Составитель

Дэниэл Х. Колдуэлл

 

Перевод

Олега Матвеева

ОТ РЕДАКЦИИ

Поистине необычайная жизнь Елены Петровны Блаватской до сего времени окутана густой завесой таинственности. До сих пор не утихают споры о том, кем же все-таки была эта в высшей степени незаурядная женщина – величайшим гением, далеко опередившим свое время, или шарлатаном, дурачившим простаков; выдающимся мыслителем и знатоком эзотерических традиций или эклектическим плагиатором давно устаревших изданий; вдохновенным апостолом Великих Учителей человечества или медиумом, запутавшимся в сетях иллюзии.

Думается, что помочь прояснить загадку феномена Блаватской нашему современнику может лишь ее собственное богатейшее литературное наследие и воспоминания тех, кто, так или иначе, лично знал ее.

Этот, впервые выпускаемый на русском языке, сборник дает нам возможность познакомиться с мемуарами современников Е.П.Б. – родственников, соратников, сторонников, скептиков и противников – сталкивавшихся в общении с ней с какими-либо проявлениями оккультной стороны ее жизни.

Издательство выражает признательность составителю сборника Дэниэлу Колдуэллу за предоставленную возможность опубликовать эту книгу на родине Блаватской, а также Музею Н.К.Рериха в Нью-Йорке за инициативу и посредническую миссию в осуществлении этого издания.

Надеемся, что оно будет благосклонно принято читателем и поможет ему ближе познакомиться с личностью основателя современного теософского движения.

 

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

В этой книге история жизни Е.П.Блаватской рассказана словами ее современников. Хотя это и не биография, но здесь излагается история полной событиями жизни госпожи Блаватской, и особое внимание при этом уделено оккультному миру, в котором она жила. Эти воспоминания ее родственников, знакомых, друзей, соратников и врагов позволят читателю понять историческое окружение Е.П.Б. и представят ее живой образ. Повествования расположены в хронологическом порядке, и среди них имеются впечатляющие словесные портреты Е.П.Б.; воспоминания, показывающие ее загадочный характер; случаи из жизни Е.П.Б., иногда комические, иногда поучительные; отчеты о психических феноменах, проявленных госпожой Блаватской; описание встреч Е.П.Б. с Учителями.

Не многие люди вынесли столько непонимания и клеветы, сколько пришлось на долю госпожи Блаватской. Поэтому при отборе повествований для данной книги было взято лишь небольшое количество негативных отзывов[1]. Для такого решения было несколько причин. Главная состоит в том, что многие из этих враждебных отзывов просто-напросто лживы.

В начале каждого повествования приводится автор[2], время и место действия описываемых событий. Сведения об авторах даны в разделе "Биографические очерки".

Повествования были взяты дословно из первоначальных источников. Не относящийся к теме книги материал изъят, все пропуски отмечены многоточием. Добавленные редактором пояснительные замечания заключены в квадратные скобки. Написание имен и географических названий ради удобочитаемости было стандартизировано. Для имен было принято написание, использованное в Собрании сочинений Е.П.Б. (т. 1-15).

Три приложения (А, Б, В), особенно "Говорит Е.П.Б". и "Почему госпожа Блаватская проявляла психические феномены?", дают читателю важный материал, изложенный словами самой Е.П.Б. и ее Учителей.

Если у читателя появятся какие-либо вопросы или комментарии в отношении материалов, представленных в этой книге, пишите, пожалуйста, по приведенному ниже адресу.

Я посвящаю эту книгу Вирджинии Г.Хансон (1898-1991), автору книги "Махатмы и человечество" и соавтору "Путеводителя читателя по письмам Махатм к А.П. Синнетту". Вирджиния всегда поощряла мои исследования в области теософии.

Октябрь 1991

Дэниэл Колдуэлл

Impossible Dream Publications

P.O. Box 1844

Tucson, Arisona 85702

U.S.A.

 

КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Е. П. БЛАВАТСКОЙ

 

Е.П.Блаватская (1831-1891) была одной из наиболее экстраординарных и противоречивых фигур XIX столетия. Влияние ее жизни, трудов и учения на мировую мысль было значительным. Приведенные ниже цитаты позволяют понять широту влияния госпожи Блаватской.

 

* * *

...Елена Петровна Блаватская... несомненно, стоит в одном ряду с наиболее оригинальными и проницательными умами своего времени... Скрытая среди огромного объема двух ее главных книг... в зачаточной форме таится первая философия психической и духовной эволюции, появившаяся на современном Западе. Несмотря на всю критику, которой она была подвергнута, Е.П.Б. предстает перед нами как плодотворнейший талант нашего времени... Прежде всего, она является одним из основоположников психологии провидческого разума современного мира. В тот исторический момент, когда Фрейд, Павлов и Джеймс начали формирование секулярной[3] и материалистической теории разума, которая так сильно завладела современной западной мыслью, Е.П.Б. и ее соратники-теософы спасали из царства оккультной традиции и экзотической религии забытую психологию сверхсознания и экстрасенсорики... Можно сказать, что госпожа Блаватская явилась основателем стиля современной оккультной литературы.

Theodore Roszak, The Unfinished Animal: The Aquarian Frontier and the Evolution of Consciousness, New York, Harper and Rom, 1975, pp. 118, 124-125.

 

 

...Госпожа Блаватская... представляется ключевой фигурой современной оккультной мысли, и в отношении многих идей и терминов, собранных веком позже в рамках движения "Нью Эйдж"[4], она являлась либо автором, либо популяризатором. Теософское общество, одним из основателей которого она является, было главным пропагандистом оккультной философии на Западе и основным путем для [распространения] учения Востока на Запад.

J. Gordon Melton, Jerome Clark and Aidan A.Kelly, editors, New Age Almanac, Detroit, Michigan, Gale Research Inc., 1991, р. 16.

 

* * *

Теософия занимает центральное место среди новых духовных движений, поскольку труды Блаватской и некоторых ее последователей оказали громадное влияние вне пределов ее организации...

Нельзя недооценивать важность теософии в современной истории. Труды Блаватской и других не только вдохновили несколько поколений оккультистов, но данное движение также сыграло значительную роль в восстановлении для народов азиатских колоний XIX века их собственного духовного наследия.

Robert S.Ellwood and Harry B.Partin, Religious and Spiritual Groups in Modern America, Englewood Cliffs, New Jersey Hall, 1988, рр. 63, 79-80.

 

Елена Петровна фон Ган родилась в Екатеринославле, городе на реке Днепр, в южной России, 12 августа 1831 года. Она была дочерью Петра фон Гана и Елены Фадеевой, известной писательницы. С материнской стороны она была внучкой княгини Елены Долгоруковой, известного ботаника и писательницы. После ранней кончины матери в 1842 году Елена воспитывалась в доме родителей своей матери в Саратове, где ее дед служил губернатором.

Елена была исключительным ребенком и в раннем возрасте осознавала свою непохожесть на окружавших ее людей. Ее семья и друзья были озадачены тем, что она обладала определенными психическими силами. Совершенно не терпевшая каких-либо авторитетов и весьма впечатлительная, она была одарена во многих отношениях, сведущий лингвист, талантливая пианистка, она, кроме того, была бесстрашной наездницей полуобъезженных лошадей и всегда имела тесную связь с природой. В очень раннем возрасте она почувствовала, что ей предстоит путь служения, и ей было известно, что кто-то особо опекает ее и руководит ею.

Когда ей было почти семнадцать лет, она вышла замуж за генерала Блаватского, человека среднего возраста, вице-губернатора Ереванской губернии, находясь в настроении воинственной тяги к независимости и, возможно, желая таким образом избавиться от своего окружения. Сам по себе этот брак для нее ничего не значил, и он никогда так и не был реально осуществлен. Несколько месяцев спустя она сбежала из дома мужа и отправилась в дальнее путешествие по Турции, Египту и Греции на деньги, полученные от отца.

В день своего двадцатилетия, в 1851 году, находясь в Лондоне, она повстречала личность, которая была ей знакома из ее психодуховных видений детства, – восточного Посвященного раджпутского происхождения – Махатму Морию, или М., как он в последующие годы был известен среди теософов. Он рассказал Елене о той задаче, которую ей предстояло выполнить, и с этого момента она полностью приняла Его руководство.

В том же году Елена отправилась морем в Канаду и, после захватывающих путешествий по США, Мексике, Южной Америке и Вест-Индии, в 1852 году через Кейп[5] и Цейлон добралась до Индии. Первая попытка попасть в Тибет закончилась неудачей. Она вернулась в Англию через Яву в 1853 году. Летом 1854 года она снова отправилась в Америку, преодолев Скалистые горы вместе с караваном иммигрантов, вероятно, в крытой повозке.

В конце 1855 года она поехала в Индию через Японию и Проливы[6]. В этой поездке ей удалось проехать в Тибет через Кашмир и Ладак и пройти часть своего оккультного обучения под руководством своего Учителя. В 1858 году она побывала во Франции и Германии и в конце осени того же года возвратилась в Россию, остановившись на короткое время у сестры Веры в Пскове.

С 1860 по 1865 год она жила и путешествовала на Кавказе, переживая сильный физический и психический кризис, преодолев который, она смогла полностью управлять своими оккультными силами. Она снова покинула Россию осенью 1865 года и совершила поездку по Балканам, Греции, Египту, Сирии, Италии и другим местам.

В 1868 году она отправилась через Индию в Тибет. В этой поездке Е.П.Б. впервые встретилась с Учителем Кут Хуми и остановилась в Его доме в Малом Тибете. В конце 1870 года она вернулась на Кипр и в Грецию. Отправившись морем в Египет, 4 июля 1871 года она попала в кораблекрушение... Избежав смерти, она поехала в Каир, где попыталась создать Спиритическое общество, которое вскоре распалось. После дальнейших путешествий по Среднему Востоку в июле 1872 года она на короткое время возвратилась к своим родственникам в Одессу в России. Весной 1873 года Елена получила указание Учителя отправиться в Париж, и, согласно дальнейшим Его распоряжениям, она поехала в Нью-Йорк, где сошла на берег 7 июля 1873 года.

В тот момент Е.П.Блаватской было почти сорок два года, она владела множеством необыкновенных духовных и оккультных сил и могла управлять ими. По мнению Махатм, она была наилучшим из всех возможных инструментом для осуществления задуманной ими работы, а именно – для нового представления миру, хотя бы в виде краткого описания, древней теософии, "веками накапливавшейся мудрости, проверенной и подтвержденной поколениями провидцев", той Истины, для которой религии, малые и большие – всего лишь побеги на стволе материнского древа. Ее задачей было бросить вызов, с одной стороны, укоренившимся верованиям и догмам христианской теологии и, с другой стороны, не менее догматичному материалистическому воззрению науки тех времен. Однако в этой мощной мировоззренческой цитадели, состоявшей из двух частей, совсем недавно появилась трещина. Она появилась по причине широкого распространения спиритуализма в Америке. Приведем цитату, собственные слова Елены: "Я была послана доказать данные феномены и их реальность и продемонстрировать ложность спиритуалистической теории духов".

В октябре 1874 года Учителя Е.П.Б. свели ее с полковником Генри Стилом Олькоттом, человеком выдающихся качеств, который приобрел значительную известность во времена Гражданской войны, служа правительству США, и на тот момент практиковал как юрист в Нью-Йорке. Также она встретилась с Уильямом Куаном Джаджем, молодым ирландским юристом, которому предстояло сыграть уникальную роль в будущей теософской работе.

7 сентября 1875 года эти три ведущие фигуры вместе с еще несколькими людьми основали Общество, которое назвали Теософским обществом (ТО); целью было распространение знаний о теософии или Божественной мудрости, которая была духовной основой для великих философских течений в прошлом, таких как неоплатонизм, гностицизм и школы мистерий классического мира. Обращение президента-основателя полковника Олькотта при его вступлении в должность было произнесено 17 ноября 1875 года, и эта дата считается днем официального основания Общества. Начав с обобщенной постановки целей, а именно: "собирать и распространять знания о законах, которыми управляется эта Вселенная", основатели ТО вскоре выразили их более конкретно. После нескольких незначительных изменений в формулировке эти цели сегодня выглядят таким образом:

1. Сформировать ядро всемирного Братства человечества без различия по расе, национальности, полу, касте или цвету кожи.

2. Поощрять изучение сравнительной религии, философии и науки.

3. Исследовать неизвестные законы природы и скрытые в человеке силы.

В сентябре 1877 года публикацией первого монументального труда Е.П.Блаватской "Разоблаченная Изида", который был издан Дж. В. Бутоном в Нью-Йорке, было оказано огромное влияние на читающую и мыслящую публику – первый тираж в тысячу экземпляров был распродан в течение десяти дней. Нью-йоркская газета "The Herald Tribune" считала этот труд одной из "интереснейших книг века", многие другие газеты и журналы давали отзывы в том же духе. В "Разоблаченной Изиде" рассматривается история, распространение и развитие оккультных наук, природа и происхождение магии, корни христианства, ошибки христианской теологии и ложность общепринятой ортодоксальной науки – и всё это на фоне тайных учений, которые подобно золотой нити проходят через минувшие века, вырываясь на поверхность то там, то здесь в виде различных мистических учений, существовавших в последние две тысячи лет или около того.

8 июля 1878 года Е.П.Блаватская получила гражданство США, и это событие широко освещалось в печати.

В декабре того же года Е.П.Блаватская и полковник Олькотт отправились в Индию через Англию. По прибытии в Бомбей в феврале 1879 года они основали в этом городе штаб-квартиру Теософского общества. Вскоре после их приезда с ними познакомился Альфред Перси Синнетт, которой тогда был редактором правительственной газеты "The Pioneer" в Аллахабаде. Вскоре это знакомство обрело исключительную важность.

После поездки по северо-западной Индии основатели возвратились в Бомбей и в октябре 1879 года начали издание первого теософского журнала "The Theosophist" (он издается и поныне), редактором которого стала Е.П.Блаватская. В то время Общество стремительно расширялось, членами его становились многие весьма незаурядные люди, как в Индии, так и в других странах. В мае-июне 1880 года основатели побывали на Цейлоне, где полковник Олькотт заложил основы для своей будущей работы по стимулированию возрождения буддизма. Он и Е.П.Б. приняли там "Панча Шила"[7], т.е. официально стали буддистами.

В сентябре-октябре 1880 года Е.П.Б. и полковник Олькотт посетили дом А.П.Синнетта и его супруги Пейшенс в Симле, в северной Индии. Серьезный интерес со стороны Синнетта к учению и работе Теософского общества побудил Е.П.Блаватскую установить переписку между Синнеттом и двумя Адептами, которые опекали Общество, – с Махатмами К.Х. и М. Основываясь на этой переписке, Синнетт написал книги "Оккультный мир" (1881) и "Эзотерический буддизм" (1883); оба этих труда оказали громадное влияние на подъем интереса публики к теософии. Ответы и объяснения, данные Махатмами на вопросы Синнетта, содержатся в их письмах с 1880 по 1885 год, которые были опубликованы в 1923 году как "Письма Махатм к А.П.Синнетту". Оригиналы писем этих Учителей были подарены Британской библиотеке, где их можно увидеть по специальному разрешению Отдела редких рукописей.

В мае 1882 года было куплено крупное поместье в южной Индии, в Адьяре, недалеко от Мадраса, и в конце года теософская штаб-квартира переехала туда. Вскоре этот центр стал источником света для деятельности во всем мире. Госпожа Блаватская и полковник Олькотт разъезжали по близлежащим районам, основывая филиалы ТО, принимая посетителей, поддерживая широкую переписку с заинтересованными людьми и излагая в своем журнале наиболее ценный и доступный для изучения материал; главной целью их деятельности стала попытка снова пробудить угасший было интерес Индии к духовной ценности древних писаний.

Именно в этот период полковник Олькотт занимался очень популярным месмерическим лечением. Это продолжалось до февраля 1884 года, когда он отправился в Лондон с прошением к британскому правительству от цейлонских буддистов. Е.П.Блаватская, здоровье которой пошатнулось, поехала в Европу вместе с ним.

После почти пятимесячного пребывания в Париже и Лондоне, в конце лета – начале осени 1884 года Е.П.Б. посетила семью Гебхардов в Эльберфельде, Германия, а также вплотную занялась работой над своим вторым трудом – "Тайной Доктриной".

Тем временем быстро росли злобные нападки на нее со стороны двух членов обслуживающего персонала в Адьяре – Алекса и Эммы Куломбов. 21 декабря 1884 года она вернулась в Адьяр, чтобы подробно вникнуть в сложившееся положение. Она хотела подать в суд на эту пару, которую к тому времени уже уволили из Адьяра, за их бесстыдную клевету на нее относительно якобы мошеннического показа психических феноменов. Однако комитет ведущих членов ТО убедил ее отказаться от этого намерения, и она с отвращением удалилась, оставаясь при Обществе в качестве секретаря-корреспондента. 31 марта 1885 года она уехала в Европу, чтобы уже никогда не возвращаться на индийскую землю.

Нападки Куломбов, как выяснилось впоследствии, не имели ни малейших оснований. Они основывались на подделанных и частично подделанных письмах, выдававшихся за письма Е.П.Блаватской, с указаниями относительно подготовки мошеннических психических феноменов различного рода. Журнал христианских миссионеров в Мадрасе публиковал наиболее инкриминирующие отрывки из этих писем.

Тем временем Лондонское Общество психических исследований (ОПИ) созвало специальный комитет для расследования заявлений госпожи Блаватской. Затем, в декабре 1884 года, в Индию прибыл Ричард Ходжсон, член этого комитета, чтобы провести опрос и сделать доклад относительно выдвинутых Куломбами обвинений. Основываясь на результатах расследования Ходжсона, комитет ОПИ в своем окончательном докладе в декабре 1885 года заклеймил госпожу Блаватскую как "одной из совершеннейших, гениальнейших и интереснейших мошенниц в истории". Мистер Ходжсон также обвинил госпожу Блаватскую в шпионаже в пользу России. Этот доклад ОПИ – Ходжсона[8] впоследствии стал основой для дальнейших нападок на Блаватскую в связи с ее якобы нечестностью, не существованием ее Учителей и отсутствием всякой ценности теософии.

Это злобное нападение оказало весьма неблагоприятное воздействие на здоровье Е.П.Блаватской. Приехав из Индии в Европу, она сначала остановилась в Италии, а затем, в августе 1885 года, в Вюрцбурге, Германия, где работала над "Тайной Доктриной". В июле 1886 года она переехала в Остенде, Бельгия, а в мае 1887 по приглашению английских теософов поселилась в маленьком доме в Верхнем Норвуде, Лондон.

После ее прибытия в Англию теософская деятельность немедленно начала быстро расширяться. Была основана Ложа Блаватской, и началось распространение теософских идей.

Поскольку Блаватская практически потеряла управление над "The Teosophist", в сентябре 1887 года она организовала ежемесячный журнал "Lucifer", задуманный, как говорилось на его титульном листе, "для пролития света на скрытое во тьме". В том же месяце Е.П.Б. поменяла адрес на Лансдоун Роуд 17, Холланд-парк, Лондон.

Е.П.Б. продолжала писать свой великий труд, который, в конце концов, был завершен и опубликован в двух больших томах в октябре-декабре 1888 года. В издании и переписке рукописей ей неутомимо помогали Бертрам и Арчибальд Кейтли, которые также оказали финансовую поддержку, что способствовало делу.

"Тайная Доктрина" стала сияющей вершиной литературной карьеры Е.П.Блаватской. В первом томе речь идет об образовании Вселенной. Основу этого тома составляют семь станц, переведенных из тайной "Книги Дзиан", с комментариями и пояснениями Е.П.Б. Также в этой книге подробно рассматривается фундаментальная символика, которая использовалась в великих религиях и мифологии мира. Второй том содержит станцы из "Книги Дзиан", которые описывают эволюцию человечества.

Также в октябре 1888 года госпожа Блаватская основала Эзотерическое отделение (которое также называли секцией или школой) в Теософском обществе для более полного изучения эзотерической философии посвятившими себя этому учениками, написав для них свои три "Указания Эзотерической секции".

В 1889 году Е.П.Блаватская опубликовала "Ключ к теософии" – "ясное изложение (в виде вопросов и ответов) этики, науки и философии, для изучения которых было основано Теософское общество", и жемчужину ее творчества – под названием "Голос Безмолвия", – где содержатся избранные отрывки из восточных писаний – "Книги Золотых Правил", которую она учила наизусть во время своего обучения на Востоке.

В июле 1890 года Е.П.Б. основала европейскую штаб-квартиру Теософского общества в Лондоне, Ст. Джон Вуд, авеню Роуд, 19. Проживая по этому историческому адресу, Е.П.Блаватская скончалась 8 мая 1891 года во время жестокой эпидемии гриппа в Англии, и ее останки были кремированы в крематории Уокинг, Суррей.

Принимая во внимание ее труды и учение, ее жизнь и характер, ее миссию и оккультные способности, Е.П.Блаватскую нельзя не признать величайшим оккультистом за всю историю Западной цивилизации, прямым проводником Транс-Гималайского Братства Адептов.

 

Глава 1.
РОССИЯ, 1831–1849

А.П. СИННЕТТ [1]
(Рождение Елены Петровны фон Ган) 12 августа 1831, Екатеринослав, Россия

 

Ребенок родился в ночь на 12 августа 1831 года; он был слабеньким и, казалось, не мог долго прожить на этом свете. Поэтому пришлось прибегнуть к поспешному крещению, чтобы он не умер с грузом первородного греха на душе. Церемония крещения в православной России происходит при непременном наличии множества горящих свечей, пар крестных матерей и отцов, и каждый из присутствующих и проводящих церемонию держит в руках освященную восковую свечку на протяжении всего действа. Более того, во время ритуала крещения все должны стоять, находясь в церкви и во время религиозной службы, поскольку в греческой религии никому не позволяется сидеть, как это делается в римских католических и протестантских церквах.

Комната в родовом поместье, отведенная для проведения этой церемонии, была большой, но толпа верующих, стремившихся присутствовать на ней, была еще больше. Позади проводящего официальную часть священника и его помощников, которые все были в золотистых одеяниях и с длинными волосами, стояло три пары опекунов и целый сонм вассалов и слуг. Юная тетя ребенка – всего на 2 года старше своей двадцати четырехдневной племянницы – была доверенным лицом вместо отсутствовавшей родственницы и стояла в первом ряду... Разнервничавшись и устав от долгой неподвижности в течение почти часа, ребенок расположился на полу, не замеченный старшими, и, видимо, начал засыпать в переполненной комнате в тот жаркий... день.

Церемония близилась к завершению. Опекуны как раз провозглашали изгнание Первородного Греха и его деяний, – а это провозглашение в греческой религии сопровождается троекратным окроплением невидимого врага, – когда маленькая девочка, игравшая с зажженной свечой под ногами толпы, нечаянно подожгла длинное ниспадающее одеяние священника... Все сразу вспыхнуло, и в результате несколько человек – в основном старый священник – получили серьезные ожоги. Это было... плохое предзнаменование, согласно суевериям православной России; и невинная причина его – в будущем госпожа Блаватская – с того самого дня была в глазах всего города обречена на неспокойную жизнь, полную... неприятностей.

НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА ФАДЕЕВА [2] (тетя Е.П.Б.)
1831–1849, Россия

 

...С самого раннего детства она не была похожа на других людей. Очень жизнелюбивая и высоко одаренная, полная юмора и какой-то пугающей смелости, она ошеломляла любого своеволием и решительностью действий. Так, в ранней юности, едва выйдя замуж, находясь в озлобленном настроении, она покинула свою страну, ничего не зная о родственниках и о муже, который, к несчастью, был совершенно неподходящим для нее человеком во всех отношениях и к тому же был втрое старше ее... Ее неспокойный и очень нервный темперамент, который приводил ее к самым неслыханным, неподобающим для девушки несчастьям; ее необъяснимая – особенно в те дни – тяга к мертвым и в то же время страх перед этим; ее страстная любовь и любопытство ко всему непознанному и таинственному, жуткому и фантастическому; и, прежде всего ее стремление

к независимости и свободе действий – стремление, которым никто и ничто не могло управлять, – всё вместе это, при ее неукротимом воображении и удивительной чувствительности, должно было дать ее друзьям понять, что она обладала исключительной натурой и что для того, чтобы общаться к ней и пытаться управлять ею, нужны были исключительные средства. Малейшее противоречие приводило к вспышке чувств, часто к припадку с конвульсиями.

Оставаясь одна, когда никто не мог помешать ей действовать свободно, связать ей руки или подавить ее природные импульсы и тем самым разбудить присущее ей неистовое желание противоречить, она проводила часы и дни напролет, тихо нашептывая, как полагали окружающие, сама себе, и, рассказывая, когда никто ее не слушал, где-нибудь в темном углу волшебные сказки о путешествиях среди ярких звезд и других миров, о чем ее гувернантка отзывалась как о "богохульном бреде"; но, как только гувернантка отдавала ей ясное распоряжение сделать то или это, ее первым побуждением было не подчиниться. Для того чтобы заставить ее сделать что-либо, было достаточно запретить ей это делать – и все было в порядке. Ее нянька, как, впрочем, и другие члены семьи, искренне верила в то, что в этом ребенке жили "семь бунтующих духов". Ее гувернантки были просто мученицами, если вспомнить, как они пытались справиться со своей работой, но им никогда не удавалось сломить ее непокорность и повлиять хоть чем-то, кроме доброты, на ее гордую, упрямую и бесстрашную натуру.

Она была избалована в детстве непомерной заботливостью и услужливостью слуг и преданной любовью со стороны родственников, которые всё прощали "бедному ребенку, лишенному матери", и позже, в девичестве, ее самолюбивый характер заставил ее открыто бунтовать против принятых в обществе норм. Ее было невозможно ни подчинить проявлением притворного уважения, ни запугать общественным мнением. Она ездила верхом в пятнадцать лет, с десятилетнего возраста, на любой казацкой лошади в мужском седле! Она не склонялась ни перед кем, так же как и не подчинялась предрассудкам или общепринятым нормам поведения. Она оспаривала всё и вся. Когда она была ребенком, вся ее симпатия и уважение были направлены к людям низшего сословия. Она всегда предпочитала играть с детьми своих слуг, а не с равными себе, и за ней приходилось постоянно следить в детстве, чтобы она не сбежала из дома и не свела дружбу с уличными мальчишками – оборванцами. В старшем возрасте она продолжала испытывать симпатию к тем, кто находился на более низкой ступени общества, чем она сама, и явно проявляла безразличие к благородному происхождения, которое она унаследовала по рождению.

 

ВЕРА ПЕТРОВНА ЖЕЛИХОВСКАЯ [3]  (сестра Е.П.Б.)
1842–1846, Саратов, Россия

Елена была ребенком, развитым не по годам, и с ранней юности привлекала внимание всех, кто с ней общался. Ее натура совершенно не вписывалась в рамки, которые навязывались ей ее наставниками, она протестовала против любой дисциплины, не признавала никакого господства, кроме собственной доброй воли и личных вкусов. Она была исключительной, оригинальной и временами смелой до грубости.

Когда умирала ее мать, Елене было всего 11 лет. Однако мать имела вполне обоснованные опасения в отношении ее будущего и сказала: "Хорошо! Может быть, так даже лучше, если я умру, – я, по крайней мере, буду избавлена от знания о том, что выпало на участь Елены! В одном я уверена: что ее жизнь не будет похожа на жизнь других женщин и ей придется вынести множество страданий".

...После смерти нашей матери мы перебрались к ее родителям... Огромное сельское имение... в котором мы проживали под Саратовом, представляло из себя старое громадное здание, где было множество подземных галерей, длинных пустынных коридоров, башенок и самых жутких закоулков и углов... Оно было больше похоже на разрушенный средневековый замок, чем на дом постройки прошлого века... Управляющий поместьем, который заведовал им от лица владельцев... был известен своей жестокостью и издевательствами...

Ходило множество устрашающих легенд о его злобном и деспотичном характере, о несчастных слугах, забитых им до смерти и заключенных на месяцы в темные подземные камеры... Наши головы были переполнены рассказами о призраках замученных слуг, которых видели прогуливающимися в цепях в ночные часы... и другими рассказами, из-за которых мы, мальчики и девочки, умирали от приступов ужаса, когда нам требовалось пройти через темную комнату или коридор. Нам позволили исследовать, под защитой полудюжины слуг-мужчин, вооруженных факелами и фонарями, эти наводящие ужас "катакомбы"...

Однако Елена не удовольствовалась ни этим первым посещением, ни вторым. Она выбрала это таинственное место в качестве... безопасного убежища, где она могла избежать даваемых ей уроков. Прошло много времени, прежде чем ее тайна была раскрыта, и тогда, как только она куда-то пропадала, на ее поиски отправлялся отряд из сильных слуг-мужчин... Она построила для себя башню из старых поломанных стульев и столов в углу под окном с железной перекладиной высотой до самого потолка склепа, и там она скрывалась часами, читая книгу, известную как "Соломонова мудрость", в которой излагались разного рода поучительные легенды. Раз или два ее едва смогли отыскать в этих влажных подземных коридорах, в которые она забиралась, желая, чтобы ее не смогли найти, и терялась в лабиринте. Она нисколько не была обескуражена этим и нисколько не жалела об этом, ибо, как она нам объяснила, она никогда не была там в одиночестве, находясь в компании существ, которых она называла своими маленькими горбунами, товарищами по играм.

Весьма нервную и чувствительную, часто ходившую во сне, ее часто находили по ночам в совершенно странных местах и снова отправляли в постель – все это в состоянии глубокого сна. Например, однажды, когда ей едва исполнилось двенадцать, она пропала ночью из своей комнаты; была поднята тревога, ее стали искать, и нашли вышагивающей по одному из длинных подземных коридоров, причем она явно вела оживленную беседу с кем-то невидимым для всех, кроме нее. Она была самой странной девочкой из всех, которых видывал этот свет, она обладала двумя различными натурами в себе, из-за чего складывалось впечатление, будто в одном и том же теле жило два существа: одно – приносящее несчастья, непокорное и упрямое, обладающее всеми возможными недостатками; а другое... склонное к мистике и метафизике... Ни один школьник не был настолько неуправляемым и способным на самые невообразимые и рискованные проделки... какой была она. В то же время, когда пароксизм принесения несчастий исчерпал себя, никакой старый школяр не смог бы сравниться с ней в ее усидчивой учебе, и ее ничем нельзя было отвлечь от книг, которые она буквально поглощала днем и ночью – насколько ей хватало такого импульса. Громадная библиотека ее деда казалась тогда недостаточной для удовлетворения ее стремлений...

Фантазия моей сестры, или то, к чему мы в те дни относились как к фантазии, реализовывалась самым необычным способом с самого раннего детства. Часто она часами повествовала нам, младшим детям, самые невероятные истории с твердой уверенностью и убеждением очевидца, который знает, о чем говорит. В детском возрасте, смелая и ничего не боящаяся, она часто билась в припадке дикого страха перед своими собственными галлюцинациями.

Она была убеждена, что ее преследует то, что она называла "ужасными горящими глазами", невидимыми для всех остальных, которые она часто приписывала совершенно безобидным неживым предметам. Находившимся рядом с ней это казалось весьма смешным. Что касается ее самой, то во время таких видений она крепко зажмуривалась и стремилась убежать прочь от призрачных глаз, смотревших на нее с предметов мебели или одежды, отчаянно крича и пугая всех домочадцев. В другие моменты на нее накатывали приступы смеха, которые она объясняла смешными проделками ее невидимых компаньонов...

Никакие закрытые двери не спасали, и Елену находили несколько раз в ночные часы в этих темных помещениях в полусознательном состоянии, иногда мгновенно засыпавшую, неспособную объяснить, как она попала сюда из нашей спальни на верхнем этаже. В дневное время она тоже исчезала таким же таинственным способом. Ее звали, разыскивали, охотились за ней и часто после весьма изматывающих поисков обнаруживали в самых недоступных местах; однажды таким местом оказался темный чердак под самой крышей, где ее в конце концов нашли, – она стояла среди голубиных гнезд окруженная тысячами этих птиц. Она их "усыпляла" (в соответствии с вычитанными ею в книге "Соломонова мудрость" правилами), как она объяснила. И, конечно же, обнаружилось, что голуби если и не спали, то, во всяком случае, не могли двигаться и лежали как в ступоре у нее на коленях.

Для нее вся природа представлялась живущей таинственной жизнью. Она слышала голоса каждого предмета и формы, органической или неорганической; и провозглашала о присутствии и об осознании каких-то таинственных сил, видимых и слышимых только для нее не только там, где любой другой человек видел просто пустое пространство, но даже и в таких видимых, но неживых предметах, как галька, курганы и куски гнилой светящейся древесины...

Примерно в шести милях от усадьбы губернатора находилось поле – обширный участок песчаной земли, очевидно, когда-то бывший дном моря или огромного озера, поскольку из почвы можно было извлечь окаменевшие останки рыб, раковин и зубов каких-то неизвестных для нас чудовищ. Большая часть останков была искрошена и перемолота временем, но часто можно было отыскать целые камни различных размеров, на которых видны были отпечатки различных рыб, растений и животных, сейчас полностью вымерших, которые имели явно доисторическое происхождение. Чудесные и захватывающие дух рассказы, которые мы, девчонки и мальчишки, слышали от Елены... были бесчисленны.

Я хорошо помню, как, растянувшись во весь рост на земле, положив подбородок на руки, утопив локти глубоко в мягкий песок, она часто мечтала вслух и рассказывала нам о своих видениях, которые, очевидно, были для нее настолько же ясными, живыми и ощутимыми, как и сама жизнь!.. Как живописно она рисовала картины прошлых битв и сражений на том месте, где она лежала, убеждая нас в том, что она видела все это; и как четко она рисовала пальцем на песке фантастические формы длинных вымерших морских чудовищ, так что мы почти воочию видели даже цвета фауны и флоры этих ныне мертвых мест. Внимательно слушая ее описания прекрасных лазурных волн, отражающих лучи солнца, которые играют всеми цветами радуги на золотом песке морского дна, коралловых рифов и пещер со сталактитами, зеленой морской травы с нежно сверкающими на ее фоне анемонами... мы в нашем воображении стремительно летели вслед за ее фантазией вплоть до полного забвения реальности.

Она никогда не рассказывала так захватывающе, как в детстве и ранней юности. Поток ее красноречия иссох, и сам источник ее вдохновения теперь кажется потерянным! Она обладала несравнимой по силе властью заставлять своих слушателей действительно видеть, хотя бы смутно, то, что видела она сама... Она однажды напугала всех нас, ребятишек, до полусмерти. Мы как раз только отправились в волшебный мир, когда вдруг время ее повествования сменилось с прошлого на настоящее, и она начала говорить нам, чтобы мы представили, что все эти холодные синие волны вместе с их многочисленными обитателями, о которых она рассказывала нам, находились вокруг нас, невидимо и неощутимо до этого момента... "Просто вообразите! Чудо! – сказала она, – земля внезапно разверзлась, воздух вокруг нас сгустился и снова стал морскими волнами... Посмотрите, посмотрите... вон там они уже появляются и движутся сюда. Мы окружены водой... мы среди тайн и чудес подводного мира!.."

Она вскочила с песка и заговорила с такой уверенностью, ее голос обрел настолько ясный оттенок настоящего удивления, ужаса, и ее детское лицо изобразило такую дикую радость и в то же время ужас, что когда она внезапно прикрыла глаза обеими руками, как она всегда делала в моменты волнения, и упала на песок, визжа изо всех сил: "Вот волна... она накатилась!.. Море, море, мы тонем!.." – мы все повалились ничком, отчаянно крича, так как были полностью убеждены в том, что нас поглотило море, и что мы уже пропали!..

НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА ФАДЕЕВА [4]
Весна и лето 1849, Россия

...Елена мало заботилась о том, нужно ей или нет выходить замуж. Однажды ее гувернантка поспорила с ней о том, что из-за ее характера и отношения к жизни она никогда не сможет найти человека, который захочет стать ее мужем. Чтобы усилить издевку, гувернантка добавила, что даже этот старик [Н.В.Блаватский], которого Елена считала таким уродливым и над которым так смеялась, называя его "ощипанным вороном", – даже он не согласится взять ее в жены! Этого было достаточно: через три дня она заставила его сделать ей предложение и затем, испуганная тем, что она натворила, попыталась отказаться от принятого ею предложения, выдав это за шутку. Но уже было слишком поздно. И вот этот фатальный шаг. Все, что она осознала и поняла, когда было уже поздно, – это что, она приняла, а теперь будет вынуждена принимать как своего хозяина, человека, который был ей безразличен, более того, которого она ненавидела; что она связана с ним законом этой страны по рукам и ногам. "Великий ужас" вкрался в ее душу, как она объяснила позже; одно стремление, мощное, не иссякающее, неукротимое, захватило все ее существо, повело ее, так сказать, за руку, вынуждая ее действовать, подчиняясь инстинкту, как если бы перед ней стоял вопрос о спасении ее жизни от нависшей над ней опасности. Была сделана явная попытка оказать на нее впечатление торжественностью бракосочетания, ее будущими обязательствами и долгом по отношению к ее мужу и замужней жизни. Через несколько часов, у алтаря, она услышала, как священник сказал ей: "И ты должна уважать своего мужа и подчиняться ему", и при этом ненавистном слове "должна"... ее лицо порозовело от ярости, а затем смертельно побледнело. Можно было услышать, как она проговорила сквозь сжатые зубы ответ: "Я никому ничего не должна".

И конечно, это так и случилось. Она заранее решила взять закон и свою будущую жизнь в свои руки, и она покинула "мужа" навсегда, не дав ему даже малейшей возможности подумать о ней как о своей жене.

Вот таким образом госпожа Блаватская покинула свою страну в возрасте семнадцати лет и провела десять долгих лет в странных и далеких местах – в Центральной Азии, Индии, Южной Америке, Африке и Восточной Европе.

 

Глава 2.
ПУТЕШЕСТВИЯ ПО МИРУ. ДОМОЙ, В РОССИЮ, 1849–1873

КОНСТАНЦИЯ ВАХТМАЙСТЕР [5]
1851, Лондон, Англия

...В детстве госпожа Блаватская часто видела рядом с собой астральную форму, которая, казалось, приходит во время опасности и спасает ее в самые критические моменты. Е.П.Б. привыкла считать эту астральную форму ангелом-хранителем и чувствовала, что она ей покровительствует и помогает.

...В 1851 году в Лондоне... когда однажды она была на прогулке, она, к своему изумлению, увидела на улице высокого индуса в окружении нескольких индийских принцев. Она сразу же узнала в нем того самого человека, которого видела в астральной форме. Ее первым импульсом было подбежать к нему и заговорить с ним, но он дал ей знак не двигаться, и она стояла как зачарованная, пока он проходил мимо. На следующий день она пошла на прогулку в Гайд-парк, где хотела побыть в одиночестве и поразмышлять о своем необыкновенном приключении. Оглянувшись, она увидела ту же самую форму, которая приближалась, и затем ее Учитель сказал ей, что Он прибыл в Лондон вместе с индийскими принцами с важной миссией и что у Него есть желание встретиться с ней, поскольку Ему требуется ее сотрудничество в той работе, которую Он намеревался предпринять. Затем Он рассказал ей, как нужно формировать Теософское общество, и выразил желание, чтобы она стала его основателем. Он кратко описал ей все превратности, которые предстоит ей испытать, а также рассказал о том, что ей потребуется провести три года в Тибете для того, чтобы подготовиться к этому важному заданию... Е.П.Б. решила принять сделанное ей предложение, и вскоре после этого она отправилась из Лондона в Индию.

ВЕРА ПЕТРОВНА ЖЕЛИХОВСКАЯ [6]
Рождество 1858 – весна 1859, Псков, Россия

...Госпожа Блаватская вернулась в Россию в 1858 году. После возвращения... она сначала поселилась во... Пскове, где... жила я... Мы не ждали ее приезда в течение, по крайней мере, нескольких ближайших недель, но, что интересно, как только я услышала звонок в дверь, я подскочила, точно зная, что это приехала она. Вышло так, что в этот вечер в доме моего свекра, где я жила, была вечеринка. В тот самый вечер у его дочери была свадьба, гости сидели за столом, а дверной звонок звенел беспрестанно. Тем не менее, я была настолько уверена, что приехала именно она, что, ко всеобщему удивлению, торопливо покинула свадебное торжество и побежала открывать дверь, желая опередить слуг.

Мы с большой радостью обняли друг друга, на мгновение забыв о странности этого события. Я сразу же повела ее в мою комнату и в тот же самый вечер убедилась, что моя сестра приобрела странные способности. Она была постоянно, во время бодрствования или сна, окружена таинственными движениями, странными звуками, негромкими постукиваниями, которые доносились отовсюду – от мебели, из проемов окон, с потолка, от пола и стен. Они были очень четкими и казались вполне разумными – с ними можно было переговариваться: они стучали раз и три раза как "да" в ответ и дважды – как "нет". Моя сестра попросила задать им мысленный вопрос. Я сделала это, выбрав вопрос относительно такого факта, который был известен только мне. Я перечисляла буквы алфавита, и ответ, который я получила, настолько соответствовал истине и был настолько точен, что я была просто ошеломлена. Я часто слышала о том, что духи могут общаться постукиваниями, но никогда до этого мне не представлялось возможности проверить их знания.

Очень скоро весь город заговорил о "чудесах", окружавших госпожу Блаватскую. Эти невидимые силы не только давали ответы на мысленные вопросы, но и обладали ясновидением, действовали днем и ночью без всякого видимого вмешательства с ее стороны повсюду вокруг нее, приводя умы любопытных в состояние изумления и ощущения чуда в большей степени, чем даже движения неживых предметов, которые явно приобретали или теряли вес, – и такие вот феномены она вызывала, просто останавливая взгляд своих глаз на выбранном объекте. Невозможно достаточно подробно описать хотя бы часть тех феноменов, которые демонстрировались подобным образом во время пребывания госпожи Блаватской среди нас во Пскове...

Следующее событие имело место... в присутствии множества свидетелей... Как обычно, наиболее близкие и дорогие для нее люди в то же время были наиболее скептически настроены по отношению к ее оккультным силам. Ее брат Леонид и ее отец дольше всех отказывались признавать какие-либо доказательства до тех пор, пока их сомнения не были весьма основательно поколеблены следующим фактом.

В гостиной... находилось множество гостей. Кто-то был увлечен музыкой, кто-то играл в карты, но большая часть, как обычно, была занята феноменами. Леонид... ничем особенным не занимался, а просто прохаживался туда-сюда с праздным видом, поглядывая на всех и на всё... Он остановился позади спинки стула своей сестры и прислушался к ее рассказу о том, как некоторые люди, называвшие себя медиумами, заставляли легкие объекты становиться настолько тяжелыми, что их было невозможно поднять, а другие предметы, по природе тяжелые, – становились заметно легче.

– Ты хочешь сказать, что можешь это делать? – иронически спросил молодой человек у своей сестры.

– Медиумы могут, и я иногда это делала; хотя я не всегда могу поручиться за успех, – хладнокровно ответила госпожа Блаватская.

– А вы могли бы попробовать? – спросил кто-то из присутствующих в комнате. К этой просьбе немедленно присоединились все.

– Я попробую, – сказала она, – но я умоляю вас помнить о том, что я ничего не обещаю. Я просто посмотрю на этот шахматный столик и попытаюсь... Эй, кто там хочет проделать эксперимент, поднимите его сейчас и затем попробуете еще раз после того, как я посмотрю на него.

– После того, как вы посмотрите на него? – произнес чей-то голос. – И что дальше? Вы хотите сказать, что вы даже не будете дотрагиваться до этого столика?

– Зачем мне до него дотрагиваться? – возразила госпожа Блаватская, тихо улыбаясь.

Услышав о таких необычных притязаниях, один из молодых людей решительно подошел к шахматному столику и поднял его, как перышко.

– Хорошо, – сказала она, – а теперь, будьте добры, поставьте его на место и отойдите!

Это распоряжение было немедленно выполнено, и в комнате установилась полнейшая тишина. Все, затаив дыхание, наблюдали за тем, что далее предпримет госпожа Блаватская. Однако внешне она вообще ничего не предприняла. Она просто направила взгляд своих больших синих глаз на шахматный столик и продолжала смотреть на него очень пристально. Затем, не меняя направление своего взгляда, она движением руки молча предложила тому же молодому человеку сдвинуть его. Он приблизился к нему и с великой уверенностью схватил столик за ножку. Столик было невозможно сдвинуть! Затем он ухватил его за обе ножки. Столик стоял так, будто он был прикручен к полу. Тогда молодой человек присел на корточки, взялся за него обеими руками, вкладывая в попытку сдвинуть его всю свою силу, добавив к ней дополнительно мощь своих широких плеч. Он покраснел от натуги, но все тщетно! Казалось, столик пустил корни в ковер и его нельзя сдвинуть. Раздались громкие аплодисменты. Молодой человек, который выглядел весьма смущенным, отказался от непосильной задачи... и отошел в сторону. Сложив руки, он принял позу Наполеона и тихо проговорил: "Да, неплохая шутка!"

– "Действительно, неплохая!" – эхом отозвался Леонид. В его уме возникло подозрение, что этот молодой визитер действовал в тайном сговоре с его сестрой и просто дурачил их.

– Я могу тоже попробовать? – вдруг спросил он у нее.

– Конечно, дорогой, – последовал веселый ответ.

Тогда ее брат приблизился, улыбаясь, и в свою очередь ухватил крошечный столик за ножку сильной мускулистой рукой. Но улыбка внезапно исчезла и уступила место выражению немого недоумения. Он отступил немного назад и очень тщательно осмотрел снова такой знакомый ему маленький шахматный столик. Затем он изо всех сил пнул его, но маленький столик даже не шелохнулся. Внезапно навалившись на его поверхность своей мощной грудью, он схватил его руками, стараясь раскачать его. Древесина затрещала, но усилию не поддалась. Все три ее фута казались прикрученными к полу. Тогда Леонид Ган простился со всеми надеждами и, отказавшись от неблагодарного труда, отступил в сторону. Нахмурившись, он произнес только два слова: "Как странно!" – и перевел изумленный взгляд от столика на сестру...

Тем временем громкие восклицания привлекли внимание нескольких посетителей, и они валом повалили из гостиной туда... где были мы. Многие из них, молодые и старые, пробовали поднять упрямый маленький столик или хотя бы слегка передвинуть его. Они потерпели неудачу, так же как и мы.

Видя изумление брата и, возможно, желая окончательно разрушить его сомнения, госпожа Блаватская, повернувшись к нему, со своим обычным небрежным смехом сказала: "А теперь попробуй поднять столик еще раз!" Леонид... очень нерешительно приблизился к этому небольшому предмету, снова взялся за ножку и, рванув его вверх, едва не вывихнул себе руку ненужным усилием: на этот раз столик взлетел, как перышко!..

ВЕРА ПЕТРОВНА ЖЕЛИХОВСКАЯ [7]
Весна 1859, Санкт-Петербург, Россия

...Госпожа Блаватская покинула Псков вместе со своим отцом и сестрой... Жили в гостинице... по прибытии в Санкт-Петербург. Все время до обеда было у них занято делами, днем и вечером они наносили и принимали визиты, и было совершенно некогда даже и поговорить о феноменах.

Однажды вечером к ним пришли с визитом два старых друга их отца; оба были пожилыми господами... барон М.,... а другой – известный К – в. Оба имели большой интерес к недавно появившемуся спиритуализму и, конечно же, были не прочь увидеть что-нибудь. После нескольких успешных феноменов посетители заявили, что они просто восхищены, удивлены и в совершенном замешательстве относительно того, что это за силы, которыми обладает госпожа Блаватская. Как они сказали, они не понимают и не могут объяснить, почему ее отец настолько безразличен к подобным проявлениям. Он стоял здесь же, рядом, хладнокровно раскладывая свой карточный "гран пасьянс", в то время как вокруг него происходили феномены подобной чудесной природы. Старый господин, призванный таким образом к ответу, сказал, что все это чепуха и что он слышать не желает о подобной ерунде; подобные занятия вряд ли приличествуют серьезным людям, добавил он. Такое отвержение совершенно не повлияло на двух старых господ. Наоборот, они стали настаивать на том, чтобы полковник Ган ради них, старых друзей, провел эксперимент, прежде чем опровергать важность и даже саму возможность наличия у его дочери подобных сил. Они предложили ему проверить всезнающих и их способности, тайно от всех написав слово в другой комнате и, попросив затем стуками повторить его. Старый господин, видимо, больше надеясь на провал, который дал бы ему возможность высмеять двух своих старых друзей, чем из желания позабавить их, в конце концов, согласился. Он оставил свои карты и вышел в смежную комнату, написал слово на кусочке бумаги, после чего вернулся, положив его к себе в карман, к своему пасьянсу, и стал молча ждать, посмеиваясь в седые усы.

– Хорошо, наш спор будет разрешен спустя несколько мгновений, – сказал К-в. – Что же, однако, ты скажешь, старина, если написанное тобой слово будет правильно угадано? Не придется ли тебе в этом случае поверить во все это?

– Что я могу сказать, если уж это слово будет правильно угадано, но в данный момент я ничего не скажу, – скептически ответствовал тот. – Однако одно я могу сказать точно, что с того момента, как меня заставят поверить в этот ваш так называемый спиритуализм и его феномены, я буду готов поверить в существование дьявола... волшебников, ведьм, во все подобные штуки – короче, в старушечьи суеверия; и тогда вы вполне можете отправить меня на постоянное жительство в приют для душевнобольных.

Выразив таким образом свое мнение, он продолжил раскладывать пасьянс, не обращая ни малейшего внимания на происходившее. Он был старый вольтерьянец, как в России называют ни во что не верящих позитивистов. Но мы, сильно заинтересовавшись этим экспериментом, начали прислушиваться к громким непрестанным стукам, доносившимся с тарелки, специально принесенной сюда с этой целью. Младшая сестра повторяла алфавит; старый генерал отмечал буквы; госпожа Блаватская вообще ничего не делала – внешне...

Посредством стуков и алфавита мы получили одно слово; но оно оказалось настолько странным, настолько гротескным и абсурдным, что казалось не имеющим никакой очевидной связи с чем-либо, что мог бы написать ее отец, и все мы, ожидавшие увидеть какое-нибудь сложное предложение, посмотрели друг на друга в сомнении, стоит ли читать его вслух. На наш вопрос, всё ли это, стуки сделались более энергичными в знак подтверждения. Мы услышали несколько тройных стуков, что в нашем шифре означало – Да!.. Да, да, да!!!

Заметив наше волнение и перешептывания, отец госпожи Блаватской посмотрел на нас поверх очков и спросил:

– Ну! Вы получили ответ? Вероятно, нечто весьма сложное и мудрое!

Он поднялся и, посмеиваясь в усы, приблизился к нам...

– Мы получили только одно слово.

– И какое же?

– Зайчик!

Нужно было видеть необыкновенную перемену, которая произошла с лицом старика при одном этом слове! Он смертельно побледнел. Поправив очки трясущейся рукой, он протянул ее, торопливо бормоча:

– Дайте-ка посмотреть! Передайте мне ее. Это на самом деле так?

Он взял кусочек бумаги и прочитал очень взволнованным голосом: "Зайчик. Да, зайчик; так и есть. Это очень странно!"

Вынув из кармана бумажку, на которой он написал слово в соседней комнате, он молча протянул ее дочери и гостям. Они нашли там предложенный вопрос и ожидаемый ответ на него. Написано там было вот что: "Как звали моего любимого боевого коня, который был у меня во время моей первой турецкой кампании?" И чуть ниже, в скобках, – Зайчик...

Это единственное слово, Зайчик, произвело весьма сильное впечатление на старого господина. Как это часто происходит с незакоренелыми скептиками, лишь только он обнаружил, что феномены его старшей дочери действительно кое на чем основаны, и что это совершенно не связано с каким-либо розыгрышем или обманом, и, получив убедительное доказательство в виде этого единственного факта, он ринулся в царство этих феноменов со всем пылом энергичного исследователя. Конечно же, как только он поверил в это, у него уже не было причин сомневаться в собственном душевном здоровье.

Получив один правильный ответ от госпожи Блаватской, ее отец обрел страстную любовь к проведению экспериментов с подвластными его дочери силами.

ВЕРА ПЕТРОВНА ЖЕЛИХОВСКАЯ [8]
1859–1865, Ругодево, затем Тифлис и другие места Кавказа, Россия

В начале 1859 года госпожа Блаватская вместе с отцом и сестрой переехала на жительство в сельский дом... в Ругодево... Но спокойная жизнь сестер в Ругодево вдруг была прервана ужасной болезнью, которая поразила госпожу Блаватскую. Давным-давно, в те годы, когда она в одиночку путешествовала... она получила сильное ранение. Мы так и не смогли узнать, что же с ней случилось. Но достаточно будет сказать, что глубокая рана иногда снова открывалась, и тогда она страдала от страшнейшей боли, которая часто приводила к судорогам и похожему на смерть трансу. Болезнь обычно продолжалась от трех до четырех дней, а затем рана исцелялась так же внезапно, как и открывалась, как будто невидимая рука закрывала ее, и от страданий не оставалось и следа. Напуганная семья сначала не обратила внимания на эту странную особенность, и, конечно же, испытала большой страх и отчаяние.

Послали за врачом... но от него пользы оказалось мало, не столько потому, что он был несведущ в хирургии, сколько из-за того, что одно странное явление просто-напросто лишило его всех сил и сделало неспособным действовать по причине дикого ужаса перед тем, что он увидел. Он едва успел осмотреть рану лежащей перед ним в полном забытьи пациентки, как вдруг увидел огромную черную руку между своей рукой и раной, которую он собирался чем-то смазать. Зияющая рана была расположена в районе сердца, и рука медленно двигалась с различными интервалами от шеи до талии. Его ужас еще более усилился, когда в комнате внезапно поднялся жуткий грохот, какой-то хаос из шумов и звуков, которые доносились с потолка, с пола, из проемов окон, от предметов мебели в доме, и он просто начал умолять, чтобы его не оставляли в комнате наедине с лежавшей без чувств пациенткой.

Весной 1860 года сестры отправились из Ругодево на Кавказ, чтобы навестить своих дедов, которых они не видели уже много лет... Трехнедельный переезд... в Тифлис они проделали в карете, запряженной почтовыми лошадьми...

Госпожа Блаватская прожила в Тифлисе меньше двух лет, а всего на Кавказе – не больше трех. Последний год она провела, путешествуя по Имеретии, Грузии и Мингрелии... и... вдоль побережья Черного моря...

Все это время ее оккультные силы... с каждым днем становились сильнее, и, в конце концов, все начало выглядеть так, будто она подчинила своей воле всевозможные проявления. Вся округа говорила о ней. Суеверное... дворянство очень скоро стало принимать ее за волшебницу; и люди приезжали издалека, чтобы получить у нее совет по своим личным вопросам. Она уже давно отказалась от общения посредством стуков и предпочитала – что было гораздо более быстрым и удобным способом – отвечать людям либо устно, либо через прямое письмо. Временами в течение такого процесса госпожа Блаватская впадала в нечто вроде комы или магнетического сна с широко открытыми глазами, хотя даже тогда ее рука не прекращала движений и продолжала писать. Отвечая таким образом на мысленные вопросы, она редко давала неудовлетворительные ответы. Практически всегда они ошеломляли задававших вопрос – друзей и врагов.

Тем временем единичные феномены в ее присутствии начали постепенно пропадать. Они все еще случались, но очень редко, хотя всегда были примечательными. Мы опишем один.

Однако необходимо пояснить, что за несколько месяцев до этого события госпожа Блаватская оказалась очень серьезно больна... Ни один врач не мог понять, что за болезнь с ней случилась... Вскоре после начала этой болезни она стала – как она не раз говорила своим друзьям – "вести двойную жизнь"... Вот как она сама описывает это состояние:

"Каждый раз, когда меня звали по имени, я открывала глаза, услышав это, и я была собой, моей собственной личностью со всеми ее чертами. Как только я оставалась одна, однако, я возвращалась назад в мое обычное полусонное состояние и становилась кем-то другим... Я просто страдала от несильной лихорадки, которая медленно, но верно поглощала меня день за днем, я вдруг совершенно потеряла аппетит, а потом вообще чувство голода, что продолжалось в течение нескольких дней, и я часто проводила неделю, не дотрагиваясь до пищи, только пила небольшое количество воды, так что за четыре месяца превратилась в живой скелет. Когда я находилась в своем другом Я, и меня прерывали, произнося вслух мое имя в тот момент, когда я вела беседу в моей воображаемой жизни, где-нибудь посреди предложения, которое говорила я или те, кто были моим вторым Я в это время, – и я открывала глаза, чтобы ответить, то давала обычно совершенно нормальный ответ и все понимала, потому что горячки у меня не было. Но стоило только лишь мне снова закрыть глаза, как прерванное предложение снова продолжалось моим вторым Я точно с того слова или даже середины слова, на котором оно было остановлено. Бодрствуя и будучи собой, я хорошо помнила, кем я была в своем втором обличии, и понимала, что я делала и делаю. Будучи кем-то другим, т.е. той личностью, которой я становилась, я не имела ни малейшего понятия о том, кто такая Е.П.Блаватская! Я находилась в другой, отдаленной стране, обладала совершенно непохожей на меня саму индивидуальностью и не имела ни малейшей связи с моей настоящей жизнью".

Вот так госпожа Блаватская передавала свое состояние в то время. Она тогда проживала в Озургети, военном поселении в Мингрелии, где она приобрела дом. Это был маленький городок, затерянный среди лесных чащоб, к которому в те дни не было ни дорог, ни каких-либо других путей, за исключением весьма примитивных... Единственный врач в этом местечке, военный хирург, не смог сделать никакого вывода из ее симптомов; но поскольку ее состояние заметно и быстро ухудшалось, он отправил ее в Тифлис к ее друзьям. Ее было невозможно перевезти на спине лошади из-за огромной слабости, и поскольку переезд в повозке тоже грозил опасностью, то ее повезли в большой мингрельской лодке по реке. Через четыре дня ее доставили в Кутаиси, вместе с ней отправили четырех местных слуг, чтобы ухаживать за ней. ...Она находилась в очень опасном положении: в одинокой лодке посреди узкой реки, со всех сторон окруженной вековым лесом. Эта небольшая речка, по которой они плыли, хотя и была судоходной, но ее очень редко использовали в качестве пути для перевозок, если только вообще такое случалось. Медленно скользя по этому узкому потоку, прокладывая свой путь среди двух крутых покрытых лесом берегов, несколько раз в течение трех ночей подряд слуги были перепуганы до полусмерти, увидев то, что, как они клялись, было их госпожой, и это скользило от лодки по поверхности воды в направлении леса, в то время как та же самая госпожа лежала в забытьи на дне лодки. Дважды тот человек, который тянул лодку, завидев эту форму, убегал в ужасе, дико крича. Если бы не старый верный слуга, который заботился о ней, и лодку, и больную бросили бы посреди реки. В последний вечер, как божился один из слуг, он видел две фигуры, в то время как третья – его госпожа, во плоти и крови – лежала во сне перед самыми его глазами. Как только они прибыли в Кутаиси, где проживал дальний родственник госпожи Блаватской, все слуги, за исключением старого дворецкого, покинули ее и больше уже не возвращались.

С очень большими трудностями ее перевезли в Тифлис. Ей навстречу был послан друг семьи с каретой; ее доставили в дом друзей в таком состоянии, что было видно, что она умирает.

...Однажды днем, все еще страдая от слабости и немощи после вышеописанной болезни, госпожа Блаватская вошла в комнату своей тети, Н. А. Фадеевой. Немного поговорив, она сказала, что устала и хочет спать, и ей предложили прилечь отдохнуть на софу. Едва ее голова коснулась подушки, как она заснула глубоким сном. Ее тетя тихонько возобновила письменную работу, которую она прервала, чтобы поговорить с племянницей, как вдруг мягкие, но вполне различимые шаги в комнате за ее спиной заставили ее быстро обернуться, чтобы посмотреть на нарушителя спокойствия, поскольку она волновалась о том, чтобы госпожу Блаватскую не побеспокоили. Комната была пуста! В ней не было ни единой живой души кроме нее самой и спящей племянницы, тем не менее шаги продолжались, было слышно, как будто бы какой-то тяжелый человек старался ступать мягко, и полы при этом поскрипывали. Шаги приблизились к софе и затихли. Затем она услышала более громкие звуки, как будто кто-то шептался возле госпожи Блаватской, и одновременно Н. А. Фадеева увидела, как лежавшая на столике у софы книга открылась, и ее страницы начали перелистываться туда и обратно, словно это делалось невидимой рукой. Другая книга была вытащена с полки библиотеки и полетела в том же направлении.

Более ошеломленная, чем напуганная – поскольку в доме все были научены и вполне привыкли к подобным проявлениям, – Н.А.Фадеева поднялась из кресла, чтобы разбудить племянницу, надеясь тем самым положить конец феномену; но в этот момент задвигалось тяжелое кресло в другом конце комнаты и, грохоча по полу, направилось к софе. Шум разбудил госпожу Блаватскую, которая, открыв глаза, поинтересовалась у невидимого посетителя, в чем дело. Еще несколько перешептываний, и повсюду наступила тишина и спокойствие, и в течение всего остального вечера ничего такого не происходило.

...Снова обретя жизнь и здоровье, она покинула Кавказ и направилась в Италию. Однако еще до ее отъезда из страны в 1865 году природа ее сил, видимо, полностью изменилась... Мы не можем сказать, в какой момент произошло полное изменение ее оккультных сил, поскольку она находилась за пределами нашего наблюдения, и говорила об этом лишь в весьма редких случаях – никогда не упоминала об этом, разве только когда мы напрямую спрашивали ее об этом в наших письмах... И мы верим в то, что ее утверждения относительно ее сил были истинными, когда она написала нам следующее: "Теперь [в 1865 году] я больше никогда не буду подвергаться внешним влияниям". Отныне Е.П.Б. уже больше не была жертвой "влияний", которые, несомненно, сломили бы более сильную натуру, чем она; а напротив, это она становилась причиной над этими влияниями – какими бы они ни были, – и они были подчинены ее воле.

НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА ФАДЕЕВА [9]
11 ноября 1870, Одесса, Россия

...Я расскажу... что произошло со мной в связи с одной запиской, полученной мной феноменальным образом в то время, когда моя племянница находилась на другом конце мира и ни единая душа не знала, где ее искать... что очень сильно нас огорчало.

Все наши поиски ни к чему не привели. Мы уже были готовы поверить в ее смерть, когда вдруг – я думаю, это было году в 1870-м... – я получила письмо от того, кого, как я полагаю, вы называете Кут Хуми, которое было доставлено мне совершенно непонятным и таинственным образом посланцем азиатской наружности, который затем исчез прямо на моих глазах. В этом письме... меня просили ничего не бояться, и ... говорилось о том, что она находится в безопасности...*

...Моя племянница рассказывала мне об этих Махатмах, и довольно подробно, за несколько лет до этого. Она писала мне, что снова встретила и возобновила свои отношения с некоторыми из них еще до того, как она написала свою "Разоблаченную Изиду"...

И если уж я, которая всегда была и, надеюсь, останусь верной христианкой, верю в существование этих людей, – хотя, может быть, я и не доверяю полностью всем тем чудесам, которые им приписываются, – то почему другие не должны это делать? Я могу поручиться за то, что, по крайней мере, один из них существует. А иначе кто мог бы написать мне это письмо, чтобы ободрить меня в тот момент, когда я так нуждалась в подобном утешении, как не один из этих упомянутых Адептов? Этот почерк действительно был мне незнаком; кроме того, способ, которым оно было доставлено мне, был настолько феноменальным, что никто другой, кроме Адепта оккультных наук, не мог бы проделать подобное. Оно обещало мне возвращение моей племянницы... и это обещание было выполнено соответствующим образом...

ВЕРА ПЕТРОВНА ЖЕЛИХОВСКАЯ [10]
Октябрь 1871 – апрель 1872, Каир, Египет

В 1871 году госпожа Блаватская написала своим друзьям из Каира, что она только что возвратилась из Индии и попала в кораблекрушение... Она решила... основать Спиритическое общество для исследования медиумов и феноменов согласно теориям и философии Алана Кардека[9], поскольку не было другого способа дать людям шанс самим увидеть, как сильно они ошибались. Сначала она собиралась развернуть во всю силу уже принятые учения и затем, когда общественность увидит, что из этого ничего не получается, предложить свои собственные объяснения. Ради достижения этой цели, сказала она, она была готова терпеть любое количество неприятностей, даже позволить то, чтобы ее в течение какого-то времени считали беспомощным медиумом. "Они не знают ничего лучше, а мне это не нанесет вреда, я очень скоро покажу им различие между пассивным медиумом и активным творцом", – объясняла она. Через несколько недель было получено еще одно письмо. В нем она выражала полное отвращение по поводу этого предприятия, которое потерпело совершеннейший крах. Кажется, она написала медиумам в Англию и во Францию, но безуспешно. В отчаянии от всего этого она окружила себя медиумами-любителями – француженками-спиритками... "Они воровали деньги Общества", – писала она, – пили, как губки, а теперь я поймала их на том, что они самым постыдным образом надували наших участников, которые приходили, чтобы исследовать феномены, поддельными проявлениями. Я имела весьма неприглядные сцены с несколькими людьми, которые считают во всем этом виновной меня. Поэтому я отдала распоряжения о том, чтобы им возвратили их членские взносы, взяв на себя все затраты и оплату арендованных помещений и использованной мебели. Мое пресловутое Спиритическое общество не просуществовало и двух недель, оно представляет собой груду обломков и впечатляет не менее чем руины могил фараонов... И, в качестве драматического завершения комедии, какой-то сумасшедший чуть не застрелил меня – греческий клерк, который побывал на двух единственных публичных сеансах, которые мы провели, и которым овладел, как я полагаю, какой-нибудь злой демон".

Она порвала все отношения с медиумами, закрыла свое Общество...

Скептики, которые из любопытства посетили Общество и стали свидетелями его провала, сделали из этого всеобъемлющие выводы: осмеяв представление о феноменах, они провозгласили, что абсолютно все подобные притязания были мошенничеством и шарлатанством. Извратив истинное положение дел, они дошли в своих утверждениях до того, что якобы не сама госпожа Блаватская платила медиумам и несла расходы по содержанию Общества, а наоборот, платили ей самой, и что она пыталась выдавать поддельные трюки за настоящие феномены. Ее враги распустили, таким образом, самые безосновательные сплетни и слухи... что, впрочем, не помешало госпоже Блаватской продолжать свои исследования и доказывать каждому честному исследователю, что ее необыкновенные способности к ясновидению и яснослышанию были фактами, независимыми от простых физических проявлений, над которыми она обладала несомненным контролем...

Господин Г. Яковлев, которому случилось в то время посетить Египет, писал своим друзьям полные энтузиазма письма о госпоже Блаватской. Так, он написал... в одном письме, которое находится у нас: "Она – чудо, непостижимая тайна... То, что она проделывает, просто феноменально... Однажды я показал ей закрытый медальон, в котором был портрет одного человека и волосы другого; этот предмет находился у меня всего несколько месяцев, он был сделан в Москве, и о нем практически никто не знал, и она сказала мне, не дотрагиваясь до него: "А! Это портрет твоей крестной и волосы твоего двоюродного брата... Но оба уже умерли", – и продолжила их описание так, будто бы они стояли у нее перед глазами... Откуда она могла это узнать?!"

Позже он рассказывал, как посетил госпожу Блаватскую... в гостинице в Александрии... Они задержались... присев на софу, чтобы побеседовать вдвоем. Перед софой стоял маленький чайный столик, на который официант поставил для господина Яковлева бутылку ликера, немного вина, маленькую винную чарку и стакан. Когда он поднес... наполненную винную чарку ко рту, стекло раскололось в его руке на множество осколков безо всякой видимой причины. Она засмеялась от избытка радости и заметила, что ненавидит ликеры и вино и с трудом терпит тех, кто не знает меры в их употреблении...

" – Вы хотите сделать отсюда вывод, что это вы раскололи мою чарку? Это просто случайность... Стекло было очень тонкое; видимо, оно где-то треснуло, а я слишком сильно его сжал! – Я лгал намеренно, ибо мысленно отметил, что все это кажется странным и непонятным, потому что чарка очень толстая и крепкая... Но я хотел ее раззадорить. Она очень серьезно посмотрела на меня, и глаза ее сверкнули.

– На что поспорим, – спросила она, – что я смогу повторить это?

– Отлично, тогда мы сделаем это немедленно. Если вы сумеете, то я первый провозглашу вас настоящей волшебницей. Если нет, то завтра в консульстве у нас будет хороший повод посмеяться над вами и вашими духами...

Проговорив это, я наполнил стакан наполовину вином и приготовился отпить из него. Но только стакан коснулся моих губ, как я почувствовал, что он хрустнул под моими пальцами, я порезался осколком до крови; я пытался удержать стакан, но почувствовал, что он уходит из моей руки..."

Раздосадованная крахом своего Спиритического общества... госпожа Блаватская вскоре отправилась домой через Палестину, задержавшись на некоторое время для того, чтобы совершить вояж в Пальмиру [древний город в Сирии] и к другим развалинам, откуда она вместе с ее русскими друзьями поехала на родину... В конце 1872 года она вернулась, в своей обычной манере, без предупреждения, к удивлению своей семьи, в Одессу...

ЭММА КУЛОМБ [11]
1872, Каир, Египет

В 1872 году я как-то раз прогуливалась по улице под названием Секке эль Гамма эль хармар (улица Красной мечети) в Каире, Египет, и вдруг что-то очень быстро задело меня, выведя тем самым из задумчивого состояния. Я оглянулась и увидела какую-то даму. "Кто эта дама?" – спросила я у прохожего. "Это та самая русская спиритка, которая вызывает мертвых и заставляет их отвечать на ваши вопросы". Эта новость вызвала у меня прилив великой радости, ибо я носила траур по причине смерти моего единственного и любимого брата, которого я потеряла недавно. Мысль о том, что я снова смогу услышать его голос, привела меня в состояние чудесного восхищения. Мне сказали, что если я попрошу секретаря Спиритического общества (это был знакомый мне грек) представить меня ей, то он с удовольствием это сделает. Я была представлена и нашла ее весьма интересной и умной женщиной.

Моя первая попытка общения с духами не была успешной; я ничего не видела и не слышала, за исключением нескольких стуков. Высказав свое разочарование секретарю Общества, я получила объяснение, что духам не нравится появляться в комнате, которая не была очищена и не предназначалась исключительно для этой цели, но что если я вернусь через несколько дней, то я увижу чудеса, так как они готовят помещение, в котором не будет проводиться ничего, кроме сеансов. Я пошла посмотреть это помещение и увидела, что оно было обито красной материей по всем четырем стенам и также по потолку, с пространством примерно в три дюйма между полотном и стенами. Я в то время была настолько несведуща в этих делах, что у меня не возникло по этому поводу никакой задней мысли.

Я пришла снова, когда помещение было готово, и каково же было мое удивление, когда я вместо встречи с добрыми духами, которые будут отвечать на мои вопросы, увидела эту комнату заполненной людьми, совершенно живыми, которые последними словами поносили основательницу Общества, утверждая, что она отобрала у них деньги, дав взамен только это, указывая на пространство между стенами и полотном, где все еще висело несколько кусков провода, с помощью которых приводилась в движение длинная набитая ватой перчатка, которая должна была изображать собой материализовавшуюся руку некоего духа. Я ушла, оставив кипящую от ярости толпу, готовую избить ее, как только она вернется.

Позже я снова повстречала ее и спросила, как она докатилась до подобных вещей; на что она ответила, что это были проделки мадам Себир (той дамы, которая жила вместе с госпожой Блаватской), так что я позволила этому сойти ей с рук. Я заметила, что она выглядит очень несчастной. Я навестила ее на следующий день... Наше знакомство продолжалось до тех пор, пока она оставалась в стране.

...Насколько я знаю, во время пребывания в Каире госпожа Блаватская никогда не жила в гостинице. Я знаю три разных места, где она проживала. Первое находилось на Секке эль Гамма эль хармар, второе – на Абдиин, а третье – на Кантара эль дик. В Абдиин она открыла свои апартаменты для посещения публикой, которая приходила туда для того, чтобы получить консультацию ее духов, где и произошло фиаско с материализованной рукой и проводами.… Затем она отправилась из Каира в Россию...

ЛИДИЯ АЛЕКСАНДРОВНА ПАШКОВА [12]
Весна 1872, Ливан

Однажды, путешествуя между Баальбеком и рекой Оронтес, я увидела в пустыне караван. Он принадлежал госпоже Блаватской. Мы разбили общий лагерь. Возле деревни Дайр Мар Маруун стоял огромный монумент. Это место находится между Ливаном и Анти-Ливаном [горами]. На монументе были какие-то письмена, которые никто никогда не мог прочитать. Как я знала, госпожа Блаватская может проделывать с духами странные вещи, и я попросила ее выяснить, что это за памятник.

Мы подождали до вечера. Она начертила круг, и мы в него встали. Мы разожгли костер и положили в него благовония. Она прочитала множество заговоров. Затем мы положили еще благовоний. Она указала жезлом на памятник, и мы увидели на нем огромный белый огненный шар. Рядом росло дерево сикомор, на нем мы заметили множество маленьких огоньков. Подошли шакалы, которые подвывали в темноте. Мы добавили еще благовоний. Затем госпожа Блаватская повелела появиться духу того человека, которому был воздвигнут этот памятник. Вскоре поднялось облако тумана, затмившее слабый лунный свет. Мы добавили еще благовоний. Облако приняло неясную форму старика с бородой, и от этого образа донесся голос, как показалось, с огромного расстояния. Он сказал, что монумент когда-то был алтарем храма, который исчез давным-давно. Он был воздвигнут во имя бога, который уже очень давно ушел в другой мир. "Кто ты?" – спросила госпожа Блаватская. "Я Хиэро, один из жрецов этого храма", – ответствовал голос. Тогда госпожа Блаватская повелела ему показать это место в том виде, каким оно было, когда тут стоял храм. Он поклонился, и мы на одно мгновение увидели храм и огромный город, раскинувшийся на равнине так широко, как только мог видеть глаз. Затем все исчезло, и образ пропал. Мы разложили большие костры, чтобы отогнать шакалов, и отправились спать.

Глава 3.
СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, 1873–1878

АННА БАЛЛАРД [13]
Июль 1873, Нью-Йорк

Мое знакомство с госпожой Блаватской началось... еще... в июле 1873 года, в Нью-Йорке, спустя не более недели после того момента, когда она ступила на американскую землю. В то время я работала штатным репортером в газете "The Sun", и мне дали задание написать статью о русских. В ходе моей охоты за фактами один мой друг сообщил мне о прибытии этой русской дамы, и я решила нанести ей визит; так началось знакомство, продолжавшееся несколько лет. В нашем первом интервью она сказала мне, что у нее не было ни малейшего представления о том, что ей нужно будет покинуть Париж и отправиться в Америку, до того самого вечера, когда она поднялась на борт судна, – но для чего она прибыла и кто побудил ее к этому, она не сказала. Я отлично помню, как она произнесла с восторженной интонацией: "Я была в Тибете". Почему она считала это таким важным делом, более примечательным, чем любые другие ее путешествия – по Египту, Индии и другим странам, о которых она мне рассказывала, я не смогла понять, но она говорила об этом с особым оживлением.

ЭЛИЗАБЕТ Г.К. ХОЛЬТ [14]
Август 1873 – июнь 1874, Нью-Йорк

...Довольно трудно... работающим женщинам с небольшими средствами найти подходящее место для проживания; поэтому вышло так, что около сорока из них провели маленький эксперимент по совместному проживанию. Они арендовали новый дом, сдававшийся внаем, на Мэдисон стрит, 222... Эта улица состояла из небольших двухэтажных домов, где проживали их владельцы. По ее сторонам росли тенистые деревья, а внутренние и внешние дворики были аккуратными и красивыми.

Лето 1873 года я со своей матерью провела в Саратоге. Для того чтобы я подготовилась к началу занятий в школе, меня в августе отослали домой, в этот дом на Мэдисон стрит, где проживала наша хорошая знакомая, которая должна была позаботиться обо мне; там-то я и обнаружила госпожу Блаватскую. У нее была комната во втором этаже, а у моей знакомой – точно такая же рядом, и поэтому они очень скоро стали добрыми соседями. Будучи дружной семьей, мы все близко знали друг друга, и в соседнем подъезде у нас была комната, которая служила чем-то вроде гостиной или офиса, местом встреч, там разбиралась почта и разные послания.

Большую часть времени госпожа Блаватская находилась в этом офисе, но она очень редко сидела там в одиночестве; она была как магнит, достаточно мощный для того, чтобы собрать вокруг себя всех, кто только мог прийти. Я наблюдала, как она день за днем сидела там, скручивая сигареты и беспрестанно куря. У нее была очень примечательная табакерка – голова какого-то пушного зверька, которая висела у нее на шее. Определенно, она была весьма незаурядной личностью. Я полагаю, что на самом деле она была более высокого роста, чем казалось, она была очень широкой; у нее было широкое лицо и широкие плечи; волосы у нее были светло-русые и все в кудряшках, как у какого-нибудь негра. Вся ее внешность вызывала представление о силе...

Госпожа часто рассказывала о своей жизни в Париже... Позже она продемонстрировала свои способности в области искусства. У меня было пианино, и госпожа иногда играла на нем, если только кто-либо настаивал на этом.

Она описывала прошлую жизнь тех людей, которые спрашивали ее об этом, и эти рассказы были всегда очень точными и производили неизгладимое впечатление. Я никогда не слыхала, чтобы она предсказывала им будущее... Ее считали спиритуалисткой, хотя я никогда не слышала, чтобы она сама об этом говорила... Когда моя знакомая, мисс Паркер, попросила госпожу позволить ей пообщаться с ее умершей матерью, госпожа сказала, что это невозможно, поскольку ее мать занялась более высокими вещами и продвинулась в этом до такого предела, за которым ее уже не достать. Духи, о которых она постоянно говорила, были маленькие шаловливые существа, очевидно, наподобие фей из ирландского фольклора и, судя по ее описанию, мало напоминавшие людей...

Я никогда не смотрела на госпожу как на учителя этики. С одной стороны, она была слишком вспыльчивая; когда что-то у нее шло не так, как надо, она выражала свое мнение об этом настолько энергично, что это очень беспокоило...

Столкнувшись с умственной или физической проблемой, вы обращались к ней инстинктивно, так как чувствовали ее бесстрашие, ее незаурядность, ее великую мудрость, огромный опыт и доброе сердце – ее сочувствие тому, кто страдает.

Приходит на ум один случай подобного рода. На нашу улицу начали переезжать отвратительные люди, и наш квартал стал быстро меняться. Однажды вечером за одной из наших молодых девушек, которая возвращалась с работы домой поздно, кто-то погнался за нею и очень её напугал; она в бессилии упала в кресло в офисе, еле дыша. Госпожа сразу же поинтересовалась, что произошло. В самых энергичных словах она выразила свое негодование и, вынув из складок платья нож (я думаю, что она использовала его для резки табака, но он был достаточно велик, чтобы служить отличным оружием защиты), сказала, что приберегает его для любого человека, который вздумает преследовать ее.

В это время у госпожи были большие проблемы с деньгами; доход, который она регулярно получала от своего отца из России, прекратился, и она осталась практически без копейки... Некоторые из наиболее консервативных людей в нашем доме говорили, что она авантюристка и отсутствие денег – это именно то, чего и можно было ожидать; но моя знакомая, мисс Паркер, которую она брала с собой на визит к русскому консулу, убедила меня, что на самом деле она русская графиня и что консул знаком с ее родственниками и обещал связаться с ними и выяснить причину возникновения ее трудностей. Теперь я могу сказать, что задержка дохода была вызвана смертью ее отца и тем, что потребовалось время на улаживание всех его дел...

...В ее личной комнате был длинный стол, и я видела, как она в течение многих дней, может быть, даже недель терпеливо писала, страницу за страницей, какую-то рукопись...

После того как госпожа стала испытывать нужду в деньгах, она повстречалась с одной французской дамой, имя которой я забыла, и близко сошлась с ней...

Дама проживала неподалеку, на Генри стрит. Она предложила Е.П.Б. пожить у нее до тех пор, пока не пройдут ее финансовые затруднения. Это предложение было принято, и госпожа выехала из нашего дома. Однако многие из наших жильцов, особенно мисс Паркер, продолжали поддерживать с ней тесные отношения...

Вскоре госпожа получила из России деньги и перебралась в дом на северо-восточном углу 14-й стрит и 4-й авеню. Дом был весьма непритязательным, на первом этаже был салон, где подавались крепкие спиртные напитки, а в двух верхних этажах сдавались внаем меблированные комнаты. В этот дом меня взяла с собой мисс Паркер... Я увидела там госпожу посреди плохо обставленной комнаты в верхнем этаже; в комнате стояла металлическая кровать, а рядом с ней, на столе, – небольшой секретер с тремя выдвижными ящиками.

Госпожа была очень взволнована. В этот день у нее в комнате случился пожар; она сказала, что он был устроен намеренно, с целью ограбить ее. После того как пожар потушили, и пожарные и любопытствующие незнакомцы ушли, она обнаружила, что были украдены ее дорогие часы с цепочкой. Когда она пожаловалась на это владельцу салона, сдававшему ей комнату, он ответил, что у нее не было никаких часов, так что не о чем и говорить. Она сказала нам, что попросила "Их" доставить ей какое-нибудь доказательство, которое она могла бы показать хозяину и убедить его в том, что она действительно лишилась своей собственности. И тогда появился лист бумаги, весь серый от копоти, кроме белых пятен, совпадавших по форме и размеру с часами и цепочкой. Это означало, что часы и цепочку взяли с него, а белые пятна остались там, где они лежали.

...Я слышала объяснения окружавших ее людей, что, говоря "Они" или "Их", она имеет в виду своих духовных руководителей. Естественно, я тоже считала, что она говорит о них... Мой визит к Е.П.Б. был последней встречей с нею...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [15]
Октябрь 1874, Читтенден, Вермонт

Однажды в июле 1874 года я сидел в своем офисе и обдумывал одно трудное дело, которым я занимался в Городской корпорации [адвокатов] Нью-Йорка. Вдруг внезапно мне пришла мысль, что я уже многие годы не уделял внимания спиритуалистическому движению... Я пошел к газетчикам и купил экземпляр "Banner of Light". В нем я прочитал описание совершенно невероятных происшествий, а именно, об отвердении форм-привидений, которые, как говорилось, происходили на одной ферме в районе города Читтенден в штате Вермонт, в нескольких сотнях миль от Нью-Йорка. Я сразу же отметил: если то, что посетители могли видеть и даже дотрагиваться и беседовать со скончавшимися родственниками, которые находили способ восстановить свои тела и одежду так, чтобы они временно были твердыми, видимыми и осязаемыми, было правдой, – это стало бы наиболее важным фактом в современной физической науке. Я решил сам поехать и посмотреть. Так я и сделал. Я пробыл там три или четыре дня, убедился в истинности данного рассказа и возвратился в Нью-Йорк. Я написал отчет о моих наблюдениях для нью-йоркской газеты "The Sun", которая распространяется практически во всем мире... Затем редактор нью-йоркской газеты "The Daily Graphic" предложил мне вернуться в Читтенден, чтобы поработать там вместе с художником, который будет делать зарисовки того, что я укажу, и провести тщательное расследование этого дела. Все это так сильно заинтересовало меня, что я отдал необходимые распоряжения по ведению дел в офисе и 17 сентября вернулся в родовое имение Эдди, как оно называлось по фамилии владельцев, проживавших там. Я оставался в этом таинственном доме примерно двенадцать недель, в окружении призраков, ежедневно наблюдая феномены экстраординарного характера... Тем временем в газете "The Daily Graphic" дважды в неделю печатались мои письма о "привидениях Эдди". Каждое письмо сопровождалось зарисовками призраков, которых художник, мистер Кэппс, и я, а также и все остальные видели на самом деле – иногда нас было не менее сорока человек, – присутствуя в комнате для сеансов. Именно публикация этих писем привлекла госпожу Блаватскую в Читтенден, где мы и встретились.

Я помню первые дни нашего знакомства так, будто это было вчера... Это был солнечный день, и даже старый, мрачный дом фермера выглядел приветливо. Он был расположен в прекрасном месте – в долине, окруженной зелеными холмами, которые переходили в горы, до самых гребней покрытые кудрявыми рощами. Было бабье лето, когда все вокруг покрывается прозрачным синеватым туманом... и листва буков, вязов и кленов, тронутая первыми морозами, меняет зеленый цвет на мозаику золотого и багряного, что кажется, будто все украшено яркими королевскими флажками...

В полдень в доме Эдди наступал обеденный час, и, входя в плохо обставленную и неудобную столовую, Кэппс и я увидели Е.П.Б.. Она приехала незадолго до полудня вместе с французской дамой – канадкой; они уже сидели за столом, когда мы вошли. Сначала мой взгляд привлекла алая гарибальдийская блуза, которую носила Е.П.Б., – так резко контрастировала она с тусклыми цветами окружающей обстановки. На голове Е.П.Б. была копна волос светлого цвета – жесткие, блестящие и скрученные в кудряшки от самых корней и почти до плеч, похожие на овечью шерсть. Эти волосы и красная блуза привлекли мое внимание в первую очередь. Массивное калмыцкое лицо, властное, своеобразное и бесстрашное, представляло собой столь же резкий контраст на фоне обыкновенных лиц находившихся в комнате, как и ее алая блуза на фоне белесых оттенков стен, мебели и тусклых костюмов остальных гостей. Самые разнообразные и странные люди постоянно приходили и приезжали в дом Эдди, чтобы увидеть медиумические феномены, и поэтому единственное, что пришло мне в голову при виде этой эксцентричной дамы, это то, что вот еще один подобный экземпляр. Остановившись в дверях столовой, я шепнул Кэппсу: "Вот это да! Посмотрите на этот образчик, приятель". Я прошел прямо к ней и сел напротив, решив заняться своим любимым делом – изучением характеров.

Эти две дамы беседовали по-французски, произнося всякие мало связанные фразы... После обеда они обе пошли наружу, госпожа Блаватская скрутила себе сигарету, я предложил ей огонь, воспользовавшись этим как предлогом для начала разговора. Я что-то сказал на французском, и мы начали разговаривать на этом языке. Она спросила меня, как долго я здесь нахожусь и что я думаю об этих феноменах; сказала, что она весьма интересуется подобными вещами и что в Читтенден ее привлекли прочитанные ею письма в газете "The Daily Graphic"; интерес публики к этому был настолько велик, что иногда невозможно было купить газету уже через час после публикации, и за последний выпуск ей пришлось заплатить доллар. "Я колебалась, ехать сюда или нет, – сказала она, – потому что опасалась встретить тут этого полковника Олькотта".

– "Почему вы так его опасаетесь, мадам?" – полюбопытствовал я.

– "Боюсь, что он может написать обо мне в своей газете".

Я сказал, что она может не беспокоиться, ибо я совершенно уверен, что полковник Олькотт не станет упоминать ее в своих письмах, если только она сама этого не захочет. И я представился. Мы сразу стали друзьями. Мы понимали, что принадлежим к одному социальному миру – космополитов, вольнодумцев, и почувствовали себя связанными друг с другом более тесно, чем со всей остальной компанией... Это была общая тяга к высокому оккультному аспекту человека и природы; притяжение души к душе, не пола к полу...

На прогулках с моей новой знакомой мы вели беседы о феноменах Эдди и подобных вещах в других местах. Я открыл для себя, что она была великой путешественницей, видела множество оккультных вещей и встречалась с Адептами оккультных наук, но поначалу она и словом не обмолвилась ни о том, что знает о существовании гималайских Мудрецов, ни о своих собственных способностях. Она говорила о материалистической теории американского спиритуализма, который представлял собой что-то вроде разгула феноменов, что сопровождалось относительным безразличием к философии. Ее манера говорить была изящной и захватывающей, ее характеристика людей или вещей – оригинальной и остроумной. Она особенно старалась вызвать меня на дискуссию о моих собственных идеях относительно духовных вопросов и выразила радость, обнаружив, что я инстинктивно мыслил согласно тем же оккультным направлениям, что и она сама. Она говорила не как восточный мистик, а, скорее, как утонченный спиритуалист. Что касается меня, то я тогда ничего или почти ничего не знал о восточной философии, и поначалу она хранила молчание относительно этого предмета.

Сеансы Уильяма Эдди, главного медиума в семье, проходили каждое утро в большой комнате на верхнем этаже бокового крыла дома, над гостиной и кухней... В дальнем конце комнаты для сеансов стояла... узкая кабина... где усаживался Уильям Эдди в ожидании феноменов. Он не мог управлять ими, а просто сидел и ждал, когда они сами появятся. На двери кабины висело одеяло, что создавало в кабине полную темноту. Вскоре после того, как Уильям залезал в этот шкаф, одеяло откидывалось, и вперед выходила фигура какого-нибудь умершего мужчины, женщины или ребенка... которая сначала была твердой и видимой, но в следующую же минуту превращалась в ничто и становилась невидимой. Фигуры растворялись на виду у всех наблюдателей.

До прибытия Е.П.Б. появлявшиеся фигуры представляли собой либо краснокожих индейцев, либо американских или европейских родственников гостей Эдди. Но с первого же сеанса в ее присутствии перед нами начали появляться духи других национальностей. Среди них был грузинский мальчик-слуга с Кавказа, торговец-мусульманин из Тифлиса, русская девочка-крестьянка и другие... Появление подобных фигур в комнате для сеансов у этих бедных, почти неграмотных вермонтских фермеров, у которых не было ни денег на покупку театрального реквизита, ни опыта по его использованию, даже если бы он был у них, ни места, где они могли бы припрятывать его, было для каждого очевидца убедительным доказательством того, что эти призраки были настоящими. В то же время это показывает, что странная способность вызывать эти образы из того места, которое азиаты называют кама-локой, принадлежала госпоже Блаватской. Впоследствии, когда прошло уже долгое время, меня посвятили в то, что она вызывала их посредством своих собственных развитых мощных способностей.

Е.П.Б. сделала все возможное, чтобы возбудить во мне подозрение относительно ценности феноменов Уильяма Эдди как доказательства разумного управления духами со стороны медиумов, говоря мне, что если они настоящие, то должны быть двойниками медиума, который выходит из своего тела, принимая вид другого человека; но я не верил ей. Я приводил тот довод, что эти формы обладали таким разнообразием в росте, комплекции и внешности, что не могут быть масками Уильяма Эдди; что они являются тем, чем кажутся, а именно духами умерших. Временами наши споры становились весьма жаркими, ибо в то время я не слишком глубоко проник в вопрос о пластической природе человеческого двойника, чтобы оценить силу ее намеков, тогда как восточную теорию майи я не знал вообще. Цель, однако, как она мне сказала, состояла в том, чтобы убедиться в моей склонности ничего не принимать на веру и упорно придерживаться тех фактов, которые я знал, и идей, которые я приобрел. День ото дня наша дружба становилась все более и более крепкой, и к тому времени как Е.П.Б. собралась покинуть Читтенден, она приняла от меня шутливое прозвище Джек, и именно так она подписывалась в своих письмах ко мне из Нью-Йорка. Когда мы расстались, мы были хорошими друзьями и надеялись на продолжение столь приятно начавшегося знакомства...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [16]
Ноябрь 1874 – апрель 1875, Нью-Йорк и затем Филадельфия, Пенсильвания

В ноябре 1874 года, когда все мои исследования [в Читтендене, Вермонт] были завершены, я вернулся в Нью-Йорк и нанес визит Е.П.Б. на ее квартире на Ирвинг Плейс, 46; она провела для меня несколько сеансов столоверчения и общения со стуками, получения посланий от всяких персонажей, в основном от невидимой мыслящей силы, которая называла себя Джоном Кингом [король]... Я думал тогда, что это подлинный король Джон, настолько убедительной показалась мне его личность, и я не мог вообразить, что это может быть кто-то другой. Но теперь, видя, что Е.П.Б. способна творить в плане проведения майявических (т.е. гипнотических) иллюзий и управления стихиями, я убежден, что Джон Кинг являлся некоей поддельной сущностью, которая подчинялась ей как марионетка, и использовалась в качестве помощника при моем обучении. Поймите меня, эти явления были реальны, но их причиной не был развоплощенный человеческий дух... Она поддерживала эту иллюзию в течение месяцев... и я наблюдал многочисленные явления, которые выполнялись предполагаемым королем Джоном...

...После моего приезда в дом Е. П. Блаватской в Филадельфии... она провела со мной один эксперимент, в котором я представлял собой пассивного посредника... Она вертела для меня столы с наличием контакта между ее руками и столом и без него; производила тихие и громкие стуки – иногда при этом держа руку в шести дюймах над поверхностью, иногда кладя свою руку поверх моей на стол; получая волшебным образом послания для меня от поддельного короля Джона, которые при помощи стуков и алфавита я записывал на листочках бумаги... В конце концов, мне показалось, что некоторые из этих посланий, относившиеся к третьим лицам, стоит сохранить, и поэтому по пути домой я приобрел записную книжку, какие бывают у журналистов. Добравшись домой, я показал ей эту книжку и объяснил, для чего она предназначается. В этот момент она сидела, а я стоял. Не притрагиваясь к книжке, не делая никаких мистических пассов или знаков, она попросила меня положить ее ко мне за пазуху. Я так и сделал, и после минутной паузы она попросила меня вынуть ее и заглянуть внутрь. Вот что я обнаружил: на оборотной стороне передней обложки химическим карандашом было написано следующее: "Джон Кинг, Генри Морган, его книга. 4 день четвертого месяца 1875 от Р.Х.".

Под этими словами был изображен камень розенкрейцеров; над дугообразной короной, украшенной драгоценностями, слово "Судьба", ниже – ее имя, "Елена", вслед за тем шло нечто вроде "99", потом что-то смазанное, и затем просто +... Эта книжка сейчас, когда я пишу, лежит передо мной на столе, и я беру это описание с самого рисунка непосредственно... Одной из примечательных особенностей этого примера психодинамики является тот факт, что никто, кроме меня, не притрагивался к книжке после того, как она была приобретена; она находилась в моем кармане до того момента, как я показал ее Е.П.Б. с расстояния примерно в два или три фута; после этого я сам положил ее за пазуху, вынул через мгновение, когда мне сказали это сделать, и след от записи и рисунка химическим карандашом был оставлен в течение того времени, пока она находилась во внутреннем кармане моего сюртука. Кроме того, надпись на внутренней стороне обложки была очень специфичной... Это было сделано затейливым, но вполне характерным почерком, непохожим на почерк Е.П.Б., но идентичным с тем, которым были написаны остальные послания от Джона Кинга – от первого до последнего. Значит, Е.П.Б., обладая способностью оставлять видимые рисунки, перенесла из своего ума на бумагу образы слов, написанных этим характерным шрифтом; или, если это сделала не она, а какой-то другой знаток этого искусства, то он должен был бы проделать это тем же самым способом – сначала мысленно нарисовав эти слова и рисунки, а затем оставив соответствующий отпечаток на бумаге, т.е. сделал их видимыми так, будто они были написаны химическим карандашом...

Понемногу Е.П.Б. давала мне знания о существовании восточных Адептов и об их способностях и предоставляла мне широкий спектр феноменов, доказывавших ее собственную способность управлять оккультными силами природы...

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ [17]
Август 1875 – 1878, Нью-Йорк

Мое первое знакомство с Е.П.Блаватской произошло зимой 1875 года. В то время она проживала в апартаментах на Ирвинг Плейс, Нью-Йорк... У нее было несколько комнат анфиладой. Передние комнаты выходили окнами на Ирвинг Плейс, а задние – в сад. Мой первый визит произошел вечером, и я увидел ее там в окружении большого количества людей, которых всегда привлекало ее присутствие. Они говорили на нескольких языках, и госпожа Блаватская, многословно что-то говоря на русском, внешне совершенно поглощенная своим разговором, вдруг неожиданно оборачивалась и вставляла какое-нибудь замечание по-английски в дискуссию между другими людьми на тему, совершенно отличающуюся от той, которой она была занята. Это никогда не представляло для нее никакой трудности, так как она немедленно возвращалась к своему разговору по-русски, продолжая его практически точно с того места, где он был прерван.

В этот первый вечер было сказано много такого, что завладело моим вниманием и пробудило мое воображение. Я обнаружил, что она читает мои тайные мысли, знает о моих личных делах. Без всяких вопросов и определенно не имея никакой возможности что-то выспросить обо мне у кого-либо, она упомянула о нескольких частных и особенных обстоятельствах, что сразу же показало, что она отлично знает мою семью, мою историю, мое окружение и образ мыслей...

На следующий день я решил провести с госпожой Блаватской эксперимент. Я взял старинную фигурку скарабея, которую она никогда не видела, упаковал ее и отправил ей через почтового клерка, который служил в подчинении у моего друга. Моя рука не касалась этой посылки, также я не знал, когда она была отправлена. Но когда я второй раз навестил ее в конце недели, она встретила меня с благодарностью за скарабея. Я прикинулся, что ничего не знаю. Но она заявила, что притворяться бесполезно, и затем рассказала мне, как я отправил это и где именно клерк посылал это по почте. В течение времени, которое прошло между тем, как я ее видел, и отправкой посылки, никто не слышал от меня ни единого слова относительно этого дела.

Через короткое время после нашей встречи она переехала на 34-ю стрит, и в ее пребывание там я очень часто наносил ей визиты. В этих комнатах я постоянно слышал стуки в мебели, в посуде, зеркалах, окнах и стенах, что обычно происходит во время темных спиритических сеансов. Но при ней они случались на свету и только в том случае, когда она им приказывала. Также нельзя было чем-либо вызвать их, если она приказывала им прекратиться. Они проявляли способность к мышлению и, по ее просьбе, меняли громкость от слабой до сильной, а также частоту – от очень быстрой до нескольких стуков в минуту.

Она пробыла на 34-й стрит всего несколько месяцев, а потом перебралась на 47-ю стрит...

После того как она с удобством расположилась на 47-й стрит, там, как обычно, она с утра до вечера была окружена всевозможными посетителями и таинственными феноменами – необычными проявлениями и звуками. Я провел там множество вечеров и наблюдал при ярком газовом свете огромные светящиеся шары, скользившие по мебели или игриво скакавшие с места на место, в то время как протяжные колокольные звоны необыкновенной красоты, переливаясь, возникали то там, то здесь прямо из воздуха комнаты. Эти звуки часто имитировали пианино или гамму из звуков, которую высвистывал я или еще кто-нибудь из присутствовавших. Пока все это происходило, Е.П.Блаватская, не обращая на это внимания, читала или работала над рукописью "Разоблаченной Изиды".

...Проявление на бумаге посланий или предложений происходило очень часто, и я хочу рассказать об одном из них, которое я видел собственными глазами, и трогал собственными руками, и поэтому оно для меня представляется совершенно реальным.

Однажды, примерно в четыре часа дня, я читал книгу..., которую мне только что принес мой друг полковник Олькотт. Я находился на расстоянии примерно шести футов от Е. П. Блаватской, которая работала над рукописью. Я внимательно прочитал титульный лист книги, но забыл, как она называлась. Но я помню, что на нем не было написано ни единого слова. Когда я стал читать первый абзац, то услышал звук колокола в воздухе и, оглянувшись, увидел, что госпожа Блаватская внимательно на меня смотрит.

"Что за книгу вы читаете?" – спросила она.

Перевернув обратно на первую страницу, я хотел было прочитать вслух название, когда мой взгляд упал на послание, написанное чернилами вдоль верхнего края страницы, на которую еще несколько минут назад я смотрел и видел ее совершенно чистой. В этом послании было примерно семь строк, и жидкие чернила даже еще не просохли на странице – в нем содержалось замечание относительно содержания этой книги. Я абсолютно уверен, что когда я взял этот том в руки, на титуле не было написано ни единого слова...

Практически при любом перемещении предмета таинственным образом по ее комнате или при прохождении его через воздух сверхъестественным способом на некоторый промежуток времени, короткий или длинный, распространялся весьма специфический, хотя и приятный запах. Одно время он напоминал запах сандалового дерева, смешанный с чем-то, по моему мнению, вроде турецкой розы; потом это было какое-то неизвестное восточное благовоние, а иногда он становился похожим на запах трав, которые используются в храмах.

Однажды она спросила меня, не хочу ли я снова почувствовать запах благовония. Получив утвердительный ответ, она взяла в руку мой носовой платок, подержала его некоторое время, и когда отдала его назад, он издавал очень сильный запах, так хорошо мне знакомый. Затем, желая показать, что ее руки чисты и не могли ароматизировать платок, она разрешила мне исследовать их. Руки ничем не пахли. После того как я убедился, что в ее руках нет парфюмерии или чего-либо пахнущего, я обнаружил, что из одной руки начал выделяться сильный специфический аромат, а из другой волнами пошел запах благовония...

...Однажды вечером я торопился скопировать только что сделанный мною рисунок и смотрел на стол в поиске резака для бумаги, которым я хотел провести по обратной стороне рисунка, чтобы перенести слой лишнего графита на чистый лист бумаги.

Пока я его искал, кто-то высказал идею, что круглая обратная сторона ложки могла бы вполне подойти для такого дела, и я привстал, чтобы пойти на кухню за ложкой. Но госпожа Блаватская сказала: "Подожди, тебе не надо туда идти; остановись на секунду". Я остановился в дверном проеме, и она, сидя в своем кресле, подняла свою левую руку. В это мгновение большая столовая ложка пролетела по воздуху через комнату от противоположной стены и опустилась к ней в руку. Там не было никого, кто мог бы бросить ее, а столовая, откуда была перемещена эта ложка, находилась примерно в тридцати футах; две кирпичные стены отделяли ее от передней...

Мой офис находился, по меньшей мере, в трех милях от ее комнат. Однажды примерно в два часа дня я сидел в офисе и читал один юридический документ, направив все свое внимание на его содержание. В офисе больше никого не было, а ближайшая комната была отделена от него широким проемом, или окном, которое было проделано в здании для освещения внутренних комнат. Внезапно я почувствовал в руке характерное ощущение "прилива", которое предшествовало всем странным событиям, происходившим в присутствии Е.П.Б., и в это мгновение на край письменного стола, а потом с него на пол прямо с потолка упала сложенная треугольником записка от госпожи ко мне... Послание было написано ее почерком, и сверху ее рукой был надписан адрес...

ДЖЕЙМС Г. УИГГИН [18]
Конец августа 1875, Нью-Йорк

...Розенкрейцеры провозглашают, что Братство оккультистов существовало и существует до сих пор, достигая совершенства на дальнем Востоке ... что в архивах этого Братства до сих пор сохраняются великие записи истин о людях и природе... что розенкрейцеры могут производить то, что ошибочно называют чудесами, посредством своего знания истинной сущности вещей... что человеческие тела могут произвольно исчезать и появляться; что они могут парить в воздухе... что вся природа подвержена влиянию их воли, которая работает посредством их знания божественных законов...

Довольно волнующее переживание – обнаружить, что ты имеешь связь с такими людьми, которые владеют или заявляют о том, что владеют, подобными силами... Розенкрейцерство выдвинулось на заметное место с прибытием в Соединенные Штаты русской баронессы госпожи Блаватской... Я был любезно приглашен моим другом мистером Чарльзом Сотераном из "American Bibliopolist" встретиться с самой госпожой и... с полковником Олькоттом на следующий вечер на Ирвинг Плейс, 46... Полковник Олькотт хорошо известен как автор книги "Люди из другого мира"... Его опытность как юриста и военного следователя, можно предполагать, ставит его вне всяких подозрений о подлоге...

У.К. Джадж из Нью-Джерси имеет юридический склад ума, а его романтичная жена выше всяческих похвал. Там также присутствовал джентльмен из Бостона... Центром группы была госпожа Блаватская, которая, несомненно, одна из наиболее оригинальных и интересных женщин из всех, которые мне когда-либо встречались. В газетах жаловались на ее сигареты... Госпожа говорит по-английски с очень сильным акцентом, но с замечательной беглостью и точностью, четко выделяя тонкости языка и быстро вникая в его аллюзии... У нее есть фантастический розенкрейцерский драгоценный камень..., который она носит на шее. Ей, вероятно, около сорока лет, она имеет плотное, грубоватое и внушительное телосложение. Интересными были истории, которые она рассказывала о своем пребывании в Азии и Африке... Восхитительны были также ее повествования о попытках заниматься коммерцией, когда она отправила судно за какао, которое так и не смогло выплыть из порта по причине своей непригодности. Удивительные вещи, которые она наблюдала среди племен колдунов в Африке... Фаллический элемент в религиях, души цветов, недавние чудеса среди медиумов... двойственность природы, романтизм, гравитация, карбонарии, шарлатанство... литература о магии – вот некоторые из тем, оживленные обсуждения которых часто затягивались далеко за полночь. Конечно же, если госпожа Блаватская сможет привести в порядок хаос, который представляет собой современный спиритуализм, она окажет миру неоценимую услугу. Полковник Олькотт заявляет, что до встречи с госпожой Блаватской он не знал философии, способной объяснить противоречивые феномены, свидетелем которых ему довелось побывать...

ЮДЖИН РОЛЛИН КОРСОН [19]
Сентябрь-октябрь 1875, Итака, США

Знакомство и переписка моего отца Хирама Корсона с госпожой Блаватской начались следующим образом. 15 июля 1874 умерла моя сестра, единственная дочь моего отца, и это было для него страшным ударом. В различных религиях он утешения не нашел и тогда обратился к спиритуализму, стремясь получить какую-то весть от своего ребенка и уверенность в продолжении его существования. В конце концов, он поверил, что эта весть была ему дана, и уверенность в продолжении существования его дочери стала очень сильной...

О появлении Е.П.Б. в нашей стране стало известно повсюду после ее посещения братьев Эдди в Читтендене, Вермонт, когда она опубликовала свои впечатления от сеансов этих медиумов. Тогда мой отец написал ей...

Ее письма... повысили его интерес к ней настолько, что он и моя мать пригласили ее к себе погостить в наш дом в Итаке. В то время мой отец был преподавателем англосаксонской и английской литературы в Корнеллском университете, где он работал с 1870 года. Он был замечательным ученым с широкими интересами и приобрел огромное влияние и известность как преподаватель, особенно в области английской поэзии... Моя мать, француженка, весьма образованная женщина с самыми разными интересами, мало интересовалась спиритуализмом, он никогда не завладевал ею настолько, как моим отцом. Она восприняла потерю дочери с великим самообладанием и смирением, и ее интерес к Е.П.Б. был направлен скорее к ней самой, чем к ее учению и миссии. Оккультизмом моя мать не интересовалась; наоборот, она была очень сильно настроена против него...

...Е.П.Б. прибыла в Итаку... примерно 17 сентября 1875 года. У моего отца был коттедж, известный как Коттедж Ричардсон на Хьюстус стрит... В то время года, когда Е.П.Б. посетила Итаку, погода обычно замечательная. В октябре наступает бабье лето; деревья надевают осенний наряд, вечером и утром воздух ясный и морозный, с приятным теплом в середине дня, далекие холмы и озера окутаны голубой дымкой... Итака расположена в долине озера Кайюга, на восточном, западном и южном холмах, а пригороды находятся почти в лесу, настолько там зелено. Дом моего отца был на восточном холме... На этом же холме стоит университет – впечатляющий ряд зданий благородного вида...

...В письме, датированном 2 октября 1875 года, мой отец писал: "Госпожа Б. все еще находится у нас. Она доставляет нам немало проблем, а в обмен мы получаем очень немного, ибо она всецело занята собственной работой. Я ожидал, что у нас будут какие-нибудь совместные спиритические "посиделки"; но она не только не расположена, но и решительно настроена против чего-либо подобного. Она славная женщина, но она совершенно чурается каких-либо радостей и развлечений жизни. Она – громадный русский медведь..."

Однажды мой отец сказал ей: "Очень жаль, госпожа, что вы не видите тех красот, которые находятся вокруг вас. Я бы хотел пригласить вас на экскурсию, чтобы вы посмотрели на здания университета и на прекрасные окрестности". Она, в конце концов, согласилась поехать, но мой отец умолял ее не курить в карете, так как люди к этому непривычны, и, кроме того, это создаст плохое впечатление и может вызвать нарекания, особенно в его адрес как порядочного университетского преподавателя. На это она так же неохотно согласилась. Но до того как поездка окончилась, госпожа заявила, что ей необходимо выкурить сигарету, что она больше ни минуты не может терпеть, и попросила, чтобы ей позволили выйти из кареты, чтобы она могла присесть на камень у обочины дороги и с удобством покурить. Если селяне примут ее за цыганку, ну и что, чем это ей навредит? Так вот и сидела будущий автор "Разоблаченной Изиды" и "Тайной Доктрины", получая удовольствие от своих собственных мыслей и забыв обо всем, что ее окружает, даже об ожидающих ее лошадях, кучере и карете с пассажирами. Возможно, она хотела не столько покурить, сколько побыть наедине со своими мыслями. Когда сигареты закончились, она вернулась в карету, и поездка была продолжена.

Мой отец особенно подчеркивал этот случай, как пример увлеченности этой женщины. Как часто он мне говорил: "Я никогда не видел столь мощной натуры, так целеустремленно идущей к своей цели, столь мощной энергии; ничто вокруг не имело для нее важности; даже если бы небеса упали на землю, она продолжала бы свой путь".

Я всю жизнь сожалел о том, что мне не довелось повстречаться с ней в то время... Я находился в Филадельфии – изучал медицину, поэтому мне приходится ссылаться на то, что рассказывали мать и отец...

Что касается одежды, то она носила в основном просторное платье с вышитым жакетом, как это описывала моя мать, где в одном кармане была бумага для сигарет, а в другом – табак. Мой отец, который сам был заядлым курильщиком и ценителем табака, считал, что ее табак был дешевой марки; возможно, причиной тому был недостаток у нее денег. Количество сигарет было неисчислимым, и во всех цветочных горшках было полным-полно окурков...

Все свое время она проводила за письменным столом, писала, писала, писала – большую часть дня, часто далеко за полночь, поддерживая широкую переписку посредством длинных писем. Здесь она начала писать "Разоблаченную Изиду", примерно по двадцать плотно исписанных страниц в день...

Как-то она спросила у моего отца значение какого-то греческого слова из Нового Завета, и когда он ответил, что не может вспомнить, но посмотрит в словаре, она сказала ему наполовину раздраженно, наполовину в шутку: "Эх вы, школяр! Как же вы не знаете?" Отец принес ей греческий словарь, и она продолжила свою работу...

Моя мать описывала мне, как Е.П.Б. сиживала за пианино, импровизируя с большим мастерством, проявляя незаурядное умение для человека, который играет лишь изредка, когда появляется настроение...

Феномены Е.П.Б. были не постоянным фактором ее присутствия, а лишь редким исключением. Иногда она демонстрировала стуки, которые вызывала сознательно; они повторялись в различных частях комнаты. Мой отец был знаком с подобными феноменами, которые происходили в комнате для сеансов при посредстве обычного медиума, но получил гораздо более сильное впечатление оттого, что их производила сознательная воля. Как-то он спросил Е.П.Б., может ли она определить мое местонахождение и рассказать, что я делаю, – я был тогда студентом-медиком в Филадельфии. Она дала ему точный отчет, где я и что со мной происходит.

В то время я посещал своего наставника на Грин-стрит. Е.П.Б. сказала, что я в большой степени нахожусь под его влиянием, – это было правдой... В другом случае она заставила подняться на воздух тяжелый стол, не прикасаясь к нему, и она постоянно повторяла, что все это происходит по ее сознательной воле и не может сравниваться с обычными медиумическими феноменами.

...Пробыв у нас примерно месяц, Е.П.Б. уехала в Нью-Йорк. Отец писал мне: "Госпожа Блаватская уехала. Хотя ее пребывание сопровождалось множеством неприятных для нас вещей, в целом мы получили удовольствие от ее посещения. Она очень примечательная женщина, человек с бешеной энергией. Я никогда не видел подобного трудолюбия. Она часто писала с самого утра до полуночи, делая перерывы только на обед и чтобы покурить. В день она выкуривала две сотни сигарет. Бердсли сделал несколько восхитительных снимков с нее. Я вышлю тебе один, как только они будут готовы..."[10]

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [20]
Сентябрь-ноябрь 1875, Нью-Йорк

7 сентября 1875 года группа дам и господ, по моему предложению, приняла согласие сформировать то, что впоследствии превратилось в Теософское общество... Встреча... представляла собой неформальное собрание друзей и знакомых... в гостиной госпожи Блаватской на Ирвинг Плейс, 46, чтобы прослушать доклад мистера Джорджа Х. Фельта о сделанном им открытии потерянного канона пропорций, с использованием которого непревзойденные архитекторы Египта и Греции строили свои храмы и форумы. Интерес к его лекции, проиллюстрированной набором очень четких цветных чертежей, увеличился десятикратно, когда он заявил, что, читая эти иероглифы, он не только сделал открытие о широком использовании в египетских храмовых мистериях духов-элементалов, но и расшифровал мантрамы, которыми их заклинали, провел их практическую проверку и обнаружил их действенность.

В собравшейся компании было несколько старых спиритуалистов, в том числе и я, которые выразили готовность и желание исследовать данный предмет... Что касается меня, то я был совершенно убежден в... существовании духов-элементалов и в способности человека подчинять их своей воле после наблюдений за многочисленными феноменами, которые производила госпожа Блаватская... Мне также стало известно о существовании посвященных Адептов магии в Египте, Индии и в некоторых других местах. Поэтому я подумал, что есть отличная возможность при помощи мистера Фельта и без упоминания имен Учителей пролить поток света на проблему психических феноменов.

Я черкнул на листочке бумаги одну или две строчки, спрашивая у Е.П.Б. ее мнение относительно того, чтобы сейчас предложить сформировать подобное общество, и попросил мистера Джаджа передать эту записку ей на противоположный край комнаты.

Когда она кивком головы выразила свое согласие, я встал, сделал несколько замечаний относительно лекции и лектора, и осведомился у присутствовавших, готовы ли они присоединиться ко мне и организовать общество для исследований в той области, к которой относилось открытие мистера Фельта. Я сослался на материалистические тенденции нашего века и на стремление человечества получить абсолютное доказательство бессмертия, указывая на широкое распространение спиритуалистического движения как на самое лучшее доказательство этого факта и намекая на то, что в нашей филантропической работе нам будет оказана помощь со стороны Учителей, у которых Е.П.Б. научилась тому, что она знала, если мы серьезно и самоотверженно примемся за учебу...

Мое мнение о том, что существует необходимость в создании подобного общества... получило всеобщее подтверждение. Мистер Джадж сделал предложение, которое было принято... чтобы избрать меня председателем собрания, и по моему предложению мистер Джадж был избран секретарем. Были проведены выборы комитета по формированию Устава... Следующая встреча была проведена 8-го и еще одна – 13 сентября; на последней Уставной комитет сделал доклад о ходе своей работы, и было принято название – Теософское общество. 16 и 30 октября были проведены очередные собрания; на них был рассмотрен и принят Устав, которому еще предстояло пройти окончательный пересмотр. На собрании 17 ноября он был формально принят в пересмотренном виде, президент произнес свое Вступительное обращение, и Теософское общество начало свое существование как полноценная организация. На собрании 30 октября были избраны администраторы в следующем составе: президент – Г. С. Олькотт; вице-президенты – д-р С. Пенкоуст и Дж. Х. Фельт; секретарь-корреспондент – Е. П. Блаватская; ответственный за запись секретарь – Джон Сторер Кобб; бухгалтер – Х. Дж. Ньютон; библиотекарь – Чарльз Сотеран; советники – Дж. Г. Уиггин, Р. Б. Вестбрук, Эмма Хардиндж Бриттен, д-р. С. Е. Симмонс, Герберт Д. Моначези; юрисконсультант Общества – У. К. Джадж.

...Изначально объявленной целью Теософского общества было изучение оккультной науки и эзотерической философии, в теории и практических приложениях, и популяризация этих фактов во всем мире. В преамбуле говорится: "... основатели надеются, что более глубокое проникновение в эзотерические философии древних времен, чем было достигнуто до сих пор современной наукой, предоставит им возможность получить для себя и для других исследователей доказательство существования невидимой Вселенной, понять природу ее обитателей, если таковые там найдутся, и законы, которые управляют ими и их отношениями с человечеством".

Одним словом, мы надеялись обрести оккультное знание при помощи мистера Фельта и Е.П.Б. То, что наши идеи были эклектичны, и то, что мы не были сектой, ясно проявляется во втором параграфе преамбулы: "Какими бы ни были частные мнения его членов, Общество не имеет никаких навязываемых догм или распространяемого вероучения. Оно не сформировано как некая спиритуалистическая схизма, не собирается выступать в качестве врага или друга какой-либо секты или философского течения. Его единственной аксиомой является всемогущество Истины, его единственным вероучением является провозглашение неизменной преданности ее открытию и распространению. При рассмотрении качеств тех, кто заявляет о своем желании стать его членом, оно не различает ни расы, ни пола, ни цвета кожи, ни национальности или религиозной принадлежности".

...Нашим первым сильным разочарованием стала неспособность мистера Фельта выполнить свои обещания. С большим трудом я уговорил его прочитать еще одну-две лекции, но он никогда не показывал нам ничего, кроме "помахивания исчезающего хвостика" элементала.

Е.П.Б., которая в то время день и ночь трудилась над своей первой книгой "Разоблаченная Изида", вскоре отказалась даже посещать наши собрания, не говоря уж о том, чтобы показать хотя бы самый маленький феномен, несмотря на то, что она постоянно удивляла своих посетителей у себя дома.

...То, что сказано выше, – это простое и неприкрашенное повествование о начальном этапе существования Теософского общества, как это выглядело со стороны... У меня не было "приказа" сформировать Общество... Основание самой этой идеи лежит в моей давнишней и практической заинтересованности в психических науках, которая теперь, после феноменов Е.П.Б. и моего недавнего знакомства с восточными Адептами, превратилась в жаркое пламя, тем более что появилась хорошая возможность внести огромный вклад в работу по достижению знания об Астральном Мире и его расах при помощи мистера Фельта и Е.П.Б. Эта идея возникла у меня естественно и спонтанно, как возникают подобные идеи в повседневной жизни человека. Но за этим скрывается более глубокая проблема. Действительно ли мысль о формировании... Теософского общества родилась в моем собственном мозгу или она была помещена туда ab extra каким-нибудь Учителем посредством переноса мысли[11]?…

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [21]
Лето 1875 – сентябрь 1877, Нью-Йорк

Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько страниц рукописи, которую она написала, и сказала: "Я написала это вчера вечером "по приказу", но я не знаю, на кой черт это нужно. Может быть, это для газетной статьи, может быть, для книги, может, вообще ни для чего; как бы то ни было, я сделала, как мне приказали". И она спрятала это в ящик письменного стола, и некоторое время об этом ничего не говорилось. Но в сентябре... она поехала погостить к своим новым друзьям – профессору Корсону из Корнеллского университета и его супруге, и работа была продолжена. Она сообщила мне в письме, что это будет книга об истории и философии восточных школ и их связи с современными школами. Она добавила, что пишет о таких вещах, которые никогда не изучала, и приводит цитаты из книг, которые никогда не читала. И что для проверки точности цитирования профессор Корсон сравнил ее книгу с классическими текстами из библиотеки университета и обнаружил, что все процитировано совершенно правильно.

После возвращения в город она не проявляла особого трудолюбия в отношении этого дела, занимаясь рукописью лишь время от времени... но через месяц или два после создания Теософского общества мы с ней сняли два гостиничных номера на 34-й стрит, она на втором, а я на третьем этаже, и с той поры работа над рукописью "Изиды" продолжалась без перерывов или отвлечения до самого завершения в 1877 году.

За всю свою жизнь она не проделала и десятой части подобного литературного труда, более того, я не знаю ни одного журналиста, пишущего ежедневно, который мог бы сравниться с ней по выносливости и неиссякаемости рабочей энергии. С утра до вечера она находилась за своим письменным столом, и весьма редко кто-либо из нас ложился спать ранее 2 часов ночи. Днем мне нужно было отлучаться по делам, но всегда после раннего обеда мы садились вместе за наш большой письменный стол и работали так, будто это был вопрос жизни и смерти, до тех пор, пока усталость тела не принуждала нас остановиться. Что за воспоминания!..

У ее работы не было фиксированного плана, идеи приходили в ее ум потоком, как будто у нее внутри находился неиссякаемый источник, который постоянно грозил перелиться через край... Вот так все это и шло в совершеннейшем беспорядке, подобно непрекращающемуся течению, и каждый параграф был законченным сам по себе, его можно было удалить без всякого вреда по отношению к предыдущему или последующему...

Как выглядела ее рукопись – надо было видеть: изрезанная и склеенная, снова изрезанная и подправленная! Если посмотреть ее на свет, можно было увидеть, что она состоит из шести, восьми, иногда десяти кусков, отрезанных от других страниц, склеенных вместе, и весь текст исчеркан вставленными между строк предложениями и словами...

Я по несколько раз корректировал каждую страницу ее рукописи и каждую страницу чистового варианта; записывал для нее множество абзацев, часто просто выражая словами те ее идеи, которые она в то время... не могла удовлетворительным для себя образом сформулировать по-английски; помогал ей отыскивать цитаты и выполнял другую вспомогательную работу: вся эта книга является целиком плодом ее работы, насколько это касается личности на этом плане проявления, и именно ей должны причитаться все похвалы или упреки, которые она заслуживает... Кроме того, откуда Е.П.Б. извлекла те материалы, которые составляют "Изиду" и существование которых невозможно проследить до каких-либо источников, доступных для цитирования? Из астрального света, и посредством своего психовосприятия, от своих Учителей – Братьев, Адептов, Мудрецов, Мастеров, как их называют. Откуда я знаю это? Из совместной с ней двухлетней работы над "Изидой" и многих, многих лет другого литературного труда.

Наблюдение за работой Е.П.Б. было редкостным и совершенно незабываемым переживанием. Обычно мы сидели напротив друг друга за одним большим столом, и я мог видеть каждое ее движение. Ее перо летало над страницей, и вдруг Е.П.Б. неожиданно останавливалась, смотрела в пространство ничего не выражающими глазами ясновидящей на что-то невидимое, находившееся в воздухе перед ней, и начинала переписывать на бумагу то, что она там видела. По окончании цитаты ее глаза принимали прежнее естественное выражение, и она продолжала писать до тех пор, пока у нее не возникала снова потребность для подобного перерыва.

Я хорошо помню два случая, когда я тоже мог видеть и даже трогать книги, чьи астральные дубликаты она услужливо материализовала для меня, чтобы я мог рассмотреть их, проверяя гранки, поскольку я отказался отдавать страницы в готовый материал до тех пор, пока не будут устранены мои сомнения относительно правильности их воспроизведения...

Это произошло тогда, когда мы жили на 47-й стрит – в знаменитом в свое время ламаистском монастыре, который был главной штаб-квартирой Теософского общества. Я сказал: "Я не могу не проверить эту цитату, поскольку уверен, что в таком виде, как вы ее приводите, она совершенно непонятна". Она ответила: "А, отстаньте; она правильна; оставьте ее как есть". Я отказался, и тогда, наконец, она сказала: "Хорошо, потерпите минуту, я попробую получить ее". Отрешенное выражение появилось у нее в глазах, и вот она указала на дальний угол комнаты, на этажерку, где стояли всякие безделушки, и раскатистым голосом сказала: "Там!", а затем снова пришла в себя. "Там, там; пойди посмотри – это там". Я пошел и обнаружил два нужных тома, которые, насколько я знаю, отсутствовали в этом доме до того самого момента. Я сравнил текст с цитатой Е.П.Б., показал ей, что я был прав, подозревая здесь ошибку, сделал исправление в гранках и затем,     по ее просьбе, вернул эти два тома на то место на этажерке, откуда я взял их. Я возвратился в свое кресло и продолжил работу,           и через некоторое время обнаружил, посмотрев в том же направлении, что книги исчезли! После того как я рассказал подобную историю (совершенно истинную), несведущие скептики имеют полное право усомниться в моем душевном здоровье; я полагаю, от этого им станет легче. Точно такой же случай произошел с появлением другой книги, но на этот раз она не исчезла и до сих пор находится у нас.

Рукопись, выходившая из-под руки Е.П.Б., временами имела совершенно разный вид. Хотя почерк имел всегда один определенный характер, так что каждый, кто был знаком с ее почерком, мог сразу узнать каждую страницу как написанную Е. П. Блаватской, однако, если присмотреться повнимательнее, можно было обнаружить, по крайней мере, три или четыре разновидности одного стиля, и каждый из них присутствовал на нескольких страницах подряд, далее уступая место какому-то иному варианту каллиграфии... Стиль, присущий работе целого вечера или его части, внезапно уступал место другому стилю, который, в свою очередь, использовался в течение оставшегося вечера... Один из этих почерков Е.П.Б. был очень мелким, но ясным; другой – крупным и размашистым; еще один – четким, среднего размера и очень легко читаемым; а еще один – корявым и трудно различимым, с буквами "а", "х" и "е", которые имели какую-то странную, иноземную форму.

Английский язык различался у этих разных стилей самым коренным образом. Иногда мне приходилось делать по несколько исправлений в каждой строке, тогда как в других случаях я мог пропускать множество страниц, не найдя ни единой смысловой ошибки и не сделав ни одного исправления.

Наиболее совершенными из всех были рукописные страницы, написанные для нее, пока она спала. Начало главы о цивилизации древнего Египта (том I, глава XIV) является иллюстрацией к этому. Тем вечером мы завершили работу, как обычно, около 2 часов, причем оба мы настолько устали, что у нас даже не осталось сил, чтобы покурить и поболтать; она заснула прямо в кресле, когда я желал ей спокойной ночи, и я поспешил к себе в спальню. На следующее утро, когда я спустился к завтраку, она показала мне кипу бумаги, состоявшую, по крайней мере, из тридцати или сорока страниц прекрасно написанной рукописи, которую она получила уже написанной за нее каким-то Учителем. Это была совершенная во всех отношениях рукопись, и она была отправлена к издателям безо всякого пересмотра.

Любопытен тот факт, что каждое изменение в рукописи Е.П.Б. предварялось либо тем, что она выходила из комнаты на одну-две секунды, либо тем, что она впадала в транс или отрешенное состояние, когда ее безжизненные глаза смотрели мимо меня в пространство, что случалось чаще, а потом она снова почти мгновенно возвращалась в свое нормальное состояние. Это также сопровождалось заметным изменением личности или, скорее, личностных особенностей – в походке, интонациях голоса, выразительности манер, и, более всего, в темпераменте...

...Е.П.Б. ... выходила из комнаты одним человеком... а возвращалась другим. Не другим в смысле видимых изменений в физическом теле, а другим в отношении характера движений, речи и манер; в различиях умственных способностей, взглядов на жизнь, владения английской орфографией, идиоматикой и грамматикой, и другим – совершенно, абсолютно другим в смысле контроля над своим темпераментом, который в наилучшем состоянии был почти ангельским, а в наихудшем – совершенной противоположностью...

...Писала ли она "Изиду" так, как способен это делать обычный спиритический медиум?.. Я даю ответ: "Совершенно точно, что нет"... Я был знаком с медиумами самыми разными, которые говорили, впадали в транс, писали, проявляли различные феномены, исцеляли, обладали ясновидением и были способны материализовать предметы; я видел их в работе, посещал их сеансы и наблюдал проявления того, чем они владели или что владело ими. Случай Е.П.Б. не был похож ни на один из них. Она могла делать практически все то же самое; но она делала это по своей воле и для собственного удовольствия, днем или ночью, без обозначения "кругов", без выбора свидетелей или предъявления каких-то обычных для таких дел условий. Кроме того, я к тому же собственными глазами наблюдал, по крайней мере, некоторых из тех людей, которых я видел в астральном теле в Америке и Европе, после этого живыми и во плоти в Индии; я говорил с ними и дотрагивался до них...

...Один из ее Alter Ego, из тех, кого я впоследствии встречал лично, носил большую бороду и длинные усы, которые на раджпутский манер плавно переходили в бакенбарды. Он имел привычку постоянно дергать за усы в моменты глубокой задумчивости: он делал это механически и бессознательно. И вот, бывали такие мгновения, когда личность Е.П.Б. растворялась, и она была "кем-то другим", и при этом я наблюдал за ее рукой – она как будто дергала и скручивала усы, которые совершенно определенно отсутствовали – их не было видно на верхней губе Е.П.Б., и в ее глазах было то отрешенное выражение до тех пор, пока, наконец, она не возвращалась в мир реальных вещей, но усатый Некто иногда бросал на меня взгляд, заметив, что я наблюдаю за ним, поспешно отдергивал руку от лица и продолжал работу над рукописью. Затем, там был еще другой Некто, который настолько ненавидел английский, что никогда не разговаривал со мной ни на каком другом языке, кроме французского: у него был тонкий артистический талант и страсть к разным механическим приспособлениям. Еще один слонялся то тут, то там, царапая что-то карандашом и выливая на меня поток из десятков рифмованных станц, в которых выражались иногда тщательно завуалированные, а иногда юмористические идеи.

Так что каждый из этих нескольких Некто имел свои собственные четко различимые особенности, по которым их было так же легко узнать, как вы узнаёте своих самых обыкновенных знакомых и друзей. Один был весельчаком, любителем занимательных рассказов и весьма остроумным Некто; другой был само достоинство, его отличала сдержанность и эрудиция. Один был тихим, терпеливым и всегда готовым помочь, а другой – вспыльчивым и иногда совершенно истощенным. Один Некто всегда был готов привести для меня философское или научное объяснение тех предметов, которые я должен был записать, проделывая феномены ради моего наставления, в то время как при другом Некто я не смел даже и упомянуть о подобном.

Однажды вечером я получил урок. Незадолго до этого я принес домой два замечательных мягких карандаша, именно таких, которые лучше всего подходили для нашей работы; один я отдал Е.П.Б., а другой оставил себе. У нее была отвратительная привычка брать взаймы перочинные ножи, карандаши... и всякие другие мелкие вещи и забывать о том, что их нужно возвратить; если что-то однажды попадало в ее ящик или на ее стол, то оно там и оставалось, независимо от того, как горячо вы протестовали против подобных действий. В этот конкретный вечер артистичный Некто делал зарисовки... на листе обычной бумаги, о чем-то со мной беседуя, а потом попросил дать ему на время другой карандаш. Я подумал: "Если я сейчас отдам мой замечательный карандаш, то он попадет в ее ящик навсегда, и мне самому будет нечем работать". Я не сказал этого вслух, но этот Некто саркастически взглянул на меня, придвинул к себе карандашницу, которая стояла между нами, положил в нее карандаш, что-то мгновенно проделал с нею руками, и вдруг! – появились десятки карандашей совершенно такого же вида и качества! Он не сказал мне ни слова, даже не посмотрел на меня, но кровь прихлынула к моим щекам, и я почувствовал себя более стесненно, чем когда-либо в жизни! Как бы то ни было, я едва ли думаю, что заслужил подобный упрек, если принять во внимание то, насколько часто Е.П.Б. забывала возвращать эти мелочи!

Когда "на дежурстве", как я это называл, был какой-то конкретный Некто, рукопись Е.П.Б. приобретала особенности, которые были совершенно идентичны тем, которые проявлялись тогда, когда он занимался литературным трудом в последний раз, в свою очередь... Если бы в те дни мне дали любую страницу из рукописи "Изиды", я бы мог практически безошибочно определить, каким из Некто это было написано. Где же находилась сама Е.П.Б. в те часы, когда ее замещали?.. Насколько я понял, она сама "сдавала напрокат" свое тело, как вы могли бы одолжить пишущую машинку, и отправлялась заниматься другими оккультными делами, которые она могла осуществить в своем астральном теле; а определенные Адепты занимали ее тело и действовали в нем по очереди. Когда они узнали, что я могу их различать настолько, что я даже изобрел имя для каждого из них, по которому я и Е.П.Б. могли называть их в наших разговорах в их отсутствие, то они часто степенно кланялись или дружески кивали на прощанье, собираясь покинуть комнату и уступить место следующему "дежурному". И они иногда говорили мне друг о друге как о товарищах, словно упоминая третье лицо, посредством чего я узнал некоторые факты из их личной истории; и они также говорили об отсутствовавшей Е.П.Б., отличая ее от ее физического тела, которое они брали у нее взаймы[12]...

АЛЕКСАНДР УИЛДЕР [22]
Осень 1876 – сентябрь 1877, Нью-Йорк

...Осенью 1876 года... я занимался редактированием нескольких публикаций для мистера Дж. У. Бутона, продавца книг из Нью-Йорка. Все другие занятия и связи были отложены ради этого... Однажды в приятный полдень... я остался дома один. Зазвонил колокольчик, и я открыл дверь. Я увидел полковника Генри С. Олькотта, у которого было ко мне деловое предложение. Обратиться ко мне ему посоветовал мистер Бутон. Госпожа Блаватская работала над неким трудом на оккультные и философские темы, и мистера Бутона попросили о сотрудничестве по поводу его публикации... Мистер Бутон... предлагал мне изучить эту работу, и я согласился заняться этим делом.

Это действительно был внушительный документ, и в нем содержались исследования, охватывавшие весьма обширные области... В отзыве мистеру Бутону я отметил, что эта рукопись – результат огромных исследований и что в отношении современного мышления в нем содержалась настоящая революция, но при этом я добавил, что публикация ее вряд ли принесет прибыль по причине слишком большого объема.

Однако мистер Бутон вскоре согласился опубликовать этот труд... Он снова отдал рукопись мне в руки вместе с распоряжением сократить ее, насколько это окажется возможным. Подобная свобода выбора была не очень-то приятной. Едва ли честным было то, что человек, действовавший всецело от лица издателя, получил такую власть над авторской работой. Занимаясь сокращением этого труда, я в каждом случае старался сохранить идею автора, выраженную ясным языком, удаляя только те термины и тот материал, который можно было рассматривать как избыточный и не необходимый для достижения главной цели. Таким вот образом было изъято достаточно много для того, чтобы книга приобрела вполне допустимые размеры...

Полковник Олькотт горел желанием познакомить меня с госпожой Блаватской. Он, видимо, очень глубоко уважал ее, смотрел на нее почти как на святую и считал возможность познакомиться с нею редкой удачей для любого человека. Я едва ли мог разделить с ним его энтузиазм. Я вообще обладаю естественной робостью при знакомстве с новыми людьми, а в данном случае я выступал критиком ее рукописи, и поэтому я долгое время не мог решиться. Однако в конце концов я преодолел все эти колебания и однажды составил ему компанию в его визите в их место пребывания на 47-й стрит.

Это была квартира – такая неуютная разновидность жилища, которая все чаще встречается в наших многолюдных городах, заменяя собой до сего времени повсеместно распространенные семейные дома и жилищные товарищества. Здание, в котором они жили, было переоборудовано для подобных целей, и они занимали апартаменты на верхнем этаже. Жилищное товарищество в данном случае состояло из нескольких индивидуумов, которые снимали жилье сами по себе, отдельно. Они обычно встречались во время еды, вместе с гостями, которые в тот момент наносили визит кому-либо из них...

Студия, в которой жила и работала госпожа Блаватская, была устроена необычным и весьма примитивным образом. Это была большая передняя комната, которая, выходя окнами на улицу, имела хорошее освещение. Посредине ее находилась "берлога", место, отгороженное с трех сторон временными перегородками, с письменным столом и полками для книг. Она была настолько же удобна, насколько уникальна. Чтобы достать книгу, бумагу или любой другой предмет, который мог понадобиться, нужно было лишь протянуть руку – все это находилось рядом... Здесь госпожа Блаватская царила безраздельно, отдавая свои распоряжения, высказывая свои суждения, поддерживая переписку, принимая посетителей и работая над рукописью своей книги.

Ни манерами, ни фигурой она не оказалась похожей на то, что я ожидал увидеть. Она была высокого роста, но не чрезмерно; в ее лице угадывались признаки и характер человека, который много видел, много думал, много путешествовал и многое пережил... Ее внешность действительно поражала некоторой внушительностью, но она ни в коем случае не была грубой, неуклюжей или простоватой. С другой стороны, она проявляла свое знание культуры и осведомленность в плане манер самого изысканного общества и самую искреннюю вежливость. Свои мнения она высказывала прямо и решительно, но без всякого навязывания. Легко было заметить, что она не держалась в рамках предписанных ограничений стандартного женского воспитания; она обладала знаниями по очень широкому кругу вопросов и могла свободно поддерживать дискуссию на любую тему.

...Я слышал истории о том, что она обладает сверхчеловеческими способностями и о необыкновенных происшествиях, которые можно было бы назвать чудесами. Я, как и Гамлет, верю в то, что на свете существует больше таких вещей, чем хотелось бы верить мудрецам нашего века. Но госпожа Блаватская никогда не делала мне никаких подобных заявлений. Мы всегда разговаривали на темы, которые были знакомы нам обоим, как людям в обычном мире. Полковник Олькотт часто говорил мне, что он – человек, который наслаждается величайшей удачей, но она сама никогда не проявляла никаких признаков превосходства. И я никогда не слышал и не видел, чтобы что-нибудь подобное происходило в присутствии других.

Однако она говорила, что общается с какими-то личностями, которых она называла Братьями, и из ее слов было ясно, что это временами происходит посредством телепатии... Я предполагал, что важным условием обладания способностью поддерживать подобное общение было воздержание от искусственных стимуляторов, таких как использование мяса в пищу, алкогольных напитков и других наркотических веществ. Я не придаю всему этому особого значения, но я предполагал, что умеренность в этом отношении была существенна для того, чтобы позволить в полную силу развернуться умственным способностям и чтобы духовные силы могли протекать по чистому руслу, свободному от помех или заражения со стороны более низкого влияния. Но госпожа Блаватская не проявляла подобного аскетизма. На ее столе был достаточно широкий ассортимент разнообразных продуктов, без излишеств, конечно, и все это практически не отличалось от столов в других домах. Кроме того, она свободно позволяла себе курить сигареты, которые делала сама, как только у нее появлялось время. Я никогда не замечал, чтобы все это как-то повлияло или чем-то помешало ее умственным способностям или деятельности.

В мое первое посещение она приняла меня вежливо и даже по-дружески. Она сразу стала вести себя так, будто мы были давно знакомы. Она говорила о сокращениях, которые я сделал при работе с ее рукописью, превознося мои заслуги гораздо выше, чем они того заслуживали. "Все, что вы изъяли, было чепухой", – заявила она. Мое собственное суждение, определенно, не было настолько уж суровым...

...Занимаясь этой работой, она держала при себе множество книг на различные темы, видимо, для консультации. Среди них были труды Жаколио об Индии, "Египет" Бунзена, "История магии" Эннемозера и другие. Я сам писал статьи на различные темы для "Phrenological Journal" и других периодических изданий, и она снабдила меня сведениями для многих из них. Мы часто обсуждали эти вопросы и их различные стороны, поскольку она была превосходным собеседником, и с легкостью ориентировалась в любом материале, по которому мы дискутировали. Она говорила по-английски настолько хорошо, как может говорить только знакомый с ним в совершенстве человек, который думает на нем. Говорить с ней мне было так же легко, как и с любым из моих знакомых. Она с готовностью воспринимала идею, которая была выражена, и высказывала свои собственные мысли ясно, четко и зачастую весьма сильно. Некоторые из ее слов обладали характеристиками, которые несли на себе след своего источника. Все, что ею не уважалось или не одобрялось, немедленно получало от нее ярлык "чепуха". Этого термина я никогда и нигде больше не слышал и не сталкивался с ним. Даже действия и проекты полковника Олькотта не были застрахованы от подобных нападок, и на самом деле он не так уж редко попадал под огонь ее едкой критики. Он немного корчился от этого, но кроме этих проявлений в сам момент ее выслушивания, он, казалось, никогда не таил обиды или возмущения по этому поводу...

Некоторые личности пишут статьи о том, что я якобы знаю что-то, что позволяет усомниться... в оригинальности "Разоблаченной Изиды"... Я совершенно уверен, что та рукопись, с которой я работал, была написана собственным почерком госпожи Блаватской. Каждый, кто был знаком с ней, по прочтении первого тома "Разоблаченной Изиды" не испытает ни малейшего сомнения в том, что автором этой книги является она... Кроме того, почти треть или даже больше из того, что было опубликовано, было написано госпожой Блаватской после того, как мистер Бутон распорядился об отправке рукописи в набор. Она была несравненным знатоком по части подготовки материалов. Она исправляла и дополняла, составляла громадные списки "коррекций". На самом деле она никогда бы не закончила работу, как сказал мне издатель, если бы он не заявил ей, что она должна остановиться...

Она всегда обращалась со мной вежливо. Когда ее работа становилась совершенно неотложной или когда она уставала от посетителей, то велела служанке отказывать в визите всем приходящим. Этот запрет постоянно приходилось встречать и мне, но как только она слышала мой голос, то сразу же давала распоряжение пропустить меня. Это случалось даже тогда, когда мой визит не имел отношения к делу. Она с готовностью вступала в беседу и хорошо разбиралась в различных вопросах... Не много найдется среди всевозможных деятелей людей, настолько хорошо осведомленных и обладающих такими разнообразными познаниями для поддержания любой беседы. Даже полковник Олькотт, которого ни в коем случае нельзя назвать обычным или менее образованным человеком, не мог в этом сравниться с ней, разве что в плане своей собственной профессии.

Придерживаясь того мнения, что основная часть ее труда не будет достаточно привлекательной для покупателей, я побуждал ее включить в книгу рассказы о чудесах, которые ей довелось повидать в Индии. Но она неизменно отказывалась это сделать, мотивируя это тем, что это не было позволено Братьями. Это был тот суд, решения которого я не мог оспаривать; моя мудрость в данном вопросе касалась рыночной стороны дела. Но она всегда с готовностью выслушивала то, что я хотел сказать, было ли это связано с ее работой, с философскими вопросами или предметами повседневной жизни. Когда в типографии был закончен набор книги, моими услугами воспользовались при составлении индекса...

Работа была окончательно завершена, и "Разоблаченная Изида" вышла в положенный срок [в сентябре 1877 года]...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [23]
Март 1877, Нью-Йорк

...Откладывая в сторону... действия, особенности мышления, мужские черты Е.П.Б., ее постоянную категоричность при утверждении фактов... откладывая все это в сторону, я вынес для себя достаточно впечатлений о ней, чтобы убедиться в том, что теория, которую я так долго стараюсь донести до вас, правильна – она человек, очень старый человек, и притом самый ученый и прекрасный человек на свете. Конечно, она знает во всех подробностях, каковы мои впечатления о ней, поскольку она читает мои мысли (и мысли других), как открытую книгу, и мне кажется, что она вполне довольна этим, ибо наши отношения постепенно в огромной степени превратились в отношения Учителя и ученика. Не осталось и следа от прежней рубаки Блаватской (от Джека, как я ее тогда прозвал к совершеннейшему ее восхищению), насколько это было связано со мной. Теперь она сама серьезность, достоинство, строгая сдержанность. Перед другими она предстает в прежнем виде, но как только мы видим их спины, она становится меджнуром, а я – неофитом...

Я говорю, что Изида [Е.П.Б.] – человек. Позвольте мне добавить, что она (по моему мнению) – индиец. Как бы то ни было, сегодня вечером, после того как моя сестра с мужем ушли домой, произошло следующее: Изида, откинувшись, сидела в кресле, играя со своими волосами и куря сигарету. Она зажала между пальцами один локон и с отсутствующим видом дергала его и вертела его в разные стороны – о чем-то беседуя тем временем, когда вдруг – раз! – локон начал заметно становиться все темнее и темнее, до тех пор, пока – presto! – не стал черным как смоль. Я не проронил ни слова до тех пор, пока все не закончилось, и тогда, быстро схватив ее за руку, я попросил ее позволить мне взять это доказательство чуда на память в качестве сувенира. Нужно было видеть ее лицо, когда она поняла, что сделала, находясь в своей "индийской" задумчивости. Она добродушно засмеялась, назвав меня грубым янки, отрезала этот локон и дала его мне... Я пошлю вам его кусочек как талисман...

Напомню вам, что Изида отрезала его со своей головы у меня на виду при полном свете канделябра. Этот один локон выглядел на фоне светлых, шелковистых и кудрявых волос на голове Блаватской как нить черного шелка в светло-коричневом полотне. А вот что я понял из этого, так именно то, что оболочка Блаватской – это оболочка, удерживаемая неким черноволосым индийским Соломоном или Пифагором, и в момент отвлеченности его собственные волосы, – которые до того находились на астральном плане – материализовались и остались здесь. Напомню вам, что это всего лишь мои личные соображения... Конечно же, я не смогу описать вам все множество и разнообразие проявлений волшебной силы, которые она демонстрировала мне и другим людям в течение последних четырех месяцев. Она совершала свои чудеса перед четырьмя, пятью и восемью гостями, причем некоторые из них были почти незнакомыми.

Вечером в понедельник, в присутствии доктора Биллинга, доктора Маркетта, мистера и миссис Моначези, мистера Куртиса... и меня, при полном свете, произошло следующее: она сделала так, что в воздухе стали слышны звуки музыки, как из музыкальной шкатулки. Будучи поначалу слабыми и очень отдаленными, они становились все громче, пока звук не сделался таким, будто шкатулка плавала по воздуху где-то в комнате, играя в полную силу. Затем звуки замерли, снова приблизились, а потом внезапно прекратились.

Е.П.Б. небрежно вытянула руку и показала нам длинную нить восточных четок, чей аромат наполнил комнату. Держа их в одной руке, она спросила меня, не хочу ли я получить такие же, и начала доставать точные копии бусин, одну за другой, пока их не набралось двадцать семь. Я нанизал их на нить и, повертев немного в руках, положил на письменный стол (на довольно большом расстоянии от нее – она не могла достать до стола), набил трубку, и когда я взял их снова, то вместе с ними на нить была надета турецкая монета!

Четверо из нашей компании сидели у окна и могли видеть, что происходит на улице (окно находилось на втором этаже). Они заметили, как снаружи мимо окна пронеслись формы двух человек. Один из них был хорошо знакомым мне Братом, портрет которого она материализовала на мгновение за несколько месяцев до того. Другой был молодым Братом – продвинутым учеником, который был способен путешествовать в своем астральном теле.

О’Салливан ( Дж. Л.), который был здесь проездом в Париж, познакомился с госпожой и однажды остался с нами на весь вечер. В его присутствии она материализовала, в двух различных случаях, платки из очень красивого, тончайшего и изысканного китайского шелка с сатиновой оторочкой-бахромой по краям. В углу чернилами было обозначено имя одного Брата сензарской буквой. Я также присутствовал при обоих этих случаях. Вы бы только видели, насколько был ошеломлен О’Салливан – он скакнул за этими платками, как форель за мухой, и принес один из них как трофей... Самый первый платок был материализован две недели назад, в воскресенье, в присутствии французского артиста по имени Харрис. Мы втроем разговорились о китайских тканях, и Харрис сказал, что эти ткани во много раз тоньше лионских. "Вы когда-нибудь видели их платки, госпожа?" – спросил он. "Конечно, посмотрите – вот один из них", – ответила она, бесшумно вынув этот самый предмет из астрального гардероба! Этот образец я сохранил для себя главным образом потому, что он был сильно пропитан ароматом Ложи...

Недавно я наблюдал отличную демонстрацию силы воли. После обеда мы с Изидой остались в одиночестве в гостиной, и она тогда попросила меня сделать газовый свет поменьше и тихо сесть на другом краю комнаты. Я сделал свет очень тусклым, и, глядя на нее через этот мрак, я через несколько минут увидел рядом с ее темной фигурой (она была одета в темное платье) фигуру мужчины в белом, или в белой одежде, и в чалме, надетой на восточный манер на его голове. Она велела мне отвернуться на секунду, а затем включить свет. Она сидела на том же месте, в той самой чалме, которая переместилась на ее голову, и больше не было видно никого, кроме нас двоих. Е.П.Б. подала мне эту чалму. Она была сильно пропитана знакомым запахом. В одном из углов было вышито имя того Брата, о котором упоминалось ранее, той же самой сензарской буквой. Она стоит на его портрете, который находится в моей спальне.

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [24]
1877, Нью-Йорк

Окончив нашу вечернюю работу над "Изидой", я пожелал Е.П.Б. спокойной ночи и удалился в свою комнату. Закрыл дверь, уселся почитать и покурить и вскоре с головой ушел в чтение книги... Внезапно, когда я читал, слегка отвернувшись от двери, что-то блеснуло, я заметил это краем правого глаза. Я повернул голову и уронил от удивления книгу, увидев возвышающуюся надо мной огромную фигуру, облаченную в восточные одежды белого цвета, на голове у которой был головной убор или тюрбан из полотна с янтарными полосами, покрытый ручной вышивкой из желтого шелка. Из-под тюрбана до самых плеч спускались волосы цвета воронова крыла; его черная борода была разделена на подбородке надвое на раджпутский манер и доходила до самых ушей; его глаза были освещены пламенем духа; а взгляд был одновременно умиротворенным и пронизывающим... Это был человек настолько величественный, настолько проникнутый волшебной духовной силой, настолько сияюще одухотворенный, что я почувствовал себя стесненно в его присутствии и склонил голову, встав на колени, как это делают перед богом или богоподобным существом.

Я ощутил легкое прикосновение руки к моей голове, и приятный, хотя и сильный голос попросил меня сесть. Когда я поднял глаза, Пришедший сидел на другом стуле, за столом. Он сказал, что пришел в момент кризиса, когда я нуждаюсь в нем; что к этому привели меня мои действия и что только от меня одного зависит, будем ли мы с Ним встречаться часто, как соратники, работающие ради добра для людей; что предстоит выполнить огромную работу для всего человечества и что я имею право участвовать в ней, если захочу; что мою коллегу [Е.П.Б.] и меня связали вместе мистические узы, суть которых пока нельзя объяснить; узы, которые невозможно разорвать, какими бы слабыми они ни казались иногда.

Он рассказал мне о Е.П.Б. то, чего я не могу повторить, а также кое-что обо мне самом, чего нельзя выдавать третьим лицам... Наконец, Он поднялся, удивив меня своим ростом и каким-то особым сиянием своего лица – это было не внешнее сияние, а нечто вроде мягкого свечения внутреннего света – свечение духа. Внезапно мне в голову пришла мысль: "А что если это лишь галлюцинация? Что если Е.П.Б. просто поймала меня каким-то гипнотическим фокусом? Хотелось бы, чтобы был какой-то осязаемый объект, который мог бы мне доказать, что Он действительно был здесь, который я мог бы взять в руки после Его ухода!" Учитель по-доброму улыбнулся, как бы прочитав мои мысли, развернул тюрбан со своей головы, добродушно салютовал мне на прощание и ушел[13]*.

Его стул оказался пуст; я остался наедине со своими эмоциями! Хотя нет, не совсем наедине, ибо на столе лежал вышитый головной убор; осязаемое и физическое доказательство того, что меня не "разыграли", не проделали надо мной психического фокуса, но что я действительно находился лицом к лицу с одним из Старших Братьев человечества... Первым и естественным импульсом было побежать и постучать в двери Е.П.Б. и рассказать ей о моем переживании. Она была настолько же рада услышать мою историю, как я – ее рассказать. Я вернулся в свою комнату, чтобы предаться раздумью, и когда забрезжило серое утро, я все еще думал и размышлял... С тех пор я был не раз удостоен посещений этого Махатмы и других...

ЭМИЛИ КИСЛИНГБЕРИ [25]
Осень 1877, Нью-Йорк

Мое знакомство с Е.П.Б. началось осенью 1877 года, когда я воспользовалась возможностью взять трехмесячный отпуск, и отправилась из Англии, чтобы поискать ее в Нью-Йорке. Спиритуалистическое движение, с которым я была связана официально, приобрело к тому времени полный размах, и появление книги полковника Олькотта "Люди из другого мира" произвело заметное оживление...

Однако меня привлекла та часть книги, где полковник Олькотт рассказывает о появлении на месте действия русской дамы, недавно прибывшей с Востока, чье толкование феноменов совершенно отличалось от общепринятого. Как только я отыскала в американских спиритуалистических журналах адрес госпожи Блаватской, я написала ей, и в ходе нашей переписки я была приглашена посетить Америку.

В первый раз мы увиделись наедине. Я обосновалась на некотором расстоянии от того места... где в то время жила Е.П.Б., и однажды днем вскоре после моего прибытия я пошла ее навестить. После того как я трижды безответно позвонила в дверь и уже была готова, отчаявшись, повернуться и уйти, дверь вдруг открыла сама Е.П.Б.! Так как мы уже до этого обменялись фотографиями, то мы сразу узнали друг друга, и меня поприветствовали с необычайной радостью и сердечностью. Мы поднялись в квартиру на втором этаже... Я тогда не могла остаться, потому что уезжала из Нью-Йорка на следующий день в небольшое путешествие до Ниагары и еще кое-куда; но после моего возвращения спустя некоторое время я провела пять недель с Е.П.Б. до того самого момента, как мне надо было уезжать в Англию.

Именно в это время "Разоблаченная Изида" выходила из печати, и я провела множество счастливых часов, занимаясь корректурой гранок и обсуждая проблемы, которые затрагивались в этой чудесной книге...

Пока я находилась с Е.П.Б., я была свидетелем различных проявлений ее психических способностей, но большую их часть трудно описать, и они на самом деле непередаваемы... В одном случае месмерические силы были приложены ко мне самой. Я читала, сидя в таком месте, откуда видела отраженную в зеркале противоположную стену комнаты, и заметила, обращаясь к госпоже Блаватской, что мне кажется, будто отраженная в зеркале стена движется вверх-вниз. Она сказала: "Это атмосферный эффект" – и продолжала чтение своей русской газеты. Тогда я стала намеренно смотреть на зеркало, и видела, что госпожа Блаватская раз или два взглянула на меня. Я продолжала пристально смотреть: вскоре зеркало затуманилось, и я отчетливо увидела, хотя и на короткое время, две различные картины. Первой была картина волнующегося моря, в котором были корабли, – это было похоже на порт или бухту. Потом она рассеялась, будто растворившись, и на ее месте появилась картина, представлявшая группу людей в восточных одеждах – тюрбанах и длинных платьях, какие носят индусы. Люди казались живыми и, похоже, разговаривали между собой. Когда я сказала госпоже Блаватской о том, что я видела, она ответила: "Именно так; именно это я и хотела тебе показать; мне жаль, что я не написала это на бумаге, чтобы ты могла взять это с собой в качестве доказательства"...

Не нужно было никакой особой проницательности, чтобы заметить постоянно поддерживавшееся общение с какими-то отдаленными или невидимыми умами. Частые сигналы различного рода были слышны даже за обеденным столом, и в таких случаях Е.П.Б. немедленно удалялась в свои апартаменты. Эти звуки, а также такие термины, как Махатмы и Братья, были настолько повседневным явлением, что в последующие годы, когда возникало столько дискуссий относительно их реальности даже среди тех, кто называли себя теософами, мне и в голову не пришло усомниться в их существовании...

ГРАФИНЯ ЕЛЕНА РАКОВИЦКАЯ [26]
Май 1878, Нью-Йорк

Мы с мужем подошли к двери, и я позвонила в квартиру госпожи Блаватской. Дверь открыла маленькая опрятная негритянка, которая, сверкнув в широкой улыбке рядом белоснежных зубов, указала рукой на дверь, прикрытую темными индийскими занавесками, сквозь которые до нас доносилась оживленная беседа. Мы вошли без предупреждения, и нас приветствовала громким, веселым криком Е.П.Б. – имя, на которое наиболее охотно откликалась госпожа Блаватская. Она восседала за своим столом в огромном удобном кресле, которое казалось частью ее самой, так же как и ее широкие одежды... Рядом с ней стоял самовар, из которого она непрерывно угощала гостей ароматным русским национальным напитком, в то время как ее красивые руки, не прекращая это занятие ни на секунду, скручивали изящными пальцами тонкие сигареты для нее самой и всех присутствующих; ибо Е.П.Б. была еще более неотделима от ящика с тонко нарезанным турецким табаком, чем от индийского одеяния, и как только она куда-то пересаживалась, что случалось весьма редко, маленькая негритянка несла его вслед за ней. Вокруг нее сидело или возлежало восемь или десять человек – мужчины и женщины всех возрастов, которые, как было видно, принадлежали ко всем возможным сословиям общества...

Когда мы вошли, какой-то человек очень выдающейся внешности рассказывал маленькой группе людей о своих самых последних переживаниях из "мира духов". Это был бывший посол Соединенных Штатов, хорошо известный своим личным обаянием, который к тому времени полностью отдался увлечению оккультными науками. Все эти люди... сидели или лежали в очень раскованных, удобных позах на низких диванах с подушками или маленьких сиденьях, сделанных из сундуков и ящиков, покрытых индийскими коврами и покрывалами. Они, вместе со всевозможными идолами и восточными побрякушками, и составляли меблировку комнаты... В ней царил шум и гам разговоров на различных языках, клубился дым благовоний и табака, выходивший из восточных кальянов и русских сигарет, которые курили все присутствующие, так что для того, чтобы ко всему этому привыкнуть, нужно было некоторое время, прежде чем глаза и уши начинали ясно различать, что происходит вокруг...

Мы в одно мгновение, как... выразилась Е.П.Б., полюбили друг друга до беспамятства. Она сказала, что от меня у нее осталось такое впечатление, будто от солнышка отделился кусочек сияния и проник ей прямо в сердце; в то время как я сразу же почувствовала себя очарованной этой чудесной женщиной. Внешне она выглядела необыкновенно тучной и, конечно же, никогда не отзывалась о себе иначе как о "старом бегемоте". Но это совершенно не производило неприятного впечатления; она всегда носила свободное платье, типа индийского, – нечто вроде широкого халата, который скрывал всю ее фигуру, оставляя на виду только ее действительно идеальной красоты руки...

Ее голова на фоне ее шерстяных одеяний обычно темных тонов выглядела не менее живописно, хотя ее внешность скорее можно было бы назвать некрасивой, чем идеальной. Типично русский тип: широкий лоб, короткий, толстый нос, выступающие скулы, тонкий, умный, постоянно находящийся в движении рот с красивыми некрупными зубами, русые, довольно кудрявые, почти как у негров, волосы, в которых тогда еще не было ни одного седого волоса, желтоватый цвет лица, и пара глаз, подобных которым я не видела нигде – светло-голубые, почти серые, как поверхность воды, но обладавшие настолько глубоким, настолько пронизывающим, настолько уверенным взглядом, что казалось, они смотрят в самую суть вещей, и временами в них появлялось такое выражение, будто взгляд направлен далеко-далеко, выше и дальше пределов всего земного существования; огромные, продолговатые чудесные глаза, которые озаряли собой все ее совершенно удивительное лицо... Легко дать представление о внешности, но как я могу описать эту замечательную женщину, как я могу передать ее природу, ее способности, ее характер и то, что она могла творить?!

Она представляла собою смесь самых разнообразных качеств...В беседе она излучала такое обаяние, что никто не мог ему противостоять; корень его крылся, вероятно, по большей части в ее непосредственной и живой способности оценивать все великое и высокое и в ее неизменно горячем энтузиазме, который сочетался с оригинальным, а иногда и весьма язвительным юмором; а то, как она выражала себя, частенько приводило в самое комическое отчаяние ее друзей – англосаксов, которые, как известно всему свету, преувеличенно разборчивы при выборе слов для самовыражения. Ее пренебрежение, более того, бунт против всевозможных формальностей и установок общества заставлял ее иногда нарочно вести себя с нехарактерной для нее грубостью; и она ненавидела и вела открытую войну со слащавой ложью со всей храбростью и самопожертвованием истинного Дон-Кихота. Однако если к ней приходил сирый и убогий, голодный и нуждающийся, то он мог быть уверен в том, что найдет здесь такое теплое сердце и такие щедрые и открытые руки, каких не найдешь ни у какого другого "культурного" человека, каким бы "воспитанным" он ни был...

"The Daily Graphic" [27]
10 декабря 1878, Нью-Йорк

Елена П. Блаватская... покидает... Америку навсегда, как она заявляет. Один очень пронырливый репортер сумел пробраться в симпатичную французскую квартиру на 8-й авеню и 47-й стрит этим утром, и на его звонок дверь открыл цветной слуга, который выразил серьезные сомнения относительно того, что его хозяйка захочет видеть кого-либо в столь ранний час. Однако интервьюера пропустили в столовую, которая имела совершенно разоренный вид, и попросили присесть на свободный стул. Этот беспорядок был закономерным следствием прошедшей вчера распродажи с аукциона, и единственным оставшимся признаком обитания были неубранные остатки завтрака и трое жильцов. Полковник Олькотт... сидел за столом, внимательно что-то внося в свою записную книжку и подпаливая свои замечательные усы наполовину выкуренной сигарой, которая безуспешно старалась достать до ближайших волосков его бороды...

...Когда репортера, наконец, допустили в комнату госпожи Блаватской, он обнаружил ее сидящей на краю заваленного письмами и табаком стола и скручивающей ароматную сигарету из множества рассыпанного табака знаменитого турецкого сорта. Эта комната была внутренним святилищем ламаистского монастыря, который приобрел столь широкую известность в последние годы... Репортер спросил:

– Итак, вы собираетесь покинуть Америку?

– Да, и ламаистский монастырь, где я провела такое множество очень-очень счастливых часов, тоже. Мне жаль оставлять эти комнаты, хотя теперь здесь уже мало о чем можно жалеть, – сказала она, окидывая взглядом голые полы и стены, – но я очень рада, что покидаю вашу страну. У вас есть свобода, но это и всё, и у вас ее слишком, слишком много!

...Репортер... спросил госпожу Блаватскую:

– Как же при вашем отвращении к Америке вы решились отказаться от русского подданства и стать жительницей Нью-Йорка?

– У вас есть свобода, а у меня ее не было. Меня не могли защитить русские консулы, поэтому пусть меня защищают американские.

– Когда вы уезжаете?

– Я не знаю ни точного времени, ни судна, но это произойдет очень скоро... Сначала я отправляюсь в Ливерпуль и Лондон, где у нас есть филиалы Теософского общества... Затем... я еду прямиком в Бомбей... О! Как я буду рада снова увидеть мой индийский дом! – И когда она встала, завернувшись в утреннее платье странного фасона, она была очень похожа на восточную жрицу, которой, как она утверждает, она не является.

 

Глава 4.
ИНДИЯ, 1879–1884

ЧАРЛЬЗ К. МЭССИ [28]
Январь 1879, Норвуд, близ Лондона, Англия

...Однажды вечером в январе 1879 года... я прибыл на поезде в Норвуд и обнаружил компанию, состоявшую из... примерно полудюжины людей, которые собрались в столовой дома доктора и миссис Биллинг. Когда я вошел, госпожи Блаватской в комнате не было, но она вскоре после этого присоединилась к нам. Я повесил свой плащ в холле... Госпожа Блаватская обратилась ко мне и попросила меня назвать какой-нибудь предмет, который она бы произвела для меня тотчас же, на месте... Я уже некоторое время ощущал необходимость в расческе – кстати, совершенно определенно, что я не упоминал об этой надобности ни при ком из тех, кто присутствовал, как, я полагаю, и вообще при ком-либо, – и я назвал этот предмет...

...Я... сразу после этого передумал и захотел назвать другой предмет для проверки и хотел предложить сделать замену, но мне сказали, что уже слишком поздно. Я должен был пойти в холл и засунуть руку в карман своего плаща. Необходимо заметить – и это я могу сказать со всей уверенностью, – что никто, кроме меня одного, не покидал комнаты после того, как я попросил о расческе, и я вышел в холл, как мне было сказано, при этом меня никто не сопровождал. Холл находился прямо рядом с комнатой, и в него не вело больше никаких дверей, кроме той, в которую вышел я. Я сразу же сунул руку в карман плаща и обнаружил там, совершенно точно, гребень из слоновой кости, который и до сих пор находится у меня. Это был большой, угловатый дамский гребень, а не маленькая продолговатая расческа, какими обычно пользуются мужчины. Когда я входил в дом, этого гребня у меня в кармане не было... Госпожа Блаватская не была подготовлена к этой моей просьбе... Я долгое время считал этот случай необъяснимым (кроме как исполнения его оккультными силами) через посредство тех фактов, которые я мог вспомнить.

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [29]
Январь 1879, Лондон, Англия

Наиболее впечатляющим происшествием во время нашей остановки в Лондоне была встреча с Махатмой, которая произошла во время прогулки по Кэннон стрит. В то утро был настолько плотный туман, что едва можно было видеть противоположную сторону улицы, и Лондон представал перед нами в своем наихудшем виде. Те двое, что были со мной, заметили его первыми, поскольку я находился ближе всех к бортику тротуара и в тот момент мой взгляд был направлен в другую сторону. Но когда они издали какое-то восклицание, я быстро повернул голову и поймал взгляд Махатмы, который смотрел на меня через плечо. Я не признал его за кого-то мне знакомого, но я рассмотрел в его лице черты одного из Достойных; ибо однажды увиденный образ забыть было невозможно... Мы, трое товарищей, держались в Сити вместе и вместе вернулись обратно в дом доктора Биллинга. Как только мы вошли, миссис Биллинг и Е.П.Б. рассказали нам, что Брат побывал здесь и упоминал о том, что встретил нас троих – назвав нас по именам – в Сити. Миссис Биллинг описала его как очень высокого и складного индийца, который обладал каким-то особенным, словно пронизывающим насквозь взглядом. Она на мгновение была настолько ошеломлена, что не могла и слова сказать, но незнакомец произнес: "Я хотел бы видеть госпожу Блаватскую" и двинулся к двери комнаты, где она сидела. Миссис Биллинг открыла перед ним эту дверь и пригласила его войти.

Он вошел, проследовал прямо к Е.П.Б., поприветствовал ее по-восточному, и они начали беседовать на языке, звуки которого были совершенно непривычны для уха миссис Биллинг...

ДЖОРДЖ ВИЛЬД [30]
 Январь 1879, Норвуд, близ Лондона, Англия

...В первый раз я повстречался с госпожой Блаватской и полковником Олькоттом в 1879 году на праздничном обеде в доме мистера Биллинга. Когда я покидал этот дом в компании моего друга, он спросил меня о моих впечатлениях от характера госпожи, и мой ответ был таков: "Она кажется мне в большой степени калмыком, и мое впечатление состоит в том, что она жутко напоминает какую-то потасканную актрису из пригородного театра в Париже". Но ее несомненные медиумические способности, ее впечатляющие личные качества, ее ум и юмор и ее очевидно добрые побуждения заинтересовали меня; и поэтому, движимый любопытством и интересом, а также верой в ее обещания, я вступил в ее Теософское общество и примерно через два года стал президентом Британского филиала.

Однажды, обедая вместе с ней у Биллингов, я заметил, что она и полковник Олькотт весьма свободно употребляют животную пищу. Это взволновало меня, так как она всегда учила нас, что тот, кто ест животную пищу, никогда не будет допущен в более высокие слои оккультных сообществ, и я подумал: "Я не удивлюсь, если узнаю, что эта персона вообще является мошенницей". Когда я задал себе этот вопрос, она стукнула по своей тарелке ножом и сказала: "Все не настолько плохо, доктор", и мы оба по-доброму посмеялись над комичностью положения. Насколько я помню, на том же самом обеде она вдруг повернулась к полковнику Олькотту, который сидел через несколько человек от нее увлеченный поглощением мясного блюда, и сердитым и громким голосом провозгласила: "Вы бабуин!" Это шокировало меня, ибо полковник Олькотт был хотя и очень доверчивым, но, тем не менее, интеллигентным, самоотверженным и добрым человеком. После обеда я отвел его в сторону и спросил, что имела в виду госпожа Блаватская, так грубо обратившись к нему за столом. Он ответил: "Доктор Вильд, ее поведение является частью моего обучения, и я полагаю, что во всех Соединенных Штатах не найдется другого человека, подвергающегося такому количеству постоянных оскорблений, которое приходится терпеть мне с ее стороны".

В другом случае я сидел неподалеку от нее на ступеньках лестницы, ведущей в гостиную, когда она вдруг несколько раз что-то прокричала, при этом подпрыгивая. Я спросил ее, что все это значит, и она ответила: "Они не оставляют меня в покое!" А когда я задал вопрос: "Кто не оставляет вас в покое?", – она ответила: "Эти Махатмы все время щиплют меня, чтобы привлечь мое внимание!" Наконец, однажды, когда я находился в ее обществе с одной весьма утонченной и интересной женщиной, и эта дама спросила о ее взглядах на природу Иисуса Христа, она ответила: "Мадам, я не имела чести быть знакомой с этим господином".

Я делаю эти записи не ради праздного времяпрепровождения, но по той причине, что, как мне кажется, следует сделать известными ее вульгарность и богохульство. Ибо хотя она и знает кое-какие любопытные восточные оккультные секреты психического происхождения, тем не менее, мне всегда казалось удивительным, каким образом хоть сколько-нибудь разумный и образованный человек, будь то мужчина или женщина, может продолжать верить в то, что эта ненормальная женщина, которая так беспрестанно курит, является вдохновенным толкователем высочайших духовных секретов рода человеческого...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [31]
Февраль-июль 1879, Бомбей, Индия

...17 января... мы отправились... в Ливерпуль после восхитительного двухнедельного пребывания в Англии среди наших добрых друзей и коллег... Следующий день мы провели в отеле "Великий Запад" в Ливерпуле, и в 5 часов пополудни под проливным дождем погрузились на "Speke Hall". Судно было грязным и неприбранным. Все это, вместе с ливнем, затхлым запахом дорожек и ковров в салоне и каютах, с отчаянным выражением на лицах сорока наших попутчиков-пассажиров, в равной степени внесло вклад в возникшее у нас отвращение.

Это было плохим предзнаменованием для нашего продолжительного вояжа в Индию...

...Е.П.Б. тем временем вносила в наше путешествие оживление для слуг и попутчиков-пассажиров, которые, за парой исключений, были шокированы ее способом выражаться и возмущены ее религиозной неортодоксальностью... Когда корабль сильно накренился под ударами огромных волн, Е.П.Б. ударилась о ножку обеденного стола и... получила жуткий синяк на колене. Ее положили в каюте из-за этого ушиба колена...

Со скоростью от 250 до 300 миль в день мы преодолели Средиземное море через Гибралтар, Алжир, Мальту... 2 февраля мы добрались до Порт-Саида [Египет]... и затем... два дня и две ночи провели в Суэцком канале. Наконец, мы вошли в Красное море, и начался третий, последний, этап нашего морского паломничества к Земле Обетованной...

В ту ночь луна как будто вымостила серебром воды Суэцкого пролива, и мы чувствовали себя так, словно плывем по морю во сне. До 12-го числа не происходило ничего особенного, а потом лопнула труба в котельной, и нам пришлось сделать остановку для ремонта... 15 февраля днем мы были всего в 160 милях от огней Бомбея, и на следующее утро мы вошли в бухту Бомбея... Еще до восхода солнца я поднялся на палубу... корабль шел под парами к месту якорной стоянки, а я наслаждался красотой развернувшейся передо мной панорамы бухты. Впереди находился остров Элефанта, первое место, которое мы попросили нам показать, ибо оно было живым и типичным представителем древней Азии... Увы! Как только мы повернули к мысу Малабар Хилл, мечта быстро растаяла. Индия, которую мы увидели, состояла из богатых бунгало, утопавших в роскоши английских садов-цветников, вокруг которых можно было видеть все признаки достатка, полученного вследствие иностранной коммерции...

Едва корабль бросил якорь, как на борт взошли три индийца, которые разыскивали нас. Все они казались незнакомыми, но, когда они назвали свои имена, я раскрыл объятья и прижал их к своей груди... Мы отправились к берегу... в их лодке и высадились в Гавани Аполлона. Первое, что я сделал, ступив на землю, – упал на колени и поцеловал гранитную ступень – это был инстинктивный акт поклонения.

...Полуденное бомбейское солнце в середине февраля – это сюрприз для приехавшего с запада человека, и мы имели прекрасную возможность ощутить на себе всю его силу до прибытия мистера Харричанда...

Улицы Бомбея очаровали нас характерным восточным колоритом. Высокие жилые дома, отделанные стукко [разновидность штукатурного гипса], радующие глаз пестрые одеяния азиатского населения, чудные средства передвижения – все эти яркие впечатления наполнили нас восхищением...

Перед отъездом из Нью-Йорка я написал Харричанду письмо с просьбой снять для нас небольшой чистый дом в индийском квартале... Нас отвезли в дом на... Гиргаум Бэк Роуд, который располагался в сравнительно отдаленном месте, и его стеклянная крыша вплотную подходила к фото студии... Кокосовые пальмы склоняли свои кроны над нашей крышей, и восхитительный аромат душистых индийских цветов ощущался повсюду; после отвратительного морского вояжа все это казалось похожим на рай. Дамы из семей наших друзей навестили Е.П.Б. И еще несколько джентльменов, индусов и парсов, присутствовали в нашей компании; но настоящая лавина посетителей началась на следующее утро...

На "Speke Hall" мы познакомились с мистером Россом Скоттом, весьма благородным джентльменом и ирландцем в наилучшем смысле этого слова. Это знакомство впоследствии превратилось в продолжительную дружбу. Его долгие беседы с нами о восточной философии, в конце концов, привели к тому, что он вступил в наше Общество. Он навестил нас в первый же день после прибытия и стал причиной того, что Е.П.Б. произвела феномен, который оказался для меня совершенно новым. Они сидели рядом на софе, а мы с Харричандом стояли в центре помещения, и тогда Скотт укорил Е.П.Б. за ее очевидное намерение позволить ему уехать на север, чтобы приступить к своим официальным обязанностям, не дав ему ни малейшего доказательства наличия у людей психических способностей, о которых она так много говорила. Он ей очень нравился, и поэтому она согласилась удовлетворить его просьбу. "Что я могу сделать для вас?" – спросила она. Он взял платок, который она держала в руке, и, указывая на вышитое в углу имя "Елена", сказал: "Сделайте так, чтобы это имя исчезло и вместо него появилось другое". – "Чье имя вы хотите?" – поинтересовалась она. Посмотрев на нас (мы стояли в нескольких шагах от них), он указал на нашего хозяина: "Пусть это будет Харричанд". Услышав это, мы подошли к ним поближе и увидели следующее. Она велела Скотту крепко зажать в руке угол платка с вышивкой, а противоположный конец она взяла сама. Через минуту или около того она попросила его посмотреть. Он посмотрел, увидел, что требовавшаяся замена имен была произведена и имя "Харричанд" было вышито на том же месте точно таким же способом, и тогда в порыве волнения он выкрикнул: "Ну и где теперь вся ваша физическая наука? Это опровергает умственные построения всех профессоров в мире!"

...17 февраля вечером проводился прием в фото студии, на котором присутствовало около 300 приглашенных друзей. Обычные обращения с добрыми пожеланиями в сопровождении цветов, подарков и розовой воды – и все это в нашу честь...

Мы сменили место жительства, приобрели мебель и другие необходимые вещи и 7 марта обосновались в небольшом домике на Гиргаум Бэк Роуд, 108, чтобы провести там следующие два года... Каждый вечер у нас происходил импровизированный прием, на котором обсуждались самые запутанные проблемы философии, метафизики и науки...

Толпа посетителей постоянно собиралась в нашем бунгало, и каждый вечер здесь допоздна обсуждались проблемы, связанные с религией... Мы были совершенно счастливы в нашем уединенном коттедже под кокосовыми пальмами... И под их тенистыми кронами мы неоднократно удостаивались личного посещения Махатм; их вдохновляющее присутствие придавало нам силы, достаточные для продолжения того пути, по которому мы шли...

15 июля Махатма Мория посетил меня во плоти в Бомбее, приехав при полном свете дня на лошади. Он попросил слугу позвать меня в переднюю комнату бунгало Е.П.Б. (она сама в это время находилась в другом бунгало, беседуя с посетителями). Он пришел, чтобы выразить мне свое недовольство тем, что я наделал в связи с ТО, и поскольку эта вина частично лежала также на Е.П.Б., он телеграфировал ей, чтобы она пришла, т.е. повернулся лицом и вытянул руку в направлении того места, где она находилась. Она вскоре поспешно пришла и, увидев его, упала на колени, выражая ему свое почтение. Мой и его голос слышали те, кто находился в соседнем бунгало, но видели его только я, Е.П.Б. и слуга[14].

А.П. СИННЕТТ [32]
Декабрь 1879, Аллахабад, Индия

...О прибытии в Индию... полковника Олькотта и госпожи Блаватской было возвещено статьей в газете в несколько абзацев, в которой туманно говорилось о том, что госпожа Блаватская была удивительным человеком, связанным с современной разновидностью магии; кроме того, я видел ее огромную книгу "Разоблаченная Изида", которая, естественно, возбудила с моей стороны интерес к ее автору. В результате нескольких заметок, опубликованных в газете "The Pioneer", редактором которой я в то время являлся, возникла первая связь между нами. В соответствии с договоренностями, которые мы заключили по переписке этим летом, она в декабре 1879 года приехала в Аллахабад, чтобы посетить меня и мою жену в нашем зимнем доме, который там находился.

Я хорошо запомнил то утро, когда она должна была приехать, и я отправился на железнодорожную станцию для того, чтобы ее встретить. В то время поезда из Бомбея приходили в Аллахабад рано утром, и когда я доставил наших гостей домой, было как раз подходящее время для раннего завтрака. Если судить по ее последним письмам, то она, очевидно, опасалась того, чтобы у нас не сложилось о ней некоего идеального представления, которое жестоко потом разобьется о реальность, и она, невзирая на возможные последствия, изображала себя в них как грубого старого "бегемота в женском обличье", совершенно недостойного цивилизованного общества; но она делала это с таким живым юмором, что необходимая для этого интеллигентность, выдававшая ее с головой, более чем устраняла отрицательный эффект ее предупреждений. Ее грубые манеры, о которых нам так много говорили, не представляли собой ничего особенно страшного, хотя я помню, как однажды, когда визит длился уже неделю или две, на меня напали приступы смеха, когда полковник Олькотт серьезно заявил мне, что до сих пор госпожа "весьма сильно себя сдерживала". У моей жены и у меня не создалось такого впечатления о ней, кроме того, мы уже привыкли к тому, что ее беседы были всегда и неизменно более чем интересны...

Я хочу дать моим читателям представление о госпоже Блаватской, как я ее знал, и постараюсь сделать это как можно более полно, и я не побоюсь включить в эту картину и отрицательные оттенки тоже. Первый визит, который она нам нанесла, достиг полного успеха во всех отношениях. Ее вспыльчивость, временами доходившая до смешного, иногда приобретала форму раздражительности, и тогда она давала выход своему нетерпению, если что-то досаждало ей, в виде неистовых тирад, которые она произносила громким голосом, адресуя их полковнику Олькотту, который в то время находился на ранней стадии своего ученичества тому, о чем она иногда обыденно отзывалась как об "оккультном деле". Каждый, кто обладал хотя бы малейшей проницательностью, не мог не заметить, что ее грубые манеры и неуважение ко всем условностям были результатом осознанного восстания против обычаев рафинированного общества, а не признаком невежества или незнакомства с ними. Часто это восстание принимало весьма решительный характер, и она иногда расцвечивала свою речь разнообразными словечками и оборотами, одни из которых были остроумными и забавными, другие – излишне крепкими, от употребления коих все мы, скорее, предпочли бы посоветовать ей отказаться. Она определенно не обладала ни одним из внешних атрибутов, каких можно было бы ожидать у духовного пастыря...

Воспоминания, относящиеся к данному периоду, предоставляют мне широкий набор самых разнообразных портретов госпожи, сделанных в те моменты, когда как ее нервы, так и характер были в самых разных состояниях. Иногда она предстает разгоряченной и многословной, излишне громко выражающей свое мнение по поводу тех или иных персон, позволивших себе неверно отозваться о ней или об ее Обществе; в других случаях – спокойной и приветливой, ведущей длинные и интереснейшие повествования о древностях Мексики, Египта или Перу, проявляющей познания в самых разнообразных и мало связанных друг с другом областях и воспоминания об именах, местах и археологических теориях, с которыми ей приходилось иметь дело, что приводило ее слушателей в полное восхищение. И еще я помню, как она рассказывала анекдоты из прошлой своей жизни, о волшебных путешествиях или истории о русских людях, которые преподносились с такой живостью, точностью и завершенностью, что это вызывало у присутствующих неописуемый восторг...

Я уже много говорил об ее импульсивности и неразборчивости в выборе слов и манер, и о том, что она могла вести разговоры часами, если ей это позволяли, о таких пустяках, на которые человек с более флегматичным (не говоря уже о более философском) складом ума вообще вряд ли обратил бы внимание. Но не следует забывать, что почти каждый раз обращение к ее интеллекту философа немедленно переключало течение ее мыслей в другое русло, и тогда точно так же часами она могла открывать перед любым благодарным слушателем свои бесконечные запасы сведений о восточной религии и мифологии, о тонкой метафизике индуистского и буддийского символизма или о самой эзотерической доктрине...

Описание жизни госпожи Блаватской в Индии, конечно же, неразрывно связано с историей Теософского общества, на которое она тратила прямо или косвенно всю свою энергию; и косвенно лишь в том виде, что в этот период ей приходилось выполнять кое-какую литературную работу для русских журналов, чтобы заработать на жизнь себе и пополнить те скудные ресурсы, на которые содержалась штаб-квартира Общества.

Ежемесячный журнал "The Theosophist", посвященный оккультным исследованиям, который она поставила на ноги осенью первого года своего пребывания в Индии, с самого начала стал приносить кое-какие деньги и, в конце концов, даже некоторую прибыль. Однако надо помнить о том, что все управление им проводилось лишь на добровольные пожертвования, а всю работу во всех отделениях выполняла небольшая команда теософов, размещавшаяся в штаб-квартире.

И, тем не менее, все это время недобрые критики этого движения в своих статьях то и дело принимались доказывать, что основатели имеют неплохой бизнес, принимая "пожертвования за посвящение", и живут при этом на дань, взимаемую с верующих, хотя на самом деле госпожа Блаватская с утра до вечера не вставала из-за письменного стола, работая, как невольник, над статьями для русских журналов. Она писала их с единственной целью – получить хоть какой-нибудь доход, который составлял значительную долю средств, необходимых на содержание штаб-квартиры и на поддержку движения, и намного превышал собственные деньги Общества...

Именно через... знакомство с госпожой Блаватской я приобрел некоторый опыт, связанный с оккультизмом... Первый вопрос, ответ на который мне был необходим, – это действительно ли госпожа Блаватская обладала, как я слышал, способностью производить феномены...

...Во время ее первого визита в мой дом у госпожи Блаватской появилась возможность продемонстрировать, что стуки, вроде тех, что спиритуалисты приписывают духам, можно производить по собственной воле...

Спиритуалистам известно, что если группу людей усадить вокруг стола и попросить их положить руки на стол, то в присутствии медиума они смогут вместе услышать несильные постукивания, которые отвечают на вопросы и могут передавать по буквам послания. Более обширный круг людей, не верящих в спиритуализм, полагает, что те миллионы, которые в него верят, становятся жертвами обмана. Должно быть, иногда им бывает довольно трудно объяснить столь широкое распространение данной иллюзии, но они считают приемлемой любую теорию, кроме той, которая допускает возможность общения умерших людей; или, если они придерживаются научной точки зрения, что какой-нибудь физический эффект, даже совершенно незначительный, может быть произведен без наличия физической причины. Таким людям должны понравиться те объяснения, которые я здесь привожу, стремясь, как и они, доказать, что теория всеобщего самообмана в связи со стуками духов... не является единственным способом, которым можно примирить факты, утверждаемые спиритуализмом, с неприемлемостью гипотезы о духах в качестве объяснения.

Так вот, я вскоре обнаружил, что эти стуки за столом, где сидит госпожа Блаватская с целью получения подобных результатов, не только возникают постоянно, но и что все допустимые гипотезы об обмане в данном эксперименте быстро опровергаются сравнительным анализом различных способов, которыми он проводился. Во-первых, не было ни малейшей необходимости, чтобы за столом сидели другие люди. Мы работали за любым столом, при любых обстоятельствах, а также вообще без стола. С равным успехом использовались оконные стекла, стены, дверь или любой другой предмет, который мог издавать звук от удара. Оказалось, что очень удобным инструментом является слегка приоткрытая стеклянная дверь, поскольку при этом было можно стоять напротив госпожи Блаватской, наблюдая за ее руками (или рукой), на которых не было никаких колец, неподвижно лежащими на дверной раме, и отчетливо слышать негромкие щелчки, похожие на постукивания кончиком карандаша, или на звук, возникающий при проскакивании электрических искр с одного шарика электрической машины на другой. Другой весьма хороший способ получить стуки, который мы часто использовали по вечерам, был такой: мы ставили большой стеклянный колпак от часов на каминный коврик и просили госпожу Блаватскую, чтобы она, сняв с рук все кольца, села так, чтобы ее одежда не касалась колпака, и положила на него руки. Поставив на полу напротив нее лампу и усевшись на коврик, можно было наблюдать за ладонями ее рук, лежащих на стеклянной поверхности, – и даже при таких совершенно удовлетворительных условиях стуки могли производиться ясно и отчетливо благодаря звонкому стеклу колпака.

Объяснить точно, как именно производились эти стуки, – это уже задача госпожи Блаватской... Но тот факт, что эти стуки определенно подчинялись силе воли, был доказан вне всякого сомнения следующим способом: при работе с оконным стеклом или с колпаком от часов я просил выстучать имя по буквам, выбирая имя произвольно. Затем я называл по буквам алфавит, и на нужной букве раздавался стук. Или я заказывал определенное количество стуков, и их раздавалось ровно столько, сколько нужно. Или серию стуков в какой-нибудь определенной ритмической последовательности – и это происходило. И это было еще не всё. Иногда госпожа Блаватская клала руки (или только одну руку) на чью-нибудь голову и производила стуки, которые можно было услышать при определенной концентрации; они были ощутимы для самого человека, до которого дотрагивались, который чувствовал каждый маленький ударчик точно так же, как если бы на него попадали искры от электрической машины.

На более позднем этапе моих исследований я смог получить эти стуки при еще более простых условиях, чем эти, – а именно вообще без контакта между предметом, с помощью которого они производились, и руками госпожи Блаватской... Госпожа Блаватская производила эти стуки с помощью маленького столика, установленного посреди внимательно прислушивавшейся компании, и при этом никто к нему не прикасался. Для начала она как бы заряжала его, оказав на него некое воздействие прикосновением рук на несколько мгновений, а потом держала их на расстоянии примерно фута, делая при этом месмерические пассы, после каждого из которых столик издавал знакомый звук. Это проделывалось не только в нашем доме и не только с нашим столиком. То же самое проводилось в домах наших друзей, при посещении которых госпожа Блаватская нас сопровождала. При дальнейшем развитии вышеописанного эксперимента было обнаружено, что несколько человек могут почувствовать один и тот же стук одновременно. Четверо или пятеро участников эксперимента клали свои руки одна на другую на столе; затем госпожа Блаватская накладывала сверху на эту пирамиду свои руки. При этом ток (или что бы это ни было), проходивший через все руки, вызывал звук, который проявлялся в виде стука на поверхности стола под руками, – и его чувствовали все одновременно. Каждый из тех, кто участвовал в создании пирамиды из рук, должно быть, понимал, что... выдвигаемые... скептиками гипотезы о... том, что эффект стука производится посредством ногтей на пальцах госпожи Блаватской или щелканьем суставов, были достаточно глупыми... Эти стуки... дали мне полную уверенность в том, что она обладала определенными способностями анормального характера...

АНОНИМ [33]
Май 1880, борт судна, направлявшегося из Бомбея, Индия, в Коломбо, Цейлон

В начале мая 1880 года я приобрел билет из Бомбея в Коломбо, Цейлон, на один из удобных маленьких пароходов Британско-Индийской компании. В течение этой поездки я развлекался, наблюдая, как эта пожилая дама [госпожа Блаватская] портила жизнь первому помощнику капитана этого судна. Это был грузный, грубоватый, неуклюжий шотландец с косматыми рыжими усами и бакенбардами и врожденной ненавистью ко всему, что хотя бы немного отличалось от веры, которую исповедовала его собственная пресвитерианская церковь.

С первого же часа после отхода из Бомбея первый помощник начал пререкаться с госпожой Блаватской, затеял с ней спор и, в конце концов, открыто заявил, что полагает, что именно она является единственной дочерью Отца лжи, добавив, что он молит небеса, чтобы корабль, на борту которого находится столь безбожная персона, смог бы дойти до порта без несчастья. Что касается его самого, то он в этом сильно сомневается, но молит Бога, чтобы он уберег их. Подобные высказывания со стороны моряка вызывали у пожилой дамы лишь раскаты смеха. Наконец однажды вечером... после обеда она сказала ему, что устала от его дубоголового неверия в ее способности заставлять законы природы помогать ей при выполнении того, что ему так нравилось называть цирковыми трюками, и что она намеревается приучить его немедленно, прямо на этом месте, держать свой язык за зубами. "Очень хорошо, миссис, сделайте это, если сможете. Я даже уверен, что у вас и впрямь что-нибудь получится", – ответил он с усмешкой.

"У вас в кармане найдется платок?" – спросила она. Он расстегнул китель и подал ей свой платок – простой хлопковый платок с голубой каемкой. Госпожа Блаватская бросила его на стол перед собой, отодвинула тарелку, чашку с кофе и стаканы и придвинула свой стул как можно ближе к столу. Я сидел прямо напротив нее и наблюдал с большим интересом, как, впрочем, и все остальные, а первый помощник смотрел на все это, находясь примерно в футе от стола, с весьма презрительной усмешкой на грубом лице.

Очистив пространство перед собой, она поставила локти на край стола, взяла платок и принялась скручивать его как можно туже, делая что-то вроде палочки. Сделав это, она стала стискивать его в кулаках, пока ее лицо не сделалось почти красным, а затем багровым. На лбу у нее выступил пот и побежал по щекам, но она стискивала платок все крепче и крепче, при этом плотно зажмурив глаза, и мы увидели на ее лице выражение боли, а затем красный цвет с ее лица стал постепенно пропадать, и лицо сделалось иссиня-черным, как у трупа. Я полагаю, все это продолжалось минуты две, не более того, а затем она разжала руки и закашлялась, словно ее горло пересохло от жажды. Полковник Олькотт подал нам знак сохранять тишину, и через мгновение она открыла глаза, и слабый румянец снова окрасил ее лицо. Она попыталась что-то сказать, но смогла лишь прошептать: "Отдайте это ему", – указывая на платок.

Его подали шотландцу, который выглядел слегка обеспокоенным, разворачивая его, и совершенно остолбенел, когда увидел там в центре платка свою собственную монограмму, вышитую белым шелком самым изысканным способом, в ободке светло-голубого цвета, точно такого же, как окрашенная каемка платка. Диаметр круга был примерно около двух дюймов.

Несколько секунд первый помощник внимательно рассматривал монограмму, затем бросил взгляд на бледную, но торжествующую пожилую даму, которая глядела на него сверкающими глазами, затем изрыгнул страшное ругательство, и удалился в свою каюту на передней палубе. В течение всего остального плавания он и близко к ней не подходил, не разговаривал с ней, не садился за стол, если за ним находилась она, и единственное, что он сказал обо всем этом, – что он все же надеется, что провидение позволит судну благополучно дойти до Цейлона.

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [34]
Май-июль 1880, Цейлон

Было принято решение о визите на Цейлон, о важности и срочности которого так долго говорили священнослужители и прихожане буддийского сообщества, и мы занялись приготовлениями...

7 мая, когда все было готово, мы взошли на борт небольшого парохода Британско-Индийской компании, направлявшегося на Цейлон. Группа состояла из двоих основателей, мистера Эдварда Уимбриджа, Дамодара К.Маваланкара и других...

Мы отдали якорь в бухте Коломбо утром 16 мая, и через некоторое время подошла большая лодка, в которой находились Мохоттиватте Гунананда, буддийский проповедник, Джон Роберт де Сильва и несколько священнослужителей пониже рангом... Мы увидели знаменитого Мохоттиватте, который излучал абсолютную уверенность в себе и просвещенность, монаха среднего возраста, выбритого, довольно высокого роста, с живым взглядом, очень большим ртом... это был самый блестящий буддийский проповедник-полемист на острове, гроза христианских миссионеров... Е.П.Б. выслала ему из Нью-Йорка подарочный экземпляр "Разоблаченной Изиды", и он перевел те части из книги, где она описывает феномены, свидетелем которых была в своих путешествиях. Он особенно сердечно приветствовал нас. Он попросил нас следовать на этом пароходе до Галле, где были сделаны необходимые приготовления для нашего приема; а сам он тем же вечером отбывал туда на поезде...

17 мая еще до темноты мы были уже около Галле... Разразился муссон, был жуткий ветер и дождь, но вид открывался настолько прелестный, что мы остались на палубе, чтобы им насладиться.

Прекрасный залив: на севере – покрытый зеленью мыс, о который бился прибой, пенными потоками взметаясь высоко на скалистый берег; длинная дуга песчаного пляжа, позади которого, почти скрытые океаном зеленых пальм, – бунгало с черепичными крышами; старая крепость, таможня, маяк, пристань и угольные сараи – на юге, а на востоке – волнующееся море с полосой скал и рифов, которая отделяла его от бухты. Вдали на суше виднелся Пик Адама и соседствующие с ним горы.

После завтрака, когда шторм поутих, мы сели в большую лодку, украшенную пальмовыми ветвями и гирляндами ярких цветов, к нам присоединились местные буддийские лидеры. На пристани и берегу нас ожидала огромная толпа... От ступеней пристани до дороги, где были приготовлены кареты, для нас было постлано белое полотнище, и в знак приветствия нам махали тысячами флагов. Множество людей плотно окружило наши кареты, и процессия направилась к месту, предназначенному для нашего пребывания, – к дому мистера Виджератне... По всему пути дороги были переполнены народом, и поэтому продвигались мы очень медленно... На пороге дома нас приветствовали и благословили три верховных священнослужителя... Затем был официальный прием и неисчислимое количество представлений; при этом простые люди толпились в каждом проходе, протискивались в каждую дверь и смотрели на нас через каждое окно. Так продолжалось весь день... Наши хозяева оказывали нам всевозможные знаки внимания...

Монахи, которые читали... отрывки из книги Е.П.Б. в переводе Мохоттиватте, настояли на том, чтобы она проявила свои способности, и мистер Виджератне, узнав о феномене с платком на борту судна, попросил повторить его для себя. Она проделала это, а потом еще раз для доктора Диаса, каждый раз заставляя исчезнуть с платка свое собственное вышитое имя и заменяя его их именами... Возбуждение, естественно, приняло просто горячечный характер и дошло до кульминации, когда она заставила некие волшебные колокола издавать резкие звуки в воздухе у потолка и на веранде. Мне пришлось по просьбе собравшейся толпы обратиться к ней дважды в течение дня с импровизированными речами...

Весь день наши комнаты были забиты посетителями. Не было конца метафизическим дискуссиям со старым верховным священнослужителем Булатгамой Суманатиссой... Старый Булатгама был особенно настойчивым собеседником, очень многоречивым и очень добрым. Среди всего остального обсуждалась также и тема психических способностей. Е.П.Б., относившаяся к старому священнослужителю с большой симпатией, заставляла звонить колокола в воздухе (издававшие низкий звук, похожий на удары по громадному рельсу), вызывала спиритические стуки, заставляла дрожать и двигаться огромный обеденный стол и т.п., к удивлению всей аудитории...

В стране цветов и великолепной тропической растительности, под улыбающимися небесами, вдоль дорог, скрытых в тени пальмовых деревьев... люди не знали, как нас ублажить, – ничто не казалось им достаточно хорошим; мы были первыми белыми приверженцами их буддийской религии, говорившими о ее величии и о блаженстве тех, кто сделал ее основой своей жизни, перед лицом христианских миссионеров, нападающих и возводящих клевету на них.

25 мая Е.П.Б. и я приняли Панча Шила от досточтимого Булатгамы в храме Раманья Никайя... и были официально признаны буддистами... Сами-то мы провозгласили себя буддистами задолго до этого, еще в Америке, как перед собой, так и перед обществом, так что эта церемония была лишь официальным подтверждением нашего вероисповедания... Е.П.Б. встала на колени перед огромной статуей Будды, и я вместе с нею. У нас было множество проблем с пониманием слов из языка пали, которые мы должны были повторять за старым монахом... Здесь также присутствовала огромная толпа, которая откликалась на слова священнослужителя сразу после нас и сохраняла мертвое безмолвие в то время, пока мы осмысливали незнакомые нам фразы. Когда мы завершили последнюю из Шила и по обычаю возложили цветы, прокатился мощный крик, заставивший вздрогнуть наши нервы, и народ не мог успокоиться в течение некоторого времени, чтобы послушать краткую речь, которую я произнес по просьбе верховного священнослужителя...

На следующее утро мы начали путешествие на север... Когда мы покидали город, почти все буддийское население Галле вышло проводить нас, оглашая воздух приветственными криками...

В Панадуре... нас разместили в доме, где были маленькие спальные комнаты, выходившие на веранду, которая тянулась во все стороны, а посредине дома находился небольшой холл. Ванных не было... В окнах были только деревянные ставни, и когда их в дневное время закрывали, в комнатах становилось темно. Е.П.Б. жила в одной из комнат с южной стороны. Она хотела помыться, и поскольку других мест для этого не было, я распорядился, чтобы ванну поставили прямо в ее комнате. Так как при закрытых ставнях она оказалась бы в кромешной тьме, я прикрепил большой мягкий матрас к краям ставней, оставив их открытыми, и она занялась своим туалетом. Мы, все остальные, сидели за углом, на другой веранде, и вели легкую беседу. Вдруг я услышал, как меня громко позвали по имени. Я вскочил и побежал узнать, в чем дело. В этот момент я застал двух сингальских женщин, которые осторожно выползали из-под края матраса, а Старая леди проклинала их самыми последними словами. Услышав мой голос, она пожаловалась, что эти недостойные, стремясь удовлетворить свое любопытство, протиснулись под матрас, и когда она случайно повернула голову, то увидела, что они стоят прямо возле окна, безмолвно наблюдая за ее омовением. Свое негодование она выражала столь трагически, что, выпроваживая непрошеных гостей, я не мог не рассмеяться от всего сердца. Бедные женщины! Они не имели в виду ничего плохого...

9 июня мы выехали поездом в Канди и после полуторачасового путешествия по одной из наиболее живописных местностей в мира прибыли в 7 часов вечера на место. На станции... нас встретила делегация кандийских верховных [священнослужителей] вместе с привычной уже толпой. До места жительства нас сопровождала громадная процессия, которая несла ярко пылавшие факелы и издавала пронзительные звуки с помощью тамтамов и местных инструментов типа труб. К нам обратились с двумя речами – от имени представительства верховных священнослужителей и от сообщества буддистов... связанного с храмом священного зуба Будды, Далада Малигава... В 2 часа [на следующий день] мы отправились в храм, где я прочитал лекцию... Утром 14 июня нам была оказана необыкновенная честь: нам позволили посетить специальный показ реликвии – зуба Будды. Он хранится в отдельной башне, вход в которую защищен толстой дверью, обитой железом и запертой на четыре громадных замка... Реликвия имеет размер примерно с зуб крокодила, она лежит на сплетенной из золотой проволоки подставке, которая поднимается из цветка лотоса, изготовленного из того же металла, и она весьма заметно потеряла свой цвет от времени. Если, конечно, она настоящая, то ее возраст насчитывает не менее 25 столетий...

По возвращении домой один образованный сингалец из сопровождавших нас людей очень стремился узнать мнение Е.П.Б. относительно подлинности реликвии: является она или нет настоящим зубом Будды? Это был хороший вопрос, особенно если принять во внимание его щекотливость... Шутливый ответ Е.П.Б. задавшим этот вопрос был таков: "Конечно же, это его зуб; тот самый, который он имел, будучи рожденным тигром..."

В 2 часа дня мы сели на поезд до Коломбо. Затем мы проследовали до Бентоты... Поездка была восхитительной – и по железной дороге, которая тянулась вдоль морского побережья, временами чуть ли не задевая прибой, и по обычной дороге, окаймленной рядами пальм... В Бентоте для нас был организован королевский прием. Там была процессия длиной, по крайней мере, в милю и... около 10 миль украшений вдоль дорог и аллей... Я читал лекцию, стоя в огромном разукрашенном павильоне... Мы провели ночь в бунгало для путешественников, принадлежавшем государству. Все мы согласились, что никогда прежде не видели в тропиках столь замечательного дома. Высокие потолки, крыша из красной черепицы, толстые и прохладные стены из красного кирпича, на задней стороне дома – широкая веранда, нависшая над скалистым берегом моря, комнаты, по меньшей мере, в 30 квадратных футов, в которые день и ночь морской бриз приносил свежий воздух, место для купаний на пляже, изобилие цветов... Е.П.Б. заявила, что не прочь провести здесь целый год...

Наконец, мы возвратились в Галле... 12 июля стал нашим последним днем на острове Цейлон. 13-го прибыл наш пароход, и в 2 часа мы поднялись на борт, оставляя позади немало плачущих друзей, и унося с собой множество воспоминаний о настоящей доброте, бескорыстной помощи, прекрасных путешествиях, оптимистически настроенных толпах людей и о непривычных переживаниях.

АНАГАРИКА ДХАРМАПАЛА [35]
Июль 1880, Коломбо, Цейлон

Когда мне было 10 лет, я однажды присутствовал на большом состязании, которое проходило в помещении храма, находившегося в 16 километрах от Коломбо (Цейлон), где христиане, с одной стороны, и буддист Мохоттиватте Гунананда – с другой, проводили дискуссию относительно истин своих уважаемых религий... Тысячи людей пришли из самых отдаленных районов острова, чтобы стать слушателями этого знаменитого состязания. Мохоттиватте Гунананда прочитал проповедь, а досточтимый Сумангала снабдил его для этого необходимыми научными и справочными материалами. Состязание продолжалось три дня.

Доктор Дж. М. Пиблс, американский спиритуалист, посетивший Коломбо в это время, достал отчет на английском языке об этой дискуссии между буддистами и христианами и по возвращении в США показал его полковнику Олькотту и госпоже Блаватской, которые в 1875 году организовали в Нью-Йорке Теософское общество. Это произвело на них сильное впечатление, они написали Гунананде и Сумангале о том, что в интересах создания всемирного братства они недавно организовали Общество, вдохновляемое восточной философией, и о том, что они посетят Цейлон, чтобы оказать помощь буддистам. Письма от полковника Олькотта и госпожи Блаватской были переведены на сингальский язык и широко распространены.

Я почувствовал сердечную теплоту по отношению к этим двум незнакомым мне людям, таким далеким и все же таким мне симпатичным, и принял решение присоединиться к ним, когда они приедут на Цейлон.

Они действительно посетили Коломбо через несколько лет, когда мне было шестнадцать. Буддисты встречали их по-королевски. Я помню, как ходил приветствовать их. В тот момент, когда я коснулся их рук, мое сердце переполнилось радостью. Стремление к всемирному братству, к полной самоотдаче ради человечества затронуло струны в моей душе. Я стал читать их журнал... Прогуливаясь среди садов, заросших душистыми цветами, или вдоль берега, в тени тика и кокосовых пальм, я предавался размышлениям о беседах, которые были у меня с этими двумя теософами... Я принял решение не запутываться в сети мирских желаний. Отныне я решил посвятить свою жизнь благополучию других. Как именно я должен претворять в жизнь свое решение, я не знал, но чувствовал, что этот путь можно отыскать в трудах госпожи Блаватской.

ДАМОДАР К. МАВАЛАНКАР [36]
23 июня – июль 1880, Цейлон и затем на судне, возвращавшемся в Бомбей, Индия

Однажды вечером в одном селении... на Цейлоне Е.П.Б., полковник Олькотт и я оказались единственными тремя людьми, которые остановились там, а вся остальная компания проехала дальше. Все мы были очень заняты, посвящая[15] людей и формируя филиал нашего Теософского общества, примерно до 12 часов ночи. Е.П.Б. и полковник Олькотт отправились спать около часа ночи.

Поскольку мы собирались оставаться там всего одну ночь, мы поселились в доме, где удобно могли разместиться лишь два путешественника. Поэтому мне предстояло спать в кресле в столовой. Едва успев закрыть дверь комнаты изнутри и прилечь на кресло, я услышал негромкий стук в дверь. Пока я шел к двери, он успел повториться дважды. Я открыл ее, и насколько же велика была моя радость, когда я снова увидел Махатму Морию! Очень тихим шепотом он приказал мне одеться и следовать за Ним.

Со стороны заднего выхода из дома было море. Я следовал за Учителем, как Он мне приказал... Мы прошли примерно три четверти мили по берегу, затем повернули в направлении моря. Повсюду была вода, и лишь то место, по которому шли мы, было сухое!! Он шел впереди, я следовал за ним. Таким образом, мы шли в течение примерно 7 минут и, наконец, пришли в какое-то место, похожее на маленький островок. На крыше дома был треугольный фонарь. Глядя с большого расстояния, человек, например находившийся на берегу моря, подумал бы, что это необитаемое место, сплошь покрытое зелеными кустами. Чтобы попасть внутрь, существовал только один путь. Добравшись до острова... мы подошли к фасаду этого здания. Там, в маленьком саду перед ним, мы обнаружили одного из Братьев. Я видел его прежде... именно он был владельцем этого места... Махатма Мория сел возле него, а я стоял перед ними. Мы находились там около часа. Мне показали частично это место. Насколько же оно было приятным! А внутри дома была... небольшая комната, где пребывало его тело, пока дух путешествовал. Каким очаровательным, восхитительным было это место! Какой прекрасный запах роз и других цветов!.. Истекли полчаса, и нам было пора уходить. Хозяин этого места, чьего имени я не знаю, провел своей благословляющей рукой над моей головой, и Махатма Мория и я снова отправились в путь. Мы вернулись обратно к двери той комнаты, где я собирался ночевать, и внезапно Он исчез прямо на этом месте...

...Я забыл упомянуть о двух других местах, куда меня отводили... Одно из них, возле Коломбо, – это личный дом Махатмы Мории, а другое, возле Канди, – библиотека.

Однажды вечером в июле 1880 года, находясь на пароходе, который шел назад в Бомбей, мы закончили обедать, и я пошел к себе в каюту и надел... плащ. Я машинально засунул руки в карманы, как я обычно делаю, и вдруг! правой рукой я нащупал бумагу... Я ее вынул и, к своему удивлению, обнаружил письмо, адресованное госпоже Блаватской. Я поднес его поближе к свету... Конверт был открыт, и красными буквами на нем было написано: "Прочитать Дамодару". Затем я прочитал это письмо... Обдумывая все это, я лежал на кровати. Уйдя с головой в эти мысли, я вздрогнул от звука, который донесся со ступенек внутри каюты, которую я запер изнутри. Я оглянулся и увидел там... снова Махатму Морию и еще двоих! Каким прекрасным был этот вечер! Около получаса мы говорили на различные темы, относящиеся к знанию и философии!..

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [37]
Июль-сентябрь 1880, Бомбей, Индия

Как прямая противоположность нашего приятного времяпрепровождения в период путешествия по Цейлону наше плавание морем из Галле в Коломбо было совершенно жутким – все мы ужасно страдали от морской болезни... В последний день нашей обратной поездки хлестал ливень как из ведра. Так продолжалось почти все время, палубы были мокрыми... Е.П.Б. предпринимала абсурдные попытки писать за столом, укрепленным на паре металлических перекладин в относительно сухом месте, который предоставил ей капитан, выбирая ей каюту, но пользовалась она при этом более сильными выражениями, чем способны передать чернила, а ее бумага так носилась под порывами ветра, что вычистила собой весь корабль... В конце концов, мы добрались до бухты Бомбея и... обрели под ногами твердую почву...

Вечером 4 августа Махатма Мория посетил Е.П.Б., и меня позвали увидеться с Ним до того, как Он ушел. Он диктовал длинное и важное письмо одному нашему влиятельному другу в Париже и дал мне несколько важных советов относительно управления текущими делами Теософского общества. Меня отослали прежде, чем Его посещение завершилось, и я... оставил Его сидящим в комнате Е.П.Б.

Потом мы получили приглашение от мистера Синнетта посетить его в Симле... Мы – Е.П.Б. и я с нашим слугой Бабулой – отправились из Бомбея на север вечерним почтовым поездом 27 августа... Мы увидели Симлу перед самым заходом солнца 8 сентября... Когда мы прибыли в город, нас встретил слуга мистера Синнетта с джампанами – креслами, которые несли носильщики за длинные палки, – и вскоре мы оказались под гостеприимной крышей наших добрых друзей Синнеттов, у которых нас ожидал сердечный прием...

ДАМОДАР К. МАВАЛАНКАР [38]
Сентябрь 1880, Бомбей, Индия

27 августа 1880 года Е.П.Б. и полковник Олькотт отправились из Бомбея в Симлу и другие места на севере Индии... Я работал совершенно один в квартире Е.П.Б. Однажды в сентябре, примерно в 2 часа ночи, закончив работу, я запер дверь и лег в постель. Через две или три минуты я услышал голос Е.П.Б. из ее комнаты, который звал меня. Я быстро поднялся и вошел туда. Она сказала: "Кое-кто хочет видеть тебя, – и через мгновение добавила: – Теперь иди, не смотри на меня". Однако прежде чем я успел повернуть голову, я увидел, как она постепенно исчезает, и на том же самом месте поднимается [астральная] форма Махатмы Мории. Когда я повернулся, я увидел двух других, одетых в то, что, как я впоследствии узнал, было тибетской одеждой. Один из них остался с Махатмой Морией... в комнате Е.П.Б. Другого я обнаружил сидящим на своей кровати, когда вошел в свою комнату... Затем он велел мне постоять неподвижно некоторое время и стал сосредоточенно смотреть на меня. У меня появилось очень приятное ощущение, словно я выхожу из своего тела. Я не могу сказать, сколько времени прошло между этим моментом и тем, что я сейчас собираюсь рассказать. Но я увидел, что нахожусь в каком-то особенном месте. Это была северная часть Кашмира, у подножия Гималаев. Я увидел, что меня доставили в какое-то место, где было только два дома прямо напротив друг друга, и более никаких признаков обитаемости. Из одного дома вышел человек [Кут Хуми], который... велел мне следовать за ним... Пройдя небольшое расстояние, около полмили, мы оказались у естественного подземного тоннеля... Пройдя значительное расстояние по этому подземному проходу, мы вышли на открытую равнину... Там находилось массивное здание тысячелетней древности... Входные ворота представляли собой треугольную арку. Внутри были многочисленные отделения... Я поднялся вместе с моим Гуру в Великий зал. Великолепие и безмятежность этого места погружали любого в благоговейный трепет... Когда я там стоял, произошло нечто, чего я не знаю, и я вдруг... обнаружил себя в своей постели. Было около 8 часов утра. Что такое я видел? Было ли это сном или реальностью?.. Погруженный в эти мысли, я сидел молча, когда мне на нос упала записка. Я открыл ее и прочитал, что это был не сон, а что меня каким-то таинственным образом взяли в астральном теле в реальное место посвящения...

А.П. СИННЕТ [39]
3 октября 1880, Симла, Индия

Утром 3 октября мы собрались в условленное время. Первоначально наша компания должна была состоять из шести человек, но, прежде чем мы собрались, к нам присоединился седьмой человек. Некоторое время мы шли вниз по холму, пока не выбрали место для завтрака в лесу возле верхнего водопада; корзины, которые мы принесли с собой, были распакованы, и... слуги развели костер на некотором расстоянии и принялись за работу – приготовление чая и кофе. В связи с этим раздались шутки по тому поводу, что у нас не хватало одной чашки с блюдцем для того человека, который присоединился к нам, и кто-то, забавы ради, попросил госпожу Блаватскую сотворить еще одну чашку и блюдце... Когда госпожа Блаватская заявила, что это будет трудновато сделать, но что она попытается, если мы этого так уж хотим, то это, естественно, приковало к себе всеобщее внимание. Госпожа Блаватская, как обычно, мысленно побеседовала с одним из Братьев и затем немного побродила в непосредственной близости от того места, где мы сидели, – т. е. примерно в радиусе 6-10 ярдов от нашего ковра для пикника. Я следовал за ней очень близко, ожидая увидеть, что произойдет.

Затем она отметила место на земле и позвала одного из нашей компании, попросив его, чтобы он принес нож, которым можно было бы копать. Выбранное место находилось на краю небольшого косогора, густо заросшего травой и сорняками, с кустистым подлеском. Человек с ножом [майор Филипп Гендерсон] разрезал все это с заметным усилием, поскольку корни были толстые и тесно переплелись между собой. Разрезая ножом корни и землю на куски, и вытаскивая все это руками, он, наконец, наткнулся на краешек чего-то белого, что оказалось, когда его полностью откопали, требуемой чашкой. Соответствующее ей блюдце было также извлечено после небольших раскопок оттуда же. Оба предмета находились среди корней, которые переплетались под землей повсюду, так что казалось, что корни росли вокруг них. Чашка и блюдце точно соответствовали в смысле внешнего вида тем, которые были принесены для пикника, и оказались седьмыми по счету чашкой и блюдцем, когда их доставили к тому месту, где мы собирались позавтракать... Позже, когда мы пришли домой, моя жена спросила у нашего главного управляющего, сколько у нас было таких чашек и блюдец. За годы пользования сервизом некоторые из них разбились, но управляющий сразу сказал, что всего осталось 9 чашек. Когда все их собрали в одно место и сосчитали, то это так и оказалось, если не брать в расчет откопанную чашку. А всего было 10 чашек, и что касается самого сервиза, то это был совершенно особенный сервиз, приобретенный много лет назад в Лондоне, к которому в Симле вряд ли вообще можно было подобрать соответствующие предметы.

...Если это явление не было тем, чем оно казалось, – наиболее чудесным проявлением способностей, относительно которых современный мир не обладает ни малейшим пониманием, – то это было, конечно, весьма выдающееся мошенничество, требовавшее немало ловкости. Но об этом предположении... вряд ли стоит упоминать, кроме как мимоходом... Чашка и блюдце были выкопаны именно так, как я описываю. Если они были помещены туда не посредством оккультных сил, то тогда их нужно было закопать там заранее. Но я ведь описал характер той почвы, откуда их выкапывали; если судить по растительности на ней, то можно уверенно сказать, что ее не тревожили в течение многих лет. Но тут есть возражение, что сначала можно было прокопать нечто вроде туннеля из какой-нибудь другой части косогора, в который втиснуть чашку и блюдце на то место, где их нашли... Если проделать туннель достаточной величины для данной цели, то от него остались бы следы, которые должны были бы быть заметны на почве, – однако их не нашли, когда вскоре после всего этого мы тщательно исследовали землю, чтобы проверить данную гипотезу. Но истина состоит в том, что теория предварительного закапывания... совершенно не выдерживает критики ввиду того факта, что необходимость чашки и блюдца – среди мириада вещей, которые могли бы оказаться нужными, – ни в коем случае нельзя было предвидеть заранее. Она возникла при обстоятельствах, которые сами по себе были чистой случайностью. Если бы к нам в последний момент не присоединился еще один человек, то количество упакованных чашек и блюдец было бы для нас достаточным, и никто не обратил бы на это никакого внимания. Сами слуги, ничего не зная о гостях, выбрали среди других именно эти чашки, которые так же легко могли бы оказаться на их месте. Если бы на самом деле здесь имел место подлог, то было бы необходимо вынудить нас выбрать именно то место, где мы остановились для пикника, ввиду проделанных заранее приготовлений, а чашка была найдена в нескольких футах от этого места. Таким образом... кто же мог быть агентом, который закопал там эту чашку и блюдце в почву, и когда он успел бы осуществить всю эту операцию? Госпожа Блаватская находилась под крышей нашего дома все это время, начиная с предыдущего вечера, когда было назначено время для пикника, и до его начала. Единственный личный ее слуга был из Бомбея и совершенно не знаком с Симлой, и он постоянно находился в доме в предшествовавший вечер и с самого раннего утра, когда проснулись первые обитатели дома... Полковник Олькотт... который тоже гостил у нас в это время... также присутствовал, когда мы выходили. Вообразить, будто он провел ночь, отправившись в путешествие на четыре или пять миль... по трудно различимым лесным тропинкам, чтобы закопать там такие чашку и блюдце, которые мы вряд ли возьмем, в таком месте, куда мы вряд ли пойдем, ради того, чтобы при возникновении крайне небольшой вероятности, что они потребуются для проведения этого розыгрыша, – это на самом деле довольно-таки необыкновенное предположение. Другой фактор: к тому месту, куда мы пришли, можно добраться по двум дорогам с противоположных концов холмов, где расположена Симла, которые образуют нечто вроде подковы. Мы имели полную возможность избрать любую дорогу, и совершенно точно ни госпожа Блаватская, ни полковник Олькотт не принимали никакого участия в решении вопроса о том, какую дорогу выбрать. Если бы мы пошли по другой, то мы никогда не остановились бы на том месте, где прошел этот пикник.

Мистер Гендерсон находился большую часть времени вместе с нами в течение одной-двух недель, которые прошли с момента прибытия госпожи Блаватской. Как и многие из наших друзей, он получил огромные впечатления от многих вещей, которые он видел в ее присутствии. Особенно он обратил внимание на то, что Теософское общество... оказывает хорошее влияние на местных жителей... Он заявил о своем намерении присоединиться к этому Обществу, как это уже сделал я сам. Теперь, после этого случая с обнаружением чашки и блюдца, большинство присутствовавших, и мистер Гендерсон в том числе, получили огромное впечатление, и в последовавшей за этим беседе возникла идея о том, что мистер Гендерсон мог бы официально стать членом Общества прямо на этом месте и прямо сейчас... Предложение о том, чтобы мистер Гендерсон сделался членом Общества прямо на этом месте и прямо сейчас, получило вполне положительное отношение с его стороны, и он был готов это сделать. Однако для этого требовались некоторые документы – официальный диплом, награждение которым происходило после того, как новый член принимал посвящение в виде определенных масонских ритуалов, необходимых для признания его таковым, которые были приняты в нашем Обществе. Как он мог получить диплом? Конечно, для всех присутствовавших возникшая трудность была еще одной возможностью испытать способности госпожи. Могла ли она доставить нам такой диплом с помощью магии? После оккультной беседы с Братом, который заинтересовался нашим экспериментом, госпожа сказала, что диплом будет получен. Она описала внешний вид, в котором он появится, – рулон бумаги, обмотанный большим количеством ниток и обернутый в листья одного ползучего растения. Мы найдем его где-то в лесу рядом с тем местом, где мы находимся, и в поисках могут участвовать все, но именно мистер Гендерсон, для которого он предназначался, найдет его. Так оно и произошло. Мы все приступили к поискам под деревьями и в близлежащих кустах, залезая везде, где только позволяло нам наше воображение, и именно... мистер Гендерсон отыскал сверток, имевший описанный выше внешний вид.

Мы уже закончили завтрак. Мистер Гендерсон был официально посвящен в члены Общества полковником Олькоттом, и через некоторое время мы перебрались в более низкое место в лесу, где находился небольшой тибетский храм или домик для отдыха... Мы с удовольствием рассмотрели это маленькое строение снаружи и изнутри, "окунаясь в хороший магнетизм", как выразилась по этому поводу госпожа Блаватская, и затем, когда мы прилегли на траву неподалеку от него, кому-то в голову пришла мысль, что неплохо бы выпить кофе. Мы отдали распоряжение слугам приготовить его, но... оказалось, что у них закончился запас воды. Воду, которую можно отыскать в ручьях вокруг Симлы, невозможно использовать для подобных целей, и на пикники с собой всегда берут чистую отфильтрованную воду в бутылках. Оказалось, что все бутылки в наших корзинах пусты. Это быстро проверили слуги, достав оттуда все пустые бутылки. Единственное, что можно было сделать, – это послать человека в пивоварню, которая находилась в миле от нас, чтобы он попросил воды. Я написал карандашом записку, и отправил туда кули с пустыми бутылками. Через некоторое время кули вернулся, к нашему величайшему возмущению, без воды. На пивоварне в тот день не оказалось ни одного европейца (это было воскресенье), который мог бы прочитать записку, и этот глупый кули притащился обратно, неся пустые бутылки, вместо того, чтобы поспрашивать у людей и найти кого-нибудь, кто мог бы дать нам требуемую воду.

К этому времени компания уже разбрелась... Мистер Гендерсон и еще один джентльмен куда-то ушли. Никто из оставшихся не ожидал никаких феноменов, когда вдруг госпожа поднялась, подошла к корзинам, которые стояли поодаль на расстоянии 10-20 футов, взяла бутылку – одну из тех, как я полагаю, что принес назад кули, – и вернулась к нам, держа ее под прикрытием складки своего платья. Она вынула ее, смеясь, и та оказалась заполненной водой. Это похоже на ловкий фокус, скажет кто-то? Очень похоже на то, если бы только не некоторые обстоятельства. Для подобного фокуса фокусник обычно заранее говорит, что он собирается проделать. В нашем случае отсутствие воды, прежде всего, было настолько же непредсказуемо, как и нужда в чашке с блюдцем. Та случайность, что на пивоварне не оказалось ни одного европейца, добавилась к тому, что посланный за водой кули оказался настолько глуп... что вернулся без нее по той причине, что там не было никого, кто мог бы прочесть мою записку. Если бы не эти случайности, то необходимость добывать воду посредством оккультных сил не возникла бы. И все это еще сочеталось с той основной случайностью, которая была сама по себе маловероятна: что наши слуги отправят нас на пикник без достаточного количества воды. То, что какая-нибудь бутылка с водой могла остаться лежать незамеченной на дне какой-нибудь корзины, – это предположение, с которым вряд ли согласился бы кто-либо из присутствовавших. Ведь слуг обвинили в том, что они не взяли с собой достаточного количества воды; и потому они выпотрошили все корзины, и мы не успокоились до тех пор, пока не убедились, что у нас действительно больше не осталось воды. Более того, я попробовал на вкус воду из той бутылки, которую произвела госпожа Блаватская, и эта вода оказалась совсем непохожей на ту, что получается у нас после фильтрования. У этой воды был земляной привкус, совершенно нетипичный для воды из Симлы, но он также никак не был, я могу здесь добавить, похож и на отвратительную мутную воду из того единственного ручья, который протекал в этом лесу.

Каким образом она появилась?.. Факт есть факт, независимо от того, можем мы его объяснить или нет. Вы не можете подвергнуть сомнению какой-то факт, утверждая, что якобы свет в вашем уме отражается как нечто отличное от того, чем он на самом деле является. Еще менее уверенно вы сможете спорить с той массой фактов, что я излагаю в данный момент, с помощью множества экстравагантных и противоречивых гипотез, изобретаемых заново для каждого случая. О чем так часто забывает уверенный в себе противник, так это о том, что приверженность к скептицизму, которая нередко свидетельствует о некоторой проницательности ума, при наличии доказательств определенного рода свидетельствует о недостаточной способности мыслить...

Мистер Гендерсон, должен я добавить, впоследствии изменил свое мнение об удовлетворительном характере феномена с чашкой и заявил, что, по его мнению, все это опровергается научным доказательством, основанным на той теории, что чашку и блюдце можно было заранее поместить туда с помощью туннеля, прорытого от нижней части косогора. Я уже приводил обсуждение данной гипотезы и упоминаю о том, что мистер Гендерсон изменил мнение только по той причине, независимо от тех обстоятельств, которые я изложил, чтобы просто избежать вероятности того, чтобы читатели... могли подумать, будто я отношусь к этой перемене мнения как к чему-то, что необходимо скрывать...

Именно в тот вечер, когда был произведен феномен с чашкой, произошло событие, которое впоследствии стало предметом очень широкой дискуссии во всех англо-индийских газетах. Это был получивший широкую известность "феномен с брошью". Тогда эти факты были изложены в небольшой заметке, написанной для публикации, которую засвидетельствовали девять человек, присутствовавшие при этом. Я процитирую эту заметку для читателя безо всяких изменений, но ввиду того, что комментарии, вызванные ее появлением, показывают недостаток полных и точных сведений о том, что произошло, я опишу ход событий более полно...

Мы, т. е. моя жена, я и наши гости, поднялись вверх по холму, чтобы пообедать, как было условленно заранее, с мистером и миссис Хьюм. Мы, компания из одиннадцати человек, обедали сидя за круглым столом, а госпожа Блаватская, которая сидела рядом с хозяином, уставшая и не в духе, была необычно молчалива. С самого начала обеда она не проронила ни слова, и мистер Хьюм в основном беседовал с дамой, сидевшей по другую его руку...

На индийских обеденных столах перед каждым гостем находятся обычно небольшие металлические емкости с горячей водой, на которые ставится тарелка с едой. Такие подогреватели для тарелок использовались и на том вечере, который я описываю, и когда была смена блюд – в интервале, пока меняли тарелки, – госпожа Блаватская с отрешенным видом грела над ним руки.

Как мы заметили, иногда проявление стуков и звонов госпожой Блаватской проходило более легко, и эффекты наблюдались лучше, если она согревала руки; поэтому кто-то, заметив, что она занята согреванием рук, задал ей какой-то вопрос, косвенно намекая на феномены... Когда кто-то чисто ради забавы спросил ее, зачем она греет руки, она предложила нам всем тоже погреть руки и посмотреть, что произойдет. Некоторые из присутствовавших последовали ее примеру, перешучиваясь между собой. Затем миссис Хьюм вызвала смешки, подняв свои руки и сказав: "Ну вот, я согрела руки, а что дальше?"

...Из того, что я узнал впоследствии, можно сделать вывод, что именно в этот момент или непосредственно перед ним Е.П.Б. восприняла посредством тех оккультных способностей, о которых человечество вообще не имеет никакого понятия, что один из Братьев невидимо для всех остальных присутствовал в комнате в астральном теле. Именно следуя его указаниям, она проделала то, что произошло вслед за этим; конечно же, в тот момент никто не знал, что она получила какой-то внешний по отношению к ней импульс.

На первый взгляд, произошло вот что: когда миссис Хьюм произнесла вышеприведенные слова, и за этим последовало небольшое веселье среди нашей компании, госпожа Блаватская протянула свою руку через человека, сидевшего между ней и миссис Хьюм, взяла одну ладонь этой дамы, спросив при этом: "Ну хорошо, есть что-то конкретно, что вы хотели бы иметь?"

...Я не ручаюсь ни за точное воспроизведение того, что было сказано, ни за то, что именно ответила миссис Хьюм изначально, еще не понимая сути ситуации; но через довольно небольшое время стало ясно, о чем идет речь. Некоторые из тех, кто слышал эту беседу, утверждают, что было сказано следующее: "Подумайте о чем-то, что вы хотели бы получить, о чем-то, что вы хотели бы иметь не по причине корысти или других мирских мотивов, и есть ли что-то, что, по вашему мнению, очень трудно получить?" Замечания подобного рода были единственными словами, которые были произнесены в короткий промежуток между высказыванием миссис Хьюм относительно согревания рук и тем, когда она назвала вещь, о которой подумала. Она потом рассказывала, что стала думать над тем, что могло бы подойти для такой цели. Что это могло бы быть? Старинная брошь, которую ей давным-давно подарила ее мать и которую она потеряла.

Теперь, когда об этой броши, которая, как будет рассказано далее в моем повествовании, окончательно вернулась при помощи оккультных сил, начались разговоры, люди заявляют: "Конечно же, госпожа Блаватская по ходу беседы незаметно подвела мысли к этой конкретной вещи, которую она заранее подготовилась произвести". Но я привел все слова, которые были произнесены в связи с данной темой до того, как была названа брошь. О броши или о чем-либо подобном вообще ни слова сказано не было. За пять минут до того, как была упомянута брошь, ни у кого из присутствовавших и в помине не было мыслей о том, что будет проведено хоть что-то вроде феномена, связанного с нахождением какого-то потерянного предмета, или что-нибудь подобное. Миссис Хьюм не только не думала о том, о чем ее могли бы попросить, но даже и не упоминала о какой-либо подобной направленности своих мыслей.

В этом месте история достигает того момента, с которого начинается опубликованная тогда заметка, достаточно полно обо всем рассказывающая... поэтому ниже я привожу ее...

"В воскресенье 3 октября в доме мистера Хьюма в Симле за обедом присутствовали мистер и миссис Хьюм, мистер и миссис Синнетт, миссис Гордон, мистер Ф.Хогг, капитан П. Дж. Мейтланд, мистер Битсон, мистер Дэвидсон, полковник Олькотт и госпожа Блаватская. Большинство присутствовавших недавно оказались свидетелями множества необычайных происшествий в присутствии госпожи Блаватской. Зашел разговор об оккультных феноменах, и по его ходу госпожа Блаватская спросила миссис Хьюм, есть ли что-либо такое, что она особенно хотела бы обрести. Сначала миссис Хьюм колебалась, но потом сказала, что есть такая вещь, которую она особенно хотела бы получить, а именно – маленькое ювелирное изделие, прежде ей принадлежавшее, но которое она отдала одному человеку, ухитрившемуся потерять его. Тогда госпожа Блаватская сказала, что если она сможет очень четко зафиксировать в уме образ данного предмета, то она, госпожа Блаватская, возьмется доставить его. Миссис Хьюм ответила, что очень хорошо помнит этот предмет, и описала его – старинная нагрудная брошь с жемчугом по кругу, со стеклышком в центре, а сзади было сделано место для того, чтобы помещать туда волосы. Затем, когда ее попросили, она нарисовала, как примерно выглядела эта брошь. Тогда госпожа Блаватская завернула монету, прикрепленную к ее цепочке для часов, в две папиросных бумаги, положила ее к себе в платье и сказала, что она надеется получить брошь в течение вечера. Когда обед заканчивался, она сказала миссис Хьюм, что бумага, в которую была завернута монета, исчезла. Чуть позже, в гостиной, она сказала, что брошь обнаружится не в доме, а что надо искать ее в саду, и затем, когда сопровождавшая ее компания вышла наружу, она сказала, что ясно видит брошь, – что она упала в цветочную клумбу в форме звезды. Мистер Хьюм показал нам дорогу к такой клумбе, которая находилась в дальней части сада. Были проведены долгие и тщательные поиски с помощью фонарей, и, в конце концов, среди листвы мистером Синнеттом был найден небольшой бумажный пакетик, сделанный из двух папиросных бумажек. Открыв его, обнаружили брошь, которая точно соответствовала данному ранее описанию и которую миссис Хьюм признала как ту, что изначально была потеряна. Никто в данной компании, кроме мистера и миссис Хьюм, никогда не видел и не слышал об этой броши. Мистер Хьюм в течение многих лет даже и не вспоминал о ней. Миссис Хьюм ни с кем не говорила о ней с тех пор, как она ее потеряла, и уже довольно долгое время о ней не вспоминала. Сама она заявила, что только в тот самый момент, когда госпожа спросила ее о том, есть ли что-то, что она хотела бы получить, у нее в голове возникло воспоминание об этой броши, подарке ее матери.

Миссис Хьюм не является спиритуалистом, и до этого происшествия она не верила ни в какие-либо оккультные феномены, ни в способности госпожи Блаватской... Брошь, несомненно, именно та, что была потеряна миссис Хьюм. Даже если сделать невозможное предположение о том, что этот предмет, потерянный за многие месяцы до того, как миссис Хьюм вообще что-то услышала о госпоже Блаватской, и не имеющий на себе никаких букв или других признаков его первоначального владельца, естественным способом попал в руки госпожи Блаватской, даже тогда надо помнить о том, что она вряд ли могла предвидеть то, что спросят именно о ней, а сама миссис Хьюм многие месяцы не вспоминала о ней". Этот рассказ, прочитанный всей компании, подписали: А. О. Хьюм, М. А. Хьюм, Фред Р. Хогг, А. П. Синнетт, Пейшенс Синнетт, Алиса Гордон, П. Дж. Мейтланд, Ум. Дэвидсон, Стюарт Битсон.

...Когда рассказ был опубликован, на этих девятерых человек пролились потоки насмешек... Обрушились целые реки в той или иной степени глупейшей критики с целью доказать, что все это представление было фокусом, и что многим людям... сразу же стало ясно, что, вне всякого сомнения, миссис Хьюм умело подвели по ходу разговора к мысли о полученном предмете в результате предварительных рассказов о подвигах, которые госпожа Блаватская специально приехала проделать в этом доме. Еще одно установившееся мнение... это что брошь, которую миссис Хьюм подарила своей дочери и которую ее дочь потеряла, видимо, была получена от этой молодой дамы примерно за год до того, как она побывала по пути домой в Англию проездом в Бомбее, где жила госпожа Блаватская. Свидетельство юной дамы о том, что она потеряла брошь до того, как попала в Бомбей, – это всего лишь незначительная подробность, на которую довольные собой разоблачители не считают нужным обращать внимание...

 

П. Дж. МЕЙТЛАНД [40]
13 октября 1880, Симла, Индия

Вечером 13 октября я сидел в компании госпожи Блаватской и полковника Олькотта в гостиной дома мистера Синнетта в Симле. После того как мы побеседовали на различные темы, госпожа Блаватская сказала, что хотела бы провести один эксперимент, идею которого предложил ей мистер Синнетт. Затем она взяла две папиросных бумажки из своего кармана и нанесла на них с помощью карандаша несколько параллельных линий. Потом она оторвала по кусочку от каждой бумажки вдоль этих линий и отдала эти кусочки мне.

В тот момент госпожа Блаватская сидела близко от меня, и я внимательно следил за тем, что она делает, причем мои глаза находились на расстоянии не более двух футов от ее рук. Она не позволила мне метить или отрывать бумажки, объяснив это тем, что если их подержит в руках кто-то другой, то они пропитаются его магнетизмом, который будет противодействовать ее собственному. Тем не менее оторванные кусочки сразу же отдали мне, и я не нахожу здесь ни малейшей возможности подменить их другими с помощью ловкости рук.

Как мне кажется, суждение о подлинности показанного после этого феномена можно вынести именно на этом основании. Оторванные кусочки бумаги я плотно держал в левой руке до самого завершения эксперимента. Из оставшихся бумажек большего размера госпожа Блаватская свернула две сигареты, дав первую из них мне подержать на то время, пока она сворачивала вторую. Я очень внимательно исследовал эту сигарету, чтобы позже иметь возможность безошибочно ее узнать. Закончив с сигаретами, госпожа Блаватская поднялась и поместила их между своими ладонями, которые начала тереть друг о друга. Через 20 или 30 секунд шуршание бумаги, до этого момента хорошо слышимое, прекратилось. Затем она произнесла: "Ток проходит через этот край комнаты, поэтому я могу послать их только куда-нибудь рядом..." Теория состоит в том, что ток того, что можно назвать магнетизмом, можно заставить переносить предметы, до этого рассеянные той же самой силой, на любое расстояние, вопреки какому-либо вмешательству со стороны любого количества материи... Через мгновение после этого она сказала, что одна упала на пианино, а другая – около той полки. Я сидел на софе, спиной к стене, и пианино стояло прямо напротив меня, а полка, на которой стояло несколько фарфоровых предметов, находилась справа – между ним и дверью. Оба предмета были хорошо видны со всех сторон в этой довольно узкой комнате. На пианино лежали стопки нотных тетрадей, и именно среди них, как полагала госпожа Блаватская, нужно было искать сигарету. Я сам убрал эти тетради, одну за другой, ничего не найдя. Затем я открыл пианино и обнаружил сигарету на узкой полочке внутри него. Я вынул оттуда эту сигарету и признал в ней ту самую, которая до этого побывала в моих руках. Другая была найдена в закрытой чашке на полке. Обе сигареты еще были влажные по краям оттого, что их смачивали в процессе изготовления. Я положил сигареты на стол, причем так, чтобы их не видели ни госпожа Блаватская, ни полковник Олькотт. Когда я развернул и разгладил их, то выяснилось, что оборванные края точно соответствуют тем кусочкам бумаги, которые я все это время держал в руке. Карандашные метки также соответствовали. Следовательно, можно сказать, что это действительно те самые бумажки, которые были надорваны при изготовлении сигарет.

Обе эти бумажки все еще находятся у меня. Можно к этому добавить, что полковник Олькотт в течение эксперимента сидел на софе спиной к госпоже Блаватской и не двигался до тех пор, пока он не завершился.

А.П. СИННЕТТ [41]
15 октября 1880, Симла, Индия

Однажды я спросил... госпожу Блаватскую: если я напишу письмо кому-нибудь из Братьев... то не сможет ли она доставить его? Я полагал, что едва ли это возможно, помня о том, насколько недосягаемы Братья вообще; но поскольку она сказала мне, что попробует, то я написал письмо, адресовав его "неизвестному Брату", и отдал его ей, чтобы посмотреть, что из всего этого выйдет.

Это было удачное озарение, что мне вдруг пришла в голову мысль так поступить, поскольку эта скромная попытка превратилась в самую интересную переписку из всех, которые я когда-либо вел...

Идея, которую я конкретно имел в виду, написав вышеупомянутое письмо, состояла в том, что из всевозможных феноменов, проводимых ради эксперимента, наилучшим было бы производство в том месте Индии, где мы живем, экземпляра сегодняшнего номера лондонской газеты "Times". С подобным доказательством в руках, говорил я, можно любого человека в Симле, способного связать вместе хотя бы две идеи, заставить поверить в возможность достижения психических результатов, намного превосходящих понимание современной науки, посредством оккультных сил...

Прошел день или два, прежде чем я услышал что-либо о судьбе написанного мною письма, но затем госпожа Блаватская сообщила мне, что я должен получить ответ... Сначала она не могла найти какого-нибудь Брата, который согласился бы получить это послание. Те, к которым она поначалу обратилась, отказались участвовать в этом деле. В, конце концов, ее психический телеграф принес ей положительный ответ от одного из Братьев, что он примет это письмо и ответит на него.

...По истечении одного или двух дней после этого на письменном столе я нашел первое письмо, присланное моим новым корреспондентом... Он был уроженцем Пенджаба, и с самого раннего детства его привлекало изучение оккультизма. Когда он был еще юношей, его послали в Европу по настоянию одного родственника – тоже оккультиста, – чтобы он получил образование в области западной мысли, и впоследствии он был полностью посвящен в великое знание Востока...

Мой корреспондент известен мне под именем Кут Хуми Лал Синг. Это его тибетское мистическое имя – оккультисты... берут себе новые имена при посвящении[16]...

Письмо, которое я получил, начиналось с обсуждения сделанного мною предложения. "Именно по той причине, – писал Кут Хуми, – что этот проверочный эксперимент с лондонской газетой закрыл бы навсегда рты скептиков, он недопустим. Вы можете смотреть на это так, как вам покажется нужным, но мир все еще находится на первой ступени освобождения... т. е. он еще не готов к этому. Совершенно верно то, что мы работаем с помощью естественных, а не сверхъестественных законов и средств. Но поскольку, с одной стороны, сама наука обнаружит свою неспособность современными средствами объяснить те чудеса, которые творятся под ее именем, а с другой стороны, у невежественных масс все еще будет оставаться возможность рассматривать эти явления как волшебство, то каждый, кого таким вот образом сделают свидетелем подобного происшествия, будет выведен из равновесия, и результаты всего этого будут весьма прискорбны. И поверьте мне, что это особенно верно в отношении вас самого, породившего эту идею, и этой самоотверженной женщины [Е.П.Б.], которая столь безрассудно торопится в широко открытую дверь к скандальной известности. Эта дверь, даже если ее открывает перед вами рука такого друга, как вы, очень скоро окажется ловушкой – причем на самом деле смертельной ловушкой для нее. А ваша цель не в этом, что можно утверждать совершенно точно..."

А.П. СИННЕТТ [42]
20 октября 1880, Симла, Индия

В сопровождении наших гостей [госпожи Блаватской, полковника Олькотта и Алисы Гордон] как-то раз мы отправились пообедать на вершине близлежащего холма. Предыдущим вечером, как я полагаю, у меня произошло нечто вроде... субъективного общения с моим корреспондентом, Кут Хуми[17]...

...Обсудив наутро эту тему, я позже обнаружил на столике в зале записку от Кут Хуми, в которой он обещал мне предоставить на холме что-нибудь, что могло бы быть доказательством его астрального присутствия у меня предыдущим вечером.

Мы добрались до назначенного места, расположились на вершине холма и занялись приготовлением обеда, когда госпожа Блаватская сказала, что Кут Хуми спрашивает, где бы мы хотели найти предмет, который он собирается мне послать... Вплоть до этого самого момента ни слова не было сказано о том, что я ожидаю подобный феномен. Вероятно, проще всего объяснить так, что госпожа Блаватская "подвела" меня к тому выбору, который я сделал. Однако фактически было так, что посреди разговора на совершенно другую тему госпожа Блаватская услышала оккультный голос и сразу сказала мне, что за вопрос был задан, и не принимала никакого участия в выборе ни единым словом или замечанием на эту тему. Фактически не было никакого широкого обсуждения, и я сделал свой собственный выбор чисто спонтанно, сказав после недолгого размышления: "в этой подушке" – и указал на одну из тех, что принадлежала кому-то из дам. Не успел я произнести эти слова, как моя жена выкрикнула: "Ах нет, пусть будет в моей!" или что-то подобное. Я сказал: "Очень хорошо, пусть это окажется внутри подушки, принадлежащей моей жене". Госпожа Блаватская спросила Махатму своим способом, подойдет ли это, и получила утвердительный ответ. Таким образом, моя свобода выбора места появления предмета была абсолютной и не ограниченной никакими условиями. Самым естественным выбором, который я мог бы сделать при данных обстоятельствах, согласно нашему предыдущему опыту, было бы какое-нибудь дерево или место где-нибудь под землей; но внутренность зашитой подушки – выбор, сделанный совершенно случайно, это была мгновенная идея, возникшая у меня в тот момент, когда мой взгляд упал на подушку, которую я назвал сначала, – показалась мне очень подходящим местом; и когда у меня появилась эта идея, поправка, сделанная моей женой к первоначальному предложению, на самом деле оказалась улучшением, поскольку та конкретная выбранная подушка ни на секунду не исчезала из ее вида все это утро. Это была ее обычная подушка из джампана, она сидела на ней в течение всего пути из дома и все еще сидела на ней сейчас, пока ее джампан несли на вершину холма, и она продолжала занимать его. Сама подушка была сшита весьма крепко из толстого материала и бархата и была нами приобретена давным-давно, несколько лет назад. Она всегда оставалась, когда мы были дома, в гостиной, на видном месте в углу софы, откуда ее и брали, чтобы положить в джампан, когда моей жене надо было куда-нибудь отправиться, и куда ее возвращали потом.

Когда мы определили подушку, моей жене велели положить ее под ковер в ее джампане, что она и сделала собственными руками. Прошло около минуты, и тогда госпожа Блаватская сказала, что мы можем начинать вскрывать подушку. Я проделал это с помощью перочинного ножа, и для этого потребовалось некоторое время, поскольку подушка была очень надежно и прочно прошита по всему периметру, так что приходилось резать чуть ли не по отдельному стежку, а разорвать было невозможно. Когда был полностью срезан чехол с одной стороны, то оказалось, что перья этой подушки были зашиты во внутренний чехол, также зашитый со всех сторон. Между ним и внешним чехлом ничего не нашлось, поэтому мы продолжили работу, вспарывая внутренний чехол, и когда это было сделано, моя жена начала искать среди перьев.

Первое, что она отыскала, оказалось треугольной запиской, адресованной мне и подписанной теперь уже знакомым мне почерком моего оккультного корреспондента. В ней говорилось следующее:

"Мой дорогой Брат, эта брошь №2 помещена в очень странном месте просто для того, чтобы показать вам, как легко произвести настоящий феномен и как при этом еще легче усомниться в его подлинности... Затруднение, о котором вы говорили прошлым вечером по поводу взаимного обмена письмами, я постараюсь устранить... Вам будет отослан адрес, которым вы сможете пользоваться постоянно, если, конечно, вы действительно не предпочтете использовать для таких целей... подушки...

Кут Хуми Лал Синг".

Пока я читал эту записку, моя жена обнаружила в процессе дальнейших поисков в перьях упомянутую в ней брошь, одну из её собственных, очень старую и очень знакомую брошь, которую она обычно оставляла на своем столике, когда та была ей не нужна... Яркое впечатление, которое оказала на нас возвращенная таким образом брошь, воскресило в моей памяти предыдущий вечер. Причина выбора именно броши не имела никакой подоплеки. Что касается той гипотезы... будто подушка была выбрана госпожой Блаватской, то это вполне может быть, поскольку я рассказывал о своих впечатлениях с самого начала того утра, вскоре после завтрака, но в течение всего этого времени госпожа Блаватская едва ли была вне нашего обзора – она была вместе с моей женой в гостиной. Кстати сказать, ей пришлось туда перейти вопреки собственному желанию, ибо у нее была какая-то работа, которой она хотела заняться у себя в комнате, но ее голоса приказали ей выйти и сесть в то утро в гостиной с моей женой, и она подчинилась, жалуясь на то, что ей помешали работать и что она не находит ни малейшей причины для такого приказания. Впоследствии причина стала совершенно ясной – она была связана с намерением провести данный феномен. Все это было сделано с той целью, чтобы у нас не возникло сомнения относительно того, чем госпожа Блаватская занималась в это утро, на тот случай, если это будет важно для подтверждения подлинности события. Конечно же, если бы выбор подушки можно было предвидеть, то не нужно было бы помыкать нашей Старой леди, как все мы ее называли. Самого присутствия прославившейся подушки в той комнате, где находилась моя жена, было бы вполне достаточно. Но абсолютную свободу выбора было необходимо мне предоставить при выборе укромного местечка для этой броши; а до того момента мысль о подушке не могла присутствовать ни у кого, кроме меня...

МАРТАНДРАО БАБАДЖИ НАГНАТ [43]
Апрель 1881, Бомбей, Индия

...Я имел возможность постоянно посещать штаб-квартиру Теософского общества в Бомбее. У меня были тесные связи с основателями Общества и отличные возможности для изучения теософии. По этой причине у меня возникло желание описать, для собственного удовлетворения и для сведения изучающих природу, некоторые из моих собственных наблюдений определенных феноменов, которые произошли в присутствии братьев-теософов и незнакомых людей.

Мне также выпала редкая честь увидеть так называемых Братьев [Махатм], которые обычно невидимы...

В апреле 1881 года, сидя с госпожой Блаватской в компании других теософов, мы вели беседу примерно в 10 часов вечера на открытой веранде верхнего бунгало. В это время какой-то человек, около шести футов ростом, одетый в белое платье, в белом тюрбане на голове, внезапно появился и пошел по направлению к нам из окружавшего бунгало сада, из такой точки – с обрыва, где нет никакой тропинки, по которой можно было бы идти. Госпожа встала и попросила нас пройти в бунгало. Мы ушли, но слышали, как он и госпожа говорили друг с другом на каком-то неизвестном нам восточном языке. Когда нас позвали, мы снова вышли на веранду, но Брат уже исчез.

В другом случае, когда мы общались, как обычно, на верхней веранде, другой Брат, одетый в белое платье, внезапно стал видимым, как будто он стоял на ветке дерева. Затем мы увидели, как он опустился, словно по воздуху, и стал на верху тонкой стены. Госпожа поднялась со своего места и смотрела на него в течение примерно двух минут – было похоже, как будто она неслышно беседует с ним. Сразу же после этого на наших глазах фигура этого человека пропала, но потом ее снова стало видно: она двигалась по воздуху через пространство, потом прошла прямо сквозь дерево и снова исчезла...

СОРАБ ДЖ. ПАДШАХ [44]
15 и 16 июля 1881, Бомбей, Индия

Я получил всего два письма от почитаемого Махатмы Кут Хуми... Первое письмо я получил... вечером 15 июля 1881 года. Я перепишу здесь ту надпись, которую я немедленно сделал на обратной стороне конверта, содержащего это письмо: "Получено примерно без десяти десять, вскоре после ухода госпожи Блаватской и после того, как Бабула оставил лампу на столе. Я только что написал первые две строки поэмы, которую слагал в честь Братьев, и размышлял над тем, как завершить третью, как вдруг услышал такой звук, будто на стол упала большая бабочка. Это оказалось вот этим письмом: "Моя благодарность и признательность. " С.Дж. П.". Оно упало с некоторой высоты. Двери и ставни комнаты были закрыты. После того как я осмотрел комнату, чтобы выяснить, не были ли применены какие-нибудь трюки, и убедился, что это было невозможно, я преклонил колени и мысленно произнес несколько слов. На следующее утро я встретился с госпожой Блаватской в ее кабинете. Побеседовав со мной некоторое время, она сказала, что довольна моей преданностью делу теософии, что Учитель наблюдал за мной, и далее она описала все то, что произошло в моей комнате после того, как я получил письмо, удивив меня при этом тем, что она дословно процитировала мою невысказанную мысль...

А.П. СИННЕТТ [45]
Июль-август 1881, Бомбей и затем позже по дороге в Симлу

В июле... 1881 года я вернулся в Индию из поездки в Англию и по прибытии в Бомбей провел несколько дней с госпожой Блаватской в штаб-квартире Теософского общества в бунгало под названием "Воронье гнездо", возвышавшемся на небольшом холме над дорогой.

Некоторое время, как я слышал, оно не было обитаемо, так как имело подпорченную репутацию из-за наличия змей и призраков, но новые хозяева не боялись ни тех, ни других. Здание делилось на две части – нижняя часть была отдана под нужды Общества, и там же по-спартански располагался полковник Олькотт, а верхняя часть, куда вел крытый переход, построенный на склоне холма, был отведен госпоже Блаватской и под офис редакции журнала "The Theosophist". В верхней части имелась еще одна комната, (все они находились на одном уровне), с выходом на широкую крытую веранду, которая одновременно служила рабочим кабинетом, столовой и приемной для госпожи Блаватской. В дальнем ее конце находился вход в крошечную комнату для письменной работы... Посетители – местные гости, которые очень почитали теософов, приходили целыми потоками, толпясь на крытой веранде в течение всего дня до самого позднего вечера, желая выразить свое уважение госпоже...

Обыкновенно она вставала рано утром и занималась своими русскими статьями и переводами, или бесконечными письмами, которые она рассылала во все концы в интересах Общества, или статьями для журнала "The Theosophist". Потом она проводила большую часть времени в беседах с местными посетителями на веранде или... снова возвращалась к своей работе, выражая крайнее неудовольствие по поводу того, что ее постоянно прерывают, и в то же время, призывая своего верного слугу Бабулу таким голосом, что весь дом гудел от этих звуков, чтобы послать его за кем-либо из посетителей, которые, как она знала, дожидаются внизу, чтобы получить возможность увидеть ее.

Посреди очередного бурного спора с пандитом относительно какого-нибудь факта в современном индусском вероисповедании, против которого она протестовала, утверждая его несоответствие действительному значению Вед, или эмоционального выяснения отношений с помощником по работе в журнале "The Theosophist" о чем-то, сделанном неправильно, в результате чего вся ее способность к воображению начинала становиться похожей на грозовое облако, она внезапно "слышала голос, который они не слышат", – астральный призыв своего далекого Учителя или одного из Братьев... и тогда, мгновенно забыв обо всем, она спешила в какую-нибудь комнату, где могла побыть одна и услышать то послание или распоряжение, которое она должна была получить.

Когда наступал вечер, она никогда не хотела отправляться спать. Она сидела, куря сигареты, и разговаривая с настолько неиссякаемой энергией, что это казалось каким-то чудом, о разных восточных философиях, об ошибках теологических писателей, о вопросах, поднятых (но не разрешенных) в "Изиде", или, с такой же горячностью и силой, о каком-нибудь пустяке, связанном с управлением Обществом, или о каком-то очередном глупом сарказме по поводу ее, или о тех вещах, которые приписывали ей в одной из местных газет...

Она присоединилась ко мне в Аллахабаде через несколько недель после моего возвращения в Индию в 1881 году и поехала вместе со мной в Симлу, чтобы провести остаток сезона в гостях у мистера А. О. Хьюма. В то время ее состояние оставляло желать гораздо более лучшего, и последняя часть путешествия – достаточно трудное испытание и для более сильного пассажира – стала тем зеркалом, которое забавно отразило весьма интересные особенности ее вспыльчивого характера... ибо тонги, в которых мы провели восемь часов на горных дорогах от Калки у подножия холмов до санатория [Симлы] на их вершинах, отнюдь не похожи на удобные средства передвижения. Они представляют собой низкие двухколесные повозки с изогнутыми оглоблями, причем их днище находится примерно в футе над землей, с сиденьями для четырех человек, включая погонщика (по два сиденья спинками друг к другу). В них хватает места лишь для одного пассажира с чемоданом (который приравнивается к пассажиру) и слуги. У нас было две тонги, мы разместили в одной из них наших слуг с багажом, а сами с госпожой заняли заднее сиденье другой, положив дорожное пальто на сиденье рядом с погонщиком...

Тонга... грохочет по дороге, а пони, которых часто меняют, движутся то галопом, то рысью, объезжая всё, за исключением самых крутых подъемов. Путешественника жестоко бросает вверх-вниз, но вероятность перевернуться – даже такое иногда случается – очень мала, хотя горные дороги весьма неровны, а пони довольно норовисты... Животных запрягают в повозку с помощью толстой поперечины, которая проходит сквозь петли, закрепленные в наспинных седлах, которые и предназначены для этой цели. Мало того, что при такой системе крепления пони напоминают связку ключей на стальном колечке, они еще притом обращают мало внимания друг на друга, и нервный пассажир может весьма сильно встревожиться, наблюдая за теми необычными позициями, которые получаются при малейшем разногласии между упряжкой и погонщиком. Такое разногласие возникло вскоре после начала нашего путешествия... и страстные проклятья госпожи, направленные как в адрес всех его участников, так и в адрес той цивилизации, частью которой они являлись, были настолько забавны, что я в тот момент подумал, что они достойны более широкой аудитории, чем только один я. В продолжение этой утомительной поездки негодование госпожи становилось все более яростным. Это приобретало особенно... самобытный характер, когда погонщик извлекал пронзительный звук из рога прямо у нас за спиной... и тогда она прерывала разговор, независимо от того, о чем шла речь, чтобы сказать парочку теплых слов в адрес этой злополучной "трубы"...

ДЖОН СМИТ [46]
31 января 1882, Бомбей, Индия

Вечером 31 января, когда была распакована ежедневная посылка с письмами, обнаружилось, что одно из них содержит какую-то надпись красного цвета, отличающуюся от остального текста. Полковник Олькотт взял два нераскрытых письма и спросил госпожу Блаватскую, может ли она определить их содержание. Приложив их ко лбу, она сказала, что в одном из писем есть слово "невнимательно", а в другом говорится что-то о полковнике Олькотте и о филиале в Каунпуре. Потом я осмотрел эти два письма и обнаружил, что конверты были совершенно целы. Я открыл их и нашел названные слова. Одно письмо было из Мирута, другое из Каунпура.

На следующий день... полковник Олькотт сказал, что если я получу здесь какие-либо письма, то в них могут оказаться такие же надписи. Я ответил, что на это "нет ни малейшего шанса, поскольку писать мне некому". Тогда госпожа Блаватская, внимательно посмотрев, сказала: "Я вижу здесь Брата. Он спрашивает, не хотели бы вы получить какой-нибудь сувенир вроде того, о чем вы говорите...". Я ответил, что был бы весьма благодарен за это. Она встала из-за стола и велела нам следовать за ней. Взяв меня за руку, она повела меня вдоль веранды, по пути иногда останавливаясь и осматриваясь, пока мы не дошли до двери моей спальни. Затем она предложила мне войти туда и осмотреть комнату, чтобы убедиться, что там нет ничего необычного, и закрыть все двери. Я так и сделал. Затем она попросила нас сесть, и при этом взяла мои руки в свои. Через несколько секунд к моим ногам упало письмо. Мне показалось, что оно появилось из воздуха над моей головой. Открыв конверт, я нашел там листок бумаги, на котором вверху стояла государственная печать Северо-западных провинций и красным карандашом тем же самым почерком, что и в письмах, полученных предыдущим вечером, было написано следующее: "Ни малейшего шанса, что я буду писать вам внутри ваших писем, но я ведь могу писать напрямую. Продвигайте наше дело в Австралии, и мы не окажемся неблагодарными, мы докажем вам наше действительное существование, и спасибо вам". Честное рассмотрение данных обстоятельств, по моему мнению, исключает все возможные теории о подлоге.

УИЛЬЯМ ЭГЛИНТОН [47]
22–24 марта 1882, на борту парохода, Индийский океан, к западу от Цейлона

Только в самую последнюю неделю моего пребывания в Индии я стал получать доказательства существования тех, кого называют гималайскими Братьями. Однажды вечером, когда я находился с полковником и миссис Гордон в их доме в Хауре [пригород Калькутты], появился мой духовный наставник, Эрнест, и сообщил, что он поддерживает отношения с одним из Братьев. Это заинтересовало меня, но до того момента как я отправился домой на пароходе "Вега", не произошло более ничего, что могло бы убедительно подействовать на меня...

22 марта 1882 года мы находились в море, покинув [Коломбо] Цейлон в 6 часов вечера того же дня. Я занимал каюту, выходившую на переднюю палубу, под мостиком... Около 10 часов вечера я находился в каюте спиной к открытой двери и переодевался, чтобы отправиться спать на палубе. Повернувшись, чтобы выйти, я увидел, что в проходе стоит какой-то человек, которого я поначалу принял за слугу или местного стюарда. Думая, что он принес какое-то послание, я задержался на мгновение, ожидая, что он заговорит, но он этого не сделал, и тогда я, полагая, что он поступает весьма невежливо, не спрашивая разрешения войти, и не оказывая мне подобающего европейцу уважения, сердито приказал ему на хинди уйти; после чего он вошел в каюту, схватил меня за руку и пожал мне руку, как Мастер масон, прежде чем я успел оправиться от изумления.

Я потребовал, чтобы он объяснил мне цель своего вторжения и сказал, чего от меня хочет. На отличном английском он вежливо сообщил мне, что он Кут Хуми Лал Синг, а я к тому моменту был настолько покорен его внешностью, знанием масонства и утверждением, что он именно тот человек, мистик, или Адепт, о котором я так много слышал во время моего пребывания в Индии, что я безо всякого колебания признал его за такового.

Затем состоялась беседа, которая, скорее всего, не интересна никому, кроме меня, доказавшая мне, что он хорошо знаком и со спиритуалистическим, и с теософским движением, а также с моими друзьями в Индии. Он был интеллигентным человеком во всех отношениях, прекрасно образованным, но внешне он не отличался от тысяч других местных жителей Востока. Это не было галлюцинацией, поскольку я полностью владел всеми своими чувствами, а то, что это не было субъективным видением, доказывается тем самым рукопожатием и совершенно очевидной материальностью фигуры.

Какая-то мелочь... на мгновение отвлекла мое внимание от него, ибо я очень пристально разглядывал его, но когда я снова повернул голову – он пропал! До открытой двери – две ступеньки, а оттуда я имел возможность хорошо просмотреть все, что есть на передней и задней палубах, но я не увидел там никакого уходящего человека, хотя ни единое живое существо не успело бы за это время исчезнуть из поля моего зрения.

На следующий день я обошел весь корабль, даже спустился в трюм в поисках человека, похожего внешне на того, что я видел прошлой ночью, но не нашел ни малейшего его следа, хотя в тот момент у меня в голове засела мысль о том, что, должно быть, на борту находится человек, которого посадили на судно на Цейлоне с целью обмануть меня. Но чем больше я размышлял над этим, тем менее вероятной становилась для меня эта теория, и через два дня я написал торопливое и полное энтузиазма письмо, которое появилось в "Оккультном мире"...

Кут Хуми обещал мне, что если я напишу, находясь на борту корабля, письмо миссис Гордон, то он препроводит его ей в Хауру... Я подумал, что моя встреча с ним является хорошей возможностью передать новости таким способом, и написал письмо, отметив свою полную уверенность в том, что человек, которого я видел, был не кем иным, как Великим Учителем... Написав письмо... я отправился на палубу, отыскал одну даму, которая весьма интересовалась психическими феноменами, прочел ей письмо и предложил в качестве небольшого эксперимента для нас и тех, кто был "на другом конце провода", пометить конверт. Она согласилась и сделала это.

Вернувшись в курительную, я рассказал, что сделал, некоторым из пассажиров, после чего один джентльмен, говоривший о себе, что он теософ и знаком с госпожой Блаватской, спросил меня, почему бы ему тоже, как и мне, не послать письмо? У меня никаких возражений против этого не было, и он прямо там написал небольшую записку... Я вскрыл конверт и положил оба письма в другой, снова пошел к даме, чтобы она пометила его. Ее в тот момент не оказалось на палубе, поэтому я вернулся в курительную и рассказал об этом тем, кто там собрался, и тогда один из них сказал: "Поставьте на нем крестик"; а другой сказал: "Добавьте еще один"; а третий пожелал, чтобы нарисовали три креста. По просьбе каждого я дорисовал по кресту, пока всего их не стало три, затем взял конверт, положил его в кейс для бумаг, а этот кейс запер на ключ и положил на полку в своей каюте. Время от времени я открывал его, чтобы посмотреть, на месте ли все еще этот конверт, и, насколько я помню, последний раз я его видел примерно в 4 часа, потому что когда я смотрел в очередной раз, незадолго до обеда, его уже не было.

...В тот же вечер в присутствии полковника Олькотта, полковника Гордона и его жены конверт, помеченный тремя крестами, в котором было мое письмо, упал с потолка спальни, которую я занимал, будучи в Хауре... У меня не было возможности проверить, было ли письмо написано моим почерком, но, насколько я могу судить по тому, что в нем было сказано, оно походило на то, что написал я, – кроме того, миссис Гордон очень хорошо знает мой почерк.

АЛИСА ГОРДОН [48]
24 марта 1882, Хаура, пригород Калькутты, Индия

...Полковник Олькотт... сказал мне, что ночью он получил сообщение от своего Чохана (Учителя), что К.Х. побывал на "Веге" и встретился там с Эглинтоном. Через несколько часов ко мне пришла телеграмма от госпожи Блаватской, датированная в Бомбее... девятью минутами десятого вечера среды, такого содержания: "К.Х. только что отправился на "Вегу""... Она подтверждала, как будет видно далее, послание, полученное предыдущим вечером полковником Олькоттом. Затем у нас появилась надежда получить письмо от мистера Эглинтона посредством оккультных сил. В телеграмме, полученной от госпожи Блаватской позже, в четверг, содержалась просьба, чтобы мы зафиксировали время этого события, и мы назвали 9 часов по времени Мадраса, в пятницу, 24 марта. К этому часу мы втроем – полковник Олькотт, полковник Гордон и я – сидели в комнате, которую занимал мистер Эглинтон. У нас было хорошее освещение, мы сели так, чтобы наши стулья образовали треугольник с вершиной, направленной на север. Через несколько минут полковник Олькотт увидел за окном двоих Братьев... и сказал нам об этом; он видел, как они прошли к другому окну, стеклянные рамы которого были заперты. Он видел, как один из них указал рукой в воздух над моей головой, и в тот самый момент я почувствовала, как что-то упало прямо сверху на мое плечо, и потом это упало к моим ногам в направлении к двум джентльменам. Я знала, что это должно быть письмо, но в тот момент я настолько хотела увидеть Братьев, что не подобрала то, что упало. Оба, и полковник Олькотт, и полковник Гордон, видели и слышали, как упало письмо. Полковник Олькотт отвернулся на мгновение, чтобы увидеть, на что указывал Брат, и поэтому увидел, как падает письмо из точки примерно в двух футах от потолка. Когда он снова посмотрел назад, оба Брата исчезли [18].

Снаружи здесь нет никакого балкона, а окно находится в нескольких футах над землей. Тогда я обернулась, подобрала то, что упало на меня, и обнаружила письмо, написанное почерком мистера Эглинтона, датированное на пароходе "Вега" 24 марта... Мы осторожно открыли письмо, разрезав конверт с одной стороны, так как заметили, что кто-то поставил на его клапане карандашом три латинских креста, и поэтому мы сохранили их нетронутыми для идентификации. В письме говорилось следующее:

"Моя дорогая миссис Гордон, – вот, наконец, и наступил час вашего триумфа! После множества сражений, которые мы вели за завтраком относительно существования К.Х. и вопреки моему упрямому скептицизму касательно чудесных способностей, которыми обладают Братья, я был вынужден полностью признать, что они являются настоящими живыми людьми... Мне не позволили рассказать вам все, что я знаю, но К.Х. показался мне собственной персоной два дня тому назад, и то, что он мне сказал, меня крайне удивило..."

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [49]
19 июня 1882, Барода, Индия

В июне 1882 года мы с Е.П.Б. получили приглашение посетить Бароду, процветающую столицу его высочества Гайквара[19]. Судья Гаджиль... и другие высокопоставленные чиновники... встретили нас на станции... и отвезли в бунгало, стоявшее рядом с новым прекрасным дворцом. К нам в приемную... день и ночь приходило со своими вопросами множество посетителей...

Я предложил поехать на экскурсию по Бароде и по возвращении встретил на пороге у открытой двери комнаты Е.П.Б. мистера Киртена и судью Гаджиля; она сама при этом стояла посредине комнаты спиной к нам. Два моих друга сказали, чтобы я не входил внутрь, поскольку госпожа Блаватская проводит феномен, и отослала их на веранду, где я их и обнаружил. Через минуту она подошла к нам и, взяв со стола листочек бумаги, попросила нас пометить его для идентификации. Получив его обратно, она сказала: "Теперь поверните меня в том направлении, где он живет". Они сделали это. Затем она положила этот листочек между ладонями, держа их горизонтально, помолчала мгновение, потом повернула их в нашу сторону, подошла и села.

Возглас удивления вырвался у этих двоих... когда они увидели на совершенно чистом до того листочке письмо, адресованное мне, написанное почерком тогдашнего британского представителя при том Дворе, с его подписью. Это был особенный витиеватый почерк, а подпись больше напоминала клубок спутанной проволоки, чем имя человека.

Затем они поведали мне всю историю. Видимо, они просили Е.П.Б. объяснить научную основу процесса появления изображений на бумаге, материи или любой другой поверхности, надписей и рисунков, в тот момент невидимых для стороннего наблюдателя, без помощи чернил, красок, карандашей или каких-либо иных механических средств. Она сказала им... что поскольку образы всех объектов и событий хранятся в астральном свете, то для этого не требуется, чтобы она видела данного человека или была знакома с тем почерком, изображение которого она желала передать на бумаге, – ее нужно было только лишь навести на след, и тогда она сама могла видеть, а затем материализовать их.

Они страстно упрашивали ее проделать для них такое. "Ну, хорошо, – сказала она, – тогда назовите мне имя мужчины или женщины, которые совершенно враждебно относятся к Теософскому обществу, с которыми ни я, ни Олькотт абсолютно точно не можем быть знакомы". Они назвали имя... британского представителя, который особенно ненавидел нас и наше Общество и никогда не упускал случая сказать какую-нибудь гадость в наш адрес и который помешал Гайквару пригласить меня и Е.П.Б. на празднование своей коронации. Они полагали, что подобная задача – тупик. Однако это оказалось не так, как проявилось в последующих событиях. Я полагаю, что они будут кататься по полу от смеха, когда прочтут то, что написано в этой записке. Она адресована "Моему дорогому полковнику Олькотту", в ней он умоляет простить его за все те злобные выпады, которые он совершал против нас... и говорит о том, что желает стать членом Теософского общества. Подписана она была "Искренне ваш" и его именем. Она же никогда не видела ни единой строчки, написанной этим джентльменом, ни его подписи, никогда не встречалась с ним во плоти, и эта записка появилась на листочке бумаги, находившемся между ее ладоней, когда она стояла посредине комнаты, при полном дневном свете, в присутствии нас – трех свидетелей...

Р. КАСАВА ПИЛЛАЙ [50]
Сентябрь 1882, Бомбей и затем в поезде возле Аллахабада, Индия

...Вечером 13 сентября, ложась в постель в комнате полковника Олькотта [в штаб-квартире Теософского общества в Бомбее], при полностью запертых дверях и при хорошем свете лампы я внезапно увидел как бы выходящую из твердой стены фигуру моего наиболее почитаемого Гуру Дева Кут Хуми. Я простерся перед ним, и он благословил меня и на хорошем языке телугу выразил свое желание, чтобы я приехал к нему и навестил его за Гималаями. Затем последовала беседа частного характера на языке телугу. Исчез он тем же способом, как и появился...

Позже, когда я ехал по железной дороге между станциями Аллахабад и Могал Сарай, в том купе железнодорожного вагона, где сидел я, упало письмо. В купе находился я один, и вагон при этом был в движении. Я пожелал перед этим, чтобы Махатма К.Х дал мне указания относительно одного дела, которое я в тот момент обдумывал, и когда я вскрыл письмо, то обнаружил, что получил ответ на свои мысленные вопросы и что письмо было написано рукой Махатмы К.Х., с почерком которого я так хорошо знаком[20]...

С. РАМАСВАМИ [51]
Сентябрь-октябрь 1882, Дарджилинг и позже Сикким, Индия

Мое здоровье было подорвано по причине официальной работы и беспокойств, и поэтому я попросил отпуск на основании медицинского обследования. Моя просьба была удовлетворена. Однажды в конце сентября, когда я читал в моей комнате в городе Тинневели, в южной Индии, мне было приказано посредством слышимого голоса моего благословенного Гуру Мории... оставить все дела и немедленно отправиться в Бомбей, откуда я должен был поехать на поиски госпожи Блаватской, найти ее, где бы она ни была, и следовать за ней, куда бы она ни направилась. Не теряя ни секунды, я завершил все свои дела и отправился в путь. Прибыв в Бомбей, я узнал, что госпожа Блаватская уехала... Я на самом деле не имел понятия, куда мне лучше всего ехать, и взял прямой билет до Калькутты, но, добравшись до Аллахабада, я услышал тот же хорошо знакомый голос, который направлял меня в Берхампур...

23 сентября... Нобин Бабу доставил меня из Калькутты в Чандернагар, где я нашел госпожу Блаватскую уже готовую сесть в поезд... Когда подошел поезд, она вошла в вагон... Я едва успел впрыгнуть... в последний вагон...

В первые дни своего пребывания в Дарджилинге госпожа Блаватская жила в доме одного бенгальского джентльмена, теософа, и отказывалась с кем-либо видеться... На все наши попытки мы получали от нее один-единственный ответ: что нам совершенно незачем следовать за ней и не отставать от нее, что она не желает нас видеть и что она не имеет права беспокоить Махатм никакими вопросами...

В отчаянии я решился: будь что будет, но я пересеку границу, которая находится примерно в десятке миль отсюда, найду Махатм – или ПОГИБНУ. Не проронив никому ни слова о моих намерениях, однажды утром, а именно 5 октября, я вышел в путь на поиски Махатм... К полудню я добрался до берегов реки Рангит, по которой проходит граница между территориями Британии и Сиккима...

В течение всего дня я шел пешком, проникая все глубже и глубже на территорию Сиккима по узкой тропинке... До заката я успел пройти... не менее 20-25 миль. Вокруг я не видел ничего, кроме непроницаемых джунглей со всех сторон, и лишь очень редко встречались тут одинокие хижины, принадлежащие горцам.

С наступлением сумерек я стал искать место, где я мог бы остановиться на ночь... После здорового сна, который не тревожили никакие видения, я проснулся, и увидел, что начало светать... Я не терял времени... Когда достаточно рассвело, я продолжил свой путь среди холмов и равнин...

...Было примерно 8-9 часов утра. Я шел по дороге из города Сиккима, по которой, как мне сказали встречные, я в своем одеянии пилигрима легко смогу перейти в Тибет... Вдруг я увидел одинокого всадника, который несся галопом в мою сторону. По его статной фигуре и по тому мастерству, с которым он управлял конем, я подумал, что это должно быть один из офицеров сиккимского раджи. Так, подумал я, попался... Приблизившись ко мне, он осадил коня. Я взглянул и мгновенно узнал Его... Ко мне подъехал... мой собственный почитаемый Гуру... В тот же миг я простерся на земле у Его ног. По его приказу я поднялся и, глядя на Него, совершенно забылся в созерцании Его лика, который я так хорошо знал по портрету. Я не мог ничего сказать: радость и благоговение сковали мои уста... Я находился лицом к лицу с Махатмой Химавата, и Он не был мифом... Это не было и ночным сновидением, ибо время было между девятью и десятью часами утра. Солнце сияло, и было безмолвным свидетелем происходящего... Он заговорил со мной доброжелательным и уважительным тоном... Но лишь по прошествии некоторого времени я смог произнести несколько слов, ободренный Его благородным тоном и речью... Никогда я не встречал столь красивого лица, столь прямой и чудесной осанки... У Него короткая черная борода и длинные черные волосы, спускающиеся до самой груди... Он носит желтую мантию, отороченную мехом, а на голове... желтую тибетскую войлочную шляпу...

Когда первые моменты восторга и удивления прошли, и я смог спокойно осознать ситуацию, состоялся длинный разговор. Он повелел мне не идти дальше, потому что иначе я наживу себе бед. Он сказал, что я должен терпеливо ждать, если хочу стать принятым челой...

Махатма, как я выяснил, очень мало говорит по-английски (или, по крайней мере, так мне показалось), и Он разговаривал со мной на моем родном языке – на тамильском... Я спросил у благословенного Махатмы, могу ли я рассказать другим о том, что я видел и слышал. Он ответил утвердительно... Когда я попрощался с ним, простершись на земле, Он сказал, что приблизился к британской территории для того, чтобы увидеть... Е.П.Б.

До того как Он покинул меня, к нему подъехали еще два человека на лошадях, сопровождавшие Его, как я полагаю, вероятно, челы, поскольку одеты они были... так же, как и Он, и у них были длинные волосы, спускавшиеся на спину. Они направили своих лошадей мягкой рысью вслед за уезжающим Махатмой.

Примерно час я стоял, глядя на то место, где Он только что был, а потом медленно пошел в обратную сторону... С прошлого дня я ничего не ел и... был слишком слаб, чтобы идти дальше. Все мое тело болело во всех местах. Неподалеку я заметил мелких торговцев, у которых были пони, везшие какой-то груз. Я взял одно из этих животных напрокат. К полудню я добрался до реки Рангит и пересек ее. Купание в ее прохладных водах восстановило мои силы. Я купил фруктов на единственном базаре, который там был, и наелся от души. Потом я взял другую лошадь и поздно вечером добрался до Дарджилинга.

Я не мог ни есть, ни сидеть, ни стоять. Все части моего тела ныли. Мое отсутствие заметно встревожило госпожу Блаватскую. Она укорила меня за мою поспешность и сумасшедшую попытку пройти Тибет подобным способом... Я рассказал все, что со мной произошло...

А.П. СИННЕТТ [52]
Декабрь 1882 – март 1883, Адьяр, Мадрас, Индия

16 декабря 1882 года местные почитатели и друзья устроили основателям Теософского общества прощальное празднество – они собирались уезжать из Бомбея в свою новую резиденцию в Адьяре, Мадрас, где для Общества был куплен по подписке дом...

Дом в Мадрасе... был значительно лучше по сравнению с тесным и неудобным бунгало в Бомбее... Город Мадрас тянется вдоль морского берега почти на 8 миль. Адьяр – это пригород на его южной окраине, через него к морю протекает небольшая река. У самого берега моря она образует обширную мелкую дельту. Здесь, неподалеку, посреди большого участка, и стоит дом Теософского общества.

Мы с женой обнаружили в нем госпожу Блаватскую и ее разнородных домочадцев вполне удобно устроившимися, навестив ее по пути домой в Англию в марте 1883 года... Верхние помещения были ее собственными апартаментами... Одной из этих только что отстроенных комнат... было предназначено стать ее оккультной комнатой, ее личным святилищем... Она обращала особо пристальное внимание на отделку висячего шкафчика, который посвящался исключительно общению между Махатмами и ею... На нем был изображен знак... алтаря. Здесь она хранила свои оккультные сокровища... два небольших портрета Махатм и еще кое-какие мелочи... Назначение этого специального приемного покоя было совершенно ясным для каждого, кто знаком с теорией оккультных феноменов... Это место содержалось чистым от всякого магнетизма, кроме необходимого для материализации и дематериализации писем, что помогало работе, и "алтарь" использовался... для общения между Махатмами и челами...

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ [53]
Декабрь 1882, Адьяр, Мадрас, Индия

...Штаб-квартира Теософского общества в Индии... находится... в пригороде Мадраса, который называется Адьяр по имени реки Адьяр, которая протекает мимо здания, омывая широкий двор позади него. Здание построено из кирпича и цемента, выкрашено в белый цвет, кроме некоторых комнат, возвышающихся над крышей... Территория занимает примерно 21 акр, границей перед зданием служит большая роща, позади дома – река, а с одной стороны – главная дорога, ведущая из Мадраса... Между домом и главной дорогой растет множество деревьев манго, которые дают щедрую тень, покрывая раскидистыми ветвями все пространство между стволами...

...Рисунок на следующей странице – это вид с того места... где вы поднимаетесь наверх, к главному входу. На нем изображен фасад здания со стороны манговой рощи... В перспективе видны ворота. Это придает фасаду некую торжественность. Все здание... белого цвета, издалека оно похоже на строение из мрамора, хотя на самом деле оно из кирпича, оштукатурено и выкрашено белой краской, что весьма обычно для Индии...

Под балюстрадой с орнаментом, которая окаймляет крышу, видна передняя стена личной комнаты госпожи Блаватской, через которую имеется вход в комнату – "алтарь", показанную на втором рисунке (стр. 236). Ее комната была пристроена к зданию и соединяла две башни, возвышавшиеся с каждой стороны в задней части здания. Лестница в изображенной здесь башне была средством сообщения с ее апартаментами, хотя и в другой башне тоже имелась лестница...

Часть сада от входных ворот до дома сплошь занята манговыми деревьями, меж которыми идет дорожка к дому, затем – ворота и небольшой ряд ступенек до самого входа, где полы из черного и белого мрамора. Здесь стояло несколько столов, диванов и стульев, и на этом этаже много ночей провел Дамодар К. Маваланкар... вместе с некоторыми другими...

На иллюстрации (стр. 237) изображена та сторона здания, которая подходит к главной дороге. Это продолжение того угла, который виден на первом рисунке. Башня была расположена с той стороны здания, где протекает река, и саму реку можно видеть прямо позади него. Наверху находится оккультная комната с балконом, или верандой. Крыша оккультной комнаты поката и выложена красной черепицей, а штукатурка имеет желтый оттенок. Там находится "алтарь". Вход в него – с другой стороны, на несколько футов ниже, чем комнаты, в которых живет Е.П.Б., и туда ведет короткая лестница. В башне находится винтовая кирпичная лестница...

Комната Дамодара находилась вверху в этой башне, туда нужно было подняться по узкой лестнице... Коридор, если так можно его назвать, проходит за комнатой Е.П.Б. из одной башни в другую, открываясь в сторону реки, и из него виден небольшой островок напротив и длинный... мост...

Рисунок на стр.237 – это репродукция с фотографии задней части здания, которая была сделана с того самого маленького острова... На ней показана вторая башня – копия той, в которой находилась комната Дамодара. Нижний этаж, под крышей, являлся задней частью середины здания, и там располагался офис журнала "The Theosophist". Деревья и кусты почти скрывают все из виду. С этой стороны находилась недлинная цементная дамба для защиты фундамента.

Эти рисунки дают очень хорошее представление об этом доме в то время, когда там жила Е.П.Б. ...

ДАМОДАР К. МАВАЛАНКАР [54]
Апрель 1883, Адьяр, Мадрас, Индия

Прошедший вечер стал незабываемым... Нарасимхулу Четти и я сидели на стульях довольно близко к госпоже Блаватской, овевая ее и ведя беседу между собой так, чтобы ее постепенно склонило ко сну... Внезапно госпожа Б. вздрогнула и провозгласила: "Я чувствую Его [Махатму Морию]". Она отдала нам строгое распоряжение, чтобы мы оставались на своих местах, не шумели, просто оставались там, где были... и сохраняли полную тишину и спокойствие. Потом она попросила нас обоих дать ей руки, и взяла каждого из нас за правую руку... Прошло не более двух минут, и мы увидели, как Он вошел через стеклянную дверь спальни госпожи Б. и приблизился к ней... Его походка была настолько легкой, что не раздалось ни малейшего звука шагов, и по Его жестам не казалось, что Он движется. Он просто изменял свое положение, и мы видели, как Он становится все ближе и ближе. Он стоял прямо напротив госпожи Б. – на расстоянии не более длины руки от нас. Мы находились по эту сторону кровати, Он – по другую. Как вы знаете, я достаточно часто встречался с Ним и способен сразу узнать Его... Его обычное длинное белое одеяние, особенный тюрбан... длинные черные волосы, спадающие на широкие плечи, и длинная борода – все это, как обычно, производило живописное и глубокое впечатление. Он стоял около двери, створки которой были открыты. Через них на Него падал свет лампы, а через распахнутые окна – свет луны. А мы находились в темноте – т. е. нам в глаза свет не попадал, мы сидели спиной к окнам, в которые светила луна, и видели все четко и ясно. Он вытянул руку и провел ею дважды над головой госпожи Б.. Затем она вытянула свою руку, которая прошла через Его руку, – факт, который доказывает, что мы наблюдали майяви рупу [тело иллюзии]. Но все было настолько ясным и четким, что производило такое же впечатление, как и физическое тело. Она немедленно взяла письмо из Его руки. Оно чуть помялось, издав при этом звук. Затем Он махнул рукой нам, прошел несколько шагов, так же неслышно и неощутимо, как прежде, и исчез!.. Потом госпожа Б. подала письмо мне, поскольку оно предназначалось для меня... Я никогда не забуду переживание прошлой ночи – настолько ясным, живым и осязаемым оно было!

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [55]
Август-сентябрь 1883, Оотамунд, Индия

...Я отправился в Оотамунд, чтобы присоединиться к моей уважаемой коллеге Е.П.Б. в гостеприимном доме генерал-майора Моргана и его жены. Железная дорога заканчивается у подножия холмов Нильгири, а далее путешественник едет по хорошо вымощенной горной дороге на тонге – это двухколесная почтовая повозка, которую тянет пара пони. Подъем вверх просто очарователен – вы проезжаете через леса, через заросшие цветами поляны, сквозь рои бабочек чудесной окраски, а воздух становится все прохладнее и прохладнее, пока посреди пути вам не приходится остановиться в придорожном домике, чтобы сменить свой легкий тропический костюм на толстый шерстяной или даже пальто. Почти на каждом повороте петляющей дороги вашему взору предстают прекрасные панорамы, а сам Оотамунд оказывается деревушкой очаровательного вида, состоящей из живописных домов, рассеянных у подножия покрытых лесом и поросших травой близких холмов, дороги окаймлены розами, а на полянах красуются лилии, вербены и подсолнухи...

Около ворот заставы меня встретила Е.П.Б. в компании нашей уважаемой миссис Морган, миссис Батчелор и других членов семьи, сам генерал в этот момент временно отсутствовал. Моя старинная приятельница действительно очень обрадовалась, увидев меня, и о чем-то непрерывно мне рассказывала с большим удовольствием, как родственнику, которого давно не видела. Выглядела она отлично; похожий на шампанское горный воздух разогнал кровь в ее теле, и она была в восторге от приема, которое оказали ей здесь некоторые из высокопоставленных чиновников и их семьи. В тот же вечер она "выпустила пар", продержав меня до двух часов ночи за работой по чтению гранок и исправлению ее рукописи. Каким замечательным человеком она была, когда находилась в настроении; она могла собрать полную комнату народа и заставить их слушать, затаив дыхание, рассказы о своих путешествиях и приключениях в поисках чародеев магии и волшебства; и как широко раскрывались их глаза от удивления, когда она снова и снова звенела каким-нибудь астральным колоколом или производила несколько стуков или какой-нибудь другой небольшой феномен!..

...Наша совместная работа за письменным столом продолжалась, и этот тяжкий труд разнообразился интереснейшими беседами с ней и частым ворчанием на холод. На то, определенно, была причина, ибо ртутный столбик показывал температуру на 40 градусов [по Фаренгейту] ниже той, что сейчас была на равнине. Дома согревались с помощью костров, разводившихся в открытых очагах, порывы ветра влетали в открытые дымоходы, наполняя комнаты дымом и засыпая бумаги и книги мелким пеплом. Е.П.Б. писала, надев меховое пальто, шерстяную шаль на голову, и завернув ноги в покрывало, – выглядело это довольно забавно. Часть ее работы состояла в том, что она записывала под диктовку своего невидимого Учителя "Ответы Британскому филиалу Теософского общества"... То, что она пишет под диктовку, было совершенно очевидно для человека, знакомого с ее приемами...

...16 сентября мы вдвоем отправились в тонгах из прекрасного Оотамунда в Коимбатур, а затем в Пондишери... Из Пондишери 23 сентября мы поехали в Мадрас, и к полудню этого числа вернулись домой, испытав большую радость оттого, что мы снова оказались в этом дорогом сердцу месте...

УИЛЬЯМ Т. БРАУН [56]
Сентябрь-декабрь 1883, Индия

Я... оправился из Англии в Индию морем 25 августа... 29 сентября я добрался до штаб-квартиры Теософского общества в Адьяре, Мадрас, и меня поприветствовала госпожа Блаватская, ученый автор, издатель и секретарь-корреспондент. Я поселился в бунгало, расположенном в прекрасном местечке на берегу реки, и спустя небольшое время почувствовал себя здесь как дома.

Что касается госпожи Блаватской... то я еще никогда не встречал человека, проявлявшего такую широкую образованность в самых разных областях, и мало кто был более сердечным человеком, чем она...

Однажды вечером, вскоре после моего прибытия в Адьяр, челы посылали письма своим Учителям, и мне позволили войти в оккультную комнату и посмотреть на то, как проходит этот процесс. Письма поместили в богато украшенный шкафчик, который называли "алтарем". Присутствовало там семь человек, четверо из которых были челами. Эти джентльмены, положив свои письма, как было описано выше, зажгли благовония и простерлись на полу – так по индийскому обычаю выражают преданность и уважение. Примерно через две минуты госпожа, которая стояла сбоку от меня в ожидании, получила психическую телеграмму и сказала, что ответы прибыли. "Алтарь" открыли, и вместо отправленных писем там оказались другие, запечатанные в тибетские конверты и написанные на тибетской бумаге. Дамодар К.Маваланкар (чела Учителя Кут Хуми) нашел что-то еще, кроме того, что ожидалось, и воскликнул: "Здесь письмо от моего Учителя мистеру Брауну!" Затем я получил из его рук записку, написанную синим карандашом...

Вряд ли стоит говорить о том, насколько благодарен был я Учителю, чье Учение оказало на меня столь большое впечатление, который заметил меня, и каким почетом это для меня было! Я встал и, пройдя вперед, почтительно произнес: "Махатма Кут Хуми! Я вам искренне благодарен". После этого все присутствовавшие в комнате спросили: "Был звон колокола – вы слышали его?" Я не слышал... Госпожа Блаватская выразила сожаление, что я не услышал ответ Учителя на мою благодарность ему, и сказала: "О Учитель! Дай нам еще раз услышать звон колокола, если это возможно". Мы стояли тихо примерно в течение минуты, и тогда все мы (в том числе и я) совершенно ясно услышали звук колокола...

После шести- и двадцатичасового путешествия по железной дороге из Мадраса я присоединился к полковнику Олькотту в городе Шолапуре... Я ограничусь упоминанием лишь нескольких мест, где мы побывали в нашей поездке по северной Индии, о которых стоит особо рассказать...

...Мы прибыли в Джабалпур, и вечером полковник Олькотт, Дамодар, несколько членов нашего Общества и я отправились к месту встречи с общественностью, где должна была состояться лекция. Там полковник Олькотт обратился к аудитории с впечатляющими словами... Во время лекции я обратил внимание на три или четыре волшебные фигуры. Казалось, они не слушают оратора затаив дыхание, как это делала остальная аудитория, и держались они со спокойным достоинством, лишь изредка обмениваясь довольными взглядами... Впоследствии я не удивился, узнав, что на лекции присутствовали в астральной форме несколько Махатм...

А теперь проследуем в Аллахабад... В этом древнем городе была прочитана наиболее волнующая лекция... Здесь я видел и узнал Махатму Кут Хуми. Хотя мне удалось наблюдать его лишь в течение минуты, я знал, что это был он, я признал его по портрету, который внимательно рассмотрел за несколько недель до этого. По возвращении в бунгало, где мы жили, моя догадка была подтверждена Дамодаром, который сказал, что его Учитель там был. Замечу, что сам Дамодар на лекции не был...

...Место, которое представляет для нас особый интерес, – это город Лахор. Здесь, как и повсюду, полковник Олькотт обращался к огромным аудиториям с волнующими речами; но Лахор мне особенно запомнился тем, что здесь я видел Махатму Кут Хуми в его физическом теле. 19 ноября, в полдень, я видел Учителя при свете солнца и узнал Его, а утром 20-го Он пришел ко мне в палатку и сказал: "А теперь ты видишь меня перед собой во плоти; посмотри и убедись, что это я" и оставил мне письмо с указаниями и шелковый платок...

Это письмо, как обычно, было написано чем-то вроде синего карандаша, тем же самым почерком, что и послания, полученные в Мадрасе, и примерно дюжина людей узнала почерк Махатмы Кут Хуми. В письме говорилось о том, что я сначала наблюдал его в видениях, затем в его астральной форме, затем в теле на расстоянии, и что, наконец, я теперь увидел его в его собственном физическом теле так близко, что это дает мне возможность подтвердить моим соотечественникам, что я на собственном опыте убедился в существовании Махатм, и в не меньшей степени, чем в своем собственном существовании...

21-го вечером, после окончания лекции, полковник Олькотт, Дамодар и я сидели неподалеку от шамьяны (павильона), и тогда к нам подошел Джуль Кул, главный чела Учителя... который сообщил нам, что Учитель собирается посетить нас. Затем к нам приблизился Учитель, дал указания Дамодару и удалился.

После Лахора следующим местом, куда мы нанесли визит, была зимняя резиденция махараджи Кашмира в Джамму... Это был прекрасный праздник – находиться там, где открывалась широкая панорама Гималайских гор.

В Джамму у меня была другая возможность видеть Махатму Кут Хуми собственной персоной. Однажды вечером я пошел прогуляться по саду (частного владения) и там увидел Учителя, который ждал моего прихода. Я поприветствовал его по-европейски и приблизился со шляпой в руке на расстояние нескольких ярдов к тому месту, где он стоял... Через одну-две минуты он ушел, и звуки его шагов по гравию были вполне слышимы...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [57]
20 ноября 1883, Лахор, Индия

В течение трех дней пребывания в Лахоре мой лагерь был наводнен толпами посетителей, и я прочитал две лекции перед множеством людей в самых больших павильонах, рядом с которыми стояли огромные чаши с горящими дровами, чтобы перебороть резкий ноябрьский холод...

Вечером 19-го я спал в своей палатке, когда вдруг почувствовал, что на меня положили руку. Я быстро вернулся в состояние бодрствования. Лагерь располагался в открытом поле, за пределами зоны, охраняемой лахорской полицией, и поэтому первой моей реакцией... было стремление защитить себя от возможного религиозного фанатика-убийцы.

Я крепко схватил незнакомца за руки и спросил его на хинди, кто он такой и что ему нужно. Все это произошло мгновенно: я крепко ухватил этого человека, как сделал бы каждый, когда его жизнь подвергается опасности и нужно защищаться. Но тут же прозвучал мягкий, добрый голос: "Разве ты меня не знаешь? Разве ты меня не помнишь?" Этот голос принадлежал Учителю К.Х.

Мои чувства сразу же изменились, я отпустил Его руки и, почтительно сложив ладони, поприветствовал Его и хотел было выбраться из своей постели, чтобы показать Ему мое уважение. Но Он голосом и жестами остановил меня и, обменявшись со мной несколькими предложениями, взял мою левую руку в свою, сжал вместе пальцы на своей правой руке, и молча стоял у моей койки, откуда я видел Его божественно умиротворенное лицо, освещенное светом лампы, стоявшей на чемодане. Вскоре я почувствовал, что в моей руке образуется какое-то мягкое вещество, и через мгновение после этого Учитель опустил свою добрую руку на мой лоб, благословил меня и вышел из моей половины палатки, чтобы посетить мистера У. Т. Брауна, который спал в другой половине, отделенной брезентовой перегородкой.

Как только у меня появилась возможность обратить внимание на самого себя, я обнаружил, что держу в левой руке сложенную бумагу, завернутую в шелковый платок. Естественно, моим первым импульсом было подойти к лампе, открыть и прочесть ее. Я обнаружил, что это письмо, содержащее советы по личным вопросам... Услышав восклицание из-за... перегородки, где был Браун, я пошел туда, и он показал мне завернутое в шелк письмо, похожее внешне на мое, но другого содержания, и мы вместе его прочли[21]...

На следующий вечер после визита К.Х. ко мне и мистеру Брауну мы вдвоем и Дамодар сидели возле моей палатки в 10 часов, ожидая назначенного визита Учителя. Лагерь был пуст, остальная наша компания рассеялась по городу Лахору. Мы сидели на стульях позади палатки, так, чтобы нас не было видно из лагеря, луна находилась в своей последней четверти и еще не взошла. Прождав некоторое время, мы услышали приближающиеся шаги, и увидели высокого индийца, который шел к нам со стороны открытой равнины. Он подошел к нам на расстояние нескольких ярдов, жестом подозвал Дамодара, и тот подошел к нему. Он сказал ему, что Учитель появится через несколько минут и что у него есть кое-какие вопросы к Дамодару. Вскоре мы увидели Учителя, который шел с той же стороны, прошел мимо своего ученика – который успел уже отойти на небольшое расстояние – и остановился перед нами. Мы встали и поприветствовали Его, находясь на расстоянии нескольких ярдов. Мы с Брауном остались на месте, а Дамодар подошел к Учителю и беседовал с Ним в течение нескольких минут, после чего возвратился к нам, а царственный посетитель удалился. Я слышал, как Он ступает по земле... Перед тем как отойти ко сну, когда я писал свой дневник, полог был поднят учеником, он подозвал жестом меня и указал на фигуру своего Учителя, который ждал меня на равнине, освещенный светом звезд. Я подошел к Нему, мы направились в место, где нас совершенно точно никто не потревожил бы, и там примерно полчаса Он рассказывал мне о том, что мне следовало знать... В течение этой беседы не произошло никаких чудес... просто два человека разговаривали вместе, встретившись и расставшись после того, как разговор был окончен...

ДАМОДАР К. МАВАЛАНКАР [58]
Ноябрь-декабрь 1883, Лахор и позже Джамму и Кашмир, Индия

Находясь в поездке по северной Индии вместе с полковником Олькоттом... мы достигли Лахора, где ожидали увидеть в [физическом] теле моего Учителя Кут Хуми. Там Он посещал меня в теле три ночи подряд... и в одном случае я даже... встретил [Учителя] в саду... вернулся с Ним в дом, предложил Ему сесть и затем долго беседовал с Ним... Более того, Он, тот, кого я видел в Лахоре, был тем же, кого я видел в астральной форме в штаб-квартире Теософского общества, и тем же, кого я в своих видениях и трансах наблюдал в Его доме, за тысячи миль отсюда, достигая этих мест в моем астральном теле, что было позволено мне благодаря, конечно же, Его прямой помощи и защите.

В этих случаях, поскольку мои психические способности едва начали развиваться, я всегда видел его в довольно туманной форме, хотя его черты были совершенно четкими, а воспоминание о них глубоко запечатлелось в глазах и в памяти моей души; тогда как сейчас, в Лахоре, в Джамму и в других местах, впечатление было совершенно иное. Ранее при приветствии мои руки проходили сквозь его форму, а в последних случаях они встречали осязаемую одежду и плоть... Я здесь не буду опираться на тот факт, что Его в теле видели по отдельности полковник Олькотт и мистер Браун в течение двух ночей в Лахоре...

Позже, в Джамму... мне выпала редкая удача быть посланным и получить позволение посетить священный ашрам, где я провел несколько дней в благословенном окружении, состоявшем из гималайских Махатм и их учеников, в существовании которых так сильно сомневаются. Там я встретился не только с моим возлюбленным Гуру Кут Хуми и Учителем полковника Олькотта Морией, но и с несколькими другими Братьями, в том числе с одним из Высших... То есть я не только увидел своего Гуру как живого человека, очень молодого по сравнению с некоторыми другими из этого благословенного общества, но и более того: временами Они снисходили даже до бесед со мной. Так, на второй день моего пребывания мне было позволено более часа беседовать с моим Учителем. Когда Он с улыбкой спросил меня, почему я так недоуменно смотрю на него, я, в свою очередь, задал Ему вопрос: "Как вышло, Учитель, что некоторые члены нашего Общества полагают, что Вы совсем старик и что будто они с помощью ясновидения обнаруживали, что Вам по внешнему виду далеко за шестьдесят?" В ответ Он по-доброму рассмеялся и сказал, что это недоразумение возникло из-за докладов одного... ученика… Что касается тех ясновидцев, которые наблюдали Его как старика, то этого не может быть, ибо настоящее ясновидение никогда не приводит к таким ошибкам; а потом Он добродушно укорил меня за то, что я придаю значение таким вещам, как возраст Гуру, и добавил, что внешний вид нередко обманчив, и т.п., и объяснил еще некоторые факты...

БХАВАНИ ШАНКАР [59]
Январь 1884, Джабалпур, Индия

В январе 1884 года я находился в Джабалпуре... вместе с Братом Нивараном Чандрой Мукерджи, который тогда был секретарем местного филиала Теософского общества. Однажды, когда я был с ним, я выступал... перед примерно двадцатью семью членами этого филиала... и они слушали меня с великим вниманием. Внезапно установилась мертвая тишина. Затем я почувствовал влияние почитаемого Учителя госпожи Блаватской [Мории], оно было настолько сильным, что стало для меня непереносимым. Ток, порождаемый электромагнитной батареей, – ничто по сравнению с током, порождаемым тренированной волей Адепта. Когда Махатма желает проявить себя челе, он посылает волны электрического тока, обозначая тем самым свое приближение. Именно такое воздействие я ощутил в тот момент. Через несколько минут после этого Махатма Мория... на самом деле появился в комнате, где проходило собрание, и его видели я и Брат Ниваран, тогда как другие присутствовавшие лишь чувствовали это влияние. Другие тоже смогли бы увидеть его, если бы он более объективно материализовал себя. Я видел Махатму... несколько раз в его астральном двойнике в дни моих путешествий по северу Индии. Я не только видел Учителя госпожи Б. в его двойнике, но также и моего почитаемого Гуру Дева К.Х. Я также видел... Учителя К.Х. в его физическом теле...

ФРАНЦ ХАРТМАНН [60]
Декабрь 1883 – февраль 1884, Адьяр, Мадрас и затем Бомбей, Индия

Вечером 4 декабря 1883 года я прибыл в Мадрас... и был гостеприимно встречен мистером Г.Муттусвами Четтияром, который проводил меня к своей карете, и мы поехали оттуда в Адьяр... расположенный недалеко от Мадраса, примерно в 6 милях от того места, где пристал к берегу наш пароход...

Когда мы приехали, уже опустились сумерки, и предмет моих мечтаний, который, как говорили, обладает ключом, способным открыть передо мной святыни оккультизма, восседал посреди освещенного зала в компании нескольких друзей. Бедная госпожа Блаватская, которая, тем не менее, вызывает столько зависти, сфинкс XIX столетия; мудрец и женщина в одном лице. Та, в глазах которой сияет божественная безмятежность, и которая через минуту после этого может ворчать по поводу того, что кофе слишком горяч... Ее внешний вид не удивил, но и не разочаровал меня. Статная фигура, облаченная в просторное платье, – с нее вполне можно было бы писать портрет какого-нибудь святого, а ее добродушная и сердечная манера обращения сразу же завоевала мое расположение. Прежде чем отправиться отдыхать, я выразил желание увидеть портреты Махатм, этих таинственных существ, стоящих выше человека, о которых я так много слышал, и меня отвели наверх, чтобы я посмотрел "алтарь", где хранились эти портреты... На портретах были изображены два человека восточной внешности и соответственно одетых. Выражение их лиц было доброе и еще более безмятежное...

Через одну или две недели после моего прибытия в Адьяр, заметив, что несколько других людей, как посторонних, так и членов Общества, иногда получают письма от Махатм, которые либо падают из воздуха, либо выходят из твердых стен, либо присылаются им и через "алтарь", я принял решение испытать счастье и проделать то же самое и написал такую записку: "Почитаемый Учитель! Написавший это предлагает Вам свои услуги. Я прошу при возможности исследовать мои способности и дать дальнейшие указания при их соответствии требованиям. С уважением, Ваш (...)".

Я цитирую это письмо дословно, чтобы читатель не подумал, будто я настолько глуп, чтобы беспокоить Адепта Гималаев своими мелкими личными нуждами. Я имею обыкновение сам решать за себя, и не было ни одного человека, ни в Индии, ни вообще где-либо за пределами Сан-Франциско, который хоть что-то знал бы о моих делах. Я отдал мое письмо полковнику Олькотту, и он поместил его в "алтарь".

Через пару дней после этого, поразмыслив над этим делом, я решил, что если Учителя решат передать для меня что-то стоящее, то они, вне всякого сомнения, сделают это безо всяких прошений с моей стороны, и в связи с этим я упросил полковника Олькотта возвратить мое письмо. Полковник Олькотт непременно выполнил бы мою просьбу, но мое письмо таинственным образом исчезло. Вместо этого я получил другое письмо, которое не только показывало полную осведомленность относительно некоторых событий моей прошлой жизни, но также подробно рассматривало... одно дело очень личного плана... Было ясно, что это письмо было прислано не ради эксперимента, – хотя для меня это был эксперимент, – а для того, чтобы предоставить мне некоторые сведения и советы (которые впоследствии оказались для меня очень полезными).

...Позже я видел... Махатму Морию в Его астральной форме... Он появился передо мной в сопровождении астральных форм двух учеников... Его приход оставил у меня чувство радости и вдохновения, которые не пропадали в течение нескольких дней...

Слабое здоровье госпожи Блаватской требовало перемены климата, и врачи, у которых она консультировалась, посоветовали ей отправиться в Европу, куда как раз вызывали полковника Олькотта по одному официальному делу... Поэтому госпожа Блаватская решила сопровождать полковника Олькотта в его поездке, а, получив приглашение срочно навестить такура саиба Вадхвана и нашего друга Хуррисингджи, она надумала сделать этот визит до отплытия из Бомбея...

За два дня до отъезда госпожи Блаватской, 5 февраля 1884 года... я без предупреждения вошел в ее комнату, чтобы поговорить о делах Общества... В конце беседы у меня возникла идея спросить ее мнение относительно одного предмета, о котором я в то время размышлял. Госпожа Блаватская посоветовала мне обратиться к Махатме Мории, спросить Его мысленно, и тогда Махатма сам ответит мне. Через несколько секунд она сказала, что чувствует Его присутствие и видит, как Он что-то пишет. Я должен заметить, что я тоже чувствовал Его влияние и, кажется, мог видеть Его лицо, но, конечно же, описание подобного обстоятельства будет убедительным только для меня самого и ни для кого больше.

В этот момент, к моей большой досаде, вошла другая дама, искавшая клещи, которые ей для чего-то были нужны. Я вспомнил, что у меня в ящике письменного стола лежали такие клещи, и спустился вниз, в свою комнату, чтобы взять их. Я открыл ящик, увидел в нем клещи и еще какие-то вещи, но там не было никаких писем, потому что все свои бумаги я за день до этого переложил в другое место. Я взял клещи и собрался было задвинуть ящик, как вдруг – увидел, что в ящике лежит огромный конверт, адресованный мне хорошо знакомым почерком Махатмы... с печатью, на которой были изображены тибетскими буквами его инициалы. Вскрыв его, я нашел длинное и очень доброжелательное письмо, в котором обсуждались те самые вопросы, о которых я только что беседовал с госпожой Блаватской, и, кроме того, давался подробный и удовлетворительный ответ на тот вопрос, что заставлял меня так много думать, и удовлетворительное объяснение некоторых дел, которые одно время очень меня волновали, хотя я и не проронил о них ни единого слова. Более того, в этом же конверте находилась фотография кабинетного размера лица Махатмы с посвящением, написанным для меня на обороте.

Если я вообще хоть что-то знаю, то я знаю точно, что в моем ящике, когда я его открыл, не было этого письма и что в комнате в тот момент никого не было видно. Письмо, в котором давался подробный ответ на мой вопрос, должно было быть написано, запечатано и положено в ящик менее чем за четыре минуты, в то время как на следующий день для того, чтобы переписать его, потребовалось ровно двадцать минут; и, наконец, в нем рассматривалась настолько подробно и точно такая трудная проблема, что только разум высшего порядка был способен на подобное...

7 февраля госпожа Блаватская... Мохини Чаттерджи и я в сопровождении миссис Куломб отправились из Адьяра в Бомбей... По пути мы... останавливались в резиденции такура саиба Вадхвана...

Я уехал из Вадхвана 15 февраля в компании госпожи Блаватской и Мохини... Мы направились в Бомбей... Через несколько часов после отбытия [из Вадхвана] госпожа Блаватская прочитала мою статью, исправила в ней несколько слов и вернула мне. Я тщательно прочитал ее, чтобы увидеть, какие именно исправления она там сделала, и проверить, нет ли необходимости мне самому что-нибудь изменить. Я обнаружил, что было исправлено всего несколько слов, сложил эту бумагу, положил ее в карманную книжку, книжку положил в саквояж, закрыл его на замок, вошел в вагон поезда и положил саквояж на свое сиденье, где он никогда не оставался без моего присмотра до того момента, как произошло то самое событие, которое я собираюсь описать.

Мы ехали, госпожа Блаватская находилась в том же самом вагоне. Ближе к вечеру госпожа Блаватская попросила меня снова показать ей эту статью. Я вынул ее из саквояжа, развернул бумагу перед тем, как подать ей, и когда я это проделал, вообразите себе мое удивление, – я обнаружил, что на прежде чистом месте написано четыре длинных строки хорошо знакомым почерком нашего Учителя, другими чернилами, не теми, что пользовалась госпожа Блаватская. Я не берусь объяснить, каким образом можно было сделать эту надпись внутри моего саквояжа в трясущемся вагоне.

Другой случай произошел в Бомбее, когда я был один. Утром 20 февраля я получил интересную тибетскую медаль от нашего Учителя через госпожу Блаватскую. Затем я провожал ее на пароход, на котором она отправлялась в Европу. По возвращении на берег я зашел в местный ювелирный магазинчик и приобрел медальон, чтобы поместить в него мою медаль, но никак не мог подобрать для него достаточно длинную цепочку. Потом я вернулся в свою комнату и стал расхаживать туда – сюда, размышляя над тем, что тут можно предпринять. В конце концов, я пришел к выводу, что я могу купить для этой цели розовую шелковую ленту. Но где ее взять – я был в Бомбее впервые – вот в чем заключалась проблема. Когда в процессе этих размышлений я в очередной раз подошел к открытому окну, там прямо передо мной на полу оказалась шелковая лента, именно такая, какая требовалась, совершенно новая – как раз то, что я хотел...

 

Глава 5.
ПОЕЗДКА В ЕВРОПУ И ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИНДИЮ, 1884–1885

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ [61]
Март-апрель 1884, Париж, Франция

Я находился здесь [в Париже] с 25 марта, а Е.П.Б. приехала 28-го. Здесь постоянно толпились люди, и по этой причине у меня не было возможности достаточно долго беседовать с ней наедине. Кое о чем мы с ней поговорили...

Махатмы распорядились, чтобы я оставался здесь и помогал госпоже работать над рукописью "Тайной Доктрины"...

После того как закончились первые хлопоты, я заявил, что мне нужно немедленно отправляться в Индию. Олькотт полагал, что мне лучше остаться с Е.П.Б., так же думала и она. Но я сказал, что во всех тех распоряжениях, которые мне были даны, говорится о том, что мне нужно ехать в Индию, и что я так и сделаю, пока нет никаких дальнейших распоряжений. Тогда она сказала, что, вероятно, я прав. Было решено, что я подожду здесь до тех пор, пока Олькотт не сможет найти для меня пароход в Лондон...

Таким образом, мы обо всем конкретно договорились. Но на следующее утро, когда я и Мохини сидели в спальне, где мы ночевали, и прошло уже примерно полчаса после кофе, Олькотт вышел из своей комнаты, которая находилась на другом конце холла, позвал меня и сказал, что у него побывал Махатма Мория и велел мне не ехать в Индию, а остаться и помогать Е.П.Б. в работе над "Тайной Доктриной"...

И вот теперь я здесь, не знаю, на какое время – надолго или нет, и мои обязанности состоят в том, чтобы я вносил предложения и помогал по ходу ее работы...

Однажды в гостиной примерно в течение часа Махатмы пересылали сообщения через Е.П.Б. – вопросы для того, чтобы я проверил ее. Каждое послание сопровождалось определенным воздействием на мою кожу, появлявшимся перед тем, как она повторяла его...

5 апреля Олькотт и Мохини уехали в Лондон, оставив меня и госпожу здесь, поскольку ей было приказано не ехать в Лондон. День пролетел, и к вечеру мы уединенно расположились в гостиной, затеяв очень серьезный разговор о прошлых временах. Когда мы там сидели, я ощутил привычный сигнал послания от Махатмы и заметил, что она прислушивается. Она сказала: "Джадж, Учитель просит вас проверить меня и попробовать угадать, какой приказ с Его стороны вы бы сейчас посчитали совершенно экстраординарным?" Я ответил: "Сделать миссис Анну Кингсфорд[22] президентом Лондонской Ложи". Попробовал еще раз. "Приказать Е.П.Б. отправиться в Лондон". Это была отгадка, и Он приказал ей сесть на экспресс в 7.45, сообщив точное время его прибытия на различные станции и в Лондон, – и все это оказалось совершенно правильным, а в доме у нас не было расписания поездов. Ей это распоряжение жутко не понравилось, и я тут могу заметить, что по причине ее плохого здоровья и совершенной неуклюжести это путешествие проходило ужасно. Но прошлым вечером я отвез ее на станцию и видел, как она отправилась в дорогу с небольшой сумкой в руках. Все это, должно быть, имеет какую-то подоплеку, поскольку она могла бы уехать и с Олькоттом...

Она все время говорила о том, что не может объяснить этот приказ, что лондонцы решат, будто все это было проделано ради произведения впечатления, после того, как она отказалась ехать, и что Олькотт, увидев ее, наверняка в душе проклянет все на свете. Однако в Лондоне сложилось серьезное положение, и, может быть, они намереваются провести там несколько феноменов для оказания положительного эффекта. Так что теперь я остался в этом доме в одиночестве...

А.П. СИННЕТТ [62]
7 апреля 1884, Лондон, Англия

В начале апреля 1884 года полковник Олькотт прибыл в Лондон, а госпожа Блаватская осталась в Нисе и Париже. Полковника Олькотта сопровождал молодой индиец-теософ Мохини..., который одно время сделался весьма заметной фигурой среди теософов. Он был нам представлен как чела Махатмы К.Х. и получил с нашей стороны сердечный и теплый прием.

На 7 апреля было назначено очень важное собрание Лондонской Ложи Теософского общества... Оно проводилось в комнатах мистера Финча в гостинице Линкольна, и целью его было избрание нового президента... Многие члены желали, чтобы президентом стал я... но я опасался возникновения личного соперничества между мной и миссис Анной Кингсфорд относительно поста президента. Поэтому я приготовился к выдвижению на этот пост мистера Финча.

...Я предложил мистера Финча и полагал, что мистер Мейтланд выполнил формальности, связанные с выдвижением на пост миссис Кингсфорд. Как бы то ни было, при проведении голосования поднятием рук (под председательством полковника Олькотта) результат оказался почти единогласным – в пользу мистера Финча...

Волнения, связанные с собранием 7 апреля, выборами отнюдь не ограничились. По их завершении я произносил перед собравшимися речь, как вдруг суматоха у двери прервала меня, и через мгновение все присутствовавшие уже знали, что приехала госпожа Блаватская. Я закончил говорить и пошел встретиться с ней. Вокруг нее образовалась небольшая толпа, и ее официально представили этому собранию. Далее собрание продолжалось... таким образом. Она сказала, что если кто-либо из членов желает задать ей какие-либо вопросы или выразить замечания по поводу смысловых неясностей в тексте "Разоблаченной Изиды", то всем этим вопросам будет уделено внимание и они будут освещены в новой версии этой книги, которую она предполагала выпустить под названием "Тайная Доктрина".

Мистер Ф. У. Х. Маерс[23] спросил, нельзя ли предоставить документальные свидетельства из Индии для Общества психических исследований в связи со случаями, когда в различное время и в различных местах наблюдались появления Махатм в астральной форме? Госпожа Блаватская попросила Мохини дать сведения по этому предмету, и тот описал появление астральной фигуры одного из Махатм в штаб-квартире Общества в Мадрасе...

После того как собрание закончилось, госпожа Блаватская вернулась вместе с нами в Ладброк Гарденс, где она оставалась с нами в течение недели... а затем... возвратилась в Париж.

АРЧИБАЛЬД КЕЙТЛИ [63]
7 апреля 1884, Лондон, Англия

Первый раз я увидел госпожу Блаватскую в 1884 году, вскоре после того, как я вступил в Теософское общество. Было созвано собрание, и оно проводилось в апартаментах одного из членов в гостинице Линкольна. Причина этого собрания состояла в необходимости примирить противоречия, возникшие между мнениями мистера Синнетта с одной стороны и миссис Кингсфорд и мистера Мейтланда – с другой. Председательствовал полковник Олькотт, который изо всех сил старался устранить эти противоречия, но без особого успеха. Около него сидели соперничающие стороны, Мохини М. Чаттерджи и еще один или два человека, лицом к узкой, длинной комнате, которая была почти целиком заполнена членами Общества.

Дискуссия продолжалась, накаляя атмосферу, комната постепенно заполнялась, и рядом со мной села мучимая одышкой полная дама, которая только что прибыла. В этот момент кто-то из находившихся в передней части комнаты сослался на какое-то действие госпожи Блаватской, на что полная дама дала подтверждение словами: "Да, это так". В тот же момент собрание смешалось, все рванулись к... этой полной даме, а Мохини встал у ее ног на колени. В конце концов, ее отвели в тот угол комнаты, где на тронах восседали "высокие боги", причем она возмущалась и протестовала на нескольких языках, а потом попытались продолжить собрание. Однако его все же пришлось отложить... На следующий день меня представили госпоже Блаватской, которая и была той самой полной дамой, севшей рядом. Ее прибытие было совершенно неожиданным, а ее отъезд из Парижа, как рассказала она мне впоследствии, был подготовлен "по распоряжению" за полчаса до того момента, как ей надо было ехать. Она приехала на Черинг Кросс [железнодорожная станция], не зная места проведения собрания, зная только лишь то, что ей необходимо там присутствовать. "Я положилась на мое оккультное чутье", – сказала она мне, и именно с его помощью она добралась с вокзала до Таверны Линкольна и нашла дорогу к этим апартаментам. Ее прибытие произвело эффект совершенно противоположный, ибо оно, вопреки всему "маслу, вылитому" полковником Олькоттом на бушующие воды собрания, которое уже начало клониться к мирному исходу, нарушило его ход...

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ [64]
Май 1884, Эньен, Франция

Весной 1884 года Е.П.Б. проживала на Рю Нотр Дам де Шан в Париже... Она была... целый день занята работой над рукописью, лишь изредка отправляясь на прогулку или нанося визит. Непрерывно приходило множество посетителей из всех сословий, и среди них оказалась графиня д'Адемар, которая сразу же проявила глубочайшее преклонение перед Е.П.Б. и пригласила ее приехать в замок, принадлежащий графу в Эньене, расположенный недалеко от города, включив в это приглашение также меня и Мохини Чаттерджи... Приглашение было принято, и мы все отправились в Эньен, где госпоже Блаватской отвели две большие комнаты внизу, а остальные ночевали в комнатах на верхних этажах. Для нашего возлюбленного друга были предоставлены все удобства, и там она продолжила свою работу...

С одной стороны от дома находилось озеро, а с дороги его почти не было видно за обширными посадками красивых деревьев, часть из них представляла собой фруктовый сад с цветниками, за которым тщательно ухаживали... Широкая лестница вела наверх в холл; с одной стороны, которую условно можно назвать прилегавшей к дороге, располагалась бильярдная, высокое окно ее выходило над жестяной крышей портика; окна столовой выходили на другую сторону, на озеро, а окна гостиной открывались туда же на другой стороне под прямым углом к бильярдной. В гостиной окна были с трех сторон, так что можно было видеть и сад, и озеро. В конце комнаты, напротив двери в столовую, стояло огромное пианино, а между двумя боковыми окнами находился мраморный брус, покрытый орнаментом; между окон, в конце, около пианино, был камин, и в том углу находилось одно из тех окон, откуда открывался вид на озеро.

Обычно каждый вечер мы уделяли время беседе, и там, так же как и в столовой, происходили феномены, которые, конечно же, были не менее интересны, чем рассказы Е.П.Б., делались ли они всерьез, в шутку или ради забавы. Довольно часто сестра графини д'Адемар играла на пианино так, что это приводило в восхищение даже Е.П.Б., которая была хорошим ценителем. Я хорошо помню одну мелодию, тогда только-только появившуюся в парижском свете, которая ей очень нравилась, и она довольно часто просила ее сыграть. Мелодия эта наводила на мысли о высоком вдохновении и грандиозном величии природы. Происходило множество оживленных дискуссий между графиней с одной стороны и Е.П.Б. – с другой, и частенько посреди этих дискуссий она обращалась ко мне и к Мохини, чтобы повторить нам, сидевшим здесь же и слушавшим, те самые мысли, которые в тот момент возникали в наших головах.

...Однажды за обедом, на котором присутствовали граф и графиня, их сын Рауль, Е.П.Б., Мохини, сестра графини, я и еще одна персона, вокруг стола постоянно был сильный аромат, что так знаком близким друзьям Е.П.Б., его невозможно спутать с чем-либо другим – иногда он сопровождает феномены, а иногда возникает сам по себе. Его ясно ощущали некоторые из нас, но ни до этого момента, ни после его не было. Конечно же, многие скептики не увидят в этом ничего особенного, но автор сего и другие хорошо знают, что это само по себе – феномен и что этот запах посылается с расстояния во многие мили в качестве послания для Е.П.Б. от тех тайных личностей, которые часто помогают в проведении феноменов. Перед обедом мы гуляли по саду-цветнику. Я сорвал маленький розовый бутон и положил его на краешек стакана, стоявшего между мной и сестрой графини, которая находилась слева от меня, а Е.П.Б. сидела по правую мою руку. Эта дама начала говорить о феноменах, размышляя о том, может ли Е.П.Б. делать то, что, по рассказам, проделывают индийские йоги. Я ответил, что при желании может, но не попросил ее и добавил, что она может даже сделать так, чтобы этот маленький розовый бутон сразу же расцвел. И в это мгновение Е.П.Б. протянула руку по направлению к розе, не касаясь ее и ничего не говоря при этом, в то же время не прерывая беседы и обеда. Мы наблюдали за бутоном до самого окончания обеда и видели, как он рос, становясь все больше и больше, пока не превратился в большую цветущую розу.

В другой вечер, когда мы уже некоторое время сидели в гостиной, не зажигая огней, а над озером светила луна и вся природа притихла, Е.П.Б. впала в состояние задумчивости. Вскоре она поднялась и подошла к угловому окну, выходившему на озеро, и в какое-то мгновение вспышка мягкого света ворвалась в комнату, а она тихонько улыбнулась...

Об этом вечере графиня д'Адемар пишет следующее: "Казалось, что Е.П.Б. погрузилась в мысли, как вдруг она встала со своего стула, направилась к открытому окну и подняла в повелительном жесте свою руку, при этом издалека доносилась тихая музыка, которая, приближаясь, потекла прекрасными потоками и наполнила собой комнату, где находились все мы...".

Эта астральная музыка была нам отлично слышна, и граф особенно отметил ее красоту и нежность, когда она замерла, удалившись в неизвестном направлении. Весь дом был наполнен звуками этих колоколов по ночам, когда я бодрствовал в позднее время, в то время как все остальные спали. Они напоминали сигналы, поднимавшиеся в комнату Е.П.Б. и опускавшиеся оттуда. И не раз в течение тех прогулок, которые мы совершали под сенью необыкновенных деревьев, они раздавались позади нас, иногда их слышали все, а временами – только один или двое...

...Я взял с собой книгу, которую не успел дочитать на месте, и, незадолго до отъезда из Франции, я отправился в Эньен, чтобы возвратить ее. Там я повстречал графиню д'Адемар. Она сказала, что характерный и неповторимый аромат, о котором я рассказывал выше, появлялся в доме и после того, как мы уехали. Это случилось однажды вечером, примерно через два дня после отъезда Е.П.Б., когда за обедом у д'Адемаров присутствовало несколько друзей. После обеда все они направились в гостиную и вскоре заметили этот аромат. Он выходил, как она мне рассказала, волнами, и они немедленно начали охоту за его источником в комнате и, наконец, добрались до вышеописанного мраморного бруса, откуда, из одного места на камне, как они обнаружили, и выходил волнами этот аромат. Он был настолько интенсивным, сказала мне графиня, что пришлось открыть окна, потому что запах просто заполонил собой все. По возвращении в Париж я рассказал Е.П.Б. об этом, и она ответила только: "Так иногда бывает".

ВЕРА ПЕТРОВНА ЖЕЛИХОВСКАЯ [65]
Май 1884, Париж, Франция

Мы вчетвером находились на Рю Нотр Дам де Шан, 46 – госпожа Н. А. Фадеева, госпожа Блаватская, выдающаяся русская писательница, господин Соловьев и я. Мы пили чай, сидя за одним столиком в маленькой гостиной, примерно в 11 часов вечера... Госпожу Блаватскую попросили рассказать что-нибудь о ее Учителе и о том, как она приобрела от него свои оккультные таланты. Рассказывая о множестве вещей... она предложила нам посмотреть его портрет в золотом медальоне, который она носила на цепочке, на шее, и открыла его. Это был совершенно плоский медальон, в котором помещалось не более одной миниатюры. Его передавали из рук в руки, и мы все увидели красивое индийское лицо – портрет, написанный в Индии. Внезапно наша компания была обеспокоена каким-то совершенно необыкновенным ощущением, которое вряд ли можно описать словами. Было похоже на то, будто внезапно изменился воздух: он как бы стал разреженным, атмосфера положительно сделалась давящей, и мы втроем едва не начали задыхаться... Е.П.Б. прикрыла свои глаза ладонью и прошептала: "Я чувствую, что-то должно произойти... Какой-то феномен... Он готовится проделать его..." Говоря "Он", она имела в виду своего Гуру – Учителя, которого считает всесильным... В этот момент господин Соловьев взглянул в угол комнаты и сказал, что видит там нечто вроде огненного сгустка овальной формы, похожего на светящееся яйцо, золотое с голубым отливом... Едва он успел произнести эти слова, как из дальнего конца коридора до нас донеслись продолжительные мелодичные звуки арфы – мелодия гораздо более полная и ясная, чем какие-либо слышанные нами до этого музыкальные звуки.

Эти чисто звучавшие ноты повторились еще раз, а затем звуки замерли. В комнатах снова воцарилась тишина. Я поднялась со стула и вышла в коридор, ярко освещенный лампой. Излишне будет говорить, что там было все тихо, и что он был пуст. Когда я вернулась в гостиную, то увидела Е. П. Блаватскую сидящей на прежнем месте за столом между госпожой Фадеевой и господином Соловьевым. В то же мгновение я увидела совершенно ясно сероватую фигуру человека, довольно-таки прозрачную, которая стояла около моей сестры и которая, когда я на нее посмотрела, попятилась от нее, поблекла и исчезла в противоположной стене. Этот человек – или, возможно, его астральная форма – был неплотного сложения, среднего роста, завернутый во что-то вроде мантии и в белом тюрбане на голове. Видение продолжалось не более нескольких секунд, но я имела достаточно времени для того, чтобы внимательно его рассмотреть и подробно описать всем то, что я наблюдала, хотя как только оно пропало, я почувствовала жуткий страх и нервное напряжение... Едва мы успели опомниться, как нас поразило следующее чудо, на этот раз осязаемое и объективное. Е.П.Б. внезапно открыла свой медальон, и вместо одного портрета Махатмы там оказалось два – еще ее собственный, напротив! Прочно вмонтированное внутрь второй половины медальона, под его овальное стеклышко, там находилось ее собственное миниатюрное подобие, которое она только сейчас случайно показала.

Это был еще не финал. Через четверть часа этот магический медальон, с которого мы втроем буквально ни на секунду глаз не спускали, был открыт по желанию одного из нас – ее портрета там больше не было. Он исчез.

ФРАНЧЕСКА АРУНДЕЙЛ [66]
30 января – 16 августа 1884, Лондон, Англия

Е.П.Б. возвратилась в Лондон 30 июня... поселившись вместе с нами в 77 на Эльгин Крисент, Ноттинг Хилл... Несколько месяцев лета 1884 года, которые она провела в нашем доме на Эльгин Крисент, были отмечены событиями любопытного и исключительного характера, но в равной степени показательного в том отношении, что человек по имени госпожа Блаватская был во многом совершенно непохожим на тех, кто ее окружал, и толпы посетителей всех сословий служили доказательством огромности интереса, который возникал по отношению к ней.

Когда Е.П.Б. жила там с нами, обычно она начинала свой день с работы над рукописью, обыкновенно приступая к этому делу в 7 часов утра, но зачастую и раньше. Когда в 8 часов утра я приходила к ней в комнату, крайне редко случалось так, что она еще не сидела за своим письменным столом, откуда отлучалась лишь на небольшие перерывы и на ленч, и так до трех или четырех часов дня. Затем наступало время приема, и с полудня до самого позднего вечера один за другим приходили посетители. Старая леди усаживалась в свое кресло в той же самой гостиной, которая едва вмещала в себя такой мощный приток гостей, и становилась центром круга людей, задававших ей вопросы. Многие, привлеченные ее знаменитыми необыкновенными способностями, конечно же, приходили из чистого любопытства...

Мохини М.Чаттерджи сопровождал госпожу Блаватскую, и полковник Олькотт тоже время от времени был с нами, когда ему позволяли его разъезды. Был там также еще один очень важный представитель индийского контингента, а именно – Бабула, слуга Е.П.Б., который, в своем живописном тюрбане и белом одеянии производил ошеломляющее впечатление... и в полдень, когда подавался чай и на столе сиял и сверкал русский самовар Е.П.Б, а Бабула подносил посетителям чашки и сладкие пирожные, наш дом, несомненно, представлял собой совершенно уникальное зрелище среди пригородов Лондона.

Дом был постоянно наполнен посетителями, и поскольку у Е.П.Б. было обыкновение приглашать друзей остаться погостить, я никогда заранее не знала, сколько людей на этот раз окажется у нас за ленчем или обедом – один или двадцать. Дом был небольшой, но в нем были две хорошие комнаты, разделенные складывающимися дверьми, и надо было просто видеть это зрелище – Е.П.Б., восседающую в высоком кресле, окруженную учеными и элегантными людьми. Блестящий собеседник, она приводила и молодых и старых в состояние транса, в то же время ее изящные пальцы постоянно ныряли в нубийскую корзинку с табаком, которая всегда находилась рядом с ней, и скручивали маленькие сигаретки, которые она постоянно курила. Вот так она выглядела в обществе... Кроме того, очень часто Мохини Чаттерджи отвечал на вопросы по индийской философии... Было довольно много желающих послушать его лекции, и наши двери крайне редко закрывались раньше часа-двух ночи.

В течение всего этого времени маленький Джордж Арундейл отсылался в расположенную неподалеку дневную школу, но он не совсем был в стороне от всего этого, и я помню, как однажды днем собралась компания, чтобы пойти в Зоологические сады... Мы все поехали туда в каретах, и ребенок вместе с нами. Затем для Е.П.Б. достали кресло на колесиках, и мы отправились смотреть на животных. В течение этого визита не происходило никаких оккультных феноменов, но было проявление одной черты характера, которое ясно показывает добрую натуру Е.П.Б.. Ребенок носился вокруг, как и все нормальные дети, и, пробегая мимо кресла Е.П.Б., вдруг споткнулся, и упал на землю. Е.П.Б., вопреки тому факту, что она передвигалась с трудом, чуть ли не выпрыгнула из своего кресла, бросив свой зонтик, и попыталась помочь ребенку подняться. Это было такой мелочью на самом деле, но здесь проявилась... трогательная самоотверженность...

Любопытное происшествие, которое никогда не изгладится из моей памяти, произошло в самом начале пребывания Е.П.Б. у нас. В то время множество людей горело желанием вступить в общение с Махатмами через Е.П.Б., и они иногда приносили письма с просьбой, чтобы их отправили Махатмам. Е.П.Б. всегда говорила: "Отправлять письма – это не моя работа; Махатмы сами возьмут их, если они захотят", и эти письма помещались в один особенный ящик в ее комнате. Иногда написавшие получали сообщение через Е.П.Б., очень часто они ничего не получали; но ящик постоянно был открыт.

Однажды у мистера Синнетта возник какой-то вопрос, который он хотел задать Махатме К.Х., и это письмо также положили в этот ящик. Прошло более недели, ответа все не было, и я огорчалась по этому поводу, потому что все мы желали получить ответ на этот вопрос. День за днем я снова и снова заглядывала в ящик, но письмо все еще находилось там. Однажды утром примерно в 7.30 я вошла к Е.П.Б. (я всегда первым делом заходила к ней в комнату); как обычно, увидела ее за столом работающей над рукописью, и я сказала ей: "Как бы я хотела, чтобы это письмо было отправлено". Она пристально посмотрела прямо на меня и довольно строгим тоном произнесла: "Принеси мне это письмо". Я вложила письмо ей в руку. На столе стояла свечка, и она попросила: "Зажги свечу". Потом отдала мне письмо и сказала: "Сожги письмо". Мне было жалко сжигать письмо мистера Синнетта, но я, конечно, сделала так, как она мне велела. "А теперь иди к себе в комнату и поразмышляй". Я поднялась к себе в комнату, откуда я совсем недавно вышла.

Моя комната находилась на самом верху дома, в том месте, которое мы называем мансардой, поскольку все комнаты на нижних этажах были заняты нашими гостями, и мы с маленьким мальчиком ночевали наверху. Я подошла к окну, которое выходило в красивый сад с прекрасными цветами. Рядом с окном находилась коробка, покрытая розовой материей, и я стояла там минуту или две, думая над тем, что Е.П.Б. имела в виду и над чем мне надо было "поразмыслить"... Через несколько минут я взглянула на розовую материю, и там прямо посредине лежало письмо, которое я либо не заметила сначала, либо его там не было. Я взяла конверт и взглянула на него, обнаружив, что адреса на нем нет; он был совершенно чистым, но внутри на ощупь можно было почувствовать бумагу, и я сделала вывод, что это письмо. Я подержала его в руке, взглянула на него еще раз или два, все еще не обнаруживая на конверте ни имени, ни адреса, и почувствовала уверенность в том, что, должно быть, это что-то оккультное, и задумалась над тем, кому оно могло бы предназначаться. В конце концов, я решила отнести это письмо Е.П.Б., но, снова взглянув на него, я увидела имя мистера Синнетта, надписанное четким почерком Махатмы К.Х. Я уверена, что сначала этого имени там не было, поскольку я много раз достаточно внимательно рассматривала его. Это письмо было ответом на то, которое я сожгла, и я очень обрадовалась тому, что его получателем оказалась я при том интересном способе, которым оно было доставлено.

Было несколько случаев подобного рода. Однажды, когда я хотела получить ответ на очень личное для меня письмо, я носила его в кармане вместо того, чтобы положить, как обычно, в ящик, о чем не знала ни Е.П.Б., ни кто-либо еще. Но однажды вечером, когда я навестила ее перед тем, как подняться к себе, она подала мне письмо, написанное хорошо знакомым почерком Махатмы К.Х....

Это было время постоянных волнений; множество довольно известных людей приходило к Е.П.Б. Среди них я хорошо запомнила мистера Фредерика У.Х. Маерса из известного Общества психических исследований. Случилось так, что в то утро Е.П.Б. была одна, и она начала беседовать со своим посетителем о феноменах, которыми так сильно интересовался мистер Маерс. "Я хотел бы, чтобы вы дали мне доказательство ваших оккультных способностей, – сказал он. – Не могли бы вы проделать что-то такое, что доказывало бы наличие этих оккультных способностей, о которых вы говорите?" – "Что бы вас устроило? – спросила госпожа Блаватская. – Даже если вы увидите и услышите, вас это вряд ли убедит". – "Так попробуйте", – сказал он. Она мгновение смотрела на него тем странным, пронизывающим взглядом, которым она обладает, и, повернувшись ко мне, произнесла: "Налей немного воды в ванночку для споласкивания рук и принеси ее мне". Они сидели при полном свете летнего дня, она находилась по правую сторону от мистера Маерса, сидевшего на маленьком стуле на расстоянии примерно в три фута. Я принесла стеклянную ванночку с водой, и она велела мне поставить ее на стул прямо перед мистером Маерсом на довольно большом расстоянии от нее самой, что я и сделала. Некоторое время мы сидели в безмолвном ожидании, а затем от этого стекла донеслись четыре или пять нот, звучавших подобно тому, что мы называли астральными колоколами. Было совершенно очевидно, что мистер Маерс был ошеломлен. Он посмотрел на Е.П.Б., на ее сложенные на коленях руки, а потом снова на стеклянную ванночку; между ними не было видно никакой связи. Снова раздались звуки астральных колокольчиков, чистые и серебряные – и никакого движения со стороны госпожи Блаватской.

Он повернулся ко мне, и можно было заметить, что он находится в совершеннейшем недоумении относительно того, как извлекаются эти звуки. Е.П.Б. улыбнулась и произнесла: "Ничего особенно чудесного, просто небольшая осведомленность о том, как можно управлять некоторыми силами природы". Когда мистер Маерс уходил, он обратился ко мне и сказал: "Мисс Арундейл, я больше не усомнюсь никогда". Но, увы, он не смог преодолеть свою неуверенность и склонность к сомнениям – не прошло и двух недель, как от него пришло письмо, где он писал, что его не убедили и что, должно быть, звуки производились тем или иным способом. Е.П.Б. ни капли не встревожилась по этому поводу и сказала: "Я знала об этом, но решила предоставить ему то, о чем он просил". Это происшествие показывает, что убеждение редко достигается через наблюдение феноменов; они привлекают внимание, и если ум восприимчив и готов исследовать, а не провозглашать, что всего, чего он не может понять, не бывает, то тогда есть вероятность, что ему откроются новые законы и факты.

...Я видела ее с самого раннего утра работающей за письменным столом, при этом пол был забросан горелыми спичками, что приводило меня, любительницу чистоты и порядка в доме, в отчаяние, потому что все коврики, скатерти и ковры вполне могли от этого загореться, и даже сам дом вполне мог бы крупно пострадать от подобных вещей, так как Е.П.Б. имела обыкновение бросать зажженную спичку не глядя, куда она может попасть. У меня есть также живые воспоминания о тех трудностях, которые возникали из-за абсолютного пренебрежения Е.П.Б. к устоявшимся в обществе нормам. Люди добирались издалека, чтобы встретиться с ней, и поэтому существовала общая договоренность о том, что посетители могут приходить между четырьмя и шестью часами дня. Однако иногда безо всякой видимой для нас причины она отказывалась выходить из своей комнаты.

Я хорошо помню, как однажды утром довольно представительная компания ожидала с ней встречи, и когда я поднялась наверх, чтобы сообщить ей о приезде посетителей, я обнаружила ее совершенно неодетой, что никак нельзя было совместить с выходом в гостиную. Когда я назвала ей тех, кто приехал, она довольно резко высказалась по этому поводу и сказала, что мистер и миссис Х. могут подняться. Я мягко указала ей на то, что ни ее комната, ни она сама не находились в состоянии, пригодном для принятия гостей; она же ответила, что я могу куда-нибудь уйти, но что если она и спустится, то сделает это именно в том виде, как она есть, и что если она станет принимать кого-либо, то она будет принимать их в том виде, как она есть, и что я должна немедленно распорядиться, чтобы ей принесли еды, потому что она голодна. Посетителям пришлось откланяться, и я, как могла, извинилась перед ними.

Самое приятное время для меня всегда было раннее утро, ибо тогда Е.П.Б. находилась в наиболее приемлемом настроении: она приятно улыбалась, глаза были добрыми и сверкающими, и казалось, что она понимает и сочувствует не только тому, о чем вы говорите вслух, но и тому, о чем вы молчите. Я никогда не боялась Е.П.Б., несмотря на то, что иногда она позволяла себе использовать довольно сильные выражения. Всегда чувствовалось, что это лишь внешняя суровость...

ЛОРА С. ХОЛЛОУЭЙ [67]
Июль 1884, Лондон, Англия

В Лондоне находился молодой немецкий художник... Шмихен... и в его студии собралась компания теософов. Главной персоной среди гостей герра Шмихена... была Е.П.Б., которая восседала в кресле напротив того места, где стоял мольберт. Около него на возвышении сидело несколько человек – все это были дамы, лишь за одним исключением. В комнате находились довольно известные люди, и все они в равной степени были заинтересованы тем экспериментом, который проводил здесь герр Шмихен. Наиболее ясным воспоминанием, оставшимся от того собрания, мне представляется картина госпожи Блаватской, безмятежно курящей сигареты в своем легком кресле, и нескольких женщин на возвышении, которые тоже курили. Она приказала одной из этих женщин [самой Лоре Холлоуэй] сделать сигарету и закурить ее, и та подчинилась приказу, вопреки сильным опасениям, поскольку это была первая попытка в ее жизни, и даже этот некрепкий египетский табак наверняка вызвал бы у нее кашель. Е.П.Б. обещала, что ничего подобного не произойдет, и при поощрении со стороны миссис Синнетт, которая тоже курила, сигарета была зажжена. В результате Лора почувствовала удивительное спокойствие нервов, и вскоре весь интерес и все внимание компании направилось к мольберту и кисти художника, и Е.П.Б. тоже присоединилась к ней.

Каким бы странным это ни показалось, несмотря на то, что курильщица-любительница считала себя всего лишь сторонним наблюдателем, именно ее голос произнес слово "начинайте", и художник быстрыми движениями стал наносить очертания головы. Вскоре взгляды всех присутствовавших были прикованы к нему, в то время как он сам работал с невероятной скоростью. Пока в студии стояла мертвая тишина, и все внимательно всматривались в то, что делает герр Шмихен, курильщица на возвышении видела, как около мольберта появились очертания фигуры человека, и пока склонившийся над своим творением художник продолжал работу, она стояла подле него неподвижно и беззвучно. Она наклонилась к своей подруге и прошептала: "Это Махатма К.Х., с него делают набросок. Он стоит около герра Шмихена". "Опишите, как он выглядит и во что одет", – потребовала Е.П.Б. И пока находившиеся в комнате люди недоумевали, к чему было это восклицание со стороны госпожи Блаватской, та женщина, к которой оно было обращено, сказала: "Ростом он примерно с Мохини; неплотного телосложения, прекрасное лицо, полное огня и жизни; волнистые черные волосы, на голове – мягкая шляпа. Одежда – гармоничное сочетание серого и голубого. Похожа на индийскую – только гораздо более тонкая и богатая, чем я когда-либо видела ранее, – и по краям все оторочено мехом. Это он – на рисунке..."

...Сильный голос Е.П.Б. повышался, когда она о чем-то предупреждала художника, и одно из ее замечаний ясно отложилось в памяти. Вот оно: "Будьте осторожны, Шмихен, не делайте лицо слишком круглым, удлините эту линию и обратите внимание на большое расстояние между носом и ушами". Она сидела в таком месте, откуда нельзя было ни увидеть мольберт, ни узнать, что вообще на нем было.

...Сколько людей, присутствовавших в студии в том первом случае, почувствовали присутствие Махатмы, неизвестно. В комнате присутствовали психики, несколько человек, и сам художник, герр Шмихен, был психиком, иначе он не смог бы столь успешно завершить работу над той картиной, что была создана в тот памятный день...

ГЕНРИ СИДЖВИК [68]
9 и 10 августа 1884, Кембридж, Англия

...8 августа мы вернулись назад в Кембридж... На следующий день после обеда мы отправились на собрание Кембриджского филиала ОПИ [Общества психических исследований], где должны были присутствовать госпожа Блаватская, Мохини и другие теософы. Собрание состоялось в просторных комнатах Оскара Браунинга, которые были переполнены сверх всякой меры, – пришли все члены филиала и гораздо больше просто посторонних людей. Должно быть, там присутствовало не менее семидесяти человек, я вообще даже и представить не мог, что такая толпа может поместиться в Лонг Саммер Вакейшен. Передо мной и Ф. У. Х. Маерсом стояла задача "раскрутить" госпожу Б. вопросами, при этом на часть из них отвечал Мохини. В течение пары часов у нас все шло гораздо лучше, чем я мог ожидать, интерес со стороны многочисленной толпы – половина из которой, я полагаю, пришла сюда с самым смутным представлением о том, что такое теософия, – постоянно поддерживался на высоком уровне.

В целом у меня сложилось вполне хорошее мнение о госпоже Б.. Несомненно, по сути, ответы перекликались с ее книгой "Разоблаченная Изида" в самых слабых ее чертах; но ее манера преподносить все это, определенно, была прямолинейной и искренней. Трудно было вообразить, что она – тот искусный мошенник, каковым должна была бы быть, если бы все это оказалось ловкими трюками...

10 августа мы все вместе с Маерсом отправились на теософский ленч... Наше положительное впечатление от госпожи Б. не ухудшилось; если можно довериться субъективному восприятию, то она – человек искренний, обладающий живой интеллектуальной и эмоциональной природой и настоящим стремлением принести добро человечеству. Это впечатление тем более примечательно, что оно возникает вопреки ее внешней непривлекательности – эти ее оборки на платье, обсыпанные сигаретным пеплом, и весьма не располагающая к себе манера говорить. Определенно, нам обоим она понравилась – и Норе [миссис Сиджвик], и мне. Если она трюкачка, то тогда она достигла в этом огромного совершенства, поскольку ее высказывания не только производят впечатление спонтанности и непредсказуемости, но иногда и просто редкостной непредвзятости. Так, посреди своего повествования о Махатмах в Тибете, стремясь дать нам более широкое представление об этих героях, она вдруг заявила, что на самом деле один из главнейших Махатм показался ей совершенно высушенной старой мумией, самой старой из всех, что она в своей жизни видела.

ФРАНЧЕСКА АРУНДЕЙЛ [69]
Август 1884, Эльберфельд, Германия

Летом 1884 года мы получили от нашего хорошего друга из Эльберфельда, герра Густава Гебхарда, приглашение провести несколько недель в его доме. Он пригласил не только полковника Олькотта, госпожу Блаватскую и Мохини, но и большую компанию вместе с ними – мою мать, меня и моего маленького Джорджа, Бертрама Кейтли и несколько других... и еще многие присоединились к компании позже...

...Гостиная в Эльберфельде представляла собой огромную комнату с высокими потолками и очень высокими дверьми. Мы часто сиживали в этой комнате перед тем, как спуститься на ужин, который подавался на нижнем этаже. Иногда случалось так, что Е.П.Б. не спускалась вниз, и ей подавали прямо наверху. В тот вечер, о котором я хочу рассказать, она решила остаться наверху и удобно устроила свое огромное тело в большом кресле. В то время как все остальные пошли вниз, хозяйка спросила ее, что она хотела бы получить на ужин. По завершении ужина компания вернулась в гостиную и обнаружила Е.П.Б. удобно угнездившейся в кресле, будто она вообще его не покидала. Все собрались, как обычно, вокруг нее, и началась неспешная беседа, когда вдруг кто-то сказал: "Что это там белеет наверху, на дверном проеме?" Принесли высокий стул, и этот белевший предмет оказался конвертом, в котором находилось письмо от Махатмы К.Х., адресованное мне как казначею Лондонской Ложи. Я совершенно не поняла, чего ради это послание было доставлено таким необыкновенным образом. Видимо, все это было проделано для того, чтобы показать, что Е.П.Б. не имеет никакого отношения к этому, поскольку невозможно даже и вообразить, будто Е.П.Б. могла взгромоздиться на стул и положить письмо на такую высоту.

РУДОЛЬФ ГЕБХАРД [70]
25 и 26 августа 1884, Эльберфельд, Германия

Меня всегда интересовали всякие фокусы. Когда я был в Лондоне, у меня была возможность брать уроки у профессора Фиельда, самого ловкого фокусника, который довольно скоро сделал меня хорошим профессионалом в этой области искусства. С того времени я устраивал представления везде, где только можно (в качестве любителя, конечно), и свел знакомство практически со всеми нашими известными "чародеями", с которыми мы обменивались опытом и трюками. Поскольку у каждого фокусника есть свой любимый прием, в котором он достигает совершенства, то я старался очень тщательно наблюдать за ними, чтобы в совершенстве овладеть различными приемами в фокусах с картами и монетами, а также в известных медиумических развлечениях. С течением времени я стал довольно хорошим наблюдателем в том, что касается фокусов, и я полагаю, что обладаю достаточным авторитетом для того, чтобы изложить здесь свое мнение относительно тех феноменов, которые мне довелось наблюдать.

Два из них произошли в нашем доме в Эльберфельде во время пребывания госпожи Блаватской, полковника Олькотта и небольшой компании, состоявшей из друзей и теософов.

Первым было письмо от Махатмы К.Х. к моему отцу, и это произошло однажды вечером в присутствии многих свидетелей... Было примерно 9 часов. Мы расположились в гостиной, ведя беседы на различные темы, как вдруг внимание госпожи Блаватской было привлечено чем-то необычным, происходившим в комнате. Через некоторое время она сказала, что почувствовала присутствие Учителей. Возможно, в их намерения входило проделать что-то для нас, и поэтому она попросила нас подумать над тем, что бы мы хотели увидеть.

Затем была устроена недолгая дискуссия относительно того, что было бы лучше всего, и, в конце концов, было принято единогласное решение, что нужно попросить письмо, адресованное моему отцу, герру Г. Гебхарду, написанное в ответ на тот вопрос, который он сам мысленно задаст. В то время мой отец был очень обеспокоен тем, что происходит с его сыном, моим старшим братом, и у него было огромное желание получить от Махатмы совет по этому поводу. Тем временем госпожа Блаватская, которая по причине своей недавней болезни лежала на софе и оглядывала комнату, внезапно заявила, что с большой картиной, написанной маслом, которая висела над пианино в этой же комнате, что-то происходит, – она видела нечто вроде лучика света, пролетевшего по направлению к картине.

Это утверждение было немедленно подтверждено миссис Холлоуэй... а потом еще и моей матерью, которая сидела напротив зеркала и тоже заметила в зеркале, как слабый свет пролетел к картине. Тогда госпожа Б. потребовала, чтобы миссис Холлоуэй... посмотрела и описала то, что происходит. Миссис Холлоуэй... сказала, что она видела, как что-то образовывалось над картиной, но не может точно сказать, что это такое было. Теперь внимание всех было зафиксировано на стене выше картины, под потолком, где много людей наблюдало яркие огни. Но я должен признаться, что сам я, не будучи ясновидящим, не наблюдал там ни огней, ни вообще чего-либо необычного, кроме того, что я всегда видел на этой стене. И когда госпожа Блаватская заявила о своей абсолютной уверенности в том, что там что-то происходит, я встал (до этого момента все мы оставались на своих местах), взобрался на пианино, стоявшее прямо под картиной, оттянул картину от стены, не снимая ее с крючка, хорошенько встряхнул ее, и осмотрел с обратной стороны. Ничего! Комната было отлично освещена, и я хорошо видел каждый квадратный дюйм картины. Я отпустил раму, сказав, что я ничего не вижу, но госпожа Блаватская подтвердила свою уверенность в том, что там должно что-то быть; поэтому я снова взобрался и предпринял еще одну попытку.

Упомянутая картина представляла собой огромное написанное маслом полотно, подвешенное к стене с помощью крюка и веревки, из-за чего она висела наклонно, под углом к стене; так что когда я поднял нижнюю часть картины, отодвинув ее от стены, то между стеной и задней частью картины образовалось пространство не менее шести дюймов шириной, а сама картина совершенно не касалась стены. С каждой стороны картины на стене были газовые горелки, и они хорошо освещали пространство между стеной и картиной. Но и во второй раз, как и в первый, я не смог ничего отыскать, хотя рассмотрел все очень внимательно. Для того чтобы окончательно убедиться в этом результате, я влез на пианино и дважды тщательно ощупал рукой всю раму, которая имеет примерно три дюйма в толщину, – ничего! Опустив картину, я обернулся к госпоже Блаватской и спросил ее, что я должен предпринять далее, и тогда она заявила: "Я вижу письмо, вон оно!" Я быстро повернулся к картине, и увидел в это мгновение письмо, выпавшее из-под нее на пианино. Я подобрал его. Оно было адресовано герру консулу Г.Гебхарду, и в нем были именно те сведения, которые он хотел узнать. Видимо, выражение лица у меня было довольно-таки озадаченное, потому что вся компания весело рассмеялась, глядя на "семейного волшебника".

Так вот, мне этот феномен представляется продемонстрированным совершенно безупречно. Никто не притрагивался к картине, кроме меня самого, я очень внимательно и тщательно ее исследовал, и поскольку я искал именно письмо, то такая вещь не могла бы ускользнуть от моего внимания, что, возможно, могло бы произойти, если бы я занимался поисками другого предмета, ибо тогда я мог бы и не обратить особого внимания на листок бумаги. Письмо же имело размер не менее четырех на два дюйма, и его никоим образом нельзя было назвать маленьким предметом.

Давайте теперь рассмотрим этот феномен с точки зрения фокусника.

Предположим, несколько писем, адресованных разным людям и в которых речь шла бы на различные темы, были приготовлены заранее. Возможно ли доставить такое письмо в указанное место с помощью ловкости рук? Вполне вероятно; вопрос только в том, что это за место и было ли обращено внимание зрителей на него до того или нет. Спрятать это письмо за картиной было бы очень трудно, но с этим можно было бы справиться, если бы наше внимание на мгновение было бы отвлечено в другом направлении, и тем временем письмо можно было забросить за картину.

Что такое, по сути, фокус? Не что иное, как выполнение более или менее быстрого движения в тот момент, когда за вами не наблюдают. Я на короткое время обращаю ваше внимание на определенное место, скажем, на мою левую руку, и тогда моя правая рука имеет полную свободу для того, чтобы проделывать определенные "невидимые" движения; что касается теории о том, что "быстрота рук обманывает глаза", то она совершенно ошибочна. Вы не можете сделать рукой настолько быстрое движение, чтобы глаз не мог проследить за ним и выявить его; единственное, что вы можете сделать, – это скрыть необходимое движение другим, совершенно не относящимся к тому, что вы собираетесь сделать, или привлечь внимание наблюдателя к другой точке, а затем быстро проделать то, что нужно.

Так вот, в данном случае все наше внимание было обращено на картину еще до того, как был задан вопрос о том, что мы вообще хотели бы получить, и постоянно было направлено на нее; никто не смог бы засунуть туда письмо так, чтобы это не заметили.

Что касается вероятности того, что письмо было спрятано за картиной заранее, то это вообще даже и не стоит обсуждать, поскольку оно не могло бы ускользнуть от моего внимания, когда я несколько раз проводил его поиски. Предположим, что письмо было помещено на верху рамы, и что я задел его рукой, не заметив этого, и это потом привело к тому, что письмо неожиданно оттуда выпало, – но здесь надо учесть также и то, что прошло не менее тридцати секунд до его появления. Если рассмотреть все эти обстоятельства в совокупности, то мне кажется абсолютно невероятным, чтобы подобный феномен мог оказаться трюком.

На следующий день после того, как это произошло, около полудня, я вошел в комнату госпожи; однако, увидев, что она занята, я удалился в гостиную, где мы сидели предыдущим вечером, и только тогда мне в голову вдруг пришла мысль снова проверить эту картину, для того чтобы окончательно убедиться в том, что было невозможно спрятать письмо где-либо с задней ее стороны так, чтобы его нельзя было обнаружить. В комнате при этом находился только я один, и в течение того времени, пока я осматривал полотно, никто в нее не входил; я полностью убедился в том, что письмо не могло быть мною не замечено, если бы его припрятали с задней стороны картины. Затем я вернулся в комнату госпожи, где я увидел ее беседующей с той же самой женщиной. Вечером мы снова собрались все вместе.

"За вами сегодня наблюдали Учителя, и их очень позабавили ваши эксперименты, как вы пытались определить, нельзя ли было спрятать это письмо позади картины".

Я абсолютно уверен, во-первых, в том, что никого не было в той комнате в то время когда я проводил этот эксперимент, и, во-вторых, что я никому из присутствовавших в доме не говорил об этом эксперименте. Я не могу объяснить то, каким образом госпожа могла бы проследить за моими действиями, ничем иным, кроме ясновидения...

ВСЕВОЛОД СЕРГЕЕВИЧ СОЛОВЬЕВ [71]
26 и 27 августа 1884, Брюссель, Бельгия, и затем Эльберфельд, Германия

Получив письмо от моей соотечественницы, госпожи Елены Блаватской, в котором она сообщала мне о плохом состоянии своего здоровья и упрашивала меня приехать посмотреть ее в Эльберфельд, я решил предпринять эту поездку. Но поскольку состояние моего собственного здоровья вынуждало меня соблюдать осторожность, я предпочел сделать остановку в Брюсселе (в городе, который я едва знал), чтобы передохнуть, ибо жара стояла невыносимая.

Я покинул Париж 24 августа. На следующее утро я встретил в Гранд отеле в Брюсселе госпожу Глинку... дочь... русского посла... и почетную фрейлину русской императрицы. Узнав о том, что я направляюсь в Эльберфельд, чтобы повидать госпожу Блаватскую, с которой она была знакома и которую очень уважала, она решила поехать со мной. Мы провели вместе целый день, решив отправиться утром на девятичасовом поезде.

В 8 часов, полностью подготовившись к отъезду, я пошел в комнату госпожи Глинки, и обнаружил ее пребывающей в состоянии глубокой задумчивости. Все ее ключи, которые она постоянно носила с собой в маленькой сумочке, и которые находились в этой самой сумочке, когда она вчера ложилась спать, ночью куда-то пропали, хотя дверь была заперта на замок. Таким образом, весь ее багаж оказался закрытым, и она не могла уложить ни одну из тех вещей, которые носила и использовала в данный момент. Нам пришлось отложить отъезд до часу дня и вызвать слесаря, чтобы тот открыл самый большой чемодан. Когда его открыли, все ключи нашлись на самом дне этого чемодана, в том числе и ключи от него самого, скрепленные, как обычно, со всеми остальными ключами.

Из-за этого недоразумения у нас оказалось свободным все утро, и мы договорились совершить прогулку, но внезапно на меня напала какая-то слабость, и я почувствовал непреодолимое желание пойти поспать. Я извинился перед госпожой Глинкой... прошел в свой номер и повалился на кровать. Но заснуть мне не удалось, и я просто лежал с закрытыми глазами, в полном сознании, и вдруг увидел перед своими закрытыми глазами ряд изображений неизвестных мне мест, которые отложились в моей памяти в мельчайших подробностях. Когда это видение завершилось, моя слабость пропала, и я пошел к госпоже Глинке... которой рассказал, что со мной произошло, и подробно описал те картины, что я наблюдал.

Мы отправились в дорогу на одночасовом поезде, и вдруг примерно после получаса пути госпожа Глинка... которая смотрела в окно, сказала мне: "Поглядите, вот один из ваших пейзажей!" Я сразу же узнал его, и в течение всего дня до самого вечера я с широко открытыми глазами наблюдал все то, что видел утром с закрытыми. Я был рад, что описал подробно все мои видения госпоже Глинке... Дорога от Брюсселя до Эльберфельда мне совершенно незнакома, поскольку я впервые в жизни был в Брюсселе и в этой части Германии.

По прибытии вечером в Эльберфельд мы сняли комнаты в отеле и поспешили в дом герра Гебхарда навестить госпожу Блаватскую. В тот же вечер члены Теософского общества, которые пребывали там вместе с госпожой Блаватской, показали нам две прекрасные написанные маслом картины, на которых были изображены Махатмы... Мория и Кут Хуми работы художника Шмихена. Портрет М. произвел на нас особенно большое впечатление, и неудивительно, что, возвращаясь в отель, мы говорили о нем, и его лицо представало перед нашими глазами. Госпожа Глинка... сама может рассказать то, что она наблюдала в течение этого вечера [24].

А вот что произошло со мной. Устав от поездки, я прилег и погрузился в безмятежный сон, как вдруг меня пробудило ощущение чьего-то теплого дыхания. Я открыл глаза, и в тусклом свете, который проникал в комнату через три окна, увидел перед собой фигуру высокого человека, одетого в длинное белое ниспадающее одеяние. Одновременно я услышал или почувствовал голос, который велел мне, я не знаю, на каком языке, хотя я прекрасно понял его, зажечь свечу. Тут я должен пояснить, что я совершенно не испугался и остался абсолютно спокоен, я лишь чувствовал учащенное сердцебиение. Я зажег свечу, и когда я это делал, заметил мимоходом по своим часам, что было около двух часов. Видение не исчезало. Передо мной стоял живой человек. И я узнал прекрасный оригинал того портрета, который нам показывали этим вечером. Он присел на стул около меня и начал говорить. Он говорил долго... Среди прочего он рассказал мне, что для того, чтобы я мог видеть его в его астральном теле, мне пришлось испытать на себе большую подготовительную работу, и что последний урок был мне преподан тем утром, когда я увидел с закрытыми глазами пейзажи, которые мне предстояло впоследствии увидеть в действительности. Затем он сказал, что я обладаю большой магнетической силой, которая теперь начала развиваться. Я спросил его, как мне обращаться с этой силой. Но он, не ответив, пропал.

Я был один, дверь моего номера была закрыта. Я решил, что у меня была галлюцинация, и даже сказал сам себе с испугом, что начинаю сходить с ума. Не успела эта мысль прийти мне в голову, как я снова увидел этого достойного человека в белой одежде. Он покачал головой и сказал мне улыбаясь: "Будьте уверены в том, что я – не галлюцинация и что ваш разум вам не отказывает. Блаватская завтра при всех докажет вам, что мой визит был реальностью". Затем он исчез. Я определил по своим часам, что было три часа ночи. Я потушил свечу и немедленно погрузился в глубокий сон.

На следующее утро, когда мы с госпожой Глинкой... подошли к госпоже Блаватской, первое, что она сделала, спросила с загадочной улыбкой: "Ну, как вы провели ночь?" – "Очень хорошо, – ответил я и добавил: – Вы ничего не хотите мне сообщить?" – "Нет, – сказала она, – я лишь знаю, что с вами был Учитель с одним из своих учеников". В тот же вечер мистер Олькотт нашел у себя в кармане небольшую записку, о которой все теософы сказали, что она написана почерком М.: "Конечно, я был там, но кто может открыть глаза того, кто не видит?". Это был ответ на мои сомнения, поскольку я в течение всего дня старался убедить себя в том, что это была всего-навсего галлюцинация, и это здорово рассердило госпожу Блаватскую.

Я должен заметить, что после моего возвращения в Париж галлюцинации и странные происшествия, окружавшие меня, совершенно прекратились.

ЛОРА С. ХОЛЛОУЭЙ [72]
Август-октябрь 1884, Эльберфельд, Германия

Госпожа Блаватская имела способность производить звук, похожий на звон колокола, низкий и приятный, обладавший совершенной чистотой; все мы слышали его при различных обстоятельствах. Она всегда знала о том, что происходит в других частях дома, и однажды укорила одного человека из нашей компании за то, что было произнесено в парке, на расстоянии примерно в милю от замка. Ее хозяйка сказала, что госпожа Блаватская не выходила из комнаты в течение всего дня. Я помню также случай, как однажды я удалилась к себе в комнату, сказав, что мне надо кое-что написать. Вечером, когда все мы собрались в гостиной, она удивила меня, сказав: "Ты сегодня ничего не писала. Я видела, как ты праздно проводила время". Совершенно верно то, что я просидела весь день на подоконнике большого окна, глядя вдаль, на холмы, наблюдая за облаками и размышляя над множеством вещей. Госпожа Блаватская присутствовала в большой части моих мыслей, поскольку я решала вопрос – для меня он был очень серьезен, – остаться ли еще на некоторое время с компанией или вернуться назад, в Англию. Она каким-то образом узнала о том, что беспокоило мой ум, и когда мы проходили по лестнице, сказала мне: "Ты поедешь назад вместе со мной". Я подумала про себя, что нет, но обстоятельства сложились таким образом, что я действительно ехала назад в Лондон в компании с ней.

Видимо, она могла множеством способов предсказывать будущее, и иногда, когда она произносила такие пророчества, было довольно жутко слышать ее голос, настолько неистовой и эмоциональной она становилась. Она была незаурядной личностью и совершала незаурядные вещи. Она обладала феноменальными способностями и проявляла их безо всякой предварительной подготовки. Не имея корыстных стремлений, своего дома, родственных уз, сильных привязанностей, она казалась в мире совершенно одинокой и во многих отношениях была совершенно безразличной к чему-либо. Беспощадная в своих суждениях, бесстрашная и непокорная в своих действиях, она бездумно наживала себе врагов и ранила тех, кто любил ее, – и все это с совершеннейшим безразличием. Иногда, как я тайно про себя думаю, она при надобности гипнотизировала тех, кто находился рядом с ней, но доказать это невозможно.

Ее сердце вовсе не было похоже на камень, но она очень мало беспокоилась о внешних проявлениях любви. Она одиноко пребывала в каком-то своем личном космосе, и никто не мог близко узнать ее. Я находилась рядом с ней в комнате, когда вдруг почувствовала, что ее настоящее "Я" было очень-очень далеко отсюда, и видела, как, бросив один взгляд на незнакомого ей человека, она начинала рассказывать о нем так, будто вся его прошлая жизнь лежала прямо перед ее глазами.

Однажды я без предупреждения вошла в ее комнату, где она работала над рукописью, и, сделав серьезное выражение лица, направилась прямо к ней, держа в руке запечатанное письмо, которое я написала Гуру, или Учителю, пересылавшему мне письма через нее. "Я хочу получить ответ на это письмо, и я пришла попросить вас, госпожа, чтобы вы отправили его". Она рассердилась на меня, пришла в ярость и потребовала объяснить ей, по какому праву я врываюсь к ней и отдаю ей приказы отправлять письма Махатмам.

Когда она "выпустила пар", я тихо попросила ее отправить это письмо, добавив при этом, что оно очень важное. "Ничто из того, что относится к человеческим эмоциям, не может быть важным, – возразила она. – Вы все полагаете, что если вы помолитесь, то должен быть немедленно получен личный отклик от Иеговы. Я устала от всей этой чепухи". Я безмолвно положила письмо на стол, села за него лицом к ней и стала смотреть на мое письмо. Она выдвинула ящик письменного стола, который был пуст, и велела мне положить его туда. Я сбросила письмо со стола в этот ящик и сама его закрыла. Она откинулась в своем кресле назад, посмотрела на меня с некоторым интересом и заметила, что моя воля начинает развиваться.

Я сказала ей, что написать это письмо стоило мне большого труда, и что от ответа на него во многом зависит мое будущее. Вдруг под воздействием внезапного чувства я спросила ее, не ушло ли уже письмо, и не дожидаясь ее ответа, я выдвинула ящик и не нашла его там. Я тщательно посмотрела, нет ли его где-нибудь... Днем позже я повстречала госпожу Блаватскую, когда она собиралась отправиться в поездку с одним из гостей, и она подала мне руку, чтобы я помогла ей спуститься вниз по лестнице. Взяв ее руку, я спросила с улыбкой: "Ну, как там мое письмо?" Она на мгновение пристально посмотрела на меня, и вдруг у меня появилось чувство, я не знаю отчего, что на письмо ответили. Я засунула руку в карман своего платья и нашла там письмо, сложенное и запечатанное в китайский конверт...

Мир незаслуженно облил ее грязью, более чем кого-либо другого в те времена. Она стала объектом для подозрений не только со стороны отдельных людей, но и правительств, и на ее защиту вставали те, кто считал за особое счастье погибнуть за нее. Человеку, который однажды спросил ее, кто она, она дала исключительно простой ответ: "Я старый буддийский пилигрим, что путешествует по миру для того, чтобы преподавать истинную религию, которой является Истина".

Ч.У. ЛЕДБИТЕР [73]
31 октября 1884, Лондон, Англия

...Я отправил письмо Махатме Кут Хуми... Наконец я получил ответ... Но я не знал другого способа отправить еще одно письмо, кроме как отнести его госпоже Блаватской, и поскольку она собиралась на следующий день отбыть из Англии в Индию, то я поспешил в Лондон, чтобы увидеть ее.

Я с большим трудом уговорил ее прочитать письмо от Махатмы К.Х., потому что она решительно заявила, что все подобные послания предназначены только для получателя. Мне пришлось настоять на своем, в конце концов она его прочитала и спросила меня, что я хотел бы на это ответить. Я сказал... и спросил ее, как мне переправить эту информацию Учителю.

Она ответила, что он это уже знает, имея в виду, конечно же, очень тесную связь, в которой она с ним состояла... Затем она велела мне ждать около нее и не отходить ни в коем случае. Сама она следовала этому требованию абсолютно, заставив меня даже пойти с ней в ее спальню, когда ей нужно было надеть шляпу, а когда потребовался кеб, она отказалась позволить мне покинуть комнату и выйти на улицу, чтобы подозвать его. Я в то время совершенно не понимал, ради чего это все делалось, но впоследствии я осознал, что она хотела, чтобы я мог уверенно заявить о том, что она ни на мгновение не пропадала у меня из виду, начиная с того момента, как прочитала письмо Учителя и заканчивая получением мной ответа на него. Я помню так же хорошо, как если бы это произошло вчера, как мы с ней ехали в этом двухколесном кебе и то странное недоумение, которое я тогда испытывал, отчасти по причине той чести, которая мне была оказана, отчасти из-за страха за то, что, должно быть, я причинял ей жуткие неудобства, ибо я сидел боком на краешке сиденья, в то время как ее огромное тело перевешивало ее сторону этой повозки, так что пружины в течение всей этой поездки страшно скрипели.

В поездке в Индию ее должны были сопровождать мистер и миссис Оукли, и именно у них в доме я оказался в тот день вместе с ней поздно вечером... И даже в такой поздний час несколько верных друзей собрались в гостиной миссис Оукли, чтобы попрощаться с госпожой Блаватской, которая сидела в легком кресле у камина. Она вела блестящую беседу с присутствовавшими, сворачивая одну из своих неизменных сигарет, как вдруг ее правая рука как-то необычно дернулась в направлении камина, повернувшись ладонью вверх. Она с удивлением посмотрела на нее, как и я, поскольку я стоял рядом с ней, облокотившись на каминную полку, и некоторые из нас довольно ясно заметили что-то вроде белой туманной формы в ее ладони. Затем она сгустилась и приняла вид сложенного листа бумаги, который она сразу же отдала мне, сказав при этом: "Вот ваш ответ". Конечно, все присутствовавшие в комнате тут же собрались вокруг нас, но она отослала меня наружу, чтобы я прочел его, сказав, что я не должен давать кому-либо видеть то, что там написано. Это была очень короткая записка...

ИЗАБЕЛЬ КУПЕР-ОУКЛИ [74]
Ноябрь 1884, Египет

Е.П.Б. присоединилась к нам с мистером Оукли в середине октября и оставалась с нами до самого нашего отъезда в Индию вместе с ней. Компания, находившаяся в доме, состояла из Е.П.Б., моей сестры Лоры Купер, доктора Арчибальда Кейтли, мистера Оукли и меня. Было самое начало ноября 1884 года, когда мы отправились из Ливерпуля в Порт-Саид по пути в Мадрас. Было условленно, что сначала мы направимся в Каир, чтобы получить определенную информацию о предпосылках деятельности Куломбов, которые были хорошо известны там, поскольку новости об их предательстве, совершённом против Е.П.Б., уже достигли нас несколько месяцев назад...

Мы прибыли в Порт-Саид 17 ноября 1884 года и оставались там в течение нескольких дней для того, чтобы к нам успел присоединиться мистер Ледбитер. Когда он прибыл, мы сели на почтовое судно, которое шло по Суэцкому каналу до Исмаилии, а затем – на поезд до Каира... Е.П.Б. оказалась интереснейшим попутчиком, она обладала   самыми разнообразными знаниями о каждой части Египта, которые были     и обширны, и неординарны. Если бы у меня была возможность, я бы подробно описала наше пребывание в Каире, наши поездки по живописным и необычным базарам и то, как она рассказывала     о людях и их жизни. Особенно интересным был один долгий день, который мы провели в Музее Булак на берегу Нила, где Е.П.Б. поразила своими познаниями Гастона Масперо, хорошо известного египтолога, и когда мы проходили по музею, она рассказывала ему о степенях посвящения фараонов и о том, что это означало для них с эзотерической точки зрения... Выехав из Каира, мы с Е.П.Б. отправились прямо в Суэц. Мистер Оукли остался в Каире, чтобы получить из полиции документы о Куломбах; мистер Ледбитер присоединился к нам в Суэце...

Ч.У. ЛЕДБИТЕР [75]
Ноябрь 1884, Египет

В те времена еще не была проложена железная дорога из Порт-Саида, и единственный способ, которым мы могли добраться до Каира, – это ехать вниз по Суэцкому каналу до Исмаилии и там сесть на поезд до столицы. Путешествие по каналу мы проделали на маленьком пароходике типа буксира... Каждый вечер он отправлялся из Порт-Саида в полночь и прибывал в Исмаилию ранним утром...

...В золотой дымке египетского утра мы сошли на пристани Исмаилии. У нас было несколько часов до отхода поезда, поэтому нам показалось разумным отправиться в отель и позавтракать... Потом без особых происшествий мы заняли места в поезде. В этом путешествии госпожа Блаватская... одарила нас самыми мрачными прогнозами о нашей будущей судьбе. "Э-э, вы, европейцы, – сказала она, – полагаете, что вступите на тропу оккультизма и с триумфом пройдете через все ее опасности; вы мало представляете себе то, что вам предстоит; вы не сосчитали, как это сделала я, количества скелетов по сторонам этой тропы. Индийцы знают, чего там можно ждать, и они уже прошли все проверки и испытания, подобные которым вам не снились даже в самых жутких ваших кошмарах; но вы, бедные, слабенькие существа, что можете сделать вы?" Она продолжала, как Кассандра, изрекать пророчества со сводящей с ума монотонностью, но ее слушатели относились к ней слишком уважительно, чтобы попытаться переменить тему. Мы располагались в четырех углах купе, госпожа Блаватская – лицом по ходу поезда, и мистер Оукли сидел напротив нее с отрешенным видом раннехристианского мученика; в то время как миссис Оукли, обильно уливаясь слезами и сохраняя на лице выражение постоянно растущего ужаса, сидела напротив меня...

В те дни... поезда обычно освещались чадящими масляными лампами, и в крыше каждого купе имелась большая круглая дыра, в которую носильщики вставляли эти лампы, пробегая по крышам вагонов. Это, однако, был дневной поезд, там не было лампы, и сквозь эту дыру можно было видеть синее небо. Случилось так, что я и мистер Оукли сидели, откинувшись назад, каждый в своем углу, так что мы оба... увидели нечто вроде шара из белого тумана, который образовывался в этой дыре, и через мгновение он сгустился, и превратился в сложенный листок бумаги, который упал на пол купе. Я вскочил, подобрал его и отдал госпоже Блаватской, считая само собой разумеющимся, что любое подобное сообщение должно предназначаться ей. Она развернула его и прочла, и я заметил, как она вдруг покраснела. "Уф, – произнесла она, – вот что я вынуждена терпеть за свои старания предупредить людей о тех неприятностях, которые им предстоит испытать", – и швырнула эту бумажку мне. "Могу я это прочитать?" – спросил я, и она тогда сказала: "А как вы полагаете, зачем я вам это отдала?" Я прочитал ее и обнаружил, что это записка, подписанная Учителем Кут Хуми, в которой очень тактично, но, тем не менее, достаточно решительно говорилось о том, что она совершенно напрасно, имея рядом столь оптимистичных и готовых трудиться кандидатов, преподносит им такую непроницаемо мрачную картину того пути, который, каким бы трудным он ни был, в конце концов, приведет их к неописуемому блаженству. В конце этого послания приводилось несколько слов похвалы каждому из нас, причем мы были названы по именам...

Едва ли мне стоит говорить, что все мы почувствовали большую радость, подъем духа и наполнились благодарностью; но, несмотря на то, что вряд ли порицание в данном случае можно было выразить более тактично, было ясно, что госпожа Блаватская не вполне оценила его положительность. До начала нашего разговора она читала какую-то книгу, обзор которой она намеревалась поместить в "The Theosophist", и она все еще сидела с открытой книгой на коленях и ножом для разрезания бумаги в руке. Теперь она возобновила свое чтение, стряхивая пустынную пыль (которая влетала потоками в открытое окно) со страниц своей книги с помощью ножа. Когда в окно ворвался особенно сильный порыв, мистер Оукли вскочил и хотел было закрыть окно, но госпожа Блаватская недружелюбно взглянула на него и произнесла с непередаваемой язвительностью: "Неужели вас так раздражает эта пыль?" Бедный мистер Оукли отпрянул назад в свой угол, как улитка в свой домик, и до самого прибытия в Каир наша руководительница не произнесла больше ни слова. Пыль на самом деле довольно сильно раздражала, но после этой ее выходки мы решили, что лучше перетерпеть все это молча...

ИЗАБЕЛЬ КУПЕР-ОУКЛИ [76]
Декабрь 1884 – март 1885, Адьяр, Мадрас, Индия

Покинув Каир, мы с Е.П.Б. направились прямо в Суэц... Потратив два дня на ожидание парохода, мы отправились в Мадрас... Полковник Олькотт и несколько членов ТО встретили нас в Коломбо [Цейлон], и мы провели там почти два дня, посетив интереснейшие буддийские храмы и сделав один совершенно чудесный визит – к Сумангале, верховному священнослужителю, который, очевидно, очень сильно уважал Е.П.Б... Затем мы проследовали в Мадрас.

Я никогда не забуду необыкновенную живописность нашего прибытия в Мадрас 21 декабря. Навстречу нам на лодках двигалась делегация в сопровождении духового оркестра. Правда, эффект от этой музыки был несколько смазан из-за того, что волны были слишком высоки, и поэтому оркестр то оказывался на пенистом гребне, то вдруг пропадал между двумя огромными волнами. Сходя на мол, мы увидели сотни людей, которые пришли встретить Е.П.Б., и, полные энтузиазма, люди буквально несли нас на руках до грузовика, щедро украшенного бумажными розами и окруженного массой улыбающихся лиц. Нас отвезли в Пачьяппа Холл, где на нас надели венки из роз и обильно обрызгали розовой водой. Затем раджа провел Е.П.Б. и меня в свою карету, и мы поехали в Адьяр. Здесь ее ожидал самый теплый прием. Со всей Индии собрались члены Общества в ожидании приближающейся конвенции теософов. Мы вошли в большой зал и сразу приступили к обсуждению занимавшего все наши мысли дела Куломбов.

Потом полковник Олькотт сообщил нам, что Лондонское Общество психических исследований собирается послать своего сотрудника для исследования этого дела, в связи с чем через несколько дней из Кембриджа прибыл этот пресловутый Ричард Ходжсон... По рождению мистер Ходжсон был австралийцем... Я совершенно уверена, что если бы приехал человек старшего возраста, с большим опытом и более зрелой способностью выносить суждения, то дело Куломбов предстало бы перед миром в совершенно ином свете...

Исследования мистера Ходжсона не были произведены с беспристрастностью; слыша со всех сторон, что госпожа Блаватская – мошенница, он и сам начал верить в это. Мы заметили, как после нескольких интервью с миссис Куломб и с миссионерами его взгляды обратились против меньшинства. Кроме того, доклад Ходжсона ни в коем случае нельзя считать точным, ибо он опустил некоторые весьма ценные доказательства феноменов, которые были предоставлены ему мистером Оукли и мной. Полковник Олькотт и Е.П.Б. обращались с мистером Ходжсоном очень вежливо и дружелюбно, и ему были предоставлены все возможности для исследования каждой щели и угла в Адьяре; и, тем не менее, он предпочел воспользоваться показаниями уволенной прислуги, чей склочный характер был к тому времени известен всем и каждому, и больше доверял им, чем показаниям Е.П.Б. и ее друзей, у которых не было материальной заинтересованности в предоставлении своих доказательств. Двери-ловушки и сдвигающиеся панели – все это было установлено Алексом Куломбом в отсутствие Е.П.Б., а его жена просто "продала" миссионерам госпожу Блаватскую, спасшую ее когда-то от голодной смерти, подделав ее письма и показав им их в таком виде.

Любой человек, обладавший нормальными умственными способностями и здравым смыслом, мог убедиться, что двери-ловушки и сдвигающиеся панели были установлены совсем недавно, настолько недавно, что они даже не двигались, поскольку желобки были не раскатаны и вообще не имели на себе следов какого-либо использования, как выяснили мы с мистером Оукли, попытавшись сдвинуть самую большую скользящую дверь. Если уж мы оказались неспособны проделать это с помощью наших объединенных усилий, то совершенно немыслимой предстанет перед вами идея о том, что госпожа Блаватская могла использовать их при проведении своих волшебных трюков, – все эти приготовления имели такой убогий вид, что любой трюк был бы неизбежно разоблачен. Однако мистер Ходжсон был настолько пристрастен и так увлечен своим "успехом", что эти простые и взывающие к здравому смыслу факты были им попросту отброшены в сторону. После завершения конвенции он немедленно покинул штаб-квартиру в Адьяре и отправился до окончания расследования жить в Мадрас...

...Следствием всех этих волнений стало то, что Е.П.Б. серьезно заболела. Полковник Олькотт отбыл в Бирму, и мы с мистером Оукли остались с ней в относительном уединении. Очень беспокойными были те часы и дни, когда мне в течение трех недель пришлось ухаживать за ней, потому что ей становилось все хуже и хуже. Больна ли была Е.П.Б. или здорова, я всегда чувствовала на себе ее чудесное оберегающее влияние и была спокойна. И, несмотря на то, что мы с ней были полностью изолированы от внешнего мира в этом доме, я бродила ночи напролет, чтобы получить глоток свежего воздуха, под этой плоской крышей, не видя рядом ни души, и однажды под утро, глядя на загорающуюся полоску восхода над Бенгальским заливом, я размышляла над этим и удивлялась, почему я совершенно спокойна, когда она лежит неподвижно, практически умирая, и поняла, что рядом с Е.П.Б. не может быть страшно. В конце концов, пришла та ночь, когда доктора отказались от нее и сказали, что уже ничего нельзя сделать. Уже несколько часов она находилась в коме. Доктора сказали, что она так и уйдет от нас в этом состоянии, и я знала, что это мое ночное бдение возле нее должно стать последним.

Я не могу описать, что затем произошло, – это было незабываемое переживание. Около восьми утра Е.П.Б. вдруг открыла глаза и попросила принести ей завтрак. Это был первый случай за последние два дня, когда она говорила совершенно нормально. Я позвала доктора, который был чрезвычайно поражен произошедшей переменой. Е.П.Б. произнесла: "Ах да, доктор, вы ведь не верите в наших великих Махатм". С этого момента ей постепенно становилось лучше. Доктор настоял на том, чтобы она как можно быстрее возвращалась в Европу...

РИЧАРД ХОДЖСОН [77а]
Декабрь 1884 – январь 1885, Адьяр, Мадрас, Индия

В ноябре 1884 года я отправился в Индию с целью расследовать на месте доказательства тех феноменов, которые были связаны с Теософским обществом...

...Для начала можно взять в качестве темы для рассмотрения стуки..., которые мистер А.П.Синнетт считает столь важными проверочными феноменами... Стуки, которые возникают тогда, когда госпожа Блаватская держит свои руки на голове пациента. Госпожа Блаватская сидела позади меня, положив руки на мой затылок, так что я не мог наблюдать за ее пальцами. Она не сообщила мне, что намеревается проделать, и я предполагаю, что она пыталась "месмеризировать" меня; так называемые "ударчики", которые я ощущал, произвели на меня впечатление такое, что это было похоже просто на нетерпеливые движения госпожи Блаватской. Затем на них обратили мое внимание как на феномен; это было повторено, но я вовсе не нашел никакого сходства между этими "ударчиками" и искрами, которые можно получить с помощью электрического конденсатора, как это описывает мистер Синнетт. Ощущение острого подергивания или постукивания совершенно отсутствовало. К сожалению, я не умею тихонько пощелкивать суставами пальцев, но я могу неуклюже и открыто щелкать одним из суставов своего большого пальца, и притом я прихожу к тому мнению, что качественно то ощущение, когда я таким вот способом щелкаю суставом своего большого пальца около своей головы, точно воспроизводит то, что я чувствовал под гибкими руками госпожи Блаватской...

...Что касается проблемы ее мотивов – когда я уже был вынужден прийти к тому заключению, что все ее притязания и все ее феномены были мошенничеством, – то ее разрешение стоило мне немалых трудов... В конце концов, совершенно случайный разговор открыл мне глаза. Мне... сначала пришлось отбросить как несостоятельную ту идею, что... цели Теософского общества были политическими, и что госпожа Блаватская являлась русской шпионкой. Но один разговор с госпожой Блаватской, возникший из-за ее внезапного интереса и странного волнения по поводу русских маневров у афганской границы, вызвал у меня серьезный вопрос: так ли уж мала вероятность того, что ее задачей в Индии было подогревание и как можно более широкое распространение среди местного населения враждебности к британским властям... После моего личного знакомства с госпожой Блаватской я не могу не чувствовать больших сомнений в связи с тем, не является ли ее истинной целью поддержка здесь интересов России...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [77б]
7 и 8 февраля 1885, Адьяр, Мадрас, Индия

И снова Махатма Мория выдернул Е.П.Б. из пасти смерти. Несколько дней назад она лежала при смерти, и меня вызвали телеграммой из Бирмы – не было уже практически никакой вероятности, что я смогу ее застать в живых. Но когда три врача предсказали, что она впадет в кому и уйдет из жизни в бессознательном состоянии, пришел Он, наложил на нее свои руки, и ход болезни изменился...

..В течение всего предыдущего дня все казалось настолько плохо, что Субба Роу и Дамодар потеряли самообладание, впали в совершеннейшую панику и сказали, что теперь ТО полетит ко всем чертям... И вот вчера пришел некий индийский йог, одетый в обычное оранжевое одеяние, в сопровождении женщины-аскета – видимо, его ученицы. Позвали меня, я пришел, сел, и мы стали молча смотреть друг на друга. Затем он закрыл глаза, сконцентрировался и – передал мне психически свое послание. Он был послан Махатмой Нараяной из Тиривеллума (тем самым, который продиктовал Е.П.Б. "Ответы Британскому ФТО"), чтобы убедить меня в том, что я не останусь в одиночестве. Он напомнил мне о моем разговоре с Дамодаром и Субба Роу... 7-го числа. И он спросил меня (мысленно), мог ли я хотя бы на мгновение поверить в то, что он, тот, кто был всегда мне верен, бросит меня одного безо всякой помощи? Затем он и чела – женщина направились в комнату, где болела Е.П.Б. Вопреки индийскому обычаю поведения подобных ей, чела прошла прямо к Старой леди, проделала над ней пассы и по команде Гуру начала произносить мантрамы. Затем Гуру извлек из своей одежды шар размером с апельсин, сделанный из нирукти, священного пепла, который используется в индийских храмах для умащения тела после омовений, и приказал челе поместить его в небольшой шкафчик, что висел в изголовье кровати Е.П.Б. Он сказал Е.П.Б., что когда он ей понадобится, то она должна просто представить его в настоящей видимой форме и мысленно трижды повторить его имя. Потом еще были какие-то разговоры, и затем они удалились...

 

Глава 6.
ИТАЛИЯ, ГЕРМАНИЯ И БЕЛЬГИЯ, 1885–1887

ЧАРЛЬЗ ДЖОНСТОН [78]
Июнь 1885, Лондон, Англия

В 1884 году Общество психических исследований проявило сильный интерес к тем феноменам, которые были описаны в "Оккультном мире" А.П. Синнетта и в журнале госпожи Блаватской "The Theosophist", и был назначен комитет для проведения расследования этих феноменов. Выпустили очень положительный предварительный отзыв... Было принято решение сопроводить эту предварительную работу дальнейшими расследованиями в Индии, и для их выполнения по поручению Общества направился молодой исследователь психических феноменов мистер Ричард Ходжсон.

В это время происходили описываемые события в Адьяре, пригороде Мадраса, в штаб-квартире Теософского общества. Пока госпожа Блаватская и полковник Олькотт находились в Европе, двух членов Общества – Алекса и... Эмму Куломбов, которые в течение многих лет проживали в штаб-квартирах в Бомбее и Мадрасе, попросили покинуть это место. Их обвиняли в незаконном присвоении денег, клевете и проведении трюков, что сделало нецелесообразным их пребывание в центральном офисе Общества на ответственных постах. Эти два человека вскоре принялись мстить, нападая на госпожу Блаватскую, и эти нападки получили освещение в мадрасском христианском миссионерском [печатном] органе, в котором утверждалось, что предполагаемые феномены, описанные в "Оккультном мире" и в других работах, были не чем иным, как трюками, и что многие из них были проделаны этими двумя людьми [Куломбами], которые теперь прониклись раскаянием за совершённые проступки. Ими были опубликованы письма, которые, как они заявили, были написаны госпожой Блаватской, якобы подтверждавшие это мошенничество; но оригиналы этих писем так никогда и не были подвергнуты беспристрастному рассмотрению, а предложенные копии были полны ошибок, вульгарности и глупостей, и они мало напоминали подлинные письма великой теософской писательницы.

Мистер Ходжсон прибыл в Индию вскоре после того, как начались эти нападки. Он почувствовал какую-то симпатию и сочувствие по отношению к образу мыслей и методам действий этих двух уволенных сотрудников, обвинивших самих себя в подлоге, и он практически полностью перенял их взгляды и притязания по отношению ко всем тем феноменам, для расследования которых был послан. Он пробыл в Индии недолго и вернулся в Англию в начале 1885 года. В конце июня 1885 года он прочел часть своего доклада о феноменах на собрании Общества психических исследований.

В результате этого собрания резко изменилось общественное мнение о теософском движении: это мнение и без того никогда не было симпатизирующим, а теперь стало открыто враждебным. К госпоже Блаватской стали относиться как к мошеннице, а к ее сторонникам – как к глупцам. Публика приняла доводы мистера Ходжсона без всяких вопросов и размышлений...

Среди других на том роковом собрании присутствовал и я.

После того как мистер Ходжсон прочитал свой доклад, члены комитета обратились к аудитории, чтобы обсудить его. Одним из них был мистер Ф.У.Х.Маерс. Когда он спросил, какое впечатление на меня произвело это собрание, я ответил, насколько помню, что оно настолько скандально нечестно, что не будь я членом Теософского общества, я бы немедленно вступил в него под впечатлением от этого шоу, устроенного мистером Ходжсоном...

А.П. СИННЕТТ [79]
Август-октябрь 1885, Вюрцбург, Германия

Покинув Индию, госпожа Блаватская прибыла в Неаполь [Италия] в апреле 1885 года и поселилась в отеле Торре де Греко... Здесь госпожа Блаватская провела несколько месяцев, а затем отправилась в Вюрцбург [Германия]... Мы с женой заехали навестить ее в Вюрцбурге, совершая наше осеннее путешествие в 1885 году. Она остановилась на Людвигштрассе, 6...

Когда мы с женой виделись с ней в сентябре 1885 года, "Тайная Доктрина" еще оставалась нетронутой... Е.П.Б. устроилась довольно скромно, она пребывала в уюте и тишине, которые нарушались лишь ее тетей, госпожой Фадеевой... Естественно, она рвала и метала, негодуя по поводу той несправедливости, которую ей пришлось испытать от комитета ОПИ... В целом, однако, состояние ее здоровья и духа было лучше, чем можно было ожидать, и некоторые предварительные признаки свидетельствовали о том, что работа над "Тайной Доктриной" вскоре войдет в свою колею.

Примерно через месяц после нашего возвращения в Лондон, в октябре, я получил от госпожи Блаватской записку, где среди прочего она писала:

"Я сейчас очень плотно работаю над "Тайной Доктриной". То, что было в Нью-Йорке [имеются в виду те обстоятельства, при которых была написана "Разоблаченная Изида"], повторяется снова, только лучше и яснее. Я начинаю думать, что это сможет возместить нанесенный нам ущерб. О, какие картины, панорамы, сцены, доисторические драмы, и все такое! Никогда не видела и не слышала лучше".

КОНСТАНЦИЯ ВАХТМАЙСТЕР [80]
Декабрь 1885 – май 1886, Вюрцбург, Германия

Осенью 1885 года я готовилась оставить свой дом в Швеции... намереваясь провести зиму у моих друзей в Италии и по случаю навестить по пути фрау Гебхард в ее имении в Эльберфельде [Германия], которой я обещала нанести визит.

По причине моего предстоящего отсутствия я была занята приведением в порядок всевозможных дел, и именно тогда произошел один случай, естественно, не единственный в моей жизни, но этот выходил за рамки обычного. Я разбиралась и откладывала в сторону статьи, которые намеревалась взять с собой в Италию, когда услышала голос, сказавший: "Возьми эту книгу, она принесет тебе пользу в твоем путешествии". Тут я должна заметить, что я обладаю способностями ясновидения и яснослышания, которые у меня развиты довольно сильно. Я бросила взгляд на рукописный том, лежавший на верху горы вещей, которые я собиралась упрятать под замок до своего возвращения. Определенно, эта вещь была довольно странным vade mecum[25] для отдыха, поскольку это был сборник статей о Таро и выдержек из Каббалы, который составил для меня один мой друг. Тем не менее, я решила все-таки взять его с собой, и положила книгу на дно одного из моих дорожных чемоданов.

Наступил последний день моего пребывания в Швеции, в октябре 1885 года, и я отправилась в Эльберфельд, где меня ожидал сердечный и радостный прием со стороны фрау Гебхард... Однако приближалось время моего отъезда в Италию. Мои друзья не переставали настаивать на том, чтобы я присоединилась к ним, и, в конце концов, окончательная дата моего отъезда была определена.

Когда я сказала фрау Гебхард, что собираюсь покинуть ее через несколько дней, она заговорила со мной о письме, полученном ею от Е.П.Б. ... Она была больна и испытывала душевную депрессию. Ее единственными компаньонами были ее слуга и индийский джентльмен... "Съездите к ней, – сказала фрау Гебхард, – она нуждается в сочувствии, и вы смогли бы взбодрить ее... «Я стала раздумывать над этим... Фрау Гебхард была искренне польщена, когда я сообщила ей о своем решении и показала ей письмо, которое я написала Старой леди в Вюрцбург с предложением провести с ней несколько недель, если она того пожелает... Письмо было отправлено, и мы с нетерпением принялись ждать ответа. Когда, наконец, это письмо легло на стол, мы очень волновались при мысли о том, что там может быть написано, но опасение вскоре превратилось в отчаяние со стороны фрау Гебхард и в разочарование с моей, когда мы обнаружили там не что иное, как простой вежливый отказ... Госпожа Блаватская сожалела, но у нее не было для меня комнаты; кроме того, она была настолько занята работой над "Тайной Доктриной", что у нее не было времени развлекать посетителей, но она выражала надежду, что мы можем устроить встречу, когда я буду возвращаться из Италии обратно... Когда первоначальное разочарование прошло, я с надеждой устремила свои мысли на юг.

Мой багаж вскоре был приготовлен и у двери меня уже ждал кэб, как вдруг мне подали телеграмму, в которой говорилось вот что: "Немедленно приезжайте в Вюрцбург, как можно скорее. – Блаватская". Нетрудно себе вообразить, в какое изумление повергло меня это послание... Ничего против я не имела... и вместо билета в Рим взяла билет в Вюрцбург...

Вечером, когда я добралась до места пребывания госпожи Блаватской и стала подниматься по лестнице, мое сердце забилось учащенно, и я думала о том, какой прием меня здесь ожидает...

Госпожа Блаватская тепло приветствовала меня и, выразив гостеприимство, произнесла: "Я должна извиниться перед вами за столь странное поведение. Я честно скажу, что у меня не было желания видеть вас. У меня здесь только одна спальня, и я подумала, что вы, должно быть, утонченная дама и не станете делить со мной одну комнату. Вероятно, мой привычный образ жизни отличается от вашего. Раз вы приехали ко мне, то вам придется, как я понимаю, смириться со многими вещами, которые покажутся вам невыносимыми неудобствами. Именно поэтому я приняла решение отклонить ваше предложение и написала вам письмо в этом духе; но уже после того как я отправила это письмо, со мной говорил Учитель, и он сказал мне, что я должна была попросить вас приехать. Я никогда не противоречу ни единому слову Учителя, и поэтому сразу отослала телеграмму. С того момента я постаралась сделать эту спальню более уютной. Я приобрела большую перегородку, которой комнату можно разделить так, чтобы вы жили в одной половине, а я – в другой, и я очень надеюсь на то, что это не причинит вам слишком больших неудобств". Я ответила, что к каким бы условиям мне ни пришлось приспосабливаться, я с большой охотой пойду на эти жертвы ради того, чтобы испытать удовольствие от пребывания рядом с ней. Хорошо помню, что когда мы вместе отправились в столовую, чтобы выпить чаю, она вдруг резко сказала мне, как о чем-то, что уже давно волнует ее ум:

– Учитель говорит, что у вас есть для меня книга, которая мне очень нужна.

– Нет, не может быть, – отвечала я, – у меня нет с собой книг.

– Вспомните-ка получше, – сказала она. – Учитель говорит, что он в Швеции сказал вам взять с собой книгу о Таро и Каббале". Тогда я припомнила те обстоятельства, о которых упомянула ранее. С того момента как я положила этот томик на дно чемодана, он ни разу не попался мне на глаза, и я совершенно о нем забыла. Я поспешила в спальню, открыла чемодан, докопалась до самого дна и отыскала его в том же самом углу, куда я его сунула, складывая вещи в Швеции, – он так и лежал там нетронутый. Но это было не всё. Когда я вернулась в столовую, держа книгу в руке, госпожа Блаватская сделала мне знак и воскликнула: "Подождите, не открывайте ее пока! Теперь откройте на странице десятой и в шестой строке найдите следующие слова..." – И она процитировала абзац. Я открыла книгу, которая, если вы помните, не была напечатанной, так что у Е.П.Б. не могло быть ее экземпляра, это была просто толстая написанная от руки тетрадь, в которой... содержались выписки и выдержки, сделанные одним моим другом лично для меня, но как бы там ни было, на той странице и в той строке, которые она указала, я обнаружила те самые слова, какие она произнесла. Подавая ей книгу, я рискнула спросить, зачем она ей понадобилась.

"А, – ответила она, – для "Тайной Доктрины". Эта моя новая работа, которой я так занята. Учитель собирает для меня материал. Он знал, что у вас есть эта книга, и велел вам привезти, чтобы я могла иметь ее под рукой в качестве справочного материала".

В тот первый вечер работа стояла, но на следующий день я начала осознавать, каким был образ жизни Е.П.Б. и каким, вероятно, станет и мой на то время, пока я буду оставаться с ней. Описание одного отдельного дня может дать представление о том, как обычно протекала ее жизнь в тот период.

В 6 часов я проснулась оттого, что слуга принес чашечку кофе для госпожи Блаватской, которая после этого небольшого подкрепления поднималась, одевалась и к 7 часам уже садилась за письменный стол в своем кабинете. Она сказала мне, что такова ее неизменная привычка и что завтрак будет подан в восемь. После завтрака она опять усаживалась за письменный стол, и рабочий день начинался всерьез. В час дня подавался обед, при начале которого я звонила в небольшой ручной колокольчик, чтобы позвать Е.П.Б. Иногда она приходила сразу, но бывало ее дверь оставалась закрытой час за часом, до тех пор, пока наша прислуга-шведка не приходила ко мне чуть ли не со слезами на глазах, спрашивая, что теперь делать с обедом госпожи, который остывал, высыхал, подгорал и вообще портился. Наконец, появлялась Е.П.Б., измотанная многочасовым, столь утомительным трудом и спешкой, и тогда ей готовили еще один обед или я посылала в отель для того, чтобы ей принесли какой-нибудь еды. В 7 часов она откладывала рукопись в сторону и шла пить чай, а затем мы приятно коротали вечер вместе.

Удобно устроившись в своем большом кресле, Е.П.Б. обычно доставала карты и принималась раскладывать пасьянс, – как она говорила, для того, чтобы ее ум отдыхал. Казалось, что механическая процедура перекладывания карт позволяла ее уму освободиться от напряжения сосредоточенного труда, накопившегося за рабочий день. Вечерами она никогда не говорила о теософии. Умственная концентрация в течение дня была настолько сильной, что более всего остального она нуждалась в отдыхе, поэтому я приносила ей как можно больше журналов и газет, какие только могла достать, и из них зачитывала ей вслух те статьи и выдержки, которые, как я полагала, могут представить для нее наибольший интерес или позабавить ее. В 9 часов она отправлялась в кровать, где со всех сторон окружала себя своими русскими газетами и читала их до поздней ночи.

Вот так однообразно и проходили наши дни; единственным изменением, которое стоит отметить, являлось то, что иногда она оставляла открытой дверь между кабинетом, где она работала, и столовой, где сидела я, и тогда время от времени мы затевали с ней беседы, или я писала для нее письма, или мы обсуждали содержание тех писем, которые получили...

Тихая кабинетная жизнь продолжалась некоторое время, и работа постепенно продвигалась, пока вдруг однажды утром на нас не обрушился "удар грома"... Безо всякого предупреждения Е.П.Б. получила экземпляр хорошо известного доклада Общества психических исследований... Я никогда не забуду ни этот день, ни тот наполненный слепым и безнадежным отчаянием взгляд, который она обратила ко мне, когда я вошла в ее кабинет и обнаружила ее сидящей за столом с открытой книгой в руках. "Это, – воскликнула она, – карма Теософского общества, и все это валится на меня! Я – козел отпущения! Мне приходится нести на себе все грехи этого Общества, а теперь, когда ко мне прилепили ярлык величайшего обманщика века и русской шпионки, кто же теперь станет читать "Тайную Доктрину"? Как я смогу продолжать работу Учителей? Ох, эти проклятые феномены, которые я проводила лишь для того, чтобы доставить удовольствие моим друзьям и наставить на путь тех, кто был вокруг меня. Какая чудовищная карма! Как же я переживу это? Если я погибну, вся работа Учителей полетит в тартарары, а Общество просто развалится!"

В первом порыве своего неистовства она даже не прислушивалась к доводам разума. Она повернулась ко мне, говоря при этом: "А вы почему не уходите? Почему не покидаете меня? Вы ведь графиня, вы не можете оставаться здесь с такой персоной, как я, с той, которую выставили на посмешище перед всем миром, на которую все, кто ни попадя, будут тыкать пальцами как на самую изощренную трюкачку и мошенницу. Исчезните, пока и вас заодно тоже не запачкали всей этой постыдной грязью".

"Е.П.Б., – сказала я, когда мои глаза встретили ее пристальный взгляд, – вы знаете, что ваш Учитель жив, и что он – ваш Учитель, и что Теософское общество было основано Им. Так как же оно может исчезнуть? И поскольку я это знаю так же, как и вы, поскольку для меня эта истина остается вне всяких сомнений, как вы могли хотя бы на секунду допустить ту мысль, что я отрекусь от вас и от того дела, которому все мы поклялись верно служить? Даже если все члены Теософского общества окажутся предателями по отношению к этому делу, вы и я – мы останемся ему верны, будем работать, и ждать, пока снова не наступят лучшие времена".

...Мало приходится удивляться тому, что в эти неспокойные дни продвижение работы над "Тайной Доктриной" совершенно прекратилось и что когда, в конце концов, работа возобновилась, то оказалось весьма трудным достичь той отрешенности и спокойствия ума, которые для нее были необходимы...

Однажды в один из этих дней, войдя в кабинет Е.П.Б., я обнаружила, что весь пол забросан листами забракованной рукописи. Я поинтересовалась причиной этого беспорядка, и она ответила: "Да, я уже двенадцать раз пыталась написать эту одну страницу правильно, но каждый раз Учитель говорил, что это неверно. Думаю, я сойду с ума от такого количества вариантов, однако оставьте меня в покое, я не могу прерваться, пока не решу эту задачу, даже если мне придется работать всю ночь напролет". Я принесла ей чашку кофе, чтобы освежить и поддержать ее, а потом оставила ее один на один в ее утомительной борьбе с этой проблемой. Через час я услышала ее голос, она звала меня, и, войдя, я обнаружила, что наконец-то этот пассаж был, к ее полному удовлетворению, завершен, но этот труд был совершенно ужасен, а результаты в тот период часто были незначительными и неопределенными. Когда она откинулась на спинку кресла, наслаждаясь сигаретой и отдыхом после трудового подвига, я присела на поручень, и спросила ее, как получается, что она допускает ошибки при записи того, что ей дается? Она ответила: "Понимаете, я делаю все возможное, чтобы описать то, что наблюдаю перед собой в пространстве; я фиксирую на этом свой взгляд и свою волю, и вскоре картина за картиной начинают проходить передо мной, подобно сценам в диораме. Или, если мне нужно справиться и получить сведения из какой-нибудь книги, я концентрирую свой ум, и тогда возникает астральная копия той книги, откуда я беру все, что мне нужно. Чем полнее мой ум освобождается от всех отвлекающих и мешающих мыслей, чем большей энергией и намерением он обладает и тем легче мне достичь цели; но сегодня, после всех неприятностей, которые достались на мою долю... я не могла добиться требуемой концентрации, и при каждой очередной попытке я неправильно воспроизводила нужные цитаты... Учитель сказал, что теперь все в порядке, так что давайте-ка пойдем выпьем немного чаю..."

...Имея настолько близкие, почти семейные отношения с Е.П.Б., какие были у меня в то время, я становилась свидетелем множества феноменов, происходивших вокруг нее. Одно происшествие, повторявшееся в течение долгого времени, убедило меня в том, что невидимые стражи охраняли ее и заботились о ней. Начиная с первой ночи, которую я провела в ее комнате, и до отъезда из Вюрцбурга я слышала регулярно повторявшиеся серии стуков на столе около ее кровати. Они начинались каждый вечер в 10 часов и продолжались с интервалом в 10 минут до 6 часов утра. Это были четкие, ясные стуки, подобных которым я больше не слышала нигде и никогда. Иногда я брала в руки часы и на протяжении часа слушала, и каждый раз, как только проходило 10 минут, с абсолютной регулярностью раздавались эти стуки. При этом было неважно, спит Е.П.Б. или бодрствует, – это не оказывало влияния ни на сам феномен, ни на его неизменную постоянность. Когда я попросила ее объяснить мне, что это за стуки, то она сказала, что это – побочный эффект того, что можно назвать психическим телеграфом, с помощью которого поддерживается ее связь с Учителями, чтобы челы могли наблюдать за ее физическим телом, в то время как ее астрал покидает его.

...Другой случай... доказал мне, что около нее присутствовали силы, чью природу и чьи действия нельзя объяснить общепринятыми теориями о содержании и состоянии материи. Как я уже говорила, у госпожи Блаватской было обыкновение по вечерам читать в постели русские газеты, и ее лампа крайне редко гасилась раньше полуночи. Между моей кроватью и этой лампой имелась перегородка, но ее яркий свет, отражаясь от потолка и стен, довольно часто тревожил мой сон. Однажды эта лампа все еще горела, когда пробило час ночи. Я никак не могла заснуть, и, слыша ровное дыхание Е.П.Б. за перегородкой, я поднялась, тихонько прокралась на ее сторону, подошла к лампе и погасила ее. В спальне постоянно присутствовал тусклый свет, который проникал сюда от ночника, горевшего в кабинете, поскольку дверь между кабинетом и спальней оставляли открытой. Я погасила лампу и направлялась обратно, когда она вдруг снова разгорелась, ярко осветив комнату. Я про себя подумала: что за странная лампа, насос в ней не работает, что ли? Я снова положила руку на насос и внимательно наблюдала, как исчезает огонь, и даже после этого еще минуту подержала руку на лампе. Затем я отпустила насос и постояла еще с минуту, наблюдая, и вдруг, к моему удивлению, снова появилось пламя, и лампа засветилась чуть ли не еще ярче. Это меня совершенно озадачило, и я решила стоять возле этой лампы хоть всю ночь, если придется, и гасить ее до тех пор, пока не пойму причины этих странностей. В третий раз я нажала на насос и закручивала его до тех пор, пока лампа не погасла окончательно, потом отпустила его, внимательно наблюдая за тем, что теперь произойдет. И в третий раз лампа загорелась, и на этот раз я рассмотрела коричневую руку, которая медленно и тихо поворачивала ручку лампы. Поскольку я была в некоторой степени знакома с астральными силами и астральными сущностями на физическом плане, я без всяких затруднений пришла к выводу, что это была рука челы, и, подумав, что есть какая-то реальная причина для того, чтобы лампа осталась горящей, я вернулась в свою постель. Однако в ту ночь меня не оставляло в покое чувство любопытства и упрямства. Я хотела узнать больше, и поэтому я позвала: "Госпожа Блаватская!" потом громче: "Госпожа Блаватская!", и потом еще раз: "Госпожа Блаватская!" Внезапно в ответ я услышала восклицания: "О, мое сердце, мое сердце! Графиня, вы меня чуть не прикончили, – и потом снова: – О, мое сердце, мое сердце!" Я рванулась к постели госпожи Блаватской. "Я была с Учителем, – прошептала она, – зачем вы позвали меня?" Я очень перепугалась, потому что ее сердце билось под моими ладонями в совершенно бешеном ритме.

Я дала ей дозу дигиталиса и сидела возле нее до тех пор, пока симптомы не прошли, и она более-менее не успокоилась. Потом она рассказала мне, как однажды полковник Олькотт чуть не убил ее тем же самым способом, внезапно позвав ее в тот момент, когда ее астральная форма отсутствовала в теле. Она заставила меня пообещать ей, что я больше не буду проводить с ней подобных экспериментов, и я с готовностью обещала ей это, переполняясь горем и состраданием оттого, что подвергла ее таким мучениям...

В Вюрцбурге у нас была небольшая, но очень уютная квартира; комнаты были просторные, с высокими потолками и располагались на первом этаже, так что Е.П.Б. могла легко и удобно передвигаться. Но за все то время, что я с ней провела, я лишь трижды смогла убедить ее выйти на свежий воздух. Похоже, она получала удовольствие от этих прогулок, но приготовления к ним и всякие усилия, которые приходилось при этом совершать, ее утомляли, и она считала их просто глупой тратой времени. У меня было обыкновение ежедневно... выходить на получасовую прогулку, поскольку я полагала, что свежий воздух и движение способствуют хорошему здоровью.

Я припоминаю один любопытный инцидент, связанный с одной из таких прогулок... Проходя мимо парфюмерного магазина, я увидела в витрине в стеклянной чаше мыло. Я вспомнила, что мне как раз было нужно купить мыло, я зашла в магазин, и выбрала кусок из этой чаши. Я видела, как продавец завернул его в бумагу, взяла сверток из его рук, положила его к себе в карман и продолжила прогулку. Вернувшись в наши апартаменты, я прошла прямо в свою комнату, не заходя к Е.П.Б., и сняла шляпу и плащ. Вынув из кармана сверток, я развязала бечевку, начала разворачивать обертку и вдруг нащупала внутри небольшой сложенный листок бумаги. Тут я подумала, как люди любят повсюду всовывать рекламу, даже к куску мыла и то положили! Но потом я внезапно вспомнила, что видела сама, как человек завязывал этот сверток и совершенно точно, что ничего он туда не засовывал. Это показалось мне странным, и когда эта бумажка выпала на пол, я наклонилась, подняла ее, развернула и обнаружила там несколько замечаний, посланных мне Учителем Е.П.Б., которые были написаны его собственным почерком, – я часто видела его прежде. Это было объяснение нескольких феноменов, которые привели меня в состояние недоумения несколько дней назад, и еще кое-какие указания относительно того, что мне следует предпринять в будущем. Это происшествие было для меня особенно интересным, поскольку оно произошло без ведома Е.П.Б. и независимо от нее, ибо сама она в это время с отрешенным видом сидела в своей комнате, работая над рукописью...

Я здесь подробно описываю многие факты, которые не связаны напрямую с работой над "Тайной Доктриной", но мне кажется, что, узнавая некоторые подробности жизни Е.П.Б. в то время, читатель сможет получить лучшее представление о той женщине, которая является автором этого грандиозного труда.

В течение многих дней она сидела там, работая в течение долгих часов, и мало что могло сравниться по монотонности и утомительности с ее жизнью, если посмотреть на нее с точки зрения постороннего человека. Но, я думаю, что в то время она в большей степени жила во внутреннем мире, и там ей представлялись видения и картины, которые компенсировали ей мрачность повседневной жизни. Однако у нее имелась одна довольно чудная вещица, которая развлекала ее. Перед ее письменным столом на стене висели часы с кукушкой, и эти часы временами вели себя совершенно необыкновенным образом. Иногда они громко звонили, как колокол, а потом вздыхали и стонали, как одержимые, и куковали самыми неожиданными способами. Наша служанка Луиза... очень сильно их боялась и однажды с благоговейным ужасом сообщила нам, что она считает, будто там живет дьявол. "Не то чтобы я верила в существование дьявола, – сказала она, – но эта кукушка иногда почти разговаривает со мной".

Это так и было. Однажды утром я вошла в комнату и увидела то, что показалось мне похожим на лучи электрического света, которые выходили из часов во всех направлениях. Когда я сообщила об этом Е.П.Б., она сказала в ответ: "А, это всего лишь психический телеграф, они его просто усиливают сегодня вечером, это для завтрашней работы". Проживая в такой обстановке и находясь в постоянном контакте с этими обычно невидимыми силами, я начинала чувствовать, что все это представляется мне истинной реальностью, а внешний мир кажется смутным и безрадостным...

Зима пронеслась, наступила весна, и вот однажды утром Е.П.Б. получила письмо от подруги, с которой она была знакома уже несколько лет... мисс Эмили Кислингбери. Та писала, что собирается приехать и навестить нас... Также в тот момент у нас гостили герр и фрау Гебхарды... Поскольку весна была в разгаре, наступало время подумать о наших летних планах, и Е.П.Б. решила провести летние месяцы в Остенде со своей сестрой и племянницей.

Фрау Гебхард волновалась в связи с тем, что ей нужно нанести короткий визит в Австрию, и она уговорила меня поехать вместе с ней до Кемптена... Мы согласовали наши планы и приступили к решению трудной задачи – надо было упаковать вещи. Через несколько дней все коробки Е.П.Б. были завязаны и запечатаны, и мы были готовы отправиться в столь многообещающее путешествие. Мисс Кислингбери возвращалась в Лондон и любезно согласилась проводить Е.П.Б. до Остенде...

Переезды для Е.П.Б. всегда представляли огромную трудность, и я с отчаянием смотрела на ее девять коробок, которые нужно было погрузить в железнодорожный вагон. Мы поехали на вокзал очень рано, и там мы усадили Е.П.Б. [в зале ожидания], окружив ее многочисленными пожитками, а сами отправились договариваться с проводником, чтобы он посадил ее, мисс Кислингбери и служанку Луизу в отдельное купе... Затем нам предстояла серьезная задача по погрузке всего багажа, который включал в себя подушки, покрывала, саквояжи и еще драгоценную коробку с рукописью "Тайной Доктрины"... Ну а бедной Е.П.Б., которая в течение многих недель не покидала своей комнаты, пришлось пройти по всей платформе, и ей это удалось с большим трудом. Мы удобно устроили ее и уже хотели порадоваться, что вся эта утомительная суматоха удачно завершилась, как вдруг к нашей двери пробрался какой-то чиновник и начал страшно возмущаться, что вагон загромоздили этими коробками. Он говорил по-немецки, Е.П.Б. отвечала по-французски, и я уже начала впадать в панику по поводу того, чем все это может завершиться, когда, наконец, к счастью, раздался свисток, и поезд тронулся...

ДЖУЛИЯ В. КЕЙТЛИ [81] (супруга Арчибальда Кейтли)
1886–1891, Пенсильвания, США

Проживая за несколько тысяч миль от Англии, я никогда не встречала госпожу Блаватскую... Как и другие мои знакомые, я в первый раз услышала о Е.П.Б., наткнувшись на памфлет ОПИ, который объявлял ее мошенницей, и выдавал клевету, сочиненную мистером Ходжсоном и Куломбами, за истинные факты...

Однако вскоре я начала осознавать через свой собственный опыт, что она была совсем не такой, какой ее представляли... Те доказательства, которыми я обладала, послужили причиной того, что я попросила Е.П.Б. стать моим учителем; и тот факт, что я полностью доверяла ей и верила в нее, привел к тому, что я добилась исполнения своего желания. Состояние ума, возникающее при наличии веры, создает благоприятные для восприятия магнетические условия в ауре и тонких телах, совершенно не похожие на те замкнутость и стесненность, что присущи уму, наполненному критикой и сомнениями. Моя аура и внутренние тела активизировались... На ту ограниченность, в которой заставляет себя жить множество людей, обращается слишком мало внимания. Чтобы это стало заметно, сначала надо обрести веру и преданность...

После того как Е.П.Б. согласилась взять меня своей ученицей, она не излагала мне никаких правил и не формулировала никаких планов. Дни проходили у меня как обычно, а ночью, когда я погружалась в глубокий сон, начиналась новая жизнь. Выходя по утрам из сна настолько глубокого, что при пробуждении все еще сохранялись впечатления прошедшей ночи, я ясно помнила, что побывала, как это обычно случалось, у Е.П.Б. Меня принимали в комнатах, которые я могла описать и действительно описывала тем, кто жил с ней, – описывала со всеми подробностями, вплоть до потертых мест и дырок в коврах. При первом таком случае она сказала мне, что принимает меня в ученицы... Впоследствии она демонстрировала мне картины, которые проходили, как панорамы, вдоль стены комнаты...

...В других случаях, гораздо более редких, я просыпалась и обнаруживала, что она стоит около моей кровати. И когда я приподнималась, опираясь на локоть, она начинала свое символическое повествование – гармония природы наполняла залитую лунным светом комнату, а по стене в это время скользили чудесные живые картины. Все это было для меня совершенно объективным. Я находилась в полном сознании по отношению к окружающим вещам, ко всем естественным ночным звукам и даже брала на руки мою любимую собачку, потому что она дрожала и поскуливала при виде Е.П.Б. Все выражения, которые принимало лицо Е.П.Б., стали для меня знакомыми. Я представляю ее перед собой в старой мантии, – какая еще старая, изношенная мантия вызывала столько эмоций? – в которую она была облачена, когда распахивала передо мной пространство, и тогда я тоже растворялась в ее собственном реальном бытии.

Я получила от нее не более полудюжины писем, и в этих письмах не содержится никакого учения; в них говорится о теософских делах и что является их особенностью. По ночам она велела мне передать какие-либо ее советы определенным людям. Я подчинялась и делала это, ссылаясь на ее авторитет, а спустя несколько дней от нее приходило письмо с инструкциями, которые я уже слышала до того ночью. Таким образом, у меня появлялась возможность доказать, что я действительно слышала ее желание через огромный океан, ибо она зачастую высказывала в них просьбу, касавшуюся какого-то очень важного дела, необходимость заняться которым возникала за день, максимум за два дня до этого. У меня была возможность таким способом проверить свои переживания и опыт, так как иногда у меня также имелась возможность говорить о чем-то еще до того, как оно случилось...

ВЕРА ДЖОНСТОН [82] (племянница Е.П.Б.)
Июнь 1886, Эльберфельд, Германия

В июне 1886 года я находилась с моей тетей в Эльберфельде... Она имела обыкновение днем читать вслух то, что написала для "Тайной Доктрины" за предыдущий вечер... Обычно, спустившись утром вниз из спальни, которую мы занимали вместе с моей матерью, я заставала тетю глубоко погруженной в работу... Однажды я заметила на ее лице явные признаки того, что она стала в тупик... Не желая беспокоить ее, я молча села и стала ждать, когда она заговорит. Она очень долго молчала, направив неподвижный взгляд в какую-то точку на стене, держа, как обычно, между пальцев сигарету. Наконец она обратилась ко мне: – Вера, – сказала она, – ты не можешь мне сказать, что такое "пай"? Довольно сильно удивленная таким вопросом, я ответила, что всегда считала это каким-то английским блюдом [26].

– Давай-ка, ты не будешь валять дурочку, – сказала она довольно нетерпеливо. – Разве ты не понимаешь, что мне нужна твоя помощь как математика? Подойди сюда, посмотри.

Я посмотрела на листок, который лежал перед ней на столе, и увидела, что он весь исписан цифрами и вычислениями, и вскоре поняла, что формула p = 3,14159 у нее на протяжении всех вычислений была неправильной. Там везде было написано p= 31,4159. Я с большой радостью и триумфом поспешила сообщить ей об этой ее ошибке.

– Точно! – сказала она. – Эта чертова запятая мучила меня все утро. Я вчера спешила записать все, что видела, а сегодня, когда взглянула на этот листок, у меня возникло сильное, хотя и смутное ощущение, что здесь что-то не так. Я старалась, но не могла вспомнить, где находилась запятая, когда я смотрела на эти цифры.

Я в то время имела весьма небольшое представление о теософии и о способах, которыми пользуется моя тетя при написании своих работ, и поэтому очень удивилась, что она не сумела исправить такую незначительную ошибку в тех очень сложных вычислениях, которые она написала собственной рукой.

– Ты еще слишком зеленая, – сказала она, – если полагаешь, что я действительно знаю и понимаю все те вещи, которые пишу. Сколько же еще раз я должна повторять тебе и твоей матери – то, что я записываю, мне диктуют, что иногда перед моими глазами появляются рукописи, числа и слова, о которых я не имею ни малейшего понятия...

КОНСТАНЦИЯ ВАХТМАЙСТЕР [83]
Октябрь 1886 – март 1887,Остенде, Бельгия

В октябре 1886 года я присоединилась к Е.П.Б. в Остенде и обнаружила ее устроенной в довольно удобной квартире; она поприветствовала меня со всей теплотой своей дружелюбной натуры... Мы возобновили нашу однообразную, но интересную жизнь, начав с того самого места, где ее нить прервалась ранее, и я с восхищением наблюдала за тем, как кипа рукописных страниц ["Тайной Доктрины"] становилась все выше. Наша непосредственная близость к Англии стала причиной того, что вокруг Е.П.Б. начались разговоры, и мы приняли нескольких посетителей...

К концу зимы [март 1887 года] Е.П.Б. серьезно заболела... К моему большому горю, я заметила, что Е.П.Б. к середине дня становилась сонной и тяжелой, и часто не могла работать больше часа подряд. Эти симптомы быстро усиливались, и когда пользовавший ее доктор поставил диагноз, что это связано с болезнью почек, я встревожилась и отослала телеграмму фрау Гебхард, сообщая о моих опасениях и умоляя приехать... Я была... очень ей благодарна, получив душевный ответ на мою телеграмму и узнав, что через несколько часов увижу ее.

Когда она прибыла, я почувствовала, как огромная ноша свалилась с моих плеч. Тем временем Е.П.Б. становилось все хуже, и бельгийский доктор, который был сама доброта, пытался применить одно средство за другим, но все безрезультатно. Я стала серьезно тревожиться и беспокоиться относительно того, что мне нужно предпринять далее. Е.П.Б. пребывала в тяжелом летаргическом состоянии, казалось, она на многие часы теряла сознание, и ничто не могло поднять или заинтересовать ее. Наконец, ко мне пришло яркое озарение. Я знала, что в Лондонской теософской группе есть некий доктор Эштон Эллис, и поэтому я телеграфировала ему, описав состояние, в котором находилась Е.П.Б. и умоляя его приехать безотлагательно.

В ту ночь я сидела подле кровати Е.П.Б., прислушиваясь к каждому звуку и тревожно следя за ходом времени, пока, в конце концов, в 3 часа ночи не услышала бодрый звон дверного колокольчика. Я кинулась к двери, открыла ее, и вошел доктор. Я подробно описала ему все ее симптомы, рассказала о том, какие средства применялись, потом он поднялся к ней, и заставил ее выпить какое-то лекарство, которое он привез с собой...

На следующий день эти два доктора устроили консультацию. Бельгийский доктор сказал, что он еще никогда не видел случая, чтобы человек с такими повреждениями почек, как у Е.П.Б., прожил так долго, и что он убежден в том, что ей уже невозможно помочь... Мистер Эллис подтверждал, что в подобном состоянии крайне редко кому-либо удается выжить. Далее он сказал, что перед поездкой в Остенде проконсультировался у специалиста, который придерживался того же мнения, но дал ему совет, что в дополнение к прописанным лекарствам следует попробовать массаж для стимуляции парализованных органов...

Эта ночь прошла спокойно, и в течение следующего дня мистер Эллис делал массаж до тех пор, пока совершенно не обессилел; но ей не становилось легче, и, к своему ужасу, я начала ощущать этот особенный еле заметный запах смерти, который иногда предшествует концу. Я вряд ли могла надеяться, что она переживет эту ночь, и когда я сидела возле ее кровати, она открыла глаза и сказала, как она рада своей смерти и думает, что Учитель, наконец, позволит ей стать свободной. Она сильно беспокоилась о своей "Тайной Доктрине" и велела мне самым внимательным образом позаботиться о рукописи и передать ее полковнику Олькотту с указаниями, что ее надо опубликовать. Она надеялась, сказала она, что сможет дать миру больше, но Учителю виднее. Так она говорила с перерывами, рассказывая мне о многом. В конце концов, она погрузилась в бессознательность, и я начала задумываться над тем, чем все это закончится.

Мне казалось невозможным, что она должна умереть, оставив свою работу незаконченной; да еще Теософское общество... что теперь станет с ним? Разве возможно, чтобы Махатма, руководивший этим Обществом, позволил ему превратиться в прах? Я вспомнила, что Махатма говорил Е.П.Б. о необходимости собрать возле нее круг учеников и учить их. Как же она сможет это сделать, если умрет? А потом я открыла глаза, посмотрела на нее и подумала, возможно ли, чтобы ей, которая трудилась изо всех сил, страдала и обладала столь мощной энергией, позволили умереть, не закончив работу? Никто из тех, кто был с ней знаком, в действительности ее не понимал. Даже для меня, проведшей с ней наедине так много месяцев, она была загадкой, со своими странными способностями, чудесными знаниями, неординарным всеведением относительно человеческой природы и своей таинственной жизнью, что она вела в местах, совершенно неизвестных для обычных смертных, когда ее тело оставалось здесь, а душа очень часто общалась в это время совсем с другими людьми...

Вот такие мысли бродили в моем уме, когда я в течение многих часов этой беспокойной ночи сидела и наблюдала за ней, в то время как она становилась все слабее и слабее. Волна страшного отчаяния накатилась на меня, когда я вдруг почувствовала, что я воистину любила эту благородную женщину, и осознала, насколько пустой станет жизнь без нее... Вся моя душа страстно противилась той мысли, что я могу потерять ее... Я вдруг резко вскрикнула, и больше я уже ничего не помню.

Когда я открыла глаза, в комнату уже проник ранний утренний свет, у меня возникло страшное предчувствие, что, наверное, я проспала и Е.П.Б. умерла тем временем – умерла в тот момент, когда я оставила свой пост. Я в ужасе повернулась к кровати и увидела Е.П.Б., которая смотрела на меня своими ясными серыми глазами. Она сказала: "Графиня, подойдите ко мне". Я подбежала к ней: "Что произошло, вы выглядите совсем не так, как в прошедшую ночь?" Она ответила: "Да, здесь был Учитель; он предоставил мне возможность выбрать: умереть и стать свободной, или жить и закончить "Тайную Доктрину". Он предупредил меня, насколько велики будут мои страдания и какое ужасное время предстоит мне провести в Англии (ибо мне придется туда отправиться). Но когда я подумала о тех учениках, которым мне будет позволено преподать некоторые вещи, и о Теософском обществе в целом, я приняла решение принести эту жертву, а теперь, пойдите принесите мне кофе и что-нибудь поесть, и подайте мне мою коробку с табаком". Я поспешила выполнить ее поручения, и побежала к фрау Гебхард, чтобы сообщить хорошие новости...

АРЧИБАЛЬД КЕЙТЛИ [84]
Февраль-апрель 1887, Остенде, Бельгия

В первые несколько месяцев 1887 года некоторые члены Лондонского ТО почувствовали, что если теософия в здешних краях не получит какого-нибудь жизненного импульса, то в этом центре останется всего несколько человек, которые будут продолжать свои занятия и учебу... Было проведено множество оживленных дискуссий относительно того, как можно поднять жизненно важный интерес по отношению к истинам теософии и каким способом можно возродить внимание по отношению к философии этики... Мы все ощущали, что работаем вслепую и что мы совершенно невежественны в отношении реальной основы, на которой базировалась эта философия. Очевидно, нам требовался лидер, который мог бы с умом направлять наши усилия. Тогда мы каждый по отдельности решили написать Е.П.Блаватской, которая в тот момент находилась в Остенде, изложив в них основателю ТО и посланнику Махатм сложившиеся обстоятельства каждый со своей точки зрения. Мы попросили ее прислать нам ответ в общем письме, в котором она дала бы нам советы относительно того, что нам следует делать. Однако она ответила каждому отдельно, написав письма длиной от восьми до двенадцати страниц. В результате этого мы написали еще раз все вместе, попросив ее приехать и направить наши усилия. Она ответила нам, что занята работой над "Тайной Доктриной" и должна закончить эту работу прежде, чем предпринимать еще что-то.

Тем не менее, мы написали ей, что, по нашему мнению, существует крайняя необходимость в ее присутствии и руководстве, и что она могла бы закончить "Тайную Доктрину" в Лондоне в не менее хороших, а может быть, даже и в лучших условиях, чем в Остенде. Получив ее отклик на это, в котором приводились возражения, в конце февраля или начале марта в Остенде отправился мистер Кейтли, чтобы обсудить с ней этот вопрос. Она согласилась приехать в Лондон в конце апреля с тем условием, что мы найдем для нее дом где-нибудь недалеко от Лондона, в котором она могла бы спокойно работать.

Вскоре мне самому, довольно неожиданно для себя, пришлось поехать в Остенде. Оставив свой багаж в отеле, я отправился с визитом. Госпожа Блаватская приняла меня с величайшей благосклонностью, несмотря на то, что до этого дня мы были с ней почти не знакомы. В то время она жила на первом этаже дома, у нее была шведка-служанка, и еще в ее компанию входила графиня Вахтмайстер. Меня сразу же ознакомили с "Тайной Доктриной", сопроводив это просьбой приняться за ее чтение, редактирование и сокращение, хотя я и не думал, что могу позволить себе подобную привилегию.

В этот период, с прошлого ноября, госпожа Блаватская ни разу не рискнула покинуть свои комнаты и никогда не выходила из своего кабинета или спальни в столовую без того условия, чтобы все окна были закрыты и комната была хорошо натоплена. Несколько обострений болезни почек послужили для нее предупреждением, что малейший сквозняк может стать угрозой болезни, и она не закончит работу.

Затем я вернулся в Англию с обновленными обещаниями с ее стороны прибыть 1 мая, а я дал клятву, что вернусь, и буду помогать госпоже Блаватской в ее переезде в Лондон. Не успел я пробыть в Лондоне и нескольких часов, как один из членов ТО, доктор Эштон Эллис, получил телеграмму от графини Вахтмайстер, в которой говорилось, что у госпожи Блаватской произошло еще одно обострение воспаления почек, она в коме, и жизнь ее висит на волоске. Доктор Эллис отправился в Остенде, чтобы осмотреть ее. Он сообщил мне, что, как и другие, знавшие о серьезности ее состояния, он был крайне удивлен, обнаружив, что она выздоровела в течение нескольких дней. Тогда ее состояние было настолько критическим, что до того, как наступила кома, она начинала приводить в порядок свои дела, сжигая ненужные бумаги и составляя завещание, так, чтобы все было готово для конца. Позже сама она сказала мне, что ее жизнь была спасена непосредственным вмешательством со стороны ее Учителя. Ее выносливость проявилась даже в этом случае, поскольку как только она смогла встать с постели, снова начала работать над "Тайной Доктриной".

В середине апреля мистер Бертрам Кейтли снова отбыл туда, и я последовал за ним примерно 25-го или 26-го числа. Мы были в большом отчаянии, так как госпожа Блаватская сказала, что она, вероятно, не сможет выехать при той погоде, которая стояла в то время, особенно из-за недавней серьезной болезни. Однако хозяин дома заявил, что она должна ехать, так как комнаты уже сданы. Графиня Вахтмайстер незадолго до того уехала в Швецию, чтобы заняться одним срочным делом, пообещав снова присоединиться к госпоже Блаватской в Лондоне. В доме вместе с нами оставался наш друг доктор Эллис, который помогал при переезде.

Назначенный день наступил; утро вместо ясного и прохладного, какими были два предыдущих дня, оказалось холодным и туманным, с мелким моросящим дождем, термометр показывал около 40 градусов по Фаренгейту (+4.5 С). Мы были совершенно уверены, что госпожа Блаватская ехать откажется, и полагали, что с ее стороны это будет оправданным решением. Тем не менее, она появилась в полном походном снаряжении, чемоданы были упакованы, и все было готово.

Подъехала карета, госпоже Блаватской помогли в нее сесть, и мы отправились к пристани. Необходимо помнить, что она никогда не позволяла даже окно приоткрыть в той комнате, где находилась (и вряд ли позволила бы это сделать, когда ее там не было) в течение шести месяцев. Она поддерживала в своей комнате температуру выше 70 градусов по Фаренгейту (21 С), полагая, что более низкая температура ее просто прикончит. Кроме того, она постоянно мучилась от ревматизма и ишиаса и едва могла ходить. Прибыв на пристань, мы обнаружили, что уровень воды очень низок, и вследствие этого... на палубу корабля можно было попасть лишь по узким сходням, которые спускались под очень крутым углом. Вообразите себе наше отчаяние! Однако госпожа Блаватская, ни слова не сказав, ухватилась за перила и спустилась на палубу без посторонней помощи. Затем мы отвели ее в каюту, где она повалилась на софу, и лишь тогда стало заметно, сколько боли и усилий ей пришлось перенести. До самого Довера ничего особенного не произошло, исключая тот факт, что госпожа Блаватская впервые в жизни испытала легкую морскую болезнь, чем была немало удивлена.

В Довере уровень воды был еще ниже, и поэтому четверо очень дюжих портовых рабочих внесли ее наверх. Затем возникла самая большая трудность, ибо платформа была низкой, а ступеньки английского железнодорожного вагона располагались очень высоко. Потребовались объединенные усилия всей компании (и портовых рабочих тоже), чтобы помочь госпоже Блаватской взобраться в вагон. Путешествие в Лондон не ознаменовалось ничем, и она была доставлена с помощью инвалидного кресла и кареты в дом, который мы сняли для нее. Честно говоря, я про себя опасался, что переезд может привести к серьезным последствиям, но как бы то ни было, в течение некоторого времени после своего прибытия в Англию она, казалось, наслаждалась более хорошим здоровьем, чем во многие месяцы до того. На следующий день после приезда она в 7 часов утра уже сидела за работой над "Тайной Доктриной"...

 

Глава 7.
АНГЛИЯ, 1887–1891

БЕРТРАМ КЕЙТЛИ [85]
Май 1887 – октябрь 1888, Лондон, Англия

Через день или два после нашего прибытия в Майкот Е.П.Б. отдала всю законченную к данному моменту рукопись "Тайной Доктрины" мне и доктору Арчибальду Кейтли, дав нам задание прочитать, проверить пунктуацию, подправить английский, изменить ее и вообще разрешив нам обращаться с ней так, будто она была нашей собственной книгой, чего мы, естественно, не сделали, ибо имели чрезвычайно высокое мнение о ее знаниях, чтобы позволить себе подобные вольности с такой важной работой.

Мы оба прочли всю эту необъятную рукопись – пачку листов высотой около трех футов – со всей возможной тщательностью, исправляя английский и пунктуацию там, где без этого совершенно нельзя было обойтись, и затем, после продолжительной консультации, встретились с самим автором в ее "берлоге" – я припоминаю, что при этом меня бил мелкий озноб, – придя к нешуточному мнению о том, что весь этот материал нужно перелопатить заново, расположив его согласно какому-то конкретному плану, поскольку в том порядке, который она имела в тот момент, книга представляла собой еще одну "Разоблаченную Изиду", только гораздо хуже в том смысле, что касалось отсутствия плана и последовательности.

Немного побеседовав с нами, Е.П.Б. велела нам катиться ко всем чертям и делать все, что мы захотим. Она более чем пресытилась этой проклятой книгой, отдала ее нам, полностью освободила свою голову от всего с нею связанного, и мы получили возможность улучшать ее всеми способами, которые нам показались бы хорошими.

Мы удалились и посовещались. В итоге мы представили ей план, который предполагался самим материалом, – а именно, мы хотели разбить весь труд на четыре тома... Далее, вместо того, чтобы, как она намеревалась, включить в первый том жизнеописания великих оккультистов, мы посоветовали ей следовать естественному порядку развития событий, начать с эволюции космоса, потом перейти к эволюции человека, затем приступить к исторической части в третьем томе, который рассказал бы о жизни некоторых великих оккультистов, и, наконец, описать в четвертом томе практический оккультизм, если у нее когда-нибудь появится возможность его написать. Вот такой план мы положили перед Е.П.Б., и он был ею соответствующим образом утвержден.

Следующим шагом было еще одно прочтение всей рукописи, в процессе которого проводилось общее перемещение материалов, которые можно было бы поместить под заголовками "Космогенезис" и "Антропогенезис", в результате чего были собраны первый и второй тома. Когда это было сделано, согласовано с Е.П.Б. и получено ее одобрение, вся переработанная таким образом рукопись была профессионально отпечатана на машинке, затем еще раз прочитана, исправлена и считана с первоначальной рукописью...

И тогда обнаружилось, что комментарий к станцам из "Книги Дзиан" составлял по объему не более двадцати страниц в этой работе... Поэтому мы стали задавать серьезные вопросы и предложили ей написать необходимый комментарий, как она обещала читателям в предисловии. Ее ответ на все это был показательным: "Что еще я вам должна написать? Что еще вы хотите знать? Все это должно быть вам ясно, как наличие носа у вас на лице!!!" Однако нам это было незаметно, а ей все казалось нормальным – или она делала вид, что ей так казалось, – поэтому мы удалились для размышления...

Было принято следующее решение: каждая шлока [стих] из станц записывалась на листочке бумаги (или вырезалась из отпечатанного экземпляра) и наклеивалась наверху чистой страницы, и затем к нему прикреплялся скрепкой листок, на котором были написаны всевозможные вопросы, какие мы смогли изобрести об этой шлоке... Многие из них Е.П.Б. вычеркнула и заставила нас написать более подробные объяснения или наши собственные идеи – в том виде, в каком они были – относительно того, что могут ожидать читатели от нее услышать, потом добавляла что-то от себя, присовокупляла сюда тот небольшой текст, который уже был написан ранее для этой конкретной шлоки, и таким вот манером работа доводилась до конца.

Но, дойдя до того момента, когда... надо было отсылать рукопись издателям, мы обнаружили, что в результате всех наших трудов при виде рукописи даже самый опытный типографский наборщик начинал рвать на себе волосы в совершеннейшем отчаянии. По этой причине мы с доктором Кейтли сами засели за пишущую машинку и, по очереди диктуя и печатая, сотворили чистовые экземпляры первых частей томов I и II. Затем работа была продолжена до тех пор, пока вторая и третья части каждого из томов не были приведены в достаточно приемлемое состояние, и тогда мы уже начали подумывать о том, что можно отсылать работу в набор...

Что касается дальнейшей истории "Тайной Доктрины", то тут особенно рассказывать нечего, хотя нам еще предстояли месяцы нелегкого труда. Е.П.Б. читала и корректировала два наборных текста, затем гранки ... корректируя, добавляя и изменяя вплоть до самого последнего момента...

В отношении феноменов в связи с "Тайной Доктриной"... – цитат с полными ссылками из книг, которых никогда не было в нашем доме, то на проверку точности этих цитат требовались многие часы поисков, иногда даже в Британском музее, когда нужна была редкая книга – а мне пришлось разыскивать и проверять их целое множество.

При этих проверках я время от времени сталкивался с курьезным фактом – цифровые данные были перевернутыми, т.е., например, стр. 321 вместо 123. Это служило иллюстрацией к тому, что предметы в астральном свете представлялись в зеркальном отражении...

О ценности этой работы окончательное суждение предстоит вынести будущим поколениям. Я лишь могу выразить свое глубокое убеждение в том, что если кропотливо изучить "Тайную Доктрину", не относясь к ней как к откровению, если понять и усвоить то, о чем там говорится, не превращая текст в догму, то этот труд Е.П.Б. принесет неоценимую пользу и послужит толчком для рождения гипотез, предположений и логических построений в плане изучения природы и человека, равного которому не сможет дать ни одна другая книга.

ЧАРЛЬЗ ДЖОНСТОН [86]
Весна 1887, Лондон, Англия

Я впервые встретился со старой уважаемой Е.П.Б., как она заставляла называть себя всех своих друзей, весной 1887 года. Кто-то из ее учеников снял для нее прелестный домик в Норвуде, где огромный стеклянный неф и двойные башни Хрустального дворца сияют над лабиринтом улиц и террас. Лондон предстал передо мной в своем наименее закоптелом виде. В скверах и садах благоухала сирень, среди пышной зеленой листвы светились цветы золотого дождя. Извечная дымка превратилась в тонкую серую вуаль, отражавшую полуденное солнце, которую пронизывали Вестминстерские башни, неисчислимое количество пиков и дымовых труб. Над каждым домом висел хвост дыма, тянувшийся куда-то на восток.

Е.П.Б. как раз завершала свою дневную работу, поэтому я провел полчаса наверху с ее добровольным секретарем, ее учеником, который был ей безгранично предан... Я познакомился с ним за два года до того... Так что мы говорили о прошедших временах, о великой книге Е.П.Б. "Тайная Доктрина", и он декламировал мне звучные станцы из "Книги Дзиан" о Всеобщей Космической Ночи, когда Времени не существовало, о Светоносных Сынах Манвантарной Зари, о Воинствах Гласа, об ужасных и злых людях Воды и о темных магах исчезнувшей Атлантиды, о Сынах Воли и Йоги и о Круге "Не преступи", о Великом Дне "Будь с Нами", когда все сольется в совершенстве Единого, вновь воссоединяя "тебя и других, меня и тебя".

Так промелькнули полчаса, и я спустился вниз, чтобы увидеть Старую леди. Она находилась в своем кабинете, только что оторвавшись от своего письменного стола, и была одета в одну из темно-синих мантий, которые ей так нравились. В первую очередь, когда она повернулась и приветствовала меня словами: "Мой уважаемый коллега! Я так рада вас видеть! Заходите, поговорим! Вы как раз поспели к чаю!", в моей памяти запечатлелись ее курчавые волосы, потом ее полный необычайной силы взгляд. Она дружески пожала мне руку. Затем она пронзительным голосом позвала Луизу. Появилась ее служанка-шведка, получила от нее грохочущий поток распоряжений на французском, а потом Е.П.Б. удобно устроилась в кресле, поставив поближе к себе ящичек с табаком, и принялась скручивать для меня сигарету. Вокруг ее запястий были видны манжеты трикотажного костюма, что только лишь оттеняло совершенную форму и изящность ее рук, а ее ловкие пальцы с глубоко въевшимся в них никотином тем временем сворачивали из белой рисовой бумаги сигарету из турецкого табака...

...Е.П.Б. с лукавой улыбкой спросила:

– Вы, конечно, читали доклад ОПИ – Общества Психических Исследований – и знаете, что я русская шпионка и самая несравненная мошенница нашего века?

– Да, я прочитал этот доклад. Но я уже знал его содержание до того. Я присутствовал на том собрании, где его зачитывали в первый раз, два года назад.

– Ну, – произнесла Е.П.Б. снова с неподдельным юмором, – и какое впечатление этот слабоумный ягненочек [Ричард Ходжсон] оказал на Вашу легко ранимую душу?

– Весьма глубокое. Я пришел к выводу, что он, должно быть, очень хороший молодой человек, который всегда приходит домой к чаю; и что Господь одарил его весьма значительной самоуверенностью. Если в голову ему пришла какая-нибудь мысль, он будет относиться к ней с трепетом, полностью игнорируя факты, ей противоречащие ... И то, что мистер Синнетт написал в "Оккультном мире", кажется, совершенно не пострадало ни от одного слова, написанного в этом докладе...

– Я рада, что Вы придерживаетесь такого мнения, мой дорогой, – ответила она вежливо, – ибо теперь могу со спокойной совестью предложить вам выпить с нами чаю.

Луиза постелила на столике в углу белую скатерть, принесла блюдце и зажгла лампу. Вскоре к нам присоединился и секретарь, которому пришлось выслушать небольшую язвительную проповедь в свой адрес за свою непунктуальность, в которой его никак нельзя было обвинить. Затем мы снова вернулись к теме о... исследователях психики. – Они никогда не достигнут многого, – сказала Е.П.Б, – они зашли слишком далеко в своем материализме и слишком робки... Они просто побоялись поднять бучу заявлением о том, что все эти феномены были настоящими. Вообразите себе, что бы тут началось! Конечно, это ведь это практически передавало современную науку в руки Махатм и ей пришлось бы учитывать все, что я говорила об обитателях оккультного мира и их громадных силах. Их перекосило при одной мысли об этом, и по этой причине они решили сделать козлом отпущения несчастную сиротку и изгнанницу.

При этом ее глаза наполнились насмешливой жалостью к самой себе.

– Должно быть, так оно и есть, – отвечал я, – поскольку у самого доклада просто-напросто отсутствует основание. Это наиболее слабое произведение из всех подобного рода, которые мне доводилось читать. В нем от самого начала до конца нет ни крупинки действительных доказательств.

– Вы действительно так считаете? Это верно! – воскликнула Е.П.Б.. Потом она повернулась к своему секретарю и вылила на него целый поток критики, назвав его прожорливым, ленивым, неопрятным, непоследовательным и вообще совершенно никчемным. Когда он попытался слабо защищаться, что было нелегкой задачей, она вспылила и провозгласила, что он "родился глупцом, живет как глупец и умрет тоже глупцом". Он потерял самообладание и нечаянно уронил яйцо, оставив на белой скатерти длинную желтую полосу.

– Ну, вот! – крикнула Е.П.Б., направив на него полный все уничтожающего презрения взгляд, и повернулась ко мне, ища моей поддержки в своих нападках. Такова была ее манера обращаться со своими учениками в присутствии совершенно незнакомых людей. Таким способом она убеждала себя, что они еще любят ее ...

– Есть одна вещь, связанная с докладом ОПИ, на которую я хотел бы получить от вас объяснение. Что Вы скажете о почерке в оккультных письмах Махатм?

– Ну и что же? – спросила Е.П.Б., немедленно заинтересовавшись.

– Они заявляют, что Вы написали их сами, и что они имеют очевидные признаки вашего почерка и стиля. Что Вы на это скажете?

– Позвольте мне объяснить это таким образом, – ответила она после долгого пристального взгляда на кончик своей сигареты. – Вы когда-нибудь пробовали проводить эксперименты по перенесению мыслей? Если вы это проделывали, то вы, должно быть, заметили, что тот человек, который получает умственную картину, часто окрашивает ее или слегка изменяет ее своей собственной мыслью, и именно при таких условиях и происходит подлинное перенесение мысли. Что-то подобное происходит и с появлением букв. Один из Махатм, который, возможно, не владеет английским языком, и который, естественно, не умеет писать на этом языке, желает проявить текст письма в ответ на мысленно заданный ему вопрос. Скажем, он находится в Тибете, а я в Мадрасе или в Лондоне. У него в уме возникает мысль-ответ, но не в виде английских слов. Сначала он должен вложить эту мысль в мой мозг или в мозг кого-нибудь еще, кто знает английский, и затем взять те слова-формы, которые возникают в мозгу другого человека как ответ на эту мысль. Затем он должен сформировать ясную ментальную картину этих слов в написанном виде, также возникающую в моем мозгу или в мозгу кого-либо другого в качестве формы. Потом, через меня или через другого челу, с которым он связан магнетически, он должен проявить эти слова-формы на бумаге, сначала послав их в ум челы, а затем нанеся их на бумагу, используя магнетическую силу этого челы для того, чтобы отпечатать все это, и собирая вещество черного, синего или красного цвета – в зависимости от ситуации – из астрального света. Так как все вещи растворяются в астральном свете, то воля мага способна снова проявить их. Таким образом, он получает возможность проявлять цветной пигмент для того, чтобы осадить знаки в данном письме с использованием магнетической силы этого челы, и впечатать их в бумагу, управляя этим осаждением посредством своей собственной превосходящей магнетической силы, потока мощной воли.

 – Это звучит довольно разумно, – ответил я. – Вы не могли бы продемонстрировать мне, как это делается?

– Для этого вам нужно быть ясновидящим, – ответила она, совершенно прямолинейно и не стараясь отступить от темы, – для того, чтобы видеть и направлять потоки. Но одно неизменно: предположим, письмо проявляется через меня; естественно, в нем будут проявляться некоторые признаки моих способов выражаться и даже моего почерка; но, тем не менее, это будет совершенно подлинный оккультный феномен и действительное послание от Махатмы. Кроме того, даже и с учетом всего этого, они неимоверно преувеличивают схожесть почерков. Эксперты не столь уж непогрешимы. У нас были эксперты, которые имели полную убежденность в том, что я вообще не могла написать эти письма, и это тоже были неплохие эксперты. Но в докладе о них ничего не говорится. И еще: существуют письма, написанные тем же самым почерком, которые были проявлены тогда, когда я находилась на расстоянии тысяч миль от того места. Доктор Хартманн получил не одно такое письмо в Адьяре, Мадрас, когда я находилась в Лондоне; едва ли я могла бы написать их... Вы видели какие-нибудь из этих оккультных писем? Что вы сами думаете?

– Да, – ответил я, – мистер Синнетт показывал мне целую кипу этих писем, все те, на основе которых написаны "Оккультный мир" и "Эзотерический буддизм". Некоторые из них написаны красным, то ли чернилами, то ли карандашом, но большая часть – синим. Я сначала решил, что это карандаш, и попытался размазать его большим пальцем; но он не размазывался.

– Конечно, нет, – улыбнулась она, – этот цвет введен в структуру бумаги. А что по поводу почерков?

– Да, об этом. Там их два: синий почерк и красный – они совершенно отличаются друг от друга, и оба совершенно не похожи на Ваш. Я много времени потратил на изучение связи почерка и характера, и эти два характера выделялись довольно ясно. Синим, очевидно, обладает человек с очень добрым и спокойным характером, но с гигантской силой воли; логичный, легкий на подъем и постоянно старающийся выразиться как можно яснее. В общем, это почерк культурного и очень доброжелательного человека.

– Каковым я не являюсь, – сказала Е.П.Б. с улыбкой. – Это Махатма Кут Хуми; вы знаете, Он по рождению является кашмирским брамином, и провел долгое время, путешествуя по Европе. Он – автор писем "Оккультного мира", Он же предоставил мистеру Синнетту большую часть материалов для "Эзотерического буддизма". Но об этом Вы уже читали.

– Да, я припоминаю, что Он говорил, будто Вы по этому поводу метались из угла в угол, вопя как павлин Сарасвати. Вряд ли бы Вы сами согласились с подобным описанием.

– Конечно, нет, – ответила она, – я-то знаю, что я просто соловей. А что насчет другого почерка?

– Красного? О, это совсем другое дело. Он яростный, мощный, стремящийся взять верх, сильный; он извергается, как лава вулкана, тогда как другой подобен ниагарскому водопаду. Этот – пламя, а тот – океан. Они совершенно не похожи, и оба абсолютно не напоминают Ваш. Второй, однако, имеет большее сходство с вашим, чем первый.

– Это мой Учитель, – сказала она, – которого мы зовем Махатма Мория. У меня здесь есть Его портрет.

И она показала мне небольшую написанную маслом картину. И если мне хоть когда-нибудь в жизни доводилось видеть выражение подлинного благоговения и почитания на человеческом лице, то это случилось именно тогда, когда она говорила о своем Учителе. Он был, как она сказала, раджпутом по рождению, одним из представителей древней расы воинов индийской пустыни, самой благородной и красивой расы на этой планете. Ее Учитель был гигантом, более двух метров ростом, отлично сложенным человеком; превосходным образцом человеческой красоты. Даже глядя на портрет, можно ощутить необыкновенное могущество и обаяние, мужественные, даже яростные черты лица, темные сияющие глаза, которые смотрели на вас; четкие бронзовые очертания, волосы и борода цвета воронова крыла – все это говорило о мужественной мощи. Я спросил о Его возрасте. Она ответила:

– Дорогой мой, я не могу сказать это точно, поскольку не знаю. Но вот что я могу сказать. Впервые я встретилась с ним, когда мне было двадцать, – в 1851 году. Он тогда выглядел мужчиной в самом расцвете лет. Теперь я уже старуха, а Он не постарел даже и на день. Он все еще мужчина в расцвете лет. Вот все, что я могу сказать. Отсюда вы можете делать собственные выводы.

...Потом она рассказала мне кое-что о других Учителях и Адептах, которые были ей известны... Она знала Адептов многих рас, из северной и южной Индии, Тибета, Персии, Египта, Китая; из различных европейских стран – греков, венгров, итальянцев, англичан; из некоторых народностей южной Америки, где, как она сказала, существует Ложа Адептов...

– А теперь, дорогой мой, уже становится поздновато и мне пора ложиться спать. Так что я должна пожелать вам спокойной ночи!

И Старая леди выпроводила меня с тем изяществом, атмосфера которого не покидала ее ни на минуту, поскольку являлась частью ее самой. Она была наиболее совершенной из всех аристократов, которые были мне знакомы...

Что-то было особенное в ее личности, ее поведении, в свете и силе ее взгляда, что говорило о более широкой и глубокой жизни... Что было в ней наиболее примечательно и никогда ее не покидало – это предчувствие существования большей Вселенной, более глубокой силы, невидимой мощи; для тех, кто находился в гармонии с ее неисчерпаемым гением, это становилось откровением и побудительной силой к движению по тому пути, который указывала она. Для тех, кто не мог смотреть на все ее глазами, кто не мог в какой-то степени приблизиться к высоте ее видения, это качество превращалось в вызов, в непереносимую, яростную и необузданную силу, что, в конце концов, рождало в них злобную враждебность и стремление бороться с этим. И когда уже произнесены все слова, она все же предстает гораздо более великой, чем любой из ее трудов, более наполненной живой силой, чем даже ее чудесные книги...

АРЧИБАЛЬД КЕЙТЛИ [87]
Май 1887 – 1889, Лондон, Англия

Прошло немного времени [со дня приезда Е.П.Б. в Англию] – и присутствие госпожи Блаватской начало ощущаться. Вокруг нее стали собираться люди, и Майкот превратился в место паломничества для довольно большого количества народа... Наблюдение за теми, кто приходил, было интересным занятием. Некоторые имели частные беседы, других же принимали в компании с нами – теми, кто жил в доме. А методы обращения! С другими она спорила; с некоторыми беседовала в саркастической манере; очень редко она пыталась затронуть струны доверительности или справедливости; и постоянно присутствовала все та же самая мощная энергия, которая не оставляла в покое ни ее, ни любого иного человека, кто мог каким-либо образом способствовать работе ее Учителей...

Формально день у госпожи Блаватской начинался ранее 7 часов утра. Я не знаю, когда он начинался на самом деле. Тело должно было получать необходимый ему сон, потому что его нельзя было слишком переутомлять. Но у меня есть причина полагать, что она провела множество ночных часов, работая за письменным столом, хотя это и не влияло никогда на то время, когда она обычно по утрам садилась за работу. Она была невидима до тех пор, пока не требовала в полдень принести ей поесть. Я говорю "полдень", но на самом деле все это очень легко сдвигалось, и она могла позвать в любой момент между двенадцатью и четырьмя, что, как легко догадаться, не служило нашему повару поводом для вдохновения. Горе было тому, кто осмеливался потревожить ее в эти рабочие часы, ибо, чем более тихо она себя вела, тем серьезнее была ее работа...

Наконец, в 18.30 у госпожи Блаватской наступало время вечернего приема пищи, который происходил в компании вместе с нами. Потом стол освобождали, и приходило время табака и разговоров, особенно первого, хотя и второго было предостаточно тоже. Хотел бы я иметь способности и память, достаточные для того, чтобы передать эти разговоры! Обсуждалось всё, что только может быть под солнцем, и еще кое-какие вещи. Она обладала умом, наполненным сведениями, почерпнутыми во множестве дальних путешествий, знаниями о жизни и о том, что принадлежало к "невидимой природе", и притом все это со всей остротой того восприятия, которое выявляло во всем действительное и подлинное...

Одно ненавидела госпожа Блаватская – ханжество, притворство и лицемерие. В отношении к этому она была безжалостна; но в отношении искренних усилий, даже если те приводили к ошибкам, – она не жалела сил, чтобы приободрить и помочь советом. Во всех своих делах она была искренна, но потом я убедился (и впоследствии это подтверждалось многократно), что иногда ей нужно было молчать и не вмешиваться для того, чтобы другие смогли получить опыт и знания, даже если в процессе их получения им иногда приходилось обманываться. Я никогда не слышал, чтобы она говорила о чем-то, что не было бы истиной; но я знал, что иногда она должна хранить молчание, так как те, кто задавал ей вопросы, не имели права на эти знания. Именно в подобных случаях, как я понял впоследствии, ее обвиняли в намеренном обмане...

В таких беседах протекали вечера, и Е.П.Б. в это же время раскладывала свои пасьянсы... При этом она участвовала в беседе, которая велась среди нас, "посещала" верхний этаж, видела то, что происходило в ее комнате, в других местах дома и за его пределами, – и всё это одновременно.

На одной из этих "табачных сессий" госпожа Блаватская упомянула о трудностях в плане выражения своих взглядов через "The Theosophist". Это был журнал, который она основала в Индии вместе с полковником Олькоттом. Журнал находился в его ведении, он занимался его изданием в Индии и, что совершенно естественно, проводил всё согласно собственным представлениям. Но с началом работы госпожи Блаватской в Англии очень важным вопросом стало более непосредственное выражение ее взглядов. Поэтому поступило предложение организовать новый журнал, и были предприняты действия для претворения этого решения в жизнь. Ох, сколько было дискуссий относительно его названия! "Истина", "Факел" и множество самых разных других предлагались и отвергались. Затем было предложено "Светоносец" и, наконец, "Люцифер"[27]. Однако некоторые выступали против этого довольно ожесточенно; они говорили, что это дьявольское название и идет вразрез с общепринятыми приличиями. "Забудьте об этом слове!" – сказала Е.П.Б., и после этого его мгновенно приняли...

Первоначально Ложа Блаватской была сформирована как группа людей, которые приготовились неотступно следовать по пути, предначертанному Е.П.Б., и была составлена клятва, в которой об этом говорилось. Мы все приняли ее, и собрания начались. Они проводились по вечерам каждый четверг в кабинете госпожи Блаватской, который также служил и столовой. Членов Ложи была целая толпа, так что места было маловато. Интерес их поддерживался вопросами, которые задавали госпоже Блаватской для объяснения. Некоторые результаты были опубликованы в "Протоколах Ложи Блаватской"...

Стоит вспомнить, какова была процедура при подобных обстоятельствах. Вы обыкновенно представляли, как это делал и я, свой тезис или замечания. Его встречали враждебно, произносилось множество речей против него – все эти речи были рассчитаны на то, чтобы нарушить ваше равновесие, и создавалось впечатление, что вы были самым злостным негодяем, целью которого был подрыв каких-нибудь наиболее лелеемых планов работы госпожи Блаватской. Но если становилось заметно, что вы стремитесь к искренней цели, то в госпоже Блаватской происходила перемена. Изменялось ее поведение, и даже выражение лица. Ярость и крики испарялись, она становилась очень спокойной, и даже ее лицо начинало казаться больше, массивнее и тяжелее. Принимался к рассмотрению каждый представленный вами факт, и ее глаза – эти чудесные глаза – принимали то особенное выражение, которое мы научились распознавать. Это был тот самый взгляд, что лучше любой награды, ибо он означал, что ваше сердце прошло испытания, и в нем не было обнаружено изъяна, и что Е.П.Б. брала на себя ответственность за это...

Нельзя забывать о том, что в течение всего этого времени, наполненного тяготами и заботами, Е.П.Б. все еще оставалась больным человеком, она постоянно мучилась от болей и едва могла работать. Но ее несгибаемая воля и преданность делу поднимали ее из постели к письменному столу и давали ей силы, чтобы продолжать отправлять в печать "Тайную Доктрину", издавать "Lucifer", писать свои русские статьи и статьи для "Lucifer", "The Theosophist" и "The Path"... принимать посетителей, как личных, так и из публики, и, кроме того, еще работать с невероятно большим объемом частной переписки.

В это время... я заболел одной из разновидностей рожистого воспаления, у меня была сильная лихорадка, и мне приходилось оставаться в постели. Случилось так, что в этот момент у госпожи Блаватской был врач, и он зашел посмотреть меня. Я не знаю, что он сказал, но когда я лежал в состоянии, похожем на ступор, то обнаружил, что госпожа Блаватская, преодолев два пролета довольно крутых ступенек (тех самых, где она и шагу не могла сделать по причине тех болей, которые испытывала), пришла сама убедиться в том, что ей сказал обо мне доктор. Она посидела, посмотрела на меня, потом взяла в руки стакан с водой и что-то пошептала над ним, и эту воду я затем выпил, тогда она пошла обратно вниз, приказав мне следовать за ней.

Я спустился, меня положили на кушетку в ее комнате и укрыли. Я лежал там, в полудреме, в то время как она занималась своей работой, сидя за столом в большом кресле спиной ко мне. Я не знаю, как долго я там пробыл, но внезапно прямо около моей головы пронеслась вспышка, подобная темно-красной молнии. Я, естественно, вздрогнул и дернулся и услышал из-за спинки кресла: "Ляг на место, чего ты вообще обращаешь на это внимание?" Я повиновался и заснул, позже меня отослали опять наверх, я снова заснул и на следующее утро был вполне здоров, разве что немного слаб... Это был единственный случай, когда я наблюдал красную молнию, хотя я, как и другие, видел бледно-голубое свечение, которое исходило из каких-нибудь предметов в комнате, а потом летало вокруг. Один из нас однажды неосмотрительно притронулся к нему в тот момент, когда госпожа Блаватская находилась в соседней комнате. Он получил электрический удар, но не меньшим ударом стали для него слова проклятий госпожи Блаватской, которая склоняла его имя так и эдак, и спрашивала, какого черта он вмешивается туда, куда его совершенно не просят, и пытается неизвестно зачем влезть в дела, которые его вообще не касаются. Я уверен, что тот надолго запомнил как удар по своей руке, так и удар по своему неуместному любопытству. Мне известно, что тот человек еще долго не забывал этот удар, чувствуя его на своей руке.

Собрания Ложи Блаватской были неординарными. Обсуждения проходили в неформальной обстановке, все садились вокруг Е.П.Б. и задавали ей вопросы. На собраниях присутствовали самые разные мужчины и женщины из всех сословий. Наше восхищение Е.П.Б. отчасти вызывалось тем, что она обычно при ответах на вопросы использовала метод Сократа – т. е. сама задавала вопрос и из ответов присутствовавших делала заключение. Это был очень эффективный метод... Если вопрос был продиктован действительно искренним желанием получить знания, то она не жалела никаких усилий, чтобы предоставить все, что было в ее власти. Но если это делалось ради того, чтобы досадить ей или озадачить ее, то все это плохо заканчивалось для задавшего вопрос. Эти собрания требовали много времени, но госпоже Блаватской нравилось состязание умов. Все страны были представлены в этих комнатах по вечерам в четверг, и никогда нельзя было заранее предсказать, кто будет присутствовать на них.

Иногда там бывали и невидимые посетители, которых видели лишь некоторые из нас. Результаты этого были смешными. Госпожа Блаватская была очень чувствительна к холоду, и по этой причине на собраниях иногда стояла довольно неприятная жара. Однажды вечером перед собранием я спустился вниз и обнаружил, что эта комната стала похожа на морозильник, хотя пламя в камине и светильники горели во всю силу. Я обратил на это внимание Е.П.Б., но она отвечала мне со смехом: "А, тут ко мне приходил повидаться мой друг, и он позабыл удалить свою атмосферу". В другом случае, как я помню, народ все прибывал и прибывал, пока, наконец, в комнате не осталось ни одного свободного места. На софе восседал индиец с бросающейся в глаза внешностью, который был в полном парадном облачении, в тюрбане и накидке. Шла дискуссия, и наш примечательный индийский гость был сильно увлечен ею, ибо он, видимо, внимательно следил за высказываниями каждого оратора. В тот вечер председатель Ложи прибыла очень поздно, и, входя, она огляделась в поисках свободного места. Она подошла к софе и села – прямо на место этого индийца, который немедленно, с неким удивлением, растворился и исчез!

В течение этой зимы кое-что сдвинулось с места в Америке, и там постепенно начал возрастать интерес к теософии... Госпожа Блаватская позвала меня к себе в комнату и спросила: "Арч, когда ты сможешь отправиться в Америку?" Я отбыл через три дня... Океанское плавание было для меня необычным переживанием, поскольку я никогда до этого не бывал в плавании на такое большое расстояние... На борту мое внимание привлекли некие негромкие постукивания и потрескивания. Возможно, это были естественные звуки корабля. Но мое внимание помимо моей воли      останавливалось на сериях маленьких вспышек света, которые      были особенно заметны по ночам. Дело в том, что подобные вспышки и стуки в моем сознании неизменно ассоциировались с представлением о Е.П.Б., и к тому времени я уже стал понимать, что большая часть этих "событий" что-то означала. Позже из письма и еще потом, когда я вернулся, я обнаружил, что она могла рассказать мне абсолютно точно, что я делал в течение всей моей поездки туда и обратно и во время моего пребывания в Америке. Мне объяснили, что эти стуки, потрескивания и вспышки производили элементалы – силовые формы, с помощью которых передавались картинки того, что происходило со мной, и того, что находилось вокруг...

УОЛТЕР Р. ОЛД [88]
Лето 1887, Лондон, Англия

На протяжении всего 1887 года... я ежедневно переписывался с членами Теософского общества... и с каждым днем тот факт, что я до сих пор не повидался с госпожой Блаватской – главной фигурой ренессанса оккультизма в XIX веке, становился для меня источником все большей и большей досады... Потом один мой друг написал мне, что в их доме будет проведена встреча с несколькими друзьями для обсуждения проблем, в решении которых мы были заинтересованы, и что если я в тот вечер найду возможность выбраться в город, он сможет утром свести меня с Е.П.Б. Я поехал... с единственной целью – увидеть Е.П.Б. В тот вечер у меня было такое ощущение, что время остановилось, чтобы специально поиздеваться над моим нетерпением. В конце концов, однако, начало светать, наступило утро, которое вскоре превратилось в прекрасный летний день, и ближе к полудню я оказался вместе со своим другом в том доме, где находился, как он мне сообщил, источник всей жизни Теософского общества. Когда мы вошли, нас пригласили в гостиную. По крайней мере, мне кажется, что именно таково было предназначение этой комнаты, хотя я никогда ранее не видел и не ожидаю еще где-либо увидеть в будущем нечто подобное. Нет, я ошибался, потому что через несколько секунд в ответ на дружеское приветствие, произнесенное моим другом, Е.П.Б. встала из-за письменного стола, где ее скрывала от наших глаз спинка необыкновенно большого кресла, и прошла прямо к нам, чтобы принять нас. Самые большие и яркие глаза из всех, какие я только видел, широко открылись мне навстречу, когда она взяла мою руку и поприветствовала меня. Все то замешательство, которое я ожидал ощутить при встрече, куда-то испарилось, как только она произнесла первые слова. Я сразу же почувствовал себя как дома, и мне было очень легко общаться с Е.П.Б. "О нет, моему лучшему другу не стоит именовать меня госпожой. Меня так не называли при моем крещении. Если вам угодно, то я буду для вас просто Е.П.Б.. Садитесь вон там. Вы, конечно, курите? Я сделаю вам сигарету. Э., ты, губошлеп (это к моему другу), если ты найдешь там мой ящичек с табаком, то я, пожалуй, смогу по ошибке принять тебя за джентльмена".

Потом, посмеявшись, она, игривая и озорная, как ребенок, объяснила мне, что она и Э. – старые приятели, что она его очень любит и что тот часто "пользуется преимуществом того, что она такая старая и наивная", и под такой аккомпанемент был принесен табак и Е.П.Б. сделала для всех нас по сигарете.

Затем, настроившись на серьезный разговор, Е.П.Б. спросила о моих успехах в постижении теософии и западного оккультизма, рассказала об успехах теософского движения, о том, что об этом говорят люди и пишут газеты, и что все это неправильно, потому что они ничего не понимают, забыли свои собственные учебники истории и неспособны видеть, к чему стремится движение. А потом она попросила меня рассказать о себе, дала кое-какие практические советы, и через некоторое время после этого я расстался с самым интересным человеком, которого я когда-либо видел.

...Я вынес самое приятное впечатление от всего того, что я слышал и видел на протяжении короткого визита в дом теософов, а глубоко запечатлевшееся воспоминание о самой Е.П.Б., прежде всего, связано с несравнимой мягкостью в общении, с ее бесстрашной открытостью, ее неизменной энергичностью, и более всего – с энтузиазмом, с каким она говорила о той работе, которая предстояла Теософскому обществу. Когда спустя много месяцев мне было предложено поселиться в лондонской штаб-квартире, которая в то время располагалась на Лансдоун Роуд, я сделал это с превеликим удовольствием...

АЛИСА Л. КЛИФЕР [89]
1887, Лондон, Англия

Я с мужем и двумя детьми проживала в Истбурне, когда Е.П.Б. переехала в Англию из Остенде в 1887 году... Я встретила мистера Бертрама Кейтли вскоре после того, как вступила в Теософское общество, и ему я обязана помощью и поддержкой, которую он мне оказывал как старший член – младшему. Он знал о моем большом желании познакомиться с Е.П.Б. и любезно согласился устроить это при возможности – тогда они находились в Майкоте, Норвуд (пригород Лондона). Но он предупредил меня, что это может оказаться трудным делом по той причине, что Старая леди была склонна, ну, иногда, быть немного необязательной и капризной. Меня все эти ее склонности мало беспокоили, лишь бы только она согласилась встретиться со мной. У меня было предчувствие, что я приближаюсь к кризису в своей внутренней жизни и что теперь очень многое зависит от того, смогу ли я с ней встретиться. Короче говоря, мне было очень необходимо ее увидеть.

Мы в то время мало зарабатывали, и путешествие из Истбурна в Лондон и обратно оплатить было довольно трудно. У меня была небольшая сумма "в чулке", отложенная на черный день. Ее я решилась потратить на это свое маленькое паломничество. В самом деле, я чувствовала себя отправляющимся к неизведанной цели паломником; я поехала в Лондон без малейшего беспокойства и с очень конкретными большими надеждами. Один друг предоставил мне на пару дней комнату, так что от расходов на это я была избавлена. Майкот оказался небольшим поместьем, где в то время проживала миссис Кеннингейл Кук (знаменитая писательница), которая более известна теософам под своей девичьей фамилией Мейбл Коллинз, – так она подписалась на книге "Light on the Path (Свет на Пути)".

Я хорошо помню, что во время нашей поездки до Норвуда мистер Кейтли говорил мне, что когда она затевает свои нередкие споры с Е.П.Б., то их можно услышать чуть ли не на полпути, когда открыты окна! От Западной Норвудской станции мы шли пешком, и, в самом деле, когда мы прошли примерно сотню ярдов по Майкоту и были на дороге, до нас донеслись звуки – или, скорее, эхо – громких и, видимо, рассерженных голосов. Я была шокирована, а мистер Кейтли пробормотал по этому поводу не очень обнадеживающе о своем опасении, что Старая леди находится не в лучшем настроении, и, вероятно, откажется меня принять. Она так и сделала: я слышала, когда мистер Кейтли вошел в дом (оставив меня снаружи у порога), как она громко отругала его, что он привел к ней незнакомого человека в столь неподходящий момент. Тщетно он пытался напомнить ей о том, что она сама назначила это время, и что я приехала издалека для того, чтобы соблюсти этот срок. Но нет, она была непреклонна, да и просто злилась (как мне показалось в тот момент). Так что мне пришлось вернуться в Лондон в печали, мои сбережения пропали, а мои большие надежды разбились. Действительно, я очень здорово расстроилась, я даже вообразила, будто я "недостойна". Но, тем не менее, я ни в коем случае не собиралась отказываться от своего намерения увидеть Е.П.Б. – достойна ли я была, или недостойна.

Позже, в том же 1887 году, я добилась-таки исполнения своего заветного желания; и снова мистер Кейтли играл роль Deus ex machina.

Он достал для меня приглашение на Лансдоун Роуд, 17 и однажды сам отвез меня туда. Е.П.Б. переехала из Майкота в лондонский Вест Энд, и мы отправились из Истбурна в Гарроу, северо-западный пригород, так что добираться теперь было проще.

Когда нас пригласили в знаменитую двойную гостиную на первом этаже, мое внимание сразу же приковала к себе полная женщина среднего возраста, которая сидела спиной к стене за карточным столиком, очевидно, раскладывая пасьянс. У нее были самые необыкновенные волосы и лицо из всех, что я видела, и когда она подняла на меня свой взгляд в тот момент, когда мистер Кейтли представлял меня, я отчетливо испытала шок – ее необычайно проницательные синие глаза буквально "просверлили дырку" в моем мозге. Она пристально рассматривала меня в течение нескольких секунд (самых неудобных для меня), а потом, повернувшись к мистеру Кейтли, она негодующе заметила: "Вы никогда не говорили мне, что она – такая!", абсолютно игнорируя то, что он постоянно это делал. Что она имела в виду, говоря "такая", я так и не узнала, даже впоследствии...

РЕДЖИНАЛЬД У. МАЧЕЛЛ [90]
Осень 1887 – 1888, Лондон, Англия

Это произошло в 1887 году... Я познакомился с госпожой Блаватской в Лондоне и навестил ее в доме на Лансдоун Роуд, где она тогда жила. В 1888 году я вступил в Теософское общество и присутствовал на собраниях Ложи Блаватской, которые проходили в доме основательницы Общества на Лансдоун Роуд. Госпожа Блаватская присутствовала во время всех моих еженедельных визитов и принимала участие в том, что происходило, отвечая на вопросы об учении теософии и иногда произнося речи, темы для которых представляли собой весьма широкий диапазон того, что более или менее было связано с главным предметом изучения – теософией.

То, что привлекло мое внимание к этому предмету, – это моя совершеннейшая убежденность в абсолютной искренности основательницы Общества и в ее способности проповедовать истинное учение теософии, а также в том, что она может стать духовным руководителем того, кто вознамерился достичь более высокой жизни. Моя убежденность была основана на моих собственных наблюдениях и суждениях о ее характере и ни в коей мере на мнениях или доказательствах других людей. Так что когда... я слышал такие рассказы, которые не согласовывались с моими собственными наблюдениями и выводами, они не оказывали на меня влияния, а укреплял я свою веру в госпожу Блаватскую как в духовного учителя теми непосредственными доказательствами, которые можно было почерпнуть из ее трудов...

Чем больше я изучал ее работы, тем сильнее становилась моя вера в реальность миссии госпожи Блаватской и в ее способность принести Миру учение, доверенное ей с этой целью. Я считал, что ее преданность делу теософии была абсолютной, и что у нее совершенно не было корыстных интересов.

Я видел, что она очень страдает от той клеветы, которая распространялась относительно ее прошлой жизни, но при этом чувствовал, что никакое количество наветов не способно заставить ее отказаться от того дела, которым она занималась, и которое ей приходилось продолжать, несмотря на ее плохое здоровье, хотя оно, казалось бы, должно было бы сделать невозможным для нее выполнение вообще какой бы то ни было работы.

Было очевидно, что ее самоотверженная преданность делу теософии не принесет ей ничего, кроме проклятий и обвинений в ее адрес с одной стороны и с другой – весьма сомнительной поддержки тех, кто нацелился на получение чего-либо из того огромного запаса знаний, которым она, очевидно, обладала. В то время как небольшая группа ее последователей честно старалась вести жизнь, следуя своему учителю, большинство из тех, кто называл себя ее последователями, на самом деле стремились к этому знанию скорее ради собственного удовлетворения, чем из желания послужить человечеству. Некоторые из них отвергали то, что они презрительно именовали "попугайным зовом к Братству", который, как постоянно указывала Старая леди, и послужил причиной основания Теософского общества и который они сами считали "ПРОСТОЙ этикой".

Вопреки постоянной неспособности тех, кто объявлял себя ее последователями, понять ее и небрежным и неправильным истолкованиям ее слов и поступков врагами, она никогда не теряла веру в это дело, она не колебалась в своей абсолютной преданности той задаче, за которую взялась. Страдая, как мученица, и душевно, и физически, она трудилась неустанно, и в ее работах не найдешь признаков ее тяжелого физического состояния, что само по себе превращало ее жизнь во что-то невероятное, а ее литературные произведения – в чудо.

Какие еще нужны оправдания ее личности, когда существуют такие памятники благородства ее души и интеллекта, как "Тайная Доктрина", "Голос Безмолвия", "Разоблаченная Изида" и "Ключ к теософии"?

УИЛЬЯМ Т. СТЕД [91]
1888, Лондон, Англия

...В 1887 году... госпожа Блаватская поселилась в Лондоне. Госпожа Ольга Новикова была совершенно очарована ее мощным интеллектом, который служил достаточным основанием для оказания ей всевозможных почестей, независимо от ее притязаний на то, что она прошла и исследовала внушающие благоговение лабиринты оккультизма. Кроме того, она была великой русской патриоткой.

Однажды госпожа Новикова написала мне следующее: "Я попросила госпожу Блаватскую перевести вложенное сюда письмо для вас, потому что подумала, что это очень интересно. Как вы считаете? Кстати, ей до смерти хочется увидеть вас; так что если вы еще не решили покончить жизнь самоубийством, то, может быть, все-таки решитесь как-нибудь наведаться ко мне?" Я не дал ответа на этот призыв. Мой интерес к изучению оккультизма пробудился после того, как на первом своем сеансе, в 1881 году, я услышал одно любопытное предсказание, но с тех пор я погряз в рутине быта и у меня не было времени на это. Госпожа Новикова повторяла свое приглашение более настойчиво, чем прежде. Но даже и в этом случае, наверное, я не согласился бы поехать, не будь госпожа Блаватская русской. Короче говоря, я все-таки отправился туда. Увидев госпожу, я почувствовал восхищение, но в то же время и что-то вроде отвращения. Она была властной, прямолинейной и внушительной, но обладала, скорее, манерами мужчины, притом весьма невоспитанного мужчины, чем манерами леди. Однако наши отношения сложились хорошо, и госпожа Блаватская подарила мне свой портрет, сказав при этом, что я могу называть себя как угодно, но что она знает, что я – хороший теософ. Установленные таким образом приятные взаимоотношения с госпожой Блаватской привели к неожиданным результатам. Когда в офис "Pall Mall Gazette" была прислана для рецензии "Тайная Доктрина", я в отчаянии хотел отказаться от попытки усвоить ее содержание. Я отвез ее миссис Анни Безант, которая когда-то посещала сеансы и интересовалась иным миром, и попросил ее сделать рецензию. Она взялась за эту задачу, содержание книги ее совершенно околдовало, и когда она прочитала ее, то попросила меня познакомить ее с автором. Я сделал это с удовольствием...

...Есть такие персоны на свете, которые полагают, будто если они способны в шутку изобразить стук на чайной чашке, то тем самым немедленно разоблачают всю теософию... Они говорят, что госпожа Блаватская – "мошенница и вульгарная трюкачка. Она была разоблачена Куломбами, и это продемонстрировало Общество Психических Исследований...". Они говорят все это, несомненно, но даже когда произнесено все это и еще более того, все равно индивидуальность этой женщины представляется полной интереса и даже чуда для тех, кто смотрит глубже поверхностных вещей.

Госпожа Блаватская была великим человеком... Она имела внушительное тело, а в ее характере, как в сильных, так и в слабых его сторонах, присутствовало что-то от раблезианского гигантизма. Но если она и была узловатой, как дуб, то вместе с тем она обладала и соответствующей силой, и если ей и были присущи все странности Оракула, то при этом она в какой-то степени унаследовала и его вдохновение.

О госпоже Блаватской – волшебнице я не знаю ничего; я не пошел по ее стопам, да, скорее всего, она и не старалась дать мне знать об этом. Она ни разу не производила копию чашки в моем присутствии... и даже не делала столь знаменитых стуков. Все эти феномены казались, да и были на самом деле простыми мелочами, щепками, что летели в процессе обработки того дерева, которому было суждено стать одной из колонн в Храме Истины. Я не припоминаю, чтобы она вообще когда-либо упоминала о них в беседах, и мне немного непонятно, как это можно придерживаться непоколебимой уверенности в том, что они представляли собой единственный предмет ее притязаний...

То, что делала госпожа Блаватская, было неизмеримо важнее увеличения количества чашек. Она принесла наиболее образованным и скептически настроенным мужчинам и женщинам этого поколения возможность верить – и верить пылко, до такой степени, что они легко выдерживали насмешки, лишения и преследования. Это свидетельствует не только о том, что окружающий нас невидимый мир с его Разумом неизмеримо выше нашего подошел к познанию Истины, но и о том, что человек способен вступить в союз с этим скрытым и безмолвным Разумом и получить от него знания о Божественных мистериях Времени и Вечности... Госпожа Блаватская, которую подозревали в том, что она – русская шпионка, обращала самых известных англо-индийцев в страстную веру в свою теософскую миссию...

Госпожа Блаватская говорила не просто о существовании Махатм, но и о том, что они способны вступать в прямое общение с людьми и стремились к этому. Госпожа Блаватская провозглашала себя непосредственным посланником небесной Иерархии, которая дала ей власть открыть Путь каждому, кто был достоин этого и стремился всеми силами найти способ общения с этим вездесущим Разумом. Я был всего лишь посторонним зрителем на суде непосвященных, пытливым исследователем и никогда не был учеником. Я не могу рассказать о тех внутренних мистериях, к которым допускались только Посвященные...

Но по своему собственному опыту я могу сказать, что в беседе она, несомненно, проявляла себя как очень одаренная и незаурядная женщина... обладавшая яростной, импульсивной, страстной натурой, полной чувств, хотя внешне она была полной противоположностью красоте. Она была необыкновенной и сильной личностью, подобной которой я не встречал нигде – от России до Англии. Она была уникальным, но в то же время абсолютно нормальным человеком...

БЕРТРАМ КЕЙТЛИ [92]
Май-июнь, 1888, Лондон, Англия

Е.П.Б. всегда писала статьи от издателя для [журнала] "Lucifer" сама, а также еще множество статей под различными псевдонимами... У нее была одна причуда, состоявшая в том, что она частенько начинала статью с какой-нибудь цитаты и очень редко давала при этом ссылку на источник. Я нередко сталкивался с этой проблемой, и мне приходилось затрачивать немало усилий, иногда даже посещать Британский музей, чтобы сверить эти цитаты и убедиться в их правильности, даже когда мне удавалось после долгих упрашиваний и ее самых откровенных проклятий в мой адрес вытянуть из нее какую-нибудь ссылку.

Однажды она дала мне обычную страничку, рассказ для следующего выпуска, который был начат двумя четверостишиями. Я пошел к ней и стал донимать ее по поводу ссылки, отказываясь удовлетвориться ее отсутствием. Она взяла свою рукопись, и когда я вернулся, то обнаружил, что она только что написала имя "Альфред Теннисон" под этими стансами. Увидев это, я пришел в недоумение, ибо я довольно хорошо знал поэзию Теннисона и был уверен в том, что я никогда не встречал этих строк ни в одной из его поэм, а также в том, что данные стихи вообще не в его стиле. Я перечитал всего моего Теннисона, но не нашел их, просмотрел всё, что только нашел, – тщетно. Тогда я пошел обратно к Е.П.Б. и сказал: я уверен в том, что эти строки не могут принадлежать Теннисону, и я не могу осмелиться опубликовать их под этим именем, если у меня не будет точной ссылки. Е.П.Б. просто прокляла меня и велела проваливать ко всем чертям. Сложилось так, что "Lucifer" должен был отправляться в печать именно в этот день. Поэтому я сказал ей, уходя, что я вычеркну оттуда имя Теннисона, если она не предоставит мне ссылку до того, как я отправлю журнал. Непосредственно перед самой отправкой я снова подошел к ней, и она подала мне листок бумаги, на котором были написаны слова: "The Gem", 1831. "Ну, Е.П.Б., – сказал я, – это еще хуже, потому что я абсолютно уверен, что Теннисон никогда не писал стихов под названием "The Gem" ("Жемчужина")". Все, что сказала на это Е.П.Б.: "Идите вы подальше".

Я отправился в читальный зал Британского музея и посоветовался с местными завсегдатаями, но те ничем не смогли мне помочь, и в один голос твердили о том, что эти стихи не могли принадлежать и не принадлежали перу Теннисона. Моей последней надеждой был мистер Ричард Гарнетт, который в те дни был знаменитым заведующим этим читальным залом, и меня провели к нему. Я объяснил ему ситуацию, и он также поддержал мою уверенность в том, что данные стихи не принадлежали Теннисону. Однако после довольно продолжительного размышления он спросил меня, смотрел ли я в Каталоге периодических изданий. Я ответил, что нет, и он пояснил мне, как это сделать. "Да, – сказал мистер Гарнетт, – я смутно припоминаю, что однажды существовал, очень недолго, какой-то журнал под названием "The Gem". Может быть, вам стоит его поискать". Я так и сделал, и в выпуске за тот год, который был обозначен в записке Е.П.Б., я отыскал поэму из нескольких станс, подписанную "Альфред Теннисон". В ней и были те две стансы, которые Е.П.Б. воспроизвела дословно. И теперь каждый может прочитать их во втором номере "Lucifer"[28]; но я так и не смог отыскать их даже в "самом полном и совершенном издании" произведений Теннисона.

УИЛЬЯМ КИНГСЛАНД [93]
2 июня 1888, Лондон, Англия

В первый раз мне посчастливилось встретиться... с госпожой Блаватской 2 июня 1888 года, когда она жила на Лансдоун Роуд, 17, Ноттингем Хилл, собрав вокруг себя довольно значительное количество преданных сотрудников. Этот мой визит, однако, не был моим первым знакомством с теософией, ибо до этого я примерно в течение двух месяцев посещал еженедельные собрания у мистера Синнетта в его собственном доме; я прочел его "Оккультный мир" и "Эзотерический буддизм", а также ранние выпуски "The Teosophist", опубликованные в Индии. Эта литература открыла мне новый мир мышления и стремлений... Теософия затронула струны моей внутренней природы, которые откликнулись немедленно. Она не просто открывала дорогу к знаниям, о которых наука, философия и религия только лишь делали несмелые догадки... но и ко всей космологии и антропологии этой древней Мудрости, которая представлялась мне единственным рациональным объяснением того знания, каким мы на самом деле обладали в науке и истории, о том мире, где мы живем, о нашей собственной природе как человеческих существ и о тех письменных источниках, что достались нам в наследство от далекого прошлого. Под всем этим откликом со стороны моего разума скрывалось необъяснимое чувство – его переживало также множество других людей, – что я не в первый раз столкнулся с этим знанием, что я всего лишь восстанавливаю в своем внешнем сознании то, что уже знакомо моему внутреннему "Я"... То есть я стремился познакомиться с этой замечательной женщиной, которая являлась великим первопроходцем этого Нового Движения за возрождение древних оккультных учений и традиций, уже неся в своем сердце желание достичь большего озарения. В действительности именно учение, а не сама эта женщина – вот что привлекало меня. Я стремился добраться до источника, но оставлял очень многое невысказанным в ходе формирования своего мнения, к коему мог бы склониться относительно личности этой женщины, которую тогда обвиняли в мошенничестве и шарлатанстве...

...С моей стороны, определенно, отсутствовал эмоциональный подход, и я оставлял при себе многие из личных суждений об ее темпераменте и наиболее резких чертах личности. Я никогда не просил ее, чтобы она выполнила какой-нибудь оккультный феномен, и никогда не видел, чтобы она это проделывала. Эти самые феномены, на которых так много людей обосновывали свои мнения и которые, вероятно, сотворили для нее больше врагов, чем друзей, всегда казались мне чем-то менее важным, второразрядным по отношению к учению, хотя я должен заметить, что они представляются мне не просто доказуемыми, но и абсолютно возможными и неизбежными. С тех времен практические исследования достигли огромного прогресса, и едва ли покажется чрезмерным то утверждение, что их возможность теперь доказана научно...

Самое большее, что можно сказать о тех необыкновенных способностях, которыми, несомненно, обладала Е.П.Блаватская с самого детства и которые она, несомненно, проявляла во множестве случаев, – это то, что они демонстрируют тот факт, что этими способностями можно владеть и разумно управлять, и не каким-то медиумическим образом, а соответствующим применением тренированной воли. В этом нет ничего нового; это знание на Востоке известно многие века под названием "йога"...

...Я не вижу, как какие-либо из тех феноменов, которые она, говорят, производила, могут послужить в качестве доказательства истинности этого учения, хотя они, возможно, направлены на доказательство существования Махатм, а также того факта, что каждый индивидуум обладает неизвестными и неразвитыми психическими способностями и возможностями... Однако я полагаю, вопреки докладу ОПИ, что ее феноменальные способности полностью подтверждаются громадным количеством заслуживающих доверия очевидцев. Я, естественно, оставляю при себе право иметь множество выводов, которые я сделал при первой нашей встрече и которые касаются ее, но я никогда не видел причины отказываться от своих первых благоприятных впечатлений; и с тех пор я сделал ту философию, которой я учился от нее, основой всей моей собственной литературной работы...

...Е.П.Блаватская, которую я знал лично, определенно не являлась тем изощренным мошенником, каким она представлена нам в докладе ОПИ... Если та личность, которая там представлена... когда-либо и существовала, то она совершенно пропала к тому времени, как я познакомился с автором "Тайной Доктрины"... Тем не менее, доклад ОПИ... и поныне иногда цитируют, упирая на то, что будто бы он окончательно доказал, что психические феномены, связанные с госпожой Блаватской, были полным обманом, а также то, что те Учителя, или Махатмы, от которых, как она заявляет, было получено это учение, были ее собственным изобретением и что на самом деле они не существуют... В докладе на этот счет нет ни единого доказательства, которое принял бы суд в качестве повода для рассмотрения этих обвинений...

...Очевидно, клеветники полагают, что... если они выльют достаточное количество грязи на эту женщину, которая принесла теософское учение миру, то тем самым они усилят дискредитацию самого учения...

Что касается той великой работы, которую проделала госпожа Блаватская в литературе, дав миру "Разоблаченную Изиду", "Тайную Доктрину", "Ключ к теософии" и "Голос Безмолвия"... то именно по этим произведениям и их постепенному признанию как свежего притока духовности в то время, когда мир постепенно сползает к материализму, потомки будут судить о Е.П.Блаватской, а вовсе не по докладу ОПИ... Учение и литературные произведения, которые она дала миру... и это совершенно неизбежно, поставят ее имя в один ряд среди имен величайших просветителей мира.

АЛИСА Л. КЛИФЕР [94]
Октябрь-ноябрь 1888, Лондон, Англия

В октябре 1888 года в журнале "Lucifer" появилась заметка, в которой говорилось о том, что под руководством Е.П.Б. формируется Эзотерическая секция Теософского общества и что тем, кто желает вступить в нее и подчиняться ее правилам, следует присылать заявки со своими именами. Мы с миссис Чоун, а также, по-моему, полковник Чоун, откликнулись немедленно. Но в течение некоторого времени мы ничего об этом не слышали. Потом однажды миссис Чоун приехала повидаться со мной в Гарроу – я в то время болела – и привезла мне клятву Эзотерической секции от Е.П.Б., чтобы я прочитала ее и подписала. Позже она упомянула, как Е.П.Б. говорила ей, что после того как мы пришлем подписанные клятвы, каждый из нас будет проверен (т.е. исследован на вопрос о пригодности) самим Учителем. Миссис Чоун сказала дословно: "выбран и проверен". Должны были быть прослежены наши прошлые жизни, а также то, что можно было найти и узнать о наших истинных "Я", и от этого зависело то, примут нас или нет в качестве кандидатов. Впоследствии она мне рассказала, что когда она подавала подписанные клятвы Е.П.Б., то та приняла очень серьезный, почти торжественный вид и произнесла: – Это огромное доверие, которое вы мне оказываете.

И мы стали ждать; шли дни, недели – и ничего не происходило. Я почти забыла о том, что, как предупредила меня миссис Чоун, может что-то произойти, как вдруг однажды вечером, во вторник (я помню, что было полнолуние), у меня было чуть ли не самое чудесное переживание во всей моей жизни из всех, что когда-либо со мной происходили. Я знаю, что это была я сама, я лежала в полусонном, полубодрствующем состоянии в своей комнате дома. При этом я одновременно находилась в необычайно величественном египетском храме, и со мной происходило нечто невыразимое словами и очень торжественное. Это все началось около 10 часов вечера, и почти как раз в тот момент, когда часы на ближайшей церкви прозвонили полночь, я потеряла сознание, погрузившись полностью в огромное и почти ужасающее зарево света.

На следующее утро я записала все, что могла вспомнить, в свой дневник, а в четверг, как обычно, отправилась на собрание Ложи на Лансдоун Роуд. Я приехала немного раньше, чем надо, но, должно быть, Е.П.Б., которая работала у себя в кабинете, знала о моем прибытии, так как вызвала меня и, обернувшись ко мне, очень серьезно произнесла: "Махатма сообщил мне прошлым вечером, что вы приняты". Больше ничего. И тогда я со всей ясностью поняла – то мое переживание в ночь прошедшего вторника и было моей "проверкой". Я рассказала обо всем Е.П.Б., которая в ответ лишь несколько раз кивнула, но ничего не сказала. Миссис Чоун потом рассказала мне, что у нее самой и у ее мужа были подобные же переживания, добавив к этому, что только некоторые из тех, кто первыми выразили желание, были "проверены" таким вот образом и что фактически все это не применялось в широких масштабах...

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ [95]
Декабрь 1888, Лондон, Англия

Госпожа Блаватская... живет вместе с графиней Вахтмайстер... в Холланд-парк, Лондон, посвящая себя упорнейшим трудам во имя теософии. Она чрезвычайно редко выходит из дома и с 6.30 утра до самого вечера непрерывно работает над статьями для своего журнала "Lucifer" и для других теософских изданий, отвечая на корреспонденцию и готовя материалы для планирующегося выпуска очередных томов своей гигантской работы – "Тайной Доктрины". По вечерам у нее бывает множество посетителей с самыми различными целями: любопытные, критики, скептики, искатели курьезов, друзья – и все они получают настолько милый, дружеский и простой прием, что каждый из них сразу начинает чувствовать себя здесь с ней как со старинной знакомой. Обычно к 10 часам все, кроме самых близких друзей, удаляются, и они остаются вместе еще на час или два.

Несмотря на то, что госпожа Блаватская давно уже прошла цветущий средний возраст, и на то, что уже почти три года она живет вопреки прогнозам ведущих лондонских врачей, давно отказавшихся от нее как от безнадежно больной, она никогда не кажется уставшей, ведя оживленные беседы, одинаково легко говоря на английском, французском, итальянском и русском и переходя на санскрит или хинди, если того требуют обстоятельства. Работая или разговаривая, она постоянно скручивает, зажигает и курит сигареты из турецкого табака. Что касается ее внешности, то она несильно изменилась с того времени, когда жила в Америке несколько лет назад, кроме того, что, может быть, с тех пор слегка поправилась. Ее характер – это в основном смесь равного количества энергичности и великой доброты...

Госпожа Блаватская теперь крайне редко занимается показом своих оккультных способностей, и то только для ближайших друзей; но за то время, пока я был там, я стал свидетелем того, что она может делать некоторые вещи, не объяснимые никакими законами "точной" науки. Два года назад я потерял в Нью-Йорке одну бумагу, которая представляла для меня довольно большой интерес. Я не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, знал о ней, и абсолютно точно, что я не говорил никому об этой потере. Однажды вечером, примерно две недели назад, когда я находился в гостиной госпожи Блаватской вместе с мистером Кейтли и с еще несколькими людьми, я вдруг задумался об этой бумаге. Госпожа встала, прошла в соседнюю комнату и почти сразу вернулась оттуда, подавая мне листок бумаги. Я развернул его и обнаружил, что это точная копия той бумаги, что была у меня два года назад. Это действительно была факсимильная копия, как я немедленно убедился. Я поблагодарил ее, а она ответила: "Ну, я просто заметила в твоей голове, что она нужна тебе".

...Серебряные звоны астрального потока, которые слышало над ее головой такое множество людей в Нью-Йорке, все еще продолжают следовать за ней, и для тех, кто знаком с ее жизнью и работой, совершенно очевидно, что это – признак непрерывного получения ею мощной помощи от Адептов, особенно от ее Учителя, Махатмы Мории, чей портрет висит у нее в кабинете, – темное и прекрасное индийское лицо, полное доброты, мудрости и царственности. Конечно, кажется невероятным, что он, находясь в Тибете, мгновенно откликается посредством осаждения, или проявления, записок с ответами на те мысленные вопросы, что она отсылает из Лондона, но, тем не менее, факт в том, что так постоянно и происходит.

Наиболее близкие ее друзья в Лондоне – это графиня Вахтмайстер, семья Кейтли, Мейбл Коллинз... и доктор Эштон Эллис. Иногда ее навещает мистер А.П.Синнетт...

ФРЕДЕРИК ДЖ. ДИК [96]
Декабрь 1888, Лондон, Англия

До того как я встретился с госпожой Е.П.Блаватской в Лондоне в 1888 году, я был вместе с другими принят в члены Теософского общества в Дублине Уильямом К. Джаджем, который тогда приезжал в Ирландию. К тому времени мне уже были известны подробности множества бесчестных нападок, которые обрушились на... Е.П.Б. с целью опорочить ее честь и достоинство... Ничтожность и слабость всех этих поползновений особенно ярко предстает в свете контраста между ними и духовным благородством ее произведений – "Разоблаченной Изиды" и издаваемых ею журналов. Такие обвинения лишь усиливали энтузиазм стремящихся познать великие принципы, лежавшие в основе идеи о единстве человечества, философским предпосылкам которого, продемонстрированным в ее работах и основанным на священном знании и способностях Учителей, она посвятила всю энергию своей жизни и весь огонь своего сердца.

Подобные нападки приносили ей беспрестанные страдания, поскольку вредили тому делу, ради которого она трудилась. Тем не менее, для нас, новичков в этой Науке Жизни, это хорошо выявляло внутреннюю слабость, присущую нашей сложной природе, и давало нам возможность лучше осознать ту громадную задачу, которую ставила перед собой теософия в отношении нашей расы, – эта весть свыше передавалась Е.П.Блаватской с такой энергией, красноречием и охватом исторических и философских подробностей, равным которым не было в истории. Взрывая на мелкие осколки большинство общепринятых верований и догм, в том числе и научных, в своих писаниях она предстает в виде Мастера-творца, обладающего законченной конструктивной философией, как практической жизни, так и в равной степени космогенезиса и антропогенезиса...

...Ее главной целью было распространение в мире идей и учения древней Религии-Мудрости, исходного источника всех мировых религий. Это совершенно не было связано с пропагандой спиритуализма, поисками чудес или психизма какого-либо рода. Об этом пусть свидетельствуют ее писания.

Она открыла как для Востока, так и для Запада те истины о великих законах кармы, реинкарнации и двойственной природы человека, которые так долго были скрыты, вместе с настолько возвышенной духовной философией, что она стала ключевой нотой для множества последователей, вставших на тот же путь... свершений...

БЕРТРАМ КЕЙТЛИ [97]
1888, Лондон, Англия

...С течением времени каждый начинал осознавать, что все эти... неистовые "проклятия" и постоянные скандалы по малейшим пустякам, которые устраивала Е.П.Б., были всего лишь работой по "подгонке", и, кроме того, это служило предохранительным выходным клапаном для отвода избытка того давления нервной энергии, что протекала таким мощным потоком во всей ее натуре.

Я хорошо помню один случай, который врезался мне в память, когда я получил незабываемый урок. Работа в течение некоторого времени была тяжелой и беспокойной, сверх того у меня еще было множество трудностей и личных причин для волнения, поэтому мои нервы были совершенно измотаны. Однажды до завтрака Е.П.Б. послала наверх за мной, и когда я пришел к ней, она дала себе полную волю и принялась осыпать меня упреками, оскорблениями и ругательствами, задевая все мои слабые места и чувствительные точки, припоминая все мои слабости и неудачи и вообще отчитывая меня, пока, наконец, она не довела меня окончательно, и тогда я внезапно почувствовал, что начинаю наливаться внутри настоящей и нестерпимой яростью. Я должен заметить, что все это дело, по поводу которого Е.П.Б. так сердито и почти злобно ругала и поносила меня, вообще меня не касалось, и я даже ничего не знал о нем. Но у меня не было возможности вставить ни слова в свое оправдание, даже в промежутках между ее тирадами. И вот я почувствовал, что выхожу из себя, и что мои глаза начинают сверкать. В этот момент Е.П.Б., которая, казалось, чуть ли не пеной исходила от ярости, вдруг остановилась, сделалась совершенно спокойной и тихой. В воздухе не осталось ни малейшего следа, ни одной вибрации гнева Е.П.Б.. Она просто смерила меня взглядом и холодно заметила: "И при этом вы хотите быть оккультистом". Тогда я прозрел, и все понял, и ушел глубоко пристыженным, получив немалый урок.

ЭДМУНД РАССЕЛ [98]
1888, Лондон, Англия

...Я хорошо знал Е.П.Б. в течение нескольких последних лет ее жизни и часто бывал в ее доме на Лансдоун Роуд... Весь мир стремился достать ее портрет. Я убедил ее пойти со мной к фотографу. ...Отвыкнув от выходов наружу, она не хотела ехать. "Вы смерти моей хотите. Я не могу ходить по мокрым камням". Ее укутали в шали, шарфы и меха. На голову надели нечто вроде тюрбана с вуалью. От двери до кареты расстелили ковры. Их так сильно уносил и трепал ветер, что графине приходилось, при помощи кучера, держать их, в то время как я нес над головой Е.П.Б. зонт и помогал ей сесть...

Процесс "выгрузки" был еще более ужасен! На Риджент стрит просто так красные дорожки не стелят! "Проходите, Ваше Величество", – сказал я для поддержания впечатления. Наконец, поднявшись по лестнице, она наотрез отказалась фотографироваться. Она не была актрисой. Чего ради я привез ее в это место? В конце концов, она заинтересовалась, как я и ожидал, рассказами Ван дер Вейда о его экспериментах по приспособлению электричества для нужд фотографии... "Я присяду для вас только разок, быстро снимите меня такой, какая я есть". Я наклонился к ней и прошептал: "А теперь сделайте так, чтобы сам дьявол засиял в ваших глазах". – "Что ты, детка, во мне нет никакого дьявола". Она рассмеялась, отчего кадр был испорчен, но затем все пошло хорошо, и мы получили этот знаменитый снимок. Она осталась им довольна. Я – нет. Она была на нем не в полный рост.

Я бы хотел сделать ее фотографию за письменным столом – случайный снимок – в долгих складках ее бесшовного одеяния – и повсюду – световые вибрации. Я полагаю, что она получила настоящее удовольствие от этого приключения, потому что она еще долго рассказывала, как ею "распоряжались" и "носили ее, как тюк", и особенно о "проходите, Ваше Величество".

ВИОЛЕТТА ТВИДЕЙЛ [99]
1888–1889, Лондон, Англия

Я никогда не забуду свою первую беседу с этой женщиной [госпожой Блаватской], которая терпит столько гонений. Я тогда очень быстро и весьма близко сошлась с ней и горячо ее полюбила. Она сидела в большом кресле около стола, на котором лежали табак и сигаретная бумага. Ведя разговор, она автоматически сворачивала сигареты своими изящными, тонкими пальцами. Одета она была в просторное черное платье, а на ее седые кудрявые волосы была накинута шаль. Лицо у нее было чисто калмыцкое, покрытое сеточкой тонких морщин. Глаза, большие и светло-зеленые, были самым притягательным в ее лице – чудесный взгляд, исполненный мечтательным мистицизмом... Я часто слышала, что Блаватскую называли шарлатанкой, и здесь я не могу не признать, что ее буйное поведение часто давало основания для подобного описания. Она проявляла полное неудовольствие, что было глупо, в отношении этих многочисленных назойливых леди из Вест Энда, которые прибывали толпами, требуя показать им призраков, Махатм, элементалов и вообще практически все, что было связано с феноменами.

Госпожа Блаватская была прирожденным фокусником. Ее чудесные пальцы просто были созданы для проделывания трюков, и я частенько наблюдала, как она именно таким образом их использовала. Я хорошо помню свое удивление, когда она в первый раз при мне продемонстрировала свои оккультные способности...

Мы с ней сидели в одиночестве однажды днем, когда ей принесли визитные карточки Джессики, леди Сайкс, позже – герцогини Монро и почтенной миссис С. Она сказала, что готова принять их немедленно, и их пригласили войти. Они объяснили, что слышали о ее новой религии и чудесных оккультных способностях. Они надеялись, что она позволит им увидеть какие-нибудь из своих феноменов.

Госпожа Блаватская не вставала из кресла. Она была сама благожелательность и, беседуя, скручивала сигареты для своих посетителей и предлагала им закурить. Она пришла к выводу, что они не имели особого интереса к той древней вере, которую юный Запад именовал новой; а что их интересовало на самом деле – так это феномены. Это действительно было так, леди согласились с этим, и герцогиня, обладавшая внушительной комплекцией, спросила, давала ли когда-нибудь госпожа советы о скачках или счастливых номерах в Монте-Карло? Госпожа не обнадежила их по этому поводу, но согласилась показать им что-нибудь забавное потехи ради. Не могла бы одна из леди предложить что-нибудь на свой вкус? Леди Сайкс извлекла из кармана колоду карт и протянула ее госпоже Блаватской, которая покачала головой. "Сначала уберите крапленые карты", – сказала она. Леди Сайкс засмеялась и спросила: "Какие?" Госпожа Блаватская, не смешавшись ни на секунду, назвала их ей. Это очаровало леди. Неплохое начало. "Пусть эта корзинка с табаком начнет прыгать по комнате", – предложила одна из них. В следующую секунду корзинка исчезла. Я не знаю, куда она подевалась, я знаю только, что она исчезла каким-то чудом, что леди искали ее повсюду, даже под собственными пышными юбками госпожи Блаватской, и что потом она внезапно появилась на том же самом столике. После этого было проделано еще несколько фокусов и опытов психометрии, что прошло просто замечательно, и затем леди попрощались с нами, очевидно, очень довольные развлечением.

Когда я в другой раз осталась наедине с госпожой Блаватской, она обратилась ко мне с саркастической улыбкой, спросив: "Вам нравится, как я мечу бисер перед свиньями?" Я спросила ее, было ли все то, что она проделала, фокусами в чистом виде. "Не все, но большая часть, – ответила она невозмутимо, – а сейчас я покажу вам кое-что настоящее и прекрасное". Несколько мгновений она молчала, закрыв глаза рукой, а потом до моего слуха донеслись звуки. То, что я услышала, я могла описать только как прекрасную музыку, изысканно причудливую и неповторимую. Казалось, что она доносится откуда-то из пространства между полом и потолком, перемещаясь из одного угла комнаты в другой. В музыке чувствовалась какая-то хрустальная первозданность, это напоминало танец и игру веселых детей.

"А теперь я покажу тебе музыку жизни", – произнесла госпожа Блаватская. На несколько мгновений воцарилось подобное трансу безмолвие. В комнату вкрались сумерки, и казалось, что они принесли с собой какое-то тревожное ожидание. Затем мне почудилось, будто пришло нечто ниоткуда и принесло с собой что-то совершенно новое, невероятное и невообразимое, лежащее вне пределов способностей разума. Кто-то пел, и эта далекая мелодия все приближалась и приближалась, и я была уверена в том, что она никогда и не была далекой, она просто становилась все громче и громче. Внезапно я почувствовала страх. Воздух вокруг меня гудел от волн жуткой, неземной музыки, которая теперь находилась не только позади меня и надо мной, но обволакивала меня со всех сторон. Она не имела источника, она раздавалась отовсюду. От этих звуков все мое тело задрожало от неудержимого подъема духа и от предчувствия чего-то невообразимого. Эта музыка обладала ритмом, хотя он и не был похож ни на что из того, что мне доводилось слышать ранее. Она звучала как пастораль, и в ней был некий призыв, на который неистово откликнулось все мое существо.

Кто был музыкантом, и на каком инструменте он играл? Это мог быть флейтист, и он играл с очаровывающей мелодичностью, с той безграничной свободой, в которой проявлялась сама Природа. Я вдруг перенеслась на зеленые сицилийские холмы, где между гор разносилось эхо звуков рожков невидимых музыкантов, как когда-то эхо звуков флейты Пана разносилось над густо поросшими травой равнинами и долами Эллады и Фракии.

И хотя музыка околдовывала и переполняла жаркой страстью жизни, она несла в себе какой-то отзвук ужаса. Ее сладость была избыточной, ее нежность была очень чувственной. По комнате распространился аромат бальзама из дикого чабреца, асфоделей и муската. Он окутал меня, подобно парам благовоний. Звуки стали принимать форму и постепенно превратились в слова. Я поняла, что меня пытаются незаметно увлечь, убедить покинуть дом моей жизни... Казалось, моя душа вся напряглась. Должна ли я делать это? Колдовство окутало меня, как густой дым опиума, однако сквозь эту плотную пелену пробивался настойчивый негромкий голос, который шептал: "Осторожно! Куда тебя поведут, если отдашься на произвол чужой воли, станешь ли ты потом снова собой?" И тогда мой мозг охватили паника и слабость. Музыка вдруг показалась наполненной веселой греховностью и настойчивым стремлением пленить. Она нашептывала те секреты, которые мифы природы так часто приоткрывают перед теми, кто обитает посреди великого Безмолвия, посреди тех устрашающих мистерий духа, что так изумительно и торжественно вплетаются в их существование.

Я подскочила от внезапного приступа страха, и как только я это сделала, то всё немедленно исчезло из пределов досягаемости для моих чувств. Я опять очутилась в комнате Блаватской, с крадущимися сумерками, и услышала далекий хриплый гомон Лондона, что находился за открытым окном. Я взглянула на госпожу Блаватскую. Та раскинулась в своем кресле и пребывала в состоянии глубокого транса. Она уплыла вместе с этой музыкой в море земного забвения. Между пальцами она сжимала маленький русский крестик. Я поняла, что она выбросила меня назад в этот мир, который все еще призывал меня, и я тихонько выскользнула из дома на лондонские улицы.

В другом случае, когда мы были вдвоем с госпожой Блаватской, она внезапно прервала нашу беседу, перейдя на другой язык, – я полагаю, что это был хинди. Казалось, что она обращается к кому-то другому, и я, оглянувшись через плечо, обнаружила, что мы уже не одни. Посредине комнаты стоял мужчина. Я была абсолютно уверена, что он не входил через дверь, окно или дымоход, и пока я несколько ошеломленно взирала на него, он поприветствовал госпожу Блаватскую и ответил ей на том же самом языке.

Я немедленно поднялась, чтобы оставить их, и когда я прощалась, она шепнула мне: "Никому об этом не говорите". Человек, казалось, не замечал моего присутствия, и когда я выходила из комнаты, он не обратил на меня внимания. Он был очень темного цвета и выглядел печально, одет он был в длинный черный плащ и мягкую шляпу, надвинутую на глаза, которую он не стал снимать. В тот вечер я выяснила, что никто из персонала не знал о его прибытии, и больше я его не видела...

АННИ БЕЗАНТ [100]
Весна 1889, Лондон, Англия

...С 1886 года у меня появилась медленно возраставшая уверенность в том, что моя философия не была удовлетворительной, что жизнь и разум были чем-то иным, чем-то большим, чем мне представлялось. Психология развивалась быстрыми темпами; эксперименты с гипнозом открывали неведомые доселе глубины человеческого сознания...

Я изучала темные стороны сознания, снов, галлюцинаций... Оказалось, что такие явления, как ясновидение, яснослышание, чтение мыслей на расстоянии, являются реальными... В конце концов, я убедилась в том, что существует нечто скрытое, какая-то скрытая сила, и приняла решение искать до тех пор, пока я ее не обнаружу, и в начале весны я дошла до отчаянной решимости преодолеть все те опасности, которые лежали на моем пути.

Наконец однажды, когда я сидела одна, погрузившись в глубокую задумчивость, что было моим обыкновением после того, как заходило солнце, наполненная мощным, но почти безнадежным стремлением разрешить загадку жизни и разума, я услышала Голос, который впоследствии стал для меня самым священным звуком на Земле, который велел мне не терять мужества, ибо свет близок. Прошло две недели, а затем мистер У.Т. Стед принес мне два больших тома. "Вы не могли бы сделать рецензию на это? Моя молодежь вся в панике отказалась от этого, ну а вы довольно сильно интересуетесь такими вопросами, и у вас получится". Я взяла эти книги – это был двухтомник "Тайной Доктрины", написанной Е.П.Блаватской. Я отнесла свое приобретение домой и принялась за чтение.

По мере того как я переворачивала всё новые и новые страницы, интерес полностью завладел мною; насколько знакомым все это казалось; как легко мой ум заранее предсказывал выводы; насколько это было естественно, гармонично, тонко и при всем том разумно. Я была ошеломлена, ослеплена тем светом, в котором разрозненные факты представали частями одного целого, и казалось, что все мои головоломки, загадки, тайны куда-то исчезли...

Я написала рецензию и попросила мистера Стеда познакомить меня с этой писательницей, а потом отправила ей записку, прося принять меня. Я получила сердечный ответ и приглашение непременно приехать, и однажды мягким весенним вечером мы с Гербертом Берроузом, чьи устремления были не менее сильны, чем мои, отправились в путь от Ноттингем Хилл Стейшн на Лансдоун Роуд, 17, гадая о том, что нас ждет. Заминка, быстро проходим через холл и переднюю комнату через открытые раздвижные двери, и вот – фигура, восседающая в большом кресле, и голос – звучный, властный. "Моя дорогая миссис Безант, я так давно мечтала увидеть вас", – и вот я уже стою, ощущая ее крепкое рукопожатие, и, в первый раз в этой жизни, смотрю прямо в глаза Е.П.Б.. Я почувствовала, как внезапно забилось мое сердце, – было ли это узнавание? – и затем, как ни стыдно мне признать это, появилось неодолимое желание убежать, скрыться, как у какого-нибудь дикого животного, которое впервые почувствовало руку хозяина. Я присела, вслушиваясь в какие-то слова вводной беседы, которые ничем во мне не отозвались. Она рассказывала о путешествиях, о разных странах – легкая и умелая беседа – ее глаза затуманились, а пальцы изящной формы непрестанно скручивали сигареты. Ничего особенного она не говорила, ни слова об оккультизме, ничего мистического – обычная женщина, которая решила поболтать со своими вечерними гостями.

Мы поднялись, собираясь уходить, и тогда эта "вуаль" в ее глазах мгновенно исчезла, два сверкающих, проницательных глаза пронзительно посмотрели на меня, и она сказала с особой интонацией: "О, моя дорогая миссис Безант, если бы вы только стали одним из нас!" Я почувствовала почти непреодолимое желание склониться перед ней и поцеловать ее под влиянием этого сильного голоса, этих повелительных глаз, но я, поддавшись внезапной вспышке своей непреклонной гордости и внутренней злости на свою собственную глупость, произнесла обыкновенные, вежливые, ничего не значащие прощальные фразы и отвернулась. "Дитя мое, – сказала она мне впоследствии, – твоя гордость ужасна, ты горда, как сам Люцифер..."

Я пришла еще раз, спросить о Теософском обществе – я хотела вступить в него, хотя и ощущала внутренний протест. Ибо я видела, четко и ясно – с действительно болезненной ясностью, – ЧТО будет означать это вступление. Я в большой степени поборола нерасположенность общественного мнения ко мне, работая в лондонском управлении школ... Стоило ли мне бросаться в новый поток скандалов и делать себя мишенью для насмешек, которые хуже, чем ненависть, и снова вступать в войну на стороне столь непопулярной истины? Должна ли я поворачиваться против материализма и сталкиваться со стыдом публичного признания в том, что я была не права, что интеллект увел меня неправильной дорогой, заставив отречься от Духа?.. Каково будет выражение глаз Чарльза Бредли, когда я скажу ему, что я стала теософом? Эта борьба была острой и упорной... В конце концов, все закончилось тем, что я снова поехала на Лансдоун Роуд спросить о Теософском обществе. Е.П.Блаватская мгновение испытующе смотрела на меня. "Вы читали доклад Общества психических исследований обо мне?" – "Нет, насколько я помню, не читала". – "Тогда пойдите и прочтите его, и если после этого вы вернетесь, – тогда посмотрим". Больше она ничего не говорила на эту тему, переменив ее на разговор о своих многочисленных странствиях в разных уголках Земли.

Я достала экземпляр доклада, прочитала и перечитала его еще раз. Я быстро разобралась, что все это огромное строение нагромождено только лишь на основании клеветы. Постоянные недоказуемые предположения, на которых строились заключения, и – наиболее порочащий факт – ненадежный источник, из которого были извлечены все эти доказательства. Все крутилось вокруг свидетельств Куломбов, которые сами же навесили на себя ярлык сообщников мошенничества. Могла ли я совместить это с той откровенной, бесстрашной натурой, с которой я встретилась, гордой и яростной истиной, просиявшей мне из этих чистых голубых глаз, честных и бесстрашных, как у благородного ребенка? Была ли автор "Тайной Доктрины" этой гнусной мошенницей, этой сообщницей трюкачей, этой лживой и отвратительной обманщицей, этим фокусником с дверьми-ловушками и скользящими панелями? Я посмеялась над этим абсурдом и отбросила доклад с уверенной усмешкой честной натуры, которая абсолютно доверяет своим друзьям и не может терпеть этой грязной лжи и клеветы. На следующий день я очутилась в офисе теософского издательства на Дьюк стрит, 7, Адельфи, где работала графиня Вахтмайстер – одна из самых близких подруг Е.П.Б., – и подписала заявление на вступление в Теософское общество. Получив диплом, я направилась на Лансдоун Роуд, где обнаружила Е.П.Б. в одиночестве. Я подошла, поклонилась и поцеловала ее, не произнося ни слова. "Вы вступили в Общество?" – "Да". – "Вы прочитали доклад?" – "Да". – "Ну и?" Я встала перед ней на колени и сжала ее руки в своих, глядя ей в глаза. "Вот мой ответ: примете ли вы меня как своего ученика и дадите ли мне право на честь провозгласить перед всем миром вас моим учителем?" Ее массивное напряженное лицо смягчилось, непрошеные слезы сверкнули в уголках глаз, и она с царственным достоинством положила свою руку мне на голову. "Вы благородный человек. Пусть Учитель благословит вас..."

ГЕРБЕРТ БЕРРОУЗ [101]
Весна 1889, Лондон, Англия

Встав перед проблемами жизни и разума, которые не мог разрешить наш материализм, отдав все силы своего интеллекта тому, что теперь для нас представляется негостеприимным берегом агностицизма, Анни Безант и я постоянно стремились найти больший свет. Мы прочитали "Оккультный мир" А.П. Синнетта, и в течение нескольких лет постоянно слышали что-то об этой странной женщине, чья жизнь, казалось, противоречит нашим самым лелеемым мечтаниям, тем более что философия этой книги была для нас не более чем голословным утверждением, жизнью ее автора-носителя, которую у нас не было способов проверить. Мы были настроены скептически, критически, натренированы долгими годами общественных дискуссий и требовали самых твердых научных обоснований тех вещей, что не входили в область нашего опыта; теософия была нам неизвестна и, как в то время казалось, представляла собой нечто маловероятное. Тем не менее, мы восхищались ею, и, по мере того как мы все больше говорили и читали о ней, это восхищение возрастало. Вместе с восхищением также возрастало желание познать, и вот в один из незабываемых вечеров, имея при себе в качестве пропуска рекомендательное письмо от мистера У.Т. Стеда, который тогда был редактором "Pall Mall Gazette", мы оказались в гостиной комнате на Лансдоун Роуд, 17, лицом к лицу с той женщиной, которую впоследствии мы узнали очень близко и полюбили как самого чудесного человека своего времени.

Я был достаточно умен и не стремился увидеть чудеса. Я не предвкушал того, что госпожа Блаватская станет плавать по воздуху, я не жаждал увидеть материализацию чашек, но я действительно хотел узнать о теософии, однако многого я не услышал. Она оказалась полной неуклюжей дамой, которая играла в русский пасьянс и поддерживала живую беседу практически на любую тему, кроме той, о которой мы больше всего думали. Никакой попытки обратить нас в свою веру, "зафиксировать" нас (мы не были загипнотизированы!), но все это время ее чудесные глаза источали сверкающий свет и, вопреки телесному недомоганию, даже тогда болезненно очевидному, она обладала запасом силы, который создавал такое впечатление, будто мы видим не реального человека, а лишь поверхностное отображение кого-то, кто многое прошел и многое познал.

Я старался сохранить открытое и беспристрастное отношение ко всему и полагаю, что это мне удалось. Я искренне стремился к знанию, но оставался критичен и был начеку, чтобы отметить любую малейшую попытку провести меня. Когда я впоследствии открыл для себя кое-что по поводу необычной способности Е.П.Б. наблюдать, я не был удивлен, обнаружив, что она точно и безошибочно оценила мой умственный настрой в этот первый визит, и этому самому настрою она ни разу не позволила привести меня к действительным сомнениям. Тем, кто столь безрассудно утверждает, что Е.П.Б. "магнетизирует" людей, можем сказать: она постоянно повторяла нам о необходимости предоставлять абсолютное доказательство всего нами сделанного и придерживаться только тех вещей, которые хороши!

За первым визитом последовал второй, и после нескольких посещений я прозрел. Я уловил отблески возвышенной морали, самоотверженного порыва, гармоничной философии жизни, ясной и определенной науки о человеке и его отношении к духовной вселенной. Именно эти вещи меня привлекли, а не феномены, ибо я не был свидетелем ни одного. Впервые в истории своего разума я отыскал учителя, который мог собрать отдельные нити моих мыслей и удовлетворительным образом соткать их в единое полотно, причем безупречное мастерство, обширные знания, любовь и терпеливость этого учителя возрастали от часа к часу. Я очень быстро понял, что так называемая шарлатанка и трюкачка на самом деле имела благородную душу, что каждый ее день был посвящен бескорыстному труду, вся ее жизнь была чистой и простой, как жизнь ребенка, и что она никогда не считалась с тем, сколько боли и тяжелого труда необходимо потратить на то, чтобы добиться успеха в том великом деле, на алтарь которого она отдавала всю свою энергию. Открытая, как день, она была воплощением самой доброты; молчаливая, как смерть, если это требовалось, – она становилась воплощением строгости при малейшем признаке неверности той работе, на которую она положила всю свою жизнь. Благодарная, безмерно благодарная в ответ на любое преданное внимание, самоотверженная, безмерно самоотверженная во всем, что касалось ее самой, она привлекла нас к себе не только как мудрый учитель, но и как любящий друг. Однажды я был совершенно разбит долгим телесным и умственным недомоганием, и колеса моей жизни крутились настолько тяжело, что почти остановились. И, может быть, лишь один человек из миллиона мог бы подумать о том, что она оказывала ему неустанное внимание и уход; и еще есть одно особое доказательство, которое она дала, но оно слишком личное, чтобы упоминать его здесь.

Совершенство – нет; недостатки – да; единственная наиболее презираемая ею вещь – это неоправданное восхваление ее собственной личности. Но когда я сказал, что она была иногда неистова, как смерч, просто как циклон, если она действительно расходилась, то это – почти что всё. И я часто размышлял о большой вероятности того, что многие из этих вспышек происходили ради определенной цели. Позже они почти исчезли. Ее враги часто говорили о том, что она груба и невоспитанна. Мы, те, которые знали ее, знали о том, что никогда еще не жил на Земле человек, который столь нетерпимо, в самом реальном смысле этого слова, относился бы ко всем общепринятым условностям. Ее абсолютное безразличие ко всем внешним формальностям представляло собой истинное безразличие, основанное на ее внутреннем духовном знании истин Вселенной.

Находясь рядом с ней в те моменты, когда приходили незнакомые люди, – а они прибывали со всех уголков планеты – я часто с несравнимым удовольствием наблюдал за тем удивлением, какое вызывал у них человек, который всегда говорит то, что думает. Если это был принц, то она, вероятно, шокировала бы его, а если это был бедный человек, то он всегда получил бы от нее самый последний ее шиллинг и самое доброе слово...

АННИ БЕЗАНТ [102]
Июль 1889, Фонтенбло, Франция

...Меня вместе с Гербертом Берроузом пригласили в Париж посетить великий Конгресс труда, который проводился там с 15 по 20 июля. Я провела день или два в Фонтенбло с Е.П.Блаватской, которая на несколько недель отправилась за границу отдохнуть. Там я и нашла ее: она работала над переводом чудесных отрывков из "Книги Золотых Правил", теперь так широко известных под названием "Голос Безмолвия". Она писала книгу быстро, не имея перед собой какой-либо материальной копии... Пока она занималась этим, я сидела в комнате. Я знаю, что она писала, не обращаясь ни к каким книгам, но работала она непрерывно, час за часом, точно так же, как если бы она делала это по памяти или читая по книге, хотя никакой книги не было... Вечером она заставила меня прочитать все написанное вслух, чтобы убедиться в том, что "английский был приличным". Там присутствовали Герберт Берроуз, миссис Кендлер – непоколебимый американский теософ, и все мы сидели вокруг Е.П.Б., когда я читала. Перевод был выполнен совершенным и красивым английским, плавным и музыкальным; мы смогли отыскать лишь одно-два слова, которые нужно было изменить, а она смотрела на нас как встревоженный ребенок, удивляясь нашим похвалам, – похвалам, которые произнес бы каждый человек, разбирающийся в литературе, если бы он прочитал эту изысканную поэму в прозе.

Чуть ранее в тот же самый день я задала ей вопрос относительно сил, посредством которых производятся те стуки, что так часто слышатся на спиритических сеансах. "Для этих стуков не используются духи, – сказала она, – посмотрите". Она протянула свою руку над моей головой, не касаясь ее, и я услышала и почувствовала легкие стуки по моему черепу, каждый из которых посылал что-то вроде электрического импульса вниз по позвоночнику. Потом она подробно объяснила, как можно производить подобные стуки в любой точке по желанию оператора и как взаимодействие токов, благодаря которым они возникают, можно вызвать другим способом – без помощи сознательного волеизъявления человека. Именно таким способом она иллюстрировала свои устные учения, экспериментально доказывая те утверждения, которые она выдвигала относительно существования тонких сил, которые можно контролировать посредством тренированного ума. Все феномены относились к научной стороне ее учения, и она никогда не опускалась до такой глупости, чтобы обосновывать авторитет своих философских концепций на фундаменте того, что она была чудотворцем. И она постоянно напоминала нам о том, что нет такой вещи, как "чудо"; что все проводимые ею феномены производятся благодаря знанию природы, более глубокому, чем у среднего человека, и с использованием силы хорошо тренированных ума и воли; некоторые из них она описывала как "психологические трюки", создание образов с помощью силы воображения и отпечатыванием их на других в качестве "коллективной галлюцинации"; другие, такие как передвигание твердых предметов, – либо проявлением астральной руки, которая подтаскивала их к ней, либо использованием элементала; чтением в астральном свете и так далее...

Дж. Р.С. МИД [103]
Август 1889 – 1891, Лондон, Англия

...В начале августа 1889 года я впервые приступил к постоянной работе с Е.П.Б.. Она уехала из Лондона в Джерси [маленький островок у юго-западного побережья Англии]... От Е.П.Б. пришла телеграмма с настойчивым требованием, и я отправился на Джерси. Какую теплую встречу устроили мне в портике скрытого жимолостью дома, и какая суматоха была поднята ради того, чтобы предоставить все возможные удобства для нового гостя!

Меня всегда удивляло, что большинство людей, обвиняющих Е.П.Б., вменяли ей в вину мошенничество и подлог... По моему опыту, она всегда сверхдоверчиво относилась к другим людям и была очень щедрой на откровенность. Например, как только я приехал, она отдала в мое ведение все свои бумаги и отправила меня работать с кипой своей корреспонденции, которая в противном случае осталась бы без ответа до второго пришествия; ибо, если она и не любила что-нибудь делать, так это отвечать на письма. Меня тогда посвятили в таинства журнала "Lucifer", и вскоре я был уже по горло завален работой по доставке указаний, изменений и контруказаний Бертраму Кейтли, который тогда был заместителем редактора, так как в те дни Е.П.Б. не позволяла ни единому слову попасть в "Lucifer" до того, как она просмотрит и пересмотрит его, и она дополняла и сокращала гранки до самого последнего момента.

Однажды днем, вскоре после моего прибытия, в мою комнату неожиданно вошла Е.П.Б. с рукописью, которую она подала мне со словами: "Прочитайте это, старина, и скажите мне, что вы думаете по этому поводу". Это была рукопись третьей части "Голоса Безмолвия", и пока я читал, она сидела и курила сигареты, постукивая ногой по полу, что было ее обычной привычкой. Я продолжал читать, позабыв о ее присутствии, увлекшись красотой и тонкостью повествования, пока, наконец, она не прервала мое молчание восклицанием: "Ну?!" Я сказал ей, что это величайшее произведение во всей теософской литературе, и постарался, вопреки своему обыкновению, выразить в словах хотя бы частично тот энтузиазм, который охватил меня. Но даже тогда Е.П.Б. не удовлетворилась своим трудом и высказала величайшее опасение, что ей не удалось в своем переводе воздать должное оригиналу; едва ли ее можно было убедить в обратном. Это была одна из ее главных черт. Она никогда не была уверена в достоинствах своих литературных трудов и доброжелательно выслушивала любую критику, даже от тех людей, которым следовало бы помолчать в данном случае. Как ни странно, она чувствовала особенное опасение в отношении своих лучших статей и работ и более всего была уверена в своих полемических опусах.

Когда мы возвратились на Лансдоун Роуд... то доктор Арчибальд Кейтли и Бертрам Кейтли отправились за границу: первый – в кругосветное путешествие, а второй – читать лекции в Соединенных Штатах. Вследствие этого их обязанности по большей части перешли ко мне, и я постепенно начал проводить все больше и больше времени с Е.П.Б. наедине, так как этого требовали обстоятельства. Посмотрим, смогу ли я дать представление о том, как выполнялась работа.

Во-первых, имелся "Lucifer", и она в то время являлась его единоличным редактором. Е.П.Б. никогда не перечитывала рукопись, она требовала показывать ей этот текст в набранном виде и тогда проводила основное "усреднение" его содержания. Она обращала особое внимание на объем данного текста, и часто дотошно просчитывала количество слов в каждой статье, и никогда не удовлетворялась точностью моего подсчета, когда я, в свою очередь, "усреднял" этот объем. Если я заикался о том, что мой метод подсчета – наиболее быстрый, то она начинала пичкать меня какими-нибудь прописными истинами об оксфордском и кембриджском образовании, и я часто думал о том, что она использовала свои примитивные методы арифметических вычислений нарочно, чтобы излечить меня от нетерпеливости и уверенности в собственном превосходстве. Другим великим делом было размещение различных статей. Она не доверяла его никому. Отправление "Lucifer" в печать неизменно происходило в великой спешке, ибо она обыкновенно писала вводную статью в последнюю очередь и, привыкнув к такому положению вещей, считала, что если журнал не вышел вовремя, то винить в этом надо работников типографии...

Первый час утром после завтрака... навсегда останется для меня приятным воспоминанием. Все было совершенно неформально. Я обычно садился на поручень ее громадного кресла и послушно курил сигарету, которую она предлагала, а она тем временем открывала письма, говорила мне о том, что она хотела бы видеть выполненным, подписывала дипломы и сертификаты, причем последнее, однако, она делала под большим давлением, так как ненавидела подобную механическую работу...

Хотя Е.П.Б. оставляла большую часть своей корреспонденции мне, это все-таки не происходило без ее присмотра, потому что иногда она внезапно могла безо всякого предупреждения потребовать ответ, который еще не был отправлен или копию старого письма, и если там находились какие-либо ошибки, то мне приходилось выслушивать от нее лекцию, которая не располагала меня к большому спокойствию. Она более всего настаивала на том, чтобы я развивал в себе чувство "пригодности вещей", и она становилась беспощадной, когда этот закон гармонии нарушался, не оставляя мне ни единой возможности скрыться от ответственности, не слушая никаких оправданий, и применяла тут весь свой сверхмощный разум и знания, которые, вопреки внешней несвязности в проявлениях, всегда попадали в цель; хотя, конечно же, через мгновение после этого она снова становилась преданным другом и старшим братом, я бы даже сказал, товарищем, таким, каким могла быть только она одна...

Б. ОЛД [104]
Ноябрь 1889, Лондон, Англия

Мое первое воспоминание о Е.П.Б. связано с моим братом Уолтером (Сефариалом – это его астрологический псевдоним). Он очень сильно заинтересовался теософией... Уолтер оставил службу в банке и отправился в Лондон, чтобы стать помощником в штаб-квартире Теософского общества... Моя мать была сильно обеспокоена его связью с Теософским обществом и, естественно, считала, что он совершил большую ошибку, оставив очень прибыльную службу в банке ради неоплачиваемой должности секретаря. И поэтому меня послали посмотреть, чем он там занимается...

У меня имеется описание... внешности Е.П.Б., поскольку это оказало на меня большое впечатление в мою первую с ней встречу на Лансдоун Роуд в ноябре 1889 года... Вот отрывок из моего дневника, который я вел более-менее постоянно...

"Приехав в Лондон... мы отправились на Лансдоун Роуд, 17, и мой брат представил меня госпоже Е.П.Блаватской. Представьте себе пожилую женщину, полную и флегматичную, сидящую в необыкновенном кресле... облаченную в просторную черную мантию, которая скрывает собой ее крупную фигуру. Огромная, почти львиная голова... два серых глаза с взглядом мягким, как у газели, с отблеском ясновидения... Еще одной особенностью Е.П.Б. были ее руки, с длинными, ровными пальцами, мягкими и подвижными... немного отогнутыми наружу на концах, с узкими ногтями изящной формы..."

Когда я возвратился домой после моего первого визита, я сообщил матери, что у Уолтера все хорошо. Если он и не получал ничего в смысле жалованья, то он определенно приобретал мудрость и счастье. Он обладал полнотой возможностей для изучения астрологии в прекрасно подходящих для этого атмосфере и окружении...

Е.П.Б. была весьма незаурядной и примечательной личностью, определенно обладала сверхнормальными способностями, которые использовала при особых обстоятельствах. В одном из таких случаев я присутствовал в качестве молчаливого свидетеля, в то время как мой брат Уолтер был его субъектом. Он размышлял над одной астрологической проблемой и вошел в комнату с серьезным и обеспокоенным видом. Мы с Е.П.Б. беседовали; видимо, она почувствовала что-то со стороны моего брата, и поэтому она мастерски направила его так, чтобы он сел на софу и расслабился. Затем она обратилась ко мне и мягко произнесла: "Не тревожьтесь, я хочу показать ему то, что он хочет знать". Она всего лишь прикоснулась к нему кольцом, что было надето у нее на большом пальце, и он мгновенно погрузился в сон вроде транса, точно так же, как это происходит с сенситивом, когда он впадает в транс во время сеанса гипноза. Через очень короткое время он пробудился, и она спросила его: "Ты понял то, что видел?" Он сказал: "Да, это был ответ на мою астрологическую проблему, написанный огненными буквами на иврите". – "Так, – произнесла она, – это верно. Но в данный момент ты не должен проделывать это сам". Потом она снова обратилась ко мне и сказала, что в течение того времени, пока мой брат находился в трансе или во сне, она трижды выходила из своего тела...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [105]
Июль 1890, Лондон, Англия

В июле 1890 года Е.П.Б. и ее персонал поселились в штаб-квартире... на авеню Роуд, 19, Ст. Джон Вуд, Лондон, и именно здесь она скончалась в следующем году... Это был огромный дом, стоявший посреди относившихся к нему же угодий, где раскинулся красивый сад с лужайками, кустами и высокими деревьями. Поднявшись по передней лестнице, вы попадали в вестибюль и в короткий холл, с каждой стороны которого располагались ведущие в комнаты двери. Первая дверь слева – в рабочий кабинет Е.П.Б., к которому примыкала маленькая каморка с кроватью. Из этой внутренней комнаты короткий коридор вел в довольно обширный зал, который был построен для Эзотерической секции. Справа от холла при входе находилась художественно обставленная столовая, в которой также принимали посетителей. Рядом была маленькая комната, которая в то время использовалась в качестве общего рабочего кабинета... Через пробитую в северной стене столовой дверь можно было попасть в новый зал Ложи Блаватской, а дверь в южной стене комнаты Е.П.Б. вела в офис генерального секретаря Европейской секции Теософского общества. В верхних этажах здания располагались спальни. Зал для собраний Ложи Блаватской был отделан гофрированным железом, а стены и потолок – некрашеным деревом. Мистер Р.Мачелл, художник, украсил две наклонно расположенные части потолка символическими изображениями шести великих религий и знаков Зодиака. В южном конце зала была сделана приподнятая платформа для председательствующего и лектора. В вечер открытия штаб-квартиры 3 июля 1890 года зал был набит битком, и еще множество людей не смогли попасть туда. Выступали миссис Безант, мистер Синнетт, некто мистер Вуулф (из Америки) и мистер Бертрам Кейтли. Е.П.Б. присутствовала, но ничего не произносила по причине критического состояния здоровья.

Рабочий кабинет Е.П.Б. был загроможден мебелью, и на стенах висело множество фотографий ее личных друзей и членов Эзотерической секции. Огромный письменный стол стоял у окна, через которое ей была видна травяная лужайка перед домом и деревья, а вид на улицу был закрыт высоким кирпичным забором. Дом на авеню Роуд был надежным ульем для работников, в котором не было места для трутней. Сама Е.П.Б. подавала пример неустанного литературного труда, а ее мощная аура обволакивала и стимулировала все вокруг...

АЛИСА Л. КЛИФЕР [106]
Июль 1890 – май 1891, Лондон, Англия

...Е.П.Б. и все обитатели Лансдоун Роуд в июле 1890 года... переехали в дом миссис Безант на авеню Роуд... К дому был пристроен зал для лекций... (большой, отдельный, он располагался в саду), для собраний Ложи Блаватской, а также для публики. Он использовался и для собраний Эзотерической секции. Этот зал был с той стороны дома, которая находилась дальше всего от апартаментов Е.П.Б., и она не появлялась там часто, а доступ к ней был не столь легок, как на Лансдоун Роуд. В основном это было вызвано ее слабым здоровьем, но до того, как она стала практически полностью прикована к своим комнатам, она иногда присутствовала на собраниях Ложи. В подобных случаях ее присутствие становилось поводом, как для вдохновения, так и для "ужаса". Однажды, когда председателем была миссис Безант, и кто-то произносил довольно нудную и глупую речь, все услышали, как со стороны Е.П.Б. донесся призыв болезненным шепотом: "Ох, останови ее, Анни, – останови ее!"

На собрания Эзотерической секции госпожа Блаватская, если такое вообще случалось, приходила весьма редко; а после создания внутренней группы Эзотерической секции в августе 1890 года ее стали еще реже видеть вне ее комнат, разве что в инвалидном кресле в саду и в заднем дворе дома.

...Шесть мужчин и шесть женщин... представляли собой 12 членов внутренней группы: графиня Констанция Вахтмайстер... миссис Изабель Купер-Оукли... мисс Эмили Кислингбери... мисс Лора Купер... миссис Анни Безант... миссис Алиса Клифер... доктор Арчибальд Кейтли... мистер Герберт Корин... мистер Клод Райт... мистер Дж. Р.С. Мид... мистер Е.Т. Стерди... и мистер Уолтер Олд...

Еженедельные собрания внутренней группы проводились на авеню Роуд, 19, в специально построенной для этого комнате, сообщавшейся со спальней Е.П.Б.; в эту комнату никто никогда не входил, кроме самой Е.П.Б. и ее двенадцати учеников. Каждый имел собственное место и собственный стул; во время занятий шесть учеников-мужчин садились справа от Е.П.Б., а шесть женщин – слева, образуя полукруг [29].

ЭСТЕР ВИНДАСТ [107]
Июль 1890 – май 1891, Лондон, Англия

Когда я увидела Е.П.Б. в первый раз, это произвело на меня неизгладимое впечатление. Одна моя знакомая пригласила меня пойти с ней на собрание членов и сторонников на авеню Роуд, Лондон. Эти собрания проходили по вечерам регулярно... "Эту женщину стоит увидеть, – сказала она, – о ней так много говорят, и хорошего и плохого, но большинство людей смотрят на нее как на мошенницу". И вот я отправилась – без особого энтузиазма, – чтобы посмотреть на эту интересную женщину, запасшись сильной решимостью разглядеть ее хорошие стороны!..

Зал не был полон, мы расположились, более или менее, посредине, и нам был хорошо виден подиум, на котором стояли два легких кресла, и сбоку – трибуна для оратора. Вскоре появились две дамы – миссис Безант, которая незадолго до того стала президентом Ложи Блаватской, и еще одна дама, невысокая, но полная. "Посмотрите, это, должно быть, госпожа Блаватская", – прошептал мой гид. Все, что я смогла произнести, это "шш", немного отпрянув...

Я видела множество людей во множестве стран – звезд на своем собственном небосклоне, людей искусства, театра, политики, литературы и т.п., – но такого никогда! Эта маленькая простая женщина, сидевшая в большом кресле, с накинутой на плечи шалью, выглядела более маленькой, чем на самом деле, из-за своего полного тела... Но в то мгновение я видела только ее лицо с такими ясными синими глазами и ее руки, лежавшие на коленях. Я тогда училась живописи и еще ни разу не встречала таких прекрасных рук. Но даже это было не столь важно. Я была поражена силой и бескорыстной любовью, окружавшей ее и излучаемой ею. Это вызвало у меня ощущение движущегося, скользящего света, в котором появлялись и исчезали лица, и формы, и даже целые сцены: они проявлялись там и снова растворялись через какое-то время. Позже, гораздо позже, я полагаю, я узнала многие из этих лиц. Я тогда ничего не знала об ауре и сидела, заворожено наблюдая за всем этим. И тут я поняла, что сижу в присутствии кого-то более великого, гораздо более великого, чем я была способна представить.

Появлялись и пропадали виды Египта, а также других южных и восточных стран, которые я никогда не видела. Я помню, что подумала о ней как о живом Сфинксе, что находится в контакте, в сознательном тесном контакте с оккультными таинствами древности. Свет не исчезал, хотя таинственные растворяющиеся образы людей менялись. Я никогда не видела ничего подобного, и впечатление от всего этого внушало благоговение. Я немногое расслышала из лекции. Уолтер Олд... читал лекцию о Солнце, и после лекции можно было задавать вопросы, а если аудитория не задавала их, то тогда сам оратор задавал вопросы Е.П.Б.

Потом я посетила еще множество лекций, но именно эта стала для меня отправной вехой. Я вступила в Теософское общество и стала членом Ложи Блаватской, и моя жизнь изменилась так, что прежнему уже никогда не вернуться. Я увидела иной мир. Если бы я не была такой невозможно застенчивой, я бы могла написать Е.П.Б. и посетить ее, задать ей вопросы. Но я не набралась смелости это сделать, и когда мне нужно было через несколько месяцев отправляться на континент, я была очень рада получить приглашение приехать на авеню Роуд, которое давало мне возможность попрощаться с ней до моего отъезда во Францию. Оказавшись в комнате, я сразу села на стул у двери. Я очень обрадовалась, увидев вошедшую Е.П.Б., но я могла лишь только просто сидеть и смотреть, меня захлестнули воспоминания о том, что я видела тогда, в первый вечер, да еще то чувство невыразимой царственности, которое исходило от этой маленькой фигуры Посланника Великой Белой Ложи, что нес избавление от страданий человечеству Запада.

Я вспоминаю, что, наверное, так и просидела бы на этом стуле до окончания вечера, не сказав никому ни слова, если бы... ко мне не подошла графиня Вахтмайстер и мягко не заставила бы меня... пойти с ней и поговорить с Е.П.Б.

Наконец, когда я уходила вся под впечатлением ее обаяния, она посмотрела на меня добрым взглядом и, пожелав удачи в моем путешествии, произнесла: "Как только вернетесь, приходите навестить нас!" Я была в восхищении и в то же время на грани слез, ибо я сразу осознала, что больше никогда не увижу ее снова в этом теле...

КОНСТАНЦИЯ ВАХТМАЙСТЕР [108]
Март-апрель 1891, Лондон, Англия

Здесь дела идут довольно хорошо [на авеню Роуд, 19]. Вечерние собрания по четвергам продолжаются, хотя Е.П.Б. на них редко присутствует; фактически мы теперь ее редко видим. Она изолирует себя иногда на целые дни. Сейчас у нее есть комната, которая пристроена к ее собственной со стороны сада; а потом, я думаю, она совсем закроется ото всех. По мере того как она слабеет, ей становится все тяжелее переносить наличие такого множества гомонящих вокруг нее людей...

Е.П.Б., определенно, становится все слабее и слабее, и она чувствует, что для выполнения хоть какой-то работы ей необходимо находиться в полном одиночестве, чтобы быть способной сконцентрировать свою энергию. Сейчас ее рабочий кабинет расположен в проходной комнате в Эзотерическую секцию, и она не может иметь необходимое спокойствие и уединение; поэтому внутренняя комната, которую сейчас обустраивают, будет закрыта для всех посторонних людей, в том числе и близких друзей... Она говорит, что ее тело настолько расстроено и разбито, что только пребыванием большую часть времени в уединении она способна поддерживать его существование; и я ожидаю, что наступит такой день, когда она полностью изолируется и будет видеться с обитателями дома крайне редко. На самом деле мы и сейчас не появляемся рядом с ней, разве что только по вечерам...

Дж. Р. С. МИД [109]
Апрель 1891, Лондон, Англия

Одним из величайших доказательств необыкновенной одаренности и способностей Е.П.Б., если таковое доказательство кому-то требуется перед лицом очевидной искренности трудов ее жизни, было то, как она писала свои статьи и книги. Я знаю все книги, которые имелись в ее маленькой библиотеке, и, тем не менее, в течение многих дней она выпускала рукописи, изобиловавшие цитатами, которые крайне редко были неточны. Я помню ее почти вплоть до последнего дня ее работы за письменным столом, когда я вошел в ее комнату для того, чтобы спросить ее о двух греческих словах в цитате и сообщить ей о том, что они были неточными. Несмотря на то, что в юности Е.П.Б. говорила на новогреческом и бабушка учила ее древнегреческому, она не владела им с достаточной степенью точности, и коррекция тех слов, против которых я возражал, требовала точного знания. "Откуда вы взяли их, Е.П.Б.?" – спросил я. "Совершенно точно, что я этого не знаю, – таков был ее несколько обескураживающий ответ. – Я их видела!" – и добавила, что уверена в своей правоте, ибо вспомнила, как она написала тот абзац, о котором шла речь. Однако я убедил ее, что там была ошибка, и она, в конце концов, сказала: "Ну, конечно, вы великий греческий мудрец, я знаю об этом, но вы не можете постоянно наседать на меня. Я попробую увидеть это еще раз, а теперь проваливайте отсюда", – имея в виду, что ей нужно продолжать работу и что в любом случае она пресытилась моим присутствием. Примерно через две минуты она снова позвала меня и показала мне лист бумаги, на котором она совершенно правильно написала эти два слова, сказав при этом: "Ну, думаю, после этого вы сделаетесь еще более великим мудрецом, чем когда-либо!"

ЛОРА М. КУПЕР [110]
21 апреля – 8 мая 1891, Лондон, Англия

21 апреля, в четверг, я отправилась на несколько дней в штаб-квартиру, но этот визит из-за неожиданного оборота событий продлился несколько недель. Казалось, что здоровье Е.П.Б. находится в своем обычном состоянии. 23-го, в четверг, она посетила Ложу и, после того как были завершены все формальности вечера, осталась поговорить с окружившими ее друзьями. Потом она пошла в свою комнату, где, по обыкновению, собирала всех сотрудников, проживавших в штаб-квартире на авеню Роуд, 19, на то время, пока она пила кофе перед тем, как лечь в постель...

В субботу она выглядела очень свежо... Мы с моей сестрой, миссис Изабель Купер-Оукли, и еще один или два человека оставались поговорить с ней примерно до 11 часов, а затем она удалилась, весело пожелав всем спокойной ночи, находясь, очевидно, в своей нормальной форме. Однако на следующее утро горничная Е.П.Б. пришла в мою комнату рано и сказала, что это была беспокойная ночь и что у Е.П.Б. было несколько припадков с судорогами. Позже, днем, пришел доктор Меннел, определил болезнь как грипп; у нее была сильная лихорадка, температура около 105 [по Фаренгейту и 40.5 ±С]... С того памятного воскресного вечера, 26 апреля, начался целый ряд несчастий: один сотрудник заболевал вслед за другим, и кульминацией всего этого стала кончина нашей возлюбленной

Е.П.Б... К вечеру четверга, 30 апреля, Е.П.Б. начала сильно страдать от горла, и с течением времени ей становилось все труднее и труднее глотать; у нее появился тяжелый кашель, а дыхание было очень затруднено. К утру пятницы лучше ей не стало, и когда прибыл доктор Меннел, он обнаружил тонзиллит на правой стороне горла. Горячие припарки дали некоторое облегчение...

Утром в воскресенье, 3 мая, Е.П.Б. была на самом деле очень больна. Боль, которой сопровождалось глотание, мешала ей проглатывать пищу, и вследствие этого ее слабость увеличивалась... Только те, кто находился тогда рядом с ней, могут представить, как храбро она боролась с болезнью. В среду, 6 мая, она частично оделась и вышла в комнату, осталась на завтрак, полежала некоторое время на софе; вечером доктор Меннел обнаружил, что у нее вполне нормальное состояние, лихорадка совсем прошла, но большая слабость и затрудненное дыхание доставляли ему большое беспокойство... Вечер среды стал поворотной точкой в ее болезни...

В четверг, 7 мая, Е.П.Б. собралась с силами и примерно в 3 часа дня оделась и почти без посторонней помощи вышла в комнату; там она попросила, чтобы ей принесли ее огромное кресло... Кресло доставили и поставили перед Е.П.Б. столик для игры в карты. Она достала карты и попыталась разложить пасьянс, но, несмотря на все эти мужественные старания, было очень заметно, что она страдает от сильной боли...

Доктор Меннел пришел в самом начале шестого и был очень удивлен, увидев ее сидящей. Он поздравил ее и похвалил за смелость. Она сказала: "Я делаю все, что могу, доктор". Ее голос почти превратился в шепот, попытка говорить стоила ей немалых усилий, так как она страдала от одышки... Она подала доктору Меннелу сигарету, которую с трудом сделала для него, и это была последняя из всех сделанных ею сигарет...

Наступившая ночь принесла ей много мучений и была последней ночью, которую она провела с нами. Из-за большой затрудненности дыхания Е.П.Б. не могла расслабиться ни в каком положении, были безуспешно перепробованы все средства, и, в конце концов, ей пришлось расположиться сидя в своем кресле, со всех сторон подпершись подушками... Примерно часа в четыре Е.П.Б., казалось, стало легче... Но около 11.30 утра 8 мая меня разбудил мистер Райт и попросил прийти немедленно, поскольку Е.П.Б. стало хуже, и сиделка полагала, что ей осталось жить уже недолго. Я бросилась в ее комнату и поняла, насколько критическим было ее состояние. Она сидела в своем кресле, я встала перед ней на колени и попросила ее постараться принять стимулятор. У нее не было сил самой держать стакан, поэтому она позволила мне поднести его к ее губам. Она сумела проглотить его содержимое, но после того мы смогли лишь немного покормить ее из ложечки. Сиделка сказала, что, может быть, Е.П.Б. еще протянет несколько часов, но неожиданно произошло еще одно изменение, и когда я попыталась увлажнить ей губы, я увидела, что ее милые глаза уже помутнели, хотя она оставалась в полном сознании до последнего мгновения.

При жизни у Е.П.Б. была привычка постукивать ногой в то время, когда она глубоко задумывалась над чем-нибудь, и она продолжала делать это движение почти до того самого момента, когда прекратилось ее дыхание. Когда умерла последняя надежда, сиделка вышла из комнаты, оставив С.Ф.Райта, У.Р.Олда и меня около нашей любимой Е.П.Б.: двое стояли на коленях перед ней, держа ее руки, а я – сбоку, поддерживая рукой ее голову. Так мы оставались в неподвижности в течение долгих минут, и так, в тишине, Е.П.Б. ушла. Мы даже не смогли точно угадать то мгновение, когда она перестала дышать. Чувство великого умиротворения наполнило комнату, а мы молча стояли на коленях...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [111]
9 и 10 мая 1891, Сидней, Австралия

Первый намек о смерти Е.П.Б. был получен мною телепатически от нее самой, и за этим последовало второе подобное сообщение. Третье я получил от одного из репортеров, присутствовавших на моей заключительной лекции в Сиднее, который сказал мне, когда я спускался с трибуны, что из Лондона пришло сообщение прессы о ее кончине. В моем дневнике за 9 мая 1891 года я записал: "Было неприятное предчувствие смерти Е.П.Б.". На следующий день там же говорится: "Сегодня утром я почувствовал, что Е.П.Б. умерла..." И последняя запись за тот день: "Телефонограмма: Е.П.Б. скончалась". Только те, кто видел нас вместе, кто знал о мистических узах, связывавших нас, могут понять то ощущение тяжелой утраты, которое навалилось на меня после получения этой страшной новости.

ДЖУЛИЯ КЕЙТЛИ [112]
Май 1891, Пенсильвания, США

Через несколько дней после смерти госпожи Блаватской случилось так, что Е.П.Б. разбудила меня ночью. Я поднялась, не чувствуя никакого удивления, а только приятное и привычное удовольствие. Она приковала к себе мой взгляд своим львиным взором. Затем она стала тоньше, выше, и ее очертания начали принимать мужские черты, они медленно изменялись до тех пор, пока передо мной не предстал мужчина высокого роста и недюжинной силы, и последние ее черты переплавились в него, и только львиный взор, который светился, как лучи солнца, – только он остался неизменным. Мужчина поднял голову и произнес: "Будь свидетелем!" Потом он вышел из комнаты, положив при этом руку на портрет Е.П.Б., проходя мимо. С тех пор он несколько раз приходил ко мне с учениями посреди дня, когда я была очень занята работой, а однажды он сошел с огромного портрета Е.П.Б.

"ГОСПОЖА БЛАВАТСКАЯ" [некролог]
"The Herald Tribune" 10 мая 1891, Нью-Йорк, США

Не многим женщинам выпала участь испытать в жизни столько постоянного непонимания, клеветы и нападок, сколько их досталось на долю госпожи Блаватской, но, несмотря на то, что злоба и невежество оказали на нее свое вредоносное влияние, есть огромное множество причин утверждать, что труды всей ее жизни возместят эти убытки, что они продолжатся и все это принесет немало добра. Она была основателем Теософского общества – организации, которая в настоящее время полностью сформирована, и притом твердо, имея отделения во многих странах на Востоке и на Западе... Почти двадцать лет своей жизни она посвятила распространению доктрин о фундаментальных принципах Бытия, которые обладают самыми возвышенными этическими чертами...

Госпожа Блаватская была убеждена в том, что возрождение человечества должно основываться на развитии альтруизма. В этом она была заодно с величайшими мыслителями не только наших дней, но и всех времен...

Она проделала важную работу и... в другом направлении. Можно сказать, никто среди нынешнего поколения не сделал большего для того, чтобы заново открыть так давно скрывавшиеся под семью замками сокровища восточной мысли, мудрости и философии. Определенно, никто не сравнится с ней ни по широте охвата светоносной и глубокой мудрости-религии, что стала результатом трудов вечно мудрого Востока, ни по охвату тех древних литературных трудов, чьи диапазон и глубина настолько ошеломили Западный мир...

Она сама обладала исчерпывающими знаниями в области восточной философии и эзотеризма. Ни один искренний человек, прочитавший две основные ее работы, не сможет усомниться в этом. Общая направленность и тенденции ее писаний были здоровыми, свежими и побуждающими к действию. Тот пример, который она постоянно показывала нам, был именно тем, в чем нуждается Мир, и в котором он всегда нуждался, а именно – пример самопожертвования и самоотверженного труда на благо других людей...

Труд госпожи Блаватской уже принес свои плоды, и ему, видимо, суждено стать причиной еще более заметных и блестящих успехов в будущем... Вот таким стал тот след, который оставила госпожа Блаватская в своем времени, и ее труды служат свидетельством всего этого... Когда-нибудь, может быть, очень скоро, возвышенность и чистота ее намерений, мудрость и широта ее учений будут осознаны более полно, и ее памяти будет воздана та честь, которая принадлежит ей по праву.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Говорит Е.П.Б.

Когда многие годы назад мы в первый раз путешествовали по Востоку, исследуя его покинутые святилища, наши мысли занимали два скорбных и неизбежно возникавших вопроса: где, кто, что такое Бог? Кто когда-либо видел БЕССМЕРТНЫЙ ДУХ человека так, что смог убедиться в бессмертии человека? Именно в тот момент, когда мы более всего стремились к разрешению этих сложных проблем, мы вошли в контакт с определенными людьми, одаренными столь таинственными силами и таким глубоким знанием, что мы можем совершенно обоснованно назвать их истинными мудрецами Востока. И к их учениям мы потянулись всей душой...[113]

Я... знаю Адептов, Братьев, не только в Индии и за пределами Ладакха, но и в Египте, и в Сирии, – ибо там и по сей день существуют Братья... Как бы их ни называли – розенкрейцерами, каббалистами или йогами, Адепты везде являются Адептами. Спокойные, таинственные, отрешенные и никогда не раскрывающиеся полностью ни перед кем, разве что таким способом, как это сделала я, они проходили семь и десять лет испытаний и предоставляли доказательства абсолютной преданности и того, что он или она будет хранить молчание даже в том случае, если ему или ей станут угрожать смертью. Я выполнила эти требования, и теперь я являюсь тем, что я есть... Все, что мне было позволено сказать, – истина: за Гималаями существует центр Адептов различных национальностей, и Таши-лама [Панчен-лама из Шигадзе, Тибет] знает их. Они действуют совместно, и некоторые из тех, кто работают с ним, остаются неизвестными в своей истинной ипостаси для обычного ламы... Мой Учитель Мория, Учитель К.Х. и еще несколько других, с которыми я знакома лично, находятся там, приходя и уходя, и все они поддерживают связь с Адептами в Египте, Сирии и даже в Европе... [114]

В течение тысяч лет один Посвященный за другим... снова и снова исследовал невидимую Вселенную, миры межпланетных областей на протяжении долгого времени, когда его сознательная душа, слившаяся воедино с духовной душой и ВСЕМ, свободная и почти всемогущая, покидала его тело. Эти учения даны нам не только теми Посвященными, которые принадлежат к Великому Гималайскому Братству...

Мистерии жизни и смерти, видимых и невидимых миров исследовались и познавались посвященными Адептами всех времен и народов. Они изучали их в моменты торжественного единения их Божественной монады с универсальным Духом, и они оставили записи о своем опыте. Таким образом, сравнением и проверкой наблюдений одного с наблюдениями другого – при отсутствии тех противоречий, что так часто замечают в медиумическом общении, и, наоборот, при возможности убедиться в том, что видения Адептов, которые жили 10.000 лет назад, неизменно совпадают с видениями современных Адептов, которым никогда, до самого последнего времени, не были известны писания вышеупомянутых, и подтверждаются ими, – обретается Истина. Таким образом, была создана точная наука, основанная на личных наблюдениях и опыте, подтверждаемая постоянными демонстрациями, содержащая неопровержимые доказательства для тех, кто изучает ее.

Имея те способности, которыми обладаем все мы, но которые только они одни развили до совершенства... Адепты имеют возможность пребывать в разнообразных психодуховных планах и состояниях. На протяжении долгих веков одно поколение Адептов за другим исследовало таинства Бытия, жизни, смерти и перерождения, и, в свою очередь, они обучали некоторым фактам из тех, что познали таким образом... [115]

...В 1851 году... я видела моего Учителя в теле, лично, впервые в своей жизни...

...Я видела Учителя в видениях с самого детства. В год визита первого посла Непала... я видела его в Лондоне и узнала его. Это произошло дважды. Один раз Он вышел из толпы, а потом Он приказал мне встретиться с ним в Гайд-парке...

...Я почитаю Учителей и поклоняюсь моему УЧИТЕЛЮ – единственному создателю моего внутреннего "Я", которое только благодаря его зову пробудилось ото сна и без него никогда не стало бы сознательным существом – в этой жизни во всяком случае...

...Я являюсь в достаточной степени оккультистом, чтобы понимать, что прежде чем мы найдем Учителя и седьмой принцип в своих собственных сердцах, – нам нужен внешний Учитель... Он – Спаситель, который ведет вас к вашему внутреннему Учителю. Вот уже десять лет, как я молюсь этому внутреннему Учителю и Богу, и я никогда не представляла наших Учителей как Спасителей в христианском смысле...[116]

...В разное время я жила в Малом Тибете и в Великом Тибете, и... в сумме это время составляет более семи лет... Я бывала на ламаистских службах... посетила Ци-Гадзе [Шигадзе], территорию Таши-Лунпо и ее окрестности, и... даже побывала далее, в таких местах Тибета, где никогда не бывал ни один европеец...[117]

...В 1870-м году я находилась... в доме Махатмы К.Х. Я сидела в углу на коврике, а он расхаживал по комнате в своем костюме для верховой езды... В ответ на его вопрос о моей умершей тетушке я ответила: "I remind can t"*. Он улыбнулся и сказал: "Забавным английским языком вы говорите". Тогда я почувствовала себя пристыженной, свое тщеславие – уязвленным и стала думать о том, что... теперь я нахожусь здесь и не говорю ни на каком языке, кроме разговорного английского. Может быть, я научусь с Ним разговаривать более хорошо.

Потом... через три месяца после этого... я стояла перед Махатмой К.Х. ... Поскольку Учителя не было дома, я взяла несколько предложений, которые я изучала на сензаре в комнате его сестры, и попросила его сказать мне, правильно ли я их перевела, и подала ему листок бумаги, на котором эти предложения были написаны по-английски. Он прочитал их, кое-что исправил и, прочитав их еще раз, сказал: "Теперь ваш английский становится лучше – попытайтесь извлечь из моей головы все до последней крупицы моего знания языка". И он положил свою руку мне на лоб в области памяти и сжал пальцы... и с тех пор он проделывал это с моей головой ежедневно в течение примерно двух месяцев...

...Потом я ухожу от Учителя, который посылает меня назад в Европу. Я прощаюсь с его сестрой, ее ребенком и со всеми челами. Я слушаю то, что говорит мне Учитель. Потом приходит момент расставания, и Махатма К.Х., как всегда, смеясь, говорит мне: "Ну, если даже вы и не выучили многого в плане священной науки и практического оккультизма... то уж во всяком случае, вы немного подучили английский. Теперь вы говорите на нем почти так же хорошо, как я!" И он засмеялся.[118]

Я нахожусь здесь, в этой стране [Америке], посланная моей Ложей от имени Истины к современным спиритуалистам. Моей святой обязанностью является разоблачение того, что есть, и выявление того, чего нет. Возможно, я приехала сюда, поторопившись на сотню лет....

Я вас умоляю, не принимайте меня за "слепого фанатика", ибо если последним я и являюсь, то только не первым. Когда я стала спиритуалистом, то это произошло не благодаря неизменно лживым, обманывающим медиумам, жалким игрушкам в руках недоразвитых духов низшей сферы, древнего царства теней. Моя вера основывается на кое-чем более древнем, чем рочестерские стуки, и проистекает из того же самого источника, который использовался Раймундом Луллием, Пико делла Мирандолой, Корнелием Агриппой, Робертом Фладдом, Генри Мором... и т.д., и все они искали систему, которая откроет для них "глубочайшие глубины" божественной природы и покажет им действительные связи, что скрыты за всеми вещами. И, в конце концов, я обнаружила много лет назад, что устремления моего ума реализовали себя в той теософии, которой учат Адепты...[119]

Я специально поехала в Америку и была послана к Эдди. Там я нашла Олькотта... Мне было приказано довести до его сведения то, что эти психические феномены без философии оккультизма были вещами опасными и сбивающими с пути. Я доказала ему, что то, что медиум может делать с помощью духов, другие способны делать по своей воле без каких-либо духов; что звонов и чтения мыслей, стуков и психических феноменов может добиться всякий, кто обладает способностью действовать в своем физическом теле посредством органов своего астрального тела; я обладала этой способностью с четырехлетнего возраста, о чем знает вся моя семья. Я могу заставить мебель передвигаться, предметы летать по воздуху, а мои астральные руки, которые их поддерживали, при этом оставались невидимыми; все это я делала задолго до того, как узнала о каких-либо Учителях...[120]

Вы не можете себе вообразить, в каком чудесном мире картин и видений я живу. Я пишу "Изиду"... Я сижу с открытыми глазами и внешне вижу и слышу все то, что реально и действительно происходит со мной, и при этом все же одновременно я вижу и слышу то, что я описываю. Я затаиваю дыхание, я опасаюсь сделать малейшее движение из страха, что эти чары могут быть разрушены. Медленно, век за веком, образ за образом, откуда-то издалека выплывает и проходит передо мной что-то вроде магической панорамы, а я тем временем совмещаю все это воедино у себя в уме... Расы и нации, страны и города, которые уже давным-давно пропали во тьме доисторического прошлого, появляются и исчезают снова... Седая древность уступает место историческим событиям, мне открывается значение мифов... Каждое более-менее заметное событие, каждая новая открытая страница этой многоцветной книги жизни запечатлевается в моем мозгу с фотографической точностью. Мои собственные расчеты и вычисления позже представляются мне отдельными раскрашенными кусочками мозаики, которую я собираю, пытаясь подогнать эти кусочки один к другому, и, в конце концов, они всегда собираются в некое геометрическое целое... Вероятнее всего, делаю это вовсе не я, а мое Эго, высший принцип, который обитает во мне. И даже он делает это при помощи моего Гуру и Учителя, который помогает ему во всем. Если случается так, что я забываю что-то, то я просто обращаюсь к нему или к другому, ему подобному, мысленно, и то, что я забыла, немедленно предстает перед моими глазами – иногда передо мной проходят целые таблицы чисел, огромная лента с записью событий. Они помнят всё. Они знают всё. Без них – откуда бы я еще смогла добыть свое знание...[121]

Не опасайтесь, я не сошла с ума. Все, что я могу сказать, – это то, что кто-то, несомненно, вдохновляет меня... Более того: кто-то входит в меня. Говорю и пишу не я: это кто-то внутри меня, мое высшее, светоносное "Я", которое думает и пишет за меня. Не спрашивайте меня, мой друг, о том, что я переживаю, я не смогу вам ясно объяснить это. Я сама не знаю! Единственное, что я знаю, – это то, что я превратилась во что-то вроде хранилища для чьего-то знания. КТО-ТО приходит и окутывает меня, как смутное облако, и сразу же выталкивает меня из себя, и тогда я уже больше не "я" – не Елена Петровна Блаватская, а кто-то другой, кто-то сильный и мощный, рожденный в совершенно другом месте мира. А что касается меня самой, то я как бы почти сплю или лежу, находясь в полусознательном состоянии, – не внутри моего собственного тела, но близко к нему, и только тонкая нить связывает меня с ним. Однако иногда я достаточно ясно все слышу и вижу: я целиком осознаю, что говорит и делает мое тело – или, по крайней мере, его новый обладатель. Я даже понимаю это и помню это настолько хорошо, что впоследствии я могу повторить и даже записать его слова... В таких случаях я вижу страх и благоговение на лицах Олькотта и других и с интересом слежу за тем, как Он полу сострадательно смотрит на них моими глазами и учит их посредством моей физической речи. Но пользуется при этом он не моим умом, а своим, который облекает мой мозг подобно облаку...[122]

Вам кажется странным, что индийский Саиб так легко и просто общается со мной. Я вполне могу понять вас: люди, не привыкшие к подобным явлениям, – которые, хотя и происходили ранее, но их притом полностью игнорировали, – определенно, должны быть столь недоверчивыми... Вы спросите меня: есть ли вероятность того, что Он подобным же образом использует и других людей, как меня? Я ничего совершенно не знаю об этом. Допустите возможность того, что человеческая душа – его действительная живая душа – это вещь, совершенно отдельная от всего остального организма, что его волшебный дух вовсе не прибит гвоздями к этим физическим "потрохам" и что эта душа... способна действовать свободно и независимо. Если это делает непосвященный профан, то это происходит в его сне: посвященный Адепт способен делать это в любой момент по своему собственному выбору... То, что медиумы делают бессознательно, под влиянием внешних сил, овладевающих ими, Адепты способны делать сознательно, по своему волеизъявлению... Что касается Саиба, то я знаю Его уже долгое время. Двадцать пять лет назад Он приезжал в Лондон вместе с принцем Непала... Он являлся здесь, в Нью-Йорке, несколько раз не только мне, но и другим людям... Я всегда знаю и могу узнать Учителя и часто беседую с Ним, не видя Его. Как получается так, что Он слышит меня отовсюду и что я тоже слышу Его голос через моря и океаны два десятка раз в день? Я не знаю, как, но это происходит. Я действительно не могу уверенно сказать, лично ли Он при этом входит в меня; если это не Он, то это его сила, его влияние...

...Учитель... вполне обычно видим для совершенно посторонних людей. Иногда Он выглядит так, как живой человек, во всех отношениях...

Он вскоре возьмет всех нас в Индию, и там мы увидим Его в теле, просто как обыкновенного человека...[123]

Я сейчас очень плотно работаю над "Тайной Д[октриной]". То, что было в Нью-Йорке, повторяется снова, только лучше и яснее. Я начинаю думать, что это сможет возместить нанесенный нам ущерб. О, какие картины, панорамы, сцены, доисторические драмы и все такое! Никогда не видела и не слышала лучше...

Каждое утро появляется новое место и новое событие. Я снова веду двойную жизнь. Учитель находит, что мне слишком трудно смотреть на астральный свет в работе над моей "Т.Д.", находясь в сознании, и поэтому уже примерно две недели я наблюдаю все, что мне нужно, как бы во сне. Я вижу огромные, длинные рулоны бумаги, на которых все написано, и потом восстанавливаю их по памяти...[124]

...Мы можем заявить о том, что представили думающей общественности логически стройную, гармоничную философскую схему происхождения, судьбы и эволюции человека – схему, по сравнению с которой в точном соответствии с истиной блекнут все другие. И что мы способны расширить наши критерии истинности, распространив наши исследования на природу менее известных сил – космических и психических. Другими словами, единственной нашей целью и желанием является стремление способствовать, хоть в какой-то степени, установлению точных научных воззрений на природу человека, которые принесут нынешнему поколению средства восстановления дедуктивной метафизической, или трансцендентной, философии, ибо только она может стать твердым и непоколебимым основанием любой религиозной философии.

Теософия, универсальный растворитель, выполняет эту миссию; блеклые искорки восхода современной психологии смешиваются воедино и все исчезают на фоне яркого дневного света истины, когда орбита солнца восточного эзотеризма достигает зенита. В течение многих лет "великая сирота", человечество, рыдала в темноте, ища поддержки и света. Среди многочисленных чудес чисто материального прогресса, науки, что питала интеллект, но оставляла дух в стороне, человечество, смутно ощущая свое происхождение и мудро предвидя свою судьбу, протягивало к Востоку пустые руки, которые может наполнить только духовная философия. Страдая от разделенности, ревности, ненависти, разрывавших на куски саму его жизнь, оно требовало какого-то твердого основания, на котором можно было бы построить то единство, что оно предчувствовало, какой-то метафизический базис, который мог бы обеспечить развитие самых возвышенных социальных идей. Лишь Учителя восточной мудрости могут заложить такую основу, удовлетворить одновременно и разум, и дух, безопасно провести человечество сквозь ночь "к рассвету долгого дня". Такова цель, которую поставила перед собой теософия...[125]

Раз теософия... затрагивает глубоко скрытые струны в умах и сердцах людей, если ее учения о реинкарнации и карме, или, другими словами, о надежде и ответственности, занимают подобающее им место в жизни новых поколений, то тогда, конечно, наступит день радости и удовольствия для тех, кто сейчас страдает и отвержен всеми. Ибо настоящая теософия – это АЛЬТРУИЗМ, и это невозможно повторять слишком часто. Это братская любовь, взаимная помощь, непреклонное служение Истине. Если бы люди хотя бы раз осознали то, что только в этих вещах можно найти истинное счастье, а вовсе не в богатстве, владениях или эгоистическом удовольствии, тогда разошлись бы черные тучи, и на Земле зародилось бы новое человечество. И тогда, несомненно, наступил бы ЗОЛОТОЙ ВЕК.

Но если этого не произойдет, то разразится гроза, и наша хваленая западная цивилизация и просвещение потонут в таком страшном водовороте ужаса, описания которого не найдешь в анналах истории.[126]

Есть путь, нелегкий и тернистый, изобилующий всевозможными опасностями, но все же существующий, и ведущий к самому сердцу Вселенной. Я могу рассказать, как найти тех, кто укажет вам тайные врата, открывающиеся только внутрь, но тут же и навсегда захлопывающиеся за неофитом, ступившим за них. Нет опасности, не преодолимой бесстрашной отвагой; нет испытания, которое не могла бы пройти безупречная чистота; нет трудности, с коей не справился бы сильный разум. Тех, кто побеждает, ждет впереди награда, которую не описать никакими словами, – власть благословить и спасти человечество; для тех, кто проиграл, впереди – множество жизней, в которых еще может прийти успех.[127]

Мир еще не готов воспринять философию оккультных наук – пусть он сначала убедится в том, что в невидимом мире есть существа – духи ли это умерших или элементалы, и что в человеке сокрыты способности, которые могут сделать его Богом здесь, на Земле.

Когда я умру, и меня уже не будет, люди, возможно, воздадут должное моим бескорыстным стремлениям. Я дала клятву помогать людям на пути к Истине, пока я живу, – и я сдержу свою клятву. Пусть они поносят меня и оскорбляют меня. Пусть кто-то назовет меня МЕДИУМОМ и спиритуалистом, а кто-то – мошенницей. Придет тот день, когда будущие поколения научатся лучше понимать меня.[128].

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Говорят Махатмы

Один или двое из нас надеялись, что мир достаточно хорошо развит, если и не интуитивно, то хотя бы умственно, чтобы оккультное учение было воспринято интеллектом и дало импульс новому витку оккультных исследований... Просматривая все вокруг, мы нашли человека, способного стать лидером – он обладал огромным моральным мужеством, был неэгоистичен и имел множество других хороших качеств. Он был далеко не лучшим из возможных, но... лучшим из всех, кто был. С ним мы связали Е.П.Б. – она обладала совершенно чудесными и исключительными дарованиями. Вместе с тем, у нее было множество явных личных недостатков, но и в том виде, как она была, не было никого из живущих, кто мог бы сравниться с ней по степени пригодности для этой работы. Мы послали ее в Америку, свели их вместе – и испытание началось. – Махатма Мория [129]

...Хотя наш видимый посредник несовершенен – и часто совсем непригоден, – тем не менее, Е.П.Б. является ныне наилучшим из возможных, и ее феномены уже примерно полсотни лет ставят в тупик самые ярчайшие умы века... – Кут Хуми[130]

Я четко осознаю тот факт, что обычная непоследовательность... утверждений Е.П.Б. – особенно когда она распаляется – и странные способы самовыражения делают ее в ваших глазах очень нежелательным передатчиком наших посланий. Тем не менее... если... вы однажды узнали истину, высказанную этим неуравновешенным умом, кажущаяся негармоничность ее речей и идей, ее нервного возбуждения, короче, все вызывающее возмущение чувств трезвомыслящих людей, которые со своими понятиями о скромности и манерах шокируются подобными странными взрывами того, что они рассматривают как ее темперамент... – как только однажды... вы узнаете, что ничто из этого не ее вина ни в малейшей степени, то вы, возможно, сможете посмотреть на нее в совсем ином свете... Мне позволено продемонстрировать вам на мгновение то, что скрыто завесой. Это ее состояние тесно связано с ее обучением в Тибете и с тем, что она послана в мир в одиночестве, чтобы постепенно подготовить путь для других. После почти века бесплодных поисков нашим руководителям пришлось использовать единственную возможность послать европейское тело на европейскую землю для того, чтобы оно послужило связующим звеном между той страной и нашей собственной. Помните... о факте семи принципов в полном человеческом существе. Сейчас ни один мужчина и ни одна женщина, если только они не являются Посвященными пятого круга, не смогут покинуть пределов Бод-Лхас и возвратиться назад в мир в своем интегральном целом... По крайней мере, одному из семи спутников придется остаться позади по двум причинам: во-первых, для того, чтобы образовать необходимое связующее звено, провод для передачи, а во-вторых, в качестве наилучшей гарантии того, что для толпы никогда не откроются определенные вещи. Она не является исключением из правила... Состояние и статус оставшихся шести принципов зависят от внутренних качеств, психофизиологических особенностей личности. – Махатма Кут Хуми [131]

Дух силен, но плоть слаба; настолько слаба, что иногда она даже побеждает сильный дух, "который знает всю Истину". И теперь, практически потеряв контроль над своим несчастным телом, Е.П.Б. пытается что-то делать... Если вы когда-либо получали урок о двойственности человеческой природы и о возможности посредством оккультной науки вывести невидимое, но настоящее "Я" из спячки в состояние независимого существования, то хватайтесь за этот шанс. Смотрите и учитесь... Сейчас я могу действовать через Е.П.Б. лишь в крайне редких случаях, и то при соблюдении величайших предосторожностей. – Махатма Кут Хуми [132]

Если Е.П.Б. когда-либо и совершала действительный, намеренный обман... то это происходило тогда, когда при выполнении оккультных феноменов она постоянно отрицала – кроме случаев, связанных с такими пустяками, как звоны и стуки, – что она каким-либо образом связана с их выполнением лично... Да, в этом и только в этом случае она заслуживает обвинения в том, что она постоянно обманывала своих друзей. Ее совершенно невозможно было заставить осознать абсолютную бесполезность и опасность подобного увлечения; и как глубоко заблуждалась она, полагая, что тем самым она укрепляет нашу славу, тогда как на самом деле, очень часто приписывая нам феномены самой глупейшей природы, она лишь принижала нас в глазах общественности, и предоставляла своим врагам возможность провозглашать, что она была "всего лишь медиумом"! Все было бесполезно. В соответствии с нашими правилами Мория не мог запретить ей действовать таким образом. Необходимо было предоставить ей полную и исчерпывающую свободу действий, свободу в создании причин, которые по истечении определенного срока становились ее бичом, ее клеймом в глазах общества. В лучшем случае он мог запретить ей производить феномены, и к этой крайней мере он прибегал так часто, как только было возможно, к великому неудовольствию со стороны ее друзей и теософов... Является ли это недостатком интеллектуального восприятия у нее? Определенно, нет. Это психологическая болезнь, которую она практически не контролирует.

Ее импульсивная натура... постоянно готова вынести ее за пределы истины в область преувеличения. Она и не подозревает даже, что обманывает своих друзей... Она способна производить оккультные феномены и производила их благодаря своим естественным силам, в совокупности с несколькими долгими годами регулярного обучения, и ее феномены получаются иногда лучше, чудеснее и совершеннее, чем феномены некоторых высоких посвященных чел [учеников]... Таким образом, приписывая нам авторство всевозможных глупых, неуклюжих и подозрительных феноменов, она в то же время совершенно точно помогала нам во многих случаях, давая нам возможность сэкономить примерно две трети используемой силы. Когда же мы говорили ей – поскольку часто мы не могли предотвратить феномен на ее конце линии, – что не стоило этого делать, то она отвечала, что для нее единственной радостью было оказаться полезной для нас. И таким способом она продолжала дюйм за дюймом приносить себя в жертву, готовая отдать – как она думала, ради нашей пользы и славы – всю свою кровь по капельке, и притом отрицая перед свидетелями, что она имеет к этому какое-либо отношение. Можете ли вы назвать это тонкое, хотя и глупое самоотречение "обманом"? Мы – нет...

...Вне всякого сомнения, она вообще склонна к преувеличению, и когда заходит речь о "раздувании величия" тех, кому она предана, ее энтузиазм не знает пределов... Иногда мы не можем не сердиться по этому поводу, но чаще смеемся. Все же те чувства, которые заставляют ее совершать все это, настолько горячи, искренни и правдивы, что их невозможно не уважать или относиться к ним равнодушно. Я не думаю, чтобы я когда-нибудь был так глубоко тронут чем-либо, чему я был свидетелем в своей жизни, как я был тронут восторженной радостью этого бедного старого создания, когда мы недавно встретились оба в своих физических телах с нею, один – после трех лет, а другой – почти после двух лет отсутствия. Даже флегматичный М. был выведен из равновесия таким представлением, главным героем которого был он. Ему пришлось использовать свою силу и погрузить ее в глубокий сон, иначе у нее лопнули бы кровеносные сосуды... в своих лихорадочных попытках расплющить нос о его костюм для верховой езды, забрызганный сиккимской грязью!.. Вы никогда не узнаете ее такой, какой знали ее мы, и потому вы никогда не сможете судить о ней справедливо и беспристрастно. Вы наблюдаете лишь поверхность вещей... В ваших глазах Е.П.Б., в лучшем случае, для тех, кто любит ее вопреки самой себе, – это странная, чудная женщина, психологическая головоломка; импульсивная и добросердечная, но, тем не менее, и не избавленная от пороков. Мы, с другой стороны, под покровом эксцентричности и дурачества, находим в ее внутреннем "Я" мудрость более глубокую, чем вы сами когда-либо сможете воспринять... – Махатма Кут Хуми [133].

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 3
Почему госпожа Блаватская проявляла психические феномены?^[30]

С самого начала мир не видел в теософии ничего, кроме некоторых чудесных феноменов, в которые не верят две трети не спиритуалистов. Очень скоро к Теософскому обществу стали относиться как к группе, которая провозглашает обладание некоторыми "волшебными" силами. Мир никогда не осознавал то, что Общество учило абсолютному неверию в чудеса и даже в саму возможность таковых, что лишь очень немногие в Обществе обладали подобными психическими способностями, и немногие вообще обращали на них внимание. Не понималось также то, что оккультные феномены никогда не производились публично, они делались лишь для друзей просто в качестве способа напрямую продемонстрировать, что такие психические вещи можно проводить без темных комнат, духов, медиумов и вообще без всего того, что применяется в спиритизме... – Е.П.Блаватская [135]

Оккультным феноменам... не удалось произвести желательный эффект, но они не были "чудесами" ни в каком смысле этого слова. Предполагалось, что мыслящие люди, и особенно ученые мужи, по меньшей мере, осознают существование новой, весьма интересной области исследований и опытов, став свидетелями физических эффектов, которые выполняются по волеизъявлению человека и которые они не смогут объяснить. Предполагалось, что теологи с радостью примут доказательство, в котором они так сильно нуждаются в эти времена агностицизма, что душа и дух не являются простыми творениями их фантазии в силу невежества физической составляющей человека, что эти сущности реальны настолько же, насколько и тело, и притом гораздо более важны.

Эти ожидания не оправдались. Оккультные феномены были неправильно поняты и представлены, как в отношении их природы, так и в отношении их цели. Это неприятное обстоятельство нетрудно объяснить в свете того опыта, который теперь накопился по данному вопросу. Ни наука, ни религия не признают существования оккультизма в том смысле, как этот термин используется и понимается в теософии; в смысле, я хочу сказать, сверхматериальной, но не сверхъестественной области, управляемой законом; также они не признают скрытых в человеке сил и возможностей.

Любое вмешательство в повседневную рутину материального мира приписывается религией произвольному волеизъявлению божественного или дьявольского автократа, обитающего в недоступной человеку запредельной области, который не подчиняется никаким законам ни в своих действиях, ни в своем составе, в плане знания идей и желаний которого смертные полностью зависят от вдохновенных проповедей через доверенного посланника...

Когда в наши дни люди наблюдают чудеса, то чувство, возникающее в их умах, – это уже не почитание и благоговение, а любопытство. Именно идея возбудить и использовать это любопытство привела к демонстрации оккультных феноменов. Предполагалось, что эта манипуляция силами природы, которые сокрыты под ее поверхностью... приведет к исследованию природы и законов этих сил, неизвестных науке, но отлично известных оккультизму.

Эти феномены действительно возбуждали любопытство в умах тех, кто становился их свидетелем, но оно, к несчастью, по большей части было праздным. У все большего числа свидетелей возникал ненасытный аппетит на феномены сами по себе, безо всякой мысли об изучении науки и философии, для которых истинность и сила этих феноменов были простой тривиальностью и, так сказать, случайными иллюстрациями. Совсем не часто разбуженное таким образом любопытство рождало серьезное стремление изучить науку и философию самих по себе, независимо от этого...

...Современная наука... в отношении исследования оккультизма работает под давлением не менее тяжелых предрассудков, чем религия; ибо, тогда как религия неспособна воспринять представление о применимости естественного закона к сверхчувственной Вселенной, наука вообще не допускает существования какой-либо сверхчувственной Вселенной, на которую можно было бы распространить силу закона; не может она и вообразить себе возможность существования состояния сознания, отличающегося от нашего теперешнего земного...

Поэтому она спокойно продолжает посмеиваться над этими феноменами; а когда ее принуждают выразить по этому поводу какое-нибудь мнение, то она без колебаний, без изучения, на основании сделанных понаслышке докладов, приписывает все это мошенническим хитростям – проводам, дверям-ловушкам и тому подобному...

Феномены никогда не представлялись в каком-либо другом виде, кроме как проявлений сил, являющихся совершенно естественными и, тем не менее, неизвестных, и при этом иногда они принадлежат определенным индивидуумам, достигшим большего и высшего знания Вселенной, чем ученые или теологи, и которого последние вряд ли смогут достигнуть на избранном ими пути. Однако эта сила скрыта в каждом человеке, и, может быть, со временем кто-то сможет научиться пользоваться ею, развив это умение и добившись условий, необходимых для ее роста. Тем не менее, только в редчайших отдельных случаях все это воспринималось не как "чудо", проделка дьявола или вульгарный трюк... И теософию и теософов злобно и жестоко атаковали со всех сторон, вопреки всем фактам и логике, с такой ненавистью, непримиримостью и немилосердностью, которые были бы совершенно непонятны, если бы история религии не учила нас, какими мерзкими и неразумными скотами становятся невежественные люди, когда дело доходит до лелеемых ими суеверий; и если бы история научных исследований, в свою очередь, не преподала нам урок о том, насколько похожим может стать поведение ученого и поведение невежды, когда под вопрос ставится правильность его теорий.

Оккультизм может производить феномены, но он не способен снабдить мир мозгами, интеллектом и доброй волей, необходимыми для того, чтобы понять и оценить их правильно. И поэтому вряд ли стоит удивляться словам [Учителей] о том, что нужно оставить в покое феномены и позволить идеям теософии проявить свои собственные достоинства. – Е.П.Блаватская [136]

Цель стремящегося к духовной мудрости – это выход на высший план существования, где он должен стать новым человеком... и если ему это удастся, то его способности и возможности получат соответствующее увеличение диапазона и силы... Именно таким образом Адепт становится одаренным чудесными способностями, которые так часто описываются, но здесь нужно помнить о главном факте – что эти силы являются естественными составляющими на более высоком плане эволюции, так же как обычные способности человека являются естественными составляющими существования на обыкновенном человеческом плане.

Кажется, многие полагают, будто адептство не столько является результатом радикального развития, сколько постепенного построения; кажется, они воображают, что Адепт – это человек, который, пройдя определенный четко проложенный курс обучения, состоящий из строгого следования набору произвольных правил, приобрел сначала одну способность, потом другую; и когда, наконец, он достиг определенного числа этих способностей, то получил с этого момента право называться Адептом.

Действуя согласно этому ошибочному представлению, они считают, что первое, что необходимо сделать при достижении адептства, – это приобрести "способности", среди которых наиболее восхитительными являются ясновидение и способность покидать физическое тело и путешествовать на расстояние. Тем, кто желает приобрести подобные способности ради своего собственного успеха, нам сказать нечего; их тоже ждет участь всех тех, кто действует из чисто корыстных соображений... – Е.П.Блаватская [137].

...Теософское общество должно бороться со всеми, кто под его прикрытием стремится приобрести волшебные способности ради своих собственных корыстных устремлений и причинения зла другим. Многие люди вступили в наше Общество только из любопытства, и ни по какой другой причине. Психические оккультные феномены – вот к чему они стремились, и они не желают поступиться хотя бы йотой собственного удовольствия и привычек для того, чтобы приобрести эти способности. Такие очень быстро уходят прочь с пустыми руками. Теософское общество никогда не было и никогда не будет школой нахватанных отовсюду теургических ритуалов. Существуют десятки мелких оккультных обществ, которые очень многословно вещают о магии, оккультизме, Розенкрейце, Адептах и тому подобном. Под прикрытием философии мудрости-религии [теософии] они умудряются использовать в своих целях мистические термины, которые действуют некоторое время и позволяют им с помощью небольшой доли ясновидения одурачить "оккультизмом" мистически настроенных, но невежественных ищущих, и вести их как стадо овец практически в любом направлении... Но горе тем, кто пытается превратить благородную философию в пристанище отвратительной аморальности, жадных корыстных интересов и производства денег под эгидой теософии. – Е.П.Блаватская [138]

...Это Общество не было основано в качестве приюта для поддержания потока оккультистов – фабрики по производству Адептов. В его намерения входило ослабление потока материализма, а также спиритического феноменализма... Оно должно было возглавить духовное пробуждение, которое теперь началось, а не потакать психическим курьезам, которые являются всего лишь еще одной разновидностью материализма... – Е.П.Блаватская [139]

Психизм со всеми своими привлекательными и опасными сторонами, неизбежно разовьется среди вас, но вы должны опасаться, чтобы психическое развитие не подавило собой манасическое и духовное. Психические способности, находящиеся под совершенным контролем, сдерживаемые и управляемые манасическим принципом, являются полезными инструментами для развития.

Но если эти способности захватывают господство, контролируют сами вместо того, чтобы быть контролируемыми, используют вместо того, чтобы быть используемыми, то они приведут ученика к самым опасным иллюзиям и к неизбежному моральному краху. – Е.П.Блаватская [140]

По мере подготовки к началу нового цикла, по мере того, как предвестники новой субрасы появляются на Американском континенте, скрытые психические и оккультные способности человека начинают зарождаться и расти... Поймите раз и навсегда, что нет ничего духовного или божественного ни в одном из этих проявлений... Этика теософии более важна, чем какое-либо откровение психических законов и фактов. Последние относятся целиком к материальной и временной составляющей... человека, а этика схватывает и погружается в настоящего человека – перевоплощающееся Эго... – Е.П.Блаватская [141]

Не становясь неким Махатмой, Буддой или Великим Святым, пусть... стремящийся изучит философию теософии и Науку Души; и он станет одним из скромных благодетелей человечества, безо всяких сверхчеловеческих способностей. Сиддхи (способности Архата) предназначены только для тех, кто способен "управлять жизнью", и приносить ужасные жертвы в процессе обучения, и следовать этим требованиям до последней буквы... Поймите сразу и помните всегда, что истинный оккультизм, или теософия, состоит в Великом Отречении от СЕБЯ, безоговорочном и абсолютном, как в мыслях, так и в действиях. Это – АЛЬТРУИЗМ. "Не себя ради, но для мира он живет..." Его личность должна исчезнуть, и он должен стать просто добродетельной силой природы... – Е.П.Блаватская [142]

...Постарайтесь пройти сквозь эту великую майю [иллюзию], о которой всегда во всем мире предупреждали изучавших оккультизм их учителя, – избежать охоты за оккультными феноменами. Подобно жажде и опиуму, она растет по мере удовлетворения. Спириты упиваются ею... Если вы не можете быть счастливы без феноменов, вы никогда не познаете философию теософии... Я говорю вам совершеннейшую истину, что... если вы изберете истину, то все остальное к ней приложится – со временем. Наши метафизические истины не становятся убедительнее оттого, что наши письма падают из воздуха к вам на колени или появляются у вас под подушкой. Если наша философия ложна, то чудо не поможет ей стать истинной. – Махатма Мория [143]

...Люди, вступающие в Теософское общество, ведомые одним лишь корыстным стремлением достичь власти, используя оккультную науку только себе во благо или главным образом на это, с таким же успехом могли бы и не вступать в Общество – они обречены на разочарование... Сколько еще раз нужно повторять, что те, кто вступают в Общество с единственной целью войти с нами в контакт, и если не приобрести, то, по крайней мере, убедиться в реальности подобных сил и в объективности нашего существования, – гонятся за миражом?..

Только тот, кто несет любовь к человечеству в своем сердце, кто способен тщательно усвоить представление о возрождении практического Братства, может получить доступ к нашим тайнам. Только такой человек никогда не употребит свою силу во зло, и только с ним можно не опасаться, что он повернет ее во благо лишь себе одному. Человек, для которого добро для человечества не стоит выше добра для себя, не достоин стать нашим челой [учеником] – он не достоин обрести более высокое знание, чем его сосед. Если ему нужны феномены, пусть доставляет себе удовольствие спиритическими штучками...

Мы находимся среди людей враждующих, упрямых и невежественных, которые ищут истину, не будучи способными познать ее, ибо каждый стремится к ней лишь ради своей собственной пользы и удовлетворения, не задумываясь ни на секунду при этом о других... – Махатма Мория [144]

...Вы способны принести огромную пользу, помогая предоставить народам Запада прочную основу, на которой они смогут восстановить свою рушащуюся веру. Им нужно доказательство, которое может дать только азиатская психология. Эра слепой веры прошла, наступила эра исследования. Такое исследование, которое только лишь разоблачает ошибки, не открывая ничего, на чем можно было бы построить душу, не добивается ничего, кроме свержения идолов. Свержение идолов по своей разрушительной природе не может дать ничего – оно лишь сметает все подряд. Но человек не может удовлетвориться голым все отрицанием. Агностицизм – это лишь временное прибежище.

Сейчас наступает время, когда вскоре должен появиться неизменный импульс, который повлечет век по направлению к крайнему атеизму или оттянет его назад к крайней религиозности, раз он не привел к простой и душеспасительной философии Ариев. Тот, кто наблюдает события сегодняшнего дня, с одной стороны, среди католиков, которые разводят чудеса так же быстро, как белые муравьи свое потомство, и, с другой стороны, среди свободных мыслителей, которые пачками становятся агностиками, – увидит, к чему все это движется. Век стал свидетелем разгула феноменов. Те чудеса, о которых твердят спиритуалисты в противовес догмам о вечных муках ада и искуплении, католики умудряются приводить в качестве мощного доказательства своей веры в чудеса.

Скептики смеются и над теми, и над другими. Все они слепы, и нет того, кто мог бы стать их проводником! Вы и ваши коллеги можете предоставить достаточно материалов для столь необходимой всеобщей религиозной философии, неуязвимой для атак со стороны науки, потому что она сама является вершиной точных наук, и для религии, которая, конечно, стоит своего имени, потому что включает в себя отношения между человеком психическим и человеком физическим, и их обоих – ко всему, что находится выше и ниже их...

Теософское общество – это не клуб чародеев, оно не занимается отдельно изучением феноменов. Его главная цель состоит в выкорчевывании современных суеверий и скептицизма, и освобождении из-под семи замков древнего источника того доказательства, на котором человек сможет построить свою будущую судьбу и точно узнать о том, что он будет жить после этой жизни, если только захочет, и что все феномены – это не что иное, как проявление природного закона, и попытаться понять, в чем состоит долг каждого мыслящего существа... – Махатма Кут Хуми [145].

 

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Incidents in the Life of Madame Blavatsky, compiled and edited by A.P.Sinnett. – London, 1886. – Pp. 18-20. (Далее – Incidents.)

2. Incidents. – Pp. 26-28.

3. Компиляция из: Vera P. de Zhelihovsky. Helena Petrovna Blavatsky // Lucifer. – London, November, 1894. – Pp. 203, 204; Incidents. – Pp. 30-35, 37-39.

4. Incidents. – Pp. 54-55.

5. Constance Wachtmeister, Reminiscences of H.P.Blavatsky and "The Secret Doctrine". – London, 1893. – Pp. 56-57. (Далее – C.Wachtmeister, Reminiscences.)

6. Компиляция из: Vera P. de Zhelihjvsky. Helena Petrovna Blavatsky // Lucifer. – London, November 1894. – Pp. 205-206; Incidents. – Pp. 86, 87-91.

7. Incidents. – Pp. 91-97.

8. Incidents. – Pp. 115-116, 134-135, 143, 146-152.

9. Report of the Result of an Investigation into the Charges against Madame Blavatsky Brought by the Missionaries of tht Scottish Free Church of Madras, and Examined by a Committee appointed from that Purpose by the General Council of the Theosophical Society. – Madras, India, 1885. – Pp. 94-95. (Далее – T.S. Report.)

10. Incidents. – Pp. 158-163, 167-168.

11. Emma Coulomb. Some Account of My Intercourse with Madame Blavatsky from 1872 to 1884; with Additional Letters and a Full Explanation of the Most Marvellous Theosophical Phenomena. – Madras, India, 1884. – Pp. 3-4.

12. Ghost Stories Galore: A Night of Many Wonders at Second Hand in the Eighth Avenue Lamasery // The New York World. – April 21, 1878. – P. 9.

13. Henry S.Olcott. Old Diary Leaves: The True Story of the Theosophical Society. – V. 1. – New York, 1895. – Pp. 21-22. (Далее – OLD).

14. Elizabeth G.K.Holt. A Reminiscence of H.P.Blavatsky in 1873 // The Theosophist. – Adyar, Madras, India, December, 1931. – Pp. 257-266.

15. OLD. – V. 1. – Pp. 1-10.

16. OLD. – V. 1. – Pp. 10-11, 17, 40-42.

17. Incidents. – Pp. 186-199.

18. Rosicrucianism in New York // The Liberal Christian. – New York, September 4, 1875.

19. Some Unpublished Letters of Helena Petrovna Blavatsky, with Introduction and Commentary by Eugene Rollin Corson. – London, 1929. – Pp. 24-28, 33, 35, 36-37, 45-47, 118.

20. Компиляция из: Henry S.Olcott. The First Leaf of T.S. History // The Theosophist. – Adyar, Madras, India, November, 1890. – Pp. 65-70; Henry S.Olcott. Historical Retrospects. – Madras, India, 1896. – Pp. 2-3.

21. OLD. – V. 1. – Pp. 202-204, 205, 208-212, 236-237, 243-247.

22. Alexander Wilder. How "Isis Unveiled" Was Written // The World. – New York, May 1908. – Pp. 77-87.

23. Theodore Besterman. Mrs. Annie Besant: A Modern Prophet. – London, 1934. – Pp. 148-154.

24. OLD. – V. 1. – Pp. 377, 379-381.

25. Компиляция из: Religio-Philophical Journal. – Chicago, Illinois, January 12, 1878. – P. 6; H.P.B.: In Memory of Helena Petrovna Blavatsky. – London, 1891. – Pp. 11-13. (Далее – H.P.B.: In Memory.)

26. Theosophical Review. – London, January 1902. – Pp. 386-388.

27. H.P.Blavatsky’s Adieux // The New York Daily Graphic. – December 10, 1878. – P. 266.

28. Light. – London, August 30, 1884. – P. 360.

29. OLD. – V. 2. – Pp. 4-6.

30. Georg Wild. Notes of My Life. – London, 1903. – Pp. 71-73.

31. Компиляция из: OLD. – V. 2. – Pp. 8-25; A.O.Hume. Hints on Esoteric Theosophy, 1: Is Theosopy a Delusion? Do the Brothers Exist? // Calcutta, India, April, 1882. – Pp. 78, 80. (Далее – Hints.)

32. Компиляция из: Incidents. – Pp. 221-222, 224, 226, 234; A.P.Sinnett. The Occult Wordl. – London, 1881. – Pp. 42-48. (Далее – ОW.)

33. Voyage with Mme. Blavatsky: The Summary Manner in Which She Silenced a Skeptical First Officer // The Philadelphia Inquirer. – May 11, 1891.

34. OLD. – V. 2. – Pp. 151-205.

35. Anagarika Dharmapala. On the Eightfold Path // Asia. – New York, September 1927. – Pp. 720-722.

36. The Theosophical Forum. – Point Loma, California, April 15, 1933. – Pp. 241-243.

37. OLD. – V. 2. – Pp. 206-208, 213, 215, 225.

38. Damodar K.Mavalankar. Damodar: The Writtings of a Hindu Chela // Theosophical University Press. – Poin Loma, California, 1940. – Pp. 260-264. (Далее – Damodar.)

39. OW. – Pp. 66-84.

40. OW. – Pp. 89-90.

41. OW. – Pp. 92-95.

42. OW. – Pp. 108-113.

43. Hints. – Pp. 103-105.

44. T.S. Report. – P. 70.

45. Incidents. – Pp. 97-98.

46. Hints. – Pp. 97-98.

47. Компиляция из: Light. – London, June 24, 1882. – P. 301; Light. – London, January 30, 1886. – Pp. 50-51.

48. Alice Gordon. Instantaneous Transmission of Another Letter // Psychic Notes. – Calcutta, India, March 30, 1882. – Pp. 60-61.

49. OLD. – V. 2. – Pp. 363-367.

50. T.S. Report. – Pp. 60-61, 89.

51. S.Ramasvamier. How a Chela Found His Guru // The Theosophist. – Bombay, India, December 1882. – Pp. 67-69.

52. Incidents. – Pp. 255, 257-258.

53. Компиляция из: The Path. – New York, April 1890. – P. 8; The Path. – New York, June 1892. – Pp. 71-75.

54. The Theosophist. – Adyar, Madras, India, May 1907. – Pp. 633-634.

55. Компиляция из: OLD. – V. 2. – Pp. 463-466; и OLD. – V. 3. – Pp. 11, 18.

56. William T.Brown. Some Experiences in India. – London. 1884. – Pp. 5-7, 10-13, 15-17.

57. OLD. – V. 3. – Pp. 37-39, 43-45.

58. Damodar K.Mavalankar. A Great Riddle Solved // The Theosophist. – Adyar, Madras, India, December 1883 – January 1884. – Pp. 61-62; перепечатано в Damodar. – Pp. 213-216.

59. T.S. Report. – Pp. 79-80.

60. Компиляция из: Franz Hartmann. Report of Observations Made During a Nine Month Stay at the Headquarters of The Theosophical Society at Adjar, Madras, India. – Madras, India, 1884. – Pp. 11-15, 28-30; Franz Hartmann. Supplement to The Theosophist. – Adyar, Madras, India, April 1884. – P. 65.

61. Компиляция из писем У.К.Джаджа // The Word. – New York, April 1912. – Pp. 17-19, 22.

62. A.P.Sinnett. Early Days of Theosophy in Europe. – London, 1922. – Pp. 54-56. (Далее – Early Days.)

63. Archibald Keightley. Reminiscences of H.P.Blavatsky // The Theosophical Quarterly. – New York, Okt. 1910. – P. 110.

64. H.P.B.: In Memory. – Pp. 52-55, также включено в сборник Echoes of the Orient: The Writtings of William Quan Judge. – San Diego, California, 1980. – V. 2. – Pp. 17-20.

65. Incidents. – Pp. 266-269.

66. Компиляция из: H.P.B.: In Memory. – P. 69; и Francesca Arundale. My Guest: H.P.Blavatsky. – Adyar, Madras, India, 1932. – Pp. 29-37, 40-42. (Далее – My Guest.)

67. L.C.L. [Laura C.Langford, она же Laura C.Holloway]. The Mahatmas and Their Instruments // The Word. – New York, July 1912. – Pp. 204-206.

68. Henry Sidgwick: A Memoir by A.S. and E.M.S. – London, 1906. – Pp. 384-385.

69. My Guest. – Pp. 44-46.

70. Incidents. – Pp. 279-286.

71. Beatrice Hastings. Solovyoff s Fraud. – Edmonton, Canada, 1988. – Pp. 27-29.

72. Laura C.Holloway. Blavatsky s Mesmerism // Current Literature. – New York, March 1889. – Pp. 243-244.

73. C.W.Leadbeater. How Teosophy Came To Me. – Adyar, Madras, India, 1948 г. – Pp. 57, 59-62. (Далее – How Theosophy.)

74. H.P.B.: In Memory. – Pp. 14-15.

75. How Theosophy. – Pp. 68, 71, 73-77.

76. H.P.B.: In Memory. – Pp. 15-17.

77а. Richard Hodgson. Account of Personal Investigations in India, and Disccussion of the Authorship of the "Koot Hoomi" Letters // Proceedings of the Society for Psychical Researchяя. – London. – V. 3, 1885. – Pp. 207, 261, 262, 313-314, 317.

77б. The Theosophist. – Adyar, Madras, India, September 1932. – Pp. 732-734.

78. Charles Johnston. The Theosophical Movemen // The Theosophical Quarterly. – New York, July 1907. – Pp. 17-18.

79. Компиляция из: Early Days. – Pp. 79-83; Incidents. – Pp. 302-303.

80. C.Wachtmeister, Reminiscences. – Pp. 16-21, 22-23, 32-33, 43-45, 49-50, 55-56, 59-61.

81. C.Wachtmeister, Reminiscences. – Pp. 121-125.

82. C.Wachtmeister, Reminiscences. – Pp. 107-108.

83. Компиляция из: H.P.B.: In Memory. – P. 20, и C.Wachtmeister, Reminiscences. – Pp. 71-76.

84. Archibald Keightley. From Ostende to London // The Path. – New York, November 1892. – Pp. 245-248.

85. C.Wachtmeister, Reminiscences. – Pp. 90-95.

86. Charles Johnston. Helena Petrovna Blavatsky // The Theosophical Forum. – New York, April, May, June and July 1900; перепечатано в H.P.B. s Collected Writings. – V. 8. – Pp. 392-409.

87. Archibald Keightley. Reminiscemces of H.P.Blavatsky // The Theosophical Quarterly. – New York, Oktober 1910. – Pp. 113-119.

88. H.P.B.: In Memory. – Pp. 38-39.

89. Alice Leighton Cleather. H.P.Blavatsky As I Knew Her. – Calcutta, 1923. – Pp. 2-4. (Далее – Cleather. As I Knew Her)

90. Katherine Tingley. Helena Petrovna Blavatsky: Foundress of the Original Theosophical Society in New York, 1875. – Point Loma, California, 1921. – Pp. 34-35. (Далее – Tingley. H.P.B.)

91. Компиляция из: William T.Stead. Note // The M.P. For Russia: Reminiscences & Correspondence of Madame Olga Novikoff. – London, 1909. – V. 1. – Pp. 130-131; William T.Stead. The Review of Reveiws. – London, June 1891. – Pp. 548-550.

92. Bertram Keightley. Reminiscences of H.P.B. – Adyar, Madras, India, 1931. – Pp. 21-23. (Далее – B.Keightley. Reminiscences.)

93. William Kingsland. The Real H.P.Blavatsky: A Study in Theosophy, and a Memoir of a Great Soul. – London, 1928. – Pp. 18-19, 24, 258, 259, 261.

94. Cleather. As I Knew Her. – Pp. 15-16.

95. Blavatsky Still Lives and Theosophy is in a Flourishing Condition // New York Times, January 6, 1889. – P. 10; также включено в сборник Echoes of the Orient: The Writtings of William Quan Judge. – San Diego, California, 1987. – V. 3. – Pp. 138-141.

96. Tingley. H.P.B.. – Pp. 35-36.

97. B.Keightley. Reminiscences. – Pp. 25-27.

98. Edmund Russell. Isis Unveiled // The Theosophical Outlook. – San Francisco, California, April 26, 1919. – Pp. 129-134.

99. Violet Tweedale. Ghosts I Have Seen and Other Psychic Experiences. – New York, 1919. – Pp. 51, 56-61.

100. Annie Besant. An Autobiography. – London, 1893. – Pp. 308-313. (Далее – Besant, Autobiography.)

101. H.P.B.: In Memory. – P. 31-35.

102. Компиляция из: Besant, Autobiography. – Pp. 321-323; Annie Besant. The Masters. – Adyar, Madras, India, 1912; переиздание 1977. – Pp. 32-33.

103. H.P.B.: In Memory. – Pp. 31-35.

104. Rev. B.Old. Memories of H.P.B. – Over 50 Years Ago // The Theosophist. – Adyar, Madras, India, November 1941. – Pp. 107, 109.

105. OLD. – V. 4. (1887-1892). – Adyar, Madras, India, 1931. – Pp. 254-256.

106. Cleather. As I Knew Her. – Pp. 21-24.

107. Esther Windust. Personal Reminiscences of H.P.B. // Eirenicon. – Hyde, Chesire, England, 1950. – 97. – Pp. 1-2; перепечатано в The Canadian Theosophist. – Toronto, Canada, May 15, 1951. – Pp. 33-34.

108. Extracts from Countess Wachtmeisters Letters as to H.P.B.s Last Days // The Theosophist. – Adyar, Madras, India, May 1929. – Pp. 124-125.

109. H.P.B.: In Memory. – P. 34.

110. H.P.B.: In Memory. – Pp. 3-7.

111. OLD. – V. 4. – P. 300.

112. C.Wachtmeister. Reminiscences. – P. 127.

113. H.P.Blavatsky. Isis Unveiled. – V. 1. – New York, 1877. – P. 6.

115. Компиляция из: H.P.Blavatsky. Collected Writings. – V. 5. – Pp. 50-51; H.P.Blavatsky. The Key to Theosophy. – London, 1889. – P. 217.

116. Компиляция из: H.P.B. C.W. – V. 7 – P. 247; The Letters H.P.Blavatsky to A.P.Sinnett. – Pasadena, California, 1973. – Pp. 104, 151 (Далее – H.P.B.-A.P.S. Letters); The Path. – New York, March 1896. – P. 367.

117. H.P.B. C.W. – V. 6. – P. 272.

118. The Mahatma Letters to A.P.Sinnett from the Mahatmas M. & K.H. Pasadena, California, 1975, факсимиле второго издания. – Pp. 478-479 (Далее – ML, 2nd Ed.), также в The Mahatma Letters

to A.P.Sinnett from the Mahatmas M. & K.H.. – Adyar, Madras, India, 1962, изд. 3-е испр. – P. 471. (Далее – ML, 3rd Ed.)

119. Some Unpublished Letters of Helena Petrovna Blavatsky. – London, 1929. – Pp. 127-128.

120. The Path. – New York, March 1896. – P. 369.

121. The Path. – New York, January 1895. – Pp. 300-301.

122. The Path. – New York, December 1894. – P. 266.

123. Компиляция из: The Path. – New York, January 1895. – Pp. 298-300.

124. Компиляция из: H.P.B.-A.P.S. Letters. – P. 194, 244.

125. H.P.B. C.W. – V. 12. – Pp. 307-308.

126. H.P.B. C.W. – V. 13. – P. 219.

128. H.P.B. C.W. – V. 1. – P. 73.

129. ML, 2nd Ed. – P. 263; ML, 3rd Ed. – P. 259.

130. ML, 2nd Ed.. – Pp. 9-10; ML, 3rd Ed. – Pp. 9-10.

131. ML, 2nd Ed. – Pp. 203-204; ML, 3rd Ed. – Pp. 201-202.

132. H.P.B.-A.P.S. Letters. – P. 7.

133. ML, 2nd Ed. – Pp. 311-314; ML, 3rd Ed. – Pp. 307-309.

134. Letters from the Masters of the Wisdom, 1870-1900. First Series. – Adyar, Madras, India, 1973. – Pp. 44-45.

135. H.P.B. The Key to Theosophy – Pp. 273-274.

136. H.P.B. C.W. – V. 9. – Pp. 46-50.

137. H.P.B. C.W. – V. 6. – Pp. 332-333.

138. H.P.B. C.W. – V. 11. – Pp. 164-165.

139. H.P.B. C.W. – V. 9. – P. 244.

140. H.P.B. C.W. – V. 13. – P. 173.

141. H.P.B. C.W. – V. 12 – Pp. 154-156.

142. H.P.B. C.W. – V. 9. – P. 254.

143. ML, 2nd Ed. – P. 262; ML, 3rd Ed. – P. 258.

144. ML, 2nd Ed. – Pp. 251-252; ML, 3rd Ed. – Pp. 248-249.

145. OW. – Pp. 137-139.

 

БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ

Арундейл Франческа (?–1924) – англичанка, приняла веру епископальной церкви Англии и позже римской католической церкви, но растущий скептицизм, в конце концов, заставил ее отказаться от ортодоксальной религии. Потом занялась исследованием спиритуализма и в 1881 году, узнав о теософии, вступила в Британское Теософское общество. В 1884 году мисс Арундейл была помощником казначея всемирного ТО[31].

 Баллард Анна – американская журналистка, пожизненный член Нью-йоркского пресс-клуба.

Безант Анни (1847–1933) – английский общественный реформист, теософ, лидер движения за независимость Индии и один из величайших ораторов тех времен. Отвергая христианство, миссис Безант вступила в 1874 г. в Национальное секулярное общество и стала соратником Чарльза Бредли, свободного мыслителя-атеиста. В 1880-х годах у нее возник интерес к социализму, работала с Джорджем Бернардом Шоу в Фабианском обществе. Потом, в марте 1889 года, встретила госпожу Блаватскую и вступила в Теософское общество. После смерти Е.П.Б. миссис Безант стала членом объединенного внешнего руководства Эзотерической секции Е.П.Б. вместе с У.К.Джаджем. В 1893 году отправилась в Индию, где позже устроила кампанию в поддержку индийского национализма и основала Индийскую лигу местного управления (1916). Миссис Безант была президентом Теософского общества (Адьяр) с 1907 года до своей кончины. Автор нескольких десятков книг, в том числе "Древняя мудрость" (1897) и "Эзотерическое христианство" (1901)[32].

Берроуз Герберт (1845–1922) – английский гражданский служащий. Сын методистского приходского священника, Берроуз получил образование в Кембриджском университете, часто публично выступал в защиту секуляризма, независимости Ирландии и прав женщин. Один из основателей социал-демократической федерации. Был кандидатом в парламент в 1908 и 1910 годах.

Браун Уильям Турне (1857–?) – шотландец, получивший высокую степень в университете Глазго, заинтересовался теософией в 1883 году, в Лондоне. Жил в Индии с сентября 1883 по январь 1885, в 1886 году обосновался в США. Через год принял христианскую веру и уверовал в то, что госпожа Блаватская "продала душу... дьяволу". Написал два сочинения о своих взглядах на теософию: "Some Experiences in India" (1884) и "My Life" (1885)[33].

Вахтмайстер Констанция, графиня (1838–1910) – преданный теософ, вдова шведского графа Карла Вахтмайстера (1823-1871). Изучая спиритуализм в конце 1870-х, заинтересовалась теософией и вступила в 1880 году в Теософское общество. Впервые встретилась с Е.П.Б. в апреле 1884 года во время поездки в Лондон. В ее книге "Reminiscences of H.P. Blavatsky and "The Secret Doctrine" (1893) дается великолепное описание пребывания Е.П.Б. в Вюрцбурге (1885-1887), Германия, и Остенде, Бельгия[34].

Вильд Джордж (1821–1906) – шотландский врач, спиритуалист и теософ. Получив в 1851 году степень доктора медицины, занялся изучением гомеопатии, месмеризма и спиритуализма. В 1879 году вступил в Теософское общество, но в 1882 году отрекся от Общества. Был одним из первоначальных основателей Общества психических исследований (Лондон) в 1882 году. Среди его трудов "Clarvoyance" (1883) и "Theosophy, or Spiritual Dinamics and the Divine and Miraculous Man" (1894)[35].

 Гебхард Рудольф Эрнст (1857–1935) – немецкий теософ, сын Густава и Мари Гебхардов из Эльберфельда, Германия. Он был четвертым по счету ребенком среди шести сыновей и дочери. В октябре 1884 года поехал с полковником Олькоттом в Индию и присутствовал на теософской конвенции (Адьяр, Мадрас, Индия) в декабре 1884 года. Госпожа Блаватская дважды останавливалась в доме Гебхардов в Эльберфельде.

Гордон Алиса – английский спиритуалист, теософ, жена генерал-майора индийской армии Уильяма Гордона (1831-1909). Жительница города Хауры, Индия, миссис Гордон в декабре 1879 года приехала в дом А.П.Синнетта в Аллахабаде для того, чтобы встретиться с Е.П.Блаватской и полковником Олькоттом. В 1890 году произнесла в Лондоне речь о Е.П.Б. и ее оккультных феноменах[36].

Джадж Уильям Куан (1851–1896) – американский адвокат и теософ, родился в Ирландии. Из своего родного Дублина в 1864 году Джадж и его семья эмигрировали в США. Изучал юриспруденцию и работал юристом с 1872 года. Был одним из трех главных основателей Теософского общества. В 1886 году начал издавать "Путь" ("The Path"), ежемесячный теософский журнал, который существует и поныне. В том же году избран генеральным секретарем Американской секции ТО. В 1888 году помогал Е.П.Блаватской организовать ее Эзотерическую школу. После смерти Е.П.Б. Джадж стал членом объединенного внешнего руководства Эзотерической школы вместе с Анни Безант.

В число его работ входят "The Ocean of Theosophy" (1893) и "Echoes of the Orient" (3 тома; 1975-1987)[37].

Джонстон Вера Владимировна (1864–1923) – дочь сестры Е.П.Б. – Веры Петровны Желиховской. Осенью 1888 года Вера вышла замуж за Чарльза Джонстона.

Джонстон Чарльз (1867–1931) – ирландский теософ, известный санскритолог и востоковед. В 1885 г. вступил в Теософское общество. Осенью 1888 года женился на племяннице Е.П.Б. – Вере Желиховской. В 1896 году переехал на постоянное жительство в Соединенные Штаты. Позже был одним из издателей Британской энциклопедии. Перевел на английский язык несколько индийских писаний, в том числе: "The Bhagavad-Gita" (1908), "The Yoga Sutras of Patanjali" (1912) и "The Great Upanishads" (1927)[38].

Дик Фредерик Дж. (1856–1927) – гражданский инженер, теософ, был начальником управления бухт и маяков в Ирландии. Вступил в Теософское общество в Дублине в декабре 1888 года. В 1905 году профессор Дик переехал в Теософское общество в Пойнт Ломе, Сан-Диего, Калифорния, где работал преподавателем математики и астрономии в школе античности[39].

 Дхармапала Анагарика (1864–1933) – знаменитый буддист, родился в Коломбо, Цейлон. В декабре 1881 года присоединился к Е.П.Б. и Олькотту в Адьяре. Е.П.Б. поощряла изучение им буддийских палийских писаний. В мае 1891 года он основал Общество Маха Бодхи в Калькутте, Индия. В 1893 году выступал на Всемирном парламенте религий в Чикаго, Иллинойс, США. Остаток своей жизни провел, занимаясь распространением буддизма и работая от имени Общества Маха Бодхи[40].

 Желиховская Вера Петровна (1835–1896) – младшая сестра Е.П.Б. Дважды была замужем и имела шестерых детей. Писала детские рассказы, публиковалась в различных русских журналах. Среди работ Веры о жизни Е.П.Б.: "Когда я была ребенком" (2 изд., 1894), "Моя юность" (1893), "Правда о Елене Петровне Блаватской", Ребус. – Санкт-Петербург, 1883, и "Helena Petrovna Blavatsky", Lucifer. – London, November 1894 – April 1895. В 1880-х годах Вера несколько раз побывала в Европе, чтобы навестить Е.П.Б[41]...

Кейтли Арчибальд (1859–1930) – известный английский врач, теософ и один из самых преданных друзей Е.П.Б. Весной 1884 года вступил в Теософское общество. В 1887-1888 годах занимался организацией (при помощи своего дяди Бертрама Кейтли и графини Вахтмайстер) домашнего хозяйства Е.П.Б. в Лондоне. В то же время Арчибальд и Бертрам занимались подготовкой для публикации рукописи "Тайной Доктрины" Е.П.Б. В 1891 году женился на Джулии фер Планк из Пенсильвании[42].

Кейтли Бертрам (1860–1945) – английский теософ, близкий соратник Е.П.Б. Имел кембриджское образование, теософией заинтересовался в 1883 году. Весной 1884 года полковник Олькотт принял Бертрама в Теософское общество. В 1887 году Бертрам помогал Арчибальду и графине Вахтмайстер организовать домашнее хозяйство Е.П.Б. в Лондоне. Работал с Е.П.Б. при подготовке рукописи "Тайной Доктрины" для публикации[43].

Кейтли Джулия Вартон (185?–1915) – американская теософская писательница. Дочь выдающегося юриста и конгрессмена. Первые свои произведения опубликовала в "Harper s Magazine" и "Galaxy". Побывав на лекции о теософии в 1886 году, вступила в Теософское общество. Вскоре стала публиковаться в журнале У.К.Джаджа "The Path". В 1891 году вышла замуж за Арчибальда Кейтли[44].

Кингсланд Уильям (1855–1936) – английский инженер-электрик и теософский писатель. В 1923 году Кингсланд и Алиса Клифер помогали организовать Ассоциацию Блаватской для увековечивания и защиты имени и работы Е.П.Б. Среди его книг: "The Real H.P.Blavatsky" (1928) "The Gnosis or Ancient Wisdom in the Christian Scriptures" (1937)[45].

 Кислингбери Эмили – английский преподаватель, спиритуалист и теософ. Стала спиритуалистом в 1870 г., позже работала секретарем Британской национальной ассоциации спиритуалистов. В июне 1878 г. была избрана первым секретарем Британского Теософского общества. В 1890 г. стала членом внутренней группы Эзотерической школы Е.П.Б.

Клифер Алиса Лейтон (1846–1938) – английский теософ, буддист и музыкант. Вступив в 1885 г. в Теософское общество, стала членом внутренней группы Эзотерической школы Е.П.Б.. В 1918 году она со своим сыном Грэхемом Гордоном Клифером и Базилем Крампом уехала в Индию, а в 1925 г. – в Пекин, Китай, где встречалась с Панчен-ламой Тибета. По просьбе Панчен-ламы миссис Клифер и мистер Крамп переиздали "Голос Безмолвия" Е.П.Б. (Пекин, 1928). Она основала Библиотеку книг Е.П.Б. (сейчас находящуюся в Верноне, Британская Колумбия, Канада) и имела связи с Лондонской ассоциацией Е.П.Б. (1923-1947). В число опубликованных работ Алисы Клифер входят "H.P.Blavatsky. Her Life and Work for Humanity" (1922) и "H.P.Blavatsky As I Knew Her" (1923)[46].

Корсон Хирам (1828–1911) – американский просветитель и выдающийся преподаватель (1870-1903) английской литературы в Корнеллском университете, Итака, США. Хорошо разбирался в математике и классических языках. Среди работ профессора Корсона "An Introduction to the Study of Robert Browning s Poetry" (1886) и "An Introduction to the Study of Shakespeare" (1889)[47].

Корсон Юджин Роллин (1855–?) – бакалавр, доктор медицины, сын профессора Хирама Корсона. Опубликовал письма Е.П.Б. к Хираму Корсону в книге "Некоторые неопубликованные письма Елены Петровны Блаватской" (1929).

Куломб Эмма – англичанка, которая впервые встретилась с Е.П.Б. в Каире, Египет, в 1872 году. В 1879 году в Бомбее Е.П.Б. получила письмо от Эммы Куломб, которая тогда жила на Цейлоне. В марте того года Эмма и ее муж, француз Алекс, приехали без гроша в карманах в теософскую штаб-квартиру в Бомбее. В течение четырех лет после этого Эмма работала экономкой, а Алекс – в качестве разнорабочего, плотника и механика в штаб-квартире ТО. В мае 1884 года Куломбов исключили из Теософского общества по обвинению в краже, попытках лжи и клеветы. "Какие-то грубые, неработающие и свежеизготовленные двери-ловушки и скользящие панели, – пишет теософский историк Уолтер Карритерс-младший, – были обнаружены в личных апартаментах Е.П.Б., которые в тот момент находились под исключительной опекой четы Куломбов.

Через несколько месяцев Эмма предоставила местным христианским миссионерам несколько десятков писем, якобы написанных Е.П.Б.. Если бы они были подлинными, то некоторые из этих писем и отрывки из них ясно показали бы ее сговор с Куломбами с целью проведения подложных "оккультных феноменов"[48].

 Купер Лора Мари (?–1924) – младшая сестра Изабель Купер-Оукли. Лора была членом внутренней группы Эзотерической школы Е.П.Б.. Ее перу принадлежит отчет очевидца о смерти Е.П.Б. "Как она нас покинула". В 1899 году вышла замуж за Дж. Р.С. Мида.

Купер-Оукли Изабель (1854–1914) – родилась в Амритсаре, Индия, в 1881 году поступила в Гиртон колледж в Кембридже, где встретила своего будущего мужа, Альфреда Дж. Оукли. В марте 1884 года вступила в Теософское общество. В 1889 году начала работу в качестве члена персонала ТО на Лансдоун Роуд, также была членом внутренней группы Эзотерической школы Е.П.Б. Среди опубликованных работ "Mystical Traditions" (1909) и "The Comte de St. Germain" (1912)[49].

Ледбитер Чарльз Уэбстер (1854–1934) – англиканский священник и выдающийся теософский писатель. Вступил в Теософское общество в 1883 году. В последующие годы стал теософским лектором и писателем. Сотрудничал с Анни Безант в работе над несколькими трудами по ясновидению – "Thought-Forms" (1901) и "Occult Chemistry" (1908). Среди его книг также "Man, Visible and Invisible" (1902) и "The Chakras" (1927)[50].

 Маваланкар Дамодар К. (1857–?) – индиец, член Теософского общества и преданный ученик Махатмы К.Х. Родился в богатой семье, принадлежавшей к касте браминов, вступил в Теософское общество в 1879 году. Став сотрудником персонала теософской штаб-квартиры, работал управляющим делами отдела публикаций ТО и помогал изданию "The Theosophist". Весной 1885 года уехал из Индии в Тибет[51].

 Мачелл Реджинальд Уиллоуби (1854–1927) – английский художник, иллюстратор и теософ. Известен своими мистическими полотнами, например, "Путь". В 1893 году избран членом Королевского общества британских художников. В 1900 году покинул Англию, чтобы жить и работать в Теософском обществе в Пойнт Ломе, Калифорния[52].

 Мейтланд Пельхам Джеймс (1847–1935) – английский военный офицер. В 1880-1881 годах капитан Мейтланд был заместителем помощника генерального интенданта (отдел английской военной разведки) в Симле. Он был военным секретарем (1896-1901) правительства Индии. Среди его книг – "Modern Military Organizations and the British Army" (1906).

Мид Джордж Роберт Стоу (1863–1933) – получил образование в Кембридже, специалист по гностицизму и раннему христианству. В 1884 году вступил в Теософское общество. Впервые встретил Е.П.Б. в 1887 году и был ее личным секретарем несколько последних лет ее жизни. Среди его книг "Pistis Sophia: A Gnostic Gospel", (1896, 1921) и "Fragments of Faith Forgotten" (1909)[53].

Мэсси Чарльз Карлтон (1838–1905) – английский адвокат, метафизик, спиритуалист и теософ. В 1878 году избран первым президентом нового Британского Теософского общества. В 1882 году стал одним из основателей Общества психических исследований (Лондон). Отрекся от Теософского общества в 1884 году[54].

Нагнат Мартандрао Бабаджи – индийский брамин и член Теософского общества. Работал чиновником в офисе по рассмотрению общественных отчетов, Бомбей, Индия. В начале 1880-х годов был казначеем местного отделения Теософского общества в Бомбее.

Олд Б. – брат Уолтера Олда, священнослужитель.

Олд Уолтер Ричард (1864–1929) – английский писатель и профессиональный астролог. Писал под именем Уолтер Горн Олд и под псевдонимом "Сефариал". Изучал медицину и Каббалу. Стал членом внутренней группы Эзотерической школы Е.П.Б. Среди его книг "Second Sight" (1911) и "The Kabala of Numbers" (1913).

Олькотт Генри Стил (1832–1907) – американский журналист, издатель, адвокат, один из основателей и первый президент Теософского общества. Работал в сельскохозяйственном отделе редакции (1859-1861) "New York Tribune". Участвовал в Гражданской войне и был назначен особым комиссионером (1862-1866) военного и морского департаментов США для расследования коррупции и подлогов в военных арсеналах и на морских верфях. Практиковал как юрист в Нью-Йорке с 1868 по 1878 год. В 1875 году избран президентом Теософского общества и на этом посту пребывал до конца жизни. Неустанно трудился на благо Теософского общества и от его имени, путешествуя по Индии, южной Азии, Австралии, Европе и другим местам. Также приложил свои силы к возрождению буддизма на Цейлоне, оказав помощь в организации трех колледжей и 250 школ. Среди его трудов: "People from the Other World" (1875), "The Buddhist Catechism" (1881) и "Old Diary Leaves from the Other World" (шеститомная история Теософского общества.) (1895-1935)[55].

Падшах Сораб Джамаспджи – поэт, журналист и член Теософского общества. Выпускник Бомбейского университета, был помощником секретаря по протоколам Теософского общества в 1880-1881 годах. В начале 1880-х был редактором индийского еженедельного издания "The Indian Spectator".

Пашкова Лидия Александровна, графиня – русская писательница и путешественница. Член Географического общества Франции. Автор нескольких книг о путешествиях, в том числе "En Orient, Drames et Paysages" (1879). В апреле 1878 года по пути в Нью-Йорк графиня навещала свою старинную подругу госпожу Блаватскую[56].

Пиллай Р. Касава – индийский полицейский, инспектор в Неллуре, Индия. В 1881 году вступил в Теософское общество. На следующий год стал секретарем местного филиала Теософского общества в Неллуре[57].

Раковицкая Елена, графиня (1844–?) – урожденная Елена фон Доннигес. В 1864 году немецкий социалист Фердинанд Лассаль дрался из-за нее на дуэли и был убит[58].

Рамасвами С. (?–1893) – брамин. Был на службе у английского правительства в качестве районного регистратора обязательств в Тинневели, Индия. Вступил в Теософское общество в 1881 году[59].

Рассел Эдмунд – много путешествовавший американский художник, долгое время жил в Париже.

Сиджвик Генри (1838–1900) – английский философ и психолог. Преподавал (1883-1900) этику в Кембриджском университете. Был одним из основателей и первым президентом (1882-1885) Общества психических исследований (Лондон). Среди его трудов – основополагающая работа "The Methods of Ethics" (1874)[60]. Присутствовал на специальном Комитете, который расследовал дело госпожи Блаватской и ее притязания. По завершении расследования Сиджвик пришел к убеждению, что Е.П.Б. была мошенницей, и что Махатмы не существовали.

Синнетт Альфред Перси (1840–1921) – английский журналист, редактор газеты "The Pioneer" (Аллахабад, Индия) и теософский писатель. Прославился как адресат писем Махатм. Книги Синнетта "Оккультный мир" (1881) и "Эзотерический буддизм" (1883) популяризовали теософию[61].

Смит Джон (1821–1885) – шотландец по рождению, профессор химии и экспериментальной физики. Преподавал в университете Сиднея, Австралия, с 1852 года до самой смерти. В поздние годы уделял много внимания общественным делам и распространению образования. Вступил в Теософское общество в 1882 году [62].

Соловьев Всеволод Сергеевич (1849–1903) – русский романист, брат философа Владимира Соловьева. Познакомился с Е.П.Б. в Париже весной 1884 года. Поначалу отношения между ними были вполне дружеские, но потом Соловьев ополчился против Е.П.Б. и написал книгу "Современная жрица Изиды" (рус. изд. 1893; сокр. англ. изд. 1895), в которой попытался представить Е.П.Б. мошенницей[63].

 Стед Уильям Томас (1849–1912) – английский журналист, издатель и теософ. В 1883 году стал редактором знаменитого лондонского "Pall Mall Gazette". В 1890 году начал публиковать престижное ежемесячное издание "Review of Reviews". Заинтересовавшись спиритуализмом, психическими исследованиями и теософией, основал "Borderland (Передний край)" – периодическое издание, уделявшее особое внимание этим предметам (1893-1897). Отправившись в Нью-Йорк на судне "Титаник", погиб.

Твидейл Виолетта (1862–1936) – английская романистка. Будучи психиком и обладая способностью видеть ауры, заинтересовалась спиритуализмом и посещала сеансы с лордом Ричардом Халдейном (1856-1928), английским государственным деятелем, и Уильямом Э.Гледстоном (1809-1898), английским премьер-министром. Она написала почти тридцать книг, в том числе "Ghosts I have Seen" (1919) и "The Cosmic Christ" (1930).

Уиггин Джеймс Генри (1836–1900) – американский унитарианский священник и издатель. Будучи уроженцем Бостона, преподобный Уиггин в 1875 году переехал в Нью-Йорк, чтобы заняться изданием "Liberal Christian", но через год возвратился в Бостон. В 1881 году он стал агностиком и отказался от сана священника. С 1885 по 1891 год помогал Мэри Бейкер Эдди подготовить некоторые из ее работ к изданию.

Уилдер Александр (1823–1908) – американский врач, писатель, издатель и ученый-платонист. Получил степень по медицине в 1850 году. Работал в редакциях нескольких газет, редактировал различные медицинские и философские журналы. Также преподавал в нескольких медицинских колледжах. Написал большое количество очерков на темы религии, метафизики и о Платоне. Среди его опубликованных работ "New Platonism and Alchemy" (1869) и "History of Medicine" (1901)[64].

 Фадеева Надежда Андреевна (1829–1919) – любимая тетя Е.П.Б., сестра ее матери. Надежда была всего на два года старше своей племянницы. Переписывалась с Е.П.Б. в 1870-х и 1880-х годах. Ее письма сохранились в архивах Теософского общества (Адьяр). Скончалась в Праге, Чехословакия.

Хартманн Франц (1838–1912) – немецкий врач, выдающийся теософ и плодовитый писатель. Переехал в Соединенные Штаты Америки в 1865 году. Прочитав "Оккультный мир" А.П.Синнетта (1881), Хартманн заинтересовался теософией. Среди его книг "Magic, White and Black" (1886), "The Life of Paracelsus" (1887) и "Occult Science in Medicine" (1893)[65].

 Ходжсон Ричард (1855–1905) – австралийский исследователь психических явлений. В 1882 году вступил в Общество психических исследований. Известен своими "разоблачениями" госпожи Блаватской и итальянского медиума Евсапия Палладино. Также исследовал медиумические феномены миссис Леоноры Пайпер из Бостона и пришел к убеждению, что она не только обладала подлинными психическими способностями, но что умершие люди действительно общались через нее[66].

Холлоуэй Лора Картер (1848–1930) – американская писательница и журналистка. Ее первая книга "Ladies of the White House" (1870) была продана в количестве более 100.000 экземпляров. Была сотрудником издательства "Brooklyn Daily Eagle" в 1870-1884 годах. Весной 1884 года встречалась с госпожой Блаватской в Париже.

Шанкар Бхавани (1859–1936) – брамин, ученик Махатмы К.Х. Встретил Е.П.Б. вскоре после того, как она сошла на берег в Бомбее в 1879 году. Многие годы работал в Теософском обществе. В начале 1930-х годов читал серию лекций о "Бхагавад-Гите" под эгидой Объединенной Ложи теософов (Бомбей)[67].

Эглинтон Уильям (1857–1933) – знаменитый английский медиум. Прославился своими представлениями по материализации и автоматическому письму. В конце 1881 – начале 1882 года побывал в Калькутте, Индия, где был гостем Дж. Г. Могенса, богатого индийского купца. Он также останавливался у полковника Уильяма и Алисы Гордон в Хауре, Калькутта. Позже был редактором журнала "The New Age" и директором фирмы британских экспортеров[68].

 

ЗАДНЯЯ СТОРОНА ОБЛОЖКИ

Когда я умру, и меня уже не будет, люди, возможно, воздадут должное моим бескорыстным стремлениям. Я дала клятву помогать людям на пути к Истине, пока я живу, – и я сдержу свою клятву. Пусть они поносят меня и оскорбляют меня. Пусть кто-то назовет меня МЕДИУМОМ и спиритуалистом, а кто-то – мошенницей. Придет тот день, когда будущие поколения научатся лучше понимать меня.

Е.П.Блаватская

 

ОККУЛЬТНЫЙ МИР Е.П. БЛАВАТСКОЙ

В этой книге история жизни Е.П.Блаватской рассказана словами тех, кто знал ее. Эти личные воспоминания более пятидесяти современников Е.П.Блаватской дают живой портрет одной из самых экстраординарных и противоречивых личностей XIX века.

Елена Петровна Блаватская (1831-1891), русская оккультистка и одна из основателей Теософского общества, проявляла психические способности удивительной природы и утверждала, что имеет личный контакт с Великими Учителями, живущими в Тибете и Индии. Отличный знаток метафизической и эзотерической священной науки, она распространяла на Западе более глубокое понимание восточных религий, философии и мифологии. Главные работы госпожи Блаватской – "Разоблаченная Изида", "Тайная Доктрина", "Ключ к теософии" и "Голос Безмолвия" – считаются классикой оккультной и теософской литературы.