Оле. - но как?» Мог ли он пойти против двух держателей линии? «Это будет революция». В тот же вечер, спустя несколько часов мучительных размышлений, Оле принял окончательное решение: «Мы хотим правильного Кармапу, и мы этого добьёмся». Он собирался отдать всю свою поддержку старшему регенту - другого выбора не было. Это было его обязанностью перед его учителем и учениками. И Оле написал открытое письмо почтенным держателям линии (см. Приложение, 7).

Это был исторический поворот. Он заявлял, что любое решение относительно XVII Кармапы должно быть официально одобрено Шамаром Ринпоче, Топгалой и Благотворительной ассоциацией имени Кармапы. Без этого ни он сам, ни его центры не признают никакого выбора. Он встал на путь противодействия двум регентам, причём - бесповоротно. В беседе со своими учениками в конце курса Пхова Лама Оле открыто высказал все свои соображения. Он вспомнил, как в 1986 году придумал план тайного вывоза Кармапы из Тибета и поделился им с Шамарпой и Гьялцабпой, которые вместе с Джамгёном Конгтрулом согласились, что первым делом нужно доставить ребёнка на свободу. Теперь же Ситупа решил, что свобода - это оккупированный Тибет. Прекрасно подружившись с коммунистами, он собирался преподнести им своего XVII Кармапу на серебряном подносе. Оле предвидел, что пройдёт не много времени, прежде чем на этом самом подносе окажется голова Ситу Ринпоче. Коммунисты позаботятся об этом. Раздосадованный играми регентов, он поведал ученикам о деталях своего плана шестилетней давности. План был придуман мастерски. В то время никто не думал, что в будущем это всё будет воплощено. Но, как потом ни рылись в своей памяти три сотни присутствовавших, они не могли вспомнить ни единой детали из речи Оле, как будто его слова обволокло густой пеленой. Могу и сегодня заверить любопытных читателей, что эта пелена до сих пор никуда не делась.

 

Отступление

Теперь главной задачей было оповестить наших людей во всём мире. Ситу и Гьялцаб, хоть они и хворали, наверняка не собирались оставаться пассивными, и информация о том, что они нашли XVII Кармапу, уже распространялась по всему свету. Кроме того, события в Румтеке также были далеки от финала. Вскоре должны были закончиться церемонии, посвященные покойному Джамгёну Конгтрулу, и на последних молитвах ожидалось присутствие большого числа лам Кагью. Вооружённые письмом Далай-ламы, регенты обязательно попытаются оказать на них давление. Нам нужно было также успеть сделать как можно больше, поскольку до поездки в Россию оставалось несколько дней, а мы не питали иллюзий относительно телефонов и факсов в этой части мира. Поскольку Испания также не отличалась сказочными достижениями в области современных средств коммуникации, письмо Оле было отправлено в Копенгаген, где наши друзья терпеливо сидели за столом, закладывая бумагу в факсимильный аппарат. В отношении более отдалённых мест приходилось довольствоваться звонками. Новости прогремели в наших центрах как полная неожиданность, для некоторых это было шоком. Мы шли против двух держателей линии и слов Далай-ламы. Настал день, когда ученики Ламы Оле должны были доказать, что не спали на всех его лекциях, и что годы буддийской практики не прошли зря. Им нужно было решать, что делать - слепо следовать за авторитетом или использовать свою критическую мудрость и здравый смысл.

На следующее утро, 14 июня, Оле с Кати уехали из Карма Гена и прибыли в Берлин, где Оле вновь садился на русский поезд в Санкт-Петербург. Но ему не пришлось этого сделать. Сидя в другом поезде, направлявшемся в Италию, Кати вдруг увидела в своей сумке паспорт Оле. Даже ему трудно было бы убедить российских пограничников, что на этот раз сойдут и водительские права. Она сошла на следующей станции и сразу послала паспорт с курьером в Берлин. Но наша группа уже уехала, когда прибыл паспорт, и в результате, вместо того чтобы двое суток ехать поездом, Оле полетел самолётом.

Короткой остановки в Варшаве было достаточно, чтобы вручить письмо Оле Крису, председателю нашей ассоциации Кагью в Польше. В присутствии сорока наших польских друзей я попросил Криса от имени Ламы Оле разослать информацию о Румтеке во все наши центры в этой стране. Оле с Ханной просили также своих учеников отправить официальные протесты главному министру Бхандари. В качестве учеников Кармапы, им следовало попросить о том, чтобы письмо с предсказанием подверглось судебной проверке. «Нам нужно торопиться, - объяснял я. - Оле летит в Петербург, а Ханна сейчас в Румтеке. Мы все должны выступить в поддержку их и Шамарпы». Когда поезд трогался, я быстро отдал Крису остальные бумаги. «Здесь все факты», -прокричал я. Крис широко улыбнулся и пообещал всё отправить в тот же день. Впоследствии мы выяснили, что его улыбки ничего не значили. Поработав для двух сменивших друг друга польских президентов - коммуниста Ярузельского и антикоммуниста Валенсы - он, должно быть, перенял и некоторые их привычки. Через два месяца, когда Оле ездил по Польше, бумаги всё ещё аккуратно лежали в ящике его стола.

В Санкт-Петербурге группа воссоединилась с Оле. На этот раз с нами было пятьдесят европейцев. Когда Оле пригласил в поездку такое же количество русских, оплатив им дорогу, наша группа выросла до ста человек. Организаторы арендовали целый поезд, отделавшись одним махом от безнадёжной необходимости покупать сто билетов на каждой станции. Оле стремился держать контакт со своими учениками в Европе и везде. Люди должны были находиться в курсе реальных событий: мы ожидали, что вскоре сторона Ситупы запустит большую пропагандистскую кампанию. В конце концов, в их распоряжении были крупные денежные средства, у нас же-только тесная дружба и здравый смысл. Наши немецкие центры один за другим заверяли Шамарпу и Ламу Оле в своей поддержке, но ситуация была не полностью ясной. Мы также надеялись не терять нить событий, происходящих в Румтеке, и рассчитывали на возможность связываться с Ханной в Индии. Последнее, что мы услышали, - что в Сикким начали прибывать ламы для участия в последнем раунде молитв за Джамгёна Конгтрула. Однако, когда мы растворились в бескрайних просторах России, наша связь с внешним миром резко прервалась - российские телефонные линии никак нельзя было назвать полноценными. Так началась моя борьба с местными телефонами и факсами. Что и говорить, дозвониться в Индию было просто-таки невозможно.

Ханна всё ещё оставалась в Румтеке, помогая Шамарпе. Она собиралась оставаться там до тех пор, пока позволяли обстановка и виза. Вот всё, что мы знали. 21 июня наш состав из семи вагонов въехал на огромный Ленинградский вокзал в Москве, и местные друзья незамедлительно прокричали нам последние новости. Прилетала Ханна из Дели-она должна была приземлиться через несколько часов. Лама Оле под объективами телекамер отправился читать лекцию, а я поехал с русскими в аэропорт. Мы должны были встретиться после лекции в московском метро. Когда Ханна появилась на выходе аэропорта Шереметьево, она выглядела бледной, но была, вероятно, счастлива больше не находиться в Индии. Она была немногословна, поскольку хотела сначала посовещаться с Оле. Через несколько часов она, наконец, обнялась с мужем под зорким взглядом Ленина на большой станции метро в центре города. Это была одна из тех многих статуй, которые возвышаются над площадями в каждом российском городе. Эта же нашла приют в московском метро и тоже пережила первые годы капитализма. Теперь она стала свидетелем эпизода из истории тибетского буддизма на Западе.

В тот же вечер, сидя вкупе поезда, Ханна начала свой рассказ. Новости с востока не обнадёживали. Когда дёрнулся локомотив и за ним шумно покатились вагоны, перед нашими глазами снова возник Румтек. 14 июня, через два дня после конфронтации в Румтеке, в Сиккиме прекратилась всеобщая забастовка, начатая в качестве протеста против присутствия в автономной области индийской армии. Были расчищены дороги, восстановлены общественные службы, и большому собранию лам, скопившемуся на сиккимской границе, было позволено продолжить свой путь.. Они все прибыли для того, чтобы присутствовать на последних днях церемоний, связанных с покойным Джамгёном Конгтрулом. В резиденции Кармапы собрались самые выдающиеся ринпоче Кагью: Беру Кьенце, Бокар, Тхрангу и другие. Чтобы не вызывать новых трений, Шамарпа благоразумно оставался дома. Старший регент обвинялся во всех несчастьях, постигших маленькое тибетское гнездо со времени его основания в 1961 году. Люди отказывались видеть, что он, на самом деле, был жертвой. Цюльтрим Намгьял залечивал дома свои раны на голове. Один из его братьев не проявил выдержки Шамарпы, отправил обоих нападавших в больницу - и в тот же самый вечер оказался за решёткой. Монахи Румтека старались сохранять нейтралитет, но испытывали сильное психологическое, а позже и физическое давление со стороны Ситупы и его людей - их заставляли признать нового Кармапу.

15 июня мумифицированное тело Джамгёна Конгтрула, по-тибетски называемое «Кудунг», было перенесено из монастыря в главный зал института, и при большой давке, как это обычно бывает у тибетцев, начались последние церемонии. На следующий день Ситупа и Гьялцаб вновь пошли в наступление. 16 июня во время пудж, когда все ринпоче сидели длинными рядами, вознося свои молитвы, по рядам пустили два письма. Первое, адресованное всем ламам и последователям линии, являло собой безусловное признание письма с предсказанием (см. Приложение, 8). В нём говорилось, что XVII Кармапа узнан в соответствии с указаниями священного завещания, подтверждён Далай-ламой и через некоторое время после прибытия в Цурпху будет возведён на трон в Румтеке. В письме также содержалась ссылка на некое святое видение Далай-ламы как на ещё одно доказательство подлинности выбора. Второе письмо являлось выражением глубокой признательности верховному тибетскому лидеру, за то что он подтвердил семнадцатое воплощение Кармапы (см. Приложение, 9). Поставив подписи на обоих документах, Ситупа и Гьялцабпа передали их другим ринпоче. Было ясно, что каждый видный лама должен был, не моргнув, также расписаться. Ни один тибетец никогда не осмелится противоречить своему высшему политическому вождю, и два регента очень хорошо знали, что, заручившись подтверждением от Далай-ламы, обеспечат всё остальное без проблем. Кроме того, решив собрать подписи во время главных пудж, посвященных покойному Джамгёну Конгтрулу, регенты фактически оказывали на остальных ринпоче коллективное давление. Трудно представить, что в разгар священной церемонии кто-то из лам смело поднимется и откажется ставить свою подпись, если даже и не уверен в выборе Ситупы. Они наверняка не стали бы бунтовать, особенно видя, как послушно пишет своё имя на ходящей по рядам бумаге их сосед. И если даже они и могли бы проявить какую-то, пусть малейшую, дерзость, то мысль о том, что всё это мероприятие благословлено Далай-ламой, наверняка угомонила бы их. В конце концов, эти почтенные монахи не были воинами и предпочитали подчиняться власти и титулам, а не бороться за какие-то неопределённые принципы.

Сам сбор подписей в подтверждение подлинности Кармапы был сомнительным нововведением. Двое держателей линии могли бы собрать тысячи имён, даже самых известных, но это не прибавило бы подлинности кандидату. До сих пор в процессах опознания перевоплощений никогда не требовались чьи-либо подписи для определения точности выбора. Регенты чувствовали себя явно неуверенно и нуждались в длинных титулах, чтобы придать достоверность своим притязаниям. Что думали сами ламы, ясно не совсем. Если они не могли разглядеть махинаций славной парочки, то их можно назвать честными, но почти слабоумными, полностью лишёнными рассудительности. Если же, с другой стороны, они отдавали свои голоса, зная или подозревая об обмане, то это показывает их либо оппортунистами, либо слабаками, неспособными постоять за правду. Слушая рассказ Ханны, мы вовсе не чувствовали восхищения от такого постыдного спектакля. Когда письма украсились выдающимися именами, слуга Ситупы положил документы в карман и тут же исчез с ними в алтарном помещении.

Внизу каждой страницы виднелись аккуратные ряды автографов учителей Кагью: Ситу Ринпоче, Гьялцаб Ринпоче, Беру Кьенце Ринпоче, Бокар Тулку, Тхрангу Ринпоче, Пёнлоп Ринпоче, Сангье Ньенпа Ринпоче, Чёкьи Ньима Ринпоче и - многие другие. Подозрительно отсутствовали две подписи, которые должны были стоять первыми на любом официальном заявлении из штаб-квартиры Кармапы: Шамарпы и Топгалы. Оле был уверен, что они даже в самом крайнем случае не присоединились бы к этому фарсу.

Существовала, однако, небольшая деталь, которая, похоже, ускользнула от внимания Ситупы, поскольку он не позаботился о том, чтобы упомянуть о ней перед блестящим собранием. Ревностно рекламируемое признание Далай-ламы было не более чем неформальным воспроизведением его слов, сказанных по телефону из Бразилии и спешно записанных поздно ночью его секретарём вДхарамсале. Это недотягивало до формального признания, которое произойдёт только 29 июня, а соответствующий документ будет выпущен иностранным ведомством тибетского правительства 3 июля (см. Приложение, 10).

Ринпоче, сознательно или нет, кланялись бесполезному клочку бумаги. В тот же вечер Ситупа и Гьялцаб объявили, что Ургьен Тринле, XVII Кармапа, прибыл вчера в Цурпху, главную резиденцию его Святейшества в Тибете. Монахам и мастерам ритуалов Румтека было велено играть на трубах и подготовиться к проведению официальной церемонии на следующее утро. Всем остальным сказали явиться с рассветом, чтобы подносить белые шарфы на трон Кармапы.

В отличие от высоких ринпоче, простые монахи обнаружили больше здравого смысла в своих молодых головах. Новостям, которые два регента трубили в приподнятом духе вовсе направления, как-то недоставало лоска. Людям угрожали, заставляли подписывать петиции, некоторых побили. Неужели его Святейшество выбрал именно такой способ возвращения? Когда они обратились за советом кШамарпе, тот рекомендовал им следовать своему разумению. Поздно ночью главный персонал монастыря тайно покинул Румтек. Не желая принимать участие в споре, они нашли убежище в Гангтоке. Ситупе придётся обойтись без их труб и барабанов; они не станут слепо подчиняться его командам. Ханна описывала замешательство на лицах, когда на следующее утро люди обнаружили, что исчезли главные специалисты по ритуалам. После изрядного смятения церемонии начались, но это был шаткий старт - вряд ли благоприятный знак для Ургьена Тринле.

Наш поезд ехал дальше на восток, оставляя позади небольшие исторические города, окружающие Москву, а Ханна перешла к самым драматическим часам своего рассказа. За день до пудж из Катманду прибыли Ургьен Тулку и Лопен Чечу, чтобы взять на себя посредничество в споре между регентами. Они пользовались всеобщим большим уважением и оба были очень близки XVI Кармапе. Ургьен Тулку был также учителем четырёх держателей линии. Высокие ламы, сидящие в Рум-теке, хотели уладить раздор любой ценой, но, неспособные занять чёткую позицию, немногое могли сделать. Сначала Ургьен Тулку посовещался с двумя держателями линии. Через несколько часов он вышел от них и направил свои стопы к дому Шамарпы. Он принуждал регента отступить. «Ринпоче должен признать письмо и не настаивать на проверке», - упрашивал он. Престарелый лама обрисовал мрачную картину крови, которая польётся в Тибете и Катманду, если регент будет держаться за своё. Кроме того - признание Далай-ламы! Они не могут становиться в оппозицию Далай-ламе. Когда, наконец, выдающийся Ринпоче со слезами на глазах распростёрся перед регентом, умоляя его образумиться, Шамарпа едва смог это выдержать. В конце концов, Ургьен Тулку был старше его и был его учителем.

На следующий день почтенный лама опять вернулся во всеоружии. Шамарпа узнал, что Ситу Ринпоче сидел и плакал в своей комнате. Как он признался позже во Франции, именно мысль о собрате, который сидел и лил слёзы в одиночестве, а не возможность священных войн между тибетцами, сломала его решимость. Он начал также опасаться, что, в случае судебной проверки письма, Тай Ситупа угодит в тюрьму за подлог. И он, наконец, уступил и поддался на мольбы Ургьена Тулку. Насколько искренними были слёзы Ситупы, Кюнзигу Шамарпе предстояло убедиться весьма скоро. Ургьен Тулку пообещал устроить встречу между ними 17 июня в личных апартаментах Кармапы на втором этаже монастыря. Шамарпа настаивал, чтобы дело обошлось без Гьялцаба Ринпоче. Старший регент вспомнил о неприятных эпитетах, которыми Гьялцаб награждал Далай-ламу, когда возникли расхождения между политическим лидером Тибета и XVI Кар-мапой. Юный Гьялцабпа стал в те дни самым громким и страстным критиком Далай-ламы, но его оскорбительный стиль принёс мало пользы Румтеку. Все только и хотели, чтобы Гьялцаб Ринпоче не раскрывал свой шумный рот. Сейчас, как-то вдруг изменив свои взгляды, тот же Гьялцаб прятался за святым именем Далай-ламы. Шамарпа инстинктивно сторонился такой непрямоты. Поднимаясь по ступеням храма, Шамар Ринпоче вновь заметил большое собрание кхампов и монахов Шераб Линга, дерзко расположившихся в проходе. Их агрессивные позы и неприятные замечания становились обычным явлением в Румтеке.

 

Он быстро проложил себе путь сквозь враждебную толпу и подошёл, невозмутимый, к комнате Кармапы. Тай Ситу был уже на месте. Два держателя линии заперлись, но окна оставались открытыми и им был слышен шум собравшихся снаружи. Шамар Ринпоче излил душу - одиннадцать лет слухов и клеветы, кампания ненависти против него и Топгалы, неудавшаяся попытка привлечь его к суду и нынешние беззакония. Как ни странно, Ситупа, казалось, соглашался с рассуждениями собрата. Наконец, когда Шамарпа высказался, пришло время ставить подпись. Позвали в качестве свидетеля Ургьена Тулку. Однако, когда старший регент собирался признать на бумаге Ургьена Тринле, внезапно ворвался бывший министр Дхарамсалы. В прежние дни, когда ещё жив был XVI Кармапа, данный господин прославился активной оппозицией его Святейшеству. Теперь же, в новой роли, он принялся читать лекцию Шамару Ринпоче о недостатке у него доверия к своему гуру и о последствиях его неразумных действий. Чего бы ни намеревался добиться министр, его слова незамедлительно вызвали обратную реакцию - Шамарпа отложил ручку, схватил бумагу и хотел было её порвать, когда встретился с умоляющим взглядом Ургьена Тулку. Также Ситупа, молитвенно сложив ладони, смиренно просил: «Ринпоче, пожалуйста, не надо». Старший регент положил бумагу и, как бы пытаясь положить конец неприглядной сцене, одним взбешённым росчерком пера признал - в соответствии с решением Далай-ламы - Ургьена Тринле в качестве XVII Кармапы. Следовательно, он временно отказывался от своего требования судебной проверки письма.

Когда Ханна закончила свой рассказ, Оле посмотрел на неё в изумлении. «Так он это сделал...» Шамар Ринпоче сдался и подписался под одобрением. В глазах Оле, это означало полную капитуляцию. «Как он мог это сделать?» не помогло то, что Ханна рассматривала это несколько иначе, как простой тактический манёвр, временное отступление. «В конце концов, у него не было другого выбора, не так ли? - пыталась она возражать. - Ничего не изменилось. Он и дальше будет настаивать на выявлении настоящего Кармапы», - уверяла она. Оле не был уверен. Ему постепенно начинали надоедать все эти держатели линии, ринпоче, их политика и игры. Священные сановники Тибета самым жалким образом, один за другим, садились в лужу. Им ещё было далеко до того, чтобы казаться привлекательными на Западе. Уставившись из окна во тьму русской ночи, Лама Оле почувствовал, что остался один. Все пошли за толпой, и даже Шамарпа поставил свою подпись. Конечно, был ещё Топгала, неизвестный за пределами Индии. Он не подписался, но временно ушёл со сцены и наблюдал за ходом событий с безопасного расстояния, из своего дома в Бутане. Было ещё несколько молодых лам, но это-капля в море. Фактически весь мир был против него - правительства, титулы, известные имена и большие состояния. Но всё же у него было то, чего не было у других, - тысячи близких друзей. Оле знал, что не сдастся. Они с Ханной будут продолжать добиваться истины, пока не обретут настоящего Кармапу.

Несмотря на неудобную качку в поезде и тусклый свет в купе, Лама Оле написал письмо держателям линии и Благотворительной ассоциации имени Кармапы. Документ полностью описывает точно то, что многие из нас тогда чувствовали, и является также свидетельством прекрасного политического инстинкта Оле (см. Приложение, 11). Лама Оле призвал регентов написать тщательный и критичный анализ своих действий, вызвавших настоящий раскол, с тем чтобы вернуть доверие к себе, особенно со стороны западных учеников. Другие могут гадать, но только они действительно знают. Люди связывают с регентами Кагыо столько надежд и любви, что ламы не должны их подводить. Но совет не был услышан уважаемыми держателями линии, ибо ничего похожего даже на самую мягкую самокритику из их апартаментов не исходило. Напротив, лагерь Ситупы продолжил бросаться грязью, с тех пор и в направлении Ламы Оле и Ханны. Шамарпа, как истинный джентльмен, отказывался присоединяться к сваре и пытался оправдывать своих собратьев. В этом письме Оле разъяснил также политические последствия того, что Кармапа оказывается в оккупированном Тибете. Очевидно, что мальчик очень скоро станет заложником в руках китайских коммунистов. Правительство в Пекине постарается выставить его в качестве противника Далай-ламы и использовать против тибетского дела вообще. Поспешив оказать доверие своим коммунистическим врагам, два регента скоро потеряют контроль над своим кандидатом. К сожалению, нам недолго оставалось ждать, пока слова Оле превратятся в жестокую действительность. В конце Лама Оле писал о своём желании знать, что произойдёт, если официально избранный Кармапа попросит, по своей собственной воле или подстрекаемый китайцами, о том, чтобы Чёрная корона и прочие реликвии были возвращены в Тибет. Как мы сможем отдалить исполнение этой просьбы или отказаться её удовлетворить? Неудивительно, что и на эти жизненно важные вопросы ответов не поступило.

На следующий день наш поезд прибыл в исторический Нижний Новгород. Известный в советское время как Горький, этот город приютил когда-то именитого диссидента Андрея Сахарова. Я переписал от руки письмо, написанное Оле прошлой ночью, - эра компьютеров тогда ещё не полностью благословила нашу компанию - и направился на местную почту. Нашим окном в мир была Сие, а вся связь осуществлялась через Шварценберг, наш главный центр в южной Германии. Для того чтобы послать тогда факс из России, требовалось ангельское терпение. К счастью, Саша Койбагаров, наш главный человек в Петербурге, помог нам выработать иммунитет к вечному «нет» на здешних почтах и научил коротать долгие и утомительные часы ожидания.

Через два дня, когда поезд готов был продолжить путь вниз вдоль Волги, материализовался наш первый факс, отправленный с русской земли. Датированный 21 июня, документ дошёл до Германии, и Сие собиралась переправить его в Румтек. Наши западные друзья в путешествующей группе ежедневно получали информацию о развитии событий. Как только мог, Оле старался не пускать русских в драку; ссора между высшими ламами, подделка ключевого документа, ложное воплощение, угрозы ученикам - все эти тонкости были совсем не тем, что нужно слышать людям на вводной лекции о буддизме.

После того как Шамарпа поставил свою подпись, в Рум-теке наступило неспокойное перемирие. На поверхности, если привести слова Ургьена Тулку из речи, произнесённой 18 июня, «регенты пришли к компромиссу, и препятствия преодолены». На самом же деле компромиссом было признание, вырванное у Шамарпы, а Ситу и Гьялцаб Ринпоче не уступили ни в чём. Письмо оставалось не проверенным, запертым на втором этаже монастыря, под охраной сиккимской полиции. Однако вид солдат, выставленных у комнаты Кармапы, должно быть, заставлял двух регентов нервничать. Если им было что прятать и чего опасаться, то люди в форме были для них ежедневным напоминанием о том, что, даже если они и выиграли первый бой, всё же война далеко ещё не закончилась. На следующий день после утешительного сообщения Ургьена Тулку Ханна упаковала вещи и улетела через Дели в Москву. Срок её сиккимской визы истёк, а местные власти были никак не расположены лишний раз позволять западным людям бродить по их региону, получившему внезапную известность. Они не продлевали виз, и Шамарпа остался почти один.

Ханна привезла с собой в Россию два документа - доказательство того, что кампания по распусканию слухов продолжалась. Ли Терхьюн, секретарь Ситупы, которая уже создала себе завидную репутацию в 1983 году, неудачно попытавшись привлечь к суду Шамарпу, разослала письмо (см. Приложение, 12) по всем центрам Кагью. «Фракция, состоящая из родственников предыдущего Кармапы, -так она называла Шамарпу и Топгалу, - стала действовать в открытую».

Она разоблачала двух этих аристократов в том, что те в течение многих лет активно противодействовали признанию XVII Кармапы, и предполагала, что они причастны к трагической гибели Джамгёна Конгтрула. Опять то же упоминание об аварии, но на этот раз - со стороны западного человека. Всплыла интересная подробность этого несчастья. Оказывается, вёл БМВ сам Джамгён Ринпоче, а водитель сидел рядом на переднем сиденье. Почти не умея водить, не имея водительских прав и ни в малейшей степени не знакомый с мощной машиной, он просто жал на газ, и в мгновение ока стрелка спидометра взметнулась до 180 км/ч. И всё это-на узкой, ухабистой индийской дороге! Того, что произошло потом, вероятно, трудно избежать, когда за рулём - неопытный водитель. Тибетцы, однако, держали язык за зубами, поскольку раскрывать тот факт, что ринпоче вёл машину, не подобает. А распространять абсурдные слухи - подобает! Нам было непонятно, почему для ринпоче так неприлично вести машину-при условии, конечно, что он умеет это делать.

Второй бумагой был перевод выдержки из пророчества V Кармапы. В стихотворении описывались трудные времена в будущем и указывалось на некую отрицательную личность по имени На-тха, которая посеет большую смуту в линии. Ошибочно предположив, что «на-тха» - это тибетский эквивалент английского слова «nephew» (племянник), Мишель Мартин, тибетская переводчица Ситупы, поспешила прийти к выводу о том, что злобный На-тха-это никто иной, как Топгала - генеральный секретарь, родственный XVI Кармапе. Она охотно признавала, что это мог быть также Кюнзиг Шамарпа, принадлежавший к тому же семейству. В реальности же слова «на-тха» в тибетском языке не существует, и его значение, «племянник», было просто продуктом нечестной фантазии переводчицы, используемой в данном случае для дискредитации политических врагов Ситупы. Более того-в то время как в пророчестве говорится о восточном Тибете времён ХУКармапы, Мишель Мартин, опустив некоторые части оригинального текста, заключила, что автор указывает на сегодняшний Румтек. Итак, опять обличающие пальцы и клеветнические письма, на этот раз с привлечением высшего авторитета главы линии. По мере того как мы двигались дальше на восток, Оле решил, что, несмотря на всё случившееся, мы должны держаться Шамарпы и защищать его. В конце концов, у главного регента не было таких больших организаций, как у других; у него, фактически, были только Ханна и несколько богатых китайских учеников, разбросанных по миру.

Пришло также время Ламе Оле написать подробное письмо своим ученикам с объяснением недавних событий - документ из Испании представлял собой лишь краткое сообщение о неприятии кандидата. Опять Оле взялся за перо, и, когда мы приближались к Волгограду, готово было послание его ученикам и друзьям (см. Приложение, 13), которое нужно было отправить факсом в Германию. «Когда нашими с Ханной усилиями в вашу жизнь вошла аристократия Тибета, мы были уверены, что это может быть только во благо, - признавал Лама Оле. - мы думали, что им можно доверять в повседневных вопросах. [..'.] мы возбудили в вас ожидания, которые теперь не оправдываются, и за это хотим извиниться. Поверьте, мы и сами были несведущи в этом». Оле не прятался за изящными словами, это было честное признание. Ничего даже близкого к извинению не поступило ни от одного из ринпоче, но его ученики должны знать правду. «После сомнительной политики и всей этой массы лжи - что же осталось, кто всё же отвечает стандартам западного бескорыстия?» - задавался вопросом Лама Оле. И сам на него отвечал: Кюнзиг Шамар Ринпоче, старший держатель линии, и также Топгала, генеральный секретарь, который имел мужество не поддерживать слепо Ургьена Тринле. Можно обвинять лишь отчасти тех лам, которые не распространяли грязных слухов, но только подписались

168 . под признанием. Традиционно тибетцы не станут противоречить словам Далай-ламы. Это не делает их героями и явно указывает на недостаток демократической зрелости, но всё же мы должны быть благодарными им за океан хорошего. «Кюнзиг Шамарпа - не оратор перед массами, не победоносный генерал и не хитрый политик, - продолжал Оле, - но его качества Бодхисаттвы произвели на нас с Ханной впечатление как никогда. Он проявил уравновешенность и выдержку, достойную святого». Пока не появится Карма-па, которого все смогли бы признать, Лама Оле отдавал все свои центры в мире под руководство Кюнзига Шамарпы. Это было ясно очерченное заявление; линии фронта были проведены. Лама Оле и Ханна вместе с Топгалой оставались в данный момент единственными, кто настаивал на проверке письма. В течение следующих полутора лет центры, основанные Оле для XVI Кармапы, перейдут под духовную опеку Шамара Ринпоче. Кандидат Ситупы официально отвергнут. На нашем пути показался гигантский монумент, сооружённый за Волгоградом в память о великом сражении второй мировой войны. Здесь погибли миллион русских и сто тысяч немецких солдат. С факсами и письмами в руках, мы подъезжали к городу. Вечерняя лекция собрала тысячу человек, семьсот из которых приняли Прибежище - рекорд, не побитый по сей день. К счастью, поздно ночью нам удалось обменяться несколькими словами с Сие. Поступили новые подробности из Тибета. Некоторые наши друзья были в Цурпху, когда туда официально ввели Ургьена Тринле. На событии присутствовали Клод Диолоза, близкий французский ученик Оле, живущий в Германии, Ина из Австрии и Бруно из Шварценберга. На следующий день в Волгограде до нас дошёл отчёт Бруно на двух страницах. 29 мая, когда эти три человека приехали в Цурпху, жизнь в монастыре кипела. Группа рабочих заканчивала последнюю отделку стен храма, ставились палатки, и сооружались троны. Лама Друбпён Дечен Ринпоче, ответственный за монастырь, сообщил им о том, что не позднее, чем через двадцать дней, состоится прибытие Кармапы. Это было для них большим сюрпризом. Все эти годы им говорили, что прежде официального появления Кармапу сначала тайно вывезут из Тибета. Очевидно, старые планы изменились. Наследующей неделе они вернулись в Лхасу, чтобы договориться о продлении своих пропусков. Иностранцы не могли посещать большинство мест Тибета без особого разрешения, и, хотя с изменением своей политики в середине восьмидесятых коммунисты дозволили небольшой поток туристов в оккупированный Тибет, они усложняли жизнь «бюджетным» туристам, как только могли. В Лхасе молодые люди встретились со старым другом Оле Йонгду, возглавлявшим «Фонд Цурпху» - общественную организацию, занимавшуюся восстановлением монастыря. Это тот же Йонгду, которого мы встретили несколько месяцев назад в Румтеке, и кому ещё в 1986 году Оле помог запустить этот важный проект. Лхаса полнилась слухами. Стало ясно, что о прибытии Кармапы знали все - очевидно, с благословения китайских коммунистов. Ситуация была весьма неоднозначная. 15 июня они оказались свидетелями того, что им представили как въезд XVII Кармапы в Цурпху. Привезённый в колонне из семи легковых машин, мальчик выглядел весьма потерянным. По дороге случилась авария, погибли два человека. Казалось, что счета оплачивают китайские чиновники. Они подозрительно отнеслись к присутствию западных людей. Перед новым тулку предстали для благословения около двух тысяч тибетцев. Бруно испытывал смешанные чувства по поводу всего этого, и ему явно не понравилось активное участие китайцев. Клода и Йонгду, похоже, всё устраивало. Через два дня публичные появления мальчика резко прекратились. Теперь можно было только получать благословение через стеклянный щит.

Йонгду узнал, что Аконг и Шераб находятся в Лхасе и хотят поговорить с западными людьми. Группа встретилась с двумя тибетцами 19 июня. Аконг проинформировал их о событиях в Румтеке и разладе между держателями линии и показал им копию письма. Он также рассказал им, что Ша-мар Ринпоче хочет выдвинуть в качестве Кармапы другого мальчика и что регент вошёл в монастырь в сопровождении индийских солдат. Он признал, что это он сам распорядился спрятать Кармапу за щитом. Он знает, что у Оле много хороших и серьёзных учеников, но и также в курсе того, что многие из его учеников принимают наркотики. Поэтому им нужно быть начеку - какой-нибудь запутанный тип может попытаться причинить вред юному Кармапе. Затем Аконг поведал о том, что по поводу гибели Джамгёна Ринпоче есть много сомнений. Свидетели видели следы тормозного пути, двигатель на дороге и искорёженную новую машину, наехавшую на дерево. Утром того дня были таинственные звонки, и отъезд состоялся слишком рано для того, чтобы механик успел проверить машину. Аконг явно подозревал, что это диверсия. Было легко разрушить машину, просто насыпав сахар или соль в мотор. Двигатель бы заклинило и на высокой скорости выбросило из машины.

Если в ходе того, что он видел в последние недели, у Бруно уже возникали некоторые подозрения, то после речи эмиссара Ситупы они превратились в убеждённость: что-то в Цурпху было не так. В особенности подозрительной была попытка Аконга дискредитировать Оле - как будто тибетец сам совершил промах и теперь боялся датского ламу. Кроме того, оказывалось, что Шамар Ринпоче не признал Ургьена Тринле в качестве XVII Кармапы. Этим объяснялся тот факт, что на торжествах не присутствовал ни один представитель Румтека. Также в своём намёке на то, что кто-то подстроил аварию Конгтрула, Аконг переборщил, а история о самостоятельно вылетающем из машины двигателе являлась чистой воды фантазией - это для Бруно было аксиомой. Но Клод и Йонгду согласно кивали головами и ничуть не смутились тем, что Аконг пытается скомпрометировать Оле. Очевидно, они принимали его заявления. Всё это вызывало очень странное ощущение и, когда Бруно садился на самолёт в Германию через два дня, он знал, что не может им больше доверять. Йонгду остался в Цурпху, где стал западным доверенным лицом Ситу Ринпоче и местных тибетских лам. Он продолжил сбор средств - не только для монастыря, но и для Ургьена Тринле. Клод, под впечатлением от всего, что видел и слышал, был полон решимости принести добрую весть о Кармапе в Европу. Он отправился в Пекин покупать лекарственные травы для своей практики китайской медицины в Германии и должен был вернуться домой через неделю.

Мы читали отчёт с большим вниманием. Оле захотелось провести наедине сАконгом пять минут без свидетелей. Что касается Клода, то его реакция на слова Аконга была неожиданной. Мы могли понять, что его ослепило великолепие пышной церемонии в Цурпху - в конце концов, он не располагал последней информацией. Поскольку он родился в католической французско-сицилийской семье, для него много значило роскошное шоу. Однако, вежливо слушая голословные утверждения против учеников Ламы Оле, он здорово отклонился от своих обычных заверений в преданности. Забыл ли он высказаться в защиту своего ламы? Вопрос солидарности с друзьями, похоже, также не пришёл ему в голову. Оле встретился с Клодом во Франции за несколько лет до этого, и между ними сразу сложились хорошие взаимоотношения. Однажды на бензоколонке Клод подарил датскому ламе свой японский меч и получил в ответ серебряную пхурбу, тибетский ритуальный кинжал, который сделали для Оле друзья в Италии. Приглашённый в Германию, Клод поселился поблизости от Виттена и зарабатывал тем, что вдувал горячий воздух в стеклянные формы на близлежащей фабрике. Он интересовался китайской медициной и после двухгодичного курса начал лечить друзей. При содействии Оле и Ханны его слава распространялась, и ученики Оле становились его пациентами. Но была одна назревающая проблема. Для того чтобы иметь возможность обучаться в Китае, Клод должен был, хотя бы частично, соглашаться с официальной китайской линией. Было ясно, что Оле думал о коммунистах, и особенно об их злодействах в Тибете. Это создало первые трения между ними - они не касались этой темы в разговорах, со временем Клоду немного надоело вставлять иголки в своих больных, ион решил, что лучше будет учить буддизму. Будучи в России, Оле не хотел, чтобы восторженный Клод ездил по центрам и распространял добрые вести из Цурпху. Мы, однако, верили, что, когда француз узнает обо всём, что произошло, его энтузиазм по поводу Ургьена Тринле слегка остынет. В конце концов, факты говорили сами за себя. Я должен был позаботиться о том, чтобы мы связались с Клодом по его возвращении в Германию.

В России до нас доносились всё новые сведения о деталях нахождения юного тулку. Сие позаботилась о том, чтобы вся информация присылалась по факсу в различные почтовые отделения на нашем пути. Последней горячей новостью было сообщение оДрубпён Дечене Ринпоче, главном ламе в Цурпху и одной из главных фигур в процессе доставки Ургьена Тринле в резиденцию Кармапы.

Много лет назад Друбпён Дечен подошёл к XVI Кармапе и сказал, что может тайно поехать в Тибет, чтобы восстанавливать старый монастырь. Несмотря на пыл ламы, идея не вызвала особого энтузиазма у Его Святейшества. Не отвергая его замысла, Кармапа честно признался, что не видит будущего у этого места. После кончины его Святейшества Друбпён Дечен поехал в Тибет по велению Ситупы. Соответственно, его заявления о том, что его послал в Цурпху XVI Кармапа, были явным преувеличением. В интервью для Фонда Цурпху Друбпён Дечен признался, что группа поиска его Святейшества XVII Кармапы во главе с его помощником Ламой Дхёлмо, вооружившись копией письма с предсказанием, отбыла из Цурпху ещё 8 апреля. Группа была выслана, несмотря на то что, согласно договорённости между четырьмя Ринпоче, такую миссию не следовало начинать, пока Джамгён Конгтрул не установит свой первый контакт. Четыре регента решили, что первый подход должен состояться со стороны Джамгёна Конгтрула, а не Ламы Дхёлмо или кого бы то ни было ещё. Как к местному ламе попала копия строго засекреченного документа и почему он узурпировал роль Конгтрула более чем за две недели до трагической смерти последнего - было совершенно не понятно. Друбпён Дечен рассказал, что Аконг и Шераб, эмиссары двух регентов, лично вручили ему копию письма. Что делали в то время в Цурпху эти два посланника Ситупы, зачем они скитались по просторам Тибета, тем более с дубликатом письма-предсказания в кармане?

В том же интервью Друбпён Дечен описал различные чудеса, сопровождавшие рождение ребёнка, - среди прочего, в долине два часа слышались звуки музыкальных инструментов, а в небе появились четыре солнца. В своём обращении к тибетцам 12 июня Ситу Ринпоче упомянул только три солнца, а говоря с западными людьми всего несколько минут спустя, забыл про солнца вообще. Очень интересной была поступившая от Друбпён Дечена информация об обнаружении мальчика. В 1991 году Тай Ситу посетил монастырь, где Ургьен Тринле был монахом. Трудно представить, что Ситупа - который только в том же 1991 году обнаружил невиданное количество воплощений в восточном Тибете (сто шестьдесят) - не знал бы о мальчике, чьё рождение сопровождалось такими чудесными знаками. В конце концов, четыре солнца в небе появляются не каждый день, даже в Тибете. Более того - по всей видимости, мальчик принимал участие в посвящениях, которые Ситупа давал в Палпунге в течение полутора месяцев в том же году. Всё указывало на то, что Ситу Ринпоче положил глаз на ребёнка задолго до того, как сесть и обсудить вместе со своими собратьями инструкции относительно его возможного местонахождения. 24 апреля мальчика сфотографировали, и была создана специальная группа для того, чтобы привезти нового тулку в Цурпху, - и всё это опять-таки до смерти Джамгёна Конгтрула.

17 мая два регента публично заявили в Румтеке, что, поскольку Шамар Ринпоче отсутствует, им приходится действовать самостоятельно, и они посылают с миссией в Тибет Аконга и Шераба. Два эмиссара прибыли в Цурпху во второй половине мая, и в Кхам срочно выслали группу из шестнадцати человек. Было объявлено, что XVII Кармапа Ургьен Тринле прибудет в Цурпху 20 июня; он прибыл 15-го. Если группа из шестнадцати человек действительно была первоначальной поисковой командой, то они имели в своём распоряжении, в лучшем случае, двадцать дней-для завершения поездки из центрального в восточный Тибет и обратно, для нахождения мальчика в обширной кочевой области Кхам и переговоров с родителями о том, чтобы доставить его в Цурпху. Вся поездка проходила по предательским грунтовым дорогам высокого тибетского плато, на которых отсутствовала встречная полоса. Это была технически невыполнимая задача. Хотя толкование письма с предсказанием позволяло знать имя семьи и район на востоке страны, это всё же не было адресом. Наверняка до этого уже была хотя бы одна поисковая команда, и именно об этом Друбпён Дечен легкомысленно проболтался в своём интервью. Более того - группа Ламы Дхёлмо, стартовавшая 8 апреля, скорее всего, искала кого-то отлично известного Ситу Ринпоче, поскольку похоже, что тот встречался с ребёнком по крайней мере в 1991 году, если не раньше. Группа, высланная из Цурпху в конце мая, являла собой попросту приветственный комитет. Все её участники прекрасно знали, где искать мальчика.

У нас голова шла кругом от всех подобных противоречий. Ситупе удалось устроить заговор. Но он забыл, что живёт вXX веке, -информация распространялась очень быстро, даже из отдалённого Кхама, а западные люди способны были думать самостоятельно. И вот что ещё прояснилось: Ситупа, Гьялцаб, Аконг и другие сотрудничали с китайскими коммунистами. Их тайный план отстранения Шамарпы и утверждения своего кандидата в Цурпху без ведома последнего не был секретом для пекинского правительства. Они не смогли бы осуществить эту миссию без официального благословения коммунистов. Двум регентам было за что благодарить Политбюро.

1 июля мы вылетели из Волгограда в Сибирь - нашим российским организаторам удалось нанять для группы самолёт. Когда они обратились к ведомству Аэрофлота, отвечающему за подобные дела, им предложили в ответ купить самолёт. Вежливо отказавшись, они остановились на недельной аренде, но нам самим нужно было обеспечить топливо.

Через несколько дней в Германии вышел специальный выпуск «Kagyu Life» - ежеквартального журнала немецкой ассоциации Карма Кагыо. Важно было сделать заявление. Ещё одна почта стала звеном, соединяющим нас с внешним миром, и всего через два часа ожидания слова Ламы Оле дошли до наших издателей в Мюнхене. В своём послании Оле ещё раз подчёркивал, что они с Ханной продолжают ждать научной проверки письма, а также явного подтверждения кандидатом своей подлинности. «Всплыли интересные детали», - добавил он. Тай Ситу Ринпоче, очевидно, посещал ребёнка в прошлом и дал ему имя. Лама Оле всерьёз надеялся, что мальчик и его родные не станут заложниками китайских коммунистов, которые наверняка нуждались в новом ламе для своей стратегии «разделяй и властвуй» в оккупированном Тибете - ведь с уходом Панчен-ламы они лишились удобного рычага воздействия на этот народ.

Оле и Ханна верили, что их ученики не слишком сильно встревожены неожиданным поведением тибетцев во всём этом деле. Похоже, ученики переваривали скандал довольно неплохо. За исключением Камалашилы - традиционного тибетского центра, расположенного в угрюмом замке в центральной Германии, - и ещё одного места в Бремене, все остальные центры в этой стране встали на сторону Оле. Тоже самое происходило в Австрии и немецкоязычной части Швейцарии. Наши друзья писали письма протеста как сиккимскому правительству, так и самим держателям линии. «Хотя в тибетской культуре недостаёт объективного анализа и критики, мы, западные последователи, должны настаивать на том, чтобы всё было безупречным», - цитата из одного такого письма. «В большой степени питаясь западной поддержкой и доброй волей, наши администраторы должны действовать лучше и не допускать событий, подобных недавнему публичному позору». Это была трезвая оценка.

Ситуация в Польше была не совсем ясна, поскольку мы не могли дозвониться до Криса. Мы надеялись, что он уже разослал то, что я дал ему на вокзале в Варшаве. Немногие поляки говорили по-английски, и нам приходилось полагаться на его переводы. После России мы собирались также посетить Данию и посмотреть, как идут дела в двух наших главных центрах - Копенгагене и Родбю. Оле готовился к выяснению отношений с Ламой Таши - учителем, проживающим в Родбю. Он наверняка будет противоречить всему, что скажет Оле, -хотя бы из принципа, если не по какой-либо другой причине.

Наши буддийские ассоциации в разных странах - это религиозные организации, которыми управляет совет, представляющий большинство их членов. Лама Оле обычно - президент или вице-президент, назначенный в качестве гаранта Х\ТКармапой. В любой исполнительный орган входит также Лама Джигмела, представитель Кармапы в Европе. Наши городские центры, места медитационного отшельничества и вся остальная собственность принадлежат соответствующим ассоциациям, и мы, конечно, не хотели бы, чтобы наши ресурсы захватила какая-нибудь группировка, управляемая китайскими коммунистами. Мы уже слышали, что господа из китайского посольства приходили в центр Кагью в Стокгольме. К счастью, решительный местный тибетский лама их прогнал. Но необходимы были законные гарантии того, что подобный сценарий не повторится. Важно было внести в наши уставы пункт о том, что в отсутствие признанного всеми XVII Кармапы духовное руководство принимает на себя Кюнзиг Шамарпа. Это было нашей главной задачей по возвращении на Запад.

В России, более, чем где-либо, нужно было отмежеваться от любых групп, запятнавших себя связями с Пекином, со времени разрыва между Мао и Хрущёвым в конце пятидесятых годов эти две страны враждебно относились друг к другу, и сегодня, спустя десятилетия открытой вражды, Москва взирает на своего гигантского южного соседа с опаской и подозрением. Оле не забывал официально подчёркивать, что наша организация активно противостоит отколовшейся группировке, действующей по указке Китая. В очередном курсе Пхова, первом к востоку от Уральских гор, приняло участие несколько сотен человек. Иркутск, расположенный глубоко в Сибири, вблизи озера Байкал, был хорошим местом для этого. На первопроходческом этапе нашей работы в России организация была не столь гладкой, как сегодня, - в первые три дня в наш лагерь не поступала еда. Но казалось, что русских не особенно тревожит эта неудачная сторона дела, - они концентрировались на практике. Пхова стала заметным событием. За происходящим пристально наблюдал из своей близлежащей резиденции в Улан-Удэ Хамбо-лама, буддийский глава бурят-монгольского племени, обосновавшегося в России много веков назад. В тёмное время Сталина буддизм в Советском Союзе был успешно растоптан; монахов и лам казнили, а храмы сносили. До недавних пор титул Хамбо-ламы автоматически присваивался начальнику местной тайной полиции. Лишь в последние годы буддизму было позволено скромное возрождение, но это возрождение было чисто традиционным и ограничивалось этническими азиатскими племенами, населявшими эту огромную страну. Большое значение придавалось внешней форме. Исторически буряты следовали тибетской школе 1елугпа, и постепенно они начали восстанавливать связи с Дхарамса-лой, новой штаб-квартирой Далай-ламы в Индии. Но - большой современный поток буддизма, предназначенный и для этнических русских, нёс с собой Лама Оле, работающий для Кармапы. Таким образом, новый Хамбо-лама наблюдал за успехом Оле с любопытством и известной долей зависти. 9 июля мы снова заняли места в нашем весьма антикварном самолёте модели Туполева и полетели на Украину.

К тому времени Украина была независимой страной, но, когда мы приземлились в Киеве, нам показалось, что чиновники в аэропорту ещё не совсем осознали этот исторический факт. Наша группа сошла с самолёта, пересекла гудронированное шоссе и, пройдя через небольшие ржавые ворота, оказалась на улице.

Ханне наконец удалось дозвониться до Криса. Мы собирались послать ему факсом новые материалы, которые он должен будет перевести и доставить в наши центры в Польше. Мы исходили из того, что предыдущая информация уже у всех на столах. Крис был вежлив, ноне проявил энтузиазма. Он возражал, что, так или иначе, два Ринпоче не могли ошибаться и нам не следует оспаривать их мудрость. Ханна указала, что это никак не связано с тем, кто является XVII Кармапой. Мы не можем позволить себе попасть под влияние группы властолюбцев, которые заявляют, что они представляют его Святейшество, в то время как на самом деле ими управляет Пекин. Крис, похоже, согласился с этим очевидным аргументом и пообещал разослать бумаги.

В Запорожье, большом украинском промышленном городе на реке Днепр, мы узнали, что в Германию вернулся Клод. Как и подозревал Оле, он уже ездил по центрам со своей коллекцией фотографий из Цурпху, показывая всем «настоящего» Кармапу. Зная, как он близок к Оле, наши друзья слушали его истории, и начинала возникать некоторая запутанность. Оле не мог дождаться возможности с ним поговорить. Через два дня Клод сам дозвонился нам в украинскую столицу Киев и сразу же принялся расхваливать Ургьена Тринле. Он был в Цурпху когда прибыл Кармапа, и у него нет сомнений в том, что тот - настоящий. Он не верил, что письмо поддельное, и считал крайне неподобающим актом его проверять. Это - священный документ от самого Кармапы; судебная проверка была бы богохульством. Что касается лжи и угроз, то он назвал всё это чистой пропагандой и честно не возражал против того, чтобы китайские коммунисты стали союзниками Кармапы. Он был убеждён, что им можно доверять. Конечно, каждый волен верить, во что хочет, и если Клод был так слеп, что не видел очевидного, это была его проблема. Оле убедительно попросил его не распространять свои новости в наших центрах и держать своё мнение при себе. Это критическое время для линии, для Кюнзига Шамарпы, и мы должны сплотиться. Будучи его учителем, Оле попросил Клода не афишировать свой выбор. Всё ещё сомневаясь и пытаясь сказать что-то в защиту своих идей, Клод, наконец, уступил. Больше не о чем было говорить. Лама Оле положил с облегчением трубку.

Приближалась к концу наша поездка по России и Украине. Это был настоящий успех. Около двух тысяч человек стали буддистами, четыреста человек освоили Пхову - медитацию по умиранию в сознании. Большинство западных людей из нашей путешествующей группы выедет вместе снами в Польшу и отправится дальше, в Австрию. Тони Карам приехал с двумя друзьями из самой Мексики для участия в этом турне. Хотя местные условия стали настоящей проверкой их выдержки, они остались под впечатлением от теплоты русского сердца и желания людей практиковать буддизм. По возвращении домой картина сотен людей, сидящих в позе медитации на курсе Пхова, на берегах озера Байкал близ Иркутска, надолго останется с ними. Поскольку Тони, как президент Каса Тибет - Дома Тибета в Мехико, - часто общался с Далай-ламой и собирался вскоре снова встречаться с тибетским лидером, Оле решил доверить ему передать высшему политическому авторитету Тибета письмо. Таким образом, минуя администрацию Дхарамсалы, письмо попадёт прямо в руки его Святейшеству. В нескольких ясных словах Оле напоминал Далай-ламе о том, что, несмотря на заверения Ситу и Гьялцаба Ринпоче, не все ламы Кагыо были согласны с выбором XVII Кармапы, когда его Святейшество выразил своё неформальное одобрение из Рио-де-Жанейро. Серьёзные сомнения насчёт подлинности письма высказали старший регент Кюнзиг Шамарпа и Джамгён Конгтрул Ринпоче. Ясно, что коммунисты воспользуются этой ситуацией. Имея контроль над Кармапой, они вскоре противопоставят его Далай-ламе и тибетскому делу вообще. Оле просил Далай-ламу принять во внимание всё вышесказанное. «Кармапу не выбирают, он сам выбирает себя. И, пока всё не прояснится, нашей общей цели - выживанию Тибета и его культуры - может быть нанесён большой ущерб», -делал вывод Лама Оле. Подписав письмо, Оле не знал, что двумя неделями раньше, 29 июня, Далай-лама уже заявил о своём формальном признании Ургьена Тринле в качестве XVII Кармапы. Но сомнительно, чтобы слова Оле заставили тибетского лидера передумать, если даже дошли бы до него раньше.

Сразу после конгресса в Рио его Святейшество отправился в Венесуэлу. Это был краткий однодневный визит, результат титанических усилий различных культурных групп той страны. Одним из организаторов был наш центр Кагью. Мне удалось связаться с Ирис, руководительницей нашей группы в Каракасе. Хорошо информированная об известных противоречиях, во время коллективной неофициальной встречи с Далай-ламой она вышла и задала ему критический вопрос. Был ли он осведомлён о том, что Кюнзиг Шамарпа отверг письмо с предсказанием? Сообщили ли ему о том, что никакого консенсуса нет? «Его Святейшество уверили в том, что все ламы единодушно поддерживают выбор Ситу и Гьялцаба Ринпоче, но это не так», -твёрдо заявила Ирис. Явно смущённый и даже раздражённый, тибетский лидер отказался обращаться к этой теме, хотя видно было, что он всё знает. Уже через несколько дней после своего устного одобрения из Рио он был полностью осведомлён о том, что учителя Кагью вовсе, не так единодушны, как описали Тай Ситу и Гьялцаб. Но, однажды дав согласие - каким бы неформальным оно ни было, - его Святейшество не отступится. Он не может сказать, что это ошибка его секретаря или, хуже того, его собственный промах. Далай-лама не может ошибаться! Итак, все согласились потому, что согласился Далай-лама, а он согласился потому, что согласились все остальные, - истинная головоломка для логиков.

Мы уезжали из России с тяжёлым сердцем. Вернёмся мы только через семь месяцев. Взгляд Оле уже обращен был на запад. Большинство его учеников стояли на твёрдой почве и, несомненно, поддерживали его. Он гордился зрелостью людей. Противостояние заставило всех думать самостоятельно, и друзья сдавали этот экзамен на отлично. Но были и некоторые сомнения - Польша и Дания. К тому же, Клод был предоставлен самому себе в Германии; в какой степени Оле может ему доверять? мы надеялись скоро это выяснить. Что касается Востока, то здесь картина была не столь радужной. Похоже, что большинство лам, не моргнув, примазались к Ситупе.

Оставалось неясным, как прореагирует Тенга Ринпоче. В июне он мудро предпочёл держаться в стороне от Румтека, но информация, поступающая из Катманду, была весьма разноречивой; каждая из сторон заявляла, что он поддерживает именно её. Один из первых учителей Оле и Ханны, Тенга Ринпоче пользовался большой популярностью на Западе.

Мастер ритуалов Румтека, он был представлен в Европе во время западного турне Кармапы в 1974 году. Когда его подвело здоровье, Оле с Ханной и их друзья в Копенгагене взяли на себя заботу о захворавшем ламе. Годовое пребывание в Скандинавии и западная медицина благотворно сказались не только на здоровье Ринпоче, но и на общем состоянии буддизма на континенте. Но неожиданно положение ламы высокого ранга, проживающего в Европе, пришлось ему по душе, и, полностью поправившись, Тенга проявил замечательную изобретательность в том, чтобы не возвращаться домой. Он игнорировал многочисленные призывы Кармапы возобновить исполнение своих обязанностей в Румтеке. Когда же он, наконец, вернулся, то осел в Катманду. В годы после смерти Кармапы Ханна и Оле занимались организацией многочисленных европейских турне для Тенги Ринпоче, а Ханна переводила на большинстве его лекций. Он был подлинным экспертом в самых разных областях - от тибетской медицины и танцев лам до рисования тханок и медитации, - источником уникального знания. Но два его близких слуги, Тенпа и Шераб, приносили постоянные затруднения. Тенпа, теневой бизнесмен, взялся ездить по нашим центрам и, прячась за добрым именем Ринпоче, втягивать некоторых наших друзей в свои сомнительные сделки. Поговаривали, что в семидесятых годах он продавал в Дании героин. Шераб, монах, прославился в Австрии тем, что сделал беременной местную девушку, а потом стал уговаривать её пойти на аборт. Оле не ожидал ничего хорошего от окружения Ринпоче, пока там задавали тон эти двое. В данный момент мы знали, что Ринпоче глубокомысленно приступил к закрытому отшельничеству в молчании.

На польской границе наши вагоны подняли, а потом опустили - меняли колёса. Мы в последний раз посмотрели на бесстрастных российских пограничников, и наш поезд шумно покатился дальше. Европа - тысячи учеников и сотня центров - с нетерпением ожидала возвращения Ламы Оле.

 

Запутанность

Вена встретила нас жарким летом и новыми сообщениями. Кхенпо Чёдрак, брат Цюльтрима Намгьяла и главный преподаватель института Наланда в Румтеке, ездил с лекциями по Европе и оказался нашим тибетским связным. Его сведения не удивили Оле: за редким исключением, большинство лам один за другим становились на сторону Тай Ситу. В Британии тибетские ламы послушно следовали заАконгом. Самье Линг, его центр в Шотландии, стоял у руля заговора, и с островов не слышалось даже слабого намёка на протест против постыдных событий в Румтеке. Во Франции Лама Джигмела, представитель Кармапы в Европе и брат Шамарпы, был, конечно, с нами, но другое дело - сам головной центр Дхагпо Кагью Линг около известной Дордоньи. Французские монахи, заведующие этим местом, были, по меньшей мере, равнодушны к идее противостояния Тай Ситупе, а их учитель Гендюн Ринпоче занял пассивную позицию - «отсиживаться за забором», и - хотя впоследствии он заявлял об обратном - даже осторожно не высказался в поддержку усилий Ламы Оле. Нас только заверили, что Ринпоче тоже находится в молчаливом отшельничестве и действительно ни с кем не разговаривает. Благородным исключением являлся Лама Дёнзанг из центра близ Монтшардона. Он страстно обличал Ситупу и его банду - хотя, по слухам, всё же благоразумно поставил на свой алтарь фотографию Ургьена Тринле. Все центры Калу Ринпоче пошли за Ситу Ринпоче, - возможно, потому, что тот недавно узнал новое воплощение их учителя. Насколько точен был его выбор - видимо, не тема для данной книги. Пусть только читатель позволит мне заметить, что мать, по слухам, была уже беременна несколько месяцев, когда умер старый Калу. В Швейцарии Лама Мёнлам, принадлежащий к той же организации, неожиданно объявил, что он на стороне Шамарпы. К сожалению, через несколько лет его образ серьёзно помутнеет из-за сексуального скандала. Это был ещё один сбившийся с пути монах Калу Ринпоче. Их двуличие в данной области, по-видимому, было нормой. Мёнлам откажется от монашеских одежд и возродится в виде учителя-мирянина, но людям трудно будет воспринимать его буддийские лекции после неприглядного инцидента.

Мы мало слышали об отдалённых Норвегии и Швеции. Тамошние учителя не заняли никакой чёткой позиции, хотя лама в Стокгольме прогнал из своего центра неожиданно подвалившую группу господ из китайского

посольства. Тина, опытная переводчица с тибетского, ознакомила Ханну и Оле с подробностями формального признания со стороны Далай-ламы. В документе, выпущенном 3 июля ведомством Дхарамсалы по иностранным делам, говорилось, что три регента - Шамар, Ситу и Гьял-цаб Ринпоче - вместе присутствовали на аудиенции у Далай-ламы 29 июня и представили на суд тибетскому лидеру детали, касающиеся воплощения Кармапы.

Его Святейшество тогда издал формальное письмо с подтверждением (полностью приводятся его слова). Документ подписал Таши Уангди, министр. На самом же деле двое регентов позвонили Далай-ламе утром, а Шамар Ринпоче - тогда же днём. И говорили они ему, вероятно, совсем разные вещи. Шамарпа сказал, что располагает другими сведениями о настоящем XVII Кармапе, и попросил его Святейшество принять их к рассмотрению, когда придёт для этого время. По словам старшего регента, сказанным в интервью для «Тибетан ревью» в августе, Далай-лама согласился. Вспоминая высказывания Шамарпы и цитируя исторические данные, Ханна объяснила, что опознание Кар-мапы никогда не относилось к компетенции тибетского правительства или Далай-ламы. В прошлом, когда верховная власть в Лхасе удостоверяла его перевоплощение, это было чисто политическим, а ни в коем случае не духовным решением, которое попросту подтверждало, что внутри линии вопрос урегулирован. Это вовсе не определяло подлинность или ложность кандидата. Кармапу не одобряли и не выбирали - он выбирал себя сам и сам всё доказывал, иногда на основе завещания, оставленного его предшественником, и всегда - посредством своих деяний. Добавим, что линия Кармап началась в XII веке, в то время как Далай-лама начал перерождаться на триста лет позже. «Как он тогда мог подтвердить первых четырёх Кармап?» - спрашивала Ханна.

Помимо официального документа из Дхарамсалы, был выпущен также «краткий совет» Далай-ламы для Тай Ситу и Гошир Гьялцаба Ринпоче (см. Приложение, 14). Непонятно было, кто автор этого приложения. На бумаге не было ни официальной печати, ни подписи, но заявлялось, что это записанные слова его Святейшества. В этом кратком послании тибетского лидера, предположительно, тактично говорится о том, что главным образом Ситу и Гьялцаб Ринпоче и тесно связанные с ними люди несут на себе ответственность за нахождение Гьялва Кармапы. Как Далай-лама пришёл к такому выводу - ещё одна загадка. Традиционно процесс узнавания Кармапы никогда не ограничивался каким-то одним ламой или группой лам - и, тем более, не Ситу и Гьялцабом Ринпоче, как теперь утверждал Далай-лама. Если углубиться в историю и процитировать явно непредвзятые записки, оставленные VIII Тай Ситу Чёкьи Джунгне, то можно обнаружить, что до XIII Кармапы главным лицом, выявлявшим последовательных Кармап, был, фактически, Шамар Ринпоче. Он узнал пять воплощений своего учителя. Ситу Ринпоче отвечал за узнавание трижды, включая его вклад в определение местонахождения XVI Кармапы. Может быть, стоит упомянуть, что все его находки имели место в период официального запрета, наложенного на появление Шамарпы. Что касается Гьялцаба Ринпоче, то он прославился тем, что выдвинул ложного кандидата во время поиска XIII Кармапы.

Следовательно, либо тибетский политический лидер не обладал полной информацией, либо кто-то искажал его слова.

В качестве безошибочного доказательства того, что весь процесс законен, приводилось описание видения о перерождении Кармапы, посетившего Далай-ламу. Говорили, что тибетский лидер поделился этим впечатлением с Ситу Ринпоче, а тот упомянул об этом во время беседы с западными буддистами в Румтеке 12 июня. В своём видении его Святейшество видел красивое место без деревьев, окружённое горами. По обе стороны текли ручьи, и не было ни людей, ни животных. Он услышал звук «Кармапа» в воздухе и был очень счастлив, когда очнулся. Хотя никто не стал бы оспаривать тот благоприятный факт, что Далай-лама действительно имел такое видение, -само описание свидетельствовало только о том, что он видел свой родной Тибет. Девяносто процентов ландшафта Страны Снегов в точности соответствует приведённому описанию. Но это никак не подтверждало, что Ургьен Тринле - XVII Кармапа. Большинство тибетских детей рождается в подобных местах, и Ургьен Тринле не был исключением.

С самого момента объявления о том, что он нашёл ребёнка, Ситу Ринпоче уверял своих последователей, что Кармапа очень скоро будет официально привезён в Румтек. Приезд мальчика в Индию был вопросом дней, может быть - недель. Но прошло некоторое время, а Ургьен Тринле так и не показывался вне Тибета - недели превратились в месяцы, а месяцы позже - в годы. Впоследствии Тай Ситу и его приверженцы не могли отрицать очевидное и осмотрительно признавали, что Ургьену Тринле придётся оставаться гостем Китая немного подольше.

Оле с самого начала знал, что все эти заверения - принятие желаемого за действительное. Заполучив такой подарок, коммунисты и не подумают выпускать его из своих рук. Ведь это для них - драгоценная возможность ослабить Далай-ламу и снова вносить раскол в ряды тибетцев, когда больше нет Панчен-ламы для исполнения этой исторической роли. Ситу Ринпоче обманывался, если воображал, что китайцы попросту доставят ребёнка в Румтек, на свободу, чтобы тот мог приступить к своим религиозным обязанностям. Поразительно, как он не видел, что его кандидату предстоит оставаться пленником в золотой клетке. Конечно, при условии, что это не было целью регента - запереть Кармапу в оккупированном Тибете. Как бы то ни было, похоже, что у людей Ситупы были большие ожидания. Монастырь Вудсток уже начал собирать средства на визит его Святейшества в Соединённые Штаты. Что же касается самого мальчика-он, наверное, мало что соображал по поводу происходящего, и, если ему и позволили бы говорить - скорее всего, его мнение ничего бы не значило. Ведь он был всего лишь пешкой в чужой игре.

Ханна уехала в Дордонью - помогать в подготовке неформальной встречи всех групп Кагью, поддерживающих Шамарпу. Очень похоже было на то, что это будет собрание учеников Ламы Оле на французской территории. Если позволят обстоятельства, должен был прибыть Шамар Ринпоче.

Оле продолжал своё европейское турне. Через два дня, 24 июля, мы должны были прибыть в Родбю, в наше место отшельничества в Дании, для проведения курса медитации по Нёндро. Лама Таши, голландский монах, начальствовавший там, был против идеи судебной проверки письма Ситупы - очевидно, просто из желания противоречить Оле. Движимый старой ревностью, он проявил необычайную изобретательность в саботировании программы Оле в центре - до такой степени, что Оле было отказано в размещении в комнате для приезжающих учителей, а его ежедневный рацион был неожиданно урезан. Но важно было, какую позицию в кризисе займёт совет датской ассоциации Карма Кагью. Заседание планировалось провести в октябре, и Таши, будучи членом совета, наверняка станет подстрекать других к поддержке Ургьена Тринле - в этом он мог рассчитывать на нескольких недовольных.

1 августа Оле с Кати полетели в Грецию, на курс в горах за Коринфом. Лама Оле, совместно с пятью своими учениками, был совладельцем части горного хребта в этой прекрасной местности.

С помощью друзей из Австрии и Германии мы постепенно превращали этот расположенный за тридевять земель участок в центр отшельничества. Однако из-за драконовских греческих законов мы не могли зарегистрировать нашу группу как буддийскую ассоциацию - в этой стране всё кроме греческой православной церкви было строго запрещено. Нам приходилось маскироваться под экологическое общество по охране сосен.

В Греции противоречия вокруг Кармапы ещё не полностью созрели. Здесь всё шло своим, довольно вялым, ходом, и - отчасти вследствие влияния Ламы Гендюна из Франции - наши друзья не спешили принимать решение. Джорджия и Магнус, главные в центре люди, которым Оле помогал и которых поддерживал в течение многих лет, не жаждали разобраться в жарких событиях в Румтеке - их взоры были устремлены на Катманду, и они ждали, что скажет Тенга Ринпоче. И, поскольку Ринпоче исчез в отшельничестве, не произнеся ни единого слова, сами они мало что могли сказать. Лама Оле постепенно изложил все факты и вселил в своих друзей уверенность - все его остальные ученики пошли за Шамарпой. В течение следующего года никаких особенно тревожных новостей из Афин не поступало. Дальше нас ждала Польша.

Воспользовавшись однодневной остановкой в Копенгагене, Оле написал письмо тибетскому правительству в Дха-рамсале (см. Приложение, 15). Это был ответ на недавно обнародованное заявление их департамента по религии и культуре, в котором содержались заверения для всех, кого это может касаться, о том, что со стороны Далай-ламы не было ничего неправильного в его окончательном подтверждении признания XVII Кармапы.

Выступая от имени более чем сотни западных центров Кагью в мире, Лама Оле ещё раз указал на расхождения между заявлением Ситу и Гьялцаба Ринпоче о консенсусе между ламами Кагью, с одной стороны, и фактическом неприятии письма Шамаром и Джамгёном Ринпоче, с другой стороны. Его Святейшество дал своё неформальное подтверждение под ошибочным впечатлением единства всех кагьюпинских Ринпоче.

Это впоследствии было использовано для того, чтобы принудить всех лам в письменной форме признать кандидата. Кюнзиг Шамарпа - действуя под сильным влиянием ламы, который ранее давал ему важные посвящения, а теперь утверждал, что Шамарпа «должен проявить уважение к Тай Ситупе и Его Святейшеству Далай-ламе», -отложил своё требование о научном исследовании письма. Но его слова были неправильно истолкованы как полное согласие, в то время как такового вовсе не было. «Вот какими видятся все эти обидные события тысячам образованных и практикующих западных людей», -завершил своё послание Лама Оле. Вряд ли его письма оказывали какое-либо воздействие на Дхарамсалу. В конце концов, тибетский лидер был хорошо осведомлён об этих противоречиях. Уже через несколько дней после Рио к нему обратилась Ирис с новостями в Каракасе, а 29 июня он непосредственно выслушал в Дхарамсале Шамарпу. Но реакции не последовало. Тем не менее, важно было писать письма - в будущем люди должны знать, кто отстаивал свои позиции в эти трудные моменты.

 

Ещё не доехав до Польши, Оле получил ещё одно, более важное заявление. Наконец высказался Топга Ринпоче, генеральный секретарь Благотворительной ассоциации имени Кармапы. Для того чтобы придать школе Карма Кагью легальный статус в Индии, XVI Кармапа учредил в 1961 году Благотворительную ассоциацию имени Кармапы. Целью Ассоциации было обеспечить опеку и управление линией Кагью. Устав Ассоциации определял, что после смерти XVI Кармапы главным членом правления должен стать Кармапа XVII. В промежуточный период, до достижения XVII Кармапой возраста 21 года, семь человек назначались директорами Ассоциации, обладающими всеми полномочиями согласно уставу. Был также определён способ преемственности каждого члена правления на случай смерти или самоотвода. При жизни XVI Кармапы и в годы сразу после его смерти Ассоциация бездействовала, и о ней никто не вспоминал. Только после смерти старого секретаря, когда над Румтеком навис финансовый кризис, новая администрация раскопала соответствующие документы, и ожило правление Ассоциации из семи человек. Когда два члена правления умерли, а один из него вышел, их места заняли Шамар, Ситу иДжамгён Конгтрул (согласно способу преемственности). Топга Ринпоче писал письмо исходя из своих полномочий генерального секретаря. Ситуация была чрезвычайно тревожной. С самой встречи 19 марта Ситу и Гьялцаб решили игнорировать Ассоциацию имени Кармапы. Тай Ситупа, сам будучи членом правления, не проинформировал секретаря и своих коллег по правлению о совершаемых им исторических шагах и действовал так, будто этого правящего органа не существовало. Однако по закону предпринимать что-либо от имени линии Кагью без формального согласия Ассоциации не дозволялось.

Письмо Топги адресовалось членам правления, но его содержание позже было раскрыто остальным (см. Приложение, 16). Секретарь начал с воспоминания о том, что Ассоциация всё это время полагала, будто письмо с завещанием его Святейшества XVI Кармапы было найдено в 1986 году в коробке для реликвий, как это было объявлено четырьмя регентами. Теперь это письмо потеряло силу из-за другого письма, предъявленного Тай Ситу Ринпоче. Но Ассоциация не была проинформирована об этом последнем документе. С тем чтобы удовлетворить приверженцев Кармапы во всём мире, письмо Ситу Ринпоче надлежит проверить при помощи надёжных методов. Поскольку это не сделано, члены правления должны найти альтернативный способ доказать подлинность XVII Кармапы, узнанного таким образом. Топга Ринпоче также подчёркивал, что Ассоциация должна принять меры для сохранности всех ценных вещей, с таким трудом вывезенных XVI Кармапой из Тибета. Чрезвычайно важно не дать этим сокровищам попасть в чужие руки. «Как члены правления Гьялва Кармапы, мы [...] должны позаботиться о том, чтобы на трон был возведён настоящий Карма-па», -заключал генеральный секретарь. Он также рекомендовал в этот критический период не осуществлять никаких изменений в их политике и не менять состав правления. Точка зрения Топгалы была ясна. Что касается других членов правления, то нам нужно было подождать. Они должны были по крайней мере удивиться, почему Ситупа, их коллега по правлению, решил прервать всякое официальное общение с ними.

8 августа мы сели на паром в Копенгагене и отплыли в Польшу. Пришвартовавшись в Щецине, мы выяснили, что Крис ничего не распространил. У людей не было информации, и многие думали, что XVII Кармапа признан всеми держателями линии. Кроме того, с первой страницы нашего буддийского информационного бюллетеня «Диаментова Дрога» на читателей смотрела цветная фотография Ургьена Тринле с небольшой надписью внизу: «Его Святейшество XVII Кармапа». Не скрывая своего неудовольствия, Оле публично заявил, что наш буддийский председатель в Польше всех обманывал. Через два дня в Варшаву приехал обиженный Крис - встретиться с Оле. Да, он не послал письма, но, послав их, он поступил бы нечестно по отношению к самому себе, поскольку сомневался в их содержании. Что же до писем с протестом, которые польская ассоциация должна была направить властям в Дели и Гангтоке, то он не мог выступать от имени членов ассоциации, поскольку не знал их мнения по данному вопросу. Понятно, что у него не могло сформироваться подобного мнения, поскольку он никого не ознакомил с проблемой. И так далее, и тому подобное. Было ясно, что Крис хитрит и не станет слушать Оле. Наш председатель пришёл на встречу в сопровождении других членов правления ассоциации. Похоже было, что все они пришли к весьма впечатляющему выводу о том, что титул «преподобие» равносилен всеведению. Тай Ситу и Гьялцаб Ринпоче не могли ошибаться - возражали они. Какие такие факты? Два держателя линии - выше фактов; просто нельзя спорить с регентами, и точка. Без сомнения, здесь сказалось их католическое воспитание. Оле понял, что мы больше не можем сотрудничать с этими людьми. Если мы хотели повзрослеть и избавиться от «святого» менталитета, нам в нашей организации нужна была новая команда.

Гвоздём программы Оле в Польше был курс медитации в Дробине, нашем главном центре в этой стране. Ещё в 1985 году Оле купил это место за какие-то четыреста долларов. Импозантные деревья, окружавшие разрушенный особняк, оценивались в тысячи долларов каждое, но мы вежливо отклонили предложения о покупке деревьев, поскольку могли заниматься медитацией и без них.

На второй день курса приехал из Германии Клод. Он читал в Польше лекции по китайской медицине и воспользовался случаем присоединиться к Оле в Дробине. После каждого занятия он залезал на сцену, устраивался рядом с сиденьем Оле, и, когда люди подходили к своему ламе за благословением, Клод одаривал их и своей долей хороших вибраций. Ничуть не смущаясь усиливающимся беспорядком, который он создавал, он ставил одну из своих статуй на голову человеку и торжественно благословлял его своей реликвией. Неимоверная концентрация на его лице говорила красноречивее всяких слов - Клод действительно старался. После нескольких долгих минут он полностью удовлетворялся, и казалось, что и сам благословлялся своим усилием. Трудно сказать, как много благословения просачивалось к людям, но всё это выглядело натянутым и неестественным, если не смешным. Но мы не смеялись. Клод являл собой деликатную субстанцию - пока он не благословлял людей фотографиями из Цурпху, мы должны были его терпеть. Однако было видно, что помпезность ему нравится.

Клод старался, как мог, не делиться своими взглядами по поводу Ургьена Тринле в наших центрах. Француз признался, что это было нелегко, но, по его словам, ему повезло - у других бывает много учителей, а у него-только один, Лама Оле. Затем он невзначай обмолвился о том, что начал также учить буддизму и давать буддийское Прибежище новым людям. Это было неожиданное откровение. Оле был удивлён - он не помнил, чтобы просил об этом Клода. «Что сказать? Нам, конечно, нужны хорошие учителя», - подумал Оле. Чтение лекций по китайской медицине сделало Клода опытным инструктором, и после долгой паузы Оле определился. Клод должен рассказывать только то, что знает наверняка. Он должен говорить не только то, что людям хочется слышать, но также и то, что верно. В тех местах, где долгое время не ожидается приезда ламы, он мог также давать буддийское Прибежище.

Кати, Оле и я не могли отделаться от мыслей о Клоде. Это был явный откуп. Француз будет сохранять лояльность до тех пор, пока ему дозволено учить и давать Прибежище в наших центрах. Очевидно, он попался на удочку своего сицилийского менталитета. Но Оле быстро отринул эту мысль - в конце концов, Клод был близким другом и их столь многое объединяло. Нас с Кати трудно было убедить. Нам хотелось увидеть, сколько пройдёт времени, прежде чем Клод покажет своё истинное лицо.

В Польше самым важным делом было ввести в устав Ассоциации гарантии против её возможного захвата группой, представляющей «политического» Кармапу. Этот сценарий был не так уж невероятен - бравые и преданные, многие поляки имеют склонность следовать ритуалам и внешней форме. Выдающиеся имена, украшающие документы из Румтека, оказывали здесь своё воздействие. Кроме того, ведь Шамар Ринпоче согласился с Ургьеном Тринле - что же тогда хочет доказать Лама Оле, рассуждали они. Сталкиваясь с фактами злоупотреблений, такие люди чувствовали побуждение спрятаться за почтенными титулами. Чтобы положить конец бесконечным диспутам, решили в ноябре созвать съезд ассоциации. Мы надеялись, что делегаты однозначно заявят о том, что они на стороне Шамарпы и Ламы Оле. Мы также ожидали увидеть свежее лицо во главе Карма Кагью в Польше. Крис явно был человеком прошлого. Но перед отъездом мы предусмотрительно подсчитали, как в ноябре могут распределиться голоса. Нашим друзьям предстояла жаркая осень!

Тем временем, 27 августа во Франции, в Дордонье - штаб-квартире Кармапы в Европе - должна была начаться неформальная встреча европейских центров Кагью. С Кати на заднем сиденье своего быстрого мотоцикла, Оле летел туда по узким швейцарским и французским альпийским дорогам. Из Индии прибыл Шамар Ринпоче, и мы все хотели продемонстрировать свою поддержку нашему боевому учителю. Ханна также была на месте, уточняя последние детали. Сама встреча, вторая подобного рода, длилась два дня. Во время основной её части представители каждой страны знакомили участников с деятельностью их центров, с различными проектами на будущее и, наконец, со своей позицией в этом противостоянии. Понятно, что приехавшие туда люди полностью поддерживали Шамарпу и Ламу Оле. Микрофон почти не покидал рук Оле, когда он представлял своих многочисленных друзей, которые собирались выступить. Шамар Ринпоче заверил всех, что и дальше будет идти по имеющемуся у него следу в поисках подлинного Кармапы. Он поблагодарил Ламу Оле за поддержку и призвал всех продолжать настаивать на том, чтобы письмо было проверено. На собрании председательствовал Лама Джигмела, и мы услышали милые слова французских монахов, говоривших от имени Дордоньи. Оле попросту желал, чтобы их слова вскоре превратились в дела. Вечерами мы проводили несколько часов в доме Шамарпы. Главной темой за столом были июньские дни испытаний в Румтеке. Обсуждения продолжались до поздней ночи, и Шамар Ринпоче выходил из своей комнаты и снова вспоминал те критические моменты, которые заставили его принять Ургьена Тринле. Шамарпа признавался, что его решимость ослабла от мысли о плачущем Ситупе. Сангье Ньенпа рассказал ему, что слуга Ситупы держит платок у глаз ламы и терпеливо вытирает слёзы, обильно катящиеся по его щекам. Картина слуги, вытирающего лицо ламы в попытке уменьшить его горе, была, на наш взгляд, скорее комична, чем трагична, и Ринпоче присоединялся к нашему смеху. Но вскоре, показывая на своё сердце, признавался, что эта боль заставила его подписаться. Мы знали, что он не лукавит.

В последний день, когда Шамар Ринпоче должен был давать посвящение, неожиданно появился Клеменс Куби, немецкий кинорежиссёр.

В 1991 году Куби прославился в буддийских кругах тем, что снял документальный фильм о зверствах китайцев в Тибете. Это было снято впечатляюще - кадры с китайскими солдатами, преследующими и избивающими монахов во внутренних дворах Джокханга, главного храма Лхасы, действительно потрясали. Это был также плевок в сторону коммунистов, которые впустили Куби в страну - снимать Джокханг, но наверняка не жестокие и постыдные происшествия в нём. Вскоре его внесли в чёрный список, и однажды он даже попросил меня одолжить ему свой паспорт, чтобы он смог проникнуть в страну незамеченным.

Купаясь в своей новообретённой славе, Куби положил глаз на XVII Кармапу. В 1991 году ходили слухи, что признание состоится совсем скоро. Не сомневаясь, что эта таинственная тема мгновенно продастся на Западе, он представил себя и свой проект следующего фильма в Румтеке. Но ему не нужно было беспокоиться - Шамарпа хорошо знал Куби. В феврале 1990 года режиссёр со своей большой командой прибыл в Дели, чтобы снимать официальное открытие Международного буддийского института имени Кармапы (KJBI). Его порывистые манеры, однако, всех раздражали. Он вёл себя так, будто церемония открытия была устроена исключительно для того, чтобы он мог заснять её на плёнку. Но Шамарпа был в лучшем случае равнодушен к тому, как Куби со своей камерой будет скакать повсюду во время важных церемоний, сопутствующих узнаванию Кармапы, и режиссёр ничего не добился своим лоббированием.

Тогда же он связался и с Оле. Весной 1991 года, когда Оле вернулся в Германию из кругосветного турне, Куби представился ему во франкфуртском аэропорту и вызвался отвезти Оле на лекцию в Вупперталь, что в двухстах сорока километрах от аэропорта,- ему нужно было обсудить важные проекты. Поездка превратилась в мини-катастрофу - из неисправной машины Куби всё время сочился бензин, и, наконец, глубокой ночью они с Оле оказались на обочине автобана. Сотням человек пришлось ждать несколько часов, пока их ламу не «спасли», подобрав на шоссе. Не смутившись от этого ляпсуса, режиссёр поведал о своём грандиозном замысле. Получив от немецкого телеканала два миллиона марок за свой следующий тибетский проект, он настаивал на том, чтобы Оле замолвил словечко о будущем фильме старшему регенту. В следующие месяцы Куби втянул Оле в съемки длинных сцен с мотоциклами - он говорил, что эти кадры будут важны для фильма. Он даже подумывал о том, чтобы вместе со своей съёмочной группой присоединиться к нашему турне по России в январе 1992 года. Но, должно быть, либо перспектива русской зимы, либо отказ Шамарпы поиграть в мяч остудили пыл Куби, и мы почти не слышали о нём несколько месяцев. В критический момент - в июне 1992 года - он внезапно появился в Румтеке во главе большой команды. На этот раз он расширил свою роль, превратившись из киношника в громкоголосого сторонника кандидата от Ситу Ринпоче. Лично заверяя Шамарпу в своей неуклонной поддержке, он, как хорошо помнит Ханна, шумел больше всех и даже пытался разжечь ещё более сильные трения. Это дало бы больше сенсационного материала для его фильма. Очевидно, у него вызвала восторг суматоха, последовавшая за появлением Шамарпы с солдатами, и он с широко раскрытыми глазами рассказывал всем, как ему удалось отснять несколько чудесных кадров. Ханна ничего чудесного во всём этом не видела и была ужасно разочарована столь неэтичным поведением. Она решила, что Куби лучше держаться от нас подальше.

Теперь же, будто и не было никакого Румтека, Куби спокойно стучался в дверь вДордонье, желая взять интервью у Шамарпы и Оле. Он делал фильм об Ургьене Тринле, XVII Кармапе, и хотел, чтобы оба ламы высказались. Наверное, им нужно было сразу попросить его удалиться. Впоследствии режиссёр использует их слова, вырванные из контекста, чтобы показать, что они оба - расчётливые игроки, стремящиеся подчинить себе линию Кагью. Когда Оле во время своего интервью конфиденциально сообщил ему, что главный преступник, раскалывающий линию, - это Аконг, Куби немедленно побежал к Шамарпе и стал пытаться настроить его против Оле. Поражённый такой беспринципностью, Лама Оле твёрдо заявил, что больше не хочет видеть лица Куби. Как ни удивительно, Клеменса Куби опять впустили в Китай и даже предложили официальную поддержку проекту его фильма. Режиссёр стал почётным гостем Пекина. Коммунисты демонстрировали либо крайне короткую память, либо трогательное всепрощение.

 

_Отказ

7сентября Ургьен Тринле был официально признан в Цурпху как XVII Кармапа. Процедуру не поддержали члены монастыря Румтек, члены Благотворительной ассоциации имени Кармапы и представители центров Кагью на Западе, основанных Ламой Оле. Кюнзиг Шамарпа, исторически - второй после Кармапы лама в духовной иерархии Кагью, на церемониях не присутствовал.

Пекин официально признал Кармапу за два месяца до этого, 29 июня, присвоив ему титул «Живой Будда» (см. Приложение, 17). Китайское признание совпало повремени с формальным одобрением Далай-ламы из Дхарамса-лы, опубликованным в тот же день. Этит титулом в Китае обозначают ламу-пособника. Аконг Тулку также был принят в ряды «живых Будд», о чём тактично извещало «Тибетан Ревью» - китайское пропагандистское периодическое издание, которое бесплатно предлагал ось в их посольствах во всём мире. Здесь же говорилось, что «живого Будду» из Шотландии назначили членом правительства Тибетской автономной области, или ТАО, как называют Тибет умные китайцы. Коммунистическая пропагандистская машина не забыла упомянуть, что XVII Кармапа будет человеком, преданным своей социалистической родине. Широко объявленное прибытие в Румтек так и не состоялось. Когда стало ясно, что Ургьена Тринле не выпустят из Тибета - по крайней мере, до поры до времени, -двум регентам пришлось удовольствоваться его присутствием в Цурпху.

Когда мы просматривали видеозапись церемонии (кассета официально распространялась китайцами), нам бросилось в глаза, какое видное место отводилось там китайским чиновникам. Возведению на трон предшествовали их выступления; затем следовало представление письма из Пекина, правительственное одобрение воплощения и возведения его на трон - и обмен традиционными белыми шарфами и подарками. Два Ринпоче, казалось, лезли из кожи вон, чтобы угодить своим пекинским визитёрам. Четыре китайских джентльмена, одетых в аккуратные тёмные костюмы, даже ни разу не взглянули на ребёнка, которого признавали. Сказать, что они проявляли хотя бы отдалённый интерес к происходящему, было бы преувеличением. Их главной заботой было представить всеобщему вниманию документ их правительства. Не удивительно, если бы менее информированный зритель принял этот документ за известное письмо с предсказанием, поскольку бумагу демонстрировали при всякой возможности. Алтарная комната переполнилась^ посетителями со всего Тибета. Тибетцы, работающие на правительство в Лхасе, поддерживаемое китайцами, сочли своё присутствие обязательным. Было много важных ринпоче Кагью из Непала и Индии, встречались и западные лица, в основном - из Соединённых Штатов.

Сам ребёнок выглядел весьма рассеянным, как и должен был бы выглядеть семилетний малыш в таких обстоятельствах. Он не мог сидеть спокойно дольше одного мгновения и, очевидно, ничего не смыслил в происходящем. Всякий раз, когда церемония нуждалась хотя бы в минимальном уровне его участия, ему шептали что-то на ухо, и в конце он явно стал раздражаться. В этом, опять-таки, не было ничего необычного для мальчика его возраста из семьи кочевников. Заявление информационного бюллетеня Шераб Линга о том, что «юный Кармапа проявил торжественное достоинство и терпение», было очень щедрым. В поведении мальчика наверняка было много терпения, но торжественное достоинство напрочь отсутствовало.

 

Образ ребёнка в других клипах ещё более настораживал. Мальчик выглядел совсем не на своём месте, сидя на троне в золотой парче. Явно не испытывая удовольствия от совершаемых вокруг него ритуалов, он также демонстрировал нетерпеливость. Быстро раздражаясь, он то и дело начинал бросаться вещами во всех, кто заходил к нему в комнату. Его ужимки отражали скорее обыкновенную злобу, чем мальчишеское желание подразнить старших.

Счастливое воссоединение семьи, которое снимали на крыше монастыря, было резко прервано, когда мальчик горделивым жестом прогнал своих родителей и многочисленных братьев и сестёр. Если это был официальный образ нового Кармапы, показываемый миру, то мы казались своеобразной религиозной группой, поклоняющейся капризному семилетнему мальчику - и всё это под эгидой коммунистического Китая (я бы пригласил читателей посмотреть видеозапись и составить собственное мнение; материалы наверняка можно получить при содействии китайского посольства).

На следующий день, если верить бюллетеню из Шераб Линга, «тридцать тысяч человек стройными рядами проходили мимо XVII Кармапы, получая его благословение». «Китайский Тибет», ежеквартальное пекинское обозрение, слегка увеличил число людей - до сорока тысяч. После просмотра фильма мы были уверены, что задача благословить даже тридцать человек оказалась бы непосильной для его концентрации. Что же до колоссального числа - тридцати или сорока тысяч человек, маршировавших мимо «Кармапы», - то, без всякого предубеждения, мы честно не могли себе представить, как семилетний ребёнок мог бы с этим справиться. Возможно, редакторы периодических изданий немного забылись и добавили несколько нулей.

Тогда же в наши центры попало любопытное послание неясного авторства. Лобсанг 1елег Ринпоче, подписавшийся под двумя страницами текста, никому известен не был.

 

Но, хотя он ещё не обрёл славы, Лобсанг Гелег, несомненно, мог многое порассказать. Согласно его письменному отчёту, важной церемонии в Цурпху предшествовали весьма неблагоприятные события как в Румтеке, так и в Тибете.

Когда Ургьена Тринле официально привезли в его резиденцию, в Румтеке с алтаря защитника упало золотое знамя. Кроме того, на опасной дороге занесло одну из машин его кортежа, она перевернулась, и два пассажира погибли. Во время самой церемонии возведения на трон по горному склону в толпу, ожидавшую под открытым небом, скатился большой валун, и люди получили увечья. Младший брат Ситу Ринпоче завязал драку с полицией, его арестовали и продержали несколько часов. Наконец, монахи в попытке совладать с толпой сцепились с другими участниками торжеств, и, похоже, атмосфера ^воцарилась весьма хаотическая.

Все подобные события как-то не увязывались с признанием и возведением на трон Кармапы. Конечно, нам нужно было ещё посмотреть, кто такой этот столь осведомлённый Лобсанг Гелег, прежде чем полностью принимать его слова. Но описанное подтверждалось также другими очевидцами событий в Тибете, и стало ясно, что церемония в Цурпху была не столь величественной, как это представлялось официально.

В начале октября Оле прибыл в Копенгаген на решающую встречу датского совета ассоциации Кагью. Оле Нордстром, тогдашний председатель ассоциации, Лама Таши и ещё некоторые люди были полны решимости предложить наш центр в Хеллерупе и место для отшельничества в Родбю кандидату Ситупы.

От такого дурацкого поступка оставался всего один шаг до признания прав китайских коммунистов на всю нашу с трудом добытую собственность в Дании. Таши и его друзья слишком далеко зашли в своём рвении противодействовать Ламе Оле.

 

 

Председателю пришла в голову блестящая идея послать письмо поддержки лично Тай Ситу. Выступая от имени всей датской школы Карма Кагыо, он официально заверил регента в полной и безоговорочной поддержке Ургьена Тринле. Это было явное превышение полномочий, поскольку такого консенсуса не существовало. К счастью, трюк не прошёл незамеченным. Педро почуял недоброе и, к великому замешательству автора, обнаружил копию письма. Нордстрому был вынесен вотум недоверия, и все склонные к интригам персонажи стушевались. Они отказались от членства в правлении и вскоре исчезли из наших центров. Из всей группы остаться разрешили только Таши, но он должен был пообещать Оле с Ханной не осуществлять собственных инициатив и соблюдать решения совета. Он проглотил свою гордость и дал слово, но ясно было, что его симпатии не с нами. Меньше чем через два года он откажется от монашеских одежд и вообще уедет из Дании.

В это время в Париже появилась весьма впечатляющая публикация. Озаглавленная «Документальные факты, связанные с Кармапой», она представляла собой методическое, почти научное исследование событий, которые вызвали настоящий кризис. В ней собрана масса документов, тщательно переведённых с тибетского на английский, и приводятся речи и интервью регентов. Углубившись в историю в поисках подобных прецедентов, авторы изучили исторические хроники об узнавании прошлых Кармап. Они также отвергли слухи о пророчествах, якобы дискредитирующих Шамарпу и Топгалу, и сделали правильный перевод и анализ предсказаний, в том числе вековой давности. Это было внушительное и добросовестное исследование, и авторы могли получить за него докторскую степень по тибетологии или криминологии в любом уважаемом университете на Западе. Я искренне советую любознательному читателю нырнуть с головой в эту умную книгу. Пока я не могу раскрыть имя автора; могу только сказать, что главной силой, стоявшей за этой деликатной операцией, были три буддистки, выполняющие важные функции в линии. Картина, возникающая после прочтения «Документальных фактов, связанных с Кармапой», подтверждала в деталях то, что мы уже знали. Мы были свидетелями заговора на высшем уровне, устроенного двумя регентами, с тем чтобы официально признать ложного Кармапу в оккупированном Тибете на основе поддельного письма с завещанием. Теперь мы наблюдали кампанию, направленную на то, чтобы придать законность их поступку и скомпрометировать тех, кто им противостоит, - Шамарпу, Топгалу и Ламу Оле. Кампания эта, конечно же, принесла свои плоды на Востоке, но в Европе большинство центров стояли за Оле.

Ситуация в Польше, последнем неясном месте, прояснится во время общего собрания ассоциации 19 ноября. Мы ожидали конфронтации с Крисом и его друзьями.

В октябре, когда мы готовились к ежегодному осеннему турне Оле по Соединённым Штатам, как бы в подтверждение того, что неприятная кампания против наших учителей наращивает темп, пришло весьма своеобразное письмо из Тибета. Адресованное Оле и Ханне, оно пришло из самого Цурпху, и теперь лежало у нас на столе (см. Приложение, 18). Лама Друбпён Дечен Ринпоче, глава резиденции Кармапы в Тибете, решил выйти на европейскую буддийскую сцену со своими ценными комментариями по поводу двух датчан. Будучи буддийским учителем, если верить его титулу, почтенный Друбпён Дечен навевал воспоминания о католическом средневековье. Ему, наверное, полюбилась бы святая инквизиция, поскольку его письмо по духу и содержанию казалось продуктом этой прославленной организации. Друбпён Дечен начал со старательного перечисления всех особых наставлений и поучений, которые Оле и Ханна получили от XVI Кармапы и наиболее выдающихся учителей Кагью, то есть от Ситу Ринпоче, Гьялцаба Ринпоче, Джамгёна Ринпоче и его самого. Теперь, продолжал он, датчане противодействуют семнадцатому воплощению их гуру. Этим они нарушают самые существенные обеты, связывающие учителя с учеником. Затем лама разъяснил тяжёлые последствия нарушенных обетов и ужасные перспективы накопления такого количества отрицательной кармы. Он поведал, что их плохая карма настолько сильна, что, если бы им пришлось посетить Цурпху, «это священное место загрязнилось бы; любой, кто выпил бы воду, вытекающую отсюда, до самого океана, был бы ею загрязнён». Друбпён Дечен заканчивал утверждением о том, что он высказал намного меньше, чем мог бы сказать. Мы недоумевали, чего же ещё почтенный лама не сказал. Нарисованная им картина появления Оле и Ханны в Цурпху уже была катастрофической - крупное загрязнение рек, вытекающих из этой части Гималаев, и отравление всех, кто осмелится из них пить. Для Цурпху это был бы, без сомнения, катаклизм. Что могло быть хуже?

Чего бы ни хотели добиться сам лама и те, кто посоветовал и помог ему написать письмо, они наверняка добились противоположного. Любой западный человек немедленно отверг бы их основные аргументы как фанатическую болтовню, которая могла произвести впечатление на кочевников в центральной Азии, но сегодня звучит как полная чепуха. От подобных нездоровых рассуждений недалеко было до огня и серы средневековых адов. Друбпён Дечену не удалось найти ценителей своего литературного таланта, и он только усилил нашу уверенность в том, что на Западе слепо следовать тибетским ламам больше не нужно.

Письмо, по всей видимости, не заслуживало ответа, но, поскольку обвинение в нарушении обещаний по отношению к учителю - дело довольно серьёзное, а данный документ обязательно был бы распространён в Индии и Непале, Оле с Ханной решили ответить ламе из Цурпху. Начав с выражения благодарности Друбпён Дечену за его чуткую заботу об их связях с учителями, они признавали, что поражены его осведомлённостью о том, какие посвящения и поучения они получали от каждого из лам. Они также распространяли свою благодарность на тех, кто помогал почтенному монаху из Цурпху в его литературных трудах. Что же до серьёзных последствий нарушенных обещаний, то Ханна и Оле удивлялись тому, как некоторые ламы подталкивают учеников Кюнзига Шамара Ринпоче к нарушению их связи с учителем. «Это разве исключение из закона кармы? - спрашивали они. - Речь идёт о признании XVII Кармапы. Но с каких пор признание тулку определяется опросом общественного мнения? Как обычные существа могут решать, является тот или иной ребёнок подлинным Кармапой или нет? Разве это не особая прерогатива Кармапы - оставлять инструкции о своём будущем перерождении и впоследствии ясно проявляться?» Как известно, ответственность за нахождение воплощения Кармапы была возложена на всех четверых держателей линии. «Мы ничуть не сомневаемся, что Его Святейшество однажды проявится, ясно и однозначно. Его благословение всегда присутствует, и мы уверены, что он точно знает, кто нарушает свои связи с ним, а кто нет». Оле с Ханной не оставляли сомнений в том, что призадуматься о нарушении обещаний лучше было бы Друбпён Дечену.

Поскольку на церемонии возведения на трон в Цурпху не присутствовали представители Румтека, Друбпён Дечен применил свой жёсткий литературный стиль для угроз монахам, обслуживающему персоналу и мирской общине в резиденции Кармапы в Индии. Почтенный лама снова пугал всех нарушенными обещаниями и отрицательной кармой - к тому времени он, похоже, стал специалистом в этой области. Самые суровые слова он припас для монахов. Их отсутствие на благоприятных событиях в Цурпху представлялось как деятельность, направленная против всего человечества. Он заканчивал каждое письмо замечанием о том, что, учитывая их поведение и нездоровую атмосферу, господствующую в Румтеке, не следует организовывать визит его Святейшества в его штаб-квартиру в Индии. Исходя из того, что происходило в следующие месяцы в Румтеке, монахи и члены администрации не отнеслись к виршам Друбпён Дечена серьёзно. Предостережение ламы о том, что он исключит Румтек из будущих поездок Ургьена Тринле, было, конечно же, пустой угрозой. Почтенный монах из Цурпху не имел никакого влияния на передвижения мальчика, поскольку все подобные решения принимало коммунистическое Политбюро. Если ребёнок и мог куда-нибудь поехать, то только в Пекин. Но, даже если допустить, что Друбпён Дечен имел полномочия включить посещение Румтека в расписание мальчика, - нет никакой уверенности, что монастырь принял бы его предложение.

11 октября мы поднялись на борт самолёта компании Юнайтед Эйрлайнз в Гамбурге и полетели в Нью-Йорк. Условия работы Оле в Америке изменились со времени нашего последнего визита. Его больше не сковывала негибкая и «святая» линия Вудстока, и он мог наконец начать нечто сродни своей работе в Европе. Новых людей не особенно волновало, кто такие Аконг и Друбпён Дечен; они доверяли Оле и хотели медитировать. Мы ожидали, что агитаторы из КТС - центров, связанных с Вудстоком, - могут попытаться помешать лекциям Оле. Они считали своим долгом вести священную и непримиримую войну против всех, кто сомневался в Ургьене Тринле, и в своём поведении всё больше напоминали последователей Церкви Сайентологии. Оле, конечно, был несказанно рад принять вызов и преподать урок местным тяжеловесам.

По центрам КТС в Калифорнии собирался ездить с лекциями Беру Кхьенце Ринпоче. В июне в Румтеке он подписался под документом о принятии нового воплощения, но, хотя и был далёк от того, чтобы требовать проверки письма, встречался несколько раз с Шамарпой и заверял его в своей поддержке. Из его обещаний ничего не вышло.

 

Беру Кхьенце оставался мягкотелым человеком, он старался угодить всем, но не способен был удовлетворить никого. Однако сам по себе тот факт, что он беседовал с Шамарпой, на взгляд членов центра КТС в Лос-Анжелесе, должно быть, являлся тяжким грехом - к великому разочарованию ламы, они попросту отменили его визит и вообще запретили ему появляться в Лос-Анжелесе.

Не привыкший топать ногами, Беру Кхьенце послушно принял вердикт и удалился на триста километров на север, в Санта-Круз. Мы узнали о неожиданном повороте событий, находясь в Сан-Диего, и Лама Оле воспользовался шансом заполнить вакуум и прочесть лекцию в этом городе. Карин, ученица Оле, живущая в этом регионе, арендовала корейский храм, и 17 октября Оле прибыл с друзьями в алтарную комнату в корейской части города. Именно тогда Нгёдруб, переводчик Кхенпо из Вудстока, вошёл, сопровождаемый по бокам двумя своими сторонниками, и попытался помешать. Тот самый Нгёдруб, который в июне орал на Шамарпу в Румтеке.

В Сан-Франциско Йеспер, наш главный учитель в Америке, познакомил нас с местной политикой Кагью начиная с июня 1992 года. Центр Калу Ринпоче, возглавляемый Ламой Лодрё, агрессивно пропагандировал кандидата Ситу Ринпоче. Проживающий здесь лама был ещё одним из падших монахов Калу, который продемонстрировал своё плохое сексуальное поведение по эту сторону Атлантики. Оле хорошо знал этого типа по Дании; в конце семидесятых ему пришлось убрать его из нашего центра в Копенгагене. Сегодня, сидя у себя на Фелл стрит, Лама Лодрё распространял письмо Друбпёна Дечена, написанное Ханне и Оле. Как мы и ожидали, письмо, хоть и адресованное датской паре, сразу же появилось в центрах, противостоящих Шамарпе. Инцидент явно не стоил внимания, и мы пожелали Ламе Лодрё найти какую-нибудь более интересную литературу для раздачи своим ученикам. Когда мы приземлились в Гамбурге, Оле ждало ещё одно из необычных писем, следовавших друг за другом той осенью, - по сравнению с ним творение Друбпёна Дечена было шедевром. Посланное изДхарамсалы и подписанное «Дж. П. Смит», данное сочинение являло собой столь безвкусные нападки на Ламу Оле, Ханну и их западных учеников, что всё это не стоило и момента нашего времени. Чтобы дать читателю представление об умственном уровне автора, я просто упомяну, что в одном месте своих рассуждений он сравнивает Оле с Гитлером, а его учеников - с ягнятами, ведомыми на бойню. Что касается самого Смита, то это был, очевидно, псевдоним кого-то, кто вращался в буддийских кругах западных Гималаев, без сомнения - западного человека, вероятно, близкого к тибетскому правительству в изгнании. На самом деле, мы очень хорошо догадывались, кто это мог быть, но, поскольку не было доказательств, то я не поддамся искушению назвать его имя. Что и говорить, Оле не испытывал никакого желания удостаивать Дж. П. Смита ответом. Мы отказывались опускаться до его уровня. Однако в наших головах родился занятный план. Поскольку его письмо, скорее всего, было разослано по всем центрам Кагью в мире, Оле решил написать комментарий по текущему кризису и подписать его именем Дж. П. Смита. Это запутает сторонников Смита и одновременно несколько прояснит причины нынешнего положения дел в линии. Кроме того, это позволит нам от души посмеяться.

Наше письмо было коротким, но исчерпывающим. Данный спор в линии - неотъемлемая часть азиатской политики, и за ним скрываются власть и деньги. В следующем году американский конгресс собирается пересмотреть статус Китая как нации, пользующейся наибольшим благоприятствованием. Пекин зарабатывает миллиарды долларов на торговле с Соединёнными Штатами, и американский торговый дефицит с коммунистической страной превышен только дефицитом с Японией. С демократами в Белом Доме нельзя ожидать, что принятие законопроекта в конгрессе пройдёт так же гладко, как во время правления Буша, и Китаю нужно показать миру, и особенно - конгрессменам на Капитолийском Холме, что он хорошо относится к своим меньшинствам. Пекину удалось разобщить тибетцев - теперь они разрывались между Далай-ламой и Панчен-ламой - и таким образом держать оккупированную страну в узде. Но в 1989 году, после смерти Панчен-ламы, -продолжал Оле, -тибетцы начали бунтовать. В Лхасе и больших монастырях вокруг столицы состоялись демонстрации. Последовало неизбежное подавление. На западном телевидении замелькали кадры избиения и даже пыток буддийских монахов китайскими солдатами. Политбюро нуждалось в ком-то, чтобы успокоить мятежную гималайскую нацию, и взоры его сосредоточились - и не впервые - на Кармапе. Китайские лидеры логично рассудили, что лучший способ усмирять непокорных тибетцев - это манипулировать выбором их тулку. Политика официального вмешательства Политбюро в признание воплощенцев была, фактически, потенциально одобрена за несколько лет до этого, и старые маоисты превратились в экспертов в деликатном процессе выявления известных лам. Оле желал знать, как коммунисты, которые даже не признавали существование ума, могли быть авторитетом в узнавании воплощений ума. Конечно, это был риторический вопрос.

Подписанное именем «Дж. П. Смит», письмо было послано из Копенгагена в большинство центров Кагью в мире. Это была не просто безобидная шутка, так как содержащаяся в нём информация являлась весьма важной. Но мы не очень надеялись открыть глаза многим на Востоке, и тем более не намеревались открывать глаза Смиту - может быть, только заткнуть ему рот. Наш фокус повлёк за собой реакцию - через месяц из Дхарамсалы пришло ещё одно письмо, от настоящего Смита. Автор в ярости поливал Ламу Оле нескончаемым потоком оскорблений, обвиняя его в коварном злоупотреблении добрым именем Смита.

Но к тому времени нас занимали гораздо более важные вещи, и, поскольку людям, по-видимому, надоели уже все эти Смиты, мы положили его письмо в наиболее подходящее для него место - в мусорный ящик.

18 ноября Оле вместе с группой близких друзей прибыл в польский город Познань. На следующий день наша польская буддийская ассоциация должна была голосовать по поводу своей позиции в кризисе. Бурное собрание, которое продолжалось рекордные шесть часов, не разрешилось никаким окончательным решением. Хотя Оле и все наши друзья получили место в новом правлении ассоциации, Крис - ныне пламенный защитник Ургьена Тринле - опять стал председателем. Результат был неоднозначный, и Польша оставалась белым пятном в едином фронте наших центров.

Лама Оле теперь ждал следующего хода Кюнзига Шамарпы. Мы сделали всё, что могли. Стало очевидно, что пресловутое письмо проверять не станут, а наши призывы, протесты и требования встречали только открытую враждебность и несгибаемый отказ. Ханну, Оле и его учеников поливали грязью и обвиняли в богохульстве - и всё это только из-за того, что они просили дать возможность современному миру с его научными методами поставить печать одобрения на ключевом документе. Отказ, в общем, можно было понять. Если Ситу Ринпоче подделал письмо, то с его стороны было бы в высшей степени неблагоразумно, если не просто глупо, допустить судебную проверку своего творения. Формальное обнаружение подделки необратимо запятнало бы его и так уже пострадавшую репутацию и, вероятно, даже отправило бы его в тюрьму. Без сомнения, оно лишило бы сна и его почтенных сторонников, включая Далай-ламу. Таким образом, не найдя лучшего оправдания для своего отказа, Ситупа спрятался за стеной святого возмущения, а его люди тем временем продолжали расходовать свои боеприпасы. Теперь настал черёд Шамарпы произвести ответный выстрел. Он ведь заявлял, что держит в своих руках важные нити. Пора было официально прояснить свою позицию в диспуте. Его краткая июньская записка была объявлена безусловным принятием Ургьена Тринле и отказом от требования судебной проверки. Лагерь Ситупы раструбил на весь мир неправильный перевод слов старшего регента. Не прошло и нескольких часов после того, как Шамарпа поставил свою подпись, как они уже стали вещать, что он безоговорочно и добровольно выразил своё подтверждение и больше не будет поднимать вопрос о проверке священного документа (см. Приложение, 19). Это было сознательное искажение настоящего смысла; на самом деле, в коротком тексте говорилось: «Следовательно, я отклоняю своё требование о (судебной) проверке написанного от руки письма с предсказанием» (см. Приложение, 20). Видоизменённая цитата стала ещё одним аргументом в кампании Тай Ситу, направленной на то, чтобы узаконить выдвижение Ургьена Тринле в качестве XVII Кармапы. «Чем недоволен Шамарпа? - спрашивали сторонники Ситупы. - Ведь он сам признал нашего Кармапу». Требовалось срочное и однозначное заявление от регента. В глазах большинства ринпоче и тибетской эмиграции Кюнзиг Шамарпа официально поддерживал кандидата в Цурпху. Однако прежде чем Шамарпа смог сделать свой следующий ход и развернуть свою стратегию, Румтек снова подвергся атаке. В то время как Лама Оле продолжал свою поездку с лекциями по северной Европе, события на Востоке снова стали центром внимания.

 

 ^{Сопротивление}

После событий июня 1992 года Румтек изменился. Ситупа и Гьялцаб вели себя как победоносные генералы, готовые возглавить управление линией, аШамарпа, которому, видимо, осточертели коварные приёмы его собратьев, вовсе оставил поле битвы и улетел на некоторое время во Францию для участия в европейской встрече Кагью в Дор-донье. Главной заботой монахов Румтека было выполнять наставления их Ламы, XVI Кармапы. Они поклялись продолжать исполнение своих обязанностей в монастыре и пообещали себе предотвратить переход Румтека в чужие руки. С тем чтобы никто не посягнул на вещи его Святейшества, монахи собрали их и спрятали под замок. Столкнувшись с резкой конфронтацией в верхах, они решили, что не будут следовать или противостоять ни одному из регентов, и всё ещё верили, что трое лам всё же найдут между собой взаимопонимание ив конечном счёте единодушно выдвинут подлинного Кармапу. Столь прохладное отношение к их кандидату не устраивало Ситупу и Гьялцабпу. Их заявление о том, что все монастыри Кагью в Непале, Индии и Тибете неукоснительно поддерживают Ургьена Тринле, выглядело слегка преувеличенным в свете позиции, занятой Румтеком. Это был, наконец, главный центр Кармапы, и весь мир Кагью трепетно следил за всем, что в нём происходило. Два регента решили подстегнуть монахов, и законные обитатели монастыря стали объектом оскорблений, а затем - угроз, перешедших в физическое насилие.

Задачу перевоспитания непослушных монахов выполняла буйная группа гостей, которых Ситупа привёз с собой ещё во время церемоний в связи с покойным Джамгёном Конгтрулом. В Румтеке поселилось около шестидесяти человек из монастырей Шераб Линг и Бир, а также выходцы из восточного Бутана и Катманду; они начали систематически вмешиваться вдела монашеской администрации и досаждать тем, кто на законном основании заботился об этом месте. В начале ноября 1992 года, когда подходила к концу наша поездка по США, в штаб-квартире Кармапы собрались Кюнзиг Шамарпа, монахи Румтека, члены администрации и группа членов правления Ассоциации. Люди битком набились в комнату, и все чувствовали, что сейчас произойдёт что-то важное. Шамар Ринпоче начал с повтора своего июньского утверждения о том, что знает достойного доверия человека, который имеет инструкции XVI Кармапы относительно его семнадцатого воплощения. Пришло время посвятить всё своё внимание выполнению этих инструкций, торжественно заявил Шамарпа, и, пока его Святейшество не будет найден согласно данному подлинному источнику, Ринпоче не сможет продолжать выполнение своих обязанностей в Румтеке. Он на некоторое время оставляет монастырь.

Его слова были встречены неловким молчанием. Это был неожиданный поворот. Монастырь Румтек и институт Наланда оставались исключительно под опекой монахов и Благотворительной ассоциации имени Кармапы. Ситу Ринпоче нечего было делать в штаб-квартире Кагью - его резиденция Шераб Линг находилась на расстоянии почти двух тысяч километров к западу, и со времени смерти Кармапы в 1981 году он проявлял слабый интерес к делам Румтека, не вложив ни рупии в его казну. Его нынешние притязания на лидерство в штаб-квартире линии были ничем не оправданы и не имели под собой никакого законного основания. Гьялцаб Ринпоче, хоть и жил в Румтеке, также не оказывал ему большой поддержки, предпочитая заниматься строительством своего собственного Раланг Линга. Управление и финансовая поддержка главной резиденции Кармапы фактически осуществлялись генеральным секретарём Топгалой и его администрацией, и ему активно содействовали в этой задаче Шамар и Джамгён Ринпоче. Сейчас, когда Топгала не имел возможности оставаться в Сиккиме для выполнения своих функций - правительство всё ещё не могло гарантировать его безопасность, - с уходом Шамарпы управление ложилось на плечи монахов. Уважаемые члены правления оставались законными попечителями, но вряд ли можно было ожидать, что знатные господа будут ежедневно ездить в Румтек и помогать монахам в выполнении их обязанностей. Если бы Ситу и Гьялцаб Ринпоче попытались силой или другими средствами получить контроль над Румтеком, то помочь монахам в противодействии видным ламам и их пособникам было бы некому.

Слова Шамарпы подразумевали и другое. Старший регент не оставлял сомнений, что отныне будет предпринимать активные шаги по выполнению действительных инструкций XVI Кармапы. Проще говоря, регент теперь постарается найти настоящего Кармапу. В случае угрозы извне Шамар Ринпоче призвал монахов обратиться за помощью к главному министру Бхандари. Все присутствующие понимали, какая может быть угроза «извне». Но Бхандари не похож был на союзника. Шамар Ринпоче, конечно, не питал иллюзий по поводу позиции этого политика в диспуте и не надеялся, что в случае опасности тот придёт на помощь беззащитным монахам, - в конце концов, в ходе конфронтации в июне администрация Бхандари открыто высказалась в поддержку Ситупы. Но истина состояла в том, что Ринпоче больше не к кому было обратиться за содействием. Румтек находился под юрисдикцией Сиккима, и Шамарпа до сих пор содрогался при воспоминании о том, как в монастыре появилась индийская армия. С такими политическими реалиями не оставалось другого выбора, как только поручить резиденцию Кармапы защите гангтокского правительства.

17 ноября Ринпоче сделал официальное заявление (см. Приложение, 21). Он объявил, что не будет возражать против решения китайского правительства признать Ургьена Тринле Кармапой. Он не обладал никакими законными правами в Китае и не имел возможности этому воспрепятствовать. Регент заявлял, что согласие с признанием Далай-ламы он выразил исключительно из уважения к Его Святейшеству. Он заверял, что будет твёрдо придерживаться традиции Гьялва Кармапы, следуя его подлинным указаниям.

В Европе Лама Оле пристально следил за этими событиями. Письмо Шамарпы было свидетельством того, что регент собирается что-то предпринять. Однако его слова оставили у нас впечатление, что Ринпоче делает шаг вперёд и тут же пятится назад. Документ являлся частичным отказом от июньского признания, но был далёк от полного вето в адрес кандидата Ситупы. Тщательно составленные фразы напомнили нам о том, что данный предмет затрагивает интересы многих и, хотим мытого или нет, крупной фигурой в этой игре является красный Китай. Очевидно, Шамарпа должен был учитывать местные политические обычаи. Лама Оле был рад, что, в отличие от Ринпоче, его руки свободны и он не должен играть по азиатским правилам.

Тем временем напряжение в Румтеке возрастало. Люди, прибывающие из Катманду, утверждали, что Ситу и Гьялцаб Ринпоче готовят нападение на монастырь. Говорили, что они собрали толпы сторонников на границе Сиккима. Гьялцаб Ринпоче назначил на 27 ноября собрание представителей всех монастырей Кагью в Индии и Непале. Он разъезжал по Гималаям, созывая людей в Румтек, и его сторонники теперь ждали сигнала, чтобы пересечь границу и захватить штаб-квартиру Кармапы. 20 ноября Шамар Ринпоче провёл с монахами чрезвычайное совещание. Они пришли к выводу, что сами не смогут не пустить толпу в Сикким и не позволить провести собрание в резиденции Кармапы. Некоторые молодые монахи начали проявлять беспокойство, но идея насильственного противостояния была отвергнута. Вместо этого участники совещания решили обратиться за защитой к главному министру Бхандари. Сидя тем же днём в офисе министра, Кхенпо Чёдрак, главный настоятель, Нендо Тулку, мастер ритуалов, и ещё несколько человек выразили ему свои опасения по поводу намечавшейся конференции. Они разъяснили свою позицию и попросили политика принять меры для предотвращения незаконного захвата монастыря. Перед уходом они вручили его превосходительству письменное обращение (см. Приложение, 22). Письмо было написано от имени всей монашеской общины Румтека. Авторы единодушно заявляли, что до принятия всеми подлинного Кармапы монахи и члены правления Благотворительной ассоциации имени Кармапы берут на себя полную ответственность за управление монастырём. Они настаивали на том, чтобы письмо, представленное Тай Ситу Ринпоче, подверглось научному разъяснению, и говорили, что будут реагировать на любые попытки вмешательства в их обязанности. Никакой другой духовный или политический авторитет в Румтеке признаваться не будет. Монахи обращались к главному министру с просьбой об опеке и поддержке в этот критический момент. Его превосходительство заверил всех в том, что неустанно прилагает усилия по поддержанию мира в Румтеке, и, доверительно улыбнувшись, проводил гостей до двери.

Назавтра люди Румтека пришли к следующему решению. Они закроют монастырь, чтобы предотвратить проведение незаконного собрания. Если незваным гостям удастся перебраться через сиккимскую границу и прибыть к монастырю, они обнаружат главный вход запертым на засов. Большинство монахов уезжали в Непал для участия в ещё одной церемонии, посвященной покойному Джамгёну Конгтрулу. Шамар Ринпоче уже уехал туда. Студенты института Наланда также разъезжались - на зимние каникулы. Деятельность монастыря большей частью прекращалась, и оставались только члены обслуживающего персонала и монахи. 25 ноября сиккимская полиция вошла в Румтек и расположилась вокруг монастыря. Полицейские должны были предотвратить драки, когда на своё запланированное собрание прибудет другая сторона.

Утопая в потоке писем и факсов в нашем центре в Вуппертале, мы следили за действиями монахов с мрачным предчувствием. Получая ежедневно свежие новости из Индии от Ханны, Оле не питал иллюзий по поводу того, что случится, если сторонники Ситупы решат взять монастырь силой. Наши монахи представляли собой лишь небольшую группу смельчаков против мощной машины двух регентов. Кроме того, никто не верил, что правительство в Гангтоке устремится нам на помощь. Лама Оле ненадолго призадумался. «А что, если появиться в Румтеке с моими германскими парнями?» их внезапный приезд наверняка остудит горячие головы и может пойти на пользу даже двум регентам. Но Ханна отвергла саму мысль о такой перспективе. Она уже видела заголовки в гангтокской бульварной прессе: «Датский держиморда штурмует святую обитель». Нет, ни за что. Оле не должен даже думать об этом.

26 ноября в почти опустевшем Румтеке появился Цечоклинг Ринпоче, правительственный чиновник из Гангтока. Имея на руках распоряжение главного министра о том, чтобы сделать Румтек доступным для проведения запланированной конференции, он потребовал немедленно открыть ворота монастыря. «Поторопись», -напустился он на одинокого служителя, вышедшего ему навстречу. Видя, как сиккимский сановник размахивает пачкой документов перед его лицом, бедный парень не придумал ничего лучшего, как вытащить ключи из кармана и отпереть ворота. Вот и всё, что потребовалось, - чиновник, уверенно настаивающий на том, чтобы войти в монастырь.

Поскольку Румтек был оставлен на попечение всего нескольким людям, никого не должно удивить, что группа Ситупы не встретилась ни с какими трудностями. Всё произошло намного проще, чем ожидали обитатели Румтека. Хотя на границе Сиккима группу из сорока кхампов задержали, прочие участники гладко пересекли границу и прибыли во всеоружии в Румтек. Ситу Ринпоче собирал сторонников откуда только мог-многие из прибывших работали на администрацию вДхарамсале, присутствовали также члены Тибетского Конгресса Молодёжи, Тибетской Ассоциации Женщин и Ассоциации в Поддержку Независимости Тибета. Без сомнения, они представляли выдающиеся организации со славным послужным списком, но какое все эти активисты имели отношение к вопросу признания Кармапы, никто не спрашивал. Двум регентам нужна была большая и предпочтительно шумная толпа. В последующие дни прибывали другие сторонники Ситупы - представители некоторых крупных монастырей Кагью в Индии и Непале, а также тибетцы из разных центров в США. Не заставила себя ждать неразлучная пара из Вудстока, Бардо Тулку и Тендзин Чёньи. Гости вели себя в Румтеке так, будто он был публичным заведением, предназначенным для политических сборищ. Суетливые приготовления к конференции продолжались три дня, и никто не обращал внимания на законных хозяев. Группа оставшихся здесь администраторов монастыря ежедневно ездила в Гангток с просьбой к главному министру о противодействии нелегальному вторжению в их монастырь. Им отвечали, что Бхандари находится в Дели, а его аппарат не имеет полномочий предпринимать какие-либо действия. Не в состоянии остановить агрессию, община монахов и монахинь, институт Наланда и администрация Румтека прибегли к последнему доступному оружию. 29 ноября их представители издали ещё одно письменное заявление. Монахи, монахини и члены обслуживающего персонала заявляли, что не отказываются признавать утверждение

 

Тай Ситу иГьялцаба Ринпоче о том, что они нашли настоящее воплощение Кармапы на основе подлинных инструкций. Они не отклоняли также утверждение Шамара Ринпоче о существовании подлинных инструкций, указывающих на действительно настоящее воплощение. Как бы то ни было, они могли только следовать решениям, принятым Благотворительной ассоциацией имени Кармапы, и ни при каких обстоятельствах не примут резолюции, выносимые ламами, их администрациями и прочими политическими группами. Люди, несущие законную ответственность за главную резиденцию Кармапы, иначе поступать не могут.

Несмотря на протесты, 30 ноября всё же состоялся шумный старт «Международной ассамблеи Кагью», как гордо окрестили встречу. Название подразумевало участие последователей Кармапы со всего мира, хотя конференция вряд ли являла собой событие мирового масштаба, поскольку на нём была представлена всего одна раса. Если, конечно, не считать тибетцев, живущих в эмиграции в Индии и Непале и в некоторых местах США полноправными представителями почти сорока стран, в которых были основаны центры Кагью. За исключением Вудстока, ни один из этих центров представлен не был. Несколько лам, которые приехали из Америки и выдавали себя за представителей мира Кагью, даже не имели права высказываться о Кармапе, поскольку принадлежали к организации Калу Ринпоче - отдельной сети групп. Нет нужды говорить, что ни один центр Ламы Оле не был оповещён или, тем более, приглашён. Невзирая на все эти противоречия, Ситу и Гьялцаб Ринпоче давили на газ.

Благотворительная ассоциация имени Кармапы была бельмом на глазу у регентов. Будучи сам членом правления, Тай Ситу представлял собой одинокое меньшинство. Выходцы из известных и всеми уважаемых сиккимских семей, в прошлом державшие в своих руках бразды правления в Гангтоке, почтенные господа не привыкли спешить с принятием решений. Они не любили, когда их торопят, не говоря уже о том, чтобы ими понукали. В данном случае они не собирались ставить на карту интересы Кармапы и репутацию своих имён, поторопившись согласиться с кандидатом Тай Ситу.

Вся картина выглядела довольно туманной, и двум регентам приходилось ждать официальной ратификации своего акта. Это было не совсем то, что хотел услышать Ситу Ринпоче. Его до сих пор безукоризненный план натолкнулся на препятствие. Усложнял дело тот факт, что генеральный секретарь Ассоциации Топгала не демонстрировал сдержанности своих коллег и открыто противостоял двум регентам. Ситупа боялся, что воинственное настроение Топгалы плохо повлияет на остальных, и те в скором времени начнут подумывать о более агрессивном образе действий. Нужно было срочно что-то предпринять. Итак, в своей приветственной речи Ситу Ринпоче предложил распустить настоящее правление и назначить новых людей в правящий орган Благотворительной ассоциации имени Кармапы.

Ассоциация попала под негативное влияние Топгалы и в своём сегодняшнем виде оказывала нежелательное воздействие на Румтек и другие центры Кагью в мире. Монастырь и собственность Кармапы не будут иметь надёжной защиты, пока не будет создана новая, здоровая организация. Колоритное собрание лам, политиков и активистов^ тщательно отобранных Ситупой и Гьялцабом для данного мероприятия, казалось, полностью соглашалось.

Неожиданно в комнате послышались несогласные голоса. Кто-то говорил, что члены правления были лично выбраны XVI Кармапой, и распустить правление - означает пойти наперекор желаниям его Святейшества. Но этот факт, похоже, не тревожил почтенных регентов, председательствующих на собрании. Тай Ситу неохотно бросил, что да, они могут это сделать, они могут уволить смутьянов и назначить вместо них хороших членов. Они могут даже учредить новую ассоциацию.

 

Подобный сценарий показался слишком уж сомнительным паре делегатов из Гангтока, и они, почувствовав, что внезапно оказались на тонком льду, поднялись и быстро вышли. Как ни удивительно, одним из них был Цечоклинг Ринпоче. Процесс как ни в чём не бывало возобновился, и остальная славная толпа, не задаваясь вопросом о законности своих действий и ничуть не смущаясь тем, что они пренебрегают завещанием Кармапы, приняла противоречивую резолюцию. Настоящее правление Благотворительной ассоциации имени Кармапы распускалось, и назначались семь человек в качестве новых членов правления. Кроме того, Топга Ринпоче освобождался от функции генерального секретаря Ассоциации, а на его место единогласно избирался Тендзин Намгьял. «Международная Ассамблея Кагью» оправдала своё космополитическое название и издала исторический декрет.

Осознавали ли делегаты, что их решение ни в коей мере не законно? Благотворительная ассоциация имени Кармапы являлась организацией, действующей в строгом соответствии с индийскими законами, и только сами члены или Кармапа, по достижении 21 года, как это указано в уставе Ассоциации, имеют право изменять состав правления. Если кто-то питал иллюзии, что группа случайных людей может беспрепятственно увольнять и назначать секретаря и членов правления, то он был либо полным невеждой относительно основных норм жизни в современном обществе, либо - аферистом. Удивительно было слышать, что некоторые наиболее рьяные сторонники уверяли Ситупу, что в случае необходимости успешно отстоят их дело в суде. Действительно ли регенты верили, что их выходка пройдёт? Они явно хотели повторить свой майский и июньский успех, но на этот раз всё было не так просто. Изменить законы страны труднее, чем подправить историческую традицию и подделать религиозный документ. Оставим в стороне вопрос законности их действий и спросим, какую силу имело их решение для самой линии. Толпа, собравшаяся в Румтеке, вряд ли могла представлять школу Карма Кагью. Отсутствовало много ключевых фигур, в то время как другие явно были не на своём месте. Какое отношение к собранию Карма Кагью имели все активисты Дхарамсалы, чиновники из Гангтока и монахи Калу Ринпоче? Регенты могли с таким же успехом пригласить из Гангтока местную футбольную команду, и их голосование значило бы ровно столько же. Подозрительным новшеством был созыв группы наобум выбранных лам и попытки принудить всю линию выполнять их декреты. Единственным законным органом, представлявшим всю школу, была Благотворительная Ассоциация имени Кармапы, а все остальные ассамблеи, какими бы блестящими они ни были, могли выступать только от имени присутствующих и никак не могли заставлять всех Кагью признать их управление.

Увольнение Топгалы с его поста в Ассоциации, по-видимому, не полностью удовлетворило желание организаторов покончить со своим оппонентом. Поэтому ассамблее было предложено самым суровым образом осудить «бывшего генерального секретаря». Международные делегаты Кагью радостно согласились. Перечислив все его злобные поступки, участники единогласно заявляли, что господин Топга Юлгьял «вызывал разрушение Дхармы, и поэтому ассамблея осуждает его действия» (см. Приложение, 23). В длинной резолюции Топга Ринпоче обвинялся в том, что он продал по высокой цене собственность его Святейшества XVI Кармапы в восточном Бутане, вызвал трения между учителями Дхармы и учениками в главных заведениях Кармапы и ввёл вооружённых солдат в его резиденцию. Ассамблея также увольняла его с поста казначея и генерального секретаря учреждений Карма Кагью, то есть в данном случае - Румтека. 3 декабря, в последний день конференции, была выпущена окончательная декларация. Аккуратно напечатанный на официальной почтовой бумаге Румтека текст гласил: «Мы, последователи линии Кагью... Торжественно обещаем противостоять с неукоснительной верой любому, кто станет планировать какие-либо негативные и разрушительные действия в адрес нашего однозначного решения. Мы торжественно обещаем не признавать никого другого, кому путём обмана может быть присвоен этот титул» (см. Приложение, 24). В письме главному министру Сиккима делегаты усердствовали ещё больше и драматически заявляли: «Мы клянёмся никогда не соглашаться и всесторонне противодействовать в случае появления другого кандидата на то, чтобы быть Кармапой».

Спустя неделю в Штутгарте мы имели возможность полюбоваться на вышеописанные документы. Очень поучительны были подписи внизу на каждой бумаге. Ламе Оле было любопытно, кто это поклялся «всесторонне противодействовать любому другому кандидату на то, чтобы быть Кармапой». Среди набора непонятных имён, жавшихся внизу маленького листа бумаги, можно было различить автографы видных кагьюпинских Ринпоче. После Тай Ситу и Гья-лцаба Ринпоче шли Пёнлоп и Бокар Ринпоче, затем - Бардо Тулку, много лам Калу Ринпоче, среди прочих - Дордже из Санта-Круза и Норлха из Нью-Йорка. Мы также заметили представителя от Тенги Ринпоче прямо под Кюнгой Тринле, подписавшимся от имени Далай-ламы. Как ни удивительно, Оле обнаружил также имя Тралека Ринпоче. Кагьюпинский учитель высокого уровня, ныне проживающий в Мельбурне, он хвалился тем, что является современным человеком, даже учёным. Ему-то зачем было подписывать всякие клятвы и резолюции? Лама Оле должен был читать лекцию в центре Тралека во время нашей австралийской поездки в следующем феврале. Он решил серьёзно поговорить с уважаемым учёным, прежде чем посещать его центр в Мельбурне.

К своему разочарованию, мы обнаружили, что Беру Кьенце также пошёл вместе с толпой. Ханна говорила нам, что он присоединяется к встрече только для того,чтобы встать на защиту Ассоциации и монахов Румтека. Похоже, что его защита оказалась не особенно энергичной, и монахи могли легко обойтись без таких борцов за истину. Впоследствии Ханна пересказывала многочисленные аргументы, которыми лама объяснял свою капитуляцию. Он остался один против всего собрания; его немногие союзники в спешке удалились, как только поняли, что там происходит. Кроме того, подписание документов, по всей видимости, также не было столь уж благородной процедурой. Если тогда, в июне, на ринпоче оказывалось психологическое давление, чтобы они признали Ургьена Тринле, то на этот раз тем, кто не проявлял большого энтузиазма, угрожали почти физически, принуждая поставить подпись. Беру Кьенце описывал Ханне сцену в живых тонах. Два монаха медленным шагом переходили от одного ринпоче к следующему и уверенным жестом вручали бумагу. Другие, ещё более решительного вида типы располагались одновременно сзади ламы и пристально наблюдали за тем, как у него движется дело. Их проникающий взор не оставлял сомнений по поводу того, что могло случиться, если бы лама вдруг вздумал немного воспротивиться и не подписать письма с должным рвением. В таких негостеприимных условиях у Беру Кьенце Ринпоче не оставалось другого выбора. Оле думал несколько иначе о возможностях выбора в данной ситуации, но, вспомнив поведение ламы в Калифорнии в предыдущие месяцы, решил выбросить это из головы. Этот Ринпоче, может быть, и отличался какими-нибудь хорошими качествами, но только не умением сражаться за принципы. Беру Кьенце уклонился от объяснений, почему он попросту не присоединился к немногочисленному исходу из зала и не уехал из Румтека до начала подписания. Ещё позже, весьма резко повернув, тот же Ринпоче вдруг заявит, на этот раз без какого-либо давления или угроз, что мальчик в Цурпху - действительно настоящий Кармапа. Тот факт, что мальчик благополучно перенёс долгие часы и мощные энергии его возведения на трон, был в глазах Ринпоче неопровержимым доказательством. Такое откровение стало ещё одной неожиданностью с его стороны. Что почтенный лама думал на самом деле, было, очевидно, невозможно определить, но он явно чаще всего плавал не под теми парусами.

В последний день была также принята ещё одна небольшая резолюция. Осудив Топгу Ринпоче, делегаты решили и дальше осуждать врагов линии, но, не найдя пока других опустившихся, взялись за «Документальные факты, связанные с Кармапой». Книга была осуждена как нагромождение «измышлений, дезинформации и откровенной лжи; ни абзаца правды не содержится в этом извращённом и вводящем в заблуждение издании». Заявление о том, что каждый абзац являет собой собрание лжи, было преувеличением даже согласно вольным стандартам, принятым на собрании. Открыв книгу, скажем, на странице 42, мы видим официальное письмо Далай-ламы о признании Ургьена Тринле. Уважаемые депутаты не могли оспаривать этот факт и наверняка не могли назвать его измышлением или, хуже того, ложью. Мы подумали, сколько участников действительно читали этот текст, который столь категорически отвергали. Ситуация напомнила мне официальных цензоров коммунистического мира, налагающих запрет на труд, который Политбюро считало непригодным для социалистического ума. Изрыгая проклятия, они не рисковали даже невзначай взглянуть на осуждаемое, и в конце все просто кричали, ругая произведение, которое никто не осмелился прочитать.

Видимо, понимая, что роспуск Ассоциации может вызвать некоторые затруднения в связи с законом, «новые члены правления» начали подумывать о других способах оказания давления на уволенных и, не располагая законными средствами, решили действовать по-простому. Тендзин Чёньи, управляющий Вудстока и недавно назначенный член новой Ассоциации, посетил дома двух законных членов правления, господина Денсапы и господина Шераб Гьялцена. Агрессивно и громко Тендзин потребовал, чтобы они подписались под принятием резолюций ассамблеи. Похоже, что повышенный тон был стандартным явлением в Вудстоке, но это явно не принято было в Гангтоке, по крайней мере - в отношении двух бывших сиккимских министров. Уважаемые господа сообщили к сведению возбуждённого Тендзина, что XVI Кармапа поручил им, наряду с пятью другими, административное управление линией с момента его смерти и до того времени, когда его семнадцатому воплощению исполнится 21 год. Они вовсе не собираются отказываться от своих обязанностей и ни при каких обстоятельствах не станут передавать эту ответственность кому-либо, кроме самого XVII Кармапы. Они также резко осудили беззаконный и неуважительный характер последних событий. Видя, что его крики ни к чему не приводят, Тендзин Чёньи решил усилить давление. Он предупредил двух членов правления, что в случае отказа их всё равно заставят выйти из Ассоциации. Это была, конечно же, пустая угроза. Никто не обладал полномочиями «заставить» их уйти, кроме других членов правления и самого Кармапы после достижения им возраста 21 года. Если только Тендзин Чёньи не замышлял прибегнуть к менее тактичным мерам - ни он, ни его сообщники не имели никакой власти на то, чтобы склонить членов правления Кармапы уйти в отставку. Если же они подписались бы под своим признанием «Международной ассамблеи Кагью», то это означало бы их автоматический уход в отставку и полное исчезновение со сцены. Наиболее важным вердиктом собрания был роспуск всех членов правления и назначение вместо них других. Как и следовало ожидать, эти два человека не вошли в состав «нового правления». Господин Шераб Гьялцен и господин Денсапа невозмутимо попросили гостя удалиться. Ни для кого не было сюрпризом, что попытка Ситу и Гьялцаба Ринпоче распустить правление Кармапы и создать новое из своих людей оказалась тщетной. Реагируя на многочисленные письма протеста, Департамент Земельных Сборов в Гангтоке объявил, что определённая группа лиц обратилась с просьбой о произведении изменений в существующей Ассоциации. Однако, говорилось в заявлении, те же лица впоследствии отказались от своей просьбы. «Ввиду данного отказа правительство не зарегистрировало новую ассоциацию и не признало никаких изменений в первоначальной ассоциации, существующей как Благотворительная ассоциация имени Кармапы» (см. Приложение, 25).

Ситуация в Румтеке была более сложной. Очевидно, что, поскольку новоявленное правление не имело никаких законных полномочий, все резолюции, принятые этим органом и самой ассамблеей, как, например, резолюция, смещающая Топгу Ринпоче сего поста в Румтеке, ничего не значили. Как бы то ни было, Тай Ситу и Гьялцаб решили, что суды и законы - это одно, но здесь, в Румтеке, им не стоит тревожиться из-за таких банальных вещей. Не смущаясь тем, что нарушают закон страны, они принялись за водворение на должности своих администраторов. Правительство в Гангтоке, будучи, без сомнения, полностью в курсе происходящего, не реагировало на это явное попрание гражданского кодекса и нарушение прав монахов. Немедленным следствием резолюций ассамблеи для монастыря стало упразднение стороной Ситупы старой команды, которая управляла Румтеком с 1982 года. Новое управление было составлено из лиц, которых в своё время попросили оставить резиденцию Кармапы либо Топга Ринпоче, либо сам Кармапа. Новый секретарь, Тендзин Намгьял, был освобождён от своих обязанностей в администрации в 1988 году. Вновь назначенного помощника секретаря Лодрё Тхарчина лично попросил оставить Румтек его Святейшество в 1971 году. Тот нашёл себе работу в правительстве в Дхарамсале - работая там, он не скрывал враждебности к своим бывшим благодетелям.

«Нектар Дхармы» - информационный вестник, который начал печататься в Румтеке в январе 1993 года, в своём первом номере содержал подробный отчёт о «международной ассамблее».

В него также были включены две истории о былых достижениях новых правителей Румтека. Факт их недавнего удаления из Румтека тактично опускался. Это новое издание называлось так же, как известный проспект, с 1981 года издававшийся в главном центре Кармапы.

Постепенно новая администрация присваивала доброе имя и ресурсы Румтека. Монахи Румтека были, однако, непоколебимы и отказывались принимать увольнение Топгалы. Поскольку резолюции не были одобрены Благотворительной ассоциацией имени Кармапы, они не отдавали ключей от офиса. В результате всего этого Румтек погрузился в состояние двоевластия. Законная администрация, состоящая из команды Топгалы, продолжала осуществлять свои повседневные обязанности, управляя Румтеком. Ей, однако, недоставало главы, так как правительство всё ещё убедительно не советовало генеральному секретарю въезжать в Сикким - недавно его даже остановили на сиккимской границе и отправили обратно в Бутан. И была ещё новая группа, состоящая из назначенного секретаря и двух его помощников, которые проводили собрания и писали петиции, стараясь изо всех сил помешать работе полноправных хозяев.

Попытки перевезти в Румтек Ургьена Тринле не прекратились - по крайней мере, на первый взгляд. Два регента уверяли, что приготовления в Тибете в полном разгаре, а они ведут конструктивные переговоры с китайским правительством по этому вопросу. В доме одной женщины в деревне был устроен «Организационный комитет по возведению на трон его Святейшества XVII Кармапы». Это место тут же превратилось в штаб противозаконной деятельности, направленной против монастыря. Не имея доступа к офису в Румтеке, новый секретарь и два его заместителя расположили здесь же и свою штаб-квартиру. Им как-то удалось завладеть почтовыми принадлежностями Кармапы, и они начали рассылать письма во все центры Кагью в мире, создавая ложное впечатление, что Румтек, наконец, признал ребёнка в Цурпху. Показательно, что монахи Кармапы называли этот дом «китайским посольством». По мере того как подробности событий в Сиккиме достигали Европы, Лама Оле и его ученики думали, как лучше всего помочь осаждённым монахам. Идея «спасательной» миссии, по крайней мере, пока, была отложена - Ханна очень ясно высказалась по поводу ошибочности такого мероприятия. Наиболее подходящей реакцией было снова посылать письма протеста сиккимскому правительству и требовать расследования попытки роспуска первоначальной ассоциации. Таким образом, в следующие недели Гангток снова потонул в потоке жалоб и заявлений от наших друзей на Западе. В попытке умиротворить явно обеспокоенных европейских последователей XVI Кармапы Департамент Земельных Сборов направил официальное сообщение председателю Фонда Карма Кагью в Германии. Сиккимская контора заявляла, что правительство не регистрировало новую ассоциацию и не признало никаких изменений в существующей. Мы с удовлетворением заметили, что наша настойчивость принесла некоторые плоды.

Спустя три месяца, 21 марта 1993 года, с тем чтобы прояснить вопрос со «второй администрацией», официальное заявление сделал Кюнзиг Шамарпа (см. Приложение, 26). В письме, направленном в центры Кагью, регент подчёркивал, что Румтек продолжает функционировать так же, как и раньше. Благотворительная ассоциация имени Кармапы является законным органом, представляющим линию, и община монахов следует только тем решениям, которые принимаются Ассоциацией. Противозаконная попытка распустить Ассоциацию, с целью завладеть Румтеком и собственностью Кармапы, провалилась. Ринпоче просил всех учеников учитывать вышесказанное и для будущих контактов с Румтеком писать, как и раньше, Ассоциации имени Кармапы. Это было ещё одно открытое письмо, написанное Шамаром Ринпоче в годы кризиса, и мы, несомненно, приветствовали его всё более смелые слова.

Одной из главных забот Оле была судьба Чёрной короны и местонахождение реликвий линии, которые XVI Кармапе удалось вывезти из Тибета. Будь на то воля Тай Ситу и Гьял-цаба Ринпоче-те, вероятно, отвезли бы реликвии обратно в Цурпху, что означало бы потерю этих уникальных вещей. Коммунисты больше никогда не выпустили бы их из своих рук. Нам нужно было позаботиться о том, чтобы имущество линии осталось в Румтеке. Какое-то время думалось, что реликвии держат под замком монахи, но подобное положение дел было далеко не безопасным. Поскольку данная попытка Тай Ситу захватить Румтек и собственность Кармапы провалилась, Оле подозревал, что регент, под давлением необходимости доставить реликвии в Тибет, не поколеблется прибегнуть к другим, менее утончённым методам.

В конце 1992 года Оле представилась отличная возможность для дальнейшего развития Дхармы в Германии. Его пригласили участвовать в одном из наиболее преуспевающих телевизионных ток-шоу в стране - передача «Бульвар Био» могла похвастаться аудиторией в три миллиона. Гостями популярного ведущего Альфреда Биолека побывали многие политики, артисты и другие знаменитости. 8 декабря Лама Оле вошёл в большое здание немецкого первого канала в Кёльне, и вскоре несколько миллионов немцев слушали, как датский лама рассказывает про медитацию. Программа принесла огромный успех. Телефоны в нашем центре в Шварценберге не переставали звонить несколько месяцев. Люди особенно хотели услышать о курсе «осознанного умирания», который Лама Оле собирался проводить летом. Мы ожидали более тысячи человек в начале августа близ Касселя. Это событие было вехой в двадцатилетней работе Оле, чьей целью было принести буддизм на Запад. В то время как в Азии ситуация выглядела всё более нестабильной, а последний скандал нанёс серьёзный удар по репутации тибетских лам, в Европе мы стояли на твёрдом фундаменте, и всё больше умных и зрелых людей хотели получать пользу от мудрости учения. Начиная с декабря 1992 года не было практически ни одной лекции в центральной Европе, на которой присутствовало бы менее нескольких сотен слушателей. Эта внезапная слава имела стабильную основу - сто тридцать центров, которые Лама Оле основал с 1972 года. Веса работе добавляли также его полдюжины книг. Мы не сомневались, что это было не просто волной, которая может спасть в любой момент.

Выступление Оле по телевидению внесло приятное разнообразие в нашу жизнь на фоне вовсе не весёлых новостей, фонтанирующих с Востока. Не успел Оле попрощаться с телестудией, как в наши центры поступило ещё одно письмо, на этот раз из Малайзии. Большинство китайцев из богатых анклавов на Дальнем Востоке поддерживали Тай Ситупу и слепо финансировали его авантюры. Теперь они начали также писать письма. Наши люди, однако, выработали отличный иммунитет к чепухе, печатаемой против Шамарпы, Ламы Оле и Ханны, и мало кто тратил время на чтение всевозможных абсурдных сочинений, приходящих из Дхарамсалы, Вудстока или Малайзии. Но это не значит, что наши друзья проглотили конфликт, не сделав никаких выводов. И, конечно, споров по поводу того, кто был зачинщиком, не возникало. Факты говорили сами за себя, и почти никто не сомневался, что Тай Ситу Ринпоче вместе с Гьялцабом Ринпоче и некоторыми их ближайшими сторонниками ввязались в противозаконную миссию по выдвижению мальчика, выбранного ими самими в качестве XVII Кармапы. Хуже того, дело выглядело так, будто видные ламы замыслили держать выбранного ими Кар-мапу взаперти в оккупированном Тибете. В то же время было ясно, что нити заговора ведут в Пекин, связывая Ситупу и Гьялцабпу со всемогущим Политбюро. Не оставалось также сомнений в том, что Ситупа или некто по его велению подделал письмо с предсказанием. Поведение Ринпоче и свидетельства людей, которые были знакомы с почерком его Святейшества и его уникальным стилем, а затем видели копию документа, подтверждали этот печальный факт. Будучи современными людьми, большинство учеников Ламы Оле должны были согласиться с этими выводами, какими бы ошеломительными они ни были. Нельзя было повернуться спиной к тому, что происходило в линии со времени драматических инцидентов в Румтеке в июне 1992 года.

Но что поняли ученики, увидев, что их почти просветлённые ламы ведут себя как нечестные люди, одержимые властью? Некоторые ламы высокого ранга явно находились под влиянием тех самых мешающих эмоций, преодолевать которые они учили своих учеников. В большинстве случаев наши люди повзрослели. Не придираясь к самой системе, они перестали слепо следовать ламам. Учитель должен доказывать, что он учитель. Титул ринпоче и тибетское имя - сколь угодно выдающееся и святое - больше не будут служить пропуском в наши центры. Это было полезное развитие, соответствующее буддийскому взгляду на вещи. На фоне событий на Востоке мы также стали больше ценить наше западное окружение. И это тоже было необходимо. Нужно полагаться на то, что внушает доверие, и мы учились из каждой культуры брать лучшее.

Люди мужали, и настоящий кризис, с перспективы шести месяцев, уже приносил здоровый урожай. Но всё же вновь и вновь приходили в голову одни и те же мысли. Как могли такие высокосовершенные существа демонстрировать такие низкие стандарты? Ведь считалось, что держатели линии чуть ли не достигли цели. Что-то здесь было не так. Эти четверо наверняка были настоящими, поскольку их нашёл сам Кармапа - это никто оспаривать не стал бы. Как же тогда быть с их просветлением? Предполагалось, что определённый уровень, будучи однажды достигнутым, больше не теряется. Потерял ли Ситупа своё достижение? Если нет, зачем ему тогда все эти подделки? Это ли тот высокий уровень, к которому мы все стремимся? то были конкретные вопросы, и люди ожидали конкретных ответов. По мере того как год приближался к концу, политическая ситуация в наших центрах прояснилась. Подавляющее большинство групп пошли за Ламой Оле и поддержали Шамарпу. Однако сомнения по поводу того, почему предположительно достигшие освобождения учителя делали столь грубые ошибки, не исчезали. И потребуется не одна лекция и не одно открытое письмо, чтобы полностью их рассеять. Последний день года Оле провёл в Гамбурге, празднуя вместе с пятью сотнями друзей приход 1993 года. Когда стрелки часов остановились на двенадцати, и прежде чем стали вылетать пробки от шампанского, пятьсот человек дали своему учителю обещание Бодхисаттвы (обещание работать для блага всех существ). Несмотря на все драмы прошедших шести месяцев, наша работа никогда не выглядела сильнее. Лама Оле уезжал из Европы, имея твёрдую почву под ногами. Через несколько часов мы сядем в самолёт, улетающий в Нью-Йорк, и начнётся наш ежегодный раунд кругосветных турне.

 

 ^{Разочарование}

В Южной Америке не многое изменилось после нашего прошлогоднего приезда, не считая того, что эти страны стали ещё опаснее и усугубилось тяжёлое положение в экономике. Ханна полетела прямо в Сан-Франциско, чтобы на западном побережье присоединиться к Шамарпе, а Кати осталась в Европе. Общение с нашими людьми в центрах на латиноамериканском континенте было радостным. Группы оставались в стороне от разгоревшегося диспута, почти никто не знал колоритного состава исполнителей гималайского спектакля, и почти не существовало связей с Вудстоком. Люди доверяли Ламе Оле и не особенно интересовались тем, что сказал или сделал некий Аконг или другой тибетец, с которым они никогда не встречались. Все добросовестно посылали свои письма с протестами в Дели и Гангток и, больше не вспоминая об этом, занимались своими делами.

В знаменитом Медельине организаторы арендовали для проведения Пховы пятизвёздочный курорт. Непривыкшие к такой роскоши, мы обнаружили себя поглощающими своё трёхразовое питание под мелодии камерного оркестра, играющего «Четыре времени года» Вивальди. То была оригинальная атмосфера для медитации, учащей умирать в сознании. Говорили, что в этой местности скрывается известный наркотический барон Пабло Эскобар. Каждой ночью слышались выстрелы - но в Колумбии везде слышишь выстрелы каждую ночь. В ходе одного из занятий у Ламы Оле возникла идея продолжить его новую книгу «Верхом на тигре» такими словами: «Ко времени смерти XVI Кармапы в 1981 году ему опротивели старые властолюбивые клики, его окружавшие. Сейчас он защищает своё новое перерождение, дурача этих людей. Потом, пока они будут заняты объяснением того, что произошло, он сможет получать образование в современном стиле. Находясь среди свободных людей с широким кругозором, он сможет одаривать мир сильнейшим благословением». Так Оле поделился своими мыслями с друзьями повсюду. Он также добавил несколько фактов из порой шероховатой истории Тибета и несколько подробностей из прошлого самой линии. Это могло помочь людям преодолеть свои сомнения. Сегодняшние происшествия вовсе не были чем-то из ряда вон выходящим - гималайское царство переживало подобное и раньше. Буддист не означает Будда, но сами методы - безошибочны. Важно было помнить об этом.

В прошлом декабре, за несколько недель до нашего отбытия в Южную Америку, Йонгду, директор Фонда Цурпху, объявил о своём желании посетить центры Кагью, совершив, как он это назвал, европейский видеотур. Друг Оле из прежних дней, теперь на полную катушку работающий для Ситупы, он собирался ознакомить публику с фильмом о возведении на трон Ургьена Тринле в Тибете. 1оворилось, что в «Возвращении XVII Кармапы в монастырь Цурпху» используются уникальные съёмки этого исторического события. Обещалось, что там содержится не только церемония отрезания волос (традиционная церемония, знаменующая начало деятельности очередного Кармапы в мире), которая состоялась в храме Джокханг в Лхасе, но также и царственный въезд Кармапы в монастырь на белом коне. В его поездке по центрам Йонгду сопровождала помощница Катя, а организацией мест для сборов занималась директор фонда в Европе Пия - наша старая подруга из Дании.

Перед отлётом Оле удалось посмотреть разрекламированное творение. Он не заметил белого коня, но от его внимания не укрылось странное поведение мальчика. Хотя данный фильм был лучше отполирован, чем образцы китайской пропаганды о возведении на трон в Цурпху, - это также была весьма невыгодная презентация кандидата. Во время процедуры отрезания волос ему, к ужасу двух регентов, едва удалось совершить полное простирание. Ему вынужден был оказать активную помощь один из многочисленных слуг, стоявших настороже рядом. Контакт мальчика с двумя Ринпоче казался далёким и весьма холодным - он ограничивался неприятными гримасами и пронзительными криками. Наибольшее сближение произошло, когда, в явном раздражении, мальчик начал бросаться в двух регентов игрушками. Когда ему показали фотографию XVI Кармапы, ребёнок в страхе отпрянул. Съёмки были полны подобных сцен, и наши люди не понимали, что пытается доказать Фонд Цурпху. Фильм был всего лишь ещё одним свидетельством того, что Ургьен Тринле - заблудшая душа, неудобно чувствующая себя на чужом троне. Нам было просто жаль его.

Йонгду начал свою рекламную поездку в декабре, и теперь въезжал со своим фильмом в Германию. Объявление о том, что он проедет через центры Кагью, было слегка преувеличенным, поскольку он просто арендовал помещения в разных городах и показывал свой видеофильм всем, кто подворачивался. Ни одна из наших групп не проявила и отдалённого интереса; возможно, ему больше повезло в Англии и Франции, где он собирался со временем обосноваться на территории Кагью. Но мы не испытывали тяжёлых чувств - Йонгду был честным человеком и искренне верил в свою миссию. К несчастью, не будучи способен проводить различия, он не разглядел заговор и нечаянно связал свою судьбу и свой любимый Фонд Цурпху с сомнительным делом.

22 января Оле встретился с Ханной в Сан-Франциско. Пришло срочное сообщение от Кати. Вместе с фильмом Йонгду показывал короткий факс от Тенги Ринпоче: «Живые существа по-разному воспринимают вещи. Что касается меня, то я верю, что это - XVII Кармапа, и переполняюсь радостью оттого, что он возведён на трон». Тенга Ринпоче наконец высказался (см. Приложение, 27). Оле сразу понял уловку. Конечно, одного видео было недостаточно, чтобы у людей изменилось мнение; европейцы, как минимум, скептически относились к тому, чтобы проглотить капризного мальчишку из фильма как XVII Кармапу. Организаторы поездки нуждались в более тяжёлых снарядах. Испытывая острую нехватку тех, кто не дискредитировал себя скандальными событиями в июне, они обратились за поддержкой к Тенге Ринпоче. Ринпоче оставался крайне популярной фигурой в Европе, и все эти месяцы люди пытались вычислить, какую позицию он займёт. Ханну посетили подозрения, когда она вдруг перестала ему дозваниваться. Телефон в доме Ринпоче в Катманду замолкал всякий раз, когда она начинала говорить, будто у него выработалась острая аллергия на голос Ханны. Оле знал, в чём дело. Слуги Тенги, Тенпа и Шераб, перекрыли доступ к слуху ламы. Вовремя нашей поездки по России Ханна записала на кассету послание для Ринпоче и отдала её Тони из Мехико, который направлялся в Непал. Инструкции были ясные: «Пожалуйста, передай кассету лично в руки Тенги Ринпоче». Полученный ей ответ был полон любезностей, ноне содержал ничего конкретного. Ринпоче отказывался ясно выражаться.

Вот и прозвучал голос Тенги. Весьма сжатое послание весило больше, чем часовой фильм. Важно было объяснить нашим людям в Европе причины того, что он принял такое решение. Многие получали от него посвящения, некоторые даже приняли Прибежище, и нашим друзьям нелегко было просто пренебречь его словами. Другие ринпоче высокого ранга, сосредоточившие свою работу на богатых китайцах в юго-восточной Азии, для большинства европейцев были просто экзотическими именами, но Тенга исправно посещал наши центры в течение многих лет, сам имел сотни учеников и, казалось, придавал исключительно большое значение всеобщему росту в Европе. В конечном счёте, оказалось, что ещё больше значения он придаёт своему монастырю в Тибете. Большинство лам при первой возможности готовы были бежать к себе на родину и восстанавливать с нуля то, что разрушили коммунисты. Тенга Ринпоче не был исключением. Он накопил значительные ресурсы для возврата своему монастырю в Кхаме его былой славы, но Пекин не пускал его в страну. Его просьбы о выдаче визы неоднократно отвергались. Коммунистическое правительство всё ещё считало всех тибетских беженцев гражданами Китая, так же как Тибет в их глазах являлся неотъемлемой частью империи. Если красный Китай хотел надавить на какого-нибудь тибетца, он просто отказывался признавать его иностранный паспорт. Человек мог посетить Тибет, но только с китайским паспортом, который ему радостно предоставило бы правительство. По очевидным причинам большинство отклоняло это великодушное предложение. Похоже, что однажды такая альтернатива была предоставлена и Тенге Ринпоче, но тот, к счастью, не согласился. Однако, чувствуя настоятельную потребность строить свой монастырь и не имея никакого другого способа пробраться в страну, со временем он, должно быть, нашёл взаимопонимание с коммунистическим правительством. Он мог свободно ездить в Тибет, но должен был с тех пор активно подчиняться требованиям официальной линии.

Факс Ринпоче не был для нас полным сюрпризом, хотя и вызвал разочарование. Мы тогда ещё обманывали себя надеждой на то, что ламе удастся стряхнуть с себя политические оковы и выразить если не дерзкое осуждение Ситупы, то хотя бы мягкую поддержку Шамарпе и Ламе Оле. Это было иллюзией. Интересы Тенги в Тибете были важнее, и он написал свой исторический факс. Если только, конечно, он не пришёл к искреннему убеждению, что Ургьен Тринле - действительно XVII Кармапа. Прежде чем Оле смог отреагировать, ещё одно послание от Кати привлекло его внимание к другой проблеме. Йонгду прибыл в Гамбург, где его шоу было в центре внимания. Рози и Рю-дигер Финдайзен, бывшие ученики Шамарпы и владельцы здания нашего центра, развернули большую рекламную кампанию для фильма из Цурпху. Оле хорошо знал эту пару. Несколько лет назад ему пришлось твёрдо отклонить устремления Рози поселить в гамбургском центре тибетского ламу. Постоянное присутствие азиатского учителя было неразумной идеей, которая не оправдала себя в других местах на Западе, и не было причин полагать, что она вдруг сработает в северной Германии. Импортный лама, с его этническими обычаями и скудным знанием английского, сразу отпугнул бы современную публику. Окружив себя тесным кругом учеников, он превратил бы буддизм в набор старомодных установок и загадочных ритуалов, и центр неизбежно превратился бы во что-то непонятное. Похоже, что Рози так и не простила Ламе Оле провал её заветного плана подарить Гамбургу настоящего тибетского учителя. С тех пор она пыталась всеми возможными способами мешать работе Оле. Его самого это не заботило. Рози - румынка из католической среды - мало смыслила в том, как следует направлять буддийский центр. Расстаться с ней было облегчением. Она также относилась к числу видных в прошлом учеников Шамара Ринпоче, которые в июне поддержали Ситупу. Используя деньги своего мужа, она пламенно выступала в защиту дела Ургьена Тринле в северной Германии. Поскольку возможностей для этого было немного, фильм Йонгду был встречен с распростёртыми объятиями.

Когда Йонгду гостил у семейства Финдайзен, в наши центры в Германии и Австрии пришёл факс с заявлением Тенги Ринпоче. Любопытно то, что на анонимных копиях красовался телефон Клода. Француз, без сомнения, слишком старательно распространял это послание, чтобы попутно заметать свои следы. Люди не вполне понимали, что происходит. Вот - близкий ученик Оле, сам доросший до уровня учителя, дающий Прибежище от имени Оле, - вдруг продаёт мальчика из Цурпху. Что это, ещё одна тайная стратегия? в тот вечер, когда в Гамбурге состоялась презентация Йонгду, в зале появился Клод, вооружённый копиями письма от Тенги Ринпоче. Он, по всей видимости, полагал, что, являясь первым западным человеком, увидевшим XVII Кармапу, превратился в выдающуюся, почти историческую личность. Даже Оле не мог этим похвастаться. Теперь, при поддержке Тенги Ринпоче, Клод чувствовал себя в полной безопасности.

Лама Оле не стал долго раздумывать. Последние сообщения лишь подтвердили то, что он предчувствовал. Конечно, он не собирался ничего запрещать Клоду - Оле придавал большое значение зрелым отношениям с учениками и предоставлял им свободу выбора. Тем не менее, действия Клода непосредственно противоречили позиции наших центров, Кюнзига Шамарпы, Ханны и самого Оле. Он позвонил французу в Гамбург из Сан-Франциско. Клод не удивился, услышав голос своего ламы, -он, на самом деле, ожидал от учителя реакции. Разговор был коротким. Оле попросил его продолжать свои медицинские курсы и сказал, что всегда будет поддерживать его на этой стезе. Однако Клод больше не должен давать Прибежище и учить буддизму в наших центрах. Передавать учение можно только на основе связи со своим учителем, и до тех пор пока проблемы в линии не разрешатся, Клод мог читать лекции для наших групп исключительно как доктор. Француз не пытался ничего объяснять, тем более что объяснять было нечего. Всё, что случилось, было в первую очередь его собственным решением. После минутного молчания он попросил Оле о письменном заявлении для прояснения своей позиции. Оле с готовностью согласился.

Теперь, когда Клод больше не занимал ум Оле, важно было разъяснить европейским ученикам позицию Тенги Ринпоче. На этот раз Шамар Ринпоче взялся дать определение замысловатому поведению коллеги. Наши друзья внимательно прислушивались. В тот момент, когда Оле с Ханной пересекали демаркационную линию суточного времени где-то посередине Тихого океана, в наши группы в центральной Европе пришло письмо от Шамарпы (см. Приложение, 28).

Ринпоче прибегнул к аллегории. Он рассказал тибетскую сказку о льве и слоне, которая очень хорошо иллюстрировала процесс выбора XVII Кармапы. Лев и слон претендовали на роль царя зверей. Лев объявил, что у слона слишком маленькие глаза для такой серьёзной работы. Он зарычал и показал свои большие зубы: только он может защищать животных. Им понадобился посредник для разрешения спора. Они позвали тигра, который сразу же сказал, что лучше всего для этого дела подходит лев. Но тогда потребовалось подтверждение словам тигра. Что ж, позвали быка. Затем - свинью, которая высказалась в поддержку быка, и так дошли до самой маленькой блохи. Таким образом, окончательное решение о том, что лев - царь зверей, приняла блоха. Подобным же образом «Ситу Ринпоче старается снискать себе поддержку. Его действия поддержал Гьялцаб Ринпоче. Ситу Ринпоче и Гьялцаб Ринпоче были поддержаны Бокаром Ринпоче и другими ламами. Их действия были поддержаны и оправданы их учениками. Итак, фактически Гьялва Кармапу узнают обычные последователи». Дело не в том, сколько ринпоче признали письмо правильным, - продолжал свои аргументы Шамарпа. Письмо не стало бы более настоящим, если бы, например, как утверждал Тай Ситу, своё одобрение дал Джамгён Ринпоче. Такие рассуждения только всё путали. Проблема в том, подлинна подпись под текстом письма или нет. Шамарпа благодарил западных учеников за их озабоченность в связи с заявлением Тенги Ринпоче из трёх строк. Будучи тибетцем, старший регент хорошо знал положение лам. Он понимал, что им приходится действовать исходя из политического статус-кво в регионе. Имея монастыри в Тибете, ламы отвечали за своих людей в оккупированной стране. Если они хотели посещать свои старые монастыри и сохранять свои позиции, у них не оставалось другого выбора, как только следовать китайской линии. Подобные моменты, возможно, трудно принять людям, выросшим в свободной, демократической обстановке, - признавал Шамарпа, - но ламы связаны традиционными азиатскими правилами и текущими политическими реалиями. Что касается подлинности воплощения Карма-пы, тоШамар Ринпоче заверял, что сам он будет руководствоваться только истинными указаниями, оставленными его Святейшеством, и важно терпеливо ждать появления этих указаний. Даже если попросить поддержки у других лам - сколь бы многочисленны они ни были, это ничего не докажет. Не стоит также ожидать, что Ринпоче сформирует свои убеждения под давлением общественного мнения, принявшего, что Ургьен Тринле - настоящий Кармапа. Это тоже ничего не решит. Заявление старшего регента чуть-чуть не дотягивало до отклонения кандидата Ситупы, но здесь Ринпоче наиболее ясно отмежевался от своего подтверждения Ургьена Тринле за всё время с прошлого июня. Шамарпа оставил мало сомнений в том, что будет следовать только настоящим инструкциям Кармапы - и что он никак не считает письмо, представленное Тай Ситу, относящимся к этой благородной категории. Его слова были с облегчением восприняты в центрах. Люди поняли, что, когда дело дошло до принятия решений, Тенга Ринпоче предпочёл свою родную страну западным ученикам, хоть и поступившись при этом некоторыми принципами. Во время повторного появления ламы в Европе в 1994 году число его приверженцев драматически сократилось. В том, что касается связи с учителем, европейцы не могли принимать двойные стандарты, даже если политические реалии требовали откупа.

6 февраля наша группа приземлилась в Сиднее, попав в объятия жаркого австралийского лета. Оле решил отменить своё появление в центре Тралека Ринпоче в Мельбурне из-за позорного поведения ламы в Румтеке в декабре. То был ещё один из предполагаемых стойких защитников монахов Кармапы, который, в конечном счёте, подписал все резолюции, не произнеся ни единого слова протеста. Испытывая любопытство по поводу того, что он может сказать, Ханна ему позвонила. Ринпоче удивился и явно не обрадовался. Трясущимся голосом он сразу же начал активно извиняться. Он, конечно, понимал, что сделал, но у него не было другого выбора. Ему психологически угрожали. По всему Румтеку ходили незнакомцы. Они не слишком много говорили, но угрожающе вручили бумагу на подпись. Что он мог сделать? Тралек говорил, как напроказивший мальчишка, оправдывающийся перед родителями. Лицо Оле осветила сдержанная улыбка. «Ринпоче высокого ранга, и даже известный учёный. Что случилось с бравыми тибетцами?» - прошептал он Ханне. За оправданиями последовали заверения. Тралек - полностью с Кюнзигом Шамарпой. Они могут ему доверять. Лама Оле должен в следующем году приехать в Мельбурн и учить в его центре. Он позвонит им, когда летом приедет в Европу. Разумеется, Оле с Ханной не увидели Тралека ни летом в Европе, ни осенью в Австралии, что, в конце концов, не было такой уж большой потерей.

Получив, вероятно, свою долю заверений, Шамарпа отдал на попечение Тралеку центр Камалашила в Германии. Само это место было в крайней степени непривлекательным, по самым терпимым меркам. От тёмного и холодного замка, увешанного причудливыми картинами, с которых смотрело вымирающее дворянство, так и несло нарушенными связями. Мы старались держаться как можно дальше отсюда. Однако Шамарпа, должно быть, имел большие виды на Камалашилу, поскольку уже в середине восьмидесятых годов превратил её в центр своей активности в этой части Европы. Как бы то ни было, после июньских событий люди, стоящие во главе Камалашилы, видимо, под влиянием слабого примера французских монахов, начали менять свою ориентацию. Чтобы заполнить вакуум, который мог быть использован стороной Ситупы, регент решил передать это место Тралеку. Мельбурнский лама должен был заботиться о нём как об опоре для работы Шамарпы. Но если лама оказался столь нерешительным прошлой осенью в Румтеке, то не было причин полагать, что с приходом весны он изменится и станет крестоносцем в борьбе за истину в Европе. Не успел он принять на себя руководство Камалашилой, как этот центр стал враждебен деятельности Шамарпы и Ламы Оле и впоследствии объявил себя на стороне Тай Ситу. Однако Камалашила - даже в руках Ситупы - всё же выполняла свою роль. Нам нужен был центр, куда мы могли бы отсылать людей, которым не вполне подходил наш стиль. Наконец мы могли поблагодарить за что-то Тралека Ринпоче.

Пока мы продвигались вдоль восточного побережья Австралии, Йонгду продолжал свои шоу в Германии. Но, как он ни старался, у него не получалось привлечь людей своим Кармапой. Приводящие в недоумение сцены говорили сами за себя; комментарии были излишни. Декларация Тенги Ринпоче также была смягчена словами Шамарпы. Люди привыкали к тому факту, что реакция их учителей высокого уровня на реалии повседневной жизни иногда не совсем соответствовала просветлённому отношению.

Пришло время высказаться по поводу роли Клода в наших центрах. В промышленном Воллонгонге, где-то сто километров к югу от Сиднея, Оле подготовил отчёт о долгих годах их дружбы со времени первой встречи и до того момента, когда он разрешил французу давать Прибежище от своего имени. «Сегодня, однако, - завершал своё послание Лама Оле, - позиция Клода в настоящем споре стала для всех неприемлемой. Его учительство - причина слухов и трений». Отныне Клод в наших центрах мог читать только лекции по китайской медицине. Он также не должен был больше давать Прибежище от имени Оле. Это было ясное и честное предложение. Мы надеялись, что француз с удовольствием воспользуется своим хорошо оплачиваемым мастерством и поработает с нашими людьми - даже несмотря на то, что его репутация доктора китайской медицины становилась всё более шаткой. Очевидно, он совершал некоторые явные ошибки. Несколько его пациентов были шокированы, видя, что он не менял иголки между сеансами акупунктуры. Через несколько дней после того, как факс Оле пришёл в Германию, Клод выдвинул своё собственное предложение - он будет ездить и обучать медитации на Будду Медицины, а наши друзья должны устраивать его поездки с лекциями. Очевидно, француз всё ещё надеялся сплотить немецкие группы Кагью вокруг Ургьена Тринле и самого себя. Но он никого не сплотил. Все наши центры отклонили его предложение. Это было открытое сопротивление авторитету Оле, и никто не намеревался его поддерживать. Таким образом, закончив свои курсы по китайской медицине в 1993 году, Клод полностью исчез из наших занятых жизней. В 1995 году, подобно призраку прошлого, он неожиданно всплыл в последний раз. В документальном фильме, который, вероятно, спонсировала Рози Финдайзен, французу была отведена роль свидетеля развращённости Оле. Высоким прерывающимся голосом наш бывший друг визгливо информировал зрителей о том, что «Лама Оле благословляет женщин своим членом». Очевидно, не остыли эмоции Клода после 1993 года. Его нелепые ремарки нас в высшей степени позабавили - мы понадеялись, что своим пациентам он рассказывает что-нибудь получше. После Австралии Лама Оле должен был поехать в Японию и дальше в Россию. Когда мы уже готовились «перепрыгнуть» Японское море и приземлиться в Хабаровске на российском Дальнем Востоке, наше внимание остановилось на одном сообщении из непрекращающейся переписки между двумя сторонами.

Большинство так называемых писем протеста, которые достигали наших центров, были неприятными нападками на «Шамарпу и его банду», как оппоненты клеймили регента и его сторонников, или на «самозваного ламу господина Оле Нидала и его жену Ханну», если процитировать ещё один источник. Но данное сообщение необычно выделялось на фоне потока брани, льющегося из лагеря Тай Ситу. Автор, Самдуб Церинг, недавно появился на сцене. Его имя и весьма хаотический стиль указывали на то, что он тибетец, хотя письма были красиво переписаны на белой бумаге и разосланы из Европы. Храбрый Церинг уже проявился в декабре прошлого года, опубликовав отчёт о событиях в Румтеке во время «Международной ассамблеи Кагью». Его слова звучали упрёком в адрес Тай Ситу и Гьялцаба Ринпоче в связи с их противозаконными действиями против монахов Румтека и Благотворительной ассоциации имени Кармапы. Теперь Церинг отточил перо и ещё раз подводил итог событиям в Азии. Его статья читалась интересно, и Ханна многое из неё подтвердила. Ситу Ринпоче, очевидно, всё ещё дурачил себя и других надеждами на скорое, в пределах нескольких недель, прибытие Ургьена Тринле в Румтек. Церинг не мог сказать, верил ли сам лама в свои заявления, но мог с точностью заявить, что во время поездки по юго-восточной Азии Ситупе удалось собрать значительные денежные средства для этой цели. Однако говорили, что во время сделки на чёрном рынке в Дели его слугу обманули на добрую часть этих денег - называлась шестизначная сумма в долларах. Другой слух указывал на то, что Ринпоче потерял ещё больше во время операции по покупке земли в Дели. Кроме того, говорили, что его спонсоры в Непале торгуют тигриными костями и мехом антилопы, в то время как оба животных считались близкими к вымиранию.

Церинг переходил к описанию ситуации в Румтеке. Монахи восстановили контроль над монастырём и, фактически, не позволили двум регентам совершать никаких ритуалов в алтарном помещении. Они также попросили Шамара Ринпоче возглавить танцы лам во время Лосара - тибетского Нового Года. Незадолго до этого в Румтеке появился Ситу Ринпоче. То был зловещий знак - каждое появление Ринпоче в Сиккиме означало, что неминуемо последуют какие-нибудь неприятности. Теперь его люди настаивали на том, что Тай Ситу должен провести религиозную церемонию. Законные попечители резиденции Кармапы, опасаясь нового нашествия чужаков, ничего подобного не хотели и ясно дали понять, что не испытывают желания обслуживать какие-либо предложения ламы. Ринпоче ничего не оставалось, как только одиноко сидеть в своей комнате на протяжении всего своего пребывания в Румтеке.

Но выяснилось, что наслаждаться покоем резиденции Кармапы предстояло недолго. Перед началом танцев распространились слухи, что из Гангтока в Румтек следует банда тибетцев - по всей видимости, для того чтобы помешать проведению танцев. Полные решимости во что бы то ни стало избежать беспокойства, монахи решили вообще всё отменить. Было объявлено, что из уважения к покойному Джамгёну Конгтрулу танцы лам в этом году не состоятся. Вместо этого Шамар Ринпоче будет проводить только ритуалы Махакалы. Церинг описывал последующие события в живых тонах. В Румтек приехали восемь легковых машин, набитых молодыми тибетцами с железными прутьями и цепями. Гости искали повода завязать драку. Не слишком много времени прошло, прежде чем они нашли свои первые жертвы - двух слуг Шамара Ринпоче. Неожиданно примчавшаяся полиция схватила пострадавших монахов и отправила их в тюрьму в. Гангток, в то время как нападавшие остались на свободе. Позже было объяснено, что аресты являлись мерой защиты. Вследствие всего этого в Румтеке было размещено шестьдесят сиккимских солдат. Опять за поддержанием порядка следили военные.

В завершение Самдуб Церинг обвинял во всём Тай Ситу-это его сторонники набрали юнцов и заплатили им, это его проделки снова принесли насилие в резиденцию Кармапы. Мы были признательны Церингу, кем бы он ни был, за его подход журналиста. Новости из Румтека должны были доходить до людей в Европе.

Но поведение Ситупы беспокоило нас всё больше. Если верить даже половине слов Церинга, то дело выглядело так, будто Ситу Ринпоче варился в незаконных сделках и теневых операциях - вряд ли подходящее времяпрепровождение для держателя линии, а также буддийского монаха. Мы думали о том, сколько пройдёт времени, прежде чем его предпринимательская жилка привлечёт внимание индийских властей. По мере приближения к польской границе перед нашим мысленным взором возникла ноябрьская встреча в Познани. Исход её был вовсе не однозначным, и со времени нашего отъезда Крис и другие не теряли времени даром. Они публично заявили, что Оле разорвал свои связи с линией преемственности Карма Кагью и создал, фактически, свою собственную «современную ветвь буддизма», в которой сам являлся высшим духовным лидером. Поэтому Крис призывал всех членов ассоциации решить, хотят ли они следовать традиции, которой 2500 лет, или предпочитают новую моду. Это было, конечно, искажённым представлением позиции Оле.

Вовсе не отвергая буддийских корней, он просто настаивал на том, чтобы адаптировать систему к современному миру. Ведь классические тексты сравнивают буддийское учение с алмазом, который, к примеру, будет искриться красным светом, если его положить на красный фон. Мы прибыли в Гданьск на курс Пхова. Город и его «Судоверфь имени Ленина» являлись колыбелью Солидарности. В дни военного положения датский лама провозил тайком через границу воззвания этой организации. Сегодня в битком набитом зале ждали восемьсот его учеников. Это была сильная поддержка для нашей работы, и мы были уверены, что вскоре наши группы здесь будут действовать более согласованно. Оле возвращался к стабильной ситуации

 

на Западе. Всё ещё изучая подробности событий и взвешивая свои сомнения, люди твёрдо поддерживали своего учителя. За исключением Польши, наши центры от Рейна до Владивостока выступали единым фронтом. Лама Оле объединил под руководством Кюнзига Шамарпы более ста тридцати центров. Теперь счёт был в пользу регента.

 

^{Поддержка}

Лопен Чечу Ринпоче был первым учителем Оле и Ханны, они повстречались в Катманду в 1968 году, за год до встречи с Кармапой. Ринпоче являлся одним из ближайших наперсников Кармапы, он служил также советником непальскому и бутанскому королям и оказывал сильное и благотворное влияние на весь этот регион. Это его совет индуистскому правителю в Катманду сделал возможным сохранение и рост тибетского буддизма в Непале. Оле с Ханной все эти годы сохраняли близкую связь со своим первым ламой, и ни один их приезд в непальскую столицу не обходился без посещения его дома около советского посольства. Пока другие ринпоче добивались славы на Западе или на китайском Дальнем Востоке, Лопен Чечу, выполняя свои обязанности в Гималаях, оставался во многом неизвестной фигурой в наших центрах. В умах людей он был таинственным прозрачным ламой с первых страниц книги Оле «Открытие Алмазного Пути», а популярным гуру в Катманду был Тенга Ринпоче. Ситуация изменилась в конце восьмидесятых. В 1988 году Ханна организовала первое турне Лопен Чечу по Европе, и оно сразу же принесло успех. Сейчас, когда возраст и новые реалии в Непале частично избавили его от политических функций, у Ринпоче было больше времени, чтобы учить. Лопен Чечу был одним из немногих лам, кто полностью поддерживал Шамарпу в данном противостоянии. С его голосом не могли не считаться в регионе, и он распоряжался своим авторитетом сдержанно, но очень эффективно. Аргументы Оле наши друзья слышали не раз; конечно, они оценили тот факт, что подобное же мнение высказывал тибетский лама высокого ранга. Чечу Ринпоче согласился в 1993 году приехать в Европу по приглашению Оле, и Ханна организовала двухмесячное турне.

Гвоздём программы было посвящение в Калачакру в главном польском центре-Дробине, на расстоянии часа езды от Варшавы. В этой стране поддержка Ринпоче нам очень пригодилась. Крис с друзьями становились всё агрессивнее, председатель обратился к ассоциации с просьбой о приостановлении полномочий совета - то есть Ламы Оле и его учеников. Новое собрание ассоциации было назначено на 12 июня. Наши откровенные оппоненты позаботились о том, чтобы на этот раз Оле не присутствовал. В тот день он должен был читать лекцию в Швейцарии, в Базеле. Лопен Чечу и его помощник Лама Калсанг прибыли в Дробин в конце мая. Перед долгой церемонией Ринпоче погрузился в недельное медитационное уединение. 29 и 30 мая более тысячи человек из всех уголков Европы сидели на длительных ритуалах. В последний день Ринпоче произнёс получасовую речь в похвалу Ханны и Оле. Он подчеркнул тот факт, что в буддийской практике не может быть никакого прогресса, если пойти против учителя, давшего тебе Прибежище. Лама Оле дал Прибежище большинству присутствовавших в шатре и большей части буддистов в Польше. Не было сомнений, кого подразумевает престарелый Ринпоче, когда советует польским практикующим не идти против своего ламы.

Так случилось, что как раз в тот день, когда Ринпоче закончил сложные ритуалы, в Польшу с официальным визитом прибыл Далай-лама. Адам, в прошлом ученик Оле, а ныне его шумный оппонент, приехал в Дробин с предложением устроить встречу Ринпоче с Его Святейшеством -он входил в комитет по подготовке встречи. Это было, конечно, великодушное предложение, и все были слегка захвачены врасплох внезапной переменой настроения Адама. Незадолго до этого он публично заявил, что Лопен Чечу не обладает необходимой квалификацией для того, чтобы давать посвящение Калачакры. «Предоставьте детали мне», -пообещал он теперь. Однако в следующие двадцать четыре часа Адам продолжал звонить из Варшавы, всё более замысловато оправдываясь. Его труды по устройству интервью приносили скудные результаты. «К сожалению, для личных встреч нет времени», - говорил он. Наконец Лопен Чечу, наверное, понял, что, если полагаться на слова Адама, то он увидит Далай-ламу только по телевизору - национальные средства массовой информации широко освещали встречи тибетского лидера с польскими политиками. Тогда Ринпоче задействовал свои связи, и в последний день, когда мы уже оставили надежду, пришло сообщение, что аудиенция назначена на полдень. Ринпоче посмотрел на часы - 11.30.

Посидев на переднем сиденье десятилетнего потрёпанного польского фиата, Лопен Чечу, должно быть, запомнил эту поездку на всю жизнь. Дробин находится на расстоянии примерно шестидесяти километров от столицы, и покрыть это расстояние по местным ухабистым дорогам за сорок пять минут было бы историческим достижением. Полчаса были рекордом на все времена.

Встреча длилась не более четверти часа. Ринпоче проинформировал тибетского лидера о данном им посвящении. Далай-лама поблагодарил его и дал благословение; проблема Кармапы не обсуждалась. В ходе своего кратковременного пребывания в Польше Далай-лама вновь выпустил небольшое письменное коммюнике о том, что он признал XVII Кармапу и, насколько он может судить, вопрос урегулирован. Его слова снова цитировались как бесспорное доказательство того, что Ургьен Тринле выбран верно.

Как читатель уже успел понять, исторически печать Далай-ламы или тибетского правительства не удостоверяла подлинность Кармапы. Это была просто бюрократическая и политическая формальность, которая говорила только о том, что титул обладателя Чёрной короны присвоен тому, кого линия посчитала правильным перевоплощением. В конечном счёте, Кармапа всегда подтверждал себя сам и заявлял о себе посредством своих поступков. Он не нуждался для этого в содействии Далай-ламы. Но почти никто не прислушивался к подобным аргументам. Было общеизвестно, что Его Святейшество является политическим и духовным лидером всех тибетцев и, соответственно, его слово - закон для его народа. Это наверняка было так в политических делах старого королевства, но - вовсе не в каждом духовном вопросе. Что касается западных практикующих, то для них слово Далай-ламы было всего лишь советом уважаемого и видного учителя, но ни в коем случае не обязательным к исполнению декретом вышестоящей власти.

Пекинское правительство не стало ждать дольше и, наконец, оповестило тибетцев и весь мир о своих больших планах, связанных с «Живым Буддой». На конференции ООН по правам человека в середине июня в Вене китайский делегат объявил, что «Кармапа, будущий преемник Далай-ламы, готовится вступить в свои обязанности в Тибете». Нас поразила недальновидность тибетского лидера, который столь категорически поддерживал того, кого противники готовили на его трон. В прошлом июне, отзываясь о противоречиях вокруг Кармапы, Лама Оле предостерёг Далай-ламу и наших почтенных Ринпоче о реальных намерениях Пекина. Прошло чуть меньше года, и его слова стали горькой действительностью.

Позиция Лопен Чечу на Калачакре не осталась незамеченной. Одновременно Крис, Адам и другие были уверены, что после заявления Далай-ламы Оле останется в Польше один. Чтобы добавить специй к последним словам тибетского лидера, Адам выступил с утверждением, что Оле в своём желании разрушить тибетскую традицию обратил свою ярость против - кого бы вы думали? - Шамарпы. Мы держались за головы и спрашивали себя, кто станет слушать подобную ерунду.

 

Приближался день общего съезда Кагью в Польше. Исход должен был определить будущее нашей работы в этой стране.

Главным предметом вожделений оппонентов был Дробин - единственная собственность буддистов Кагью в Польше. Поскольку Лама Оле присутствовать не мог, наши противники надеялись, что им не составит труда проголосовать за исключение нас из ассоциации. Тем временем Оле колесил по западной Европе, а наши близкие друзья и члены польского совета Войтек и Кароль отвечали на многочисленные обличения Адама в адрес их учителя. 12 июня в Дробин стали прибывать делегаты из различных центров. Встреча должна была начаться в четыре часа дня. Крис нервно искал глазами Войтека и Кароля. Те позвонили, предупредив, что опоздают. В десять минут пятого зелёный «фольксваген пассат» свернул с главной дороги и на высокой скорости подъехал к дому. Адам увидел за рулём Войтека. Машина шумно затормозила прямо перед порогом главного здания. «Им точно нужны новые тормоза», -заметил самодовольно Адам. Вдруг передняя дверца с силой распахнулась, и из машины выскочил Лама Оле. Большинство людей устремились к своему учителю, улыбаясь и обнимая его. Некоторые другие побелели и уставились на Оле так, будто видели перед собой привидение. Мы все вошли и заняли свои места. «Ты нам не сообщил», -стрельнул в меня взглядом Крис. «Конечно, нет», -ухмыльнулся я.

Открыл собрание Оле. Он сказал, что счастлив снова быть в Польше. Сегодня нам предстояло принять важные решения, касающиеся будущего нашей ассоциации.

Однако, будучи честными и зрелыми людьми, сказал он, мы не можем позволить себе сидеть за одним столом с человеком, который, злоупотребляя всеобщим доверием, с помощью дешёвой лжи попытался противодействовать Кюнзигу Шамарпе, настоящему главе линии, самим Оле и Ханне, а также большинству наших друзей. Поэтому Лама

 

Оле просил присутствующих проголосовать за неучастие Адама в съезде. Крис начал было монолог о законности такого поступка, но Оле оборвал его: «Вы зашли слишком далеко. Сядь, или ты будешь следующим». Когда люди почти единогласно проголосовали «за», стало ясно, что всем уже опротивели оскорбительные письма, рассылаемые этой парой. Адам, не произнеся ни слова, удалился из зала.

Теперь слово было за Каролем с его юридическим умом. Поднявшись, он обратился к Крису стальным, монотонным голосом. Он хотел только заметить, что наш президент, дотошный в соблюдении порядка во всех процедурах, похоже, забыл о законодательных основах существования всей нашей ассоциации. Кароль имеет доказательство - тут наш друг драматически потряс у всех перед носом пачкой бумаг - того, что Крис подверг опасности само существование нашей буддийской организации. Из-за его небрежности наши полномочия могли быть приостановлены властями в любое время, или мы могли их лишиться вообще. Он не удивится, если делегаты потребуют возбудить уголовное дело против, как он надеется, нашего в скором времени бывшего председателя, после того как узнают то, что он, Кароль, собирается им сообщить. Очевидно довольный своим представлением, Кароль сделал паузу, чтобы усилить эффект своих и без того мрачных слов. Видно было, что Крис начал чувствовать себя неудобно на своём сиденье, а при словах «уголовное дело» заметно побледнел. Непоколебимый Кароль продолжил своё открытое обличение. Он обнаружил, что наш председатель опустил имена большинства членов совета, включая имена Ламы Оле и Джигмелы, представителя Кармапы, в уставе ассоциации, хранящемся в министерстве по религии. Однако он не забыл о своём имени и именах своих приятелей. «Было ли это сделано сознательно?» - тяжело заключил Кароль. Крис встал и заявил, что не видит возможности участвовать в собрании в такой враждебной атмосфере. Он также не видел необходимости объяснять что-то такому собранию. Он заявил о своём уходе с поста председателя и выходе из польской организации Кагью вообще с немедленным вступлением этого в силу. Больше ничего не комментируя, он быстро направился к двери.

С этого момента Польша была наша. Не прошло и десяти минут. Все центры за исключением одного пошли за Оле, а наша ассоциация в стране приняла духовное руководство Кюнзига Шамарпы. Ровно через год после начала драмы в Румтеке Лама Оле объединил свои последние группы. Нам оставалось только исправить ошибку в документах, допущенную Крисом - то ли по небрежности, то ли с определёнными личными целями. Позже вечером Оле рассказывал своим друзьям, как ему удалось всех удивить и появиться незамеченным в Дробине. Было ясно, что его неожиданный приезд сделал возможной нашу победу. В своей поездке по США несколько недель назад Оле подумал, что на решающей встрече в Польше потребуется его присутствие. С того момента, когда разразился кризис, он не отменил ни одной своей лекции, и, с другой стороны, явно не оставался пассивным. В день встречи Оле должен был учить в Базеле, на приличном расстоянии от Дробина. Посмотрев внимательнее на план, мы заметили, что в тот же день в Базель из Афин прилетает Лопен Чечу. Конечно же, он мог заменить Оле, а Ханна могла переводить. Остальное было легко. Утром 12 июня мы с Оле сели в самолёт, вылетающий в Варшаву. Авиакомпания «Дельта» рекламировала свои восточноевропейские рейсы, и билет туда и обратно из Цюриха стоил двести американских долларов. Войтек и Кароль - единственные, кому мы об этом сообщили, -терпеливо ждали в варшавском аэропорту. Сразу после посадки мы выехали в Дробин. Ровно в десять минут пятого Оле вышел из машины и вошёл в зал собрания. Через пять минут было указано на дверь Адаму, чуть позже - Крису. На следующий день мы вылетели обратно в Базель и были счастливы снова встретиться с Лопен Чечу. Оле рассказал престарелому ламе, что теперь вся Польша с нами. Ринпоче завёл в свою комнату Оле, Кати и меня. Он хотел сказать что-то важное. Лама прокашлялся и попросил Калсанга закрыть дверь. Во время сожжения тела Кармапы, когда сердце выскочило из ступы, оно не упало в ладонь Тай Ситу. Там было много людей, и некоторые до сих пор помнят-оно выкатилось к Лопен Чечу. Рядом стояли два монаха-кхампы. Вот как всё было. Оле может говорить об этом своим ученикам. Мы вышли из комнаты, и спустя несколько мгновений Ринпоче опять пригласил нас жестом внутрь; имена двух монахов - Нгёдруб и Дордже. Оле воскресил в уме те дни 1981 года. Их с Ханной весьма удивило спокойное заявление Ситупы о том, что сердце опустилось в его ладонь. «Это было не так», -сказали они себе, но - тут же отбросили подобные мысли. «У нас, наверное, есть какие-то сильные мешающие чувства, заставляющие нас думать, что Ситупа лжёт. Ведь он держатель линии и, судя по всему, знает лучше». В последующие годы Оле не упомянул это подозрение в своей книге «Верхом на тигре» и даже подтвердил историю Ситупы. Сейчас важно было сказать, как там всё происходило, и мудрый Лопен Чечу знал это очень хорошо.

Главным событием в программе Оле летом 1993 года был курс Пхова в Германии, близ Касселя. Также Кюнзиг Шамарпа готовился к летнему турне-исходя из последних событий, он собирался посетить не только свои любимые места в Европе, но и центры в Германии, Дании, Польше и Австрии, где люди так сильно его поддерживали. Он должен был приехать в Кассель в конце июля, на последние четыре дня курса.

Перед Касселем Оле улетал в Грецию, чтобы провести свой ежегодный курс в Берчен Линге, нашем центре отшельничества близ Коринфа. Ситуация с Джорджией и Магнусом, наиболее инициативными членами центра, развивалась в неясном направлении. На протяжении многих лет Оле помогал этой паре во всём - от семейных дел до вопросов бизнеса, но, поскольку они сильно тяготели к ритуалам, их ориентация сместилась наТенгу Ринпоче, в результате чего все доводы Ламы Оле против восточных манипуляций с Кармапой никаких плодов не приносили. Мы уже заметили такую особенность и у других.

Как только дело касалось ламы высокого ранга, факты теряли свою значимость, и даже новоявленные буддисты могли становиться неприятными сектантами, не способными наслаждаться свободомыслием, к которому приглашало учение Будды. В случае возникновения конфликта в Греции главным объектом спора стала бы наша собственность близ Коринфа. Число стабильных практикующих в этой стране пока не превысило дюжины, и спустя почти двадцать лет добросовестных визитов - также и других учителей - у Ламы Оле не оставалось иллюзий насчет того, сможет ли буддизм завоевать здесь большую аудиторию. И, в то время как в других местах главной задачей было успевать информировать людей о ходе событий, в Греции мы как-то не располагали большими массами, которым нужна была бы информация.

Средний грек имел совсем небольшое представление о том, кто такой Далай-лама, не говоря уже о Кармапе, и вряд ли его беспокоил вопрос, являются ли законными притязания на трон Ургьена Тринле. Берчен Линг находился в совместном владении Оле и пяти его учеников из Афин, двумя из которых были Джорджия и Магнус. Остальные трое полностью поддерживали своего учителя, и в данный момент центр не признавал выбор Тай Ситу. Активная пара собиралась посетить Катманду, с тем чтобы пригласить в Грецию последнего фаворита Джорджии Сангье Ньенпу Ринпоче.

Вернутся они оттуда, разумеется, напичканные слухами и тяжёлыми снарядами против Шамарпы и Оле - слуги Тенги Ринпоче с радостью предоставят им и то и другое. Уезжая из страны, Оле был уверен, что вскоре услышит о них что-нибудь новое; он ясно предчувствовал, что после их поездки в Непал произойдёт серьёзный раскол.

Почти девятьсот человек приехали в Кассель, что в центральной Германии, для участия в большом курсе Пхова. Он должен был длиться десять дней, и в последние дни ожидался Кюнзиг Шамарпа. Большой приток народа стал результатом двадцатилетней деятельности Ламы Оле в Европе. Несмотря на драку в Азии, у себя дома мы определённо представляли собой растущую компанию. Сидя на первом занятии в огромном шатре, Оле впервые почувствовал искушение посмотреть в бинокль. С его места почти не было видно людей, сидящих в последних рядах.

Через несколько дней после начала курса нас посетил нежданный гость. Рано утром, разгребая кипы бумаги на нашем столе, я услышал, как кто-то подкрался сзади. С кучей документов под мышкой, я повернулся и столкнулся внезапно лицом к лицу с режиссёром Клеменсом Куби. У меня не было времени определить, как Куби удалось оказаться в центре большого лагеря и незамеченным пробраться в наш дом на рассвете. «Что ты здесь делаешь?» - послышался голос Ханны, выходящей вместе с Оле из их комнаты. Осклабившись, Куби пробормотал что-то о журналистике, о своём праве знать и о том, что допустимы все методы... Всё ещё помня, что за методы он применял в прошлом году в Румтеке, Ханна решила, что не стоит разговаривать с этим кинорежиссёром. Оле уже подумывал о самом быстром способе выпроводить его за дверь, но, видимо, пришёл к выводу, что не стоит тратить на него силы. Тем временем Куби начал описывать причины своего визита. Он заканчивает документальный фильм о признании XVII Кармапы и хочет взять ещё одно интервью у Ламы Оле - может быть, даже заснять его лекцию. В конце концов, как репортёр, он, Куби, должен быть объективен; ему нужна истина. Но, в чём бы он ни нуждался, Оле не собирался ему это давать. Он хорошо помнил подлое поведение режиссёра в прошлом году в Дордонье, где тот говорил буквально тоже самое. Не желая больше слушать его аргументы, Оле поднялся и вместе с Ханной вышел из дома. Куби поплёлся за ними. Войдя в шатёр, Оле объявил так, чтобы все слышали: «Этот господин должен заплатить двойную плату». Похоже, что этого ему пока хватило - мы не услышим о нём ещё восемь месяцев.

29 июля в Кассель приехал Шамар Ринпоче. Он начинал большую одномесячную поездку по Европе. Это было первым подобным мероприятием со времени начала кризиса, и все с нетерпением ждали встречи с ним. Кроме того, для многих это была первая встреча со старшим регентом в линии, и люди были полны ожиданий. Кассель приветствовал Ринпоче безоблачным солнечным небом. Шатёр трещал по швам от количества людей. Прозаичный, современный и практичный подход Шамарпы сразу встретил понимание. Он не имел обыкновения держать аудиторию долгие часы, и его беседы и посвящения были непродолжительны. Как и Лама Оле, он настаивал на том, чтобы люди сами усваивали учение и откладывали в сторону все этнические безделушки. Он наверняка представлял собой такого тибетского ламу, который мог принести Западу больше всего пользы.

Новости о Румтеке были неоднозначны. В то время как монахи твёрдо стояли на своём, Ситупа, похоже, опять замышлял какую-то тайную операцию. Ринпоче казался обеспокоенным - ситуация в Сиккиме терзала его ум. 1 августа, как бы в подтверждение своих опасений, Шамарпа узнал, что через несколько дней после его отъезда в резиденции Кармапы опять показался Тай Ситу. Это был опасный знак.

На протяжении суток Ханна не отходила от телефона, переговариваясь с верными людьми в монастыре. Она использовала прямую линию, соединяющую с домом Ринпоче в Румтеке. 2 августа она вбежала в комнату Шамарпы в Кассе-ле. Большой курс закончился, люди собирали вещи и разъезжались по домам, и никто не подозревал, что очень скоро Шамарпа поступит точно так же. Проведя несколько минут с Ринпоче, Ханна выбежала в поисках Оле. Шамар Ринпоче прекращал своё турне и улетал в Индию. Драка в Румтеке!

 

^{Поворотный пункт}

В первые шесть месяцев 1993 года атмосфера вРум-теке снова накалялась. Ситу и Гьялцабу Ринпоче удалось заручиться поддержкой сиккимских политиков, и правительство издало распоряжение, запрещающее генеральному секретарю Топгале въезд в восточный округ Сиккима. Сторонники двух регентов день ото дня становились всё наглее и агрессивнее. Не оставалось больше сомнений, что в Румтек были допущены преступные элементы и им удалось просочиться в институт Наланда.

Акты насилия стали нормой. В мае кто-то бессмысленно искорёжил машину, принадлежащую монастырю, а в середине июня человек по имени Тринле Дордже ранил острым предметом преподавателя института. Перед лицом очевидной опасности монахи сообщили об инцидентах полиции. Но власти не предприняли никаких действий по изгнанию пришельцев, не говоря уже об аресте правонарушителей. Офицеры и гражданские служащие в Гангтоке не только проявляли необычное равнодушие к положению жертв, но и не скрывали, к кому обращены их симпатии. Не получая никакой официальной поддержки, монахи решили сами установить строгий контроль над монастырём и тем самым предотвратить захват его чужаками. В это время возник раскол между группой монахов - студентов института и монашеской общиной Румтека. Недавно зачисленные студенты, большинство из которых были мрачными типами, привезёнными в Сикким из Бутана, являлись верными сторонниками Тай Ситу и считали своим долгом кричать об этом во всё горло и вести себя всё более воинственно.

 

Приближался традиционный сезон дождей, или Ярнэ, с которым связано шестинедельное отшельничество. Этот обычай восходил ко времени самого Будды, который каждое лето в течение сезона дождей проводил некоторое время в медитации со своими учениками. Обычай этот соблюдался в Румтеке ежегодно, с самого основания монастыря, и монахи и студенты, как правило, совершали специальную церемонию в качестве подготовки к длительному периоду изучения и медитации. Теперь стало ясно, что, если эти две группы попытаются вместе провести Ярнэ или даже подготовительную пуджу, между ними неизбежны стычки. Желая успокоить ситуацию, директор института Шамар Ринпоче и главный настоятель Кхенпо Чёдрак решили устроить каникулы. Институт Наланда был закрыт, и большинство студентов уехало домой. Оставшиеся были в полной оппозиции монашеской общине Румтека и готовились к открытому столкновению. 26 июля Шамарпа отбыл в Европу, начиная своё Дхарма-турне. Спустя несколько дней, как бы согласно заведённому образцу, в Румтек приехал Ситу Ринпоче и присоединился к Гьялцабпе, который уже был там. Тай Ситу объявил, что, согласно договорённостям четырёх регентов во время их встречи в марте прошлого года, он вступал в должность главы института Наланда. 31 июля он отправил в дом Шамарпы послание, в котором утверждал, что принимает на себя управление учебным заведением, и просил передать ему все дела и записи Румтека. Между тем меньшинство института настаивало на участии в пуджах, запланированных на 2 августа. Опасаясь конфронтации, монахи решили бойкотировать церемонию и проинформировали Ситу Ринпоче как о нарастающем напряжении, так и о своём желании не посещать это мероприятие. Ринпоче был непреклонен. Они должны были совершать ритуалы вместе со студентами, и от этого не освобождался никто. Это был приказ. Не имея возможности обратиться к кому-либо за советом, поздно ночью 1 августа обитатели монастыря решили запереть двери алтарного помещения. Будучи законными попечителями Румтека, они чувствовали ответственность за монастырь. Они не позволят чужакам устраивать беспорядки. Они не откроют монастырь в таких угрожающих условиях.

На следующее утро студенты института во главе с Ситу иГьялцабом Ринпоче явились напуджу. Обнаружив, что зал закрыт, они уселись на землю на улице. В этот момент на внутренний двор стали одна за другой заезжать машины и начала собираться большая толпа. Регенты, взирая на закрытые ворота, начали повторять мантры. Люди глазели на этот спектакль - на двух Ринпоче высокого ранга, сидящих на земле перед запертыми воротами, - с известной долей любопытства. Как позже выяснят монахи Румтека, Тай Ситу известил Гангток о том, что будет давать специальное посвящение, открытое для публики. Эта стратегия была направлена на то, чтобы созвать участников и создать видимость того, что монахи лишают почтенных Ринпоче доступа в храм и не дают им провести обещанное посвящение. Неизвестно прибывшим было только то, что никаких посвящений или публичных собраний во время летнего отшельничества происходить не должно. Согласно обычаю, церемония открытия и само Ярнэ являлись исключительно монашеской практикой. Видя двух регентов, смиренно примостившихся на земле, и не зная, почему алтарное помещение закрыто, люди начали беспокоиться. Все приходили к выводу, что бесчувственные монахи издеваются над святыми Ринпоче. Очевидно, что при закрытом алтарном помещении никакой речи о посвящении идти не могло. Послышались злобные выкрики, требующие у монахов ключи. Настроение становилось всё более агрессивным. Стало также ясно, что не все гости являются регулярными посетителями, жаждущими религиозной церемонии. Смахивало на то, что изрядное число людей было специально переброшено в Румтек для создания суматохи. Члены банд с гангтокских рынков и просто головорезы начали шумно проявлять своё присутствие в погустевшей толпе. Кроме того, как будто по случайному совпадению, главный министр Сиккима направил в монастырь мощные силы полиции. Начали прибывать также высокие правительственные чиновники. Секретарь по внутренним делам в компании с районным комиссаром полиции и другими министрами кабинета позвали представителя монахов в офис и стали громко и угрожающе требовать, чтобы алтарное помещение было немедленно открыто для публики. Церемонии должны начаться без какой-либо дальнейшей задержки. Чиновники отказывались понимать, что монастырь закрыт для посетителей во время отшельничества Ярнэ.

Под усиливающимся давлением Омзе Нгедон, мастер по песнопениям, сказал, что ключи находятся у монахов, которые собрались в столовой. Ему велели немедленно принести ключи. Поскольку Омзе позвали во временный офис вне главного здания, ему нужно было идти сквозь всю толпу, чтобы вернуться в столовую, а к тому времени люди снаружи стали открыто враждебны и угрожали его побить. До его слуха донеслись яростные голоса, требующие наказать нахальных монахов. Омзе отступил назад, но два офицера полиции пообещали ему свою защиту. Они настаивали на том, чтобы он шёл, и выталкивали его на улицу. Как только Омзе вышел, мужчины и в особенности женщины начали толкать его и наносить ему удары. Ему обвязали вокруг шеи его жёлтое монашеское одеяние и поволокли через внутренний двор к монастырю. Полиция наблюдала в бездействии, а люди продолжали его бить и оскорблять. Когда они достигли угла здания, из столовой выбежали четверо монахов и смогли высвободить Омзе из объятий толпы. Они отнесли раненого в зал и забаррикадировались внутри, вместе с другими монахами. Сборище устремилось к их жилым помещениям, бросая кирпичи и камни. Члены банд сверкали своими ножами, разбилось несколько стёкол, и ещё пять человек из монастыря получили серьёзные ранения. Насколько могли, монахи бросали камни в ответ. Два регента, Ситу и Гьялцаб, оставались пассивно сидеть в медитации во время столкновения. Наконец солдаты положили конец драке. Секретарь по внутренним делам и другие высокопоставленные чиновники дали жертвам нападения пять минут на то, чтобы отдать ключи. Они угрожали обитателям монастыря тюремными сроками, если те откажутся сотрудничать. Монахам ничего не оставалось, как подчиниться, алтарное помещение было открыто, и Ситупа получил возможность провести своё посвящение. Полиция вызвалась отвезти раненых в больницу для оказания медицинской помощи, но вместо этого их увезли на полицейской машине и бросили за решётку. Перед лицом всего этого запугивания и насилия некоторые монахи ушли ночью в лес. Они не видели альтернативы, чувствуя, что спасают свои жизни. Ситуация была очень опасной. На следующий день, когда оставшиеся монахи обедали в столовой, туда ворвались последователи Тай Ситу и Гьялцабпы в сопровождении полицейских и поставили высоко на шкаф фотографию Ургьена Тринле. Монахам было велено под дулами автоматов преклонить колени перед фотографией и поклясться, что мальчик - истинный Кармапа. Им объявили, что тот, кто осмелится это отрицать, будет преследоваться по закону. После этого полицейские собрали большой ассортимент кухонных ножей и деревянных режущих инструментов и, положив всё это на стол, велели монахам встать рядом. Офицер сделал фотографии, и полученное таким образом доказательство позже будет использовано против монастыря и его законных хранителей в подтверждение их агрессивных замыслов. После событий 2 августа обитателей монастыря стали выгонять из их жилищ, воровать их имущество, а их комнаты запирались или захватывались посторонними. Им больше не разрешалось входить в храм. Поскольку им больше некуда было идти, они укрылись в доме Кюнзига Шамарпы. Более ста семидесяти монахов, почти вся монашеская община Румтека, бежала в дом Ринпоче на расстоянии полутора километров от монастыря. В то время Шамарпа не знал об их затруднительном положении. Дом явно не был рассчитан на такое число людей, и, лишённые основных нужд, они почти не надеялись продолжить своё обучение или выполнение монашеских обязанностей. Началось их долгое суровое испытание изгнанников из собственного монастыря. Заговор Ситупы и Гьялцаба удался. При попустительстве политической верхушки Сиккима два регента жестоким и незаконным образом захватили контроль над имуществом Кармапы. Мартанги, не в состоянии забыть отстранение от Румтека Гьятона - их сомнительного сына-тулку - и всё ещё надеясь, что их отпрыск когда-нибудь сядет в Румтеке на высокий трон, с готовностью протянули Тай Ситу руку помощи. Больше не было сомнений, что во всё это вовлечены высшие политики Гангтока. Главный министр Бхандари, железным кулаком управлявший гималайским анклавом в течение четырнадцати лет, предоставил в распоряжение двух Ринпоче свои неограниченные ресурсы. Местная полиция, вместо того чтобы защищать пострадавших, сама донимала их, не брезгуя в некоторых случаях даже физическим насилием в отношении беспомощных монахов. Человек со стороны мог подумать, что регенты являются новыми комиссарами полиции, поскольку офицеры слушались только их приказов. Хорошо известным секретом в Сиккиме было то, что Бхандари получает солидное вознаграждение за свои услуги.

В следующие дни члены лагеря Тай Ситу запустили полномасштабную кампанию, с тем чтобы изобразить себя жертвами агрессивности монахов и единственными защитниками наследия Кармапы. Шамарпа преподносился как главный подстрекатель насилия. Письмо, адресованное старшему регенту и подписанное большим собранием людей из всех областей жизни Сиккима, обвиняло его в том, что он осквернил всё - от буддийских монашеских одежд до священного буддийского писания. Граждане осуждали регента также за то, что он заставил их, «добрых людей Сиккима», написать такое письмо. Гангтокская пресса, контролируемая режимом Бхандари, была заодно с нападавшей стороной. «Фараоны гасят мятеж духовенства», - гласил заголовок в «Сиккимском курьере». Мятежное духовенство - это, конечно, монахи Румтека. Вовсю демонстрировались фотографии груд кирпичей, оружия и прочих приспособлений. Делийские газеты, уделив определённое внимание инциденту, были вполне объективны в своей оценке. «Прокитайский переворот в ганг-токском монастыре» - так называлась статья в «Хиндустан Тайме». Граничащий с китайским Тибетом, Сикким был для Индии стратегически уязвимым районом, и малейший намёк на утверждение красного Китая в анклаве вызывал переполох в индийской столице. Сознательно или нет, Ситу Ринпоче шёл по тонкому льду, и его флирт с Пекином должен был вскоре ударить по нему самому.

Чтобы узаконить свой захват Румтека, регенты заручились помощью разнообразных организаций из Гангтока. В своей резолюции от 13 августа Ассоциация Молодёжи Племён Сиккима, Ассоциация Женщин Племён Сиккима и прочие подобные общества решительно осуждали «саботаж религиозных мероприятий» со стороны «горстки монахов». Согласно документу, подписанному восемью группами, «большое число последователей» лишилось возможности получить благословение из-за малочисленной банды монахов. Там также говорилось о том, что органы надзора за соблюдением законности обнаружили склад смертоносного оружия, приготовленный теми же монахами с намерением причинить вред последователям. Возмущённые общественные деятели, конечно же, решительно осуждали такие действия как «вредные, недозволенные и имеющие скрытые мотивы». Они также заявляли, что вышеперечисленные акты вдохновляются «иностранными элементами», которые обладают «закреплёнными законом имущественными правами», и призывали правительство конфисковать всю собственность этих иностранцев. Здесь подразумевался Топга Ринпоче, у которого был бутанский паспорт. Однако участники, похоже, не знали, что и Ситу, и Гьялцаб путешествуют по дипломатическим документам, выданным той же страной. Наконец, делегаты принимали решение противостоять всем вдохновляемым из-за рубежа махинаторам и для этой цели сформировали Комитет Действия. Этот Комитет был шумной группой, самым неприглядным образом оказывающей давление на любого, кто осмеливался оспаривать письмо, представленное Ситупой, и его кандидата. Вскоре члены комитета устроили громкий протест перед Верховным Судом в Гангтоке, возражая против прошения, поданного группой видных людей Сиккима, последователей XVI Кармапы, о том, чтобы проверить спорное письмо научными методами. Накал нарастал, толпа вышла из-под контроля и устроила массовое шествие к дому одного из челнов правления Благотворительной ассоциации имени Кармапы, господина Шераб Гьялцена. Во время последовавшей за этим буйной демонстрации в доме Гьялцена были разбиты окна и пострадала его семья. По пути в Рум-тек возбуждённые протестующие заглянули также в дом одного из подписавшихся под петицией. И то был не последний случай выкрикивания лозунгов и бросания камней. Шамар Ринпоче спешил уехать из Европы. Дав краткую оценку ситуации в интервью немецкой ассоциации Кагью, 5 августа он улетел в Индию. Но пока он мог только оставаться в Дели. Настроение в Румтеке, контролируемом Ситупой, и в Гангтоке было, мягко говоря, невосприимчиво к его аргументам. Пока у власти оставались Бхандари и его партия, условия были неблагоприятны для Шамарпы. Он должен был оказывать законное давление на двух регентов и главного министра из индийской столицы и надеяться на смену караула в сиккимской политике. Шамару Ринпоче не приходилось выбирать, и он смирился со своим положением, наблюдая за тем, как Румтек в руках самозванцев превращался в место преследования тех, кто не признавал Ургьена Тринле. Непосредственной практической задачей было оказать содействие монахам, которые собрались в доме старшего регента. Законные обитатели монастыря направили протест секретарю по внутренним делам в Гангтоке против их безосновательного ареста, издевательств в заключении и диффамации со стороны полиции, но Ша-марпа не ждал реакции от правительства. Старшие монахи намеревались добиваться правды через суд, если власти будут бездействовать.

После Касселя Лама Оле продолжил свою программу в восточной Европе, размышляя над тем, как лучше всего отреагировать на незаконный захват Румтека. Конечно, одним из вариантов была «операция по спасению». Он снова почувствовал искушение появиться в Сиккиме с несколькими своими учениками и навести порядок в доме - Оле лично готов был здорово отшлёпать обоих регентов. Головорезы и преступники из Бутана и Гангтока, командующие в резиденции Кармапы, пожалели бы о том, что вообще ступили на территорию монастыря. Однако в долговременной перспективе такой дерзкий ход, вероятно, сыграл бы на руку врагам. Оле не мог распределять правосудие в Сиккиме по собственному усмотрению, и это могло бы спровоцировать даже международные протесты. Он сомневался, оказывают ли петиции, добросовестно переписываемые его учениками по всему миру, какое-либо воздействие на Востоке, но надо было сделать ещё одну попытку. Ещё важнее было бы привлечь внимание бутанского правительства к тому факту, что оба регента, беззаботно разъезжающие с паспортами его страны, занимаются незаконной деятельностью. Их противозаконные действия порочили доброе имя гималайского королевства. Оле серьёзно подумывал о том, чтобы направить формальную жалобу власть предержащим в бутан-скую столицу Тхимпху.

Ханна попросила Топгу Ринпоче приехать в Европу на замену Шамарпе. Турне с лекциями наверняка было бы для него приятной возможностью отвлечься от мрачной действительности Востока. Помимо своей административной функции генерального секретаря, Топгала был прекрасным ламой и учёным. Пройдя подготовку на Дордже Лопёна, или мастера медитации, это он обучил Тенгу Ринпоче ритуалам, проводимым в Цурпху. Лишившись доступа в Румтек, он стал преподавателем в Международном буддийском институте имени Кармапы и учил студентов тибетскому языку и буддийской философии. С временным исчезновением Румтека этот институт на третий год своего существования превратился в центр нашей активности на Востоке. Каждой осенью Ханна проводила bKIBI, как он популярно назывался, три месяца, обучая, занимаясь организацией и помогая Шамарпе в его делах. После некоторого первоначального колебания Топгала согласился посетить Европу, и 4 августа мы приветствовали его в Варшаве. На своих лекциях Ринпоче демонстрировал академический подход к Учению и, к разочарованию польских друзей, устраивавших его выступления, отказался сидеть на порядочных размеров троне, который поляки соорудили по этому случаю. Люди с интеллектуальной жилкой могли получить безмерную пользу от его знания, и Оле с Ханной были более чем счастливы оттого, что он ездит по нашим центрам. Человек безукоризненной честности, Топгала был одним из немногих «драгоценных» на Востоке, который не шёл на компромиссы и, вопреки угрозе его жизни в рамках общей кампании ненависти и клеветы, твёрдо стоял на своём.

В тот же год состоялось важное событие во время нашего летнего посещения России. 10 сентября в Алуште, на Крымском полуострове, примерно в пятидесяти километрах от исторической Ялты, родилась наша Российская буддийская ассоциация Кагью. Делегаты более чем из тридцати центров, основанных Оле, поставили свои подписи на официальном документе, и возникла законодательная рамка для нашей работы в этой стране. Кюнзиг Шамарпа был избран высшим духовным авторитетом, а Лама Оле должен был направлять центры. Учитывая текущее противостояние и возрастающее влияние китайских коммунистов на сторонников Ситупы, а также на их кандидата на то, чтобы быть Кармапой, - такая статья была существенна.

Между тем, в Дели Шамар Ринпоче, располагая небольшим выбором средств, послал открытое письмо Ситупе и копии его Гьялцабпеи другим его сторонникам (см. Приложение, 29). В документе от 12 сентября старший регент перечислял многочисленные действия Тай Ситу, члена правления Благотворительной ассоциации имени Кармапы, совершённые без одобрения правления и часто в противовес интересам самой Ассоциации. В особенности указывалось на то, что Ситу Ринпоче содействовал учреждению незаконной ассоциации с целью захватить контроль над имуществом Кармапы. Он силой захватил монастырь Румтек и прогнал проживавших в нём монахов, подстроив также их аресты. Он обвинялся в том, что вызвал значительную обеспокоенность у правительства Индии, давшего им приют. Шамарпа полагал, что действия его собрата поставили линию Кагью в центр большой международной интриги, в которую оказались втянуты Тибет, Китай, Индия и другие народы.

Старший регент объявлял, что вследствие этого он просит членов Ассоциации имени Кармапы присоединиться к нему в том, чтобы «законным путём отменить все недавние изменения, произведённые Тай Ситу, и восстановить мир в монастыре Румтек». Он никогда не смирится с тем, что с целью захвата власти в монастыре против монахов использовалась сила, и всё это якобы - во имя религии. Кюнзиг Шамарпа выдвигал официальные обвинения своему собрату Ситу в связи с незаконными действиями в Румте-ке и вовлечением школы в политические игры в регионе. Он также обещал начать судебное разбирательство, с тем чтобы вернуть резиденцию Кармапы.

Что касается Тай Ситу, то его тайные связи с коммунистическим Китаем больше не были секретом для Индии. Альянс регента с Пекином и его агрессивная кампания, направленная на то, чтобы привезти Ургьена Тринле в Сикким, рассматривались на высшем правительственном уровне в Дели с изрядной долей обеспокоенности. Вероятно, по настоянию Ситупы, сам Бхандари поднял вопрос о мальчике из Цурпху перед индийскими министрами, но его просьба впустить ребёнка в Сикким, даже с кратким визитом, была напрочь отвергнута. Китай - единственное государство, не признавшее верховную власть Индии в Сиккиме, и сама мысль о том, что назначенный коммунистами Кармапа, гражданин Китая, будет восседать в Румтеке или курсировать между Цурпху и Гангтоком, вызывала у индийских политиков неуютное содрогание. Так дело опасно приблизится к китайским притязаниям на имущество в Сиккиме. Любительские реверансы Ситупы перед Пекином и его шалости в деликатной сиккимской политике не раз заставляли поднимать брови господ в индийской столице. Дели начинал надоедать столь беспокойный гость. Неприятностей Ситупе добавляло то, что Пекин вовсе не собирался выпускать их «Кармапу» из страны. Добыв мощный инструмент для тактики внесения раскола в ряды тибетцев, коммунисты утратили интерес к Ситу Ринпоче. Он вскоре обнаружит, что двери китайской столицы, когда-то столь радушно перед ним распахнутые, закрылись. Но, слепой к политическим реалиям, регент не сдавался. Следуя его заверениям, инициативные комитеты от Вудстока в США до Самье Линга в Шотландии и Гангтока в Сиккиме призывали приверженцев собирать средства для скорого официального возведения Ургьена Тринле на трон за пределами Китая. Письмо от Тендзина Чёньи «дорогим друзьям в Дхарме» объясняло, что все разделяют радость от того, что Кармапа найден, и, вероятнее всего, вначале 1994 года его Святейшество почтит Вудсток своим присутствием. Для подготовки визита требовалось всего 200000 долларов, и каждому предлагалось внести какую-нибудь тысячу. После захвата Румтек изменился до неузнаваемости. Прячась в доме Шамарпы, монахи лишились доступа в монастырь. На их месте появилось множество подозрительных типов, облачённых в монашеские одежды. Прогнали мастеров по ритуалам, песнопениям и дисциплине, а назначенные вместо них испытывали большие трудности в показе своих умений. Сколько настоящих монахов было среди вновь прибывших - никто в деревне не спрашивал. А может, никому уже и не было до этого дела. Людей заставляли подписывать обещания о лояльности, петиции и обличения. Меньшинство, пытавшееся придерживаться нейтралитета, было внесено в чёрный список, и этих людей немедленно стала донимать полиция. Местные офицеры, расквартированные неподалеку, в Ранипуле, считали своим священным долгом перевоспитание не столь восторженных сторонников Ургьена Тринле. Подвергалось преследованию семейство Намгьялов и некоторые другие, открыто сохранявшие лояльность Кюнзигу Шамарпе.

Ближе к концу августа в деревне появилась немецкая съёмочная группа. Огромный грузовик с необъятным генератором и тоннами оборудования осторожно двигался по узкой грунтовой дороге, ведущей в монастырь. После сумасшедших манёвров на тропе, которая никогда не видела такой махины, водитель достиг конца дороги и с облегчением визгливо затормозил прямо за двором монастыря. За всем этим наблюдали Улли и Сабина, наши берлинские друзья, пробравшиеся в то время в Румтек. Группа мужчин принялась за разгрузку массы кабелей, многочисленных камер, осветительных приборов и прочих электронных приспособлений. Готовились какие-то крупные съёмки. Разговорчивые киношники рассказали, что они ожидали официального разрешения снять изнутри запечатанную комнату, которая, предположительно, содержит разные таинственные вещи. Наши друзья сразу же поняли, что это - место, где хранятся реликвии линии, вместе с Чёрной короной и спорным письмом. После драматических событий июня 1992 года комната была заперта и опечатана, и у дверей была выставлена охрана из сик-кимских солдат, дежуривших круглые сутки. На следующий день человек, ответственный за проект съёмок, был тепло встречен двумя регентами. Похоже, что он был их старым знакомым, - он расхаживал по монастырю со знанием дела, давая советы своему оператору, что лучше заснять, какой угол использовать и какое создать впечатление. Клеменс Куби радовался своему повторному пребыванию в Румтеке. Его документальный фильм об обнаружении XVII Кармапы вступал в свою завершающую стадию. Наши друзья тогда не знали, что Куби был также «старым знакомым» Шамарпы и Оле. Два регента подали главному министру Бхандари прошение о том, чтобы открыть запечатанную комнату. Ринпоче были полны решимости получить в неё доступ. Чёрная корона с реликвиями и спорное письмо - для обоих это были, конечно, объекты вожделения. Ситу Ринпоче, должно быть, нервничал при мысли о том, что главное доказательство против его всё более оспариваемого притязания находится за опечатанной дверью, охраняемой всего лишь несколькими местными солдатами. Если бы это зависело от Бхандари, он с радостью отдал бы регентам письмо, реликвии и весь Румтек в придачу. Однако всё зависело от Дели. Конфликт получил международную огласку, и индийское правительство не могло позволить самым важным предметам линии исчезнуть в Китае, чтобы впоследствии их можно было использовать для притязаний на Румтек. Прошение было отклонено, а Бхандари строго-настрого наказано держать реликвии под охраной. Куби не получил возможности снять комнату изнутри и взглянуть на письмо. Но это не остановило «правдоискателя» - всё было просто подстроено. Ситупа зачитал копию документа, аГьялцаб Ринпоче интерпретировал его содержание. Спустя несколько дней режиссёр и его команда проследовали в Тибет, чтобы заснять историческое событие - обнаружение ребёнка, хоть и с полу-торагодовым опозданием. Наши друзья не понимали, как ему удастся это сделать. Куби явно был изобретателем нового жанра - прямого репортажа о событиях, которые уже давно произошли.

В Европе новостью осеннего сезона была передовая статья в «Штерне», одном из самых популярных еженедельных журналов Германии, о XVII Кармапе Ургьене Тринле. Оле узнал о том, что журнал планирует поместить такую статью, месяцем раньше. Конечно, здорово, когда средства массовой информации обращаются к тибетской или буддийской теме, -вомногих случаях это рассеивает часто встречающиеся неверные представления о восточных религиях. Это могло бы также помочь тибетскому делу и усилить международное давление на красный Китай. Но в этом случае, похоже, авторы попали под влияние Куби и его сторонников, и давление они собирались оказать наКюнзига Шамарпу и Ламу Оле. Журнал, видимо, нуждался в простой и экзотической истории о злодеях и героях, и похоже было, что доказательства коммунистических манипуляций, посланные в редакцию нашими центрами, не повлекут за собой никакой реакции. 21 октября немецкая общественность столкнулась лицом к лицу с симпатичной фотографией Ургьена Тринле размером во всю обложку. Жирное заглавие гласило: «Божественное дитя». «Путь от мальчика-кочевника до нового Будды», - взывал к читателю ещё один лозунг. В тот же день на столе у Ламы Оле лежало несколько экземпляров журнала, и мы тут же окунулись с головой в изучение глянцевых страниц. После довольно хорошего очерка об истории линии преемственности автор переходил к рассказу о почти чудесном обнаружении письма с предсказанием Ситу Ринпоче и не менее чудесным нахождением нового Кармапы. Автор признавал, что благодаря содействию Клеменса Куби «Штерн» получил возможность провести более трёх минут с божественным ребёнком. В своём поведении, однако, новый Будда напоминал мальчика из семьи кочевников, и постоянно окружавшее его кольцо лам явно не одобряло его манеры. Особенно смущала привычка бога плеваться на пол. Репортёр делал вывод, что ребёнок - сообразительный, но довольно одинокий, поскольку ему не разрешают играть со сверстниками. На самом деле, лишь немногим было дозволено к нему прикасаться, поскольку негативные энергии обычных существ могли осквернить бога. Его постоянно мыли и обхаживали многочисленные преданные слуги, один из которых сопровождал его даже во время кратковременного посещения туалета. Репортёр Штерна также поведал о том, что божественное дитя разговаривало с птицами и оставило отпечаток руки на стене. В статье рассказывалось об удивительном факте - признании китайским правительством божественного ребенка в качестве XVII Кармапы и присвоении ему титула «Живой Будда». Далай-лама, божественный царь, полагал, что, формально признав божественное дитя, китайская сторона, вероятно, стала ближе к компромиссу. Как бы то ни было, продолжал автор, некоторых буддистов не устроило такое гармоничное решение дела. Главным подстрекателем стал родственник предыдущего Кармапы, неугомонный Шамар, которому новый расклад, очевидно, грозил потерей влияния. Его главным агитатором в Европе выступал датский лама Оле Нидал. Хорошо информированный корреспондент продолжал рассказ повествованием об августовских инцидентах в Румтеке. Согласно его источникам, шестьдесят недовольных монахов, отказавшихся признавать божественное дитя, забаррикадировались, вооружённые ножами и топорами, на кухне монастыря и бросались кислотными коктейлями в верующих, пришедших помолиться вместе с Ситу Ринпоче. Здесь следовало ещё оно удивительное откровение, на этот раз - о непосредственном будущем Кармапы. В ноябре, объявлял осведомлённый папарацци, божественное дитя будет возведено Далай-ламой на трон в Румтеке. Было похоже, что в Цурпху никто не сомневался в том, что это настоящий Кармапа. Ситу Ринпоче рассказал, как ему приснились долина и две реки, что точно соответствует месту, где поисковая группа нашла мальчика. Монахов особенно восхищало то, с каким внушительным видом юный Будда отдаёт приказы своим слугам. Наконец, когда три минуты закончились, команду Штерна проводили до дверей, чтобы божественное дитя могло продолжить свою учёбу.

Мы все читали статью и рассматривали многочисленные лоснящиеся фотографии навею страницу. Это была дешёвка - предвзятая, не говорящая ни слова о доказательствах, представленных нами, и показывающая тибетский буддизм в полностью этническом и упрощённом свете. Даже непоколебимые сторонники Ургьена Тринле признавали, что их мальчик и вся обстановка в Цурпху выглядели как этническая причуда, и великая мудрость буддизма не просматривалась ни в чём. Но, видимо, такая примитивная картина являлась замыслом редакции с самого начала. Это была диковинная, чёрно-белая история для масс; вопрос истины ничуть не волновал репортёров. Лама Оле написал в этот журнал письмо от имени наших, в то время сорока, немецких центров Кагью. В письме он заявил, что реклама «Кармапы», назначенного китайцами, со стороны «Штерна» была, фактически, поддержкой угнетателей Тибета. Статья, опускающая важные факты, представленные нашими людьми, играла на руку коммунистам. Наши друзья сами писали редактору, и индивидуально, и от имени центров, но их протесты не были услышаны. Ни одно из наших писем опубликовано не было, не говоря уже об ответах на них. Наоборот, журнал предпочёл напечатать одобрительное послание от немецкой буддийской организации, лояльной к Ситу Ринпоче, в которой состояло всего два центра. Китайское посольство в Бонне, должно быть, чувствовало не только гордость, но и благодарность. Мы стали вспоминать свои контакты в немецких средствах массовой информации, с тем чтобы представить противоположную точку зрения, но - никто не проявлял интереса. Ссора между какими-то монахами в Гималаях и тот факт, что «Штерн» называл мальчика из семьи кочевников известным ламой, в то время как группа немецких буддистов против этого возражала, - все эти детали и отдалённо не тянули на «горячую» тему. Только через три года, когда Китай пошёл против Далай-ламы и выдвинул своего собственного Панчен-ламу, мир, наконец, заметил махинации Пекина, направленные на раскол тибетцев. Пока что мы должны были довольствоваться статьями в нашем периодическом издании «Кагью Лайф», и вообще нам не о чем было беспокоиться. Несведущих людей никак не трогала вся эта тема, читатели «Штерна» воспринимали эту историю как ещё один кусок экзотики из далёких стран и уделяли ей не больше внимания, чем, скажем, обнаружению ещё одного неизвестного племени в дебрях Амазонки. Более тревожными были новости о том, что следующей весной Куби планирует показ своего документального фильма в кинотеатрах Германии. После «Маленького Будды» Бертолуччи творение Куби окажется на гребне тибетской волны. Показ стоившей тридцать пять миллионов долларов совместной постановки Голливуда и Италии начинался в Европе в следующем году, и уже была развёрнута мощная рекламная кампания. Не случайно Куби решил назвать своё детище «Живой Будда» - тем самым он не только увязывал его с фильмом Бертолуччи, но и потворствовал коммунистическому Китаю и ламам-коллаборци-онистам.

Во второй половине октября 1993 года Ханна полетела в Дели. Она должна была оставаться в KIBI до конца года, обучая в институте и помогая Шамарпе в его попытках законного возврата Румтека. Но была и более важная причина для её присутствия в Индии. Похоже было, что через полтора года после начала кризиса Шамарпа готовится сделать исторический шаг. До сих пор он только реагировал на обострение печальных событий, и инициатива полностью принадлежала Ситупе. Он беспомощно наблюдал за тем, как с неожиданным успехом раскручиваются заговоры против его позиции, как, несмотря на его достойное поведение, его влияние и репутация среди тибетцев в изгнании постепенно испаряются. Это, разумеется, мало значило за пределами Азии. То, что большинство тибетской религиозной аристократии высказалось в поддержку назначенного китайцами «Кармапы», больше не играло никакой роли для буддистов в Европе. Когда-то высоко почитаемые учителя дискредитировали себя в глазах европейцев, и практикующих в Дании или Германии ничуть не волновало, принимает какой-нибудь известный ринпоче из Катманду сторону главного регента или нет. Понятно, что Кюнзиг Шамарпа не мог позволить себе такую роскошь, поскольку его статус второго лица в иерархии линии во многом зависел от поддержки тибетских братьев, но до обидного мало сородичей готовы были ему её оказать. Шамарпа вызвал на себя огонь из всех возможных частей Азии, а также из нескольких мест в Великобритании, Франции и США из-за его, теперь уже официального, неприятия кандидата в Цурпху.

Теперь пришло время Шамару Ринпоче придать вес своим заявлениям и выполнить подлинные инструкции Кармапы, которые, как он утверждал, имелисьу некоего достойного доверия человека. Мы не могли и дальше просто отвергать мальчика Ситупы. Наше самое действенное оружие против предполагаемой подделки - анализ спорного завещания - очевидно, использовать было невозможно, поскольку Румтек оставался в тисках Ситупы, Письмо было вне досягаемости Шамарпы, и сохранялась опасность того, что оно вообще будет уничтожено. Кюнзиг Шамарпа должен был осуществить свой выбор XVII Кармапы. Это, разумеется, было самым рискованным предприятием, и ошибки могли повлечь за собой тяжкие последствия. Красный Китай наверняка не будет бездействовать, пассивно наблюдая за тем, как соперника их «Кармапы» уводят у них из-под носа, чтобы поселить его в индийской резиденции. Коммунисты пойдут на всё, чтобы навсегда смести со сцены любого, кто бросит малейший вызов трону их тулку. С известной долей вероятности можно было предположить, что кандидат Шамарпы находится где-нибудь в оккупированном Тибете, - мальчик, счастливо живущий в своей семье, не будучи пока известен ни тибетцам, ни китайцам. Как часто заявлял в прошлом старший регент, он был знаком с человеком, знающим все эти взрывоопасные подробности. По мере приближения 1994 года люди в Европе начали чувствовать, что планируется некая акция. Никто не говорил ни слова, но заметным стало некоторое напряжение, и наши друзья на этом континенте выжидающе смотрели на Ламу Оле. Все жадно ловили малейшие намёки на то, что скоро появится Кармапа. В то время от событий в Азии Оле отвлекала только ситуация в Греции. Как он верно предсказал в июле, Джорджия и Магнус вернулись из Катманду в драчливом настроении. Они перестали напускать на себя налёт вежливости и сразу же развернули атаку на оппонентов Ургьена Тринле. Они уведомили Оле и остальных его учеников из греческого совета, что духовное управление Верчен Лингом, или Чёрной 1Ърой, как называется наш центр отшельничества близ Коринфа, по настоятельной просьбе членов совета принял на себя Тенга Ринпоче. В своей новой роли директора Ринпоче изменял название центра на Карма Камцанг и назначал Джорджию и Магнуса своими исключительными представителями, отвечающими за центр. Они также объявили, что им очень жаль, но они не в состоянии организовать летнюю программу Ламы Оле в Карма Камцанге в следующем году, поскольку Тенга Ринпоче примерно в то же время будет давать большое посвящение Калачакры. Конечно, они не преминут, связаться с Оле, если им понадобятся его услуги ламы в будущем. Если Джорджия и Магнус ожидали удивить своего бывшего учителя неожиданным выходом на сцену Тенги Ринпоче, то ответ Оле быстро опустил их на землю. Предвидя подобные неприятности, ещё в 1992 году, незадолго до драматических событий в Румтеке Лама Оле попросил Кюнзига Шамарпу принять духовное руководство ста тридцатью центрами, которые Оле основал для Кармапы. Ринпоче мудро согласился, и в августе 1992 года Чёрная Гора, как и все остальные наши места, перешла под духовную опеку старшего регента Кармапы. Нет нужды говорить, что этот ход избавил нас от головной боли нате полтора бурных года, которые за этим последовали. Следовательно, позиция высшего ламы в Берчен Линге была уже занята, и трудно было ожидать, что она скоро освободится. Оле очень хорошо знал, что Тен-га Ринпоче не станет претендовать наместо, уже отданное главному держателю линии, который стоял гораздо выше Тенги в тщательно соблюдаемой тибетской субординации. Он вежливо проинформировал Джорджию и Магнуса об этом положении дел и выразил надежду, что они не будут принуждать почтенного Тенгу Ринпоче принять на себя обязанности, с которыми успешно справляется старший регент Шамарпа. Он также освободил их от их функций в Берчен Линге и пожелал им успеха в других областях работы для буддизма в Греции.

Имени и авторитета Кюнзига Шамарпы более чем хватило для того, чтобы остудить энтузиазм Тенги Ринпоче по поводу куска горы в далёкой Греции. Но этого оказалось не достаточно, чтобы Джорджия и Магнус отказались от своего желания завладеть центром отшельничества. Не имея больше в своём распоряжении никаких аргументов, они взялись за неимоверный труд сооружения забора вокруг земли центра, тем самым пытаясь перекрыть нам доступ туда. Учитывая размеры и недоступность некоторых частей территории, это было, вне всяких сомнений, выдающимся достижением. Аккуратная ограда с колючей проволокой проходила по крутым склонам и рассекала горные кряжи, огораживая каждый сантиметр. Но их усилия были совершенно иррациональны, поскольку выиграли от них только рабочие, строившие забор. Наши друзья из группы ответили тем, что, не оценив труды Джорджии и Магнуса по украшению местности колючей проволокой и настроившись вернуть свой центр, подали на упрямых супругов в суд.

 

Этот своеобразный случай вызвал интерес у районного прокурора, который лично вмешался вдело, поражённый столь явным нарушением права собственности. Внезапно наши оппоненты оказались перед угрозой больших штрафов; прозвучали даже зловещие упоминания о тюремных сроках. В конечном счёте, после всяческих пререканий в судебной системе византийской Греции, двум нарушителям закона было велено летом 1994 года разобрать свой палисад и открыть нам доступ в наш центр. И поскольку все остальные в греческом совете поддерживали Ламу Оле, Чёрная Гора осталась в наших руках, а Джорджия и Магнус имели возможность направить свои амбиции на другие цели.

Приближался 1994 год, и Оле понял, что грядущие месяцы будут решающими в нашей борьбе против фракции Ситупы. Попытка облагодетельствовать линию «Кармапой», которым управляют коммунисты, может быть расстроена раз и навсегда, но главная борьба ещё впереди. За нами было большинство центров на Западе, и мы нашли достаточно силы и уверенности для того, чтобы отказать скомпрометировавшим себя ламам в возвращении в качестве наших учителей. Не было причин любезничать с теми, кто связался с врагами своей страны и проявил такую нехватку политического самосознания и мужества. Но, твёрдо стоящим на ногах, нам всё же недоставало одного решающего звена. Миру ещё предстоит увидеть, как обещание Шамарпы становится реальностью. Все с нетерпением ждали выявления настоящего XVII Кармапы, желая увидеть, как он ясно покажет себя. Принимая во внимание политическое веление дня и решимость красного Китая держать Тибет в железной хватке, мы могли ожидать, что аттракцион будет весьма опасным. В конце декабря, когда мы готовились к началу нашей ежегодной кругосветной поездки, Оле позвал нас с Кати в свою подвальную комнату в нашем копенгагенском центре. «Если всё будет хорошо», - прозвучал сильный голос Оле, - «наш Кармапа будет в Дели менее чем через три недели».

 

^{Кармапа}

2 января 1994 года мы снова оказались на бывшем коммунистическом вокзале Берлина, готовясь загрузиться в поезд, который довезёт нас до Владивостока на дальневосточном краю России. Прошло ровно два года с тех пор, как мы отправлялись на восток с этого же перрона, но казалось, что позади - вечность. Тогда около сотни человек, пришедших провожать своего ламу, почти не сомневались, что появление Кармапы - вопрос нескольких недель. Ожидание на их лицах говорило красноречивее всяких слов. Фейерверков не было, но чувствовалась праздничная атмосфера. Сейчас мы увидели намного больше сдержанности и меньше ожиданий. Последние восемнадцать месяцев пролились холодным душем на некритичных поклонников Тибета. Этот душ, разумеется, был необходим. Мы возмужали и обрели способность отличать вневременные ценности самого буддизма от его этнического приложения. Люди больше не попадутся на крючок простого религиозного шоу, пусть даже приправленного изощрёнными ритуалами и возглавляемого обладателями знаменитых имён. В то же время, оставаясь критичными, мы старались не впадать в неразумный скепсис или цинизм. Хотя большинство присутствовавших на вокзале чувствовали, что сейчас самое время Шамарпе перейти от обещаний к делу, никто пока не думал радоваться. Действительно, у нас были причины для того, чтобы скрывать свою радость. Неведомо и для друзей, и для врагов, начался отсчёт времени до прибытия Кармапы в Индию. Как раз когда мы занимали свои места в поезде, в Азии началась миссия плаща и кинжала.

 

Путешествие на поезде по России даёт достаточно материала для отдельной книги. Сидя безвылазно в уютных и ужасно перетопленных купе, защищающих нас от лютой зимы, воющей за окном, и мороза, кусающего стёкла, в каждой поездке на восток мы чувствовали себя первопроходцами, открывающими целину. Вездесущие и обычно недружелюбные проводницы - грубоватые бабушки, заведующие вагонами, - адский смрад, выползающий из вечно запертых туалетов, и абсурдное обыкновение выключать свет в девять часов вечера - все эти несчастья неспособны были погасить тот восторг, который мы испытывали. В этом году восторг усиливался от сознания опасности того, что происходило в Азии. Понятно, что, невзирая на окружающую красоту белых северных равнин, ум Оле был направлен на юг, на Тибет, где разворачивался финальный акт драмы Кагью.

Мы намеревались поддерживать контакт с Ханной каждый день. Это легко было решить, но - почти невозможно выполнить. Через два года после того, как российская экономика стряхнула с себя оковы коммунизма, большинство беге-мотообразных государственных предприятий было поражено хаосом и находилось на грани краха. Простым русским ещё только предстояло обнаружить благословение недавно пришедшего к ним капитализма. Телефонная система, конечно же, не являлась исключением из общего беспорядка. Если почти на всей территории бывшего Советского Союза телефоны были совершенно ненадёжны и практически не функционировали, то теперь они еще и непомерно подорожали. Таким образом, спустя полтора года я снова стал заложником переговорных пунктов и телеграфов, рассеянных вдоль нашего маршрута до Владивостока, и мои дни и некоторые ночи приобрели монотонный ритм. Когда каждый квадратный сантиметр серого почтового учреждения, где я просиживал лучшую часть вечера, был уже тщательно изучен, внезапно я пробуждался от своего ступора - на проводе Индия! Металлический голос из громкоговорителя направлял меня в одну из крохотных кабинок, украшавших почтовое отделение. Бегом устремляясь в мрачную коробку и полностью лишаясь кислорода, я понимал, что оказался в специальном устройстве для удушения незадачливых клиентов. Затворяя дверь, я затем пытался расшифровать важные слова Ханны, сочащиеся из трубки. Для того чтобы сказать ей что-то в ответ, мне приходилось орать во всю мощь своих лёгких и надеяться при этом, что русские на этой почте ещё не вполне освоили датский язык. Приятным разнообразием после пытки последних часов была возможность выбежать на пронизывающий холод, добраться до зала, где Оле читал лекцию, и поделиться с ним свежими новостями. В таких развивающих условиях отрывочными кусками доходили до нас новости из Индии.

12 января наш поезд миновал Уральские горы, отделяющие Европу от Азии. В купе пришли вооружённые люди и всё осматривали. Из ближайшей тюрьмы сбежала группа опасных преступников, которые теперь грабили проходящие поезда. Конечно же, не о чем беспокоиться - заверили нас - «просто идёт плановая проверка». Хоть и плановые, эти поиски длились целых десять часов, и солдаты оставались с нами до самого Новосибирска, нашего первого города в Сибири. В этот год, как и во все остальные, с нами была большая группа западных людей и русских. Похоже, что температура минус пятнадцать градусов Цельсия не вполне удовлетворяла дикое желание европейцев покорить Сибирь зимой. Все жаждали рёва снежной бури и арктических условий и, во власти подобных мечтаний, решили обратиться за помощью к Оле. Не мог бы он принять меры против такого мягкого климата? Наши друзья выглядели разочарованными. Что ж, долго ждать им не пришлось. По мере нашего дальнейшего продвижения на восток Сибирь показала своё настоящее лицо. Когда мы подъезжали к Красноярску, температура упала до почтительной отметки минус сорока, и в вагоне европейцев сразу отказала система отопления. Проснувшись, люди столкнулись с удивительной реальностью - пол их купе превратился в каток, а хлеб на столе - в толстый кусок льда. Похоже, что погода сделала своё дело, - жалоб о чересчур тёплой русской зиме мы больше не слышали.

Между тем и в Дели, и в Тибете температура продолжала повышаться. 16 января мы приехали в город Иркутск около Байкала, и на следующий день нам удалось дозвониться до Ханны. Большие новости были на подходе! мы должны были позвонить ей через сорок восемь часов. От возбуждения у нас волосы встали дыбом. Бросив взгляд на карту, мы заметили, что находимся не так уж далеко от места событий: Иркутск расположен на расстоянии примерно 250 километров к северу от монгольской границы, и, продвигаясь ещё дальше на юг, можно было оказаться где-нибудь в восточном Тибете. Мы были относительно недалеко оттого места, где сейчас, должно быть, готовился отъезд Кармапы. Следующие два дня наполнились нетерпеливым ожиданием. Это, без сомнения, были самые решающие для будущего линии моменты со времени смерти XVI Кармапы в 1981 году. Группа интересовалась, что это заставляет нас постоянно переговариваться с Дели. «Большая программа bKIBI», -прозаично объяснил Лама Оле. Наши наиболее любопытные друзья посчитали, что программа действительно должна быть гигантской, если Оле нужно говорить с Ханной так много часов каждый день.

19 января станет памятным днём. Наш поезд прибыл в Улан-Удэ, столицу Бурятии - однойиз внутреннихроссийских стран, населённой этническим меньшинством - традиционно буддийским. Хамбо-Лама, духовный глава бурят, пригласил Оле на чашку чая в свою восстановленную штаб-квартиру загородом. Его люди на протяжении нескольких веков равнялись наГелугпу, и сегодня, спустя десятилетия советского подавления, восстанавливались связи со школой «жёлтых шапок». Оле отпивал небольшими глотками свой тёплый чай в холодных как лёд апартаментах Хамбо-Ламы и слушал рассказ монаха о пребывании в Дхарамсале, но его внимание было полностью приковано к Тибету. Хамбо не подозревал, что в нескольких тысячах километров к югу от места беседы сейчас совершается история. Моё внимание было направлено не так далеко - на местный телеграф. Мы должны были, как и обещали, дозвониться Ханне, и я не мог дождаться момента, когда доберусь до телефона. Спустя долгий час мы с облегчением распрощались с морозильной камерой Хамбо и отправились в Улан-Удэ. Вечером, когда Оле читал лекцию внушительной по численности аудитории бурят, я занял выжидательную позицию на единственном почтамте в Улан-Удэ. Даже по российским стандартам он был особенно неприятным и малоэффективным. С самого начала мне твёрдо дали понять, что заказанного разговора с Дели, возможно, придётся ждать сутки или двое. Но другого выбора не было - если звонить из квартиры, то на это легко могла уйти целая неделя. Похоже, что этот регион всё еще находился в объятиях коммунизма.

После лекции Оле согласился побеседовать с Ламой Цевангом, единственным учеником Лопен Чечу в этой части мира. Будучи ответственным за монументальный проект ступы, который буряты запустили с помощью Чечу Ринпоче в последний год правления Горбачёва, он сейчас, обливаясь потом, пытался изыскать необходимые миллионы долларов для его завершения. В ходе развала коммунистической системы Горбачёв, видимо, стараясь расположить к себе международное общественное мнение, отваливал солидные суммы российским этническим меньшинствам. Перепало кое-что и бурятскому проекту.

Но сегодня, когда страна была на грани банкротства, Ельцин не проявлял подобной щедрости, и высыхали источники денежных поступлений даже на образование, не говоря уже об эксцентричных религиозных предприятиях. Большой проект забуксовал, и важно было хотя бы выслушать жалобы Цеванга на его невзгоды. Он казался нам хорошим человеком, искренне переживающим за своё дело. В случае удачной попытки переговоров с Дели я должен был немедленно мчаться с почты в гостиницу, где Оле и Кати поздно ночью беседовали с Цевангом.

Мучительно тянулись часы ожидания. В полночь в моё дежурство внесла разнообразие группа убогого вида людей, которые, не проявляя никакого интереса к международным звонкам, вошли, расселись на грязном полу почтового зала ожидания и тут же вступили друг с другом в жаркий диспут. Всё вокруг в мгновение ока усеялось бутылками, клочками бумаги и прочим хламом. По кругу пустили подозрительного вида флягу с какой-то желтоватой жидкостью внутри. Я с удивлением наблюдал, как самый шумный тип в банде залпом осушил содержимое и, явно удовлетворённый, заорал, видимо, требуя ещё. До моих ноздрей донёсся металлический запах. В этот самый момент в густом воздухе раздался телефонный звонок. Я вскочил со своего сиденья и побежал в одинокую кабинку, расположенную - согласно величественному стратегическому замыслу - в центре помещения. Схватив трубку, я услышал, как русская телефонистка произнесла долгожданное слово: Дели. Голос большого Таши звучал как бы на отдалении, но смысл был ясен. Нет, Ханны сейчас нет, он не может сказать, где она. И наконец - да, очень хорошие новости. «Пожалуйста, только на ухо Ламе Оле», -доверительно прошептал Таши. Затем он добавил спокойно: «Кармапа в Дели». Внезапно я мог слышать каждый отдельный звук, текущий из Индии в Улан-Удэ по перегруженным антикварным проводам. Обычная какофония шумов, сопровождавших каждый междугородний разговор в этой части мира, превратилась для меня в прекрасную симфонию. Я выпрыгнул из кабинки, расплатился, одарил моих истязателей лучезарной улыбкой и в доли секунды оказался на морозе, направляясь к гостинице. Когда Кати, Оле и я сидели поздно ночью в тёмном фойе, Лама Оле, наверно, чувствовал, что рубикон перейдён. Его почти двухлетняя борьба привела к самому благоприятному исходу. Несколько часов назад Кармапа прибыл в Дели. Радость и облегчение побуждали Оле поделиться новостями с нашими друзьями. Однако завершение операции было всё ещё сопряжено с опасностью, и нам нужно было поговорить с Ханной, прежде чем что-либо предпринимать. Но будущее выглядело многообещающим - впервые за долгое время, начиная с событий 1992 года, мы предчувствовали близкую победу.

На международной конференции Карма Кагью в 1996 году в Дели Шамар Ринпоче рассказал о событиях, которые привели к нахождению и признанию XVII Кармапы. Это, конечно, интересовало всех. Как дошли до старшего ученика сведения о юном Кармапе, живущем в совершенной безвестности в оккупированном Тибете? Ведь Шамарпа, находившийся на расстоянии тысяч километров от него в северной Индии, не имел доступа и влияния в Тибете и, в отличие от Ситу Ринпоче, оставался в числе неугодных посетителей для китайцев, действительных хозяев в Лхасе. Недоступны были старшему регенту и подлинные инструкции Кармапы о своём будущем возвращении, если таковые существовали. Ответ, данный Шамарпой, вернул нас в бурное время после смерти XVI Кармапы в 1981 году.

Как читатель, наверное, уже понял, Ринпоче, на которых была возложена ответственность за будущее школы Кагью, увязли во враждебности и недоверии, и в этот нестабильный период узнавание следующего Кармапы - исключительно духовное мероприятие - оказалось полностью зависимым от мирских интриг. Многие ламы устремились за деньгами и властью. Шамар Ринпоче в таком окружении предпочёл действовать сам. Его рассказ на конференции раскрыл степень трений на верхних этажах линии задолго до стычки в 1992 году. Это позволило также нам глубже увидеть, каким непростым способом решило проявиться семнадцатое воплощение. В 1986 году, приехав в Дели с задачей наблюдения за строительством KIBI, Шамарпа принимал неожиданного гостя. Чобгье Три Ринпоче, чрезвычайно опытный лама школы Сакья, пользовавшийся огромным уважением XVI Кармапы, приготовил для регента какое-то важное известие. «Незадолго до смерти Кармапы мне приснился сон, - начал загадочно Чобгье Три. - его Святейшество ходил вокруг ступы в своём обычном дхармическом облачении. Он казался печальным. Во сне я также почувствовал печаль и прослезился. Вскоре после этого Кармапа умер. Сейчас же, за несколько дней до моего приезда сюда, мне приснился другой сон. На этот раз его Святейшество снова ходил вокруг ступы, но в жёлтом облачении. Его одежды сверкали, и настроение его было весёлым. В полдень того же дня меня навестил родственник, прибывший из Лхасы. Он привёз фотографию ребёнка, которого хорошо знали в той местности, откуда родом этот мой родственник. Люди знали, что ребёнок несколько раз заявлял, что он Кармапа». Услышав это, Чобгье Три Ринпоче решил рассказать обо всём Шамарпе. Сократив визит в свой монастырь, он без промедления направился в Дели. «Ты не должен принимать решений на основе сказанного мной, -веско заключил Чобгье Три. - Твоё суждение должно основываться на инструкциях, оставленных покойным Кармапой, а также на видениях и ощущениях опытных мастеров линии».

Ребёнок на фотографии выглядел совсем маленьким. Шамарпа предположил, что ему едва три года от роду. Под впечатлением от услышанного, регент Кагью, видимо, решил никому об этом не говорить, поскольку трое остальных так ничего от него и не узнали. Он также пришёл к выводу, что это дело заслуживает изучения. Возможность подвернулась вначале 1987 года, когда в Лхасу был направлен Лопен Чечу Ринпоче в качестве представителя Буддийской Ассоциации Непала. Шамарпа попросил его тайно посмотреть на ребёнка - так, чтобы никто не раскрыл настоящей цели его прихода. В то время семья ребёнка жила в районе Лхасы, называющемся Бакхор. Его отец - Мипхам Ринпоче, известный мастер школы Ньингма. Лопен Чечу Ринпоче вернулся в Непал с большим количеством информации. Он выяснил имена родителей, разузнал об их жизни, а также узнал, когда и где родились их двое сыновей. Чечу Ринпоче обнаружил также, что у отца есть много религиозных предметов и писем, принадлежавших предыдущему Мипхаму. Одно из писем привлекло внимание Лопен Чечу. В нём говорилось, что в следующем воплощении у Мипхама будет сын по имени Ригпе Йеше Дордже. Шамарпа, должно быть, тут же заметил, что «Ригпе Дордже» указывает на имя покойного Кармапы: Рангджунг Ригпе Дордже. Всё это очень обнадёживало.

 

С тем чтобы добыть новые подробности, Шамарпа послал в Тибет ещё одного человека, и тот принёс новости не менее восхитительные. В особенности один его рассказ показался регенту Кагью знаменательным. Однажды друг отца ребёнка взял мальчика с собой в храм Джокханг в Лхасе. Обходя вокруг здания, они заметили большую толпу, собравшуюся у входа. Последовав внутрь за людьми, они увидели плотно сложенного ламу, расписывающего золотом лицо статуи Будды. Когда взгляд ребёнка упал на ламу, он подбежал к нему и спросил: «Ты узнаёшь меня?» Лама ответил: «Нет». Друг отца рассказал об этом родителям, и те решили было из любопытства поговорить с тем ламой. Наведя справки, они выяснили, что это - Гьялцаб Ринпоче. Но когда они готовились к встрече с выдающимся Ринпоче, маленький сын остановил их. «Я не хочу его видеть, потому что он меня не узнаёт», - воскликнул ребёнок и отказался встречаться с ламой. Согласно свидетельству Шамарпы на конференции Кагью, примерно в то же время к старшему регенту обратился весьма уважаемый человек, приверженец XVI Кармапы. Он заявил, что обладает инструкциями Кармапы о его следующем воплощении. Он получил эту информацию непосредственно от Кармапы, но, связанный повелением его гуру, пока не может ничего говорить. Чем больше сигналов получал Шамарпа о следующем перерождении Кармапы, тем меньше, казалось, он склонялся к тому, чтобы делиться этими сведениями с тремя Ринпоче. Он присутствовал на нескольких бессодержательных встречах четвёрки в Дели, но не сказал остальным ровно ничего. Наверное, уровень его доверия к собратьям достиг в те дни минимальной отметки. Даже Далай-лама остался ни с чем после своих расспросов, и ему пришлось удовлетвориться общим заверением о том, что да, действительно, появился человек, утверждающий, что располагает инструкциями от покойного Кармапы. Шамарпа категорически отказывался разглашать имя этого человека. Регент Кагью не делал также никаких намёков на то, что у него имеются важные нити и в Тибете.

Тайно продолжая своё расследование, Шамар Ринпоче решил послать в Лхасу третьего курьера. Отец ребёнка был известным ламой и занимал особое положение - люди часто просили его о помощи в духовных и мирских вопросах. Двери семьи всегда были открыты, любой мог прийти к ламе за благословением или советом. Директива Шамарпы своему посланнику заключалась в том, чтобы связаться с семьёй под предлогом консультации в области бизнеса. Но не успел человек Шамарпы войти в дом, как предпочёл благоразумно удалиться. Внутри ему встретился мальчик с отчётливыми чертами лица, который невозмутимо заявил: «Это меня ты ищешь». Этого было достаточно. Проведя ещё несколько дней в Лхасе, человек поспешил обратно в Непал, и его рассказ стал ещё одним доказательством исключительных качеств ребёнка.

Чтобы прийти к окончательному решению о том, кем является этот ребёнок, Шамарпа начал медитационное отшельничество. Это традиционный метод, используемый ламами для проверки своего выбора перевоплощения. В отсутствие подлинных инструкций единственные надёжные знаки можно было получить через медитацию. Наутро седьмого дня отшельничества' Шамару Ринпоче приснился необычный сон. XVI Кармапа совершал ритуал от имени покойника. Завершив молитвы, Кармапа объявил: «Теперь я могу прийти, куда ты хочешь». Следующей ночью был ещё один сон. Шамарпа видел золотую статую Будды огромных размеров. Когда он начал бросать в её сторону рис, тот превратился в дождь, пролившийся на статую. Из очень большой масляной лампы, наполненной нектаром, стал излучаться свет во всех направлениях. Вследствие столь благоприятных видений регент Кагью, должно быть, убедился, что ребёнок в Лхасе является подлинным перевоплощением, и восторженно принялся за подготовку своей личной поездки в Тибет. Он предполагал появиться в тибетской столице под видом бизнесмена, войти в дом семьи под предлогом обращения за советом к отцу и проверить мальчика.

Замысел казался лёгким для осуществления, и Шамарпа отправился в путь, вполне уверенный в том, что скоро сможет направить оценивающий взгляд на юного Кармапу. Но случилось так, что оценивать взглядом он мог только тибетских купцов из Катманду, приехавших по делам в Лхасу. Тщательно продуманный план дал осечку. Поскольку Шамарпа никогда ранее не бывал в Лхасе, он думал, что район Бакхор, где жила семья, -это какая-то большая местность, где можно без труда раствориться. На самом же деле Бакхор оказался людным крошечным местечком, состоящим из нескольких узких улиц, ведущих к храму Джокханг, -чем-то вроде пристроек у небольшого монастыря. Разочарованный регент понял, что не сможет оставаться инкогнито. Улицы были полны тибетских торговцев из Непала, в том числе его соседей по Катманду, и они нашли бы в лучшем случае своеобразным, если не совершенно непонятным, тот факт, что старший регент Кагью разгуливает по Лхасе в деловом костюме. При приближении к дому семьи опасность быть замеченным резко возрастала.

Китайские власти также не были простачками и, вероятно, разнюхали, что Шамар Ринпоче приехал в Тибет и в настоящий момент изображает из себя туриста в тибетской столице. Доверившись безопасности гостиничного номера, Шамарпа, должно быть, понял, что за ним следят. Любая попытка войти в дом семьи при таких негостеприимных обстоятельствах могла бы привести к тяжёлым последствиям. Другого выбора не было - приходилось признать неудачу. Чтобы сбить с толку китайскую полицию, регент отправился на экскурсию в Намцо, туристическое место на севере страны. Вернувшись в Лхасу, он взял билет на первый рейс в Катманду.

В Непале Шамар Ринпоче прибегнул к последнему методу для подтверждения своих предположений. В Тибете существовала традиция - разыскивающий знаки перевоплощения писал различные возможности на бумаге, затем листочки заворачивались в шарики из теста и опускались в посудину. После этого нужно было отправиться в какое-нибудь священное место и медитировать там, желая, чтобы из посудины, когда её перевернёшь, выкатился шарик с правильными указаниями. Решившись лишний раз удостовериться, что идёт по правильному следу, регент направил своего главного советника по имени Лама Цюльтрим Дава в несколько святых мест в Катманду и вокруг него с инструкцией совершить традиционный ритуал. Одно из таких мест, Парпхинг, пользовалось большой популярностью у туристов, и, поскольку в те дни Непал полнился слухами о том, где переродился XVII Кармапа, то Шамар Ринпоче предпочёл не делать этого самостоятельно, но поручить своему учёному ламе. Зрелище регента Кагью, занимающегося церемонией выяснения будущего, могло вызвать очередной приступ неуправляемых сплетен. В корзину были положены два листка бумаги - на одном было написано, что сын Мипхама Ринпоче является перевоплощением XVI Кармапы, а на другом утверждалось, что нет. Лама Цюльтрим Дава повторил данный ритуал четыре раза в различных местах, и каждый раз выпадала бумага, подтверждающая правильность предположений. Сточки зрения регента, доказательство было неопровержимым.

 

Шамар Ринпоче связался тогда с человеком, который заявлял, что обладает указаниями покойного Кармапы. Услышав рассказ Шамарпы об уникальном ребёнке и миссии по расследованию обстоятельств в Лхасе, этот человек заявил, что не имеет ничего против образа действий тулку Шамара, но всё же подчеркнул, что пока ещё не может раскрыть свои сведения. Время ещё не пришло. Несмотря на все эти различные подтверждения, Шамарпа держал рот на замке. Он не позволял себе в беседах стремя Ринпоче даже отдалённых намёков на то, что, скорее всего, нашёл подлинное перевоплощение. Причиной такой скрытности был, по всей видимости, весьма неприятный вывод о том, что его собратья, намеренно или нет, помешают активности Кармапы, если получат возможность его найти. Вероятно, Шамарпа также подозревал, что Ситу Ринпоче, если сможет, рад будет запереть молодое Святейшество в оккупированном Тибете. Альянс Ситупы с китайскими коммунистами к тому времени ни для кого уже не был секретом. Его худшие подозрения подтвердились на решающей встрече регентов в марте 1992 года. «Письмо с предсказанием» Ситу Ринпоче являлось, как не мог не видеть того Шамарпа, неумелой подделкой. Он отказывался соглашаться, что оно написано Кармапой, но при этом опять не упомянул о своём прорыве. Вместо этого он начал настаивать на судебной проверке документа. Конфронтация стала неизбежной. Последующие драматические события подробно описаны в этой книге.

После того как Ситу и Гьялцаб стремительно осуществили свой план и, с одобрения Далай-ламы и при поддержке китайцев, выдвинули и признали «своего Кармапу», тулку Шамар, не имея большого выбора, снова попросил совета у человека, хранящего наказ XVI Кармапы. Шамарпа хотел знать, является ли письмо подлинным, и спрашивал, что делать дальше в свете последних позорных происшествий. Ничуть не колеблясь, тот ответил, что «письмо с предсказанием» Ситупы - подлог, но, поскольку пока ничего другого предпринять не удастся, он порекомендовал старшему регенту позволить другим завершить то, что они столь изощрённо начали. Таким образом, в следующие полтора года регент Кагью терпеливо ждал своего часа, иногда не зная, что делать, но всегда оставаясь на связи с таинственным хранителем слов Кармапы, полностью убеждённый в том, что мальчик в Лхасе - настоящий Кармапа.

Со временем, к концу 1993 года, Шамарпа увидел, что пора действовать. Благодаря неутомимой работе Ламы Оле, регента поддерживали около ста шестидесяти центров Кагью на Западе. Кроме того, каждый день промедления увеличивал риск, что китайцы проведают про истинные намерения регента и выследят ребёнка в Лхасе. Без сомнения, нашлись бы тибетцы, готовые помочь им в этой операции. Перед тем как начать, Шамарпа проинформировал своего тайного наперсника, что планирует пригласить ребёнка и его семью в Дели. Никто, конечно, не знал, что именно этот мальчик выбран Шамаром Ринпоче как XVII Кармапа, и регент, должно быть, радовался тому, что сейчас можно было устроить легальный выезд ребёнка из Китая. Шамарпа признался, что в Индии он собирается обнародовать свою убеждённость и представить мальчика в качестве подлинного Кармапы. Тот человек не возражал против такого сценария. «Ты - воплощение Шамара; я не вижу ничего неподобающего в твоём образе действий», -поразмыслив, заключил он. Но добавил, что всё ещё не может раскрыть завещание Кармапы, и заявил, что сделает всё в точности так, как ему было сказано. Между тем уже тикали часы в Тибете. Ребёнок и его родственники стали недавно объектом официальных домогательств, но эти трудности не были связаны с всё ещё никому не известным убеждением Шамара Ринпоче по поводу юного отпрыска семьи. Но регент очень хорошо понимал, что это вопрос месяцев, а может быть - недель, когда китайцы свяжут растущую славу мальчика в его среде стайными розысками, организованными регентом Кагью в Лхасе. Таким образом, в январе 1994 года юноша и его родня подали прошение о разрешении посетить Катманду и, получив свои паспорта, немедленно отправились в Непал. Это был удачный ход, не противоречивший закону. Было уже слишком поздно, когда коммунисты поняли, что выпустили XVII Кармапу из Тибета. Род Мипхамов легальным образом проскользнул сквозь сети, в которых находилась их страна, и прибыл незамеченным в Непал, а позже - в Дели. Эти новости были для нас столь же праздничными, сколь опустошительными они были для Пекина.

Нам в России нужно было не выдавать свою радость. Прежде чем объявить об этом великом событии, Лама Оле должен был посоветоваться с Ханной. Рано следующим утром Кати, Оле и я помчались на знакомый переговорный пункт в Улан-Удэ и заказали ещё один разговор с Дели. Персонажи прошлой ночи исчезли, оставив после себя заметные следы. На этот раз ждать пришлось всего лишь час. Оле вслушивался в каждое слово Ханны. Да, это, наконец, произошло, юный Кармапа - в Дели. Его имя в семье - Тендзин Кхьенце. Всё это пока известно лишь узкому кругу участников. Никто в KIBI не подозревает, что глава линии гостит в индийской столице. Где - тоже секрет. Шамар Ринпоче хочет выждать несколько недель, прежде чем его представлять. Очевидно, опасность пока велика. Трудно предвидеть, как на наш трюк отреагирует Китай и сторона Ситупы, но можно ожидать противодействия, и даже нападения на KIBI. Оле пока не должен ничего говорить. И-да, Ханна видела Кармапу. У неё нет сомнений, что он настоящий. Он узнал Оле по недавней фотографии и заметил, что его ученик с течением лет изменил причёску. Важно, чтобы Оле как можно скорее прилетел в Дели. Она надеялась приветствовать своего мужа в индийской столице через несколько дней.

Когда мы шли на встречу с группой, у нас кружились головы от последних известий. Кармапа - с нами, вне власти коммунистов. Это было полное фиаско для красного Китая.

 

Группе идеалистов удалось победить тоталитарную сверхдержаву. Нам было чем гордиться. Но важнее всего было то, что отныне глава Кагью сможет распространять свою великую активность в мире й приносить пользу бессчётному количеству существ; мы же сможем бросить своё увлечение политикой и вернуться к буддизму, хотя и значительно обогащенные опытом.

А сейчас мы должны были вернуться в Россию и не выдавать свой восторг в присутствии наших друзей. Преждевременный намёк на то, что Кармапа в Дели, мог действительно подвергнуть мальчика опасности. Риск был реальным, и мы учились обуздывать свои чувства и в оставшейся части нашей поездки по России делать вид, что ничего значительного в Индии или Тибете не произошло. Доставить Оле в Дели из глубины Сибири - задача нелёгкая. Единственным вразумительным решением было вернуться в российскую столицу и надеяться получить место на ужасно переполненный рейс Аэрофлота или Эйр Индия в Дели. Но само путешествие в Москву из Улан-Удэ, самолётом или поездом, было делом долгим и сопряжённым с неопределённостью, и было бы неудивительно, доберись мы до Индии недели через две. Поскольку Оле не был расположен провести неделю на пути к русской столице и не хотел провести другую неделю, находясь в списке желающих лететь в Дели, мы решили отказаться от Москвы, закончить российское турне и лететь в Индию из Австралии.

Мы должны были прибыть в Сидней через Токио в первую неделю февраля. Оле не хотел отменять курс Пхова в Японии - нашем следующем пункте назначения после России, -поскольку допускал, что для японцев это, может быть, единственный шанс получить эту практику. Тогда мне была предложена оригинальная задача организовать дешёвый билет из Сиднея в Дели и обратно из космополитической среды Улан-Удэ. Дело нужно было закончить менее чем через пять часов - поезд не будет ждать, - и за меня никто бы этого не сделал. Ясно, что мы не должны никому говорить о планирующейся поездке Оле, поскольку любой мог быстро увязать его неожиданный скачок в Дели с вероятностью того, что в индийской столице находится XVII Кармапа. Не имея других средств связи с внешним миром, я провёл оставшееся короткое время в Улан-Удэ, прикованный к моему любимому переговорному пункту, заказывая разговоры с агентами бюро путешествий в Сиднее в отчаянной попытке забронировать нам билеты.

Днём 20 января наш поезд выехал из бурятской столицы и покатился к Владивостоку, нашему последнему городу в России. В следующую пару дней информация, просачивающаяся из Дели, была, как обычно, скудной, обнадёживающей. Кармапа был в безопасности, и никто не подозревал, что он наслаждается свободой и хаосом Индии, вместо того чтобы терпеть китайский гнёт в Тибете. Ситупа и его люди вряд ли ожидали, что вскоре в Дели будет объявлено о существовании серьёзного оппонента их кандидату в Цурпху. Ханна сообщила Оле, что официальное представление Кармапы в KIBI запланировано на середину марта.

Российское путешествие приближалось к концу. После нескольких недель продвижения через заснеженную Сибирь наша группа прибыла во Владивосток на российском Дальнем Востоке. В качестве базы российского тихоокеанского флота Владивосток начиная с тридцатых годов был закрытым городом как для русских, так и для иностранцев. Он открылся два года назад, в середине января 1992 года, в первые месяцы постсоветской России. Десять дней спустя Оле с учениками отличились, став первыми западными людьми, которые свободно сюда въехали. Сегодня, спустя два года, мы могли похвастаться большой группой Кагью в этом далёком городе. 27 января, когда мы готовились к короткому перелёту в город Нигату в Японии, из KJBI пришло срочное сообщение. Шамар Ринпоче объявил в Дели об обнаружении семнадцатого воплощения Кармапы. Его немногословное заявление не оставляло сомнений. «Настоящим я объявляю о нахождении подлинного перевоплощения XVI Кармапы Рангджунга Ригпе Дордже. Его Святейшество XVII Кармапа сейчас находится в Индии. О подробностях традиционных процедур, связанных с его выдвижением, будет объявлено в ближайшем будущем» (см. Приложение, 30). Исторический факт стал достоянием гласности. Оле мог теперь оповестить своих учеников. Через неделю, по завершении курса Пхова в Фуджино, деревушке художников к западу от Токио, Лама Оле послал собственное сообщение своим друзьям во всём мире. Написанное перед лекцией в Хиросиме, письмо затем было разослано в наши главные центры в Европе и повсюду. Лама Оле признавал в лаконичной форме, что, хотя сам он увидит Кармапу только через несколько дней, радость Шамара Ринпоче, его интенсивной яркости сон и ощущения Ханны и некоторых его учеников убедили его в истинности воплощения. Он также объявлял, что в марте его Святейшество появится на публичных церемониях в Дели (см. Приложение, 31). Мы могли себе представить радость наших друзей, когда они получат новость такого масштаба. Люди давно этого ждали. Мы добились того, от чего, как нам казалось несколько месяцев назад, нас отделяли годы. Тут же посыпались факсы в далёкую Японию. Оле сожалел, что он сейчас не празднует вместе со своими близкими учениками в Европе обретение плода своей двадцатилетней работы для Кармапы. Как бы то ни было, нам нужно было придерживаться нашего плотного графика и двигаться дальше, в Австралию. Настойчивое желание Оле дать Пхову японцам оказалось весьма своевременным. Годом позже безумный японский гуру Сёко Асахара прикажет своим послушным когортам распылить ядовитый газ в токийском метро. К великому замешательству тибетцев, Асахара окажется связан с некоторыми видными тибетскими ламами. Средства массовой информации будут вовсю использовать фотографию, на которой пресловутый мастер мило держится за руку с Далай-ламой. Всплывут подробности о том, как досточтимый Калу Ринпоче пожаловал ему то, чтоАсахара назвал практикой Пхова. (Самозванный пророк впоследствии организовал у себя на родине курсы медитации Пхова.) в свете преступной деятельности его организации и тибетских связей гуру, атмосфера в Японии станет мало восприимчива к тибетскому буддизму вообще и ко всему, что называется «Пхова», в частности. Мы перестанем включать эту дальневосточную страну в расписание Оле.

Близилось время встречи Ламы Оле с XVII Кармапой. Когда мы приземлились в Сиднее, я с облегчением выкупил наши билеты в Индию. Вопреки всему, мои усилия в Улан-Удэ не пропали даром. Через несколько дней мы с Оле будем вылетать в Дели. Мы не осмелились сказать другим, что Оле летит в Дели, чтобы воссоединиться с Кармапой - координаты его Святейшества пока не раскрывались. Шамар Ринпоче сказал только, что мальчик в Индии. Некоторые предполагали, что он, на самом деле, живёт в комфортабельной вилле в столице. Мы ожидали реакции Ситупы. Его люди, вероятно, переваривали, с известной долей мрачного предчувствия, новости о вызове, брошенном их воплощению. Хуже того - они, видимо, начали опасаться, что кандидат Шамарпы может оказаться способнее, чем их мальчик. О чём думал Китай, сказать трудно. В распоряжении у коммунистов было не так уж много законных способов досадить юному Карма-пе в Дели. В конце концов, они сами выпустили всю семью из страны законным путём. Кроме того, индийское правительство вряд ли почувствовало бы себя обязанным реагировать на китайскую жалобу о том, что Дели назло Пекину приютил кандидата на титул Кармапы - мальчика, который в глазах Пекина является гражданином Китая. Эти две страны были заклятыми врагами, и индийское правительство, без сомнения, не упустило бы возможности увидеть своего соперника в смешном положении. Номы и не питали иллюзий насчёт того, что в случае необходимости Китай может прибегнуть и к менее любезному средству, чем официальный протест, и поэтому всё должно было оставаться под грифом «для служебного пользования».

9 февраля Ханна встретила нас с Оле в делийском аэропорту. Остальные наши люди остались в Сиднее, ожидая возвращения своего ламы и возобновления австралийской программы. Только Кати и ещё два друга знали об истинных причинах нашего спешного отбытия из Австралии. Уезжая из беспорядочного аэропорта на тряской развалине - такси «амбасса-дор», мы усваивали последние сообщения Ханны. Появилась первая реакция на объявление Шамарпы. В официальном письме, адресованном Далай-ламе, представители различных монастырей в Индии и Непале утверждали, что не согласны с незаконным решением Шамарпы. Они подчёркивали, что Кармапа может быть только один, и напоминали Далай-ламе о его поддержке Ургьена Тринле. Ханна уже объясняла раньше и сейчас снова сказала, что Кармапа не нуждается в чьём-либо согласии для появления в этом мире. Ему явно не требовались голоса лам, какими бы прославленными они ни были. «Если наш - настоящий, - заметила Ханна, - то он будет проявлять уникальные качества Кармапы, независимо от того, что думают другие».

Мы приехали в KIBI поздно вечером. Западные ученики были слегка удивлены тем, что поздно ночью в их институт вошёл Оле. Мы потрудились, как могли, объясняя, что Оле приехал в Дели, чтобы провести неделю с Ханной. Трудно судить об убедительности наших слов, но, по крайней мере, больше никто не приставал к нам с расспросами. Слухи, ходившие bKIBI, были фантастическими. Мне доверительно сообщили конфиденциальную информацию о том, что юный Кармапа находится с визитом в Бутане и прибудет в Индию ровно через двадцать один день. Нам удавалось сохранять невозмутимое выражение лица и выслушивать подобные теории с глубоким пониманием. Кроме Шамарпы, Топги Ринпоче, Кхенпо из Румтека и большого Таши, которые все были в то время в институте, никто не знал, что мальчик находится всего в нескольких километрах от них. Оле с Ханной планировали встретиться с Кармапой на следующий день.

Наконец, сопровождаемые Таши, который должен был отвезти их на встречу, они незаметно выскользнули из KIBI и исчезли на несколько часов в суете Дели. Я нетерпеливо считал минуты, рисуя в уме всякие экстраординарные картины. Когда они, наконец, вернулись, сияющее выражение лица Оле говорило красноречивее всяких слов. Да, у него нет абсолютно никаких сомнений, что мы нашли правильное воплощение. Его просветлённая суть, принявшая облик маленького мальчика, пронизывала собой всю комнату, где они встречались. Его благословение снова было с датской парой - так же, как и при первой встрече. Внезапно Оле отозвал меня в сторону и прошептал долгожданное - я должен утром ждать у входа в институт.

Нас было пять человек, упакованных влэндровер, который Таши с проворством вёл по запруженным улицам Дели. На заднем сиденье тихо сидел Диди, друг из города Хаттинген в Германии. Он неожиданно появился в аэропорту индийской столицы как раз в то время, когда мы с Оле прилетели из Сиднея. Он, должно быть, вычислил наши планы и, надеясь стать свидетелем первого общения Оле с Кармапой, рискнул прилететь в Дели. Занятно было, как он точно подгадал, - и, чтобы ученик не возвращался в Германию с пустыми руками, Оле решил взять его с собой. Лучшую часть утра мы провели, пробираясь сквозь пробки на дорогах. Очевидно, Таши хотел убедиться в том, что за нами нет хвоста. Мы во второй раз за день въехали в жилые районы, и дорожное движение утихло; когда мы посмотрели в заднее окно, то улица показалась нам пустой. Я инстинктивно почувствовал, что мы приближаемся к тайной обители Кармапы. Ворота в большой двор открылись, и Таши направил машину на въезд. Я вышел из машины и последовал в дом за Оле и Ханной. Когда мы поднимались по лестнице, до нашего слуха донёсся голос ребёнка.

 

Я заметил силуэт мальчика, сидящего в комнате на втором этаже. Кармапа сидел на стуле, в спортивном костюме и бейсбольной кепке.

Он выглядел маленьким и слегка бледным. Когда мы вошли, он тут же узнал Ханну и Оле и улыбнулся. Очевидно, их вчерашняя встреча всё ещё была свежей в его уме. Говорилось немного, но я чувствовал себя совершенно ненапряжённо. Оле подарил мальчику свою книгу «Верхом на тигре» - отчёт об их поездках с шестнадцатым воплощением по Европе и Америке. Листая страницы, Кармапа останавливался, чтобы получше рассмотреть многие фотографии. Воскрешают ли сцены, запёчатлённые на фотографиях, воспоминания о прошлой жизни? Может ли он вспомнить обстоятельства? Мне порой думалось, что может, хотя позже, выходя из дома, я уже не был уверен. Были ещё подарки. У мальчика вызвал любопытство фонарик, являющийся образцом современного технического прогресса, -подарок от Томми, нашего близкого друга из Дании. Кармапа сразу же разобрался, как управлять его сложным механизмом. Мы устроились на полу, и время как будто остановилось. Казалось, что прошли какие-то минуты, когда Ханна подала мне знак подойти за благословением. Когда мальчик прикоснулся к моей голове, мне показалось, что он мне подмигнул. В тот момент я знал, что скоро мы встретимся снова.

Мы стройной колонной вышли впятером из дома и сели в машину. К своему удивлению я обнаружил, что мы провели с Кармапой два часа. На этот раз поездка в KIBI заняла не более двадцати минут. Мы смотрели друг на друга с пониманием. Не было нужды в словах. Каждый их нас, и каждый по-своему, уверился в том, что этот ребёнок - нечто уникальное. «Очень скоро несколько сотен наших друзей должны будут приехать в Дели, чтобы защищать мальчика», - прорезал тишину решительный голос Оле. Таши сбавил ход, направляя машину вдоль узкой подъездной аллеи института, а я думал о том, что имел в виду Лама Оле.

 

^{Жулики в рясах}

В конце февраля 1994 года Шамар Ринпоче объявил, что Тринле Тхайе Дордже, новый Кармапа, будет официально представлен его ученикам 17 марта в Международном буддийском институте имени Кармапы в Дели, и все желающие приглашались принять участие в этом событии. В наших центрах новость была встречена взрывом энтузиазма. Индийские консульства в северно-европейских столицах были загружены сотнями запросов о визах. В Германии незамедлительно арендовали два самолёта для чартерных рейсов в Азию, из расчёта примерно на пятьсот учеников Ламы Оле. Но многие не подозревали, что собрание наших друзей в Индии будет связано не только с подъёмом духа, но и в не меньшей степени - с опасностью. Шамар Ринпоче, которому не к кому больше было обратиться за помощью, попросил Оле и его учеников защищать юного Кармапу и институт в ходе приветственной церемонии в марте. До него дошла информация, что сторонники Ситупы готовятся к насильственному противодействию. Как бы он того ни хотел, Ринпоче не мог отнестись к этим сообщениям как к пустым угрозам, направленным на то, чтобы заставить его отказаться от своего намерения, - в особенности потому, что обличения, сыпавшиеся из лагеря Ситупы, принимали всё более устрашающий тон. Таким образом, по просьбе Оле наши люди из Европы взяли на себя оборонные функции на время встречи с Кармапой в KIBI. Тем, кто замышлял причинить вред Тхайе Дордже или помешать мероприятию, пришлось бы иметь дело с европейцами, прибывшими в Индию. 15 марта мы с Оле приземлились наКауаи, одном из Гавайских островов, где была организована трёхдневная программа. Ступив на землю Гавайев во второй раз за два года, мы вдруг поняли, что колесо совершило полный оборот. Ровно два года назад Сие, секретарь Оле, дозвонилась нам в этой отдалённой части планеты, чтобы сообщить насторожившее нас известие о том, что группа тибетцев из Катманду - предположительно, связанных с одним из держателей линии - подняла голос против коллективного руководства четвёрки. Воинственное письмо, разосланное тибетцами, стало точкой отсчёта в нашей двухлетней одиссее по защите школы Кагью от подчинения коммунистам и подготовке тибетского буддизма к сбалансированному вхождению в XXI столетие. Сегодня, взирая на дом на берегу моря, в котором Оле в 1992 году отвечал на срочный звонок Сие, мы все отдавали себе отчёт в том, что наша борьба приближается если и не к завершению, то, по крайней мере, к моменту знаменательного прорыва. В самом деле - менее чем через двое суток XVII Кармапа будет представлен публике в KIBI. Ханна и Кати вместе с несколькими сотнями учеников Оле уже были на месте, в Дели, ожидая первого официального появления Кармапы.

План Шамарпы наутро 17 марта состоял в том, чтобы незаметно перевезти мальчика из его тайной обители в институт, где должны были затем начаться приветственные ритуалы. Тулку Шамар надеялся, что рассудительность всё же возобладает и, несмотря на боевое настроение оппонентов, прямого столкновения удастся избежать. Однако сигналы, поступавшие в KIBI, были неоднозначны. В индийскую столицу прибывали возбуждённые сторонники Ситу Ринпоче - явно не для того, чтобы радушно поприветствовать Кармапу. Явились также наиболее шумные противники Шамарпы из числа видных лам Кагью. Ходили слухи, что они намереваются подать Далай-ламе, который в это время участвовал в конференции по правам человека в Дели, петицию о том, чтобы тот осудил Шамарпу, выступил с обвинением в адрес Ламы Оле и отверг Тхайе Дордже. Попытаются ли они совершить нападение на институт и помешать нашему мероприятию? Почти семьсот гостей, прибывших в KIBI, обсуждали возможные сценарии решающего дня. По мере приближения 17 марта напряжение возрастало с обеих сторон.

Читая лекции в середине Тихого океана, Оле был вдалеке от центральной сцены событий. Совершив несколько гаданий и как следует поразмыслив, Лама Оле решил не показываться в Дели. Было понятно, что в случае даже отдалённой угрозы для безопасности Кармапы с чьей-либо стороны или попытки нежеланных гостей нарушить спокойную атмосферу в институте Оле не стал бы бездействовать и не преминул бы использовать бойцовские навыки своего сильного тела, чтобы противостоять агрессору, -чтопривело бы, скорее всего, к печальным последствиям для незадачливых зачинщиков стычки. Мы могли представить кричащие заголовки индийских газет: «Вспышка ярости взбешённого датского ламы». И, поскольку мы были вполне уверены, что наши друзья справятся и без нас, то, не рискуя вызвать скандал в Индии, мы с Оле не отклонялись от расписания поездки, прибыли на остров Кауаи и были теперь настроены на звук телефона - нашей единственной связи с происходящим в индийской столице. Как часто бывает в таких ситуациях, драматические новости настигли нас, когда мы меньше всего этого ожидали. Постоянно перемещаясь по странам и континентам, мы должны были бы помнить о том, что Гавайи и Дели находятся в совсем разных часовых поясах. Однако в данном случае весьма очевидный факт как-то ускользнул от нашего внимания. Забыв о том, что ранний вечер 16 марта на Гавайских островах как раз соответствует времени, на которое запланирован въезд Кармапы в KIBI, мы наслаждались комфортом нашего дома, отвечая на почту Оле. Внезапно, ничего не объясняя, Оле вскочил со своего стула и сел в прямой позе на пол. Он оставался в медитации, обострённо сосредоточившись на каком-то объекте в комнате. Лилиана, наш друг из Колумбии, и я наблюдали за этим, слегка поражённые, но ничего не говорили. Показалось, что прошло около получаса. Оле поднялся и попросил меня набрать номер KIBI; в тот момент я понял, что долгожданное событие в Дели - в полном разгаре. На этот раз нам повезло - трубку взяли всего через несколько секунд. К нашему удивлению, вместо какой-нибудь невразумительной ремарки или глубокого вакуума, которыми обычно отвечал нам KIBI, мы услышали звонкий голос Кати.

Её слова чуть не заставили нас вылететь в Индию ближайшим рейсом. Назойливые слухи стали отвратительной реальностью. Близкие сподвижники Ситу Ринпоче (в аккуратных монашеских одеждах) вместе сего армией неистовых монахов численностью примерно в сто человек устроили массированный налёт на институт. Наши люди отразили нападение. Индийские солдаты, заранее прибывшие для охраны института, испарились в тот же момент, когда первый камень залетел на его территорию. Юлиуша, нашего друга из Польши, срочно повезли в больницу с серьёзной раной на голове. Кармапа был сейчас в безопасности. Десятилетний глава Кагью проявил совершенное спокойствие и по окончании церемонии наблюдал за развитием событий из своих новых апартаментов на третьем этаже здания. Наши друзья вели себя храбро; без их вмешательства институт оказался бы в руках варваров, и трагедия могла бы иметь гораздо больший масштаб. Однако KIBI всё ещё находился в осаде. До нас доносились отдалённые крики и звон разбитых стёкол, пока Кати продолжала свой доклад о событиях по телефону. Мы договорились о том, что через несколько минут нам позвонит Ханна. Оле повесил трубку, и мы втроём молча уставились друг на друга. Решимость на лице Оле говорила сама за себя. Он просто сожалел, что не может сейчас встать плечом к плечу с друзьями на защиту юного Кармапы. «Жулики в рясах», -всё, что он мог сказать. Через час позвонила Ханна. Обстановка в KIBI была к тому времени под контролем. Приехала, наконец, полиция и обуздала демонстрантов. Были арестованы девять наиболее агрессивных «главарей черни», и позже им предъявили обвинения в организации уличных беспорядков, повреждении общественного имущества, нанесении вреда и нападении на должностное лицо. Остальным было сказано разойтись. Юлиуша госпитализировали, и ещё семерым нашим друзьям была оказана медицинская помощь. Кармапа был в безопасности и полностью сохранял самообладание. Хотя неподалеку разместили внутренние войска, западные люди решили взять дело в свои руки. Они сменяли друг друга на посту на крыше здания, готовые объявить тревогу, если монахи Ситупы решатся на продолжение своих действий. Когда Ханна закончила свой рассказ, начала вырисовываться вся картина событий предыдущих двух дней.

Вечером 16 марта, накануне церемонии, Шамар Ринпоче, должно быть, пришёл к выводу, что люди Ситупы попытаются устроить демонстрацию перед KIBI, чего бы им это ни стоило. Первоначальная идея Ринпоче - привезти Тхайе Дордже в институт рано утром 17 марта - оборачивалась опасной затеей. Возникла вероятность того, что мальчика нужно будет проводить через густую толпу враждебно настроенных лиц, прежде чем он окажется в безопасности в своей новой резиденции. Такая перспектива представляла собой в лучшем случае риск, если не опасность для жизни. Невозможно было предсказать, как поведёт себя враждебная возбуждённая толпа, осознав, что «ложный» Кармапа - в пределах их досягаемости. Шамарпа не был расположен проводить подобный эксперимент. Единственным разумным решением оставалось привезти ребёнка под покровом ночи, ещё до того, как протестующие начнут собираться у входа в институт. Ханна предложила выслать на следующее утро пустую машину - якобы для того, чтобы доставить юное Святейшество в KIBI. He тратя времени, Шамар Ринпоче претворил этот замысел в жизнь, и через несколько часов юный Кармапа был благополучно привезён.

Даже обитатели KIBI не подозревали, что их главный учитель уже наслаждается комфортом учебного заведения, носящего его имя.

Ранним утром следующего дня перед воротами KIBI стало скапливаться много народа. Наши люди поочерёдно обыскивали гостей исторического мероприятия - которых прибыло нескольких сотен, - прежде чем впускать их внутрь. Люди с запада не хотели рисковать, и нескольким потенциальным смутьянам было вежливо, но твёрдо предложено удалиться. Автобусы привезли монахов Ситупы и большое число явно возбуждённых особ, и, как только гости зашли внутрь здания, протестанты дерзко расположились на изъеденной рытвинами дороге, ведущей мимо ворот института. Они привезли с собой разнообразные транспаранты, которые не только изобличали Шамарпу и Топгалу, но и обещали противостоять их «марионеточному Кармапе». Как ни удивительно, в некоторых лозунгах говорилось о поддержке митинга со стороны Далай-ламы. В то время как группа протестующих продолжала расти, из бокового подъезда KIBI вырулил чёрный мерседес и устремился, набирая скорость, к неведомой цели. Таинственный автомобиль тут же завладел вниманием митингующих; они переключились со здания на дорогу, а с дороги - на исчезающую машину. Лидеры толпы решили, что автомобиль вскоре вернётся с «ложным» Кар-мапой. Трюк Ринпоче и Ханны оказался столь же ловким, сколь и своевременным. Пока люди Ситупы накачивали свои мускулы, перекрывая дорогу в попытке воспрепятствовать въезду Тхайе Дордже в KIBI, Шамар Ринпоче дал знак о начале церемонии.

Впереди шёл Кюнзиг Шамарпа, аза ним, под сенью традиционного зонта - XVII Кармапа Тринле Тхайе Дордже. Они вошли в главный храм, и Кармапа неспешно подошёл к статуе Будды, возвышавшейся над широким постаментом в конце зала. Воздух наполнили рёв труб, звуки барабанов и цимбал. Зал был набит людьми до отказа. На полу, лицом к алтарю, сидели монахи Кармапы вместе с несколькими сотнями европейцев и небольшим числом китайских гостей из юго-восточной Азии. Когда мальчик шёл по залу, все приподнялись - каждый желал рассмотреть нового главу Кагью. Юный Кармапа совершил изящное простирание перед статуей Будды и забрался - впервые в присутствии публики - на свой трон. Нендо Тулку, мастер церемоний из Румтека, преподнёс ему символическую копию Чёрной короны и набросил одеяние из парчи ему на плечи. Рёв труб и бой барабанов усилился; Кармапа, полностью сосредоточенный, возложил Чёрную корону на голову. Началась официальная пуджа.

Через несколько часов, когда торжественное мероприятие приближалось к завершению, звон колокольчиков вдруг потонул в звуке разбивающихся оконных стёкол. До тех, кто находился в зале, донеслись дикие крики. Гости KIBI обменивались удивлёнными взглядами, и стало возрастать замешательство. Перекрывшие улицу демонстранты, тщетно намеревавшиеся перехватить «ложного» Кармапу, должно быть, наконец заметили, что церемония приветствия уже продолжается несколько часов и теперь подходит к концу. В ярости от неудавшейся попытки сорвать ненавистное мероприятие, группа монахов помчалась к входу в учебное заведение. Без слова возражения, не говоря уже о каком-либо намерении отразить штурм, индийские солдаты, охранявшие вход, отперли ворота и строем пустились улепётывать. Вооружившись камнями и дубинками, нападавшие продолжили стремительное наступление. Как только разлетелись вдребезги первые окна храма, наши люди, участвовавшие в ритуалах, бросились наружу и тут же попали под град кирпичей и бутылок, запущенных с улицы. Около двадцати монахов Ситупы, миновав ворота, неслись вперёд, намеренные ворваться в зал. Их задержал заградительный огонь из камней, полетевших со стороны KJBI, и им пришлось ретироваться обратно за пределы института. Западные люди попытались запереть ворота, но вскоре оставили свои усилия, поскольку в них с большой скоростью летели крупные камни. На земле без сознания лежал Юлиуш с окровавленной головой; несколько человек получили менее серьёзные ранения. Атака, тем не менее, была отражена. Зал, лишившийся большинства оконных стёкол, напоминал осаждённую крепость. Воздух пронизывали безумные крики, доносившиеся со двора; гулкие удары кирпичей о стены перемежались с угрожающими выкриками нападающих.

Застигнутые внутри храма люди имели все основания для беспокойства, если не для сильной тревоги, но почти никто не потерял присутствия духа. Расплакалась старая тибетка, но это были скорее скорбные всхлипывания, чем наполненный страхом плач. Кармапа ничуть не казался напряжённым; Шамар Ринпоче сопроводил его за занавес перед алтарём, где тот и оставался. После того как отогнали толпу, мальчика тихо провели в его комнаты на третьем этаже KIBI, откуда он мог наблюдать за развитием событий, будучи в безопасности. Ханна призвала мужчин к сдержанности - они ни в коем случае не должны были прибегать к насилию, ни в коем случае не должны были усиливать смуту. Увы, хотя наши мужчины и продемонстрировали замечательную дисциплинированность, сразу же после происшествия сторонники Ситу Ринпоче стали публично обвинять «немецкие армии Нидала, напустившиеся на мирных демонстрантов с устройствами для электрошока». Монахи Кармапы не проявили такой сдержанности, как люди Запада. Эта конфронтация была для них болезненным напоминанием о бурных днях августа 1993 года, когда такая же толпа прогнала их из их святыни - Румтека. Теперь они и слышать не хотели об умеренности и отреагировали на агрессию не менее рьяно. Всё, что летело с улицы, тщательно подбиралось и летело обратно через забор. По мере эскалации конфликта западным защитникам иногда приходилось разоружать наиболее энергичных членов монашеской общины Румтека. Зрелище людей в монашеских одеждах по разные стороны баррикад, бьющихся друг с другом прямо перед буддийским учебным заведением, не создавало хорошей репутации для буддизма и для тибетского дела.

Как ни пытались, бунтовщики больше не могли проникнуть в KIBI. Наши мужчины собрались с силами и заперли ворота, и бушующей орде пришлось держаться на солидном расстоянии от входа. Несмотря на постоянные провокации, западные люди отказывались быть втянутыми в рукопашную с демонстрантами и подвергнуть опасности KIBI и доброе имя Кармапы. Камни продолжали летать над головами гостей, но, похоже, пыл агрессоров остывал, по мере того как уменьшались их шансы разорить институт. Когда появилась индийская полиция, ей потребовалось всего десять минут, для того чтобы справиться с буйным сборищем. По восстановлении порядка индийские солдаты, которых выставили для охраны, стали один за другим обнаруживать своё присутствие, готовые оказать сопротивление любому нападению. Столь необычный акт мужества не мог не вызвать иронических улыбок в институте. Когда последние протестанты удалились восвояси, обслуживающий персонал и гости KIBI закатали рукава и принялись за устранение последствий набега. Главное здание серьёзно не пострадало, но все окна в институте были разбиты, разрушена дорожка к залу. Были разъединены колья и перекладины забора и изуродована будка для часовых, приютившая индийских охранников. Двор, усеянный камнями, осколками стекла и прочими предметами, которые использовались в качестве средств для атаки, напоминал поле битвы. После оценки ущерба администрации KIBI очень захотелось послать счёт Ситупе. Некоторые впечатлительные и не столь сведущие гости с трудом переваривали демонстрацию грубой силы со стороны братства Шераб Линга. Ученики Ламы Оле, хорошо знакомые с содержанием конфликта, не удивлялись - в том числе и когда различные тибетские «светила» вели себя так, будто нападение на резиденцию Кармапы является попросту мирным выражением прав граждан на проведение демонстраций. История повторялась. В своём рвении противостоять Тхайе Дордже протестанты, кроме всего, заверяли, что выступают-или, скорее, вопят - от имени Далай-ламы. В какой степени - если вообще в какой-то - тибетский лидер в изгнании желал, чтобы его представляла столь сомнительная толпа, ясно было не вполне. Как бы то ни было, он не отмежевался от агрессии, хотя выступал на конгрессе по правам человека как раз в то время, когда нападающие прорывались в KIBI. Более того, на следующий день он не преминул принять Ситу Ринпоче, прибывшего в индийскую столицу во главе контингента лам Кагью, противостоящих Тхайе Дордже. По какой-то странной иронии, защищая права тибетцев на их родине - за что им можно только восхищаться, - Далай-лама закрыл глаза на несдержанность своих соотечественников в Дели. Такое положение дел было непонятным и всем надоело, и наши друзья в KIBI хотели как можно скорее закрыть главу с этим прискорбным инцидентом.

Когда пыль от нападения на KIBI осела, наше возмущение всё же уступило место чувству удовлетворённости. Наконец-то события приняли желательный для нас оборот. Двухлетняя трудная борьба вступала в свою завершающую фазу. Очевидно, что Кармапа найден и признан и, что важно, живёт в свободном мире, не стесняемый политической уздой, не связанный никакой этнической рутиной, доступный для бессчётного числа существ. Вскоре, возможно, настанет день, когда люди обнаружат, что испытательный период конфликта в Кагью был, на самом деле, весьма плодотворным этапом на их буддийском пути. Для многих из нас великая мудрость Будды никогда не светила ярче, чем в то время, когда нам приходилось делать чёткий выбор. Вступив в схватку в качестве пассивных последователей, ко времени кульминации мы превратились в независимых людей. В конце концов - может быть, это и есть самый большой подарок нам от Кармапы.

 

_Эпилог

В августе 1994 года индийское правительство запретило Ситу Ринпоче въезд в Индию зато, что описало как «антииндийскую деятельность». Лишившись своей обители, в которой он провёл более тридцати лет, Ринпоче пустился в большое турне с лекциями по Европе. Его появление в конце 1994 года в Кембридже, в Англии, и во Фрайбурге, в Германии, совпало, к нашему удивлению, с публичными лекциями Оле в обоих этих городах. К рекламе турне Ринпоче прилагалось послание с призывом о сборе денежных средств, которое подчёркнуто выставляло нужду Ситупы в финансовых вкладах. Затем, перестав быть желанным гостем и в Китае, Ринпоче кочевал между Вудстоком в США иСамье Лингом в Шотландии. В сентябре 1994 года Ургьена Тринле впервые отвезли в Пекин. Согласно сообщениям китайских средств массовой информации, «живой Будда Гармаба заявил, что будет хорошо учиться и всегда следовать Коммунистической Партии Китая». «Пиплз Дейли», рупор Коммунистической Партии, цитировал слова десятилетнего Будды: «Да здравствует Китайская Народная Республика!»

Несколько лет Ургьен Тринле продолжал наслаждаться китайским гостеприимством, проживая в монастыре Цурпху в оккупированном Тибете. Китайские власти строго ограничили доступ туда. В декабре 1994 года в Сиккиме были проведены выборы. Правящая партия Бхандари потерпела сокрушительное поражение, что ознаменовало конец деспотического правления главного министра. Теперь он защищается в Верховном Суде Сиккима от обвинений во взяточничестве. 8 августа 1995 года Топга Ринпоче и монахи Кармапы организовали шествие к монастырю Румтек в мирной попытке вернуть своё место религиозного служения. Их встретили агрессивно и отказали в доступе в их монастырь. В знак протеста против продолжающегося захвата Румтека монахи объявили бессрочную голодовку у ворот храма. Через два месяца, за отсутствием перспектив добиться справедливости, голодовка была прекращена. Румтек долго оставался в руках посторонних, вто время как монахи, оказавшиеся беженцами, всё ещё не могли вернуться домой. В декабре 1996 года Тхайе Дордже возглавил церемонию Мёнлам Ченмо, большой цикл молитв-пожеланий, в Бодхгайя, месте просветления Будды. Впервые в истории Кармапе произвели церемонию отрезания волос именно в Бодхгайя. Это - ритуал, означающий формальное начало его активности в мире. На нём присутствовало более шести тысяч монахов и монахинь, а также большое число лам из гималайского региона. Сегодня Тхайе Дордже живёт в Калимпонге в восточных Гималаях, всего в нескольких часах езды от Румтека, и охотно принимает посетителей. В сентябре 1997 года от рака печени скончался Топга Ринпоче. Спустя месяц на его церемонии кремации в Тхимпху, столице Бутана, Тхайе Дордже был официально принят в качестве XVII Кармапы бутанской королевской семьёй. Но наша история не заканчивается в октябре 1997 года в Бутане, трудно было подвести ей черту и в 1998 году, когда завершалось написание этой книги «Жулики в рясах». Сегодня буддийский мир остается свидетелем того экстраординарного факта, что на высшем троне Кагью - два Кармапы. Время покажет (и, возможно, раньше, чем многие думают), кто из них - истинное воплощение и законный обладатель Чёрной Короны. А жизнь идёт своим чередом - видные ламы Кагью всё ещё отстаивают свои позиции, в большинстве своём не будучи готовыми или способными признать, что обычаи старого Тибета - не более чем достояние учебников истории. Люди, получив свой урок и сделав свой выбор, продолжают заниматься практикой буддизма. Великая мудрость Будды приносит пользу существам.

 

 ^{Глоссарий}

АЛМАЗНЫЙ ПУТЬ (тиб. Дордже Тхегпа, санскр. Ваджраяна) / Последовательные методы быстрой трансформации, основанные на мотивации и философии Великого Пути (Махаяны). Практиковать его может только тот, кто готов видеть всё в свете чистоты.

БОДХГАЙЯ / Дордже-сиденье, сегодня - деревня в северной Индии. Там являют полное просветление первые Будды каждого периода Дхармы.

БУДДА (тиб. Сангье) / Это имя указывает на состояние ума. «Санг» означает «полностью очищенный» от всех омрачений. «Гье» означает «совершенное раскрытие» всех качеств и мудрости.

БУДДА-АСПЕКТЫ (тиб. Йидам) / Великое богатство просветлённого ума выражается посредством бесчисленных форм энергии и света. Отождествление с ними в медитации и повседневной жизни быстро пробуждает присущую нам Будда-природу.

ГЕЛУГПА / Самая поздняя из четырёх главных линий преемственности тибетского буддизма. Эта реформированная школа, основоположником которой был Цонгкхапа, уделяет особое внимание изучению текстов и монашеской традиции. Хотя в ней есть несколько тантр, она не признаёт первый приход буддизма в Тибет - передачу «Ньингма» -и часто преподносит себя как принадлежащую к Махаяне, а не к Ваджраяне.

ГУРУ РИНПОЧЕ (тиб. Пема Джунгне, санскр. Падмасамбхава, «Родившийся в Лотосе») / Йогин, вероятно, афганец по происхождению, который принёс полный цикл буддийского учения в Тибет в VIII веке. В его жизни было много приключений, он совершал много чудес. Гуру Ринпоче высоко почитается тремя нереформированными школами тибетского буддизма. Особое присутствие его энер-гополя совпадает с десятым днём после новолуния.

ДХАРМА (тиб. Чё) / Учение Будды.

ЗАЩИТНИК / Есть три разновидности Защитников. Непросветлённые энергополя, Джигтенпы, верят в существование «себя», и их лучше избегать - они могут быть очень несговорчивыми гостями. Если их берут под свой контроль такие йоги, как Гуру Ринпоче или Кармапа, то они становятся Дамцигпами - их удерживает в позитивном русле обещание не вредить существам. Они часто выглядят несколько необычно.

По мере того как они постепенно становятся Бодхисаттвами, у них образуется вертикальный глаз мудрости на лбу. Наиболее важными Защитниками являются непосредственные излучения Будд, их мужские формы называются «Махакала», а женские - «Махакали». У них гармоничный облик, а их состояние ума - не ниже восьмого уровня Бодхисаттвы.

После того как мы принимаем буддийское Прибежище, они гарантируют нам, что отныне каждое событие нашей жизни превратится в шаг на пути к Просветлению.

КАРМА (тиб. Ле, буквально-«действие») / Закон причины и следствия. Любая внешняя или внутренняя ситуация зависит от впечатлений в умах существ и в окружающем их мире. Эти впечатления создаются посредством действий тела, речи и ума в каждое мгновение времени. КАРМАПА (буквально - «Человек Активности» (тиб.)) / Первый сознательно перерождающийся лама Тибета, духовный глава линии преемственности Кагью. Кармапы воплощают собой активность всех Будд, и приход их предсказан Буддой Шакьямуни и Гуру Ринпоче. Каждый Кармапа перед смертью оставляет письменные или устные инструкции с точными данными о своём следующем рождении. До настоящего момента произошло 17 воплощений:

1. Дюсум Кхьенпа, 1110-1193.

2. Карма Пакши, 1204-1283.

3. Рангджунг Дордже, 1284-1339.

4. Рёлпе Дордже, 1340-1383.

5. Дешин Шегпа, 1384-1415.

6. Тонгва Дёнден, 1416-1453.

7. Чёдраг Гьямцо, 1454-1506.

8. Микьё Дордже, 1507-1554.

9. Уангчуг Дордже, 1556-1603.

10.Чёйинг Дордже, 1604-1674.

11.Йеше Дордже, 1676-1702.

12.Джангчуб Дордже, 1703-1732.

13.Дюдюл Дордже, 1733-1797.

14.Тхегчог Дордже, 1798-1868.

15.Кхакхьяб Дордже, 1871-1922.

16.Рангджунг Ригпе Дордже, 1924-1981.

17.Тхайе Дордже.

ЛАМА (буквально - «высшая мать» (тиб.)) / Учитель. Особенно важен в Алмазном Пути. Без него нет ключа к самым глубоким поучениям.

ЛИНИЯ КАГЬЮ / Йогическая передача, одна из четырёх главных школ тибетского буддизма. Она содержит в себе как старые («Ньингма»), так и новые («Сарма») поучения, достигшие Тибета.

 

Она сконцентрирована на практическом применении учения, и её называют школой «устной передачи» или школой «совершенства». Её принёс в Тибет около 1050 года герой Марпа, и секрет её мощи заключается в близкой связи между учителем и учеником. Три главных ученика Гампопы дали рождение четырём большим и восьми малым подшко-лам.

Сегодня все большие подшколы влились в Карма Кагью, главой которой является его Святейшество Кармапа. Что касается малых, то в Бутане и Ладакхе много приверженцев есть у школ Другпа Кагью и Дрикунг Кагью.

МАЛЫЙ ПУТЬ (тиб. Тхег Чунг, санскр. Хинаяна; сегодня - Тхеравада) / Путь «слушателей» (Шравак) и «необучаю-щих Будд» (Пратьекабудд). Здесь главное внимание уделяется собственному освобождению.

МАНТРА (тиб. Нгаг) / Естественная вибрация Будда-аспекта. Используя её, можно открываться присутствию Будды. Важная часть медитаций Алмазного Пути.

МАХАМУДРА (тиб. Чагья Ченпо) / «Великая печать» действительности. Будда обещал, что это - поучение окончательного постижения. Учат ему в основном в традиции Кагью, и оно приводит к опыту непосредственного познания ума. Махамудра включает в себя основу, путь и цель и является квинтэссенцией учения Будды. См. также книгу Ламы Оле Нидала «Махамудра».

НЬИНГМА / Самая ранняя из четырёх главных линий тибетского буддизма, «старая школа». Истоки её совпадают с первым распространением буддизма в Тибете в VIII веке. Внешняя форма и передача этого первого распространения были вскоре разрушены царём Лангдхармой, но скрытые сокровищницы поучений остались по сей день.

ОБЕТ БОДХИСАТТВЫ / Обещание всегда работать ради просветления всех существ. Оно даётся в присутствии Бодхисаттвы, и эта мотивация должна укрепляться ежедневно.

ПРИБЕЖИЩЕ (тиб. Кьяб Дро) / Переориентация на такие ценности, которым можно доверять. Прибежище принимается в состоянии Будды как в цели, в Дхарме, т. е. Учении, как в пути и в Сангхе - последователях учения - как в друзьях на пути. Это - так называемые «Три Драгоценности ».

Для того чтобы практиковать Алмазный Путь, необходимо дополнительное прибежище в Трёх Корнях - Ламе, Иидаме и Защитнике. Они являются источниками благословения, вдохновения и защиты на пути.

ПУДЖА / Медитация, сочетаемая с пением молитв на тибетском языке и ритуальными дарами.

РИНПОЧЕ / Почтительный титул, означающий «драгоценный»; часто употребляется в отношении буддийских мастеров.

САКЬЯ / Одна из трёх старых, или нереформиро-ванных, линий тибетского буддизма. В ней существует как наследственная, так и воплощенческая преемственность. Эта школа подарила миру некоторые важнейшие философские комментарии.

СТУПА (тиб. Чортен) / Физический образ совершенного Просветления. Показывает преобразование всех эмоций и первоэлементов в пять просветлённых мудростей и пять Будда-семейств.

Её симметричная форма обычно наполняется реликвиями, мантрами и т.д.

ТУЛКУ (санскр. Нирманакайя) / Состояние сочувствия. Существо, сознательно переродившиеся для блага всех и обладающее силой открывать способности других. Тулку не всегда помнят свои прошлые жизни. Само тибетское слово переводится как «тело-иллюзия» - это форма, которую имеешь и используешь, но от которой не зависишь.

ЧЁРНАЯ КОРОНА / Атрибут Кармап. Энергополе, которым Кармапу наделили Будды-женщины во время его Просветления несколько тысяч лет назад в знак его исключительной способности помогать всем существам. Корона постоянно находится у него над головой. Материальная копия Короны, демонстрируемая во время церемоний, обладает силой открывать подсознание присутствующих и позволяет Кармапе передавать существам своё безграничное пространство-осознавание, забирая у них при этом всевозможные ограничения и боль. Зрелище Чёрной короны способствует достижению Просветления, и это средство способен применять только Кармапа.