Обличение чувств в слова, где ничего кроме букв и звуков, индивидуальное восприятие, не стесненное пунктуацией, разметкой, нумерацией глав, желание вернуть к жизни уснувшие чувства, проникнуться безвозмездной и всеобъемлющей Любовью и доверять обережению ЕЕ руки, бесконечно теплой, словно рука мамы. 

 

посвящается маме

                                                                                       а стоит ли читать дальше?

 

самое интересное было то что неведомые силы не нуждались в подпитке в виде веры все большего числа людей они не были амбициозными и гордыми они были они есть они это Любовь проявление высших энергий чувств но недоступные понимания тех кто недоступен к получению нового к познанию а следовательно развитию и давая испытания они не ждали благодарения как не ждали и осуждения они просто текли дальше будучи во всем и над всем им было не важно понимаешь ты или нет хочешь понять или вообще не веришь они выполняли собственную волю жили так как им следовало зная предназначение купались в самодостаточности и все в разумных пределах так лишь безграничная Любовь может знать меру при этом простираться на расстояния недоступные опять же недоступным людям и порой комуто может и казалось что болячка это не про меня ведь я верю только верить не верить не важно ведь Любовь проявляющая себя чтобы помочь обрести путь к ней чтобы выложить дорогу жаль до сих пор не протоптанную не нуждается в вере а болячка все же появлялась но только в качестве помощи чтобы тянуть в нужном направлении а не наказывать не останавливать на тропинке чтобы не задумываться остановившись а бежать по ней используя боль данную подаренную неведомой которую не все называют Любовью но от этого мало что изменяется а мы с ним по тропинке шли и были уверены что любая тропинка как и дорога ведет к одному к Любви иначе для чего вообще нужны дороги для чего шагать и смело наступая шаг за шагом практически не оступаясь будучи вместе но часто притормаживая присаживаясь отдыхать в разлуке оглядываясь на пройденный путь не унывали только очередные конец августа и начало сентября были не ласковы ко мне веяло от них пахучестью странной несвежести и дни не имели начала и конца даты не имели вообще существования как будто подвешенное состояние с желанием минимального количества вдохов чтобы не чувствовать этот ужасный запах мертвенного дома и сон желаемый но не спокойный такой подвес пусть даже не вниз головой не мог продолжаться вечно и верила ли я или не верила это снова не имело никакого значения так же как было не важно наличие горячей воды в кране чая в стакане назойливости не тех смсок безразличия к небу к величию сооружений все сплеталось в странный узор хаотичного характера и только пальцы находили отдохновение только мысли и безмыслие практики стремления питали но только не люди помогали собрать разрушенную копию меня потому что я со стороны наблюдала за этими делами хмуря лоб а может даже плача не веря хотя это было никому не интересно все были до такой степени увлечены собой и даже проявляя якобы внимание думали параллельно о жизни собственной я дико это чувствовала терпела молилась но все же после добывала соль и вновь реально видела перед собой стену перед которой просто опускались руки нет я не била по ней не стучала в эту высокую глыбу бетона я лишь клала на нее руки потихоньку сползая боясь оглянуться ведь за мной не было никого я боялась увидеть ни-ко-го или не увидеть хоть ко-го-то хотя кто попало меня тоже не устраивал если бы хотя бы я уперлась в дверь пусть закрытую это бы вселило мне силы найти разыскать ключи обойти местность присмотреться подумать решить и открыть всетаки открыть ведь не дается дверь запертая без разгадки на ее отворение это я знала точно проходила этак пару лет назад но стена голая величественная холодная неприступная силы покидали словно дыра была гдето в районе пуповины сквозная и выливалось поднималось вулканом из ног ноги оседали вытекало мощным потоком из верхней части плечи опускались сердце замедляло ход а ведь если бы хоть ктонибудь был сзади он бы заткнул заткнул бы проклятую дыру истощающую при первом же оступании но нет тяжело было признавать что тебя стерли как глупо верить что мы такие могучие и не верующие потому что живем циркулируем крутимся вырабатываем работаем зарабатывая питаемся рожаем болеем и умираем да это мы такие вот великие что мы не всего лишь рисунок карандашом ктото на лужайке а ктото и есть эта лужайка ктото на облаке ктото птичка а ктото просто фасолинка капля кость скрепка звук может удочка а может наживка у всех у каждого функция предназначение но только на заданном промежутке который изначально неизвестен пока постепенно картинка нарисованная так шатко и не практично не сотрется и не появится новая чуть измененная лужайка другое по форме облако наживка с другим набором хромосом и сложно было сползая вдоль стены понимать что стерли ластиком и уже окончательно осталось последнее движение руки а начали стирать уже давно калеча сперва тускнела эта часть потом эта теперь вот это огромная дыра и физическое тело я уверена что помимо обычной графики существует цветная где солнце желтое яркое передающее тепло где цветность птиц передает живость их песен вряд ли так просто чтото стереть с такой картинки ведь цвета они въедаются уничтожение личностей происходит болезненней требуется больше усилий и большого числа вождений из стороны в сторону стиралкой к которой прилагается нажим неведомых сил требуется больше участвующих но безразличных людей кивающая толпа заботящаяся о своем теплом месте и до боли неверующая потому великая в своем рождении и кажущейся далекой смерти но якобы знающая мироздание и отведенный ей промежуток уверена что есть и слепленные города дома звезды травы и конечно же люди откуда просто ножичком вырезают как сердцевину дыни или потемневшую часть яблока одно легкое кругообразное движение кисти великой кисти которую многие отрицают но она не доказывает многие хают но она не обращает внимания только начав дело стирания размывания или же вырезки доводит до конца и хочется крикнуть постой и не почему я а как же получилось что я одна то осталась что некому сквозную рану забить что мне некому сказать о чувствах признать страх и мое воображение жестокое рисует вокруг меня родственников знакомых друзей и даже говорит им о чувствах признается в страхе но они так заняты собственным гулом что не слышат не видят лишь кивают мне давая понять успокаивая что слышат исходящий из меня звук участвуют в моем монологе и от этого еще горше еще противнее еще обиднее только уже никому даже мне не нужны все эти чувства и вот так со слезами в очередной раз я просыпаюсь она лежит недалеко улыбается во сне ей должно быть видится цветная графика жизни может даже акварель полная Любви радости где родные уделяют внимание не потому что так надо где близкие одобряют твои действия не потому что так принято где знакомые говорят свои мнения но не с целью угодить где незнакомые улыбаются желая счастья не задавая лишних навязанных вопросов и все это ес-тес-тве-нно а я не утирая слез вновь закрываю глаза пытаясь настроить свое сознание на позитивную волну хотя бы на те недалекие воспоминания когда мне хотелось говорить ему хранибо вместо спасибо когда мы любовались узорными наличниками на окнах удивлялись жаркой колее в асфальте украшали елку одинаково скромным шарами кидали дротики и то что было это когдато или не было верите ли вы этому или нет пишу я не для того чтобы заставить вас поверить и тем самым подпитаться этой вашей верой мне честно говоря вообще все равно в равной мере как и важно я не завишу от мнений ни жалости ни радости ни восхищения ни зависти я не посягаю на величие как и не признаю ничтожность только пальцы несут меня должно быть все ж для вас раз вы до сих пор читаете этот безостановочный бред не стесненный знаками препинания а потому льющийся в такт индивидуального восприятия и вне зависимости от мнений я была я есть и храни…буду…

 

больше чем думала

 

а на этот раз она просила нарисовать чувство...будучи маленькой просила нарисовать птиц попутно задавая вопросы почему у них два крыла почему две ноги два глаза а клюв один?и почему я их зимой кормлю делая кормушку подкладываю туда постоянно пшенки из которой так хорошо получается уха семечек жареных цену на которые бабушки постепенно поднимают и неужели я такая уж добрая и что такое доброта она спрашивала это так наивно и так просто невинно глядя в глаза но при этом заглядывая в мою душу я не отвлекалась рисуя птиц хотя сейчас вспоминаю скорее всего я боялась поднять глаза чтобы ответить ей взглядом я боялась потому что чувствовала ее пронзанием что в данный момент ее энергия больше давяще детская но не слабая а я нагая перед ней да и я рисовала птиц я рассказывала она хлопала в ладоши и начинала танцевать затем изображала птиц махала руками и бегала по комнате делала клюв сложив две ладошки у лица издавала звуки я любовалась ею она выдыхалась подходила гладила меня по голове и говорила будто бы совсем осознанная взрослая что доброта в человеке не может быть без красоты ложилась мне на плечо и смотрела на рисунок на столе и никогда больше не просила в этот же день рисовать чтото другое будто исчерпывающа была для нее эта картина рассказ обсуждения танцы игра и обдумывая переваривая нежилась на плече и засыпала как же трогательно было взять ее на руки и уложить на кровать боясь разбудить и сидеть смотреть наслаждаясь не ища конкретных причин и объяснений почему же так хорошо а та любовь к тому единственному воплощалась сейчас в этом крохотном теплом дышащем так мерно и тихо комочке тот который знал все и мы никогда не говорили об этом тот который действительно был единственным и мы не молчали об этом да и вот эти мысли словно птицы унесли меня так далеко в какието дальние страны и вернулись снова за промежуток мыслевремени я снова услышала ну нарисуй мне чувство...сколько раз я рисовала то о чем даже не задумывалась как изобразить сколько прошло через мои руки кистей красок оттенков листов холстов но она была настойчива и протягивая лист бумаги смотрела все так же детско наивно а в то же время мудро и настойчиво и одной этой просьбой она смогла вернуть меня в какоето не временное пространство заставив чувствовать то что было что бывает периодически сильнее слабее и кажется что если существует опыт самадхи опыт вечного наслаждения то это нечто приближенное то это чтото большое для меня как ступень к вечной Любви и лежа у него на плече в охапке соединившись совсем не физически а чувственно боясь пошевелиться дабы не разбудить и все это воплощение Любви когда нет границ оков когда все равно на все и на всех к моменту когда вдруг окружающие и раньше значимые люди потеряли свои имена и невыносимость общения с теми чьи имена забыты а очертания стерты и не жаль этого несносность принимать гостей ходить в кинотеатр сменилась необходимостью просто быть с ним единственным когда доставшая многоликость одного лицемерие многих разноголосица уже безымяных требует отставки хочется зарыться туда поглубже подмышку если есть единение если можно нежиться то это тот момент а если не тот то стать маленькой дюймовочкой чтобы никто не видел и никто не знал что это так необъятно так неизмеримо и тихо радоваться оголить чувственное сердце не боясь сенситивности не боясь боли ведь если бояться боли и закрывать сердце как же в него войдет Любовь Любовь не стучит в закрытые ворота она проходит мимо и идет к другим к открытым она не настойчива она не насильна она прекрасна и отдаться любимому а значит чувству с которым уверенность непоколебима а истинность несомненна да...и беру несмело белый лист протягивающая его рука крепка и уверенна в своей просьбе потому что она чувствует что я могу но что мне делать отключить мозг и отдаться чувствам чтобы они изобразили сами себя они уже много раз пробовали описывать себя словами даже музыкой но ни разу красками и я беру кисть макая в воду опускаю в голубой и начинаю пальцы ведут меня мазок вода синий вода желтый вперемешку с белым снова вода меня несет она молчит как странно она постоянно задавала вопросы рисовала ли я птиц зимним вечером рисовала ли звук тогда начала мазки с ми потом пропустила две и закончила ля сказав что их отделяет всего два шага два незримых близколегких для тех кто знает и два бесконечных для неспособных понять а не был ли тот рисунок с двумя нотами изображением чувства ведь только он единственный сумел понять сумел соединить казавшееся уже никогда не соединимым сумел связать так отдалившееся ми и ля нашел подходящие чувства нашел подходящие нити чтобы сплести воедино силы заставившие приблизиться эти две ноты чтобы зазвучали они в унисон для него одного спасшего от невосполнимой потери разрозненного существования этого единства просила она как то весной нарисовать ей чтонибудь живое и пальцы отдавшись воле кистей вырисовывали гриб ножка и шляпка один большой на весь лист ножка устойчивая благодаря корешкам и шляпка ребирстая снизу и гладкая сверху сверкающая от лучей солнца и наполненности здоровой энергией я рассказывала ей что шляпка всегда блестит и это скорее правило чем исключение только вот под шляпкой часто дряхлость и червивость и ножка зачастую не так устойчива как хотелось бы странно но после этого рисунка и рассказа она единственный раз в жизни не танцевала не играла будто думала своей маленькой смышленной головой ведь я продолжала что все люди грибы и мне это снилось у кого то шляпка больше у когото ножка выше либо ярче верхушка червивей внутренность шершавей ствол и все почти все не существуют сами по себе они ищут покровительства деревьев в лучших начинаниях в качестве симбиоза в не лучших  - паразитов - жить зарабатывая на жизнь, жить зарабатывая платя налоги и остальное снова платя не себе отдавая скорее всего жизнь свою деревьям таким величественным что не могут грибы охватить их своим взором они не могут так высоко поднять голову да и не хотят предпочитая упиваться своей значимостью ведь работают работу кушают еду пьют градусы брызгаются запахами одеваются в соответствии навязанной моде и думают что они главнее потому что у них есть выбор паразита - портить жизнь дереву или не портить не понимая что у них нет силы а что деревья кто они зачем они ведь их жизнь вечна в сравнении с грибами растущих у их ног и это живое живое живое повторяла я ей возвращая себя слыша как шумят капли дождя за окном как небо грозно темного цвета и понимая что пора замолчать эти слова нужны только мне она слушает и это приятно но не слышит были и рисунки неба и даже дружбы но возвращаюсь мыслями в комнату вот мои руки бегут по листу краска за краской смешиваются между собой нет ничего конкретного нет очертаний границ но руки не останавливаются как бесконечное тепло источника как безмерная материнская любовь должно быть чувствам нельзя ставить точку потому и песни и музыка в сочетании нот и аккордов и стихи и проза бесконечны неизвестны неизмеримы так и чувства мои однажды разбуженные не знают границ как минимум хотят быть при них а максимума не знают лишь стремятся но не размашисто и наперекор всему а спокойно как кисть по листу ровно как краска ложится трепетно как сочетание этих цветов она засыпает прижавшись не сказав ни слова и я останавливаюсь а ведь за окном снова дождь кристальные капли но небо чистое а кристальные вдруг наполняют мои глаза и одна вот вот сорвется с века и поставит точку этой картине пусть это будет окончанием пусть соленым бесцветным требующим продолжения я опускаю руки на колени я слышу мерное дыхание я верю что будет это я плачу но я верю я по прежнему умею мечтать проснувшись поутру мечтать засыпая или просто гуляя я целую ее лоб целую еще раз и молю чтобы она узнала больше чтобы ей не снились шляпки трухлявых грибов чтобы сердце ее было с раскрытыми вратами шепчу молю и слезы только усиливаются будто хотят биться о колени в такт дождю за окном...

 

блюдо бесполезности

 

я сказала ей, что сегодня мы будем готовить блюдо бесполезности.она хлопала в ладоши, бегала вокруг меня, смеялась в голос, радуясь не блюду с непонятным для нее названием, а тому, что мы снова будем чтото стряпать.я знаю, она безумно любила такие дни.однажды мы готовили блюдо радости.с этим словом она была знакома и рецепт был все тот же: кефир, яйцо, соль, сахар, сода, только плюс, перед замешиванием, я ей показала как кладу целый стакан разных орехов.она не изменяя себе, вылепила из теста шарики – по ее словам круглые как арахис, ела его с радостью, в чем тогда и поняла предназначение нашей выпечки.она еще ни раз после этого мне рассказывала, что кушала радость с радостью и такая игра слов ее безумно забавляла.наконец, надев фартук, с нарисованными на нем разноцветными игрушками - неваляшками, она спросила что же такое бесполезность.странное чувство, сопровождаемое улыбкой, пробежалось холодком от ног к спине – я знала, что она спросит, более того я ждала вопроса, только не задумывалась над ответом, пока вопрос не прозвучал.я, все также умиляясь, взглянув на нее, такую внимательную и готовую к лепке,ответила, что бесполезность это укладывание неваляшки спать.трудно было сказать, поняла ли она смысл сказанного, всего на несколько секунд задержав на мне взгляд, затем, оттянув передник левой рукой, она начала тыкать правым указательным пальцем в каждую из цветных игрушек на себе, спрашивая: ее? я кивала, да, да, ее и ее тоже. вдруг пропала, увидев его второй палец, правый, затем быстро левый, после все одновременно, руки, кисти, его печать на клавиатуре. беглые, исключительные пальцы скользили от клавиши к клавише.кнопки не сопротивлялись и с легкостью принимали на себя умеренное давление каждого из десяти, в тот момент была в голове лишь строчка песни на повторе «жаль, что я совсем не рисую, мне бы хотелось рисовать твои руки…» это была главное, это было важное.а ведь я пыталась, кряхтя карандашом, но это было настолько далеко от прекрасной действительности, что я перестала искажать свои воспоминания, ведь в моей голове их рисунки были прекрасны.безупречные творения памяти, где можно углядеть даже линии на пальцах, ладонях, кистях.взывая к памяти, я понимала, что окунаюсь в прошлое, что упускаю действующие настоящие минуты жизни, но я шла на эту жертву, потому что прошлое мое было слишком притягательно, чтобы не пообщаться с ним. оно было слишком ценно для меня, память приносила мне его по крупицам, я смаковала, это было лучшее, что я когдалибо пробовала. я не могла себя заставить слезть с этой иглы вкушения воспоминаний, не могла заставить себя чувствовать вкус текущих минут. несомненно, я не одна такая, ведь ктото хочет жить на шаг вперед от настоящего и так и живет, делая чтото ради чегото, думая что да как будет, как сделать, распланировать и что от этого получить.а ктото, и вполне так же неосознанно, как и предыдущие мною описанные, проживает жизнь отставая на шаг назад, пытаясь догнать, но попытки изначально обречены, так как в них нет действительного желания.быть может я обманываю себя тем, что взываю к памяти осознанно, как бы оправдываясь, но тут же понимая, мне не нужно мое оправдание, мне нужны лишь чувства.зная, какие они могут быть, хочется их снова, хочется даже большего.и эти чувства приходят лишь благодаря шприцу с определенной дозой воспоминаний.и этот непрекращающийся внутренний спор о настоящем и прошлом с самой собой развивает меня, заставляет думать, размышлять, но порой, его жужжание становится невыносимым и я четким движением мысли ставлю пат спору и убегаю.разворошив улей аргументов за и против, нельзя к ним приближаться некоторое время, чтобы не быть ужаленной со всех сторон.побег мой не есть решение, а сознание требует постоянно новой дозировки.бег по кругу, но с маленькой долей развития.ведь даже наблюдая за ней играющей, жующей, спящей, редко настигали меня минуты блаженства,да,сладок был их вкус, если не сравнивать.не мерить с тем, единственным,на фоне которого тускнели все краски даже самых ярких ароматов.как волной с головой меня мгновенно накрывали мысли, за пару секунд я становилась мокрой от ступней до темя.эта волна была настолько цельной, что я могла видеть ее одновременно в одно мгновение со всех ракурсов, и в то же время настолько расщепленной на капли – мысли, что казалось, видение их в отдельности, заняло бы много больше, чем пару секунд.и вот, накрытая холодной волной, провалившаяся в ее беспросветность, возвращалась за глотком реального воздуха в мир настоящий, обновленная, свежая, закаленная кучей холодных и в то же время таких теплых капель – воспоминаний.видела ее ручки, так бережно мявших кусочек данного ей теста.как же она пыхтела, как раз такие моменты, были моментами сладкого блаженства.это пыхтение содержало в себе все дыхание вселенной, все старание прилежных, все искусство одаренных.я видела, что ее не существовало, полностью погруженная в деятельность, казалось готова была, не жалея сил, ручек мять, чтобы сделать то, что можно будет увидеть в готовом  виде.но тесто будучи чересчур соленым, плохо поддавалось, я показала ей до замешивания, что кладу целый стакан соли.были вылепелены ею те же кружочки, я не удивлялась, но все же спрашивала ее о них.не удивив, отвечала, что это арахис!она постоянно, при каждом блюде, не зависимо от названия, лепила такие кружочки-арахисы.хорошо помню день, когда мы готовили блюдо страха, тогда я углубилась в сложные воспоминания, которые стараюсь обходить, а может избегать, когда я рядом с нею.я даю им выход, но лишь тогда, когда она спит, когда я остаюсь наедине с самой собой, быть может с ним, а может просто с обрывками памяти. каждый раз, когда оставались считанные дни до встречи с ним, меня посещало одно и то же чувство – оно не было радостным, каким должно было быть, судя по предстоящему событию – чувство страха. оно угнетало. а я придумывала себе занятия, не вникая в их смысл.я боялась остановиться и задуматься.я гнала себя как жокеи гонят лошадь.и была больше той самой лошадью, хотя и жокеем была тоже. грани между ними не существовало, а мое все существо пульсировало ощущениями, которые были сродни ощущениям загнанной лошади и страха, забиравшегося даже в самые потаенные уголки моего сердца. сердце, с небольшим сопротивлением, под натиском,  обнажившееся, начинало ныть и даже плакать.слезы крови капали на другие внутренние органы, окрашивая их в красный, все мое нутро краснело, закипало, воображение выдавало зловещие картины и страшно было пошевелиться, вдохнуть.но я гнала себя.гнала от этих мыслей, видя предупреждение: чтото должно произойти, чтото плохое.говорят, «предчувствую нехорошее».должно быть это и было этим не совсем хорошим.только, привыкшая прислушиваться к  сердцу, в такие разы я трусила.я делала вид, что слушаю, проявляла к нему кричащему внимание лишь бы обмануть его.или себя?как же хотелось поджав хвост спрятаться. сохранить себя до лучших времен. только некуда было.люди попрежнему окружали меня, более того они делали и говорили тоже самое, что и неделю, месяц назад.декорации, которые он называл фоном, не сменялись.только я постоянно была другой.каждый день.и в особенности по истечении срока нашей разлуки.пыталась найти радость в чемто, но я пропадала.я выпадала из существующей реальности.и если теперешние воззвания к памяти приносят приятное забытье - то забытье приносило мне страх. сейчас невозможно при всем желании повторить описываемые мною чувства, память избирательна, хранит только доброе. будто я умирала на несколько секунд, и, пробуждаясь, окликаясь некой силой, возвращалась в мир декораций в тряске, не понимая, кто так властвует надо мной, кто позволяет себе меня уводить в пропажу и возвращать оттуда? я робела и страшнее становилось день ото дня, когда пропаж становилось все больше, а отчет я в них отдавала все меньше. наверное, я боялась не дожить до того дня, когда увижу его. и это будет он настоящий, а не очередной силуэт, похожий на него, каких я видела в каждом встречном. но в такие моменты я не верила ни во что, потому что не понимала, что творится. только сон, если мне удавалось уснуть, был прибежищем моего возбужденного воображением ума,и то  до тех пор, пока сновидения не становились зловещими. я думала, что после сна все изменится, краски появятся на сером полотне, созвучия на заученном повторении отдельных нот, но появлялся лишь страх. к примеру, перед холодом или страх перед зеркалом.хотя зеркалу я и так никогда не доверяла, да и погоде пасмурной предпочитала солнечную.петь не хотелось.но я пела.играть тяготило, но я играла.танцы не приносили былой радости, но я танцевала.я терялась, я не знала где правда, хотелось лишь всеми правдами и неправдами дожить до того дня, когда я буду точно знать, что это он, настоящий, что я его вижу, и тогда нет, не умереть, а уже не умереть, потому что найдя источник, дойдя до него, смерть перестает дышать в затылок.и пусть я буду обессиленной, изнеможенной, но я верила, и эта вера помогала мне раз за разом дойти и испить, такой жаждущей и изнемогающей.с одной стороны я знала, что дойду, с другой, ежесекундный страх, подливая масла в огонь, кричал о предстоящей угрозе. я боролась с ним, поднимала голову, заглядывала ему в глаза, постоянно кутаясь, но не выдерживала взгляда и снова впадала в неведение. кружила в неприятной невесомости. и даже сейчас, так точно вспоминая те состояния, я лишь голо о них размышляю, благодаря избирательной памяти, не позволяющей мне еще раз эти чувства переживать. ее шептание привлекло меня. она играла с налепленными шариками.поведала мне, что два из них заботятся друг о друге, и вряд ли пожелают быть съеденными, более того, если и будут съедены, то высказывают желание съесть их одновременно, чтобы не быть вторыми, не умирать после любимого.следующие пять были подругами, которые разговаривали о пении птиц, высказывали свои мнения, по поводу их голоса и набора слов. одна арахис даже сказала, что птицы поют всем известные детские песенки, нужно лишь хорошо прислушаться. стоявшие особняком, три вымышленных ореха, лгали друг другу, чего из ее слов было совершенно недопустимо, урок с обманом тоже не прошел даром. если во взрослом мире недосказанность не является ложью, то в мире детей такая необоснованность и уклонение, нежелание объяснения вызывает лишь одно чувство, что его обманывают. сюда же он приписывает не оказанное по его просьбе внимание, сюда же – вопрос, оставшийся без ответа.должно быть даже во взрослом мире, ребенок общаясь с мамой, в душе попрежнему маленький, требующий внимания, пыхтящий комочек, желающий тепла, разговора, объяснения, несмотря на реальный возраст этого малыша. и, если мать вдруг врет ребенку, а это он теперь осознает в полной мере, мир, казавшийся устоявшимся, нашедшим границы, рушится. кирпич за кирпичом падают стены, и будь малыш совсем малышом, он бы потерял почву под ногами, стал боязливым к окружающим, опасающимся взглядов, разговоров.одним словом, недоверчивым.но малыш в возрасте останавливает падение кирпичей, более того, поднимает упавшие, прощая, лишь получая новое понимание, что мира, где матери врут своим детям, не существует.подсознательно давая себе слово,что не только лжи не будет во взаимоотношениях со своими детьми, не будет и ни капли недосказанности, отсутствия внимания, я давала это внимание, меня не тяготило, меня радовала ее улыбка, ее слова, ее легкое «л», пыхтение, молчание. я наслаждалась ее доверием к миру. следующим по плану было блюдо здоровья. я улыбалась, зная, что ни лживые, ни тем более заботящиеся друг о друге не будут съедены, надеясь, что это слово, название блюда, ее не ранит. она улыбалась, поднося руки к духовке, как бы грея их и ожидая и маня своих друзей из печи, чтобы усвоить этот непростой урок.

 

в рамках правил

 

«Посмотри, дождь всегда умирает». Он произнес это с какой-то тяжестью, грузностью, будто мысли, которые я до сих пор не умела считывать с его головы, довлели над ним, показывали не самые лучшие ракурсы, окрашивались в мутные, нерадостные тона. Конечно же, я могла порой предположить о чем он думает,  такие моменты «хватала» его и ликовала, если угадывала ход мыслей. Но поток был столь стремителен, что невозможно было задерживаться ни на секунду, можно было лишь плыть, не грести, так как греб он сам двумя веслами, можно было лишь плыть с ним, наслаждаясь его трудолюбием, его вдохновением. Странно, но его энтузиазм редко заражал меня. Его это порой беспокоило, я чувствовала это, но ни разу не слышала я упрека, будто и он чувствовал – все, что мне надо, это спокойное нахождение около него, видение его горящих глаз, неиссякаемый поток идей и огромное, наверное, как дом, вдохновение. А дождь умирал, состоявший из миллиарда крупиц, желающих жить, все же умирал. Я видела рой в его голове, кричащий, что человек возомнил себя бессмертным, а ведь уже при рождении он обречен на смерть. Постоянная гонка со стрелкой на циферблате коробила его. Она звучала так громко, что казалось, не дает ему ни мгновения успокоения. Тиканье могло лишь тяготить. Прислушавшись, распознала в голове мотивы искренности, что есть только я, есть ты, есть дождь, да, так и было, я безумно рада, что так было, но в то же время жаль, что сейчас не так. Показав, как может быть, он отошел, просто отошел, не отпуская моей ладони, по-прежнему даря тепло, потому что знал, что одной мне страшно, что одна я погибаю.

Мы с ней смотрели как капли, падая одна за другой, уже не на землю, а в лужи, словно тонкими иглами протыкали образовавшуюся воду и наполняли ее, расширяя. Она ликовала, тыкала пальцем, высовывала ладони в окно, указывала на медленно сползающих помощников - капель, моющих окно снаружи, вдыхала жадно, глубоко, улыбаясь, теребя меня за рукав, называя вещи своими именами. Она не жила ни прошлым, ни будущим, все ее существо ликовала от вида этой воды с неба, так она звала дождь. Наверное, сложное произношение «жд» отталкивало ее от этого названия. Хотя, неизвестно что отталкивало ее от одеяла, ставшее укрывалом. Ее забавные возмущения по поводу сухофруктов, она так и говорила, их ведь сушат, значит сушифрукты. Песочники взамен сочням с творогом, наверное потому что тесто было песочным. Ее собственные выводы были непоколебимы, придавая ей уверенности. Мне это нравилось, я не разуверяла ее, ведь все названия были кем-то придуманы, да и у нас даже было одно собственное, известное только нам с ним, из трех букв, но весомее самого длинного слова на свете. И снова мои воспоминания заставляли меня чего-то ждать. Мне не нравилось это слово, мне по душе было ожидать, будто ожидать можно только чего-то прекрасного, а ждать – чтобы прошло время. Убивать время, которое так этого не любит. Но страшно было, страшно, глядя на это светящееся личико, машущее руками, старающееся вымокнуть как можно больше, впитать в себя чистую воду, что я все-таки жду. Я сама не знала чего, но не могла я объясниться перед собой. Видела его глаза, точнее взгляд, укором глядящий, вопрошающий: «Что ты делаешь со своей жизнью? Если она твоя - ты должна обладать ею, должна быть хозяйкой. Ты должна обуздать это ждение, эти негативные мысли, эту горечь, в конце концов». Я знала, более того, я понимала его, но не могла. Просто не могла. И лишь отговорка в голове, как на заезженной пластинке: страшно когда ждать нечего, уж лучше ждать непонятного. И не гнаться за стрелкой, это так бесполезно, а растворяться в ней. Я помню, я умела, но растратила, а как сложно собирать. Ведь копишь по крупицам, как лужа копит каплю за каплей, но выходит солнце или, хуже того, поднимается порывистый ветер, и нет лужи. Ее просто нет, только мокрое место, и ее ждение новых капель, которые наполнят ее. Она не знает, когда они придут, наполнят ли до краев или наполовину. Лужа, медленно наполняющаяся, бесконечно ждущая и быстро исчезающая. Высохшая лужа, самое жалкое зрелище, наверное, наряду с сорвавшейся весенней сосулькой. Лежа с ним, проснувшись первой, слышала это тикание, исходившее от его наручных часов, я становилась стрелкой, секундной, и шла от деления к делению, чувствовала весь мир в себе, неспешность, даже небрежность, огромную энергию, а главное ту счастливость, что выпадает не многим. И вопрошать за что мне, почему я – глупо, лишь благодарность за живость и за Любовь, как бы опошлено не было это слово. И набирая в который раз его с большой буквы, уже по приятной привычке, хочется придать ему особой энергии, наполнить его соучастием, взаимоуваженипониманием, добротой и всем тем, что каждый бы вложил в его смысл, только бы не низко, только бы не просто так слышать заученно-заезженное «я люблю тебя». А может просто заменить его на то, нами с ним выдуманное, которое передает кучу качеств, состояний, замыслов и дарит улыбку. Я ее познакомила с этим словом, когда она в очередной раз назвала выпечку изпечкой. Ее это забавляло, будто она, берясь за слово, не пренебрегала им. Не просто касалась его губами или, разжевывая, чувствовала вкус, а брала в руки, меняла, гнула, разворачивала и лишь потом клала в рот, где распробывая, медленно наслаждалась своим творением. И все ли мы так стремимся создать что-то свое? Создать не ради создания и дарения обществу, а может просто ради самоудовлетворения, ради живости себя и близких нам людей. Он стремился, он бежал на перегонки со стрелкой, они не были друзьями, но и не были врагами, он не мог стать ею, а она им. В этом забеге, начавшемся у истоков его осознанной жизни, были все шансы, чтобы творить, не восхищая, а скорее, утверждая, что так может каждый, нужно только стремиться. Что нет ничего сверхъестественного в творении собственной жизни, ведь на то она нам и дана. «Посмотри, дождь…» И далее его задумчиво вяло текущая речь, что скорость не имеет никакого значения, главное вектор…Так сильно засели во мне эти слова, так просто он приводил примеры, что именно эти капли стремятся вот в ту лужу и не важно с какой скоростью, важно - все равно они там будут. Разница лишь в каплях имеющих вектор, цель и не имеющих. Те, кто не имел направленного движения, с ними он даже не желал считаться, а вот те, кто стремился, пусть с огромной скоростью, разбиваясь о воду и находя в этом вечный покой, все же достигали - его интересовали. Ну а те, кто стремясь, но замедляя полет, оттягивая приближение уже видимой цели, успевали в полете насладиться тем, что вокруг, удовлетворяли его мысли более других. Наверное, была схожесть их поведений с его характером. Воздух, его прозрачность, полет птиц, детские ручонки, высунувшиеся из окна, зонты хмурых прохожих и счастливых влюбленных, подставивших лица под дождь – радость полета, скорости, знание направленности и видение цели. Наслаждение, экстаз приходил к этим неторопливым векторным и, попадая в намеченную лужу, они не убивались, они растворялись, находя в этом приют, покой, пусть вечный, зато бессмертный. Он рассказывал, я упивалась, мне хотелось залезть в него, узнавать еще больше этого тепла, этой нежности, слышать звучание его голоса изнутри, видеть зарождение звуков в груди, а не принимать их уже вышедшими и растерявшими часть себя по ходу движения.  Я старалась передавать ей эти чувства, пусть не словесно, но образно. Слушая меня, она была ушами, она не двигалась, порой мне казалось что вот-вот задохнется, потому что ее дыхание замедляясь замирало, смотря, я видела только ее бездонные глаза, так жадно впитывающие. Это любопытство, стремление, я узнавала его, это было то, что радовала в нем меня. Бесконечный поток энергии, чтобы жить полноценнее, разнообразнее, не упускать ни единой возможности сделаться ближе  и сделать ближе других. И ему не нужно было опережать смерть, он просто хотел жить, и дарил эту жизнь мне, я была связана с ним тонкой нитью, он был моим источником, точнее подпитывая друг друга, мы шли нога в ногу, не ворча, если кто-то спотыкался, а дружелюбно подавая руку. Я брала песочные часы, минутные, бесконечные, ставила перед ней и мы молчали, глядя как песчинка за песчинкой наполняют нижний сосуд, я знала, что это влияет на нее, она не находила слов, чтобы описать свои состояния и я была рада этому. Я и не хотела слов, слова пугали меня, они отбрасывали от истины. Если и нужны были слова, то только на нашем языке, новые, придуманные, чтобы общаться ближе, тоньше, чувствовать каждую песчинку, весь песок, комнату, ее дыхание, город, мир, Вселенную. Но вдруг видеть его улыбку, точнее слышать смех, и не гнать его, а слышать его звучание, каждую ноту, видеть движения лица и понимать, что только ждение дает цену времени, цену тому, что на самом деле бесценно.

17 марта 2009г.

 

как же я любила ее кормить!с какой любовью я замазывала каждую дырочку на хлебе маслом!каждый миллиметрик хлеба исчезал под белым покровом.я не торопилась.тщательно, штрих за штрихом, только вместо кистей был ножик,вместо краски масло, порой деревенская сметана,ну, а вместо художника сидела я, улыбалась, терялась, будто создавала искусство произведения.наверное только безумные могли улыбаться в одиночестве и, более того, смеяться в голос наедине с самим собой.он всегда твердил, что мы ненормальные в этом нормальном мире…или нормальные в этом ненормальнобезумном окружении.к тому же о таком пристрастии своем, дарующем мне радость, счастье, смех я могла бы поведать только ему.но не словами, а вот этим поведением, с ножом в одной руке, куском хлеба в другой и излучающей улыбкой несомкнутыми губами.облекание чувств в слова казалось ничтожным.чувства, несшие огромные потери от приобретенной формы, тускнели, принося боль и разочарование.они становились безобразны в словесном обличии.мало букв, слов, пауз, интонаций, жаждется большего, поэтому лучше просто не сказать. частенько моя рука, будучи кистью, замирала и призывала память, бежавшую по первому приглашению, выдающая невероятные события, дающая прочувствовать заново забытые ощущения, которые были только с ним рядом.я смаковала.тишина.улица ли, дом, лес, магазин, автобус…все было в одной картинке, которая на самом деле не играла роли. только чувства – чрезмерно наполнявшие меня, теряющую голову, держащую крепко его руку, пропавшую под его мерный голос, наш ровный шаг, ничего кроме пустоты, такой полной, что хотелось плакать, плакать по двум причинам, что слова воровали действительность чувств и что слезы являлись какимто новым выражением чрезмерности ощущения его близкого присутствия. ну а если бы возникла такая необходимость сортировать любимые пищевые процессы по мере их убывания, то несомненно создание бутерброда заняло бы лидирующую позицию, но не намного опередив очистку сваренного яйца от скорлупы.в эти моменты мне казалось, что если передо мной поставить ведро вареных яиц, я буду чистить и чистить их, только бы побыть еще в этом процессе, где только я и моя деятельность, в данный момент такая эксклюзивно завораживающая.но только никого кроме меня!и только ничего кроме яиц и, должно быть солнца, согревающего мои неторопливые пальцы.как же мне нравилось это.будто в этом я находила отдушину,создавая свой чувственный мир,подзаряжаясь, общаясь с ним на глубинном уровне, обращаясь и улыбаясь ему, единственному, воплощенному и в памяти, и в скорлупе, и в солнце…каждый день, встав пораньше, чистить долго, мазать медленно.а потом смотреть,как она это ест.сколько в ее жестах чистоты,той,которая присуща детству, не запятнанная ответственностью.сколько в ее жевании искренности, не обремененной, возникающей уже в юношестве, подозрительностью.сколько в ее взгляде любопытства, наполненного энергией детской мечты.она частенько ела молча.она привыкла к моему проникающему влюбленному взгляду и моей блаженной улыбке.порой задавала вопросы, выпучив глазенки, слушала ответ.задавала еще.пыталась понять.а я училась у нее.училась простоте, искренности, наивности, доброте, всему тому, что было у меня.но я растеряла это на пути, выбранном мною, я забыла это в навязанной мне деятельности.я не сожалела ни о чем, ведь пойди я по другому пути, сейчас кажущемся более верном, я не сидела бы сейчас рядом с этим маленьким, сопящим человечком.сколько раз мы кушали в день?сколько дней уже мы так кушали?но мне не надоедало, напротив, мне было с каждым днем все интереснее.просыпаясь, улыбка на лице появлялась раньше осознания себя после сна. и, окунаясь с головой в новый день, наполненный безмятежностью и спокойствием, гармонией и умиротворением, я знала, что Путь может быть создан лишь Любовью.лишь в этом случае он становится бессмертным.вечным в проявлении глобального и мелкого,доброго и острого.в ее движениях была грация, время дружило со мной и растягивало ее жесты.тянущаяся рука за кружкой с молоком, поднесение бутерброда ко рту, жевание, взгляд, разглаживание лежащей рядом салфетки.в ее движениях была музыка.во время еды эта музыка была еле слышимой, медленной, но сильной.обдающей прохладой вперемешку с теплым ветром.мощная, пробуждающая и щекочущая самую глубину.если в подвижных играх музыка была визгливой, громкой и даже пронзительной, а в мыслительных играх – безмятежной, смиренной, напоминающей растянутую грустную одинокую мелодию флейты, то именно сейчас, жуя, от музыки движений отдавало неспешностью и тишиной.и каждое утро являлось нам медленно мелодичным.тихим.будто настраивали мы свои инструменты друг на друга, чтобы в течении дня звучать в унисон.я не любила финального этапа завтрака,я его предвидела и отмечала неким сожалением,когда большая часть кусочка была съедена, в любой момент кружка отодвигалась и звучало звонкое «спасибо», нарушавшее мерную музыку и зовущее к движению, к играм, придумывающихся по ходу, всегда новых и свежих. мы поспешили с комнату, уже играя, ведь ее бег от меня означало лишь догони…

 

женщине не нужна сила.

ей хочется Любить, ожидать и чувствовать защищенность

 

нельзя сказать что ктото из нас был сильнее. как нельзя сказать что он меня любил больше, чем я его. не было соревнования. были лишь чувства. голые, простые. безвинные, легкие. словно молчание было лучшим их выражением, а общение на одной волне было еще лучшим, а было ли их совершенное воплощение? мы могли только догадываться. ведь заранее не знали, а когда приходило лучшее мы, улыбаясь, принимали, поднимаясь по ступеням вверх. словно змеи – одностороннее, без заднего хода.только туда, куда намечали. только оттуда, откуда по собственному желанию были. шаги были размеренными. я признавалась порой, что мне хочется сорваться на бег, от переполняющего восторга, я смело говорила ему и о том, что нужно сбавить темп. наше движение было в радость. оно было в восторге. будто окантовывал нас невыразимый и потому невидимый узор. перед нашими воображениями он представал по разному, что не мешало совместно его подкармливать, наслаждаясь его музыкой. музыка! я долго училась тому, чтобы мысль за мыслью вспоминать происходящее, проскальзывающее у меня в голове. я лишь услышала доносящийся из комнаты звук ксилофона и тут же волной физически пронеслись мурашки по телу, ну а внутри все так же пронеслись вышеизложенные мною мысли. вот так вот от слова музыка я ухватила оболочку, которая сдавливала нас все ближе и ближе. дальше шаги, искренние выражения желания ускорения от восторга или замедления, чтобы успевать дышать ароматом им источаемым. а все же он был сильнее. скорее мужественнее. он не плакал, ведь плакс не уважали. он не жаловался, наверное думал что и жалобщиков уважать не будут. но никогда не забывал сказать чтото сокровенное. не простое люблю, хотя в простом было достаточно того, чтобы продолжать наслаждаться тем, что мы просто есть друг у друга. он говорил тайное, только нам известное, что делало эти слова волшебно притягательными. казалось, зажмурюсь и это мгновение игры, к которой привели завлекательные слова не закончится. и буду дышать им. и буду смотреть на него. он уже будет засыпать все с той же улыбкой, но я не побоюсь пошевелиться, перевернуться, позевать, потому что знаю, он лишь крепче прижмет меня, чтобы и я засыпала. нота за нотой в непонятной и постоянно новой последовательности доносились из комнаты. она явно меня звала. и я вышла к ней. усевшись в непонятную позу на полу перед игрушкой, в обеих руках держа молоточки, она ударяла ими по очереди, будто умела создавать. не била просто ради шума, била прислушиваясь и немного удивляясь тому, что сама может создавать музыку. я улыбнулась, она на мгновение застыла на мне глазами, словно вспомнила чтото, но тут же молоточки в ее ручках снова начали бить звонко, мелодично, завлекающе, маняще, я противилась, а он играл, играл целые концерты, я возвращалась к ней, он пел, звал, он требовал внимания в моей памяти с моего же согласия. я не знала где правда. я не знала кто сильнее. она или он. да и вообще, соперники ли они? сейчас или былое. сознание или неосознанность. я лишь отдавалась слабости, в очередной раз убеждаясь, что мужественность женщине просто не присуща.

 

признаки

 

она была уже достаточно взрослой чтобы знать когда пора слазить с коленей.но пока как она считала эта минута не настала она сидела смирно сопела дышала чувствовала одним словом жила.так и в этот час сидя у меня на коленях она не унималась и спрашивала о прилагательных.мне не было тяжело коленям лишь груди к которой словно тяжелую сумку подцепили.а колени не чувствовали ее маленького веса только кости на ее молодой попке немного впивались в бедра что вызывало у меня лишь воспоминания.а ведь и я так когда то ерзала сопела спрашивала интересовалась.я вообще часто прошлым живу.с того времени не слушаю настоящих людей действующих слов не вижу правды а вернее не делю на ложь или на хорошее или плохое будто краски жизнь моя лишь приобретает когда я окунаюсь туда далеко в то свойство памяти которое смогло сохранить а сейчас так покорно воспроизводит.и уже черные и белые не просто серые а есть даже отблески голубого порой я вижу зеленое и даже желтое.да.и помню я так же сидела у него на коленях помню также как лежала с ним рядом или на плече он не открывал глаза но знал что я смотрю на него он хотел говорить о сне но губы только размыкались чтобы произнести мое имя так бережно хранимое в его рту оно там находилось в безопасности потому и мне было спокойно.я часто его спрашивала об этих прилагательных и он пояснял.на мое слепой он давал ответ наощупь на мое чистое он велел взглянуть на небо которое было прямо над нашими головами.рам в крыше не замечалось изза раскинувшегося величия голубизны и чистоты.благородный означало пропускать вперед красивый несомненно рассвет.я спрашивала  яркий он рассказывал про дальний свет фар затрагивая прилагательное ослепительный.я не унималась порой доходя до бледный он улыбаясь говорил аспирин сладкий был финик кислый сок а горький чай в одиночестве…тут я пропадала а он после этого одинокого чая наблюдал за моей реакцией а знал ли он на самом деле что это значит и что это значит для меня я знала его хорошо я знала его должно быть лучше всех но таких вещей я не знала чувствует ли он то же что и я.чувствует ли он так же как и я.почему я была плаксива ведь он мне рассказывал что таких не уважают  почему я боялась остаться одна ведь он не испуга на досвиданье искал в моих глазах.вдруг она затеребила мою сережку не сильно но так чтобы я вернулась к настоящим словам она меня спросила про горький я ей ответила его словами про чай.вряд ли она понимала что это значит для меня что скрывается за словами а что скрывается за ними?целый мир.она не задумывалась потому что просто еще не понимала и скакала дальше на ее холодный я рассказывала о замороженных ягодках на ее горячий я отвечала о лбе больного но все же нежный это поцелуй в щеку добрый согласие скучный ленивый.а обидный сырой арахис.а  как же он мне объяснял обидный я снова плыла сознанием туда где появлялись краски и всплывало то что называлось обидным это пустая фисташка и вторая тоже пустая.милый младенец.сверкающий как ботинок солдата теплый как материнская забота надежный светлый но светлый не всегда надежный высокий фальцет или сопрано лишь бы в унисон  тяжелая потеря веры необходимые это обнимания радостный творог в холодильнике живой концерт ну а если тусклый то свет если решительный то характер звонкая смска тихий как воздух в одинокой квартире.а как это когда эта квартира не твоя и тебя никто в ней не ждет а точнее еще не твоя что в ней нет того что может быть твоим духа запаха цвета вспоминаю как ты  спросил меня ты меня редко спрашивал и этот вопрос сильно врезался в мою память ты спросил какой запах у твоей любви.я видела что ты хотел понять меня хотел чувствовать все так же как и я чтобы лучше понимать и любопытничал я не противилась я любила эти вопросы любила то что ты хотел понять меня еще больше хотел глубины бескрайней пугающей ты ее жаждал и я рассказала что у любви один запах – твой.у моей любви и цвет один и мелодия одна.ты их лучше всех знаешь.у нее глаза твои рот твой тело твое и запах ничем не заменимый если бы делали духи из твоего запаха он был бы лучший если бы воздух был твоего запаха я бы вдыхала чувствуя постоянно тебя в себе до мурашек.я бы пьянела от такой концентрации.ты слушал.ты умел меня слушать.а она не торопилась слазить с коленей.она видела по моим глазам что затронутая ею тема интересна мне она не возвращала меня насильно она меня понимала и она меня слушала снова задавала прилагательные.точный это мат испуганный это мыльный пузырь.долгое ожидание его звонка чьего того кем пахнет этот мир в ярких тонах.медленный нерасторопный.мрачная вдова своевременный аккорд желанная мечта дерзкий неуважение длинный гимн строгий домоуправительница конкретный это не женщина веселый воздушный шар.я ей часто их покупала.разные.некоторые с рожицами некоторые в виде сердец а некоторые были похожи на облака из белых слонов но только в моем воображении а цветы мы с ним выбирали вместе он не настаивал а я была уверенна в выборе потому что они говорили со мной тянулись своими личиками ко мне и первым дотягивался что неудивительно нос.я иногда ему про это проговаривалась раскрывая секреты как и про лица которых много вокруг меня не знаю понимал ли но не смеялся не упрекал он любил я уверенна он любил.а что такое модная это татуировка показательное обручальное кольцо на пальце глупое дюжина сережек в одном ухе мгновенная это телепортация.для нас с ним это было нечто желаемое желанное чтобы даже на дальних физических расстояниях все ж быть вместе стоит только протянуть руку и ее коснется поцелуй вполне ожиданный и теплоласковонежный.мощной у нас была тепловая пушка шумное метро круглый пучок энергии он же красный и согревающий главным главарь чужой не мой.родной вот тут то запах.жирный жир мутный запотевшие стекла очков черствый и кроме хлеба в голову больше ничего не приходило вредный вредная привычка большой как Вселенная.она смеялась и говорила что я очень умная раз на все вопросы у меня есть ответы да они были и я не задумывалась откуда должно быть из памяти красочной и постоянно зовущей меня часто вечерами в той квартире наполненной тихим воздухом за тем самым одиноким чаем я думала а как сделать ярче настоящую жизнь как забрать немного красок прошлого и нанести на холст настоящего мазками штрихами пусть мелкими ведь главное начать но я не нашла ответ до сих пор и упиваясь воспоминаниями часто давлюсь солеными что значит слезы и меня давно не уважают те наверное это все те к кому он обращался посмотрите смотрите.и много еще прилагательных хороших плохих на все найдется у меня ответ потому что они все про нас без него я даже не половина а разговариваю я ни с кем и зовут меня для вас не важно как «а меня никто не ждет но на самом деле тоже приятно» я понимала ее но слова ее холодны и страшны зрячий тоже прилагательное кто это тот кто видит но не то а мы смогли заглянуть за пусть ненадолго но я видела и потому здесь теперь мне не интересно и рождать фальшивый интерес чтобы жизнь теплилась в моей груди не охота.а что такое спокойный вот ты скажи и больше не буду спрашивать.я прижала ее отвечая что так то это психиатр пусть даже в гневе.но для тебя это вот это сидение на коленях вот эта теплота и беззаботный альтруизм вот этот разговор и умиротворение и ты поймешь ты все узнаешь.я немного покачивала ее вспоминала что на ужин у меня бывала горстка кешью на завтрак вода но я ему обещала что сохраню себя лишь для него чтобы еще раз заглянуть за и там остаться у нас получилось но это уже другая история другая наша жизнь хотя прилагательное другая значит только наша

 

реинкарнации лилий

 

она часто рассказывала мне о своих забавах которые я якобы не углядела она радовалась тому что смогла их от меня скрыть. она говорила что ночью слышала как звонил домофон у соседей но к нему никто не подходил в ночной тишине звук казался неимоверно громким тогда она пройдя сквозь стену хотела уже его снять чтобы он не тревожил мой сон но домофон вдруг умолк. как слышала дорогу секундной стрелки на руках у водителя такси которая четко без перебоев стучала шагами всю нашу поездку и самое интересное что ее забавляло во всем этом стрелке было все равно слышит ее ктонибудь или нет дорога ее была по кругу но и это ее не смущало. после прогулки по торговому центру в поисках заводной игрушки которую мы решили сделать нам в качестве бесповодного подарка сквозь гул толпы она слышала непрекращающуюся рекламу самого же центра по какомуто говорителю которую также слышали только ее же создатели. помню он рассказывал мне про свои детские игры как весело было ему давать жизнь заведенной игрушке ведь в состоянии покоя она спала а в заведенном жила чувствовала действовала он решил бороться с несправедливым соотношением сна и бодрствования в ее жизни и настойчиво заводил и заводил. рассказывал как в пещере в которую он пробрался ночью чтобы прочесть надписи на стене встретил нечто которое причмокивало и так смачно что чмоки казались невыносимо громкими и ему пришлось вернуться в свою кровать без дальнейшего желания рассматривать надписи. он предлагал сжигать мосты на мое желание оставить тропинки к отступлению но твердил что от этого огня будет хотя б нам теплее а значит ближе. он всегда приводил доводы с которыми я в конце концов соглашалась. а однажды решил построить водопровод казалось что нереальная громоздкая идея но я поддержала потому что доводы были железные потому что знала что в конце концов он все равно окажется правым. я не одобряла ее остановки физические во время разговоров будто не на ходу легче думалось и говорилось потому то она мне свои забавы любила рассказывать дома забравшись на колени или лежа подмышкой прижавшись к телу. а я лежа на его груди чувствовала что испытываю его терпение потому что он не знал изначально целей моих повествований ни о реинкарнациях лилий ни об овладении тщетной реальностью но я благодарно гладила его по голове возвращая какбудто ему его же терпение и спокойствие. такие моменты почемуто отпечатком легли в памяти и выскакивали постоянно особенно при нашей общей с ней деятельности. я давно бросила попытки достать звезды или нырнуть в самый глубокий океан но я не оставила то угасающее но крепкое теплящееся лишь в моей груди чувство связывающее прошлое настоящее и будущее крепко держащее всех нас троих живых на плаву с поднятыми головами

 

будет все как он обещал

 

только мы ответственны за солнце сияющее светящее греющее палящее мы ответственны за каждое его свойство дарованное нам мы в ответе перед ветром резким мягким теплым порывистым рознящем мы часть ветра и лишь корректируем свой вектор по его направлению мы повинны ветру как божественной силе дарующей свежесть бодрость мы не изменяем его мы покоряемся и тем выигрываем без излишних сравнений и напряжений а одна доля победы состоит в том что настроение в отдельности неразлучно с общим настроем как и отдельные мысли не отстают от совместных реализаций но так было а он говорил что так будет всегда и я хотела я жаждала не только говорить но и думать в настоящем моменте мое соло вызывало лишь плачь скрипки вызывало стон листа под тяжестью карандаша в то время как дуэт превращал ту же скрипку как и тот же лист в некое подобие дерева растущего в дружбе и с солнцем и с ветром которого любили прохладного с южных сторон и теплого с мерзлых а мы любили наблюдать за деревьями нет мы любим наблюдать за деревьями и за летающими домами в такие моменты она недоумевала не над тем что дом действительно может полететь а что же останется на его месте черви земля другой дом и я придумывала сочиняла лишь для нее что дом взлетая на воздушных шарах оставляет под собой свежую густую зеленую траву куда приходят играть дети со своими родителями в охотников за цветами не луговыми а радужными догоняя угадывая смеясь срастаясь с травой и ароматными цветами впадая в воздушную невесомость беззаботного детства проживая жизнь параллельную взрослости как наверняка и любой музыкант имеющий помимо реалий параллельный притягательный мир звуков созвучий мир особого языка мы все также отдавали предпочтение шелесту а не всхлипу песку а не глыбе дуэту а не одинокости придумывали трехформенные глаголы и бесформенные словосочетания несуществующие цифры и граненные жгучие зарисовки он поучал что обезоруженность снайпера равно как и стрельба в упор не делают картину мира погибающего полнее и насыщеннее что выжатая мокрая половая тряпка попреженему остается половой и мокрой что осознанно оборванная нить лабиринта говорит не о желании покинуть мир а о желании вызывать жалость и чувство вины она всем видом говорила мне что я говорю о вещах которые ей недоступны и добавила к моему неоконченному потоку воспоминаний завершая его что желает фотографировать запах желает дарить не погибший десять на пятнадцать а пульсирующий и даже благоухающий она была бесконечно любопытна как и он впрочем а не так ли создается чтолибо новое нарушая все запреты переступая границы не зная пределов он осуществлял желаемое сперва в мыслях потом в реальности и движимое им и ею любопытство имело почву для создания ощутимых фотографий большинством имеющихся у людей чувств так сидя с ней на лугу должно быть оставшегося от улетевшего некогда дома мы наблюдали за ветром не привыкая к этому а познавая глубину воздушного потока ежедневно окружающего нас мы только мы отвечали за поднимающееся солнце и сменяющее его появляющуюся луну и тихо скромно надеялись что не только мы  думаем чувствуем понимаем это

 

бесхарактерная уязвимая беззащитность

 

я играла с ней так как игралась сама с собой. выдуманные игры не требовали особой фантазии может лишь немного воспитательных моментов о которых я и не задумывалась вот так вот лежа одна под одеялом с головой прячась от всего вокруг. мысли стучали в моей голове. было ощущение что голова работает на пределе и в то же время этот стук это жужжание еще сильнее разгоняет мозг. первый мозг. умный хитрый второй сам себе говорит о сбавлении оборотов и мало того над ним двумя будто вырастает еще один и начинает комментировать действия первого и нравоучения второго. отчего кажется еще один какойто мозг сторонний наблюдатель думает не проговаривая что еще немного и мысли вылетят из колеи на которой они так резво ускоряются и наступит тишина. но тишина не приходила. а я ждала. может очередной частью многомерного мозга а скорее чемто внутренним которое люди называют душой. так мы строили с ней большую баррикаду из одеял на кровати куда не попадал свет потому мы тянули настольную лампу куда не проникал воздух потому мы периодически открывали так называемое окно. отбросив любые воспитательные мотивы я бы назвала это не окном а связью. связь с внешним миром. ведь представив что мы в спичечном коробке маленькие беззащитные от других насекомых и людей божьи коровки но в то же время хранимые Богом это окно означало сдвиг коробки в сторону и возможность взаимодействия с внешним миром а значит и повышение уязвимости. тот первый мозг когдато говорил: пусть хоть ктонибудь придет и даст понять что я живая задаст вопрос а мне придется ответить. внезапно я услышу собственный звук голос и пойму что он исходит из меня но он какойто даже не мой. вторая часть этого умного хитрого наслаивалась с монологом: хотя нет не надо пусть никто не приходит не нарушает моей гармонии я не буду думать живая я или нет живой ли тот голос который все таки не мой но который звучит из меня я буду ждать лишь звонка с определенной мелодией наяву ли во сне когда я заговорю не задумываясь о голосе темпе интонации выборе слов и постройке предложений без страха быть непонятой и невыслушанной я буду течь растворяясь пусть без света и воздуха зато чувствовать в этот момент Жизнь. и вдруг часть которая якобы наблюдала давала понять что течь без плавания возможно лишь если течение сильное а ты невесома. на что очередная часть возражала что сила течения регулируема а невесомость достигаема путем бессветения и  безвоздухания. слова слышались уже отовсюду бесконтрольно овладевая всем моим существом. казалось вот этот пик вот этот очередной поворот колеи когда вылетаешь и летишь только полет этот будет противоположен невесомости. да ты ее испытаешь. но только приземлившись поймешь что это был лишь трюк лишь урок для разделившегося на множество мелких себе подобных ума не понимающего к сожалению подобные уроки а скорее быстро их забывающий. и начинается очередная медленная раскрутка. слышится скрип мыслей и я уже вижу одну: хочется оценивать людей без предвзятости хочется вовсе не оценивать людей. следом вторую: зачем бежать за автобусом заведомо зная что уже в него не сядешь?  зачем постоянно ехать к заходящему солнцу? зачем я лежу тут в духоте? зачем я слушаю весь этот бред? и раскрыв одеяло вылезая из своего спичечного коробка полностью вверившись защите невидимой силе жадно вдыхая кажущийся после заточения прохладный воздух вижу снова набегающую мысль. уже без скрипа легко на высокой скорости. я соглашаюсь с ней: пусть обычные люди называют это настроением это обычные мерки но когда мои струны внутри не созвучны когда в них нет единения целостности я не могу радоваться ликовать да я могу сказать чтото с восторгом точнее выдавить из себя выдавить и слова и восторг но это не будет истиной это не будет тем что могло бы быть от созвучия струн. я помню как умело руки покоряя струны заставляли их звучать. должно быть и он знал о божьих коровках и спичечных коробках ведь пел о тишине касаясь которую тотчас убегала. улыбался настроенности исходившего из него его же голоса плыл по легкому течению на спине наблюдая облака не похожие ни на зверей ни на птиц. он никогда не сравнивал. потому и не было в нем предвзятости. кстати сказать он строил свою жизнь шаг за шагом подобном тому как мы с ней строили пирамиды из кубиков либо замки из мозаики. он не подкручивал одну струну взяв гитару в руки. он расслаблял все шесть просил ми нащупывал после ля и начинал состраивать созвучие. так и в жизни он желал петь лишь на идеально настроенной гитаре звучащей в радость в унисон настроению под стать поставленному голосу петь не чужое все больше свое. он разбирал осознанно каждую сферу жизнедеятельности которых как ни странно оказалось шесть на мелкие кусочки доходя до сути и лишь после потихоньку собирал мозаичную картинку. двигался чувствуя радость от созидания блаженную радость от построения собственной жизни. и постоянно показывая мне почти цельную картину ведь к идеальности лишь стремились я удивлялась точнее умилялась делая ударения на второй и третий слоги. выдавая этим чувством все то спрятанное и так бережно хранимое под баррикадой одеял. и так лежа в нашем шалаше с окном но без двери со светом но не от солнца я рассказывала ей о полезности божьих коровок этих маленьких крылатых жучков своим процессом пищеварения и аппетитом помогавшие миру и живущие за счет этого. красные с черными пятнышками на спине посчитав которые было просто определить возраст божьей коровки только вот неизвестно в каких единицах измерения потому что год человеческий вряд ли был подобен году жизни насекомого. насекомое было уменьшенной копией человека боящееся других насекомых дружащее с себе подобными оберегаемое невидимой силой кушающее целыми днями чтобы жить да и живущее ради пищи приносящее пользу системе. а еще рожать и  отсчитывать года и вдруг умирать с осознанием промчавшейся жизни и с вопросом: это все? с пониманием что не ты жил жизнью а жизнь жила тобою. а мы часто с ним говорили о бесконечности о том как выглядят облака если смотреть на них сверху вниз. о невесомости когда не существует понятия вверх и низ. о бесполезности догонять ушедший а значит не твой автобус. о чайках все чаще летающих парами и поворачивающих головы друг к другу четко подобно трубам на подводной лодке. ей я расшифровывала бесконечность показывая горизонт невесомость как прыжки на батуте бесполезность как несъедобный арахис. так лежа рядом друг с другом под оберегающим нас навесом время текло а мы плыли по его принимающей всех желающих реке. я порой даже ощущала невесомость переставая плыть отдавалась течению проваливаясь не столько в прошлое сколько в глубину себя вдруг вспоминая забытые ощущения уже ни раз пережитые и так сладко манящие. она не замечала моих провалов точнее она не обращала на них внимания. наверное она думала что все люди вокруг подобны мне что я это копия тех кто по ту сторону созданного нами окна. порой я ликовала что научилась держать под контролем болтавший ум но ликовала до тех пор пока не осознала что ликует тот же мозг разделившийся и наблюдающий. ликует одна из его частей. и что осознала это очередная часть ума. как же хотелось развести руки широко ухватить все эти части заткнуть им рот и парить не чувствуя ни тепла ни рук ни слов ни тишины. каким то внутренним чувством знать что так должно быть что так правильно что так радостно что так я родилась и что для этого должно быть я вообще родилась но возвращаться. снова возвращаться. ведь паря я забывала о цепких объятиях. руки постепенно ослаблялись разжимая объятия. ум выбивался из заточения и ни капли не обижаясь на мое пренебрежительное отношение возобновлял свой монолог. говорил для себя. создавал иллюзию диалога а порой целого собрания на которое приходили все его части. я их не поддерживала была вынуждена лишь слушать. это он просил в те моменты ну пусть хоть ктонибудь придет даст мне пищи воды воздуха а другой желая мне понравится возражал что не надо никого. достаточно лишь единственного звонка. третья часть зная чем зацепить говорила об умелости рук и покорности струн. я не боролась я стремилась безжеланно надеялась и в то же время Любила. подгоняя себя падала оступалась там где заведомо знала что надорвусь. решительно избегала а на самом деле притягивала. была понята и выслушана уязвима но недоступна. нагла хотя сама так не считала. пуглива когда уже казалось что навсегда рассталась со страхом. безнадежна. игрива. вольна на вольно и на труд. только представления о том что вот так вот будет а вот так вот есть а вот так вот станет грело как максимальная близость к костру как обновление подзарядки вдруг подсевшего аккумулятора.

 

заветное

 

мы валялись с ней на полу.не на ковре, а в ковре, ведь он был таким глубоким.окутывал нас своей светло-зеленой чистотой и густой мягкостью.я улыбалась.она улыбалась.я слышала сквозь наше дыхание и тихий гул комнаты его слова о том, что есть некто и для когото он ктото для когото он никто.и этот же самый некто в итоге становится кемто, а может остаться никем.потому что изначально мы больше никто, чем ктото.он говорил это и говорил.я боялась потерять нить и сильнее вдавливала трубку телефона в ухо.внушая себе, что так слышно лучше.боясь уже даже дышать, лишь бы уловить слова, легко сплетающиеся в предложения.он продолжал, что нечто может также быть для когото ничем, а для когото чемто, но все равно все люди двигаются к этому нечто, ктото напролом, ктото пропуская и обходя, ктото бегом, ктото верхом, но к концу этой, одной из множества наших жизней, жизни большинство приходит к этому нечто и говорит, что это ничто.только единицы молчат, молчат, даже услышав прямой к ним вопрос.более того, не то что не участвуют в разговорах вокруг, а даже их не слышат.они тихо улыбаются, потому что знают, что нечто это не просто чтото, это больше чем все эти понятия из слов, букв, образов.видя мою улыбку она подкатилась ко мне, с такой легкостью переваливаясь со спины на живот и снова на спину, положила свою руку на меня.это было объятие, но не полное, ей была скидка ввиду возраста.она любила повторять, во время наших игр, что она маленькая-ей можно.улыбнулась.я тоже.нажала сильнее рукой на меня.это означало, что объятия стали крепче.улыбнулась.я тоже, но лежала неподвижно.а почему мне хочется тебя обнимать?я ждала вопроса и, как всегда, удивилась его сути.сказать ей в ответ, потому что она любит меня, не удовлетворило бы ее маленький и любопытный ум.я рискнула, сказав, но прежде взглянула на нее.она не смотрела на меня, я чувствовала лишь ее руку, которая не ослаблялась, лежа на мне.она так просто касалась темы Любви!вопрос был легок и изящен.я улыбалась шире.может это нечто окажется для нее очень близко, нужно будет лишь шагнуть и увидеть.услышать.почувствовать.понять.не видя насильно липнущей грязи, не слыша окружающей ругани, не чувствуя обиды, не понимая злости. пусть обойдут ее стороной разговоры людей о том, как толстые хотят похудеть, больные выздороветь, бездельники работать, была б работа. может ли она с такой  же простой, легкостью, изяществом, с которыми был задан этот вопрос, вспорхнуть сразу на уровень выше, минуя негатив всех чувств и ощущений, которые так сильно навязываются нам на нашем пути? я начала шевелить губами в молитве.она перевернулась на бок и попросилась играть в нашу игру, вопреки моему ожиданию вопроса - а что же такое, собственно, Любовь?игра заключалась в том, что она загадывает число, а я его отгадываю. два?нет, девять!тридцать?нет шесть!восемь?ну нет же, семь!вся прелесть игры была в том, что в игре не было обмана.она пахла чистотой, как только что выстиранные вещи, как воздух близ ручья, как слово детское «мама».а сколько же было радости, когда я отгадывала наконецто ее число!как правило, мой выйгрыш становился финалом.ее глаза блестели, сливаясь с цветом ковра, улыбка пыталась вырваться через  подрагивающие сомкнутые губы, на носу появлялись морщинки. закрыв глаза, я могла воспроизвести в своей памяти каждый участок ее удовлетворенного и радостного личика.я могла идти сантиметр за сантиметром, от линии к линии, плавно переходя от одной части лица к другой.а сейчас все это было передо мной.и время затянувшееся, дающее мне смотреть еще и еще, потому что не могла я насмотреться, дарующее мне возможность наблюдая любоваться.я готова была играть с ней в эту игру бесконечно, так же непринужденно валясь, называя наугад числа,ощущая всем телом гармонию, наполнявшую нашу квартиру, Любовь, перетекающую между нами.мне казалось что и вечности мало, чтобы налюбиться им.чтобы упоиться нашей с ним Любовью.будто у нее не было начала, не было конца.она существовала до нас, жила в нас, обязуясь быть вечной.более того развивалась, переходя из одного качественного состояния в другое, мы внимали ей, дышали ею, мы не знали боле другого созвучия, кроме благогласия Любви, не знали боле другого света, кроме ее сияния.смогу ли я ей объяснить словами когданибудь почему мне хотелось его обнимать?нот семь, но люди не перестают создавать гармонии, цветов семь, но и их сочетания постоянно рождают чтото новое.то, что пахнет одним, поет, благоухает, светится…живет в сердцах уже таких маленький и любопытных.мои губы снова зашевелились в молитве.она расслаблено улеглась ко мне на плечо пересказывая весь процесс нашей игры.как к ней приходили цифры, просились к ней в загадывание, она не все брала, выбирала самых добрых и  не назойливых, и как я, не могла отгадать их, таких ярких и видных.к ней приходило отгаданное мною одиннадцать несколько раз, но она его отвергала, чувствуя, что еще не настала его секунда.только в один момент, когда это число не толпилось у ее рта, а стояло в сторонке, она отыскав его взглядом, подозвала и загадала.а я, на самом деле, видя ее эту заминку, решилась все же на одиннадцать, осчастливив ее финалом, осчастливив себя блестящими глазами, видноскрываемой улыбкой и милым морщинистым носиком!

 

поток

 

можно было говорить часами петь нотами играть словами болтать ногами можно было выть волком оставаться не собой на протяжении уже долгого времени кричать об ушедшем можно было кривить лицо и душой расплетать солнечные сплетения или развязывать нервные узлы заваривать зеленый водой не докипевшей или просто не предлагать чаю можно было созидать даже в собирании малины расправлять в очередной вечер уже ни раз заправленную постель жить вдвоем и не думать что такое жить вдвоем можно было не стремиться к злоупотреблению и даже не ломать и не крушить во имя результата прилагать усилия для усиления приравнивать маетную суету к суетливой маетности позволять всплывать затопленному заморачиваясь замороживаться недопонимать глобального передергивать себя в передряге осознавать причины неосознанного поведения или не осознавать бессознательного стоять в очереди чтобы отдать свои деньги ценить и тем наслаждаться плыть и тем дышать миновать чашу или отпускать себе грехи обменивать деятельность и недеятельность на время искажать факты на свой лад видеть то что следовало слышать слушать то что лишь необходимо строить замки из песка и оставаться принцессой приходящей лишь во сне слышать песни в дУше и душЕ отражаться в глазах любить кошек но не заботиться о них находить себе занятие и тут же думать а что же сделать после этого найденного критиковать спортсменов сидя на трибуне или перед телевизором мечтать о вполне реальном но не вспоминать нереализованное можно было даже спрыгнуть чтобы забыться или родиться чтобы всю жизнь вспоминать ощущать кончиками пальцев мяч а кончиками ушей жар касаться и считать сколько раз раздавать бесплатно мысли делить на делимое а частное отдавать без остатка стрелять без прицела одевать без подкладки можно было молчать часами играть перед ре го вместо до и мечтать снова о лете которое так безвозвратно мчалось прочь можно было отдавать и не брать крошить и не собирать пытаться объяснить ей все радужные цвета но так же тщетно как и все предыдущее хотелось сказать не белое молоко а белое доверие розовая тетрадь где некогда были мечты дерзновения вместо розовой розы рисковать голубой нежностью а не облаками может даже серыми буднями но не серым асфальтом которому так все равно до жизней бьющихся в наших телах говорящих со светлым божественным а на самом деле с коричневым ничем а мне уже не разобрать ее голубые или зеленые только не как общепризнанное небо глаза да и зеленые но не в траву которые лишь недоуменно мигали смачивая оболочку глаза неосознанно божественно продуманно капая мне на то больное что так и не случилось и все та же нота го как напоминание об ошибке в нежелании быть замеченной или искупленной все та же серая будничность стремящаяся к желтой теплоте зеленому здоровью синему пониманию и красному взаимоуважению

 

его

 

и снова положила она передо мной свою любимую, с яркими картинками книжку.сопя принесла, сопя села рядом, ожидая.старая добрая сказка «Репка» – живое, проходящее через все формы жизни. буквально полгода назад мы просто листали, тыкали пальцем, могли перелистнуть сразу две странички.будто не важно было что в этой книге да как, чем начинается, где заканчивается, будто больше важен был процесс.процесс рассмотрения картинок со мной, где она, будучи в главной роли, перелистывает, а я только слежу за ее ручками, глазками, порой чтото говорю, улыбаюсь.и, доходя до конца, затворяя последнюю страницу глухим хлопком, так как листочки были картонные, она начинала листать ее заново, так могло продолжаться немыслимое число раз.сколько?я не знала, она была главной, она назначала это количество.благодаря картонным листам, книга хранилась долго, не трепалась, и сейчас, мы не спешили, перелистывала я.она лишь приносила, клала передо мной и начинала ждать.именно ожидала от меня рассказа, одинакового по сути, но разного по конструкции, с моими, может для нее еще непонятными, ответвлениями.сегодня я говорила ей, что нет мамы и папы в сказке, как нет у человека настоящего. вот живем мы с тобой, у тебя есть я, у тебя есть настоящее не только поэтому, еще потому что ты ребенок, ты живешь в этом моменте, не думая о будущем и не помня о прошлом.а я?я одна на самом деле, нет никого, кроме тебя, сейчас смотрящую на меня. и твой взгляд, где бы найти слова, чтобы выразить то, о чем он говорит?в нем была неспешная нежность.или нежная неспешность?все смешалось в моей голове, глаза не закрылись, только ушами вдруг услышала его слова, точнее его голос, напевающий чужие слова, но так сродные ему - чтобы видеть себя в твоих глазах, слышать твой смех, вместо окружающего мусорного гула…и вот бабка за дедку, тянут-потянут…она искрилась, а ведь сколько раз уже слышала эту историю, но не уставала от нее, наверное каждый раз раскрывала в ней чтото новое.а может ей нравилось просто слушать мой голос, мою интонацию, как и мне его паузы в речи, повышения тонов при смехе.я не знала, и не задумывалась, радовалась, рассказывая, не расстраивалась, понимая, что настоящего для меня на самом деле нет.лишь редкие вспышки рядом с ней, но они так кратковременны, что по прошествии времени кажутся нереальными, не со мной происходившими.а ведь уважение родителей это одна из первых заповедей, продолжала я.почитай отца и мать.ведь они дали тебе жизнь, Вселенная дала тебе жизнь через них, почитая родителей, почитаешь Вселенную, всеобъемлющую, всемогущую, смиренную, понимающую, слышащую, поддерживающую.и так день за днем мы проводили время.мы его не тратили, мы им наслаждались.оно у нас было общее.завтрак ли, прогулка, игра, сон, сказка, песня, все было на двоих.общее время на двоих.мне нравилось читать Книги, где рукой Мастера описывались родственные мне чувства.но, читая эти Книги, находясь не рядом с ним, пронизывало мое тело сжимающее, острое, отдающееся болью в сердце, суставах, пояснице, на всем физическом уровне сводящее ощущение, что так быть не должно, что этот вскипевший чай на одну кружку неверен.я любила Книги Мастеров, но все же старалась читать их, сидя рядом с ним, чтобы в любой момент остановиться и поблагодарить за то, что я знаю, о чем в них написано, чтобы остановившись, приобнять, не отвлекая, пожелав ему сокровенного, доброго, желаемого.а то, что я назвала общим временем на двоих, оно имело качественный характер, ведь читая Такую Книгу вместе, это общее время становилось таким наполненным, что могло делиться с просящими, не теряя, отдавать жаждущим, не убывая.мы читали с ним Книгу, главу за главой, страницу за страницей, строчку за строчкой, впитывая смысл каждого предложения.как близка была суть этих предложений!порой закладывало уши, начинало гудеть, шелестеть, метаться, уносило кудато и возвращало оттуда же.оставался незамеченным этот мой полет для него, либо озарялся он светящимся шаром - меня мало волновало, но он знал, что читая вслух очередную главу, нужно быть размеренным, не забываться, не убаюкиваться, впитывать и давать испить и мне, мелкими глотками, чтобы ничего не осталось необнаруженным.я же, читая, следующую главу, порой захлебывалась  в спешке, ведь так не терпелось узнать - а что же дальше.вернее, удостовериться, что дальше еще лучше, если такое возможно.на что он меня притормаживал.обнимал.говорил, точнее шептал, что не важно, что дальше, важно что сейчас.он знал, что я знаю, знаю о настоящем.что в Книге эти два героя говорят об одном и том же, только с высоты наверное своих разобщенных психологий, тем самым так точно дополняя друг друга.он говорил ей об эмоциях, она ему о чувствах.он описывал гармонию, она – умиротворение.и такое было всюду.нельзя сказать, что в каждом абзаце, может, начав искать конкретное указание на их диалог его бы не нашлось и во всей главе.просто, пропитываясь тем, что происходило на страницах электронных, казалось Книга, наполненная этим вечным диалогом влюбленных, а точнее полюбивших друг друга сердец, глаз, тел, душ источает атмосферу доброты, нежности, дружбы.она притягательна, смакуя главы не хотелось думать, что Книга когдато закончится, не хотелось думать ни о чем кроме как о нем.честно признаюсь, больше нравилось, когда читал он, помимо мысли Книги, отражаемой его ртом, губами в виде слов, существовал звук, интонация, создающаяся вибрация, достигавшая меня, будто бы была предназначена лишь для моих ушей.ведь читал он для нас.и строка за строкой тянулось это пьянящее время не имеющее ни секунд, ни тиканья, где он говорил ей о спасении мира, она ему – о красоте, он – о планах, она – о мечтах.и как же четко они сливались в моем воображении, как некое одно общее существо.и снова приходила моя очередь читать, и снова я начинала торопиться.я даже подозревала, может я подсознательно тороплюсь, напрашиваясь на очередную порцию обниманий и его шепота, в котором можно разобрать так много сокровенного, доброго, чего уже не отнимет никто и ничто, чего уже не узнает никто более нас.однажды я рассказала ему, что я не могу привыкнуть возвращаться в дом, в котором нет его.что эта волна непрекращающегося страха не покидает меня, как бы я его не гнала, как бы я с ним не пыталась подружиться. от дверного замка, за которым тишина, отдающаяся гулом в обоих ушах, до запаха неродного, «где ничего не может быть тобой».и одиноко закипающий чай на одну кружку, пустой взгляд в окно, наполненный воспоминаниями, холодные руки, жмущие на клавиатуру, больше, теплее, увереннее, лишь бы долетев до него мои слова, позаботились о нем за меня.а он, обнимая меня, говорил, что быть вместе  это так важно, что даже не стоит об этом думать, чтобы не придавать этому излишнюю важность. я кивала, хотя порой не понимала, потом додумывала, умиляясь его мудрости и нежности.а Книга была про нас, были ли еще на свете люди, которые говорили об одном и том же разными словами, которые создавали цельную и завершенную картину как пазл?были ли те, кто даже в неприятных ситуациях могли обняться и получить опыт, став ближе.могли ли мы притянуть их или мы просто этого не хотели?мы стремились, но стремления в нем было больше.я лишь тянулась за ним, потому что доверяла.будто бы я растворялась в этом его стремлении, наслаждаясь тем, что имею, кто есть мы.ему было это непонятно, но он не настаивал.может думал, что я объясню, только время этому еще не подошло.я боялась поддаваться мыслям во время его чтения, боялась выпадать из сюжета, где каждое слово было важно, но его ритм, интонации, тон были так завораживающи, все это было настолько упоительным, словно испить могли еще миллионы людей, наслаждаясь и благодаря.он держал ее за руку, но чувствовал при этом ее сердце, чувствовал пульс Любви, спокойствие души.она ощущала в его руке тепло, без которого ей было невмоготу.ладони, сливаясь, пускались в пляс.танец был хаотичным, но не резким, плавными, но не медленным.палец скользил по пальцу, по ладони, вращал, заворачивал, кружил, менялся.ладонь, в начале неподвижная, все же поддавалась этой манящей плавности и тоже начинала вращаться, двигаться.может для руки в руке была своя музыка, которую люди слышать не могли, а может ладоням и музыки не нужно было, они танцевали, потому что так хотели их души.мы с ним тоже порой танцевали без музыки, будто музыка была гдето глубоко в душе и быстро поняв какой ритм, какой такт, настроившись на волны друг друга, мы могли долго кружить в безмолвии или наоборот под смех и шутки творить резкие неестественные движения.в день мы читали ровно по главе, ни больше.так решил он, я ему верила.иногда, когда чувства до боли нежные и щемящие пронизывали наши глубины, мы решались еще на одну-две, смакуя, считая это бонусом.где герой решался жить для нее, отбрасывая понты, эгоизм, а героиня забывая друзей, замирала от радости, которая была в каждом мгновении, нанизанном на их длинную счастливую нить, длиною в счастье.где она отдавала все и вся, лишь бы уснуть на плече самого близкого, а он просил не стрелять в комнате, где жила Любовь, в комнате, где пули впитывались стенами, а не отражались от них, где Любовь можно было лишь нарушить звуком выстрела, но не убить,  не ранить.Любовью была сама комната, ей не грозило ничего, потому что беспредельная и качественно возвышенная, несравненная была не подвластна даже пулям.хватит ли у меня сил когданибудь читать эту Книгу, нашу общую с ним на двоих, ей?а может просто рассказать ей об этой Книге, когда она будет уже в состоянии не просто соединять буквы в слоги, слоги в слова, а понимать смысл, несущийся соединенными буквами?да, я бы очень хотела, чтобы она прочла это до того, как встретит того, кого искать не нужно, того, кто найдет ее саму.тогда, я уверенна, она предложит ему прочесть эту Книгу, быть может даже вместе, быть может даже по главе, как делали это мы, чтобы понимать смысл прочитанного вновь, глубже, изнутри, чувствуя, как человек, решившийся открыть сердце чувствам, не испугавшийся быть отвергнутым, не побоявшийся напороться с протянутыми руками на запершуюся дверь перед носом, обрел. так же как и всегда, книжка наша хлопнула последней картонной страничкой.вытянули.на обороте было написано: для детей дошкольного возраста.странно, ведь я считалась взрослой, но было не менее интересно читать эту книжку уже даже не в десятый раз.может это потому что в эти моменты существовало несколько сущностей меня.та, которая произносит сказку, та, которая любуется заинтересованностью искрящихся маленьких глазенок, та, которая легко поддается власти воспоминаний и даже та, которая успевает мечтать и строить позитивные планы.и вдруг я увидела в ее глазах то, что порой случалось и со мной.она так боялась, что этой последней страницей закончится наше единение, хотя я даже намеков на такое поведение свое ей никогда не давала.и взгляд ее ищущий, искал то, чем можно еще привлечь мое внимание, она жаждала быть на этой волне, она не осознавала, но чувствовала, что звуча в унисон наши души дарят успокоение, укутывают теплом, обвалакивают нежностью.молча, быстро, с улыбкой перед мной оказалась еще одна Книга.мурашки пробежали по коже, рождаясь гдето в районе ступней и поднимаясь по голеням к копчику, далее по позвоночнику прямо к макушке, расползаясь в разные стороны, заставляя содрагаться.где она смогла ее найти, как она смогла ее достать, чем Книга смогла ее привлечь?ведь в ней не было картинок, да и обложка не пестрила.это была его Книга, та, которой я дорожила больше всего.могла ли она почувствовать это?нет, должно быть это получилось случайно.к примеру, я, читая, оставила ее на кресле, а она, видя мою заинтересованность Книгой, решила приподнести мне ее вот так вот неожиданно!да, мой разумный ум или умный разум сразу же строил всевозможные связи между причинами и следствиями, мог дать ответ на все вопросы, только нужны ли они мне были.мне нужно было лишь придумать, что ей рассказать из этой Книги.правду?выдумать?отвлечь?ее внимание ко мне было чуткое, неослабное и действительное.мое внимание оказалось немного рассеянным ввиду неожиданности, мысли галопом скакали и отстукивали подковами прямо по вискам.я была слабой рядом с ним, но считала себя сильной.и сейчас нужно собраться.слезы введут этого маленького живого человека в растерянность, разделят наше единение, как лицо, на три части, заструятся, оставив ее одну, меня отдельно, и третье -  загадочное, преграждающее, тяжело поддающееся моей воле – нечто.я вся обмякла, на ходу выдумывая рассказ, как собака, выгуливает своего хозяина в осеннем парке, что у собаки такая вот работа, которую она выполняет дважды в день.остальное время – свободное, его так много, что приходится много думать и потому страдать.я сама не знала, где начало этой истории, чем она завершится, я не была ни в настоящем, как он меня просил при чтении Нашей Книги, ни в прошлом, как когда я возвращалась к нему пьянящими воспоминаниями, если его не было рядом, ни в будущем, созидая общую мечту в мыслях.я была нигде, провалившись, осознанно спрятавшись как беспомощное существо, противилась свету, не воспринимала с добротой тянущиеся теплые руки помощи.все, что я знала, что и это забытье пройдет, только оно оставит особенный след.отпечаток откровения его раскрытой Книги перед ней, как нечто забавное, но до боли родное, живое, как мое вечно дрожащее сердце.

 

чрезмерная мера

 

в моменты неба и солнца облаков и лучей безумно хотелось стать птицей лететь с легкостью делая взмах за взмахом ведь ходят люди делая шаги не осознавая а более того думая что всегда ходили ходят и будут ходить а мне все же делать взмах плавный от начала начиная с наивысшей точки опуская чувствуя каждым перышком сопротивление ветра опускать словно тонуть в одном этом опускании миллиметр за минимиллиметром чувствуя синхронность обоих таких родных моих крыльев послушных сильных здоровых чувственных и вдруг дойдя до крайней нижней точки преодолев расстояние во сколькото единиц а по мне так в целую вечность снова набирать скорость взмахом вверх не менее плавным не менее утонченным и четким лететь к небу не ослепляясь солнцем взмахивать и знать что вот эта плавность вот эта текучесть к облакам к лучам согреваться радоваться растворяться на мгновение застывая и паря будто рисуясь перед невидимым наблюдателем будто выпендриваясь перед чьимто взором но не делать из этого важность а просто взмах и парить взмах и парить улыбаясь во весь клюв вдыхая полной грудью именно так мне хотелось в момент неба и солнца чтобы мерить расстояния длиной невидимых крыльев чтобы считать время числом выдуманных взмахов но все же лететь вне расстояний и времени вне целей взоров и смыслов но  шагнуть с распростертыми объятиями к манящим лучам означало лишь смерть шагать за с высоты последнего этажа означало лишь конец и неизвестность а страх неизвестности жил во мне жил ночами а порой совсем обнаглев посещал и в светлое время щипая за локоть да так сильно что в крике я хваталась за руку пугая ее она вдруг поднимала глазенки свои которые тут же наполнялись слезами переданного мною ей страха переполнялись и слезы катились по щекам паря до подбородка разбиваясь о пол так и не достигнув неба но испытав взмах и почувствовав невесомость в такие моменты становилось ужасно грустно я молча садилась на колени мы крепко как по договоренности обнимались казалось наши пульсы выравнивались в строгий стройный ритм и становилось спокойнее как от случайной стариковской улыбки пронизанной мудростью потому дающей силы снова делать шаг другой еще шаг и еще осознавая что самое глупое на свете пожалуй рассказать кивающему Богу о своих грандиозных планах

 

о мертвой тишине

 вишенке

 и пустоцвете

 

возможно ли ждать принца, не веря в сказку?есть ли разница между бобом и фасолькой?может ли колодец достигать центра земли и почему кушая, я думаю обо всем на свете, помимо еды?эта лишь малая часть интересовавших меня вопросов, честно говоря, они больше меня тревожили, нежели вечные человеческие.будто вопрошая кто я, ответ у меня был наготове.он родился сам, без обдумывания, на какомто третьем чувственном или четвертом.никто.ничто.пустое место?если бы пустое.я бы даже согласилась на полуполное и дико-белое, отдав многое, только бы не чувствовать мертвую пустоту вокруг, внутри, будто я воздух невидимый, невесомый, беззапахный, бесцветный, наблюдающий за копошащимися в повседневной рутине, пугающийся их взглядов, избегающий общения, просящий снисхождения, шепчущий о свободе и все же существующий.а в сказку верить просто необходимо, иначе жизнь невыносима.и это быстрое пережевывание за общим столом, боясь что он доест первым, встанет и уйдет, этот страх одиночества не покидал, я гнала его поначалу мысленно, пытаясь подружиться, похорошему.перейдя с шепота на громкий уровень звучания и подмешивая эмоций, видела, что это все игра, это дурная сказка, на развилке я пошла не той дорогой, я возвращалась к перепутью периодически  оборачивалась, страх не преследовал.становилось легче и казалось теперь так будет всегда, но очередная развилка снова сбивала меня с намеченного.и в голове обдумывание уже ее вопроса, детского, но весомого: что чувствует дерево, когда срываешь и ешь с него вишню?в такие теплые добрые моменты я будто обмякала, мне становилось горячо в районе щитовики.ощущалось жжение между бровями, слабость в ногах и сильная, но мерная пульсация сердца в груди.такие перепады от страха к нежности, будто резкий перелет из зимы в жару, немного выводил из равновесия, но не был противен, я воспринимала его как нечто должное как и пустоту, как и воздух, как и ее голос.перелет от него к ней, переход от прошлого к живому.запах тлеющей души зловоннее тлеющего тела, но это мало кого интересует.а мертвенность все яснее проявлялась в купленной готовой еде. в ней не было вкуса. в ней не было пряности домашнего уюта, сладости материнской энергии, остроты совместного семейного обеда.если бы ртом ощущалась хотя бы горечь оторванных вишен от родного дерева, вынужденных на погибель или  кислота вырванной с корнем и обреченной редиски.но пища была мертва.нейтральные ощущения пугали больше, чем отрицательные, объясняли мое стремление к готовке и выпечке.раньше это было проще - мне нравилось вкладывать энергию и энтузиазм, доставшийся от мамы  в приготовление, ведь я готовила для нас.для тех, кто лишь вдвоем составляли одного нормального полноценного человека, стремившегося, мечтающего, создающего.но вдруг одна, и этот мертвый звук тишины, и даже без звона в ушах, и не хочется произносить слова, включать музыку, даже шевелится.притаившись соревноваться, надеясь прогнать и, в то же время изначально обрекаясь на поражение - кто дольше не создаст шума.ведь правила придумывал звук, который без звука и я соглашаясь на них, подписывала приговор, но все же не сдавалась.может быть я пыталась потому что в голове четко звучали его слова: нельзя так отупеть, чтобы ко всему привыкнуть. нежелание привыкать было первично, значит я еще двигалась.видимое движение было немыслимо.да и то, видимое только со стороны, а думать о нем хотелось меньше всего.но этот прозрачный мертвец побеждал, потому что с какогото момента он стал вечным.стал постоянным жителем, рассчитывающий на хозяйские права.мы с ней не подпускали его к главенству.мы не соревновались с ним, а изводили шумными играми, песнями и криками, словами.порой даже тишиной, но наполненной, близкой к той, что возникала в нас когдато как в едином человеке способном жить понастоящему, не претендуя, не соревнуясь, не поучая, не не не…мы даже на ночь распрощавшись оставляли окно нараспашку и ветер заглядывал в комнату, проверяя все ли на месте, облетал, желая самостоятельно удостовериться в моем кивке на его негласный вопрос, освежал, толкуя о появившихся недавно мертвецах тишины, наглых и чересчур тихих и уходил, даря крайний осознаваемый вдох перед вхождением в сон сладостный, где человек безнаказанно  успешен, беззавистливо счастлив и безоценочно признан, где вишня – дерево, даруя плоды, не переживало за свои творения, обреченные на погибель, оторванные с веток. ведь это было ее предназначением, сущностью давать, сущностью, заложенной самой природой, наслаждаться солнцем, ветерком, влагой земной и небесной, заботливыми хозяевами и рождать плоды не взамен, не для равновесия, а потому что само природа так возжелала, этого же хотела и вишня. крепясь корнями изогнутотонкими, запутавшимися в земле, она крепчала из года в год, находила силы не только в подпитке земной, но и в энергиях окружающих ее явлений, мыслей, действий, стихий. а я была перед ним нагая как дерево без вишни, я отдавала всю себя и радовалась этому, хотелось говорить еще бери, бери еще! я найду силу, я создам! только ягоды в определенный момент заканчивались и предвиденная неотступная устрашающая зима наступала. и словно снегом покрывая, он грел меня в морозные дни, а ведь деревья меняют листья, а моя кожа была единственной и, глядя на него широко раскрытыми глазами блестящими от слез, которые затмили резкость зрения и давшие импульс мозгу в виде желания сморгнуть, чтобы потекли по щекам слезы, возникшие из глубины до сих пор мне неподвластной, я шептала:сними кожу, бери еще…и так сильно не жалко, так сильно хочется заботиться и  идти в это чувство смело, не думая о себе, точнее забывая, что не все деревья выживают зимой, что не все к весне оживают, а я то надеялась вот так вдруг оставшись без покрова, что пережитая зима, забравшая так много сил уже скоро скоро скоро перейдет в весну и я воспряну. только зачем?очередной вопрос.чтобы больше не соревноваться с мертвенностью тишины в одиноком доме? чтобы бегом возвращаться к развилкам, которых уже не найти?гарантий весна не давала, но мне хотелось делиться теперь уже с ней. а что я могла передать ей?свой опыт или такой же энтузиазм в деятельности?может часть энергии или знания по ее накоплению?я могла дать ей все, что знала, умела, ограничив ее от повторения собственных ошибок и отрицательного влияния. она готова была брать, она была пустонаполненной, яркой, свежей, четкой, сочной.ведь приобретенное и последовательное часто становится привычкой.хорошей.созидательной.чистя зубы люди редко думают о зубах, о процессе чистки и тем более уже о том, зачем всетаки надо чистить зубы дважды в день? а упражнения на глаза должно быть неинтересная привычка, ведь нет ее. их мало интересует что севшее зрение возвращается с большим трудом, его не вернешь как вставные зубы и даже челюсти.мне хотелось с детства культивировать эти созидательные и, не сложные в виду привычки, действия в этой маленькой вишенке, способной стать настоящим благородным деревом.а это ли важно?очередные вопросы становились очередью, галдели, перебивая друг друга и мне приходилось их выслушивать, помогать им обретать ответ и лишь тогда они затихали, а я так любила тишину и безтолповость.возможно ли познать невозможное?и что для меня реальность?возможно реальность в действии – зарядка, приготовление пищи, сбор мозаичной картинки.только отдает такая реальность фальшью и это меня постоянно тормозит.символ свободы в выборе одного из трех идущих в кинотеатре фильмов или в выборе в какой день дополнительно выйти на работу-в субботу или в воскресенье.символ развития - в чтении очередного романа непременно с броским переплетом, здоровья - в решении чаще избегать фастфудов, а богатства - в подсчете посещенных берегов.продолжение данного списка бесконечно и звучит стуком клавиатуры в моей голове.возможно реальность в бездействии?и в качестве ответа я снова слышу стук клавиш…собирая вот так вот мозаику одним ранним утром, которую я обнаружила у себя под ногами едва опустив их спросонья на пол, уселась на пол, под ее мерное дыхание, скрестив ноги, убрав за уши запутавшиеся волосы я, как драгоценные камни выкладывала мозаики одну за другой, отключив разум, подчиняясь рукам.они часто знали, что и как делать в то время когда разум не знал.и он часто мне говорил:я знаю.я верила, смелая, но не гордая, счастливая.и сливалось в единую картину некое подобие цветка безжизненного.сперва я подумала, что безжизненность это его вид или класс, в следующее мгновение, что это отражение моего такого утреннего состояния. третьей мысль прибежала о пустоцвете.бесплодном, полом, который говорит: бери мои цветы, все забирай, забирай без остатка, ведь я тебя так сильно люблю. но не дождаться плодов, не дождаться доказательств той самой великой, о которой столько пишут в книгах, снимают фильмов и вся поэзия будто помешалась на ней. но нужны ли доказательства истины?вишню нужно собирать и это так правильно, так даже наши с ним правила совпадают с общественными, что является редкостью. дереву от этого легче. давая, оно ублажается, но не гордится, потому что уровень скорее всего уже пятый.а правильно ли выдирать редиску, ведь не рубим вишню с корню?очередной вопрос появившийся в голове, казалось, такой пустой в это слабенькое утро, с не запомнившимся сном и крепко запутавшимися волосами.и мне хочется спросить порой людей: ощущали ли вы этот страх перед пониманием того, что вы никто и, более того, ничто, но не в капсуле, обтянутой кожей и даже в не кожаной кожуре. вы в виде воздуха, молекулы которого полны газов, примесей, отравы всяческой и так дурно, что хочется упасть под этой тяжестью и разбиться об асфальт. но это невозможно. так не бывает. нужно найти силы лететь дальше, очищаться либо мучиться. и хочется спросить, но не у кого. понимание есть лишь в ее взгляде, этот его взгляд, доставшийся ей, такой же полноценный и внимательный. но я не спрашиваю, потому что рано или потому что раню себя такими ей, порой необдуманными спонтанными, вопросами. непонятное ей она быстро забывала или же вообще пропускала мимо ушей.это меня успокаивало как и любая наша совместная с ней деятельность.мы кидали игральные кости и считали точки на выпавшей поверхности. мы видели посадку из пихт. целую посадку, где не то что можно, где нужно их урежать и непременно к новому году!мы читали с ней о местах необъятных простор, где могло бы раскинуться море, о невообразимом масштабе целины.мы пели о маршрутах шестеренок комуто казавшихся невозможными. мы играли в Жизнь, тем самым Живя.я растила из нее вишневое дерево, безвозмездно дарующее, благодарно питающееся землей, воздухом, водой, готовое к любым зимам.она была моей вишенкой, еще едва зеленой, но обязательно созреющей к сезону, рамки которого задавали мы сами.

 

яркосеребряная

 

я упивалась ее тягой к жизни.она еще не знала что такое «упиваться» и что такое «тяга» и вообще ее это мало интересовало.она жила и учила жить меня.я была послушной ученицей и не противилась.перенимала взгляд, торжественность, ясность, улыбку.ясно помню как он  учил меня собирать кубик-рубик.он жадно крутил его, переворачивал, вращал и не отходил на меня, глядя как тоже самое за ним проделывала я, не оставлял меня,пока я не заканчивала с одним элементом.протягивала ему обратно, он хватался дальше и, притормаживая свой энтузиазм, не торопился, не ловчил, потому что сейчас важнее было не собрать, а научить меня как это делать.не уставал меня увлекать не только сообразительностью, но безупречной памятью, особенно на имена и названия, параллельно делясь интересным, но не фактами.я научилась.более того, за навыком я приобрела скорость, только главного я не уяснила-думать.думать когда собираю, понимать, видеть эту многомерность, одним взглядом оценивать что, куда и зачем перемещать.делала автоматически, по плану, мое существо противилось этому, я хотела видеть, я хотела также жадно, с рвением оценивать позиции каждого маленького кубика с определенным цветом.но не могла.я не показывала ему своего смущения как и не показывала ей, что не могу отдаваться деянию полностью, без остатка.казалось, я могла только грустить тотально.в минорном состоянии прострации грустила не только моя голова или душа, грустили мои пальцы, зубная щетка, остывающий чай, свежие простыни, воздух комнаты, тикание кухонных часов.я знала, что такому научить сложно коголибо, будто это происходит с каждым в отдельности и у каждого свой, особенный опыт.также, как словосочетание «упиваться тягой» ее не тяготило и не упивало, также легко она жила, находясь в своей реальности, где было место только для меня, не задумываясь о такой жизни.она ценила это, держала мои руки, постоянно говорила, а если и молчала, то только будучи уверенной, что молчит со мной.я стремилась к ней.только расставленные ловушки моего мозга постоянно напоминали о себе, я проваливалась в них, вылетая из существующей для нее нашей общей реальности.провалившись, летела в его добрые объятия.приземлялась мягко и легко, улыбаясь выдуманному мною миру и, опершись о его плечи, чувствовала непомерную силу.он часто спрашивал что есть сила для меня, добиваясь таки серьезного ответа.но я, по обыкновению, сильным телом прижимала его к кровати, он лежа улыбался, думал о чемто далеком.я наблюдая за ним, видела общую нашу внутреннюю улыбку, одну на двоих, один конец которой исходил от моего сердца, другой - из его.если улыбка из серебряной нити резко тускнела, это означало, что он засыпал.странно, только сон разделял нас.я боялась много спать, чтобы не проспать те ценные минуты, когда я действительно чувствую, что мы рядом.что нить есть, пусть тусклая, но есть.что я живая, он живой, что мы рядом, что сила моя в нем, в этих мгновениях, придающих энергию, которая от избытка имела обыкновение накапливаться и использовалась в дни наших разлук.сегодня такой энергии во мне уже не было.она ушла в минус, устав напоминать писком о необходимости зарядиться.я делала вид, что не слышу ее просьб, чтобы хоть както сохранить чувства, грузом ложащиеся на мое неровно пульсирующее сердце.была энергия чтобы жить, даруемая ею мне, она была чистейша, свежа, нова, но качественно иная.просто другая, ни по параметрам или критериям, их нельзя было сравнивать, я и не сравнивала.старалась накапливать нашу с ней общую, которой мы обменивались.мы смотрели в очередной раз ее любимый мультик об упрямстве жизни.она сидела подогнув колени под себя прямо напротив экрана, я рядом, обняв колени руками, дотрагиваясь своим плечом до ее плеча.ее в эти моменты не существовало.казалось встань я и уйди, она не заметит.позови ее по имени – не откликнется.вот то, что я не умела, вот то мгновение, перед которым стояла ловушка и в которую я постоянно попадалась.да, снова видела его засыпающим, видела эту границу, и нехотя закрывала глаза.почему мы до сих пор не научились быть в одном сне, почему мы не летаем держась за руки в наш родной город, почему не играем в одной команде в волейбол, почему не строим совместный замок?я не знала почему, знала только, что сон забирал его у меня.все сознательные или бессознательные прижимания, обнимания, были бесполезны - я его теряла.быть может и он терял меня, но не придавал этому большого значения.я лежа, сопротивляясь тяжелым векам, накапливала, берегла его, больше всего на свете мечтая научиться не спать, только чтобы не спать вместе.ведь тусклая нить улыбки, соединяющая наши сердца, или ее отсутствие значило одно и то же на фоне реальной, бодрствующей, настоящей.я не могла и не могу сказать была ли нить бледнее в нашей разлуке или же и в разлуке и во сне, будто у нее существовало только два, а точнее, как оказалось, три состояния:живость, тусклость и отсутствие.в голове на повторе крутилось «карусель, карусель, начинает рассказ».эта закончившаяся серия была о чуде.она повернулась ко мне, коснулась обнятых мною колен и начала рассказывать, что чудо это оказывается когда росток пробивается через асфальт, что он тоже хочет жить.неужели она понимала все то, что говорила?неужели она видела это желание в ростке, в ней самой?я умилялась, гладила ее светлые кудрявые волосы, она не унимаясь пересказывала все в мельчайших подробностях, как они бежали за руку, что видели, где останавливались, что говорили и даже что при этом всем чувствовали. на знала все имена и названия, я радовалась, потому что моя память не позволяла мне подобной роскоши.я слушала, в очередной раз слушала.это было, такое уже было, но было по другому.у нее была другая интонация, другие слова, другой взгляд.все это делало тот же рассказ таким заразительным, что я казалось становилась глазами, которые впитывали не только жесты, взгляд, но и звук, прыгающий голос.отойдя ото сна, вернее открыв глаза, он улыбался мне, улыбка становилась яркосеребряной, но тут же повернувшись на бок сон снова отнимал его у меня.я не могла на это смотреть, вернее не могла это чувствовать и предпочитала занять себя увлекательными делами, которым не было конца.вспышка лишь тревожила больше, бередила неосознанное, кололо обдуманное. он порой рассказывал то, что уже говорил, я не перебивала повторов, слушала еще раз, совсем как ее.уже не слыша смысла истории, прижимаясь к груди, вибрировала вместе с ней, становилась звуковой волной, которая меня же и покрывала.позже я искала эти чувства снова, но не находила их более нигде, чем там, спрятавшись у него на груди.а что есть жизнь, что есть чувства?для чего они нужны?чувства нужны мне были чтобы жить, а жить, чтобы чувствовать.должно быть, потому я направляла так много энергии на их поиск.устав искать внутри, искала снаружи.не находя в себе, находила в ней.и, обретая гармонию, вдруг начинала рассказывать ей сказку или рисовать чтолибо по ее просьбе, или писать – единственное ее условие – чтобы все это было красиво.она была красива, ее мир был красив, она хотела видеть, создавать эту красоту вокруг, у нее получалось, потому что она делала то, что хотела, а я ее не останавливала, не противилась ей, а всячески поддерживала.я ему говорила о своем желании, он утвердительно соглашался, одобрял, это придавало мне надежности, крепости и той самой силы, о которой он у меня так часто спрашивал.и я хотела дать ей того же, своим утвердительными соглашениями на присутствие красоты.

 

одуванчики

 

желтенькие маленькие цветочки милые прекрасные растения живые дышащие заставляющие верить в новое рождение в безостановочность жизни дающие надежду дарящие чувство собственной необходимости этому миру в них была особая желтая сила искрящаяся… «когда же я их увижу?» спросила меня она «весной» ясно было одно что ей ничего не ясно что такое весна а может кто такое весна кто ее приведет откуда она появится почему с ней придут эти милые желтенькие которые уже так невтерпеж увидеть насладиться полетом мысли глядя на их живость.весна.в один недалекий год весна не приходила.календарь висел на суровой зимней странице февраля покрытой белым пушистым снегом деревья в инее вдалеке домик и там все как положено труба а из нее дым идет забор холодно сыро ежилась было время переворачивать календарь т.к. отзвучали неожиданные смски уже пару дней назад провозглашающие о весне что она идет и ей дорогу получены были открытки в сети пробуждающие от зимней спячки но моя весна так и не наступала.не хотели цвести желтенькие в квартире пахло унынием а не той которой дорогу.цветы не появлялись на мерзлой почве сознания снег не таял в замороженной мыслями голове.мысли ходили по замкнутому маленькому кругу.от него к нему.и так по новой.мне хотелось весны но я не хотела ее искусственности.желала теплоты но не навязанной собственным мозгом. «а весна большая?» «большая» отвечала я ей медленно певуче растянуто будто каждая произносимая буква была в тягость поддавалась губам с большим усилием. «она длинная и если придет вовремя то будет длинной теплой радостной она то и принесет с собой тех желтеньких пахнущих пушистых с которыми тебе так не терпится подружиться» моя весна тогда настала но много позже она пришла постепенно и потому нельзя точно сказать в какое число марта это произошло будто растопился снег укутавший мое сомнамбулическое сознание потекли ручьи называющиеся весенними ручьи слез соленоватых но то было нужно моим еле открывающимся глазам от спячки зимней а он звонил и будил звонками звонил в самый неподходящий казалось момент хотя я ждала звонка каждое мгновение неподходящим момент был лишь потому что меня встряхивал он встряхивал снег с плеч головы пальцев и дрожащими теплыми я брала трубку я дышала молчала в эти минуты я жила и научила себя жить без этих минут лишь наслаждаясь тем что растопив то что казалось надолго ушло под лед я обрела себя в новом качестве теперь я была не я я была мы то что двое то что вместе то что рядом то что не расклеишь не отлепишь не оторвешь друг от друга «а мы первыми увидим эти цветы?» «ну конечно первыми они расцветут на той посадке где мы каждый день гуляем днем снег вот вот сойдет придет длинная и приведет с собой нежных наполнить жизнью я тебе покажу да ты и сама все увидев поймешь» мы никогда их не рвали я фоткала он удивлялся моим многочисленным фотографиям одного и того же я здоровалась с ними он пересказывал мне после что это выглядит довольно таки забавно и настолько детскоестественно что ему сложно это понимать поэтому он лишь умиляясь просит не стесняться также с ними говорить я наклонялась к ним даря улыбку он не видел и думал что шепчу им секреты свои но ведь не было секретов их просто не стало когда мы стали мы когда уже не оторвешь… «а сколько штук мы сможем увидеть?» «ооо их не перечесть их множество их так много как орешков в мюслях так много как звуков на ксилофоне как цветов в пластилине как…» а мне нравилось ей объяснять в этом изложении была приятная неторопливая нежность я так любила когда он мне объяснял спокойно размеренно его голос ритм его слова так четко подобранные его сливающие друг с другом предложения дополняющие охватывающие все больше и больше и появлялся некий танец слов связанных тонко четко определенным смыслом он нес мне для меня и эта спокойная речь делала меня ближе к нему может и она становилась в эти моменты объяснений ближе ко мне «а почему они желтые?» «они хотят быть маленькими многочисленными солнышками согревать первыми после долгой холодной зимы привлекать внимание и радовать пестротой даже самых невнимательных» помню его слова которые я понимала но повторить как он не могла вот и сейчас помню два из них – корпорация желтый – а что с ним и как он и что это такое полностью вышибло из моей головы просто улыбаюсь ведь сколько я работала с ним над своей памятью а она все так же хромает на одну ногу и ничего ей не помогает если только временно когда работа целенаправленна и точно концентрирована так учил меня он наверное это не было моей сущностью потому и сейчас я помню лишь о корпорации улыбается я вижу что он сейчас улыбается и я решила рискнуть пересказать малышке про эту корпорацию пусть не так пусть додумывая и даже придумывая и я рискнула посадила ее на колени и начала…

 

посочнее

 

казалось что дождь никогда не закончится.как и не закончится это настроение.что являлось причиной подобного настроения – дождь?или ухудшенные резко внутренние ощущения были предвестником бесконечной воды?были ли они взаимодополняющими либо существовали по отдельности?я не знала.была уверенна лишь в том что дождю кажется нет предела будто такое количество воды подаренное небом не случайно в этом есть смысл и я хотела его найти и искала проводя большое количество времени сиднем сидя и глядя на бесконечные капли.становясь каплей полной жизни а значит энтузиазма заряда позитивного словно термометр поднимала уровень своего настроения.порой быть каплей помогало.блуждали мысли разные а чаще вопросительные.чаще даже глупейшие и безответные-а если бы земля не впитывала если бы не принимала эту воду куда бы она делась или в таком случае ее просто бы не посылало небо?я вела дневник наблюдений за каплями но это мне не давало результата это лишь доставляло удовольствие в самом процессе.мне не хотелось давать названий каплям и я не давала мне не хотелось считать их и я не считала.я лишь зарисовывала таких похожих но в то же время разных выбирала тех которые оказывались внутренне ближе и бездиалогово начинала с ними дружить растворяясь пытаясь тем же энтузиазмом поднять тот же уровень.летом мы с ней снимали обувь и бежали по лужам брызгая друг друга не боясь запачкаться не боясь сделать чтото неправильное.она меня учила не судить а ведь я это знала и растеряла как дождь теряет каплю за каплей я умела смотреть на вещи не деля на хорошее плохое правильное неправильное я умела не называть и не считать а теперь заново этому училась будто вспоминая чтото теплое нежное но до сих пор теплящееся в моей душе как уголькам я давала этим чувствам ветерка и они разгорались привлекая все больше моего внимания все больше звали за собой в неизвестное и потому таинственное.весеннеосенние дожди характеризовались резиновыми сапогами и более сдержанными эмоциями.зонтов в нашем доме не было и что самое интересное она категорически была против укрывания от дождя напоминая этим его убеждения.бесконечная божественная вода благословляла нас с макушек вливая новое бодрое дающее надежду укрепляющее и поддерживающее.хотелось быть лысой и бежать.укрывание…сколько было в этом слове для меня для меня одной для моей глубины он был моим укрыванием даже скорее моим одеялом которое я натягивала даже в жару я тянула на себя и успокаивалась по другому я просто не засыпала и обнимая саму себя в его далекость скрестив руки на груди приложа ладони к лопаткам либо к плечам я чувствовала дарованное им тепло и держа руки в таком положении вплоть до онемения не отпускала.а может он был даже не одеялом а моим зонтом готовым укрыть в непогоду от дождя и снега и в жару от палящего уничтожающего солнца я была уверенна он был всем что могло дать мне спокойствия он готов был стать всем лишь бы создать нам идеальные условия ведь я видела его и в проходящих лицах и в пролетающих чайках слышала в стуке клавиатуры шуме вентилятора и ночном гуле города и чтобы только не новое утро и новое нет тебя я концентрировалась на его образе и это спасало укрывало оберегало.я хотела помнить себя во сне помнить его во сне осознавать дотрагиваться шмыгать сопеть и знать что я это делаю ведь не засыпать рядом с ним долго не получалось а сон все так же разделял нас и осознавая я сама себя пугалась - будто дергала руку на которой так удобно примостился дикий голубь и он взлетал и вместе с ним возвращалось мое сознание так мало добившись и потому неудовлетворившись и эта грань сна реальности четко выражалась в борьбе со сном было в этом чтото притягательное победа была заранее известна и проигравший не расстраивался а все ж боролся порой всю ночь тревожилась боясь проспать день желала чтобы солнце не успело высоко уйти чтобы я проследила за его хождением пусть одинаковым каждый день как впрочем и наша жизнь но притягательным зовущим и оберегающим уже не меня одну а нас двоих попрежнему и  сейчас меня и ее она щурилась глядя на солнце и однажды задала тупиковый вопрос как же подсолнух цветок солнца может внутри оказаться неприглядно черным?как же под золотистой коркой останавливающей взгляды миллионов таится темное и страшное?а можно ли есть семечки не срывая цветка не вырывая его из почвы где он родился и жил где его корни за что он так крепко держится не дерзость ли это нарывать ромашек для венков либо роз для их быстрейшего проникновения и поникновения в домашней вазе или в очередном ничего не значащем розовом букете как  образ богатства но отнюдь не любви.ведь съедаем яблоко а не вырываем дерево поклоняемся срывая лесную ягоду а не топча и убивая куст и плевать кожурки той самой бывшей золотистой но теперь черной прямо на землю плевать туда откуда все эти чудеса рождаются.наверное у меня были свои взгляды на такие не тревожащие никого вещи я ей передавала их и она с радостью брала я вела ее по жизни она не сопротивлялась она доверяла будучи моей частичкой нашей с ним частью.я рассказывала ей истории перед сном ни упуская ни одного дня со дня ее рождения.истории были под стать настроению.дождливое вызывало слезливое но не обязательно соленое в любом случае все воспринимались примерно с одинаковым интересом и энтузиазмом.к примеру я выдумывала довольно банальные такие как об одном дне чайки ищущей пищу для своих малышей или о розовых тетрадях которые были предназначены для того чтобы в них записывалось сокровенное желаемое быть может даже несбыточное рассказывала о живых справочниках с руками ногами и даже головой из которой момент доставалась необходимая информация о птицах певчих попавших в клетки и обреченных забыть что свобода их главный приоритет были ли это истории о хождении человека в пустыне желающего найти тень о тщетности его действий и лишь опустошающей усталости от жары в силу которой так сложно разжечь огонь после заката в безумно холодную ночь как принцесса излечивала больное место принца любовью гладя спокойно долго нежно о том что принц любил посочнее и был готов ждать десять а иногда и все одиннадцать дней до полного созревания и готовности. она засыпала а я могла продолжать наверное для себя самой а может мне казалось что и он меня слышит ведь мысль о том что отобрав может быть у бабушек смысл их закатывающейся жизни изобретя семечки в пачках была явно не моей он мне нашептывал ее как и раньше а я обдумывала радуясь осознаваемому процессу мышления где мысль одна тянула другую за собой и не было ничего быстрее мыслей их скорость до сих не может измеряться и сравниваться она просто есть без деления на да и нет на черное и желтое на сильное и слабое.к тому же утренний уровень настроения еще зависел от приснившегося сна а может просто от ощущений ведь так часто уснув в собственных но все же его объятиях я просыпалась в дрожи посреди ночи либо со звуками заводящихся во дворе машин предпочитая встать и больше не ложиться слушать мечтать заниматься а все же писать стучать по буквам которых не было на клавиатуре совершать фокусы и давно уже не удивлять этим себя принимать дары и держать их в секрете.стараясь не давать цветам имена они так быстро издыхали он покупал новые и я снова их не называла боясь что погибнет то что дорого любимо привязанность пугала но без нее не было Любви и я любила их даже поникающими я разговаривала с ними даже с безымянными и трудно было их заменять но это происходило а в моей памяти каждый из этих цветов занимал свое особое место отодвигая другие элементы памяти придавая важности.так вот негласно как и этими цветами я просила его не тащить меня в общий мир где все цивилизованно и геометрически красиво мне было так уютно в том нашем мире я ей рассказывала про него как про сказку я шла за ним я бежала порой но не противилась немного отставала что бы оглядывать то что проходим мы с ним и к чему уже никогда не вернемся ведь время движет нас по той дороге по которой нам уготовано было пройти и я иду до сих пор она сжимает своим небольшим кулачком лишь два моих пальца указательный и средний а он както рассказывал что большой палец самый маленький и что название не соответствующее действительности есть ложь и так бесконечно беседуя с собой с ней с ним я слышала ответы я слышала даже дыхание через апрельские ливни это получалось лучше из всех сердец все ж одно не смотря на непогоду на ненастроение на несоответствие ожиданий общественной геометрически уродливой действительности

 

если колыбельная то мамина

если шкатулка то музыкальная

если купе то свежее

 

-а как давно? спросила она -давно, тогда тебя еще не было -а я помню, потому что ты мне уже рассказывала -я знаю, только ведь и рассказ был мой давно -а как давно? снова спросила она -очень, тогда я даже себя не помню

неужели я когдато была другой? неужели я изучала физическое постигала как мне казалось возвышенное и достигала материального?

-может и тебя тогда еще не было? -да, не было, не было такой, какой знаешь ты сейчас…

никто не проверял наличие билетов по интернету, люди ехали на вокзал в неведении, но с надеждой. никто не заменял звонками по телефону реальные поездки с целью навестить родственников, подарить внимания, уделить живого общения. никто не думал, что оказывается можно заниматься наркотиками и жить припеваючи. и зачем высвобождать время, затрачиваемое на утоление жажды, когда это же сэкономленное хочется провести у родника? к чему постоянно летать на самолете, когда вечную неприкосновенную красоту природы можно оценить изнутри, а не сверху?

-ну все же расскажи мне еще! какой он, поезд?

нельзя было уноситься мыслями, необходима была стойкость в выборе слов, предложений,  простых объяснений, но я выпадала и меня несло как прицепленный вагон к паровозу…паровоз. машинист. вагоны с проводниками. люди-попутчики. раз два три…сколько поездов? вагонов? проводников? сколько вокзалов, обслуживающего персонала, касс, провожающих? а ты один в душном летом и холодном зимой вагоне, где редко бывает свежо и хорошо. ты один несешься в тихом изнутри и шумном снаружи составе. жизнь твоя в поезде, а твои остановки это лишь передышка между поездами…а поезда все одинаковы. как нечто среднее к чему все же возвращаешься, как начальная позиция, как оптимум, к которому привык, без которого кажется чтото пошло не так. выбрать нужный поезд изначально и не сходить с него - ведь в нем жизнь, не ломаться, не останавливаться, не замораживаться, не выпрыгивать на якобы нужновыдуманных станциях. и быть именно в том единственном свежем купе. сложно. может проще вовремя понять, что поезд нужно поменять. не так обидно, если направление хотя бы правильное было. страшно, если пересаживаться придется на поезд, следующий в обратном направлении. но риск в осознанности необходим, чтобы не проживать, прожигая, а жить. лучше поздно, чем никогда. нет. лучше вовремя, потому что время осознания пути и есть нужное время. это не про синицу в руках. это про нашу жизнь. но не жалеть, тех, кто машет с платформы, еще не определившихся, пусть даже в неправильном направлении, каждому свое, и, предприняв попытку быть услышанной, не разочаровываться, улыбаться и махать, уже отъезжая, разгоняясь. подсаживайтесь, догоняйте как можно скорее те, с кем по пути, чтобы вместе дышать вагонной свежестью, наслаждаться мгновениями, из которых и состоит вечность короткой жизни, пролетающей быстро, как сменяющиеся картинки за стеклом свежего купе…

-шумный вдали, метрономом перестукивающий кажущимися угловатыми колесами, тихий и убаюкивающий изнутри. стекла большие прозрачные, чтобы видеть снутри вечность в природной красоте. видеть природное отражение в глазах, глядящих за окно, бегущих зрачках по ходу поезда, либо замерших в одной точке, сфокусировавшись на стекле и охватывающих разом все проезжающее. большой, длинный, спокойный, везущий туда, куда нам с тобой необходимо -а как давно?

и я рассказывала. ведя параллельно диалог внутри себя, обрамляя мысль свежего купе и желания следовать, веря и доверяя. я не знала как давно я была в настоящем поезде, как давно я сошла с выдуманного, как давно я решилась на долгосрочное путешествие.но билеты им были выкуплены заранее и нас несло бесповоротно, свежо, весело, наивно и в то же время строго и в меру гордо. почему же порой я чувствовала чтото карамельнотекучее, вяжущее, приторно сладкое и потому противное? почему я концентрировалась на этом одном слове, после которого было лишь дыхание и ни слова в ответ? почему я не могла перенести себя, пусть на руках, перешагнув, сглотнув, а еще лучше выплюнув. я видела свои действия лишь после, но никак не в моменты падения внезапного неба или провального шага в глубокий подвал. в мире, где все наоборот, нужно было уметь двигаться в противоположном направлении и ни в коем случае не отпускать его руку…

- давно. тягуче протянула я ей. будто главное было произнести как можно больше звука, а не слов, сплетенных в предложения и только потому дающих некий смысл.тянула я гласные той самой приторной карамелью, когда видишь, что это любимое всеми необходимо насторожиться, а после развернуться и пойти в другую сторону. и не бежать, чтобы слишком не привлекать внимания. а он просто своими обычными действиями уже стал заметен. люди стали интересоваться его личной историей, которая была богата и вполне доступна. люди стали участливо заискивать о его настоящей жизни, которая была не менее насыщенна. и даже посягали на будущее! а до чего не могли дотянуться их пытливые взгляды?

-до чего? вдруг спросила она

и я поняла, что все что было в моей голове, я произносила вслух. и не было будто времени остановиться, вернуть мысли и подумать, все ли я говорила верно, не сказала ли лишнего? меня несло как на карусели, за которую уже уплачено и хоть плачем вой, ее не остановят, потому что твое мычание никто не услышит. потому что сделка уже заключена

-до чего…они не могли дотянуться лишь до сокровенного -а что это такое? -сокровенное это сокровище, которое хранится глубоко и далеко, о котором знает лишь его владетель и никто более. а владетелями сокровища мы были с ним вместе, но никто не знал, что это за богатство и где же оно хранится. они толпами искали на тряпичных полках, в бумажной корзине, под музыкальным столом и даже под надувным матрасом, но никто не решался пролить свет на нас самих и в этом и была их ошибка. а мы радостные только и ждали того, что устав, они уйдут ни с чем, потому что уже к тому времени давно оставили попытки чтото комуто втолковывать и объяснять. а богатство, как бы странно это не звучало, было совсем не в деньгах и даже не в золотом копытце. должно быть те, кто знают об этом кроме нас, также не говорят. те, кто догадываются, предполагают различные теории и даже ищут назойливо, но вовсе не там, а на попытки помощи отвечают тем, что приносят фонарики чтобы лучше осветить углы. ну а те, кто не знают, говорят, говорят много, говорят порой громко, но не желанно и бесстрастно. наверняка сокровище было и есть в корне слова богатство, только никто до сих пор не знает. а наше с тобой сокровенное в таких вот разговорах, которые также пестры, оформлены и мгновенны как твои мыльные пузыри

я любила наблюдать ее игру в мыльные пузыри - этот нежный символ детства, такой хрупкий и мимолетный придавал ценности каждой минуте жизни во сне ли, в прошлом или в наблюдении. научившись однажды вдруг видеть мысли в голове, я также вдруг позабыла этот неокрепший навык. наверное с испугу, что такой хаос творится в моей безупречно казалось убранной жизни, это научение пропало. честно говоря, я какбудто к обучению и не стремилась. мне было достаточно его присутствия чтобы чувствовать отсутствие хаосного роя, либо он сам исчезал, либо пропадала я

-а что же главное для нас? вдруг спросила я ее

тут уже задумалась она. а как это учится процессу мышления? как это видеть мысли, придумывать их, ведь в таком возрасте их еще нет в достаточном количестве, чтобы выбрать из имеющихся. ей столькому предстояло научиться и я была до глубин своих рада этому факту. а ее стремлению к познанию необходим был лишь парус, чтобы нести в заданном свыше направлении

она подошла, обняла меня, помолчала. если бы она была взрослой, я бы подумала, что эта пауза продуманная, с целью захватить мое внимание. но она не умела лукавить и я часто молилась, чтобы она не узнала этого глагола. она просто вдыхала меня и я понимала ее, потому что чувства разделимы. отдавая комуто частичку себя, своего света, тебя не становится меньше, света не убывает. становится лишь светлее от еще одного источника, пусть пока робкого, но подающего большие надежды

она снова вздохнула, еще мгновение выдержала и тихо, слабо ответила уже на позабытый мною вопрос - обнимания

 

одиннадцатый день недели

 – умиление

 

в такие дни она меня никак не называла и совсем не звала.они играла одна.сидя на полу.так мог сидеть лишь ребенок, забывший о том, где он находится, что происходит в этой комнате и кем он на самом деле является.очень уж любила она расчесывать темные длинные волосы своей куклы.при этом считала каждое движение расческой.бывало посмотрит на меня маленькими, и в тоже время такими взрослыми, серыми глазенками и я понимала ее без слов.да, такие дни были наиболее тихими.будто между нами возникала какаято мысленная связь и произнеся слово мы боялись эту, умиротворенную тишиной,  цепочку понимания разрушить.я могла петь.ходить по дому и петь.и я пела.со слухом у меня с детства были проблемы.потому то и не изучила музыкальных инструментов.неужели это дано не каждому?но в такие дни я молчала.мое молчание не было скорбным или угнетающим.оно было в забытьи, оно было смиренно приятным как немая песня.я благодарила Того, кого как только не называют, видя, что ее напевы себе под носик точно попадают в нужные ноты,произносятся в заданном ритме.как же мелодично звучал ее тонкий, неокрепший, хрупкий голосок.я слышала это тихое щебетание, невнятные слова и останавливалась как вкопанная, порой даже затаивала дыхание, только бы услышать этот мотив хрупким, но подающим надежды голосом.пела она только в определенных играх.вот раскручивание юлы непременно сопровождалось музыкой.юла останавливалась и голос затихал.чтобы снова возрасти на очередном витке вращающейся игрушки.в такие дни она не играла с юлой.она расчесывала волосы и, глянув на меня, начинала считать.«раз».я подхватывала ее взгляд и шепотом, почти как она, произносила «два».с ее губ, с тем же придыхом, слетало «три».я, на тихом выдохе, - «четыре».и так продолжалось до ста одиннадцати.интересное число.и чем оно было ей так привлекательно?всплыло в памяти выражение: совпадения подчас падают и на детали.я улыбнулась.она была нашим.кем и чьим?я не уточняю.но несравненны были минуты счета и ее мотивов под раскрутившуюся юлу.я любила ее.я любила ее всю.ее бездонные серые глаза, ее подчеркнутые скулы, ее бурляще произносимую «р», ее мерное дыхание ночью, ее протянутые ручки.будто начиная перечислять как люблю, что люблю и тем более за что, пропадал смысл выражения.терялось, облаченное в слова, это святое «люблю» в тишине, которую мы лелеяли, боялись разбить.да.однажды, точнее в один из таких дней, она взяла, взобравшись ко мне на колени, мою руку и долго ее рассматривала.у нас не было уговоров не произносить слов.и потому это не было нарушением. -что ли твои ладони не всегда теплые? она не ждала конкретного ответа.будто бы она меня провоцировала на разговор.вернее на монолог, когда я вопреки уносившим меня мыслям, спокойным голосом начинала ей чтонибудь рассказывать. -видишь мои пальцы? начинала я свой рассказ с вопроса.на что она кивала.она будто чувствовала, что нарушив однажды нашу тишину, более не смеет отдавать воздуху слов. -они кривые.она улыбалась. -они были такими же маленькими, тоненькими, розовенькими, мягкими, как твои.но незаметно и потому в один момент, я увидела, что они шершавы, неровны, и бледны.а ведь они постепенно становились такими, а я увидела их только в одно утро, какбудто их лимит был исчерпан и они враз стали чужими.вот смотри, челка твоя растет и растет.мы ее не замечаем.а в определенный день ты мне говоришь, что она тебе мешает, лезет на глаза.мы ее отстригаем, и все заново.процесс продолжается.и в один момент она снова раз и длинная...и ладонь, будучи теплой, превратилась больше в холодную, не согревала ее варежка зимой, не согревало солнце летом.он брал порой мои ладони в свои и выдыхал в них, будто бы вдыхая в них жизнь, одновременно говорил еще так смешно звучавшие из его уст аффирмации, но они были настолько смешны, насколько искренни, меня это безумно радовало и в тот момент я,  как никогда хотела, чтобы в ладонях заходила кровь, чтобы стал виден результат его такой милой и заботливой деятельности.эти проявления были нечасты, потому то наверное я их так ценила. лелеяла и берегла в своей памяти.периодически воспроизводила,вот как сейчас, чтобы не залеживались и согревали.да, пауза моего монолога оказалась дольше, чем это было положено по неизвестному регламенту, потому что меня вернули к ней ее глаза так пристально глядевшие на меня и ждущие, просящие. но я молчала.он любил мои пальцы.он целовал каждый из них.разговаривал с ними.чем объяснялось это неравнодушие к рукам я не знала.и не хотела знать.я лишь с любопытством наблюдала и радовалась, записывая взглядом как на пленку, будто бы чувствовала, что это мне еще когданибудь понадобится…ком подступил к горлу.но влажность глаз я стойко поборола.и решила мягко отойти от этой темы.я взяла ее ладони в свои и предложила ей посчитать.большой палец был первым.указательный вторым.и так мы дошли до десяти.большой стал для нее одиннадцатым и я не поправляла.она считала.и под ее размеренный, такой родной голос меня понесло в то время, когда я не подозревая, что это его произведение, прочла об одиннадцатом дне недели названном днем умиления.она уже перестала считать и начала придумывать имена пальцам.мизинец левой руки она назвала Егором, указательный правой -  Максимом.средний правый был…неужели у всех есть название и число?имя и возраст?и от этого уже никуда не деться.мы меченые, от рождения, это наше лицо обществу.и хоть мы давно уже жили вдвоем, я все также предпочитала зваться никем и желательно быть не тенью, а пустым местом, чтобы не бороться и не доказывать.чтобы любить и быть любимой.я была уверенна, что только тени отбрасывают тени.обнажают себя в самые неподходящие моменты.сами каются в обидах ли, в невнимательности ли, сетуют на непогоду, на некомпетентность и вообще неуважение, забывая, а многое просто не зная, и потому не упрекала я, обходила, чтобы не жалеть, оборачивалась, если окликали, и то выборочно, но я была уверенна, что делаю правильно. шла, думая только о нем. шаг за шагом, жест, мах, и пять букв имени. я все отдавала ему, все без остатка.я любила его?и я спрашивала его обо этом.он отвечал что я странная.если вдруг я не хотела его целовать,он не расстраивался,если я грубила, он давал понять, что все равно, как бы я не капризничала, он любит меня.всю.целиком.должно быть также, как я люблю ее.глаза, скулы, руки…но моя любовь к нему была другая.не больше и не меньше.она не измеряется человеческими цифрами и словами.да она может быть большой как дом, или как Вселенная, достигать в радиусе тысячи миллионов метров.она может быть тихой как шепот матери с ребенком, нежной, как сонное объятие.я не мерила, не думала, не считала и не…да, я просто любила, я понимала, да нет же, я как будто знала, насколько любовь может быть всеобъемлющей, насколько глубокой.и я шла в нее.порой сомневалась - сказывалась наша физическая отдаленность.останавливалась. причиной были лишь чувства, приглушенные, словно забыли меня в подвале за ненадобностью.но снова шла, находя силы, черпая из невидимого источника. те, кто не верил в источник, пророчили физическую смерть, но не хотелось останавливаться, не хотелось равняться. хотелось жить. прекратить любить было нельзя. и в моем понимании это не могло быть привычкой.я его молила, чтобы он мне сразу сказал, если я окажусь чемто ненужным, тем, с чьим мнением нужно считаться лишь для галочки, с кем разговаривать нужно лишь потому, что так принято.хотя зачем нужно было это произносить.я бы сама все почувствовала.и я благодарна, что этого не произошло.что все, что связано с ним, настолько светлое, радостное, пульсирующее и живое, что не могу я отпустить.хотя уже было пора.ей нравилось играть с пальчиками.они вдруг стали для нее настоящими, живыми.разговаривали.рассказывали ей, что не хотят кривиться.хотят быть элегантными и изящными.радовать ее своим присутствием и во всем ей помогать.может она захочет расчесать куклу или себя, может завести юлу, может помыть посуду, написать стихотворение, сыграть в волейбол или на пианино.они готовы были ей служить, потому что чувствовали ее любовь к ним, ее бережное обращение, ее ласковое общение.должно быть, если ты чувствуешь чьето благоговение, тебе хочется платить тем же.это заложено самой природой.заботишься ли ты о своем теле, оно тебе отвечает взаимностью, благоволишь ли природу - она откликается приятными сюрпризами, внимателен ли ты к другому человеку и чувствуя это, он готов сделать все, что в его силах, чтобы сделать тебя чуточку счастливее.она поняла, что и мне не хочется нарушать выдуманные нами, но никогда не произносимые вслух и тем более не записанные на бумагу правила сегодняшней игры.восприняла мое молчание вполне нормальным и сползла с коленей, направившись к ящику игрушек.весь день был игрой.каждый наш проведенный с нею день был игрой.каждый прожитый день с ним был игрой.жили ли мы играючи, а может игра была настолько живой и живительной, что не было границ, которые бы сковывали.порой даже на людях между нами проскакивало чтото только нам известное, из нашей игры, что еще больше сближало,грело.она разбросала на своем детском низком столике пазл.стульчик тоже был маленьким.миниатюра взрослой жизни.мы все проходим через маленькие кровати, стулья, ложки, колготки…но ничто нас не останавливает быть детьми даже кушая большой ложкой, даже не зная куда деть свои длинные ноги в поезде на верхней полке, чтобы не мешать проходившим по коридору, чтобы самой постоянно не просыпаться от того, что их задевают.можно быть малышами, играться, осознавая, что жизнь, как нас заставили считать, не игрушка.она достала именно тот пазл, который мы с ним собирали вместе.какой же он большой, его величина мерилась количеством кусочков, но я никогда не знала, сколько это, а даже если он мне говорил, я тут же забывала.так и сейчас, я просто знала, что этот рисунок большой.дождь.ливень.капли прозрачные, с оттенком белого, на темно синем фоне, местами темнее, местами светлее, но передающем состояние плачущей природы.он знал, что слезы бывают несоленые.он различал слезы радости и благодарности от боли.слезы природы тоже не были солеными.скорее пресными, нежели сладкими, но ведь если тебя насильно не заставляют пить сладкий чай или кофе в виду какихто сложившихся обстоятельств, то ты конечно же выбираешь чистый, без примесей сахарных, пресный чай…капли были так похожи, но она справлялась, она уже ни раз собирала его,я завидовала ее желанию собирать его снова и снова.в ее движениях было столько энтузиазма, глаза ее искали, лоб морщился, голова наклонялась вбок и возвращалась обратно, но она никогда не шмыгала.за это я тоже была благодарна.мне было так хорошо.будто вот день за днем жизнь идет, часы тикают, и все както правильно, каждый день – игра, обволочен нашей с нею нежностью друг к другу.игра наполнена смыслом, нам хорошо, мы живем сейчас, не думаем с ней, что будет в следующую минуту.закончит ли она собирать пазл, потянется ли к цветам, подбежит ли ко мне, протянет руки, может взберется на колени.все было в нашей с ней жизни ровно.будто шли мы с ним к этому, но почемуто я пришла одна.он был с нами, но не тенью, а тем самым пустонаполненным местом, наполнявшим все мое с ней пространство, каждый вдох, каждую мысль.я сама не заметила, как глубже провалилась в кресло, наблюдая  за этим думающим личиком, дыша с нею одним воздухом, будто бы управляя ее малюсенькими кистями, помогая выстраивать чувство благодарности природы.кресло укутало меня, мысли поглотили, я уже не управляла ими, гдето вдалеке я увидела его сияющее лицо, но какието прохожие, нет это были, к моему удивлению, родственники, все знакомые лица, мелькали перед моим взором, я периодически теряла его, искала взглядом, находила, но очередная тень перекрывала все, я стала глазами, но их мне закрывали.насильно.улыбались, говорили лестные слова и то же время тянулись к моим векам.насильно.мое дыхание участилось.я очнулась.улыбнулась.очередной сон, который снится уже на протяжении стольких лет.сердце сжимается.чтото щемит так глубоко.плачет, просится выпустить.и одно желание.взять нож, разрезать грудь, вытащить, кровавое, пульсирующее, бьющееся прямо в руках, пройти напролом всех этих близких людей, дойти из последних сил, заглянуть в глаза, отдать, переложить из своих ладоней в его, сказав: спасибо, любимый, я поняла смысл, позаботься о ней, упасть к ногам, и чувствовать, что не сжимается больше, не ноет, не режет, не болит.нет его больше в моей груди.оно в его руках.но и меня нет.без сердца и него нет меня.

 

елка с одинаково скромными шарами

 

снегу навалило много.скаладывалось впечатление что небеса не знали меры.мы радовались с ней падающей белизне, небо умилялось нашим улыбкам и давало еще и еще.бесконечно много.он шел, кружился, играл, переливался, облеплял, погружал, вдохновлял.пришло то самое время – время писать письмо Деду Морозу и его Снегурочке.я достала чистый листок в линейку, повернув его, достала ручку и приготовилась записывать под диктовку, так как писать она еще не умела. ее маленькие хрупкие ручонки пока еще еле удерживали цветные карандаши, даже в раскраске она не разбирала границ, и разрисовывала все подряд со словами, что так все выглядит намного наряднее.и мой повторившийся вопрос, что же она хочет от Деда Мороза, наконец оторвал ее от раскраски.да, я помню, как точно всплыл этот день в моей памяти, вот так, сидя за столом, согнувшись над ним и под тускло, подобно моим глазам, светившей настольной лампой, не замечая громко падающего снега ввиду сильного ветра, поперек линеек, синей пастой, боясь пауз между вдоховыдохами или вообще боясь дыхания, я писала.я писала ему, спешила, будто мысли, обжигая, старались скорее соскочить с накаленного до красна сердца и унестись прочь от возбужденного ума.я строчила, уже заранее зная, что выброшу эту писанину в ведро, просто веря, что когда спешащие чувства, облеченные в слова попадут на бумагу, сердце остынет, а мозг успокоится. станет тихо внутри, так что можно будет уже даже уснуть, услышать внутреннее мерное дыхание, то, которое направляет и все же дает силы видеть перспективы, какими бы они далекими, особенно в такие моменты, не казались.в тот вечер я просидела до двух ночи.сейчас, вспоминая, я будто бы читаю, так четко вижу свой неразборчивый торопливый слог.я твердила, что нам никогда не напиться друг другом, тем более пока есть в нашем мире иные люди, которые рвут на части, требуют, желают, заставляют.повторяла, что до встречи с ним я была не я, я не знала себя, он будто фонарем осветил то, что блуждало в потемках, он преподнес свечу к моему никогда не горевшему фитилю. от его фитиля не убыло, но свет стал ярче, так как загорелась еще одна свеча, медленно плавившаяся рядом с ним, но сжигающая себя вдали от освободившего ее от темноты.писала, что я жадно ищу доброе во всем, не деля его на хорошее, плохое.как смело ступаю всюду только благодаря вере в то, что добро существует.как ищу благое во всех его словах и поступках.словно другие люди стараются мне сказать, что да как, но я стараюсь не слышать их.ведь можно отдать свои уши, не пожалеть этих ушей, которые по обе стороны от головы, если ты действительно уже слышал.а если ты понял, что такое слышать, то ты этого уже не забудешь.ты просто не сможешь уже не слышать.можно также не пожалеть глаз, тех, что необходимы в настоящем мире, не жалко, если ты уже видящ, зряч.точнее, ты всевидящ.торопливые пальцы соревновались с мыслями, стоящими в очереди. слезы капали прямо на бумагу, синие чернила растекались, но эти слова не нужны были ни мне, ни ему.я это знала.и я обманывала себя.я понимала, что это большая афера с самой собой после того, как снова не могла уснуть.он был единственный, кому я доверила душу, мне было необходимо, чтобы он знал, чувствовал, не топтал то, что мне сокровенно, свято, необходимо.я противоречила сама себе, это эго сидело у меня за плечом, нашептывая, зачем ему твои чувства, не можешь держать в себе, напиши и…выкинь.но и это уже не срабатывало…проклятое эго.ее рисунки были до того нарядными, что непроизвольно появлялась улыбка и ощущение праздника.она, не поднимая головы, ответила, что ей ничего не надо, а точнее ей надо, чтобы я всегда была рядом.и, наконец, отложив желтый, искала какойто другой цвет, разгребая кучу карандашей, продолжала, что она хочет чтобы я ей каждый вечер также рассказывала сказки, а по утрам она мне.и все это непременно лежа в кроватях в пижамах.в этом для нее было чтото магическое, я, чувствуя это, никогда не оставляла ее засыпать одну и просыпаться в одиночестве.порой с ним я специально не спала, я силилась, ведь эти голоса вокруг насильно заставляли меня терять контроль.я охраняла его сон, я отгоняла всех приближавшихся лиц, которые намеревались помешать ему, хотели чтобы он, ворочаясь переворачивался или тяжелее дышал.я лежала, уткнувшись в грудь, держа глаза открытыми, видела эти лица, эти разноцветные маски людей, кружащихся над ним, они все также хотели разорвать его на части, звали к себе всеми правдами и кривдами, желали, заставляли, требовали.пытали его.часто они побеждали меня и я засыпала, не в силах больше бороться с ними.к моему удивлению, он сам с ними справлялся, довольно таки жестоко, что их не бывало какоето время.и я могла не охранять, бывало даже раньше него засыпала.хотя, найдя ей нужный синий, сказала она, ты ему всетаки напиши, что помимо этого я хочу сюрприз. такой же сюрпиз, какой ты иногда делаешь мне, например вот в виде этих карандашей и раскраски.тут в ее другой руке появился снова желтый, он вообще преобладал в наряде.я ведь тоже желала лишь быть рядом, она своими простыми словами, легкой интонацией, касалась самых глубин.она высказывала мое желание в отношении него, а сюрпризы, которые он часто называл мелочами, были несомненно не менее приятны внимания.он дарил мне взгляды, жесты, ответы, объяснения, раскраски и даже карандаши.как же маняще было воспоминание, но жесткой мыслью, перегородив уже впадавшее в забытье сознание я, выстояв, осталась в настоящем, где рисунок ее подходил к концу, а я уже раз десятый обводила по контуру первую «р» «сюрприза».

 

легче медленно бежать

чем быстро идти

 

-подождите погодите я вам помогу

говорю я уже действительно шепотом повторяю только себе ведь данный порыв не был услышан а сколько раз я уже замечала что моего голоса не слышат неужели я так тихо говорю а может и тут же пугаясь сама этой своей мысли я не произношу слов и это лишь иллюзия моего ума да мой ум он все так же играет со мной и с каждым разом его игры все изощреннее и чувствуя мое бессилие он не понимает одного что своими выходками дает мне лишь силы бороться с ним дает лишь энергии чтобы одержать над ним победу дает мне вот так вот неосознанно злость во вспышке которой я вижу цель стремясь к которой я должна победить я должна заставить его замолчать и не поддаваться не оседать под натиском его безумных идей действий шептаний хотя должно быть все это он прекрасно знает а как же сложно то одной но в том и суть большого заговора что все мы на самом деле наедине с собой сколько бы любящих и равнодушных сердец нас не окружало выдержать эту гонку когда понимание достигает такого уровня что осознание массовости гонки пугает и ноги неподвластно начинают пятиться назад сложно вот тут главное не осесть главное не сползти по стене подпирая ее спиной главное не показать слез и опущенных рук а уж тем более резко упавший уровень стремления за стальной грудной клеткой они тебя не слышат…а ты слышала меня?

-ты слышала что я говорила им? -ну конечно слышала

ужимисто ответила она и почемуто впервые в жизни у меня возникло к ней сомнение уж не смеется ли она надо мной как вся эта толпа развернувшаяся и уходящая сгорбленные спины которых освещает тусклый свет фонарей нужно срочно перестать разговаривать с собой

-ты вправду слышала? -ну конечно слышала это они тебя не слышат потому что твоя помощь им не нужна

только не надо этого не надо рождать во мне недоверия к единственному человеку который еще меня слышит даже если я и не произношу ничего эта игра не считается так играть не по правилам это слишком сложно для меня я еще не готова не торопи прошу ведь я уже и так в бегах позволь мне отдышаться приспусти хватку но нет ум чувствует мою слабость и начинает гнать еще быстрее может показаться что мы соперники но нет нет и еще раз нет как бы безумно это не звучало мы с ним союзники и он желает мне самого лучшего он хочет чтобы я не тормозила ради тех кто слышать не желает он хочет чтобы я постигая достигла и потому торопит я не знаю сколько вдоховыдохов было мне наречено отведено изначально да и он мне кажется вряд ли знает и потому так гонит боясь не успеть только от высокой нагрузки заданного темпа голова кругом сердце взбешено я начинаю путать факты мысли руки и ноги я даже посмела усомниться в ее ответе так дело не пойдет так нельзя ты же мой союзник и потому я просто прошу тебя остановись позволь присесть позволь посадить ее на колени вытереть пот со лба попить воды сказать ей все то что в гонке нашей было упущено она ни в коем случае не должна чувствовать наше соперничество и недостаток внимания только не она я не хочу чтобы изза этого она потом была в этой сгорбленной толпе пойми прошу…и он понимал как же нехотя он отпускал меня я слышала скрип нежелания гул недовольства но все же я была свободна я наклонилась к ней и прошептала

-ты права им не нужна наша помощь

тут я закружила ее легко подняв за подмышки она с таким восторгом улыбалась и мне не надо было ничего в этот момент тем более самого назойливого его присутствия я забывала о нем он внимая столь молебенной просьбе конечно отпускал не давая впрочем забыть что и на отдых мне отведен определенный промежуток

 

смело выкладывайте сад из камней

 

у меня никогда не было даже в мыслях врать ей да и не  только ей любому ложь была по ту сторону моего сада жизни она не была даже сорняком она просто не росла на почве Любви той которую мы дарили с ней друг другу неосознанно с ее стороны и вполне понимающе с моей а разглядываемое ею небо в открытое окно по особенному завораживало самозабвенно отдавшись наблюдению всецело вверив себя глазам она улыбалась и в людях я искала лишь правды добра не хотелось видеть лжи жадности грубости страдания да всех этих придуманных слов обозначающих лишь единственное - нечеловеческую сущность и вместо негатива слышать мажорные ноты вместо черноты предпочесть закрыть глаза не вдыхая гари затаивать дыхание на все большее и большее время потому что приходилось быть там где быть совсем порой не хотелось быть той которой я не являлась и не задумывалась знал ли он меня такой ненастоящей а люди как удочки закидывали камни в мой сад не получая ответа и разочаровавшись в моей должно быть в их понимании глупости уходили а я все больше предпочитала быть либо с ним либо одной а сейчас лишь с ней я видела Жизнь я познала с ними что значит Жить что значит осознанно существовать и танцевать так будто это мой наш последний танец и петь будто я мы излучаем звуки подобные настроенной скрипке и знал он меня такой настроенной и звучащей а ведь была по сути выпавшей из обоймы общества и убеждалась в этом с горечью или просто кивая изо дня в день стараясь идти по намеченному им нами пути а небо в раскрытом окне действительно отличалось от неба за стеклом или на открытом пространстве я с ней летала там в мечтах я с ней кружилась и нежилась под каждым лучиком я с ней прыгала на перистых воздушных облаках наши волосы развевались по ветру от быстроты полета губы не смыкались от насыщенной радостью улыбки и прилетали мы одновременно вдруг поймав взгляды друг друга и обнимались нежно словно путешествие разделило наш обнимательный реальный мир а ведь и с ним я летала только он об этом не знал я держала крепко за руку сжимая каждый раз как в последний и вдыхала особенный его наш запах не рассматривая чужие крыши не прислушиваясь к чужим голосам все что было нашим было в нас он часто повторял что нормальное состояние это когда балансируешь между двумя крайностями и в наших полетах это было небо и земля и его старое опасение балансируя упасть не в мои распростертые руки а в прОпасть что значит пропАсть было рассеянно и исчезло испарилось бесследно да она боялась оставаться одна может этим была похожа на меня и я держала себя возле нее каждую минуту нашего бесконечного времени живя даже не от теплого солнца до теплой луны и даже не от яркого лета до яркой осени а просто от бесконечного мгновения до следующего не менее длительного момента наполненного молитвой за того единственного и за нас растущих понимающих обучающихся и разгребая камни сада не ругаясь не стыдясь не злясь я сложила таки из них тропинку к месту где мы любили с ней сидеть прислонившись спинами порой слушать дыхание друг друга порой обсуждая предстоящие а может даже ушедшие события как бы смакуя эмоции будущего или прошлого но в то же время радуясь что спины наши соприкоснулись и греют передают тепло отдают обмениваются выражать саму природу дыханием без придыхов ведь природа ес-тес-тве-нна и чиста не требует добавления лишних вздохов с ним же мы чаще лежали лицом друг к другу все с тем же теплом и чистотой природы с теми же эмоциями и молчанием и просто нельзя было поверить чтото гдето в такие мгновения есть страдание ложь жадность хотелось крикнуть миру остановите землю мы сойдем наши маршруты сложенные из камней из сада готовы к настоящему полету туда где все такие как мы там где реальность это и есть настоящесть где Любовь не имеет заданных промежутков и значений где Любовь живет а не существует

 

для тебя

 

Ей нравилось дышать тишиной. Она была тихой, смиренно покорной, по особенному ей нравилось вдыхать весеннюю тишину. Тихо. Тихо войти в нее и наслаждаться. Тишина не смеялась над ней, она ублажала ее. Но не хватало одного. Тепла. Дожила, но не сохранила. Да, в тишине той не было тепла, источник света, дающий тепло, был вдалеке и будто в доме зимой без окон, лишь ставни на ветру гремят и хочется бежать из страшно замерзшего дома, чтобы согреться. Греться в беге, греться мыслью, что мчится в страну доброго тепла. О, это чувство бега! Тяга к источнику тепла. Забвение в скорости тела, стремление разогретым бегом телом окунуться в теплоту наполненной тишины. Добежать до страны, далеко-близкой. До боли в глубине -  близко-далекой. До страны,  отличающейся теплом и потому отсутствием зла. Вернуться к ушедшему источнику. Поняв ошибку, развернуться и вернуть себя. Ведь тепло само ей шептало и шепчет, что гибнет без ее глаз, так смело глядящих на открытые лучи. Завершить незавершенность телефонных разговоров. Проговорить нечеткость произносимых окончаний. Платить за недостаток в недосказанности. Резко забыть резко забыто-всплывшее. Первой предать преданного, оказалось – предателя. Передарить даренное. Обесточить высокостойство. Открывать сокрытоскрытое. Менять проигрыватель на выигрыватель. Вернуться к истокам стрелками на два часа. Сколько в ее голове пугающе неясного, но способного понять ее лишь тому, к кому стремится? Въехать в страну на скором поезде, полного единичек, въехать уверенно, а не стоять на перроне, махая уже отбывающим. Сколько в ней смирения, а сколько печали? Откуда в ней учтивая вежливость? Вплелась ли покорность? А взгляд ищуще усмиряющий? Впилось ли хотя бы временное забвение? Болтая пропАсть… Истрепанная людьми душа, касается губами знакомой до боли ползущими мурашками запахом шеи, чувствуя нежность рук и взгляда, пропадая в неведение. Кто вы? Не жаль, лишь желание быть рядом. Страна, где празднуют то, что называется Жизнью, где наслаждаются тем, что Живут. Где нет понятия болезней, потому что здоровье в Любви как данность. Она будет молчаливее, кому надо услышат. Ее энергия возвращается, уровень Любви поднимается, увядание цветка обнаружилось дождем, замедленное сердце нашлось влюбленным нежностью взглядом. Ясность взора очистилась поцелуями. Нежность выбила пробки. Лед тронулся. Есть она. Есть он. Кто они? Нормально ненормальные или ненормально нормальные? А может просто влюбленные, дарящие тепло друг другу и всем жаждущим в округе? Бежать, чтобы прибежать. Бежать, зная, куда бежишь. Бежать, зная, что добежишь. Добежать, зная, что не ошиблась. Добежать со слезами благодарности, к тому, кто дарит тепло, лишь потому что Любит, остановиться, зная…что нежность беспредельна…

И это не было просто сказкой для нее или забавной историей, как не было и игрой, быть может, колыбельной или приятным времяпрепровождением. Достав эти потертые листы с исковерканными временем уголками, на обратной стороне которых были отпечатаны чужие курсовые работы, а на нужной неважный почерк легкого наклона с излившейся душой, она молча протягивала их, взглядом давая гарантию, что не перебьет, не шелохнется. Только она знала, во всем мире, она единственная знала, как это важно для меня.

 

я посчитала

 

нет более точного описания неописуемых словами чувств чем с помощью сравнений да таких которые облеченные в слова будут видны слышны а может даже досягаемы физически но в любом случае более понятны а я как всегда стеснена их использованием этих буквенных оболочек предназначенных нести смысл порой двойной тройной а может многоной но ведь любой композитор скажет что выразить себя с помощью семи лишь нот и их сочетаний более мощнее нежели чем сочетанием тридцати трех букв то же с семью цветами и их оттенками для художников но оспорит ли их писатель поэт нет не оспорит потому что просто не будет спорить они не конкуренты они делают то что ближе их душам стучать ли вот так сидя по клавишам и пытаться изобразить пусть с помощью сравнений чувства запрятанные в эти буквенные скорлупы и не имеющие большей свободы нежели той которой я наделю их или сыграть на чернобелых подряд идущих но ведь не смотря на механические умения и необъятные просторы для новых созвучий музыка вдруг окажется чернобелой под стать клавишам потому что диапазон по сравнению с буквенным сужен на двадцать шесть неравных единиц а мы сидели с ней напротив этих моих мыслей и она робко жала клавишу за клавишей так неумело создавая из слогов нот слова и было за стеной всех этих мыслей какоето давно забытое чувство оно желало заявить о себе жаждало быть замеченным просовывало голову во вдруг появившуюся щель между цепкими дружными мыслями но они тут же заталкивали ее назад не давая возможности успеть сказать о себе больше и я могла я тогда уже умела не ругать мысли за жестокость к чувствам не гнать их прочь за несправедливое отношение а просто обойти эту стену этот мысленный барьер подобраться ближе к чувству и увидеть его в полном обличии не обрывки недавно виднеющейся макушки и глаз а все тело с руками и ногами и тогда оно заявляло так больно но так четко каково это было темными ночами лежать рядом но знать что лежание неправильное закрывать глаза зная что подергивающиеся веки все же заставят меня их открыть смотреть в эту темноту не видя ни-че-го шептать темнота возьми забери меня унеси и создай великую пустоту в том месте где щемит и чегото ноюще безостановочно требует чтобы ни страха ни горечи ни-че-го и просится сравнение будто звери беспощадные дерутся в груди не зная за какие цели не зная ради чего терзая друг друга так больно так жутко но не в силах я их остановить потому что к разъярившимся лучше вовсе не подходить а ждать со стороны наблюдая когда это все прекратится а ведь закончится непременно чьейто смертью краснокровавой и наблюдая за диким поединком все же верить что ночь светла вовсе не от фонарей что гдето через часы придет рассвет а часы не боялись темноты не пасовали перед расстройствами переживаниями не желали осветлять ночные темные не желали ускорять бег состраивая и побыстрее проживая а я понимая и смакуя слово светает не улыбалась ведь физический свет не нес ничего кроме не выспавшегося отражения в зеркале помятости и нежелания работать тела и ума разбитости разобщенности мыслей образов представлений планов мечтаний исканий а часы в темные ночи казались бесконечными это тикание отзывалось лишь одним словом но с многоным смыслом долго очень долго не желали дружить со мной не желали умалить мои желания как ни подчинялись они счастливым просящим продлить мгновения как ни подвергались просьбам уставших просящих продлить в наоборот мне темные ночные люди жили и живут во власти медленно уползающего властного времени не выполняющего просьб смеющимся над ничтожностью многоголосых упрашиваний и проводить последующий день как в осознанном сне выпадая ловя подхватывая но все ж оступаясь так глупо нелепо с шумом падая где солено и скользко тянуть руки с такой же надеждой о светлоте в безумно темную и потому зябкую ночь она не перебирала пальчиками только переставляла один указательный с белой на белую перескакивая на очередную белую видеть только белый свет идти по светлому пути который не разбавляется черными тонами пусть красивозвучащими но все же темными пусть необходимыми для полного созвучия но все же сложными для переживания пусть дополняющими общий звук но все же излишними и бежать по белому ковру мелодии звонкой лучистой как по чистому настилу снега не боясь а даже  желая упасть изваляться в этом наивно детском липком ярком отпустить темные ночи с надеждой на рассвет простить одинокий чай когда вместе открыться желаниям близкого еще больше забывая себя но не жалуясь а наслаждаясь она нарочно перескакивала черные клавиши именно скакала с одной белой на другую напевая тихо о беговых прогулках зебр а мое умышленное незамечание косяков не лишало их существования они напоминали о себе задев меня в очередной редкий раз но ушибленное место быстро заживало даже крайне редкие раны затягивались с невероятной скоростью потому что я знала я посчитала что белых на две больше чем черных

 

потертые листы с исковерканными временем уголками…

 

она никак не ожидала, что зима ее начнется календарною весною, не задумывалась даже, что масленица явится к ней не горячим, дышащим паром, блином, а голодным холодом и диким отсутствием тепла. ее обманули. сама обманулась, потому что никто ей ничего и не обещал. они все также кружили вокруг нее, кто пешком, кто вплавь, кто вприпрыжку, кто за рулем, картонные, но гибкие, открывающие рот, но все говорившие на непонятном ей языке. она, силясь, подставляла солнцу щеку и оно согревало, но только щеку, как местный наркоз, она опускалась в горячую ванну. вода жгла все ее тело, кожа краснела, тело потело, но это тоже было не то место. она кружилась, как кошка, которая бегает за своим хвостом, кружилась, но не чувствовала своего места. она его не находила. а ведь так недавно оно было и уже в этом бесполезном каждодневном кружении появлялось предательское чувство обмана. не картонными, без остановки галдящими, а своими чувствами, закрывшими ей глаза на весь кишащий мир. и это было совсем недавно. и за очередной миской каши она устало следила за своими бессмысленными мыслями. да, мысли казались голыми. она не удивлялась им: одна , за ней другая, разные порой. бывало одна и только одна, а вот сегодня две и еще больше даже. только дай волю, только дай слабинку  и градом готовы друг за дружкой. будто все что было, было не с ней, что все это было лишь в ее воображении, а если так, то воображение ее глупо, а сознание обманчиво. ее по прежнему зовут никак. а вы картоны и все мы в одном кругу, из которого не можем выбраться, крысы. кушаем и работаем. смешно. и улыбка сквозь слезы. к чемуто идет, стремиться, а сама топчется оказывается. вдруг, увидев себя с высоты, увидела кучу следов вокруг, но нет знаков о продвижении. и снова кажется что все это было и снова страшно ругать свое воображение. ведь даже если и было неправдой тогда ей было хорошо, тогда она жила в ярком цветном мире, напевала. а щас страшно слово произнести. эхом отзывается и бьет так сильно. не хочется лишний раз рта открывать. не хочется брать телефон, ведь звонят не те. не тот. и понимает, что аппетит и сонливость это бег. не хочет бежать. не хочет чтобы звонил телефон, хочет жить. выбрать жизнь, но не стоя на подоконнике. не слышат. все заняты собой. и она занята собой, потому не упрекает, а констатирует. вот только не идет, а топчется. черт возьми, даже мысли по кругу вращаются. наступая уже туда, где была. выдерните ее из этого нерадушного. не хочет злости и держит открытым кровоточащее оголенное еле бьющееся на ладони, а как это когда все слилось в одном человеке? запах воздуха, любой мужской силуэт, тень на снегу, дом, цвет, взгляд, кружка. оглядывается. это не было обманом. иногда люди ходят по краю может подоконника, может бездны ей не известной. осознают они это или раз и туда? будто этого желали, будто там их ктото ждет. там тот же картон и тот же запах воздуха. в этом она была уверенна. ведь мир только таков, каким она его видела, а поменяв обстановку вряд ли меняется чтото внутри. каша была проглочена. безмерная глупость. а ведь и вправду у глупости нет меры. а что остается? не тыкаться, ища тепла. не тянутся к горячей воде руками, а развернуть зрачки в себя. ведь лето было. в некалендарное время. значит у нее просто свой календарь и лето придет. точнее лето всегда в ней. нужно лишь увидеть его при помощи этих самых зрачков, окунутся в него и сделать все, чтобы остаться в нем с ним, в котором все слилось воедино, даже эти мысли, даже эта пустая миска, даже эта завершающаяся точкой строчка.

 

                                                                                                     жизнь с каждым днем приходит

 

цветы никли…я периодически переносила взгляд от экрана компьютера на их прощание с жизнью и порой долго глядя на них пытаясь уловить процесс увядания пытаясь понять их чувства а может даже разгадать мысли примирения с тем что рано или поздно наступает терялась в догадках - требовалось ли от меня продлевать им увядающие часы?не находя до точности правильного ответа я все же вставала и меняла им фильтрованную сладкую воду.чистота и сладость они всепоглощающи и манящи.как тяжко порой идти в гору где шаг за шагом ты приближаешься к сладости ощущения достигнутой цели и чистоте не только воздуха но и души потому что достигнув не остается ничего негативного.если в душе еще есть крупицы грязи это означает лишь одно что тебе еще далеко до вершины.а как легко начать катиться вниз стоит только отпустить усилия и катишься вниз по наклонной и даже кажется что все так и должно быть.изощренные экстремалы даже не регулируют скорость.их это забавляет и лучше им не знать что ждет их внизу лучше вовремя обуздать скорость свести ее на нет погасить остановиться и понять что внизу пропасть бездна что путь есть только один и он наверх.а вниз это развлечение адреналин прожигание жизни убивание времени.а никшие мои постепенно убивались временем не прося промедления лишь жалостливо наклоняя лепесток за лепестком.и как бы я не старалась чувствовать каждый день подаренный нам рассветом как бы не старалась проникнуться мгновениями счастья благодарности Любви день неминуемо шел к завершению.да каждый день был полон до краев как бывает полон стакан воды но то что свыше нас порой не останавливается и льет льет льет.вода течет мимо обливая края стакана проливаясь на стол заливая пол а ты стоишь в недоумении и непонимании что же теперь делать с этим количеством божественной воды но находишь ответ находишь выход из этого высокостенного лабиринта куда кажется порой даже лучи света не проникают и собираешь эту воду лелеешь хранишь используешь и даешь испить тем в чей стакан льют но он попрежнему пуст и сух будто это все игра воображения где желаемое выдается за действительное а стакан в итоге так же сух.ставлю точку и взгляд переносится на цветы.да я снова смотрю на них и снова хочу поменять воду чтобы стало чище и не так кисло пахло приближением смерти чтобы продлить красоту дающую силы жить радуясь а не проживать проклиная.я говорила ей и ни раз что всегда должно быть время не зависимо от количества дел и напряженности графика выйти прогуляться пешком дышать наслаждаясь шагами движениями спокойствием вяло текущими мыслями точно так же как всегда должно быть время остановиться у цветка улыбнувшись ему ведь он дарит красоту этому миру а красота как известно спасает она исцеляет и не понять это тем кому не было поистине плохо когда не знаешь куда деться от уничтожающих мыслей всепроникающих быстрых от которых даже ночью нет спасения и вот тогда чтобы выжить начинаешь искать красивое привносить красивое создавать его и делиться им же.если в гонке с жизнью нет времени и места красоте мы обречены на поражение.кажется что может быть важнее красоты?только красота.ведь она разная.может новая вода для цветка это своеобразная красота?может момент увядания или вдох свежего воздуха?или ее легкие тонкие изящные движения не менее изящных рук перебирающих кубики это красота?может написанное мною явится для когото красотой?в любом случае мне хочется прокричать на весь мир но я так мала и ничтожна...мне хочется дарить всем не оставляя никого но я так беспомощна…безумно хочется показать всякому желающему но я не в силах…внезапный ее подетски трещащий голосок после очередной поделки вопрошающий -красиво?- давал мне силы поверить что прокричу подарю и непременно покажу дарил понимание того что путь наш с ней не слабнет под усилиями а лишь приближает нас к чистоте сознания и сладости достижения ее тяга к жизни в красоте уверяла что жизнь не проходит а с каждым днем только приходит…

 

глагольные существительные

 

придумывать слова чтобы на ту букву на ту самую и сразу понятно что на «а» будь то август альбом абрикос и не потому что она первая по алфавиту а потому что она ТА самая далее следовали анекдот аптека все чаще в этой игре слова повторялись будто исчерпывался ее словарный запас появлялся уже мною ни раз исправляемый огурец и абоменент а придумывать искать в своей памяти другие слова на «а» она не пыталась ей было проще их придумать и я прекрасно знала что скрывается за ее хмурящимся лбом и задумчивыми глазами буквально через мгновение ее лицо озарялось улыбкой и она начинала словами а давай…а давай теперь новые слова придумывать я ей говорила что уже придумано ею одно абоменент но она не обращала внимания и жаждала глаголить существительными чтобы опускать обычные глаголы ходить купить играть и получалось абоментировать означавшее продолжать ходить в бассейн астровать значащее поставить в домашнюю вазу на кухонном столе ее любимые цветы аэропортировать улететь туда где по ее словам ночевало солнце…слушать я могла это бесконечно настолько проста понятна легка и доступна была каждая ее придумка и грело меня снаружи доходившее до лица ее дыхание уже запыхавшееся будто боящееся не успеть рассказать мне все ее новые глаголы грел звук касающийся обоих ушей согревала вся атмосфера которой было нами уже давно дано особое слово столь весомое для знающих и бесполезноглупое для таких же бесполезных и глупых будто шалью оно меня укутывало и начинало покачивать вперед назад я не боялась упасть лицом вниз или опрокинуться на спину я доверяла и грелась грелась грелась накапливая на будущее одновременно не веря что холодные времена могут настать и хотелось мне хотелось вернуться но возвращаясь чувства кривились ожидания не оправдывались потому что дважды одинаково не бывает даже один раз не бывает так как хочется но я возвращалась в этой раскачке я отдавалась теплу внутреннего источника и вдруг внезапно я увидела его взгляд до боли и на редкость печальный я встрепенулась но не открыла глаз я жаждала быть ведомой столь родным образом я повиновалась ему он беспощадно пугал бил колол потому что глаза маленького мальчика плакали но не обычно а беззвучно и сухо они выказывали беспомощность ту которая так часто скрывалась под маской всемогущества и бесстрашия они молили о понимании призывали к утешению в них читалась одинокость и дикость ранее прятавшиеся за друзьяобильностью и родственниколюбством я не колебалась я шла к нему я тянула руки и старалась улыбаться чтобы он не испугался моих решительных шагов он понял что я поняла его побежал ко мне но расстояние не сокращалось я в недоумении тоже перешла на бег но тщетно и в души наши закрадывался страх с каждым беговым шагом все глубже и глубже о том что он для меня а я для него иллюзия что мне не обнять беспомощность молящую о покое а ему не почувствовать тепла понимавших его чувств рук и вот этот образ пугающий сильнее чем в начале бьющий больнее чем ранее ранящий саднящий я прогнала его но не с досадой а по доброму я пустила мальчика в сердце и отпустила я даже видела его наивно детскую робкую но наполненную улыбку точь в точь такую же как на ее лице при наших обниманиях после даже небольших разлук

 

крайняя глава

 

да я слышала эти песни дворовых качелей сквозь свежее кухонное стекло сквозь мутное прошлым детство я видела как беспощадно люди воровали наши часы и снова слышала голос сквозь тонну не похожих друг на друга моими усилиями утр именно голос не деленный на слова я видела как послушные капли ложились в лужи под такт воды из крана в давно замоченную тарелку я чувствовала как день уходил мгновение за мгновением оставляя себя в прошлом так небрежнопоспешно я плакала роняя слезы на замаранный бесталанным почерком карандаша лист с рисунками приносящими лишь горечь от того что я не могла не могла нарисовать его рук я плевала противоречиво смешивая плевки с любовью на крадущих и не понимающих своего греха беспорядочно болтливых  слышала сетовавшие состояния молча кричала о жалости к тишине я стирала бесталанными к рисункам руками темный ворот его черной рубашки надеясь на чтото сама не представляя что это чтото видела их нормальную температура тела им не было холодно они не потели я била тревогу признаком унюханной мертвечины я знала секреты мастера но не пользовалась ими я молилась водяным каплям деревянному карандашу манящему голосу защите гуманности я слышала ветер сквозь года периодически настигающий меня ознобляющий усугубляющий и без того избитое воспоминаниями сознание я желала пить только воду и жить как вода текуче плавно медленно видела ушедших с физического плана и навсегда оставшихся в собственных теплых руках я видела декорации вокруг пластмассу бетон картон сталь я видела мимолетность жизней обид долгов горечей разочарований видела бесконечность сладости и умиротворения я желала и им ложным в своей многозначительности суметь отдать все и шагать налегке отринуть оголтелую надсаду желала декорированным быть меньше заинтересованными чужими жизнями отпускала бесполезную для меня но ложнополезную для общества деятельность жалела о наступивших так быстро и внезапно похожих друг на друга вечерах  заканчивающихся неизменно всеобщим миром снов как разум то и дело побеждал все мое существо чувствовала заключенность от стеснения выразить себя словами я видела огонь из крана форточку бьющую ветер подвал из света гантели поднимающие руки саму себя в отражении собственных глаз как давно знакомую я даже видела как смерть умирает а жизнь останавливается не умирая и все это происходило и происходит по сей день когда будучи в душевном запое боюсь когданибудь оттуда не выбраться когда я слышу ее манящий смех легкое «л» пыхтение успокаивающее а не давящее молчание когда уходя в параллелье не желаю быть навязчивой но кричу закрытым ртом плачу сухими глазами и греюсь зимним солнцем прося вас безголосным стучанием клавиш не искать логики слушать сердце жить искать стремиться так у вас хотя бы будет шанс найти

спасибо, Миля

буду рада, если поделитесь чувствами, возникавшими при чтении, e-mail: mmilechka@yandex.ru