Притчи даосизма

Как вы можете судить?

Жил в одной деревне старик. Был он очень беден, но все императоры завидовали ему, потому что у него был прекрасный белый конь. Никто никогда не видел подобного коня, отличавшегося красотой, статью, силой... Ах, что за чудо был этот конь! И императоры предлагали хозяину за коня всё, что только бы он пожелал! Но старик говорил: "Этот конь для меня, не конь, он - личность, а как можно продать, скажите на милость, личность? Он - друг мне, а не собственность. Как же можно продать друга?! - Невозможно!" И хотя бедность его не знала пределов, а соблазнов продать коня было немыслимое количество, он не делал этого.
И вот однажды утром, зайдя в стойло, он не обнаружил там коня. И собралась вся деревня, и все сказали хором: "Ты - глупец! Да мы все заранее знали, что в один прекрасный день этого коня украдут! При твоей-то бедности хранить такую драгоценность!.. Да лучше бы ты продал его! Да ты бы получил любые деньги, какие бы ни запросил - на то и императоры, чтобы платить любую цену! А где теперь твой конь? Какое несчастье!"
Старик же сказал: "Ну-ну, не увлекайтесь! Скажите просто, что коня нет в стойле. Это - факт, всё же остальное - суждения. Счастье, несчастье... Откуда вам это знать? Как вы можете судить?"
Люди сказали: "Не обманывай! Мы, конечно, не философы. Но и не настолько дураки, чтобы не видеть очевидного. Конь твой украден, что, конечно же, несчастье!"
Старик ответил: "Вы - как хотите, а я буду придерживаться такого факта, что раз стойло пусто, то коня там нет. Другого же я ничего не знаю - счастье это или несчастье, потому что это всего лишь маленький эпизод. А кто знает, что будет потом?"
Люди смеялись. Они решили, что старик от несчастья просто рехнулся. Они всегда подозревали, что у него не все дома: другой бы давно продал коня и зажил, как царь. А он и в старости оставался дровосеком: ходил в лес, рубил дрова, собирал хворост, продавал его и еле-еле сводил концы с концами, живя в бедности и нищете. Ну а теперь стало очевидным, что он - сумасшедший.
Но через пятнадцать дней конь неожиданно вернулся. Он не был украден, он сбежал в лес. И вернулся не один, но привёл с собой дюжину диких лошадей. И снова собрались люди и сказали: "Да, старик, ты был прав! Это мы - глупцы! Да он и впрямь счастье! Прости нашу глупость милосердно!"
Старик ответил: "Да что вы, ей-богу! Ну вернулся конь. Ну лошадей привёл - так что ж? Не судите! Счастье, несчастье - кто знает?! И это лишь маленький эпизод. Вы же не знаете всей истории, зачем судить. Вы прочли лишь одну страницу книги, разве можно судить о всей книге? Прочитав одно только предложение на странице, как знать, что ещё написано на ней? Да даже и одного слова нету у вас! Жизнь - океан безбрежный! - буква из слова, да! А вы судите обо всём целом. Счастье, несчастье - зачем судить, никто этого не знает. И счастлив я в моём неосуждении. А теперь идите и не мешайте мне, ради Бога!"
И на сей раз не смогли люди возразить старику: вдруг старик и на этот раз прав? Поэтому они хранили молчание, хотя в глубине души прекрасно понимали, что это же самое прекрасное и сказочное счастье - двенадцать лошадей пришли с конём! Да стоит только захотеть, и все они превратятся в немыслимые богатства!
У старика был единственный молодой сын. Он начал объезжать диких лошадей. Не пропито и недели, как он упал с лошади и сломал себе ногу. И снова собрались люди, а люди везде одинаковы, и снова начали судить. Они сказали: "Да, старик, ты снова прав оказался. Это - несчастье. Единственный сын - и ногу сломал! Хоть одна была бы опора тебе в старости, а теперь?! Ты *е ещё больше обеднеешь!" А старик ответил: "Ну вот! Опять суждения! Зачем вы так торопитесь? Скажите просто: сын сломал ногу! Счастье, несчастье - кто знает?! Жизнь идёт отрывочно, а судить можно о целом".
И так случилось, что спустя всего несколько дней на страну напал враг, началась война, и все молодые люди деревни были призваны в армию. И только сын старика был оставлен: он не мог ходить, бедный калека. И снова собрались люди, они кричали и плакали: из каждого дома ушёл сын или несколько сыновей, и надежды на то, что они вернутся, не было никакой, потому что напавшая страна была огромной и битва заранее была проигранной, - они не вернутся в дома свои!
...Вся деревня стонала и плакала. И пришли люди к старику и сказали ему: "Прости нас, старик! Бог видит, что ты прав - благословением было падение твоего сына с лошади. Хоть и калека, да с тобой сын твой! Наши же дети ушли навсегда! Он-то жив, да, может, ещё и ходить начнёт понемногу. Лучше быть хромым, да живым!"
И ответил старик: "Нет, с вами невозможно! Люди! Что вы?! Вы ведь продолжаете опять и опять - судите, судите, судите! Да кто знает?! Ваши дети насильно были забраны в армию, а мой сын остался со мной. Но никто не знает - благословение это или несчастье. И никто никогда не будет в состоянии узнать. Один Бог ведает!"

Как прекрасно!

Лао-Цзы каждый день ходил рано утром на прогулку. Его сопровождал сосед. Но он знал, что Лао-Цзы - человек молчания. Так что в течение многих лет он сопровождал его в утренних прогулках, но никогда ничего не говорил. Однажды у него в доме был гость, который тоже захотел пойти на прогулку с Лао-Цзы. Сосед сказал: "Ничего не говори, так как Лао-Цзы хочет жить непосредственно. Ничего не говори!"
Они вышли, а утро было так прекрасно, так тихо, пели птицы. По привычке гость сказал: "Как прекрасно!"
Только это - и ничего больше за часовую прогулку, но Лао-Цзы посмотрел на него так, будто тот совершил грех.
Вернувшись домой, входя в дверь, Лао-Цзы сказал соседу: "Никогда больше не приходи! И никогда не приводи ещё кого-нибудь! Этот человек, похоже, очень разговорчив. Утро было прекрасным, оно было таким тихим. Этот человек всё испортил".

Четыре слуги

Дзы-си спросил у Учителя:
- Что за человек Йен-ю? - "По доброте своей он лучше меня".
- А Цзы-кун?
- По красноречию он лучше меня.
- Цзы-лу?
- По смелости он лучше меня. Цзы-чан?
- По достоинству он лучше меня. Цзы-си поднялся со своего коврика и спросил: - Тогда почему эти четверо служат вам?
- Садись, и я скажу тебе. Йен-ю добр, но он не может сдерживать побуждение, когда оно не ведёт к добру. Цзы-кун красноречив, но не может удержать свой язык. Цзы-лу храбр, но не может быть осторожным. Цзы-чан держит себя с достоинством, но не может отбросить чопорность в компании. Даже если бы я смог собрать добродетели этих четырёх людей вместе, я бы не хотел поменять их на свои собственные. Вот почему они служат мне с чистым сердцем.

Учитель, я пришёл

Ученик сказал Лао-Цзы: "Учитель, я пришёл".
"Если ты говоришь, что пришёл, ответил Лао-Цзы, - ты, наверняка, ещё не пришёл".
Ученик ждал ещё несколько месяцев и однажды сказал: "Вы были правы, Учитель, теперь Оно пришло". Лао-Цзы взглянул на него с величайшим участием и любовью и потрепал по голове: "Теперь всё в порядке, скажи, что произошло. Теперь я с удовольствием послушаю. Что случилось?"
Ученик сказал: "До того дня, как вы произнесли: "Если ты говоришь, что пришёл, то наверняка не пришёл", я, прилагая усилия, старался, делал всё, что мог. В день, когда вы сказали: "Если ты говоришь, что пришёл, ты, наверняка, не пришёл", меня озарило. Как "я" может прийти? "Я" - это барьер, я должен уступить дорогу. Дао пришло, - сказал он, - Оно пришло лишь тогда, когда меня не стало".
"Расскажи остальным ситуацию, в которой это произошло", - попросил Лао-Цзы. И ученик ответил: "Я могу сказать только, что я не был хорошим, не был плохим, не был грешником, не был святым, не был ни тем, ни этим, я не был кем бы то ни было, когда Оно пришло. Я был лишь пассивностью, глубочайшей пассивностью, лишь дверью, отверстием. Я даже не звал: ведь зов шёл бы с моей подписью. Я совершенно забыл о Нём, я просто сидел и даже не стремился, не рвался, не горел. Меня не было - и внезапно Оно преисполнило меня".

Послушайте нашу курицу!

Вдоль всего плетня, окружавшего птичий двор, расселись ласточки, беспокойно щебеча друг с другом, говоря о многом, но думая только о лете и юге, потому что осень стояла уже у порога - ожидался северный ветер.
Однажды они улетели, и все заговорили о ласточках и о юге. "Пожалуй, на следующий год я сама слетаю на юг", - сказала курица. И вот минул год, ласточки вернулись. Минул год, и они снова расселись на плетне, а весь птичник обсуждал предстоящее отбытие курицы.
Ранним утром подул северный ветер, ласточки разом взлетели и, паря в небе, почувствовали, как ветер наполняет их крылья. К ним прилила сила, странное древнее знание и нечто большее, чем человеческая вера. Высоко взлетев, они оставили дым наших городов.
- Ветер, пожалуй, подходящий, - сказала курица, расправила крылья и выбежала из птичника. Хлопая крыльями, она выскочила на дорогу, сбежала вниз с насыпи и попала в сад.
К вечеру, тяжело дыша, она вернулась обратно и рассказала обитателям птичника, как летала на юг до самого шоссе и видела величайший в мире поток машин, мчащихся мимо. Она была в землях, где растёт картофель, и видела питающие людей злаки. И наконец, она попала в сад. В нём были розы, прекрасные розы, и там был сам садовник.
- Потрясающе, - сказал весь птичий двор. - И как живописно рассказано!
Прошла зима, прошли тяжёлые месяцы, началась весна нового года, и опять вернулись ласточки. Но птичий двор ни за что не соглашался, что на юге - море. "Поогушайте нашу курицу!" - говорили они.
Курица теперь стала знатоком. Она-то знала, как там - на юге, хотя даже не ушла из городка, а просто перешла через дорогу.

Мандарин и заморская птица

Мандарин провинции Лю отправился встречать заморскую птицу, появившуюся в окрестностях, и препроводил её в парадные покои.
По этому поводу были зарезаны вол, овца и поросёнок, и в честь заморской птицы был устроен пир, на котором прекрасные музыканты играли музыку, сочинённую под наблюдением императора Шуень. Но птичка глядела на всё это рассеянно, была понура и печальна, не отведала ни кусочка мяса, не пригубила ни из одного бокала. И через три дня она умерла.
Мандарин кормил птичку так, как он кормил бы себя, он не понял, что с ней надо обращаться как с птицей, а не как с императором. Музыка мало что значит для птицы, а вол, овца и поросёнок не годятся ей в пишу. Мандарин убил птицу.

Огромное дерево

Когда Цзы-ци из Наньбо гулял на горе Шан, он увидел огромное дерево, которое уже издали выделялось среди всех прочих. Под его роскошной кроной могла бы найти укрытие целая тысяча экипажей.
- Что это за дерево? - воскликнул Цзы-ци. - По всему видно, оно не такое, как другие.
Посмотрел он вверх и увидел, что ветви дерева такие кривые, что из них нельзя сделать ни столбов, ни стропил. Взглянул вниз на его могучий корень и увидел, что он так извилист, что из него не выдолбить гроб. Лизнёшь его листок - и рот сводит от горечи. Вдохнёшь источаемый им запах - и три дня ходишь одурманенный.
Цзы-ци сказал: "Вот ни на что не годное дерево, потому-то оно и выросло таким огромным. Теперь я понимаю, почему самые светлые люди в мире сделаны из материала, в котором никто не нуждается!"

Шелуха душ древних людей

Царь Хуань-гунь читал книгу в своём дворце, а у входа во дворец обтёсывал колесо колесник Бянь. Отложив молоток и долото, колесник вошёл в зал и спросил: Осмелюсь полюбопытствовать, что читает государь?
- Слова мудрецов, - ответил Хуань-гунь.
- А эти мудрецы ещё живы? спросил колесник.
- Нет, давно умерли.
- Значит, то, что читает государь, - это всего лишь шелуха душ древних людей.
Да как смеешь ты, ничтожный колесник, рассуждать о книге, которую читаю я - единственный из людей? Если тебе есть что сказать, то говори, а нет - так мигом простишься с жизнью! - Ваш слуга судит об этом по своей работе, - ответил колесник. - Если я работаю без спешки, трудностей у меня не бывает, но колесо получается непрочным. Если я слишком спешу, то мне приходится трудно, и колесо не прилаживается. Если же я не спешу, но и не медлю, то руки словно сами всё делают, а сердце им откликается. Об этом не могу сказать словами. Тут есть какой-то секрет, и я не могу передать его даже собственному сыну, да и сын не смог бы перенять его у меня. Вот почему, проработав семь десятков лет и дожив до глубокой старости, я всё ещё мастерю колёса. Вот и древние люди, должно быть, умерли, не раскрыв своего секрета. Выходит, читаемое государем - это шелуха душ древних мудрецов!

Помыслы собраны воедино, дух безмятежно спокоен

По дороге к царству Чу Конфуций вышел из леса и увидел Горбуна, который ловил цикад так ловко, будто подбирал их с земли.
- Неужто ты так искусен? Или у тебя есть Путь? - спросил Конфуций.
- У меня есть Путь, - ответил Горбун. - В пятую-шестую луну, когда наступает время охоты на цикад, я кладу на кончик своей палки шарики. Если я смогу положить друг на друга два шарика, я не упущу много цикад. Если мне удастся положить три шарика, я упущу одну из десяти, а если я смогу удержать пять шариков, то поймаю всех без труда.
Я стою, словно старый пень, руки держу, словно сухие ветви. И в целом огромном мире, среди всей тьмы вещей, меня занимают только крылатые цикады. Я не смотрю по сторонам и не променяю крылышки цикады на всё богатство мира. Могу ли я добиться желаемого?
Конфуций повернулся к ученикам и сказал:
- Помыслы собраны воедино, дух безмятежно спокоен.

Бойцовый петух

Цзин Син-цзы растил бойцового петуха для государя. Прошло десять дней, и государь спросил:
- Готов ли петух к поединку?
- Ещё нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, - ответил Цзин Син-цзы.
Прошло ещё десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.
- Пока нет, - ответил Цзин Син-цзы. - Он всё ещё бросается на каждую тень и на каждый звук.
Минуло ещё десять дней, и царь вновь спросил о том же.
- Пока нет. Смотрит гневно и силу норовит показать. Спустя десять дней государь снова спросил о том же.
- Почти готов, - ответил на этот раз Цзин Син-цзы. - Даже если рядом закричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали - словно из дерева вырезан. Жизненная сила в нём достигла завершённости. Другие петухи не посмеют принять его вызов: едва завидят его, как тут же повернутся и убегут прочь.

Дух не ведает смущения

Ле Юйкоу показывал Бохуню-Несуществующему своё искусство стрельбы из лука: натянул тетиву, поставил на локоть кубок с водой, пустил стрелу, а потом, не дожидаясь, когда она долетит до цели, пустил и вторую, и третью. И всё это время стоял, не шелохнувшись, точно истукан.
- Это мастерство стрельбы при стрельбе, а не стрельба без стрельбы, - сказал Бохунь-Несуществующий. - А смог бы ты стрелять, если бы взошёл со мной на скалу и встал на камень, нависший над пропастью в тысячу саженей?
Тут Несуществующий взошёл на высокую скалу, встал на камень, нависший над пропастью в тысячу саженей, повернулся и отступил назад так, что ступни его по половины оказались над пропастью, а потом поманил к себе Ле Юйкоу. Тот же, обливаясь холодным потом, упал на землю и закрыл лицо руками.
-У высшего человека, - сказал Несуществующий, - дух не ведает смущения, даже если он воспаряет в голубое небо, опускается в мировую бездну или улетает к дальним пределам земли. А тебе сейчас хочется зажмуриться от страха. Искусство твоё немногого стоит!

Я тоже буду волочить хвост по грязи!

Чжуан-цзы удил рыбу в реке, и правитель Чу прислал к нему двух своих сановников с посланием. В том послании говорилось:
- Желаю возложить на Вас бремя государственных дел.
Чжуан-цзы даже удочку из рук не выпустил и головы не повернул, а только сказал в ответ:
- Я слыхал, что в Чу есть священная черепаха, которая умерла три тысячи лет тому назад. Правитель завернул её в тонкий шёлк, спрятал в ларец, а ларец тот поставил в своём храме предков. Что бы предпочла эта черепаха: быть мёртвой, но чтобы поклонялись её костям, или быть живой, даже если ей пришлось бы волочить свой хвост по грязи?
Оба сановника ответили:
- Конечно, она предпочла бы быть живой, даже если ей пришлось бы волочить свой хвост по грязи.
- Уходите прочь! - воскликнул Чжуан-цзы. - Я тоже буду волочить хвост по грязи!

Плакать и причитать - не понимать судьбы

У Чжуан-цзы умерла жена, и Хуэй-цзы пришёл её оплакивать. Чжуан-цзы сидел на корточках и распевал песни, ударяя в таз. Хуэй-цзы сказал: "Не оплакивать покойную, которая прожила с тобой до старости и вырастила твоих детей, - это чересчур. Но распевать песни, ударяя в таз, - просто никуда не годится!"
- Ты не прав, -- ответил Чжуан-цзы. - Когда она умерла, мог ли я поначалу не опечалиться? Скорбя, я стал думать о том, чем она была в начале, когда ещё не родилась. И не только не родилась, но ещё не была телом. И не только не была телом, но не была даже дыханием. Я понял, что она была рассеяна в пустоте безбрежного хаоса. Хаос превратился - и она стала дыханием. Дыхание превратилось - и она стала телом. Тело превратилось - и она родилась. Теперь настало новое превращение - и она умерла. Всё это меняло друг друга, как чередуются четыре времени года. Человек же схоронен в бездне превращений, словно в покоях огромного дома. Плакать и причитать над ним - значит не понимать судьбы. Вот почему я перестал плакать.

Бедно, но не плохо

Чжуан-цзы, одетый в залатанный полотняный халат, обутый в сандалии, подвязанные верёвками, проходил мимо правителя царства Вэй.
- Как плохо вам живётся, уважаемый! - воскликнул царь.
- Я живу бедно, но не плохо, - ответил Чжуан-цзы. - Иметь Путь и его силу и не претворять их в жизнь - вот что значит жить плохо. Одеваться в залатанный халат и носить дырявые сандалии - это значит жить бедно, но не плохо. Это называется "родиться в недобрый час". Не приходилось ли вам видеть, ваше величество, как лазает по деревьям большая обезьяна? Она без труда влезает на кедр или камфарное дерево, проворно прыгает с ветки на ветку так, что лучник не успевает и прицелиться в неё. Попав же в заросли мелкого и колючего кустарника, она ступает боком, неуклюже и озирается по сторонам, то и дело оступаясь и теряя равновесие. И не в том дело, что ей приходится прилагать больше усилий или мускулы её ослабели. Просто она попала в неподходящую для неё обстановку и не имеет возможности показать, на что она способна. Так и человек: стоит ему оказаться в обществе дурного государя и чиновников-плутов, то даже если он хочет жить по-доброму, сможет ли он добиться желаемого?

Где находится Путь?

Дунго-цзы спросил у Чжуан-цзы: "Где находится то, что мы называем Путём?" "Нет такого места, где бы его не было", - ответил Чжуан-цзы. "А вы всё-таки скажите, и тогда я смогу понять". - "Ну, скажем, в муравьях".- "А есть он в чём-нибудь ещё ниже этого?" - "В сорняках и мякине".- "А ещё ниже?" - "В черепице и в кирпиче". - "Ну а в чём-нибудь настолько низком, что дальше некуда?" - "В кале и моче!"
Дунго-цзы обиженно промолчал, и тогда Чжуан-цзы сказал ему: "Ваши вопросы, уважаемый, совершенно не касались существа дела. Вот так же управляющий рынком Хо определял, насколько жирна свинья, надавливая на неё ногой. Чем сильнее надавишь, тем точнее определишь. У вас не было необходимости спрашивать о местопребывании Пути, ибо Путь не отделён от вещей. Таков вершинный Путь, такова же и великая речь.
А уж лучше нам отправиться на прогулку по Дворцу Отсутствующего, соединяясь со всеобщей согласованностью и не зная границ и пределов! Почему бы нам не быть заодно в Недеянии? Не быть безмятежными, чистыми, праздными? Рассеем же наши помыслы, не будем никуда направляться и не будем знать, куда придём Мы. Будем приходить и уходить, не зная, где остановиться. Я уже пускался в такие странствия и возвращался назад, но всё ещё не знаю, где положен им предел. Я блуждал в тех безбрежных просторах, но великое Знание, там гнездящееся, не имеет границ". "Дровосеку приснилось, что он припрятал оленя, но он не знал, где именно, а я нашёл оленя, значит, его сон был действительностью".
- Это ты спал, - ответила его жена, - и тебе приснился дровосек, убил ли он оленя? И есть ли вообще такой человек? Это ты убил оленя. Иначе как бы его сон стал действительностью?
- Да, ты права, - согласился муж. - Это я убил оленя, поэтому не так уж важно, дровосеку ли приснился олень или мне приснился дровосек.
Когда дровосек вернулся домой, то стал досадовать о потерянном олене, а ночью ему приснилось место, где был спрятан олень, и тот, кто унёс его. Утром он отправился на увиденное во сне место - всё подтвердилось. Он предпринял шаги, чтобы вернуть своё имущество в законном порядке.
По окончании слушания дела судья вынес следующее решение: "Истец начал с подлинного и мнимого снов. Далее он заявляет о подлинном сне и мнимом олене. Ответчик подлинно овладел оленем, который приснился, по его словам, истцу. И теперь ответчик пытается удержать добычу. Согласно же мнению его жены, и олень, и сам дровосек - только часть его сна, поэтому оленя не убивал никто. Всё же, поскольку убитый олень лежит перед нами, то вам ничего не остается, как поделить его между собой".
Когда император государства Чень услыхал об этом происшествии, он воскликнул: "Судье, верно, самому приснилось это дело".

Много радостей

Бродя по склонам горы Тэй, Конфуций увидел Юнг-чи, идущего в одном халате, подпоясанном верёвкой, по вересковому полю, поющего и играющего на лютне.
- В чём причина твоей радости, Учитель? - спросил Конфуций. - У меня много радостей. Из мириад созданий человек - самое благородное, а мне выпало счастье родиться человеком. Это первая моя радость. Многие, рождаясь, не проживают дня или месяца, не вырастают из пелёнок, а я уже прожил до девяноста лет. Это тоже радость. Для всех нищета является нормой, а концом - смерть. Придерживаясь нормы и дожидаясь конца, о чём ещё здесь тревожиться?
- Прекрасно, - сказал Конфуций. - Вот человек, знающий, как себя утешить.

Он нашёл

Когда Лин-лею было около ста лет, однажды весной он надел халат и пошёл подбирать зёрна, оброненные жнецами. Продвигаясь по полю, он пел.
Конфуций, шедший тогда в Вэй, увидел его издалека. Обернувшись к ученикам, он сказал: "С этим стариком, видимо, стоит поговорить. Кому-нибудь надо пойти узнать, что он может сказать".
Пойти вызвался Цзы-гун. На краю межи он дождался Лин-лея. Глядя ему в лицо, вздохнул: "Неужели ты ни о чём не жалеешь? И всё же ты поёшь, подбирая зёрна". Лин-лей не остановился и не прервал песни. Цзы-гун всё не отставал. Наконец Лин-лей взглянул на него и ответил: "О чём я должен жалеть?"
-Учитель, какое счастье позволяет тебе петь, подбирая зёрна?
- Основания для этого счастья есть у всех, - ответил Лин-лей, улыбаясь, - но, вместо этого, о нём горюют. Оттого, что я не изведал боли в молодости, учась себя вести, а выросши, никогда не пытался оставить след в жизни, мне удалось прожить так долго. От того, что в старости у меня нет ни жены, ни сыновей и близится время моей смерти, я могу быть таким счастливым. Но ведь человеку свойственно желать прожить долго и бояться смерти, отчего же ты счастлив умереть?
- Смерть - это возвращение туда, откуда мы вы шли, когда родились. Так откуда мне знать, что, умирая здесь, я не рождаюсь где-то ещё? Откуда мне знать, не стоят ли жизнь и смерть друг друга? Откуда мне знать, не заблуждение ли - так испуганно беспокоиться о жизни? Откуда мне знать, не будет ли близкая смерть лучше, чем моя прошедшая жизнь?

Человек есть человек

Конфуция очень беспокоил Лао-Цзы и его учение. Однажды он отправился повидаться с ним. Он был старше Лао-Цзы и ожидал, что тот будет вести себя с должным почтением. Но Лао-Цзы сидел, когда Конфуций зашёл к нему. Он даже не поднялся для приветствия, не сказал: "Садитесь". Он вообще не обратил особого внимания. Конфуций рассвирепел: "Что это за учитель?!" И спросил:
- Вы что, не признаёте правил хорошего тона? Лао-Цзы ответил:
- Если вам хочется сесть, садитесь; если хочется стоять, стойте. Кто я такой, чтобы говорить вам об этом? Это ваша жизнь. Я не вмешиваюсь.
Конфуций был потрясён. Он пытался завести разговор о высшем человеке. Лао-Цзы рассмеялся:
- Я никогда не видел что-либо "высшее" или "низшее". Человек есть человек, как дерево есть дерево. Все участвуют в одном и том же существовании. Нет никого, кто был бы выше или ниже. Всё это чушь и бессмыслица.

Станьте бесполезными

Лао-Цзы шёл по лесу. И этот лес рубили. Но вот он подошёл к большому дереву, огромному, - под ним бы укрылась тысяча воловьих упряжек. Оно было прекрасно и всё в цвету. Он послал учеников узнать у дровосеков, почему его не рубят.
- Оно бесполезно, - ответили они. - Из него ничего нельзя сделать: ни мебели, ни дома; оно не годится даже на дрова - слишком много дыма. Оно бесполезно, вот мы его и не рубим.
Лао-Цзы сказал своим ученикам: "Научитесь у этого дерева, станьте столь же бесполезны, как это дерево. Тогда никто вас не срубит".

Секрет искусства

Краснодеревщик Цин вырезал из дерева раму для колоколов. Когда рама была закончена, все изумились: рама была так прекрасна, словно её сработали сами боги. Увидел её правитель Лу и спросил: "Каков ^секрет твоего мастерства?"
"Какой секрет может быть у вашего слуги, мастерового человека? - отвечал краснодеревщик Цин. - А впрочем, кое-какой всё-таки есть. Когда ваш слуга задумывает вырезать раму для колоколов, он не смеет попусту тратить свои духовные силы и непременно постится, дабы успокоить сердце. После трёх дней поста я избавляюсь от мыслей о почестях и наградах, чинах и жаловании. После пяти дней поста я избавляюсь от мыслей о хвале и хуле, мастерстве и неумении. А после семи дней поста я достигаю такой сосредоточенности духа, что забываю о самом себе. Тогда для меня перестает существовать царский двор. Моё искусство захватывает меня всего, а всё, что отвлекает меня, перестаёт существовать. Только тогда я отправляюсь в лес и вглядываюсь в небесную природу деревьев, стараясь отыскать совершенный материал. Вот тут я вижу воочию готовую раму и берусь за работу. А если работа не получается, я откладываю её. Когда же я тружусь, небесное соединяется с небесным - не оттого ли работа моя кажется как бы божественной?"

Благородный муж перед небом

Трое мужей - Цзы-Санху, Мэн Цзы-фань и Цзы-Цинчжун - говорили друг другу: "Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе, и способен действовать заодно, не действуя заодно? Кто из нас может взлететь в небеса и странствовать с туманами, погружаться в Беспредельное и вовеки жить, забыв обо всём?" Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ни у кого из них в сердце не возникло возражений, и они стали друзьями.
Они дружно прожили вместе некоторое время, а потом Цзы-Санху умер. Прежде чем тело Цзы-Санху было предано земле, Конфуций узнал о его смерти и послал Цзы-гуна участвовать в траурной церемонии. Но оказалось, что один из друзей покойного напевал мелодию, другой подыгрывал ему на лютне, и вдвоём они пели песню.
Цзы-гун поспешно вышел вперёд и сказал:
- Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь над телом покойного?
Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись:
- Да, что он знает об истинном ритуале? Цзы-Гун вернулся и сказал Конфуцию:
- Что они за люди? Правила поведения не блюдут, даже от собственного тела отрешились и преспокойно распевают песни над телом мёртвого друга. УЖ не знаю, как всё это назвать. Что они за люди?
Эти люди странствуют душой за пределами света, - ответил Конфуций. - А такие, как я живут в свете. Жизнь вне света и жизнь в свете друг с другом не соприкасаются, и я, конечно, сделал глупость, послав тебя принести соболезнования. Ведь эти люди дружны с Творцом всего сущего и пребывают в едином дыхании Неба и Земли. Для них жизнь всё равно что гнойник или чирей, а смерть - как выдавливание гноя или разрезание чирея. Разве могут такие люди отличать смерть от жизни, предшествующее от последующего? Они подделываются под любые образы мира, но находят опору в Едином Теле Вселенной. Они забывают о себе до самых печёнок, отбрасывают зрение и слух, возвращаются к ушедшему и заканчивают началом и не ведают ни предела, ни меры. Безмятежные, скитаются они за пределами мира и грязи, весело странствуют в царстве недеяния. Ужели станут они печься о мирских ритуалах и угождать толпе?
- В таком случае, учитель, зачем соблюдать приличия самим? - спросил Цзы-гун.
- И я - один из тех, на ком лежит кара Небес, - ответил Конфуций.
- Осмелюсь спросить, что это значит?
- Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Пути. Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А для тех, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: "Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Пути".
- Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? - спросил Цзы-Гун.
- Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, - ответил Конфуций. - Поэтому говорят: "Маленький человек перед Небом - благородный муж среди людей. Благородный муж перед Небом - маленький человек среди людей".

Момент забытья

В зрелом возрасте Хуа-цзы из рода Ян-ли государства Сун потерял свою память. Он мог получить подарок утром и забыть об этом вечером; он мог дать подарок вечером и забыть Об этом к утру. На улице он мог забыть идти, дома он мог забыть сесть. Сегодня он не мог вспомнить, что было вчера; завтра - что было сегодня.
Его семья забеспокоилась и пригласила прорицателя, чтобы он рассказал будущее Хуа-цзы, но безуспешно. Они пригласили шамана, чтобы совершить благоприятствующий обряд, но это ни к чему не привело. Они пригласили доктора, чтобы вылечить его, но и это не принесло улучшения.
Был один конфуцианец из Лу, который, предлагая свои услуги, объявил, что он может поправить дело. Жена и дети Хуа-цзы обещали ему в награду половину своего состояния.
Конфуцианец сказал им:
- Ясно, что это - заболевание, которое не может быть предсказано гексаграммами и предзнаменованиями, не может быть заколдовано благоприятствующими молитвами, не может быть излечено лекарствами и иглами. Я буду пытаться преобразовать его ум, изменить его мысли. Есть надежда, что это восстановит его.
После этого конфуцианец пытался раздеть Хуа-цзы, и тот искал свои одежды; пытался морить его голодом, и тот искал пищу; попытался закрыть его в темноте, и тот искал выход к свету.
Конфуцианец остался доволен и сказал его сыновьям:
- Болезнь излечима, но моё искусство пронесено тайным через поколения и не рассказывается посторонним. Поэтому я запру его слух и останусь с ним наедине в его комнате на семь дней.
Они согласились - и никто не узнал, какие методы применял конфуцианец, но многолетняя болезнь рассеялась в одно утро.
Когда Хуа-цзы проснулся, он был очень зол. Он прогнал свою жену, наказал сыновей, погнался с копьём за конфуцианцем.
Власти Сун арестовали его и пожелали узнать причину.
- Раньше, когда я забывал, - сказал Хуа-цзы, - я был без границ, я не замечал, существуют ли небо и земля. Теперь внезапно я вспомнил - и все бедствия и их преодоление, приобретения и потери, радости и печали, любви и ненависти двадцати-тридцати прожитых лет поднялись тысячью перепутанных нитей. Я боюсь, что все эти бедствия и преодоление их, приобретения и потери, радости и печали, любви и ненависти придут и сильно поразят моё сердце. Найду ли я снова момент забытья?

Среди людей

Плотник-Кремень направлялся в Ци и на повороте дороги, у алтаря Земли, увидел дуб в сотню обхватов, такой огромный, что за ним могли укрыться много тысяч быков высотою с гору. В восьмидесяти локтях от земли возвышалась его крона с десятком таких толстых ветвей, что каждой хватило бы на лодку. Зеваки толпились, точно на ярмарке, а Плотник, не останавливаясь и не оборачиваясь, прошёл мимо дерева.
Ученики, вдоволь насмотревшись на дуб, догнали Плотника и спросили:
- Почему вы, Преждерождённый, прошли мимо, не останавливаясь, и не захотели даже взглянуть? Нам ещё не приходилось видеть такого прекрасного материала с тех пор, как мы с топором и секирой последовали за вами, учитель.
- Довольно! Замолчите! - ответил Плотник. - От него нет проку. Лодка, сделанная из него, потонет; гроб и саркофаг быстро сгниют, посуда расколется. Сделаешь ворота или двери - из них будет литься сок, колонну источат черви. Это дерево нестроевое, ни на что не годное, оттого и живёт долго.
Когда Плотник-Кремень вернулся домой, во сне ему приснился дуб у алтаря.
- С какими деревьями ты хочешь меня сравнить? - спросил дуб. - С теми, что идут на украшения, или с плодоносящими? Вот боярышник и груша, апельсиновое дерево и омела. Как только плоды созреют, их обирают, а обирая, оскорбляют: большие ветви ломают, маленькие - обрывают. Из-за того, что полезны, они страдают всю жизнь и гибнут преждевременно, не прожив отведённого природой срока. Это происходит со всеми с тех пор, как появился обычай сбивать плоды. Вот почему я давно уже стремился стать бесполезным, чуть не погиб, но теперь добился своего. И это принесло мне огромную пользу! Разве вырос бы я таким высоким, если бы мог для чего-нибудь пригодиться? К тому же мы оба - и ты, и я - вещи. Разве может одна вещь судить о другой? Не тебе - смертному, бесполезному человеку понять бесполезное дерево!
Очнувшись, Плотник-Кремень стал толковать свой сон, а ученики спросили:
- Если дуб у алтаря стремился не приносить пользы, почему же он вырос у алтаря?
- Не болтайте! Замолчите! - ответил Плотник. - Он вырос там затем, чтобы невежды его не оскорбляли. Разве не срубили бы его, не будь здесь алтаря Земли? И всё же он живёт так долго по другой причине, чем все остальные. Не отдалимся ли мы от истины, измеряя его обычной меркой?

Солнце

Конфуций, странствуя по Востоку, заметил двух спорящих мальчиков и спросил, о чём они спорят.
- Я считаю, что солнце ближе к людям, когда только восходит, и дальше от них, когда достигает зенита, - сказал первый мальчик. - А он считает, что солнце дальше, когда только восходит, и ближе, когда достигает зенита.
И добавил:
- Когда солнце восходит, оно велико, словно балдахин над колесницей, а в зените мало, словно тарелка. Разве предмет не кажется маленьким издали и большим вблизи?!
- Когда солнце восходит, оно прохладное, а в зените - жжёт, словно кипяток, - сказал второй мальчик. - Разве предмет не кажется горячим вблизи и холодным издали?
Конфуций не мог решить вопроса, и оба мальчика посмеялись над ним: "Кто же считает тебя многознающим?!"

Зачем мне горевать?

Близ восточных ворот Вэй жил некий человек. Когда у него умер сын, он не горевал. Домоправитель спросил его:
- Почему вы не горюете ныне о смерти сына? Ведь вы, господин, любили сына, как никто другой в Поднебесной!
- Зачем же мне горевать? - ответил У, что жил близ восточных ворот. - Прежде у меня не было сына. Когда не было сына, я не горевал. Ныне сын умер, и его нет так же, как и не было прежде.

Зависимость от других вещей

Учитель Ле-цзы учился у учителя Лесного с Чаши-горы, и учитель Лесной сказал:
- Если постигнешь, как держаться позади, можно будет говорить и о том, как сдерживать себя.
- Хочу услышать о том, как держаться позади, - ответил Ле-цзы.
- Обернись, взгляни на свою тень и поймёшь. Ле-цзы обернулся и стал наблюдать за тенью: тело сгибалось, и тень сгибалась; тело выпрямлялось, и тень выпрямлялась. Следовательно, и изгибы, и стройность исходили от тела, а не от тени. Сгибаться или выпрямляться - зависит от других вещей, не от меня. Вот это и называется: "Держись позади - встанешь впереди".

Две наложницы

Проходя через Сун, на востоке Чжу, Ян-цзы зашёл на постоялый двор. У хозяина двора были две наложницы: красивая и безобразная. Безобразную хозяин ценил, а красивой пренебрегал. На вопрос Ян-цзы, какая тому причина, этот человек ответил:
- Красавица сама собой любуется, и я не понимаю, в чём её красота. Безобразная сама себя принижает, и я не понимаю, в чём её уродство.
- Запомните это, ученики, - сказал Ян-цзы. - Действуйте достойно, но гоните от себя самодовольство, и вас полюбят всюду, куда бы ни пришли.

Сила

Гуньи Бо прославился своей силой среди правителей. Танци Гун рассказал о нём чжоускому царю Сюиньва-ну. Царь приготовил дары, чтобы его пригласить, и Гуньи Бо явился. При виде его немощной фигуры в сердце Сюиньвана закралось подозрение.
- Какова твоя сила? - спросил он с сомнением.
- Силы моей, вашего слуги, хватит лишь, чтобы сломать ногу весенней саранчи, да перебить крыло осенней цикады.
-У моих богатырей хватит силы, чтобы разорвать шкуру носорога да утащить за хвосты девять буйволов! - в гневе воскликнул государь. - А я ещё огорчён их слабостью. Как же ты мог прославиться силой на всю Поднебесную, если способен лишь сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады?
-Хорошо! - глубоко вздохнув, сказал Гуньи Бо и отошёл от циновки. - На вопрос царя я, ваш слуга, осмелюсь ответить правду. Учил меня, вашего слугу, Наставник с горы Шан. Равного ему по силе не найдётся во всей Поднебесной. Но никто из шести родичей об этом не знал, ибо он никогда к силе не прибегал. Я, ваш слуга, услужил ему, рискуя жизнью, и тогда он поведал мне: "Все хотят узреть невиданное - смотри на то, на что другие не глядят; все хотят овладеть недоступным - займись тем, чем никто не занимается.
Поэтому тот, кто учится видеть, начинает с повозки с хворостом; тот, кто учится слышать - с удара колокола. Ведь то, что легко внутри тебя, нетрудно и вне тебя. Если не встретятся внешние трудности, то и слава не выйдет за пределы твоей семьи".
Ныне слава обо мне, вашем слуге, дошла до правителя, значит, я, ваш слуга, нарушил завет учителя и проявил свои способности. Правда, слава моя, вашего слуги, не в том, как своей силой злоупотреблять, а в том, как пользоваться своей силой. Разве это не лучше, чем злоупотреблять своей силой?

Целостность

Ле-цзы спросил у Стража Границ: - Обычный человек идёт под водой и не захлёбывается, ступает по огню и не обжигается, идёт под тьмой вещей и не трепещет. Дозвольте спросить, как этого добиться?
- Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью, а сохранением чистоты эфира25, - ответил Страж Границ. - Я тебе об этом поведаю. Всё, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, - это вещи. Различие только в свойствах. Как же могут одни вещи отдаляться от других? Разве этого достаточно для превосходства одних над другими? Обретает истину тот, кто сумел понять и охватить до конца процесс создания вещей из бесформенного, понять, что процесс прекращается с прекращением изменений.
Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала времени, тот, кто обрёл истину, будет странствовать там, где начинается и кончается тьма вещей. Он добивается единства своей природы, чистоты своего эфира, полноты свойств, чтобы проникать в процесс создания вещей. Природа у того, кто так поступает, хранит свою целостность, в жизненной энергии нет недостатка. Разве проникнут в его сердце печали?
Ведь пьяный при падении с повозки, пусть даже очень резком, не разобьётся до смерти. Кости и сочленения у него такие, как у других людей, а повреждения иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. Думы о жизни и смерти, Удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, сталкиваясь с предметом, он не сжимается от страха. Если человек обретает подобную целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от природы!
Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему повредить!
Чайки
Один приморский житель любил чаек. Каждое утро он отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.
Его отец сказал:
- Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне нескольких на забаву.
На другое утро, когда любитель чаек отправился в море, чайки кружились над ним, но не спускались.
Поэтому и говорится: "Высшая речь - без речей, высшее деяние - недеяние". То знание, которое доступно всем, - неглубоко.

Искусство похищения

В царстве Ци жил Богач из рода Владеющих, а в царстве Сун - Бедняк из рода Откликающихся. Бедняк пришёл из Сун в Ци выспросить секрет богатства. Богач сказал:
- Я овладел искусством похищения. С тех пор, как начал похищать, за первый год сумел прокормиться, за второй год добился достатка, за третий год - полного изобилия. И с тех пор раздаю милости в селениях области.
Бедняк очень обрадовался, но понял он лишь слово "похищение", а не способ кражи. И тут он принялся перелезать через ограду, взламывать ворота и тащить всё, что попадалось под руку, что бросалось в глаза. В скором времени, осудив его на рабство за кражу, конфисковали и то имущество, что было у него прежде.
Подумав, что Богач его обманул, Бедняк отправился его упрекать.
- Как же ты грабил? - спросил Богач из рода Владеющих.
И Бедняк из рода Откликающихся рассказал, как было дело.
- Ох! - воскликнул Богач. - Как ошибся ты в способе воровства! Но теперь я тебе о нём поведаю.
Я узнал, что небо даёт времена года, а земля-прирост. И я стал грабить у неба погоду, а у земли - прирост; влагу у тучи дождя, недра у гор и равнин, чтобы посеять для себя семена, вырастить себе зерно, возвести себе ограду и построить себе дом. У суши я отбирал диких зверей и птиц, из воды крал рыб и черепах. Разве это мне принадлежало? Всё это мною награблено. Ведь семена и зёрна, земля и деревья, звери и птицы, рыбы и черепахи порождены природой. Я грабил природу и остался невредим. Но разве природой дарованы золото и нефрит, жемчуг и драгоценности, хлеб и шёлк, имущество и товары? Они собраны человеком! Как же упрекать осудивших тебя, если ты украл!
Решив в смятении, что Богач снова его обманул, Бедняк отправился к Преждерождённому из Восточного предместья и спросил у него совета. Преждерождённый из Восточного предместья ответил ему:
- Разве не похищено уже само твоё тело? Ведь, чтобы создать тебе жизнь и тело, обокрали соединение сил жары и холода, тем более не обойтись без похищения внешних вещей! Небо, земля и тьма вещей воистину неотделимы друг от друга. Тот, кто думает, что ими владеет, - заблуждается. Грабёж для рода Владеющих - это общий путь, поэтому Богач и остался невредим; твой грабёж - это личное желание, поэтому ты навлёк на себя кару. Захват общего и частного - такой же грабёж, как и утрата общего и частного. Общее в общем и частное в частном - таково свойство природы Неба и Земли. Разве познавший свойства природы сочтёт кого-то вором или кого-то не вором?!

Механическое сердце

Однажды ученик Конфуция Цзы-гун встретился со стариком-садоводом. Последний работал в это время в своём саду: черпал воду для полива из колодца и носил её в горшке. Цзы-гун посоветовал садовнику воспользоваться водочерпалкой. Тот ответил:
- Я слышал от своего учителя, что тот, кто пользуется механизмами, будет всё делать механически. А тот, кто действует механически, будет иметь механическое сердце. Если же в груди будет механическое сердце, тогда будет утрачена первозданная чистота. А когда утрачена первозданная чистота, жизненный путь не будет покоен...
Ты из тех, кто торгует славой в мире. Неужто ты забыл о своём духе и презрел своё тело? Ты не умеешь управлять самим собой - где уж наводить тебе порядок в мире! УХОДИ и не мешай мне работать!

Почему это так?

Лолутень спросила у Тени:
- Раньше ты двигалась, теперь ты остановилась. Раньше ты сидела, теперь ты встала. Откуда такое непостоянство поведения?
Тень ответила:
- А может, я поступаю так в зависимости от чего-либо? А может быть, то, в зависимости от чего я так поступаю, зависит от чего-то ещё? А может, я завишу от чешуйки на брюхе змеи или от крыльев цикады? Как знать, почему это так, как знать, почему это не так?!

Столетний череп

Учитель Ле-цзы, направляясь в царство Вэй, решил закусить у дороги. Его спутники заметили столетний череп и, отогнув полы, показали учителю.
Посмотрев на череп, Ле-цзы сказал своему ученику Бо Фыну:
- Только мы с ним понимаем, что нет ни рождения, ни смерти. Как неверно печалиться о смерти! Как неверно радоваться жизни!

Нет ничего лучше пустоты

Некто спросил у учителя Ле-цзы:
- Почему ты ценишь пустоту?
- В пустоте нет ничего ценного, - ответил Ле-цзы и продолжил. - Дело не в названии. Нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты. В покое, в пустоте обретаешь своё жилище, в стремлении взять теряешь своё жилище. Когда дела пошли плохо, прежнего не вернёшь игрой в "милосердие" и "справедливость".

Покорившись, не измениться

Ши Чэнци увидел Лао-Цзы и спросил:
- Я слышал, что вы, учитель, мудрый человек, и поэтому пришёл с вами повидаться. Меня не удержала и дальняя дорога. Прошёл мимо сотни постоялых дворов, ноги покрылись мозолями, но не смел остановиться. Ныне же я увидел, что вы не мудрец: у мышиных нор - остатки риса, бросать его как попало - немилосердно. У вас полно и сырого, и вареного, а вы собираете и накапливаете без предела.
Лао-Цзы с безразличным видом промолчал. На другой день Ши Чэнци снова увиделся с Лао-Цзы и сказал:
- Вчера я над вами насмехался. Почему же сегодня моё сердце искренне от этого отказывается? Я сам считал, что избавился от тех, кто ловко узнает проницательных и мудрых, - ответил Лао-Цзы. - Если бы вчера вы назвали меня волом, и я назвался бы во лом; назвали бы меня лошадью, и я назвался бы лошадью. Если, встретив какую-то сущность, кто-то даёт ей название, то, не приняв название, примешь от такого беду. Я покорился не от того, что был покорён, а покорившись, не изменился.

Чем я лучше других?

Цзянь У спросил Суныпу Гордого:
- Что вы делаете со своим сердцем? Вы трижды были советником чуского царя, но не кичились; трижды были смещены с этого поста, но не печалились. Сначала я опасался за вас, а нынче вижу - лицо у вас весёлое.
- Чем же я лучше других? - ответил Суныду Гордый. - Когда этот пост мне дали, я не смог отказаться; когда его отняли, не смог удержать. Я считаю, что при обретения и утраты зависят не от меня, и остаётся лишь не печалиться. Чем же я лучше других? И притом, не знаю, ценность в той службе или во мне самом? Если в ней, то не во мне; если во мне, то не в ней. Тут и колеблюсь, тут и оглядываюсь, откуда же найдётся досуг, чтобы постичь, ценят меня люди или презирают?

Золото

Как-то одному писцу очень захотелось золота. Утром пораньше надел он платье и шапку, отправился на базар. Подошёл прямо к меняле, схватил золото и кинулся прочь. Поймав его, стражник спросил:
- Как мог ты украсть чужое золото? Ведь кругом были люди?
- Когда я брал, никого не заметил, видел лишь золото, - ответил писец.

Обезьяний царь

В царстве Сун жил Обезьяний царь, который любил обезьян и кормил целую стаю. Он умел угадывать их желания, обезьяны также его понимали. Чтобы ублажить обезьян, он меньше кормил свою семью.
Но вдруг он обеднел, и пришлось ему уменьшить корм обезьянам. Боясь, что вся стая выйдет из повиновения, сначала он их обманул:
- А что, если стану давать вам утром по три каштана, а вечером по четыре?
Но тут все обезьяны поднялись в гневе.
- А что, если стану давать вам утром по четыре каштана, а вечером по три? - сразу же переспросил он. И все обезьяны обрадовано легли на землю.

Сон

Однажды императору Чжуан Чжоу приснилось, что он - бабочка, весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не сознавал, что он - Чжоу. Но вдруг проснувшись, удивился, что он - Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, что он - бабочка, или бабочке снится, что она - Чжоу. Это и называют превращением вещей, тогда как между Чжоу и бабочкой непременно существует различие.

Управление царством

Не давая места мыслям ни о чине, ни о жаловании, Боли Си кормил буйволов, и буйволы жирели. Поэтому, забыв о том, что он только презренный раб, цинский царь Мугун вручил ему управление царством.

Смерть Лао-Цзы

Когда умер Лао-Цзы, оплакивать его явился Цинь И, трижды возопил он и вышел.
- Разве вы не были другом нашего учителя? - спросил ученик.
- Был, - ответил Цинь И.
- И так мало плакали?
Да. Сначала я думал, что там - его ученики, а теперь понял, что нет. Когда я вошёл попрощаться, там были старые, вопившие над ним, словно над родным сыном, были молодые, плакавшие над ним, словно народной матерью. Все они собрались для того, чтобы говорить там, где не нужно слов, плакать там, где не нужно слёз. Это означает бегство от природы, насилие над чувствами, забвение доставшегося от природы. В старину это называли карой за отступление от природы.
Когда наступило время, Учитель родился; пришло время уйти - Учитель покорился. К тому, кто спокойно следует за временем и обстоятельствами, нет доступа ни печали, ни радости. В старину это называли независимостью от природы.
Для рук, заготавливающих хворост, наступает предел. Но огонь продолжает разгораться, и есть ли ему предел - неведомо.

Осторожность

Янь Хэ, готовясь занять пост наставника вэйского царя Лингуна, спросил у Цюй Боюя:
- Как мне поступить в данном случае? У здешнего царя природная склонность к убийствам. Если его не удерживать, опасность будет грозить всему нашему царству; если же его удерживать, опасность будет грозить мне. Знания у него хватает, чтобы понять чужие ошибки, но не хватает, чтобы понять собственные.
- Какой замечательный вопрос! - воскликнул Цюй Боюй. - Остерегайся его! Будь с ним осторожен! Будь точен в своём поведении! Лучше всего внешне с ним сближаться, а в сердце хранить гармонию. Однако и в том, и в другом - опасность. Сближение не должно стать глубоким, а внутренняя гармония не должна стать явной. Если сближаться глубоко, упадёшь и погибнешь; если внутренняя гармония будет явной, то составит доброе имя и славу, но она же обернётся бедой, злом. Станет он вести себя, как ребёнок, и ты веди себя с ним, как ребёнок; не станет соблюдать ранга, и ты с ним не соблюдай ранга; будет переходить все границы, и ты с ним переходи все границы. Достигнешь этого, сможешь с ним тесно сблизиться и освободить его от ошибок.
Видел ли ты, как кузнечик-богомол в гневе топорщит крылья, преграждая дорогу повозке? Не сознавая, что ему её не одолеть, он переоценивает свои силы. Остерегайся! Будь осторожен! Если, кичась заслугами, станешь их переоценивать, совершишь ту же ошибку.
Знаешь ли ты, как человек кормит тигра? Не решится давать тигру живого зверя, ибо, убивая его, тигр придёт в ярость; не решится дать целую тушу, ибо, разрывая её, тигр придёт в ярость. Своевременно корми голодного, постигая, что" приводит его в ярость. Тигр и человек принадлежат в различным видам. Человек потакает тигру, и тигр к нему ластится; перечит - и тигр его убивает.
Так тот, кто холил лошадей, уносил навоз в корзинах, а мочу - в кувшинах. Но вот налетели комары и оводы, он внезапно хлопнул коня - и тот, порвав удила, проломил ему голову и разбил грудь. Разве не нужна осторожность?
Чрезмерная забота и любовь могут привести к гибели.

Смена одежды

Младший брат Ян Чжу по имени Бу отправился гулять, надев белое платье. Пошёл дождь, он снял белое и сменил его на чёрное.
Когда же вернулся домой, собака его не узнала и встретила лаем. Ян Бу рассердился и хотел побить собаку.
- Не бей! - сказал ему Ян Чжу. - Разве ты сам не удивился бы, если бы собака ушла белой, а вернулась чёрной? Ты поступил бы так же, как она.

Верно!

Народ Ханьдана в день Нового года подносил своему правителю Цзянь-цзы горлиц. В большой радости Цзянь-цзы щедро всех награждал.
- Зачем? - спросил один из гостей.
- Проявляю милосердие - отпускаю птиц на волю в день Нового года.
Всем известно желание царя отпускать птиц на волю, оттого и ловят горлиц, соревнуясь и убивая при этом множество птиц. Если царь хочет оставить горлиц в живых, пусть лучше запретит их ловить. Если же отпускать на волю пойманных, спасённые из милосердия не восполнят числа убитых.
- Верно! - согласился Цзянь-цзы.

Хитрый сосед

У одного человека засох платан, и старик-сосед сказал ему:
- Сухой платан - предвестник беды!
Тот человек поспешно срубил дерево, а старик-сосед попросил себе дерево на дрова.
Опечалился тот человек и сказал:
- Вот какой у меня сосед! Ну и хитёр же! Ведь ему только и хотелось, что дров, потому и подучил меня срубить дерево!

Вор

Пропал у одного человека топор. Подумал он на сына своего соседа и стал к нему приглядываться: ходит - как укравший топор, глядит - как укравший топор, говорит - как укравший топор; словом, каждый жест, каждое движение выдавали в нём вора.
Но вскоре тот человек стал вскапывать землю в долине и нашёл свой топор. На другой же день снова посмотрел на сына своего соседа: ни жестом, ни движением не походил он на вора.

Познание причины

Ле-цзы учился стрелять. Попав в цель, попросил указаний у Стража Границ. Страж Границ задал вопрос:
- Знаешь ли ты, почему попал в цель?
- Не знаю.
- Значит, ещё не овладел мастерством.
Ле-цзы ушёл, упражнялся три года и снова явился с докладом. Страж Границ спросил:
- Знаешь ли ты, почему попал в цель?
- Знаю, - ответил Ле-цзы
- Теперь ты овладел мастерством! Храни и не забывай! Поступай так, изучая не только стрельбу, но и себя самого, и царство. Ибо мудрый человек познает не существование и гибель, а их причины.

Естественный процесс развития

Некий сунец (житель царства Сун) за три года вырезал для своего государства из нефрита лист дерева чу, такой совершенный - в зубчиках и со стебельком, в жилах и волосках, такой сложный и блестящий, что его нельзя было отличить от настоящих листьев дерева чу, даже смешав с ними. Этого человека за его мастерство стало кормить царство Сун.
Услышав об этом, учитель Ле-цзы сказал:
- Если бы Небо и Земля, порождая вещи, создавали за три года один лист, то растений с листьями было бы очень мало. Поэтому мудрый человек полагается не на знания и мастерство, а на естественный процесс развития.

Смех над соседом

Дзинский царь выступил для соединения с союзниками, чтобы напасть на царство Вэй. Царевич Чу поглядел на небо и рассмеялся.
- Отчего смеёшься? - спросил царь.
- Я, ваш слуга, смеюсь над соседом, - ответил царевич. - Он проводил жену к её родителям, а по дороге заметил женщину, собиравшую листья шелковицы. Она ему понравилась, и он стал с ней заигрывать. Но тут обернулся и поглядел вслед своей жене: её тоже кто-то манил. Над ним ваш слуга и смеётся.
Царь понял намёк, остановил войско и повёл обратно. Не успел он дойти до дома, как напали на северную окраину его царства.

Настоящий художник

Сунский царь Юань захотел иметь у себя картину. К нему пришли все придворные писцы и встали у трона, держа в руках ритуальные таблички, облизывая кисти и растирая тушь. Ещё столько же стояли за дверью зала. Один писец пришёл с опозданием, поспешно вошёл в зал, взял табличку, но не встал в ряд с другими, а тут же прошёл в свои покои. Царь послал человека посмотреть за ним, и тот увидел, что писец снял одежды и голый сидел, раскинув ноги, на полу.
- Вот настоящий художник! - воскликнул царь. - Ему можно поручить дело.

Повар Дин

Повар Дин разделывал бычьи туши для царя Вэнь-хоя. Взмахнёт рукой, навалится плечом, подопрёт коленом, притопнет ногой, и вот - "Вжиг! Бах!" - сверкающий нож словно пляшет в воздухе то в такт мелодии "Тутовая роща", то в ритме песен Цзин-шоу.
- Прекрасно - воскликнул царь Вэньхой. - Сколь высоко твоё искусство, повар!
Отложив нож, повар Дин сказал в ответ:
- Ваш слуга любит Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года - и я уже не видел их перед собой! Теперь я не смотрю глазами и полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь Небесному по рядку, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях. Хороший повар меняет свой нож раз в год - потому что он режет. Обыкновенный повар меняет свой нож раз в месяц - потому что он рубит. А я пользуюсь своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им несколько тысяч туш, а нож всё ещё выглядит таким, словно он только что сошел с точильного камня. Ведь в сочленениях туши всегда есть промежуток, а лезвие моего ножа не имеет толщины. Когда же не имеющее толщины вводишь в пустоту, ножу всегда найдётся достаточно места, где погулять. Вот почему даже спустя девятнадцать лет мой нож выглядит так, словно он только что сошёл с точильного камня.
Однако же всякий раз, когда я подхожу к трудному месту, я вижу, где мне придётся нелегко и собираю воедино моё внимание. Я, пристально вглядываясь в то место, двигаясь медленно и плавно, веду нож старательно, и вдруг туша распадается, словно ком земли рушится на землю. Тогда я поднимаю вверх руку и с довольным видом оглядываюсь по сторонам, а потом вытираю нож и кладу его на место.
- Превосходно! - воскликнул царь Ваньхой. - Послушав повара Дина, я понял, как нужно вскармливать жизнь.

Маленькие непобеды

Одноногий Куй завидовал Сороконожке, Сороконожка завидовала Змее, Змея завидовала Ветру, Ветер завидовал Глазу, а глаз завидовал Сердцу.
Куй сказал Сороконожке:
-Я передвигаюсь, подпрыгивая на одной ноге, и нет ничего проще на свете. Тебе же приходится передвигать десять тысяч ног, как же ты с ними управляешься?
- А чему тут удивляться? - ответила Сороконожка. - Разве не видел ты плюющего человека? Когда он плюет, у него изо рта вылетают разные капли, большие, как жемчуг, или совсем маленькие, словно капельки тумана. Вперемешку падают они на землю, и сосчитать их невозможно. Мною же движет Небесная Пружина во мне, а как я передвигаюсь, мне и самой неведомо.
Сороконожка сказала Змее:
- Я передвигаюсь с помощью множества ног, но не могу двигаться так же быстро, как ты, хотя у тебя ног вовсе нет. Почему так?
- Мною движет Небесная Пружина во мне, - ответила Змея. - Как могу я это изменить? Для чего же мне ноги?
Змея говорила Ветру:
- Я передвигаюсь, сгибая и распрямляя позвоночник, ибо у меня есть тело. Ты же с воем поднимаешься в Северном Океане и, всё так же завывая, несешься в Южный Океан, хотя тела у тебя нет. Как это у тебя получается?
- Да, я с воем поднимаюсь в Северном Океане и лечу в Южный Океан. Но если кто-нибудь тронет меня пальцем, то одолеет меня, а станет топтать ногами - и сомнет меня. Пусть так - но ведь только я могу ломать могучие деревья и разрушать огромные дома. Вот так я превращаю множество маленьких непобед в одну большую победу. Только истинный мудрец способен быть великим победителем!

Можно ли научиться управлять лодкой?

Янь Хой сказал Конфуцию:
- Однажды я переправлялся через глубокий поток Шаншэнь, и перевозчик управлял лодкой, словно всемогущий Бог. Я спросил его: "Можно ли научиться управлять лодкой?"
- Можно, - ответил он. - Это легко может сделать хороший пловец, а если он к тому же ныряльщик, то может научиться управлять лодкой, даже в глаза её не видя.
Я спросил его ещё, но он не захотел говорить со мной. Позвольте спросить, что это значит?
- Когда перевозчик сказал, что его искусству легко может научиться хороший пловец, он имел в виду, что такой пловец забывает про воду, ответил Конфуций. - А когда он сказал, что ныряльщик может научиться его искусству, даже не видя лодки, он говорил о том, что для такого человека водная пучина - всё равно что суша и перевернуться в лодке - всё равно что упасть с повозки. Пусть перед ним опрокидывается и перевертывается всё, что угодно, - это не поколеблет его спокойствия. Что бы с ним не случилось, он будет безмятежен!
В игре, где ставят на черепицу, ты будешь ловок. В игре, где ставят на золото, ты потеряешь голову. Искусство во всех случаях будет одним и тем же, а вот внимание твоё перейдёт на внешние вещи. Тот, кто внимателен ко внешнему, неискусен во внутреннем.

Не иметь помех

Плотник Чуй чертил от руки точнее, чем с помощью циркуля и угольника, его пальцы следовали превращениям вещей и не зависели от его мыслей и желаний. Поэтому его сознание всегда было цельным и не знало никаких преград. Мы забываем о ноге, когда сандалии нам впору. Мы забываем о пояснице, когда пояс халата не жмёт. Мы забываем о "правильном" и "неправильном", когда наш ум нам не мешает. И мы не меняемся внутри и не увлекаемся внешними вещами, когда нам не мешают наши дела. Не иметь помех с самого начала и никогда не иметь их потом - значит не создавать себе помех даже забвением помех.

Древо Небес

Хуэй-цзы сказал Чжуан-цзы:
- У меня во дворе есть большое дерево, люди зовут его Древом Небес. Его ствол такой кривой, что к нему не приставишь отвес. Его ветви так извилисты, что к ним не приладишь угольник. Поставь его у дороги - и ни один плотник даже не взглянет на него. Так и слова ваши: велики они, да нет от них проку, оттого люди не прислушиваются к ним.
Чжуан-цзы сказал:
- Не доводилось ли вам видеть, как выслеживает добычу дикая кошка? Она ползёт, готовая каждый миг броситься направо и налево, вверх и вниз, но вдруг попадает в ловушку и гибнет в силках. А вот як - огромен, как заволакивающая небо туча, но при своих размерах не может поймать даже мышь. Вы говорите, что от вашего дерева пользы нет. Ну так посадите его в Деревне, которой нет нигде, водрузите его в пустыне Беспредельного и гуляйте, не думая о делах, отдыхайте под ним, предаваясь приятным мечтаниям. Там его не срубит топор, и ничто не причинит ему урона. Когда не находят пользы, откуда взяться заботам?

Настоящее забвение

Урод Безгубый со скрюченными ногами служил советником при вэйском правителе Лин-гуне. Государю так нравился этот советник, что, когда он смотрел на обыкновенных людей, ему казалось, что у них слишком длинные ноги.
Горбун с огромной шишкой на шее служил советником при Хуань-гуне, правителе царства Ци. Хуанъ-гуну так нравился его советник, что, когда он видел перед собой обыкновенных людей, ему казалось, что у них слишком длинная шея.
Насколько в людях проступает полнота свойств, настолько же забывается их телесный облик. Когда люди не забывают то, что обычно забывается, и забывают то, что обычно не забывается, это называется настоящим забвением. Вот почему, где бы ни пребывал мудрец, для него знание - это беда, обещание - клей, добродетель - как раздача милостыни, ремесло - как рыночный торг. Коль скоро мудрый не строит планов, зачем ему знание? Коль скоро он не делает заметок, зачем ему склеивать расписки? Коль скоро он ничего не лишается, зачем ему требовать уплаты долга? Коль скоро он ничего не продаёт, зачем ему доходы?

Источник несчастий

Когда Иляо из Шинаня повстречался с правителем Яу, тот выглядел очень утомленным.
- Отчего у вас такой утомленный вид? - спросил Щинаньский учитель.
- Я изучил путь прежних царей и готовился продолжать дело моих предков, - ответил правитель Лу. - Я чту духов и оказываю уважение достойным мужам. Я всё делаю сам и не имею ни мгновения отдыха, однако так и не могу избавиться от забот. Вот почему я выгляжу таким утомленным.
- Ваш способ избавления от забот, мой господин, никуда не годится, - сказал Шинаньский учитель. - Лиса с её пышным мехом и леопард с его пятнистой шкурой скрываются в лесах и горных пещерах, чтобы иметь покой. Они выходят наружу по ночам и отдыхают днём - настолько они осторожны. Даже когда им приходится терпеть голод и жажду, они позволяют себе лишь единожды выйти за добычей или на водопой - настолько они сдержанны. И если даже при их осторожности и сдержанности им порой не удаётся избежать капкана или сети, то разве это их вина? Их мех и шкура - вот источник их несчастий. А разве царство Лу не является для вас такой же шкурой? Я бы посоветовал вам, мой господин, содрать с себя шкуру, очистить сердце, прогнать прочь желания и странствовать привольно в Безлюдном Просторе.

За что муравьям такое предпочтение?

Чжуан-цзы лежал на смертном одре, и ученики собирались устроить ему пышные похороны. Чжуан-цзы сказал:
- Небо и Земля будут мне внутренним и внешним гробом, солнце и луна - парой нефритовых дисков, звёзды - жемчужинами, а вся тьма вещей - посмертными подношениями. Разве чего-то не хватает для моих похорон? Что можно к этому добавить?
- Но мы боимся, - ответили ученики, - что вас, учитель, склюют вороны и коршуны.
Чжуан-цзы сказал:
- На земле я достанусь воронам и коршунам, под землёй пойду на корм муравьям. За что же муравьям такое предпочтение?

Возвращение к единству

У соседа Учителя пропал баран. Чтобы его найти, сосед поднял на ноги всю общину и попросил Учителя дать его учеников.
- Зачем так много людей для поисков одного барана? - спросил Учитель.
- На дороге много развилок, - ответил сосед.
- Отыскали барана? - спросил Учитель, когда они вернулись.
- Нет! Пропал!
- Почему же пропал?
- После каждой развилки на дорогах ещё развилки. Мы не знаем, по которой баран ушёл, поэтому и вернулись.
От огорчения Учитель изменился в лице и надолго умолк. За весь день он ни разу не улыбнулся. Удивляясь, ученики спросили его:
- Почему вы перестали говорить и улыбаться? Ведь баран - скотина дешёвая. К тому же он вам не принадлежал.
Учитель ничего не ответил, и они ничего не поняли. Один из учеников поведал обо всём судье. На другой день судья вместе с этим учеником пришёл к учителю.
- Осмелюсь задать вам вопрос, - сказал судья, - кто из трёх братьев прав, а кто - не прав?
Некогда три брата учились у одного наставника. Постигнув учение о милосердии и долге, они вернулись домой.
"Каково же учение о милосердии и долге?" - спросил их отец.
Старший брат ответил: "Милосердие и долг велят мне беречь самого себя, а затем уж свою славу".
Средний брат ответил: "Милосердие и долг велят мне стремиться к славе, не жалея при этом себя".
А младший брат сказал: "Милосердие и долг велят мне сохранить и жизнь и славу".
- А на чьей стороне истина в другой истории? - спросил Учитель. - Перевозчик, который жил на берегу реки, привык к воде, он смело плавал и управлял лодкой. На переправе он зарабатывал столько, что ему хватало прокормить сотню ртов. И вот, захватив с собой провизию, к нему приходят учиться. И чуть ли не половина учеников тонет. Вот какой вред причинило многим то, что одному принесло такую пользу!
Судья встал и молча вышел, а ученик, который его привёл, стал укорять:
- Зачем ты задал такой далёкий от темы вопрос? Учитель ответил так туманно. В результате я ещё больше запутался.
- Увы! - сказал судья. - Ты жил вблизи Преждерожденного, упражняясь в его учении, и так плохо его понимаешь!
Если баран пропал от того, что на дороге много развилок, то философы теряют жизнь от того, что наука многогранна. Это не означает, что учение в корне различно, что корень у него не один. Но это показывает, как далеко расходятся его ветви. Чтобы не погибнуть и обрести утраченное, необходимо возвращение к общему корню, необходимо возвращение к единству.

Совершенство

Свет спросил у Тьмы: "Ты существуешь или не существуешь?" - но не получил ответа.
Вгляделся пристально в её облик: темно, пусто. Целый день смотри на неё - и не увидишь, слушай её - и не услышишь, трогай её - и не дотронешься. "Совершенство! - воскликнул Свет. - Кто мог бы ещё достичь такого совершенства? Я способен быть или не быть, но не способен абсолютно не быть. А Темнота - как она этого достигла?"

Действительно много

Чжуан-цзы увиделся с лусским царём, и тот ему сказал: - В Лу много конфуцианцев, но мало ваших последователей.
-В Лу мало конфуцианцев, возразил Чжуан-цзы.
- Как же можно говорить, что их мало, когда по всему царству ходят люди в конфуцианских одеждах?
- Я слышал, будто конфуцианцы носят круглую шапку в знак того, что они познали бремя Небес, - сказал Чжуан-цзы. - Я слышал, будто они ходят в квадратной обуви в знак того, что познали форму Земли; подвешивают к поясу на разноцветном шнуре нефритовое наперстье для стрельбы в знак того, что решают дела немедленно. Благородные мужи, обладающие этим учением, вряд ли носят такую одежду, а те, кто носит, вряд ли знают это учение. Вы, государь, конечно, думаете иначе. Но почему бы вам не объявить по всему царству: "Те, кто носят такую одежду, не зная этого учения, будут приговорены к смерти!"
И тогда царь велел оглашать указ пять дней, и в Лу не посмели больше носить конфуцианскую одежду.
Лишь один муж в конфуцианской одежде остановился перед царскими воротами. Царь сразу же призвал его, задал вопрос о государственных делах, и тот, отвечая, оказался неистощимым в тысяче вариантов и тьме оттенков.
- Во всём царстве Лу - лишь один конфуцианец? - удивлённо воскликнул царь.
- Вот это действительно много! - сказал Чжуан-цзы.

Ропщущий ученик

Ле-цзы мог легко передвигаться по воздуху, оседлав ветер.
Об этом узнал ученик Инь. Он пришёл к Ле-цзы и несколько месяцев не уходил домой. Он просил учителя рассказать на досуге о его искусстве, десять раз обращался с глубоким почтением, и десять раз учитель ничего не говорил. Наконец ученик Инь возроптал и попросил разрешения попрощаться. Ле-цзы и тогда ничего не сказал.
Инь ушёл, но мысль об учении его не оставляла, и через некоторое время он снова вернулся.
- Почему ты столько раз приходишь и уходишь? - спросил его Ле-цзы.
- Прежде я обращался к тебе с просьбой, - ответил Инь, - но ты мне ничего не сказал, и я на тебя обиделся. Теперь я забыл обиду и поэтому снова пришёл.
- Прежде я считал тебя проницательным, - сказал Ле-цзы. - Ты же оказался столь невежественным. Хорошо, оставайся. Я поведаю тебе о том, что открыл мне Учитель. С тех пор, как я стал служить Учителю, прошло три года, я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. И лишь тогда я удостоился взгляда Учителя.
Прошло пять лет. В сердце у меня родились новые думы об истинном и ложном, а устами я по-новому заговорил о полезном и вредном. И лишь тогда я удостоился улыбки Учителя.
Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, я уже не думал ни об истинном, ни о ложном. Давая волю своим устам, я не говорил ни о полезном, ни о вредном. И лишь тогда Учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке.
Прошло девять лет, и как бы ни принуждал я своё сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, я уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Я уже не ведал, что Учитель - мой наставник. Я перестал отличать внутреннее от внешнего. И тогда все мои чувства как бы слились в одно целое: зрение уподобилось слуху, слух - обонянию, а обоняние - вкусу; мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. Я перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или сухой шелухе, я в конце концов перестал осознавать, ветер ли оседлал меня, или я ветер.
Ты же ныне поселился у моих ворот, и ещё не прошёл круглый срок, а ты роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же смеешь ты надеяться ступать по воздуху и оседлать ветер?

Проводник

В старину жил один проповедник, учивший, как познать путь к бессмертию. Царь послал за ним, но посланец не спешил, и тот проповедник умер. Царь сильно разгневался и собрался было казнить посланца, когда любимый слуга подал царю совет:
- Люди более всего боятся смерти и более всего ценят жизнь. Если сам проповедник утратил жизнь, то как же он мог сделать бессмертным царя?
И посланца пощадили.
Некий бедняк хотел научиться бессмертию и, услыхав, что проповедник умер, стал бить себя в грудь от досады. Услышал об этом богач и принялся над ним смеяться:
- Сам не знает, чему собрался учиться. Ведь тот, у кого хотели научиться бессмертию, умер. Что же он огорчается?
Богач говорит неправду, - сказал Ху-цзы. - Бывает, что человек, обладающий средством, не способен его применить. Бывает также, что способный применить средство им не обладает. Некий вэец прекрасно умел считать. Перед смертью он передал сыну свой секрет в виде притчи. Сын слова эти запомнил, а применить их не сумел. Он передал слова отца другому человеку, который у него об этом спросил. И тот человек применил секрет не хуже, чем это делал покойный.
Вот так и с бессмертием! Разве умерший не мог рассказать о том, как познать путь к бессмертию?

Зачем тревожиться?

Некий писец не мог ни есть, ни спать: он опасался, что Небо обрушится, а Земля развалится - и ему негде будет жить. Опасения эти опечалили другого человека, который отправился к нему и стал объяснять:
- Почему ты опасаешься, что обрушится Небо? Ведь Небо - это скопление воздуха. Ты живёшь, дышишь и действуешь в этом небе.
- Но если Небо - действительно скопление воздуха, то разве не должны тогда упасть солнце, луна, планеты и звёзды? - спросил писец.
- Солнце, луна, планеты и звёзды - это та часть скопления воздуха, которая просто блестит. И если бы они даже упали, то никому бы не причинили вреда.
- А если Земля развалится?
- А почему ты опасаешься, что Земля развалится? Ведь Земля - это скопление твёрдого тела, которое заполняет все четыре пустоты. И нет места без твёрдого тела. Ты стоишь, ходишь и действуешь на Земле.
Услышав это, писец успокоился и очень обрадовался. Объяснявший ему тоже успокоился и тоже обрадовался.
Услышав об этом, учитель Мо усмехнулся и сказал:
- Радуга простая и двойная, облака и туман, ветер и Дождь, времена года - эти скопления воздуха образуют Небо. Горы и холмы, реки и моря, металлы и камни, огонь и дерево - эти скопления твёрдого тела образуют Землю. Разве познавший, что Небо - это скопление воздуха, и познавший, что Земля - это скопление твёрдого тела, скажет, что они не разрушаются? Ведь в пространстве Небо и Земля - вещи мелкие, самое крупное из них - бесконечно и неисчерпаемо. И это очевидно, что опасность их разрушения относится к слишком далекому будущему, но слова о том, что они никогда не разрушатся, также неверны. Поскольку Небо и Земля не могут не разрушиться, они обязательно разрушатся. И разве не возникнет опасность, когда придёт время их разрушения? Услышав об этом, Ле-цзы усмехнулся и сказал:
- Те, кто говорит, что Небо и Земля разрушатся, ошибаются. Те, кто говорит, что Небо и Земля не разрушатся, тоже ошибаются. Разрушатся или не разрушатся - я не могу этого знать. Ведь не дело живых знать, что такое мёртвые, а мёртвые Не знают, что такое живые. Приходящие не знают уходящих, а уходящие не знают приходящих. Так зачем тревожиться и думать о том, разрушится Небо или не разрушится?

Полезное и бесполезное

Творящий Благо сказал Чжуан-цзы: - Ты всё время говоришь о бесполезном.
- С тем, кто познал бесполезное, можно говорить и о полезном, - ответил Чжуан-цзы. - Ведь земля и велика, и широка, а человек ею пользуется лишь на величину своей стопы. А полезна ли ещё человеку земля, когда рядом с его стопою роют ему могилу?
- Бесполезна, - ответил Творящий Благо.
- В таком случае, - сказал Чжуан-цзы, - становится ясной и польза бесполезного.