Покаяние начинается с Церкви

     Средства массовой информации, формирующие общественное сознание, запускают в оборот не только словесные штампы, но и "штампованные" позиции по тем или иным насущным проблемам. К примеру, одна моя знакомая, женщина очень порядочная и добросердечная, обсуждая со мной проблему захоронения тела Ленина, сказала: "Нельзя это трогать, ведь это - наша история". Увы, мы привыкаем к употреблению таких слов, как "наша история", "покаяние", "нормы морали", совершенно не задумываясь об их происхождении и точном смысле, и они, по слову поэта, "в привычку входят, ветшают, как платье".
     Для человека, размышляющего о судьбах мира, важна не столько сама история, как совокупность событий, сколько оценка этих событий с точки зрения того или иного мировоззрения, т.е. историософия. Согласно библейской историософии, бытие человека на земле имеет высший смысл и определяется благим Промыслом (т.е. провиденциальной заботой) Творца, придает подобную же осмысленность движению во времени и пространстве народов, составляющих человечество. Обещана эсхатологическая цель - жизнь с Богом и в Боге, отсюда призыв к вечному совершенствованию, духовно - материальный прогресс. Следование или, наоборот (в связи с правом выбора) противление Божественному замыслу, определяет исторические удачи или, соответственно, провалы. Религиозное мировоззрение воспитывает особенную историческую память, вполне определенную строгую ответственность и умение учитывать уроки истории.
     Распространенный у нас европейский материалистический взгляд на историю взял из Библии динамизм и прогресс, выдав их за свое изобретение, но он не в силах рассматривать ее в ракурсе "борьбы Бога с человеком за человека" и потому верит в "торжество человеческого разума" (не имея, впрочем, для этого убедительных прецедентов). Ответственность перед Богом заменена на расплывчатую ответственность "перед судом истории" - еще один штамп. Что касается уроков истории, то в связи с отвержением Учителя они усваиваются плохо, и в основном на уровне инстинктов.
     ...При жизни Сталина многие советские люди верили, что "гений всех времен и народов" ничего не знает о репрессиях против невинных людей, т. к. всё это делается без его ведома, и обреченные, умирали с его именем на устах. После ХХ-го съезда стали утверждать, что Ленин хотел всем счастья и свободы, а Сталин всё исказил и уничтожил. Наконец, когда в новое время открылся доступ к архивам, в житийном образе "дедушки Ильича" стали отчетливо проступать черты Бармалея, который по-своему тоже любил маленьких детей. Ленин не просто "наша история", - это грех нашей истории, это ее кошмар, и для того, чтобы этот кошмар не повторился, необходимо понять исток этого греха, прочувствовать его как грех и затем встать на путь покаяния, т.е. спасительной перемены мышления.. И потому своей знакомой я ответил так: если я, к примеру, до покаяния и крещения был бы вором, то это тоже была бы "моя история", но я бы постарался исключить из жизни всё, что мне напоминает о былом грехе или прямо наводит на него.
     В недавнее время по всей Стране Советов прокатилась волна уничтожения памятников партийным вождям. Официально это назвали варварством, но не гораздо ли большими варварами были сами творцы "новой эпохи"? И не ими ли созданный режим воспитал людей, способных только на варварство? Откуда могло взяться иное отношение к миру, если лучшие умы и души российские были уничтожены или лишены родины? То, что в России, в отличие от остальных республик, примерно после 93 г. памятники перестали сносить, вызвано соображениями ностальгии ("тогда было лучше") либо магического суеверия ("снимешь - еще хуже будет, пусть стоит"). И то, что в центре Москвы возлежит сакральная мумия, в каждом городе указующий перст все еще направляет на "верную дорогу", а в Думе большинство за коммунистами, означает, что процесс покаяния у нас лишь в самом начале...
     Удивительно, что знаменитый фильм "Покаяние" был создан в Грузии. Хотя поначалу могло показаться, что это еще одно разоблачение эпохи Лаврентия Берия, смысл картины оказался значительно глубже. Внук сталинского палача Варлаама живет в атмосфере самодовольного благополучия, но однажды узнаёт, что жизнь его семьи основана не только на лжи и лицемерии, но на крови невинных людей, замученных его дедом и ему подобными в достопамятные годы. И в конце концов он кончает с собой, а его отец выкапывает из могилы деда и сбрасывает его тело с вершины горы. Так впервые в советском искусстве был поставлен вопрос о необходимости покаяния: поняв, что страшные грехи дедов и пошлая бездуховность отцов заражают новое поколение, сие последнее должно пройти путь решительного и во многом болезненного разоблачения и отказа от сатанинских принципов жизни, а затем встать на дорогу, "ведущую в храм". Фильм, снятый грузинским режиссером Абуладзе, оказался пророческим предупреждением прежде всего для самой Грузии, где, кстати, традиционно почитаются родители и не в чести "выносить сор из избы". Главная идея картины не была воспринята грузинским обществом, и в начавшуюся эпоху "гласности" робкая тема покаяния потонула в водовороте гордынной жажды "независимости" и истерически-лживых обвинений России в имперской диктатуре.
      В годы активных политических выступлений /1988-1992/, когда вся республика митинговала, можно было наблюдать любопытную картину. Упитанные молодые люди на "Мерседесах" подъезжали к тбилисскому Дому правительства и выходя к микрофонам, клеймили, не стесняясь в выражениях, ненавистную им Россию, которая-де всячески их эксплуатирует. Но ни для кого не секрет, что народ - "эксплуататор", производивший львиную долю пром- и прод- товаров, жил гораздо беднее жителей дотационных республик. Грузия именно в советский период жила относительно богато; и именно в Грузии на душу населения приходился самый высокий процент членов компартии, большинство которых видели в партийности доступ к кормушке и чиновному месту.
     Нелишне вспомнить о событии, происходившем на центральной тбилисской площади, (носившей последовательно названия: Эриванская, Свободы, Берия, Ленина), в последнюю августовскую ночь 1990 года. Когда изумительной красоты центр старого Тбилиси (через полтора года он будет разрушен безумными вояками) засверкал разноцветными ночными огнями, к памятнику Ленина под улюлюканье огромной толпы подкатил мощный автокран и приступил к его демонтажу. Но идол решил не сдаваться, кран беспомощно заваливался, и все попытки оказывались безуспешными. Разочарованный народ через четыре часа "стояния при Ленине" разошелся. В конце концов решили применить кувалду и сварку, и наутро в центре города на постаменте остались две ноги, намертво прикрепленные к основанию изогнутым рельсом. Да, памятник вождю снесли, но куда прочнее к этому времени утвердился в сердце грузинской жизни червь духовного разложения. Нравственная ошибка общества состояла в том, что не памятник нужно было крушить, а вступить на путь покаяния, отказавшись от безбожия, лицемерия и национального чванства. Ленина надо было вырвать из сердца и ума (он жил там не в прямом смысле, а в виде вполне ощутимых материальных последствий удобного устройства "при ленинизме"). Тогда можно было бы подумать и о памятнике. Но если всё рвение выместить на памятнике, на самого себя сил уже не остаётся.
     В смутные годы последних советских лет Грузинская Церковь, имевшая большой авторитет, могла вывести православный народ на истинный путь. К сожалению, однако, она, раньше своей Русской сестры избавленная от коммунистической опеки, позволила увлечь себя соблазну национализма, нанесшего ей значительный урон. Грузия во многом избежала последствий разгула атеистической вакханалии, и в советское время сложилось отстранённо -почтительное отношение к религии: тонкости церковной жизни мало кого интересовали, но слово "Бог" на грузинском постоянно звучало в поэзии и тостах; в грузинских многоголосных песнопениях, даже в эстрадных песнях, проглядывало их храмовое происхождение, а на "присяжных" богоборцев смотрели с презрением. Внутри Церкви была во многом радушная атмосфера, и потому здесь находили приют бежавшие из России после очередных гонений монахи, священники и епископы, а в горах абхазского Афона подвизались известные старцы. Однако с середины 80-х годов ситуация стала меняться. Настоятелями русских храмов, прихожанами которых было русскоязычное население (множество национальностей, в т.ч. сами грузины), стали в обязательном порядке назначаться грузинские священники; в русском богослужении некоторые части обязали произносить на грузинском языке. Это, впрочем, было лишь началом процесса, в результате которого сегодня в Грузии осталось минимальное число русских храмов, а остальные, в связи с оттоком населения, переданы грузинским общинам; причем некоторые храмы исковерканы архитектурной перестройкой, уничтожением фресок. Но главные события церковной жизни были так или иначе связаны с тбилисским кафедральным храмом - знаменитым, древним Сионским собором. Грузинское священноначалие задалось благородной и необходимой целью привести молодежь в Церковь, но сделало при этом ставку целиком на национально - патриотические чувства. Огромное количество юношей и девушек, заполнивших еще недавно пустовавший собор, видели в Православии не столько духовный опыт покаяния и обожения, сколько повод "гордиться за свою великую многовековую историю" и молиться о независимости родины. Сепаратистские и антирусские настроения проявились в канонизации Ильи Чавчавадзе, чье участие в национальной борьбе посчитали достаточным основанием святости, в рассуждениях о том, что Грузия крещена намного раньше России, в умилительных "откровениях" о том, что грузинский язык древнее всех и Страшный суд будет происходить именно на этом языке (!), в варварской попытке записать замечательную "гагаринскую" роспись Сионского собора абстракционистской мазней. Церковь оказывается заложницей политических процессов, и вот уже священники возносят подобострастную хвалу "мудрейшему" Звиаду Гамсахурдия, а чуть позже, когда Грузия ввяжется сразу в три междоусобные войны, будет вдохновлять своих сынов на ратный подвиг, так что однажды митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон направит в Грузинскую патриархию гневные слова: "Господь призывал нас любить своих врагов, а вы благословляете чад вашей церкви на братоубийство" /цит. по памяти/. Всё это дорого обошлось народу, и недавно еще цветущая Иверия в результате событий последних лет по экономическим и социально-культурным параметрам отброшена на несколько веков назад. Вопрос покаяния в сегодняшней Грузии, пытающейся политически ориентироваться на кого угодно, но только не на свою неизменную северную благодетельницу, остается открытым.
     Но и сама Россия никогда не встанет на путь возрождения и обновления, пока наш народ не осознает совершённого им исторического греха - "богоубийства" и как следствие - национального "самоубийства". Кстати, попытка свести этот процесс к покаянию в цареубийстве представляется нам неверной и явно недостаточной. Национально-патриотический призыв в этом отношении выглядит так: сейчас каждый россиянин, независимо от своего вероисповедания или отношения к монархии должен осознать, что все нынешние наши беды происходят от того, что на народе лежит нераскаянный грех убийства и кровь последнего царя. Всё здесь, однако, сомнительно. Во-первых, идея покаяния и идея совместной ответственности ("в Адаме все согрешили") присущи только христианству и не могут быть восприняты мусульманами, буддистами и атеистами. Во-вторых, для христианина, не являющегося монархистом, факт мученической кончины последнего императора, вызывая сострадание, всё же не становится центральным событием происшедшей в 1917-м катастрофы, во многом спровоцированной политикой самого императора. И отчего бы сторонникам всенародного покаяния перед царем не потребовать прежде от самого дома Романовых покаяния за убийства Петра III или Павла I? Покаяние действенно тогда, когда человек как бы "кожей" ощущает боль и вину. Вот при захоронении останков царской семьи президент Ельцин принес покаяние за совершённое 80 лет назад преступление, и для него, причастного к сносу Ипатьевского дома в Екатеринбурге, это сам по себе мужественный поступок. Но не правильнее ли, не честнее ли было бы вместе с этим попросить перед прахом последнего императора прощение за тысячи загубленных в первой чеченской кампании солдат, чтобы придать тем словам покаяния чувство преемства и конкретность?
     Истина о покаянии открыта в опыте евангельской жизни, и потому покаянию учит Церковь и покаяние начинается с Церкви. Оно вовсе не в том, как кажется критиканам, что высшие иерархи должны во всеуслышание рассказать о своих связях с КГБ. Но несомненно, что Церковь должна дать духовную оценку прошлому и настоящему, чтобы явить народу конкретные пути обновления. К сожалению, здесь тоже утвердились штампы, один из которых - непременное обличение 70-ти лет бездуховности. Но бездуховность не возникла в 1917-м г. по декрету правительства, напротив, сам 17-ый явился результатом окончательно переполнившего чашу Божественного терпения безбожия и кризисом самой Церкви.
     Совершенно не церковными являются популярные в определенных кругах рассуждения о масонах - слугах дьявола, отвративших народ русский от Бога. О том, что русский народ отвернется от Христа, предупреждали в ХIХ-м веке и Достоевский, и святитель Феофан. В ветхозаветные времена, когда Израиль осаждался египтянами или персами, великие пророки не проклинали врагов, отвративших евреев от Бога, а благословляли Его за врагов, которых Он Сам привел в Израиль за его безверие и язычество, - тем более это должны понимать христиане. Кровавый режим Ленина, Троцкого и им подобных попущен Богом как результат крайнего, общенародного (сверху донизу) отступления и нравственного падения.
      ... Церковь должна неустанно, словом и делом возвещать любовь и истину Христову. Слово церкви должно быть словом совести: за правду приходится в нашем мире страдать, но если бы замолк глас Божий, и так в иные времена еле слышный, то это был бы уже по-настоящему конец человечества. Многие века в России государство держало Церковь в удушающих объятиях. Еще только начавшая обретать автокефалию /т.е. независимость/ от Константинополя в конце ХV в. Российская митрополия оказалась в полной зависимости от воли великих московских князей. Что касается древнего и властного права "печалования" за несправедливо притесняемых, то первый русский царь Иван Грозный, замучив св. митрополита Филиппа, практику эту извел на корню. Обретенная на некоторое время после революции независимость Церкви обусловила мудрую и смелую позицию святого патриарха Тихона, который, вопреки ожиданиям, не благословил Белую гвардию и, с другой стороны, обличая советскую власть, отлучил от Церкви всех, хулящих имя Божие и участвующих в братоубийстве. Будучи с 1990-х годов отделенной от государства (не в издевательском смысле, как при большевиках, а на самом деле), став впервые по-настоящему свободной, Русская Церковь должна стать в государстве настоящей опорой духовно-нравственного обновления, (чему косвенно способствует бедственное материальное положение большинства общин).
     ...Покаяние начинается с Церкви по двум причинам: во-первых, она несет пред Господом ответственность за вверенный ей мир, а во-вторых, она должна, преодолев смущение, показать, "как это делается", ибо самостоятельно мир этого сделать не может. И как ни трудно народу нашему расхлебать последствия величайшего самообмана и положить основание будущей, пусть нелегкой, но достойной жизни, очевидно, что наше время отпущено нам на покаяние. Срок этот не бесконечен, и если шанс не будет осознан и использован, заявится к нам новый бес, куда похлеще коммунистического. Но нового эксперимента нам уже не пережить...

сентябрь 1998 - декабрь 2001

 

 

 

 

"Православная Церковь в период IV-X вв."

 

Ваше Высокопреосвященство!
Уважаемый президиум!
Дорогие отцы, братья и сестры!

     Сегодня, приближаясь к 2000-летию Рождества Христова, мы понимаем, что мир в целом, мир, по инерции еще называющий себя христианским, и в особенности наша страна, прошли сложный и страшный путь, что в последние века человечество во многом отпало от Бога, растеряло благоговение к святыне и попрало нравственность, таким образом самоубийственно восстав против самих основ жизни. И в то же время именно в России мы чувствуем, что в дни распада и скорбных испытаний не исчезает, а умножается Божественная благодать, и Господь дает силы, возможности и немалое время для покаяния и возрождения духовной жизни. Восстанавливая храмы и пытаясь правильно строить будущее, мы обязаны хорошо знать историю бытия Церкви в мире, и в этом смысле рассматриваемая нами эпоха не в политическом, не во внешне-церковном отношении, а именно в отношении внутреннем, духовном, является поистине золотым веком Православия и святости.
     С четвертого века по Р.Х. в истории Святой Православной Церкви начинается совершенно новая эпоха. Случилось то, чего не могли предвидеть ни гонители христианства, ни философствовавшие критики его, ни сами христиане, которые за три века существования вселенской общины "верных" и "святых" уже привыкли к тому, что через мученичество за Христа, через прохождение с Ним в буквальном смысле по крестному пути только и может совершаться истинное свидетельство миру о Его воскресении и соучастие в Царстве Божием / кстати, греческое слово "мартирос" означает одновременно и "мученик", и "свидетель"/. Но в начале четвертого века христианином становится великий император Константин, выигравший решающее сражение за трон после того, как увидел в небе Х-образный Крест, надпись "сим побеждай" и получил во сне от Господа повеление изобразить крестное знамение на щитах. Начиная с Миланского эдикта 313 года христианство становится в Римской империи легализованной, а затем и государственной религией. После стольких гонений и ненависти даже к самому имени христианина величайшая мировая империя, тогдашняя "вселенная", смиренно склонилась пред Евангелием, которое ещё недавно самоуверенные античные умы смели называть проповедью неграмотных галлилейских рыбаков о каком-то распятом в Иудее преступнике, и это принятие веры целой империей не может восприниматься иначе как чудо, подобное ветхозаветному переходу евреев через Красное море! Плоды победы Христовой над властью дьявола и духовной смертью стали ощущаться не только в вечности, но и в мире сем, давая надежду на спасение этого мира, на его преображение. Апокалиптические настроения первых поколений христиан сменились пониманием, что прежде наступления конца всей земной истории предстоит длительный процесс "воцерковления" народов. Вслед за святым Константином в Церковь впервые входят массы языческого мира, и эта, если можно так выразиться, встреча духовного с "душевным" дает огромный импульс развитию и богословской мысли, которая проповедует осуществившееся во Христе спасение, и церковного творчества, которое исцеляет больную красоту эллинского искусства. Но в то же время мир как бы "мстит" Церкви за свое пробуждение, заражая целые города и народы ересями и расколами. Не только далекие от Церкви люди, но и многие христиане сегодня удивляются тому факту, что за своё вероисповедание, за формулу этого исповедания, иногда даже из-за одной буквы, как это было в спорах о "единосущии" или "подобосущии" Сына Божия Отцу / "омоусиос" или "омиусиос" по греч. /, древние христиане могли жестоко воевать, а власть - казнить или ссылать, что были времена, когда обсуждение определенного догмата волновало уличные толпы. Подобные явления могут быть объяснены только одним: великий процесс выработки догматического учения Церкви, который явился основным смыслом эпохи семи Вселенских соборов, вовсе не был отвлеченным мудрствованием, а был попыткой ясного определения "единого на потребу". Никео-Цареградский символ веры, который каждый православный христианин поет за литургией, содержит двенадцать членов, но говоря коротко, он раскрывает три тайны: 1) Кто в сути Своей есть Бог, 2) Кто на самом деле есть Иисус Христос, и 3) что совершает Бог для человека в перспективе вечности. Путь многовекового поиска точного изложения православной веры, суммированного св. Иоанном Дамаскиным, был болезненным и тернистым, ибо это был путь борьбы за то, чтобы не потерять, не растворить, рационалистически не умалить спасительное Откровение, данное в Евангелии и постигаемое в опыте Предания Церкви.
     Рассмотрим для примера догмат о двух природах во Христе, сформулированный на 4-м Вселенском Соборе в Халкидоне в 451-м году святым епископом Рима Львом: две природы во Христе сосуществуют "неслитно и нераздельно". Сия формула была выработана в борьбе с двумя крайностями, первая из которых называла Христа только человеком, а вторая считала, что главную роль в Личности Христа имело только Божество. Может показаться, что это всё философские споры. Однако, если считать, что Христос пусть великий, но всё-таки только Человек, как это утверждают не только древние еретики, но и современные представители секты "Свидетелей Иеговы", то это означает, что Воскресение Христово есть только Его личное дело, мы не причастны ему, и так как в отличие от Христа, мы не безгрешны, то не имеем никаких оснований надеяться на собственное полноценное спасение. А если, наоборот, веровать, что во Христе человеческое ничего уже не значит, что всё зависит лишь от Бога, то тогда наши усилия, наша добрая воля и покаяние, наша личность ничего не значат в очах Божиих. Совершенно очевидно, что еретические формулы, будучи претворены в духовной жизни, искажают Откровение о Боге, делают ненужным крестный подвиг Христа, делают его даже как бы издевательством над человеком или, в другом случае, унижают достоинство человека вопреки сказанному о нём в Библии. "Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом", -- такую формулу спасения выводит из Евангелия св. Афанасий Александрийский. Поэтому ошибочные или неточные определения рассматривались как диавольские ухищрения, незаметно делающие людей равнодушными к главному нерву христианства. Другая, более ранняя догматическая борьба, приведшая к Православному учению о том, что Бог, единый в сущности Своей, троичен в Лицах Отца, Сына и Святого Духа, на самом деле была вызвана необходимостью защитить то неповторимое, не встречающееся нигде в других религиях постижение, что во-первых, "Бог есть любовь" /1 Ин.4,16/, а во-вторых, "так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную"/Ин.3,16/. Ещё пример: по сей день длящаяся борьба богословия с язычеством, с магизмом, со спиритуализацией христианства, с попыткой навязать ему ненависть к земной жизни и к телу, с недостаточным вниманием в церковном народе к словам апостола Павла о будущем воскресении в новых, преображенных телах, -- есть борьба за спасение человека, и, кстати, -- всего человека, вместе с телом, а не только его души. Даже драматическая история утверждения правильного иконопочитания не связана с вопросами церковного искусства, а вызвана правом проповедовать Бога, неизобразимого в сущности Своей, но ставшего близким, постигаемым и изобразимым в Лике Иисуса Христа.
      Троичность Бога и Богочеловечество Христа, парадоксальное сострадание человеку бессмертного Бога и призыв к обожению, к теснейшему родству с Богом не только явились уникальным Откровением, но и ставили во все времена перед христианином главную цель: ощутив всю глубину Божественной любви, стать навсегда на путь святости, ибо, как говорит Апостол, вы куплены дорогой ценой /1Кор.7, 23/- ценой крови Иисуса Христа. Приходится признать: не понимая до конца этой любви, боясь истинной духовной свободы во Христе, многие христиане шли вслед за проповедниками ересей, где всё было просто, прагматично, не требовало столь напряженной религиозности. В этом смысле становится понятным наличие большого количества ариан, монофизитов и, наконец, начавшийся в седьмом веке стремительный процесс распространения ислама, который возвращает человека в ветхозаветное восприятие Бога как сурового и справедливого Господина, пред Которым человек - лишь мотылек, гонимый ветром…
     Но эпоха Вселенских Соборов важна не только тем, что ими были провозглашены догматы веры и установлены церковные каноны, но прежде всего тем, что сама Церковь ощутила себя действительно как Единая, Святая, Соборная и Апостольская хранительница истины, Истины с большой буквы, т. е. Самого Христа. Апостольской она стала называться потому, что не самочинно, не в угоду рациональной идее, тем более не из корысти интерпретирует новозаветную религию, но сообщает человеку от апостолов полученное и неискаженно переданное видение Спасителя, Его служения, смерти и Воскресения. Единой Церковь называется потому, что несмотря на многообразие языков и культурных традиций, несовпадение уставов, церковного календаря и прочих аспектов, распространившиеся по городам и весям многочисленные "общины верных" едины в своем уповании, едины в любви Божией, и каждая истинная церковь является в данный момент и в данном месте полноценным бытием таинственного "тела Христова". Церковь, далее, именуется Соборной, ибо на каждую животрепещущую проблему, на каждый вопрос или даже вызов века сего Церковь отвечает соборной мыслью, вдохновленной самим Духом Святым. Этот аспект особенно интересен потому, что в истории правым, право-славным часто оказывалось отнюдь не большинство, и православная истина, отвечая на многолетнее насилие ересиархов долготерпением или даже мученичеством, побеждала далеко не сразу, так что соборная мысль в буквальном смысле слова собиралась по крупицам в веках. Но всё равно в итоге истина в Церкви каждый раз торжествовала, и радость этого обстоятельства стала смыслом праздника Торжества Православия, совершенного впервые в Византии в 843 году и сегодня вспоминаемого нами в первое воскресенье Великого поста.
     Случавшиеся в средние века прецеденты, когда нарушались эти два принципа - соборности и единства, приводили к серьезным разрывам в общении между церквами, но всё это со временем как-то залечивалось, за исключением многовековой и драматической истории взаимоотношений Восточных церквей с Западом, приведшей в XI-м веке к отпадению католического Рима от Православия. Как считают многие православные историки Церкви, в течение долгого времени восточные епископы и церковные писатели стали невольными участниками серьезного недоразумения. В то время, как они для разрешения богословских споров с уважением и восторженностью обращались к Римской церкви как древней, первоапостольской и пребывающей в столице империи, хранящей т.наз. "первенство чести", римские предстоятели стали воспринимать эти факты как доказательство признания всем остальным христианским миром права высшей власти Рима и постепенно сложившейся теории первенства и непогрешимости римского папы. И что характерно: обычно еретические движения приводили к отпадению от Церкви, а в этом случае, наоборот, позднейшие догматические заблуждения римо-католиков явились лишь следствием горделивого и для многих в Церкви заразительного стремления духовно и политически властвовать даже ценой раскола.
     …Наконец, Церковь наша называется Святой, потому что в ней в Духе Святом и в евхаристических Дарах Тела и Крови Христовых реально присутствует Сама Святая Троица, пронизывающая мир, по св. Григорию Паламе, энергиями несотворённого света. В описываемую нами эпоху Православная Церковь на Востоке и на Западе, в Антиохии, Александрии, Иерусалиме, Риме, Сирии, Константинополе, Карфагене даровала миру целый сонм святителей, богословов, исповедников, аскетов и песнословцев. О таких личностях, как Афанасий Александрийский, Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Николай -- святитель Мир Ликийских, Лев Римский, Амвросий Медиоланский, Августин Иппонский, Кирилл Александрийский, Максим Исповедник, Ефрем и Исаак Сирины, позднее - Симеон Новый Богослов, тот же Григорий Палама и многие другие, -- нелепо было бы просто сказать, что они оставили значительный след в истории Православия, ибо и сегодня Церковь молитвенно ощущает благодатное присутствие и помощь этих святых.
      Говоря о святости, невозможно оставить в стороне вопрос о монашестве, родоначальником которого не столько по времени, сколько по смыслу считают великих египетских подвижников преподобных Антония и Макария. Идея подвижничества органически присуща христианству. По сути дела каждый христианин должен быть "монахом" от слова "моно", т. е. обрученным Единому только Богу. Но как специфическое явление монашество возникает именно после прекращения гонений и внешнего признания спасительности христианства, и возникает именно как реакция на обмирщение Церкви ввиду ее благополучия, как неустанное напоминание о неотмирности евангельского провозвестия. Начиная с IV в. монашество становится движущей силой развития богословской мысли. Монах произносит тройной обет: послушания, нестяжания и целомудрия. Первое означает отказ от своей воли в решении всех жизненных вопросов и полное вручение себя в общем смысле Христу и в частном смысле духовнику-старцу. Второе означает отказ почти от всякого имущества, добровольную нищету. А третье - отказ от брака и детей. При этом надо иметь в виду, / и, к сожалению, далеко не все об этом задумываются/, что во всех этих случаях даются обеты отказа не от греха, а от трех несомненно, еще в раю, данных Богом человеку даров: дара свободной воли, дара владения земным и дара брачной любви. Эти обеты в совокупности означают внутреннее умирание подвижника для этой, земной жизни, и сия тройная жертва совершается монахом для того, чтобы уже здесь, находясь во плоти, так же внутренне воскреснуть в любви Божией, в Царстве Его, вошедшем в ум, сердце и тело. Истинен не тот, кто возненавидел наш земной мир, отгородившись от него стеной непонимания и презрения, а тот, кто ко времени духовной зрелости, сам этим не гордясь, являет "внешним" сияние Святого Духа. Именно поэтому среди канонизированных Церковью святых большинство принадлежит истинно монашествующим - этим живым свидетелям победы Господа Иисуса Христа. Хочется привести замечательные слова из поэмы св. Григория Богослова: " Во Христе я причастен всему: телу и Духу, кресту и Воскресению. Христос…Ты для меня родина, сила, слава, всё. Это Он наставляет меня на добрый путь. Он моя сила и моё дыхание, чудесная награда на пути… Он дает мне стремительный бег. Я люблю Его, как чистейшую любовь, ибо тем, кого Он любит, Он верен более, нежели постижимо для нас. В Нём радость моя, даже когда Ему угодно заставлять меня страдать: Ведь я жажду очиститься, как золото в огне."
     Духовные писания, выражающие многовековой монашеский опыт древности, внесли неоценимый вклад в нравственное богословие. Благодаря трудам преп. Иоанна Синайского "Лествичника", преп. Исаака Сирийского и других Отцов возникла целая наука упражнения в доброделании - аскетика. Христиански осмысленное учение о восьми главных душевных страстях: тщеславии, унынии, сребролюбии, блуде, чревоугодии, гневе, отчаянии и главной из них, гордыне, о смирении как начале спасительного пути, о соотношении духовного, душевного и телесного в жизни человека, о степенях пленения человека греховным помыслом, об истинном посте и слезах покаяния, о делах жертвенной любви и обожении , --- всё это явилось поистине открытием, прикладное значение которого еще предстоит оценить светским наукам о человеке…
      Однако нельзя умолчать о том, что с исторической точки зрения описываемая нами эпоха весьма неоднозначна. С одной стороны, как уже было сказано, со времени Константина Великого прекращаются гонения на христиан и христианство становится признанной духовной основой бытия мира. Постепенно в сознании множества людей побеждает христианское отношение к рабству, к женщине, к детям, к браку, к античной культуре и философии, к язычеству, к социальному неравенству, к власти и войне. Это такая жизненная позиция, когда необходимо быть нетерпимым только по отношению к тому, о чем точно известно: это грех; что касается основных сфер человеческой мысли и деятельности, то они не только не отвергаются, но подлежат тщательному исследованию и дальнейшему преображению. Император, заботящийся о спасении душ своих подданных не менее чем о благосостоянии государства, император-богослов, жаждущий создания христианской ойкумены /вселенной/, -- эта черта Константина, Феодосия, Юстиниана и некоторых их преемников не может не вызывать удивления и признания на фоне деятельности известных нам институтов власти XX-го века. В основание древне-византийского принципа отношений между Церковью и государством легла теория "симфонии" между ними, высказанная в VI-м веке императором Юстинианом. Согласно автору, государственная власть является "телом" государства, а Церковь - его "душой". Сии тело и душа в идеале должны пребывать в единстве, гарантом чего является император. Но на практике в Византии Церкви часто отводилась лишь функция освящения деятельности государства, что по сути грозило возвратом к языческому отношению к государству как сакральной и вечной данности. Только сейчас, по прошествии веков и событий, становится понятным коренной недостаток юстиниановой "симфонии". Во-первых, Церковь - не "душа", а, по определению св. ап. Павла, "тело Христово", "плоть" нового бытия. И во-вторых: Церковь, действуя в мире сем, сама не от мира сего и возвещает Божие царство, иное, а государство с его задачами целиком от мира сего. И если Церковь не может не одобрить такую деятельность государства, которая способствует законности, порядку, нравственности, труду, благополучию и достойной жизни его граждан, всёж-таки в перспективе вечности задача Церкви совсем иная - спасение как можно большего числа людей приобщением к тайне внутритроичной Божественной любви.
     Нежелание своевременно осознать всю опасность отождествления измерений церковного и государственного бытия стало в итоге главной причиной умаления, а потом и полного исчезновения в
     XV-м веке великой Византии, наследнице Рима и свидетельнице "золотого" века православного богословия.
          Но конец империй не означает окончания христианства. Раз возникнув, оно неодолимо для "врат ада". "Нас почитают умершими, и вот мы живы", -- говорит Апостол /2Кор.6,9/. В конце первого тысячелетия у Византии появляется весьма беспокойный северный сосед, появляется по очевидному Божиему Промыслу для того, чтобы слабеющее царство вручило ему всё духовное наследие Православия, которое превратило союз языческих племен в Русь, стремившуюся к святости - в "святую Русь".

октябрь 1999

 

 

 

 

Осторожно: кощунство!

     Верующему человеку, болеющему за судьбу Отчизны, понятна мысль о том, что большинство политических, экономических и социальных проблем и потрясений народа коренится прежде всего в его не исцеленном духе, и ни один самый мудрый государственный механизм ничего не стоит без стремления общества исполнить нравственный закон. Вот и Псалмопевец говорит: "Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его"/Пс. 126,1/. Отлученные на многие десятилетия от животворного источника веры и вечной жизни, мы не столько возвращаемся, сколько заново открываем для себя спасительное сокровище Православного христианства. В духовном и творческом отношении мы еще очень слабы, и пробуждение страны Российской от заколдованного сна - заслуга немногих подвижников, но более всего чудо Божие. Врагу рода человеческого ведома хрупкость процесса духовного становления, и потому он стремится заразить юные души эпидемией греховных явлений, казалось бы ушедших в прошлое, среди которых особое место, как мне представляется, заняло кощунство.
     В нашей истории, конечно, были подобные прецеденты. Вспоминаются и Петр 1 с его "всешутейными соборами", и монастырские службы Ивана Грозного, переходившие в кровавые оргии. Правда, все эти случаи были печальными историческими эпизодами и не касались священного права человека веровать в своего Творца. Ушедший (хоть и непривычно пока так его называть) ХХ-ый век явил невиданное доселе массовое богоборчество. Не с "пережитками в сознании невежественных людей" боролись кощунники 20-х годов, а с самим Богом. И потому их, осквернявших святые мощи, стрелявших в глаза иконам и пивших человеческую кровь перед массовыми расстрелами (!), неверно называть а-теистами, -- они были анти-теистами, ибо интуитивно чувствовали, Кого ненавидели и с Кем боролись. Великая Отечественная война остановила эту страшную вакханалию. В 60-е годы во время хрущевских гонений на Церковь вновь появились лживые и издевательские нападки на верующих и священников в газетах и кинокартинах, но собственно кощунства в них не было, за исключением, может быть, талантливых и популярных комедий Л. Гайдая, где, к примеру, один из преступников идет по воде под пение "Трисвятого", держа как хоругвь собственное белье. В последующие времена, названные "застоем" (хотя как раз в церковной жизни застоя вовсе не было), о вере из опасений идеологического порядка официально старались вообще не говорить, ибо многие ищущие Истину люди стали в 70-е г. приходить в Церковь. Затем наступила "гласность", и о Церкви впервые за много лет открыто заговорили. При этом почти одновременно возникли две модные тенденции в освящении религиозных тем журналистами и режиссерами: первая фальшиво-восторженная, часто приписывающая вере всевозможные суеверия и небылицы, вторая злобно-критическая, с перечислением всех грехов исторического христианства. Впрочем, это не удивительно: мир никогда до конца не понимает тайну и смысл бытия Церкви, а здесь происходила встреча израненной Церкви и исстрадавшегося мира после долгой разлуки. Удивляет другое: уже в нынешнее время, буквально в последние годы, когда никто не препятствует вере, когда никого не сажают в тюрьму за проповедь Евангелия, когда привычным стал священник в больнице и в воинской части, неожиданно из газет и телеканалов, из выступлений юмористов и эстрадных певцов обрушился на "не помнящего родства Ивана" целый шквал отвратительного кощунства. О, если бы это было высмеивание грехов верующих людей или неблагочестивых пастырей! Нет, стали популярными пошлости и святотатство в отношении самого Бога!
     Приведу несколько примеров. Телеканал "НТВ" в 90-е годы показывал под Пасху замечательный, глубокомысленный фильм итальянского режиссера Дзефирелли "Жизнь Иисуса из Назарета". Не раз наблюдал, как многие молодые люди, даже подростки, мало интересовавшиеся Евангелием, после просмотра этого 6-тичасового фильма выходили потрясенные и духовно обновленные. Но вот в 98-м этот же канал несмотря на протесты и предупреждения показывает опус Скорцезе "Последнее искушение Христа". Кощунство этой картины не в богословских мнениях и сомнениях относительно страданий Господа нашего, а в недопустимо скверных сценах, выдавших не религиозную, а совсем иную озабоченность самого горе-режиссера. А горе-канал, сразу потерявший уважение многих тысяч людей, на обвинения обиделся и отреагировал весьма своеобразно: в Пасхальную ночь 99 г. в отличие от всех остальных телекомпаний "НТВ" показывал фильм ужасов о маньяке, резавшем свои жертвы…
     Другой пример: наша эстрада. Религиозная тема здесь появилась вначале очень напряженно и искренне, как в песнях И. Талькова, или просто красиво, как, например в романсе, который пел А. Малинин:

     Но ныне, по-видимому, наступила другая пора: одна известнейшая певица регулярно проводит свои (!) рождественские встречи, во время которых все поют про ведьм и нечистую силу, ни слова не говорится о том, Чьё это Рождество, а в заключении концерта "хозяйка бала" снимается в отдаленном ракурсе, изображая руками распятие; другая поет: "Бог, не суди, Ты не был женщиной на земле", а третья примерно следующее: "Ну что ж с того, что я блудила, Ты прости меня, ведь и я Тебя (!) столько раз прощаю". Поистине, всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно.
     От певцов не отстают юмористы. Где бы взять смешную тему? Ни о протекающих кранах, ни о советских вождях шутить теперь не модно. Наконец-то тема найдена: вера, Церковь, поп, а когда это уже надоедает, они начинают рассказывать анекдоты о Том, Кого мы называем небесным Отцом.
     Кощунственно, издевательски и панибратски заговорили о Боге участники одного из самых популярных молодежных представлений - КВН. При этом весьма характерно следующее: вы никогда не услышите кощунств в отношении Аллаха у мусульманских команд, и в отношении Христа и Бога у команд из Грузии или Армении, но если выступают сибиряки или белорусы, кощунства прозвучат непременно, часто для связки слов в предложении. Только испорченная душа может свободу, которую дарует нам любовь Христова, превратить во вседозволенность бессмысленного кощунства. Говоря об этих фактах, я вспоминаю речь владыки митрополита Кирилла на "Рождественских чтениях" прошлого года, где он приводил замечательный пример: девушка, участвуя в каком-то телешоу, услышав оскорбительную глупость о христианстве, хлопает вместе со всеми в ладоши, а потом приходит в храм, ставит за себя свечку и даже не догадывается о своем предательстве Христа.
     …Когда верующий человек слышит кощунство, сердце его наполняется щемящей обидой за несправедливое оскорбление Бога, Себя в Сыне отдавшего за наше спасение. Но "Бог поругаем не бывает". Наша скорбь скорее должна быть о тех, кто кощунственно глаголя и действуя, себя обрекает на беду. Обрекает не потому, что Бог оскорбится и накажет, а потому, что подобные люди всё дальше отбрасывают самих себя в ту страшную пустыню, где Его нет. То есть посмеяние над Божественным, как разновидность хулы на Духа Святого, в итоге становится посмеянием над самим собой. Пожилые люди в памяти своей хранят много поучительных примеров того, как кончалась жизнь прежних богоборцев, взрывавших храмы и сбрасывавших с куполов кресты. Новые кощунники, если не покаются, вновь подтвердят печальным результатом жизни своей незыблемость закона воздаяния, это их личное дело. Но на общественном уровне нам, православным христианам, следует активно противостоять влиянию современного кощунства, чтобы дать новому поколению возможность обрести в Откровении Нового Завета смысл и радость бытия, чтобы не столько со страхом, сколько с любовью "впасть в руки Живого Бога".

январь 2000

 

 

 

Размышляя о трагедии

     Замечено, что ближе к началу осени в России усиливаются беды, как будто несущие их духи злобы возвращаются из летних отпусков. В середине августа внимание всего мира было приковано к гибели в Баренцевом море атомной подводной лодки "Курск", затмившей повседневные проблемы. Представляется, что каждый россиянин, верующий или неверующий, глубоко переживает случившуюся трагедию, скорбит о моряках, сострадает их родным. Но гораздо более важно то, что трагедия сия выявила ряд существенных моментов, на которые нельзя не обратить внимания.
     Боль, страдание, смерть сами по себе не новы для нашего мира. Ежедневно убивают наших воинов в Чечне. Огромная масса людей гибнет в авто- и авиакатастрофах. Ежеминутно человек убивает человека. Христианство ясно видит в этом последствия отпадения от первозданной жизни с Богом. Призванные к иному бытию, мы приобщились к миру, для которого смерть обыкновенна, но она не естественна для нас; и потому даже атеист часто не может смириться с мыслью о полном исчезновении, а религия преодолевает смертность. "Мир во зле лежит", - сказано в Евангелии, и эту болезненную "озлобленность" мира далеко не каждый человек может осознать духовно. А психологически мы от этого осознания защищены, если горе достаточно далеко, иначе не было бы у нас ни улыбок, ни счастливых переживаний.
     Но с "Курском" - другое. Это глобальная катастрофа (одновременная смерть большого числа людей, невозможность предать тела погребению, огромный материальный и моральный ущерб, опасность радиоактивного заражения), это некий фрагмент апокалиптической беды, или, выражаясь языком пророков Ветхого Завета, знак "посещения Божьего". И тут становится очевидным, насколько по-разному реагируют на это посещение мир и Церковь. Реакция мира наиболее полно представлена различными каналами телевидения.
     …Скорее всего, наши военачальники предполагали или знали о том, что случилось непоправимое. Это можно было понять по первым же заявлениям командующего флотом о том, "что надежды крайне мало", ведь в иных случаях говорится более оптимистично. Но высшие чины боялись взять на себя тяжелейшую, жертвенную ответственность, чтобы произнести примерно такие слова: "К несчастью, с лодкой по непонятным пока причинам произошла катастрофа. Ведутся спасательные работы, но почти нет надежды на то, что кто-то остался в живых - разве что чудом.", и далее - слова о подвиге воинов и утешение близких. Огромной ошибкой оказалась тактика различных офицеров, дававших противоречивую информацию, порой бодро утверждавших о связи с экипажем и даже после объявления прекращения спасательных работ говоривших о некоторой надежде на воздушные пробки! Эта совершенно неверная с духовной точки зрения тенденция была размножена ежечасными выпусками новостей, державших всю страну в напряженном ожидании спасения будто бы живых моряков. Те, кто хотели таким образом постепенно подготовить родных и общественное мнение к истине о катастрофе (ее упорно называли аварией, что на техническом языке означает повреждение одной лишь техники), добились прямо противоположного результата: началась вполне понятная истерика, искусно подогреваемая некоторыми телеканалами, хозяева которых, обвиняя во всех бедах президента России, отыгрывались за свои личные неприятности. Вызывает отвращение "профессиональный подход" некоторых корреспондентов, которые, отыскав жен и матерей воинов, чуть ли не в горло им, рыдающим, всовывали микрофон и задавали вопросы типа "что вы сейчас чувствуете?". Известен случай, когда у одной из матерей попросили для газеты единственную фотографию ее сына в морской форме, но так и не вернули, а мать в суматохе не запомнила название газеты. В целом из бедствия было сделано настоящее страшное представление для зрителей.
     Не отстала от них целая армия психологов (а возможно и экстрасенсов), выехавших на север для работы с родственниками. Вот только два высказывания, данных психологами в интервью по ТВ (которые могли видеть и сами родственники):
     "сейчас в работе с ними стоит важнейшая задача постепенного перевода от состояния надежды к состоянию безысходности";
     "мы должны добиться того, чтобы они сейчас как можно больше плакали, чтобы выплескивали отрицательные эмоции и не замыкались в себе".
     К слову сказать, наша врачебная этика, унаследованная от советских времен, в отношении к смерти особенно далека от религиозного мировоззрения. Умирающего больного врач обязан до последней минуты убеждать, что у него ничего особенного не обнаружено, и он должен найти в себе силы жить. Совершенно по-другому поступает священник. Прямо или косвенно, в зависимости от веры и духовности тяжко болящего, он начинает готовить его к смерти, зная, впрочем, случаи, когда Господь творил чудо выздоровления. Но батюшка будет говорить о смерти не как о конце, а о таинстве перехода и предстояния пред судом любящего Бога. В принципе, в случае духовно-доверительных отношений между больным и православным врачом последний, когда медицина уже бессильна, также может провести определенную подготовку к принятию смерти. Но часто приходится наблюдать картину, аналогичную гибели "Курска": не умея научить принятию трагедии, боясь взять на себя ответственность и жертву, специалист притворно говорит о надежде…
     Каким же диссонансом на фоне всё более нагнетавшегося нервного напряжения, безысходной скорби и стремления найти виноватых зазвучал голос Церкви! С самого начала Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий призвал участников проходившего в храме Христа Спасителя архиерейского собора совершить молебен о находящихся в водном плену. И в том, что вначале, не владея фактической информацией, епископы молились о спасении моряков, а в конце недели Святейший благословил совершить панихиды по усопшим воинам, нет никакого противоречия: в обеих ситуациях Церковь молилась о том, чтобы совершилась и открылась воля Божия; и если моряки погибли, чтобы души их были спасены благодатью святого Духа. Церковь как бы говорила: "мы не знаем, где они сейчас, в каком месте жизненного странствия, но просим Господа, чтобы Он был с ними".
     Нельзя не заметить, что описываемые события происходили на фоне юбилейного архиерейского собора, главным деянием которого стала канонизация Российских новомучеников - епископов, священников и мирян, пострадавших за веру во время большевистских гонений. И в этом совпадении можно усмотреть духовный урок. С одной стороны, православное сердце радуется тому, что тысячи подвижников и мучеников за веру узнаны и прославлены на земле, чтобы быть на небесах помощниками Российскому отечеству. Россия должна смело встать на путь духовного обновления своего исторического бытия, а для этого необходимо осознать нынешнее время как время глубокого покаяния. И тогда связь с новомучениками будет давать реальные плоды - ибо велика сила их пролитой крови. Но именно покаяния, как нового благодатного видения жизни и соответственного этому творчества, в далекой от Церкви массе народа пока не происходит. Трагедия с "Курском" показала, что временное сплочение людей, часто безмолитвенное и, строго говоря, безбожное, не приводит к изменению общественного сознания. Срабатывает всё та же психологическая защита, выражающаяся фразой "конечно, горе, но жизнь продолжается".
     Уже после всех событий на вечерний диалог со зрителями канала ТВ6 был приглашен архимандрит Иннокентий, правнук святителя Иннокентия Аляскинского, сам в прошлом потомственный морской офицер. Ему задавали вопросы о том, почему всё это произошло, как к этому отнестись, кого в этом винить. Свои ответы старец предварил торжественным и необычным для подобного телеэфира началом "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!", словно объясняя, что будет говорить не от своего имени. Отец Иннокентий не стал высказывать богословские гипотезы о причинах этой и иных бед, но несколько раз повторил: "Мы себе не представляем, сколь великое благо и счастье есть Господь и пребывание с Ним. Всё произошедшее нужно понимать только как действие Божественного промысла, и промысел этот нужно принять. Какое счастье, что Он принял в свои объятия души наших дорогих деток!". Можно догадаться, какую бурю возмущения - против старца, против Церкви, против  т а к о г о  Бога - могли бы вызвать эти слова в сердцах гневно настроенных людей. Но никто не посмел возразить бывшему морскому офицеру: во-первых, он говорил всё это не фарисейски-рассудительно, а плача - слезы непрестанно текли по его лицу, ибо и сам он в жизни страдал неоднократно, и потерял на этой подлодке своего юного родственника (кого именно - он не стал говорить); во-вторых, он говорил с глубокой верой в тот самый Промысел, говорил "как власть имеющий", как знающий Бога не понаслышке…
      Замечательные слова произнес отец архимандрит, беседовавший и молившийся с родными погибших воинов (погибших только в земном смысле), кажется, его имя Аристарх: "Я видел разрушенные дома в Видяево, где жили эти моряки, откуда они уходили в опасные походы, чтобы защищать дом, которого у них фактически нет, защищать страну, которой пока нет, которая для них только в мечтах. Это действительно подвиг!"
     Поклонимся и мы, братья и сестры подвигу этих и многих других людей, по слову Христа полагающих душу свою за друзей своих. Может быть, неисповедимым образом случившаяся беда всё-таки положит в жизни народной начало серьезному религиозному переосмыслению современного состояния. Упокой, Господи, их души во царствии Твоем!

август 2000

 

 

 

Письмо в редакцию "Независимой газеты"

     Уважаемая НГ! В юбилейном номере от 21.12. с.г. прочитал статью Н. Айрапетовой "Визовый режим как часть общей системы безопасности". Не могу согласиться с ее мыслями, касающимися отношений со странами СНГ, особенно с Грузией. Из статьи не совсем ясно, чем определяется позиция автора - то ли заботой о безопасности РФ, то ли тем, что "за всё надо платить в эпоху рынка".
     Забота о безопасности государства может стать благим делом при двух условиях:
     1) когда не человек для государства, а государство для человека, т. е. помогает ему организовать достойную жизнь;
     2) когда государство ассоциируется не с эгоизмом неких лиц или семей, а с сильной духовной идеей, ради которой вообще стоит жить в этом государстве, и, скорее всего, это - не идея рынка. В любом случае позиция автора, как и вся современная политика России по отношению к бывшим республикам Союза, исполнена того же эгоизма.
     Сегодняшние страны СНГ - искусственные образования, напоминающие экспроприацию собственности после 1917-го года: хозяин в ужасе бежал, а его дом делят те, кто вовремя "поспел". То же происходит и в самой России, в той же Чечне, к примеру, где воинственные горцы требуют независимости, но прихватывают заодно и территории, которые никогда им не принадлежали. Возникает множество несуразностей, когда одни народы оказываются разделенными госграницей, а другие "объединены" одним дефисом: Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Чечено-Ингушетия и т.п. "Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои", - сказано в Ветхом Завете. Но границы, из-за которых ссорятся бывшие советские народы, вовсе не древние, они были навязаны большевистской властью, часто приносившей права народов в жертву своим сиюминутным интересам. До поры до времени народы, оказавшиеся в "нерушимом" Союзе, не обращали большого внимания на эти границы, но не столько из-за сталинского тоталитарного режима, сколько вследствие многовековой традиции. Ибо их не большевики собрали вместе - их кропотливо собирала великая Российская империя, движимая осознанием своей духовной роли хранительницы Православия, какие бы искаженные формы ни принимала порой в истории эта идея. Не только единоверцы на Кавказе и в Закавказье встречали Россию как защитницу веры и жизни, но и мусульманские народы в итоге обретали в ней достойное бытие. Противились ей только плененные магическим мировоззрением племена, ибо дикарь противится цивилизации. За несколько веков на Кавказе, особенно в Грузии, сформировалось преимущественно ориентированное на Россию население. Тбилиси и сейчас многонациональный город, а до революции 1917 г. в нем жили, никем не притесняемые, русские, армяне, азербайджанцы /кавказские татары, как их называли/, курды, евреи, украинцы, немцы, китайцы. При чем грузин, как свидетельствуют путеводители 10-20-х гг, в самом Тбилиси было даже не большинство. Между этими народами под эгидой России установились трогательные отношения. Старожилы помнят, что в Тбилиси каждый человек определялся по району: "Авлабар", "Мтацминда" (Свято-Давидовская гора), "Воронцов", "Земмель" были визитной карточкой тбилисца, его национальностью. Знали и до сих пор поименно помнят хозяев многих домов и предприятий: Караван-Сарай Африкянов на Майдане, аптеки Оттена и Гейне, дома Манташева, Долуханова, Мелик-Азарянца и т.д. Большая часть интеллигенции, духовенства, купечества, да и простого народа, не мыслила себя без России, без ее царя, с любовью относилась к армии. Столица Грузии стала своеобразным культурным центром, привлекавшим поэтов, художников, певцов с мировым именем.
     Большевики, захватив власть, вытеснили из Грузии меньшевиков-шовинистов, запретили исповедовать религию, но отнимать у России статус заступницы не входило в их планы. В 70-е гг. Шеварднадзе сказал, что "для Грузии солнце восходит с севера". И для самого первого секретаря ЦК КП Грузии, и для многих жителей эта подобострастная формула была по сути верной.
     Процесс так наз. "обретения независимости" Грузии происходил у меня на глазах. Те, кто говорит, что народ Грузии (видимо, как и многих других республик Союза), выбрал путь независимости, мягко говоря, лукавят. Народ, давно позабывший о свободе, а в последние десятилетия советской истории духовно искалеченный, ничего не выбирал. Он с недоумением и ужасом наблюдал, как свезенная на автобусах подготовленная кем-то крикливая толпа парализовала городскую жизнь, и подхватывая подсказанные провокаторами лозунги типа "долой дебильную Русскую империю" или "грузины, если у вас русские матери - откажитесь от них", угрожала расправой всякому несогласному. Безумные слова вылились в кровавые дела и привели цветущую Иверию к катастрофе. Старая власть позорно бежала, а за кулисами нового представления проступили очертания конкретных режиссеров.
     Не сомневаюсь, что многие из тех, кто ратовал за независимость Грузии, прекрасно существуют в дальнем зарубежье или в той же самой ненавидимой ими России. Так что скорее верна другая формула: народ, растерявший веру и сплоченность, ничего не смог противопоставить лукавым планам авантюристов, воспользовавшихся всеобщей неразберихой при крушении советского колосса. Сегодня в Грузии в буквальном смысле голодающее население всех национальностей оказывается заложником захватившей власть новой-старой элиты, заменившей миф о мандаринах и чае времен З. Гамсахурдия угрозами создать базы НАТО назло России.
     Но в итоге в Грузии оказались брошенными сотни тысяч людей, которые, любя свою благодатную землю не только за климат, но и за ощутимое веяние Духа Божьего, не мыслили жизни вне России. Это не только русскоязычные "меньшинства", а огромное количество людей, до сих пор осознающих себя в косвенном смысле подданными Российской империи. И этих людей власть РФ, признавшая свое преемство от СССР, но не от той России, просто, как сейчас модно говорить, "кинула", а проще - предала. Интеллектуальная и деловая - т.е. активная часть общества уехала, оставшиеся в силу различных обстоятельств стали заложниками чиновничьего беспредела. Даже там, где не было войны, оказались разделенными родные люди, страдающие по вине бесчеловечных и беспомощных политиков. И потому сами по себе границы, вдруг возникшие там, где их никогда не бывало и где - что греха таить - постоянно жируют взяточники всех мастей, всласть издеваясь над бесправием человека, не имеющего средств на авиапутешествия, где письма и переводы почти никогда не доходят до адресата, где телефонные звонки, для многих недоступны по стоимости, и где теперь еще и визы введены - не бандитов пугают, а приводят большую часть людей по обе стороны в отчаяние. Возникает впечатление, что тот самый мальчик из сказки о "стране невыученных уроков", разделивший зайчиков и сложивший лошадь с коровой, когда вырос, пошел именно в национальную политику. Но пока политики плетут интриги, пытаясь выиграть в сиюминутном раскладе сил, выросло уже целое поколение людей, ничего не знающих и не желающих знать о многовековой истории и о православном русско-грузинском братстве.
     И когда Россия ведет себя так, будто она извиняется перед соседними странами (что не нравится г-же Айрапетовой), быть может, она чисто инстинктивно припоминает, что это вовсе не соседние страны, а потенциальные части ее самой; части эти могут стать реальными, когда сама Россия встанет на путь духовного самосознания - не как империя, не как монархия, а как та, которую за православную веру и способность к покаянию пред Богом называли "Святой Русью". И если Россия в новом веке решилась выправить крен последних десятилетий и навести порядок в доме, то этого нельзя делать ценой забвения о людях, тем более о тех, которые считают Россию, вопреки "эпохе рынка", своей матушкой.

декабрь 2000

Исправлено в декабре 2001 года в связи с ценными замечаниями Оганезовой М.П.

 

 

 

Христианин и эволюция

 

     Нешуточный спор разгорелся в последнее время в среде православной общественности относительно теории эволюции. Спор этот возник на Западе между католицизмом, попытавшимся в XX-м веке наладить диалог с миром, и крайними протестантами, перенявшими у Рима традицию жесткой регламентации научного мировоззрения в связи с буквальным текстом Библии. В России же эта проблема оказалась тесно связанной с революционно-нигилистической, а позже - советской атеистической идеологией. Еще Ф.М. Достоевский писал в своем дневнике, что в Англии теория Дарвина - одна из гипотез, а у наших "мальчиков" /он имел в виду революционеров/ - давно аксиома. Из эволюционной теории "отцы" большевизма сделали для себя два вывода, которые бы самого Дарвина, безусловно, возмутили:
     человек произошел от обезьяны, а значит - не от Бога;
     человек есть всего лишь высокоорганизованное животное, значит, социальная борьба есть оправданное выражение природной борьбы за существование.
     Т.о. "нечаевцы" и "бакунинцы" сделали научную гипотезу своим достоянием, надолго скомпрометировав ее в глазах верующих людей. К сожалению, в то время богословие смирилось с этой ситуацией, не разобрав эту теорию критически, а просто отвергнув ее.
     Что касается дальнейшего периода, то партийным идеологам удалось прочно внедрить в сознание советского человека, что научное мировоззрение полностью несовместимо с религиозным, и, по мере "продвижения вперед" , полностью вытеснит последнее. Характерный пример: святителя Луку /Войно-Ясенецкого/, гениального хирурга, страдальца и исповедника веры, некий высокопоставленный чин спросил после войны, как может он, столь образованный ученый, "верить в такие глупости". От советского человека скрывались многочисленные примеры верующих ученых и научно-мыслящих священнослужителей, таких как И. Ньютон, Б. Паскаль,
     И. Павлов, Д. Менделеев, о. Павел Флоренский, Ф. Лосев и многие другие. Более того, высказывания многих славных людей прошлого, как это было с М. Ломоносовым, переиначивались так, что они из верующих людей превращались в предтеч печально известного атеиста №1 Емельяна Ярославского /так же поступали и с писателями, и с художниками/. Религию преподносили как совокупность предрассудков, как синоним интеллектуальной и культурной темноты. А чтобы закрепить этот образ, запрещали поступать в семинарию просвещенной интеллигенции. Поистине, "мудрость века сего" не понимает "безумия" Креста Господня! Вот и сегодня, даже признающий себя православным школьный учитель истории в который раз повторяет на уроке сказку про обезьяну, которая много трудилась, пока не стала, наконец, вполне приличным человеком.
     В связи с этим болезненная реакция на употребление термина "эволюция" психологически понятна, но противостояние ныне произошло внутри самой Церкви, разделив людей, толкующих Писание Ветхого Завета, на два лагеря: "креационистов" и "эволюционистов", которые порой довольно агрессивно, хотя и малоубедительно, полемизируют друг с другом, друг друга не желая расслышать, и ссылаются на одни и те же авторитеты: св. Василия Великого, преп. Серафима Саровского, свт. Феофана Затворника. "Креационисты" считают, что библейские шесть дней творения нужно понимать буквально, в смысле 6х24 часа, ибо Творцу не нужно прилагать длительных усилий для создания мира. Человек ничего общего с животными не имеет, и создан одновременно с ними. Научные данные и гипотезы являются от начала до конца фальсификацией. "Эволюционисты" настаивают на возможности примирения современно-научной и богословской картины мира, считают, что Бог создавал мир в течение длительного процесса, а животная предыстория человека не отменяет его Божественного происхождения. И хотя первые обвиняют вторых в безбожии либо в компромиссе с материалистами, здесь присутствует идея не просто эволюции, а "творческой", направленной эволюции, т.е. эволюции под непрестанным воздействием промысла Бога. Вторые обвиняют первых в начетничестве и магическом представлении о Боге как волшебнике, создающем всё по мановению палочки. При этом, как это часто стало теперь происходить при обсуждении любой проблемы, православные забывают основной принцип решения подобных споров: "в главном - единство, во второстепенном - разнообразие, и во всём - любовь". А главное определено Символом веры…
     Попробуем разобраться в этой проблеме. Прежде всего нужно понять, что противопоставление науки и религии имеет многовековую историю. Вообще говоря, сравнивать науку и религию некорректно. Религия есть поиск воссоединения с Богом и опыт, возникающий из встречи с Ним. В науке возможно откровение, но там нет встречи, есть лишь человеческий поиск, и потому науку можно сравнивать не с религией, а с богословием, т.е. попыткой научно-философского выражения истин веры. Но оказывается, что у науки и богословия в отношении мира и человека совершенно разные задачи.
     Наука пытается ответить на вопрос, когда и каким образом возник сей мир, каковы его материальные законы, как человеку наиболее удобно в этом мире существовать. Богословие формулирует ответы на другие вопросы: почему появился мир и человек, в чем вечная, вне-земная цель существования человека в мире, каков данный человеку нравственный закон.
     Научное знание отнюдь не более достоверно, чем религиозное. В религии, особенно это очевидно в христианстве, главный ответ известен, известна цель, человек сначала встретил Бога, а потом формулирует вопросы, проясняющие путь. В науке всё начинается с аксиом /бездоказательных точек отсчета/ и гипотез, с помощью которых ученый пытается объяснить некое явление или группу фактов, интуитивно веря в закономерность мира, но не исследуя причин такой закономерности. Со временем, убеждаясь в ограниченности старых теорий, наука ищет новое объяснение явлениям. Всё это в самом добросовестном случае не более чем метод исследования мира. Несмотря на то, что советская идеология относилась к науке с религиозным трепетом, наука сама по себе безнравственна, и талантливый ученый с равной вероятностью может оказаться победителем эпидемии или великим злодеем.
     Богословие более относится к духу человеческому, хотя и просвещает интеллект. Наука более относится к интеллекту, хотя может помочь некоторому корректированию ложной духовности. В идеальном, райском человеке повода для противопоставления научного и религиозного познания нет. Сферы эти должны быть разграничены, но подобно тому, как интеллект должен питаться молитвой, научный опыт должен быть укоренен в религиозном Откровении. И потому многочисленные исторические конфликты и непонимание связаны только с поврежденной природой падшего человека, в котором, по слову отцов Церкви, дух, душа и тело теряют гармоническое единство. И тогда человек, как сказано у того же Ломоносова, пытается "циркулем измерить Вселенную" /т.е. охватить ограниченным разумом глубину замысла Божия/, "а астрономию изучить по Псалтири" /другая крайность - попытка использовать Писание для научного объяснения мира/.
     Добросовестная наука не враг религии, а ее помощница. Хотя примеров этой добросовестности не так уж много. Сегодня, как и в XIX веке, новое научное исследование часто подается средствами информации и самими учеными так, чтобы спровоцировать гнев верующих людей и насмешки их оппонентов. О клонировании, например, сначала говорят как о способе, когда человеку для творения себе подобного не нужен будет Бог, а потом уже вскользь и не очень убедительно добавляют, что это поможет пересадке любых органов в случае катастрофы. Чем кончаются подобные эксперименты, блестяще показал М. Булгаков в "Собачьем сердце".
     Но христиане не должны быть побеждены духом подобного хамства. Господь не случайно в одной из своих притч ставит в пример "сынам света" "догадливость сынов века сего" /Лк.16,8/. В нашем случае это означает, что возникающие в мирской науке гипотезы и тенденции нужно не брезгливо отвергать, а критически осмысляя, использовать и в богословии, и в практической жизни, не отдавать на откуп безбожникам, как это на долгие годы получилось с Дарвиновской теорией эволюции, примитивно использованной апологетами социализма. (Так, известен случай, когда во время богословского диспута 20-х годов между двумя одиозными фигурами - А. Луначарским и А. Введенским, главой обновленчества, первый весьма остроумно заявил второму: "Я - от обезьяны, и налицо прогресс, а вы - от Бога, но какова деградация!".) Примером для подражания может стать отношение отцов Церкви к языческому философскому наследию. Вначале, когда христианство подвергалось гонениями в языческой среде, Отцы II-го века высказываются в весьма примирительном тоне; защищая христианское учение, они показывают, что в нем есть многое достойное из того, что ценят язычники, но есть и неизмеримо большее. Позже, когда христианство принимает всё большее число людей, позиции богословия укрепляются, и церковные писатели открыто бичуют идолопоклонство и порочность языческих культов. А с IV- го века происходит синтез: святители Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский и многие другие отцы Церкви формулируют важнейшие положения христианской доктрины, при этом все они - выходцы из языческих школ и используют их философский аппарат. Сегодня схожая ситуация, и необходимость диалога и синтеза признается просвещенными представителями и науки и Церкви.
     С этим вопросом пересекается и другой, касающийся правильных принципов толкования Священного Писания. Не имея возможности сейчас говорить об этом подробно, всё-таки укажем, что из понятия "богодухновенности" Ветхого Завета следует наличие в его тексте не только непреходящей Божественной, но и ограниченной человеческой составляющей; и потому использовать буквальный смысл текста для доказательства той или иной научной концепции происхождения Вселенной можно лишь в качестве предположения, но никак не догмата. Не зря говорится, что Писание учит "не тому, как устроено небо, а тому, как взойти на "небо"".
     Поняв вышеизложенное, попробуем разобраться в "эволюционном" споре. Сторонники "эволюционизма", вопреки критике, вовсе не соотносят себя с теорией Дарвина и тем более с атеистическим материализмом. Теория Дарвина сейчас подвергается жесткой критике и в самой науке, ибо за прошедшие полтора века накопилось множество фактов, не вписывающихся в его простую модель. К великой печали марксистов, в сонме открытий останков древних людей и животных так и не найдено т. наз. "промежуточного звена" - от примата к человеку. Так что библейские эволюционисты говорят вовсе не об "обезьяне", а о том, что происхождение мира под воздействием благого промысла Творца совершалось постепенно, путем развития природных существ. Имеет ли подобный взгляд право на существование? Безусловно, имеет, прежде всего потому, что именно в Библии представлена модель становящегося мира, чего нет во многих других религиозных концепциях. Миру извечному, миру циклически исчезающему и вновь возникающему, миру неподвижному, миру деградирующему - этим разнообразным древним мифологемам Священное Писание противопоставляет идею Вселенной, возникающей из небытия по Божьей воле, в которой появляется человек, призванный ввести бытие этой Вселенной в Божественную жизнь, и уже поэтому - это постепенно становящийся мир.
     Откроем 1-ю главу кн. Бытия. Процесс творения описан в виде шести "дней". Помня о том, что "у Господа один день как тысяча лет" /см. Пс.89,5/, а "тысяча" в Писании - тоже сама по себе есть образ очень большого числа, не стоить утверждать, что "день Господень" равен 24 часам, тем более что о светилах, отсчитывающих наше время, сказано лишь в четвертый "день". Из первых же строк мы узнаем, что приводимый Творцом из небытия в бытие мир в своем начале далеко не совершенен, а кроме того рядом с ним, как некая угроза, присутствует "тьма над бездною" /отцы Церкви иногда видят в этом указание на падение части ангелов/, но тем не менее всё устраивается с помощью Духа Божия, Который благоукрашает мир и успокаивает стихию. Священному автору важно здесь показать, что несмотря на проблемы, возникающие для мира при его творении, над всем есть извечный Бог, и, что бы ни происходило потом, Он Свое творение не оставит. Посмотрим, как выстроено описание в Быт.1 любого "дня творения":
     "И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею.. И стало так. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь.. И был вечер, и было утро, день пятый". /1, 20-23/
     Мы видим, что Творец сказал, т.е. произнес Слово /греч. "Логос", о Нем будет позже говорить св. ап. Иоанн Богослов, открывая тайну Боговополощения/. Услышав сие повеление, природа как бы приводит в действие свои внутренние механизмы, раскрывает свои возможности, меняясь в направлении, угодном Богу, причем делает это, конечно, не сама, а под постоянным Божиим воздействием. Затем Творец как бы рассматривает осуществленный этап, и дает этому одобрительную оценку. Если бы при таким образом описанном "дне" присутствовал атеист, не видящий Бога, он бы как раз и сказал, что вода сама по себе производит животных, птицы происходят от земноводных и т.п., так что дело здесь не в понятии развития, а в этом "само по себе".
     Если, при всей недолговечности, по историческим меркам, научных теорий, в тексте Бытия можно усмотреть основания для идеи "творческой эволюции", то для феномена появления человека на Земле более подходит термин "революции", т.е. небывалого доселе качественного скачка в творении. В смысле "технической" стороны дела вопрос о материале для человека остается открытым. Как сказано выше, дарвиновская теория не нашла подтверждения из-за отсутствия "недостающего звена". Правда, это вовсе не отменяет того, что у человека животная природа. На это явно намекает Бытописатель. Каждый "день творения" - особый качественный этап. Однако творение человека - поистине уникального создания - происходит не в отдельный день. Напротив, творение фауны разделено на два "дня", пятый и шестой, и во второй половине шестого "дня", в который были созданы именно земные звери, происходит и наше сотворение! Почему и сказано у преп. Серафима о том, что "до Адама было животное, в которое Бог вдунул Своего Духа". Порой высказываемое противопоставление, что человек создан не из животного, а из "праха земного", звучит странно, ибо на языке Писания это лишь разные аспекты смертной природы: "душа живая" - временная биологическая жизнь, "прах земной" - образ временно собранной, а затем распадающейся материи. Здесь остается открытым вопрос, послужила ли для Бога материалом некая уже бывшая животная природа, или была создана совершенно новая.
     Но уникальность человека вовсе не в этом. Творение человека описано в Быт 1, 28-31; 2, 4-9, 15-24 так, что Бог не просто "говорит", Он, произведя в Самом Себе таинственный "совет", "вдувает" в смертную природу человека частицу Своего "дыхания жизни". И человек возникает прежде всего как одухотворенное животное с задачами и целью, предполагающими его сыновнее по отношению ко Творцу царствование во Вселенной.
     Среди прочих заповедей, Адаму благословляется "хранить и возделывать" землю райского сада, т.е., сумев сохранить полученное от Бога в начале, приумножать, познавать, развивать, и приносить Творцу плоды благословенной деятельности. На этом пути совершается достижение качества, о котором христианин может молить только в дерзновении: уподобления Богу. Св. Ириней Лионский, Афанасий Александрийский и другие Отцы назвали этот процесс "обожением". Заповедь обожения остается незыблемой несмотря на то, что грехопадение человека внесло двойственность в цельную картину мироздания. Т.о., атеистическая мысль, горделиво отвергнув авторитет Слова Божия, саму идею прогресса взяла именно из Библии. Но вне Библии, вне Божественного замысла всякий разговор о прогрессе оказывается нелепостью: движение "вперед" может одновременно оказаться движением "вниз".
     Научные гипотезы должны помогать интеллектуальному познанию, но они мало что дают для спасения, и православным, полемизируя между собой, всерьез ссориться из-за "эволюционизма" недопустимо. "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный" /Мф. 5,48/,- сказал Господь. А Отец совершен бесконечно. И потому бесконечный путь от одухотворенного животного к святому небожителю - единственная несомненная эволюция, которой достоин человек.

октябрь 2001