Ладыгина О.М.

Легенды о короле Артуре и мифотворчество XX века

 

Ладыгина О.М.

Легенды о короле Артуре и мифотворчество XX века. - М.: Издательство НОУ «Полярная Звезда», 2000. - с. 76. -(Б-ка журнала «Образование в современной школе». Серия «Культурология»; Вып. 1).

 

Книга посвящена проблемам современного мифотворчест­ва; в ней рассматривается феномен культурного осмысле­ния древних мифов, зародившихся ещё в V в., их интерпре­тация людьми XX столетия и отражение в разных областях человеческой деятельности.

 

© НОУ «Полярная звезда», 2000

 

 

 

 

 

Введение

 

Данная работа является исследованием мифа и мифотворчества в процессе эволюции культуры. На конкретном примере - легендах о Круглом Столе короля Артура - рассматривается развитие и видоиз­менение мифа, взаимовлияния мифа и различных областей культуры, а также воздействие, которое миф оказывает на формирование менталитета того или иного общества.

По мере того как одна эпоха сменяет другую, миф видоизменяется, отвечая потребностям общества и оставаясь актуальным. В наше вре­мя широкого информационного обмена между странами мира миф ут­ратил характерные особенности национального менталитета, имевшие важное значение в прежние века. Теперь на передний план выходят об­щезначимые ценности и проблемы: проблема мировых войн, проблема экологии и т. п. Пришедший из средневековья миф вбирает в себя ха­рактерные мифы, сформированные в XX веке (такие, как миф о психо­анализе, феминистический миф и др.), что дает возможность рассмат­ривать своеобразие нашего времени; здесь особый интерес представля­ет то, какие мифологические линии средневекового мифа сохраняют­ся, а какие нет и какие вводятся специфические линии.

Популярность рыцарских мотивов и магической тематики в наш технократический век неслучайна: трагедия двух мировых войн, угро­за ядерной катастрофы, экологические проблемы - все эти события заставляют человека обращаться к сформированным ещё в эпоху средневековья идеалам высшей справедливости и личной ответствен­ности человека за происходящее в мире. Одновременно данные мифы получают развитие в повседневности, находя преломление в самых разных областях деятельности человека - от детских игр, до сферы бизнеса. Артуриана вдохновляет многих режиссеров, художников и театральных деятелей, которые вносят в нее новые элементы, отража­ющие их концепцию мира, и волнующие их проблемы.

Анализу развития и трансформации средневекового мифа в наши дни и взаимодействия его с другими областями культуры посвящена данная работа.

 

 

Деромантизация средневекового мифа

 

Для XX века характерно свойственное лишь этому периоду пере­осмысление мифов, возникших в прежние времена. Зачастую подоб­ное переосмысление приводит к дальнейшему развитию мифа и внед­рению в него элементов, специфических для менталитета того или иного общества; параллельно нередко развивается и противополож­ный процесс - историзация или деромантизация мифа. Можно рас­смотреть оба эти явления на примере мифов о короле Артуре и рыца­рях Круглого Стола.

В XX веке делаются попытки нейтральной реконструкции артурианы, зачастую стилизованные под «Смерть Артура» Томаса Мэлори (1485), с учетом этических норм современности. В частности, мы мо­жем видеть подобные произведения у Р. Л. Грина («Приключения ко­роля Артура и рыцарей Круглого Стола»), у А. Ефремова («Благород­ный король Артур и его доблестные рыцари») и у др. Данные романы, как правило, ориентированы на юношество и молодежь, что и опреде­ляет их характерные черты.

Основанные не только на артуриане английских, французских и немецких авторов, но зачастую также и на фольклоре (Артур нередко упоминается в бретонских, валлийских, английских легендах и сказ­ках), вышеназванные произведения подаются в виде своеобразных сказок, объединенных общей темой - понятием рыцарственного пове­дения и его этическими нормами. Сказочный, фольклорный элемент позволяет в нейтральной, ненавязчивой форме создавать художест­венный мир, в котором наказывается предательство и несоответствие самому себе. Эти романы жизнеутверждающи и увлекательны, что обеспечивает интерес читателя. Функция их также сравнима с функ­цией сказки: «Сказка - ложь, да в ней намек...».

Кроме этических норм, вышеназванные произведения нередко вы­полняют образовательную функцию, знакомя читателя с особеннос­тями материальной и духовной культуры описываемого времени. По­казательной с этой точки зрения является работа «Король Артур и рыцари Круглого Стола. Рыцарская энциклопедия.». Первую часть произведения составляет адаптированная история рыцарей Круглого Стола, основанная на романах Т. Мэлори, Г. Гилберта и Дж. Ноулса; далее же следует исторический обзор особенностей куртуазной культуры, как материальной, так и духовной 1. Подобная литература, та­ким образом, играет как этико-воспитательную, так и образователь­ную роль.

Актуальность данного явления обусловлена в некоторой мере рас­цветом массовой культуры, ориентированной на широкого потребите­ля и преследующей достижение, в первую очередь, материальной вы­годы. Массовая культура снижает этические нормы общества, что и позволяет ей выполнить свою роль. Однако превалирование матери­альных ценностей над духовными, провозглашаемое массовой куль­турой, не всегда отвечает истинным потребностям общества, что вы­зывает определенное противодействие, на что, в частности, и указыва­ют вышеописанные трактовки артурианы. Заметим, что образовательный элемент также немаловажен, так как идеалы, проповедуемые мас­совой культурой, делают упор на максимальное упрощение жизни, минимизацию усилий любого рода, что не может положительно ска­зываться на положении образования в системе ценностей современного подростка. Такая литература делает упор на заинтересованность читателя, и может быть использована для внедрения определенных ценностных установок и развитие кругозора.

Заметим, что и сама проблема массовой культуры не обходится вниманием и в тех произведениях, где происходит деромантизация артуровского мифа, в частности, она рассматривается у Джона Бойтона Пристли в произведении «31 июня» 2. Ироническое отноше­ние к рекламе проявляется в названиях заказчиков рекламных фирм - «Жуй-да-плюй», «Маменькин пупсик» и т.п.3; сатирически высмеива­ются передачи для домохозяек, ориентированные на максимально широкую публику, а потому не претендующие на серьёзное рассмот­рение предлагаемых тем 4. Высказывается и более определенная точка зрения по данному вопросу: «Тоска смертная. Мы с дядей ни за что не поставили бы свое имя под такой нудной бессмыслицей. Думаю, что эфир доставит Мелисенте столько же удовольствия, сколько Сэму - темница» 5. Профанация научных дискуссий, установка на примити­визацию жизненных ценностей и провоцирование повышенного инте­реса к достижению ценностей материальных оказывает развращаю­щее воздействие на среднестатистического индивидуума, и потому расцвет массовой культуры, способствующий всем этим процессам, является действительно актуальной проблемой нашего времени. Бытовые мифы, продуцируемые рекламой, мыльными операми и прочи­ми явлениями массовой культуры, деромантизируются Дж.Б. Прист­ли наравне с прочими.

Суть деромантизации мифа связана с установкой на то, что люди, так же как и истинные ценности, не слишком отличаются друг от дру­га вне зависимости от того, в каком времени они живут. (Это проявля­ется уже в том, как автор характеризует свое произведение: «Повесть о верной любви, предприимчивости и прогрессе в век короля Артура и в век атома»). Отсюда ироническое отношение к недостаткам раз­ных времен, так же как к недостаткам людей, общим с точки зрения автора, для всех эпох. Не случайны аналогии между Элисон, живущей при дворе короля Артура, и секретаршей XX века: «Пегги, секретарша мистера Диммока, была хорошенькая, тихая, как мышка, девушка, до того похожая на благородную Элисон из Перадора, что никто, кроме ученого, не решился бы назвать это случайным совпадением»6; между врачами двух разных эпох: «Доктор Джарвис был как две капли воды похож на магистра Джарви из Перадора. Единственное отличие состо­яло в том, что вместо долгополой черной мантии он носил кургузый черный пиджак и брюки в полоску»7. Одинаковы недостатки людей, один и тот же отпечаток накладывает на человека определенная про­фессия. Люди у Пристли довольно легко вписываются в иную эпоху, пройдоха XX века находит свое место в средневековье: «Грозный на­чальник снял шлем, и перед Сэмом предстал Планкет, старый шки­пер, замученный жарой и духотой. ... -...я отрекомендовался капита­ном королевской стражи - для короля Мелиота это была полная неожиданность.

А в общем, он неплохой малый...»8, а благородная леди времен короля Артура непринужденно принимает участие в реклам­ном конкурсе 1961 года: «Нинет словно всю жизнь только этим и за­нималась. Она держалась и говорила именно так, как требуется»9. Разница между людьми обусловливается не тем, в каком времени они живут, а тем, кем они являются и насколько находятся под влиянием искусственных условностей и привычек, отчего они выглядят в ко­нечном итоге более или менее привлекательно. «Да ты уж сколько лет как мертвец»10 - характеристика одного из типичных людей. Ценно­стные категории живого и «мертвеца» видны в следующем эпизоде: «Лапочка, вы, конечно, прелесть, и, может быть, вы с Сэмом, как гово­рится, созданы друг для друга, но что факт, то факт: из-за вас я рассо­рился с телебоссами по крайней мере года на два...» 11. Действие же «оживляющей» драконовой крови проявляется, в первую очередь, в возникновении естественных реакций и искренних оценок.

Обстановка эпох отличается, в первую очередь, темпом жизни, но скука и монотонность средневековой реальности не выглядит заман­чивее, чем бешеная скорость пустой деловой активности XX века, хо­тя «живых» людей в средневековье больше и экологические условия лучше. Пристли использует специфические слова, нехарактерные для артуровской эпохи (так, король Мелиот в начале романа собирается на конференцию к королю Артуру 12, а волшебники планируют от­крыть агентство13).

Подобные аналогии между временами и характерами людей раз­ных эпох мы можем видеть также в романе Роберта Асприна «Артур - полководец»14, где проблемы, волнующие людей при дворе короля Артура, нисколько не отличаются от проблем, встречающихся в наше время, равно как и попытки их решения выглядят весьма похожими.

Здесь мы подходим к еще одному интересному аспекту, характерному для произведений, где деромантизируется миф о благословен­ных рыцарских временах. Это рассуждения о феномене времени и пространства.

Идея существования параллельных миров и возможность выхода из одного мира в другой очень часто используется авторами совре­менных произведений - в частности, мы встречаем это в романе Р. Асприна «Артур - полководец». Возможность игры со временем и пере­мещения в нем - тоже один из мифов, выглядящих весьма заманчиво. Трактовки временных перемещений могут различаться - это может быть перемещение во времени из настоящего в прошлое, как в том же романе Р.Асприна, а может быть существование в обратном направле­нии - Мерлин у Теренса X. Уайта15 знает будущее, так как живет в об­ратном направлении - из будущего в прошлое. Тематика времени тес­но связана с мифом о бессмертии, занимающем человечество на про­тяжении всего его существования. При этом отношение к бессмертию как таковому амбивалентно - с одной стороны, это предмет мечтаний, с другой - оно может оказаться наказанием, когда умирают все близ­кие и человек остается в одиночестве (подобную трактовку мы видим, в частности, в произведении Мишеля Рио) 16.

Тематика пространства и времени тесно связана с мифом о всеси­лии науки и прогресса. Так, у Р. Асприна перемещения во времени яв­ляются достижением исследователей. «События просто существуют, а мы выстраиваем их в определенной последовательности. Вначале они пребывают в порядке, затем в конце следует бесконечная энтро­пия. Знаете, всякое взаимодействие на субатомном уровне имеет та­кой смысл в прошлом, как и в будущем. В квантовом смысле то есть» 17. Таким образом, деромантизация мифа о средневековье оказы­вается противопоставлением современному и грядущему прогрессу, воплощающему желания человечества овладеть временем.

Впрочем, в наши дни параллельно с восхищением достижениями науки и ее возможностями звучит предупреждение. Использование открытий человечеством далеко не всегда было направлено на его процветание (например, атомная бомба). Так, в романе Р. Асприна изобретение машины времени приводит к тому, что террористка отправляется в прошлое с целью нарушить весь ход истории 18.

Существуют и иные версии относительно роли науки - так, Дж.Б.Пристли деромантизирует также и миф о ее всесилии, утверждая неоспоримость лишь вечных ценностей - таких как любовь, верность и т. п. Следуя идее упомянутого автора, наука в разные эпохи не слиш­ком отличается по уровню и в значительной степени состоит из пус­тых рассуждений, а не реальных дел. (Сравним отзыв доктора Джарви о состоянии принцессы Мелисенты: «Плотная, черная и кислая влаги, очищенные от соков селезенки, недостаточно надежно оберегают в крови горячую влагу, или же, как учит нас Гален, природная пневма, возникающая в сердце, не сдерживает в должной мере пневму жизнен­ную, возникающую в печени» 19, - и доктора Джарвиса о причине «гал­люцинаций» его пациента: «Эйдетизм ...связанный, вероятно, с гипер­функцией щитовидной железы и неустойчивым общим обменом, вле­кущим за собою дефицит йода и кальция. Быть может, в недавнем прошлом имело место воздействие коры надпочечников на кальциевый обмен, нарушившее нормальную функцию паращитовидных желез» 20. Заметим, что умозаключения обоих ученых оказываются неверными, независимо от того, насколько внушительно они выглядят.)

Еще одним элементом деромантизации мифов является дероман­тизация магического мифа, приобретшего в наши дни немалую попу­лярность. Стремление человека вырваться за рамки современного ру­тинного мира находит отражение в тематике парапсихологических способностей, дающих возможность расширить границы известного человеку существования и привнести в жизнь нечто из области чудес­ного, сохраняя при этом представление о том, что все происходящее можно объяснить с научной точки зрения, исключающей существова­ние магии в чистом виде. (Такова, например, особенность деятельнос­ти Мерлина в произведении М.Стюарт) 21. Представление о парапси­хологических способностях является частью современного менталитета, независимо от того, верит человек в их существование или нет, он имеет представление о том, что это такое и не прочь подискутиро­вать на данную тему. Понятие экстрасенсорики, попытки «сфотогра­фировать ауру», «определить силу биополя» и т. п. подтверждают не­обходимость магического мифа для современного мира, так как дан­ный миф позволяет человеку верить в чудесное, в возможность воз­действия на материальный мир нематериальными методами, что во все времена было весьма заманчивым. Однако для многих людей при­нятие магического мифа как такового невозможно, так как идет враз­рез с картиной мира, построенной на прагматических основах. Замена его мифом о науке решает данную проблему.

Попытки историзации артурианы имеют еще один интересный ас­пект - теории о том, кем был Артур на самом деле. Сопоставление ис­точниковедческих данных (например, Ненния) с мифом об этом коро­ле дают начало реконструкции его деятельности как римского подданного. Так, совмещение артурианы с представлениями о древне­римской империи встречается у Р.Асприна, у У.Мунна 22. М.Стюарт также говорит о римских корнях рода Артура...

Развенчание мифа о средневековье наиболее ярко проявляется в произведении Р.Асприна. Аналогии с современностью возникают в ос­новном там, где дело касается недостатков: «В пьяной вакханалии при­нимали участие сотни две мужчин и с полусотни женщин. ... Питер принюхался и безошибочно определил запах гашиша» 23. Сопоставле­ния соседствуют с описанием неудобств, характерных для раннего средневековья: «Они что тут, и слыхом не слыхивали об учениях, ма­неврах? ... Питер шагнул к лошадям и рассмотрел оружие и доспехи. Не густо и довольно скромненько: кольчуги, но без нагрудников, нако­ленники - а может, поручи.... Щиты казались тяжелыми и неудобны­ми. ...Кожа пахла премерзко, металлические части доспехов давили и кололи. «Сейчас бы легкий защитный костюмчик из СВВ!» - подумал Питер» 24. Развенчание рыцарского средневековья особенно подчерки­вается тем, как выглядит артуриана Асприна с точки зрения тендерно­го аспекта: воином оказывается женщина Анлодда, в то время как бард Коре Кант Эвин не может предпринять ничего для защиты себя и ее от вооруженного противника ²⁵. Это также усиливается тем, что сам Ар­тур — символ рыцарства - у Асприна оказывается гомосексуалистом: «Мы с ним не обнимались года два. ...Он говорит, что у него нет време­ни, что у него Империя, у него долг, и всякое такое. Но на его мальчи­ков у него времени хватает» 26.

Деромантизация средневековья в данном произведении соседству­ет с научными мифами и мифами о секретных службах. При этом под­черкивается отсутствие принципиальной разницы между временами - все определяет не эпоха, а люди, которые могут быть подверже­ны порокам или, наоборот, отличаться исключительными добродетелями вне зависимости от того, когда и где они живут.

Особого внимания заслуживает разработка в романе Р.Асприна те­матики масонства - данный миф, не первый век занимающий немало­важное место в менталитете человечества, не потерял актуальности в наши дни. Трактовки данного явления в высшей степени противоре­чивы. С одной стороны, существует мнение, согласно которому «это университет вселенского масштаба, в котором учат свободным наукам и искусствам души тех, кто раскроет им свои сердца»27. Масонство рассматривается как «изумительная по красоте система нравственности», в которой «звучат также великие темы духовного познания»" 28. Те, кто придерживается подобной точки зрения, не считают возмож­ным для масонства сколько-нибудь разрушительного участия в поли­тической жизни той или иной страны: «... я попытался опровергнуть... общеизвестное представление, будто масонство находится в услуже­нии у тех или иных политических групп или органов власти» 29. Одна­ко позиция, с которой не согласен автор вышеприведенного отрывка, имеет немало сторонников.

Негативно относящиеся к масонству зачастую связывают данный феномен с мифом о мировом еврействе и еврейском заговоре: «...ныне разоблачено не только масонство, вреду которого долго никто не хо­тел верить, благодаря прикрывавшим его немногим хорошим людям, допущенным лишь в видимые масоны и не ведавшим, что творят, но разоблачена и руководящая настоящим тайным масонством еврей­ская национальная сила, та тайная сила масонства, которая столь дол­гое время умела прибегать к самой утонченной лжи и не останавлива­лась ни перед каким вероломством, лишь бы только остаться невиди­мой» 30. Противники масонства считают его целью внедрение в госу­дарственные структуры с целью разрушения самих государств и пост­роения нового масонского мира: «Ближайшая задача масонства - за­хват в свои руки политического влияния и власти и перевоспитание общества на новых началах. Масонство должно охватить все сферы человеческой жизни в современных государствах.... Цель масонства - разрушение христианской культуры и замена ее масонским миром, основанном на атеизме и материализме. Масонство должно зачерк­нуть прошлое народов» 31. Здесь мы видим миф о вселенском заговоре, о враге, которого надо бояться и с которым надо бороться.

Каким бы ни было отношение к данному явлению, оно достаточно общеизвестно и вызывает определенный интерес в массах, что позво­ляет считать его составляющей частью менталитета современного че­ловека и объясняет появление данной темы в романе, ориентирован­ном на широкие массы. Ритуалы масонов, атмосфера загадочности и невозможность определить их цели является одной из ключевых ли­ний произведения, причем присутствуют масоны как в нашем време­ни, где они занимаются исследованиями возможности путешествий во времени, так и во времена короля Артура, где масонами являются такие важные лица, как король Меровий (чем они занимаются, непо­нятно).

Мифы являются неотъемлемой составляющей менталитета, вслед­ствие чего они проявляются даже в произведениях, имеющих своей целью развенчание того или иного мифа. Развенчание одних мифов влечет за собой утверждение других (так, на смену мифу о всесилии магии приходит миф о всесилии науки и наоборот). Мифы утвержда­ют общечеловеческие ценности и дают людям цели и ощущение смыс­ла жизни - это может быть поиск истинной любви или борьба с миро­вым злом, или что-нибудь еще. Как мы могли увидеть, попытки нейт­ральной реконструкции артурианы позволяют нам судить о ряде основополагающих мифов нашего времени. Однако историческое и иро­ническое прочтение являются лишь одной из тенденций современной артурианы. Рассмотрим, в чем заключаются иные.

 

Мифотворчество - жанр фэнтези

 

XX век не отрицает прежнего звучания артурианы, используя и языческие мифы, и средневековые, и более поздние. При этом внима­ние акцентируется не только на общечеловеческих проблемах, но и на проблемах, характерных именно для XX века. Появляются также но­вые мифы, связанные с особенностями менталитета, социокультурными аспектами, научными открытиями и прочими явлениями, прису­щими данному времени.

Так как миф является своеобразной психологической защитой для человека, а также относится к древнейшим способам познания мира, в качестве ответа на сложные вопросы человечество, как правило, со­здает те или иные мифы. Не является в этом смысле исключением и мифотворчество XX столетия. После 1-й мировой войны появляется жанр «фэнтези», и это не случайно: именно в данной войне было впер­вые применено оружие массового уничтожения, превратившее то, что прежде выглядело относительно честным боем между профессиона­лами-военными, в бессмысленную бойню (от вышеупомянутого ору­жия страдает, в первую очередь, мирное население). Данный факт со­здает соответствующее количество этических, психологических и прочих проблем, а реакцией на них является мифотворчество, про­явившееся в жанре «фэнтези».

Перечислим основные мифы, характеризующие данный жанр. Как правило, авторы «фэнтези» мифологизируют феодальный строй (что может быть связано, во-первых, с особенностями ведения военных действий - довольно примитивное оружие и т. п., а во-вторых, с этиче­скими мифами, присущими данному периоду времени - понятие рыцарственности и проч.). Основной конфликт произведения зачастую связан с появлением врага, стремящегося захватить весь мир. Враг не всегда разборчив в выборе средств и весьма силен (он может обладать, к примеру, недюжинными магическими способностями, чаще всего пользуясь запрещенными методами). Ему противостоят добрые маги и герои (как мужчины, так и женщины), основными особенностями ко­торых являются их положительные качества - чувство чести, доброта и т.п. - и их явная слабость по сравнению с врагом. При этом им помо­гают мощные потусторонние силы - положительные персонажи либо обретают чудесное оружие, помогающее им сразить противника, либо находят пророчества, руководящие их действиями, либо еще каким-либо способом получают поддержку от явно сверхмогущественных до­брых сил. Заметим, что решить проблему при всем том они должны са­ми. И они одерживают победу, обычно в самый последний момент, когда, казалось бы, рассчитывать уже не на что.

Нельзя не отметить, что еще одной характерной чертой жанра яв­ляется то, что следствием вышеописанной борьбы и трудной победы является утрата чего-либо ценного - возможности общения с мифи­ческими существами (также являющимися неотъемлемой чертой «фэнтези»), уменьшение магического потенциала мира и проч. Потус­торонние помощники уходят, чтобы никогда не возвращаться, и даль­нейшая жизнь мифической реальности зависит уже только от людей, ее населяющих. При этом не во всех произведениях данного жанра не­пременно будут представлены все вышеизложенные аспекты, но они являются наиболее характерными для большинства «фэнтези».

Исходя из сказанного, мы можем попытаться выявить основные проблемы, волнующие тех, кто обращается к данному жанру, особен­ности осмысления этих проблем и, иногда, предлагаемого решения, а также возможное воздействие соответствующих мифов на менталитет современного человека.

Проблема войны в наше время, пожалуй, стала одной из наиболее тревожных. Появление химического и биологического оружия, ре­зультаты двух мировых войн, наконец, появление атомного оружия сделали необходимой психологическую защиту, которую обеспечи­вает такое явление, как миф. Мало того, инициация самой войны зачастую тоже напрямую связана с исследуемым нами феноменом. Примеры современной артурианы дают этому достаточное подтверж­дение.

Так как миф основывается на вере, внедрение определенного мифа в сознание человека может сформировать в нем уверенность в необхо­димости войны с тем или иным противником; точка зрения врага в этом случае не будет учитываться, равно как и логика. В романе Т.Х.Уайта «Меч в камне» иронически воспроизводится механизм действия подобного мифа. Схема рассуждений стоящих у кормила власти выглядит следующим образом:

«А. Мы столь многочисленны, что голодаем.

Б. Поэтому нам следует всемерно увеличивать численность наших семейств, чтобы стать еще многочисленнее и голоднее.

В. Когда мы станем еще многочисленнее и голоднее, мы, очевидно, обретем право отбирать у иных народов их зерновые запасы. Помимо прочего, у нас к тому времени появится многочисленная и голодная армия» 32.

Сформированная под влиянием подобного мифа концепция мира вполне может снять всякие сомнения в необходимости военных дей­ствий и дать ход внедрению в массы соответствующей идеологии. На­пример, следующей:

«А. Мы гораздо многочисленнее их, а потому имеем право на их кисель.

Б. Они гораздо многочисленнее нас, а потому норовят бесстыдно украсть наш кисель.

В. Мы - могучая раса, а потому обладаем естественным правом по­работить их жалкую расу.

Г. Они - могучая раса и вопреки естеству норовят поработить на­шу безобидную расу.

Д. Мы должны напасть на них ради самообороны.

Е. Обороняя себя, они нападут на нас.

Ж. Если сегодня мы на них не нападем, они нападут на нас завтра.

3. В любом случае, мы вовсе не нападаем на них. Мы несем им не­исчислимые блага» 33.

С точки зрения логики, подобная установка выглядит неубеди­тельно, но в том и заключается суть мифа, что он не требует логики, а внедрить в сознание масс вышеперечисленные идеи с помощью тех или иных механизмов идеологической борьбы вполне реально. И та­кое явление, как вторая мировая война - яркий тому пример. Рассмотрим, с помощью каких идей формировалась идеология фашистской Германии. Вот что Гитлер говорил в выступлении перед «молодой сменой» СС в 1937 году: «Невозможно обеспечить наш народ питани­ем на сколько-нибудь длительный срок на площади в 470 тысяч или даже 570 тысяч квадратных километров... Нельзя вечно мириться с этим... недостатком пространства, ибо это поведет к гибели нашего на­рода» 34. (Ср.: «Мы столь многочисленны, что голодаем...») В 1939 го­ду на совещании в имперской канцелярии, на котором был дан приказ готовиться к вторжению в Польшу, Гитлер заявил следующее: «Надо отказаться от идеи о том, что решать проблемы можно, лишь приме­няясь к обстоятельствам. Необходимо приспособить обстоятельства к нашим требованиям. Без вторжения в чужие государства и присвое­ния чужой собственности это теперь уже невозможно» 35. (Ср.: «Мы ... имеем, право на их кисель.»).

Одним из столпов гитлеровской идеологии являлась расовая тео­рия. Выступая на Нюрнбергском партийном съезде осенью 1933 года, Гитлер говорит: «Народ, чистый в расовом отношении, в соответствии со своей чистой сущностью инстинктивно занимает адекватные пози­ции во всех жизненно важных вопросах..., руководствуясь лишь врож­денным чувством самосохранения» 36. А в речи перед учащимися эсесовской «орденской школы» в Зонтхофене в 1937 году он заявляет: «Быть арийцем - значит ясно видеть; ясно видеть - значит мыслить и действовать логично ³⁷. (Ср.: «Мы - могучая раса, а потому обладаем естественным правом...») Руководитель СС Гиммлер следующим об­разом отзывался о других расах: «Недочеловек - это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку существо... Но это совсем иное, ужасное создание... В душе этих людей царит жестокий хаос диких, необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость» 38. (Ср.: «Мы должны напасть на них ради самообороны.») А кроме того, Гиммлер заявлял: «Мы, немцы, единственные в мире, кто хорошо от­носится к животным. Мы будем хорошо относиться и к этим людям-зверям» 39. (Ср.: «...мы не нападаем. Мы несем блага»).

Таким образом, мы видим, что, несмотря на иронию, Теренс Х.Уайт нисколько не грешит против истины, описывая механизм иде­ологической обработки масс. При этом мифологическую суть фа­шистской идеологии отражают следующие слова из официальных те­зисов, разработанных Высшей политической школой национал-соци­алистской партии: «Национал-социализм не может быть доказан и не нуждается в доказательствах. Он обосновывает сам себя своей дея­тельностью... Тот, кто пытается прийти к национал-социализму лишь при помощи ученических (теоретических) доказательств, тот не ощу­щает непознаваемого духовного смысла истинной, т. е. национал-со­циалистской политики» 40. Миф, действительно, требует не доказа­тельств, но веры, которая и определяет действия человека, руководст­вующегося соответствующим мифом. Тем страшнее воздействие не­которых политических и идеологических мифов - результатом ряда таковых стала Вторая мировая война.

Рассуждая о взаимосвязи мифа и причин войн, нельзя не отме­тить, что личность, инициирующая военные действия, зачастую сама окружена мифическим ореолом. Вполне вероятно, что харизматичность личности в какой-то степени предполагает ее мифологизацию - именно за счет мифа, которым является для большинства тот или иной лидер, люди зачастую готовы умирать на войне: с одной сторо­ны, они абсолютно верят своему герою, с другой - жаждут что-ни­будь сделать по его слову. В романе М.Стюарт «Последнее волшебст­во» один из иноземных королей, с которыми сражается Артур, ис­пользует миф для того, чтобы собрать мощную армию, готовую сра­жаться до последнего. «Он (Эоза - О.Л.) именует себя королем западных саксов, а его юный сын Сердик прозывается «Этелинг», то есть потомок какого-то их давнего героя или полубога. Прием обыч­ный, но дело в том, что их люди поверили. Саксонские вторжения сразу предстали в ином свете.... Эоза не просто хитрый грабитель чу­жих берегов. Он положил начало легендам о героях-королях, король у них теперь - признанный законодатель, обладающий властью даже изменять прежние обычаи» 41.

Сам Артур также является харизматической личностью - и инте­ресно, что если право Артура вести солдат в бой подтверждается побе­дами, которые он одерживает, то Эозе его неудачи на поле брани вовсе не мешают пользоваться у своих соотечественников аналогичной по­пулярностью - здесь в силу вступает миф об утраченных благах, кото­рые необходимо вернуть, и для саксов повод для войны не менее оче­виден и, самое главное, не менее справедлив, чем для бриттов, защи­щающих собственные земли.

Здесь уместно вспомнить, что катастрофа Второй мировой войны связана с именем человека, олицетворяющего собой грандиознейший миф - А.Гитлера. Его харизматический ораторский дар, его идеи, ба­зирующиеся на мифе о пракультуре и об уникальности арийской ра­сы, культ, созданный вокруг его личности, позволили ему собрать ар­мию, действующую необычайно успешно. И не случайно остановлена была эта армия в России - стране, имеющей на тот момент собствен­ного харизматического лидера, который также был мифом исключи­тельной значимости для большинства советских людей (вспомним лозунги тех лет : «За Родину, за Сталина»; песни военных и послево­енных лет: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин»); вера во всемо­гущество и абсолютную правоту лидера, убежденность в том, что он заботится о нуждах каждого, а следовательно, в необходимость вы­полнения его распоряжений - чтобы самим же было лучше - и позво­лили людям творить чудеса героизма и совершать вещи, казалось бы, невозможные. Такова сила мифа, управляющего массами.

Не стоит обходить вниманием также детский миф, связанный с ро­мантизацией войны. «Говорят, скоро снова будет война, - жаловался Артур, - а я еще слишком молод и не смогу принять участие в деле». Он сокрушался об этом, не таясь, как пес, которого погожим осенним утром хозяин не взял на охоту. А ему через три месяца исполнялось десять лет» 42.

Не исключено, что мифологизация средневековья отчасти связана именно с особенностями рыцарского кодекса, позволяющими возвес­ти ратные подвиги в разряд красивых актов, достойных подражания. Заметим, что одной из особенностей артурианы является то, что даже по достижении абсолютного мира в королевстве Логр рыцари по-прежнему находят, с кем сразиться, и не перестают вершить подвиги. Для современного ребенка подобный миф, очевидно, вполне актуа­лен. Человека редко привлекают картины безмятежного спокойствия в мифотворчестве - он склонен искать того или иного применения своим способностям, что должно выражаться в соответствующей ак­тивности.

Помимо романтизации, можно также отметить такой феномен, как философия войны, своеобразное возведение ее в абсолют: «...Воюй... Воюй, чтобы завоевывать и чтобы сохранить завоеванное. Воюй, что­бы уничтожить своих врагов, а еще для того, чтобы властвовать над народами, потому что тот подданный, чью жизнь ты подвергаешь опасности рядом с собой, будет более тебе предан, чем тот, кто обязан тебе своим благосостоянием во время мира. На свете есть только вой­на, Мерлин, - и ничего, кроме войны» 43. Это одновременно и миф, формирующий правителей определенного толка, и своеобразное объяснение возникновению проблемы войны. Подобный миф тесно свя­зан с некоторыми психологическими аспектами. Так, здесь у истоков стоят страх и неуверенность в себе (М.Стюарт в одном эпизоде гово­рит о короле Лоте: «Им руководит хуже, чем жажда власти, — страх. Он готов на все...» 44), стремление приобретать власть (что дает опре­деленную возможность самоутверждения) и обеспечить себе защиту от врагов, своевременно их обезвреживая. Данная позиция, действи­тельно, может привести к восприятию войны как непрекращающегося акта, так как постоянный поиск врага, вероятно, будет заканчиваться приписыванием кому-либо враждебных намерений (тоже акт мифо­творчества) и провокацией военных действий.

Очень тесно с психологическим аспектом и проблемой войны свя­зана проблема власти. Борьба за власть зачастую порождает междоусобные вооруженные конфликты (проблема для нашего времени вполне актуальная). В артуриане данный мотив возникает с самого начала : согласно легенде, отец и дядя Артура (Утер и Амброзии) бы­ли лишены своего королевства еще детьми и вынуждены впоследст­вии отвоевывать его у Вортегирна. Самому Артуру в начале его царст­вования приходится усмирять воинственных королей Британии, же­лающих занять место Верховного короля (в первую очередь это Лот Оркнейский, муж сводной сестры Артура), и именно междуусобная битва кладет конец мифическому государству Логр, причем тот факт, что страшная война идет между сородичами особенно подчеркивается тем, что это война между отцом и сыном, и кульминационный момент битвы - убийство ими друг друга - сообщает мифу особенно трагиче­ское звучание.

В «фэнтези» данная проблема и попытки ее решения занимают не последнее место. «... Мальчиком я (Кадор Корнуольский - О.Л.) хо­рошо усвоил, к чему ведет разобщенность королевств. Корнуолл - моя земля, но она не устоит в одиночку. У Корнуолла теперь одно бу­дущее, и это будущее - вместе со всею Британией.... Я больше никог­да не внесу раздора - не хочу видеть страдания народа» 45. Мерлин в романе Н.Толстого не без горечи спрашивает короля Кенеу Красная Шея: «Но разве в прошлом году не бился ты со своими родичами в Аэроне, за год до того - с людьми Стратклуда, с князьями, которые го­ворят на том же языке, что и ты, поклоняются тому же богу, что и ты? А на кого ты нападешь и кого убьешь на следующий год? Может, это будет твой двоюродный, брат Морган Щербатый, с которым вы обме­нялись клятвами в вечной дружбе? ...Я говорил тебе, что между сель­дей никогда не бывало и не будет усобиц. Среди сельдей не бывает ни осад, ни похищений стад. Сельди не берут заложников» 46.

Несмотря на то что междоусобицы являются очевидным злом, од­но понимание этого не устраняет данную проблему. Однако это не оз­начает, что зачинщики подобных войн не осознают их опасности или стремятся ослабить собственное королевство. Убежденность в правильности предпринимаемых ими действий коренится, опять же, в мифе, суть которого состоит в том, что совершаемое ими должно в конце концов привести к улучшению имеющегося положения, однако поскольку другие их не понимают, нужно подчинить их себе, так что междоусобная война возникает в силу необходимости. Вот какими ар­гументами оперирует, например, Лот, считающий, что корона Верхов­ного короля бриттов должна принадлежать ему: «Неопытный маль­чишка! Повидавший в своей жизни только одну битву! Говорю вам, вы и оглянуться не успеете, как Колгрим вернется, и что же, нас пове­дет в бой желторотый юнец? Если ты должен передать свой меч, ко­роль Утер, передай его в руки бывалого и опытного полководца, пусть орудует именем этого юнца, пока не повзрослеет!» 47.

При этом неизменно подчеркивается, что зачинщики междоусобиц несут заслуженное наказание и редко имеют возможность насладить­ся плодами своих действий, даже если они оказываются успешными. Их пример оказывается заразительным, в силу вступают мифы, ана­логичные их собственным, и возникает необходимость постоянно за­щищать приобретенную власть от желающих отобрать ее. «Вортимер едва не пошел на открытый мятеж, и было ясно, последний рано или поздно начнется. Король Вортигерн оказался снова между оползнем и потопом. Для того чтобы остаться королем бриттов, он должен был обратиться за помощью к соотечественникам жены - саксонки. Год от года саксы-наемники выдвигали все новые требования. Страна нахо­дилась в расколе и истекала кровью под бременем того, что люди от­крыто называли «саксонским террором». ... для мятежа не хватало лишь настоящего лидера. Положение Вортегирна становилось столь отчаянным, что (вопреки расчетам) ему постоянно приходилось пере­брасывать войска с запада под командование Вортимера и его братьев. Уж в них-то не было примеси саксонской крови» 48.

Разрешить данную проблему может единый правитель, непремен­но законный: в этом случае за ним последуют в силу веры в его богоданность народу (что, опять же, является формирующим картину ми­ра мифом). Отметим, что в рассматриваемом случае важна не харизма личности, формирующая специфический персональный миф вокруг нее, но соответствие традиционным представлениям о богоизбраннос­ти наследственного правителя - этот миф уходит корнями в глубокую древность, где правители отождествлялись с потомками богов. Суть мифа можно выразить так: «Народ последует за тобой, так как не столь ему важно понимать, сколь хочется верить» 49. Следовательно, от наличия или отсутствия наследственного правителя зависит спо­койствие и благополучие в государстве. Утер был стар и болен, но без­опасность королевства зависела от его раздутого тела и его затор­моженного, притуплённого ума... смерть оставляла королевство без наследника, а королевство без наследника - проклятое королевство 50. Отдельного упоминания заслуживает вопрос о том, в каких случа­ях военные действия можно считать оправданными. Это ситуация, когда инициатором войны был противник и возникает необходимость самозащиты. «Одна честная причина для драки все же имеется, и со­стоит она в том, что драку затеял кто-то другой. ...войны, конечно, гре­ховны,... может быть, греховнее всего... их вообще не следует допус­кать. Но если ты совершенно уверен, что войну начал другой человек, значит, наступило такое время, когда остановить его - это до некото­рой степени твой долг» 51. Нельзя не отметить, что в подобной уста­новке кроется лазейка для иного мифа: «Но ведь любая из сторон все­гда объявляет зачинщиком своего врага.... Если одна страна каким-то способом доводит другую до голода, - способы могут быть самые мирные, экономические, с военными действиями вовсе не связан­ные, - тогда голодающая страна получает право сражаться, чтобы выйти из этого положения...» 52. От подобного мифа уже несложно пе­рейти к мифам, рассмотренным нами выше. Однако вне зависимости от того, как оправдывает себя сторона, нанесшая первый удар, другая получает основания для военных действий, так как защита для нее - вопрос жизни. Заметим, что в романе М.Стюарт знаменитый меч Ар­тура (там он называется Калибурн) далеко не всегда обеспечивает по­беду владельцу. Так, предка Артура Максена он не спас от гибели в его завоевательном походе. «Это меч Верховного короля Британии, он предназначен для защиты Британии от врагов. - ... когда он взял его с собой в Рим, там его чудесная сила иссякла?

- Дивно еще, что он не сломался у него в руке» 53.

Мифический король Артур избавил Британию от войн - как междоусобных, так и с внешними врагами. Это одна из причин, по которой он считается идеальным правителем. Другая, не менее важная - в том, что он создал справедливое государство, в котором все от простолюди­нов до аристократов могли найти защиту и возможность жить счастли­вой жизнью, занимаясь своим делом. Здесь мы переходим к следующе­му мифу, развитие которого предлагается жанром «фэнтези».

Проблема войны тесно связана с ролью государства: существование сильного, единого государства необходимо для решения вышеупомя­нутой проблемы. «... должен быть один вождь, и чтобы ему подчиня­лись, не споря, все королевства.... Расколовшись на множество отдель­ных народов,... мы не выйдем вместе против общего врага и постепен­но превратимся в забытую богом провинцию Рима, ... а могли бы вос­прянуть единым новым королевством со своим народом, со своими бо­гами» 54. Как только государство перестает быть сильным и единым, оно становится лакомым куском для завоевателей, которым вследст­вие своей слабости не может успешно противостоять. Поэтому деяния Артура, касающиеся освобождения Британии от военной угрозы, не­разрывно связаны с проблемой создания мощного государства.

Однако сам факт могущества той или иной страны не определяет государственных принципов, на которых зиждется ее устройство. До Артура было немало правителей, справлявшихся с этой задачей.

Особенность королевства, созданного Артуром, заключается в том, что оно обеспечивало благополучие и защищенность всем слоям об­щества; идеалы и законы данного государства, соответствующие пред­ставлениям большинства о том, какими они и должны быть, делают его мифическим королевством Логр, жители которого были не менее счастливы, чем люди Золотого века.

Рассмотрим эти государственные принципы. В первую очередь это понятие справедливости, стоящее в центре артуровской системы управления. Оно коренным образом отличает королевство Логр от других, строящихся по принципу силы, о которых Мерлин в романе М.Рио говорит следующим образом: « ...вы не знаете ничего или поч­ти ничего о том, что такое власть. Вам известны лишь ее простейшие условия: побеждать или быть побежденным, и ее первоначальные следствия: господство или порабощение, владение или отчуждение, радости жизни или смерть. ... господство силы, слепая кровожад­ность, вражда, обман, охота и убийство ... превращаются в тиранию, безжалостность, ненависть, коварство, войну и хладнокровную рез­ню»55. Подобная система управления никак не может обеспечить подданным чувство защищенности и комфорта, так как продуцирует насилие и произвол. «Баронство... продолжало жить на разбойничий манер. Эти бароны по-прежнему выдирали зубы евреям, вымогая у них деньги, или поджаривали не поладивших с ними епископов. Вил­ланов, которым не повезло с хозяином, жгли на медленном огне... Любая пустяшная вражда выливалась в истребление беспомощных и бедных...» 56. Несмотря на кажущуюся дикость подобных методов уп­равления, можно назвать немало государств, руководствовавшихся именно этими принципами, начиная от древнейших империй ацтеков и майя, находившихся под абсолютным правлением государя и ве­ривших, что лучший способ добиться благосостояния страны - это принести неугодных в жертву богам, и заканчивая примерами XX ве­ка, такими как правление Сталина, отличавшееся жестокими репрес­сиями, или методы подчинения вождю, применявшиеся в гитлеров­ской Германии.

Можно сказать, что необходимость веры в создание счастливого государства, зиждущегося на принципе справедливости, актуальна для наших дней; данной тематике посвящено множество утопий, на­чиная от романа Т.Мора, опубликованного в XVI веке и до произве­дений нашего времени, написанных И.Ефремовым, Х.Кортасаром, Г.Гессе и др. Это одна из причин, почему мифотворчество, основан­ное на легендах о короле Артуре и его государстве, настолько попу­лярно в наши дни.

В центре мифа об устройстве королевства Логр стоит идея подчинения силы справедливости. «Почему бы не впрячь Силу - так, чтобы она служила Правоте? ...Рыцари моего ордена ... будут обязаны ра­зить, лишь сражаясь за доброе дело: защищать от сэра Брюса девиц, исправлять сотворенное некогда зло, помогать угнетенным и тому по­добное. ...Это позволит использовать Силу вместо того, чтобы сра­жаться с ней, позволит зло обратить в добро» 57. Притягательность справедливости, присущей королевству Логр, в ее универсальности, что исключает возможность беспредела и подавления одного человека другим.

Суть артуровского правления в том, чтобы « ...установить новый закон, новую власть, которая будет служить уже не одному человеку, ею обладающему, но всему человеческому роду, власть, которой дол­жен будет подчиниться и сам король...»58. Отсутствие привилегий, возможность для любого искать защиты и рассчитывать на бесприст­растность определяет суть столь необходимого для большинства лю­дей государственного мифа. Один из аспектов значимости Артура как мифа - в том, что это король, «у которого для Древнего народа холмов та же справедливость, что и для королей и епископов на Винчестер­ском соборе» 59.

Здесь особо стоит разобраться в том, почему каждый может рас­считывать на справедливое и уважительное отношение к себе. Вполне в духе нашего времени не воспринимать королей как помазанников божьих, но относиться к ним как к вполне земным людям, призван­ным выполнять определенную задачу. И как бы ни была важна эта за­дача, она не более и не менее важна, чем любая другая, связанная с той или иной профессией. «Действительно, почему человек, искусный в своем деле и окруженный привычными орудиями своего труда, дол­жен трепетать перед принцами? У них разная работа, вот и все»60. За­метим, что подобная точка зрения отличается от традиционных сред­невековых взглядов, это характерная черта именно современного ми­фотворчества. К современным наслоениям относится и признание важности низших слоев населения, чего также почти не встречалось в классической артуриане. «...не только от лордов и воинственных коро­лей зависело восхождение Артура на верховный престол, не одни они его будущая опора.... его возведет на престол и будет биться за него с врагами народ Британии... Доверие народа... вот что сделает из него Верховного короля всех земель...» 61. Подобный элемент демократизма является необходимой составляющей современного мифа о гармо­ничном государстве. В отличие от отношения к ценности различных слоев населения, изменившегося в ходе времени, представление о том, каким должен быть идеальный правитель, не претерпело существен­ных изменений.

Идеальное королевство Логр неразрывно связано с личностью Ар­тура, возникает по его воле и погибает одновременно с правителем. Именно определенные черты характера и способности Артура делают его величайшим королем, способным создать то государство, о кото­ром идет речь. Немаловажную роль играет образование короля. Не случайно настойчиво подчеркивается, что его наставником был Мер­лин. «В результате подобного обучения он вырос почти лишенным... злобы, тщеславия, подозрительности, жестокости и наиболее распро­страненных форм эгоизма» 62. Заметим, что перечисленные писателем качества составляют основу мифа о жестоких политиках, действую­щих в рамках собственных интересов и амбиций, независимо от того, как это скажется на судьбе государства. (При этом не следует забы­вать, что подобными политиками также руководят какие-то мифы, за­частую весьма красивые, помогающие им поверить в то, что на самом деле они действуют в интересах нации, и защищающие их от осозна­ния собственного негативного воздействия на судьбу государства.) Ар­тур, лишенный данных амбиций, обладал другими - теми, которые традиционно желает видеть народ в своем правителе. «Он будет таким человеком, за которым другие пойдут на смерть; он будет любить спра­ведливость, поддерживать правосудие, проявлять милосердие. Он бу­дет дерзким с надменными и нежным с кроткими и несчастными. Он будет королём, каких ещё не бывало в мире: самые последние из его сподвижников окажутся лордами, а его военачальники - прославлен­ными королями. ... Он будет главой правителей этого мира, не менее добрым, чем доблестным, как в сострадании, так и в удальстве. Ибо бу­дет он нести Истинный Свет Божественной Любви в сердце своём»63.

Современный мир, измученный борьбой за власть и дележкой сфер влияния, продолжает бережно хранить миф о правителе разумном, доб­ром, но не беспомощном, в частности, это проявляется в мифотворчест­ве, связанном с артурианой. Вот как описывает личность идеального правителя М. Рио: «Король деятельный и король- мечтатель - ибо пра­здная мечта бесплодна, а действие без мечты, сестры идеала, - бесцель­но. Король, который возбудит страсти, но сам им никогда не поддастся, ибо в страстях покорность, а король подвластен лишь своей собствен­ной воле. ... назначение короля - блюсти закон» 64. Характер правителя должен определяться ролью, которую он призван выполнять, а по­скольку подобный человек обладает значительной властью, его личнос­ти не может не уделяться пристального внимания, поэтому мифотвор­чество, связанное с образом идеального правителя, является неотъем­лемым аспектом нашей культуры в самых различных ее областях.

Как известно, девизом Артура было: «Сила - не есть справедли­вость, справедливость - вот высшая сила». Для обеспечения справед­ливости необходим определенный аппарат, некая система правосу­дия. Причем основным качеством такой системы было ограничение произвола, отсутствие привилегий, так что все социальные слои ока­зывались в равном положении, не исключая самого короля; миф о возможности создания и поддержания подобной системы в высшей степени актуален и по сей день, когда такое явление, как коррупция, проникает фактически в любой социальный институт.

Король Артур вводит законы, согласно которым любой человек может требовать правосудия и получать его. Закону обязаны подчи­няться абсолютно все, равно и выполнять его решения. А задача мо­нарха - следить за этим. « ...Король не может казнить людей, когда ему заблагорассудится. ... Если я не буду стоять на страже закона, мой народ лишится его. ... Единственный путь, на котором я могу устранить силу, это путь правосудия»65.

Особенностью закона является то, что он абсолютно безличен. И в этом заключается как его сила, так и слабость. С одной стороны, это сообщает закону необходимую объективность, делает его независи­мым от личных симпатий и антипатий: («Король не только не должен желать казни для своего недруга, настоящий король обязан с готовно­стью предать казни друга» 66. Подобная черта закона позволяет избег­нуть личностной ориентированности в его применении и даёт воз­можность принять объективно справедливое решение, что гарантиру­ет определенную защищенность всем слоям населения и отдельным людям, независимо от их личного обаяния.

Все это позволяет слабым и неимущим людям чувствовать себя полноценными членами общества, что опять же, сообразуется с поня­тием справедливости. «В эпоху рыцарства серв вовсе не был рабом, лишенным всякой надежды. ...у него имелось по меньшей мере три пу­ти для восхождения по ступеням общественной лестницы... Благодаря политике Артура, церковь... обратилась в столбовую дорогу, доступ­ную самому низшему из рабов. Сакс-землепашец превратился в папу Ад­риана IV, сын плотника - в Григория VII» 67. Защищенные законом, слабые получили определенные права, что, видимо, являлось положительным аспектом новой системы правосудия. Однако в обсуждаемой особенности закона кроется также своеобразная ловушка. Именно эта система правосудия дала возможность врагам Артура разрушить со­зданное им королевство. Проблема в том, что подобная система перекрывает путь не только предвзятым суждениям, но также и милосердию. Когда племянник Артура Агравейн и его незаконный сын Мордред выносят на суд дело об измене королевы Гвиневры и Ланселота королю Артуру, они играют именно на этом, и закон не дает возмож­ности им воспрепятствовать. «Мы не хотим милосердия... мы хотим правосудия»68. Жесткость законодательства представляет собой не­малую проблему и в наши дни, что делает актуальными одновременно как миф о всесилии и непорочности закона, так и миф о его безжало­стности.

Здесь уместно заметить, что мифическая реальность строится та­ким образом, что оставляет возможность для обеих трактовок систе­мы правосудия - с одной стороны, жертвами закона в артуриане ока­зываются персонажи, вызывающие безоговорочную симпатию, что подчеркивает его жесткость и даже жестокость. С другой стороны, оговаривается, что Артур сам заложил предпосылки гибели всего, что создал, дав жизнь Мордреду, а потом попытавшись его убить, когда тот был ещё младенцем. И если со своей сестрой король согрешил по неведению, не зная, что приходится ей близким родственником, то умерщвление младенцев, рожденных в определенный срок, оправдать нельзя. Таким образом, закон, уничтоживший Артура и королевство Логр, оказывается справедлив.

В зависимости от того, какой миф ближе читателю, на него и пере­носится основной акцент. Впрочем, сюжет избиения младенцев часто опускается авторами фэнтези (М.Рио, например) или трактуется ина­че (у М.Стюарт в жестоком деянии повинен Лот, муж Моргаузы, одержимый ревностью и желающий отомстить Артуру, распуская слухи о его жестокости.) Возможность разнообразных трактовок ми­фа в определенной степени обусловливает его жизнеспособность, что является одной из характерных черт данного явления.

Рассмотренная выше сюжетная канва подводит нас к тематике этических мифов, которые также занимают немаловажное место в ар­туриане. Убийство невинных младенцев ничем не может быть оправ­дано, даже если этот младенец - заведомое зло. Согласно мифу, нака­зание в данном случае неизбежно. Второй аспект, затронутый в той же сюжетной линии, это кровосмешение. В анализе данных черт совре­менной артурианы может быть весьма полезен миф XX века, связан­ный с психоанализом. Психоаналитические идеи активно использу­ются современными авторами. Они накладывают заметный отпечаток на современное осмысление артуровского мифа и специфику этичес­ких мифов, представленных современной артурианой.

Один из значимых мотивов артурианы связан с архетипом «пред­вечного младенца», описанного Юнгом. Фактически отзвуки данного архетипа в мифах об Артуре встречаются по меньшей мере трижды: это младенчество Мерлина, детство самого короля и появление на свет его незаконного сына Мордреда. Юнг описывает следующие при­знаки, характеризующие архетип младенца: «...чудесное рождение и невзгоды раннего детства - покинутость и несущие опасность гоне­ния» 69. Хотя чудесным в прямом смысле слова можно назвать лишь рождение Мерлина (по преданию, он происходит от демона-фомора и монахини), однако появление на свет Артура и Мордреда также не обошлось без вмешательства магии - чтобы провести с Игрейной ту самую ночь, когда был зачат Артур, Утер благодаря волшебству Мер­лина превращается в копию Горлойса, мужа Игрейны; а мать Мордре­да Моргауза обращается к магии, чтобы приворожить Артура, вслед­ствие чего и появляется их сын.

Младенец Мерлин соответствует архетипу не только чудом своего рождения - по преданию, после рождения он жил в мировом океане в виде лосося, что и являлось значительной частью его обучения и воспи­тания. Сравним это с описанием Кереньи одного из божественных мла­денцев: «Он...возникает в водах начала...Он полулежит на спине морских чудовищ, плавает в чаше водяных цветов. Он - предвечный младе­нец в предвечном одиночестве предвечной стихии...» 70. Описание жиз­ни Мерлина в качестве одной из рыб и его обучение у великого Лосося, посещение предвечного океана, созерцание соответствующих предвечности чудовищ и явлений мы встречаем, в частности, в фэнтези Н.Тол­стого «Пришествие короля». Этот эпизод, также как и прибытие Мер­лина в кожаном мешке по морю ко двору короля Гвиддно Гаранхира, в определенной степени соответствует описанию архетипа.

Сиротство Артура несколько иного рода: «У матери особая роль: она одновременно есть и ее нет» 71. Будущий король воспитывается в семействе сэра Эктора, ничего не зная о своих родителях, несмотря на то, что они живы; в его воспитании они никак не участвуют. Данная ситуация перекликается со следующим описанием архетипа у Юнга: «...хотя младенец может быть «незначительным», неизвестным, «про­стым ребенком», он в то же время божествен» 72. Действительно, Ар­тур отмечен богами с момента своего зачатия, не случайно Мерлин помогает Утеру овладеть Игрейной в ночь смерти ее законного мужа Горлойса, так как зачатый в иной момент ребенок будет вполне законным, но не будет тем самым Артуром, которому предначертано богами объединить Британию и создать счастливое королевство Логр.

История Мордреда, который лишен не матери, а отца и, как уже упоминалось выше, подвергается жестоким гонениям, олицетворяет другую сторону архетипа - отрицательное разрастание, когда присут­ствует, с одной стороны, «колоссальная претенциозность... с другой стороны, невозможность удовлетворить претензию», которая «дока­зывает его собственную неполноценность» 73, что и приводит его к со­ответствующим деяниям, разрушившим Логр.

То, что предвечный младенец является сиротой, не случайно. Вот что пишет Кереньи по этому поводу: «В мифе их судьба является лишь символическим сиротством, откуда и вытекает их (чудесных существ - О.Л.) смысл: оно выражает изначальное одиночество, ко­торое является исключительным свойством подобных существ в дан­ной ситуации, а именно - в мифологии» 74. Действительно, одиноче­ство сопровождает такого персонажа на протяжении всей его жиз­ни - это плата за право решать судьбы мира. «Жажда абсолютного, всегда двигавшая мной, обрела, наконец, в бездействии свой идеал: абсолютное одиночество»75 - эти слова, вложенные автором в уста Мерлина, отражают суть одиночества предвечного младенца. Здесь же лежит и причина этого одиночества: это «знание, выходящее за пределы нашего современного сознания», которое, с точки зрения Юнга, «равнозначно полному одиночеству в мире. Это одиночество выражает конфликт между носителем или символом высшего созна­ния и его окружением» 76.

У рассматриваемых мифических персонажей впереди лежат нелег­кие задачи, требующие неординарности мышления и решительности действий - Мерлин должен воспитать Артура и подготовить все, что­бы тот мог выполнить свою задачу - создание королевства Логр, уничтожение которого является задачей Мордреда. «Младенец» озна­чает нечто, развивающееся в направлении независимости. Сделать это он может, лишь отделив себя от своих начал: поэтому покинутость - необходимое условие, а не просто сопутствующий симптом» 77. Подоб­ная установка отчетливо прослеживается в фэнтези М.Рио, где на во­прос, почему он разлучен с родителями, Артур получает следующий ответ Мерлина : «Утер и Игрейна - твои отец и мать по крови, а я -твой духовный отец.... если хочешь владеть чьим-либо умом так, что­бы впоследствии он владел собой сам, нельзя воспитывать его посре­ди страстей» 78.

Здесь мы подходим к самой сути архетипа предвечного младенца. «Младенец - это возможное будущее» 79. Вероятно, именно поэтому такое внимание уделяется образам младенцев и особенностям их вос­питания в мифологии. Каждый мифический младенец призван совер­шить тот или иной подвиг. Строго говоря, действительно мифичес­ким, предвечным младенцем среди вышеперечисленных является лишь Мерлин, говоривший разумные речи с момента своего рожде­ния и, будучи нескольких месяцев от роду, разрешавший щекотливые проблемы чуть ли не государственной важности (в частности, у Н.Толстого описывается роль Мерлина в разрешении спора между Рином маб Мэлгоном и Эльфином маб Гвиддно). Однако роль Артура и Мордреда делают их определенным образом причастными к данно­му архетипу. Юнг утверждает, что «главный подвиг героя заключает­ся в том, чтобы преодолеть чудовище мрака: это долгожданный три­умф, триумф сознания над бессознательным. День и свет - синонимы сознания, ночь и мрак - бессознательного» 80. Как известно, Мерлин через Артура создал новое государство, избавив Британию от мрака войны и беспредела - закон и идеалы, объединяющие рыцарей коро­левства Логр, ассоциируются со светом и напрямую связываются с понятием разума, тогда как рыцари-отступники, с которыми по боль­шей части сражаются рыцари Круглого Стола, олицетворяют собой разгул страстей (психоанализ склонен приписывать подобные явле­ния действию бессознательного) и мрак невежества.

Возникает вопрос, какое отношение к деяниям, описанным выше, может иметь Мордред - разрушитель того самого света. Однако понятие будущего весьма широко, оно включает в себя не только создание, появление нового, но и его конец, «...младенец... и начало, и конец...» 81). К тому же одной из характеристик рассматриваемого архетипа является объединение противоположностей - «...разрешение конфликта пу­тем соединения противоположностей имеет первостепенное значе­ние...»82. Наиболее ярким примером именно такого объединения проти­воположностей является Мордред у М.Рио. «Это была угроза гибели, которую несет в себе невинность, опасность предательства, таящаяся в самом прибежище верности» 83. Мордред является в данном произведе­нии одним из «лучших образцов человеческой породы». И именно вследствие своего благородства и чистоты он становится разрушите­лем, «...он - с обидой и гневом видя, как безрассудная страсть и беспутство торжествуют над разумом и законом - возненавидел Артура и Ланселота за их безумие и за ту ничтожную причину, которая толкнула их... к войне и которая делала их в его глазах недостойными Круглого Стола.... Таким образом, именно его беззаветная верность привела его к измене»84). В соответствии с этим мы, действительно, видим в перера­ботках артурианы образ предвечного младенца, являющийся одним из аспектов психоаналитического мифа XX века.

Рассуждая о конце королевства Логр, мы вплотную подходим к те­ме отцеубийства, которой посвящены некоторые работы З.Фрейда. Согласно этому исследователю, данная тема берет начало в период первобытного строя, когда «изгнанные, живущие общиной братья объединились, победили отца и по обычаю того времени целиком съе­ли его» 85. Современные авторы в своих произведениях активно ис­пользуют как эту идею Фрейда, так и его теории, объясняющие отно­шения ребенка с матерью (понятие Эдипова комлекса) и инцест.

Тема отцеубийства развивается разными авторами по-разному. В частности, у М.Рио отчетливо прослеживается амбивалентность отно­шений между Артуром и Мордредом, с точки зрения Фрейда, лежащая в основе Эдипова комплекса: «...сыновья ненавидели его (отца - О.Л.), но они его и любили» 86. На Мордреда и его действия глубокий отпечаток накладывает также горечь человека, лишенного в детстве родительской любви. «Какое-то время он (Мордред - О.Л.) молчал, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать... - ...моя мать любила только одного человека, - но не меня, а для моего отца... я могу быть лишь предметом позора и стыда» 87. Именно данные переживания побужда­ют персонажа Рио выступить против Артура: «Позорная... война раз­будила в нем старинную горечь и злобу против плотского греха, пло­дом и жертвой которого он явился в этот мир» 88. Таким образом, в ос­нове раскола королевства Логр лежат психологические противоречия и амбивалентность отношения Мордреда к отцу.

В произведении Теренса Х.Уайта основным в характеристике Мордреда являются его закомплексованность и фрустрация. «Мордреду присуще стремление к славе и почестям... Просто он немощен те­лом и оттого неспособен показать себя в наших играх, и это озлобило его ...мать настроила его против меня (Артура - О.Л.)... и по его разу­мению во мне воплотилось все, что есть дурного на свете. Я почти уве­рен, что в конце концов он меня убьет» 89. Кроме мотива закомплексо­ванности мы здесь можем предположить намек на Эдипов комплекс: Мордреда настраивает против отца мать. Вероятно, на этом следует остановиться подробнее.

В своем труде «Массовая психология и анализ человеческого Я» Фрейд анализирует процесс мифологизации отцеубийства, «...новосозданным героем был, вероятно, младший сын, любимец матери, ко­торого она оберегла от отцовской ревности и который во времена пер­вобытной орды стал преемником отца. ...женщина, являвшаяся награ­дой за победу и соблазном к убийству, стала, вероятно, совратитель­ницей и подстрекательницей к злодеянию» 90. Заметим, что именно в произведении Теренса Х.Уайта Мордред является младшим сыном (у М.Стюарт он - старший, а у М.Рио - единственный). Именно Морд­ред убивает последнего любовника Моргаузы Ламорака: «Они (Мор­дред, Агравейн и Гавейн - О.Л.) окружили его ... и Мордред заколол его, ударив в спину» 91. Здесь мы также видим то, о чем писал в своем труде Фрейд: «...младший сын... может выполнить свою задачу только с помощью... Это - братья первобытной орды...» 92. Однако Мордред не становится героем и не вызывает симпатии у читателя. Уайт, ис­пользуя психоаналитическую концепцию, создает образ человека, сломленного Эдиповым комплексом, причем немалое внимание уде­ляется взаимоотношениям Мордреда и его братьев с матерью с самого детства.

Моргауза не уделяет своим сыновьям достаточно внимания, однако является объектом их глубочайшей любви, что и накладывает неизгла­димый отпечаток на их характеры. «Они обожали ее немо и бездумно, потому что характер у нее был сильнее.  ...мать воспитала их - от без­различия ли, по лени или из своего рода жестокости безраздельного собственника с увечным чувством хорошего и дурного» 93. Мать увле­чена своими взаимоотношениями с встреченными ею рыцарями и не часто вспоминает о детях, мысли которых занимают в основном имен­но попытки привлечь ее внимание. Ее реакция полностью зависит от настроения, которое, в свою очередь, зависит от того, насколько она удовлетворена общением с рыцарями. «Она не заметила, что одежда ее детей бесповоротно испорчена; она даже не выговорила им за это. Поз­же, вечером, узнав о единороге (пойманном детьми, чтобы ее порадо­вать - О.Л.), она приказала их высечь, ибо день, проведенный ею с ан­глийскими рыцарями, был неудачен» 94. С другой стороны, периодиче­ски неудовлетворенность от общения с мужчинами побуждает Моргаузу заменять один объект привязанности другим, что возвращает ее к мыслям о детях. «Не оставалось решительно никакого смысла и даль­ше выставлять свои прелести и таланты ради ободрения этих смехо­творных рыцарей... Внезапная перемена чувств позволила ей осознать, что она их ненавидит. ...она не любит никого, кроме своих драгоценных мальчиков. Она будет для них лучшей матерью в мире!» 95.

Особенный отпечаток Эдипов комплекс накладывает на Агравейна и Мордреда. Агравейн влюблен в мать и отчаянно ревнует ее к много­численным любовникам. Это проявляется в момент детской игры: «Эта девчонка была моей матерью. Он положил ей голову на колени. Он должен был умереть» 96. Здесь налицо идентификация девочки, приманивающей единорога, и матери, к которой никто не должен при­касаться. С другой стороны, это проявляется в попытке призвать на помощь отца: «...мы должны составить письмо к отцу насчет этих ры­царей. Мы обязаны рассказать ему о нашей матери» 97. В конечном итоге любовь Агравейна к матери приводит к ее убийству (в котором, впрочем, участвуют и другие сыновья - Гавейн и Мордред): «...брат убил нашу мать, потому что застал ее в постели с мужчиной» 98. Если Агравейн убил мать «...от возмущения, как он сказал, но все... сознава­ли, что им двигала ревность» 99, то Мордред умерщвляет ее любовни­ка: «...Мордред заколол его, ударив в спину» 100. Именно Мордред больше всех пострадал от воспитания матери и именно он олицетво­ряет представление об Эдиповом комплексе наиболее ярко. Создавая образ Мордреда, Уайт использует рассуждения Фрейда об идентифи­кации с любимым существом как попытке удовлетворить подсозна­тельные желания. Вероятно, здесь мы можем говорить о преломлении психоаналитической концепции в области мифотворчества, а может быть и, в целом, об отпечатке, наложенном данным мифом на мента­литет человека в XX веке. Вот как описывает Уайт происходящее с Мордредом: «Не вожделение любовника, но вожделение матери - вот что растлевает сердце и душу. ... В самой потаенной из комнат обитает Иокаста, а не Джульетта. Гамлета толкает в объятия безумия не глу­пышка Офелия, но Гертруда. ... Сущность трагедии в том, чтобы давать, навязывать, добавлять... Мордред был единственным из сынов Оркнея, кто так и не женился. Он был единственным, кто двадцать лет прожил наедине с матерью, когда его братья упорхнули в Анг­лию, - он был ее живой кладовой. Теперь, когда она умерла, он обратился в ее могилу. Она продолжала существовать в нем, словно вам­пир. Когда он двигался, когда он сморкался - это были ее движения. ...Он даже завел, подобно ей, комнатных собачонок, - хотя всегда ненавидел ее любимиц с той же жгучей мукой, с какой ненавидел ее лю­бовников» 101. Таким образом, с помощью художественных средств со­здается картина психологического процесса идентификации, описан­ного в научных трудах психоаналитиков.

Тема Эдипова комплекса появляется и у М.Стюарт в образе коро­ля Мельваса, правителя Летней страны, находящегося, несмотря на зрелый возраст, под влиянием матери. Здесь присутствует другой ас­пект проблемы - ревность матери по отношению к сыну: «Мельвас... жил холостяком. Злые языки говорили, что на свете не нашлось жен­щины, которую его придирчивая матушка признала бы достойной па­рой своему сыну»102. Добавляется, что Мельвас все же общается с женщинами, но тайком от матери.

Проблема Эдипова комплекса тесно связана с проблемой инцеста. Согласно теории Фрейда, «запрет кровосмесительного выбора объек­та» наносит «любовной жизни человека, вероятно, самое сильное уве­чье за все истекшие времена» 103. Связь Артура с сестрой, результатом которой и явился Мордред, интерпретируется по-разному, в частнос­ти, у М.Стюарт это - результат того, что Артур не знает о своем про­исхождении. Т.Х.Уайт рисует сходную картину, но делает упор на ма­теринстве Моргаузы: «...может быть, дело в том, что у него никогда не было матери и это олицетворение материнской любви - пока она сто­яла перед ним, а за нею теснились дети - подействовало на его чувст­вительное воображение» 104. В данной ситуации кровосмесительная связь спровоцирована Эдиповым комплексом опосредованно.

В произведении М.Рио теме инцеста уделено большее внимание. Результатом инцеста является в мир младенец Мерлин - сын короля деметов и его дочери, считающей, что она зачала от дьявола. Его от­ношение к матери, несмотря на отсутствие собственно кровосмесительной связи, нельзя назвать чисто сыновним: «...я проводил возле нее каждую ночь, чувствуя себя одновременно любящим сыном и нежным возлюбленным» 105. С точки зрения Фрейда, «установле­ние...экзогамии, запрещение каких бы то ни было сексуальных отношений с женщинами семьи, которые были нежно любимы с детства. Этим был загнан клин между нежными и чувствительными стремле­ниями мужчины, клин, и по сей день глубоко внедрившийся в любов­ную жизнь мужчины. Вследствие этой экзогамии чувственные по­требности мужчин должны были довольствоваться чужими и нелю­бимыми женщинами»106. М.Рио в своем произведении создает карти­ну подобной любви. Если мать Мерлина не знает о том, с кем зачала сына, а сам Мерлин не переходит границ в их отношениях, то связь Артура и его единоутробной сестры Морганы - результат решения, на которое не влияло незнание, это именно кровосмесительная лю­бовь. «Я люблю Моргану, как любят женщину и как можно любить только Бога» 107, - признает Артур М.Рио, анализирующего феномен инцеста и играющего парадоксами, противоречиями и амбивалентно­стью чувств и мыслей. Здесь тематика родственной любви доведена до крайности, или до первобытности, если учитывать психоаналити­ческую концепцию.

Миф, созданный Фрейдом и разработанный его многочисленными последователями, пронизывает, вероятно, большинство областей со­временной культуры, являясь одной из характерных черт менталитета. Психоанализ проявляется не только в области искусства (в кинемато­графе, живописи - именно им порожден феномен Сальватора Дали и сюрреалистического направления в искусстве, - литературе и т. п.), он закрепляется в области образования, входя в курс таких предметов, как история философии и т. п.; он просачивается на уровень бытового сознания и обыденности... Именно поэтому мифотворчество XX века, существующее в рамках современного менталитета, в процессе очеловечивания героических характеров обращается к данному мифу - он является частью картины мира современного человека.

Собственно этический миф значительно старше, может показать­ся, что он дошел до нас из средневековья практически без изменений, но это, по всей вероятности, не так. Каждый период времени исполь­зует те аспекты мифической канвы, которые для него актуальны. Так­же и мифотворчество XX века заимствует у средневекового мифа те этические нормы, которые вписываются в концепцию мира и челове­ка данного столетия.

Одной из этических проблем, волнующих человечество на протя­жении многих веков, является проблема любви, долга и понятие вер­ности. Артуриана предоставляет значительные возможности для ана­лиза данной проблемы. Наиболее ярко она проступает в истории взаимоотношений Игрейн и Утера (матери и отца Артура), а также в тре­угольнике Артур - Гвиневера - Ланселот (у М.Стюарт - Бедуир).

Для XX века характерна симпатия к истинным чувствам, однако пренебрежение долгом в этическую концепцию нашего столетия не вписывается. Мифотворчество ищет - и зачастую находит — консен­сус между этими двумя явлениями. История Игрейн и Утера иллюст­рирует способ решения проблемы за счет обмана и - в итоге, - судь­бы, надежда на которую, вероятно, свойственна человечеству во все времена (в некотором роде, вечный миф).

Жена герцога Горлуа и король вызывают симпатию читателя, так как чувство, владеющее ими, отвечает традиционному мифу о любви, не поддающейся ни логике, ни чему бы то ни было еще. Их осознание своего долга также понятно современному человеку, и предлагаемый выход - обман на фоне соблюдения внешних приличий - созвучен со­временному представлению о сохранении семьи, несмотря на всепо­глощающую страсть, игнорировать которую тоже невозможно. Ува­жение Игрейн к супругу и ее нежелание причинить ему вред, также как и неспособность отказаться от любви к Утеру, включает в себя мифы о настоящей любви, о необходимости поддержания семейного благополучия любой ценой - хотя бы и за счет обмана - и ряд семей­ных мифов, например, миф о верной и преданной жене, заботливо со­здаваемый Игрейн для Горлуа и окружающих. Образ сильной, умной женщины, принимающей решения и берущей на себя ответственность за них, также отвечает именно менталитету XX века. «Она тянулась к Утеру всей душой, как и он к ней, но в отличие от него она думала» 108. И гибель Горлуа, дающая влюбленным возможность обрести счастье, отвечает представлениям о судьбе, которая, в конечном итоге ставит все на свои места.

История Артура, его жены и лучшего друга тоньше и сложнее. И во многих современных фэнтези проблема решается за счет мудрости и доброты Артура, понимающего и прощающего близких ему людей (подобная трактовка была не слишком характерна, скажем, для эпохи средневековья). «Я - король, моя жизнь - это жизнь короля. А она ко­ролева и бездетна, ее жизнь беднее, чем жизнь обыкновенной женщи­ны. ... Она молода, ей в тягость одиночество, она нуждается в любви. ...Любовь нельзя опровергнуть словами...»109. Наряду с великодушием Артура в мифе присутствует уважение к нему и чувство вины за про­исходящее со стороны Ланселота (у М.Стюарт - Бедуира) и Гвиневе­ры. Может показаться парадоксальным, но именно это в значитель­ной степени служит им оправданием в глазах современного человека, настолько, что снимает этическую неприглядность адюльтера. Упор в данном мифе делается на том, что истинному чувству противостоять невозможно, таким образом, измена выглядит оправданной, а сомне­ния и внутренние переживания героев подтверждают миф о всесилии любви. «У нее вид был испуганный, на щеках блестели слезы; его ли­цо выражало покорность судьбе, беспомощность перед белой тенью. Любовь, захватившая их, была жестокой любовью, но... ни он, ни она до сих пор не пожертвовали ради нее своей верностью» 110. Неизбеж­ность измены в будущем подразумевается, но данные строки уже обеспечивают персонажам извинение - такова мифическая реаль­ность.

Поведение жены Артура и его лучшего друга в произведении Т.Х.Уайта не менее психологично. Сначала автором приводится ряд мифов, обосновывающих необходимость избегать измены всеми сила­ми: « ...объяснить поведение Ланселота почти невозможно. Во всяком случае, это было бы невозможно сделать в наше время, настолько сво­бодное от суеверий и предрассудков, что всем нам только и остается вести себя так, как нам больше по нраву. Почему Ланселот не пере­спал с Гвиневерой или вообще не сбежал с женой своего героя, как по­ступил бы сегодня любой просвещенный человек? Одна из причин его нерешительности состояла в том, что он был христианином. ... Другой помехой, в значительной мере мешавшей ему делать то, что нравится, была сама идея рыцарства... Он верил так же твердо, как и Артур, ...что существует такая штука, как Правота. И наконец, име­лось препятствие, коренившееся в самой его натуре. ... Он любил Ар­тура, любил Гвиневру и ненавидел себя» 111.

Ланселот верит, что непорочность делает его самым сильным ры­царем, поэтому, когда дама Элейна обманом лишает его этой непороч­ности, он утрачивает возможность опираться на поддерживающий его миф, который помогал ему избегать Гвиневеры. Здесь вступает в силу иной миф, противоположного значения. «...Ланселот воротился. Он прилетел прямиком от Элейны... Обманутый, он уже спал с Гвиневе­рой, уже лишился обманом своей десятикратной мощи. В глазах Гос­пода, как его представлял себе Ланселот, он уже стал лжецом и пото­му полагал, что новая ложь ничего не изменит. Утративший звание лучшего рыцаря мира, не способный больше творить чудеса без помо­щи магии, лишенный возможности чем-нибудь возместить уродство и пустоту своей души, молодой человек устремился за утешением к лю­бимой» 112.

Однако стоит отметить, что не для всех произведений XX века харак­терно снисходительное отношение к измене Ланселота и Гвиневеры. В романе М.Рио именно на них возлагается основная ответственность за крушение идеального королевства. «Прекрасная мечта рухнула по мано­вению руки. Богопротивная любовь Гвиневеры и Ланселота внезапно открылась...Началась междуусобная война»113. В данной ситуации мы видим миф, согласно которому отказ от любви мог бы сделать Золотой век непреходящим, то есть прямо противоположный мифам, положен­ным в основу истории любовников, например, у Т.Х.Уайта.

Немаловажное место среди этических мифов занимают мифы, свя­занные с воспитанием и поведением. Так, у М.Стюарт Утер следующим образом объясняет причину удаления Артура и воспитания его вне двора: «Таков обычай, распространенный среди властителей мира сего: воспитывать детей при чужих дворах, чтобы они вырастали, чуждые высокомерия, не отравленные лестью и огражденные от пре­дательства и происков властолюбия»114. На самом деле ребенка ото­слали, ограждая не только от врагов, желающих его смерти, но и от гнева отца; от лести же воспитание у опекуна ограждает лишь в определенной степени. Однако миф работает и формирует соответствую­щее представление о происходящем у окружающих.

В мифе также воссоздаются взаимоотношения между любящим, мудрым отцом и восхищающимися им сыновьями, для которых соот­ветствующее поведение обусловлено нежеланием его огорчать, что с точки зрения этики и считается оптимальной мотивацией. Вот как это выглядит, когда Кэй показывает сэру Эктору меч, вынутый из камня Артуром: «Сэр Эктор не сказал ничего неразумного. ...Он смотрел на своего первенца ласково, но прямо ему между глаз. - Вот камень, меч у тебя. Он сделает тебя королем Англии. Ты мой сын, я горжусь тобой и всегда буду гордиться, что бы ты ни содеял. Можешь ли ты дать мне слово, что вытащил его сам, собственными силами?

Кэй взглянул на отца. ...Он сказал:

- Я солгал. Это Варт его вытащил» 115. Здесь же дается описание реакции Артура, видящего опекуна на коленях и явно предпочитаю­щего отказаться скорее от абсолютной власти, чем от теплых, довери­тельных отношений с тем, кого привык почитать за отца: «Прошу вас, встаньте, сэр Эктор, ведь этого вынести невозможно. О Боже, Боже, лучше бы мне и не видеть никогда этого дрянного меча!» 116. Взаимо­отношения между родителями и детьми, лишенные споров и разно­гласий, являются одним из притягательных мифов, попытка реализо­вать который определяет взаимоотношения во многих семьях.

Говоря о проблеме воспитания, нельзя обойти вниманием детский миф, оказывающий значительное влияние на поведение ребенка. Наи­более ярко это описал Уайт: «Дети и теперь верят в подобные вещи, думая, что хороший бросок в завтрашнем крикетном матче удастся им только в том случае, если сегодня они будут вести себя хорошо» 117.

Тесно связано с этикой и понятие рыцарства, в которое, особенно в наши дни, вкладывается определённый смысл - рыцарское поведение связывается с представлением о благородстве и галантности. Однако поклонение прекрасной даме и спасение девиц, попавших в беду, — не единственное, что характеризует рыцаря как такового. Рыцарь - в первую очередь - слуга своего короля. Представления о нормах его поведения вполне созвучны современным представлениям о хорошем работнике - только задачи у них разные, а отношение к делу и ответ­ственность перед начальником вполне схожи. Впрочем, жизнь и обя­занности рыцаря представляются современному человеку значитель­но более увлекательными, что является одним из мифов, делающих жанр фэнтези таким популярным. Этический миф включает в себя необходимость подавлять в себе проявления агрессии или хотя бы маскировать ее. У Уайта Артур уп­рекает Мордреда не только в том, что он дал ход делу, угрожающему жизни его жены и лучшего друга, но и в том, что он явно этим дово­лен. «Он мог бы сделать это, проявив чуть больше достоинства. Или хоть постаравшись не выказать удовольствия» 118.

С другой стороны, современный человек, в картину мира которого входит психоаналитический миф, не может отрицать того, что агрес­сия является одним из инстинктивных побуждений, заложенных в че­ловеке самой природой: «...надо считаться с тем, что среди его (челове­ка - О.Л.) инстинктивных предрасположений имеется доля склоннос­ти к агрессии. Поэтому для человека его ближний не только возмож­ный помощник или сексуальный объект, но и предмет соблазна для удовлетворения своей агрессивности...»119. Этих порывов не чужд да­же благородный Ланселот, который, спасая Гвиневеру, убивает безо­ружного, восхищающегося им Гарета. «Добрый Гарет... этой же самой рукой я убил его, потому что он не пожелал выйти против меня в до­спехах. До чего все-таки жуткие создания - люди! Стоит нам, гуляя в полях, увидеть цветок, как мы палкой сшибаем ему головку. Именно так и погиб Гарет» 120. Разница между Мордредом и Ланселотом в дан­ной ситуации заключается в том, что один испытывает радость, давая выход своей агрессии, а другой - стыд. С точки зрения этики, послед­нее - предпочтительнее, так как доказывает преобладание в человеке хорошего начала, хоть и не избавляет его от жестоких деяний.

Агрессия, о которой упоминалось выше, связана с проблемой, сто­ящей в наше время весьма остро - это проблема экологии. Отголоски этой проблемы мы можем увидеть в процитированной выше речи Ланселота. И хотя тематика артурианы далека от экологических мо­тивов, косвенно данная проблема периодически проявляется в совре­менных фэнтези. Так, в произведении М.Рио встречается эпизод, в ко­тором Мерлин призывает раненого кабана не бросаться на ранившую его охотницу: «Кабан, я знаю, что ты подвергся нападению и был ра­нен, хотя сам не нападал и не угрожал своему обидчику. И потому ты совершенно прав, защищаясь от прихотей и произвола жалкого созда­ния, превратившего убийство в забаву, призванную в мирное время удовлетворять его ненасытную страсть убивать...» 121.

Тревога за окружающий мир и попытка определить причины, при­ведшие к современным сложностям в области экологии, видимо, должны звучать в любом современном произведении хотя бы косвен­но - данная проблема весьма актуальна в наши дни. Возможно, одной из причин популярности жанра фэнтези, романтизирующей и мифологизирующей средневековье, является мечта о чистом воздухе и не­загрязненных лесах, которыми, вероятно, отличался данный период времени.

Мифы пронизывают практически все сферы жизни человека, обес­печивая ему психологическую защиту и формируя картину мира, в котором данный человек чувствовал бы себя максимально комфорт­но. Анализ мифотворчества дает возможность рассмотреть аспекты, в рамках которых требуется такая защита, и проанализировать ряд про­блем, характерных и актуальных для соответствующего периода вре­мени, что и было проделано на примере современного жанра фэнтези.

 

Использование мифа в духовной практике

 

Одной из особенностей культуры XX века является постоянно возрастающая популярность магических мифов. Все больше литера­туры соответствующей тематики появляется на прилавках, магичес­кие мифы активно проникают в сферу быта - в газетах публикуются многочисленные рекламные объявления, предлагающие решение се­мейных, профессиональных и прочих проблем с помощью заговоров, ритуалов и иных нематериальных методов воздействия на окружаю­щий мир. В области образования этот миф также весьма популярен - открываются учебные заведения, готовящие профессиональных экс­трасенсов и магов; издаётся эзотерическая литература (Папюс, Алистер Кроули, Е.П.Блаватская и проч.)

В данный процесс включаются специфические попытки анализа и характеристики артуровских сказаний, акцентирующие те их аспек­ты, которые могут послужить развитию и утверждению магических мифов. Так, Мерлин и его биография изучаются с псевдонаучной скрупулезностью, раскрывающей суть его магической деятельности; проводятся исследования деятельности друидов (опять же, на приме­ре артурианы, в частности); подробнейшим образом рассматривается тема Грааля и возможности применения этого образа в духовной практике. Рассмотрим данный феномен подробнее.

Профессия мага в наши дни пользуется все большей популярнос­тью, и интерес проявляется не только к магической практике как та­ковой, но и к тем, кто прославился именно такой деятельностью. Рас­суждая о биографии магов, авторы стремятся добиться объективного взгляда на проблему. Так, Е.М.Батлер в своей книге «Маги» не при­знает реальности магии, но и не утверждает обратного. Он старается следовать имеющимся у него источникам и воздерживается от каких-либо определенных выводов. Однако некоторые из высказываний ав­тора дают возможность сделать вполне обоснованные предположения о его пристрастиях. Так, во введении он признается: «Иногда просто невозможно удержаться от размышлений о возможности существова­ния объективной реальной основы сверхъестественных притязаний различных магов и приписываемых им способностей; тем не менее, я в меру своих сил старался избегать подобных размышлений. ...когда речь идет о сверхъестественных явлениях, люди либо верят в них наперекор свидетельствам, либо не верят в них, также невзирая на воз­можные свидетельства «за», но никогда не полагаются на сами свиде­тельства» 122. В соответствии с этой позицией автор анализирует дея­тельность магов, стремясь сохранить объективность и не давая магии статуса ни науки, ни псевдонауки.

Приводя достаточно осторожное определение магии, Е.М.Батлер ограничивается утверждением, что она является мощным источником влияния на человеческое поведение. «Именно такой подход к магии я посчитал наиболее подходящим при написании настоящей работы, отказавшись от скоропалительных определений, некоторые из кото­рых сводят магию к «псевдонауке», «мнимому искусству» или «сни­женной форме религии» 123. Далее автор описывает функции мага, ко­торые делит на две категории. Во-первых, это чудеса, не имеющие практического значения, но производящие огромное впечатление на зрителей (такие, как левитация, превращение в животных и т. п.; при­чём автор полагает, что подобные действия имели своей целью «на­глядную агитацию» соплеменников, и никак не пытается объяснить механизм этих действий - было ли это внушение, гипноз или дейст­вительно маги способны творить чудеса.) Во-вторых, маг выполняет чисто практические функции целителя или колдуна, в чьи обязаннос­ти входит заботиться о благополучии племени (народа). Основным методом работы, с точки зрения автора, является воздействие на умы соотечественников.

Анализируя дошедшие до нас сведения о Мерлине, Е.М.Батлер приходит к выводу, что после пришествия Христа наблюдался упадок магии, вследствие чего деяния кельтского мага представлены лишь в поэтическом творчестве людей, живших настолько позже, что их про­изведения не могли быть неоспоримым свидетельством даже самого факта существования Мерлина. При этом автор считает его самым из­вестным из средневековых магов, оказавшим сильнейшее воздействие на умы людей, как современных ему, так и принадлежащих к последу­ющим поколениям.

Приводятся характерные особенности, связанные с профессией Мерлина: «...сверхъестественное происхождение героя, чудеса, связанные с его рождением; опасность, которой он подвергался в детстве, соперничество с враждебными магами, последовавшее высшее испы­тание (эпизод с Ниневой), таинственная смерть, сопряженная с чем-то вроде путешествия в загробный мир, в котором его жизнь незримо продолжалась...» 124. Автор также подробно анализирует присущие Мерлину дарования, на первом месте среди которых стоит дар проро­чества. Это, однако, не единственная способность мага. Он способен «повелевать силами природы и таким образом контролировать запас пищи» 125.

Многого Мерлин достигает с помощью музыки, что характерно именно для друидов, одним из магических разрядов у которых был «бард». Музыка дает возможность исцелять, повелевать живой и не­живой природой (по некоторым источникам именно с помощью музыки были перенесены каменные глыбы, составляющие Стоунхендж). Также к его магическим умениям относятся искусство превращений, вызов призраков, создание магических предметов (таких как волшеб­ное зеркало, сыгравшее решающую роль в спасении короля Ринса)... Интересна трактовка Е.М.Батлером Круглого Стола - он рассматри­вает его как магический круг, «самый знаменитый» в истории.

Подобные труды, исследующие деятельность, подробности биогра­фии и возможности магов, указывают на то, что современный человек не удовлетворяется возможностями, предлагаемыми ему наукой с присущими ей методами познания окружающего мира и его преобра­зования. Он склонен искать подтверждения реальности воздействия на материальный мир нематериальными методами. Дальнейшим ша­гом является конкретное изучение приемов и ритуалов магии. И, го­воря о мифах, связанных с артурианой, мы не можем, наверное, не упомянуть о феномене друидизма и связанных с ним и с артурианой исследованиях «практики магического знания друидов».

Поскольку у друидов существовал запрет записывать сакральные знания, до наших дней дошло очень мало информации об их учении. «Ученичество было единственным действенным механизмом, с помо­щью которого религия друидов дошла до наших дней, поскольку их собственные законы запрещали записывать святую доктрину. Друиды считали, что записанное учение впоследствии может быть иска­жено и осквернено, поэтому все заучивалось наизусть. Занятия были индивидуальные, и студентам давалось достаточно информации и «инструментов», чтобы открыть для себя ответы»126. Тем не менее, существует Нью-Форест Центр, о котором пишет Д.Монро, где были воссозданы «средства подлинного обучения» в соответствии с тради­цией друидов.

Книга Д.Монро «Двадцать один урок Мерлина» является, по су­ществу, вводным курсом в магическую практику друидов; это не ис­следовательский труд на темы религии или культуры - это именно учебник по магии. Связывая предлагаемые технологии с понятием ар­хетипа, предложенным К.Юнгом, автор одновременно настаивает на том, что читатель будет иметь дело «с действительным местом, осно­ванном на исторических событиях, которые просто передвинулись на другой план реальности, но все еще существуют. И эти упражнения определенно могут помочь читателю в построении «линий связи» между ним и специфическим архетипным миром, с которым он хочет установить контакт. ...человек вполне может стать тем, о чем он дума­ет. ...А для скептиков и для тех, кому все это абсолютно незнакомо, со­вет простой: попробуйте и увидите!» 127. Интерес к друидам и их сек­ретам достаточно актуален в наши дни, что дает жизнь самым разно­образным мифам. Попробуем разобраться, с чем это связано.

Друиды были мудрецами и советниками правителей, государст­венными деятелями, отвечавшими перед братством друидов, но не пе­ред представителями светской власти, на которых они имели влияние и которые должны были прислушиваться к их советам. Песнь поно­шения, которую мог спеть филид на того или иного заслужившего его недовольство человека, была весьма серьезной угрозой, так как (даже если не наносила непосредственного ущерба здоровью или матери­альному благополучию поносимого), могла оказать весьма негативное воздействие на его положение в обществе, вплоть до лишения его это­го положения.

Однако не на государственно-политической роли друидов основы­вается их популярность. Магия друидизма, как принято считать, опирается на понимание природы и взаимодействие с ней в рамках уста­новленной ею гармонии. В наш век экологических проблем данный подход оказывается актуальным, в частности, потому, что человечест­во надеется восстановить утраченный контакт с природой, рассчиты­вая, что это поможет выбраться из сложившейся ситуации и залечить уже нанесенные окружающему миру травмы. Очевидно, данная точка зрения является мифом, призванным снять стресс от страха перед уничтожением вследствие экологической катастрофы и дать надежду на благополучное разрешение проблемы. Более того, общение с при­родой является одним из необходимых аспектов ученичества в школе друидов. «...Человек, желающий изучать Друидическую Магию, дол­жен иметь доступ к природе - должен, как говорится в древней вал­лийской прозе, иметь возможность «прикоснуться к лозе и листьям». ...Невозможно учиться у мира природы, будучи отделенным от него, а Друидизм станет ничем, если он не будет опираться на природу как на Великого Космического Учителя» 128. Взаимопонимание и возмож­ность общаться с природой являются одним из притягательных ас­пектов друидизма.

С данным феноменом также тесно связан миф о пракультуре, бы­тующий с давних времен и до наших дней. Многие склонны считать друидов учениками выходцев из мифической Атлантиды. Вот какие аргументы в пользу данной теории приводит Д.Мортон: «...каким об­разом древние люди, еще не имевшие естественных культурных склонностей, смогли возвести такие совершенные постройки? ...мож­но с определенной долей вероятности предположить, что руководите­лями этого строительства могли быть именно легендарные ученые жрецы из Атлантиды. ...В пользу этого предположения свидетельству­ет существование общей единицы измерений, так называемого мега­литического ярда.... Учитывая этот факт, а также свидетельства, кото­рые можно найти в Книге Фериллт ..., автор считает эту теорию весь­ма вероятной и достойной рассмотрения» 129.

Стремление обнаружить великих предков, умевших то, на что не спо­собен современный человек, характерно для мифотворчества и может быть связано с поисками доказательств утверждения, что человеческие возможности значительно шире, чем принято считать, а также под­тверждением того, что на мир вполне реально воздействовать магически.

Проблема изучения знаний друидов заключается в том, что, как упоминалось выше, у этих жрецов существовал запрет на сакральные записи, вследствие чего до нас дошли только обрывочные сведения да мифы о друидизме, возникшие после утверждения в Британии хрис­тианства (кстати, не все мифы были позитивными - так, одно из рас­пространенных представлений о ритуалах кельтских жрецов связано с человеческими жертвоприношениями, которые якобы совершались друидами; данный миф активно используется, в частности, в расска­зах ужасов). Однако в работах, посвященных магической практике друидов, появляется упоминание о некоей «Книге Фериллт», будто бы содержащей в себе знания друидов. «По-видимому, она (как и свя­занная с ней «книга Барддас») была составлена в шестнадцатом сто­летии Лльюэллином Сайоном Глэморганом на основании более древ­ней работы Вергилия и некогда находилась в печально известной биб­лиотеке Оуэна Моргана (Мориана), самозванного друида викториан­ской Англии, работы которого вызывали многочисленные критичес­кие отзывы, поскольку содержащиеся в них утверждения были по меньшей мере необоснованны» 130.

Как мы видим, не приводится ни одного доказательства того, что упомянутая книга действительно хранит в себе знания древних магов; непонятно, откуда Вергилий мог знать о ритуалах друидов и куда де­вался его собственный труд на эту тему. (Заметим, что в определен­ных кругах бытует мнение о том, что Вергилий также был магом. Е.М.Батлер полагает, что данный миф «уходит корнями в неаполи­танский фольклор. Ореол суеверий и фантазий, окружавший могилу поэта, пережил воспоминания о его реальной жизни ...В результате все эти мифы попали в литературу и развивались за счет сращения, пока наконец к шестнадцатому веку не стали представлять собой бо­лее или менее единое целое. Биографические детали в данном случае играли лишь роль связующих элементов между чудесами и ритуаль­ными аспектами легенды, связанными с именем Вергилия, и не явля­лись следствием ее органического развития» 131. Как бы то ни было, знания Вергилия могли быть связаны, скорее всего, с ритуалами ан­тичного жречества, и нигде не встречается упоминания о том, что он когда-либо общался с друидами или учился у них).

Тем не менее в «Книгу Фериллт» верят и на ее основе пишут дру­гие работы. Д.Монро утверждает, что данная «рукопись находится сейчас в частной коллекции «Альбионской Ложи Объединенного Древнего Ордена друидов Оксфорда» 132. Именно на «интуитивных прозрениях, содержащихся в этой книге», Д.Монро основывает свой труд, посвященный друидам и их тайному знанию. Это может слу­жить иллюстрацией создания и функционирования мифа.

Между представлениями о ритуалах друидов и современностью авторы книг, посвященных друидической деятельности, нередко про­водят определенные аналогии. В частности, это касается календарных празднеств, приписываемых друидам, и современных религиозных праздников (католических). «Целование на Рождество под омелой ве­дет свое начало от празднования дня бога Юла. Обязательное присут­ствие на Пасху крашеных яиц и «пасхального кролика» объясняется тем, что у галлов в это время года проводились традиционные чество­вания богини Истары, или Остары, тотемом которой, символизиро­вавшим весеннее плодородие, был заяц или кролик, а яйца были зна­ком новой жизни.... Обычай дарения сердец на День святого Валенти­на связан с тем, что в этот день друиды вырезали сердце у белого быка и рассматривали на нем предзнаменования грядущего лета»133.

Особый интерес с этой точки зрения представляет современный Хэллоуин, который предположительно происходит от кельтского Самхейна - дня, в который завеса между реальным и потусторонним мирами становилась особенно тонка, что давало возможность всту­пить в общение с духами. Обычай делать тыквенную голову связыва­ется с преданием о голове святого Брана, которую он, как говорят, ве­лел закопать под воротами Тауэра для защиты от иностранного завое­вания. С тех пор «голова» считается оберегом, «такая голова помогает охранять домашнее хозяйство от злых духов. ...Кроме того, выреза­лось по одной «охранной голове» для каждого ребенка в семье»134

Подпрыгивание за яблоками, дошедшее до наших дней, рассматрива­ется как ритуальная игра, а яблоки - как символ загробного мира.

Именно в этот день, как утверждает Д.Монро, лучше всего вызы­вать духов. Для этого нужно найти соответствующее место - предпо­чтительно заброшенное кладбище высоко в горах - и прийти туда не­задолго до полуночи. На выбранном месте нужно разложить круг из тыкв с зажженными в них свечами, в центре круга разжечь костер и в течение получаса до полуночи жечь на нем определенные благово­ния - полынь, дурман и тис. Далее необходимо девять раз подряд про­читать заклинание на валлийском языке (транскрипция также дается в книге) и ждать. Когда появится тень Мерлина, можно задать ей три вопроса.

Возможность спросить совета у самого Мерлина, безусловно вы­глядит в высшей степени привлекательно; скорее всего, очень неболь­шой процент людей, читавших данную книгу, попробуют претворить ее советы в жизнь, однако вера в то, что это возможно, оказывает на них положительное влияние, давая надежду, что в крайнем случае можно будет обратиться за советом к сверхчеловеческому существу и получить ответ на интересующие вопросы. (Заметим, что тяга к дан­ному мифу проявляется у людей уже в раннем возрасте - большинство детей пытаются вызывать духов. В нашей стране подобное явление имело и, наверное, имеет место в детском фольклоре, где наиболее по­пулярным является вызов «Пиковой дамы». Как мы видим, подобное явление нельзя назвать детским мифом в чистом виде.)

Отдельным аспектом друидизма является учение о полах, прису­щее данной религии. Друиды чтили в равной степени Бога и Богиню, не оказывая предпочтения ни тому, ни другой. Это привлекает совре­менных женщин и отвечает характерному для нашего времени пред­ставлению о равноправии полов. Однако надо заметить, что женщи­ны и мужчины обучались и совершали ритуалы отдельно друг от друга, чему было объяснение, связанное с магическими особенностя­ми полов. «Мужские и женские мистерии должны проводиться в раз­ных местах, так, чтобы могла поддерживаться чистота энергии, в ре­зультате чего погружение в пол обеспечит ускоренный рост» 135. От­сюда проистекает представление о двух священных островах друидов – Авалоне и Англси, где изучаются и сохраняются женские и мужские мистерии.

К разным полам предъявляются также различные требования. Так, если от мужчины требуется целомудрие, женщина-друид, наобо­рот, достигнув определенного возраста, должна лишиться девственно­сти; если она хочет достичь достаточно высокого ранга и хорошего уровня магического мастерства, это необходимо. Вот как мотивиру­ются подобные требования: «...женщина поглощает жизненную энер­гию, тогда как мужчина ее излучает - отсюда все различие в ... систе­мах обучения. Жрица заботится о том, когда и где использовать свои сексуальные качества, чтобы поглотить и направить Авен на выполне­ние работы высшей магии, тогда как жрец думает о том, как поддер­живать и создавать свой собственный, рожденный внутри него Авен, пока не будет достигнут уровень, позволяющий совершать магичес­кие деяния, недоступные для обычного человека» 136.

Подобные особенности учения друидов выглядят довольно при­тягательными в свете современных представлений о взаимоотноше­ниях между полами. Отголоски друидических представлений мы мо­жем видеть в современном магическом течении Уикка. «Уикка... не ограничивается поклонением Богу... Она не требует от человека стро­гости в половых отношениях... Напротив, призывает к любви - люби­те всех, кого заблагорассудится и как заблагорассудится. Но не при­чиняйте при этом другим зла. ...Уикканцы поклоняются двум куми­рам - Богине и Богу... Уикканцы глубоко уважают Землю, считая ее также своего рода божеством, проявлением Бога и Богини, сотворив­ших планету» 137. Тех же, кто ищет в первую очередь знаний и могу­щества, подобный подход раздражает и представляется упрощенным. Как замечает с некоторым недовольством Д.Монро, «В настоящее время существует много движений «Друидического возрождения», облетающих мир под предлогом возрождения «кельтских традиций», - в одной только нашей стране их не менее шести. «Кельтскими» они, может быть, и имеют право называться, но «друидическими» они не являются ... Каждая из известных современных Друидических Лож, похоже, зиждется на матриархальных, опирающихся на черную магию, формах Магии Земли - и в большинстве случаев утверждает, что само изначальное жречество было матриархальным. ...(Постарай­тесь понять, что благоговейное и радостное участие большинства ны­нешних членов Уикки в Таинствах Земли вряд ли достойно похва­лы - что бы они ни говорили об этих таинствах, их никак нельзя на­звать друидическими)» 138.

Таким образом, мы видим, что в зависимости от того, какой миф формирует картину мира человека, он выбирает для себя соответству­ющую точку зрения. Те, кого больше привлекает близость к природе и свобода нравов, выбирают течение Уикки (надо заметить, сами они вряд ли согласятся с тем, что их учение не имеет отношения к друидиз­му, воспринимая его в рамках движущего ими мифа о данном явле­нии). Те, кого больше притягивает гностическое отношение к окружа­ющему миру, связанное с определенными ограничениями и требующее серьезной работы, будут придерживаться тех же взглядов, что выраже­ны в книге Д.Монро. Поскольку реальных свидетельств и источников, изучив которые можно было бы с уверенностью сказать, кто прав, не существует, выбор совершается исключительно в соответствии с лич­ными пристрастиями, формирующимися в соответствующий миф.

Еще одним из привлекательных аспектов друидизма является вера в реинкарнацию, характерная для данной религии. Современный чело­век так же, как и предыдущие поколения, пытается разрешить для себя проблему смерти. Наше время дает возможность выбора религии и связанных с ней представлений о загробном мире. Не все могут для се­бя принять христианскую концепцию о посмертном воздаянии. В ка­ком-то смысле вера в реинкарнацию является весьма щадящей, тем бо­лее что в друидической доктрине этот процесс не является бесконеч­ным: «Друиды учили, что все люди должны быть спасены и будут спа­сены, но только многие должны возвращаться на землю неоднократно, пока не преодолеют в себе элементы зла» 139. Таким образом, данное мировоззрение не может не вызывать к себе определенного интереса.

Говоря о друидах и связанных с ними мифах, стоит заметить, что некоторые исследователи находят аналогии между друидами и масон­скими учениями. Это, в первую очередь, гносеологические пристрастия тех и других и стремление видеть власть сосредоточенной в руках «знающих людей», в руках посвященных. М.П.Холл проводит более конкретную аналогию: «Школа Друидов разделялась на три части, и секретное учение их практически тождественно Мистериям, скрытым в аллегориях Голубой Масонской Ложи» 140. Миф о масонах достаточ­но широко распространен в наше время, и параллели между ним и друидизмом весьма интересны.

Заметим также, что современные представления о священных сим­волах и инструментах друидов тесно связаны с символикой Таро - это жезл, олицетворяющий стихию воздуха, чаша, символизирующая воду, серп (или ритуальный нож), связанный с огнем, и камень разме­ром с монету - земля. Эти символы соответствуют мастям магической колоды карт, гадание на которых стало в наше время очень распрост­раненным, чтобы не сказать «модным» явлением. Таро по большей ча­сти используются для примитивного гадания, хотя широко известно, что данные карты имеют определенное философское значение.

Отдельным аспектом мифологии, касающейся духовного развития человека, является Грааль. Данный артефакт обсуждается в эзотери­ческой литературе от средневековья до наших дней. При этом сущест­вуют самые разные толкования Грааля.

Тема Грааля подробно разворачивается у Вольфрама фон Эшенбаха в произведении «Парцифаль». Именно там Грааль появляется в об­разе драгоценного камня, обладающего чудесными свойствами. По­добное представление получило широкое распространение в совре­менной эзотерической литературе.

В произведении В. фон Эшенбаха сообщается, что Грааль привезен с Востока. Современные исследователи проводят множество анало­гий между чудесным камнем артурианы и магическими камнями, упо­минающимися в восточных религиях. Так возникают рассуждения о камне, появляющемся как высший знак благоденствия, благослове­ние той стране, где он находится. «Предания гласят, что святой ка­мень некогда принадлежал царю Соломону, правителю Индии Акбару и другим Водителям, которым было суждено направлять восхождение народов. О Соломоне традиция передает, что он повелел отколоть от камня маленький кусочек, оправить его в серебряное кольцо и начертать на камне чашу мудрости, пламенем просиявшую» 141. Здесь мы видим прямую аналогию между мифическим кольцом Соломона и камнем, отождествляемым современными эзотериками с Граалем. За­метим, что именно с помощью данного кольца Соломон держал в под­чинении царя демонов Асмодея, который выстроил для него леген­дарный храм (тот самый храм, который тщились восстановить тамп­лиеры и о котором упоминается в мифах, связанных с масонами).

Камень-скиталец упоминается в азиатских мифах (здесь он связан с буддизмом): «Последний хан олетов Амурсана... перед своим бегст­вом переслал святой «черный камень» сюда в Ургу (Улан-Батор). По­ка камень находился в Урге и «Живой Будда» (глава церкви) мог им благословлять народ, монголы и их скот были избавлены от болезней и несчастья. Но сто лет тому назад святой камень был украден; будди­сты напрасно искали его по всему свету. С момента его пропажи мон­гольский народ начал вымирать» 142. Отметим аналогию между ним и почитаемым у мусульман камнем Каабы в Мекке (также называемым черным), куда стекаются паломники со всего исламского мира. «Гово­рят, что поначалу он был белым и таким ярким, что его можно было видеть за много дней пути до пришествия в Мекку. Но века шли, и он почернел от слез пилигримов и грехов мира» 143.

Камень, делающий людей счастливыми, упоминается и в легендах Кришны: «чудесный драгоценный камень Сьямантак, который Сатраджит получает от бога солнца Сурьи за свои долгие и многотрудные подвиги... Сурья подает ему драгоценный камень и говорит: «Сей ка­мень называется Сьямантаком. ...Коль ты, творя молитву, подвиги, обеты, пост великий, будешь чтить его, то от него получишь ты награ­ду, какую сам захочешь. В какую бы страну, иль град, иль дом сей ка­мень ни попал, туда уж не войдут страданья, бедность, смерть» 144.

Говоря о пересечениях идеи Грааля и восточных религий, стоит за­метить, что в буддизме присутствует не только образ камня, но и об­раз чаши (представление о Граале как о чаше получило в наше время более широкое распространение, чем какое-либо еще). «...Буддийские монахи до сего дня отмечают в честь чаши Будды так называемый праздник Чаши, когда сакральную чашу несут в торжественной про­цессии под сияющим балдахином» 145. Здесь мы можем видеть анало­гию с шествием Грааля в замке раненого короля, описанным у Кретьена де Труа.

Некоторые исследователи отождествляют Грааль В. фон Эшенбаха с философским камнем - этот миф получил широкое распростране­ние в средневековье. Общеизвестно, что этот камень предположитель­но мог превращать свинец в золото. Однако главная его ценность за­ключалась не в этом; он был центральным образом алхимического Ве­ликого Делания.

«Hie lapis exilis extatprecio quoque vilis

Spumitur a stulus, amarturplus ab edoctris.

(Этот совершенно незначительный камень не стоит ничего,

Он презираем глупцами, но любим мудрецами.)

... Действительная сущность алхимии вовсе не была... просто ран­ней формой химии, с помощью которой алхимики якобы хотели пре­вратить простой металл в золото. В действительности же элемент, с которым они работали, был... «первоматерией», которая скорее была связана с человеческим духом, чем с землей...»146. С помощью данного инструмента можно было достичь чистоты, трансформировав свой дух; кроме того, камень мог давать ответы на все вопросы. Данный миф малоизвестен в современности, в отличие от того, что связано с восточными религиями, повальное увлечение которыми можно наблюдать в наши дни. Однако он пересекается с каббалистикой, кото­рая и сейчас является одним из широко распространенных магичес­ких мифов.Учение каббалистов о пути Древа Жизни некоторыми со­временными исследователями рассматривается как аналогия искани­ям Грааля. «Этот путь - жизнь со всеми ее страданиями и радостя­ми - чем-то напоминает истории о поисках Грааля, но без христиан­ского уклона. ... Утраченное Слово Грааля является выражением в виде звука Солнечного Логоса, бывшего в самом начале времен, кото­рый снова заговорит в конце времен» 147.

Также проводятся аналогии между каббалистическим представле­нием о Шекине (символом сострадательного присутствия Бога, жен­ским началом) и Граалем. Мэттьюз заявляет, что «Грааль символизи­рует собой плодородное, изобильное, жидкое и несущее надежду нача­ло. Это полностью женственный символ божественной любви, кото­рая, как некая отдельная от Христа сущность, полностью отсутствует - что примечательно - в экзотерическом христианстве» 148. Здесь упо­минается о понятии «шевирах», появившемся в поздней Каббале, оз­начающем «разрушение сосудов», содержащих в себе свет божественных эманации, что возникает как следствие отсутствия гармонии меж­ду мужским и женским элементами. Для достижения этой гармонии, в частности, и можно использовать в духовной практике образ Грааля.

Происхождение Грааля и как камня, и как чаши связывается с Лю­цифером. Интересно заметить, что трактовка данной фигуры также далеко не однозначна. Так, Мэттьюз говорит о нем как о Принце Све­та, сражающемся за то, чтобы принести свет во тьму творения, испол­ненного зла. «Эти свет и тьма показаны как взаимопроникающие в мире пространства и времени, в связи двух миров (в традиционном христианстве эта связь проявлялась в рождении Христа в человечес­кой форме, а для последователей Грааля - в самой чаше), и началась та космическая борьба двух начал, которая продолжается и до сих пор» 149. Здесь отражены взгляды, возникшие из смеси гностических учений во II веке нашей эры под названием манихейства.

«Люцифер, которому поклоняются в зороастризме как солнечному богу, сражается против легионов тьмы» 150. Камень возник из меча зе­леного света, выпавшего из руки Люцифера, когда он попал в ловуш­ку в центре видимого мира. Подчиняясь закону концентрации, харак­терному для видимого мира, этот световой меч становился все плот­нее, пока не превратился в изумруд, выделанный в форме чаши. Ам­бивалентность инструмента, несущего свет, видна здесь особенно яр­ко: меч уничтожает, расщепляет, а чаша - собирает, объединяет. На каждом этапе борьбы необходим соответствующий инструмент, имен­но поэтому меч обращается в чашу.

■

По одной из версий, чаша Грааля хранилась в Монсегюре, одной из крепостей катаров-альбигойцев, обладавших, по преданию, неким тайным знанием о Граале. Графиня Эсламонда де Фокс, управлявшая этим замком, отождествлялась многими с Рипенс де Шойе, девой Гра­аля, обратившей в христианство сводного брата Парцифаля Ферефиза. Один из членов семьи графини, вышедший на стены замка в белых доспехах, обратил в бегство многих из осаждающих, увидевших в нем рыцаря Грааля. В конце концов Монсегюр пал, но «сохранилось пре­дание о том, что в ночь перед падением Монсегюра четверо Совер­шенных тайно вышли из замка и ушли в горы, унося с собой Священ­ные Книги и другие сокровища катаров, среди которых, как считается, была и некая чаша» 151. Традиции катаров, предположительно, сохра­нились членами ордена розенкрейцеров, черты их учения обнаружи­ваются также в ряде современных эзотерических систем (в частности, в учении масонов).

Грааль связывается с именем Люцифера и в христианской концеп­ции: «Михаил, Архангел солнца и скрытый Бог Израиля, во главе ан­гельского войска напал на Люцифера и его легионы восставших ду­хов, Михаил огненным мечом во время битвы выбил сверкающий Lapis Exilis из короны своего врага, и зеленый камень упал через все небесные кольца во мрак и неизмеримую Бездну. Из лучистого камня Люцифера был сделан Святой Грааль, из которого, по поверью, Хрис­тос пил на Последней Вечере» 152. Данная точка зрения получила ши­рокое распространение; ее отражение мы можем видеть даже в совре­менной массовой культуре (например, в одном из фильмов об Индиа­не Джонсе «Последний крестовый поход»). Грааль как христианский символ также имеет большое значение в современной эзотерике.

Грааль рассматривается как гармонизирующее начало, способное объединить и примирить противоборствующие силы на основе Боже­ственной любви. Вследствие этого возникает образ сердца, отождеств­ляемый с данным артефактом. «Для христиан, чья мистическая вера делает особый упор на элемент любви, Святой Грааль типизирует сердце, в котором постоянно происходит водоворот вечной жизни» 153.

При этом открыть для себя Грааль может лишь человек, сумевший подняться над ограничениями чувственного существования. Так, Джеймс Лоуэлл в мистической поэме «Видение сэра Лаунфаля» пока­зывает, что лишь после долгих бесплодных поисков, посвященных, по сути, удовлетворению надменных амбиций, отказавшись от пустого тщеславия, постаревший рыцарь видит кубок своей мечты в преобра­женной чашке прокаженного. Таким образом, поиск Грааля требует не физических перемещений, но в первую очередь работы над собой, так как «он видим только в определенном состоянии духовного созна­ния» 154.

Следует заметить, что поиск божественной любви требует отказа от любви чувственной. Некоторые последователи братства Грааля ве­рили, «что плоть является воплощением зла, стремились превзойти в себе человеческое начало и обрести единство с истинным Богом Све­та. Они были настоящими адептами любви - чувствен­ной любви, воспеваемой трубадурами, а подлинной духовной любви, агапэ» 155. Подобный поиск чистоты и истинного божественного чув­ства зачастую сопровождался намеренными самоистязаниями - так, катары, в частности, совершали ритуал очищения, называемый ими «endura», который включал в себя длительное голодание, фактически ставившее человека на грань смерти. Они совершали это из любви к Богу с целью очистить себя так, чтобы стать наполненными светом.

Связь между Граалем и понятием света прослеживается во многих эзотерических концепциях, в частности, об этом говорит Н.Рерих: «...Чаша Грааля - это ведь сознание человека, сердце человеческое, и бесконечно счастливо будет это сердце, если сможет оно воспламе­ниться огнем чистой любви к человечеству» 156. Аналогия между свя­щенной чашей и человеческим сердцем, которое должно быть вмести­лищем для высшей сущности, вполне логично порождает следующую аналогию: «...поиск Святого Грааля есть поиск собственного «Я», от­крытие которого знаменует завершение Великой Работы» 157. Таков, в частности, символизм Грааля для христианина.

В свете вышесказанного обратим внимание на характеристики тех, кто, по мифу, смог преуспеть в поисках. Это Галахад, Персиваль и Боре. Из них Галахад был абсолютно чистым рыцарем, причастным божественной любви, он по нахождении Грааля был взят в царство Небесное. Персиваль представляет собой мост между этим миром и иным; он способен быть и в волшебных пространствах, и в земном, и именно он становится следующим хранителем священного артефакта. Боре единственный из троих был женат и имел ребенка, он полностью принадлежит этому миру и, в отличие от двух других рыцарей, знает, что такое человеческая любовь, что значит иметь детей; при этом Боре - целомудренный и целеустремленный человек, достигнув Граа­ля, он возвращается в Камелот и рассказывает остальным о том, чему был свидетелем. «Боре представляет собой земной аспект рыцарства, в то время как Персиваль представляет собой неземной, а Галахад - вообще чисто духовный» 158. Мы видим, что поиск Грааля не требует непременного отречения от мира, а опыт человеческой любви не явля­ется препятствием к достижению успеха. Однако эта любовь не долж­на превосходить любви к Богу - в данном положении находится Лан­селот, посвятивший всю свою жизнь королеве Гвиневре и вершивший подвиги во имя нее, а не во имя Господа. То, что королева является женой другого, усугубляет ситуацию, но главный грех Ланселота именно в том, что он позволил земной любви занять место любви бо­жественной. Подобные требования чистоты предъявляются также и современными Братствами Грааля, о которых пишут, в частности, Ре­рих, Рудзитис и Мэттьюз.

Исцеление, которое несет Грааль, связано не с плотью, а с духом. В этом контексте становится понятным образ Раненого Короля и Пу­стынной Земли, так же как и их взаимозависимость: если правитель поражен недугом, вся страна оказывается под злыми чарами. Данное качество священной чаши может использоваться и в эзотерической практике. «Действительно, у нас есть возможность неким образом ис­целить наши внутренние недуги. Наша разделенная сущность должна быть воссоединена, чтобы, говоря словами гностиков, внутренняя до­брота человеческой души могла воссоединиться со своей высшей сущностью - Богом»159. Многие медитации, связанные с Граалем, по­священы именно этому.

Некоторые исследователи проводят аналогию между традицией Грааля и исканиями масонских Лож. «Некоторые полагают, что рыца­ри Святого Грааля были мощной организацией христианских мисти­ков, продолживших Древнюю Мудрость ритуалами и таинствами ора­кульской Чаши. Поиск Святого Грааля есть вечный поиск истины, и Альберт Маккой рассматривает его как вариант масонской легенды об Утерянном Слове, разыскиваемом столь долго Братством Масте­ров» 160.

Характерной чертой современных эзотерических учений является ойкуменизм; это весьма заметно в работах тех, кто относит себя к Брат­ству Грааля. «В культах Зороастра изображается чаша с пламенем. Та же пламенеющая чаша отчеканена на древнееврейских серебряных шеклях времени Соломона и древнее. В индусских раскопках эпохи Чандрагупты Маурьи видим то же самое мощно стилизованное изоб­ражение. Св. Сергий Радонежский, трудясь над просвещением России, приобщался от пламенеющей чаши. На тибетских изображениях Бодхисаттвы держат чашу, процветшую языками огня. Помним чашу жиз­ни друидов. Горела чаша Св. Грааля. Не воображением, но именно де­лами сплетаются великие учения всех веков. Язык чистого огня» 161. Для современного магического мифа характерен синтез известных учений, как прошлых, так и ныне существующих. С одной стороны, это может быть связано с тем, насколько легко и широко распространяется информация в наши дни, вследствие чего положения ранее тайных до­ктрин сейчас зачастую публикуются и становятся доступными широ­кой публике. С другой стороны, это связано с проблемой выбора одной доктрины, тем более, что некоторые из традиционных учений заимство­вали определенные положения из учений уходящих - так, ряд тради­ций катаров был заимствован розенкрейцерами, положения которых можно встретить в масонских учениях. Поскольку сейчас не только "развиваются дошедшие до нашего времени традиции, но делаются по­пытки восстановить те, что существовали прежде (это мы видели на примере друидизма), неизбежно будут встречаться определенные ана­логии в этих учениях, что может дать толчок к поиску новых аналогий. Развитие магического мифа - характерная черта нашего времени, данное явление пришло на смену научным мифам XVII-XIX веков, утверждавшим, что человеческий разум может обеспечить безоблач­ное существование всем без исключения. В XX веке этот миф потер­пел крах, так как наука оказалась не в силах решить многие проблемы, зачастую ею же самой созданные (например, экологическую пробле­му: наука смогла дать человечеству химические заводы и АЭС, но не в силах уничтожить отходы, получаемые вследствие их деятельности, что может привести к необратимым последствиям). В наши дни чело­вечество склонно искать решение проблем в сфере духа. Для бытовых и семейных вопросов существуют доморощенные маги и гадалки, го­товые предоставить свои услуги всем желающим; решение более серь­езных проблем, затрагивающих человечество в целом, развивают эзо­терические доктрины, утверждающие, что невзгоды, обрушившиеся на Землю, связаны с неправильными действиями людей и предлагаю­щие варианты верного поведения для улучшения положения. Все эти особенности современного менталитета преломляются, в частности, в мифах средневековья, некоторые из которых мы рассмотрели.

 

 

Преломление мифов в области искусства

 

Наиболее популярным и одним из самых массовых видов искусст­ва XX века является кино, являющееся наиболее значительным «про­изводителем» мифов. Артуриана представлена в кинематографе до­статочно широко, предлагая на эту тему фильмы самой разной на­правленности, отвечающие требованиям различной публики и затра­гивающие разнообразную проблематику.

Одним из наиболее известных фильмов об Артуре является «Экскалибур» режиссера Дж.Бурмана. Достаточно точно воспроизводя ле­генду, этот фильм затрагивает проблемы, актуальные для человечест­ва во все времена. Это проблемы единства народа и свободы от войн, проблемы справедливости и любви, погони за властью и заботы о государстве. Идея ответственности правителя является, наверное, центральной проблемой в фильме; это видно, в частности, из диалога Артура и Персиваля, ищущего Грааль как спасение для разоренной, страдающей земли: « - Ты нашел секрет, который я утерял? - Да, го­сударь. Ты и земля едины». Сила правителя напрямую отражается на силе его государства.

Заметим, что проблематика, затрагиваемая фильмом (религиозный аспект, этические особенности человеческих взаимоотношений, созда­ние новой системы ценностей на основах, приемлемых для масс и в то же время отвечающих потребностям общества в целом), скорее являет­ся сопутствующей и рассматривается в основном именно в контексте построения идеальной государственной системы и ответственности за благополучие страны (не только со стороны правителя, но и со сторо­ны всех остальных - заметим, что разрушается общество из-за Морга­ны, использующей человеческие слабости окружающих от Мерлина до самого Артура, а средство исцеления находит Персиваль, бывший до посвящения в рыцари подростком - простолюдином).

Образ дракона, символизирующий землю Британии и вбирающий в себя все сущее, также является мифологическим и одновременно от­вечает философской парадигме фильма. В этом контексте интересно заметить, что Дж.Бурман использовал музыку Вагнера в своём произ­ведении. Интересна также роль Экскалибура, являющегося объединя­ющим началом и действующего исключительно в целях справедливо­го и благого правления.

Необычную концепцию артурианы предлагает фильм Дж.Тейлора «Гвинери». В нем также рассматривается ответственность правителя, который должен полностью подчинить свои чувства и отказаться от потребностей ради процветания государства. «Чтобы править королев­ством, следует забыть о себе». Все действия человека, стоящего у влас­ти, должны сообразовываться исключительно с интересами его вотчи­ны; так Гвинери, будучи язычницей, соглашается соблюдать христиан­ские обряды, так как большинство ее подданных - христиане.

Особый интерес представляет тендерный аспект, являющийся од­ной из основных тем фильма. С одной стороны, в «Гвинери» прелом­ляется миф, связанный с воинствующим феминизмом; с другой сто­роны - миф о том, что женщине нечего делать в управлении государ­ственным аппаратом.

Феминизм является одной из характерных черт современности. Стремление уйти от традиционной патриархальности находит выра­жение в данном движении, соответствующих системах ценностей и общественной деятельности. Точка зрения, согласно которой мужчи­на является разрушителем и не может в своих действиях стремиться к созиданию, очевидно, является мифом, который в наше время в опре­деленных кругах достаточно актуален.

Образ Морганы в фильме «Гвинери» отражает проблематику, в каче­стве реакции на которую и появился означенный миф: мать Морганы бы­ла изнасилована, а самой Моргане пришлось скрываться от преследова­ний, чтобы избегнуть смерти. Позиция верховной жрицы связана с не­приятием мужчин, неуважением к ним, стремлением подчинить их своей воле и использовать. Ее отношение выражено, в частности, в следующем презрительном вопросе: «Значит, нам нужны герои-мужчины, попираю­щие тела своих жертв?» Поклонение богине-земле в системе ценностей Морганы явно противопоставлено богу мужского пола, который, соглас­но вышеописанному мифу, способен лишь уничтожать. «Поклоняться таким героям, значит, предать красоту этой земли» (здесь мы также мо­жем проследить экологические мотивы). Однако в своей ненависти к мужчинам Моргана готова идти на преступления, вплоть до убийства невинного младенца - ребенка Гвинери; (младенец является девочкой, что подчеркивает слепоту и неоправданную жестокость жрицы).

С другой стороны, неуважительное отношение к женщине, отказ рассматривать ее как разумное человеческое существо, способное к неординарному мышлению и решению проблем, также является дест­руктивным мифом (в фильме данная позиция представлена образом короля Мельваса). Подобная точка зрения ведет к бесконечному раз­рушению, цепи войн, в которой одна битва порождает другую, но так и не ведет к решению проблем.

Согласно художественному миру «Гвинери», только диада может послужить конструктивному развитию. Такой диадой, в частности, является мудрый Мерлин, воспитавший Артура и выбравший Гвине­ри ему в жены (позже его место в диаде займет Артур), и сама Гвине­ри. Беседы с Мерлином много дают королеве и помогают ей стать той соправительницей, которая способна помочь Артуру построить иде­альное королевство. Заметим, что если Артур выполняет задачу под­готовки почвы для нового («Я только разгребаю здесь кучи мусора»), то Гвинери это новое создает (ей принадлежит идея Круглого Стола, она в конечном счете заставляет враждебных королей принять главен­ство Артура и устанавливает длительный мир).

Без соответствующей подготовки новое не сможет укорениться, но бесконечная расчистка площади также не дает ему существовать. Не­обходим соразмерный баланс. Не случайно в ответ на сетования Арту­ра, что после ухода Ланселота и смерти Мерлина они с Гвинери оста­лись вдвоем, королева отвечает: «Этого вполне достаточно». Таким образом, работает конструктивная диада.

Весьма интересен с точки зрения использования артурианы в наше время третий фильм из серии «Техновойны». Данную серию можно отнести к массовой культуре. Она посвящена одной из актуальней­ших проблем - наркобизнесу. Для распространения наркотиков зача­стую используется негативное мифотворчество - например, что с од­ного раза зависимость не возникает, что приём наркотика вызывает уникальные переживания; нередко подключаются мифы, связанные с духовными практиками: в творчестве К.Кастанеды упоминается упо­требление наркотиков, это можно использовать для вовлечения пред­ставителей определенных социальных слоев (скажем, студенчество), предлагая им наркотики.

Сериал «Техновойны» предлагает построение позитивных мифов, связанных с борьбой против наркотиков и наркодельцов. В третьем фильме сериала появляется артуровская тематика, связанное с ры­царством мифотворчество помогает бороться за справедливость, раз­венчивать преступников и помогать слабым.

Особую роль в фильме играет Экскалибур. Меч выступает как символ правды; его похищают, чтобы воспрепятствовать претворению в жизнь планов преступника из английского царствующего дома -предполагается, что он не сможет занять необходимое ему положение в правящих структурах. «Король без Экскалибура - это все равно что полицейский без значка». И действительно, поиск Экскалибура ста­новится необходимой вехой в борьбе за власть.

В фильме показано, как моделируются позитивные мифы: с помощью мифотворчества главный герой (племянник английского короля) вытас­кивает подростков из привычной им полупреступной или просто пре­ступной жизни (в ходе фильма выясняется, что один из персонажей, прежде чем принял игру в Круглый Стол с соответстующими правилами,

рылся на помойках, другому угрожал срок в исправительной колонии и т. п.). Построение мифического мира с определенной системой ценнос­тей оказывается спасительным для людей, утративших веру в доброту и справедливость. Артуровский миф является объединяющим элемен­том, моделирующим социальную группу, руководствующуюся идеала­ми любви, доброты и справедливости и нашедшую в этом спасение.

Данное исследование не ставит себе задачи проанализировать все существующие фильмы артуровской тематики, тем более что количе­ство материала огромно («Первый рыцарь» реж. Д.Цукер, «Ланселот дю Лак» реж. Р.Брессон, «Рыцари Круглого Стола» реж. Р.Торн и т. д., и т. п.). В соответствии с основной идеей фильма в нем раскрываются те или иные мифы - это могут быть государственно-политические ми­фы, как в вышеназванном «Экскалибуре», могут быть детские мифы, формирующие этическую позицию (режиссёр М.Готтлиб «Меч короля Артура», где современный ребенок обретает мифологический артефакт и с его помощью меняет мифическую реальность, что требует от него определенных усилий и душевных качеств, ценность которых и определяет этическую картину мира), есть фильмы, основная идея ко­торых в «очеловечении» мифических персонажей и утверждении гу­манистических идей, быть может, в ущерб государственной концепции справедливости, стригущей разных людей с различными потребностя­ми под одну гребенку (таким, например, является фильм реж. Д.Цукера «Первый рыцарь»). Количество мифов огромно и трансляция их через кинематограф идет постоянно для всех социальных слоев - че­ловек принимает для себя те мифы, которые ему ближе; важно, навер­ное, отличать позитивные мифы от негативных и не принимать заведо­мо деструктивные мифы, что предполагает ориентацию в создаваемом мифическом пространстве.

Завершая тему кинематографии, отметим роль мультипликации. Характерной чертой мультипликации является возможность ориен­тировать ее на любой возраст, начиная с самого юного, что позволяет внедрять в ценностную картину мира ребенка мифы, способные сыг­рать позитивную роль в его развитии.

Рассмотрим мультфильм У.Диснея «Меч в камне». Живые образы, красивый рисунок делают картину привлекательной для детей, тем бо­лее что по сюжету она проста и вполне доступна даже детям дошколь­ного возраста. При этом основополагающий миф, формируемый мультфильмом, имеет весьма косвенное отношение к истории короля Артура, зато большое значение может иметь для подрастающего поко­ления, будучи им принят: это миф о ценности образования. В ходе фильма подчеркивается мысль, что, используя мозги, можно выбрать­ся из самых запутанных положений, одолеть превосходящего силами врага и даже из мальчика на побегушках переквалифицироваться в ко­роли. Подобная установка, очевидно, весьма важна в обществе, ориен­тированном на интеллектуальную деятельность, что характерно для развитых стран, и определяет роль и ценность подобного мифа.

Театральное искусство также не обошло вниманием артуровскую тематику (это, в частности, пьесы Дж.Ардена и др.). Наиболее извест­ным в этой области является мюзикл Дж.Логана «Камелот». В нем, в частности, рассматривается проблема воплощения идеала в жизнь и ис­кажений, неизбежно при этом возникающих (например, идеальное уст­ройство государства). Одним из важных аспектов спектакля является проблема человеческих взаимоотношений и то, насколько естественно для человека право на слабость и всегда ли адекватна расплата за то, что он соответствует своей природе. Подобная тематика весьма актуальна в наше время, что и определяет объем мифотворчества, отвечающего не­обходимости найти разрешение вышеупомянутых проблем.

Мифотворчество в живописи на артуровские темы получило яркое воплощение, в частности, в графике О.Бердслея. Это обратная сторона мифа, если можно так выразиться, отрицательные ценности. О.Бердс­лей акцентирует внимание на порочных, не поддающихся логическому объяснению, но отвечающих эмоционально-чувственному восприятию аспектах человеческой картины мира, одновременно вызывающих не­гативные эмоции и притягательных. Как пишет С.Маковский: «Когда-нибудь, через много лет, когда современная эпоха станет далеким про­шлым, для того чтобы постичь ее трагедию, надо будет вернуться к произведениям наших графиков. И, может быть, все, что мы, слишком близкие им, склонны назвать бредом, болезнью, безумием или случай­ным капризом таланта, представится тогда страшной правдой. Эта страшная правда - в рисунках Обри Бердслея» 162.

Опираясь на идеи прерафаэлитов, О.Бердслей не ставит перед со­бой задачи разрешить проблемы, терзающие менталитет человечества эпохи научно-технического прогресса, то есть создать позитивный миф. Работы художника проявляют негативные мифы нашего време­ни - то, что многие критики называют извращенностью художника, составляет зачастую главную притягательную силу его работ, чего не произошло бы, не будь они созвучны менталитету эпохи. Развращен­ность, нашедшая отражение в сексуальной революции; неестествен­ность человеческого поведения и восприятий, искажающая социаль­ную и психологическую среду существования homo sapiens конца Х1Х-ХХ века, и другие патологии менталитета отображены в живо­писном мифотворчестве О.Бердслея, с одной стороны, создающего мифическую реальность, притягательную для людей с определенны­ми ценностями, с другой, - обращающую внимание людей, ориенти­рованных на более позитивные мифы, на сложности, присущие соот­ветствующему времени.

Музыкальное осмысление артурианы - это не только мюзикл, упо­мянутый выше, и саундтреки фильмов. В характерной для второй по­ловины XX века манере, например, написана рок-оратория Р. Уикмена «Король Артур», где миф творится в рамках рок-музыки, возник­шей в наше время и отвечающей его особенностям. Вероятно, жест­кость ритма и музыкальных созвучий, так же как и громкость, предпо­чтительная для данного направления, неслучайны - они отвечают шу­мовой обстановке нашего времени (взять хотя бы количество автомобилей) и ритму жизни, когда постоянно необходимо спешить, нагрузка постоянно возрастает, что способствует увеличению стрессирующих аспектов нашего существования. Мифологическое содер­жание рокоратории типично и отвечает основным линиям, заложен­ным в артуриану еще в средние века. Фактически это перевод на язык, доступный любителям современной музыки, мифа, не потерявшего актуальности на протяжении веков, хотя и несколько видоизменив­шегося. В произведении Р.Уикмена центральное место занимает все та же тематика любви, построения справедливого общества и т. п.

Таким образом, мы видим, что артуриана заняла прочное место в искусстве XX века, из чего можно сделать вывод, что предлагаемая ею почва для мифотворчества отвечает потребностям нашего времени не меньше, чем потребностям средневековья, хотя акцент, по-видимому, делается на различной проблематике и мифические картины мира сильно отличаются.

 

Прикладное значение мифа в области социальных отношений

 

Мифотворчество не ограничивается областью искусства, фактиче­ски оно проникает во все сферы нашей жизни. Казалось бы, какое зна­чение может иметь миф об Артуре в области политики или юриспру­денции? Однако в новостях нередко можно услышать, что представи­тели различных стран «собрались за круглым столом» для обсужде­ния той или иной проблемы (очевидно, предполагается мирное и справедливое, по возможности устраивающее всех разрешение вопро­са; хотя мифологический подтекст самой фразы зачастую не осознает­ся). Название «Камелот» для юридической фирмы также не всегда что-либо говорит ее клиентам, но, если соотнести его с содержанием артурианы, выглядит вполне логичным - юриспруденция занимается восстановлением справедливости, что являлось отличительной чер­той королевства Артура.

Существование воронов в Тауэре и забота о них может выглядеть архаизмом, но, как ни странно, имеет большое значение для самих ан­гличан. Не все из них реально знают, что данная птица ассоциируется с королем Артуром, в которого и должна обратиться, когда Британии будет угрожать смертельная опасность, но все убеждены, что птиц должно быть определенное количество и что благополучие страны во многом зависит именно от этого. Данную ситуацию можно проинтер­претировать как отголоски первобытных тотемистических мифов, со­хранившихся до наших дней (кстати, на уровне личной психологии такие тотемистические мифы весьма актуальны - большинство лю­дей ассоциируют себя с тем или иным животным, общение с которым или изображение которого, с их точки зрения, приносит им удачу).

На курсах менеджеров иногда объясняют, что доброжелательная об­становка при переговорах требует определенного расположения участников: например, нежелательно сидеть прямо напротив собеседника, так как психологически это предполагает противостояние и может вы­звать неосознаваемую агрессию. В качестве примера приводится следу­ющая интерпретация Круглого Стола: за креслами сидящих располага­лись зеркала, так что рядом с тем, кто оказывался напротив, отражался сам человек, что психологически ставило их уже не друг против друга (противники), но бок о бок (друзья). Исторической точности от подоб­ной интерпретации образа Круглого Стола ждать не приходится, но ми­фологический аспект очевиден как в области психологии, так и в обла­сти бизнеса (кстати, деловые переговоры также зачастую ведутся «за круглым столом», что демонстрирует прикладное значение мифа).

В области психологии можно найти и другие отзвуки артурианы. Так, в сценарной теории Э.Берна анализируется сюжет «Победитель дракона», где рассматриваются модели поведения, ориентированные на мифологический сюжет спасения девицы от дракона (в частности, в артуриане это битва Тристана), но видоизмененные психологичес­кими особенностями характеров и сценарием, предписанным челове­ку его родителями. Заметим, что принявшие на себя роли девицы и дракона не вполне соответствуют мифологическим характеристикам: «Она не только радовалась спасению, но и предвкушала увидеть прекрасное зрелище, за которое (поскольку на самом деле она не была де­вицей) надеялась отблагодарить спасителя. ...Он (дракон - О.Л.) вы­ключил пламяизвергатель, растянулся на траве и громко захрапел» 163. Таким образом, мифология вмешивается как в область бытового пове­дения и моделирования человеком повседневной реальности (в слу­чае, если он живет в рамках соответствующего сценария), так и в об­ласть психотерапии, проводимой с позиций игровой теории.

Понятие «рыцарского поведения» и его норм тесно связано с обла­стью этики. Нередко внимательного, вежливого человека называют «настоящий рыцарь». При этом обычно не учитывается, что по кодек­су рыцарской чести непокорную жену надлежало бить по щеке желез­ной перчаткой - этический идеал выстраивается в рамках мифологи­ческого представления о рыцарстве.

Здесь уместно упомянуть о детских мифах и мифотворчестве, свя­занном с играми. Данная сфера тесно переплетается с этикой, по­скольку нормы поведения зачастую передаются через мифы и сказки, на основе которых и возникают игры (обычно ребенок играет в тех ге­роев, о которых недавно прочитал или посмотрел фильм и которые вследствие этого владеют его воображением). Образы благородных рыцарей, прекрасных дам, ужасных драконов и т. п. не утратили акту­альности до наших дней, а с учетом количества фильмов, воссоздаю­щих псевдорыцарскую реальность, это и не должно произойти. Види­мо, ребенок не анализирует, почему тот или иной поступок выглядит хорошим или плохим, он просто принимает действия понравившегося ему героя за образец и стремится следовать ему, что помогает выра­ботке этических идеалов и одновременно является немаловажной составляющей бытовой реальности ребенка.

Но не только дети используют игровую реальность, предлагаемую мифом. В наши дни существуют клубы, члены которых регулярно соби­раются для того, чтобы проиграть тот или иной мифологический сюжет, с одной стороны, максимально близко к мифологической реальности, с другой, оставляя простор для свободного выбора, способного повернуть игру в ту или иную сторону, что придает ей сходство с повседневной жизнью. Это, в частности, клубы, посвященные играм по мифотворчест­ву Дж.Р.Р.Толкиена (так называемый Эгладор), где вполне взрослые люди выезжают на природу для того, чтобы проиграть тот или иной мифический сюжет с соблюдением определенных правил (что придает иг­ре остроту) и с соответствующей атрибутикой - мечи, кольчуги и т. п. (что помогает острее чувствовать мифическую реальность).

Одной из разновидностей подобных клубов являются клубы, посвя­щенные кельтской культуре. Особенностью их является гносеологичес­кая ориентация - члены клуба не только воплощают в игровой форме мифическую реальность, но стараются придать ей правдоподобие за счет атрибутики, основанной на максимальной этнографической точно­сти (соблюдение особенностей костюма, ритуальных жестов; разучива­ние присущих данной культуре танцев и т. п.). При этом деятельность подобных клубов нельзя свести к историческому кружку - основная их задача именно игровое воплощение мифической реальности.

Возможно, подобная романтизация средневековья является свое­образной реакцией на проблемы, порожденные нашей цивилизацией, одним из основных мифов которой являлась наука (это и проблема войн, и экология, и превалирование в ценностной шкале материального над духовным, что в значительной степени утверждается массо­вой культурой, и т. п.). С учетом этических ценностей, предлагаемых соответствующими игровыми системами, их вполне можно расценить как вариант решения проблемы материальной ориентированности среднестатистического индивида, заинтересованного, в первую оче­редь, в достижении определенного уровня жизни именно с материаль­ной точки зрения, что существенно обедняет жизнь в плане ее роман­тизации и духовности.

Таким образом, мы видим, что мифотворчество пронизывает все области существования человека, захватывая материальную культуру (одежда древних кельтов или установка зеркал в переговорной) и са­мые разнообразные сферы духовной (экономику, юриспруденцию, об­разование и т. д.). Важно отличать позитивные мифы от негативных и отдавать предпочтение первым, развенчивая вторые, что может дать результаты в решении самых разных проблем (от употребления нар­котиков до повышения духовности подрастающего поколения).

 

Заключение

 

Подводя итог данному исследованию, отметим, что миф является неотъемлемой частью культуры, присущей ей на протяжении всего существования человечества. В процессе эволюции миф видоизменя­ется вместе с представлениями об окружающем мире и психологичес­кими потребностями того или иного общества. Миф является состав­ляющей менталитета социума, выполняя в нем гносеологическую и защитную (в первую очередь, с психологической точки зрения) функ­цию. Таким образом, без мифа не обходится ни один этап развития культуры и общества.

Феномен заимствования мифа у предыдущих эпох особенно инте­ресен при анализе трактовки его в рамках различных социумов. Каж­дый период развития ставит перед обществом новые, актуальные лишь для него проблемы, которые неизбежно преломляются в мифотворчестве, как специфически присущем только данному социуму, так и в заимствованном, придавая ему совершенно новый колорит и звучание, а также наделяя его новым значением. Поэтому, изучение мифов может пролить свет на характерные черты социума, формиру­ющие его культуру и менталитет, выделить типичные для того или иного общества проблемы и проанализировать предлагаемые пути их решения, а также рассмотреть причины, по которым культурное раз­витие пошло по тому или иному пути, и, вероятно, прогнозировать его дальнейшую эволюцию.

Выбирая то, что ей актуально, каждая эпоха формирует позитивные и негативные мифы, также отвечающие ее проблематике и задачам, ко­торые человечество на данном этапе ставит перед собой. Анализ пози­тивных и негативных мифов может также способствовать пониманию состояния и поискам возможных путей разрешения его проблем. Для этого необходим анализ как тематики, так и характера обработки мифа.

Поскольку миф пронизывает буквально все сферы деятельности человека, проникая во все области культуры (можно различить идео­логические, семейные, политические, бытовые, детские мифы и т. п.), особенно важно различать направленность мифа и проблематику, ко­торой он отвечает. Мифотворчество может служить как конструктив­ным, так и деструктивным целям (сравним этические мифы о рыцар­ском поведении и поведении «истинного арийца», сформированные в гитлеровской Германии), поэтому умение ориентироваться в потоке мифов, предлагаемых социумом, немаловажно.

Таким образом, изучение мифотворчества представляет интерес в самых разных областях, от гносеологической до практической (ана­лиз бытовых мифов). Понимание механизма формирования мифов, их воздействия на менталитет общества и отражение этого менталите­та в них может представлять интерес как в познавательной, так и в практической сфере, что делает исследование мифотворчества акту­альным в любое время.