Монтегю Саммерс

 

История вампиров

 

«The Vampire», перевод с англ. Р.Ш.Ахунова

 

 

 

ГЛАВА I

 

ИСТОКИ ВАМПИРИЗМА

 

Во всем необъятном сумрачном мире призраков и демонов нет образа столь страшного, нет образа столь пугающего и от­вратительного и в то же время обладающего столь жутким очарованием, как вампир, который сам по себе не является ни призраком, ни демоном, но разделяет с ними их темную при­роду и наделен таинственными и ужасными качествами обоих. Образ вампира окружен самыми мрачными суевериями, по­скольку вампиры — это сущности, не принадлежащие ни к одному из.миров: они не являются демонами, ибо последние обладают чисто духовной природой — это совершенно бесте­лесные создания, т. е. ангелы, как сказано у св. Матфея (XXV, 41), «дьявол и его ангелы»¹. И хотя св. Григорий пи­шет о слове «ангел»: «nomen est officii, поп naturae», т. е. что название говорит не о природе данной сущности, а о ее месте в иерархии, — ясно, что изначально всех ангелов сотворили благими, дабы они выступали в качестве божественных по­сланников, и что впоследствии падшие ангелы отошли от сво­его исходного состояния. В рамках официальной доктрины на Четвертом Латеранском Соборе под руководством папы Ин­нокентия III в 1215 году в качестве официального догмата бы­ло принято следующее положение: «Diabolus enim et alii dae-mones a Deo quidem natura creati sunt boni, sed ipsi per se facti sunt mali» («Дьявол же и другие демоны сотворены были Бо­гом по природе своей благими, но сами по себе стали злы­ми»). И сказано также в книге Иова (4, 18): «Ессе qui servi-unt ei, non sunt stabiles, et in Angelis suis repent pravitatem» («Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих ус­матривает недостатки»).

Иоганн Генрих Цопфиус в своей работе «Dissertatio de Vampyris Serviensibus» («Рассуждения о вампирах подчинен­ных», Галле, 1733) говорит: «Вампиры выходят по ночам из своих могил, набрасываются на людей, мирно спящих в своих кроватях, высасывают всю кровь из их тел, убивая их таким об­разом. Эти чудовища одинаково преследуют мужчин, женщин, детей, не разбирая ни возраста, ни пола. Те, кто испытал их па­губное воздействие, жалуются на удушье, подавленность и пол­ный упадок сил, после чего быстро умирают. Некоторые из тех, кто был уже при смерти, на вопрос, знают ли они, чем вызван их недуг, отвечали, что такие-то и такие-то люди, недавно умершие, вставали из могилы, чтобы их мучить и истязать». Скофферн в «Случайных страницах науки и фольклора» пишет: «Лучшее определение, которое я могу дать вампиру, это «живое, вредо­носное и кровожадное мертвое тело». Живое мертвое тело! Пус­тое, бессмысленное, несовместимое, непостижимое словосочета­ние — но именно таковы вампиры». Хорст в своем исследова­нии «Schriften und Hypothesen ueber die Vampyren» («Сочинения и гипотезы по поводу вампиров») определяет вампира как «мертвое тело, продолжающее жить в могиле, которую оно, од­нако, покидает по ночам, дабы высасывать кровь из живых, по­средством чего оно питается и сохраняется в хорошем состоянии, вместо того чтобы разлагаться подобно прочим мертвым телам».

У демона нет тела, хотя для своих целей он способен ожив­лять какое-либо тело, присваивая его себе или имитируя при­своение, но это не его собственное исконное тело². Поэтому вампир не является демоном в истинном смысле слова, хотя бы его отвратительная похоть, его жуткие наклонности и были де­моническими, дьявольскими.

Строго говоря, вампира нельзя назвать привидением или призраком, ибо призрачная сущность неосязаема — это про­сто бесплотная тень, которая ускользает, как сообщает нам древнеримский поэт:

Par levibus ventis volucrique simillima somno*.

И в первую пасхальную ночь, когда Иисус стал посреди своих учеников и они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа, Он сказал: «Videte manus meas, et pedes, quia ego ipse sum: palpate et videte: quia spiritus carnem, et ossa non habet, sicut ne videtis habere» («Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня»)⁴.

И действительно, зафиксировано несколько случаев, когда человеку удавалось схватить привидение или, наоборот, приви­дение хватало человека, и он ощущал его прикосновение, но эти явления следует в целом воспринимать как исключения, если на самом деле их нельзя объяснить каким-то иным способом, как, например, тем, что человеческое тело получает сигналы от како­го-либо духа или близкого человека при исключительно редких условиях, связанных с паранормальным воздействием.

В случае с весьма необычными и жуткими явлениями при­зраков на вокзале старого Дарлингтона и Стоктона мистер Джеймс Дэрэм, ночной сторож, находившийся однажды ве­чером в подвальной комнатке привратника, был застигнут врасплох появлением незнакомца в сопровождении пса — ог­ромного черного ретривера. Не говоря ни слова, посетитель ударил сторожа, и тот ощутил сильный толчок. Естественно, сторож нанес ответный удар, но кулак его прошел сквозь тело незнакомца и ударился о стену за его спиной. Тем не менее ди­ковинный визитер издал дикий визг, вслед за чем пес впился зубами в ногу мистера Дэрэма, причинив ему значительную боль. В тот же миг незнакомец отозвал ретривера, как-то странно щелкнув языком. И посетитель, и собака бросились в маленькую кладовку для угля, из которой не было второго выхода. Через минуту кладовку обследовали, но никого там не обнаружили. Впоследствии выяснилось, что много лет назад некий служащий, неизменно появлявшийся всюду с большим черным псом, совершил самоубийство в здании вокзала, чуть ли не в том самом подвальчике — по крайней мере, именно там обнаружили его труп.

  Майор К. Г. Мак-Грегор из Донагэди, графство Даун, Ирландия, рассказывает о доме на севере Шотландии, где яв­лялся призрак старой леди, много лет проживавшей в этом до­ме и скончавшейся в самом начале XIX века. Как-то ночью некоторые из людей, спавших в комнате, где она умерла, ста­ли ощущать на себе весьма чувствительные толчки и даже резкие пощечины. Сам майор, почувствовав где-то в полночь удар в левое плечо, обернулся, подался вперед и схватил чело­веческую руку — полную, теплую и мягкую. Он сильно сжал запястье и предплечье, нащупав рукав и кружевную манжету. У локтя чужая рука словно бы обрывалась, и пальцы майора уперлись в пустоту; в изумлении он отпустил руку. Когда за­жгли свет, никого из посторонних в комнате не обнаружили.

Еще один случай имел место в Гэрване, графство Саут-Эйршир. У молодой женщины погиб брат, вышедший в море на лодке и попавший в сильный шторм. Когда нашли его тело, то увидели, что покойный лишился правой руки. Бедная де­вушка не находила себе места от горя. Прошло несколько дней, и как-то ночью, раздеваясь перед отходом ко сну, она вдруг пронзительно вскрикнула. На крик в ее комнату сбежа­лись домочадцы, и девушка заявила, что ее сильно ударили раскрытой ладонью в плечо. Место, куда был нанесен удар, внимательно осмотрели: там среди мертвенно-бледных синя­ков виднелся отчетливый отпечаток мужской правой руки.

Эндрю Лэнг в своих «Сновидениях и призраках» расска­зывает историю «Призрака, который кусался». Этого призра­ка можно было принять за вампира, однако на самом деле под такую классификацию он не подпадает, так как у вампира есть тело и его жажда крови связана с необходимостью добывать для этого тела пропитание. Рассказ этот можно найти в «За­мечаниях и вопросах» от 3 сентября 1864 года, где корреспондент утверждает что воспроизвел этот рассказ почти дословно, услышав его из уст леди, о которой идет речь, — человека ис­пытанной правдивости. Эмма С. спала у себя в комнате в боль­шом доме близ Кэннок-Чейз. Был прекрасный августовский день 1840 года, и хотя Эмма сама велела служанке разбудить ее как можно раньше, она все же удивилась, услышав резкий Стук в дверь совсем ранним утром — около половины четвер­того. Хотя хозяйка ответила: «Да, войдите», — стук продол­жался, и вдруг занавески раздвинулись, и, к своему изумле­нию, Эмма увидела за ними лицо одной из своих двоюродных тетушек. Тетушка пристально глядела на Эмму. Полуинстинкивно Эмма выставила вперед руку, и тут же привидение уку­сило ее за большой палец, а затем исчезло. После этого Эмма встала, оделась и спустилась вниз, на первый этаж, где еще не было ни души. Вскоре появился отец. Слегка пошутив по по­воду того, что дочь твердо решила встретить рассвет, он поин­тересовался, в чем дело. Выслушав рассказ Эммы, отец решил, что уж теперь-то в течение дня он непременно должен навес­тить свою свояченицу, которая жила неподалеку. Так он и сде­лал, но, как оказалось, лишь для того,

 

Привидение

чтобы обнаружить, что она скоропостижно скончалась около половины четвертого ут­ра... Она ничем не болела, и эта смерть была неожиданной. На одном из ее больших пальцев обнаружили следы зубов, словно умирающая укусила его в последнем приступе агонии.

Странные беспорядки в пансионе Лэм (Лоуфордс-Гейт, Бристоль) в 1761—1762 годах, слухи о которых распростра­нились далеко за пределы округи, были, весьма вероятно, связаны с колдовством и вызваны преследованиями со сторо­ны одной женщины, увлекавшейся оккультизмом низшего порядка, хотя, с другой стороны, они могли представлять со­бой проявления полтергейста. Двух маленьких сестер, Молли и Добби Джайлз, кто-то безжалостно кусал и щипал. На ру­ках девочек были видны отпечатки восемнадцати или двадца­ти зубов, причем отметины были мокрыми от свежей слюны, и «дети громко плакали от боли, вызванной щипками и уку­сами». В одном случае, когда с Добби Джайлз говорил на­блюдатель, девочка с плачем объясняла, что кто-то укусил ее за шею: там появились липкие от слюны следы восемнадцати зубов. Возможность того, что ребенок сам себя искусал, бы­ла совершенно исключена; к тому же рядом с девочкой нахо­дился лишь один человек — мистер Генри Дэрбин, который письменно зафиксировал эти события и чей отчет о них впер­вые опубликовали в 1800 году, поскольку мистер Дэрбин не хотел, чтобы записи были обнародованы при его жизни. Вто­рого января 1762 года мистер Дэрбин пишет: «Добби закричала, что та самая рука схватила ее сестру за-горло, и я заме­тил, что плоть на горле Молли сбоку слегка вдавилась и ко­жа побледнела, словно горло сжимали чьи-то пальцы — од­нако никаких пальцев я не видел. Лицо девочки быстро поба­гровело, будто ее душили, но никаких конвульсий не последо­вало». А вот запись, датированная четвергом, седьмого янва­ря 1762 года: «Добби покусали сильнее, и следы зубов на ее теле были глубже, чем у Молли. Отпечатки зубов на руках девочек имели форму овала длиной в два дюйма». Все это оп­ределенно выглядит так, будто дети подвергались колдовско­му воздействию.

Можно вспомнить о судебном процессе над сейлемскими ведьмами. Когда в городе Сейлем вспыхнула настоящая эпи­демия колдовства, пострадавшие жаловались на суде, что их мучили укусами, щипками, удушением и т. д. В ходе судебно­го разбирательства по делу Гудвайф Кори «не раз наблюда­лось, что, стоило подсудимой прикусить нижнюю губу, как по­страдавшие начинали ощущать укусы на предплечьях и запя­стьях и демонстрировали судьям и священнику отметины в со­ответствующих местах».

В «Протоколах Национальной Лаборатории психических исследований» (том I, 1927 г.) можно найти отчет о феномене, связанном с Элеонорой Зюгун, юной румынкой из крестьян­ской семьи. Осенью 1926 года, когда девочке исполнилось все­го лишь тринадцать лет, ее привезла в Лондон графиня Василь-ко-Серецки, чтобы необычайные явления, происходившие с Элеонорой, изучили в Национальной Лаборатории психичес­ких исследований (Куинсбери-Плэйс, Саут-Кенсингтон). О ребенке говорили, будто его преследует какая-то незримая сила или сущность, известная девочке под именем Драку, Анг-личе-демон. С Элеонорой происходило множество необыкно­венных событий; ее кусала и царапала эта невидимая сущность. Достаточно привести два-три примера из целой серии случа­ев — это «феномен укуса на расстоянии». «В понедельник 4 октября 1926 года, в полдень, следователь капитан Нил lay от­мечает в своем докладе: 3 часа 20 минут. Элеонора вскрикнула. Показала нам отметины на тыльной стороне кисти руки, похо­жие на следы зубов; позднее эти отметины превратились в глу­бокие рубцы... 4 часа 12 минут. Элеонора подносила к губам чашку с чаем, но внезапно вскрикнула и поспешно поставила ее на стол. На правой руке появились отметины, явно похожие на следы укуса: четко прослеживались оба ряда зубов». Об этом же случае пишет мистер Клэфам Палмер — следователь, так­же присутствовавший при этом: «Элеонора подносила к губам чашку, и вдруг тихо вскрикнула, поставила чашку и закатала ру­кав. На ее предплечье я увидел глубоко впечатавшиеся в плоть отметины, похожие на следы зубов — словно некто яростно укусил девочку. Красноватые отпечатки побелели и в конце концов превратились во вздувшиеся рубцы. Они постепенно исчезли, но были еще видны в течение часа или около того». Подобные укусы случались нередко, и эти отметины были сфо­тографированы.

Было бы интересным и, несомненно, весьма достойным за­нятием обсуждать происхождение этих укусов, однако подоб­ное исследование здесь неуместно, потому что мы имеем дело не со случаем вампиризма или какого-либо родственного явле­ния. Цель вампира — высосать кровь, а во всех приведенных выше случаях кровь если и выступала, то это было связано с характером царапин или вмятин от зубов; кровотечения практически не наблюдалось. К тому же источник этих укусов был недостаточно материален, чтобы его увидеть. А настоя­щий вампир вполне зрим и осязаем.

У вампира есть тело, причем свое собственное. Он не жив и не мертв; его скорее можно назвать живущим в смерти. Он — некая аномалия, своеобразный гермафродит, гибрид в мире призраков, изгой среди порождений ада.

Еще языческий поэт поучал своих слушателей и читате­лей, что смерть — это сладостная награда в виде вечного по­коя, благословенное забытье после тяжких трудов и борьбы, которыми сопровождается жизнь. Немного найдется на све­те того, что прекраснее» и того, что печальнее песен наших современных язычников, утешающих скорбь своих сердец задумчивыми грезами о вечном сне. Сами наши язычники, вероятно, этого не знают, но свою безысходную, хотя и изы­сканную, тоску они унаследовали от певцов последних дней Эллады — создателей насквозь пронизанных усталостью, и все же гармоничных песнопений — тех людей, для которых в небе уже не загоралась заря надежды. Но мы-то опре­деленно знаем и твердо уверены в том, что «созрели первые плоды для спящих: Христос воскрес». И тем не менее Грэй, сам наполовину грек, тоже, видимо, обещает своим крестья­нам и батракам в качестве награды после жизни, исполнен­ной неурядиц и тяжких трудов, милое сердцу забытье и веч­ный сон. Суинберн радостно благословляет богов.

За то, что сердце в человеке

Не вечно будет трепетать,

За то, что все вольются реки

Когда-нибудь в морскую гладь.

Эмилия Бронте страстно желает одного лишь забытья:

О, я смогу забыться, спать,

Не думая о том,

Как будет снегом меня засыпать,

Как будет хлестать дождем!

Флеккер в абсолютном отчаянии причитает:

Я знаю: глухи мертвые — и не услышат,

Хоть сразу сотни соловьев рассыплют трели...

Я знаю: слепы мертвые — и не увидят,

Как в страхе друг большие их глаза закроет,

И нет у них сознанья...

Еще прекраснее, чем воспевали ее поэты, описана смерть у прозаика, соткавшего утонченные образы: «Смерть, долж­но быть, так прекрасна. Лежать в мягкой бурой земле, когда у тебя над головой колышутся травы — и слушать безмол­вие. Не знать, что такое вчера и что такое завтра. Позабыть о времени. Бедные, жалкие души! Какими сухими, какими пустыми становятся подобные устремления, когда задумаешься о страстных, сияющих словах Маленького Цветочка: «Для блага общего хотелось мне бы перенести на землю не­бо». И еще: «Даже в лоне Блаженной Грезы ангелы нас ох­раняют». Нет, я никогда не смогу никоим образом отдыхать до скончания мира. Но как только ангел скажет: «Время прекратило свое существование», — вот тогда я и отдохну, тогда я смогу возрадоваться: ведь число избранных станет полным».

Итак, мы видим, что даже для тех, кто придерживается языческих, самых безысходных, самых ошибочных взглядов, идеалом являются забвение и покой.

Так какая же ужасная судьба у вампира, который лишен возможности спокойно отдыхать в своей могиле и который по воле злого рока обречен выходить из нее и терзать живых!..

Первым делом можно было бы вкратце исследовать, ка­ким образом возникала вера в вампиризм, и здесь вполне уместно заметить, что тщательные изыскания в связи с экс­трасенсорными, паранормальными явлениями, оказавшиеся в последние годы столь плодотворными, и даже современные научные открытия  подтвердили  сущностную  правдивость множества древних свидетельств и старых поверий, еще вче­ра отвергаемых людьми  благоразумными  как проявления крайней чувственности эффектных, напыщенных фантазий. Можно сказать, что истоки веры в вампиризм, хотя и очень смутные, неоформленные и несвязанные друг с другом, вос­ходят к древнейшим временам, когда первобытный человек пытался проследить таинственную взаимосвязь души и тела. Человек наблюдал разделение индивида на эти две составля­ющие, и, благодаря своим наблюдениям, пусть грубым и не­зрелым, сталкивался с таким феноменом, как бессознатель­ное — в том виде, в каком оно представлено в сновидениях и особенно в смерти. Человеку оставалось лишь размышлять о существовании этого самого нечто, утрачивая которое, на­всегда покидаешь живой, бодрствующий мир; приходилось задаваться вопросом: возможно ли при некоторых обстоятельствах, пока что ему неизвестных, скрытых от него, про­должение той жизни, той личности, которая, очевидно, пере-, шла куда-то в другое место, в какое-то иное состояние. Во­прос этот был вечным и, более того, глубоко личным, по­скольку затрагивал тот опыт, которого человек и не надеялся избежать. Вскоре ему стало ясно, что процесс, именуемый смертью, — это всего лишь переход в иной мир; вполне есте­ственно, что мир потусторонний воображался очень похожим на уже знакомый, привычный мир — с той лишь разницей, что в потустороннем мире человек будет пользоваться влия­нием на те силы, с которыми в течение своей земной жизни он вел нескончаемую войну за власть. Возможно, мир иной рас­положен не так уж далеко, и не стоит полагать, будто люди, перешедшие в него, утрачивают интерес и привязанность к тем, кого они совсем недавно оставили на земле. Несмотря на то, что нам не случается зримо ощутить присутствие по­койных родственников, мы должны о них помнить так, как мы помним о ком-либо из нашей семьи, кто отправился в обычное путешествие на неделю, месяц или год. Естествен­но, к тем, кому возраст и положение давали право на уваже­ние и почет со стороны окружающих, следует относиться с тем же вниманием — даже оказывать еще более высокие почести, чем при жизни: ведь теперь власть этих людей таин­ственным образом усилилась, и они будут активно карать за любую непочтительность и пренебрежение. Следовательно, как отдельная семья почитала отца — хозяина дома — и при жизни, и после смерти, так и все племя стало поклоняться ве­ликим людям — вождям и героям, чьи деяния и подвиги при­несли благо не только их семьям, но и всему клану. У племе­ни шиллук, которое живет на западном берегу Белого Нила и которым управляет король, по-прежнему сохраняется культ Ньяканга — героя, основавшего династию и поселившего этот народ на его нынешней территории. Считается, что Нья-канг был человеком, причем в действительности он не умер, а просто скрылся из виду. Однако он не обладает божественностью в полной мере, тогда как великий бог шиллуков, Джу-ок, не имеет формы, невидим и присутствует абсолютно not-всюду. Он гораздо величественнее и выше Ньяканга и царст­вует на тех самых высоких небесах, где до слуха его не доно­сятся людские молитвы и он не может обонять сладостный запах приносимых ему жертв.

Шиллуки поклоняются не только Ньякангу, но и каждому из своих королей, после того как тот умирает, и могила монар­ха становится святилищем. Повсюду в деревнях есдъ множе­ство усыпальниц, за которыми присматривают специальные старики и старухи. В каждой из таких усыпальниц соверша­ются тщательно разработанные ритуалы, практически иден­тичные повсеместно. И в самом деле, можно сказать, что ос­новным элементом религии шиллуков является культ умерших королей⁵.

Другие африканские народности также поклоняются сво­им королям, отошедшим в мир иной. Народ баганда, чья страна Уганда расположена в верховьях Нила, считает своих покойных правителей равными богам и в их честь воздвигает храмы, которые содержатся с величайшей заботой. В преж­ние времена, когда умирал король, убивали сотни людей, что­бы их души могли прислуживать душе властелина. Вот весь­ма показательная иллюстрация веры этих людей в то, что ко­роль со своей призрачной свитой в состоянии возвращаться на землю в телесной форме (достаточно плотной, чтобы осу­ществлять такую сугубо материальную функцию, как погло­щение пищи). В определенные торжественные дни на заре у ворот храмов начинают бить в священные тамтамы, и туда стекаются толпы поклоняющихся, которые несут корзины с едой, дабы король со свитой не остались голодными, ведь в противном случае монарх может разгневаться и покарать весь народ⁶.

В районе Кизиба на западном берегу озера Виктория-Ньянза религия местных жителей тоже сводится в основном к культу умерших королей. Хотя в данной религии и представлено верховное божество Ругада, создавшее мир, людей и жи­вотных, даже жрецы этого народа мало что знают о нем; ему не приносят жертвы, а жрецы выступают в роли посредников между людьми и покойными монархами⁷.

Подобным же образом племена банту в Северной Родезии до сих пор признают верховное божество по имени Леза, чья сила проявляется в бурях, в грозовых тучах и проливных дождях, в раскатах грома и вспышках молний; однако это бо­жество недосягаемо для людей, ему бесполезно молиться и приносить жертвы. Поэтому боги, которым поклоняются эти племена, четко подразделяются на два класса: духи покой­ных вождей, публично почитаемых всем племенем, и духи родственников — их в частном порядке чтит каждая семья, глава которой выполняет в данном случае жреческие функции. «Среди народа авемба нет специальных усыпальниц для таких чисто семейных духов, культ которых существует в любой от­дельной хижине и которым семья приносит в жертву овцу, ко­зу или дичь, причем дух получает кровь, проливаемую на зем­лю, тогда как все члены семьи вместе вкушают плоть жертвы. Для верующего авемба вполне достаточно поклоняться духу кого-либо из ближайших родственников (дедушки с бабуш­кой, или покойных отца с матерью, или же дяди по материн­ской линии). Из всех "духов родственников человеку следует выбрать для поклонения кого-либо одного, которого он по тем или иным соображениям считает особенно близким себе. На­пример, прорицатель может сообщить человеку следующее: его последнее заболевание вызвано тем, что он не выказывал уважения духу своего дяди. Соответственно, этот человек должен позаботиться о том, чтобы принять своего дядю в ка­честве духа-покровителя. В знак подобного уважения можно посвятить одному из духов своих предков корову или козу»⁸. Этот обычай весьма показателен, и следует обратить особое внимание на два момента. Во-первых, умершего — вернее, его дух — не просто стараются умилостивить. Он еще и вкушает крови, которую специально проливают ради него. Во-вторых, если покойного не чтить должным образом, он в состоянии на­слать болезнь, т. е. обладает определенной злотворной силой, в частности, способностью мстить. Смысл идеи, лежащей в основе этих обычаев, не очень-то отличается от сути образа вампира из преданий — чудовища, жаждущего крови: его па­губное воздействие на человека также ведет к болезни и исто­щению.

Весьма похожие идеи распространены среди гереро — од­ного из племен группы банту в германской Юго-Западной Аф­рике. Согласно верованиям гереро, Нджамби Карунга, великое благое божество, превышающее высоко на небесах, слишком удалено от людей, чтобы до него доносились их молитвы, отче­го ему не поклоняются и не приносят жертвы. «И бояться они должны своих предков (овакуру), ведь это предки гневаются на человека, угрожают ему и способны наслать на него несчастье... Именно с целью завоевать и сохранить их благосклонность, от­вратить их гнев и немилость — короче говоря, чтобы умилости­вить предков, и приносят им гереро множество жертв. Не из благодарности они это делают, но от страха, не от любви, а от ужаса»⁹. Преподобный Г. Фиэ — миссионер, работающий среди этого племени, — пишет: «Все религиозные обычаи и це­ремонии овагереро основаны на предположении о том, что по­койные после смерти продолжают жить, оказывая огромное воздействие на земное существование, обладая властью над жизнью и смертью человека»¹⁰.

Религия овамбо — еще одного племени группы банту — развивает практически те же идеи. Вся религия сводится к почитанию душ умерших людей — вернее, к их ублаже­нию. После смерти каждого человека остается призрачная форма, продолжающая каким-то образом (не совсем четко определенным) существовать на земле, и у этого призрака есть власть над живыми людьми. Прежде всего, это воз­можность насылать различные болезни. Духи простых лю­дей способны влиять только на членов своих собственных се­мей; души же вождей и великих воинов обладают гораздо более широкими возможностями: они в состоянии приносить пользу или причинять вред всему племени. В некоторой сте­пени они могут даже управлять силами природы и обеспе­чить богатый урожай, заботливо вызывая дождь: ведь под чутким руководством подобных великих духов явно не будет ни крайней нехватки, ни переизбытка материальных благ. Более того, эти духи способны отвращать болезни, но с дру­гой стороны, если почувствуют себя обиженными, могут на­слать на племя мор и голод. Следует особо отметить, что овамбо испытывают не совсем обычные страхи и опасения перед душами умерших колдунов. Единственный способ по­мешать размножению подобной опасной категории духов — это отрубать трупам конечности: такую меру предосторож­ности необходимо предпринимать сразу же после смерти колдуна. «Так уж заведено: отрубать покойнику руки и ноги и отрезать язык, чтобы лишить дух умершего возможности двигаться и разговаривать. Подобное расчленение тела дела­ет бессильным и беспомощным призрак покойного, который в противном случае был бы могучим и свирепым»¹¹. Позже вы увидите, что в числе прочих видов расчленения к обез­главливанию и, особенно, к протыканию тела колом, за не­возможностью полной кремации, прибегали как к самым эф­фективным средствам в борьбе с вампирами. Интересно, что, согласно теософам, вампиром становится лишь тот, кто при жизни был адептом черной магии. Как заявляет мисс Джесси Аделаида Миддлтон, «в вампиров превращаются ведьмы, колдуны и самоубийцы»¹².

Каноник Кэллэуэй зафиксировал очень интересные детали культа аматонго (предков) у зулусов¹³. В отчете об обычаях туземцев он пишет следующее: «Чернокожие не почитают без разбора всех аматонго, т, е. всех покойников своего племени. Вообще говоря, покойному главе семьи поклоняются его де­ти — ведь они не знают древних предков, не знают ни их

имен, ни их хвалебных титулов. Но любое важное дело они на­чинают и заканчивают молитвами своему покойному отцу, которого почитают как главу семьи, ибо помнят его доброту, ко­торую он проявлял к ним при жизни. Подобное отношение поддерживает их и сейчас. Они говорят: «Он по-прежнему точно так же будет относиться к нам и после смерти. Мы не понимаем, почему он должен проявлять заботу к кому-либо еще, кроме нас. Нет, он будет заботиться только о нас». Вот как обстоит дело, хотя в каждом племени поклоняются многим аматонго и окружают высокими заборами их могилы, чтобы защитить их. Но в культе аматонго на первом месте для зулу­са всегда стоит отец. Он остается драгоценным сокровищем, даже уйдя из жизни». Создается впечатление, что среди зулусов поклоняются в первую очередь тем, кто умер совсем не­давно, особенно отцам и матерям семейств. Естественно, что о духах давно умерших соплеменников постепенно забыва­ют — ведь время идет, и воспоминания о них исчезают вмес­те с теми людьми, которые знали покойных и возносили им свои молитвы, но затем и сами последовали за этими аматон­го в Мир иной. Как мы уже отмечали, почти в каждом случае мы сталкиваемся с признанием того, что существует некая высшая сила — явно духовная сущность, которая никогда не была человеком и поклонение которой (в тех редких случаях¹⁴, когда подобное почитание воспринимается как желаемое или даже вполне возможное) совершенно отличается от культа мертвых, будь то семейные предки или некоторые династии древних королей. Конечно, в африканском пантеоне есть мно­жество других богов, и, хотя туземцы не допускают, что эти боги были когда-то людьми и, разумеется, в своей ритуальной практике проводят четкое различие между поклонением по­добным божествам и культом духов и призраков — тем не ме­нее, почти во всех таких случаях есть подозрение, а порой да­же уверенность в том, что эти боги были в прошлом героями, легенды о которых, вместо того чтобы с годами угасать, ста­новились все более яркими и роскошными, пока монарх или воин не превращался просто в божество. Похожий процесс наблюдается в языческих религиях повсюду в мире, и относительно политеизма народа баганда преподобный Дж. Роскоу отмечает: «Главные боги, видимо, были ранее людьми, кото­рые отличались своими умениями и храбростью и которых соплеменники впоследствии обожествили, наделив сверхъестественными способностями»¹⁵.

Говорят, что кафры верят, будто люди, которые вели рас­путную жизнь, после смерти способны возвращаться по ночам в телесной форме и, нападая на живых людей, ранить их или даже убивать. Вероятно, этих призраков во многом привлека-

  ет кровь, позволяющая им легче достигать своих целей, и да­же несколько красных капель могут помочь им оживить свои тела. Поэтому кафр испытывает величайший ужас перед кро­вью и старается никогда не проливать на землю ни одну кап­лю крови из носа или из пореза; если же таковое случится, то кровь нужно немедленно засыпать. А если кровью испач­кано тело, то человек обязан устранить скверну с помощью тщательно разработанных очистительных церемоний¹⁶. По всей Западной Африке туземцы заботливо стараются уничтожить любую свою кровь, случайно пролитую на землю, а если в связи с этим пачкается кусок ткани или деревяшка, то данные предметы подлежат тщательному сожжению¹⁷. Аф­риканцы открыто признают, что их задача — не допустить, чтобы хоть капля крови попала в руки колдуна, который мо­жет использовать ее в дурных целях; важно также не дать за­владеть ею злому духу, который с ее помощью способен вос­создать для себя материальное тело. Такой же страх перед колдовством распространен и на Новой Гвинее, где туземцы, получившие ранение, аккуратно собирают тряпки, которыми перевязывали раны, и сжигают их или забрасывают далеко в море: подобные факты зафиксированы многими миссионера­ми и путешественниками¹⁸.

Мало кто из людей до сих пор не осознал того таинствен­ного значения, которое придается крови, и примеры таких ве­рований можно найти в истории любой страны. В том же духе высказывались и китайские исследователи, писавшие о колдовстве¹⁹; так полагали и арабы²⁰; об этом хорошо известно и из древнеримских преданий²¹. Даже по отношению к живот­ным считалось, что душа животного и, значит, сама его жизнь — в его крови, или, точнее, кровь — это и есть его ду­ша. Вот перед нами божественное установление (Левит, XVII, 10—14): «Homo quilibet de domo Israel, et de advenis qui peregrinantur inter eos, si comederit sanguinem, obfirmabo faciem meam contra animam illus, et dispertam earn de populo suo, Quia anima carnis in sanguine est: et ego dedi ilium vobis, ut super altare in eo expietis pro animabus vestris, et saguis pro animae piac-ulo sit. Idcirco dixi filiis Israel: Omnis anima ex vobis non comedet sanguinem, nee ex advenis, qui peregrinantur apud vos. Homo quicumque ex ffliis Israel, et de advenis, qui peregrinantur apud vos, si venatione atque aucupio ceperit feram vel avem, quibus esci licitum est, fundat sanguinem eius, et operiat ilium terra. Anima enim omnis carnis in sanguine est: unde dixi filiis Israel: Sanguinem universae carnis non comedetis, quia anima carnis in sanguine est: et quicumque comederit ilium, interibit» («Если кто из дома Из-раилева и из пришельцев, которые живут между вами, будет есть какую-нибудь кровь, то обращу лице Мое на душу того, кто будет есть кровь, и истреблю ее из народа ее, потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, что­бы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает; потому Я и сказал сынам Израилевым: ни одна душа из вас не долж­на есть крови, и пришлец, живущий между вами, не должен есть крови. Если кто из сынов Израилевых и из пришельцев, живущих между вами, на ловле поймает зверя или птицу, ко­торую можно есть, то он должен дать вытечь крови ее и по­крыть ее землею, ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его; потому Я сказал сынам Израилевым: не ешьте кро­ви ни из какого тела, потому что душа всякого тела есть кровь его: всякий, кто будет есть ее, истребится»²²). Древнееврей­ское слово, которое переводится как «жизнь»²³, имеет также значение «душа» — в данном отрывке и особенно во фразе «душа всякого тела есть кровь его», и в Исправленной версии библии имеется пометка на полях: «евр. душа». И коль скоро сама сущность жизни — более того, душа и дух каким-то та­инственным образом заключены в крови, мы получаем исчер­пывающее объяснение того факта, почему вампир вынужден стремиться оживить и омолодить свое мертвое тело путем вы­сасывания крови из тела своих жертв.

Нелишне вспомнить о знаменитом некромантическом пас­саже из «Одиссеи»²⁴. Когда Улисс в царстве мертвых вызыва­ет призраков, то чтобы те обрели дар речи, ему приходится вырыть глубокий ров и заполнить его кровью жертвенных чер­ных баранов. И лишь напившись досыта этой драгоценной жидкости, тени мертвых получают возможность разговари­вать с Одиссеем и воспользоваться некоторыми из своих бы­лых человеческих способностей.

Среди множества упоминаний о погребальных обычаях в Священном Писании есть одно, имеющее самое непосредст­венное отношение к подобной вере в то, что кровь может по­мочь умершим. Пророк Иеремия в своем предсказании полно­го краха евреев и окончательного опустошения их земли заяв­ляет: «Et morientur grandes, et parvi in terra ista: non sepelientur neque plangentur, et non se incident, neque calvitium net pro eis» («И умрут великие и малые на земле сей; и не будут погребе­ны, и не будут оплакивать их, ни терзать себя, ни стричься ра­ди них»²⁵). И снова тот же пророк рассказывает нам, что по­сле того, как евреев увели в вавилонский плен, «venerunt viri de Sichem et de Silo, et de Samaria octoginta viri: rasi barba, et scis-sis vestibus et squallentes: et munera, et thus habebant in manii, ut offerent in domo Domini» («пришли из Сихема, Силома и Са­марии восемьдесят человек с обритыми бородами и в разо­дранных одеждах, и изранив себя, с дарами и Ливаном в руках для принесения их в дом Господень»)²⁶. Слово «squallentes», которое в версии Библии, принятой на Соборе в Дуэ, переда­ется как «скорбящих», в канонической версии Библии переве­дено как «изранив себя», и идентичный вариант перевода да­ется в Исправленной версии библии. Подобные обычаи обривания части головы и сбривания бороды, о которых идет речь во фразе «ни стричься ради них» и особенно практика нанесе­ния себе порезов и даже ран в знак траура — все это было строжайше запрещено как отдающее языческими заблужде­ниями. Так, в книге Левит (XIX, 28) мы читаем: «Et super mortuo поп incidetis carnem vestram, neque figures aliquas, aut stigmata facietis vobis» («Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь [Бог ваш]»). И снова (XXI, 5) навязывается предписание насчет траура: «Non radent caput, пес barbam, neque in carnibus suis facient incisuras» («Они не должны брить головы своей и под­стригать края бороды своей и делать нарезы на теле своем»). Однако св. Иероним рассказывает нам, что обычай этот про­должал существовать, и в своем Комментарии к Иеремии (XVI. 6), датируемом, вероятно, 415 — 420 годами²⁷, говорит: «Mos hie fuit apud veteres, et usque hodie in quibusdam permanet Iudaeorum, ut in luctibus incident lacertos, et calvitium faciaht, quod lob fecisse legimus» («У древних был обычай, и среди не­которых иудеев он сохраняется до сих пор, расцарапывать ру­ки, наносить на них порезы и вырывать себе волосы»)²⁸. Но, как мы заметили, эти обряды уже запрещались самым строгим образом, причем неоднократно и весьма настойчиво. Так, во Второзаконии они резко порицаются как грубейшее за­блуждение: «Non comedetis cum sanguine. Non augurabimini, nee observabitis somnia. Neque in rotundum attondebitis comarri: nee radetis barbam. Et super mortuo incidetis carnem vestram, neqiie figuras aliquas, aut stigmata facietis vobis. Ego Dominus» («He ешьте с кровью; не ворожите и не гадайте. Не стригите бороды вашей кругом и не портите края бороды своей. Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь [Бог ваш]»)*. «Filii estote Domini Dei vestri: non vos incidetis, nee facietis calvitium super mortuo. Quoniam populus sanctus es Domino Deo tuo: et te elegit ut sis ei in populum peculiarem de cunctis gentibus, quae sunt super ter-ram» («Вы сыны Господа Бога вашего; не делайте нарезов на теле вашем и не выстригайте волос над глазами по умершем; ибо ты народ святой у Господа Бога твоего, и тебя избрал Гос­подь, чтобы ты был собственным его народом из всех народов, которые на земле».)* *.

Таким образом, вероятно, эти два обычая были среди ев­реев строжайше запрещены как заимствованные у язычни­ков, которые в порыве отчаяния действительно способны на такую экстравагантную и даже непристойную демонстрацию своей скорби по умершим, однако среди избранного народа Иеговы подобная практика должна была считаться по край­ней мере весьма неприличной. Конечно, в этих обрядах, да­же если не вдаваться в них глубоко, явно сквозит жестокость, и они унизительны — неудивительно, что указы, запрещаю­щие их отправление, встречаются и среди других народов. Взять, к примеру, свод законов Солона в Древних Афинах, содержащий запрет плакальщицам расцарапывать лица — свои и чужие. Аналогичные положения библейских десяти заповедей также основаны на более ранних законах, не поз­воляющих женщинам расцарапывать и всячески обезобра­живать себе лица во время похоронных ритуалов. Эти два обычая — обривать голову и расцарапывать лицо — встре­чаются в мире повсюду, во все времена и среди любых наро­дов. Первая из данных традиций нас здесь едва ли интересу­ет, однако весьма любопытно исследовать идею, лежащую в основе «нарезов на теле ради умерших». Подобные обычаи существовали в древности у ассирийцев, арабов, скифов и таких народов, как моавитяне, филистимляне и финикий­цы²⁹. Иордан сообщает, что Аттилу оплакивали «не женски­ми стенаниями, не пустопорожними похоронными песнями и слезами, но кровью воинов и силачей»³⁰. Среди многих африканских племен, среди полинезийцев Таити, Сандвичевых островов и всей Океании, среди аборигенов Австралии, Но­вой Зеландии и Тасмании, жителей Патагонии, индейцев Калифорнии и Северной Америки, равно как и среди множе­ства других народов оплакивание умерших всегда сопровож­дается расцарапыванием тела вплоть до обильного кровоте­чения. Небезызвестно также, что родственники покойных причиняют себе ужасные увечья, и считается, что тот, кто наиболее жесток и безжалостен по отношению к себе, демон­стрирует наибольший почет и уважение к покойному. Важ­ная деталь: обязательно должна пролиться кровь. Это дейст­во, видимо, равносильно заключению своеобразного догово­ра с умершим. Добровольное предоставление покойнику то­го, в чем он нуждается, предотвращает его возвращение с целью взять это насильно, да еще и при самых ужасающих обстоятельствах. Если люди не пожелают немного подкор­мить мертвеца своей кровью, то он вернется и заберет ее полностью. Поэтому естественно предположить, что гораздо лучше поделиться ею и тем самым заслужить покровительст­во со стороны призрака, нежели отказывать ему в том, что он все равно неизбежно отнимет, будучи охвачен яростью и жаждой мщения.

Многие австралийские племена считали кровь лучшим лекарством для больных и ослабленных людей. Разумеется, в этом представлении нет ни крупицы истины, если рассма­тривать его в свете научного метода переливания крови в том виде, в каком его в настоящее время то и дело приме­няют врачи (имеется и немало примеров использования это­го средства в Средние века и в медицине более позднего пе­риода)³¹.

Бонней, австралийский путешественник, рассказывает, что среди некоторых племен, проживающих по берегам реки Дар-линг в Новом Южном Уэльсе, «очень больных или ослаблен­ных людей принято подкармливать кровью. В данном случае своей кровью делятся с ними друзья. Это делается уже описанным ранее способом»³², т. е. человек вскрывает себе вену на предплечье и подставляет под руку деревянную чашу или какой-либо похожий сосуд, куда стекает кровь. «Когда кровь загустевает, превращаясь в желеобразную массу, больной пальцами отправляет ее в себе в рот». Следует помнить: або­ригены верят, что душа продолжает жить после смерти тела, и если при жизни человека кровь оказывается для него самым полезным и питательным продуктом, то она сохраняет свои животворные качества, когда ее даруют ушедшему в мир иной (эти люди не ощущают смерть как безвозвратный уход и веч­ную разлуку).

Все это определенно дает нам ключ к пониманию тех пред­ставлений, что лежат в основе обычая до крови расцарапывать себе тело в знак траура. Смысл данного обычая со временем .окутался мраком, и подобные кровопускания стали восприни­маться всего-навсего как доказательство скорби в связи с тя­желой утратой, но не вызывает сомнений, что плакальщики, как правило, старались кровью подпитать умершего, дабы он набрался сил и энергии в своем новом состоянии³³. Эти обря­ды к тому же стали подразумевать желание как-то умилости­вить покойного и более того — установить с ним тесную связь; они носят явно некромантический характер, к тому же от них так и веет вампиризмом: дело в том, что люди верят, будто умерший способен поддерживать в себе какую-то полу­жизнь, похищая жизненную энергию, т. е. выпивая кровь у живых людей. И, соответственно, мы вполне можем понять, почему эти варварские, если не сказать хуже, обычаи так не­преклонно запрещались Моисеевыми законами, которые не просто являлись запретами на совершенно непристойные горе­стные оплакивания, окрашенные язычеством, — надо смот­реть гораздо глубже: подобные ритуалы не были свободны от жутких черномагических суеверий, от стремления подпиты­вать вампира горячей соленой кровью до тех пор, пока он, на­сосавшись ее досыта, сам не отвалится, подобно какой-то дья­вольской пиявке.

Слово «вампир» пришло к нам из венгерского языка, где оно бытует в форме vampir, но вообще это слово скорее сла­вянского происхождения. У славян оно встречается в анало­гичной форме в русском, польском, чешском, сербском язы­ках, сосуществуя с такими вариантами, как болгарское слово вапир, вепир, рутенское vepir, vopir, русское упырь, польское upier. Миклошич³⁴ в качестве одного из возможных вариантов происхождения слова «вампир» предлагает турецкое слово uber — «ведьма». Еще один вариант, но менее вероятный — образование от корня pi- (пи-) — «пить» при помощи при­ставки va- (ва-) или ау-(ав-). От корня pi- образуется древ­негреческое «пью»; некоторые временные формы этого глаго­ла образуются от корня ро- (по-), такие как перфектная фор­ма³⁵, будущее время пассивного залога³⁶, следует добавить сю­да перфектный инфинитив³⁶, встречающийся у Феогнида³⁷. Отсюда же возникло слово, имеющее значение «свежая, пи­тьевая вода»³⁸.

Санскритские формы — pa, pi, pi-bami (латинское bibo — «пью»), pa-nam (лат. potus), pa-tra (лат. poculum); латинские — po-tus, po-to, po-culum, и т. д., с которыми связан глагол bibo и многие его простые и составные формы (корень Ы-); славян­ское pi-ti/пи-ть (лат. bibere); литовское po-ta (лат. ebriositas — пьянство) и огромное количество других вариантов.

В связи с этим непременно следует процитировать Рэл-стона, хотя стоит иметь в виду, что в некоторых деталях он немного устарел. Его работа «Песни русского народа», отку­да я привожу следующий отрывок, была опубликована в на­чале 1872 года. Вот что Рэлстон пишет о вампирах: «Это на­звание никогда не могли удовлетворительно объяснить. Сло­во «вампир» именно в этой его форме — vampir — южнорус­ское upuir, upir до сих пор сравнивали с литовским wempti = «пить» и wempti, wampiti = «рычать», «ворчать» и выводили его из корня pi- (пить) с префиксом u = av, va. Если эта де­ривация верна, то главную особенность вампира можно ис­толковать как подобие опьянения кровью. В соответствии с этими представлениями хорваты называют вампира pijavica (пиявица), а сербы говорят о человеке с лицом, красным от постоянного пьянства, что он «багровый, как вампир»; сербы it словаки именуют горького пьяницу словом vlkodlak (влкод-члак, т. е. вурдалак). Словенцы и кашубы называют vieszey— это название аналогично тому, которое в нашем родном язы­ке, как, впрочем, и в русском, дают человеку, рожденному ведьмой. Поляки именуют вампира upior или upir, причем по­следний вариант бытует и среди чехов. В Греции для вампира есть местные названия: «облачившийся в плоть» (Кипр); «готовый встать из могилы» (Тенос); «неразложившийся» (Кифнос)». Даже такой авторитет в области изучения Гре­ции, как мистер Дж. К. Лоусон, считает, что они не поддают­ся анализу. Ньютон в своей работе «Левант: путешествия и открытия» и особенно Пэшли в «Путешествиях по Криту» упоминают название, которое в ходу на Родосе, а еще более употребительно на Крите. Его этимология не установлена. Пэшли полагает, что оно может означать «разрушитель», «уничтожитель», однако мистер Аоусон связывает его с «зе­ваю» или «широко разеваю рот», что наводит на мысль о кро­вожадно распахнутой пасти вампира — «os hians, dentes can-didi» («пасть разверстая, клыки белоснежные»), как говорит Леоне Аллаччи.

Сент-Клэр и Броуфи в книге «Двенадцать лет изучения восточного вопроса в Болгарии» (1877) отмечают: «Чистые болгары называют это существо [вампира] исконно славян­ским словом upior, гагаузы же (т. е. болгары, смешавшиеся с турками) — турецким словом obour (обур); в Далмации вампиры известны под именем Wrikodlaki, которое представ­ляется просто искаженным новогреческим словом».

В самой Греции слово «вампир» явно неизвестно, обще­употребительным названием является слово, которое можно транслитерировать как vrykolakas (вриколакас), множест­венное число vrykolakes (вриколакес). Тозер приводит в ка­честве турецкого варианта vurkolak (вурколак). А в Македонии, где греческое население постоянно контактирует со сво­ими славянскими соседями, особенно в районе Меленик на северо-востоке, греки переняли другие формы³⁹ и использу­ют их как синонимы названия вриколакас в его обычном гре­ческом значении. Однако довольно странно, что, за этим единственным исключением, в масштабах всей континен­тальной Греции и многочисленных греческих островов форма «вампир» нигде не встречается. Кораес отрицает славянское происхождение слова вриколакас и пытается соотнести один из местных вариантов с гипотетическим древнегреческим словом, утверждая, что оно является эквивалентом слова, которое использовал географ Страбон⁴⁰, и другого, подобно­го, употребленного Арианом Никомедийским в «Рассужде­ниях Эпиктета»⁴¹, а также с более употребительным⁴², встре­чающимся у Аристофана в «Женщинах на празднике Фесмофорий». Оно также попадается еще и у Платона в диало­ге «Федон»⁴³. Это дериват, уменьшительное от «мормо», что значило «домовой», «чертенок», но иногда и хуже: «крово­сос с отвратительной внешностью». Гипотеза весьма ориги­нальна и патриотична, однако Бернард Шмидт и все прочие авторитеты сходятся на том, что она полностью ошибочна и что греческое слово вриколакас, несомненно, "следует отождествить со словом, общим для всей славянской группы языков. Это словенское сложное слово, встречающееся в ва­риантах volkodlak, vukodlak, vulkodlak (волкодлак, вукодлак, вулкодлак). Первая его часть имеет значение «волк», тогда как вторую часть соотнесли, хотя подлинное родство не вполне доказуемо, с blaka (блака), что в старославянском языке и в новославянских языках, в частности в сербском, означает «волосы» на теле коровы или лошади или же кон­скую гриву⁴⁴. Но к каким бы результатам ни привели попыт­ки установить точное значение этого сложного слова анали­тическим путем, синтетическое его употребление во всех сла­вянских'языках, за исключением сербского, эквивалентно английскому слову «werewolf» (уэрвулф), шотландскому «warwulf» (уарвулф), немецкому «Werwolf» (вервольф) и французскому «loup-garou» (лупгару). В сербском языке это слово имеет значение «вампир»⁴⁵. Но в связи с этим следует отметить: среди славянских народов, и особенно среди    сербов, бытует поверье, будто человек, бывший при жизни   вервольфом, оборотнем, после смерти становится вампиром; таким образом, оба эти значения тесно связаны⁴⁶. В некото­рых районах, особенно в Элиде⁴⁷, даже верили, будто тот, кто отведал мяса овцы, которую загрыз волк, после смерти превращается в вампира⁴⁸. Однако необходимо помнить, что хотя суеверия, касающиеся вервольфов и вампиров, во мно­гих отношениях совпадают, а в некоторых моментах и полно­стью идентичны, все же, особенно в славянских преданиях, между ними наблюдаются весьма существенные различия. Ведь Славяне четко определяют вампира как неразложивше­еся и ожившее мертвое тело, возвращающееся на землю из своей могилы — в противном случае его нельзя, строго гово­ря, назвать вампиром. Вероятно, не будет преувеличением сказать (и нам еще выпадет случай это пронаблюдать), что представления собственно о вампирах являются специфической особенностью славянских — и отчасти соседних с ни­ми — народов. Особенно часто подобные поверья встреча­ются в балканских странах, в Греции, а также в России, в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии. Разумеется, су­ществует множество вариантов такого рода поверий, как на Западе, так и на Востоке, и в других странах имеются свои предания о вампирах, в точности соответствующие славян­ским нормам, но только за пределами отмеченных нами рай­онов явления вампиров достаточно редки, тогда как в своей Исконной вотчине вампиры и по сей день пользуются ужаса­ющим влиянием, и люди там боятся не столько призраков,, сколько возвращения этих мертвых тел, багровых и набух­ших, отвратительно раздувшихся от выпитой крови, наде­ленных способностью вести непонятную, омерзительную, дьявольскую жизнь.

В датском и шведском языках мы имеем форму vampyr, в голландском — vampir, во французском — le vampire, в ита­льянском, испанском и португальском языках — vampiro, в современной латыни — vampyrus⁴⁹. Оксфордский словарь дает вампиру следующее определение: «Сверхъестественное существо (согласно изначальным странным поверьям — оживший труп); считается, что оно добывает себе пропитание и причиняет тем самым вред, высасывая кровь у спящих; муж­чина или женщина, наделенные аналогичными аномальными способностями». Первым замеченным примером использова­ния этого слова в литературе, является, видимо, упоминание о вампирах в «Путешествиях трех английских джентльме­нов» — произведении, написанном около 1734 года и опубли­кованном в IV томе «Харлейского альманаха» (1745); там встречается следующий пассаж: «Мы не должны упустить случая отметить здесь, что наш помещик [в Лаубахе], кажет­ся, обратил определенное внимание на то, что рассказывал о вампирах барон Вальвазор, утверждавший, будто ими про­сто кишат отдельные части нашей страны. Считается, что эти вампиры представляют собой не что иное, как тела умерших людей, оживленные злыми духами. Эти трупы встают по но­чам из могил и высасывают кровь из множества живых людей, уничтожая их таким образом». Вскоре представления о вам­пирах и само это слово стали совершенно привычными, и Оливер Голдсмит в своем «Гражданине Мира» (1760— 1762) употребляет фразу, которая уже тогда воспринималась как вполне обычная: «От еды у него наступает пресыщение, и в конце концов он начинает сосать кровь, подобно вампиру».

У Джонсона в издании Лэтэма (1870) мы находим: «Вампир. Существо, считающееся демоническим; утверждают, что оно с удовольствием пьет кровь у живых людей и оживляет умерших, которые, будучи извлечены из могил, якобы сохраняют вид цветущий и полнокровный». А вот ци­тата из «Замечаний о революции 1688 года» Формэна (1741), демонстрирующая, что уже очень скоро слово «вампир» обрело и переносное значение: «Они — вампиры, сосу­щие кровь народа, и грабители королевства». У Дэвида Мэллета в его произведении «Зефир, или Военная хитрость» есть такие строки:

 

Сумеет ли Россия с вампирами венгерскими

И орды варваров с войсками имперскими

 — Из этих сил одна — верх одержать

И наши похвалы заслуженно снискать?

В XVII веке о вампирах писали некоторые путешествен­ники и ученые авторы. Так, имеется знаменитый трактат «De Graecorum hodie quorundam opinationibus» Леоне Аллаччи⁵⁰; есть несколько подробных отчетов, содержащихся в «Relation de се qui s'est passe a Sant-Erini Isle de 1'Archipel»⁵¹ отца Фран­суа Ришара, священника-иезуита с острова Санторини (Те-ра) — данная работа была опубликована в Париже в 1657 го­ду. Поль Рико, одно время служивший английским консулом в Смирне, в своем труде «Современное положение греческой и армянской церквей Anno Christi» (Лондон, 1679)⁵², упоми­нает о предании, приводя поразительный пример, но он фак­тически не употребляет слова «вампир». В 1679 году Филип Pop⁵³ опубликовал в Лейпциге свой трактат «De Masticatione Mortuorum», за которым в XVIII веке последовала целая се­рия академических трактатов,  таких как  «Dissertatio de Hominibus post mortem Sanguisugis, vulgo dictis Vampyren» («Рассуждения о людях, после смерти ставших кровососами, в просторечии именуемых вампирами»; авторы Иоганн Хрис­тофор Роль и Иоганн Хертель, Лейпциг, 1732); «Dissertatio de cadaveribus sanguisugis» (автор Иоганн Христиан Шток, Иен, 1732); «Dissertatio de Vampyris Serviensibus» (авторы Иоганн Генрих Цопфиус и Карл Франциск ван Дален, 1733). Все эти трактаты, в определенном смысле, проложили дорогу знаменитому труду Иоганна Христиана Харенберга  «Von Vampyren» («О вампирах»)⁵⁴.

В 1744 году в Неаполе был издан «presso i fratelli Raimondi»* широко известный «Dissertazione sopra i Vampiri» («Трактат о вампирах») Джузеппе Даванцати, архиепископа транийского. Эта книга уже широко ходила в рукописях — «1а sua Dissertazione sopra i Vampiri s'era sparsa per tutta 1'Italia benche manoscritta»**, как сообщает анонимный биограф — и экземпляр ее даже подарили Святейшему Отцу, просвещен­ному папе Бенедикту XIV, который в своем письме от 12 ян­варя 1743 года любезно поблагодарил автора работы, не ску­пясь на похвалы в его адрес. «L'abbiamo subito letta con piacere, e nel medesimo Tempo ammirata si per la dottrina, che per vasta erudizione, di cui ella e fornita»*** — писал папа. Будет вполне уместно привести здесь наше собственное небольшое примечание к «Dissertazione sopra i Vampiri», который, хотя и выдержал второе издание («Napoli. M. DCC. LXXXIX. Presso Filippo Raimondi»****), в Англии, видимо, совершенно неизвестен, и, что довольно странно, его экземпляра нет даже в Библиотеке Британского музея. По поводу этой книги хоте­лось бы заметить, что поскольку аргументы и умозаключения доброго архиепископа носят философский характер, то для нас, признающих его эрудицию и умение отстаивать свои по­зиции, все же допустимо не согласиться с ним, но придержи­ваться противоположных взглядов.

Джузеппе Даванцати родился в Бари 29 августа 1665 го­да. Начав учебу в иезуитском колледже в своем родном горо­де, он в возрасте пятнадцати лет перевелся в университет Не­аполя. К тому времени юноша принял решение сделать карье­ру священника, и по прошествии трех лет, когда родителей его уже не было в живых, он поступил в университет города Бо­лонья, где весьма отличился в естественных науках и математике. Следующие несколько лет Джузеппе провел в путешест­виях; в этот период в качестве основного своего места житель­ства он выбрал Париж, essendo molto innamorato delle maniere,  e de' costumi de' Francesi*. Даванцати по очереди посетил Испанию, Португалию, Нидерланды, Германию, Швейца­рию; рассказывают, что он неоднократно выражал желание перебраться в Англию, nobil sede dell' Arti e delle Scienze**, но по тому или иному стечению обстоятельств его желанию  снова и снова не удавалось осуществиться. В начале правле­ния папы Клемента XI (1700—1721) молодого человека при­звали обратно в Италию. Будучи рукоположен в священники епископом Монтемартино (Салерно), Даванцати получил на­значение на должность казначея в знаменитом святилище св. Николы в Бари. Его одаренность быстро привлекла внима­ние, и вскоре папа направил Даванцати легатом — чрезвы­чайным послом — к императору Карлу VI в Вену. С этой сложной и ответственной миссией новый посол справился столь блестяще, что в награду ему по возвращении пожалова­ли архиепископство в Трани и оказали многие другие почести. Этот благородный прелат продолжал быть в милости и у пре­емников папы Клемента XI: Иннокентия XIII (1721—1724), Бенедикта XIII (1724—1730) и Клемента XII (1730— 1740); а после смерти этого (последнего) понтифика на его место избрали кардинала Просперо Лоренцо Ламбертини — старого и близкого друга Даванцати — ставшего Бенедиктом XIV. Хотя архиепископу Даванцати было уже семьдесят пять лет, он все же предпринял поездку в Рим, чтобы поцеловать туфлю нового папы, который принял его крайне радушно и со всеми подобающими почестями. После смерти монсиньора Криспи, архиепископа Феррары, верховный понтифик 2 авгу­ста 1746 года назначил Джузеппе Даванцати на должность архиепископа александрийского, которая оставалась вакантной в связи с кончиной вышеупомянутого прелата. В начале февраля 1755 года архиепископ Даванцати подхватил тяже­лую простуду, перешедшую в воспаление легких. В ночь на шестнадцатое февраля, поддерживаемый церковными молит­вами и благословениями, он упокоился с миром в возрасте 89 лет, 5 месяцев и 16 дней.

 

Толчком к написанию Dissertazione sopra i Vampiri послу­жили разнообразные дискуссии, проводившиеся на протяже­нии 1738—1739 годов в Риме в покоях кардинала Шраттем-баха, епископа города Ольмютц. Шраттембах решил органи­зовать эти дискуссии в связи с официальными докладами о случаях вампиризма, представленными ему собранием кано­ников его епархии. Кардинал ожидал советов и сотрудничест­ва от различных ученых членов Священной Коллегии и других прелатов. Среди них был и Даванцати, который откровенно признается, что до тех пор, пока кардинал не обратился к не­му за советом, подробно изложив суть дела, он не имел ни ма­лейшего представления о вампирах.

Свое произведение Даванцати начинает с изложения ши­роко известных и подкрепленных свидетельствами случаев вампиризма, особенно тех, что имели место в Германии на про­тяжении недавнего периода, в 1720—1739 годах. Он демон­стрирует хорошее знание литературы на эту тему. Архиепис­коп решает, что данные феномены нельзя отнести к разряду видений и призраков, а следует объяснять каким-то совершен­ий иным способом. Он находит, что, за редким исключением, как древние, так и современные философы, видимо, ничего не знают о вампиризме, который сам автор, подкрепляя свои до­воды соответствующими ссылками на книгу «Malleus Malleficarum» («Молот ведьм») и на Дельрио, совершенно справедливо считает дьявольским по своему происхождению, независимо от того, является он иллюзией или нет. Далее Да­ванцати пускается в довольно пространные, занимающие не­сколько весьма интересных глав, рассуждения о степени демо­нической мощи. В главе XIII автор говорит «Delle forza della Fantasia»*, а в главе XIV он утверждает, «Che le apparizioni de' fantasmi, e dell' ombre de' Morti, di cui fanno menzione gli Storici, non siano altro che effetto di fantasia»**. Здесь мы берем на себя смелость вступить в дискуссию с автором, и сегодня большинство исследователей согласится, что его аргументация по меньшей мере рискованна. Не можем мы принять и того, «Che Г apparizione de' Vampiri non sia altro che puro effetto di Fantasia»***. Истина лежит гораздо глубже, что хорошо знал Леоне Аллаччи. И тем не менее, при всех своих промахах и недостатках «Трактат о вампирах» заслуживает серьезного изучения: многие материалы в нем поданы просто прекрасно, многое очень ценно, хотя в свете более полных исследований и более точных знаний выводы автора не могут получить на­дежного подтверждения.

Еще более громкую известность, чем книга Даванцати, по­лучили «Dissertations sur les Apparitions des Anges, des Demons et des Esprits, et sur les Revenants et Vampires de Hongrie, de Boheme, de Moravie et de Silesie» («Рассуждения о явлениях ангелов, демонов и духов, а также призраков и вампиров в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии»), опубликованные в 1746 году в Париже издательством Дебюра старшего (в двух томах ин дуодецимо⁵⁵). Работа эта неоднократно пере­издавалась и была переведена в 1752 году на немецкий язык, а в 1759 — на английский; второе издание вышло в свет в 1757—1758 годах. В свое время книга пользовалась огром­нейшим авторитетом, а поскольку на нее постоянно ссылают­ся и в наши дни, то будет весьма уместно вкратце рассказать о ее авторе — крупном специалисте в своей области.

Дон Огюстэн Кальмэ, прославившийся как толкователь Библии, родился в Мени-ла-Орнь, близ Коммерси (Лота­рингия) 26 февраля 1672 года и скончался в аббатстве Сенон, близ Сен-Дье, 25 октября 1757 года. Он обучался у монахов бенедиктинского монастыря в местечке Брей, и в 1688 году сам вступил в этот просвещенный орден в аббатстве св. Ман-сюи. На следующий год его туда официально приняли, а 17 марта 1688 года посвятили в духовный сан. Вскоре в аб­батстве Муайен-Мутье, где Огюстэн Кальмэ стал препода­вать философию и теологию, он призвал всю общину помочь ему со сбором материалов для его обширного труда по Биб­лии. Первый том его огромной книги комментариев «Commentaire litteral sur tous les livres de 1'Ancien et du Nouveau Testament» («Буквальное толкование всех книг Вет­хого и Нового заветов») вышел в свет в 1707 году в Париже, а последний из двадцати трех томов форматом в 1/4 листа был опубликован лишь в 1716 году. На протяжении XVIII века появилось несколько наиболее значительных переизданий этой работы, включая две ее версии на латыни: первая в пере­воде Ф. Вечелли была выпущена издательствами в Венеции и во Франкфурте в шести томах ин-фолио в 1730 году, вто­рая — версия Манси Лукка, в девяти томах ин-фолио, выш­ла в свет в 1730—1733 годах; она впоследствии выдержала по крайней мере еще два издания. Вряд ли такой энциклопе­дический труд обошелся без отдельных мелких промахов, ко­торые могут послужить поводом для критики, зато достоин­ства его непреходящи, а эрудиция автора воистину потрясает. И это лишь один из множества научных трудов на библей­ские темы, опубликованных доном Кальмэ; значение его ра­бот современники ценили столь высоко, что трактаты Кальмэ сразу же переводились на латынь и основные современные европейские языки. Если добавить к этому его исторические и философские сочинения, то творческая плодовитость вели­кого французского ученого кажется почти неправдоподобной. Столь выдающемуся человеку просто не могли не оказывать высокие почести в его собственной конгрегации, и лишь по убедительной просьбе самого Кальмэ папа Бенедикт XIII от­казался от своих настойчивых попыток пожаловать ему кардинальскую митру, ибо этот понтифик неоднократно выра­жал горячее желание по достоинству оценить заслуги и уче­ность сенонского аббата.

На сегодняшний день самой известной работой дона Кальмэ, вероятно, является «Traite sur les Apparitions des Esprits, et sur les Vampires» («Трактат о явлении духов и о вампирах»), и в предисловии к книге аббат излагает при­чины, побудившие его взяться за это исследование.

 

О. Бердслей. «О Неофите, или Как демон Асомуэль воздействовал на него искусством черной магии»

 

Следует запомнить один момент, который он особо выделяет и кото­рый заслуживает подробного рассмотрения. Вампирами, как мы уже успели заметить, кишат, в первую очередь, славян­ские страны, а в Западной Европе такого рода явление до конца XVII века было достаточно малоизвестным. Несо­мненно, случаи вампиризма имели место, и они должным об­разом зафиксированы. К тому же там сталкивались с прояв­лениями колдовства, в которых есть немало общего с тем, что рассказывают о вампирах — особенно использование вредо­носных магических способностей, с помощью которых, на­пример, ведьма могла истощать силы своих врагов: недруги слабели, хирели и чахли, иссыхая так, что становились похо­жими на скелеты — однако подобная магия не является соб­ственно вампиризмом. Более подробные сведения об этих ужасах стали доходить до Западной Европы уже в XVIII ве­ке; они сразу в значительной степени пролили свет на те от­дельные, не связанные друг с другом случаи, свидетельства о которых появлялись время от времени; однако эти случаи казались совершенно изолированными, и их нельзя было от­нести к какой-либо конкретной категории. Рассуждая об этом в 1746 году, дон Кальмэ, долгое время изучавший дан­ную тему, отмечает, что определенные события, движения, проявления фанатизма и зверства характеризуют несколько конкретных веков. Далее он пишет: «В данный период време­ни и за последние лет шестьдесят мы стали свидетелями но­вого ряда необычных случаев и происшествий. Основным по­лем действия, где разворачиваются эти события, стали Венгрия, Моравия, Силезия и Польша. Ведь здесь нам рассказы­вают, будто покойники — люди, умершие несколько месяцев назад, — я бы сказал, возвращаются из могил и, по слухам, ходят и разговаривают, наводняют окрестные деревушки и села, нападают как на людей, так и на животных, высасы­вая их кровь, отчего жертвы слабеют, чахнут и в конце кон­цов умирают. Люди не могут избавиться от подобных напас­тей, оградить себя от подобных налетов, если только не выко­пают трупы из могил, не пронзят острыми кольями им грудь, не вырвут сердце и не обезглавят; бывает, что трупы просто сжигают дотла. Люди называют эти исчадия ада упырями или вампирами, т. е. кровопийцами. Рассказы о них настоль­ко необычны, изобилуют такими подробностями и связаны    с обстоятельствами столь правдоподобными (что можно ска­зать и о наиболее важных, тщательно зафиксированных сви­детельских показаниях под присягой), что, кажется, просто нельзя не присоединиться к бытующему в указанных странах поверью, будто эти призрачные создания на самом деле вы­ходят из могил и способны на те ужасные злодеяния, которые им приписывают... Брюколаки (vrykolakes) континентальной Греции и греческого Эгейского архипелага — это призраки совершенно нового типа». Затем автор сообщает, что у него есть веские основания заняться темой вампиров — в особен­ности тех, которые заполонили Венгрию, Моравию, Силезию и Польшу, — хотя ему известно, что тем самым он подстав­ляет себя под перекрестный огонь унизительной критики. Многие будут вменять ему в вину опрометчивость и безрас­судство, которые он якобы проявил, осмелившись усомнить­ся в определенных подробностях этих рассказов, чья досто­верность уже установлена. Другие же станут подвергать его нападкам за то, что он напрасно потратил время, взявшись писать на тему, которая кажется им пустой и легкомысленной. «Как бы то ни было, — продолжает он, — пусть каждый от­носится к этому как угодно, однако, на мой взгляд, полезно и воистину должно исследовать вопрос, имеющий, судя по всему, самое серьезное отношение к религии. Если правда, что вампиры обладают способностью выходить из могил, то возникает необходимость доказывать и отстаивать эту ис­тину; если же подобные поверья ошибочны, иллюзорны, то отсюда следует, что в интересах религии — раскрывать глаза на это тем, кто заблуждается, что мы должны разобла­чать беспочвенные суеверия, заблуждения, которые могут иметь серьезные и опасные последствия».

В первой главе второго тома, в котором непосредственно обсуждается тема вампиров (первый том посвящен предвари­тельному, в общих чертах, описанию разных видов призраков и привидений), дон Кальмэ снова дает определение вампирам, и, несмотря на опасность некоторого злоупотребления повто­рами, мы все же должны вновь его процитировать⁵⁶: «Призра­ки (ревенанты) Венгрии, или вампиры... — это люди, уже в течение более или менее значительного периода являющиеся покойниками; они выходят из могил, нарушая покой живых, чью кровь они сосут и пьют. Внешне вампиры выглядят, как люди; они с громким стуком ломятся в двери, и стук этот гул­ким эхом гуляет по всему дому; стоит им попасть внутрь, как они сразу же сеют смерть. Такого рода призраков называют вампирами или упырями, что в славянских языках означает «кровопийцы». Единственный способ оградить себя от домо­гательств вампира — это выкопать труп из могилы, обезгла­вить его, воткнуть ему в грудь кол, дабы пронзить самое серд­це, или сжечь труп дотла».

Здесь можно отметить, что хотя на протяжении нашего повествования вам доведется столкнуться на страницах книги со многими призраками из семейства вампиров и познако­миться с родственными суевериями и преданиями, но главная черта, отличающая собственно вампира, — то, что он пред­ставляет собой мертвое тело, ожившее и ведущее жуткое, дьявольское существование. Он выходит из могилы, чтобы терзать живых людей, высасывая у них кровь, которая и дает ему новую жизненную энергию и свежие силы. Так как вампиры, в частности, нередко встречаются в Греции, давайте по­следуем в описании этой язвы за греческим автором. Одним из первых — если не самым первым — кто в XVII веке стал писать о вампирах, был Леоне Аллаччи (Алачи), более изве­стный под латинизированным именем Лео Аллациус (Leo Allatius)⁵⁷. Этот ученый — филолог-классик и богослов — родился на острове Хиос в 1586 году и умер в Риме в январе 1669 года. В четырнадцать лет он поступил в греческий кол­ледж в Риме. Закончив его с отличием и получив самые лест­ные отзывы, он возвратился на Хиос, где его знания весьма пригодились католическому епископу Марко Джустиниани. В 1616 году Аллаччи была присвоена степень доктора меди­цины, а чуть позже он, получив назначение в библиотеку Ватикана, стал еще и преподавать риторику в греческом кол­ледже. В 1622 году папа Григорий XV направил Аллаччи в Германию руководить перевозкой в Рим пфальцграфской библиотеки Гейдельберга, которую пфальцграф Максимили­ан I передал в распоряжение папы в обмен на субсидии, кото­рые обеспечили княжеству Пфальц возможность вести войну против федерации протестантских князей. Свою задачу, представлявшую неимоверную сложность, если учесть разру­ху, в которой пребывало княжество, Аллаччи выполнил са­мым успешным образом, и в годы правления пап Урбана VIII и Иннокентия X продолжал свою работу в ватиканской биб­лиотеке, особо сосредоточившись на пфальцграфских манус­криптах. В 1661 году папа Александр VI в знак признания выдающейся учености Аллаччи и его обширных научных изысканий назначил его хранителем этой библиотеки. Ученый был горячим приверженцем идеи воссоединения Церквей, в связи с чем написал свой великий труд «De Ecclesiae Occidentalis atque Orientalis» («О вечном согласии между Церковью Западной и Церковью Восточной»), в котором всячески подчеркивал моменты единодушия, а о разногласиях старался говорить как можно меньше и вообще упоминать о них вскользь.

В своем трактате «De Graecorum hodie quorandam opina-tionibus» (Кельн, 1645) Аллаччи обсуждает множество преда­ний и довольно много говорит о вампирах, о которых, в частно­сти, сообщает следующее: «Вриколак (Vrykolakas) — это труп человека, при жизни предававшегося греху и распутству, не­редко — одного из тех, кто был отлучен от церкви своим епи­скопом. Подобные тела не подвергаются разложению и не пре­вращаются в прах, но, обладая кожей крайне прочной и упру­гой, раздуваются во все стороны так, что у них едва можно со­гнуть суставы; кожа их растягивается, как пергамент, которым обтягивают барабаны, и если по ней постучать, она издает точ­но такой же звук, вследствие чего вриколак и получил название «барабаноподобный». Согласно этому автору, таким телом ов­ладевает демон, и тогда оно встает из могилы и, преимущест­венно по ночам, ходит по улицам села, громко стучась в двери и выкликая по имени одного из домочадцев. Но если назван­ный человек невольно отзовется, то на следующий день непре­менно умрет. Однако вриколак никогда не вызывает по имени дважды, и поэтому жители Хиоса, прежде чем отозваться лю­бому, кто стучится ночью, всегда на всякий случай ждут, пока зов не повторится. «Говорят, что это чудовище столь пагубно для людей, что на самом деле может появляться и в дневное время, даже в самый полдень⁵⁸, причем не ограничиваясь дере­венскими домами, а посещая огороженные виноградники или выходя на открытую местность, набрасываясь внезапно на ра­ботающих в поле крестьян или на прохожих, идущих по боль­шой дороге. Оно способно убивать одним своим видом, внуша­ющим ужас, даже не пытаясь хватать людей и не произнося ни слова». Соответственно, и скоропостижная смерть по невыяс­ненной причине должна вызывать самые серьезные подозре­ния, и если есть какой-либо повод для беспокойства или начи­нают ходить слухи о появлении призраков, спешат разрыть мо­гилу умершего, и труп нередко находят в описанном выше со­стоянии. Тогда без промедления «его извлекают из могилы, священники произносят подобающие молитвы, и труп бросают в жарко пылающий погребальный костер. Еще до того, как бу­дут завершены молитвы, кожа станет отходить, и тело начнет распадаться, а затем огонь истребит его дотла».

Затем Аллаччи обращает внимание читателей на то, что обычай этот в Греции отнюдь не нов и происхождение его нель­зя считать недавним. Автор рассказывает, что «в древности так же, как и в современную эпоху, святые и просто люди высокого благочестия, исповедовавшие христиан, всегда старались отвра­тить их от подобных суеверий и выкорчевать эти предрассудки из народного сознания». И с этой целью, разумеется, он приво­дит цитату из номоканона — авторитетного указа⁵⁹ греческой церкви: «Что касается умершего, то, если труп его оказывается целым и невредимым, его называют вриколаком».

«Невозможно, чтобы покойный стал вриколаком иначе чем по воле дьявола, который, желая поиздеваться над неко­торыми людьми и ввести их в заблуждение, дабы они навлек­ли на себя гнев Небес, вызывает эти темные чудеса и столь ча­сто по ночам он насылает чары, благодаря чему людям кажет­ся, будто им является покойник, с которым они прежде были знакомы, и ведет с ними беседы; и в снах они тоже видят странные картины. Иной раз им может привидеться, будто он расхаживает туда-сюда по проселочной, а то и по большой до­роге или просто стоит на месте; более того — рассказывают, что он принимался душить людей и убивал их.

Сразу же начинается прискорбная суета, по всей деревне поднимается переполох, всюду шум и гам, так что все броса­ются к могиле и откапывают покойника... и кажется им, что покойник — тот, который давно умер и был похоронен — сейчас перед ними как живой... И поэтому они общими усили­ями собирают громадный штабель дров для погребального ко­стра и поджигают его, положив сверху труп, дабы огонь ис­требил его окончательно».

Что чрезвычайно любопытно, после настойчивых заявле­ний о том, будто подобные явления — это просто суеверия и игра воображения, в номоканоне говорится следующее: «Да будет вам известно, однако, что по обнаружении подобного неразложившегося тела, которое, как мы уже говорили, явля­ется делом рук дьявола, следует без промедления вызвать свя­щенников, дабы они пропели молитвы Пресвятой Матери Бо­жьей... и провели заупокойную службу по усопшему с после­дующими поминками⁶⁰». Данный пункт является по меньшей мере явным свидетельством того, что автор или авторы указа в какой-то степени сами верили во вриколаков, и сдается мне, эти люди не включили бы в указ столь значимую предосто­рожность, если бы не находили ее совершенно необходимой; успокоив свою совесть подчеркнуто официальным тоном это­го документа, они сочли своим долгом предложить меры безо­пасности на случай возможного инцидента и вследствие за­труднений и подозрений. В действительности же они самым очевидным образом страховались.

Аллаччи, во всяком случае, без колебаний провозглашал свои взгляды и вполне верил в существование вампиров. Он утверждает, причем совершенно искренне: «Это верх глупос­ти — отрицать, что нередко в могилах находят подобные не­разложившиеся трупы и что, используя оные, дьявол, с Божь­его позволения, строит самые жуткие козни против человече­ства и вынашивает самые страшные планы с целью как можно больше ему навредить». Отец Франсуа Ришар, на чью важ­ную работу мы ссылались выше, недвусмысленно заявляет, что, в частности, в Греции дьявол может орудовать посредст­вом этих мервых тел так же, как и через колдунов, и все это становится возможным благодаря какому-то непостижимому провиденциальному замыслу. И не вызывает сомнений, что вампиры действуют под сатанинским влиянием и под сатанин­ским руководством. Здесь уместнее всего привести мудрые слова св. Григория Великого, хотя и сказанные по другому случаю⁶¹: «Qui tamen non esse incredibilia ista cognoscimus, si in illo et alia facta pensamus. Certe iniquorum omnium caput diabo-lus est: et huius capitis membra sunt omnes iniqui». Все это, ра­зумеется, с божественного разрешения. Авторы труда «Молот ведьм» в первой части книги учат нас, каковы «три необ­ходимых сопутствующих элемента колдовства — это Дьявол, Ведьма и Позволение Божье». Вот вам, соответственно, и три необходимых сопутствующих элемента вампиризма, а именно: Дьявол, Мертвое тело и Позволение Божье. Отец Ришар пи­шет: «Дьявол оживляет и снабжает энергией эти мертвые те­ла, которые долгое время сохраняет целыми и невредимыми; это именно он действует под личиной умершего, под его насто­ящей внешностью, начиная разгуливать по улицам, а вскоре уже расхаживая по полям и проселочным дорогам. По пути он врывается в дома, нагоняя на людей жуткий страх; многие це­пенеют, а иные даже умирают от испуга; дьявол же принима­ется за жестокие и кровавые деяния, вселяя ужас в сердце каждого». Далее святой отец повествует, как сначала он счи­тал, что эти призраки — просто привидения из чистилища, вернувшиеся с просьбой о помощи, о мессах и о благочестивых молитвах за упокой их душ⁶²; однако, изучив этот вопрос во всех подробностях, он обнаружил, что столкнулся с чем-то со­вершенно иным: привидения из чистилища не совершают раз­нузданных поступков, яростных налетов — таких, когда стра­дает человеческое имущество, скот, а порой и сами люди. Зна­чит, у этих пришельцев чисто дьявольское происхождение, и тогда за дело берутся священники, которые собираются по субботам, ибо это единственный день, когда вриколак остает­ся в своей могиле и не способен разгуливать по земле.

Стоит вспомнить, что суббота была единственным днем в неделю, когда ведьмы избегали проводить свои сборища; в этот день они никогда не устраивали шабашей, ибо суббота посвящена Непорочной Матери Божьей⁶³. «Хорошо извест­но, — говорит великий врачеватель св. Альфонсус⁶⁴, — что святой церковью суббота предназначена деве Марии, потому что, как сообщает нам св. Бернард, в этот день — на следую­щий день после смерти Ее Сына — Она осталась тверда в ве­ре своей» (Per illud triste Sabbatum stetit in fide, et saluata mil Ecclesia in ipsa sola; propter quod, aptissime tota Ecclesia, in laudem et gloriam eiusdem Virginis, diem Sabbati per totius anni cir-culum celebrare consuevit)⁶⁵. В Англии этот превосходный обы­чай посвящения был известен давно — с англосаксонских вре­мен, так как еще в Леофрийском служебнике за субботами была закреплена специальная месса в честь Богоматери.

Мистер Г. Ф. Эббот в своей работе «Македонский фоль­клор»⁶⁶ рассказывает, что в Северной Греции «считается, что люди, родившиеся в субботу (отсюда и их название — «сав-ватиане», т. е. «люди субботы»), пользуются сомнительной привилегией видеть призраков и фантомов, а также способны сильнейшим образом воздействовать на вампиров. В Сохо ме­стный житель рассказывал автору: про одного такого челове­ка известно, что он как-то хитростью заманил вриколака в ам­бар и усадил пересчитывать зерна в куче проса⁶⁷. Когда демон увлекся этим занятием, савватианин набросился на него и при­гвоздил к стене... В местечке Льякковикья убеждены, что сав­ватианин силой своей обязан маленькой собачке, которая каж­дый вечер сопровождает его и отгоняет вриколаков. Говорят вдобавок, что в таких случаях савватианин невидим для всех, кроме этой собачки».

Кроме того, по субботам священники возглавляют процес­сию, направляющуюся к могиле, где лежит покойник, подо­зреваемый в вампиризме. Труп торжественно эксгумируют, и «если он оказывается неразложившимся, это воспринимают как убедительное доказательство того, что он служил орудием в руках дьявола».

Подобное противоестественное состояние тела считается верным признаком вампира и важной чертой вампиризма во­обще. В греческой церковной среде бытует мнение, что вампи­ризм является результатом отлучения от церкви, и это дейст­вительно четко и определенно вписывается в догматы право­славной веры, о чем мы поговорим чуть позже.

Мне думается, вполне возможно, что развитию преданий о вампирах и укреплению веры в феномен вампиризма способ­ствовали случаи каталепсии, или временного прекращения функций организма: это приводило к тому, что людей прежде­временно хоронили. Некоторые светила медицины считают, что каталепсия целиком или почти целиком относится к сфере психики и определенно не является болезнью в истинном смысле этого слова, хотя и может быть симптомом неизвест­ных заболеваний, возникающих в результате нервных расст­ройств. Один крупнейший медицинский авторитет заявил, что «сама по себе каталепсия абсолютно не смертельна». Она при­надлежит к области явлений, связанных с гипнотическим сном; говорят, она приходит на помощь человеку, когда нужно срочно отдохнуть и восстановить силы, особенно тогда, когда имеют место длительное умственное перенапряжение или фи­зические перегрузки, Очень часто она возникает по причине сознательной или подсознательной аутосуггестии, т. е. само­внушения; каталепсию характеризуют как «экстренную по­пытку природы дать усталым нервам столь необходимую им передышку». Несомненно, что роковая ошибка, столь часто имевшая место в прошлом, случалась из-за того, что больного спешили радикальными средствами привести в сознание, вме­сто того чтобы дать позаботиться о выздоровлении самой природе. Если подобная попытка оказывается успешной, то она оборачивается страшным потрясением для нервов, ко­торые жаждут отдыха; если же она явно не приносит результатов, больному грозит опасность аутопсии, т. е. вскрытия, или же он рискует быть погребенным заживо — трагедия, ко­торая, надо опасаться, приключилась со многими людьми. Яс­но, что на эти ужасные происшествия до сих пор еще не удо­сужились обратить самое серьезное внимание, какое только можно. Четверть века назад было подсчитано, что в Соеди­ненных Штатах обнаруживается и фиксируется в отчетах в среднем не менее одного случая преждевременного погребения в неделю. Это значит, что риск до срока подвергнуться  подобной процедуре устрашающе велик. В прошлые столетия,  когда знания были распространены гораздо меньше, когда  адекватные меры предосторожности принимали редко, если вообще принимали, случаи прижизненных похорон, особенно в разгар эпидемий чумы и других массовых заболеваний, тем более не были из ряда вон выходящими. В связи с этим уме­стно проиллюстрировать данное явление двумя-тремя приме­рами, относящимися к сравнительно недавнему периоду, т. е. к концу девятнадцатого века.

Молодая леди, проживавшая близ города Индианаполис, вернулась к жизни после четырнадцати дней временной оста­новки жизненных функций организма. Перед этим не менее шести врачей проводили обычное в таких случаях обследова­ние, и все без колебаний подписали документы, свидетельст­вующие о ее смерти. Братишка «покойной», вопреки единоду­шию врачей, вцепился в сестру и заявил, что она жива. Роди­телей охватила глубочайшая скорбь, но в конце концов настал момент выносить мертвое тело. Мальчуган всячески пытался этому воспрепятствовать, и в крайнем волнении задел за бин­ты, поддерживавшие челюсть сестры. Повязка ослабла и час­тично съехала; тут стало заметно, что губы девушки дрожат, и она медленно шевелит языком. «Чего ты хочешь? Чего ты хочешь?» — вскричал ребенок. «Воды», — последовал ти­хий, но отчетливый ответ мнимого трупа. Тут же подали воду, пациентка окончательно пришла в себя и после этого прожила в добром здравии до глубокой старости.

Некую леди, которая сейчас заведует хозяйством одного из крупнейших в Соединенных Штатах сиротских приютов, аж два раза признавали мертвой присутствующие врачи. Дважды ее тело успевали окутать саваном, и оба раза она воз­вращалась к жизни благодаря своим друзьям. Во втором слу­чае с учетом предыдущего опыта были приняты исключитель­ные меры предосторожности. Врачи провели все мыслимые обследования, и, как говорится, не осталось места для сомне­ний. Медики на тот момент уже покинули дом, и владелец по­хоронного бюро приступил к своим скорбным обязанностям. Но тут тело леди случайно укололи булавкой, и друзья жен­щины, к радости своей, заметили, что из уколотого места стала сочиться кровь. Семья больной настояла на том, чтобы от­ложить похоронные приготовления; пациентке решительным образом обеспечили надлежащий уход, и вскоре она вернулась к жизни. На сегодняшний день эта женщина исключительно активно и энергично проявляет себя в должности администра­тора. Следует отметить, что, по ее словам, все эти печальные дни ее ни на мгновение не покидало сознание, и она прекрас­но понимала, что значат все эти усердные неутомимые обсле­дования, но в то же время испытывала полнейшее равнодушие к их результатам.  Приговор врачей, констатировавших ее смерть, не вызвал у нее ни удивления, ни намека на тревогу. Очень похожий случай произошел с весьма состоятельным джентльменом, одним из самых видных горожан Гаррисберга, штат Пенсильвания. После продолжительной болезни он буд­то бы скончался от ревматической атаки, которую осложнила сердечная недостаточнрсть. Были произведены все приготов­ления к похоронам, однако его жена решила отложить сами похороны по меньшей мере на неделю: настолько сильно она боялась, что ее супруга могут похоронить заживо. Через два или три дня она заметила, что муж пошевелился: глаза его ши­роко раскрылись, а одна рука вышла из того положения, кото­рое ей заботливо придали. Жена пронзительно закричала, об­ращаясь к нему по имени, после чего супруг медленно поднял­ся и с ее помощью сел на стул. Немедленно вызвали врачей, но еще до их прихода к пациенту в значительной степени вер­нулись силы, причем вместе со способностью двигаться, кото­рой он был лишен на всем протяжении болезни. Джентльмен быстро пошел на поправку и вскоре уже был в превосходной форме, и, что весьма примечательно, он утверждал, что в пе­риод временного прекращения жизненных функций организма он прекрасно сознавал все, что происходило вокруг, и что из-за горя, которое испытывала его семья, сердце его разрыва­лось от жуткой скорби; его страшили приготовления к похоро­нам, однако он был не в состоянии пошевелить хотя бы одним мускулом и произнести хоть слово.

В свое время произвела настоящую сенсацию смерть Ва­шингтона Ирвинга Бишопа, знаменитого телепата. Прежде ему приходилось пребывать в каталептическом состоянии по семь часов, но однажды его транс длился так долго, что двое врачей констатировали его смерть. Сегодня мало кто сомнева­ется, что решение о вскрытии тела приняли с недопустимой поспешностью и что несчастный был жив, пока нож хирурга не проник в его мозг.

Хотя фактически на протяжении веков были зафиксирова­ны лишь отдельные подобные случаи, на самом деле трагиче­ских эпизодов, когда мнимых покойников хоронили заживо и аутопсию производили на живых людях, бесчисленное мно­жество. Один из таких случаев чуть было не произошел с ве­ликим гуманистом Марком-Антуаном Мюрэ⁶⁸, который во время одного из путешествий заболел и слег и которого доста­вили в местную больницу как простого иностранца, чьего име­ни никто не знал. Когда он, даже не потеряв сознания, лежал с закрытыми глазами на грубом соломенном тюфяке, вокруг больного в полном составе собрались врачи, читавшие в это время лекцию по анатомии и жаждавшие найти подходящий объект, который помог бы им проиллюстрировать их теории. Медики рьяно обсуждали спорные вопросы, и старший врач,

А. Ж. Вирц. «Заживо погребенный»

 

решивший, что пациент умер, важно произнес, указывая на тело: «Faciamus experimentum in anima vili» («Приступим к эксперименту над этой жалкой душонкой»). Мнимый труп широко открыл глаза и тихо, но отчетливо ответил: «Vilem ani-mam appellas pro qua Christus non dedignatus est mori» («Ду­шонкой жалкой ту душу называешь, за которую Христос жизни своей не пожалел»).

Когда скоропостижно скончался кардинал Диего де Эспи-носа, епископ Сигуэнсы и великий инквизитор Испании при Филиппе II, то тело покойного, как это было принято по отно­шению к прелатам, стали готовить к бальзамированию перед тем, как выставить для прощания. В присутствии нескольких врачей хирург с этой целью приступил к операции. Он сделал глубокий надрез, и говорят, что взорам окружающих предстало сердце, и было видно, как оно бьется. В это роковое мгновение кардинал пришел в себя, и тогда у него даже хватило сил перехватить занесенную над ним руку анатома со скальпелем. А в первые годы девятнадцатого столетия подобной прижиз-ненной подготовке к бальзамированию подверглись также кардинал Спинола и восьмидесятилетний кардинал делла Сомалья.       

В  седьмой  книге  своего  «Естествознания»   («Historia Naturalis») Плиний рассказывает множество случаев с людь­ми, которые, будучи признаны мертвыми, вдруг оживали. «Aviola consularis in rogo revixit:  et quoniam subveniri non potuerat prae valente flamma, vivus crematus est. Similis causa in L. Lamia praetorio viro traditur. Nam C. Aelium Tuberonem praetura functum a rogo relatum, Messala Rufus, et plerique  tradunt. Haec est conditio mortalium: ad has, et eiusmodi occa-siones fortunae gignimur, uti de homine ne morti quidem debeat credi. Reperimus inter exempla, Hermotini Clazomenii animam relicto corpore errare solitam, vagamque e longinquo multa annun-tiare, quae nisi a praesente nosci non possent, corpore interim semi-animi: donee cremato eo inimici (qui Cantharidae vocabantur) remeanti animae velut vaginam ademerint. Aristeae etiam visam evolantem ex ore in Proconneso, corui effigie, magna quae sequitur fabulositate. Quam equidem et in Gnossio Epimenide simili modo accipio: Puerum aestu et itinere fessum in specu septem et quin-quaginta dormisse annis: reram faciem mutationemque mirantem velut postero experrectum die: hinc pari numero dierum senio ingruente, ut tamen in septimum et quinquagesimum atque centesimum vitae duraret annum. Feminarum sexus huic malo videtur, maxime opportunus, conversione vulae: quae si corrigatur, spiritus restituitur. Hue pertinet nobile apud Graecos volumen Heraclidis, septem diebus feminae examinis et vitam revocatae.

Varro quoque auctor est, XX. Viro se agros dividehde Capuae, quemdam qui efferetur, foro dpmum remaasse pedibus. Hoc idem Aquini accidisse. Romae quoque Corsidium materterae suae mar-itum sumere locate reuxisse, et locatorem funeris ab eo elatum. Adiicit miracula, quae tota indicasse conveniat. E duobus fratribus equestris ordinis, Corsidio maiori accidisse, ut videretur exspirasse, apertoque testamento recitatum herdem minorem funeri instituisse; interim eum, qui videbatur extinctus, plaudendo concivisse minis-teria, et narrasse «a fratre se venisse, commendatum sibi h'liam ab eo. Demonstratum praeterea, quo in loco defodisset aurum nullo conscio, et rogasse ut iis funebris, quar comparasset, efferetur». Hoc eo narrante, fratris domestici propere annuntiavere exanima-tum ilium: et aurum, ibi dixerat, repertum est. Plenum praeterea vita est his vaticiniis, sed non conferenda, cum saepius falsa sint, sicut ingenti exemplo docebimus. Bello Siculo Gabienus Caesaris classiarus fortissimus captus a Sex. Pompeio, iussu eius incissa ceruice, et vix cohaerente, iacuit in litore toto die. Deinde cum advesperavisset, cum gemitu precibusque congregate multituldine petiit, uti Pompeius ad se veniret, aut aliquem ex arcanis mitteret: se enim ab inferis remissum, habere quae nuntiaret. Misit plures 'Pompeius ex amicis, quibus Gabienus dixit: «Inferis diis placere Pompeii causas et partes pias: proinde eventum futurum, quern optaret: hoc se nuntiare iussum: argumentum fore veritatis, quod peractis mandatis, protinus exspiraturus esset»: idque ita evenit. Post sepulturam quoque visorum exempla sunt: nisi quod naturae opera, non prodigia consectamur»⁶⁹.

Верно сказано у Плиния, что «Таково положение челове­чества, и настолько ненадежно суждение людей, что даже са­му смерть они неспособны определить». Словам древнерим­ского мудреца стали вторить многие современные авторитеты. Сабетти в своем Трактате XIV «О последнем соборовании. Компендий моральной теологии» вопрошает: «Quid sacerdoti agendum sit si ad aegrotum accedat, eumque modo mortuum, ut vulgo dicitur, inveniat?» («Что делать священнику, если он при­дет к больному и найдет его недавно умершим, как говорится в простонародье?»). В процессе решения этого вопроса Са­бетти утверждает: «lam age ex sententia plurimorum medicorum' doctis,simorurh probabile est homines in omnibus ferme casibus post instans mortis, ut vulgo dicitur, seu post ultimam respira-tionem, intus aliquamdiu vivere, brevius vel diutius, iuxta naturam causae quae mortem induxit. In casibus mortis ex morbis lenti pro-gressus probabile est vitam interne perdurare aliquot momenta, sex circiter, vel, iuxta quosdam peritos, unam dimidiam horam: in casi­bus vero mortis repentinae vita interna perdurat longius, forte non improbabiliter, usque ad putrefactionem» («Ведь, по мнению многих ученейших медиков, вероятно, что почти во всех слу­чаях люди после «момента смерти», как говорит простой на­род, или после последнего вздоха еще некоторое время сохра­няют внутреннюю жизнь, долго ли, коротко ли — в зависимо­сти от причины, вызвавшей смерть. В случае смерти от про­должительной, тяжелой болезни бывает, что жизнь сохраняет­ся внутри тела некоторое время — примерно шесть часов, а согласно некоторым знатокам — до полутора часов. В слу­чае же внезапной смерти жизнь в теле длится дольше — впол­не возможно,  вплоть до разложения трупа»).  Профессор Хаксли писал: «Свидетельства простых наблюдателей в таком вопросе, как этот (о том, что человек мертв), абсолютно ниче­го не стоят. И даже свидетельства медиков, если только врач не является человеком исключительных знаний и квалифика­ции, могут стоить ненамного больше». «Бритиш Медикэл Джорнэл»⁷⁰ («Британский медицинский журнал») отмечает: «Едва ли какому-либо одному признаку смерти, за исключе­нием гниения, можно доверять как абсолютно надежному». Сэр Генри Томпсон писал: «Никогда не следует забывать, что есть лишь одно по-настоящему надежное доказательство того, что в любом из конкретных примеров наступила смерть, а именно — это наличие на теле явных признаков начавшего­ся разложения». А профессор Бруардель многозначительно заявляет: «Мы вынуждены признать, что не располагаем при­знаком или группой признаков, достаточных для того, чтобы во всех случаях с научной достоверностью определять момент смерти». Полковник Воллем, доктор медицины, военный врач армии США и член-корреспондент Нью-йоркской академии наук, который в одном подобном случае сам едва не был по­гребен заживо, еще более настойчиво утверждает, что даже остановка сердцебиения и дыхания на весьма продолжитель­ный срок вместе со всеми прочими признаками смерти, исклю­чая разложение, не позволяют с уверенностью установить, что человек мертв. Полковник добавляет к этому ужасное предо­стережение о том, что «временно прекратившаяся жизнедея­тельность организма может возобновиться после того, как те­ло предадут земле». Нет нужды вдаваться в подробности этих мучительных эпизодов, однако имеются исчерпывающие до­казательства того, что такие случаи отнюдь не редкость. Док­тор Турэ, присутствовавший при разрушении знаменитых склепов Невинных, рассказывал монсиньору Деженнету: не вызывает сомнения то, что многие люди были там похоро­нены заживо, так как их скелеты нашли в таком положении, которое говорит о том, что эти люди поворачивались в своих гробах. Кемпнер приводит такие же подробности, описывая раскопки захоронений, имевших место в штате Нью-Йорк и других районах Соединенных Штатов, а также в Голландии и вообще повсюду.

        Знаменитый исследователь доктор Франц Хартманн со­брал подробные отчеты о более чем семистах случаях досроч­ного погребения и редких случаях, когда людям с трудом уда­валось этого избежать; некоторые из таких эпизодов произо­шли по соседству от него.  В  своей  выдающейся работе «Преждевременное погребение»⁷¹ он рассказывает об ужас­ном инциденте, произошедшем со знаменитой французской трагической актрисой мадемуазель Рашель, которая 3 января 1858 года «умерла» близ города Канн и которую собирались бальзамировать. После того как процедура началась, женщи­на внезапно вернулась к жизни — лишь для того, чтобы часов через десять на самом деле скончаться от шока и от нанесен­ных ей ран. Еще одно происшествие, представляющее особый интерес как связанное с Моравией, где чрезвычайно сильна вера в вампиров, случилось с почтмейстером одного моравско­го городка. Почтмейстера сочли умершим от приступа эпилеп­сии. Примерно через год возникла необходимость расширить один из трансептов — поперечных нефов приходской церкви за счет прилегающего к ней участка кладбища, а для этого пришлось заняться перезахоронением погребенных там тел. В процессе эксгумации вскрылся страшный факт: оказалось, что несчастного почтмейстера похоронили заживо. Это откры­тие привело врача, подписавшего в свое время свидетельство о смерти, в такой ужас, что он лишился рассудка.

В церкви св. Джайлза, что в Криплгейте, у алтаря до сих пор еще можно увидеть монумент в честь Констанс Уитни, чьи многочисленные добродетели в несколько напыщенной манере описаны на мраморной стеле. Над этими скрижалями возвы­шается фигура леди, запечатленная в тот момент, когда она поднимается из гроба. Можно было бы воспринять подобную сцену как прекрасную аллегорию, но это не так, ибо монумент отражает совершенно реальное событие. Несчастную леди по­хоронили, когда она пребывала в состоянии временного прекращения жизненных функций организма. Она пришла в себя, когда могильщик осквернил ее могилу и открыл гроб, загорев­шись желанием похитить оставшееся на пальце у Констанс драгоценное кольцо⁷². В прежние годы, когда осквернение мо­гил и ограбление покойников были отнюдь не редкостью, об­наружилось множество подобных случаев, и нет никаких со­мнений, что значительную часть людей хоронили заживо, ког­да они впадали в состояние транса или каталепсии.

История Габриэллы де Лонэ, молодой женщины, чье дело около 1760 года слушалось в парижском Высоком Суде, про­извела грандиозную сенсацию в масштабах всей Франции. В восемнадцатилетнем возрасте Габриэлла, дочь месье де Ло­нэ, председателя Гражданского Трибунала Тулузы, была обру­чена с капитаном Морисом де Серром. К несчастью, последне­му внезапно приказали в срочном порядке отбыть на боевую службу в Вест-Индию. Председатель, опасаясь, что его дочь рискует погибнуть на чужбине, отказался позволить обручен­ным немедленно сочетаться браком, и Габриэлла не смогла от­правиться вместе со своим возлюбленным за границу. Убитые горем влюбленные расстались, а года через два во Францию пришло известие о гибели молодого доблестного воина. Одна­ко весть оказалась ложной, хотя о том, что капитан де Серр жив, не знали до тех пор, пока он после почти пятилетнего от­сутствия вновь не объявился в Париже. Здесь ему случилось проходить мимо церкви св. Роша, фасад которой был сплошь задрапирован черной материей — явно в связи с похоронами какой-то знатной особы. Офицер пустился в расспросы и вы­яснил, что траур объявлен по случаю скоропостижной смерти молодой красавицы, скончавшейся на третий день после нача­ла болезни — мадам дю Бур, жены председателя суда месье дю Бура; до замужества она была известна как Габриэлла де Лонэ. Оказалось, что в связи с сообщением о смерти Мориса де Серра месье де Лонэ вынудил дочь выйти замуж за упомя­нутого господина, который, будучи старше ее лет на тридцать, был зато человеком весьма состоятельным и вообще важной фигурой. Как можно догадаться, молодой капитан просто обезумел от горя, а ночью, прихватив с собой изрядную сумму в золотых монетах, наведался к сторожу кладбища при церкви св. Роша и с трудом уговорил его за взятку эксгумировать те­ло мадам дю Бур: капитан хотел в последний раз полюбовать­ся прекрасными чертами женщины, которую он столь страстно любил. Соблюдая все меры предосторожности, при бледном Свете ущербной луны тайные посетители завершили свою ужасную задачу, отвинтили крышку гроба, и несчастный влюб­ленный рухнул перед ним на колени, охваченный мучительной скорбью. Шло время; наконец гробокопатель стал намекать, что пора бы уже вернуть все в прежнее состояние и замести следы, как вдруг молодой офицер, издав душераздирающий   вопль, схватил на руки холодное мертвое тело возлюбленной и, прежде чем сторож успел ему помешать, понесся прочь, на бе­гу огибая могилы; с быстротой молнии беглец растворился во тъме. Преследовать его было уже бесполезно; бедняге сторожу ничего не оставалось, кроме как водворить на место опустев­ший гроб, засыпать его землей и привести могилу в надлежа­щий вид, дабы никто не догадался, что ее потревожили. Сто­рож, по крайней мере, был уверен, что его соучастник по столь тяжкому преступлению, как кощунство, которое навлекло бы на замешанных в нем самое суровое наказание, — что этот че­ловек непременно будет хранить молчание, хотя бы в интересах собственной безопасности.

Минуло лет пять, и вот однажды месье дю Бур, который, ПО своему обыкновению, в очередную годовщину смерти су­пруги побывал на июньской поминальной службе, проходя по тихой безлюдной улочке в пригороде Парижа, столкнулся ли­цом к лицу с одной молодой дамой и узнал в ней — кого бы Вы думали? — свою жену, так долго и так безутешно им оп­лакиваемую! Он попытался с ней заговорить, но она отвела взгляд, пронеслась мимо него, как ветер, и вскочила в карету, на дверях которой красовался какой-то герб; карета сорвалась с места и умчалась прочь до того, как председатель успел к ней подбежать. Однако месье дю Буру удалось разглядеть этот герб: он принадлежал знатному роду де Серров, и господин председатель решил немедленно начать расследование. Для человека его положения не составляло никакого труда по­лучить ордер на проверку могилы жены, и когда могилу раско­пали, пустой гроб, который ранее явно вскрывали, подтвердил возникшие подозрения. Новый толчок следствию дало выяв­ление того факта, что как раз около пяти лет назад кладби­щенский сторож уволился с занимаемой должности и отбыл в неизвестном направлении, причем произошло это вскоре по­сле похорон мадам дю Бур. Столь удачное совпадение этих обстоятельств просто бросалось в глаза, и председатель взял дело под свой личный контроль. Будучи опытным юристом, месье дю Бур собрал и связал воедино данные первостепенной важности. Он узнал из разговоров, что со своей молодой и го­рячо любимой женой, мадам Жюли де Серр, капитан Морис де Серр вступил в брак лет пять назад и, по слухам, привез он ее с собой в Париж из какой-то далекой страны.

Весь город был в шоке, когда председатель дю Бур потре­бовал от Высокого Суда расторжения незаконного брака меж­ду капитаном Морисом де Серром и женщиной, выдающей себя за Жюли де Серр, которая, как уверенно заявил истец, является на самом деле Габриэллой дю Бур — его, истца, за­конной супругой. Новость эта вызвала настоящую сенсацию; медики обменивались огромным количеством брошюр, и в не­которых из них авторы развивали идею того, что причиной мнимой смерти мадам дю Бур послужил затянувшийся транс; утверждалось, что хотя женщина так долго пробыла в могиле, тем не менее, история знает примеры такой летаргии, и даже если это редчайшие случаи, все равно подобное обстоятельст­во вполне возможно. Мадам Жюли де Серр вызвали в суд и обязали отвечать на вопросы судей. Она заявила, что роди­лась в Южной Америке, росла сиротой и до замужества ни­когда не покидала родной страны. Были представлены необ­ходимые свидетельства и выслушаны пространные аргументы обеих сторон, но излишне вдаваться в подробности. Последо­вало множество романтических эпизодов, но их, какими бы Интересными они ни были, нам здесь придется опустить; достаточно сообщить, что в конце концов, в основном благо­даря тому, что в зал суда внезапно доставили маленькую доч­ку ответчицы, и разыгралась патетическая сцена, суд устано­вил и подтвердил, что Жюли де Серр и Габриэлла дю Бур, урожденная де Лонэ, — это одно и то же лицо. Напрасно ад­вокат ответчицы ссылался на то, что ее брак с месье дю Буром расторгла смерть, хотя данный факт судьи самым решитель­ным образом должны были принять как согласующийся с ос­новами теологии⁷³. Несмотря на то, что ответчица умоляла позволить ей уйти в монастырь, судьи обязали ее вернуться к первому мужу. Два дня спустя председатель дю Бур ждал прихода жены в большом зале своего особняка. Она по­явилась, но смогла лишь неверной походкой пройти через ворота, сделав несколько шагов навстречу выбежавшему мужу, так как за несколько мгновений до этого приняла быст­родействующий яд. Воскликнув: «Возвращаю вам то, что вы потеряли!», — Габриэлла дю Бур мертвой рухнула к его но­гам. Одновременно с ней наложил на себя руки и капитан де Серр.

Нельзя не заметить, что эти события очень сильно напо­минают те, которые описаны в новелле Банделло (II, 9), где излагается подлинная история Элены и Джерардо, имеющая значительное сходство и с печальнейшей повестью о Ромео и Джульетте. Элена и Джерардо были детьми двух знатных жителей Венеции, мессира Пиктро и мессира Паоло, чьи дворцы стояли на берегу Большого Канала друг напротив друга. Джерардо случайно замечает Элену, выглядывающую из окна своего дома, и с этого момента теряет покой и сон и не знает счастья, пока ему не удается поведать возлюблен­ной о своей всепоглощающей страсти. Добрая няня устраи­вает им свидание, и в ее присутствии влюбленные обменива­ются кольцами и клятвами нежной любви перед статуей Пречистой Мадонны, а после этого ночи напролет предают­ся любовному экстазу и блаженству. Такие союзы были очень прочными, хотя, разумеется, ни один подобный обмен клятвами предварительно не благословила Святая Церковь. Это отражено и в распространенной поговорке, применимой к кому угодно: «Si, e ammogliato; ma il matrimonio non e stato Benedetto»*. Вот почему свой брачный обряд влюбленные держали в тайне.

В скором времени мессир Паоло, который прочит сыну выдающуюся карьеру, посылает молодого человека в Бейрут, и Джерардо вынужден подчиниться. Но пока он отсутствует (почти полгода), мессир Пиктро сообщает дочери, что уже назначил день ее свадьбы с молодым человеком из старинно­го и очень богатого рода.

Элена не осмелилась поведать отцу о том, что произошло между ней и Джерардо, и молча отдалась своему безутешно­му горю. Вечером накануне свадьбы она без чувств упала на кровать, и к утру Элену нашли окоченевшей и застывшей, как труп. Собравшиеся в доме многочисленные доктора вели уче­ные споры; врачи перепробовали все средства и не добились никаких результатов. Никто уже не сомневался, что девушка умерла. Поэтому ее решили перенести в церковь — не для венчания, а для похорон. Той ночью мрачная безмолвная про­цессия направилась на гондоле к Кампо рядом с Сан-Пиктро-ин-Кастелло, где лежат святые мощи Сан Лоренцо Джустиниани — великого патриарха Венеции. Девушку положили в мраморный саркофаг возле церкви; вокруг саркофага горели факелы.

Случилось так, что поблизости, в порту Лидо, только что пришвартовалась галера, на которой вернулся из Сирии наш Джерардо. Его пришли приветствовать друзья. Все оживлен­но беседовали. Джерардо, заметив траурную процессию, из праздного любопытства поинтересовался, кого это хоронят. Когда юноша узнал, что в последний путь провожают Элену, горе обрушилось на него и заволокло его душу, подобно чер­ной ночной туче. Однако он не подавал виду, пока все встречающие не разошлись; тогда он подозвал друга — капитана галеры, поведал ему всю историю своей любви и поклялся, что еще раз поцелует жену, даже если для того, чтобы добраться до нее, ему придется разрушить ее памятник. Капитан тщетно пытался переубедить Джерардо и быстро понял, что это бес­полезно. Друзья сели в лодку и вдвоем поплыли к Сан-Пикт­ро. Было уже далеко за полночь, когда они пристали к берегу и пешком отправились к месту захоронения. Отодвинув тяже­лую плиту саркофага, Джерардо в отчаянии припал к телу сво­ей Элены. Наконец бравый капитан, опасаясь, что сюда мо­жет пожаловать ночная стража, убедил несчастного влюблен­ного, что пора возвращаться в лодку, но уговорить друга оста­вить тело Элены ему никак не удавалось. Джерардо взял мертвую возлюбленную на руки и благоговейно положил ее в лодку, продолжая сжимать Элену в объятиях, осыпая ее пе­чальными поцелуями и тяжко вздыхая. Чрезвычайно встрево­женный капитан так и не осмелился направить лодку к галере, но курсировал туда-сюда по открытой лагуне, а в лодке рядом с мертвой женой лежал умирающий муж. Однако вскоре по­дул освежающий морской бриз, принеся с собой острый соле­ный запах; занималась заря, окрашивая в багряный цвет уз­кую полоску воды у горизонта. И тут на лице Элены стали по­являться проблески жизни. Девушка слегка пошевелилась, и Джерардо встрепенулся, выходя из горестного оцепенения; он стал растирать ей руки и ноги. Друзья тайно доставили де­вушку в дом матери капитана; тут Элену уложили в теплую постель, подали еду и горячее питье; вскоре девушка ожила.

Мессир Паоло великодушно устроил роскошный пир по случаю возвращения сына, и когда собрались все гости, вошел Джерардо, ведя под руку Элену в свадебном платье; опустив­шись перед отцом на колени, он сказал: «Вот, отец мой, я при­вел к тебе верную жену мою, которую я сегодня спас от смер
ти». Бурное ликование охватило всех; немедленно вызвали мессира Пиктро из его дома, объятого трауром, — в обитель радости. И теперь, когда ему поведали всю правду, он привет­ствовал не только свою воскресшую дочь, но и ее супруга, от всего сердца произнося слова благодарности, и благословил молодую пару, а на следующее утро святая церковь торжест­венным ритуалом освятила союз молодоженов, радость кото­рых уже завершилась сладостным воссоединением.

Параллели между этими двумя приключениями просто по­разительны. Печальная история капитана де Серра и его люб­ви — история, которая вполне могла окончиться совсем по-другому — для нас интересна, в первую очередь, тем, что не­счастную Габриэллу дю Бур действительно положили в гроб и зарыли в землю как умершую и что женщина вернулась к жизни лишь по прошествии нескольких дней. И в Англии, и за рубежом то и дело на надгробных памятниках попадают­ся надписи, свидетельствующие об имевшем место досрочном погребении. Одна такая эпитафия начертана на могильной плите миссис Бланден на кладбище в Бэйсингстоуке, графст­во Хэмпшир, однако оригинальная надпись в значительной степени стерта⁷⁴. К сожалению, имеются исчерпывающие до­казательства того, что подобные ужасные случаи — отнюдь не редкость. Мистер Уильям Тэбб в своей авторитетной рабо­те «Досрочное погребение»⁷⁵, опираясь только на медицин­ские источники последних лет, собрал свидетельства о двух­стах девятнадцати случаях, когда погребения заживо удалось избежать в последний момент; о ста сорока девяти подобных погребениях, действительно имевших место; о десяти случаях, когда люди подверглись вскрытию, хотя были еще живы; о трех случаях, когда медики чуть было не совершили эту ужасную ошибку, и о двух случаях, когда работа по бальзами­рованию уже началась, но оперируемые успели прийти в себя.

Нет более серьезной ошибки, чем полагать, будто боль­шинство случаев досрочного погребения и спасения от похо­рон происходили очень давно и что почти все они имели место при исключительных обстоятельствах, преимущественно в небольших городишках и удаленных деревнях на континен­те. Что поразительно для нашего просвещенного времени, ко­личество случаев спасения от погребения заживо и случаев, когда этой ужасной судьбы избежать не удалось, за послед­ние годы не только не сократилось, но даже возросло. В пись­ме, приведенном в журнале «Ланцет» за 14 июня 1884 го­да, очевидец подробно рассказывает о данном феномене, представленном двумя телами, который он наблюдал в склепе кафедрального собора города Бордо, когда раскопали часть кладбища и вскрыли многие могилы. В парижском журнале «Ла пресс медикаль» за 17 августа 1904 года есть статья, написанная доктором Икаром из Марселя — тем са­мым, чье исследование «La Mort reelle et la Mort apparente» («Смерть реальная и смерть мнимая»), будучи опубликовано в 1897 году, привлекло всеобщее внимание. Автор, известная в медицинских кругах фигура, подробно описывает более де­сятка случаев возвращения к жизни людей, смерть которых засвидетельствовали их лечащие врачи; в одном случае тело ожило в присутствии нескольких докторов, когда уже факти­чески началась погребальная церемония. Следует отметить, что одним из очевидцев данного явления был доктор М. К. Буссакис, профессор физиологии медицинского фа­культета Афинского университета. Один из таких случаев приводится со ссылкой на доктора Закутуса Лузитануса, также видевшего все своими глазами. Нелишне напомнить, что Греция является страной, где вера в вампиров по-прежне­му очень сильна.

Страшный случай погребения человека, когда он был еще жив, описывается в письме, опубликованном в «Санди тайме» за 6 сентября 1896 года. За несколько лет до этого парижская газета «Фигаро» посвятила довольно пространную статью рассмотрению пугающей возможности быть погребенным за­живо. Через пару недель редактор получил свыше четырехсот писем из самых разных концов Франции, и все они были написаны людьми, которых либо погребли заживо, но затем чудом спасли, либо собирались похоронить, но по какой-то счастливой случайности им удалось избежать досрочных похорон.

В сентябре 1895 года мальчика по имени Эрнест Уикс на­шли в Регентском парке лежащим в траве без признаков жиз­ни, и после того, как его поместили в морг С. Марилебон, Эр­неста вернул к жизни сторож морга мистер Эллис. Когда при­был вызванный врач, паренек свободно дышал, хотя и был без чувств, и чуть позже его перевели в больницу Мидлэссекса. Здесь врач сделал заключение о том, что «он оправляется от приступа». В процессе дознания, проводимого в Уигене 21 де­кабря 1902 года, мистер Бригхауз, один из коронеров графст­ва Ланкашир, с особым пылом выступил перед жюри присяж­ных, поведав им о чрезвычайных обстоятельствах, когда ре­бенка четыре раза признавали «мертвым» и его мать получи­ла как минимум три медицинских свидетельства о смерти, каждого из которых было достаточно для того, чтобы челове­ка заживо похоронили.

В 1905 году некая миссис Холден, 28 лет, проживавшая в Хэптоне близ Эккрингтона, «умерла»; врач без колебаний выписал свидетельство о смерти, и все уже было готово к по­хоронам. К счастью, владелец похоронного бюро заметил, что у женщины чуть подрагивают веки; в итоге она была спасена и, вернувшись в совершенно нормальное состояние, прожила долгую жизнь.

«Мидлэнд дейли телеграф» 7 января сообщила о случае с ребенком, которого оперировали и который в процессе операции «по всем признакам скончался». Однако пациент, чью смерть успели засвидетельствовать, менее чем через полчаса ожил.

14 сентября 1908 года газеты опубликовали подробные от­четы о необычном трансе некоей миссис Риз, проживавшей на Нора-Стрит в Кардиффе, которой в последний момент уда­лось избежать досрочного погребения.

Если заглянуть на сорок лет назад, то можно найти напе­чатанный в «Бритиш Медикл Джорнэл» за 31 октября 1885 го­да полный отчет о произошедшем в Стэмфорд-Хилле знаме­нитом случае с ребенком, который впал в конвульсии, пере­шедшие в транс. Пациента сочли мертвым, однако он пришел в себя — правда, только через пять дней. Хьюфлэнд, привыкший иметь дело с подобными трансами, отмечает, что «в таких случаях для того, чтобы прийти в сознание, нередко требуется шесть-семь дней». Доктор Шарль Лонд⁷⁶ заявляет, что «такого рода приступы могут длиться много дней подряд» и что «вполне вероятно, что многих людей в подобном состоя­нии ошибочно принимали за мертвых».

Один исключительно любопытный случай, произошедший в 1883 году, описал профессор медицины университета города Глазго доктор У. Т. Гэйрднер⁷⁷. Человек, которого он наблю­дал, впал в транс, длившийся подряд полгода без одной неде­ли; столь удивительное обстоятельство привлекло к себе при­стальное внимание и вызвало бурную длительную полемику.

Следует доводить до сведения более широкого круга лю­дей, что внешняя видимость смерти явно обманчива. Доктор Джон Освальд в своем глубоком научном труде «Suspended Animal Life» («Временная остановка жизненных процессов у животных»)⁷⁸ отмечает, что «вследствие невежественной уверенности по отношению к ним [признакам смерти] людей, которые могли вернуться к жизни... предавали земле». В сен­тябре 1903 года доктор Форбс Уинслоу особо .подчеркнул тот факт, что «у человека в каталептическом состоянии могут столь удивительным образом проявляться все признаки смер­ти, что вполне возможно погребение человека, когда жизнь его не угасла». Он добавил также: «Я не думаю, что обычные способы обследования для подтверждения того, что жизнь прекратилась, являются достаточными; я придерживаюсь мнения, что единственное удовлетворительное доказательство наступления смерти — это начавшееся разложение тела».

Даже из этого представленного читателю торопливого об­зора (а число примеров можно увеличить, и количество их дей­ствительно растет повсюду почти ежедневно) очевидно, что, какой бы пугающей не казалась истина, досрочное погребе­ние — вещь отнюдь не редкая. Думаю, весьма вероятно, что необычные происшествия такого рода, слухи и сплетни о кото­рых распространялись везде, охватывая обширные районы, — старики передавали подобные слухи молодым, домочадцы ше­потом пересказывали их зимой у камелька — все эти происше­ствия быстро обрастали легендами, которые, в свою очередь, давали свежий повод изумляться и испытывать сознательный или неосознанный ужас. Отсюда, мне думается, были почерп­нуты некоторые детали, особенно способствовавшие поддер­жанию и развитию преданий а вампирах. У меня ни на мгнове­ние не возникает желания предположить, будто все эти обстоятельства, только что довольно подробно нами рассмотренные, будь они самыми страшными и шокирующими, каким-то обра­зом послужили основой для возникновения веры в вампиров. Я, напротив, хотел бы подчеркнуть, что предания уходят кор­нями гораздо глубже и проникнуты реальностью куда более мрачной и вредоносной. Я даже не рискнул бы допустить, что досрочное погребение и воскрешение после мнимой смерти до­бавили сколько-нибудь существенного материала преданиям о вампирах, однако я убежден, что все эти страшные случаи, будучи неверно поняты и никак не объяснены, способствовали более прочному закреплению преданий о вампирах в умах тех, кому действительно довелось быть свидетелем подобных про­исшествий или слышать о них достоверный рассказ.

Следует привести и примеры того, как люди после смерти подавали признаки жизни путем каких-либо телодвижений. Об одном таком случае рассказывает Тертуллиан⁷⁹, который сообщает, что видел его своими глазами, de meo didici. Моло­дая женщина-христианка, побывавшая в рабстве, вышла за­муж, но через несколько месяцев скончалась в расцвете лет и в самый разгар счастливой жизни. Тело ее отнесли в цер-ковь, чтобы перед тем, как предать его земле, провести заупо­койную службу. Когда священник, проводивший богослуже-ние praesente cadavere (по этой умершей), молитвенно поднял руки, то, к изумлению всех присутствовавших, молодая жен­щина, которая лежала на похоронных носилках и руки которой покоились по бокам, также подняла их и мягко сжала вместе ладони, словно тоже участвуя в мессе, а затем, когда богослу­жение завершилось, вернула руки в исходное положение.

Тертуллиан сообщает также об одном случае, когда усоп-    шего собирались похоронить рядом с другим покойником и готовились опустить в могилу; тогда то самое тело, которое уже покоилось в этой могиле, будто бы подвинулось в сторону, словно освобождая место для вновь прибывшего.

В житии св. Иоанна Подателя милостыни, патриарха Александрийского, написанном Леонтием, архиепископом Кипра, рассказывается, что когда святой в возрасте шестиде­сяти четырех лет скончался 11 ноября 616 года⁸⁰ на Кипре, в Аманфе, то его тело с большими почестями и с соблюдением святых ритуалов поместили в главной местной церкви. Там от­крыли чудесную усыпальницу, в которой уже покоились два епископа. И говорят, что якобы оба тела в знак уважения к святому подвинулись: одно влево, а другое — вправо, и что это будто бы произошло на виду у всех присутствующих — поп unus, neque decem, neque centum viderunt, sed omnia turba, quae convenit ad eius sepulturam (не один, не десять и не сотня людей это видела, но вся толпа, явившаяся на его похороны). Следует отметить, что эти факты архиепископ Леонтий при­водит со слов того, кто действительно присутствовал на погре­бении; аналогичный рассказ можно найти в «Менологии» Си­меона Метафраста.

Эвагрий Понтик⁸¹ рассказывает легенду о некоем анахоре­те по имени Фома, который скончался в больнице в Дафне, пригороде Антиохии, где находилась усыпальница святого му­ченика Вавилы⁸². Отшельника, чужеземца, похоронили на том участке кладбища, что предназначался для нищих и очень бед­ных людей. Однако утром тело Фомы обнаружили лежащим в роскошном мавзолее в самой почетной части кладбища. От­шельника снова перезахоронили, но когда на следующий день кладбищенский сторож увидел, что повторилось все то же са­мое, люди поспешили к патриарху Эфраиму⁸³ и поведали ему о чуде. Тогда тело с пышными церемониями, в окружении за­жженных восковых факелов, с курением ладана перенесли в город и при большом стечении народа, пришедшего покло­ниться, торжественно похоронили в одной из церквей. С тех пор много лет подряд в городе отмечали праздник перенесения св. Фомы Пустынника. Ту же самую историю излагает писа­тель-аскет, монах Иоанн Мосх, в своем замечательном трак­тате «Луг духовный»⁸⁴, однако Мосх утверждает, что наобо­рот, останки отшельника так и оставались лежать в своей мо­гиле, тогда как из уважения к его святости тела других людей, похороненных по соседству, вышли из могил и скромно легли на почтительном расстоянии.

В агиологии есть множество рассказов о том, как покойни­ки слышат, разговаривают и двигаются. Так, в житии св. До­ната, покровителя города Ареццо, который ближе к концу III века н. э. сменил на посту первого епископа св. Сатира, рассказывается, что Евстасий, главный хранитель доходов То­сканы, получив распоряжение совершить деловую поездку, чтобы надежно сохранить общественные деньги, передал их в руки своей жены Евфросины. Эта женщина, боясь, как бы ее дом не ограбили, тайно зарыла казну в землю. Она никому не сказала об этом, но, к несчастью, незадолго до приезда су­пруга ночью скоропостижно скончалась, и было совершенно непонятно, где она спрятала сокровища. Евстасий остался на­едине со своим горем и страхом, ибо теперь, казалось, он бу­дет обвинен недругами в казнокрадстве, и его приговорят к смерти. В отчаянии он отправился к Донату, и святой пред­ложил ему пойти вместе с ним к гробнице Евфросины. В церк­ви уже собралось много народу, когда святой спросил во все­услышание: «Евфросина, умоляем тебя: поведай нам, где ты спрятала казну?» Женщина отозвалась из гробницы, сооб­щив, где зарыты общественные деньги. Св. Донат и главный хранитель пошли к указанному месту, где и нашли всю сумму в целости и сохранности⁸⁵.

В житии знаменитого отшельника св. Макария Египетско­го⁸⁶, скончавшегося в 394 году н. э., говорится, что одного мо-наха из лавры Макария обвинили в убийстве. Обвинители вы­ступали на суде важно и уверенно, но св. Макарий предложил Им сходить вместе с ним к могиле убиенного. Там святой обра­тился к покойному со следующими словами: «Господь устами моими призывает тебя поведать нам, действительно ли этот человек, который обвинен в твоем убийстве, — действитель­но ли он совершил это преступление или каким-то образом за­мешан в нем?» Тут же из могилы в ответ донесся глухой голос. Покойный заявил: «Воистину он абсолютно невиновен и ни­как не причастен к моему убийству». «Кто же тогда, — про­должал вопрошать святой, — истинный виновник?» Убиен­ный отвечал: «Не мне, отец мой, свидетельствовать против него. Да будет достаточно узнать, что тот, кого обвинили, на деле невиновен. Предоставьте виновного Богу. Кто знает, быть может всеблагой и сострадательный Господь смилости­вится над ним и вызовет в нем раскаяние?»⁸⁷

В истории св. Ретика — так, как ее излагает К. Веттий Ак-вилин Ювенк⁸⁸, латинский поэт четвертого века, столь популяр­ный в Средние века, — рассказывается, что, когда святой скон­чался⁸⁹, торжественная процессия принесла тело покойного к гробнице его жены. Вдруг мертвец приподнялся на своих но­силках, сел и произнес: «Помнишь ли ты, дорогая моя супруга, о чем просила меня на смертном одре? И вот я здесь, явился вы­полнить обещание, данное так давно. Прими же того, кого ты с такой нежностью ожидала все это время». При этих словах будто бы жена его, умершая много лет назад, вновь ожила и, разорвав опутывавшие ее льняные повязки, простерла руки на­встречу мужу. Тело святого опустили в ее гробницу; там и поко­ятся оба супруга, ожидая воскресения праведников⁹⁰.

Нечто подобное описывается в легенде о св. Энжюрье, чей труп встал из своей гробницы и перешел в гробницу его жены по имени Схоластика. Энжюрье был знатным сенатором в го­роде Клермон (провинция Овернь во Франции). Св. Григорий Турский в своей «Истории франков»⁹¹ сообщает, что Схолас­тика скончалась первой, и Энжюрье, стоя у ее гроба, заявил во всеуслышание: «Благодарю тебя, Господи, за то, что даровал мне это девственное сокровище, которое я возвращаю в руки Твои таким же непорочным, каким и получил». При этих сло­вах мертвая супруга улыбнулась, и присутствующие услышали ее ответ: «Зачем же, о супруг мой, ты говоришь о том, что не-касается никого, кроме нас с тобой?» Едва даму успели похо­ронить в роскошной гробнице, как муж ее тоже умер. По ка­кой-то причине его временно похоронили в отдельной гробни­це, на некотором расстоянии от жены. На следующее утро об­наружилось, что Энжюрье покинул то место, где лежал, и что теперь его мертвое тело покоится рядом со Схоластикой. Ни­кто не осмелился потревожить эти два трупа. И по сей день се­натора и его жену в народе называют «Двое влюбленных»⁹².

В своих «Житиях святых»⁹³ монсиньор Герэн приводит сле­дующий рассказ о святом Патрике⁹⁴: «St. Patrice commande a la mort de rendre ses victimes afm'.que leur propre bouche proclame devant le peuple la verite des doctrines qu'il leur annonce; ou bien il s'assure si son ordre de planter une croix sur la tombe des chretiens, et non des infideles, a ete fidelement execute, en interrogeant les morts eux-memes, et en apprenant de leur bouche s'ils ont merite ce consolant hommage» («Св. Патрик велит смерти вернуть свои жертвы, дабы они своими собственными устами возгласили ис­тинность того учения, которое он им возвестил, или же чтобы он удостоверился, лично расспросив мертвецов, верно ли вы­полнено его указание водрузить крест на могилах христиан, а не неверных, и чтобы услышать из уст самих покойников, до­стойны ли они этих утешительных знаков уважения»).

В связи с преданиями о говорящих мертвецах уместно упо­мянуть рассказ о св. Мэлоре. Около 400 года в Корнуолле правил герцог по имени Мелиан. Его брат Ривольд организо­вал против него заговор и убил герцога. Уцелел юный сын Ме-лиана, Мэлор, которого Ривольд убить побоялся, но строжай­ше приказал отправить его в один из корнуоллских монасты­рей. Там паренек постоянно подавал общине пример правед­ной жизни и якобы обладал даром творить чудеса. По проше­ствии нескольких лет Ривольд, опасаясь, что его свергнет юный наследник покойного герцога, все же решил его устра­нить. Он подкупил воина по имени Кериальтан, уговорив его тайно убить Мэлора, что тот в соответствии с договоренностью и осуществил. Он должен был обезглавить Мэлора и при­нести его голову Ривольду. Это убийство воин совершил в лесной чаще, куда ему удалось заманить мальчика. Уходя прочь с места преступления, Кериальтан случайно оглянулся. Взору его предстало яркое сияние. И вот уже тело, убитого со всех сторон обступили ангелы в белых стихарях, с тонкими свечками в руках, сияющими, словно золотистые звезды. Ког­да злополучный убийца отошел еще дальше, его вдруг стала терзать нестерпимая жажда; чуть не падая от изнеможения, он воскликнул: «О я несчастный! Без глотка воды мне просто не выжить!» Тут с ним заговорила голова убитого мальчика: «Кериальтан, стукни по траве посохом, и для тебя в этом ме­сте забьет родник». Кериальтан так и поступил; утолив жаж­ду из чудотворного ключа, он поспешил продолжить свой путь. Когда герцогу Ривольду преподнесли голову убиенного, он собственноручно размозжил ее, однако после этого сразу же заболел и слег, а через три дня скончался. Голову Мэлора затем присоединили к телу, которое с почестями погребли. Прошло несколько лет, и останки торжественно перезахоро­нили в городе Эймсбери, что в графстве Уилтшир⁹⁵.

В своей «Histoire hagiologique du diocese de Valence» («Агиографической истории епархии Валанс»)⁹⁶ аббат Надаль пишет, что когда св. Павел⁹⁷ сменил св. ТЬрквата в качестве епископа Сен-Поль-Труа-Шато, вскоре после посвящения к нему подошел на улице какой-то еврей, простой ростовщик, и потребовал от него вернуть ему изрядную сумму денег, кото­рую якобы занял у него епископ Торкват, предшественник Павла. Чтобы удостовериться, насколько справедливо требо­вание заимодавца, св. Павел в полном епископском облачении отправился к гробнице св. Торквата в кафедральном соборе и, дотронувшись до нее посохом, попросил ТЬрквата объявить, возвращен долг или нет. Из гробницы ему ответил голос по­койного епископа: «Воистину иудей получил обратно свои деньги; долг ему возвращен в установленный срок, с процента­ми, причем двойными». Из хроник явствует, что этот случай бесспорно имел место, ибо многие при этом присутствовали, и они свидетельствуют, что все видели и слышали.

Евгиппий, сменивший на должности главы епархии Трент св. великомученика Вигилия, оставил нам жизнеописание св. Северина, который, незадолго до своего отъезда в Италию был одним из последних епископов из числа римлян, проживавших в этом районе на Дунае. Однажды св. Северин, которому при­шлось всю ночь дежурить у похоронных носилок священника по имени Сильван, на заре предложил последнему еще раз по­говорить с собратьями, жаждавшими услышать его голос, ибо при жизни Сильван был красноречивым, пламенным пропо­ведником. Сильван открыл глаза, и святой поинтересовался, не желает ли тот вернуться к жизни. Но покойный отвечал: «Отец мой, умоляю вас, более не задерживайте меня, не отда­ляйте наступления того вечного покоя, который для почивших   во Христе превыше любых наслаждений». И затем, закрыв глаза, он больше не пробуждался к жизни на этом свете.

Этот случай сразу же воскрешает в памяти знаменитое чу­до св. Филиппо Нери, который был духовным наставником семейства Массимо. В 1583 году сын и наследник принца Фа-брицио Массимо умер от лихорадки в возрасте четырнадцати лет. Когда св. Филиппо вошел в комнату, где оплакивали свою утрату родители и проливали слезы родственники, он подошел К мертвому подростку, положил руку ему на лоб и позвал его по имени. После этого мальчик ожил, открыл глаза и сел на кровати. «Страшно умирать?» — спросил святой. «Нет», — кротко ответил подросток. «Готов ли ты отдать Богу ду­шу?» — «Да». — «Тогда ступай, — сказал святой Филип­по. — Va, che sii Benedetto, e prega Dio per noi!»*. С просвет­ленной улыбкой мальчик откинулся на подушку и вторично почил в бозе. С тех пор ежегодно 16 марта в семейной часов­не в Палаццо Массимо устраивается festa**.

В «Житии св. Феодосия Кенобита», которое написал Феодор, епископ Петры⁹⁹ (536 г.), есть такой эпизод: когда возле монасты­ря соорудили большой просторный склеп, св. Феодосии изрек: «Теперь усыпальница воистину завершена — вот только кто из нас первым в ней упокоится?» Тут некий монах по имени Василий упал перед ним на колени и стал умолять, чтобы этой чести удостоили именно его. По прошествии примерно месяца Василий без всяких болезней и страданий отошел в мир иной — как будто просто за­снул. Через сорок дней св. Феодосии стал замечать, что усопший монах на заутрене, да и в другие часы, как и прежде, занимает свое место в хоре. Никто, кроме Феодосия, не видел покойного, но мно­гие слышали его голос; особенно хорошо ощущал его один монах по имени Эций. Тогда Феодосии попросил Господа сделать так, чтобы все были в состоянии видеть призрак Василия. И действительно, взор каждого прояснился таким образом, что все теперь смогли на­блюдать усопшего, который занимал свое привычное место в хоре. Когда Эций попытался на радостях обнять собрата, призрачная фигура от его прикосновения стала растворяться со словами: «Спо­койно, Эций. Господь с вами, отец мой и собратья мои. Но только отныне вы не сможете меня ни видеть, ни слышать».

У св. Григория, епископа Лангрского¹⁰⁰, была привычка вставать по ночам, когда все уже глубоко спали, и тихо идти в церковь, где он проводил несколько часов в молитвах. Это долго оставалось незамеченным, но однажды кто-то из братии долго не мог заснуть; этот монах заметил, что епископ куда-то направился по коридору. Из любопытства монах последовал за ним, и вскоре увидел, как тот входит в баптистерий, дверь которого сама собой распахнулась перед аббатом. Некоторое время внутри царила тишина; затем раздался голос епископа: св. Григорий запел антифон, и тут же вдруг послышалось мно­жество голосов, подхвативших псалом; это пение продолжа­лось три часа подряд. «Я, в свою очередь, — заявляет св. Гри­горий Турский, — считаю, что святые, мрщи коих покоились в церкви и коим поклонялись, таким образом открылись это­му святому и вместе с ним славили Бога».

Нередко встречаются и более поздние примеры того, как усопшие возвращались к жизни. Святой мученик Станислав, епископ Краковский¹⁰¹, как-то приобрел у некоего Петра весьма обширное поместье для церковных нужд. Когда не­сколько лет спустя этот самый Петр скончался, его наследни­ки стали притязать на проданную им недвижимость. Им уда­лось выяснить, что епископ тогда не взял у Петра документов о продаже и теперь, соответственно, не сможет предъявить никаких бумаг, подтверждающих его права на собственность. Суд постановил вернуть землю истцам. Однако святой на­правился к гробнице покойного и, прикоснувшись к мертвому телу, повелел ему встать и следовать за ним. Петр немедлен­но повиновался; так в сопровождении этой бледной и страш­ной призрачной фигуры епископ и явился в Королевский суд. Все присутствующие задрожали от страха и мрачного изум­ления, а Станислав обратился к судье: «Смотрите, господин мой, вот и Петр собственной персоной — это он продал мне свое имение; он даже встал из могилы, дабы свидетельство­вать в пользу истины». Глухим голосом труп, а может быть, призрак, подтвердил во всех деталях заявление епископа, и не на шутку перепуганные судьи пересмотрели свое прежнее ре­шение. Когда процедура завершилась, призрачная фигура на глазах у всех постепенно растворилась в воздухе. Мертвец вернулся в свою гробницу, вторично испустив дух; там он по­коится и по сей день¹⁰².

Говорят, подобное происшествие приключилось и в жиз­ни св. Антонио Падуанского. Его отца арестовали в Лисса­боне, инкриминировав ему если не убийство одного дворяни­на, то, по крайней мере, соучастие в нем. Когда-по требова­нию святого в суд доставили тело убитого, Антонио торже­ственно обратился к покойному с просьбой ответить на его вопрос: «Правда ли, что мой отец каким-то образом причас-тен к твоему убийству или к подготовке оного?» Труп с тя­желым стоном произнес в ответ: «Никоим образом сие обви­нение не является справедливым. Оно абсолютно ложно и подстроено злоумышленниками». Удовлетворившись этим положительным заявлением, судьи освободили обвиняемого из-под стражи¹⁰³.

9 марта 1463 года св. Катарина Болонская, монашка-клариссинка, умерла в женском монастыре Болоньи. Женщина настолько прославилась своей святостью, что не далее чем че­рез две недели тело ее эксгумировали и выставили в церкви на открытых носилках, чтобы все желающие некоторое время могли ей поклоняться. Людей, толпами поваливших туда, по­разило то, что лицо усопшей сохранило свежий и яркий цвет. Среди тех, кто подходил к останкам, была одиннадцатилетняя девочка, Леонора Поджи. Из почтительности она предпочла держаться несколько в стороне, но тут все заметили, что по­койная мало того, что широко открыла глаза — она еще и ру­кой поманила девочку, обратившись к ней со словами: «Лео­нора, подойди поближе». Дрожащая отроковица чуть подаг лась вперед, однако Катарина добавила: «Не бойся. Ты ста­нешь полноправной монахиней этой общины, и все в монасты­ре будут тебя любить. Скажу больше: ты будешь присматри­вать за моим телом». Через восемь лет Леонора отвергла предложение состоятельного высокопоставленного поклонни­ка, просившего ее руки, и, постригшись в монахини, вступила в общину Корпус Домини. Там она прожила до глубокой ста­рости, проведя в монастыре ни много ни мало пятьдесят пять лет, окруженная любовью и уважением сестер-монахинь. Она действительно в течение полувека была смотрительницей наи­более почитаемой реликвии — святых мощей Катарины¹⁰⁴.

Сразу же после смерти великой блаженной, Марии Мадда-лены де Пацци, преставившейся 25 мая 1607 года, тело этой святой кармелитки с большими почестями расположили на ка­тафалке и перевезли в церковь женского монастыря Сайта Ма­рия дельи Анджели, куда стала стекаться вся Флоренция, что­бы припасть с поцелуями к стопам блаженной или хотя бы при­коснуться к ее одеянию медальонами и четками. В числе пер­вых, кто удостоился чести посетить монастырь и быть допущенным к телу усопшей, прежде чем к катафалку хлынут толпы, был некий благочестивый иезуит, отец Серипанди. Сопровож­дать его выпало одному молодому человеку из знатной семьи, жаждавшему отказаться от своего крайне распутного образа жизни. В то время как добропорядочный священник стал коле­нопреклоненно молиться, юноша принялся внимательно изучать выражение лица св. Марии Магдалины. Однако покойница слегка нахмурилась и отвернулась, словно оскорбленная этим  пристальным взором. Ошарашенный и сконфуженный, спутник иезуита так и застыл на месте. Тогда отец Серипанди сказал ему: «Воистину, сын мой, эта святая не потерпит, чтобы ее раз­глядывали твои глаза, ибо жизнь, которую ты ведешь, столь распущенна и порочна». «Это правда! — воскликнул молодой человек, — но с Божьей помощью я изменю свое поведение вплоть до самых мелочей». Он сдержал свое слово и вскоре стал отличаться необыкновенным благочестием¹⁰⁵.

Примеры того, как воскресают покойники, как трупы встают из могил, как мертвецы совершают те или иные тело­движения, можно приводить до бесконечности. И вполне воз­можно, что коль скоро подобные случаи происходили в жизни святых, то их имитирует и пародирует враг рода человеческого_, ибо, как сказал Тертуллиан, «diabolus simia Dei» («дья­вол — это обезьяна Бога»).

Давно замечено, что человек всегда относился к мертвым с уважением и страхом. Христианская вера к тому же наложи­ла свой отпечаток на идею смерти, внеся в нее оттенок свято­сти. Еще на заре человечества людской разум, вдохновляемый проблесками божественной истины, отказывался верить, что те, кого забрала смерть, должны отсутствовать вечно, и вери­ли, что это лишь временно, что они ушли, но не навсегда. Уже не раз доказывалось — и это не лишено здравого смысла — что даже первобытные люди стремились сохранять мертвых, хранить их смертную оболочку. Ведь могила, пещерное захо­ронение доисторического человека, дольмен галльского вож­дя, пирамида фараона — что это, если не заключительное пристанище, не последний дом? Что касается трупа как тако­вого, то в примитивных представлениях древних людей он продолжал жить, он по-прежнему обладал неким бытием. По­этому нет ничего более ужасного, нет преступления более от­вратительного, чем осквернение трупа.

Доктор Эполар утверждает: «Les vraies et graves profana­tions, de veritables crimes, reconnaissent pour mobile les grandes forces impulsives qui font agir 1'etre humain. Je suite 1'origine de cette appellation vampirisme, quitte a expliquer nommerai cela par la.

L'instinct sexuel, le plus perturbateur de tous les instincts, doit etre cite maint naufrage et maint siege celebre ou la necessite fit loi. Le cannibalisme du bien des tribes sauvages n'a pas d'autre orig-ine que la faim a satisfaire.

Chez 1'homme se developpe enormement {'instinct de propriete. D'ou le travail, d'ou, chez certains, le vol. Nous venons de voir que la coutume de tous les temps hit d'orner les morts de ce qu'ils amaient a posseder. Les voleurs n'ont pas hesite a depouiller les cadavres... Les parlements et les tribunaux eurent assez souvent a chatier des voleurs sacrileges». («Побудительной причиной на­стоящих, тяжких осквернений считаются мощные импульсив­ные энергии, движущие человеком. Я бы назвал это вампириз­мом, и впоследствии я объясню происхождение этого термина. В числе самых важных факторов вампиризма следует упо­мянуть в первую очередь один из инстинктов, наименее под­дающихся контролю — сексуальный инстинкт.

При определенных условиях к актам вампиризма приводит голод — основная нужда, испытываемая любым живым суще­ством. Можно привести немало примеров кораблекрушений, множество знаменитых примеров осады городов, когда нужда диктовала свои законы. Источником каннибализма у многих диких племен нередко является просто голод, который прихо­дится удовлетворять.

Далее, у человека чрезмерно развивается инстинкт собст­венничества. Он побуждает человека трудиться, а в опреде­ленных случаях и воровать. Как мы только что могли убедиться, во все времена существовал обычай украшать усопших тем, чем им нравилось обладать при жизни. Грабители всегда без колебаний обирали трупы.... Часто и гражданским трибуна­лам, и высшим королевским судам приходилось карать воров-осквернителей»)¹⁰⁶.

В таком случае вампиризм в его расширительном и более современном толковании можно рассматривать как любое оск­вернение мертвого тела. Необходимо вкратце рассмотреть его в таком ракурсе.

«On doit entendre par vampirisme toute la profanation de cadavres, quel que soit son mode et quelle que soit son origine» («Под вампиризмом следует понимать всякое осквернение трупов, независимо от способа и причины»).

  Во Франции было множество случаев кощунственного ог­рабления мертвецов. В1664 году некий Жан Тома был подверг­нут смертной казни колесованием за то, что эксгумировал тело женщины и украл надетые на нее драгоценности. Почти за сто­летие до этого случая, в 1572 году гробокопателя Жана Реньо приговорили отбывать наказание гребцом на галерах за то, что он похищал драгоценности и даже саваны, которые были на трупах: В 1823 году в Риоме осудили Пьера Рено за вскрытие гробницы с целью грабежа. Несколько лет спустя полиция из­ловила банду de la rue Mercadier* — семерых негодяев, которые Специализировались на осквернении гробниц и фамильных склепов богачей и которые выкрали оттуда золота и драгоцен­ностей на сумму не менее 300 000 франков. Общеизвестно, что пресловутый Равашоль разрыл могилу мадам де Роштайе в на­дежде на то, что покойницу похоронили вместе с ее драгоценно­стями, однако на усопшей был один лишь батистовый саван.

12 июля 1663 года Высший Суд Парижа вынес суровый приговор сыну сторожа кладбища при Сен-Сюльпис. Юный негодяй имел обыкновение эксгумировать трупы и продавать их докторам.

В XVII веке парижским медикам официально выделяли по одному трупу в год, и знаменитого врача Морикко серьезно подозревали в том, что он незаконно добывает тела, чтобы вскрывать их для своих анатомических исследований.

В Англии у людей смерть стала вызывать еще больший страх в связи с деятельностью «похитителей трупов». Ведь даже состоятельные люди, имевшие возможность принять все меры предосторожности, едва ли были застрахованы от нале­тов осквернителей могил и склепов, тогда как бедняки, уми­равшие в своих убогих постелях, испытывали просто чудовищ­ный ужас перед тем, что их телам после смерти угрожает по­стоянная опасность, чтр их могут выкопать, отвезти в анато­мический театр и продать начинающим докторам, которые бу­дут их всячески резать и кромсать. В своем романе «Лондон­ские тайны» Г. У. М. Рейнолдс дает жуткую, хотя и не слиш­ком красочную картину этих отвратительных похищений. Не­законно практикующие врачи и соперничающие исследовате­ли, представлявшие разные анатомические школы, были все­гда готовы приобрести трупы, не задавая лишних вопросов. Похищение трупов стало обычным и широко распространен­ным ремеслом. Один из таких мерзавцев, добившийся наи­больших успехов на этом поприще, даже пополнил словарный состав английского языка новым словом. Уильям Бэрк, прохо­дивший по делу Бэрка и Хэйра и повешенный 28 января 1829 го­да¹⁰⁷, начал свою карьеру в ноябре 1827 года. Занялся он этой деятельностью, видимо, совершенно случайно. Хэйр сдавал дешевые меблированные комнаты в трущобах Эдинбурга. Однажды умер один из жильцов — старый солдат, задолжав­ший изрядную сумму за проживание. С помощью Бэрка — другого своего постояльца — Хэйр отвез труп доктору Ро­берту Ноксу по адресу Сэрдженс-сквер, 10. Доктор тут же выложил за тело 7 фунтов 10 шиллингов. Шотландцы страш­но боялись «похитителей тел», и раздобыть трупы было не всегда легко, хотя подлец Нокс похвалялся, что в любое время может доставать необходимый товар. Говорят, что у свежих могил порой приходилось по очереди дежурить родственникам усопших, и подобная предосторожность отнюдь не была излишней. Еще один жилец Хэйра тяжело заболел и слег; пре-ступники были уверены, что он долго не протянет, и заведомо решили распорядиться им точно так же, как в прошлый раз.

Однако болезнь затянулась, и тогда Бэрк задушил несчастного подушкой; Хэйр помогал ему, держа жертву за ноги. Доктop Нокс заплатил за останки 10 фунтов. Поскольку деньги злодеям доставались так просто и быстро, Бэрк и Хэйр стали без всяких колебаний поставлять свежий товар. Одинокая, без друзей и знакомых, нищенка; ее глухонемой внук; один больной англичанин; проститутка по имени Мэри Пэтерсон и многие другие, которых Хэйр поочередно завлекал, сдавая им комнаты, — все они были убиты. На суде Бэрк совершен­но хладнокровно рассказывал о способах убийства. Он обыч­но наваливался на тело жертвы, в то время как Хэйр зажимал ей рот и нос. «Через две-три минуты человек обычно уже не сопротивлялся, а только некоторое время бился в конвульсиях, стонал, и в животе у него что-то булькало. Когда он совсем пе­реставал дергаться и замолкал, мы отпускали его, и он умирал сам собой». Доктор Нокс договорился с убийцами, что будет им выплачивать зимой по десять, а летом по восемь фунтов за каждый доставленный труп. Но в конце концов это грязное дело вскрылось.

 

Этот домик — просто клад:

Бэрк и Хэйр вас приютят.

Бэрк прибьет вас,

Хэйр продаст:

Нокс мясца купить горазд.

 

Так пели уличные мальчишки. Бэрк во всем сознался, и его повесили. Хэйр выдал сообщника и свидетельствовал на суде в пользу обвинения, в чем, по-видимому, едва ли была особая необходимость, ибо этих бандитов изначально самым решительным образом подозревали в причастности к многочисленным исчезновениям людей, и вскоре эти подозрения подтвердились. Суд проявил в этом деле позорную нереши­тельность: на виселицу следовало бы отправить всю пятерку, преступников — обоих негодяев в компании с их любовницами и доктором Ноксом, который, вне всяких сомнений, знал, с какими обстоятельствами была сопряжена поставка ему трупов, хотя и отрицал свою осведомленность. Правда, толпа, без сомнения, попыталась бы добраться до злодеев и paзорвать их в клочья. Но этих людей и надо было отдать на растерзание толпе. И то, что благодаря юридической казуис­тике и лазейкам в законодательстве преступникам удалось избежать смертной казни, конечно же, говорит отнюдь не в пользу нашей эпохи.

Такая разновидность вампиризма, как некрофагия, или по­едание трупов, представляющая собой каннибализм, весьма часто связана с религиозными ритуалами дикарей, а также имеет место на шабашах ведьм. В своих описаниях острова Га­ити сэр Спенсер Сент-Джон приводит любопытные детали культа вуду, когда акты каннибализма осуществляются впере­межку с самыми разнузданными оргиями. Среди индейцев племени квакиутль в Британской Колумбии каннибалы (Hamatsas) образуют самое могущественное из тайных об­ществ. Они вырывают куски мяса из тел убитых, а нередко — еще живых людей, разрывая их на части. В прошлом хаматсас пожирали рабов, которых специально убивали для своих пир­шеств¹⁰⁸. Индейцы хайда на островах королевы Шарлотты ис­поведуют очень похожую религию, связанную с некрофагией¹⁰⁹. У древних жителей Мексики принято было регулярно приносить юношей в жертву богу Тескатлипоке. Их тела раз­рубали на мелкие кусочки, которые в качестве священной пищи распределяли среди жрецов и высшей знати¹¹⁰. У австра­лийских аборигенов из племени бибинга существовал обычай разрезать на части тела умерших и поедать их, дабы гаранти­ровать покойным перевоплощение. Похожий обряд соблюда­ло и племя аранта¹¹¹.

В «Ежеквартальном журнале» Каспер приводит случай с одним идиотом, который убил и съел ребенка с целью заполучить его жизненную энергию. Следует отметить, что во многом на некрофагии замешена та страсть, которая движет вервольфами, и что имеется бесчисленное множество случаев ликантропии, когда люди-волки питались человеческим мясом и убивали людей, чтобы поедать их тела. Богэ подробно рассказывает историю, произошедшую в 1538 году. Четыре человека, обвиненных в колдовстве, — Жак Бокэ, Клод Жампро, Клод Жамгийом и Тьевенн Паже — сознались, что превращались в волков и что в таком обличье они убили и съели не-которое количество детей. Франсуаза Секретэн, Пьер Ган-дийон и Жорж Гандийон также признались в том, что они, принимая облик волков, хватали детей, которых раздевали догола, а затем пожирали. Одежда ребят была найдена в поле целой, неразорванной, «tellement qu'il sembloit bien que се fust une personne, qui les leur eut devestus» («в таком виде, что казалось, будто их просто кто-то раздел»)¹¹².

Есть ярчайший пример некрофагии, который в XVIII веке наделал немало шума и, говорят, послужил де Саду прототипом для его героя, Минского, «аппенинского отшельника», выведенного в «Жюльетте». Жуткое жилище этого великана-московита описано во всех подробностях. Столы и стулья, сооруженные из человеческих костей; комнаты, увешанные скелетами. Прообразом этого чудовища был Блэз Ферраж, или Сэйе, который, проживая в 1779—1780 Годах в Пиренеяx, похищал и пожирал мужчин и женщин¹¹³.   Одним из самых необычных и страшных примеров каннибализма была история Сони Бина, крестьянского сына из Ист-Лотиан, родившегося в одной из деревень близ Эдинбурга в конце XIV века. Сони Бин стал бродяжничать вместе со своей подругой — девицей из того же округа. В конце концов они избрали своим пристанищем пещеру на побережье Гэлло-уэй. Говорят, что пещера эта протянулась под морем больше, чем на целую милю. Там они и стали жить, промышляя грабежом путников. Бин с любовницей убивали их, приносили тела в свое логово, там их варили и съедали. Эта парочка произве­ла на свет восемь сыновей и шесть дочерей. Со временем вся семейка стала совершать бандитские вылазки, запросто напа­дая на путников, передвигавшихся группами по пять-шесть человек. Вскоре у людоедов появились внуки. Говорят, эта каннибальская династия четверть века убивала людей на боль­шой дороге, приволакивала добычу в свое логово и там пожи­рала человечину. Часто у жителей округи появлялись подозре­ния, и временами даже возникала паника, однако природа так хитро замаскировала вход в пещеру, что прошло немало вре­мени, прежде чем банду удалось выследить и изловить. В 1435 году в Эдинбурге все семейство предали ужасной, му­чительной смерти. Вероятнее всего, переход Бина и его сожи­тельницы к некрофагии был вызван, в первую очередь, мука­ми голода, но стоило им раз отведать мяса себе подобных, и тяга к человечине превратилась в безумную страсть. И само собой разумеется, что дети, родившиеся и выросшие в таких условиях, просто не могли не стать каннибалами.

Сони Бин стал героем книги «Сони Бин, мидлотианский людоед», написанной Томасом Прескеттом Престом, который в 40—60-х годах XIX века был самым известным и популяр­ным поставщиком дешевых бульварных романов, выходивших громадными тиражами. Наибольший успех сопутствовал его роману «Суини Тодд». Некогда предполагали, что главный ге­рой произведения действительно существовал, но, скорее все­го, это вымышленный персонаж. Напомним читателям, что жертвы Тодда исчезали через вращающийся люк, ведущий в подвал его дома. Обыскав и раздев убитых, Тодд передавал их тела в распоряжение миссис Ловетт, которая жила через стену и держала пирожную лавку, где не было отбоя от посе­тителей. Однажды случилось так, что с поставкой товара не­надолго возник перебой, потому что у Тодда по некоторым причинам не было возможности отправлять на тот свет собст­венных клиентов. Тогда для пирожков пришлось задействовать натуральную баранину. Сразу же стали поступать жало-бы на качество пирожков, которое заметно ухудшилось, ибо мясо утратило привычный вкус и аромат.

В одном никогда не печатавшемся манускрипте¹¹⁴, написан­ном около 1625 года братом Генри Перси, девятого графа Нортумберлендского¹¹⁵, Джорджем Перси, который дважды был заместителем губернатора Вирджинии — в рукописи, озаглавленной «Правдивое изложение обычных событий и чрезвычайных происшествий, имевших место в Вирджинии с 1609 по 1612 год», приводятся подробности об ужасающих условиях, в которых приходилось жить первым американским колонистам. Иногда поселенцы сталкивались с голодом, и тог­да не только выкапывали из могил трупы, поедая их, но «один из наших поселенцев убил свою жену... и засолил ее себе на пропитание, и это не обнаруживалось до тех пор, пока он не съел часть ее тела, за каковой жестокий и бесчеловечный по­ступок я приговорил его к смертной казни, причем признание в преступлении было вырвано у этого человека под пытками: его подвесили за большие пальцы рук, тогда как к ногам при­вязали груз, и так преступник висел четверть часа, пока не со­знался в содеянном».

Часто встречаются исторические свидетельства о том, как во время длительных ужасных осад несчастные жители осаж­денных городов испытывали голод и были вынуждены питать­ся человечиной. Один из таких примеров можно найти в Биб­лии, где рассказывается об ужасах, которые творились, когда Иерусалим взяли в кольцо войска сирийского царя Венадада. Это происходило при правлении царя Иорама в 892 году до н. э. (4 Цар., VI, 24—30). «Congregavit Benadad rex Syriae, uni-yersum exercitum suum, et ascendit, et obsidebat Samariam. Factaque est fames magna in Samaria: et tamdiu obsessa est, doneque venundaretur caput asini octoginta argenteis, et quarta pars cabi stercoris columbarum quinque argenteis. Cumque rex Israel transiret per murum, mulier quaedam exclamavit ad eum; discens: Salva me domine mi rex. Qui ait: Non te salvat Dominus: unde te possum salvare? de area, vel de torculari? Dixitque ad earn rex: Quid tibi vis? Quae respondit: Mulier ista dixit rnihi: Da fili-um tuum, ut comedamus eum hodie, et filium meum comedemus eras. Coximus ergo filium meum, et comedimus. Dixique ei die altera: Da filium tuum ut comedamus eum. Quae abscondit filium suum. Quod cum audisset rex, scidit vestimenta sua, et transibat per murum, Viditque omnis populus cilicium, quo vestitus erat ad carnem intrinsecus» («После того собрал Венадад, царь Си­рийский, все войско свое и выступил, и осадил Самарию. И был большой голод в Самарии, когда они осадили ее, так что ослиная голова продавалась по восьмидесяти сиклей сере­бра, и четвертая часть каба голубиного помета — по пяти сик­лей серебра. Однажды царь Израильский проходил по стене, и женщина с воплем говорила ему: помоги, господин мой царь. И сказал он: если не поможет тебе Господь, из чего я помогу тебе? с гумна ли, с точила ли? И сказал ей царь: что тебе? И сказала она: эта женщина говорила мне: «отдай своего сы­на, съедим его сегодня, а сына моего съедим завтра». И сва­рили мы моего сына, и съели его. И я сказала ей на другой день: «отдай же твоего сына, и съедим его». Но она спрятала своего сына. Царь, выслушав слова женщины, разодрал одежды свои: и проходил он по стене, и народ видел, что вре-тище на самом теле его»).

У. А. Ф. Браун, одно время возглавлявший в Шотландии комиссию по делам умалишенных, представил очень ценный документ под названием «Некрофилия», который был прочи­тан в Глазго на ежеквартальном собрании медико-психологи­ческой ассоциации 21 мая 1874 года. В документе говорится, что в период жестокого правления королевы Елизаветы, когда роскошные пастбища были превращены в выжженную пусты­ню, «несчастные бедняки, похожие на обтянутые кожей скеле­ты, из всех лесных уголков и горных долин выползали на то­щих руках, ибо ноги их уже не держали. Голоса их походили на стоны привидений в склепах; эти люди ели падаль — если им еще выпадало счастье ее найти; более того, они вскоре начинали поедать друг друга; доходило до того, что они безжалостно выкапывали трупы из могил». Каннибализм процветал, когда император Тит осадил Иерусалим, и в период эпидемии чумы в Италии в 450 году. В XI веке во время голода во Франции «на рыночной площади города Тур открыто выставляли на продажу человечину». Один человек построил хижину в лесу Масон и в ней убивал всех, кого ему удавалось хитростью за­ставить переступить порог его дома, а затем он жарил трупы и питался ими. Браун сообщает также, что в Вест-Индии ему стало известно о двух женщинах, которые по ночам зачастили на кладбище. Вроде бы они не выкапывали там трупы, но про­сто спали среди могил, и эти непонятные прогулки, как можно было ожидать, нагоняли панический страх на местных жите­лей. Браун приводит и такой пример: «Последние пристанища мертвых посещали и оскверняли; выкопанные трупы похити­тели целовали, гладили, ласкали и уносили к себе домой, даже если это были останки совершенно незнакомых людей». А вот и еще одна интересная деталь: «В бытность студентом мне ча­сто приходилось проходить практику в психиатрических ле­чебницах, и меня просто поражало, какое огромное количест­во анемичных, пребывающих в состоянии тяжелой депрессии женщин навязывало мне свои признания в том, что они пита­лись человечиной, пожирали трупы, что они вампиры и т. д., и т. п.» Доктор Легранд дю Солль говорит, что у многих чле­нов одной шотландской семьи обнаружилась врожденная тяга к некрофагии¹¹⁶. Прохазка упоминает о жительнице Милана, которая заманивала в свой дом детей и на досуге их поедала. Есть описание одной четырнадцатилетней девочки родом из Пюи де Дром, которая неоднократно демонстрировала нео­бычное пристрастие к человеческому мясу; она любила пить кровь из свежих ран. Разбойник Гаэтано Маммоне, долгое время терроризировавший Южную Италию, имел обыкнове­ние высасывать кровь из ран своих несчастных пленников¹¹⁷. Есть еще пример, когда один человек, живший отшельником в пещере на юге Франции, затащил в свое логово двенадцатилетнюю девочку, задушил ее, совершил половой акт с трупом, а затем, сделав на мертвом теле глубокие надрезы, стал пить кровь покойницы и пожирать ее плоть. Суд признал его невменяемым¹¹⁸.

В XVI веке в Венгрии жила ужасная особа, настоящая лю­доедка — графиня Елизавета Батори, прославившаяся свои­ми некросадистскими мерзостями, за которые ее именовали не иначе, как «кровожадная венгерская графиня». De lugubre memoire* граф Шаролэ (1700—1760) ничто так не любил, как разбавлять убийствами свои сексуальные дебоши, и мно­гие самые мрачные сцены в «Жюльетте» являются лишь вос­произведением тех оргий, которые граф устраивал совместно со своим старшим братом, герцогом Бургундским.

Доктор Лакассань в своем исследовании «Vacher 1'even-treur et les crimes sadiques» («Вашэ-потрошитель и садист­ские преступления». Лион — Париж, 1899) собрал много­численные примеры некросадизма. Жозеф Вашэ, родивший­ся 16 ноября 1869 года в городе Бофор (департамент Изер), был виновен в целом ряде преступлений, продолжавшихся с мая 1894 по август 1897 года. В указанный период Вашэ стал скитаться по всей Франции — это началось сразу же после выхода его из психиатрической лечебницы (его выписа­ли как излечившегося), куда он был упрятан за попытку из­насилования юной служанки, отказавшейся выйти за него за­муж. Свое первое преступление из целой серии он, видимо, совершил 19 мая 1894 года, когда в безлюдном месте убил молодую работницу 21 года от роду. Вашэ задушил девушку и затем изнасиловал мертвое тело. 20 ноября того же года в Видобане (департамент Вар) он задушил шестнадцатилет­нюю дочь фермера, изнасиловал труп и искромсал его ножом. Таким же образом 1 сентября 1895 года в местечке Бенонс (департамент Эн) этот бандит убил шестнадцатилетнего пар­ня, Виктора Порталье, и вспорол ему живот. Три недели спустя убийца задушил четырнадцатилетнего пастушка, Пьера Массо-Пелле, и изуродовал мертвое тело. Последним был убит тринадцатилетний подпасок Пьер Лоран; это произош­ло в Курзье (департамент Рона) 18 июня 1897 года. Тело мальчика было неописуемо исколото и исполосовано ножом. Более чем в десятке подобных преступлений удалось дока­зать авторство Вашэ. Вероятно, этот маньяк был виновен. В гораздо большем количестве такого рода зверских убийств, которые остались нераскрытыми.

Англия еще не скоро оправится от потрясения, вызванно­го непостижимыми зверствами Джека-Потрошителя. Пер­вый труп был обнаружен в местечке Уайтчепел 1 декабря 1887 года, второй — с тридцатью девятью ранами — 7 авгу­ста 1888 года. 31 августа нашли жутко изуродованное жен­ское тело, 8 сентября — четвертое тело с такими же отмети­нами, пятый труп обнаружили 30 сентября, шестой — 9 ноя­бря. 1 июня 1889 года человеческие останки выловили в Тем­зе; 17 июля на еще теплый труп наткнулись в Уайтчепельских трущобах, а 10 сентября того же года было найдено тело по­следней жертвы.

Андреас Биккель убивал женщин, насилуя и уродуя их не­описуемым образом. Доктор Эполар, цитируя работу Фейер­баха «Achtenmoesigen Darstellung merkwuerdzer Verbrechen», сообщает, что Биккель заявил: «Je puis dire qu'en ouvrant la poitrine, j'etais tellement excite que je tressaillais et que j'aurais voulu trancher un morceau de chair pour le manger» («Могу ска­зать: обнажив ей грудь, я испытал такое возбуждение, что мне захотелось отрезать кусочек плоти и съесть его»).

В 1825 году сборщик винограда по фамилии Леже, двад­цатичетырехлетний здоровяк, ушел из дома в поисках работы. С неделю он бродил по лесам, и тут его страшно потянуло на человечину. «И rencontre une petite fille de douze ans, la viole, lui dechire les organes genitaux, lui arrache le coeur, le mange et boit son sang, puis enterre le cadavre. Arrete peu apres, il fait tran-quillement 1'aveu de son crime, est condamne et execute» («Он встречает двенадцатилетнюю девочку, насилует ее, изрезает ей гениталии, вырывает ей сердце, съедает его и пьет ее кровь, после чего закапывает труп. Будучи затем арестован полици­ей, спокойно сознается в своем преступлении; ему выносят смертный приговор и приводят его в исполнение»)¹¹⁹.

А вот и еще знаменитый пример: Винченцо Верцени¹²⁰, некрофаг и некросадист, родившийся в Боттануко, в больной и убогой семье, и арестованный в 1872 году за следующие пре­ступления: попытка задушить свою двенадцатилетнюю двою­родную сестру Марианну, аналогичная попытка задушить двадцатисемилетнюю синьору Аруффи, аналогичная попытка в отношении синьоры Талы, убийство Джованны Мотты (у трупа вырваны внутренности и гениталии, иссечены ножом ляжки, отрезана икра одной из ног, труп раздет догола), убий­ство и расчленение двадцативосьмилетней синьоры Фрицони, попытка задушить свою девятнадцатилетнюю кузину Марию Превитали. В процессе совершения этих преступлений «pour prdlonger le plaisir il mutila ses victimes, leur suca le sang, et detacha meme des lambeaux pour les manger» («для продления удовольствия убийца кромсал ножом свои жертвы, пил их кровь и даже вырывал из тела куски мяса, которые пожирал»).

Подобные вампирические зверства обычно классифициру­ются как некрофилия и некросадизм: «La necrophilie est la prof­anation qui tend a toute union sexuelle avec le cadavre: coit normal et sodqmique, masturbation, etc, Le necrosadisme est la mutilation des cadavres destinee a provoquer un erethisme genital. Le necrosadisme differe du sadisme en ce qu'il ne recherche pas la douleur, mais la simple destruction d'un corps humain. Le necrosadisme aboutit parfois a des actes de cannibalisme qui peu-vent prendre le nom de necrophagie... Necrophiles et necrosadiques sont la plupart du temps des degeneres impulsifs ou debiles mentaux, ce que prouvent leur vie anterieure et leurs tares hereditaires. Ce sont en outre bien souvent des hommes auxquels un contact professionel avec le cadavre a fait perdre toute repug­nance (fossoyeurs, pretres, etudiants en medicine)».

(«Некрофилия — это надругательство над умершими, предполагающее вступление во всякого рода сексуальные от­ношения с трупами: половой акт — обычный или анальный и т. д., и т. п. Некросадизм — это нанесение трупам тяжких телесных повреждений с целью достичь сильного эротичес­кого возбуждения. От традиционного садизма некросадизм отличается тем, что последний направлен не на причинение боли, а просто на разрушение человеческого тела. Некроса­дизм нередко приводит к актам каннибализма, которые мо­гут обозначаться термином «некрофагия»... Некрофилы и некросадисты большую часть времени пребывают в состо­янии буйного помешательства или слабоумия, что подтверж­дается их прошлым и дурной наследственностью. Но с дру­гой стороны, некрофилия и некросадизм часто встречаются среди тех, кому по долгу службы приходится регулярно иметь дело с трупами, к которым эти люди в конце концов теряют всяческое отвращение (могильщики, священники, студенты - медики ) » ).

Термин «некрофилия», видимо, впервые предложил в XIX веке бельгийский психиатр доктор Гислен; термин «не­кросадизм» стал использовать доктор Эполар.

Некрофилия была известна еще в Древнем Египте, и против нее принимали самые тщательные меры предосторожности, как сообщает Геродот (книга II, LXXXIX): («Жен знатных людей и красивых женщин передают в руки бальзамировщиков не сра­зу, а лишь на третий-четвертый день после смерти. Это делает­ся для того, чтобы бальзамировщики не могли вступать в поло­вые сношения с трупом. Ибо рассказывают, что один бальзами­ровщик был застигнут во время совокупления с только что скончавшейся красавицей — на него донес напарник»).

Говорят, что коринфский тиран Периандр, убив свою же­ну, решил еще раз возлечь с ней на ложе и выступить в роли мужа. У Дамхоудера в книге «Praxis Rerum Criminalium», на­писанной в конце XIV века можно прочесть следующее: «Casu incidit in memoriam execrandus ille libidinis ardor, quo quidam feminam cognoscunt mortuam» («Случайно вспомни­лась эта отвратительная страсть похотливая, когда некую жен­щину умершую познали»).

Различными авторитетами собрано множество примеров некрофилии, из которых здесь достаточно привести лишь не­сколько случаев. «En 1787, pres de Dijon a Citeaux, un mien aieul, qui n'tait medecin de cette celebre abbaye, sortait un jour du convent pour aller voir, dans une cabane situee au miliem des bois, la femme d'un bucheron que la veille il avait trouvee mourante. Le mari, occupe a de rudes travaux, loin de sa cabane, se trouvait force d'abandonner sa femme qui n'avait ni enfants, ni parents ni voisins autbur d'elle. En ouvrant la porte du logis, mon grand-pere fut frappe d'un spectacle monstraeux. Un moine queteur accomplis-sait 1'acte du coit sur le corps de la femme qui n'etait plus qu'un cadavre» («B 1787 году в деревне Сито, близ Дижона, мой дед, работавший врачом в этом знаменитом аббатстве, однаж­ды вышел из монастыря, чтобы в хижине, расположенной по­среди леса, навестить пациентку — жену лесоруба, которую накануне он видел фактически уже умирающей. Мужу, заня­тому на своей тяжелой работе, пришлось оставить жену в оди­ночестве: рядом не было ни детей, ни ее родителей, ни сосе­дей. Открыв дверь лачуги, мой дед был поражен чудовищным зрелищем. На теле уже умершей женщины лежал охваченный страстью монах, завершавший половой акт с трупом») ¹²¹  .

  В 1849 году сообщалось о следующем случае: «II venait de mourir une jeune personne de seize ans qui appartenait a une des premieres families de la ville. Une partie de la nuit s'etait ecoulee lorsqu'on entendit dans la chambre de la morte le bruit d'un meu-ble qui tombait. La mere, dont l-'appartement etait voisin, s'empressa d'accourir. En entrant, elle appercut un homme qui s'echap-pait en chemise du lit de sa fille. Son effroi lui fit pousser de grands cris qui reunirent autour d'elle toutes les personnes de la maison. On saisit 1'inconnu qui ne repondait que confusement aux questions qu'on lui posait. La premiere pensee fut que c'etait un voleur, mais son habillement, certains signes dirigerent les recherches d'un autre cote et Ton reconnut bientot que la jeune fille avait etc defloree et polluee plusieurs fois. L'instruction apprit que la garde avait ete gagnee a prix d'argent: et bientot d'autres revelations prouverent que ce malhereux, qui avait recu une education distinguee, jouissait d'une tres grande aisance et etait lui-meme d'une bonne famille n'en etait pas a son coup d'essai. Les debate montrerent qu'il s'etait glisse un assez grand nombre de fois dans le lit de jeunes filles mortes et s'y etait livre a sa detestable passion» («Только что скон­чалась юная особа, шестнадцатилетняя девушка, принадлежав­шая к одной из знатнейших в городе семей. Ночь была уже на исходе, когда в комнате усопшей раздался грохот — рухнула какая-то мебель. Мать покойной, чья комната была по сосед­ству, тут же примчалась на шум, ворвалась внутрь и увидела, как в дверь выскользнул незнакомый мужчина в ночной ру­башке ее дочери. От ужаса дама испустила душераздирающий вопль, на который сбежались все домочадцы. Незнакомца схватили; на вопросы он отвечал, но как-то сбивчиво и туман­но. Первым делом подумали, что это грабитель, однако его об­лачение и еще кое-какие признаки заставили повести расследо­вание в ином направлении. Выяснилось, что юную покойницу дефлорировали, совокупившись с трупом несколько раз. След­ствие выявило, что сиделка была подкуплена, и вскоре очеред­ные разоблачения подтвердили, что этот несчастный, будучи человеком весьма состоятельным, родившимся в приличной семье, получившим изысканное воспитание и отличное образо­вание, тем не менее, не в первый раз занимается столь постыд­ным делом. В ходе судебного разбирательства было установле­но, что подследственному ранее неоднократно удавалось проскользнуть в постель к юным покойницам, где он и давал выход своей отвратительной страсти») ¹²²   .

В 1857 году всеобщее внимание привлек случай некрофи­ла Александра Симеона, родившегося в 1829 году. Он был несчастным подкидышем, который всегда был слабоумным и в конце концов пришел к полному помешательству. Этот тип отличался крайне отвратительными привычками. «Simeon, trompant la surveillance, s'introduisait dans la salle de morts quand il savait que le corps d'une femme venait d'y etre depose. La, il se livrait aux plus indignes profanations. II se vanta publiquement de ses faits» («Симеон, узнавая, что в морге только что выстави­ли очередной женский труп, обманывал охрану и проникал в мертвецкую. Там этот человек приступал к самым мерзким надругательствам над мертвым телом. Симеон публично по­хвалялся своими «подвигами»)¹²³.

Доктор Морель в «Gazette hebdomadaire de medicine et de chirurgie» («Еженедельная медицинская и хирургическая газе­та») за 13 марта 1857 года рассказывает: «Un acte semblable a celui de Simeon a etc commis a la suite d'un pari monstrueux, par un eleve d'une ecole secondaire de medicine, en presence de ses camarades. II est bon d'ajouter que cet individu, quelques annees plus tard, est mort aliene» («Поступок, похожий на действия Симеона, был совершен в результате заключения чудовищно­го пари одним студентом медицинского училища в присутст­вии его друзей. Остается добавить, что через несколько лет этот человек скончался в психиатрической больнице»).

Доктор Моро из города Тур в своем знаменитом исследо­вании «Aberrations du sens genesique» («Половые извраще­ния», 1880) со ссылкой на газету «Evenement» («Эвенман») за 26 апреля 1875 года рассказывает о необычном случае, про­изошедшем в Париже. Обвиняемый Л., главный герой проис­шествия, был женатым человеком и отцом шестерых детей. Когда умерла жена одного из его соседей, Л. вызвался дежу­рить в комнате усопшей, пока семья занималась деталями под­готовки к погребению. «Alors une idee incomprehensible, hors nature, passa par 1'esprit du veilleur de la morte. II souffla les bou­gies allumees pres du lit, et ce cadavre, glace, raidi, deja au decom­position fut le proie de ce vampire sans nom» («И тут разумом де­журившего у постели покойницы овладела непостижимая, про­тивоестественная идея. Он задул свечи, горевшие у кровати, и холодный, застывший труп на грани разложения стал добы­чей этого вампира»). Надругательство почти сразу же вскрылось благодаря тому, что постель покойной была в беспорядке и еще по кое-каким признакам. Л. бежал, однако по настоянию доктора Пуссона и мужа покойной, обезумевшего от горя и гнева, его арестовали и начали следствие. A quel delire atil obei? (Какое умопомрачение толкнуло его на это?)

Альбер Батай в книге «Уголовные и гражданские дела» («Les causes criminelles et mondaines», 1886) приводит рассказ об Анри Бло, «un assez joli garcon de vingt-six ans, a figure un peu bleme. Ses cheveux sont ramenes sur le front, a la chien. II porte a la levre superieure une fine moustache soigneusement effilee. Ses yeux, profondement noirs, enfonces dans 1'orbite, sont clignotants. II a quelque chose de felin dans I'ensemble de la phy-sionomie; quelque chose aussi de 1'oiseau de nuit. Le 25 mars; 1886, dans la soiree, entre 11 heures et minuit Blot escalade une petite porte donnant dans la cimetiere Saint-Ouen, se dirige vers la fosse commune, enleve la cloison qui retient la terre sur la derniere biere de la rangee. Une croix piquee au-dessus de la fosse lui apprend que le cerqueil est le corps d'une jeune femme de dix-huit ans, Fernande Mery, dite Carmanio, figurante de theatre, enterree la veille.

II deplace la biere, Touvre, retire le corps de la jeune fille qu'il emporte a 1'extremite de la tranchee, sur le remblai. La, il pose, par precaution, ses genoux sur des feuilles de papier blane enlevees a des bouquets et pratique le coit sur le cadavre. Ensuite, il s'endort probablement, et ne se reveille que pour sortir du cimetiere assez a temps pour ne pas etre vu, mais trop tard pour replacer le corps» («достаточно красивом парне двадцати восьми лет, с бледно­ватым лицом. Волосы зачесаны на лоб челкой. У него запав­шие глаза, необыкновенно черные и блестящие. В целом, в его лице есть что-то от кошки и одновременно — от ночной пти­цы. 25 марта 1886 года, между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи Бло перелезает через дверцу ограды кладбища Сент-Уан, направляется к братской могиле, приподнимает пе­реборку, отделяющую от земли последний в этом ряду гроб. По кресту у подножия братской могилы Бло узнает, что в этом гробу — тело молодой женщины, восемнадцатилетней Фернанды Мери по прозвищу «Карманио», театральной фи­гурантки, похороненной накануне.

Бло вытаскивает гроб, открывает его и достает оттуда те­ло девушки, которое относит на край ямы и кладет на насыпь. Там молодой человек становится на колени, предусмотритель­но подложив под них листки белой бумаги из-под букетов, и совершает с трупом половой акт. Затем, вероятно, ложится спать и просыпается лишь тогда, когда пора уходить с кладби­ща, и удаляется достаточно рано, чтобы его не заметили, но слишком поздно, чтобы успеть вернуть труп на место»). Любопытно, что, когда осквернение было обнаружено, один человек по фамилии Дюамель прислал письмо, в котором при­знался, что это он совершил данное осквернение. Дюамеля за­ключили в тюрьму в Мазасе, поскольку он сообщил такие по­дробности преступления, что следователи действительно пове­рили в его виновность. Однако два врача, обследовавшие Дю­амеля, установили, что он невменяем. 12 июня Бло снова ана­логичным образом осквернил могилу, после чего заснул. Его застигли на месте преступления и арестовали. 27 августа, ког­да началось судебное разбирательство, и судья выразил свой ужас перед действиями обвиняемого, Бло равнодушно возра­зил:  «А чего вы хотите — у каждого свои пристрастия. Мое — это трупы!» Доктор Мотэ не смог признать его не­вменяемым, и Анри Бло приговорили к двум годам тюрьмы. ДокторТибериус из Афин рассказал о следующем случае. Лет семь назад один студент-медик проник в часовню для от­певания усопших, где лежало тело только что скончавшейся красавицы-актрисы, которую собирались готовить к похоро­нам и к которой студент испытывал безумную страсть. Осы­пая холодный труп жаркими поцелуями, преступник совоку­пился со своей мертвой возлюбленной. Следует отметить, что на трупе было роскошное одеяние, усыпанное драгоценностя­ми, — именно в таком виде усопшую собирались нести в по­хоронной процессии.

Говорят, что некрофилия -— привычное явление в некото­рых странах Востока. «En Turquie, dans les endroits ou les eimetieres sont mal gardes, on a souvent vu, parait-il d'abjects individus, la lie du peuple, contenter sur les cadavres qu'ils exhumaient leurs desirs sexuels» («В Турции, в тех местах, где кладбища плохо охраняются, будто бы часто видели, как от­дельные гнусные личности, подонки, используют эксгумиро­ванные трупы в качестве объекта удовлетворения своих сексу­альных желаний»).

Дело Виктора Ардиссона, которого в газетах называли «1е vampire du Muy» («вампир из Мюи») и которого арестовали по многочисленным обвинениям в эксгумации трупов и совокупле­нии с ними, подробнейшим образом исследовал доктор Эполар. Он вынес следующее заключение: «Ardisson est un debile men-tale inconscient des actes qu'il accomplit. II a viole des cadavres parce que, fossoyeur, il lui etait facile de se procurer des apparences de femmes sous forme de cadavres auxquels il pretait une sorte d'ex-istence» («Ардиссон — это безумец, не ведающий, что творит. Он насиловал мертвых, ибо в роли могильщика ему было легко добывать себе подобия женщин в виде трупов, которым он обеспечивал некую видимость существования»)¹²⁴.

В деле Леопольда и Лоуба мотивом преступления, совер­шенного в 1924 году в Чикаго и широко обсуждавшегося по всей Америке, был некросадизм. Совершив убийство несчастного мальчика, эти два жалких дегенерата надругались над мертвым телом. Уместно будет заявить, что источником этого отврати­тельного преступления стала ложная философия. Денег у пре­ступников было в избытке, сознание их было замутнено отголо­сками учения Фрейда, и два молодых супермена почувствовали себя выше всех законов. Эти юнцы уже испытали всю гамму эротических впечатлений, чувства их уже притупились, и захоте­лось чего-то новенького, чтобы как-то расшевелить свои исто­щенные нервы. Поток всех этих низостей и мерзостей можно было бы пресечь, вернувшись к истинной философии, к профес­сиональным знаниям схоластов, преподавателей и врачей.

Небезызвестны — и в действительности не так уж ред­ки — поразительные примеры того, что можно было бы на­звать «воображаемой некрофилией». Подходящие условия для ее сеансов специально создают в самых дорогих, избран­ных номерах.

В своем исследовании «La corruption Fin-de-Siecle» («Ко­нец века: всеобщее разложение») Лео Таксиль отмечает: «Une passion sadiste des plus eftrayantes est celle des detraques auxquels on a donne le nom de «vampire». Ces insenses veulent violer des cadavres. Cette depravation du sens genesique, dit le docteur Paul Moreau de Tours constitue le degre le plus extreme des deviations de 1'appetit venerien» («Одно из самых ужасных садистских пристрастий — это пристрастие тех ненормаль­ных, которых окрестили «вампирами». Этих безумцев обуре­вает желание насиловать трупы. Подобное половое извраще­ние, по словам доктора Поля Моро из Тура, представляет со­бой крайнюю степень отклонения в сфере сексуальных по­требностей»). Он сообщает также, что в некоторых борделях нередко имеются «chambres funebres» («похоронные комна­ты»). «D'ordinnaire, on dispose, dans une piece de 1'etablisse-ment des tentures noires, in lit mortuaire, en un mot, tout un appareil lugubre. Mais 1'un des principaux lupanars de Paris a, en permanence,  une chambre  speciale,  destinee aux clients qui desirent later du vampirisme.

Les murs de la chambre sbnt tendus de satin noir, parsemi de lafmes d'argent. Au milieu est' un cataphalque, tres riche. Une femme, paraissant incite, est la, Vouchee dans un cercueil decou-vert, la tete reposant sur un coussin de velours. Tout autour, de longs cierges, plantes dans de grandes chandeliers d'argent. Aux quatre coins de la piece, des urnes funeraires et des cassolettes, brulant, avec des parfums, un melange d'alcool et de sel gris, dont les flammes blafardes, qui eclairent le cataphalque, donnent a la chair de la pseudo-morte la couleur cadaverique.

Le fou luxurieux, qui a paye dix louis pour cette seanse, est introduit. И у a un prie-dieu ou il s'agenouille. Un harmonium, place dans un cabinet voisin, joue le Dies irae ou De Profundis. Alors, aux accords de cette musique de funerailles le vampire se rue sur la.fille qui simule la defunje et qui a ordre de ne pas faire un mouvement, quoiqu'il advierjne» («Обычно в одной из ком­нат есть сооружение, занавешенное черной материей, т. е. сроеобразное «ложе для покойницы» — словом, все атрибу­ты траурной обстановки. Но один из главных парижских до­мов терпимости располагает специальной комнатой, предназ­наченной для клиентов, желающих испытать, что такое вам­пиризм.

Стены помещения обиты черной атласной тканью, расши­той серебряным бисером. Посреди комнаты возвышается весьма роскошный катафалк. Там, в открытом гробу, лежит женщина без признаков жизни. Голова ее покоится на бархат­ной подушке. Вокруг расставлены длинные восковые свечи в больших серебряных подсвечниках. Во всех четырех углах стоят погребальные урны, а также курильницы, в которых вместе с благовониями горит смесь спирта и поваренной соли. Их тусклое пламя, освещающее катафалк, придает телу лже­покойницы трупный цвет.

Впускают сластолюбивого сумасброда, заплатившего за этот сеанс десять луидоров. Перед катафалком стоит скамееч­ка для молитвы, на которой клиент преклоняет колени. В со­седнем кабинете фисгармония начинает играть «Dies irae» или «De Profundis». Как только раздаются эти похоронные аккор­ды, «вампир» набрасывается на девицу, которая изображает усопшую и которой велено не шевелиться, что бы ни случи­лось»)¹²⁵.

Весьма разумно было бы предположить, что катафалк, гроб, черная траурная материя призваны настраивать на тор­жественный лад и убивать желание, однако в, определенных кругах все это погребальное великолепие, напротив, считается самым элегантным возбуждающим средством, самым испы­танным и сильнодействующим из всех изысканнейших афродизиаков.

 

 

 

КОММЕНТАРИИ К ГЛАВЕ I

 

¹ «Идите от Меня, проклятые, в огнь вечный, уготованный диаволу и am лам его». (Матф., XXVI, 41).

²     См. Sinistrari, «De Daemonialitate»;,,XXIV (Синистрари, «О демонизме
английский перевод осуществлен пишущим эти строки: «Demoniality», Fortu
Press, 1927, pp. 11—12) — то место, где говорится о совокуплении ведьм с демоном, присваивающим человеческое тело.

³   «Энеида», II, 794. Вергилий повторяет эту строку («Энеида», VI, 702).

⁴   Лк, XXIV, 39.

⁵   P. W. Hofmayr, «Religion der Schilluk» (П. В. Хофмайр, «Религия шиллуков»

⁶    «Journal of the Anthropological Institute»; Rev. J. Roscoe, «Notes on the
Manners and Customs of the Baganda» (Преподобный Дж. Роскоу, «Записи
о нравах и обычаях народа баганда»), XXXI (1901), р. 130; XXXII (1902,
р. 46; and «The Baganda» («Баганда»), London, 1911.

⁷  Hermann Rehse, «Kiziba, Land und Leute» (Герман Резе, «Кизиба: земля
и люди»), Stuttgart, 1910.

⁸  Gouldsbury and Sheane, «The Great Plateau of Northern Rhosesia» (Гоулдсбери и Шин, «Великое плато Северной Родезии», London, 1911, pp. 80).

⁹  Missionar J. Irle,   «Die   Herero,   ein   Beitrag zur  Landes-Volks-und-
Missionskunde», Guetersloh, 1906, p. 75 (Миссионер И. Ирле, «Народ гереро:
доклад о стране, людях и миссионерской деятельности среди них», Гютерсло,
1906, с. 75).

¹⁰South African Folk-Lore Journal», Cape Town, 1879, I, «Some Customs of the Ovaherero», pp. 64, sqq. («Саут-Эфрикэн Фольклор Джорнэл», Кейптаун, 1879, т. I, «Некоторые обычаи овагереро», с. 64).

¹¹   Hermann Toenjes, «GVamboland, Land, Leute, Mission», Berlin, 1911, pp.
193—197 (Германн Теньес, «Овамболенд: страна, люди, миссия». Берлин, 1911,
с. 193-197).

¹²   «Another Grey Ghost Book» («Еще одна Книга Серого Призрака»).

¹³   Rev. Henry Callaway,  «The Religious System of the Amazulu»,  Natal,
Springvale, etc.; 1868—1870, Part II, pp. 144—146 (Преподобный Генри Кэллэ-
уэй, «Религиозная система народа зулу», Наталь, Спрингвейл и т. д. Часть II,
1868—1870, часть II, с. 144—146).

¹⁴   Нильское племя динка, обитающее в долине Белого Нила, считает эту великую сущность, Денгдита, своим предком и, соответственно, приносит ему
жертвы в воздвигнутых в его честь святилищах.

¹⁵   «The Baganda», London, 1911, p. 271 («Баганда», Лондон, 1911, с. 271).

¹⁶   A. Kropf, «Die religioesen Anschauungen der Kaffern», Verhandlungen der
Berliner Gesellschaft fuer Antropojogie, Ethnologic und Urgeschichte, 1888, p. 46
(А. Кропф, «Религиозные воззрения кафров». Заседания берлинского общества антропологии, этнографии и первобытной истории, 1888, с. 46).

¹⁷   R. H. Nassau, «Fetichism in West Africa», London, 1904 (P. X. Haccay,
«Фетишизм в Западной Африке», Лондон, 1904).

¹⁸ Pere Guis, «Les Nepis ou Sorciers», Missions Catholiques, XXXVI (1904),
p. 370. And M. J. Erdweg, «Die Bewohner der Insel Tumleo, Berlinshafen, Deutsch-
Neu-Guinea», Mittheilungen der Anthropologischen Gesellschaft in Wien, XXXII
(1902), p. 287 (Отец Ги, «Непи, или колдуны». Католические миссии, XXXVI,
1904, с. 370). А также М. И. Эрдвег, «Жители острова Тумлео, Берлинхафен,
Германская Новая Гвинея». Сообщения антропологического общества в Вене,
XXXII1902, с. 287.                

¹⁹ Professor J^J. M. de Groot, «Religious System in China», Leyden, 1882. (Профессор И. И. М. де Гроот, «Религиозная система Китая», Лейден, 1882).

²⁰ J. Welhausen, «Reste Arabischen Heidentumes», Berlin, 1887. (И. Вельхаузен, «Остатки арабского язычества», Берлин, 1887).

²¹ Сервий ссылается на «Энеиду» (V, 77—79):

Там, возлиянья творя, две чаши вакховой влаги

Чистой и столько же чаш молока и крови священной

Он пролил, и, цветы разбросав пурпурные, молвил:...

(Перевод С. Ошерова).

У этого комментатора есть и другая ссылка на «Энеиду» (III, 66—68):

Пенные чаши несут с парным молоком и сосуды

С жертвенной кровью мужи, и в последний раз громогласно

Все взывают к нему, схоронив его душу в могиле.     

(Перевод С. Ошерова)

²²Ср. «Книга Бытия», IX, 4, и 1 Царств (Книга пророка Самуила), XIV, 33.

²³   См. также «Версию Дуэ» и «Каноническую Версию».

²⁴   X, 487 и XI. Этот отрывок подробно разбирается в главе III настоящего
издания.

²⁵ Иеремия, XVI, 6.

²⁶   Иеремия, XLI, 5.

²⁷   Pierre de Labriolle, «Histoire de la Litterature Latine Chretienne»; Paris, 1920,
Tableau No. 7 (43) (Пьер де Лабриоль, «История христианской литературы на
латыни», Париж, 1920, Обзор № 7(43)).

²⁸ Migne (Минь), «Patrologia Latina», vol. XXIV, column 782.

²⁹ Ср.: горе Анны в связи со смертью царицы Дидоны («Энеида», IV, 673):

В кровь расцарапав лицо, кулаками в грудь ударяя.

³⁰   «De Getarum (Gothorum) Origine et Rebus Gestis» («О происхождении
и деяниях племени готов»), ed. Theodor Mommsen, Berlin, 1882, p. 124.

³¹   Есть знаменитый пример такого рода, связанный с папой Иннокентием VIII. Как сообщает Инфессура, когда папа лежал при смерти, к нему явился
некий врач-еврей и предложил излечить его, сделав ему переливание свежей,
молодой крови. Для подобного эксперимента выбрали трех молодых, пышущих
здоровьем парней. Каждому из них заплатили по одному дукату. «Et paulo post
mortui sunt; ludaeus quidem aufugit, et Papa non sanatus est» («Вскоре все трое
юношей скончались; означенный иудей бежал, а папа так и не выздоровел»).

³²   F. Bonney, «On some Customs of the Aborigenes of the River Darling, New
South Wales». Journal of the Anthropological Institute. XIII, 1884, p. 132 (Ф. Бонней, «О некоторых обычаях аборигенов долины реки Дарлинг. Новый Южный
Уэльс». Журнал антропологического института, XIII, 1884, с. 132).

³³   Не может быть никаких сомнений в том, что путем срезания волос рассчи­
тывали помочь больному восстановить жизненную энергию и поправиться.
У многих народов волосы считались вместилищем силы. Ср. историю Самсона
и Далилы.

³⁴  Etymologic Woerterbuch des Slav. spr. (Этимологический словарь славянских языков).

³⁵ Эсхил, «Семеро против Фив», 820—821:

Да, город цел. Но кровь его правителей,

Друг друга погубивших, вся в песок ушла.

³⁶ Аристофан, «Осы», 1502.

³⁷ I.447.

³⁸ Между тем, согласно древним географическим представлениям, Океан сам по себе является рекой, тогда как Гомер считал его великой рекой, омывающей земной диск и втекающей в саму себя, и Океану даются все эпитеты, характер­ные для реки.

³⁹Abbott, «Macedonian Folklore», p. 217 (Эббот, «Македонский фольклор», с. 217).

⁴⁰Geographica, ed. Casaubon, p. 19. 

⁴¹Apud Schweighauser, «Epictetoe Philosophicoe Monumenta», vol. III.

⁴²   В древних рукописях встречается и другая форма.

⁴³   77, Е. Platonis Opera, «recognovit loannes Buenet», vol. I.

⁴⁴ Bernard Schmidt, «Das Volksleben der Neugriechen», p. 159.

⁴⁵ Lawson,  «Modern Greek Folklore», (Лоусон, «Современный греческий фольклор»), р. 159.

⁴⁶   Ralston, «Songs of the Russian People» (Рэлстои, «Песни русского наро­
да»), р. 409.

⁴⁷   Стоит вспомнить историю зверски убиенного Пелопса, которого его отец
Тантал зажарил и подал богам в качестве пиршественного блюда. Боги, однако,
поняли, в чем дело, и только Деметра, поглощенная скорбью по своей пропав­
шей дочери Персефоне, не заметила и съела плечо зажаренного юноши. Исто­рия эта происходит из Элиды. Боги оживили парня, и Деметра тогда заменила
ему недостающее плечо другим, сделанным из слоновой кости. Эту реликвию
принято было демонстрировать в Элиде еще в древности, и Плиний сообщает:
«Et Elide solebat oslendi Pelopis costa, quam eburneam adfirmabant» («Б Элиде
имели обыкновение показывать ребро Пелопса, утверждая, что оно из слоновой кости»). «Historia Naturalis», XXVIII, 4, vij, ed. Gabriel Brotier, Barbou, 1779,
vol. V, p. 112. Слово «costa» в данном отрывке вполне можно понимать в зна­
чениях «плечо» и «бок». Но Бротье приводит глоссу: «Pelopis costa. Corrupte».
In MSS. Reg. Pelopis ostiliam: in editione principe, Pelopis hasta. Emendavere
recentiores, Pelopis costa. Legendum potius, Pelopis scapula. Est enim teste Vergilio.

Georg, III, 7. («В первом издании было написано: «копье Пелопса, а издатели исправили на «ребро Пелопса», Лучше читать «плечо», чему свидетель Верги­лий». («Георгики», III, 7)):

...Пелоп, с плечом из кости слоновой

Конник лихой...

Можно предположить, что в первом издании «копье» употреблялось как ме­тафора пениса; подобные «военные» сравнения встречаются нередко. См. у Ав-зония, «Cepto nuptialis», 117, «Intorquet summis adnixus viribus hastam» («Мечет муж сей копье, все силы напрягши»).

⁴⁸   Это   поверье   присуще,   видимо,   преимущественно   Элиде.   Curtius
Wachsmutt, Das alte Griechenland im Neiien, p. 117.

⁴⁹   Слово Vampyrus не упоминают ни Дю Каюк, ни Форчеллини, изд.
Forlanetto & De-Vit, 1871; нет этого слова и в «Petit Supplement» Шмидта,
1906.

⁵⁰ 1586-1669.

⁵¹ Relation de се qui s'est passe de plus remarquable a Sant-Erini Isle de rArchipel, depuis 1'etablissement des Peres de la compagnie de Jesus en icelle, Paris, MDCLVII.

⁵² Imprimatur, Hie Liber cui Titulus, The present State. Car. Trumball Rev. in "Christo Pat. ac Dom. Gul. Archiep. Cant, a Sac. Dom. Ex Aed. Lamb, 8 Feb, 1678—1689. Term Catalogues; Easter (May), 1629.

⁵³ Pop также написал в соавторстве с Иоганном Генрихом Румпелем работу De Spiritibus in fodinis apparentibus, seu de Virunculis metallicis; видимо, первое ее издание -г- ин кварто, 1668, но я видел только ее лейпцигское издание 1672 го­да и переиздание 1677 года.

⁵⁴ 8vo, 1739. Он написал также «Phiksophicae et Christianae Cogitationis de Vampiris», 1739.

⁵⁵   Я пользовался изданием «Nouvelle edition revue, corrigee et augmentee par
1'auteur». 2 vols., Paris, chez Debure 1'aine, 1751.

⁵⁶   Vol. II, p. 2.

⁵⁷   Его жизнь описал ГЬадиус (in Mai, Bibliotheca Nova Patrum, VI, Рим,
1853; см. также Legrand, «Bibliographic hellenique du XVII siecje», Paris, 1893).

⁵⁸   «Scuto circumdabit te verjtas eius: non timebis a timore noctumo. A sagitta
volante in die, a negotio perambulante in tenebris: ab incursu, et daemonic meridiano».
Psalm XC.

⁵⁹   Автор неизвестен.

⁶⁰   В Греции в наши дни похороны обычно заканчиваются тем, что собравши­
еся у могилы участники погребения распределяют между собой куски вареного
мяса и вино; порцию пищи и напитков оставляют в стороне — для усопшего. Не­
редко дело не ограничивается легкой закуской, и у кладбища разворачивается
сцена весьма основательной трапезы. Следующий за ней ужин дома с родственниками и друзьями — носит название «утешительная трапеза» или «согревающая трапеза».

⁶¹   Рассуждение об искушении Господа Нашего. Homilia XVI in Evangelium.

⁶² Подобные явления дело весьма нередкое. См. Faber, «The Foot of the Cross, or The Sorrows of Mary» (Фабер, «У подножия креста, или Скорбь Марии»), пя­тое издание, 1872, с. 209; Le Vicomte Hippolyte de Gouvello, «Apparitions d'une arae du Purgatoire en Bretagne» (Виконт Ипполит де Гувелло, «Явления одной ду­ши из чистилища»), Tequi, Paris, четвертое издание, 1919, возможно, прочтете не без пользы для себя. Данте говорит («Чистилище», XI, 34—36):

Чтоб эти души, в легкой чистоте,

Смыв принесенные отсюда пятна,

Смогли подняться к звездной высоте...

(Перевод М. Лозинского)

⁶³ У. У. Сгори в «Roba di Roma» отмечает: «Субботу итальянцы считают счастливым днем как день Пресвятой Девы». В субботу всегда светит солнце — пусть даже выглянет лишь на мгновение. Орландо Пещетти в книге «Итальян­ские пословицы» (Orlando Pescetti, «Proverbi Italian!», 12mo), Венеция, 1603, пишет: «Ne donna senza amore ne Sabbato senza sole» («Нет женщины без люб­ви, нет Субботы без солнца»). Аналогичная пословица есть у испанцев, а один из французских стишков гласит:

Словно летом, зимой не было субботы такой, чтобы солнышко не высунуло носик свой.

Авейрон в своей книге «Сельскохозяйственные пословицы и поговорки Франции» (Aveyron, «Proverbes et Dictons Agricoles de France», 12mo, Paris, 1872) приводит по этому случаю некоторые поговорки. На Золотом Берегу, Мез (Маас) говорят так:

Солнце, по своему предпочтению

в субботу выказывает почтение.

А вот еще одна поговорка:

Нет субботы без солнечного света,

нет старушки без доброго совета.

⁶⁴ The Glories of Mary. «Practices of Devotion... Fourth Devotion, of Fasting» (Триумфы Марии. «Практика религиозных обрядов... Четвертый обряд — со­блюдение поста»).

⁶⁵ «De Passione Domini» («О страстях Господних»), с. II.

⁶⁶ Abbot, Macedonian Folklore, pp. 221—222.

⁶⁷ См. Ф. Краусс, «Вампиры в южнославянских поверьях» («Vampyre im suedslavischen Volksglauben», Globus, LXI, 1892, c. 326). Автор говорит, что в некоторых районах Боснии есть такой обычай: когда крестьянки приходят в чейглибо дом, чтобы выразить соболезнование в связи со смертью кого-то из близких хозяина, они засовывают себе за платок веточку боярышника, а уходя из этого дома, выбрасывают цветок на улицу. Считается, что вампир будет столь поглощен складыванием вместе листочков боярышника и собиранием почек, что просто не сможет последовать за женщинами в их дома.

⁶⁸1526—1585. См. G. Dejob, Marc-Antoine Muret, Paris, 1881.

⁶⁹ «Historia Naturalis», VII, liii, 52.

⁷⁰ За 31 октября 1885 года, с. 841.

⁷¹ с. 80.

⁷² Horace Welby, «The Mysteries of Life and Death» (Хорас Уэлби, «Тайны
жизни и смерти»).                  

⁷³ В книге монсиньора Бенсона «Веяние» («A Winnowing», 1910) Джек Уэ-стон умирает И возвращается к жизни. Однако смерть героя аннулировала его брачный союз — момент, которого автор не учел.

⁷⁴   Купер, «Неопределенность признаков смерти» (Cooper, «The Unxertainty
of the Signs of Death»).

⁷⁵   Второе издание Уолтера Хэдвена, дотора медицинских наук (Second
Edition by Walter R. Hadwen, M. D., London, 1905).

⁷⁶   «La morte apparente» («Явная смерть»), р. 16.

⁷⁷ Lancet, 22nd December, 1883, pp. 1078—1080.

⁷⁸ c.65.

⁷⁹   «De Anima» («О душе»), V.

⁸⁰   Поскольку этот день — праздник св. Мартина, то в некоторых мартирологах поминовение св. Иоанна Подателя милостыни переносится на 23 января,
в Других — на 3 февраля, а в третьих — на 13 июня. У греков 11 ноября — праздник св. Меннаса, поэтому праздник св. Иоанна перенесен на следующий день.

⁸¹   Родился около 345, скончался в 339 году. Один из наиболее значительных
писателей-аскетов четвертого века. Его работы можно найти в издании: Migne,
«Patrologia Graeca», XL. Следует, однако, заметить, что св. Иероним (Epistola
133 ad Ctesiphontem, n. 3) обвиняет его в заблуждениях, связанных с ориентацией на идеи Оригена и объявляет его предтечей Пелагия.

⁸²   Св. Вавила, епископ Антиохии, вместе с другими христианами пострадал
во время гонений Деция в 250 году. Место его погребения весьма почиталось.
Цезарь Галл выстроил в честь мученика церковь в Дафне, дабы положить конец всяческим мерзостям и демонизму местного храма и оракула. После того
как останки святого были перенесены в новый храм, оракул Аполлона перестал
действовать. Когда Юлиан-отступник обратился к своему языческому богу,
то не получил никакого ответа. В последующие годы святые мощи Вавилы перевезли в Кремону. Праздник его отмечается 24 января, а у греков — 4 сентября.

⁸³ Эфраим Антиохийский сменил Евфрасия в качестве патриарха в 527 году. Отличился как один из защитников веры на Халкидонском соборе в 451 году, выступив там против монофизитов. Большинство из его сочинений утеряно. Скончался в 545 году.

⁸⁴ Первое издание: Frouton du Due in Auctarium biblioth. patrum, II, 1057— 1159, Paris, 1624. Гораздо лучше издан этот текст у Котелье в Ecclesiae Graecae Monumenta, II, Paris, 1681; перепечатка этого издания: Migne, Patres Graeci, LXXXVII, iii, 2851—3112; Минь в «Patres Latini», LXXXII, 121—240, вос­производит также латинскую версию Блаженного Амброджо Траверсари, впер­вые опубликованную в Венеции, 1475, и в Виченце, 1479.

⁸⁵  Edward Kinesman, «Lives of the Saints», 1623, .p. 591.

⁸⁶ Есть два святых с одним и тем же именем. У греков обоих поминают 19 ян­варя. В католических мартирологах поминовение св. Макария Александрийско­го — 2 января, а св. Макария Египетского — 15 января.

⁸⁷  Mgr. Guerin, «Les Petites Bollandistes», vol. I, 2 января.

⁸⁸ Издано .Марольдом (Marold) в Bibliotheca Trobneriana, Leipzig, 1886 и Хюмером (Huemer) в Corpus Scriptorum ecclesiasticorum latinorum, Вена, 1891.

⁸⁹ 15мая 334.

⁹⁰  Данная работа, возможно, не подлинная. Migne, «Patres Latini», XIX,
p. 381. (Appendix ad opera luvenci).

⁹¹  Арндт и Круш (Arndt, Krusch), Scriptores Regnum Merovingianum in
Monuraenta Germ. Hist. (1884—1885), I, pt. I, pp. 1—30.

⁹²  Есть стихотворение Гёррье де Дюма (Guerrier de Dumast) «Могила двух
влюбленных из Клермона», 1836.

⁹³  Vol. Ill, p. 476.

⁹⁴  387—493.

⁹⁵ В английских мартирологах день поминовения св. Мэлора значится 3 ян­варя, хотя святой был убит 1 октября, именно об этой дате говорится у монаха монастыря Сен-Жермен де Пре по имени Усуардус, который умер в 876 году. Лучшее издание работ Усуардуса: Солериус, Антверпен, 1714—1717. Празд­ник св. Мэлора — 3 октября, возможно, в связи с тем, что 1 октября — празд­ник св. Реми. Хотя я привел старинную английскую легенду, возможно, что св. Мэлор; был родом из Бретани, а не из Корнуолла. Имеется упоминание о том, что «епископ Корнуайский» (в Бретани) является покровителем, преданным св. Мэлору. Усыпальница св. Мэлора находится в местечке Ланмер, милях в деся­ти от Морлэ. Он похоронен в склепе этой церкви, там же почитают его статую. Не может быть сомнений в том, что бесценные останки святого были переданы в Эймсбери, и в «Житиях святых Бретани»  («Les Vies des Saints de la Bretagne») мы читаем: «Много раз останки св. Мэлора передавались то одной-, то другой церкви по их требованию — в Орлеан, в Мо (каноникам Нотр-Дам де Шэ), в Англию (в один из монастырей Эймсбери) и т.д.». На одной из ко­лонн церкви в Эймсбери имеется фреска с изображением св. Мэлора. Этой кон­кретной информацией я обязан викарию Эймсбери. См. «Паломничество к усы­пальнице св. Мэлора». "Valence, 1885.

⁹⁷ Дюшен относит жизнь св. Павла к четвертому или к шестому веку.

⁹⁸ Это чудо послужило темой для прекрасной картины Помаранчо в капелле церкви Кьеза Нуова, Сайта Мария Валличелла. Комната (превращенная ныне в молельню), где чудо произошло, находится на втором этаже Палаццо Масси-мо. 16 марта в «Диарио Романо» появилось сообщение: «Nella chiesa entro il palazzo Massimo al Corso Vittorio Emmanuele festa di Fiippo Neri, in memoria del miracolo col quale il santo fece ritornare in vita Paolo Massimo (1583)».

⁹⁹ Петра — номинальный центр епископской епархии Палестрина Терция. В седьмом веке город был процветающим монастырским центром, но в торговом отношении он уже тогда пришел в упадок.

¹⁰⁰ Его жизнь описана св. Григорием Турским. Дата его смерти не определе­на. Галезиний относит ее к 524 году, но это может быть и неверно. Некоторые галльские мартирологи датируют ее 535 годом, однако св. Григорий Лангрский присутствовал в том году на Клермонском соборе, а в 538 году его заместитель, священник Эвантий, подписал указы третьего Орлеанского собора. Тем не ме­нее, поскольку св. Григорий Лангрский не появился на четвертом Орлеанском со­боре в 541 году и не отправил туда заместителя, вероятно, что место представи­теля этой епархии на соборе было вакантно в связи с его кончиной.

¹⁰¹ Он принял мученическую смерть 8 мая 1079 года и был канонизирован
в 1253 году.

¹⁰²  Pedro de Ribadeneira, S. J., Flos Sanctorum.

¹⁰³  Фра Палеотги, «Житие св. Катарины Болонской» (Fra Paleotti, О. М., «La vita di S. Catarina di Bologna»). Я часто приходил поклониться по_:прежнему нетленному телу св. Катарины, покоящемуся в женском монастыре клариссинок в Болонье.

¹⁰⁵ La Santa di Firenze da una Religiosa del duo Monastero, Firenze, 1906 («Флорентийская святая, жизнеописание, составленное монахиней ее монасты­ря», Флоренция, 1906). Нетленные мощи св. Маддалены де Пацци покоятся сейчас под Высоким Алтарем женского монастыря кармелиток на Пьяцца Саво­нарола во Флоренции.

¹⁰⁶ Epaulard, «Le Vampirisme», pp. 4—5.

¹⁰⁷   Говорят, одного слепого старика отождествляли с Хэйром. Он какое-то
время состоял на попечении прихода в Лондоне, откуда его отправили, поскольку ои был уроженцем Карлингфорда (графство Лаут), в работный дом в Килхил
(графство Даун); там он и закончил свой век, будучи похоронен среди других нищих в «Уоркхауз Бэнкс». Могилы обычно смотрят на восток и запад, но могилу
Хэйра, как говорят, по указанию врача, вырыли по направлению север — юг.
Это признак бесчестья. Считается несчастьем быть похороненным на северной
стороне погоста, которая называется дьявольской стороной, как сообщает Роберт Хант в своей книге «Народные выдумки Запада Англии, или Шутки, предания и суеверия старого Корнуолла» (Robert Hunt, «Popular Romances of the West of England, or the Drolls, Trditions and Superstitions of Old Cornwall», London, 8vo, 1865). Уже отмечалось, что могилы, обращенные на север и юг,
встречаются в Коудене (Кент) и Бергхолте (Саффолк); рассказывают, что это могилы самоубийц.

¹⁰⁸   Fr. Boas, «The Social Organization and the Secret Societies of the Kwakiutl
Indians», Report of the U. S. National Museum for 1895, Washington, 1897, pp.
610 and 611 (Ф. Боас «Социальная структура и тайные общества индейцев ква-
киутль». Отчет Национального музея США за 1895 год, с. 610 и 611.

¹⁰⁹   G. M. Dawson, Report on the Queen Charlotte Islands, Montreal, 1880, pp.
125B.128B.

¹¹⁰ Torquemada, «Monarquia Indiana» (Торквемада, «Индейская монархия»), lib. X. с. 14, vol. II, pp. 259 seq., Madrid, 1723. См. также Brasseur de Bourgbour, «Histoire des Nations civiliseco du Mexique et de TAmerique Central», Paris, 1857-1859. vol. Ill, pp. 510-512.

¹¹¹ Спенсер и Гиллен, «Северные племена Центральной Австралии» (Spencer and Gillen, «Northern Tribes of Central Australia», pp. 473—475).

¹¹² Богэ, «Рассуждения о колдунах» (Boguet, «Discours des Sorciers», c. XLVII. Lyons, 1603, p. 163).

¹¹³ A. Moll, «Recherches sur la «libido sexualis», Berlin, 1898, p. 701.

¹¹⁴ From Petworth House, Sussex. In Sothesby's sale, 23 and 24 April, 1928.

¹¹⁵ 1564—1632.

¹¹⁶ «Essai sur Г anthropophagie», par M. le Dr. Legrande du Saulle. Annales Medico-Psycologiques, 3^eme Series; t. VIII, p. 472, juillet, 1862.

¹¹⁷ William Hilton Wheeler, «Brigandage in South Italy», 1864.

¹¹⁸ «Causes Celebres», Paris, t. VII, p. 117.

¹¹⁹ Georget, «Examen medical des proces criminals des nommes Leger», etc., 1825.

¹²⁰ Cesare Lombroso, «Verzeni e Agnoletti» (Чезаре Ломброзо, «Верцени и Аньолетти», Рим, 1873). Есть и более свежее исследование Паскуале Понта «Половые извращения в человеке и Винченцо Верцени, душитель женщин» («I pervertimenti sessuali nel uomo e Vincenzo Verzeni, strangolantore di donne»).

¹²¹ Michea, «Union medicale», 17 juillet, 1849.

¹²² Brierre de Boismont: Gazette medicale, 21 juillet, 1849.

^l23  Baillanger, «Rapport du Dr. Bedor de Trpyes», Bulletins de TAcademie de medicne, 1857.

¹²⁴ «Vampirisme», pp. 20—28.

¹²⁵ б^me mille, pp. 236—245. Можно сказать, что свидетельства Таксиля не внушают доверия. Но только не в данном случае. Кроме того, его заявления на­ходят широкую поддержку среди других авторов.