Юланов Олег

Природа разума

(книга 2)

Психология живого мира

 

 

 

г. Екатеринбург,  2005 г.

                                                           © Юланов О., автор, 2002 г., текст

                                                                © Юланов О., автор, 2002 г., рисунки

 

ПРИРОДА РАЗУМА

Книга вторая

ПСИХОЛОГИЯ ЖИВОГО МИРА

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ 

ГЛАВА 1 ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ОПРЕДЕЛЕНИЯ  

1. Свойства психического отражения  

2. Что такое разум  

3. Психика как продукт деятельности разума  

4. Механизмы реализации эволюции живого мира Земли  

5. Механизмы развития разума живого организма  

6. Механизм компенсации – основа выживания  

7. Эволюция организмов – есть эволюция разума  

8. Душа человека – венец эволюции жизни на Земле  

ГЛАВА 2. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ РАЗУМА И ЭМОЦИИ  

1. Что такое “функционирование разума”  

2. Об узле управления психикой  

3. Геометрическая интерпретация  

4. Предварительная структурная схема разума  

5. О взаимосвязи потребностей и рефлексов (инстинктов)  

6. “Погашение” потребностей и эмоции  

7. Что такое “потребность в информации”  

8. Устройство узла управления психикой  

9. Уточненная структурная схема разума  

ГЛАВА 3. ДЕВИАЦИЯ ПАРАМЕТРОВ ПСИХИКИ  

1.Что такое “параметры психики”   

2. Ситуационная девиация параметров психики  

3. Возрастная девиация параметров психики  

4. Случайные отклонения параметров психики  

ГЛАВА 4. АНАЛИЗ ДЕЙСТВИЯ МЕХАНИЗМОВ КОМПЕНСАЦИИ  

1. Адаптация или компенсация?  

2. О необходимости первичных когнитивных исследований  

3. Свойства тракта зрения  

4. Доказательство наличия функции компенсации  

5. Новое объяснение известных эффектов тракта зрения  

6. Функция компенсации в других сенсорных трактах  

7. “Нетрадиционное” формирование функции компенсации  

ГЛАВА 5. ГОМЕОСТАЗ КАК ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС  

1. Каждая клетка – автономный организм  

2 Анализ недостатков нейро-гуморальной модели гомеостаза  

3.Биологическая информация и гомеостаз  

4. Гомеостаз как система регулирования  

5. Гомеостаз и болезни организма  

6. Простагландины – мостик от души к организму  

ГЛАВА 6. СЕНСОРНАЯ ПАМЯТЬ. СВОЙСТВА И ОРГАНИЗАЦИЯ  

1. Постановка задачи  

2. Существующие представления о свойствах и организации сенсорной

     памяти  

3. Что хранится в сенсорной памяти  

4. Эмоции и запоминание  

5. Расщепленный мозг  

6. Принципы организации сенсорной памяти  

7. Элементы памяти и их индивидуальные функции

8. Механизм “узнавания”  

9. Запоминание и вспоминание  

10. Механизмы речеобразования и речеформирования.

      Сенсорные тракты и память  

11. Функциональная схема сенсорной памяти  

12. Некоторые примеры работы сенсорной памяти  

ГЛАВА 7. ПРИКЛАДНЫЕ ВОПРОСЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ

                  ИНФОРМАЦИОННОЙ МОДЕЛИ  

ГЛАВА 8. СОН И СНОВИДЕНИЯ  

1. Функциональное определение назначения сна  

2. Структура сна как функция стадий внутренней работы разума  

3. Информационное назначение сновидений  

4. “Вещие” сны  

5. О фотографировании снов  

ГЛАВА 9. ПСИХОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ РЕАЛЬНОСТИ  

1. Познание реальности и функция внимания  

2. Механизмы онтогенетического развития познания реальности  

3. Восприятие движения. Критика перцептивных схем  

ГЛАВА 10. МЫШЛЕНИЕ – МЕХАНИЗМ ОЦЕНКИ РЕАЛЬНОСТИ ПОЗНАНИЯ  

1. Критика современных моделей объяснения механизма мышления  

2. Механизм мышления как результат формирования совокупностей

    функций отражения  

3. Механизмы творчества  

4. Интеллектуальное мышление  

СПИСОК ЦИТИРОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ  

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ 

Поистине для воображаемого геолога, который значительно позднее стал бы изучать наш окаменевший земной шар самой удивительной из революций, испытанных Землей, была бы, несомненно, та, которая  произошла в начале периода, названного психозоем. И даже в настоящий момент какому-нибудь марсианину, способному анализировать как физически, так и психически небесные радиации, первой особенностью нашей планеты показались бы не синева ее морей или зелень ее лесов, а фосфоресценция мысли.  Пьер Тейяр де Шарден               “Феномен человека”

 

Главное, в чем необычна данная работа, заключается в моем призыве отказаться от многого из того, что стало привычным, ради нового понимания содержания и смысла жизни. И в первую очередь я призываю отказаться от философии материализма, как сугубо ошибочной философии, не позволяющей человечеству развиваться поступательно и гармонично.

Цикл книг “Природа разума” открывается работой “Триединство Природы”, в которой представлена новая система взглядов на окружающий мир. Если говорить по существу, окружающий мир, т.е. Вселенная, описан как упорядоченная система информационно-структурных образований, в которой базой, основой для всего сущего является физический вакуум. В структуре окружающего мира свое локальное место, взаимосвязанное с остальным миром, занимает биологическая Вселенная. Весь последующий материал – книги “Психология живого мира”, “Душа. Свойства и организация”, “Человек и общество. Психология развития”, “Природа болезней. Теория, методы, результаты”, “Психологические законы происхождения человека”, “Психологические законы религии” – посвящены, главным образом, исследованию психики человека. Однако принципы организации психики совершенно идентичны для всех представителей живого мира Земли, что показывается в книге “Психология живого мира”.

Несмотря на оригинальность предлагаемого материала, идеи “Природы разума” неоднократно обсуждались человечеством за многие и многие сотни лет. И искусство исследователя, может быть, состоит в том, чтобы быть внимательным “слушателем”, способным и готовым принять нужную информацию. Весь вопрос состоит в том, где и как “черпать” информацию. Долгие годы работы по теме, являющейся объектом рассмотрения данной работы, позволили всего лишь подготовить себя к тому, чтобы нужные сведения стали вдруг проявляться, словно фотоотпечаток в проявителе. Это походило на некоторое чудо откровения.

Специфика данной работы состоит и в том, что у нее практически нет официальных научных предшественниц, несмотря на то, что идеи работы, как я уже говорил, обсуждались многократно. С учетом данного обстоятельства, научные проблемы здесь излагаются от первого лица. В наше время это вообще не принято при написании научных книг. В прошлом такая практика была обычной, поскольку автор брал на себя всю полноту ответственности за излагаемый материал.

Итак, о чем же идет речь в данной книге?

Если говорить обобщенно, то эта работа посвящена разработке информационной теории психических функций. Иначе говоря, здесь сделана попытка создания подробной и во многом универсальной психологической теории. Но если взглянуть с иной стороны, то здесь идет речь об определении места человека в системе Разума Земли, его функциях и его предназначении.

Выводы о законах психических функций, сделанные здесь, имеют универсальный характер и могут быть использованы в любой практике – при воспитании детей или при общении с животными, при этнографических или исторических исследованиях, при формировании новых подходов в решении разнообразных медицинских проблем и так далее. Эта работа в целом представляет собой монолитное изложение одного единственного вопроса, вынесенного в заголовок - вскрытие и описание фундаментальных законов работы разума.

Данная работа дает общее представление об этих законах, описывает разнообразные проявления психики применительно ко всему живому миру Земли и к человеку, в частности. В ней немало новых, неожиданных, по-своему, выводов. Таковы общие предварительные соображения для психологической подготовки читателя. Теперь следует сказать, насколько своевременно данное исследование. Ответ на этот вопрос можно найти в следующей цитате:

“Психология - наука еще сравнительно молодая. Она отстала в своем развитии от таких наук, как физика или химия, почти на два столетия. Понадобится еще множество экспериментов и проверок, прежде чем она сможет с полным правом претендовать на звание науки” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т.1, стр. 82).

В условиях советской действительности психология была не то, что “падчерицей” науки. Нет, она была вывернута наизнанку и служила исключительно задачам партийно-политического воспитания населения. Например, чего стоит, скажем, такое высказывание. “Конечно, капиталистическое общество создает условия, в которых психика индивида не выдерживает (массовая безработица, неуверенность в будущем, конкуренция, преступность и т.д.). Но капитализм - это не невроз. Больными в медицинском смысле этого слова могут быть только индивиды, а рассуждения о “больном” и “здоровом” обществе в лучшем случае приводят к утопическим проектам – вроде пропагандировавшейся Э. Фроммом идеи об “излечении” от капитализма в психоаналитических кабинетах” (А. М. Руткевич “От Фрейда к Хайдеггеру. Критический очерк экзистенциального психоанализа”, М., ИПЛ, 1985 г., стр. 14).

Более того, психология (и не только в СССР или в России) вообще была и пока остается скорее видимостью науки, псевдонаучным изложением разнообразных фантазий различных авторов, смеющих называть себя учеными.

Сегодня я понимаю психологию, как такую научную дисциплину, которая должна лечь в основу научной педагогики и научного воспитания, в основу юриспруденции и социологии, в основу исторических и этнографических исследований, в основу принципов взаимоотношений с природой и решения экологических проблем, в основу совершенно новой медицины. Наконец, психология дает совершенно новое понимание сущности религии, совершенно меняет понимание роли религии в жизни общества.

Именно эти цели и преследовались при создании данной работы: показать пути решения всех указанных задач. Иначе говоря, психология - одна из наиболее фундаментальных наук не потому, что в ней требуются соответствующие фундаментальные исследования (это действительно так), но потому, что она сродни математике в применении к живой природе. Только методы теоретической психологии позволяют описывать живой мир таким, каков он есть. С этой точки зрения мне представляется, что понимать психологию “как научное исследование поведения и умственной деятельности, а также практическое применение приобретенных знаний” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1, стр. 82), неверно с методической точки зрения, поскольку этим самым ограничивается круг ее применения.

Было бы неверно считать данную работу только лишь как труд по психологии. Это, в некотором смысле, синтетическое объединение в едином семантическом ключе философских, психологических и научных теологических идей, открывающее совершенно новое миропонимание, создающее предпосылки для перехода человечества к качественно новой цивилизации. Эта цивилизация может быть определена как цивилизация торсионных технологий, когда человеку могут стать подвластными и пространство и время в прямом и переносном смыслах.

Для этого человечество должно сначала отказаться от материалистической философии, оставив ее лишь для прикладного использования на кухне. Человечество сможет войти в новую цивилизацию, когда не на словах, а на деле откажется от политики насилия, когда человек сможет полностью изжить злобу и зависть, когда из нашей повседневной жизни – на уровне семьи или на уровне межгосударственных отношений – исчезнут принципы двойной морали (для себя и для других). Печальная участь атлантов ждет нас, если мы не сможем преодолеть столь распространенные человеческие недостатки.

Методической основой изложения всех вопросов является виталистский принцип.

Это означает, что здесь произошел не просто отказ от материалистического, или традиционного изложения проблем живого мира, но вполне сознательный отказ. Это не самоцель, а необходимость, поскольку, как будет видно в дальнейшем, материалистические методы анализа здесь совершенно неприемлемы. Более того, в материалах первой книги – “Триединство Природы” – изложена совершенно новая философская концепция, которая позволила дать совершенно новое описание окружающего мира, вскрыть законы эволюции Вселенной.

Хочу предупредить также о том, что любое знание, приобретаемое человеком, будет бессмысленным, если человек не будет стараться самостоятельно разобраться в получаемых сведениях. Читателю целесообразно искать причины, приведшие к появлению изучаемой суммы знаний, искать следствия, которые непременно следуют от того или иного использования этих сведений.

Это означает, что я приглашаю читателя к сотворчеству, к такому взаимодействию, когда материал книги становится личным достоянием читателя, поскольку в этом случае возникает вполне определенная интеллектуальная свобода, что немаловажно для повседневной жизни. Поэтому данную работу я рекомендую читать внимательно и критически, не принимая ничего просто так, на веру, как некоторую догму.

Теперь, в порядке постановки общей проблемы “расшифровки” сущности разума, как некоторой системы взаимодействия с миром, окружающим живые организмы, приведу примеры, позволяющие понять единство “разумного начала” для любых организмов.

Пример первый.

Приходилось ли вам наблюдать, или, точнее, хватало ли у вас терпения проследить за процессом “нападения” на вас такого неприятного насекомого, как овод? Вот он, громко жужжа, вьется около вас. Вдруг затих: значит, уже сел. Вы даже не почувствовали этого. Но смотрим дальше: овод замер, не шевельнется и не предпринимает никаких действий. Если в это время вы поднесете или только попытаетесь поднести к нему руку, он мгновенно улетит. В этот период овод, так сказать, “отслеживает” внешнюю обстановку. Но вот он, словно убедившись - угрозы извне его жизни нет, шевельнулся, припал на передние лапки и дальше без раздумий вонзает свое жало в ваше уязвимое тело. В этот момент овода можно свободно взять двумя пальцами. Создается такое впечатление, что он ослеп.

Что в таком поведении овода является примечательным? Во-первых, очевидна осторожность на первом этапе. Он следит за окружающей обстановкой, контролирует, нет ли угрозы ему самому. Во-вторых, полное отключение от внешнего мира на втором этапе и уже никакой самозащиты. Психологи могут сказать как о полностью экстравертном поведении на первом этапе и совершенно интровертном - на втором. Я добавлю: поведение, несомненно, разумное...

Другой пример.

У светофора столпилось много людей. Все ждут, когда загорится зеленый свет. Впереди всех стоит и терпеливо дожидается разрешения на переход обыкновенная дворняжка, бездомная собачонка. Она озирается по сторонам, посматривает на стоящих рядом людей и, кажется, следит за вашей реакцией на сигналы светофора. Но вот загорается желтый свет. Дворняжка, практически не дождавшись переключения на зеленый свет, не обращая внимания более на людей, начинает неторопливо двигаться через перекресток, теперь уже посматривая по сторонам: нет ли какого-либо “лихача”.

Я неоднократно наблюдал, как такие собачонки переходят перекресток на зеленый свет светофора при полном отсутствии окружающих людей. Все бездомные собаки в большом городе практически никогда не попадают под автомашину, чего нельзя сказать про домашних, ухоженных и воспитанных, собак... Про такое поведение бродячей собаки психологи просто обязаны сказать, что оно не только разумное, но является итогом определенного мыслительного процесса. Мне остается только добавить: никаких рефлексов здесь нет...

Третий пример.

Вы идете с малышом, который еще только-только начал ходить. Любая ступенька для него - проблема. Как же малыш (не вы, а именно – малыш) решает эту проблему? Достаточно просто: он протягивает вам одну руку, чтобы получить опору в критическую фазу шагания на ступеньку. Заметьте: не просится на руки, а просит опоры. Как только ступенька преодолена, малыш отпускает вашу руку. О чем говорит такое поведение ребенка? Малыш не только осмысливает предстоящую трудность восхождения, но и взвешивает свои возможности, т.е. предвидит результаты своих действий. Это явно интеллектуальное решение задачи.

Что объединяет все эти примеры в самой их основе?

Мне представляется, что их объединяют, в первую очередь, одинаковые принципы организации индивидуальных усилий для успешного достижения цели, т.е. именно то, что следует назвать и называется - разум. Такой вывод, может быть, покажется несколько категоричным, но, как будет показано в данной работе, именно разум и является тем, что в первую очередь позволяет рассматривать эти примеры на основе некоторой единой методической основы. Отсюда, правда, сразу же возникает и новый вопрос: что такое разум, как следует относиться к этому феномену природы?

Особенность живого мира Земли состоит как раз в том, что первичная и в чем-то главнейшая задача жителей этого мира состоит в обеспечении ими собственного выживания. Следовательно, главная функция разума – обеспечение выживания, как отдельного организма, так и сообщества однотипных организмов. Если это не принять, то связь человека с остальным живым миром полностью исчезнет. Это и является главным и определяющим в выборе точки зрения.

Именно поэтому в данной работе принципиально изменена гносеологическая позиция. Разум в определенном смысле выступает как некоторая автономная структура организма и реализует свою основную функцию – выживание организма. В конечном итоге, это выливается в обеспечение выживания своего собственного, т.е. выживание разума через выживание конкретного организма.

Здесь, правда, пока совершенно непонятно – зачем разуму необходимо выживать? Однако видно, что разум выступает как совершенно самостоятельная функция, первичная по отношению к материальной основе. Это позволяет говорить как о его содержании, так и о его развитии в двух плоскостях - в филогенезе и в онтогенезе. Отсюда, следовательно, вытекает вполне определенное единство человека и любого иного представителя живого мира Земли. В этом я принципиально разошелся с традиционной психологической наукой.

Классическое, общепринятое определение психики проводит некоторую “дискриминацию” живых организмов: оно делит их на высокоорганизованные и некоторые другие, которым психика уже вроде бы и не свойственна. Кроме того, в классическом определении помимо “поведения” присутствует еще и “деятельность”. Это еще более сужает возможность применения известных моделей психических проявлений к разнообразным формам живого мира.

Психика - это вовсе не “системное свойство высокоорганизованной материи”, а внешнее проявление “усилий” того, что и является разумом, т.е. то, что наблюдается в жизни или в эксперименте у любого живого организма.

Предложенная в данной книге модель психических процессов живых организмов позволяет сформулировать общие законы развития разума на Земле, найти новые закономерности онтогенеза психики, иначе понять сущность параметров психики, связать в единое целое разные проявления психики и дать им одинаковую трактовку, обнаружить ряд новых и интересных явлений. Иначе говоря, здесь создана, в некотором смысле, “единая теория психических функций живых организмов” на основе минимума исходных положений.

Здесь опущена, в основном, критика того или иного положения современной психологической науки, представляющей собой сегодня конгломерат взглядов, направлений и убеждений, а потому и не сложившихся в подлинное научное мировоззрение. Только в исключительных случаях, когда без этого совершенно нельзя обойтись, проводится критический анализ отдельных положений. При рассмотрении противопоставляемых точек зрения я старался цитировать анализируемые работы в таком объеме, чтобы не происходило искажения мыслей авторов. Это привело к тому, что многие цитаты стали обширными. Однако, как я надеюсь, в каждом отдельном случае мысли автора были переданы достаточно бережно, полно и точно.

К сказанному необходимо добавить, что в качестве научных предшественниц ее можно назвать лишь работы П. В. Симонова, З. Фрейда и Б. Ф. Поршнева. Тем не менее, только лишь работы нейрофизиолога Симонова можно назвать предтечей теоретической психологии.

Правда, идеи П. В. Симонова остались все-таки невостребованными со стороны психологов. С другой стороны, З. Фрейд открыл явление, которое в данной работе названо “психической депривацией”, но неверно его интерпретировал и поэтому не смог воспользоваться сделанным открытием. Б. Ф. Поршнев практически точно нашел механизм, позволивший человеку освоить речь. Но ни воспользоваться своим открытием, ни даже объяснить смысл своего открытия Б. Ф. Поршнев не смог. В книге, посвященной человеку, это будет показано.

На этом я закончу затянувшееся предисловие, чтобы перейти к основному материалу исследований.

 

Автор.

ГЛАВА 1. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ОПРЕДЕЛЕНИЯ

 

1. СВОЙСТВА ПСИХИЧЕСКОГО ОТРАЖЕНИЯ

Введение аксиоматических оснований (основных положений) должно предшествовать созданию или разработке любой теории, чтобы стали очевидны границы применимости данной теории. В психологии каждый из исследователей брал за основу свои базисные, или основные положения, на основе которых строилась в последующем модель  психических функций, которая не укладывались в кем-то принятые рамки. Это приводило к тому, что общие усилия по разработке научной психологии в конечном итоге были равны нулю.

Так произошло с “либидо” и “подсознанием” у Фрейда, с “экстравертностью/интровертностью” у Юнга и т.д. Данные понятия, несомненно, имеющие в жизни определенное выражение (проявления), вне связи с остальным не означают ровным счетом ничего и не несут в себе информации, кроме обозначения наличия явления. С подобными случаями - введением различных определений-аксиом при описании психических проявлений - сталкиваешься на каждом шагу, что не делает, тем не менее, более понятным исследуемые явления.

В психологической науке существует понятие “единицы анализа психики”, под которыми понимаются “структурные или функциональные образования, выступающие в качестве минимальных, далее не разложимых частей целостной психики и сохраняющие основные свойства этого целого” (“Психология. Словарь”. М., ИПЛ, 1990 г. стр. 114).

Под данным термином - “единицы анализа психики” - понимаются такие свойства, которые являются универсальными составляющими, генетически (онтогенетически) служащие источником психических процессов, выступающие как универсальные понятия при описании психических процессов. Как видно из определения, под “единицами анализа психики” понимаются как раз некоторые аксиомы, на основании которых и должен производиться собственно анализ свойств психики.

В статье словаря, процитированной выше, имеется существенная оговорка.

“Выделяемые в ходе анализа психики единицы не следует абсолютизировать, поскольку их характер определяется конкретными задачами исследования... Постановка вопроса о поиске универсальной единицы анализа психики, не зависящей от характера исследовательской задачи, не имеет под собой оснований” (там же). 

Следовательно, признается факт невозможности познать проявления психики целиком.

Какие же “единицы анализа психики” были ранее использованы различными авторами? Мы находим, что само их перечисление как раз и обнаруживает отсутствие системы в анализе:

- ощущение, представление и идея;

- рефлекс;

- структурное соотношение “фигура-фон”;

- поведенческий акт или навык;

- проба и проверка;

- схема, действие;

- операция (обратимое действие);

- эмоционально-подобное ощущение;

- функциональный блок;

- установка, образ, мотив, значение, отношение, диалог и т.д.

Кроме ощущения, как далее будет показано, все остальные “единицы анализа психики” являются вторичными, имеющими в своей основе иные “единицы анализа психики”. Это означает, что система выбора исходных основных положений в психологии до сих пор зависела от системы взглядов и убеждений автора исследований, а не от самой психики, которую пытались проанализировать на основе указанных “единиц анализа психики”.

При разработке теоретических основ психологии необходимо принять такую систему основных положений, принимаемых на начальном этапе без доказательства на основе наблюдаемых в жизни явлений, которые образовывали бы некоторую завершенную, функционально полную систему. Вся трудность выбора таких аксиом заключается в определении философской позиции.

Выбирая систему взглядов на психические проявления, т.е. давая им определенную философскую интерпретацию, мы должны сформулировать вполне определенные вопросы, ответив на которые, мы сможем принять и соответствующую точку зрения. Если нам удастся правильно сформулировать систему вопросов, то тем самым мы практически найдем и существенную часть ответов на них.

Что лежит в основе психических проявлений, что является их движущей силой - вот первое, что мы должны установить. Что или кто формирует психические проявления, кому могут быть свойственны психические проявления, в чем заключается сущность психических проявлений  - это следующее, в чем мы должны определиться. Как и в чем происходит видоизменение психических проявлений - еще одна сторона явления, о содержании которой необходимо договориться с самого начала.

Вот, вероятно, и все, что может определить контуры проблемы.

Отвечая на первый вопрос, следует сказать об универсальности и всеобщности процесса отражения. “Отражение - всеобщее свойство материи, заключающееся в способности объектов воспроизводить с различной степенью адекватности признаки, структурные характеристики и отношения других объектов” (“Психология. Словарь”, М.,ИПЛ, 1990 г. стр. 258).

Приведенное определение отражения с философской точки зрения не просто слабое, но и глубоко ошибочное, что мы увидим в дальнейшем. Речь должна вестись лишь об отражении, присущем живому миру. То, как живой организм определенным образом реагирует на внешнее и внутреннее, и следует назвать его отражением (восприятием) складывающейся ситуации. При этом главные положения информационно-отражательной теории, чему посвящена данная работа, можно и следует получить без учета того, есть или нет мозг, какова анатомия у живого организма.

Указанный подход при анализе позволяет сформулировать основные, функционально необходимые психические свойства живого организма. Основными назовем такие психические функции, которые обеспечивают выживание данного организма за счет соответствующих реакций на изменения внешнего и/или внутреннего для данного живого организма.

Я не первый, кто основывает предлагаемые теоретические принципы психических свойств живой материи на основе отражения. В советской психологии был введен в свое время даже специальный термин “ленинская теория отражения”. В чем состояла ее суть?

“Суть ленинской теории отражения выражена в следующих его словах: «логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения” (Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 18, С. 91). В. И. Ленин связывал психику в различных уровнях ее проявления с организацией материи мозга: “Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи” (Там же. С. 50)...

Отражаемое - это в понимании Ф. Энгельса “объективная диалектика”, как “существующее во всей природе движение”, а в понимании В. И. Ленина это “диалектика вещей”; при психическом же отражении это внешний для коры головного мозга мир. Отраженное - это результат процесса отражения; при психическом отражении на уровне человека - это “субъективная диалектика”, по формулировке Ф. Энгельса, или “диалектика идей”, по формулировке В. И. Ленина. Как будет показано ниже, теория отражения не сводится только к этим двум понятиям. Но они позволяют уточнить понимание ряда нужных терминов для психологии личности, являющихся омонимами, но далеко не всегда понимаемыми...

Без четкого понимания двух значений омонима “цель” нельзя понять воли как формы отражения... Но иногда отражаемое и отраженное называют разными словами” (К. К. Платонов “Структура и развитие личности”, М., “Наука” 1986 г., стр. 31-33).

Здесь путаница обнаруживается относительно легко.

В физическом мире отражаемое и отраженное не только могут быть взаимно обратимыми, но и являются таковыми, поскольку в понимании функции отражения физического мира следует иметь в виду сугубую относительность действия объекта на объект даже при учете таких “тонких моментов”, как учет влияния изменения торсионных полей, о чем пойдет речь далее.

Совершенно иначе обстоит дело в психических процессах: здесь никакой относительности отражаемого и отраженного не может быть, поскольку отражаемое, как правило, имеет одну природу, чаще всего физическую, а отраженное - совсем другую – только психическую.

Следовательно, живой мир, несмотря на то, что он состоит из тех же химических элементов, что и неживой, отличается принципиально как раз тем, что внешний мир не есть “мир в отражении мозга”, а нечто другое. И наоборот: “мир в отражении мозга” ничего общего не имеет с реальным миром. Поэтому понимать психическое отражаемое как “существующее во всей природе движение” и наивно и неверно. Без учета этого “ленинская теория отражения” просто повисает в воздухе, становится простым словосочетанием, не несущим в себе семантики. Именно поэтому и появляется странное понимание “воли” как формы отражения, что вызывает только недоумение.

То, что каждый живой организм имеет способность определенным образом реагировать на свое внешнее окружение или на свое состояние, как раз и говорит о наличии у каждого организма особых отражений. Естественно, в нашем случае мы обязаны вести речь не о каких-то обычных или необычных, сложных или простых отражениях, а о некоторых психических отражениях. В обычной жизни эти отражения нами воспринимаются как совершенно определенные ощущения.

Именно эти ощущения и дают нам информацию, благодаря которой нам становятся доступными (весьма относительно) знания об окружающем мире и о нас самих. Таким образом, источником, но не движущей силой психических проявлений является всеобщее и универсальное в живом мире свойство психического отражения, которое у живых организмов проявляется в форме ощущений, осознаваемых или неосознаваемых.

Здесь нас “подстерегает” первая “ловушка”. Мы редко отдаем себе отчет в том, что наши ощущения совершенно определенным образом подменяют это самое “внешнее” или “внутреннее”. Именно поэтому и появились гносеологические ошибки в “ленинской теории отражения”.

Философы неоднократно отмечали, что человеку окружающий мир дан в его ощущениях. Действительно, нет никаких объективных методов или приборов, способных заменить такую оценку окружающей действительности. Не надо быть идеалистом или материалистом, чтобы осознать: весь мир, окружающий человека, в его восприятии - суть комплекс его ощущений. Это философское положение является фундаментальным и должно являться семантической основой других наук. Вопрос вовсе не в том, так это или не так, а в том, как мы сами относимся к этому.

Здесь я хочу привести соображения, лежащие в основе древней философии Индии (Браман Чаттерджи “Сокровенная религиозная философия Индии”, лекции, читанные в Брюсселе в 1898 г., перевод с третьего французского издания, Калуга, Типография Губернской Земской Управы, 1905 г., получено в рукописи через Internet, взят с JAPANSerwer www.japanserwer.ay.ru).

“Видел ли кто из вас атом? Я разумею физический атом, потому что химический – есть явление сложное. Предположим, что вы в состоянии увидеть действительный атом: вы воспринимаете его роковым образом все же под видом цвета, запаха, плотности, вообще под видом качества. А мы только что видели, что все эти качества последствия движения и ничего больше. Где же ваш атом? В мечтах физика…

…все исчезает в движении. Те, кто никогда не сосредотачивал внимания на этих вопросах, не поймут меня; но если мысль их последует за моим указанием, если они вдумаются глубже, они убедятся, какая глубокая истина в утверждении, что вселенная, как объект вашего восприятия, есть движение, не что иное, как движение…

Объекты, как таковые, существуют не абсолютно, а только относительно: в том сознании, которое мы имеем о них…

Движение производится всегда силой; силу же мы можем познать только в себе самих и нигде больше: все остальное только гипотеза. Ваше собственное сознающее существо – единственная двигательная сила, которую вы можете знать реальным образом. Так моя рука движется, а мое внутреннее сознание говорит, что это я двигаю рукой. Движение это произведено не самим движением, а мною. Исходя из этого внутреннего познания, вы одаряете природу силой, которая производит другие движения, объекты вашего восприятия; и тут вы начинаете строить произвольные гипотезы”.

Как видим, здесь скрыт совершенно особый смысл термина “движение”, но все встает на свое место. Так или иначе, здесь сказано именно то, что весь мир, нас окружающий, - есть совокупность наших ощущений. В жизни мы являемся “вынужденными” материалистами, поскольку привыкли доверять своим ощущениям, считать, что эти ощущения адекватно отражают окружающий нас мир. Если бы мы не доверяли своим ощущениям, то, вероятнее всего, очень скоро погибли бы.

Именно поэтому и действует не совсем корректное правило: практика – критерий истины. Верность этого положения справедлива для обычной (естественной) практики. Когда же наша практика выходит за рамки того, что может быть осязаемо, мы создаем более или менее правдоподобные модели объектов, явлений, ситуаций. Для этого, например, ученый может даже создать какое-либо “расширение” математики, чтобы получить правдоподобный результат анализа.

Далеко не все осознают, что наши отражения физического воздействия внешнего окружения, или ощущения имеют вероятностный характер, т.е. мы воспринимаем среду своего обитания с определенной мерой ошибки (в бытовом или научном, т.е. исследовательском смысле). И снова необходимо сказать, что не существует методов или приборов, чтобы сделать оценку абсолютно точной. Поведение человека, имеющего указанный характер оценки окружающего мира, в большей или меньшей степени соответствует складывающейся ситуации. Степень адекватности поведенческой реакции определяется свойствами психики.

Внутреннее состояние организма человека также дано человеку в его ощущениях, даже если человек и не осознает какие-либо конкретные ощущения. И точно так же эта оценка является вероятностной, что порождает поведение человека в согласии с этими оценками внутреннего состояния. Данное положение необходимо принять как аксиому. В противном случае будут выявляться разнообразные противоречия при анализе явлений различного характера.

В том и другом случае речь вовсе не идет о степени соответствия стимулу какой-либо реакции. Нередко у психически здорового человека поведенческая реакция вовсе не соответствует складывающейся ситуации или состоянию организма, как это оценивается окружением данного человека: здесь-то и проявляется вероятностность оценок.

И внутреннее и внешнее дано человеку через его внутренние ощущения (отражения). Поэтому может происходить наложение отражений оценок внутреннего на оценки внешнего и наоборот. Это является источником дополнительных ошибок оценок состояний, причиной неверных поведенческих реакций. Иначе говоря, внутреннее может выступать как внешнее, а внешнее - как внутреннее.

2. ЧТО ТАКОЕ РАЗУМ

Теперь следует сформулировать ответ на следующий вопрос: что или кто является потребителем указанных отражений.

На мой взгляд, совершенно естественно положить, что потребителем отражений, потребителем информации о внешнем и внутреннем является некоторая универсальная и по своему фундаментальная структура, которая является носителем разума. На начальном этапе можно принять, что разум не свойство, а нечто, определяющее выживаемость организма, т.е. самостоятельная структура. Это не очень большая натяжка, как мы в дальнейшем убедимся. Но при таком подходе мы сможем ответить и на следующие вопросы: что или кто формирует психические проявления, для чего служат отмеченные психические проявления.

Следует принять, что психические проявления не просто свойственны разуму живого организма, но являются итогом его деятельности. Иначе говоря, введение универсального понятия, обозначенного как “разум”, позволяет иначе посмотреть на живой мир. Для разума, как самостоятельной и вполне автономной структуры, вполне допустимо и можно определенным образом сформулировать целевую функцию его деятельности, реализуемую посредством определенных психических проявлений.

Если признать свойство живых организмов стремиться сохранить тем или иным способом собственную жизнь непосредственно или путем воспроизведения себе подобного организма как неотторжимое, то это свойство предстает как простейшая, первичная, основная целевая функция деятельности разума - выживание как таковое. Такая функция разума (его целевая функция) предстает как фундаментальное свойство живых организмов. Отсюда следует, что отражение внешнего и внутреннего через ощущения свойственно любым живым организмам. Это является следствием наличия и действия универсального принципа обеспечения выживания живых организмов.

Поскольку отражения внешнего и внутреннего у человека обнаруживаются через то, что и названо психическими проявлениями, следовательно, уже из этой посылки вытекает, что психические проявления свойственны всему живому миру Земли. Это, в свою очередь, позволяет предположить, что эти психические проявления живых организмов в своей основе должны быть если не одинаковы, то, по крайней мере, подчиняться одним и тем же законам.

Данное положение следует из того, что поскольку живые организмы потому и называются живыми, что стремятся выжить, им, независимо от уровня развития, присуще свойство адаптации, приспособления к непрерывно изменяющимся условиям жизни. Механизм адаптации может быть работоспособен лишь тогда, когда этим организмам будут свойственны особые отражения, называемые психическими.

Таким образом, мы обнаруживаем, что психический мир имеется на всех уровнях живых организмов, т.е. от простейших одноклеточных до человека, включая всех насекомых, растения и остальных животных. Следовательно, разум присущ всем организмам Земли.

Необходимо сделать определенные пояснения, поскольку принятые здесь определения разума резко и принципиально противоречат исторически принятым определениям разума и рассудка. По мнению философов (и психологов), “рассудок обеспечивает успешную адаптацию индивида к привычным познавательным ситуациям, в особенности при решении утилитарных задач. Ограниченность рассудка заключается в его негибкости и категоричности, в его неспособности выйти за пределы анализируемого содержания...

Разум дает знания более глубокого и обобщенного характера. Схватывая единство противоположностей, он позволяет постичь различные стороны объекта в их несходстве, взаимопереходах и сущностных характеристиках. Разум обладает способностью анализировать и обобщать как данные чувственного опыта, так и собственные формы, наличные мысли и, преодолевая их односторонность, вырабатывать отображающие диалектику объективного мира понятия” (“Краткий психологический словарь”, М., ИПЛ, 1985 г., стр. 298).

Если бы мы не знали, что речь здесь ведется о человеке, то тогда, согласитесь, было бы вообще непонятно, о чем вообще идет речь. Здесь исчезает связь с каким-либо живым организмом. Особенность живого мира Земли состоит как раз в том, что первичная и в чем-то главнейшая задача этого мира состоит в обеспечении собственного выживания. Если это не принять, то связь человека с остальным живым миром исчезнет. Это и является главным и определяющим. В статье словаря принцип обеспечения выживания вообще не анализируется. Поэтому и не может быть принята формулировка, процитированная выше.

В чем еще может заключаться целевая функция деятельности разума, поскольку выживание - первейшая, но, явно, неполная характеристика деятельности разума?

Второй, более сложной целевой функцией деятельности разума следует назвать функцию сохранения.

То, что это более сложная функция следует из того, что для выживания возможно использование наиболее простых реакций живых организмов, связанных с регулированием основных функций организма. Для сохранения требуется совершенно иной набор психических проявлений. Так механизм полового размножения как раз и реализует помимо функции выживания и целевую функцию сохранения, например, вида.

Однако этим дело не ограничивается.

Разуму может быть свойственна и еще одна целевая функция, связанная с совершенствованием самого разума. Эта целевая функция появляется на более высоком уровне организации живых организмов.

Таким образом, мы сформулировали филогенетически предопределенную целевую функцию разума, заключающуюся в выживании, сохранении и совершенствовании (развитии) через конкретный организм самого разума.

3. ПСИХИКА КАК ПРОДУКТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ РАЗУМА

Ученые неоднократно ставили эксперименты на животных и насекомых, изучая их поведенческие реакции, с целью распространения результатов в область человеческой психики или, по крайней мере, с целью их сопоставления. Этим самым предполагалось наличие достаточно сильной коррелированности психических функций человека и других представителей живого мира. Однако ни один экспериментатор не поставил вопроса не о равенстве, а о принципиальном соответствии разума животных разуму человека. Поэтому складывалось парадоксальное положение - учеными изучалось нечто, лежащее за пределами представимого, но результаты психологических опытов с животными переносились в плоскость сопоставления с психическими функциями человека.

Данная работа строится на важном положении, принимаемом как аксиома. Сущность этого положения основана на постулате непрерывности всех процессов, происходящих в земных условиях, и заключается в одинаковости основных, фундаментальных принципов организации разума для всех, без исключения представителей живого мира. Полагая одинаковость по целевым функциям в своей основе разума любого уровня живого мира, мы обязаны дать определение термина “жизнь” для условий, например, Земли. Поэтому введем такое аксиоматическое основание психологии, как науки, - понимание термина “жизнь”.

Современный взгляд на общее устройство Вселенной говорит о взаимосвязи глобальных космических процессов с жизнью какого-либо индивида. Следовательно, достаточно сложно сказать о чем-либо однозначно - к живому или к неживому миру относится этот объект (субъект).

“По мнению Макса Борна, лауреата Нобелевской премии по физике (1954 г.) речь идет о примитивных точках зрения. “То, что нам кажется мертвым, - говорит он, - мертвым как камень, на самом деле находится в вечном движении. Мы просто привыкли судить по внешнему виду, по ложным впечатлениям, передаваемым нашими органами чувств. Нам следует выучиться описывать предметы новыми, лучшими способами” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер с фран., М., “Мир”, т. 1, стр. 206).

А вот мнение Пьера Тейяра де Шардена.

“После всего, что было сказано о силах зарождения молодой Земли, может показаться - и это можно было бы заметить по поводу названия данной главы (“Появление жизни”. О.Ю.), - что в природе нет рубежа, отмечающего начало жизни. Минеральный мир и одушевленный мир - два антагонистических создания, если их рассматривать грубо, в их крайних формах, применяя обычный масштаб наших человеческих организмов. Но они предстают как единая, постепенно расплывающаяся масса, если мы заставим себя или путем пространственного анализа, или (что сводится к тому же) путем отодвижения времени применить масштаб микроскопического и еще ниже бесконечно малого.

Не стираются ли на этих глубинах все различия? На уровне одноклеточных существ, как нам давно уже известно, нет более четкой грани между животными и растениями. И все больше и больше исчезает определенный барьер... между “живой” протоплазмой и “мертвыми” белками на уровне очень крупных молекулярных соединений. Эти неклассифицированные вещества еще называют мертвыми...

Но не согласились ли мы, что они были бы непостижимы, если бы уже не обладали совсем внутри какой-то рудиментарной психикой? В определенном смысле, стало быть, это верно. Установить абсолютный ноль во времени для жизни или какой-либо другой данной в опыте реальности в отличие от того, что мы полагали раньше, теперь не представляется возможным” (Пьер Тейяр де Шарден “Феномен человека”, М., Главная редакция изданий для зарубежных стран издательства “Наука”, 1987 г., стр. 71).

Это очень интересное и принципиально важное высказывание, затрагивающее широкий круг проблем философского характера. Дело в том, что используемый в данной работе виталистский философский подход вынуждает совершенно иначе взглянуть на существо жизни, на определение ее основ. Кроме того, виталистский философский подход к пониманию информационных процессов в мире, нас окружающем, вынуждает признать и то, что естествознание не может дать точное определение понятию “жизнь”.

В веществах, которые мы привычно считаем неживой материей (например, в природных кристаллах аметиста, алмаза и т.п.), обнаруживаются, например, ясновидящими процессы, характерные только для живых организмов (по общепринятой классификации). В данном случае речь идет о наличии у этих природных образований информационных потоков (вихрей), которые могут быть образованы лишь биологическими торсионными полями, т.е. речь идет о полях, формируемых только живыми (в традиционном смысле) объектами. О таких полях и их природе достаточно подробно я буду говорить во третьей книге. Сейчас я хочу подтвердить мысль, что реально очень сложно отграничить живое от неживого. Поэтому я просто обязан осторожно говорить о содержании понятия “жизнь”.

Чтобы была понятна необходимость введения вполне определенного ограничения вида “живой мир Земли”, рассмотрим такую форму жизни, о существовании которой мы не только не задумываемся, но и разум наш, по-видимому, не в состоянии это воспринять с достаточной мерой полноты. Однако изложение данной концепции и определенное обоснование ее потребуется нам в дальнейшем, например, при изложении модели души и при понимании человеческого социума.

В последние годы широко распространились идеи о свойствах физического вакуума. Более того, по мере расширения аудитории, все больше стало укрепляться убеждение о возможности полного изучения свойств физического вакуума, а также об относительной простоте его “эксплуатации”.

Главные философские выводы из накопленной суммы знаний (представлений) о физическом вакууме заключаются в следующем. Во-первых, к данной структуре неприменимо такое понятие, как пространство, но в вакууме содержится огромная, практически неисчерпаемая энергия. Во-вторых, стало общепризнанным: вакуум – не просто некоторая физическая структура, но и смыслосодержащее образование, т.е. в физическом вакууме содержится некоторая информация о том, что было, что есть и что будет. 

Принципиальное отсутствие какой-либо протяженности физического вакуума означает, что эта структура (для нас) одновременно невообразимо велика и, одновременно, невообразимо мала. В том и другом случае его можно уподобить некоторой точке, относительно которой мы одновременно находимся и вне этой точки и внутри. Если мы приступим к исследованию этой “точки”, нас будет поджидать неудача при любом варианте исследования - как бесконечно большой величины или как столь же бесконечно малой. Это должно быть для нас предупреждением - невозможно постичь даже малую толику из того, что представляет собой физический вакуум. Никакие уравнения не в состоянии описать всю совокупную информацию, т.е. смыслосодержание физического вакуума. Это все достаточно подробно рассмотрено в первой книге “Триединство Природы”.

Между тем, суть содержащейся в физическом вакууме информации можно определить так: сама информация является тем, что удерживает в вакууме в некотором связанном состоянии содержащуюся там энергию. По этой причине физическое исследование вакуума будет приводить к разрушению какого-либо количества информации, и, соответственно, к неуправляемому высвобождению неопределенного количества энергии.

Противоречивость сложившейся концепции о свойствах физического вакуума отчетливо проявляется, когда исследователи  связывают свойства этой структуры со свойствами особых электромагнитных колебаний – с так называемыми торсионными полями. Непонимание свойств физического вакуума, его функциональной связи с этими полями порождает такое же непонимание свойств торсионных полей. Именно вследствие этого  появилась концепция о существовании двух уровней физического вакуума: низший уровень – “абсолютное ничто” и собственно вакуум, как более “шероховатая” структура. Как представляют себе некоторые физики-теоретики, именно эти две структуры вакуума объединяются торсионными полями, ошибочно обозначенными как “первичные торсионные поля”.

В итоге получается замкнутый круг парадоксов, разорвать который никогда не удастся, если не изменить точку зрения на суть физического вакуума. Смысл необходимого изменения состоит в том, что физический вакуум существует лишь в единственном числе, а торсионные поля, порождаемые и поглощаемые им – информационные поля, способные в большей или меньшей степени связывать определенные количества энергии, существуют уже вне структуры физического вакуума.

Такое понимание физического вакуума и торсионных полей позволяет понять, что сам вакуум не “слепая и глухая бесконечность”, а живая сущность, находящаяся с нами и с физическим миром в непрерывном взаимодействии через информационные, т.е. торсионные поля. В этом случае информационный обмен физического вакуума с нашим миром можно уподобить обмену веществ, характерному для земных организмов.

Естественно, любое вмешательство в интимную жизнь физического вакуума будет решительно пресекаться со стороны вакуума. Именно это и следует учитывать при организации каких-либо его исследований. Более того, никакое исследование физического вакуума не может быть проведено, если сам физический вакуум не пожелает этого. И как бы ни выглядело сказанное фантастикой, но это именно так.

Таким образом, рядом с нами, можно сказать, что и внутри каждого из нас, внутри каждого предмета непрерывно протекает совершенно иная жизнь, ничуть не похожая на нашу. Но именно жизнь физического вакуума полностью определяет не только жизнь любого организма, но и существование любого предмета или субъекта (объекта) Вселенной. И если пойти до конца, то это и есть Бог, или Всевышний, реально существующий, реально действующий, реально живущий. По христианскому определению физический вакуум в точности соответствует семантике Бога Святого Духа.

Для сравнения и/или сопоставления приведу высказанные Чаттерджи мысли о разумности Первопричины (т.е. Бога).

“Мы утверждаем, что Первопричина – разумна, опираясь на показания Тех, Которые не предполагают, а знают. И законы логики за нас; мы знаем эту силу только в себе, и если она в нас, почему бы она не могла бы быть неразумной вне нас? Но если Первопричина – разумна, что же такое все те движения, которые она порождает, если не выражения Ее желаний, Ее мыслей, Ее идей? Вот почему я выразился, что вселенная есть не что иное, как Божественное Мышление. Это даст нам ключ ко всей эволюции. С этой точки зрения мы можем рассматривать весь всемирный процесс как психологическое развитие, разумное и сознательное, в котором Бог производит все, оставаясь неизменным” (Браман Чаттерджи, “Сокровенная религиозная философия Индии”, лекции, читанные в Брюсселе в 1898 г., перевод с фран., Калуга, Типография Губернской земской Управы, 1905 г., получено в рукописи через Internet, взят с JAPANSerwer www.japanserwer.ay.ru).

На данном этапе достаточно ограничиться указанием, что существуют два различных вида торсионных полей, представляющих собой вихревые образования электромагнитных колебаний в особой структурной реализации: физические и биологические торсионные поля. Суть всех этих образований заключается в том, что они по своей природе – информационные образования. Это означает, что, если торсионные поля формируют окружающий нас мир, то, следовательно, Вселенная (со всем ее содержимым) – продукт организованной особым образом информации. Говоря “организованной”, я, естественно, понимаю следующее.

Все, что может быть организовано, организуется лишь при внешнем воздействии. Именно поэтому и физический вакуум, как смыслосодержащая структура, находится вне Вселенной, одновременно пронизывая ее. Именно поэтому в физическом вакууме нет пространства и нет времени – в нем все слито в единое целое.

Физические торсионные поля, о которых упоминалось выше, “организуют” существование элементарных частиц (электронов, протонов, нейтронов), концентрирующих в фиксированном пространстве на определенное время некоторые сгустки энергии (плазмы). Из этих частиц образуются атомы, молекулы, кристаллы и проч. Эти виды торсионных полей характеризуются тем, что информация, сконцентрированная каким-либо образом в них, удерживает в определенном пространстве некоторое количество энергии (в виде плазмы), которая при том или ином разрушении торсионных полей высвобождается и преобразуется в тепло (сухое трение, горение) или в свободную плазму.

Если бы физики-теоретики взяли за основу представленный здесь тезис о свойствах торсионных полей, то мы стали бы свидетелями рождения принципиально новой физики – информационной (торсионной) физики. Этой физике стали бы подвластны принципиально новые технологии, при которых возможно создание, скажем, металлов с удельным весом близким к весу водорода, но обладающие высокой прочностью и твердостью. Стало бы возможным появление ковкого фарфора. Гравитация могла бы быть “побеждена”. Короче говоря, не следует исследовать физический вакуум, но необходимо устремить внимание на освоение торсионных технологий.

Другой вид торсионных полей, названный здесь биологическими торсионными полями, в отличие от указанных выше, не “связывает” непосредственно энергию плазмы. Но при взаимодействии с физическими торсионными полями, а также с физическим вакуумом этот вид торсионных полей может приводить к разнообразным энергетическим эффектам, о чем в дальнейшем мы будем говорить. Особенностью биологических торсионных полей является то, что они могут существовать вне какого-либо объекта (субъекта), но живой субъект не в состоянии существовать без этого вида торсионных полей.

Физические торсионные поля могут быть сотворены только физическим вакуумом (его информационными структурами).  Биологические торсионные поля самовоспроизводятся при особых условиях существования – при взаимодействии с такими структурами, которые мы привычно называем живыми. Именно биологические торсионные поля делают живое живым. Это их принципиальное свойство, существенно отличающее их от физических торсионных полей, не способных к самозарождению или автотрансформации. 

У биологических торсионных полей, связанных с конкретным организмом, имеется в этом случае также свойство самостоятельно изменять формы и структуры физических торсионных полей, что делает их вообще уникальным образованием. Указанное свойство приводит к проявлению таких свойств, как телепортация веществ, синтез веществ из физического вакуума. Причем эти свойства, как мы увидим в дальнейшем, не являются чем-то уникальным, редко наблюдаемым. Просто ранее ученые не представляли, что такое вообще может происходить в окружающей нас природе постоянно, изо дня в день. Поэтому в подобных случаях ученые-естественники всегда пытались дать какое-нибудь приемлемое естественное объяснение.

Забегая вперед, скажу, что именно биологические торсионные поля и образуют душу живого организма, которая, как следует из вышесказанного, первична по отношению к материальной основе организма. Эта основа любого организма существует благодаря действию физических торсионных полей, а душа управляет этими физическими торсионными полями. Именно душа “делает” живое живым, а разум – это, в некотором приближении, внешнее проявление действия души. Но и здесь имеются некоторые особенности, заставляющие нас все-таки отделять одно от другого - действие души и действие разума, о чем мы в дальнейшем будем говорить.

Приведенные соображения о свойствах и формах информационных полей, образующих окружающий мир, делают несколько неопределенным само понимание термина “жизнь”. Вместе с тем, не очертив круг рассматриваемых вопросов, нам не удастся как-либо заметно продвинуться вперед.

Многообразие живого мира Земли не может не удивлять, если предположить, что все произошло из одного “живого бульона” и в одни и те же исторические сроки (от зарождения живых организмов до сего дня). Причем самым удивительным в этом многообразии является то, что в нем сосуществуют одновременно как очень древние организмы, например, одноклеточные, так и очень “молодые” по историческим меркам организмы, например, человек.

Несмотря на принципиальное отличие большинства организмов друг от друга, живой мир Земли (в традиционном понимании), может быть достаточно четко определен по одному единственному признаку: наличию у представителей живого мира Земли обмена веществ, являющегося физиологической основой выживания этого мира.

На сегодня ясно, что обмен веществ наличествует, начиная, по крайней мере, с уровня клетки, например, амебы, инфузории и яйцеклетки до человека, включая все виды насекомых, растений и животных. Однако для выживания индивида одного обмена веществ недостаточно, поскольку и внутреннее, и внешнее субъекта непрерывно изменяется. Значит, необходимы какие-то иные функции (например, психические), с использованием которых можно управлять организмом, в том числе управлять обменом веществ.

Если мы принимаем такую точку зрения, то тогда мы обязаны определить круг распространения психологической науки как науки о поведении всего живого мира. Иначе говоря, мы можем (и должны) говорить в этом случае об общности (но, отнюдь, не одинаковости) поведенческих реакций очерченного круга субъектов.

Живой мир, анализируемый в данной работе и характерный для земных условий, может быть определен как мир, существующий за счет наличия обмена веществ. Он стремится сохранить свое состояние, реагируя определенным образом на изменения внешней среды и своего внутреннего состояния за счет предпринимаемых определенных усилий на основе конкретных, например психических поведенческих реакций.

Внимательный читатель сразу отметит, что в “закамуфлированном” виде в определение живого мира вошло понятие “разум”. Это сделано сознательно, поскольку только наличие какого-то (пусть примитивного) разума на каждом уровне филогенетической лестницы живого мира является основой вероятностной оценки состояния индивидом состояния окружающей среды или своего собственного для заблаговременной выработки шагов на сохранение жизни.

Наличие разума даже на самом низшем уровне организации жизни следует именно из необходимости предвидения своего состояния каждым организмом в ближайшем будущем, отстоящем на несколько секунд или микросекунд вперед. Это предвидение необходимо принципиально и имеет цель - принятие необходимых (с позиции индивида) мер для выживания в сложившейся ситуации, т.е. для соответствующей прогностической адаптации к изменившимся условиям.

Итак, самое главное действие (результат действия) разума заключается в анализе ситуации (внешней и внутренней по отношению к субъекту) и прогнозирование будущего состояния, в том числе и от усилий, которые планируется предпринять организмом для не ухудшения его состояния. Это обнаруживает способность и стремление разума к самостоятельному существованию при реализации своих психических усилий через физические или физиологические усилия конкретного организма.

Следовательно, разум первичен по отношению к материи живого мира. Вместе с тем, с этой позиции, он одинаков в основе для всех форм живого мира, или его первичные, главные функции в принципе одинаковы для всех представителей живого мира.

Поэтому разум - это способность отражения внутреннего и внешнего по отношению к конкретному индивиду для предвидения его состояний в ближайшем будущем с целью выработки мер по сохранению живого состояния индивида, а также для предвидения результатов этих усилий. Психические проявления живых организмов, наблюдаемые в жизни или в эксперименте - это внешнее проявление деятельности разума.

Отсюда следует, что определить основания разума для этих условий достаточно как способность прогнозировать состояние внешнего и внутреннего по отношению к данному индивиду в конкретных обстоятельствах, а также как способность предвидеть результаты усилий индивида, которые будут предприняты для сохранения или улучшения его состояния. Этим самым реализуется успешное решение проблемы выживания.

Возможно, что кого-то покоробит такое “упрощенное” понимание разума. Но ведь здесь говорится только о необходимой функции - организации выживания живого мира. При своем развитии, например, в филогенезе разум приобретает, безусловно, новые, более широкие функции, в том числе и функцию саморазвития, что уже можно наблюдать и для условий Земли, где на уровне человека разум имеет не только более широкие функции, но и приобретает, в некотором смысле, особую самоценность. Необходимость изначального введения конкретного понятия “основания разума” обуславливается рядом причин.

Во-первых, если мы не предположим наличие разума у первичной яйцеклетки и сперматозоида человека, то нам будет невозможно каким-либо способом обосновать момент зарождения разума человека вообще. Следовательно, разум должен наличествовать сразу при оплодотворении яйцеклетки или в момент до свершения этого факта – у яйцеклетки и у сперматозоида (что вернее).

Например, врачи, выполняя операцию аборта, неоднократно отмечали состояние плода, которое следует описать как состояние панического ужаса. Следовательно, плод в одно- трехмесячном возрасте от зачатия уже в состоянии оценить окружающую обстановку и попытаться защитить себя или как-то уклониться от гибели. Этот пример, на мой взгляд, достаточно убедительно доказывает, что разум (в интерпретации, принятой в данной работе) присутствует уже на самом начальном этапе развития организма.

Во-вторых, “отдавая” разум только человеку, нам невозможно обосновать его зарождение при продвижении к человеку по ступеням эволюционного развития: природа не имеет разрывов в первой производной любой функции.

В-третьих, понимая наличие разума у всего живого мира, можно обсуждать пути и механизмы его развития. В противном случае мы неизбежно заходим в гносеологический тупик.

В-четвертых, нельзя возложить функцию носителя разума на молекулу ДНК, так как в принципиальном отношении это ничего не меняет по сравнению с клеточной формой носителя разума (клетка как автономный, разумный организм).

С другой стороны, ДНК является “хранилищем” отнюдь не разума и не программы развития разума, а всего лишь - программы развития организма, т.е. является носителем чисто пассивной функции, хотя роль ДНК в передаче некоторых механизмов развития разума на информационном уровне несомненна.

В-пятых, закладывая такое разграничение функций живой клетки и молекулы ДНК, мы можем обсуждать как механизмы развития “содержания” живого мира, так и механизмы развития “содержания” разума, их взаимосвязь и их взаимозависимость.

Наконец, приведу еще один аргумент в пользу того, что разум наличествует с самых низших форм живых организмов. Этот аргумент представлю в форме высказывания П. де Шардена.

“Обычно психическую жизнь в мире “ведут” с первых форм организованной жизни, то есть с появления клетки. Стало быть, я присоединяюсь к общей точке зрения и обычному способу выражения, когда решающий шаг в прогрессе сознания на Земле отношу к этой конкретной стадии эволюции” (Пьер Тейяр де Шарден “Феномен человека”, Главная редакция изданий для зарубежных стран издательства “Наука”, 1987 г., стр. 79).

Из приведенного определения разума следует, что разум не обязательно должен принадлежать только живому миру Земли и не только земному. Функция выживания (тем более сохранения и совершенствования) является универсальной и всеобщей, а формы жизни, наверное, столь же многообразны, как и все прочее. Об этом, в частности, говорилось при обсуждении свойств физического вакуума.

Следовательно, разум в данном понимании - общекосмическая функция и может существовать самостоятельно и его главная, можно сказать, первичная цель единственна - сохранение и выживание, т.е. уже нет никакой связи с организацией биологического обмена веществ.

4. МЕХАНИЗМЫ РЕАЛИЗАЦИИ ЭВОЛЮЦИИ ЖИВОГО МИРА ЗЕМЛИ

Теперь целесообразно проанализировать развитие форм живого мира с позиций эволюции земного разума. Это будет следующим этапом анализа.

В качестве методологической основы целесообразно использовать эволюционную модель Ч. Дарвина, хотя она не в полной мере “доброкачественна”, поскольку не отвечает не большое число вопросов. Однако не имеет смысла отказываться от этой модели, так как она справедлива в главном: эволюционный путь развития живого мира реально осуществился по схеме, предложенной Ч. Дарвином. 

На рисунке 1 приведено генеалогическое дерево живого мира Земли, изображение схемы которого заимствовано из книги Ж. Годфруа (пер. с фран. М., “Мир”, т. 1, стр. 27). Согласно эволюционной модели Дарвина, все существующие ныне растения и животные происходят от одной - исходной, или первоначальной “праматери” - некоторого “живого бульона” - благодаря мутациям, возникающим от воздействия внешних условий. Справедливость такого подхода в целом подтверждается человеческой практикой в течение сотен и тысяч лет, благодаря которой человеком путем отбора выведено практически все, что человек использует в практике обустройства своей жизни для питания и одежды.

Здесь необходимо сделать определенное отступление для того, чтобы рассказать более подробно о наличии и действии в каждом живом организме эволюционного генетического механизма, который в принципе никогда не выключался. Это необходимо для того, чтобы определенно отвергнуть действие прямого механизма эволюции.

Речь идет о подвижных генетических элементах. Они были открыты в сороковых годах в результате серии генетических исследований Барбарой Мак-Клинток из отдела генетики Вашингтонского института Карнеги в Колд-Спринг-Харборе (Нина В. Федорофф “Подвижные генетические элементы кукурузы”, ж. “В мире науки”, пер с англ., N8, август 1984 г.).

“Мобильный генетический элемент - это участок ДНК, способный транспозироваться, т.е. перемещаться с места на место, в геноме организма (геном - это полный набор генов). Он вырезается из одного сайта и встраивается в новый сайт либо на той же, либо на другой хромосоме. Структура такого участка может быть очень простой: например, в него входит всего несколько генов, обеспечивающих транспозицию, а с обоих концов имеются особые последовательности, служащие для узнавания.

Перемещение элемента может вызвать мутации и перестройки хромосом и таким образом влиять на экспрессию других генов. Оказывается, хромосомы буквально испещрены такими мобильными элементами, или, как их называют, “прыгающими” генами; предполагается, что благодаря их способности изменять экспрессию и структуру других генов и даже структуру генома в целом действует важный механизм долговременных генетических изменений, играющих центральную роль в эволюции” (стр. 5).

Правда, далее в статье говорится более осторожно.

“Идея о том, что подвижные генетические элементы играют роль устройств, регулирующих экспрессию генов в развитии организма, не получила прямого экспериментального подтверждения. Но уже сейчас ясно, что разнообразные гены, в частности гены синтеза антител у высших животных, действительно перестраиваются, следуя нормальной программе развития. В эволюции перемещающиеся генетические элементы могут играть еще большую роль. О ней можно лишь строить предположения, однако свойства мобильных элементов создают предпосылки не только для модификации экспрессии генов, но и для изменения структуры генов и даже геномов” (стр. 15).

Итак, в каждом организме, в каждой отдельной клетке имеется заложенный природой механизм изменения, который, по-видимому, и используют селекционеры, выводя новые породы скота или растений. Однако при этом кукуруза остается кукурузой, а корова - коровой. В этом и состоит значение и назначение описанного генетического механизма адаптации.

При изменении жизненных условий происходит либо усиление, либо ослабление жизнестойкости организма, изменяются отдельные вторичные признаки, но не затрагиваются его основы. Во всяком случае, для того, чтобы за счет такого механизма произошло действительно появление нового вида (живого организма), необходимо одновременное изменение основного набора хромосом, т.е. изменение генотипа. Вероятность этого изменения за счет воздействия внешних условий (согласно закону больших чисел) пренебрежимо мала, и это делает такую перестройку теоретически и практически невозможной.

То, что такой вид генетической пластичности может участвовать в определенном совершенствовании - усилении или ослаблении жизненных функций - живого организма, нет никаких сомнений. Но для того, чтобы в результате такого процесса появился совершенно новый вид (или подвид) организма, требуются миллиарды, а то и сотни миллиардов лет. Но и в этом случае неочевидно, что этот механизм “сработает” так, как это предполагают генетики.

Скорее всего, этот вид генетической перестройки необходим живым организмам только для того, чтобы пластично “подстраиваться” под изменяющиеся условия жизни, т.е. этот вид генетической перестройки, по-видимому, так и следует назвать – “пластическая эволюция”, механизм действия которой не предназначен для видоизменения, но обеспечивает повышение или ослабление жизнестойкости вида к условиям жизни.

Этому механизму “пластической эволюции” в наши дни стала противоречить практика генной инженерии, методами которой можно получать совершенно неестественные гибриды, скажем, земноводного и млекопитающего. Кроме того, успехи борьбы с туберкулезом в течение большого числа лет за счет применения антибиотиков привели, как бы это ни казалось странным, к совершенно иному результату: сейчас возникли такие формы туберкулеза, некоторые из которых уже не поддаются какому-либо лечению (будем надеяться, на данном этапе). В возникновении таких форм туберкулеза механизм естественного отбора если и работал, то совершенно иначе, чем это заложено в схему Ч. Дарвина. Поэтому целесообразно взглянуть на приведенную диаграмму на рисунке 1 с несколько иной позиции: что в основе служило главным механизмом возникновения новых видов?

Ответить так, что только случайные отклонения, закреплявшиеся в следующих поколениях, нельзя, поскольку ответа в такой формулировке вовсе нет: механизм случайных отклонений заложен в каждом организме, в каждой его клетке и определяет то, что названо “пластической эволюцией”. Поэтому при таком подходе исчезает истина. В данном случае необходимо найти причины возникновения указанных отклонений в отдельных организмах, которые передаются следующим поколениям.

Поэтому интересным представляется отметить совершенно иной механизм генетической перестройки, также уже давно обнаруженной исследователями.

Врачи относительно давно открыли взаимосвязь появления устойчивых к заболеваниям живых организмов с перенесенными ими отдельными заболеваниями. Отсюда появилась концепция иммунитета. Однако сравнительно недавно на иммунитет взглянули с иной стороны. Воздействие микробов и вирусов изменяет видовые характеристики живых организмов значительно быстрее и значительно сильнее, чем воздействие таких природных факторов, как влияние солнечной радиации, сезонных изменений погоды и их отклонения, изменения состава атмосферы и т.д., о чем мы только что говорили.

“Селекционирующее влияние биотических факторов вообще и инфекций в особенности наиболее мощное и разнообразное. Отбор, производимый небиотическими агентами, ни в коей мере не может с ним сравниться. Небиотические орудия естественного отбора крайне немногочисленны. Газовый состав атмосферы, интенсивность солнечного излучения, смена времен года, а также дня и ночи характерны для каждой геологической эпохи, т.е. для периодов порядка нескольких миллионов лет.

Изменяются они постепенно, так что биологические виды приспосабливаются к ним и не ощущают медленно происходящих изменений. Биотические конфронтации различных форм живой материи, напротив, намного разнообразнее и, что особенно важно, динамичнее. Именно они служат главными факторами эволюции живых существ на протяжении геологических эпох, относительно постоянных по физико-химическим параметрам.

Речь идет о комплексе исключительно обширных и интенсивных взаимодействий любого таксона (в данном случае: микроба, вируса. О.Ю.) со множеством других биологических видов, каждый из которых обладает не только определенным набором уже существующих приспособлений, но и эволюционной пластичностью, т.е. способностью вырабатывать новые приспособления” (С. Н. Румянцев “Микробы, эволюция, иммунитет”, Ленинград, “Наука”, 1984 г., стр. 134-135).

Влияние биотических воздействий, как становится понятно, намного разнообразнее и намного универсальнее. Поэтому жизнь каждого организма “сопровождают” такие “микроэволюционные” преобразования, которые уже могут давать и изменение видовое. На протяжении жизни конкретного индивида подобные видоизменения, накапливаясь, могут приводить к различным заболеваниям.

Подобные видоизменения от поколения к поколению дают небольшие скачкообразные модификации отдельного вида, не являющимися принципиальными, но в чем-то уводящих этот индивидуальный подвид от собратьев. Это, можно сказать, рискованный и сугубо вероятностный процесс, но он реально действует и значительно более продуктивен, чем путь “пластической эволюции”. Поскольку этот механизм реально имеется, то в отличие от “пластической эволюции” его следует обозначить, как “микроэволюцию”.

“Микроэволюция” и действует иначе и дает совершенно иные результаты по сравнению с первой. В отличие от механизма “пластической эволюции”, не дающей фиксации генетических признаков, “микроэволюция” сразу создает такие генетические основания организма, которые являются “истинными”, т.е. передаются по наследству и не подвергаются действию механизма “пластической эволюции” (в обратном направлении).

Таковым, например, было происхождение осла из лошади (или наоборот), которые, несомненно, являются родственниками, но все же генетически неидентичными, что и не дает последовательного воспроизведения потомства.

Наконец, упоминавшаяся выше техника генной инженерии определяет общий механизм “макроэволюции”, действие которой в природе, вроде бы, и не обнаруживается. Но этот механизм эволюции нельзя совершенно отбрасывать со счетов. Обозначим его как принцип генно-информационной мутации организмов, наиболее продуктивной из всех видов видовой перестройки генетических основ организмов, приводящей к “макроэволюционным” преобразованиям. В дальнейшем такой вид мутаций будет рассмотрен в связи с обоснованием видового происхождения человека.

Поэтому сейчас скажем, что в чистом виде, т.е. “пластической эволюции” просто не существует. Во всяком случае, с точки зрения видового разнообразия, развития сложных новых организмов возможности этого вида эволюции близки к нулю.

Полагаю, что именно благодаря действию “микро-” и “макроэволюции” в живой природе могли не только появиться новые виды живых организмов, но, что гораздо существеннее, смогли сохраниться в практически исходном состоянии очень древние организмы и растения. На это по каким-то причинам не обращали пристального внимания до сих пор.

С точки зрения анализа эволюционной модели представляется более важным сам факт сохранения древних видов в неизменном виде, чем появление новых. Из модели эволюции Ч. Дарвина никак не следует возможность сохранения древних организмов. Согласно его модели все первоорганизмы должны были постепенно преобразоваться в сложные. Этого не произошло.

Это и позволяет схему Дарвина понимать только как “скелет” эволюционного дерева, на котором нарастает “мясо”, образуемое по другим причинам, нежели простая, т.е. “пластическая эволюция” от действия случайных малых отклонений.

Тем не менее, продолжим цитирование того же источника (С. Н. Румянцев “Микробы, эволюция, иммунитет”).

“Возникновению каждой из таких молекулярно-анатомических особенностей обязательно предшествовала спонтанная мутация соответствующего гена. Но мутации, будучи случайными и потому фактически единичными событиями, сами по себе могли создать лишь индивидуальную неповторимость молекулярного устройства любой из существующего множества особей того или иного вида. Одни лишь мутации завели бы процесс развития живой материи в хаотическое состояние беспредельного разнообразия. Сохраняются и реализуют свои права на существование только такие формы организмов, которые наилучшим образом приспособлены к соответствующим условиям жизни, но вовсе не любые варианты, которая могла бы создать фантазия природы при помощи мутаций” (там же, стр. 138).

Вот здесь уже есть ответ, почему много древних видов и форм живых организмов сохранилось практически в неизменном виде. Вместе с тем, сказанное вновь возвращает нас к модели Ч. Дарвина, превращая ее из гипотезы в научную теорию развития форм жизни как схемы эволюционных преобразований. Однако в этой модели механизм “естественного” отбора просто отсутствует, поскольку появление новых видов живых организмов происходит вопреки действию механизма отбора.

5. МЕХАНИЗМЫ РАЗВИТИЯ РАЗУМА ЖИВОГО ОРГАНИЗМА

Достаточно подробное рассмотрение механизмов эволюции позволяет нам приблизиться к рассмотрению вопроса о развитии разума в условиях живого мира Земли. Для этого рассмотрим некоторые аспекты эволюционного развития живых организмов с учетом сказанного. Сейчас обратим внимание на ряд существенных подробностей.

Первое, на что следует обратить внимание в эволюционной схеме - на расширение степеней свободы (в механическом смысле) каждого из следующих в эволюционной иерархии организмов. Расширение степеней свободы всегда связано с усложнением устройства. Следовательно, эволюция никогда бы не произошла, если бы в процессе усложнения не происходило возрастание надежности живых организмов. Возрастание надежности, в первую очередь, должно проявляться в увеличении продолжительности жизни отдельного индивида.

Это могло произойти только в случае возрастания избыточности на каждом уровне организации живого организма: избыточности на клеточном уровне, на уровне скелета, на уровне мягких тканей организма, на уровне психических функций и т.д. Высшим уровнем усложнения является половой раздел живых организмов, поскольку в этом случае оказались в некотором смысле поделенными психические функции, функции сохранения вида и функции совершенствования вида.

Совершенно ясно, что у живых существ с самого начала их возникновения, т.е. с нижних ступеней эволюции, должны были иметься средства контроля состояния собственного организма и за состоянием окружающей среды (средства отражения). Под данными свойствами понимается способность живых организмов воспринимать состояние собственного организма и внешней среды для своевременной выработки необходимых мер собственной безопасности. Средства отражения внешнего (очевидно, и внутреннего) в процессе филогенеза должны непременно усложняться, поскольку вместе с расширением функциональных возможностей живых организмов разнообразнее становились взаимодействия с внешней средой и разнообразнее становились внутренние состояния и процессы.

Однако, как внутреннее, так и внешнее непрерывно изменяются. Простого отражения ситуации совершенно недостаточно, поскольку ситуация никогда не может повториться в точности. Отсюда, как следствие, вытекает функциональная необходимость в способности постоянно обучаться, чтобы постоянно “узнавать” как внешнее, так и свое внутреннее. Это возможно, если живой организм способен каким-либо образом накапливать знания о себе и о своем окружении, т.е. если организм любой сложности обладает памятью.

Для “узнавания” ситуации достаточно общей оценки, а для накопления  знаний необходимо иметь способность выделять отличия “сиюминутного” от “прошлого”, уже усвоенного, “запомненного”.

Следовательно, живому организму жизненно необходимы способы двоякого отражения своего состояния: качественное, или обобщенное - интегральное и детализированное - дифференциальное.

Причем интегральная оценка должна формироваться организмом при “узнавании” ситуации и должна основываться на предшествующем опыте или на информации, переданной генетически, а дифференциальная - как разность между реальной картиной и сформированным интегральным отражением - как необходимое уточнение применительно к конкретной ситуации, что должно помогать в “узнавании” всего нового.

Последнее следует уточнить. Для живого организма абсолютно все в каждый момент времени является в определенной степени новым, так как жизненная ситуация никогда не может повториться в точности. Поэтому и должен был филогенетически возникнуть механизм узнавания нового через старое. Это говорит о необходимости постоянного обучения, с одной стороны, любого организма. С другой стороны, в памяти каждого конкретного организма все должно сохраняться “из жизни этого организма”, что совершенно необходимо для реализации механизма обучения.

Понятно, что введение интегральной и дифференциальной составляющих отражения сделано чисто логически, в силу необходимости организации целостного поведения на основе обязательного и постоянного “узнавания”. Однако этому есть и вполне конкретное, так сказать - инструментальное подтверждение.

Несмотря на то, что в самом начале я совершенно не буду обращаться к проблеме наличия мозга, так как на данном этапе нам совершенно безразлично само наличие или отсутствие мозга у живого организма любой сложности, считаю вполне допустимым здесь привести мнение относительно определенных функций мозга. Для организмов, у которых мозг имеется, выявлена специфическая работа каждой из двух половин мозга, устроенных, вроде бы, идентично (или, во всяком случае - похоже).

“Здесь следует указать на то, что анатомическая схожесть двух полушарий не означает функциональную их тождественность. Последние исследования свидетельствуют о том, что корковые поля правого и левого полушарий хотя и обслуживают единую психическую деятельность и обеспечивают отображение одной и той же окружающей среды, но делают это каждое по-своему. Так, в настоящее время признано, что левое полушарие у правшей, будучи доминантным полушарием, связано с отображением отдельных, отчлененных друг от друга дискретных объектов. Что же касается полушария правого, то оно определяет создание некоторой целостной картины окружающей среды” (А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М. Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г., стр. 24).

Недостаточно четко, но, тем не менее, высказана мысль именно о том, что при условии наличия мозга, живой организм имеет свойство и, одновременно, способность именно интегральным (обобщенным) и дифференциальным (частным, деталировочным) образом отражать свое внешнее. Я же считаю, что такое отражение присуще абсолютно любым живым организмам, независимо от их анатомии.

Действительно, живой организм, как система автоматического регулирования собственного состояния, может функционировать только при наличии совершенно определенной обратной связи. Эта обратная связь, тем не менее, не может осуществляться в полной мере, т.е. абсолютно точно, вследствие непрерывного изменения внешнего и внутреннего.

Поэтому и должен был возникнуть и возник в свое время у живого организма в необходимой и достаточной мере механизм непрерывного обучения, накопления опыта, знаний. Обучение может быть реализовано только при  наличии указанного механизма отражения. Все это и является результатом действия разума, который, следовательно, постоянно, хоть понемногу, развивается у каждого из живых организмов независимо от положения на ступенях эволюционного развития.

Под интегральной отражательной способностью понимается необходимость формировать оценку внутреннего или внешнего в целом, обобщенно, на качественном уровне. Благодаря такой способности живой организм “узнает” ситуацию и может принимать решения практически мгновенно.

Под дифференциальной отражательной способностью понимается способность оценивать фрагменты, или новые детали складывающейся ситуации. Благодаря такой способности живой организм способен накапливать и усваивать новый опыт, т.е. в некотором смысле выполняется функция выделения информации для памяти, информация из которой после ее усвоения может и должна переноситься в интегральную составляющую отражательной способности. Иначе говоря, интегральная составляющая отражения имеет функцию выходной информации из памяти организма, или то, что хранится в памяти.

Функция отражения живого организма по конкретному внешнему или внутреннему параметру (Fотр_i) представляет собой сумму интегральной (Fи_i) и дифференциальной составляющих (Fд_i), т.е.

 

Fотр_i = Fи_i + Fд_i.

 

Соответственно, полная функция отражения живого организма, т.е. по всем внешним и внутренним параметрам воздействия (стимулам) будет представлять собой сумму частных функций отражения:

 

Fотр _полн = SFотр_i

 

Чтобы в последующем процесс “узнавания” ситуации осуществлялся всякий раз, организму, независимо от уровня его сложности, или уровня его организации, необходимо запоминать в полном объеме полную функцию отражения, т.е. необходимо запоминать функцию  Fотр _полн.

Следовательно, дифференциальная отражательная способность сопровождается процессом ассимиляции, усвоения, а интегральная отражательная способность осуществляется на фоне процесса аккомодации, приспособления. Как видно, использование терминов “ассимиляция” и “аккомодация” в данной работе имеет иной смысл, чем тот, который в него вкладывал Ж. Пиаже.

В нашем случае - это универсальные функции разума живых организмов, наличие которых обеспечивает реализацию, по меньшей мере, первичной целевой функции разума (выживания) за счет постоянного “узнавания” внешнего и внутреннего, обеспечиваемого полным запоминанием всей текущей информации, что и обеспечивает постоянное развитие (в некотором смысле - совершенствование) разума.

Необходимость наличия ассимиляции и аккомодации является основой выживания живого организма и вида, так как выживание возможно при условии накопления опыта. Следовательно, интегральная отражательная функция обнаруживает собой основание разума. Дифференциальная отражательная функция обеспечивает развитие разума.

Рассмотрев функции отражения, мы не затронули вопрос о наличии или отсутствии мозга у какого-либо живого организма. Это принципиально важно. Действительно, необходимость и достаточность мозга (в человеческом понимании) для осуществления разумной поведенческой функции вовсе не очевидна, поскольку имеются другие механизмы и ресурсы для обеспечения организации выживания живого организма (с учетом необходимости запоминания всего сущего).

Мы проанализировали возможные механизмы отражения (интегральный и дифференциальный), являющихся необходимыми и достаточными для организации выживания конкретного представителя живого мира, т.е. для реализации первичной целевой функции разума, и теперь можем перейти к вопросу о развитии содержания “разума” для эволюционной иерархии живого мира.

6. МЕХАНИЗМ КОМПЕНСАЦИИ – ОСНОВА ВЫЖИВАНИЯ

Одной из целевых функций живого организма при обеспечении выживания является сохранение в относительно постоянном состоянии внутренней среды организма на всех уровнях: от субмолекулярного уровня до органов и тканей - температурного режима, процесса обмена веществ, внутренней биохимической среды клеток и так далее.

“Уже более столетия прошло с тех пор, как Клод Бернар создал учение о постоянстве внутренней среды - учение, которое положило начало почти необозримому числу экспериментальных исследований, теоретических изысканий, нередко спорных и противоречивых суждений...

И лишь после того, как Уолтер Кеннон в 1929 г. окончательно сформулировал теорию гомеостаза, представление о постоянстве внутренней среды, о ее всеобъемлющем значении для жизнедеятельности организма, для его существования получило не только общебиологическое, медицинское, но и глубокое философское звучание... Как ни странно, но само понятие “гомеостаз” не имеет до сих пор четкого, безоговорочного определения...

Согласно всем классическим канонам, под гомеостазом следует понимать относительное динамическое, колеблющееся в строго очерченных границах постоянство внутренней среды (крови, лимфы, внеклеточной жидкости) и устойчивость (стабильность) основных физиологических функций организма (кровообращения, дыхания, пищеварения, терморегуляции, обмена веществ и т.д.).

Является ли эта формулировка безоговорочно признанной? Отнюдь нет. В литературе можно встретить и другие определения, как, например: “Гомеостаз - совокупность процессов, обеспечивающих постоянство внутренней среды”. В этом определении причина и следствие как бы перевернуты. Гомеостазом названы гомеостатические механизмы, т.е. физиологические процессы или управляющие системы, регулирующие, координирующие и корригирующие жизнедеятельность организма, целью которых является поддержание в нем относительно стабильного состояния” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М., “Наука”, 1983 г., стр. 19,20).

Итак, гомеостазом, по мнению многих ученых, следует называть постоянство внутренней среды и устойчивость основных физиологических функций. Однако при таком подходе внутренняя среда организма выступает как саморегулирующаяся система, хотя совершенно очевидно, что этого просто не может быть. Внутренняя среда должна регулироваться извне (по отношению к самой среде), как это и должно быть в системе автоматического регулирования, каковой и является весь организм, управляемый целиком его разумом. Более того, неверно понимать под механизмом процесс, поскольку процесс - это все-таки продукт чего-то идеального, а механизм - это материальное воплощение системы регулирования.

Сложности, возникшие при толковании сущности гомеостаза, обуславливаются, на мой взгляд, тем, что не всегда можно отделить объект регулирования от механизма регулирования, что и порождает определенную путаницу не только в терминах, но и в понимании явления. Например, кровь является, с одной стороны, средой, т.е. является объектом регулирования. С другой стороны, кровь сама является и механизмом регулирования других параметров гомеостаза.

Поэтому при любом понимании конкретики гомеостаза его сущность должна пониматься именно как некоторая совокупность (система регулирования), состоящая из собственно среды, относительную стабильность параметров которой поддерживает процесс, управляемый каким-либо образом разумом так, чтобы обеспечивалась требуемая константность внутренней среды, и механизмы регулирования. Иначе говоря, всегда следует рассматривать триединое: среда, механизм и процесс (программа) регулирования.

В этом случае можно проводить определенную дифференцировку уровней гомеостаза: клеточный, гомеостаз органов (как отдельных механизмов организма), систем и центральной нервной системы. Кроме того, только в этом случае обнаруживаются скрытые ранее свойства психики.

“Советский ученый А. А. Логинов в своей интересной книге “Очерки по общей физиологии” (1976) говорит о разных уровнях гомеостаза - цитогенетическом, соматическом (морфологическом), функциональном и онтогенетическом. Он выделяет гомеостаз дыхательный, пищеварительный, выделительный, циркуляторный, двигательный, сенсомоторный, психомоторный, психологический, регуляторный и даже информационный, обеспечивающий оптимальную реакцию на поступающую информацию” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М., “Наука”, 1983 г., стр. 31).

Как видим, уже были высказаны в определенной степени противоречивые по отношению к классической точке зрения взгляды, которые достаточно близки рассматриваемым здесь.

Итак, процессы стабилизации параметров среды организма – это разнородные, иерархически организованные процессы, в которых механизм регулирования одного уровня в другом может выступать как среда, подлежащая регулированию. Для того чтобы процессы регулирования были эффективны, чтобы обеспечивалась достаточная чувствительность в контуре регулирования, организм должен осуществлять определенные изменения внутренней среды непрерывно. Вместе с тем полностью обеспечить совершенно стабильное состояние не только организм, но и любая система автоматического регулирования, не в состоянии.

С другой стороны, для нормального обеспечения жизнедеятельности организма вовсе не требуется сохранение действительно постоянного состояния внутренней среды организма. Скорее наоборот, целесообразны некоторые, постоянно меняющиеся отклонения от нормы, от какого-то среднего состояния. Происходят как малые, едва заметные отклонения, накапливающиеся в ходе жизненного цикла за счет различных изменений в организме, например, от старения или вследствие микроэволюционных преобразований. Происходят и также изменения, имеющие характер колебаний относительно некоторой оптимальной величины в течение суток, времен года и т.п. Кроме того, собственно процесс жизни можно понимать (в том числе и внутри одного организма) как определенную совокупность отмирающих, деградирующих частей, рождение и развитие новых. Безусловно, в данном случае не идет речь о патологических изменениях состояния внутренней среды, возникающих при каких-либо заболеваниях.

“Активная роль разрушения в жизненном процессе, его значение как первоосновы созидания подтверждается теоретическими представлениями, развиваемыми известным советским физиологом И. А. Аршавским. Согласно этим представлениям, растущий организм нуждается в стрессорных влияниях среды (под стрессорными влияниями... понимается воздействие раздражителей самой разнообразной природы, реагируя на которые организм испытывает состояние напряжения - стресса...), стимулирующих его двигательную активность (в частности, в периодическом дефиците кислорода и питательных веществ), сопровождающуюся обязательными энергетическими тратами, которые окупаются индукцией избыточного анаболизма (созидания)...

Нужно сказать, что физиологический стресс необходим не только молодому, растущему, но и взрослому организму. Источником такого стресса является постоянно присутствующий элемент рассогласования его с внешней средой. Дело в том, что адаптация отнюдь не означает абсолютной гармонии во взаимоотношениях организма и среды. В этих отношениях всегда есть элемент  противоречия, рассогласованности, необходимый организму для постоянной тренировки и поддержания высокой рабочей готовности его защитных механизмов, которые следует незамедлительно пускать в ход во имя спасения в случае внезапных и резких пертрубаций в среде” (Б. С. Алякринский, С. И. Степанова “По закону ритма”, М., “Наука”, 1985 г., стр. 20-22).

Мне представляется важным признание определенной первичности в регулировании параметров среды организма тех управляющих воздействий разума, в результате чего возникают процессы, которые и обеспечивают относительное постоянство среды, т.е. процессы осуществляются в соответствии с реализацией функции выживания (некоторой программы выживания). В дальнейшем мы покажем, как эти процессы возникают, как протекают. Поэтому будем их рассматривать как процессы жизнеобеспечения, организованные в некотором смысле иерархически.

Для нас важно четко понять, что при любой интерпретации уровней жизнеобеспечения, гомеостаз является итогом процессов жизнеобеспечения, что позволяет выявлять некоторые особенности жизни организма и деятельности разума, давать им определенные объяснения, тогда как при ином подходе становятся необъяснимыми многие проявления психики. Наличие процессов жизнеобеспечения у всех без исключения живых организмов обязательно, а это может быть обеспечено при условии наличия определенных реакций на изменения внутреннего и внешнего. Следовательно, мы, так сказать, с другой стороны вновь подтверждаем необязательность наличия мозга для осуществления функций разума на любом уровне живой материи.

Для разных по уровню организации, уровню сложности организмов процессы жизнеобеспечения ограничиваются на соответствующем уровне развития. Главное то, что управление процессами жизнеобеспечения также осуществляет разум, но для описания этого требуется введение еще одной функции, принимаемой на данном этапе также аксиоматически.

Функциональное назначение новой, вновь вводимой функции состоит в необходимости так или иначе скомпенсировать за счет каких-нибудь процессов или действий возникающие изменения (окружающей среды или внутренней среды), чтобы обеспечить, по меньшей мере, реализацию первейшей целевой функции - выживания.

Введем понятие функции компенсации, которая выполняет связь полной функции отражения с остальной частью психики и вообще – с организмом. Поскольку полная функция отражения - это совокупный поток информации о внешнем и внутреннем, то для его распределения “по адресам” и необходима вводимая функция компенсации, являющаяся, следовательно, набором некоторых узлов, обеспечивающих требуемое сопряжение. Далее проявление этой функции будет показано на конкретных примерах.

Сам термин “функция компенсации” уже был ранее использован другими авторами. В работе П. В. Симонова “Эмоциональный мозг” (М., “Наука”, 1981 г.) рассмотрена компенсаторная (замещающая) функция эмоций. Более подробно сущность замещающей функции эмоций в трактовке П. В. Симонова мы рассмотрим позже, когда будем анализировать семантическое и функциональное назначение эмоций. Здесь под функцией компенсации понимается совершенно особая психическая функция, связанная с информационными процессами.

В основе управления процессами жизнеобеспечения лежит функция компенсации. В текущей жизни мы постоянно сталкиваемся с ее действием, не отдавая себе отчета в этом. Мы ускоряем шаг или бежим, и наше дыхание учащается. Стоит нам поранить руку, как тут же вступает иной вариант механизма компенсации: довольно быстро ранка прекращает кровоточить, а затем - начинает зарастать и зарастает по времени ровно столько, пока полностью не зарубцуется. Подобных примеров каждый может привести множество. Эти примеры, так или иначе, характеризуют действие механизмов компенсации, на основе чего и реализуется, в частности, гомеостаз.

Значение ее, т.е. функции компенсации, невозможно переоценить. Сущность этой психической функции следует определить как универсальный принцип такого управления ресурсами организма, при котором для максимальной жизнестойкости индивида обеспечивается минимальное расходование имеющихся ресурсов, т.е. функция компенсации обеспечивает минимаксное управление психикой и организмом.

Формирование функции компенсации осуществляется на основе полной функции отражения и направлено на ограничение сигналов о внутреннем и внешнем. Вместе с тем, функция компенсации не является также действием полной интегральной функции Fотр_i, поскольку функция компенсации всего лишь ее часть, связанная непосредственно с местом “потребления”, с рабочими функциями “потребителя”. По принципу реализации функция компенсации является “исполнительной” психической функцией живого организма и является необходимым компонентом разума. Главное назначение функции компенсации - распределение синтезированной полной функции отражения “по потребителям”.

Процессы жизнеобеспечения - наиболее ясное и для наблюдения, и для контроля проявление функции компенсации. Однако в течение жизненного цикла живого индивида происходят малые или, напротив, существенные изменения всего комплекса жизненных функций. В этом процессе участвуют как накопления количественные, обусловленные процессом ассимиляции, так и накопления качественные за счет воздействия внешней среды непосредственно на внутреннее устройство организма, например, от воздействия микробов или вирусов.

Следовательно, сама функция компенсации не может оставаться неизменной: она должна определенным образом изменяться, трансформироваться. С точки зрения организации управления, функция компенсации может отсутствовать, если полная функция отражения будет пригодна для использования как сигнал компенсации, или отрицательной обратной связи. Но поскольку под полной функцией мы понимаем суммарное отражение внутреннего и внешнего одновременно, а также некоторое преобразование входного потока информации в части “добавки” от принимаемого решения то, следовательно, полная функция не может быть использована в качестве информации в цепи обратной связи.

Поэтому и требуется введение некоторого промежуточного звена (функции компенсации), являющегося универсальным передаточным звеном, имеющим свои характеристики в контуре управления. Вместе с тем, введение этой психической функции в определенной степени вынуждает рассматривать и гомеостаз как вполне определенный информационный процесс, что и будет в дальнейшем сделано.

Наличие одновременно указанных психических функций является необходимым и достаточным условием организации сохранения жизни конкретного индивида, а также и всего данного вида в целом.

Сейчас главное: принять и зафиксировать - все перечисленные функции должны наличествовать с самых нижних уровней организации живого мира, поскольку только с использованием таких функционально необходимых реакций на внешнее и внутреннее возможно решение задачи выживания, не говоря уже о более сложных задачах - сохранения и развития.

7. ЭВОЛЮЦИЯ ОРГАНИЗМОВ – ЕСТЬ ЭВОЛЮЦИЯ РАЗУМА

Теперь можно перейти к анализу важнейшего вопроса о видоизменении, или развитии содержания разума по ступеням эволюционного развития. Здесь уместно напомнить, что выше был рассмотрен такой фактор эволюционного развития, как усложнение организмов (механическое, генетическое, гомеостатическое). Это необходимо порождает усложнение функций отражения и исполнения, что вызывает потребность в более сложных системах контроля состояний.

Вместе с тем, усложнение организма позволяет расширить диапазон возможных реакций организма, повысить его жизнестойкость. Следовательно, по мере продвижения по иерархии эволюции живой мир постоянно расширяет функцию разума. Можно полагать, что имеющиеся на низших уровнях жизни психические проявления видоизменяются по мере продвижения по иерархической лестнице эволюционной системы (в процессе филогенеза), но не исчезают совсем. Кроме того, необходимо появляются новые проявления, которые также видоизменяются в ходе эволюционного развития. В целом можно сказать следующее: эволюционный путь развития живого мира Земли - есть эволюционный путь развития разума, или эволюционный путь развития психических проявлений живых организмов.

Для получения относительно объективных данных о путях и формах развития психических проявлений живого мира (читай: разума) в процессе его эволюционного развития можно провести целенаправленный эксперимент, схема которого достаточно проста, хотя его реализация может вызвать достаточно серьезные затруднения. Суть эксперимента сводится к получению в определенных условиях из одноклеточных живых организмов многоклеточных.

Например, на основе направленных мутаций за счет биотических и небиотических факторов каких-либо одноклеточных живых организмов, скажем, инфузорий, в условиях контакта с разнообразными микроорганизмами в разных питательных средах в разных температурных условиях получить первоначально жизнеспособные и размножающиеся (делящиеся на два) двухклеточные организмы, которые, безусловно, уже не будут инфузориями.

После закрепления полученного результата путем последующего воздействия по прежней методике получить четырехклеточные жизнеспособные организмы. Затем, последовательно удваивая количество простых клеток, получать все более и более сложные организмы.

Интересным будет эксперимент с инфузориями на начальном его этапе потому, что инфузория может размножаться как вегетативным, так и половым путем, т.е. она занимает как бы промежуточное положение между чисто одноклеточными организмами и многоклеточными, имеющими половой механизм размножения.

Попытаемся мысленно проследить согласно модели на рисунок 2, как будут изменяться функции новых живых организмов.

Для этого примем следующее: для исходного организма понятия жизнь и смерть сливаются воедино, поскольку весь жизненный цикл состоит из последовательного деления на два новых организма, означающих собой смерть предыдущего и рождение двух новых. Естественно, мы не рассматриваем физическую смерть исходного организма вследствие распада клетки, возникающего от нежизнеспособной мутации. Других причин физической смерти простейшего живого организма, видимо, просто не существует. Кроме того, для простейшего организма (рисунок 2а) существует, вероятно, максимум только три степени механической свободы: перемещение по любой из трех координат (вверх/вниз, влево/вправо, вперед/назад). Какое-либо вращение (дополнительная степень свободы) не имеет смысла.

После удвоения количества первичных клеток в организме (рисунок 2б), по-видимому, изменятся функции клеток и энергетика организма, так как суммарная внешняя поверхность нового организма станет меньше, что уменьшит расход тепла во внешнюю среду. Удвоение массы нового организма и изменение момента инерции относительно  оси, проходящей через зону объединения клеток нового организма (зону минимальных размеров), повлечет за собой необходимость изменения приспособлений для перемещения, их усовершенствование.

Относительное уменьшение суммарной поверхности и наличие общей оболочки повлечет необходимые изменения в дыхательной системе организма, в системе выделения, терморегуляции, т.е. скачкообразно изменится все, что связано с гомеостазом. Появившееся увеличение размеров по одной из геометрических осей породит новые варианты движений нового организма. В частности, появится возможность и целесообразность вращения вокруг оси, проходящей в направлении минимальных размеров - (Dw).

Как следствие всех указанных изменений у нового организма будут более совершенны механизмы адаптации, что породит новые формы поведения. Например, если бы опыт проводился с инфузориями, то у нового, двухклеточного, организма непременно должны были бы измениться такие элементы, как “реснички”, с помощью которых инфузория перемещается в среде и, по-видимому, извлекает кислород из воды.

У нового организма эти “реснички” необходимо бы увеличились, что повлекло бы усложнение и чисто механическое. Следовательно, очевидны стали бы изменения механизмов адаптации. Появление двух клеток в одном организме привело бы к необходимости возникновения общей оболочки этих клеток, что существенно повлияло бы на функции клеток, расширило бы их, сделало в некоторой степени дифференцированными.

Кроме того, у нового организма произошло бы изменение в сторону усложнения механизма полового размножения, что также повлияло бы на функции составляющих клеток. Естественно, в этом случае должны расшириться адаптивные механизмы нового организма, расшириться варианты изменения внешних и внутренних условий, к которым новый организм стал бы успешно приспосабливаться, поскольку гомеостатические функции нового организма существенно расширятся. Даже если на начальных этапах эксперимента не произойдет возникновение общей оболочки, что вполне возможно, то и в этом случае произойдет метаморфоза в зоне слияния образующих клеток. В этой зоне не должно быть ресничек, а это реально качественное изменение функций составляющих клеток новых организмов по сравнению с исходным.

Следовательно, уже первый этап такого эксперимента, который здесь проводится только мысленно, даст совершенно новые знания о первичных психических функциях живых организмов. Тем не менее, следующий этап - учетверение от исходного количества образующих клеток (рисунок 2в) - породит серьезное качественное изменение нового организма даже по сравнению с предыдущим. В этом случае внутренний объем организма существенно увеличится при еще большем сокращении суммарной поверхности нового организма.

Следовательно, клетки, образующие новый организм должны еще более и более радикально изменить свои функции. Например, должны существенно перестроиться системы поглощения пищи и системы выделения отходов, что возможно при существенном изменении функций клеток, у которых может появиться дифференциация. Если оболочка нового организма будет иметь наименьшую площадь (что естественно предположить), то этот организм будет представлять собой так называемую “молекулу кучи”. Под этим термином следует понимать такое взаимное расположение образующих элементов, когда три из них находятся в условном основании, а четвертый - на вершине.

Естественно, в этом варианте живого организма появятся новые степени механической свободы (увеличится количество осей симметрии), новые потребности организма и новые возможности обеспечения жизни организма. Вместе с тем, где-то на этом уровне, скорее всего, появится разделение понятий жизни и смерти, поскольку умереть может только одна из образующих клеток, что повлечет гибель остальных.

Еще одним принципиальным изменением на данном этапе имитации эволюционного преобразования будет то, что при появлении общей оболочки непременно появится и то, что называется “внутренняя среда организма”, т.е. жидкость, которая будет омывать клетки, составляющие новый организм. Это возможно при условии радикального изменения функций каждой из образующих клеток. Следовательно, психические  проявления неизбежно должны усложниться.

Однако, наиболее интересное и наиболее радикальное изменение физиологических и, соответственно, психических проявлений произойдет тогда, когда искусственно выводимый организм приобретет форму “молекулы шара” (рисунок 2г). Под этим термином следует понимать такое взаимное расположение образующих элементов, когда один из них (или некоторые) занимает (занимают) положение в центре, а остальные “облепляют” его.

Минимально возможное число элементов, образующих “молекулу шара”, составляет тринадцать. Значит, “молекула шара” образуется уже после первых четырех целенаправленных мутаций. Особенность организма, имеющего форму “молекулы шара” или близко к ней, заключается в том, что центральная клетка, очевидно, может получать питающие вещества только от своих “сестер”. Значит, центральное положение может занимать клетка, имеющая совершенно иные функции, к которым уже может относиться и функция координации деятельности всех остальных. Это породит новый уровень гомеостатических процессов, механизмов регулирования и самой внутренней среды организма.

Следовательно, на этом этапе дифференциация функций клеток, и связанные с этим усложнения организации поведения позволят проследить развитие разума на качественном уровне, которое, несомненно, будет происходить (меняться) от уровня к уровню проводимого эксперимента скачкообразно. Последний вывод имеет принципиальное значение для любых, т.е. и для реальных организмов, в том числе и для человека, например на стадии эмбрионального развития.

Мысленный эксперимент, описанный выше, будучи воспроизведен в натуре, дал бы достаточно четкое понимание о механизмах развития и усложнения функций разума. Он дал бы основания для выводов о механизмах дифференциации функций клеток и т.д. Более того, такого рода эксперимент дал бы и сведения о том, как зависит продолжительность физической жизни организма от уровня его сложности и, соответственно, от уровня развития психических функций, что было бы очень и очень важно для понимания общих законов развития жизни на Земле.

На описанном мысленном эксперименте в “спокойных” условиях, при достаточной продолжительности жизни каждого нового организма можно было бы проследить становление, возникновение строго дифференцированного, повторяющего эволюционный путь живых организмов, механизма развития многоклеточного организма, т.е. проследить механизмы и этапы дифференциации по функциям образующих клеток, этапы совершенствования функций разума, этапы преобразований функций ДНК.

Цель нашего эксперимента - проследить развитие психики на эволюционных организмах, получающихся из первичного, психические проявления которого можно изучить заранее с достаточной степенью полноты. На таких организмах, живущих достаточно долго и воспроизводящихся полностью, можно изучать все, что потребуется.

Мне могут возразить, что природа проводит такой “эксперимент” каждый раз, когда зарождается новый организм. Однако, это очевидно не так. В природных развивающихся организмах действительно можно проследить за развитием психических функций, если удастся поставить соответствующие эксперименты. Но это затруднительно, так как в развивающемся организме деление клеток на стадии эмбрионального развития идет с нарастающей скоростью, что резко ограничивает возможности для проведения соответствующих психологических экспериментов. Кроме того, в этом случае будет реализовываться заложенная в ДНК программа развития, что не позволит в действительности вообще проследить за развитием психики эволюционирующих организмов, но будет прослежено развитие психики конкретного развивающегося организма, если это вообще возможно.

Следует заметить, что для проведения подобного эксперимента непригодны, по-видимому, методы генной инженерии, но при использовании принципов генно-информационных мутационных воздействий реализация его становится относительно легко осуществимой.

8. ДУША ЧЕЛОВЕКА – ВЕНЕЦ ЭВОЛЮЦИИ ЖИЗНИ НА ЗЕМЛЕ

Однако, в любом варианте проведения эксперимента с “выращиванием” разума, мы не ответим на ряд вопросов.

Например, при всей понятности эволюционного пути развития живого мира (читай: разума) на Земле остается совершенно неясным сам факт зарождения разума на начальном этапе эволюции опять же по причине невозможности скачкообразного изменения качественного содержания какого-либо процесса. И здесь я не могу согласиться с П. Шарденом, который считал, по-видимому, возможность какого-то плавного развития от “НЕ-разума” к “Разуму”. Нет! Скачок все-таки был.

Более того, подобные “скачки” разума происходили всякий раз при появлении каждого нового вида живых организмов, превышающих по уровню сложности организма своих предшественников, что и показал анализ итогов мысленного эксперимента по “выращиванию” сложных организмов. С этой точки зрения возникновение и развитие разума на Земле можно рассматривать и как некоторый “эксперимент”, как некоторый заданный внешними силами процесс выращивания необходимых деталей разума для иных, внеземных задач.

Что особенно наталкивает на этот вывод?

Во-первых, в самом филогенетическом дереве жизни на Земле, кроме обозначенного и загадочного первого момента зарождения разума, остается, по крайней мере, еще ряд моментов, необъяснимых с точки зрения эволюции. Например, неясно проявление, реальное наличие скачкообразного изменения интеллектуального состояния Homo sapiens, произошедшее, как считают, 40 тыс. лет назад.

Совершенно неясно с точки зрения эволюции, или из эволюционного пути никак не вытекает появление человеческих рас, отличающихся не только цветом кожи или физиологией организмов. Существующие модели возникновения рас не дают ответа на вопрос о том, почему у разных рас сформировались отличающиеся принципы отражения окружающего мира: ведь условия выживания были в целом одинаковыми для всех рас.

Между тем, отличающиеся принципы отражения внешнего и внутреннего у некоторых рас (характерным примером здесь могут служить японцы) свидетельствуют о существенно отличающейся организации психики. Именно это и является, на мой взгляд, загадкой, раскрыть которую можно лишь в случае, если изменить подходы к выяснению самого механизма возникновения человека, к объяснению происхождения у человека речи, орудий труда и т.д.

Загадкой является и то, что человеческий мозг, данный “человеку разумному” в момент его появления на Земле, был явно избыточен для тех задач, которые мог и хотел решать тогда человек. Мозг в течение тысячелетий существования человека не эволюционировал, оставаясь в прежних объемах и в том же качестве. Более того, никакого “эволюционного” времени бы не хватило, чтобы создать универсальный и такой избыточный для подавляющего большинства людей прибор под названием “мозг”.

В позапрошлом веке Альфред Уоллес, изучая самые отсталые племена Малайзии, пришел к выводу, “что умственные способности их намного превышают необходимость, а их мозг мало, чем уступает мозгу рядового члена наших научных обществ”.

Потребовались тысячелетия, чтобы человек “научился” пользоваться таким мощным инструментом, каким является его мозг. Да и научился ли? Тем не менее, мозг - это только инструмент, но в “руках” разума. Понять это - нам еще предстоит. В дальнейшем мы постараемся раскрыть секреты, связанные с Homo sapiens.

Во-вторых, по мере того, как копятся знания о сущности жизни на Земле, появляется все больше вопросов там, где, казалось бы,  все давно уже ясно. Так, появились серьезные аргументы против включения неандертальца в качестве промежуточного звена между человеком и обезьяной.

“Все информационные агентства сообщили о новом открытии американских ученых. Антропологи Питсбургского университета и Нью-Йоркского музея естествознания завершили исследование носа и синусовых полостей черепа неандертальца и пришли к однозначному выводу - неандерталец никогда не был далеким предком человека, а принадлежал к совершенно другому, отдельному виду животных. “Результат нашего исследования показывает, - утверждается в опубликованном учеными отчете, - что неандертальцы отличались от современного человека не только строением носа, но и скелетной анатомией вообще в гораздо большей степени, чем это предполагалось до сегодняшнего дня”.

Сенсационность этого открытия объясняется тем, что многие антропологи долгое время утверждали, будто неандертальцы являются одним из недостающих звеньев эволюции между человеком и обезьяной. И хотя находки археологов последних лет показывали на то, что неандертальцы населяли Европу и Среднюю Азию сравнительно недавно и одновременно с людьми (также указание на то, что они не могли быть нашими предками), все же последнее открытие окончательно расставило все точки над i” (Лев Кацин “Расторжение брака между неандертальцем и госпожой эволюцией”, газета “На грани невозможного”, N2(185), 1998 г., стр. 2).

А вот еще одно свидетельство об особенностях появления Homo sapiens, высказанное задолго до описанного открытия.

“Но вот что удивительнее всего. Само по себе совершенно естественно, что стебель Homo saрiens fossilis, исследуемый у своей исходной точки, оказывается отнюдь не простым, а по составу и дивергенции своих волокон обнаруживает сложную структуру веера. Таково, как мы знаем, первоначальное положение всякой филы на дереве жизни. Но, по крайней мере, на этих глубинах мы могли бы рассчитывать найти букет относительно примитивных и генерализованных форм - нечто предшествующее по форме ныне существующим расам.

Однако мы встречаем скорее противоположное. В самом деле, какими были (в той мере, в какой по костям можно судить о теле и коже) жившие в век Оленя первые представители новой, только что возникшей человеческой мутовки? Такими же, как те, которые и поныне живут приблизительно в тех же местах Земли, - черными, белыми, желтыми (самое большее предчерными, предбелыми, преджелтыми), и эти группы, в общем, уже располагались с юга на север и с запада на восток в их нынешних географических зонах - вот что мы видим в Старом Свете, от Европы до Китая, к концу последнего ледникового периода.

Стало быть, когда в человеке верхнего палеолита отмечаешь не только существенные анатомические признаки, но и следуешь за его основными этнографическими линиями, то поистине открываешь самих себя, наше собственное детство. Уже не только скелет современного человека, но и основные части современного человечества. Та же общая форма тела, то же основное распределение рас” (Пьер Тейяр де Шарден “Феномен человека”, Главная редакция изданий для зарубежных стран издательства “Наука”, М., 1987 г., стр. 163).

Следовательно, возникновение феномена разума человека путем простой эволюции (за счет любых факторов: биогенного характера или за счет естественного отбора) разума живых организмов в процессе филогенеза живых организмов, по-видимому, просто невозможно.

В-третьих, без сделанного предположения об “эксперименте” по “выращиванию” разума на Земле становится совершенно непонятным “положение” и назначение души человека. Было бы неразумно отвергать саму идею наличия души у человека. Так, в частности, российскими и американскими учеными зафиксировано уменьшение массы тела человека в момент его смерти на 2-7 граммов. Безусловно, это, так сказать, очень серьезный аргумент, ничего, однако, еще не доказывающий. Вместе с тем, множественные задокументированные явления “сверхъестественного” (читай: непонятного) характера, типа полтергейста, появления двойников и т.д., заставляют иначе посмотреть на проблему наличия души. В жизни, однако, могут иногда создаваться ситуации, в которых душа проявляет определенную самостоятельность и живет отдельно от сомы (тела). Поэтому важно понять условия, когда душа отказывается находиться в пределах конкретного тела и покидает его, что вызывает смерть тела.

Более того, если в основания психологии не будет положено учение о душе, то вряд ли когда человечество будет в состоянии разобраться в сущности всех проблем, связанных с психическими свойствами не только человека, но и всего живого.

Наше вынужденно материалистическое мировоззрение восстает против существования “непознанной” души. Ведь признав ее существование, мы, видимо, обязаны будем признать возможность бессмертия, как души, так и бессмертия астральной фазы существования человека в ином качестве. Кроме того, мы будем вынужденно признавать и наличие высшей силы, иначе говоря - Бога, или Всевышнего. А ведь человеку так хочется быть уникальным, неповторимым, всемогущим! Здесь я не могу отказать себе в удовольствии еще раз процитировать П. Шардена по цитировавшейся работе “Феномен человека”, поскольку это созвучно идеям, которые рассматриваются в данной книге.

“Мы прекрасно чувствуем, как в наших конкретных действиях сочетаются две различные силы. Мотор работает. Но его действие, представляющееся противоречивым, разгадать нам не удается. Особенно раздражает разум, как тонкое острие проблемы духовной энергии, постоянно присутствующее в нас ощущение одновременной зависимости и вместе с тем независимости нашей деятельности от сил материи. Прежде всего, зависимость. Очевидность этого факта подавляюща и... великолепна. “Чтобы мыслить, надо есть”. В этой грубо экономической формулировке выражается - смотря с какой стороны подходить - тирания или, наоборот, духовная мощь материи.

Известно, что самая отвлеченная мысль, самая горячая любовь сопровождаются и оплачиваются расходом физической энергии. То нужен хлеб, то вино, то введение химического элемента или гормона; иногда требуется возбуждение цветом, иногда магией звука, проходящего через уши колебанием и оборачивающегося в мозгу вдохновением... Вне всякого сомнения, материальная и духовная энергия чем-то связаны между собой и продолжают друг друга. В самой основе каким-то образом должна существовать и действовать в мире единая энергия.

И первое, что здесь приходит на ум, - это представить себе “душу” как фокус преобразования, в котором, сходясь через разные каналы природы, сосредотачивается мощность тел, чтобы интерьеризироваться и сублимироваться в красоту и истину...

Обе энергии - физическая и психическая, - находящиеся соответственно на внешней и внутренней сторонах мира, выглядят в целом одинаково. Они постоянно соединены и некоторым образом переходят одна в другую. Но привести в простое соответствие их кривые представляется невозможным. С одной стороны, при самом высоком развитии духовной энергии используется лишь ничтожная доля “физической” энергии. С другой стороны, эта ничтожная доля, будучи поглощенной, выражается во внутреннем плане в самых неожиданных колебаниях” (стр. 60).

С момента своего крещения в 1945 году я стал “отъявленным” атеистом. И связано это было с тем, что на меня тогда не произвела какого-либо впечатления икона Богоматери, украшенная цветными электролампами, на которые обратил мое внимание священник.

Я очень рано – в 1944 году, четырех лет от роду - совершенно самостоятельно научился читать, наблюдая за старшим братом, читавшим тогда букварь. Интересно при этом, что смотрел я на этот процесс, глядя на букварь вверх тормашками. Читать я начал сразу очень бегло и все, что попадалось под руку. Во всяком случае, когда меня в 1945 году записали в библиотеку (мне было пять лет), все книги, которые мне выдавали, я прочитывал за один вечер и на следующий день менял. Любовь Михайловна, моя первая библиотекарша, и Полина Михайловна, библиотекарь читального зала, которым я так признателен за их любовь, доброту и доверие ко мне, долго не могли поверить, что я не только все прочитываю, но и запоминаю прочитанное. Поначалу они несколько раз устраивали мне проверки, но всякий раз эти проверки я успешно проходил.

Кроме того, война приучила меня и брата к самостоятельности, к необходимости самостоятельно оценивать явления и принимать какие-либо решения, не Бог весть какие, но все же решения. Поэтому чудо, показанное мне священником, не явилось для меня каким-нибудь откровением. И я остался для священника “нехристем” (как он выразился на мою реплику – “это же электричество”).

Однако события, связанные с обрядом крещения, повлияли на меня настолько, что именно поэтому в течение всех последующих лет я оставался убежденным атеистом вплоть до 1983 года, когда как-то постепенно не появились мысли иного характера. К тому времени я уже знал, что разум первичен по отношению к материи. Именно это знание и некоторые иные соображения заставили меня, в конце концов, пересмотреть свои атеистические взгляды, а точнее - отказаться от идеализации человеческого разума, от идеи его уникального положения и совершенно иначе взглянуть на роль религии в жизни людей.

Для меня Бог не то, что принимается в какой-либо из религий. Бог и религия - понятия разных уровней и разного смыслового содержания. Религия, как элемент человеческой духовной культуры, отражает, на мой взгляд, определенную систему миропонимания, мировоззренческую систему, а также определенные приемы психологической защиты, принципы взаимоотношений с Богом, о чем мы будем говорить в дальнейшем.

Бог - это Тот, Кто является Носителем Общекосмического Разума, о котором я уже говорил. Бог - это Тот, кого я называю Всевышним. Бог воплощен не только в физическом вакууме, как это могло бы показаться с моих слов. Ясно, что каждый из людей реально взаимодействует с Богом, но далеко не всякий воспринимает такое взаимодействие и, более того, далеко не всякий готов принять это как данное. Бог – живая сущность, все породившая и всем распоряжающаяся. Мы все в буквальном смысле в руках Бога. В конечном итоге, Бог - это очень интимное, индивидуальное восприятие Внешнего, стоящего над нами. Бог не руководит, но направляет наши действия. Иногда - предупреждает нас, но всегда помогает тому, кто внимателен к Его подсказкам.

Быть честным перед собой - быть честным перед Богом. Эта мысль становится понятной и доступной для восприятия только тогда, когда совершенно четко осознаешь, что каждое твое малейшее движение мышцы и/или мысли в этот же миг становится доступным для восприятия Богом. Он действительно непрерывно и постоянно как бы следит за нашими действиями. Если это воспринимать правильно, быть внимательным, то тогда можно услышать подсказки от Бога, которые нам реально помогают.

Хотим мы того или нет, но есть такие состояния души, когда мы, сами того не подозревая, при жизни общаемся с Богом. И хорошо, если нам есть что сказать Ему при таком общении. Но услышать голос Бога может лишь тот, кто в состоянии слышать не столько самого себя, но, главное, слышать в первую очередь других людей. Это не значит, что мы непременно должны принимать их точку зрения, но услышать их – обязаны. Только в этом случае мы можем услышать голос Бога. Только в этом случае мы можем понять самих себя, понять – правы мы или нет. И только в этом случае мы можем получить поддержку (иногда в буквальном, физическом смысле) Бога.

К сожалению, подавляющая часть людей (по моим оценкам не менее 99,99%) слышит только себя. Это означает, что помощь Бога ими воспринимается как случай, как слепое везение. Тем не менее, все мы рано или поздно приходим к Богу: кто-то еще при жизни, а многие – после смерти, когда наши души предстают на суд Божий. Сейчас следует добавить к сказанному, что помощь Бога может и прерваться, но тогда может прерваться для вас и сама земная жизнь.

Сказанного, безусловно, недостаточно для полного понимания сущности Бога. И полное понимание сущности Бога возможно лишь при освоении информационной модели психических функций. Этому посвящена седьмая книга в серии “Природа разума”.

Из признания факта существования Всевышнего отнюдь не следует полной предначертанности существования человека и всего живого мира Земли. Напротив, если бы это было так, то не требовалось бы “выращивать” разум на Земле. Следовательно, человечеству необходимо прилагать целенаправленные усилия для сохранения жизни на Земле. Нас самих никто не заменит для сохранения и развития человеческого разума, который неразрывно взаимосвязан с разумом всего живого на Земле, или, точнее, с разумом всей Земли.

С учетом сказанного, мне представляется целесообразным вновь возвратиться к вопросу об эволюции живого мира Земли, но взглянуть на выясненный в своей основе механизм филогенеза с иной позиции. Мы зафиксировали ранее, что в основе эволюционного механизма должны лежать, главным образом, “макроэволюционные” факторы, хотя пока это не совсем очевидно. Что для самой эволюции это может означать?

Во-первых, за счет воздействия таких факторов календарные сроки эволюции могут быть не миллиарды лет, как это обычно принимается, а в сотни, в тысячи и миллионы раз меньше (для каждого вида живых организмов - свое “жизненное ускорение”).

Это следует, например, из условия скачкообразного появления новых живых существ, которые в создавшихся условиях оказываются во много раз более приспособленными к конкретной среде, чем их предшественники. Новые живые существа за счет отсутствия конкуренции в таких условиях будут развиваться в количественном отношении наподобие биологического взрыва. Следовательно, не будет требоваться сотен миллионов лет для существенного качественного изменения состава живого мира Земли.

Во-вторых, само появление все более жизнеспособных живых организмов отражало и появление исходно все более разумных существ, т.е. организмов с все большим “стартовым” значением уровня разума в момент появления (рождения) на белый свет.

Более того, ввиду обнаруженного здесь свойства разума постепенно, но постоянно развиваться в ходе жизненного цикла отдельного индивида, появление все более разумных в “стартовом” состоянии организмов соответствует условию скачкообразного развития разума в ходе эволюционных преобразований. Именно с позиции расширения “стартового” уровня разума не было шансов на выживание у таких мощных и, казалось бы, идеально приспособленных к решению задачи выживания животных, как динозавры: маленькая крыса вполне могла “победить” весь динозавровый род, поскольку ее разум был многократно выше, чем у любого представителя динозавров. Но динозавры погибли, все-таки, по иным причинам, не зависящим от природных условий.

В-третьих, появление все более разумных видов организмов не только расширяло возможности разума отдельного индивида, но и породило на определенном уровне эволюционного развития особую форму развития за счет произошедшей социализации. Это является тем, что следует назвать коллективным разумом.

Таким образом, возникшая на определенном этапе эволюции социализация существ одного вида соответствовала появлению качественно иного уровня существования и развития разума - коллективного, что еще больше способствовало ускорению роста разума Земли и ускорению хода самой эволюции.

В-четвертых, процесс эволюции живого мира Земли непременно должен был резко затормозиться как раз тогда, когда на Земле возникла вполне сбалансированная совокупность живых организмов, определенным образом удовлетворяющая условию существования иерархического “дерева питания”.  “Дерево питания” - это такая совокупность живых организмов, когда низшие обеспечивают жизненное меню высшим организмам.

Действительно, появление инфузории (положим, что это первый организм) могло бы означать гибель жизни на Земле, так как инфузория в самые короткие сроки заполнила бы весь мировой исходный океан и “выпила” бы весь исходный “живой бульон”. Значит, с самого начального момента (ну, может быть, с небольшим запозданием) в противовес такому хищнику, как инфузория (по отношению к “живому бульону”), должен был непременно появиться более мощный и более организованный, т.е. более разумный хищник следующего уровня. Но и для него в краткие сроки должен был появиться свой противовес.

С этой позиции процесс эволюции мог завершиться в чрезвычайно короткие исторические сроки и, можно полагать, процесс эволюции резко остановился именно в момент появления Homo saрiens. Это косвенно говорит о том, что вид Homo saрiens не самостоятельно появился на Земле, но был “взращен”.

Тому есть и косвенное подтверждение.

“Список подобных фактов (подтверждающих молодость Вселенной. О. Ю.) можно продолжать бесконечно. Но, вероятно, важнее упомянуть о тех способах, с помощью которых очень долгое время ученые доказывали древность нашего мира. Их всего три: урано-свинцовый, рубидиево-стронциевый и калий-аргоновый. О явных ошибках, возникающих при их использовании, в последнее время писалось очень много и у нас, и за рубежом. Как раз эти всплывшие ошибки и побудили ученых вновь заняться вопросом возраста нашей Вселенной и планеты. Ведь именно перечисленными методами определялся до сих пор в археологии возраст пластов с историческими и “доисторическими” находками - следами материальной цивилизации.

Напомню некоторые из таких “проколов” науки. Вулканическая порода хорошо известного возраста, образовавшаяся на Гавайях в 1800-1801 годах, подвергнутая в 1968 году радиометрическому методу датирования, показала возраст ... от 160 миллионов до 3 миллиардов лет! Не просто ошибка - отсутствие даже приблизительного совпадения с фактическим возрастом породы. А ведь и возраст Земли сторонники теории эволюции определяли тем же методом! Что касается живых организмов или того, что было когда-то частью живого организма (черепа, останки древних животных и т.д.), то единственный способ, которым определяют их возраст (по углероду-14), опозорил себя еще убедительнее.

В результате анализа этим методом возраст живых моллюсков оказался 2300 лет. Органический материал, содержащийся в строительном растворе английского замка, построенного 787 лет назад, был отнесен к 7370 году. Датированные по углероду-14 только что отстреленные тюлени были определены как умершие 1300 лет назад, а у тюленей, умерших 30 лет назад, возраст оказался 4600 лет” (Мария Ветрова “Рождение мира”, газета “Тайная власть”, N24, 1997 г., стр. 5).

Все сказанное еще раз позволяет сказать, что сам механизм эволюции, с точки зрения скорости процесса эволюционных преобразований живого мира Земли, можно (и, видимо, следует) рассматривать как процесс “выращивания” разума. ВЗРЫВО-подобный механизм эволюции (мгновенное появление высокоразвитых существ и быстрое завершение этого процесса) в этом случае имеет смысл, или целевое назначение “выращивания” разума. Взрывоподобный характер эволюции, что, по-видимому, и было, позволяет предположить, что сам процесс эволюции был управляемым, предопределенным. Возможно, что его целевой функцией и было создание Homo sapiens.

“Верно, что с органической точки зрения вся гоминизантная метаморфоза, в конечном счете, сводится к вопросу о лучшем мозге. Но как произошло бы это мозговое усовершенствование, как бы оно функционировало,  если бы не был одновременно найден и в совокупности реализован целый ряд других условий?.. Если бы существо, от которого  произошел человек, не было двуногим, его руки не освободились  бы своевременно и не освободили челюсти от хватательной функции, и, следовательно, плотная повязка челюстных мускулов, сдавливавшая череп, не была бы ослаблена.

Мозг мог увеличиться лишь благодаря прямой походке, освободившей руки, и вместе с тем благодаря  ей глаза, приблизившись друг к другу на уменьшившемся лице, смогли смотреть в одну точку и фиксировать то, что брали, приближали и показывали во всех направлениях руки, - внешне выраженный жест самой рефлексии!.. Само по себе это чудесное сочетание  не должно нас удивлять. Не является ли все, что образуется в мире, продуктом поразительного совпадения - узлом волокон, всегда идущих из четырех сторон пространства? Жизнь не действует по одной изолированной линии или отдельными приемами. Она движет вперед одновременно всю свою сеть.

Так формируется зародыш в несущем его чреве. Мы должны были это знать. Но нам доставляет особенное удовлетворение признание того, что возникновение человека происходило на основе того же материнского закона. Мы рады признать, что возникновение разума связано с развитием не только нервной системы, но и всего существа. Однако на первый взгляд нас пугает констатация того, что этот шаг должен был совершиться сразу” (Пьер Тейяр де Шарден “Феномен человека”, м., Главная редакция изданий для зарубежных стран, Издательство “Наука”, 1987 г., стр. 140).

Итак, человек не появился в результате миллионолетней эволюции, но и не мог появиться раньше, чем завершилась эволюция живого мира Земли. Этот парадокс и породил представление о прямом, эволюционном происхождении человека из обезьяны. Поэтому следует признать, что человек, несомненно, венец эволюции, ее восклицательный знак, но появился он отнюдь не как продукт естественной, свободной эволюции. Это, безусловно, не означает, что человеком (на человеке) завершена эволюция полностью, до конца, поскольку под эволюцией следует понимать только эволюцию разума.

Скорее всего, можно предположить совершенно иное.

Создание человека может означать не конец, а начало качественно иной по содержанию и по смыслу эволюции разума. Значит, снова невозможно обойтись без Всевышнего. И свое предназначение на Земле человек еще не понял.

Если принять как аксиому существование Всевышнего, то тогда становится на место семантическое содержание общеземного разума, как элемента Общекосмического Разума.

Все сказанное в отношении эволюции на Земле позволяет сделать вполне определенный вывод: человек не есть венец эволюции. Человек есть цель промежуточного этапа эволюции Общекосмического Разума. Только при этом условии можно увязать в единое целое не только единство принципов деталей земного разума и понять смысл и назначение зарождения разума на Земле. Разум Земли создан как часть процесса роста Общекосмического Разума.

Разум, по-видимому, может развиваться только при наличии дифференциального компонента и представляет, в конечном итоге сумму накопленного опыта и знаний вместе с генетически переданной информацией, который должен быть включен на определенном этапе в комплекс Общекосмического Разума. Мысль, что вся жизнь на Земле - результат некоторого внешнего воздействия (в моей интерпретации - эксперимента), в той или иной форме высказывается уже давно. В частности, по-видимому, ее, так или иначе, поддерживал В. И. Вернадский.

Более того, такие ученые, как А. П. Дубров и В. Н. Пушкин, являясь очевидно активными сторонниками “диалектического материализма”, но, занявшись проблемами пси-явлений (парапсихологией), тоже были вынуждены прийти к выводу, явно противоречащему основам “диалектического материализма”, поскольку они были вынуждены согласиться с мыслями Вернадского.

“В связи со спецификой живой материи, являющейся субстратом информационных процессов, регулирующих жизнь и поведение, огромный интерес представляет то понимание жизни, которое развивал академик В. И. Вернадский...

В ряде своих работ В. И. Вернадский четко разделяет безжизненную материю - он ее называет косной материей - и живое вещество и убедительно доказывает, что жизнь не может возникнуть из косной материи, как бы эта последняя ни усложнялась. Исходным пунктом его рассуждений является утверждение о вечности живой материи...

Опираясь на концепцию Вернадского в связи с интересующим нас вопросом, мы можем сказать, что механизмы парапсихологических явлений следует искать среди тех специфических проявлений материи и энергии, которые свойственны только живому веществу” (А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М. Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г., стр. 19, 20).

Из сказанного, если вдуматься, следует, что сама по себе жизнь никак не могла возникнуть на Земле: она должна была здесь так или иначе “посеяна”, “высажена”. Но, в этом случае, может ли быть такой процесс “высевания жизни” случайным, произвольным, спонтанным, не целенаправленным (особенно в свете неслучайного появления человека)? Однако если появление разумной жизни на Земле не является случайным фактом, то тогда можно сказать и об управляемом механизме эволюции всех живых организмов, в основе которых лежат описанные выше механизмы. Так что, с формальной точки зрения, нет никаких противоречий. Все сказанное выше остается в силе: эволюция вершилась по программе, но в соответствии с описанной моделью.

Поэтому представляется целесообразным считать душу субстанцией, имеющей специфическую структуру некоторого электромагнитного поля в особой структурной реализации, в которой “уносится” весь накопленный разум данного индивида после его гибели. Более того, именно душа - тот фактор, который “делает” живое живым. Без этого положения любые исследования живого мира становятся совершенно бессмысленными.

Для того чтобы было понятно как вместе с душой “уносится вся накопленная организмом информация” после его кончины, вспомним об упоминавшихся выше так называемых биологических торсионных полях. На сегодня мне известно шесть видов биологических торсионных полей, у каждого из которых имеется свое функциональное назначение. “Делают” живое живым торсионные поля, имеющие в пространстве “квадратную” форму. Семантическую сторону работы души образуют торсионные поля “треугольной” формы. Общая организация души в единое целое осуществляется посредством круглых (“кольцевых”) торсионных полей, а коммуникационный канал на уровне полевых структур между организмами возникает благодаря “эллиптическим” торсионным полям. Имеются и другие, более сложные информационные структуры этих полей, но сейчас мы уделять этому внимания не будем.

Чтобы проиллюстрировать саму возможность хранения какой-либо информации на полевом уровне, представим себе два кольца, сцепленных друг с другом. Если теперь эти сцепленные уже кольца сцепить с третьим кольцом, а затем – три сцепленных кольца охватить четвертым (пятым, шестым), то мы видим, что поворот любого из сцепленных колец относительно других по фазе или по направлению меняет информационное содержание сцепленных колец, если под информацией понимать конкретное относительное положение колец.

Понятно, что информационная емкость только одного элемента памяти, состоящего из четырех (пяти, шести) колец, необычайно велика. Но если принять возможность вхождения в состав души неизмеримого количества таких “элементарных” ячеек памяти, то становится понятно, что в “недрах” души может храниться и хранится информация обо всей жизни организма.

У каждого организма при его жизни существует душа. Во всяком случае, методы рассуждения, использованные ранее, вынуждают нас принять как аксиому наличие души у зародыша человека с момента зачатия (начиная с яйцеклетки и сперматозоида). Кроме того, только при предположении о существовании души у каждого живого организма Земли можно проводить анализ свойств и организации души, например, человека. Любой иной подход не даст какого-либо результата, хотя важность исследований с позиций наличия души, как будет показано, огромна.

Высказанная ранее мысль об иерархичности процессов жизнеобеспечения напрямую связана с разными информационными потоками, происходящими на каждом уровне структурной реализации организма. Такой подход позволит нам выяснить в дальнейшем структуру и принципы организации души каждого организма.

“Многочисленные факты в биологии и медицине и их теоретический анализ говорит о том, что существует некоторая реальность, условно и предварительно обозначаемая как биологическое поле, являющееся неотъемлемым компонентом живого организма и в значительной степени определяющее осуществление тех регуляторных процессов, которые средствами современной науки обнаруживаются как взаимодействия молекул. Использование этой категории позволяет представить себе целостную картину фундаментальных процессов  жизни и психики, охватить эти процессы единой теоретической структурой, благодаря чему все проблемы психофизиологии, психофизики и психоэнергетики оказываются объединенными в одно целое” (А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М. Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г., стр. 4).

Как бы ни называли мы обозначенную ранее структуру, обнаруживаемую через проявления биополя, дело не в терминологии, а в самой сути явления, отражающего единство живого мира Земли. Поэтому сохраним обозначение явления именно как души, присущей каждому представителю живого мира Земли.

Следовательно, то, что мы можем принять для организма человека, побуждает распространить это и на весь остальной живой мир. Это не означает, тем не менее, что здесь будут те же основы организации существования души, но важен все-таки общий, единый принцип, побуждающий меня принять как непреложный факт существование души в каждом представителе живого мира.

В дальнейшем нам придется “эксплуатировать” идею существования души уже не потому, что “в ней уносится разум после гибели организма”. Когда мы перейдем к сложным вопросам организации ряда структур и процессов организма, окажется, что только наличие души может объяснить некоторые моменты в существовании и развитии психики, наблюдаемые, например, в эксперименте или в ходе развития психики ребенка. На данном этапе нам просто необходимо ввести понятие (и понимание необходимости) души для того, чтобы было возможным проведение всего анализа психических свойств живого мира Земли.

Итак, мы в основном ответили на все вопросы, сформулированные ранее. Мы установили, что в основе наблюдаемых психических проявлений, их источником (но не движущей силой) являются отражения внешнего и внутреннего, присущие всем представителям живого мира Земли. Мы приняли, что наблюдаемые психические проявления являются итогом деятельности разума, имеющего совершенно определенную самостоятельность существования и развития на основе совершенно определенных целевых функций.

Мы, кроме того, приняли, что деятельность разума происходит на основе таких форм отражения, которые позволяют, с одной стороны, узнавать окружение живого организма на основе обобщенной (интегральной) оценки и приспосабливать имеющийся опыт на основе частной (дифференциальной) оценки. Обе этих формы отражения позволяют разуму любого организма непрерывно развиваться в течение всего жизненного цикла данного живого организма.

Было также принято, что каждому живому организму непременно должна быть свойственна особая психическая функция, которая была здесь названа функцией компенсации, предназначенной для формирования цепи обратной связи в контуре управления организмом, что является необходимым для обеспечения, по крайней мере, выживания организма.

Было также установлено, что разум изменяется, развивается, совершенствуется в процессе филогенеза живых организмов.

Была аксиоматически введена также и категория души. Причем принято, что это особая (структурная) форма существования некоторого, скорее всего, - электромагнитного, поля.

Кроме того, введение понятия души позволяет в определенном смысле завершить представление биологической и информационной среды Земли как единой, функционально полной и функционально законченной гармоничной системы, представляющей, в конечном итоге, Разум Земли.

ГЛАВА 2. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ РАЗУМА И ЭМОЦИИ

 

1. ЧТО ТАКОЕ “ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ РАЗУМА”

В предыдущей главе было введено определение души организма. Была высказана мысль, что разум – это внешнее проявление действия души. Однако само взаимодействие души с соматическим основанием организма не так однозначно. Механизмы взаимодействия будут рассмотрены в дальнейшем. В обыденной жизни действие души не очень заметно, так как ее воздействие на собственно организм осуществляется через высшую для данного организма структуру управления. У человека, например, это осуществляется через мозг (при взаимодействии с внешним миром) и через кровь (при взаимодействии с соматическим основанием – с телом).

Поэтому, несмотря на функционально огромные возможности самой души для выполнения тех или иных оценок внешних событий, сам организм вносит определенные искажения в эти оценки, что и позволяет мне говорить об относительной (условной, конечно же) самостоятельности разума. Именно на этом основании в первой части данной работы разум рассматривается как некоторая, вполне самостоятельная система.

Задача данной главы - установить общие принципы функционирования разума, реализующего свои функции через конкретный живой организм. При этом обеспечивается решение главнейшей задачи - задачи выживания организма, что сопровождается постоянным анализом внешней и внутренней по отношению к организму информации, оценкам ее соответствия условию жизнеобеспечения.

Деятельность разума приводит к различным реакциям организма на результаты этих оценок, вызывает то, что называют эмоциями, обнаруживаемыми в поведении организма. Поскольку речь пойдет о принципах функционирования разума, то, следовательно, эти принципы могут быть представлены в виде вполне определенной функциональной схемы, увязывающей функции разума в некоторую систему, т.е. представляющие собой вполне определенную модель.

Прежде, чем мы приступим к разработке обобщенной модели психических функций, уясним - для чего это необходимо и почему до сих пор эта проблема не была решена.

Во-первых, сама модель психики, как показывает анализ литературы, понималась и понимается до сих пор самым различным образом. Например, З. Фрейд утверждал, что "психоанализ является одним из методов лечения нервнобольных" (З. Фрейд "Введение в психоанализ. Лекции", М., "Наука", 1989 г. стр. 7). Этим самым сразу же резко ограничивалась область применения и распространения его психологических концепций, так как в действительности психология способна решать проблемы и в иных областях. Следовательно, модель, разрабатывавшаяся З. Фрейдом, с самого начала была чрезвычайно ограниченной.

На самом же деле З. Фрейд в некотором смысле прикоснулся к явлению, которое следует назвать “психическая депривация”. Более того, некоторые моменты влияния этого механизма им рассмотрены совершенно верно, но сделаны неверные выводы и заключения. Именно потому психоанализ З. Фрейда не дал желаемого результата, поскольку действие психической депривации обнаруживается не только, скажем, в раннем детстве, но и на всем протяжении жизни человека. Более того, механизмы психической депривации воздействуют не только на человека.

Многие положения данной работы, особенно в той части, что связана с анализом психики человека, даны через призму воздействия и, соответственно, влияния психической депривации. Поэтому на данном этапе я ограничусь лишь констатацией несовершенства теории З. Фрейда.

Рассмотрим другой пример. К. Юнг для анализа свойств психики человека предложил определенную классификацию типов личности, основанную на двух, как он считал, главных свойствах - экстравертности и интровертности. Однако, понимая недостаточность указанных свойств, К. Юнг дополнил свою модель иными проявлениями психики.

"Сознательное психическое есть средство для адаптации и ориентации и состоит из ряда различных психических функций. Среди них можно выделить четыре основных: ощущение, мышление, чувство, интуиция. В ощущение я включаю все восприятие с помощью чувственных органов; под мышлением я имею в виду функцию интеллектуального познания и формирования логических заключений; чувство - функция субъективной оценки; интуицию я понимаю как восприятие с помощью бессознательного или восприятие бессознательных восприятий" (К. Юнг "Психологические типы", М., Издательская фирма "Прогресс-Универс", 1995 г., стр. 617-618).

В итоге К. Юнг подразделил все виды личностей на ощущающие, чувственные, мыслительные и интуитивные типы двух разных категорий (экстравертные и интровертные). Такая классификация, наверное,  помогала самому К. Юнгу в его психиатрической практике, давая некоторую обобщенную модель психики. Однако мало сказать, что данная модель отличается неполнотой, но и, как мы впоследствии увидим, неверна вообще, поскольку в основу модели положены вторичные признаки, вытекающие из совершенно иных свойств. Как будет показано, экстравертность и интровертность не только являются функцией от иных факторов, но и могут совершенно определенным образом меняться в зависимости от ситуации. Поэтому в психологической практике невозможно использовать модель К. Юнга из-за тех ошибок, которые порождает такой подход.

Кроме того, мышление и интуиция являются, в совершенно определенной степени, универсальными характеристиками живых организмов, обеспечивающих необходимую организацию поведения, и не могут быть признаком классификационного типа. Ощущение и чувство - это, скорее всего, две стороны одной медали, отражающие только лишь способность живых организмов воспринимать (отражать психически) внутреннее или внешнее, т.е. тоже общие свойства живых организмов, определяющих его поведение.

Вот высказывание, наглядно характеризующее, на мой взгляд, сущность ошибочности аналитических подходов Фрейда и Юнга (да и не только данных авторов) к пониманию структуры и, соответственно, модели психических свойств.

“В любой приводимой Фрейдом истории болезни эмпирический материал настолько слит с предзаданной интерпретацией, что отделить их практически невозможно. Однако если бы тот же самый случай рассматривали Юнг, Клейн или Фромм, то они дали бы совершенно иное описание истории болезни. Все эти теории пытаются сделать понятным внешне совершенно иррациональное поведение невротика (в случае, скажем, невроза навязчивых состояний), дать связное его описание. Но понятность не тождественна истинности - френология, алхимия, астрономия Птолемея тоже давали связное описание эмпирических данных и делали происходящее понятным. Более того, все приводимые психоаналитиками критерии истинности не выдерживают критики. Сам метод психоанализа таков, что вопрос о проверке истинности полученной интерпретации даже не ставится.

Еще в процессе обучения психоаналитик приходит к некоторым “инсайтам” относительно человеческой природы, укрепляющим у него веру в безусловную истинность метода, ибо эти характеристики он обнаруживает у самого себя - психоанализ начинается с самоанализа. Практикуя этот метод, он использует приобретенные знания для облегчения страданий других, но при этом пациенты должны осознать наличие у себя тех же “комплексов”, которые нашел у себя психоаналитик.

Поэтому и как личность, и как представитель профессии аналитик не склонен ставить под сомнение основание собственных убеждений. Но субъективная убежденность психоаналитиков в истинности своей теории, подкрепляемая интуитивным видением собственной “натуры”, не является объективным критерием истинности, о чем свидетельствует хотя бы то, что представители различных психоаналитических школ приходят к совершенно разным “инсайтам” по поводу собственного внутреннего мира и приводят своих пациентов к такому же видению самих себя” (А. М. Руткевич “От Фрейда к Хайдеггеру. Критический очерк экзистенциального психоанализа”, М., ИПЛ, 1985 г., стр. 25).

Большинство других моделей типов психики (С. Айзенк, Кэттел, Гилфорд и др.), по существу сводятся к разным вариантам классификации отдельных свойств личности - темпераментов, мотивационных ведущих факторов и так далее. Получается именно то, о чем говорилось в приведенном выше высказывании: психика автора модели психических функций и свойств напрямую влияет на создаваемую модель и, следовательно, на психику субъекта, т.е. остается не только непродуктивной, но и дает порочные результаты. Между тем необходимость такой модели - единой и универсальной - понимают многие.

Например, В. Д. Глезер, приступая к описанию механизмов зрения, не мог обойти вопрос о такой модели (В. Д. Глезер “Зрение и мышление”, Л., “Наука”, 1985 г.), поскольку понимание механизма зрения во многом связано с общим пониманием “устройства” психики. Основные моменты модели Глезера мы рассмотрим в главе о действии функции компенсации и попытаемся понять, почему она не может быть использована.

На деле получается, что никаких моделей психики фактически нет, т.е. нет таких моделей, которые пытались бы охватить законы функционирования разума, а имеются попытки описать и классифицировать отдельные стороны человеческой психики. Иначе говоря, такой анализ совершенно непродуктивен, так как не позволяет обнаруживать или анализировать иные психические свойства, выявлять закономерности психических проявлений.

Из этих псевдо-моделей невозможно вывести какое-нибудь объяснение механизму действия стресса, нельзя дать правдоподобного объяснения основным принципам работы человеческого мозга, многим другим проявлениям психики. Не помогают эти модели и в создании научной, т.е. обусловленной управлению на основе определенных законов методики воспитания и обучения.

Именно поэтому, мне не представляется возможным проводить полноценный анализ той или иной теории, выявлять их ошибочные положения или противоречия друг другу. В этом случае все материалы предлагаемой здесь модели просто потерялись бы в огромном количестве критического материала. Именно тогда, когда это функционально необходимо, анализ проводится с требуемой полнотой.

Теперь перейдем к разработке обобщенной модели психических функций живых организмов. Под моделью будем понимать не столько систему взглядов или какую-то классификацию (хотя в отдельных случаях это придется сделать), сколько собственно модель функционирования разума. Под этим в данном случае будем понимать определенным образом увязанные функции психики живых организмов, которые, в конечном итоге, можно представить и вполне определенной схемой.

Исследуя эту модель можно не только объяснить разнообразные свойства психики живых организмов, но и выявлять качественно новые свойства, давать достаточно адекватное и корректное объяснение разнообразным проявлениям психических функций. Разрабатываемая модель психических функций позволяет, как это мы увидим, выяснить те законы живой природы, которые и лежат в основе деятельности разума.

Основой существования и развития разума, а через него и живого организма, является получение и преобразование информации о внутреннем и о внешнем. В любой системе для уменьшения неопределенности состояния объекта должны иметься средства для оценки меры неопределенности, т.е. должны наличествовать вполне определенные сенсоры, с использованием которых можно измерить изменение состояния, измерить (как-то оценить) то, что называется информацией, и произвести воздействие на среду с целью компенсации конкретного изменения.

При этом под “системой” следует понимать, как объект, так и среду, в которой находится этот объект. Именно в такой связке происходящее изменение будет порождать неопределенность состояния. В любой системе указанные сенсоры будут производить измерение информации с определенной мерой ошибки, т.е. измерение информации всегда имеет вероятностный характер. Вероятностный характер будет иметь и произведенное действие. Иначе говоря, “хаос” в системе имеет свойство возрастать или, по крайней мере, не уменьшаться.

Живые организмы существуют в среде, которая в принципе не может быть постоянной, не изменяющейся. Скорее, наоборот: для живого организма среда, в некотором смысле, всегда, т.е. каждый миг, новая, что влечет за собой специфические особенности обработки информации о внешнем и о внутреннем. На данном этапе анализа психических проявлений разума положим: разум, осуществляя анализ потока информации, выполняет две функции:

- сопоставление полученной информации с накопленной ранее (или хранящейся постоянно в памяти) и формирование интегрального отображения (отражения), максимально соответствующего полученной информации, что необходимо для “узнавания” ситуации;

- оценку качества поступившей информации и выработку управляющей функции (полной функции отражения) для воздействия на среду или на механизмы (органы, железы и т.п.) организма с целью изменения физического положения организма в среде или состояния организма.

То и другое “действие” разума осуществляется на основе принципа компенсации. Необходимость наличия механизма компенсации объясняется, во-первых, необходимостью сокращения объема запоминаемой информации. Это, как будет в дальнейшем показано, обеспечивается за счет практически полной компенсации входной информации (сигналов от сенсоров) на основе максимального ослабления внешних сигналов.

Этот компенсационный механизм в работе сенсоров внешнего или внутреннего до сих пор никак не рассматривался исследователями, так как не был до сих пор обнаружен. Попытки понять работу сенсоров на основе иных моделей порождали, на мой взгляд, не только принципиальные ошибки в понимании свойств сенсоров, но и порождали методические ошибки в понимании свойств психики как таковой, поскольку весь экспериментальный материал получал неверную трактовку.

Другое назначение механизма компенсации - организация процесса “узнавания” за счет максимально возможного приближения соответствующей доли функции отражения к зафиксированному сенсором воздействию, что обуславливается поиском информации в памяти, близкой к внешнему воздействию, и совпадает по проявлению с полной (или почти полной) компенсацией сигналов сенсоров. Наконец, еще одно назначение механизма компенсации - как звена отрицательной обратной связи - реализация управления физическим положением организма и процессами гомеостаза (на всех уровнях структур организма) в согласии с итогами оценки качества входной информации на основе минимаксного расхода ресурсов организма.

Таким образом, функция компенсации распадается, по меньшей мере, на две составляющие: “информационную” и “моторную”. Информационная  часть как-то связана с поиском нужной информации и “узнаванием”, а моторная - с исполнительными функциями живого организма. Оценка качества получаемой сенсорами информации осуществляется по принципу достаточности и соответствия каким-то потребностям организма. До сих пор исследователями не была прослежена с надлежащей глубиной связь информационных процессов с такими проявлениями психики, которые обычно обозначаются как потребности.

Методы исследований, использовавшиеся до сих пор, не могли дать инструмента для исследований, вскрытия глубинных процессов, сопровождающих формы информационного обеспечения для удовлетворения потребностей, что и не позволяло увидеть связь потребностей с механизмами принятия и исполнения необходимых решений.

Следовательно, потребности при отсутствии таких взаимосвязей выступали как самодвижущая сила, хотя, как это следовало бы принять, потребности - это некоторый “сигнальный” эквивалент от результатов анализа сигналов сенсоров внутреннего или некоторый итог анализа сигналов от сенсоров внешнего. Это положение является чрезвычайно важным в дальнейшем изложении для понимания многих свойств психики.

Наличие потребностей организма также является общим признаком живого мира, которое можно было бы ввести в состав аксиоматических, но это не сделано по причине того, что потребности вторичны по отношению к информации, перерабатываемой разумом, и формируются как итог специфического анализа данных о внутреннем или внешнем.

Вообще же вопрос о возникновении и влиянии потребностей на жизнедеятельность организма тесно переплетается с другими проявлениями разума, называемыми рефлексами и инстинктами. В современной психологической науке, как это ни странно, приоритет отдается рефлексам, что, на мой взгляд, совершенно неверно. Для разума (с точки зрения принятия решений) потребности - входная функция, стимулирующая, а рефлексы и инстинкты - выходная, итог принятия решений.

Результаты оценки качества получаемой сенсорами информации порождают еще одну психическую функцию разума, которая обусловлена:

- итогами оценки по степени “узнавания”;

- итогами оценки по соответствию ресурсам организма и потребностям;

- итогами “удовлетворения” потребностей.

Избыток или недостаток входной информации или ее соответствие или несоответствие ресурсам и потребностям, удовлетворение или, напротив, неудовлетворение потребностей организма порождает то, что называется эмоциями. Однако далеко не всегда понимается связь эмоций с информационными процессами, протекающими в недрах разума при решении перечисленных задач.

“Что же представляют собой эмоции? Слово “эмоция” происходит от латинского emovere, что значит волновать, возбуждать. Со временем значение этого слова несколько изменилось, и сейчас можно сказать, что эмоции - это обобщенные чувственные реакции, возникающие в ответ на разнообразные по характеру экзогенные (исходящие из окружающей среды) и эндогенные (исходящие из собственных органов и тканей) сигналы, обязательно влекущие за собой определенные изменения в физиологическом состоянии организма.

Советский философ Г. Х. Шингаров определяет эмоции как “психофизиологический механизм, при помощи которого на “психическом” уровне отражения действительности под влиянием внешних воздействий изменяется внутренняя среда организма”. Он считает, что эмоции “составляют “всеобщий” момент, “язык”, при помощи которого связываются, спаиваются отдельные звенья целостного процесса отражения действительности”. Один из ведущих психологов нашей страны К. К. Платонов отмечает, что “эмоции отражают не предметы и явления реального мира, а объективные отношения, в которых эти предметы и явления находятся к потребностям организма.

Не являясь еще формой познания (простейшая форма отражения, как познания - ощущения), эмоции вызывают в сознании не образ предмета или явления, а переживания”. Эмоции, как и мысли, - объективно существующее явление, их характеризует чрезвычайно широкий диапазон разнообразных форм и оттенков. Радость и печаль, наслаждение и отвращение, гнев и страх, тоска и удовлетворенность, тревога и разочарование – все это различные эмоциональные состояния. Эти и все другие эмоции, многие из которых настолько своеобразны, что название только отчасти может раскрыть их истинную сущность и глубину, хорошо знакомы всем. По сути дела, всегда (по крайней мере всегда, когда человек бодрствует, не спит) у него имеются те или иные эмоции” (А. С. Никифоров “Эмоции в нашей жизни”, М., “Советская Россия”, 1974 г., стр. 10-11).

Из данного высказывания видно, что эмоции воспринимаются далеко неоднозначно. По крайней мере, автор перепутал очень многое. С одной стороны, у него как-то просматривается связь эмоций с информационными процессами. С другой стороны, имеется и какая-то абстрактная модель существования эмоций (“переживания”), что не делает понимание сущности эмоций более верным. Совсем не просматривается связь эмоций с действием механизма “удовлетворения” потребностей.

Смысл и количественное значение эмоций, как это принято многими, определяется в определенной степени дефицитом или избытком наличной информации, т.е. как функция:

 

Э = F{Ин - Иф},

 

где Э - эмоция;

       Ин - наличная информация, т.е. поступившая от сенсоров;

       Иф - фактически имеющаяся информация (хранящаяся в памяти), потребная для принятия решения.

Приведенное выражение достаточно условно и не соответствует условиям формирования эмоций, хотя и часто используется. Фактически следует учитывать соответствие получаемой от сенсоров информации потребностям и ресурсам организма. Поэтому, в частности, П. В. Симонов, говоря об оценочно-отражательной функции эмоций, ввел иное определение эмоций (“Физиология поведения: нейробиологические закономерности”, Ленинград, “Наука”, 1987 г., стр. 491):

 

Э = F {П_i; (Ис - Ин)_i...},

где Э - эмоция, ее степень (сила проявления) и знак;

      П_i - сила и качество i-той актуальной потребности;

      (Ис - Ин)_i - оценка вероятности (возможности) удовлетворения данной потребности на основе врожденного и онтогенетического опыта;

       Ин - информация о средствах, прогностически необходимых для удовлетворения данной потребности;

       Ис - информация о существующих средствах, которыми реально располагает субъект (в данный момент), необходимых для удовлетворения потребности.

Заметим попутно, что непосредственно из выражения, предложенного П. В. Симоновым, следует, что в психике организма формируются одновременно несколько эмотивных функций, на что автор по каким-то причинам не обратил внимания. Тем не менее, это действительно так, поскольку одновременно формируется несколько (достаточно много) частных функций отражения.

Необходимо указать, что в работе П. В. Симонова использовано выражение (Ин - Ис) для оценки знака эмоции, что, на мой взгляд, неверно, поскольку дает противоположное значение знака эмоции при наличии избыточных ресурсов или при их недостатке.

Представляется, что функциональное назначение эмоций до сих пор в психологии вообще никак не рассматривалось, что видно, в частности, из цитировавшейся выше работы А. С. Никифорова. Очевидное непонимание функций эмоций при их разнообразном проявлении не позволяло выяснить глубинные механизмы деятельности разума. Так, по мнению П. В. Симонова, эмоции выполняют отражательно-оценочную функцию (о чем выше уже упоминалось), переключающую и подкрепляющую функции (здесь не будут анализироваться), а также компенсаторную (замещающую) функцию (П. В. Симонов “Эмоциональный мозг”, М., “Наука”, 1981 г.).

“...при возникновении эмоционального напряжения объем вегетативных сдвигов (учащение сердцебиений, подъем кровяного давления, выброс в кровяное русло гормонов и т.д.), как правило, превышает реальные нужды организма. По-видимому, процесс естественного отбора закрепил целесообразность этой избыточной мобилизации ресурсов. В ситуации прагматической неопределенности (а именно она так характерна для возникновения эмоций), когда неизвестно, сколько и чего потребуется в ближайшие минуты, лучше пойти на излишние энергетические затраты, чем в разгар напряженной деятельности - борьбы или бегства - остаться без достаточного обеспечения кислородом и метаболическим “сырьем”.

Но функция компенсации эмоций отнюдь не ограничивается гипермобилизацией вегетатики. Возникновение эмоционального напряжения сопровождается переходом к иным, чем в спокойном состоянии, формам поведения, принципам оценки внешних сигналов и реагирования на них. Физиологически суть этого перехода можно определить как возврат от тонко специализированных реакций к реагированию по принципу доминанты А. А. Ухтомского”.

Приведенное высказывание П. В. Симонова, на мой взгляд, раскрывает лишь одну из сторон функционального назначения эмоций. Недостаточность указанного назначения эмоций следует из того, что при таком подходе исчезает функциональная связь эмоций с процессами отражения. Тем не менее, сам автор иначе рассматривает эту замещающую функцию.

“Совершенно очевидно, что предположительное доминантное реагирование целесообразно только в условиях прагматической неопределенности. При устранении этой неопределенности субъект может превратиться в “пуганую ворону, которая и куста боится”. Вот почему эволюция сформировала механизм зависимости эмоционального напряжения и характерного для него типа реагирования от размеров дефицита прагматической информации, механизм элиминирования (элиминация - устранение, удаление. О. Ю.) отрицательных эмоций по мере ликвидации информационного дефицита.

Подчеркнем, что эмоция сама по себе не несет информации об окружающем мире, недостающая информация пополняется путем поискового поведения, совершенствования навыков, мобилизации хранящихся в памяти энграмм. Компенсаторное значение эмоций заключается в их замещающей роли” (“Физиология поведения: нейробиологические закономерности”, Л., “Наука”, 1987 г., стр. 504).

Автор, несомненно, обнаруживает функциональную связь проявляемых эмоций с информационными процессами, названную им отражательно-оценочной функцией, что и подтверждает приведенное соотношение для некоторого количественного измерения силы и знака эмоций. С другой стороны, провозглашение эмоций как некоторого замещения отбрасывает на задний план реальность (а может быть и первооснову) появления эмоций как определенного отклика на наличие или дефицит потребной информации или ресурсов и потребностей организма.

В трактовке Симонова, описываемая им некоторая двойственность или, даже, тройственность функций эмоций не становится более понятной, более необходимой, так как все анализируемые им функции не оказываются взаимосвязанными. Во всяком случае, если рассматривать эмоции как некоторую компенсацию дефицита информации, то вновь все уходит в область оценок достаточности и качества полученной информации. Но тогда уже не остается места для компенсаторной (замещающей) функции эмоций. Фактически “функция замещения” является тем же “информационным откликом”. Поэтому в данном случае мне просто хотелось подчеркнуть: при выбранной трактовке эмоции становятся самодвижущей силой.

Однако возвратимся к выражению, дающему некоторую функциональную связь эмоций с информационными процессами и потребностями организма. С данным выражением можно было бы согласиться, если бы не следующие обстоятельства.

Помимо входной информации разум живого организма непрерывно взвешивает ресурсы (возможности) организма, а это может не соответствовать реальным потребностям. Как это соотнести - неясно, так как недостаток ресурсов, как и недостаток внешней информации, также способный породить отрицательные эмоции, не подразумевает “выключение” потребностей. Причем недостаток ресурсов организма не может быть заменен в этом случае на избыток информации: это не одно и то же, поскольку ситуация может быть вполне “узнаваема”. Неясно также, что произойдет при избытке ресурсов организма и при одновременном недостатке информации, т.е. в условиях недостаточного “узнавания” ситуации.

Рассмотрим пример, связанный как раз с оценкой имеющихся ресурсов, когда узнавание ситуации происходит полное, и когда наличные ресурсы существенным образом влияют на условия формирования потребностей. Эмоции вследствие этого будут иметь различное проявление.

Предположим, вы неожиданно встречаете медведя, находящегося на расстоянии полутора-двух метров от вас. Какие эмоции вызовет у вас такая встреча?

Если такой случай произойдет в лесу, то вряд ли ваши эмоции будут “положительными”. Правда, если вы пошли на охоту именно на медведя, то вы соответственно этому вооружены и, главное, психологически (по крайней мере, на уровне внимания) подготовлены. Если же вы пошли в лес за грибами, но встретили медведя, то реакция ваша будет соответственной: вы, наверное, сильно испугаетесь. Если же такой случай произойдет в зоопарке, то вы, скорее всего, обрадуетесь, так как для такой встречи вы и пришли в зоопарк. Однако вся разница между этими разными встречами заключается в вашей различной вооруженности, в ваших ресурсах.

Данный пример характеризует как раз то, что при похожей внешне информации, но при разных ресурсах организма, эмоции не только различны, но и не могут быть одинаковыми.

Неясно также, что произойдет при избытке ресурсов организма и при одновременном недостатке информации, т.е. в условиях недостаточного “узнавания” ситуации. Кроме того, выражение для описания силы и знака эмоций П. В. Симонова никак не учитывает (и не может учитывать) результаты “деятельности” разума, приведшие к “погашению” потребностей. Следовательно, для описания эмотивных проявлений на некотором формальном языке математических условностей требуются иные подходы.

На первом этапе мы рассмотрим только те виды эмоций, которые обуславливаются информационно-ресурсным обеспечением.

Введем априорно, а затем попытаемся показать и доказать, что психика живого организма должна вырабатывать помимо положительной (отрицательной) эмотивной психической реакции и отрицательную (положительную) одновременно, поскольку действие функции компенсации должно сохраняться и в этом случае. Заметим, что определение эмоций как “положительные” и “отрицательные” сделано, скорее, по инерции, чем по их фактическому проявлению.

Функциональное назначение одновременно комплементарно действующих эмотивных проявлений может быть (и должно быть) различно. Одно - как-то связано с информационными процессами, другое, например, с тем, что П. В. Симонов назвал “замещающей функцией”, мобилизующей определенные ресурсы организма. Если же компенсаторный механизм при формировании функции эмоций по каким-то причинам нарушается, т.е. нарушается их комплементарность, то происходят процессы, называемые аффектами, т.е. являющиеся по существу психическими срывами.

С точки зрения обязательности, непременности одновременного формирования положительной и отрицательной информационно-ресурсных эмотивных составляющих психических реакций, ни ту, ни другую из них нельзя, строго говоря, называть положительной или отрицательной: обе они принципиально необходимы, причем - одновременно. У них всегда разные функции. Поэтому любым из выражений для оценки уровня (значения) эмотивной составляющей следует пользоваться с большими оговорками.

Основой существования и развития разума, а через него и живого организма, является получение и преобразование информации о внутреннем и внешнем. Казалось бы, это тривиальное утверждение. Но мы должны понимать, что информационный поток от внешних объектов (субъектов) и его представление через сенсорное восприятие - далеко не одно и то же. Ощущения, как итог рецепторных реакций, не только подменяют внешний поток информации, но и переводят его в совершенно иное физическое представление.

Более того, только психическое восприятие является истинным (для разума конкретного организма) откликом на внешнее. Это означает, что психофизические подходы в исследованиях вряд ли могут дать какие-нибудь понятные результаты, так как для повышения их результативности необходимо “расшифровать” механизм, связывающий психику и организм в единое целое, что можно обозначить просто: “жизнь”.

Точно также внутренняя среда данного организма не просто живет по каким-то законам, но постоянно дает разуму необходимые сигналы о своем состоянии. Следовательно, в этом случае также исчезает прямая связь состояния организма с разумом, что не позволяет проводить любые психофизические исследования с нужной степенью достоверности. Здесь для понимания сущности процессов также необходимо выяснить тот механизм, который объединяет организм и разум в единое целое.

Однако, поскольку и внутреннее и внешнее организма непрерывно, а иногда и скачкообразно изменяются, то это означает, что разум конкретного организма постоянно находится в состоянии некоторой неопределенности своего состояния, что вынуждает его, с одной стороны, постоянно, непрерывно приспосабливать внешнюю деятельность организма к изменяющейся ситуации, а с другой - приспосабливать внутреннюю среду организма.

Внешняя деятельность организма - это те или иные действия организма, направленные либо на избегание возможной опасности, либо направленные на добывание пищи, либо на установление каких-либо контактов и так далее. Внутренняя деятельность организма - это, в конечном итоге, регулирование процессов жизнеобеспечения (понимается как регулирование жизнедеятельности всех уровней структур организма). Главное во всем этом только лишь то, что оба эти вида деятельности разума протекают не независимо друг от друга, но жестко взаимно обуславливают друг друга.

Может быть, для описания эмотивной составляющей психической реакции, связанной с информационно-ресурсным обеспечением, следует использовать выражение иного вида, чем рассмотренные ранее. Например, потребностей в общем случае может быть активизировано несколько, и некоторые из них могут быть конкурирующими. Это означает, что потребности в этом случае подобны некоторым векторам, т.е. потребности могут быть и противоположно ориентированы. На данном этапе принимаем:

 

П = S П_i

 

Внешняя информация всегда обладает определенной новизной. Поэтому при “узнавании” ее всегда имеется некоторый дефицит знаний, содержащихся в предыдущем опыте. Отрицательное значение разности Ифакт_i - Ин_i (где Ин_i - необходимая для решения информация, а Ифакт_i - наличная, поступившая от сенсоров информация) будет присваиваться только тогда, когда эта разность превышает некоторое допустимое значение  DИдоп_i,  т.е.

 

F(Иi) = F{DИдоп_i - (Ифакт_i – Ин_i)_i}.

 

Ресурсы организма оцениваются применительно к реализации некоторой потребности, т.е. речь идет также об информации, но совершенно другого рода, связанной с оценкой внутренних возможностей организма:

 

R(Пi) = Rфакт_i - Rн_i,

где Rфакт_i - фактически имеющиеся ресурсы организма,

      Rн_i – необходимые по оценке ресурсы.

Особенность принятия разумом итогового решения по результатам оценки по указанным соотношениям, т.е. формирования знака эмоции, состоит в том, что в итоговой оценке эмоции положительное значение может быть сформировано только при условии положительных оценок по всем компонентам, т.е.

Sign Э_i = 1, если SignП_i * SignF(И_i) * SignR(П_i) > 0;

 

Sign Э_i = 0, если SignП_i или SignF(И_i) или SignR(П_i) < 0.

 

Сила i-той эмоции, скорее всего, пропорциональна произведению модулей компонентов, входящих в систему оценок, т.е.

 

Э_i = (DЭ)_i = П_i * F(И_i) * R(П_i).

 

Здесь символ (DЭ)_i означает только то, что каждое из эмотивных проявлений наличествует с обоими знаками. Кроме того, укажем на одновременность формирования нескольких (различных) функций, каждая из которых будет формироваться со своим знаком.

Мы рассмотрели возможные методы оценки уровня эмотивных проявлений, связанных с информационно-ресурсным обеспечением. Из полученных выражений следует важное следствие, позволяющее сделать вывод об определенной функциональной значимости знака и силы эмоций.

Так эмотивная функция имеет назначение, ранее не рассмотренное и не оцененное подобающим образом и состоящее в организации поиска “нужного” ответа в “памяти” организма.

Иначе говоря, одна из составляющих эмотивной реакции имеет определенное функциональное назначение и определяет уровень соответствия найденной в памяти организма информации поступившей от сенсоров. Обязательное наличие памяти следует из условия необходимости формирования функции отражения, формируемой, как уже было сказано, на основе накопленной ранее информации. Именно результаты поиска в памяти наиболее близкого ответа и “оформляются” как наблюдаемый эмотивный компонент, как некоторый энергетический след от результатов поиска.

Вторая составляющая эмотивного проявления, формируемая одновременно с первой, реализует то, что П. В. Симонов назвал “замещающей функцией”. Эта составляющая воздействует на вегетатику организма “положительным” или “отрицательным” образом. Естественно, в тех случаях, когда “узнавание” ситуации произошло, вторая составляющая иначе действует на вегетативную систему, чем в случае “неузнавания”. Следовательно, у этой, второй, составляющей имеется свое функциональное предназначение.

Таким образом, эмотивные реакции имеют, так сказать, семантическое значение и действительно зависят от степени “новизны” ситуации. Эти составляющие, следовательно, непосредственно связаны с “узнаванием” ситуации. Поэтому они могут быть как “положительными” так и “отрицательными”. Следует предположить, что каждая из составляющих эмотивного проявления выполняет свою, отличную от другой составляющей, функцию. Именно поэтому и проявляется некоторая двойственность функций эмоций, о которой говорил П. В. Симонов.

Необходимость одновременного наличия обеих эмотивных функций, связанных с информационно-ресурсным обеспечением, с точки зрения организации выживания, заключается в необходимости создания такого состояния организма, которое следует назвать подготовленным к возможным изменениям ситуации. Именно поэтому и должны формироваться обе составляющие эмотивной функции: “будоражащая” и “тормозящая”, одна из которых в конкретной обстановке превалирует над другой.

Естественно, в той или иной ситуации эти составляющие меняются своими “местами”. Этому соответствует выражение, определяющее знак эмоции. В каждой ситуации, в зависимости от избытка или, напротив, от недостатка информации, эти составляющие эмотивного проявления меняются ролями, что и приводит как к разному включению управления вегетативной системы, так и к разному значению информационного компонента (дифференциальной составляющей).

Из указанного функционального назначения эмотивной функции следует, что в первый момент, когда “узнавания” ситуации еще не произошло, значение этих эмотивных составляющих максимально возможное, что и является необходимым сигналом для осуществления (продолжения) поиска нужного, т.е. наиболее правдоподобного ответа.

По мере того, как происходит отыскание (и формирование) полной функции отражения, происходит снижение Эi. Таким образом, величина (по абсолютному значению) эмоции, связанной с информационно-ресурсным обеспечением, определенным образом отражает уровень дифференциальной составляющей в i-той функции отражения. Этому соответствует выражение, определяющее уровень эмоции.

Вопросы, связанные с формированием эмоций при “погашении” потребностей мы рассмотрим после того, как выясним сущность, или семантику самих потребностей, что является достаточно существенным для выполнения этого вида анализа. На данном этапе отметим, что формы эмоций, связанные с “погашением” потребностей, определяются не столько с непосредственным “узнаванием” ситуации, сколько с выполнением работы по предшествовавшему “узнаванию” и по итогам реализации принятого решения (выполнения конкретной работы по погашению потребности).

Итак, мы выяснили, что в итоге информационно-отражательной реакции формируются компоненты отражения, связанные с некоторым отображением внешнего и внутреннего, что соответствует степени “узнавания” ситуации, и формируется информационно-ресурсный отклик в виде эмотивных компонентов, отражающих уровень новизны обстановки. По итогам “узнавания” ситуации формируется (принимается) решение о необходимых действиях, т.е. формируется и исполнительная психическая функция, названная функцией компенсации.

В соответствии с принципом работы функции компенсации выработанное решение о приведении в движение тех частей организма, которые обеспечивают необходимое перемещение всего организма или его отдельных частей должно дополняться тормозящей функцией, которая обеспечивает необходимое ограничение например скорости перемещений. Это может быть обеспечено, скажем, через ограничение сигналов соответствующих сенсоров.

Необходимость такого двойного управления механическими движениями заключается в защите организма от предельных нагрузок. При этом действие тормозящей составляющей начинается немедленно. Точно также функция компенсации в той ее части, которая регулирует процессы гомеостаза (на всех уровнях структуры организма), должна иметь двойное управление: возбуждающее и тормозящее, что, конечно, условно. Смысл “возбуждающей” составляющей в данном случае состоит в необходимости активизации вполне определенных физиологических процессов, соответствующих необходимой реакции, а смысл “тормозящей” составляющей - в необходимости ограничения скорости и уровня физиологического возбуждения.

Таким образом, в результате обработки информации от сенсоров организм вырабатывает три комплементарных (ориентированных противоположным образом) пары психических реакций:

- информационная пара (полное отражение внутреннего и внешнего);

- эмотивная пара, определяемая уровнем “новизны” ситуации (дифференциальной составляющей) (положительные и отрицательные компоненты);

- моторная пара (движение и торможение).

Нетрудно увидеть, что эти комплементарные пары психических реакций по существу ортогональны по отношению друг к другу, т.е. относятся к разным плоскостям приложения. Поэтому, представляя их графически, мы должны направить указанные комплементарные пары по трем независимым осям системы координат x, y, z, что изображено на рисунок 3.

Данные оси образуют соответственно три плоскости: информационно-эмотивную, информационно-моторную и эмотивно-моторную.

Итак, функция отражения по любому воздействию содержит в себе шесть компонентов отражения: внутреннее и внешнее информационное содержание; “будоражащая” и “тормозящая” эмотивные составляющие, или лабильность и стабильность; “движущая” и “тормозящая” моторные составляющие, или реактивность и консервативность, действующие одновременно в контуре управления разумом.

При этом ни одна из них не является постоянно превалирующей над своей комплементарной дополняющей.

Это принципиальный вывод, который в жизни объясняет достаточно многое и который получен здесь исключительно на основе анализа механизмов отражения информации. В некотором смысле данный вывод представляет информационно-отражательную модель функционирования разума.

Здесь целесообразно сделать некоторое отступление. Дело в том, что наличие комплементарности психических реакций открыто уже давно.

“Для организма чрезвычайно важно не только своевременно ответить наиболее адекватной реакцией на любое воздействие внешней среды, на каждый ее сигнал, но и иметь возможность в нужный момент остановить, прервать эту реакцию. В основе любой реакции организма лежит возбуждение его отдельных клеток или тканей, в первую очередь нервной системы... Значит, чтобы прекратить реакцию, необходимо устранить возбуждение, возникшее в железе, мышце или нервной системе. Это явление получило название торможения. Первые сведения о торможении принадлежат немецким физиологам братьям Веберам. Изучая работу сердца, они приложили электрод к стволу блуждающего нерва, идущего к сердцу, и, к своему удивлению, вместо усиления работы обнаружили его остановку...

Некоторые центры головного и спинного мозга всегда находятся в реципрокных отношениях. Если один из пары таких центров возбужден, его партнер всегда оказывается заторможенным. Так организована деятельность двигательных центров спинного мозга. Когда возбуждены центры сгибателей, центры разгибателей заторможены и наоборот. В подобных же антагонистических отношениях могут оказаться любые центры нервной системы, однако способность одного центра затормозить другой не всегда обоюдная... Вторая разновидность внешнего торможения - постоянное тормозное влияние “сверху”, угнетающее воздействие нервных центров более высоких уровней нервной системы на нервные центры, лежащие ниже. Когда хирургическим путем удаляются высшие этажи мозга, возникает реакция высвобождения, сильное возбуждение определенных центров без видимых внешних причин” (Б. Ф. Сергеев “Ступени эволюции интеллекта”, Ленинград, издательство “Наука”, ЛО, 1986 г., стр. 101-103).

Данный вывод относительно комплементарности психических (в том числе и нервных) реакций имеет более широкий и более универсальный смысл: всегда и во всех случаях формируются пары соответствующих психических реакций, ориентированных противоположным образом и имеющих всегда компенсаторное назначение одной из них для другой.

2. ОБ УЗЛЕ УПРАВЛЕНИЯ ПСИХИКОЙ

Теперь можно перейти к синтезу некоторых функциональных структур, объясняющих деятельность разума, и которые будут получены на основе описанной информационно-отражательной модели. Исходной посылкой для синтеза таких структур будет условие необходимости формирования функции отражения в каждый текущий момент времени. Это следует из того, что живой организм непременно должен постоянно контролировать ситуацию в максимально полном объеме, т.е. контролировать внешнее и внутреннее. Правда, сама функция отражения не может и не остается все время постоянной, так как меняется все - внутреннее и внешнее (в лучшую и в худшую сторону), что и соответствует естественному (обычному) течению жизни индивида.

Из этого следует, что проводимые разумом индивида оценки внешнего и внутреннего все время как-то меняются: то, что только что было важным, становится второстепенным или вообще несущественным. Поэтому для организации оптимального выживания необходим постоянный, в определенном смысле взвешенный контроль (переоценка) своего состояния, который, как было принято, проводится на основе вероятностных оценок.

Субъект, реагируя на внешние раздражители, обязан условно делить их на две группы. На сигналы, идущие от объектов, вероятность воздействия которых на субъект малая, или эти объекты не соответствуют имеющимся потребностям организма (на второстепенные объекты) и на сигналы от объектов, вероятность воздействия которых, напротив, высокая, или эти объекты прямо согласуются с потребностями организма (важные для субъекта).

Должна происходить, следовательно, определенная, а именно вероятностная сортировка поступающей внешней входной информации. Итоги такой сортировки не обязательно будут соответствовать реальной вероятности грядущего контакта субъекта с объектом или наличным потребностям. Это может происходить и происходит вследствие того, что на оценку вероятности внешних контактов накладывается вероятностная оценка существующих потребностей живого организма, проводимая и также сортируемая на главные и второстепенные и также с определенной мерой ошибки. Следовательно, отражение внутреннего будет определенным образом влиять на отражение внешнего и наоборот. Иначе говоря, в информационной паре психических функций отражения чрезвычайно сложно отделить чисто внешнее отражение от внутреннего и наоборот.

Кроме того, указанное влияние отражений друг на друга проявляется в том, что отражение внешнего может восприниматься субъектом как внутреннее и наоборот: отражение внутреннего как внешнее. Это может происходить как раз в силу того, что окружающий конкретный организм реальный мир дан ему через его внутренние ощущения. В этом проявляется то, что К. Юнг назвал экстраверсией (отождествление субъекта с объектом) и интроверсией (отождествление объекта с субъектом). Это второй принципиальный вывод, который мы можем сделать.

Для реализации описанной информационно-отражательной деятельности разума в нем (как в некоторой самостоятельной структуре) непременно должны присутствовать, по крайней мере, четыре аналитические структуры, которые, будучи достаточно жестко взаимосвязаны, например нервной системой (нейронами), должны давать оценку одновременно внешнего и внутреннего на основе вероятности (рисунок 4). Одна из этих структур выявляет важные объекты (ВаО). Вторая - второстепенные объекты (ВтО). На входы этих структур поступает информация, соответствующая сигналам сенсоров внешнего.

Третья структура предназначается для выявления важнейших (доминантных) потребностей (ДП), а четвертая - для выявления второстепенных (субдоминантных) потребностей (СП). На входы этих структур поступает информация о внутреннем в форме потребностей, степень актуализации которых будет различна. Обязательность наличия одновременно именно таких структур обуславливается жизненной необходимостью держать под контролем разума всю обстановку. Это третий принципиальный вывод.

Не мной первым высказывается подобная мысль. Это сравнительно уже давно показал П. В. Симонов на основе анализа биологических основ психофизиологии (см., например, “Физиология поведения: нейробиологические закономерности”, Ленинград, “Наука”, 1987 г., стр. 486 - 523, или другие, более ранние работы этого же автора). В частности, П. В. Симонов показал, что такие структуры мозга, как гиппокамп, гипоталамус, миндалевидные образования и неокортекс (лобные доли мозга), жестко связанные между собой нейронной сетью, выполняют описанные функции сортировки событий и потребностей с определенной мерой ошибки.

Согласно модели П. В. Симонова, гиппокамп осуществляет выделение психических проявлений на маловероятные события, гипоталамус - выделяет доминантные потребности, миндалевидные образования - субдоминантные потребности, а неокортекс (лобные доли) обеспечивает реагирование на высоковероятные события (П. В. Симонов, П. М. Ершов “Темперамент, характер, личность”, М., “Наука”, 1984 г., стр. 56-62).

Я не буду столь однозначно говорить, что у человека именно указанные структуры мозга и именно так осуществляют первичную обработку информации. Возможно, что такого рода “инструменты” предварительного анализа информации имеют не столь “концентрированное” исполнение, а имеют более широкое представительство, т.е. такого рода анализ ведется с участием и других структур мозга. Может также оказаться (в случае именно такого представительства указанных функций), что выделенные четыре структуры мозга выполняют и иные функции, функционально обусловленные обозначенным назначением. Это не является главным.

Гораздо важнее то, что П. В. Симонов совершенно правильно обозначил принципиальную необходимость именно указанной предварительной оценки входной информации.

На основании всего сказанного здесь такого рода структуры и обозначены как ВаО, ВтО, ДП, СП. Принципиально важным является то, что эти или подобные механизмы выработки поведенческих реакций являются всеобщими на всех уровнях живого мира, хотя далеко не всегда исследователь способен заметить такое проявление психики организмов или выявить такие структуры (например, мозг) особенно у организмов низших уровней.

Дело в том, что к рассудочной деятельности организма эти функции не имеют никакого отношения и отражают только ту функцию разума, которая связана непосредственно с организацией выживания организма, а не с самим выживанием, т.е. они становятся очевидны главным образом при патологии (обратимой или необратимой) поведенческих функций.

Рассмотрим, что возникает при управлении психикой, когда некоторые из указанных структур имеют более сильное влияние, чем другие.

Поскольку каждая из указанных структур связана, как было сказано выше, с остальными, например, нейронной сетью, далее мы будем рассматривать совместное влияние данных структур, предполагая, что в определенных условиях некоторые из них могут доминировать над остальными.

Нетрудно увидеть: преобладание одной из структур над остальными или, напротив, ослабление влияния одной из структур создает некоторые особенности поведения. В этих случаях усиливается или ослабляется реакция организма на складывающиеся обстоятельства адекватным или неадекватным образом. Действительно, если усиливается, например, влияние структур ВтО или СП, реакция организма становится совершенно неадекватной складывающейся ситуации и непонятной для стороннего наблюдателя, каковым может выступать, например, исследователь поведения изучаемого организма, так как без видимых причин усилится реагирование на второстепенные объекты или субдоминантные потребности, что приведет к конкурированию психических проявлений.

Именно такая конкуренция психических проявлений и выступит как неадекватность психических реакций для наблюдателя. Аналогично этому ослабление влияния одной из структур ВаО или ДП также приводит к неадекватным поведенческим реакциям, труднообъяснимым для наблюдателя. Поэтому ослабление или усиление влияния только одной из аналитических структур является, скорее всего, патологией.

Совершенно иначе - интересно и, главное, объяснимо – меняется поведение живого организма, если произойдет относительное усиление (доминирование) одновременно двух из указанных структур. При этом ни здесь, ни далее не предполагается такое изменение каким-нибудь патологическим, с остаточным эффектом. Более интересно и более жизненно временное доминирование двух структур над остальными, возникающее вследствие складывающейся жизненной ситуации.

Естественно потому восстановление равновесия при изменении ситуации или передача доминантного управления другой паре структур. Поэтому (в отличие или, даже, вопреки точке зрения П. В. Симонова) будем рассматривать поочередное доминирование следующих пар структур, предназначенных для управления психикой:

- пара ВаО-ДП;

- пара ВтО-СП;

- пара ВтО-ДП;

- пара ВаО-СП;

- пара ВаО-ВтО;

- пара СП-ДП.

Предполагая доминирование одной из указанных пар аналитических структур, тем не менее, здесь и всегда не исключается наличие деятельности остающихся пар, также создающих свое управляющее воздействие. Этого также нет в модели П. В. Симонова. Данное условие предполагает необходимость учета воздействия и недоминантных пар. Теперь можно перейти к анализу влияния доминирующих аналитических пар (структур управления психикой).

Преобладание пары ВаО-ДП (пары “фронтальный неокортекс-гипталамус”, по П. В. Симонову) приводит к четкому выделению потребности, ориентированной на те важные объекты, которые способны ее удовлетворить. Поведение организма в этом случае можно назвать вполне определенным, или детерминированным, при котором игнорируются конкурирующие потребности, отвлекающие от достижения намеченной цели. Эмоции в данном случае минимальны, поведение стабильное, поскольку функция отражения формируется вполне адекватно и дифференциальная составляющая мала.

Следовательно, такой субъект будет устойчив при столкновении с трудностями, упорен в их преодолении. Если воспользоваться терминологией Гиппократа, такое поведение в этом случае следует назвать холерическим.

Усиление влияния пары ВтО-СП (пары “гиппокамп-миндалевидный комплекс”, по П. В. Симонову) порождает ослабление возможности выделить главную потребность, а внешние объекты становятся в некотором смысле равнозначными. Отсюда следует появление нерешительности, переоценка внешних событий, проявление неоправданно большого внимания мелочам, потеря уверенности в себе. Эмоции минимальны, но по другой причине: резко сужен круг интересов, диапазон функции отражения существенно сужен. Двигательная активность тоже минимальна.

Подобное поведение по той же классификации Гиппократа называется меланхолическим.

В случае возрастания влияния пары ВтО-ДП (пары “гиппокамп-гипоталамус”, по П. В. Симонову) достаточно четкое выделение ведущей потребности, но реакция осуществляется на маловероятные события, т.е. выделяются для реагирования отнюдь не самые важные объекты, реагирование происходит на сигналы с невыясненным значением. При поисковой деятельности такое поведение может оказаться более эффективным, чем при доминировании пары ВаО-ДП. Очевидно проявление лабильности и высокой двигательной активности. Высокая лабильность естественно обусловлена достаточной степенью новизны в выявляемой входной информации. Принято такое поведение обозначать, как сангвиническое, т.е. с большой подвижностью, с достаточной энергичностью, но с размытым целеуказанием поиска.

Если ведущей становится пара ВаО-СП (пары “фронтальный неокортекс-миндалевидный комплекс”, по П. В. Симонову), то у субъекта при этом происходит определенная балансировка, уравновешивание потребностей, тогда как из внешних событий, попадающих в поле внимания, становятся достойны реагирования только высокозначимые события с высокой вероятностью реализации. Эмотивная лабильность в данном случае обуславливается минимальной дифференциальной составляющей от внешних событий и расширением диапазона функции отражения от сенсоров внутреннего. Следовательно, поведение можно в этом случае описать как уравновешенное, инертное, с достаточной уверенностью в своих силах, устойчивое, понятное. При достаточной лабильности двигательные проявления минимальны. Такой тип поведения также описан и называется флегматическим.

Усиление влияния пары ВаО-ВтО (пары “фронтальный неокортекс-гиппокамп”, по П. В. Симонову) приводит к повышению влияния на поведение исключительно внешних событий. Происходит, в некотором смысле, отождествление субъекта с объектами, т.е. то, что К. Юнг назвал экстравертностью. Очевидно, что это не оказывает влияния на эмотивные проявления или на двигательную способность. Сам факт отождествления субъекта с объектом говорит о высокой степени “узнавания” внешней ситуации, что и приводит к сокращению эмотивных проявлений.

Напротив, повышение влияния пары ДП-СП (пары “гипоталамус-миндалевидный комплекс” по П. В. Симонову) делает несущественным внешнее окружение субъекта, все определяется внутренними побуждениями и потребностями. Иначе говоря, поведение в этом случае явно интровертное. В этом случае также нет проявлений эмоционального характера и двигательных реакций.

Заметим, что в двух последних случаях вовсе не произойдет “затормаживания” субъекта, поскольку остальные пары психических проявлений не исчезают и оказывают свое воздействие. Однако если экстравертность может создать предпосылки для большей лабильности и подвижности (при наличии достаточного влияния других структур), то интровертность, напротив, при прежнем влиянии других структур скорее приведет к более уравновешенному и спокойному поведению в части эмотивных и моторных реакций, поскольку главным будет внутреннее отражение.

В последнем случае поведение в части эмотивных и моторных проявлений можно назвать как “царственное”. Здесь уместно вновь сказать, что в каждом из этих рассмотренных случаев оказывает свое влияние на усиление того или иного варианта доминирования то, что и внутреннее и внешнее дано субъекту через его ощущения. Именно это обстоятельство и вызывает изменение вариантов доминирования.

3. ГЕОМЕТРИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Тем не менее, проведенный анализ, повторяющий в своей основе анализ П. В. Симонова на основе информационно-потребностной теории, был бы неполным, если бы мы не проследили дальше последствия описанных явлений.

Рассмотрим холерическое и сангвиническое поведения. Общим для них является организация поведения на основе преобладания доминантной потребности. Отличие состоит в реакции на внешние события. Если представить “чистые” холерическое и сангвиническое поведения в форме векторов (соответственно, Х и С), то, очевидно, они будут лежать в плоскости эмотивно-моторной, будут выходить из одного центра, но относительно друг друга будут повернуты на 90^о из-за разной организации поведения при событиях разной вероятности.

Аналогично можно показать, что меланхолическое и флегматическое поведения при такой же геометрической интерпретации дадут два вектора, лежащих в той же плоскости (соответственно, М и Ф), и которые также будут повернуты друг относительно друга на 90^О. Более того, вектор меланхоличности будет иметь противоположное направление по отношению к вектору сангвиничности, а вектор флегматичности - противоположен вектору холеричности.

Если “встроить” в данную векторную диаграмму экстравертность и интровертность (соответственно, Э и И), то мы обнаружим, что все векторы исходят из одного центра и имеют совершенно определенную комплементарность (рисунок 5). Это означает, что в реальной жизни никогда не может быть “чистого” сангвинического или меланхолического, “чисто” холерического или флегматического, “чисто” экстравертного или интровертного поведения.

Все варианты поведения, в некотором смысле, присутствуют одновременно, но какое-то из них в данный момент преобладает. Это определяется, например состоянием организма или окружающей обстановкой. Объяснение этому самое простое: все четыре обозначенные аналитические структуры всегда имеются и всегда функционируют, всегда оказывают свое - пусть минимальное - воздействие за исключением крайних, патологических случаев.

Невозможность существования “чисто” холерического или флегматического, “чисто” сангвинического или меланхолического поведения свидетельствует об определенной компенсации психических проявлений, что является принципиально необходимым для обеспечения устойчивости психики. В этом и заключается действие функции компенсации в системе четырех структур, обеспечивающих управление психикой.

Покажем это на основе последующего анализа, поскольку проведенный анализ еще неполон. Для этого продолжим рассмотрение геометрической модели. Проведем оси, проходящие как биссектрисы соответственно между векторами Х, М {С, Ф} и Х, С {М, Ф}.

Ось, проходящая между векторами Х, М {С, Ф}, очевидно характеризует субъекта по признаку лабильности-стабильности, т.е. отражает эмотивные свойства. Ось между векторами Х, С {М, Ф} характеризует моторные параметры (реактивность-консервативность). Это как раз и подтверждает ранее высказанную мысль об одновременности формирования комплементарных пар эмотивных и моторных проявлений, что было на том этапе сделано чисто логически, на основе общих рассуждений. Все сказанное иллюстрируется рисунком 5.

Таким образом, введение четырех структур психического управления в результате анализа привело нас к тому же результату, который мы получили, исходя только из функции отражения, и который представлен в виде трехмерной системы координат на рисунке 3.

Следовательно, информационно-отражательная модель полностью соответствует информационно-потребностной модели, разработанной П. В. Симоновым, но охватывает более широкий круг вариантов поведения, дает новое толкование известным результатам. Следовательно, информационно-потребностная модель П. В. Симонова может использоваться ограниченно: информационно-потребностная модель описывает только одну сторону явления в ограниченном варианте.

Описанные четыре структуры и представляют собой основу узла управления психикой. Наличие их обязательно для разума любого (по соматической сложности) организма.

4. ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ СТРУКТУРНАЯ СХЕМА РАЗУМА

Выявление необходимости наличия указанных и проанализированных по их влиянию четырех структур не завершает анализ психических функций живого организма. Необходимо сформировать некоторую функциональную схему психики, куда наработанный материал войдет в качестве необходимого, но частного элемента.

До сих пор не обсуждался вопрос о том, как формируется функция отражения. По своей сущности - это готовый ответ на вопрос о том, что представляет собой конкретный раздражитель, вызвавший поступление информации в структуры разума. На данном этапе можно положить, что такие “готовые ответы” имеются в “готовом” виде. Это в определенных рамках допустимо. Поэтому необходимо признать, что такие “готовые ответы” должны где-то храниться. Следовательно, разум в каждом конкретном случае обладает памятью, из которой и извлекаются нужные “готовые ответы”. Об этом здесь уже говорилось, когда вводилась интегральная функция. При этом на данном этапе нам в целом безразлично, как устроено и как работает устройство памяти. Главное другое - наличие памяти обязательно у любых организмов.

И если мы не знаем, в чем или как хранит информацию тот или иной живой организм, это вовсе не означает, что память отсутствует. Однако сама по себе память бесполезна, если будет отсутствовать узел (устройство) управления памятью. Такие функции управления выполняют, как это естественно следует, указанные выше четыре структуры, реализующие, таким образом, не только функцию контроля  ситуации, но и функцию организации процесса выживания организма за счет организации поиска нужного ответа на возникшую задачу. Эти структуры организуют то, что, по существу, является мышлением.

Информационная часть обеспечивает качественный анализ извлекаемой информации на соответствие поступающей извне. Эмотивная обеспечивает в памяти организма поиск необходимой для качественного сравнения информации и выявляет дифференциальный компонент, т.е. осуществляет, в некотором смысле, количественный анализ. Моторная - выделяет ту часть информации из полной функции отражения, которая необходима для приведения в движение нужных частей организма. Поэтому можно и следует назвать такой узел - узлом управления психикой.

Все сказанное о психических функциях проявлений разума позволяет построить некоторую предварительную обобщенную функциональную схему, в которой будут отражены идеи, о которых здесь велась речь. Необходимость такой функциональной схемы вытекает из желания по возможности максимально полно отразить общие принципы организации психики живого мира Земли.

На рисунке 6 представлена схема, представляющая собой некоторую, достаточно сложную систему автоматического регулирования, в которой физическим носителем разума является узел памяти, сенсоры и узел анализа и сортировки информации (узел управления). Функция компенсации реализована на ячейках преобразования полной функции отражения, извлекаемой из памяти, в сигналы компенсации сенсорных сигналов и сигналы управления моторными механизмами (управление сомой). На схеме отражено особое положение души, пронизывающей все структуры разума, т.е. душа в некотором смысле “присутствует” в каждом компоненте.

Как следует из схемы, сенсоры являются неотъемлемой частью разума. Известно, например, что глаз принято считать не как отдельный орган, а как элемент мозга. Кроме того, в схеме отражено, что функция компенсации формируется только и исключительно от полной отражательной функции, но корректируется от узла анализа, состоящего из указанных выше четырех структур через устройство памяти, что уже не позволяет рассматривать устройство памяти как простое хранилище нужной информации. Функция компенсации, как “исполнительная функция” психики, осуществляет необходимое управление организмом. Все вместе обеспечивает требуемое качество управления организмом, оперативность управления и высокую устойчивость психики.

Данная схема является логическим обобщением сказанного выше относительно организации выживания живого организма Земли. Из схемы следует, что функция компенсации, если она не развивается в процессе онтогенеза, т.е. не совершенствуется, может выполнять свою функцию только тогда, когда условия жизни организма совершенно стабильны настолько, что в выделении дифференциальной составляющей нет необходимости. Фактически даже на уровне простейших организмов не может оставаться постоянным, скажем, температурный режим или степень насыщенности раствора (окружающей среды) требуемыми продуктами питания.

Самые простые живые организмы обладают поведением, несомненно, адаптированным к изменяющимся условиям жизни. Например, инфузория имеет участки поверхности своей клеточной оболочки, чувствительные к свету, к теплу, к прикосновению, к различным химическим веществам. Инфузория питается бактериями, которых она переваривает, извлекая необходимые питательные вещества и выбрасывая отходы в воду. Она покрыта ресничками, волнообразное движение которых позволяет ей передвигаться. Поведенческие реакции инфузорий, связанные с избеганием факторов, вызывающих отрицательные стимулы (яркий свет, вредные вещества и т.п.), или со стремлением реализовать условия, вызывающие положительные стимулы получили название таксисов, простейших механистических движений.

Складывается парадоксальная ситуация: с одной стороны исследователи отмечают поведение инфузорий как адаптивное, т.е. изменяющееся при изменении внешних условий, т.е. совершенно разумное с точки зрения организации выживания. С другой стороны - поведение называется общим, чисто механистическим. Сложность выявления психических проявлений у простейших организмов заключается, на мой взгляд, в том, что у одноклеточных совершенно неясна физическая реализация сенсорных механизмов и механизмов запоминания. Предполагать их отсутствие также нельзя, поскольку очевидны разные реакции на разные раздражители.

Особенность жизни простейших организмов заключается в крайней ограниченности внешних факторов, способных радикально влиять на жизнь одноклеточных. У них, можно сказать, нет врагов. Отсюда следует относительная невостребованность психических функций. И у них жизнь и смерть суть тождество. Но это вовсе не означает, что у простейших организмов нет никаких психических функций.

Поэтому первое, что необходимо отметить, скажем, для инфузорий, это реальное наличие функции отражения. Следовательно, по меньшей мере, полная функция отражения наличествует, т.е. формируется и интегральная функция отражения. Дифференциальная составляющая прослеживается как раз на основе фиксации адаптивности поведения, что возможно при наличии памяти.

Наличие функции компенсации следует принять как факт, если мы признали наличие дифференциальной отражательной функции, так как должны осознавать, что при принятой гипотезе информационно-отражательной модели ее существование возможно лишь при наличии функции компенсации.

Она формируется на основе полной функции отражения (как некоторая часть функции отражения). Например, механизмы перемещения, включаемые и управляемые на основе функции компенсации, должны работать в минимальном с энергетической точки зрения режиме, но с максимальной эффективностью.

Доказательство наличия узла управления психикой в полном объеме можно осуществить только через эмотивные проявления.

Дело в том, что эмотивные составляющие психических  проявлений можно выявить только по специфическим формам поведения. В случае необходимости контроля эмоциональных проявлений у микроорганизмов или насекомых, видимо, требуется проведение специальных экспериментов с фиксацией, например, частоты и скорости колебаний ресничек инфузории, с помощью которых она перемещается, на видео- или кинодокументы в условиях разных воздействий.

Но поскольку, в жизни инфузории “ничего не происходит” наличие эмотивной составляющей психических реакций у инфузорий или других микроорганизмов можно предполагать  на основании того, что остальные функции психики все-таки существуют, т.е. имеется в полном составе узел управления психикой. Это неизбежно, поскольку функция выживания обеспечивается при надлежащей организации поведения на основе соответствующих психических реакций.

В дальнейшем при изучении информационных механизмов внутренних процессов организма будут приведены в качестве примера результаты эксперимента, в котором на основе изучения механизмов “привыкания” у инфузорий выявляются как раз все виды психических проявлений. Поэтому сделанное предположение не является какой-то натяжкой. Здесь приведем, как вариант, такое реальное подтверждение.

“При автоматическом сгибании и разгибании ресничек возникают как бы волны, пробегающие по телу инфузории, сообщая ей поступательное движение с достаточно большой скоростью: 0,25-0,50 м в час (ведь размеры-то самой инфузории всего несколько десятков микрометров). При сильных сокращениях всех своих ресничек инфузория может даже тащить за собой груз, превышающий в 10 раз массу ее тела в воде” (Н. Н. Яковлев “Химия движения”, Ленинград, “Наука”, ЛО, 1983 г., стр. 7).

Как видим, в этом примере уже в определенной степени выявляются практически все свойства психики на уровне инфузорий, как простейших, одноклеточных организмов, поскольку само перемещение тяжелого (для нее) груза не может происходить без перестройки моторной составляющей, без перестройки составляющей “узнавания” и без проявления эмоций, связанных с большими физическими нагрузками.

В порядке некоторого аргумента можно также привести, скажем, наблюдение поведения типа паники у таких представителей насекомых, как таракан или муха, которые в условиях внешней угрозы их жизни совершают движения, несущие характер беспорядочного бегства со сменой направлений. Явно паническое поведение таракана и мухи в таких условиях связано с проявлением определенных и конкретных эмотивных психических функций. Аналогично можно было бы показать такое поведение и у других насекомых.

Поскольку ранее было сказано, что разрабатываемая модель психических функций является общей для всех представителей живого мира Земли, то невозможно уйти от вопроса о применимости этой модели к растениям.

Адаптивность поведения растений, несомненно, проявляется в тех случаях, когда растение попадает в условия наличия или отсутствия влаги или питательных веществ. Например, при избытке влаги листья растений осуществляют максимально возможное ее испарение из пор, становясь при этом обвисшими, вялыми. При дефиците влаги дерево, например, может часть листьев или даже веток сбросить, если этот дефицит принимает хронический характер. При повреждении ствола дерева растение стремится свести к минимуму последствия повреждения, усиливая рост клеток в районе повреждения.

Другой, более сложной формой адаптации можно назвать, например, форму жизни так называемого “чистого” бора, в котором ничего не растет, кроме столетних сосен. Сосна вообще очень гордое и независимое, можно сказать, “себялюбивое” существо. В условиях “чистого” бора она не допускает наличие посторонней жизни совсем. В чистом бору нет ни подлеска, ни каких-либо кустарников, ни грибов, ни ягод. Стволы деревьев в чистом бору растут на значительном удалении друг от друга, но, тем не менее, воздух в таком бору тяжелый, почти непригодный для дыхания даже здорового человека из-за обилия выделяемых деревьями ароматических веществ. Семена, падающие ежегодно на толстый слой опавшей хвои, могут прорасти только тогда, когда упадет хотя бы одно дерево, например, от старости.

Следовательно, чистый бор (потому он так и называется) регулирует в некотором смысле и гомеостаз сообщества деревьев, входящих в состав этого бора. В силу своей редкости такие боры все находятся на учете и занесены в Красную книгу. Когда однажды я попал в такой “чистый” бор, мне было очень любопытно найти хотя бы признаки другой жизни в нем, но мне это не удалось, а так как дышать в нем все-таки очень тяжело, то я вынужден был ретироваться: “чистый” бор строго сохраняет свою чистоту.

Подобного рода явление – существование и поддержание стабильным коллективного гомеостаза - для сообщества любых деревьев выявляется тогда, когда в силу каких-либо причин пожаром уничтожается целиком большой массив леса. Проходит всего один-два года, как пожарище начинает зарастать порослью молодых деревьев, прорастающих из семян, казалось бы, неведомо откуда взявшихся.

На самом деле эти семена находились в верхнем слое покрытия земли, но растущие деревья подавляли в них способность к прорастанию. Сообщество деревьев “консервировало” на всякий “пожарный” случай свой генофонд. И только когда данное “угнетение” вследствие пожара исчезло, запасенные семена начали дружно и немедленно прорастать.

Эмоциональное проявление у растений также имеется, поскольку неоднократно были зафиксированы случаи резкого изменения некоторых физиологических процессов при появлении в помещении человека, совершившего ранее какое-либо насилие по отношению к другим растениям или даже к человеку.

“Чрезвычайно важным звеном с раскрытием механизмов биоинформационных взаимодействий являются исследования сибирского ученого В. П. Казначеева и его сотрудников... Эта группа исследователей, как известно, установила наличие информационной связи между клетками, помещенными в изолированные колбы. В этих экспериментах был зафиксирован факт как бы “сопереживания” между живыми клетками: отрицательное воздействие на одну клеточную культуру вызывало аналогичные изменения в клетках другой культуры. В связи с этими экспериментальными результатами перестают казаться столь невероятными и сенсационными результаты американского исследователя К. Бакстера...

Все началось с того, что Бакстеру пришла довольно необычная мысль: поставить датчики, которые обычно ставят на человека при проведении опыта по детекции лжи, на комнатные растения. Ему захотелось выяснить, не возникнет ли у растения кожно-гальваническая реакция в тот момент, когда рядом будет умирать живое существо...

Эксперимент, в котором моделировалось наиболее тяжкое преступление - убийство, был организован следующим образом. Живая креветка располагалась на поверхности, закрепленной над сосудом с кипящей водой. Эта поверхность переворачивалась по сигналу датчика случайных чисел, т.е. момент, не известный даже экспериментатору. Когда автомат срабатывал, креветка падала в кипящую воду и погибала, а на ленте прибора, предназначенного для регистрации КГР растения, появлялась отметка” (А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М., Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г., стр. 81-82).

Авторы только что процитированной работы провели самостоятельное исследование явлений, связанных с тем или иным проявлением реакций у растительных организмов на какие-либо эмоции человека. Эти исследования показали однозначное появление физиологических реакций у растений при проявлении в их присутствии кем-либо положительных или отрицательных эмоций.

Не обсуждая на данном этапе канал, по которому растение получало соответствующую информацию, подчеркнем: в первую очередь из всех этих экспериментов непосредственно вытекает, что эмотивные проявления у растений, несомненно, имеются, что говорит в пользу наличия у растений полной функции отражения, как и у всех иных представителей живого мира Земли.

Как некоторый итог сказанному, процитируем выводы В. Н. Пушкина, проводившего указанные эксперименты.

“Прежде всего, эксперименты свидетельствуют о том, что лишенный нервной системы, состоящий из совокупности растительных клеток организм откликается на процессы, происходящие в нервной системе человека - существа, находящегося на высшем уровне биологической организации. Это обстоятельство со всей очевидностью свидетельствует об общности процессов переработки информации, осуществляющихся в соматических (растительных) и нервных клетках” (А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М., Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г., стр. 89).

Этот вывод в несколько иной трактовке все-таки подтверждает одно из аксиоматических оснований данной работы об общности и об одинаковости принципа организации разума у всех живых существ Земли.

Вот иной пример из жизни, говорящий как об эмотивных проявлениях, так и о наличии конкретной памяти у растений.

Около двадцати пяти лет тому назад один из моих знакомых приобрел садовый участок, посреди которого стояло старое яблоневое дерево, давно переставшее не только плодоносить, но и цвести. Так прошло девять лет. Однажды мой знакомый, стоя около яблони, произнес следующую фразу, обращаясь к своей жене: “Подождем до следующего года. Если не будет цвести, то срублю. Зачем мне это дерево?” На следующий год яблоня неожиданно зацвела и уже пятнадцать лет приносит ежегодно обильный урожай яблок, которые оказались достаточно вкусными и отнюдь не мелкими.

Этот случай непосредственно перекликается с таким жизненным народным обычаем-обрядом, который связан с демонстрацией угрозы топором старому дереву, когда оно перестает плодоносить. Эффект угрозы практически всегда однозначно помогает добиться возобновления плодоношения старого дерева.

Таким образом, приведенные примеры достаточно наглядно демонстрируют безусловное наличие полных функций отражения, в том числе и эмотивных проявлений у растений, что и позволяет сказать, об общности и универсальности информационно-отражательных процессов у всех живых организмов Земли.

Итак, разработанная модель психических реакций из трех комплементарных пар психических проявлений отражает необходимые и достаточные условия организации выживания организма на основе информационно-отражательного процесса.

5. О ВЗАИМОСВЯЗИ ПОТРЕБНОСТЕЙ И РЕФЛЕКСОВ (ИНСТИНКТОВ)

Рассмотренная обобщенная модель функционирования разума, представленная на рисунке 6, в таком виде является статичной. В схеме отсутствуют механизмы взаимодействия разума с организмом и со средой. В ней не хватает некоторого “горючего”, которое оживит всю схему и запустит ее в работу. Таким “горючим” являются упомянутые выше потребности и рефлексы (инстинкты). Вопрос о том, как возникают и в чем проявляются потребности организма, относится к числу важнейших вопросов. Однако можно указать на наличие таких потребностей, которые могут представать перед нами как наперед заданные. Такие потребности принято обуславливать, объяснять благодаря наличию безусловных рефлексов, врожденных инстинктов.

“Представление о безусловном рефлексе принадлежит к числу фундаментальных понятий физиологии высшей нервной деятельности. Невозможно себе представить какой-либо условный рефлекс (даже второго, третьего и т.д. порядков), в основе которого нельзя было бы обнаружить соответствующего безусловного рефлекса. Для физиологии высшей нервной деятельности это правило имеет столь же непреложное значение, как второй закон термодинамики для физики.

Наиболее существенной чертой любого безусловного рефлекса является его врожденность, его генетическая заданность, противопоставляемая индивидуально приобретенному онтогенетическому опыту. Классический пример чисто врожденного поведения - действия птенца, обеспечивающие его вылупление из яйца. Врожденный характер носит и умерщвление мыши птенцом копчика стереотипным ударом в голову. Новорожденные цыплята предпочитают клевать трехмерные объекты, а не плоские кружки” (“Физиология поведения. Нейрофизиологические закономерности”, Л., “Наука”, 1986 г., стр. 80).

Представляется, что ясности в вопросе о рефлексах и потребностях, их взаимном соотношении (взаимозависимости или независимости) до сих пор нет. Так рефлексом называют такую цепь событий, когда сигналы от какого-либо органа чувств передаются с помощью нервной системы и вызывают автоматическую реакцию. Но почему включается тот или иной рефлекс? Иначе говоря, в понятие рефлекса включены как входные данные, так и выходные.

Более сложные стереотипные формы поведения, детерминированные генетически, принято называть инстинктами, которые уже могут деформироваться под влиянием опыта или, в отдельных случаях, не формироваться вовсе, что, в некотором смысле, совершенно непонятно. Кроме того, инстинктивное поведение, по мнению современных исследователей, может проявиться только тогда, когда имеется соответствующая стимулирующая внешняя ситуация и определенные внутренние факторы в форме потребностей или мотиваций. Следовательно, как только начинают рассматриваться инстинкты, вопрос сразу же становится совершенно запутанным: автоматизм перемешивается с потребностями и взаимоотношение инстинктов и потребностей повисает в воздухе.

Соответствие между типом раздражения и типом поведенческой реакции навело ученых на мысль о существовании какого-то механизма, способного решать, какую именно из всех свойственных данному виду форм поведения следует запустить в том или ином случае. Этот механизм получил название врожденного пускового механизма, который, по мнению исследователей, можно было бы сравнить с заложенной в вычислительную машину программой. Введение понятия “пусковой механизм” еще больше запутывает ситуацию и нисколько не объясняет явление.

Теперь рассмотрим понятия “мотивация” и “потребность”.

Так, “мотивация есть физиологический механизм активирования хранящихся в памяти следов (энграмм) тех внешних объектов, которые способны удовлетворить имеющуюся у организма потребность, и тех действий, которые способны привести к ее удовлетворению” (П. В. Симонов).

“Потребность есть специфическая (сущностная) сила живых организмов, обеспечивающая их связь с внешней средой для самосохранения и саморазвития, источник активности живых систем в окружающем мире” (П. В. Симонов).

Следовательно, при таких определениях мотивация выступает как семантическое понятие, не приводящее само по себе к действию, но объясняющее его, а потребность как побудительный фактор приводит к тому или иному движению (физическое движение, движение мысли и т.д.). Однако здесь уже нет места для рефлексов или инстинктов.

В результате совершенно очевидной становится неполноценность всей системы взглядов на потребности и рефлексы (инстинкты). При таком подходе исчезает какая-нибудь связь между рефлексами или инстинктами и потребностями, что совершенно запутывает ситуацию. Поэтому такой подход не позволяет, на мой взгляд, когда-нибудь завершить изучение всего набора рефлексов, инстинктов и потребностей. В качестве негативного примера можно привести условную схему сопоставления потребностей человека с безусловными рефлексами животных, предложенную П. В. Симоновым и представленную в коллективной монографии “Физиология поведения. Нейрофизиологические закономерности” (Л., “Наука”, 1986 г., стр. 80-107).

Первое, что читатель желает понять, изучая данную схему, для каких целей разработана и где она может быть использована. Если данная схема отражает всего лишь происхождение потребностей человека из рефлексов (инстинктов) животных, то не означает, ли это, что у человека рефлексы (инстинкты) отсутствуют? Очевидно, что не так. Если же рефлексы (инстинкты) у человека все же имеются, то согласно данной схеме сознание (подсознание, сверхсознание) человека включается только при “срабатывании” какого-либо рефлекса (инстинкта). Очевидно, что и это не так. Если рефлексы (инстинкты) и потребности взаимодействуют в соответствии со схемой, то не означает ли это, что они всегда “включены”? Мы знаем, что и это не так...

Можно подобные вопросы множить и множить, не находя на них ответа: схема создана как некоторая абстрактная модель, не имеющая никакого отражения в реальной жизни. Поэтому и практическая полезность такой схемы отсутствует. Я говорю это, отдавая, тем не менее, дань глубокого уважения П. В. Симонову за главное: за разработку информационно-потребностной (информационно-мотивационной) теории, которая, несмотря на ее несовершенство и неполноту, как мне представляется, является наиболее глубоким проникновением в тайны законов психики, сделанное до сих пор. Модель Симонова явилась прорывом в подлинно теоретическую психологию, но, увы, психологи не смогли не только воспользоваться идеями Симонова, но и вообще проигнорировали его работы в этой части.

Наиболее сложным вопросом при анализе потребностей живого организма является определение первичности, или определение того, что порождает саму потребность. Если рефлекс (инстинкт) первичен по отношению к потребности, то тогда становится непонятным назначение самой потребности. Например, такие потребности, как потребность организма в кислороде, в питательных веществах, являющиеся основой поддержания гомеостатических функций, существуют вроде бы самостоятельно и приводят к движениям, которые в этом случае можно назвать рефлекторными. Следовательно, в этом случае не инстинкт (безусловный рефлекс) порождает потребность, а потребность порождает определенное инстинктивное движение (рефлекс).

На самом деле решение вопроса является намного более сложным, чем это можно было бы представить. Давая объяснение поведения при удовлетворении указанных потребностей через безусловные рефлексы или инстинкты, мы не объясняем ровным счетом ничего, уходим от вопроса.

Рассмотрим, например, функцию дыхания. В спокойном состоянии темп, или интенсивность дыхания минимальна. При беге, напротив, интенсивность дыхания максимальна. Следовательно, наблюдается разная потребность в интенсивности дыхания, или в объеме потребляемого кислорода. Тем не менее, этим проблема не исчерпывается. При прекращении бега, казалось бы, потребность исчезла и более не требуется высокой интенсивности дыхания, но организм какое-то время поддерживает эту интенсивность на прежнем уровне, постепенно снижая ее.

Происходит это потому, что в организме был израсходован некоторый запас кислорода, накапливаемый в спокойном состоянии для обеспечения возможной необходимости импульсного механического движения. Таким образом, для контроля дыхательного процесса организм располагает целым набором внутренних сенсоров, которые постоянно отслеживают только данный параметр, являющийся, следовательно, адаптивным, но не заданным заранее, что позволяет не считать функцию дыхания чисто рефлекторной. Мне могут возразить, что при минимальной интенсивности дыхания все-таки действует рефлекс, обуславливающий минимальную интенсивность дыхания. На это можно указать, что при нахождении плода в организме матери, т.е. еще до появления на свет, этот рефлекс почему-то не действует: в нем нет потребности, поскольку плод находится в околоплодной жидкости и дышать в привычном смысле просто не может.

Можно подобным образом проанализировать все остальные витальные рефлексы и показать, что они являются также адаптивными, т.е. управление идет от множества различных сенсоров, и рефлексы... не являются в общепринятом смысле рефлексами.

Сюда относятся питьевой рефлекс, регуляции сна, пищевой, оборонительный и т.д. Таким образом, я выступаю против сложившейся за столетия системы взглядов на некоторые основания психологии, в частности - против наличия рефлексов у любого живого организма в прежнем их понимании. Точнее: я выступаю против не самих рефлексов, не против их существования, а против их включения в первичные цепи управления организмом.

Такое “включение” рефлексов (инстинктов) исключает “потребность” в потребностях, обесценивает их.

Рефлексами следует называть только такие формы поведения, которые запрограммированы на генетическом уровне или приобретены в процессе определенных форм обучения, но не являются определяющими в организации поведения, поскольку они включаются только тогда, когда формируется соответствующая им потребность, причем степень интенсивности реакции в форме рефлекса соответствует степени актуализации этой потребности.

Приведенный краткий анализ одного из витальных инстинктов (дыхания) показал, что минимальный режим дыхания обеспечивается наличием постоянной потребности, которую можно определить, как минимальную, и которая у высших организмов вызывает движение, подобное таксисам простейших организмов, хотя такое определение можно и следует признать как некорректное. Дело в том, что при таком подходе нам не удастся перейти к выявлению процесса адаптации механизма дыхания.

Введем понятие порогового узла (ПУ), фиксирующего то или иное изменение гомеостаза или внешней обстановки. При таком подходе все витальные потребности имеют, по крайней мере, одно пороговое устройство, постоянно включенное и постоянно формирующее сигнал о наличии конкретной потребности. Механизм действия адаптации заключается в том, что для каждого вида витальной потребности имеется набор различных пороговых узлов, формирующих свои сигналы только при том или ином возрастании изменений процесса жизнеобеспечения, т.е. в некотором смысле эти пороговые устройства имеют разные пороги срабатывания. Адаптация в данном случае заключается в увеличении или уменьшении действия витальной потребности в зависимости от хода процесса гомеостатического регулирования.

Следовательно, потребность в этом случае формируется по данным не одного порогового узла, а по срабатыванию нескольких. Можно даже сказать, что каждое пороговое устройство формирует свою потребность, а итоговая, результирующая потребность является, таким образом, продуктом деятельности разума. Отсюда следует, что неопределенность сортировки потребностей вызывается, в частности, и многофакторностью каждой из них.

Итак, здесь приведено однозначное разграничение. Потребности - есть продукт деятельности разума; они являются входной стимулирующей функцией. Рефлексы являются выходной реакцией (следовательно, тоже продукты разума), но предназначены на удовлетворение имеющихся витальных потребностей, т.е. если не на их исключение, то, по крайней мере, на их уменьшение.

Отметим, что на данном этапе здесь рассматриваются витальные потребности, механизмы формирования и перестройки (адаптации) которых достаточно просто проследить.

К числу витальных потребностей (потребностей первого уровня) следует отнести:

- потребность в пище;

- потребность в воде;

- потребность в определенном температурном режиме;

- потребность в экономии сил;

- потребность в кислороде;

- потребность в защите от вредных внешних воздействий;

- потребность в отдыхе и т.д.

В отличие от классификации П. В. Симонова (см. “Физиология поведения. Нейрофизиологические закономерности”, Л., “Наука”, 1986 г., стр. 102-103)., в состав витальных (биологических) потребностей не включены потребности обеспечения видового существования. Здесь проведено ограничение на уровне исключительно индивида, чтобы более четко разграничить индивидуальное и видовое (т.е. уже социальное). В принимаемой классификации не должно учитываться положение живого организма на иерархическом дереве эволюции в силу принятой концепции об одинаковости принципов организации разума для всех живых организмов.

Совокупность витальных потребностей держит в постоянной работе разум, извлекая из памяти стандартные программы поведения, которые и следует назвать рефлексами, всякий раз перестраивая их в соответствии со складывающейся обстановкой, или адаптируя стандартные программы движений к конкретной ситуации.

При указанном подходе становится понятным, когда включаются и как включаются те или иные рефлексы, когда они перестают действовать. Это принципиально важно. Важно потому, что каждым рефлексом в конечном итоге управляет разум и только разум. Разум может управлять организмом, например, при использовании рефлексов как некоторых стандартизованных, но адаптируемых программ, когда имеется соответствующее воздействие четырех аналитических структур разума.

Витальные потребности являются источником и движущей силой того, что человек назвал “эгоизмом”. Понятно, что сам по себе эгоизм не может быть положительным или отрицательным свойством живого организма, поскольку его функциональное предназначение - сохранение индивида, т.е. является принципиально необходимым качеством, которое является источником совершенствования вида через конкретного индивида, благодаря саморазвитию, самосовершенствованию.

Можно сказать, что витальные потребности и соответствующие им витальные рефлексы (инстинкты) являются общими для всех уровней сложности живых организмов. При этом модификация данных потребностей и соответствующих рефлексов происходит только в направлении приспособления их к конкретной анатомии организмов, но не меняет их основания, их сущности. Поэтому и было сказано, что, скажем, таксисы инфузорий имеют совершенно определенное отражение в организмах более сложных. Но у более сложных организмов и эти движения имеют существенно более сложное воплощение в движение, чем это имеется у инфузорий.

Теперь можно перейти к рассмотрению более сложных потребностей, которые, с одной стороны, появляются у живых организмов по мере их усложнения, а с другой - сами потребности все более и более усложняются. Истоком таких потребностей являются все те же витальные потребности, но связаны новые виды потребностей с иной организацией существования живых организмов.

Ранее было сказано, что у инфузорий нет врагов. Но в равной степени у них нет и друзей. Иначе говоря, каждая инфузория живет сама по себе, вне связи с другими особями. Кроме того, у каждой инфузории меню для питания практически постоянно - бактерии. Поэтому для инфузории не имеет смысла “интересоваться” как живут ее “сородичи”, чем питаются: для уровня одноклеточных организмов характерно наличие только витальных потребностей.

У организмов более сложных, когда уже выделяются специальные клетки для организации жизни всех остальных клеток, возникают задачи совершенно нового плана: взаимодействие с другими особями своего и чужого вида. Особенно это наглядно видно, начиная с насекомых, имеющих половое разграничение. Следовательно, с определенного уровня усложнения организмов появляются потребности социального (межиндивидного) характера, первоначально достаточно простые (размножение). Еще на более высоком уровне организации живых организмов усложнение добывания пищи и расширение “продуктового меню” вызывают появление качественно новых потребностей, связанных с необходимостью освоения новых территорий, с накоплением навыков добывания пищи, борьбой с врагами.

Таким образом, появляются потребности второго уровня. Назовем все виды потребностей, обусловленных взаимодействием (взаимоотношениями), по крайней мере, двух живых организмов одного вида, социальными потребностями, которым соответствуют совершенно определенные социальные инстинкты.

К числу таких потребностей следует отнести:

- потребность видового сохранения;

- потребность принадлежать к определенной группе (иерархическая потребность);

- потребность в заботе о потомстве;

- потребность в навыках;

- потребность во владении определенной территорией;

- потребность в возможности обороны.

В соответствии с появлением социальных потребностей у живых организмов появляются и развиваются новые, социальные рефлексы (инстинкты), которые уже необходимо (нередко существенно) перестраивать в конкретной ситуации.

Принципиальной особенностью практически всех социальных потребностей является то, что они в определенных условиях могут не сформироваться или чрезвычайно деформироваться.

Уже одно это обстоятельство заставляет совершенно иначе взглянуть на их происхождение и существование у живого организма. Важно и то, что социальные потребности, после их появления, адаптируются (перестраиваются) аналогично витальным потребностям. Соответствующие им рефлексы (инстинкты) перестраиваются, приспосабливаются, адаптируются в значительно более широком диапазоне, чем витальные рефлексы.

Социальные потребности, как это следует из их содержания, являются источником и движущей силой того, что человек назвал “альтруизм”. И снова мы обязаны подчеркнуть, что данное свойство живых организмов не может быть отнесено к положительным или отрицательным свойствам.

Если эгоизм направлен на сохранение жизни отдельного индивида, а через него - всего вида, в том числе и через видовое совершенствование, то альтруизм направлен на сохранение вида в целом, а через него и индивида, в том числе и путем консервации свойств.

На основании этого эгоизм выступает, в некотором смысле, как интровертность, а альтруизм - как экстравертность, что и помогает понять невозможность отсутствия витальных потребностей (безусловность их наличия) и условность появления социальных потребностей.

Указанная особенность социальных потребностей не формироваться при определенных условиях или деформироваться проливает свет на обстоятельства их возникновения.

При каких же условиях происходит указанное нарушение формирования социальных потребностей и социальных рефлексов (инстинктов)? Исследователи, проводившие соответствующие эксперименты на животных, а также отдельные случаи “природных экспериментов” с человеком, отмечают невозникновение указанных потребностей и соответствующих инстинктов, когда на раннем этапе развития организма после его появления на свет происходила изоляция (депривация) появившегося младенца от взрослых особей.

Дело в том, что по мере усложнения организмов после появления нового представителя на свет происходит “дозревание” все более и более несовершенного в соматическом отношении организма, т.е. происходит физическое “дозревание” организма во все более продолжительные сроки в зависимости от сложности организма относительно общей продолжительности жизни индивида. Соответственно происходит подобное “дозревание” и психических функций.

Следовательно, природа “пошла” на то, чтобы за счет снижения исходной жизнестойкости нового организма и относительного снижения “стартового” уровня разума повысить итоговую “емкость” разума, развивающегося за счет специальных механизмов роста одновременно с соматическим развитием.

Эти механизмы в дальнейшем будут рассмотрены. Сейчас же необходимо сказать, что для обеспечения психического “дозревания” принципиально необходимы совершенно определенные социальные контакты младенца с взрослыми особями. Отсутствие таких контактов называется психической депривацией, т.е. психической изоляцией, психической обделенностью, психической обедненностью, приводит к необратимым психическим изменениям, которые уже никогда не могут быть восстановлены. Это еще одно принципиальное отличие социальных потребностей и соответствующих им инстинктов от витальных потребностей (рефлексов).

Сказанное в отношении психической депривации позволяет сделать вывод, что для формирования социальных потребностей на определенном уровне развития организма должны формироваться специфические сенсоры, срабатывание которых приводит к включению определенной социальной потребности.

Поскольку физической реализации таких сенсоров нет, то следует принять возможность существования таких специфических сенсоров на психическом уровне. Очевидно, что для включения таких психических сенсоров необходимо определенное срабатывание витальных сенсоров и наличие соответствующей сигнальной информации от сенсоров внешнего.

Трудно, конечно, утверждать наверняка, но представляется, что у таких высокоорганизованных в социальном плане насекомых, как пчелы, муравьи, термиты, появляющихся на свет сразу взрослыми особями, социальные инстинкты основаны как-то иначе, например, на принципах витальных потребностей. Более того, можно полагать невозможность их развития или, напротив, исчезновения. Поэтому все сказанное о социальных инстинктах, по-видимому, следует отнести исключительно к теплокровным животным.

Однако этим дело не исчерпывается, так как по мере усложнения организмов с точки зрения организации их жизнедеятельности, возникают потребности еще более высокого уровня, которые являются продуктом уже социальных потребностей и соответствующих им инстинктов. Так социальная потребность во владении территорией постепенно порождает новую потребность, которую следует назвать исследовательской.

Действительно, борьба за жизненное пространство, за расширение и стабилизацию “жизненного меню” для живого организма связана с определенным риском встречи с новыми опасностями, с новыми врагами. Но поскольку потребность во владении территорией не исчезает от наличия этих опасностей, каждая особь вынуждена проводить индивидуальное и постоянное обследование как “своей”, так и “чужой” территории. Так возникает потребность исследовательская, сопровождаемая появлением потребностей и соответствующих инстинктов познавания, изучения, научения.

Опыт, который дает такой поиск, сопровождается формированием некоторого комплекса и выливается в такую категорию, как “страх” в самом обычном его понимании. Страх - это определенно квинтэссенция жизненного опыта, когда становится понятным возможный источник угрозы, но непонятен уровень этой угрозы, когда непонятна с достаточной степенью вооруженность индивида (ресурсное обеспечение) и когда неясен исход возможного контакта.

Поскольку страх не реакция на прямую угрозу, а эмоциональная оценка наличной вооруженности для защиты от нависшей угрозы, то это качество отсутствует у младенцев любого вида теплокровных животных, не имеющих еще предварительных социальных контактов и поэтому еще до определенного уровня развития не вооруженных необходимыми социальными знаниями.

Тем не менее, именно младенец развивает свою потребность в познании на основе, например, освоения своей территории, на основе контактов с другими животными - как своего возраста, так и с взрослыми. Точнее: врожденное чувство самосохранения тем меньше, чем более неприспособленным появляется на свет конкретный младенец, чем относительно дольше длится процесс физического развития до уровня взрослого. Иначе говоря, не набив себе шишек, ничему не научишься.

При анализе психики человека мы вновь вернемся к рассмотрению функции страха, поскольку эта функция, несомненно, имеющая свойство преобразовываться, трансформироваться в ходе онтогенеза, обусловлена на некоторых стадиях развития организма специфическими причинами, которые не могут быть установлены родителями ребенка. Такие проявления страха могут быть приняты как врожденные. Это так называемые “детские страхи”, не связанные с наличием или отсутствием опыта у ребенка, являющиеся следствием особых условий развития души ребенка.

К этому же, третьему уровню потребностей и соответствующих им инстинктов относятся потребности в навыках, которые развиваются в процессе игр, подражания и других контактов младенцев со своими сверстниками или с взрослыми особями. Очевидно, разновидностью потребности в навыках является потребность в подражании, что является одной из форм обучения, в некоторых случаях преобразующаяся в формы, далекие от непосредственно жизненных потребностей.

Скажем, к такой форме подражания относится “болтовня” попугая. Исходно можно сказать, что пение у птиц - форма обозначения того, что территория занята. Поэтому у скворца-пересмешника подражание сохраняет прежнюю функцию, а у попугая это уже совершенно новая функция, отдаленно связанная с исходной функцией.

Назовем потребности третьего уровня - потребностями саморазвития и отнесем к ним:

- исследовательскую потребность;

- потребность подражания;

- потребность игровую;

- потребность риска.

Необходимо совершенно определенно принять, что для включения потребностей третьего уровня требуется наличие психических сенсоров следующего уровня, которые включаются при наличии какой-либо социальной потребности и соответствующей сигнальной информации от сенсоров внешнего. Понятно, что психическая депривация может произойти и на этом уровне.

Иначе говоря, при успешном формировании потребностей социальных за счет иных форм депривации, нежели изоляция, может реализоваться пропуск этапа формирования потребностей саморазвития. На первый взгляд - это чрезмерное усложнение, однако иного предположить трудно, так как потребности саморазвития не могут реализоваться, если не работают социальные потребности.

Наконец, необходимо указать на наличие потребностей четвертого уровня, к которым относятся потребности творчества, спортивность, воля, потребность в свободе. Назовем данные потребности - потребностями преодоления. Данные потребности развиваются только при условии развития потребностей третьего уровня. В этом состоит их особенность и самоценность. Можно показать, что эти виды потребностей наличествуют у животных высокоорганизованных, социально обобщенных.

Естественно принять необходимость наличия соответствующих психических сенсоров (в данном случае - третьего уровня), включаемых (запускаемых) при наличии срабатывания психического сенсора второго уровня и наличии соответствующей сигнальной информации от сенсоров внешнего. Совершенно так же при некоторых условиях определенной психической изоляции может произойти пропуск формирования потребностей преодоления.

Таким образом, здесь приведена совершенно определенная классификация и сортировка потребностей и рефлексов (инстинктов), которая основана на онтогенезе самих потребностей. Показано также отношение потребностей к рефлексам (инстинктам), не исключающих, а взаимно обуславливающих друг друга.

Принятая концепция о наличии специальных сенсоров, “включающих” соответствующие потребности, обосновывается реальным наличием витальных сенсоров, формирующих витальные потребности, и принципиальной необходимостью развития в определенных условиях особых “психических” сенсоров, обеспечивающих "включение" потребностей второго, третьего и четвертого уровней.

Сущность “психических” сенсоров заключается в том, что сам организм не может иметь в физической реализации какие-либо сенсоры, предназначенные для этих целей. По мере усложнения разума и его функций усложняется то, что ранее было названо “памятью”.

Одной из форм этого усложнения и является появление специфических “психических” сенсоров. Такое введение отнюдь не является каким-то умозрительным приемом. Действительно, если бы таких “сенсоров” не было вовсе, то тогда невозможно было бы объяснить действия механизма психической депривации, невозможно было бы понять, почему ни один “маугли” при возвращении в человеческую среду не преобразовался в конечном итоге в человека, а остался, скажем, волком или обезьяной (смотря по тому, кто его воспитывал).

Само по себе явление психической депривации чрезвычайно сложное и многогранное. Можно сказать, что это самое мощное оружие за или против подрастающего поколения. Поэтому данная проблема в рамках данной работы будет рассматриваться, когда потребуется иллюстрировать некоторые механизмы онтогенеза психики человека. Достаточно тщательное рассмотрение механизмов и итогов психической депривации проведено в книге “Человек и общество. Психология развития”.

Можно полагать, что “психические сенсоры” формируются при достаточно высокоорганизованном мозге на основе так называемых “центров ожидания”, генетически обязанных располагаться в коре центральной нервной системы. К сожалению, на данном этапе ничего более конкретного об этом сказать невозможно. Однако введение этой гипотезы позволяет не только увязать многие известные явления между собой, но и целенаправленно организовать процессы обучения, воспитания, тренировки.

В качестве достаточно убедительного аргумента в пользу наличия таких “центров ожидания” и формирования на их основе специфических “психических сенсоров” следует привести модель образования явления, названного “импринтингом”. Само явление импринтинга, на мой взгляд, присуще не только, скажем, птицам, а и в более сложном и совершенном виде всем живым организмам, стоящим на одном уровне и выше птиц на иерархической лестнице живого мира, включая человека.

Явление это настолько интересное и настолько важное в развитии психики молодых организмов, что просто необходимо на данном этапе хотя бы зафиксировать принятую модель образования (формирования) импринтинга. В дальнейшем, когда мы будем анализировать некоторые особенности психики человека, к анализу механизма импринтинга мы вновь вернемся (см. книгу “Человек и общество. Психология развития”).

Здесь уместно вновь подчеркнуть, что описание явления импринтинга, сделанное “по поверхности” наблюдаемого явления, характерное для “описательной” психологии, позволяет выявить существование этого явления, но не объяснить его.

“Лауреат Нобелевской премии 1935 г. К. Лоренц обнаружил (сначала на птицах) явление, которое обычно называют “импринтингом” (запечатлением). Только что вылупившийся из яйца утенок или цыпленок принимает за мать любой движущийся предмет и следует повсюду за ним. В нормальных условиях этим первым движущимся объектом являются утка или курица, и в таком случае все в порядке. Но если птенец сначала увидит исследователя или движущуюся машину, то в его сознании запечатлеется этот образ, занимая в нем место матери, и птенец начинает повсюду следовать за ним.

Дело в том, что в нервной системе вылупившегося птенца уже “заготовлена” сложная система из миллионов нейронов, которая предназначена для того, чтобы на всю жизнь запечатлеть внешний вид матери-покровительницы, включив, таким образом, птенца в социальную структуру семьи. Единственный зрительный стимул - движущаяся мать - необходим для стабилизации этой системы: генетически детерминированное поведение тут же начинает функционировать. И все это происходит в течение весьма короткого периода времени после вылупления - в первые минуты, часы. Только в этот короткий период система способна к запечатлению стимула, чувствительна к нему; другими словами, критический период короток” (Й. Хамори “Долгий путь к мозгу человека”, М., “Мир”, 1985 г., стр. 121).

Здесь фактически обозначено все, что необходимо для активации “психического центра ожидания” обозначена сущность “психического сенсора”, возникающего на основе “центра ожидания”, а также обозначены условия активации данного сенсора и, на его основе, конкретной потребности.

Одним из возможных вариантов объяснения условий активации “психических сенсоров” является необходимость адаптации всех видов витальных рефлексов. Что происходит в этих случаях? В каждом конкретном случае каждый безусловный рефлекс “приспосабливается” разумом к конкретно складывающейся ситуации, т.е. формируется конкретная интегральная функция отражения, в основе которой лежит программа реализации безусловного рефлекса, дополняемая дифференциальной составляющей, приспосабливающей требуемый для реализации безусловный рефлекс к конкретной ситуации. Естественно, при этом осуществляется определенный поиск решения. Точнее: управление поиском наиболее близкого решения обеспечивается благодаря эмотивной функции, а устройство памяти дополняется в этих условиях устройством синтеза требуемого решения.

При достаточно сложной организации устройства синтеза, когда в нем уже имеется (появляется) достаточная избыточность, поисковая активность разума может привести в определенных условиях к запоминанию некоторых фрагментов данного поиска, которые в следующий раз уже выступят в качестве указанных “психических сенсоров”, что и будет в определенных условиях “включать” новые потребности организма. Сами программы соответствующего им инстинктивного поведения, однажды сформированные, могут передаваться от поколения к поколению на генетическом уровне, как это происходит, например, с запечатлением (импринтингом). Не передается только “психический сенсор”: он должен сформироваться.

Следовательно, при таком подходе все потребности более высокого уровня онтогенетически обусловлены своим “прародителем” на уровне простой витальной потребности того или иного вида. Это и положено в основу изложенной выше гипотезы. Сказанное позволяет представить все потребности в виде определенной схемы, увязывающей взаимно эти потребности в виде иерархического дерева потребностей, реально формирующегося в процессе развития каждого организма (рисунок 7), т.е. в процессе онтогенеза.

Причем в зависимости от уровня положения организма на филогенетическом дереве живых организмов Земли процесс онтогенетического развития потребностей и соответствующих им рефлексов (инстинктов) останавливается на определенной ступени. Это означает, что бабочка никогда не будет иметь уровень развития потребностей, скажем, мыши: ее потребности сформируются, скорее всего, на уровне чисто витальных (на принципах витальных потребностей).

В схеме онтогенетического дерева потребностей на рисунке 7 отражено существование некоторых сенсоров контроля витальных потребностей, представляющих собой в каждом случае набор некоторых пороговых устройств (ПУ), имеющих разные пороги срабатывания. Они включаются при разных уровнях отклонения процессов гомеостаза, что и делает большую или меньшую актуализацию витальных потребностей, обеспечивает регулирование уровня витальных потребностей.

По аналогии с этим все ПУ следующих уровней потребностей, обеспечивающие актуализацию (включение) потребностей более высоких уровней, также являются многопороговыми (многофакторными), что также меняет (регулирует) уровень соответствующих потребностей. Каждый из уровней более низкого порядка при своем срабатывании может актуализировать включение потребности более высокого уровня при условии наличия формирования этих потребностей в ходе онтогенеза.

Это отражено в схеме специфическим, иерархическим подключением входа ПУ более высокого уровня к выходу ПУ предыдущего, более низкого уровня при наличии соответствующей информации от сенсоров внешнего. Предложенная система потребностей позволяет достаточно четко и строго понять и представить как взаимозависимость потребностей друг от друга, так и понять необходимую последовательность действий воспитателя для формирования максимально широкого спектра потребностей, свойственных данному уровню развития живого организма.

Наконец, необходимо охарактеризовать еще один вид информационного воздействия на все структуры ПУ, формирующие срабатывание той ли иной потребности. Дело в том, что все без исключения ПУ должны и могут быть отключены и, соответственно, включены непосредственно от самого разума. Это управление осуществляется действием функции компенсации. Такое управление потребностями функционально необходимо, поскольку не всегда доминантная потребность может быть принята для исполнения. Но никогда не может быть такой ситуации, чтобы никакая потребность вообще не была бы включенной. В этом и состоит смысл функциональной необходимости управления потребностями непосредственно от разума.

6. “ПОГАШЕНИЕ” ПОТРЕБНОСТЕЙ И ЭМОЦИИ

Теперь попытаемся понять, в чем состоит процесс “погашения” действующей потребности.

На первом этапе, когда происходит выявление той или иной потребности, оценивается внешняя обстановка. Это соответствует процессу “узнавания” и оценки соответствия этой обстановки выявленной потребности. Значит, на этом этапе осуществляется анализ с использованием четырех аналитических структур, что в той или иной степени формирует уровень лабильности. На этом этапе оценка уровня эмоций, которые обусловлены только уровнем лабильности, может быть проведена по приведенному выше выражению. Следовательно, проверяется соответствие действующей и выделенной потребности внешней информации, внутренней (хранящейся для проведения операции узнавания) информации и оценкам наличных ресурсов организма для удовлетворения (“погашения”) данной потребности.

Далее начинается процесс исполнения необходимого действия (реакции), сопровождаемый непрерывным формированием полной функции отражения Fотр_i. В ходе реализации принятого решения совершается определенная работа в итоге исполнения конкретной функции отражения, что может приводить к трем различным итогам:

- выделенная потребность быстро уменьшается и в ограниченный ресурсами организма срок – “погашается”;

- выделенная потребность не уменьшается с достаточной степенью, что оценивается по скорости расхода ресурсов организма;

- выделенная потребность не уменьшается, поскольку ресурсы организма оказались непригодными для “погашения” потребности.

В первом случае идет непрерывное подтверждение “узнавания” с высокой степенью достоверности сложившейся ситуации, что снижает уровень лабильности, делает реализацию процесса “погашения” потребности устойчивым и целенаправленным. Это может породить положительные (в данном случае - именно положительные) эмоции от уверенности “погашения” потребности (предвкушение достижения цели). Наконец, при полном или при почти полном “погашении” потребности будет формироваться пик положительной эмоции, связанной с эффектом достижения цели и “погашением” действия потребности, определявшей совокупность действий.

Во втором случае предпринимаемые усилия не дают достаточного эффекта. Это повышает уровень лабильности, обуславливаемой в данном случае поиском либо дополнительных ресурсов, либо дополнительной информации, либо иных решений. Следовательно, происходит непрерывная переоценка ситуации с использованием четырех аналитических структур. Положительные или отрицательные эмоции “эффекта цели” в этом случае, по-видимому, вообще не формируются, но формируются эмоции дефицита информационного или ресурсного обеспечения.

Наконец, в третьем случае могут происходить разные эффекты. В ряде случаев может происходить отказ от реализации выявленной потребности, так как не может быть обеспечено ресурсное обеспечение “погашения” потребности.

Это может приводить к формированию чрезвычайно сильных негативных эмоций, связанных с невозможностью “погашения” доминантной потребности, определяющей поведение индивида. Это выливается в агрессию, в страх. Эмоции, формируемые при этом, следует назвать “эмоциями греха”, так как при их формировании, как мы увидим в дальнейшем, душа субъекта страдает, становится “черной”.

В других случаях, когда выделенная потребность не может быть исключена из числа актуальных, начинается мучительный поиск требуемого решения, что сопровождается поиском иных функций отражения с использованием все новых и новых ресурсов, все новой и новой информации. Ситуация, когда за счет действия функции компенсации потребность не может быть отключена, а ресурсов организма или наличной информации недостаточно для ее реализации, порождает эмоции отчаяния, также являющимися “эмоциями греха”, так как и в этом случае происходит негативное искажение души. Действие такого рода “не погашаемых” и “не отключаемых” потребностей может длиться годами, подтачивая физическое здоровье индивида.

На данном этапе следует сказать, что человек никогда не должен переходить к третьей фазе (стадии) влияния “непогашенной” потребности. Если человек поймет, что потребность не может быть “погашена” в сложившихся обстоятельствах, он должен искусственно “погасить” действие (влияние) этой потребности. И направить усилия в этом случае на поиск иных решений, либо на переход в иное состояние, когда начинают выявляться иные потребности.

Как из сказанного непосредственно вытекает, состояние стресса - есть состояние, связанное с непродуктивным расходованием ресурсов организма в состоянии острой необходимости решения некоторой конкретной задачи. Естественно, состояние стресса будет тем острее, тем сильнее будет угнетать организм, чем дольше будет тянуться сложившаяся ситуация.

Тем не менее, категорически нельзя утверждать, что стресс - это сугубо отрицательное состояние разума. В состоянии, когда происходит поиск трудного решения в форме требуемой функции отражения Fотр_i, могут быть найдены такие решения, которые существенно обогатят разум индивида, резко расширят его возможности. Это будет происходить вследствие того, что упомянутое выше устройство синтеза, с помощью которого происходит “приспособление” имеющихся знаний к конкретной ситуации, в ряде случаев может “сработать” совершенно нестандартно, что и даст существенное обогащение разума индивида.

Условиям тренинга в режиме достаточно сильного стресса соответствует много видов человеческой деятельности. Так осуществляется подготовка пилотов на специальных тренажерах. Некоторые воинские подразделения проходят специальную подготовку “на выживание” в крайне неблагоприятных жизненных условиях. Можно сказать, что вообще подготовка воинов должна проходить всегда в таких условиях, поскольку в этом случае “нарабатываются” заготовки функций отражения для подобных или более сложных условий в реальной боевой обстановке. Таких примеров можно приводить достаточно много.

Следует сказать, что некоторые люди вполне сознательно создают себе максимально трудные условия, сильно рискуют своей жизнью, находя в этом определенное удовольствие. В этом случае проявляется то, что на определенном этапе онтогенеза (развития) у таких людей сформировался специфический психический сенсор, включающий потребность риска. Эта потребность “погашается” всегда, когда человек находит неординарное решение в сложной ситуации и сопровождается переживанием острой положительной эмоции, которую такой человек стремится переживать вновь и вновь ради переживания мига “победы”. Частным случаем подобного поведения могут быть действия альпинистов, для которых действительно, как сказал В. Высоцкий, “лучше гор могут быть только горы, на которых ты еще не бывал”.

Но важно понять, что существенным при этом является не победа над кем-то или над чем-то, а победа над самим собой, поскольку человек находит полноценную функцию отражения в стрессорной ситуации. Стрессорные ситуации как никакие другие способствуют развитию и совершенствованию разума, они полностью соответствуют реализации условия “реализуйся сам”.

Поэтому можно и следует умело создавать такие ситуации на стадии развития ребенка, когда за счет постепенного усложнения создаваемых ситуаций его интеллект будет достаточно быстро шлифоваться и совершенствоваться.

При этом я исхожу из того, что под интеллектуальной способностью разума следует понимать способность принимать решения на основе неполных исходных данных, имеющихся в распоряжении разума и содержащих определенный уровень ошибочности, при неясном исходе от предпринимаемых усилий. Естественно, уровень интеллекта конкретного индивида тем выше, чем более сложные и более неочевидные по результатам действия может предпринимать его разум и добиваться наиболее удовлетворительного результата. Такое определение сущности интеллекта введено и обосновано в соответствующей главе данной книги.

Таким образом, стресс является необходимым условием развития и совершенствования интеллекта.

Теперь посмотрим на условия возникновения стрессорных ситуаций немного с иной стороны. Речь пойдет об условиях возникновения таких ситуаций, которые коротко можно охарактеризовать, как ситуации с ограниченным объемом доступной для индивида информации. В некотором смысле происходит сенсорная депривация, т.е. ограничение тем или иным образом количества внешней информации, которую может использовать индивид в процессе принятия решения.

Чем глубже и чем сильнее происходит сенсорная депривация, тем сильнее проявляется нарушение условий формирования общей полной функции отражения Fотр _полн.

В этом случае нормальная работа узла управления психикой (всех четырех структур анализа) возможна только до определенного времени, пока собственной информации, генерируемой по каким-либо причинам (внутренние переживания, воспоминания, обдумывание какой-либо семейной ситуации и т.п.) достаточно для формирования полноценной функции отражения.

На определенном этапе сенсорной депривации возникает сильный сенсорный стресс, даже если индивиду не угрожает что-либо.

В этом случае функция отражения начинает формироваться произвольно и спонтанно, синтезируя произвольные символы, которые в виде функции компенсации поступают на узел анализа, где и происходит их анализ. Поскольку в таком случае анализируется химерическая информация, то разум, вновь ее воспринимая, начинает “видеть” и “слышать” галлюцинации.

Далее мы проанализируем данные эффекты на основе анализа специальных экспериментов по сенсорной депривации. При сенсорной депривации потребности организма и самого разума (выше первого уровня) не могут быть идентифицированы по значимости или по приоритету из-за отсутствия внешней информации. Это приведет к произвольному формированию функции компенсации и произвольному переключению разнообразных потребностей.

Поэтому эмоции, вызванные сенсорной депривацией, наиболее “отрицательны” и наиболее опасны для психического здоровья индивида.

На раннем этапе онтогенеза, т.е. в младенческом возрасте, сенсорная депривация не будет вызывать таких эмоций, поскольку еще не сформировано то, что было мной названо “онтогенетическим деревом потребностей”. Это означает, что на раннем этапе физического и психического развития индивид имеет главным образом потребности организма, а психические сенсоры еще не сформированы.

Поэтому сенсорная депривация в период раннего детства не может вызывать каких-либо эмоций, но приведет к качественно иному изменению свойств психики - к психической депривации. В результате этого с искажениями или вовсе не будет сформировано онтогенетическое дерево потребностей. Помимо полной или частичной утраты индивидуальности, психическая депривация почти полностью изуродует механизм формирования эмоций.

Естественно, для человека спектр потребностей может и должен быть сформирован значительно более широким. Причем реализация этих потребностей уже не обязательно будет осуществляться на основе инстинктов. Скорее даже наоборот: чем более широк спектр потребностей человека, тем дальше в своей реализации уходит от инстинктов поведение человека, хотя и при этом возможно применение, так сказать, “домашних заготовок”, т.е. использование почти готовых программ деятельности, заложенных в процессе воспитания и обучения.

Для завершения создания основы теории эмоций нам осталось рассмотреть вопрос о количественном значении эмоций “погашения” потребностей.

Актуальность этого следует из того, что при анализе, который будет предложен далее, мы увидим принципиальное отличие эмоций этого типа от эмоций информационно-ресурсного обеспечения, поскольку “погашение” потребности - итог продолжительного процесса. Понятно, что процесс “погашения” потребностей - это протяженный во времени и сопровождаемый вполне определенной работой разума процесс, реализуемый через организм, т.е. процесс последовательного формирования чем-то взаимосвязанных, в чем-то повторяющихся функций отражения.

Следовательно, “погашение” потребности можно уподобить вычислению вполне конкретного интеграла. Этот интеграл может либо сходиться (это будет соответствовать условию “погашения” потребности), не сходиться (это будет соответствовать условию недостаточности, например ресурсов организма) и расходиться (это будет соответствовать непригодности ресурсов требованиям задачи и/или неверного понимания ситуации). Переменными интегрирования будут ресурсы R_i и информация И_i, а условием сходимости - уменьшение уровня актуализации или быстрое “погашение” потребности.

По своей природе это будет криволинейный интеграл первого типа, так как в ходе выполнения указанной работы происходит проверка только одного условия: уменьшения потребности (dП).

 

Эп = ò F(R_i;И_i)dП

 

Для наших условий вполне подходит правило проверки сходимости данного интеграла, так как если функция F(R_i;И_i) непрерывна, что соответствует подтверждению непрерывного “узнавания” ситуации и достаточности имеющихся ресурсов, то приведенный интеграл существует, т.е. он может быть “вычислен” в приемлемые сроки при наличных ресурсах. Момент “погашения” потребности фиксируется ее исчезновением (“отключением” от узла управления в силу малости), что и вызывает тот вид эмоций, которые в данном случае следует назвать “положительными”, поскольку организм в этот момент переживает экстатическое состояние. Именно такие переживания, которые связаны с процессом “погашения” удовлетворенной потребности, человек стал обозначать как “счастье”, т.е. некоторый краткий миг жизни.

Если же интеграл не сходится вследствие большой скорости убывания ресурсов или неполноты информации, то организм переживает подлинно “отрицательную” эмоцию, связанную с недостижимостью цели.

В случае медленной сходимости интеграла может быть принято иное решение - отказ от удовлетворения (“погашения”) данной потребности.

Отметим еще одну особенность формирования эмоций от “погашения” потребностей, кроме переживаемых острых положительных ощущений.

“Погашение” потребности уровня выше первого, активизирует действие “психических сенсоров”, повышает их психическую активность. Это создает условия их нового и нового включения (повторное “включение” когда-то “погашенной” потребности), что может иметь большое положительное и не менее большое отрицательное значение, смотря по тому, какого характера потребность была “погашена”.

Если удовлетворялись, скажем, потребности в информации или творческие потребности (создание новой информации), то в этом случае происходит развитие индивида в интеллектуальном отношении. Если же “погашалась” потребность в наркотиках, к которым происходит только психологическое привыкание (формируется лишь соответствующий “психический сенсор”), то происходит деградация личности в психическом смысле. Этот тип наркотической зависимости поддается психическому лечению. Если же наркотики осуществляют “замену” типа медиатора в синапсах нервной системы, то привыкание переходит на уровень витальных потребностей, что уже практически не поддается лечению.

Таким образом, здесь рассмотрено два различных вида эмотивных проявлений: 

- информационно-ресурсные эмоции, связанные непосредственно с оценкой ситуации;

- эмоции “погашения” активизированной потребности, что обусловлено последовательным выполнением определенных операций (работы), связанных с расходованием ресурсов.

На этом можно ограничить изложение теории эмоций, поскольку все основные положения, отражающие как условия возникновения, так и назначения эмоций, здесь представлены.

Теперь можно еще раз сопоставить разработанную модель формирования эмоций с моделью П. В. Симонова.

“Мы определяем эмоцию как отражение мозгом человека и высших животных какой-либо актуальной потребности и возможности ее удовлетворения, характеризуемой вероятностью достижения цели. Оценку вероятности субъект производит на основе врожденного и ранее приобретенного индивидуального опыта, непроизвольно сопоставляя информацию о средствах, времени, ресурсах, прогностически необходимых для достижения цели (удовлетворения потребности), с информацией, поступившей в данный момент.

Прогнозирование вероятности достижения цели у человека может осуществляться как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровне. Возрастание вероятности достижения цели в результате поступления новой информации порождает положительные эмоции, активно максимизируемые субъектом с целью их усиления, продления, повторения. Падение вероятности по сравнению с ранее имевшимся прогнозом ведет к отрицательным эмоциям, которые субъект стремится минимизировать - ослабить, прервать, предотвратить.

Таким образом, эмоция в нейрофизиологическом смысле есть активное состояние системы специализированных мозговых образований, побуждающее субъекта изменить поведение в направлении максимизации или минимизации этого состояния, что определяет регуляторные функции эмоций, их роль в организации целенаправленного поведения” (П. В. Симонов, П. М. Ершов, Ю. П. Вяземский “Происхождение духовности”, М., “Наука”, 1989 г., стр. 7).

Рассмотрим ряд ошибок в приведенном отрывке.

Первая ошибка состоит в том, что субъект непроизвольно сопоставляет наличную информацию и поступившую. Это не так, потому что в этом случае пропадает действие механизма мышления, что не соответствует действительности, поскольку разумом осуществляется не просто сопоставление, но компенсационное сопоставление информации, что необходимо для “узнавания” (понимания) ситуации, а формирование функции компенсации и есть уже первичная часть процесса мышления.

Вторая ошибка состоит в том, что оценка изменения вероятности может быть произведена только после того, как предприняты какие-то усилия, т.е. начата определенная работа по "погашению" потребности, приводящая к изменению ситуации и, соответственно, к изменению информации и ресурсов.

Ошибка состоит в том, что у Симонова тем самым соединились в одно целое два вида эмоций. Во-первых, сюда вошла эмоция, сформированная по факту “узнавания” или “неузнавания” ситуации (эмоция первого впечатления). Во-вторых, сюда же отнесена и эмоция, связанная с процессом “погашения” потребности.

Таким образом, предложенное здесь объяснение возникновения и функционального назначения эмоций существенно отличается от того, как это было описано П. В. Симоновым. Как видно, предложенная здесь модель эмоций во многом “примиряет” множество различных точек зрения на обнаруживаемые проявления эмоций.

Однако в отличие от всех иных воззрений, предложенная модель дает вполне определенное функциональное объяснение механизму действия и, соответственно, проявления эмоций. Этот механизм, несомненно, связан с процессом узнавания ситуации, с механизмом “погашения” потребностей и с оценкой наличных “текущих” ресурсов. Именно  такой вывод следует из информационно-отражательной модели.

7. ЧТО ТАКОЕ “ПОТРЕБНОСТЬ В ИНФОРМАЦИИ”

При рассмотрении онтогенетического дерева потребностей не была проанализирована одна чрезвычайно важная, на мой взгляд, для организма потребность, связанная с основами организации жизни. Данная потребность обусловлена объективной необходимостью постоянно перерабатывать входной поток информации от сенсоров внешнего.

Здесь я должен сказать, что наличие такого рода потребности - потребности в информации - описано П. В. Симоновым.

“Постоянный приток  из внешней среды вещества, энергии и информации является обязательным условием существования живых систем. Новизна, сложность, непонятность окружающего мира могут быть самостоятельными стимулами поведения, причем животные способны стремиться от меньшей сложности к большей. Наряду с информацией, необходимой для организации действий по удовлетворению многообразных витальных и зоосоциальных потребностей, живые системы обладают потребностью в информации как таковой, в информации с невыясненным прагматическим значением безотносительно к удовлетворению каких-либо определенных витальных и зоосоциальных нужд... Самостоятельная потребность в информации с невыясненным прагматическим значением служит не только и не столько самосохранению особи, ее потомства, вида в целом, сколько развитию, совершенствованию и усложнению мира живых существ” (П. В. Симонов, П. М. Ершов, Ю. П. Вяземский “Происхождение духовности”, М., “Наука”, 1989 г., стр. 23-24).

При таком объяснении действия потребности в информации превращает ее в потребность с “невыясненным значением”. В этом случае исчезает мотивация, приводящая к появлению именно такой потребности. Из потребности в информации развитие (интеллектуальное, надо полагать) живого мира может следовать только тогда, когда весь живой мир способен не только “узнавать” всю информацию с “невыясненным значением”, но и постоянно хранить ее в памяти. Информационно-отражательная модель просто обязывает нас говорить о принципиальной необходимости постоянного притока “свежей” информации.

Именно необходимость в постоянной переработке достаточно большого потока информации любого типа - с выясненным или невыясненным значением, что может влиять на условия выживания - и порождает как потребность в постоянном притоке новой информации. Существование такой потребности обусловлено (мотивировано) наличием описанного узла управления, который находится непрерывно в работе, анализирует внешнюю и внутреннюю информацию.

Разум “не имеет права” выключать узел управления ни на миг, пока организм является живым, т.е. пока необходимо держать под контролем процессы гомеостаза, обеспечивать выживание. Узлы ВаО, ВтО, ДП, СП не могут быть не “включенными”. Именно их работа, их функционирование обеспечивает управление перекачкой информации в структуры души.

Именно поэтому при отсутствии входной информации, т.е. в условиях сенсорного голода, деятельность узла управления будет если не нарушена, то, во всяком случае, искажена. Поскольку разум не перестает функционировать ни на мгновение (т.е. в нем постоянно может и должна формироваться функция отражения, в таких условиях не подкрепляемая внешней информацией), то субъект начинает переживать сильнейшие эмоции, видеть галлюцинации, совершать произвольные движения.

Необходимость (как потребность) в постоянном притоке “свежей” информации, обусловленная необходимостью постоянного формирования функции отражения, говорит о том, что в каждом живом организме имеется определенная структура, непрерывно и постоянно потребляющая всю поступающую информацию. Сокращение “свежей” информации для этой некоторой структуры приводит к информационному стрессу разума, проявляющегося в угнетении всего организма.

Примером такого поведения является типовое поведение животных в условиях зоопарков, когда они находятся в крайне ограниченных пространствах и не могут реализовать потребность в информации. Маятниковые перебежки, опущенная голова, отсутствие положительных эмоций (тусклый взгляд) - вот внешние признаки сенсорного голода (информационного стресса) этих животных.

Представляется, что потребность в информации имеет свойство присутствовать одновременно во всех уровнях иерархии потребностей. При этом на уровне витальных потребностей она предназначена для удовлетворения только витальных потребностей, т.е. связана с ними конъюнктивно. На уровне социальных потребностей потребность в информации приобретает характер стимула для организации необходимого социального поведения, т.е. на данном уровне потребность имеет уже дизъюнктивный характер. В рассмотренном случае нахождения животных в зоопарке мы являлись свидетелями нарушения потребности в информации, по-видимому, второго уровня. На уровне потребностей саморазвития потребность в информации выступает уже совершенно самостоятельно, т.е. как независимая потребность, реализация которой требует отдельных целенаправленных усилий. Наконец, на уровне потребностей преодоления потребность в информации выступает как одна из главнейших, имеющих тенденцию к усложнению.

Необходимо сказать, что отмеченная выше функция запечатления (импринтинг) является проявлением (разновидностью) действия потребности в информации. Это одна из важнейших психических функций и ее рассмотрение будет сделано в соответствующей книге (“Человек и общество. Психология развития”). Для иллюстрации сказанного рассмотрим результаты экспериментов на людях, добровольно помещавшихся в условия сенсорного голодания, проводившихся разными исследователями.

Например, в одном из экспериментов (Университет Мак-Гилла, 1956 г.) добровольцы должны были просто лежать в специальной камере на маленькой кровати в условиях максимального ограничения движений. Руки испытуемого вставлялись в длинные картонные трубы для максимального уменьшения осязательных стимулов. Специальные очки рассеивали свет, а слуховые раздражители маскировались беспрерывной работой шумящего кондиционера. Испытуемые нормально питались, могли заниматься своим туалетом, но все остальное время должны были находиться в максимально неподвижном состоянии.

Итоги эксперимента были определенно удивительными: при высокой, по тем временам, материальной стимуляции добровольцев (им платили по 20 долларов в сутки) большинство из них выдержало такую изоляцию порядка двух-трех суток, а максимальная продолжительность у одного из добровольцев составила всего шесть суток. Здесь просто процитируем источник, откуда взят данный пример (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1, стр. 219-220).

“Вначале большинство старалось сконцентрироваться на своих личных проблемах, но вскоре испытуемые стали замечать, что их разум уходит в сторону от этого. Очень скоро они потеряли представление о времени, затем наступили долгие периоды, когда они вообще не были способны мыслить. Чтобы избавиться от монотонности, испытуемые с удовольствием соглашались слушать детские рассказы и даже начинали требовать, чтобы им давали их слушать еще и еще.

Более 80% испытуемых утверждали, что они были жертвами зрительных галлюцинаций: стенки ходили ходуном, пол вращался, углы округлялись, цвета становились такими яркими, что на них невозможно было смотреть. Один испытуемый даже говорил, что “видел” процессию белок, дефилирующих решительным шагом с мешками на плечах. Что же касается тела, то казалось, что оно раздваивается, дух (сознание) отделяется и летает по камере, глядя на свою материальную оболочку, лежащую в постели.

Испытуемых подвергли психологическим тестам до, во время и после их пребывания в изолированной камере. Почти все показали посредственные результаты во время эксперимента. Многие стали не способны решить простые задачи на умозаключение или проделать легкие математические расчеты, а у многих наблюдались расстройства памяти. Однако через некоторое время после выхода из камеры испытуемые вновь обретали свои обычные умственные способности”.

С точки зрения экспериментаторов, отсутствие стимуляции привело к кратковременному полному разрегулированию организма, лишило его возможности самоконтроля и контроля над окружающим миром. Информационно-отражательная модель позволяет нам иначе рассмотреть ход и содержание данного эксперимента.

Первоначально функция отражения формировалась исключительно по желанию испытуемого и сводилась к анализу своих проблем, воспоминаний, личных задач. На этом этапе не возникало никаких психологических проблем, поскольку информации о личных проблемах было вполне достаточно для адекватного поведения, исключения негативных эмоций.

На следующем этапе, когда “свежей” информации больше не поступало, интегральная функция под действием узла управления разума стала формироваться произвольно, т.е. синтез информации, соответствующей полной функции отражения, осуществлялся произвольно, на основе случайных выборок из памяти. Действие функции компенсации приводило к формированию в сенсорах химерических сигналов, которые вновь воспринимались разумом.

Естественным результатом этого стали фантастические видения, названные галлюцинациями, но не являющиеся, по существу, таковыми, поскольку являлись продуктом нормальной деятельности мозга. Неудивительно было увидеть при этом и белок с мешками на плечах, шествовавших строем или как-нибудь еще не менее неестественно, так как, вероятно, испытуемый имел “неосторожность” почему-то подумать сначала, скажем, о мешках, а спустя какое-то время – о белках. В условиях отсутствия дополнительной информации был синтезирован описанный фантастический сюжет. Таким образом, разум начал “реализовывать” удовлетворение потребности в информации самостоятельно, формируя произвольно новую информацию по спонтанной программе.

Интересно здесь отметить также и то, что испытуемые “видели” реально то, чего не было на самом деле. Это свойство “видеть” и “слышать” несуществующее будет проанализировано в дальнейшем при анализе действия механизма компенсации.

Ослабление логических и математических способностей также объясняется неудовлетворенностью потребности в информации, направляющей все усилия разума на удовлетворение актуальной потребности, в данном случае - именно потребности в информации.

Необходимо сказать, что эксперимент, безусловно, был проведен некорректно, поскольку перед испытуемыми не ставилось никаких задач, сами испытуемые не были поделены на группы с разными задачами. Можно сказать, что это был “дикий” эксперимент, который мог закончиться довольно трагично, поскольку мог привести к необратимым изменениям в психике испытуемых или, даже, к летальному исходу, что было бы в данном случае обусловлено тем, что душа навсегда покинула бы сому (перестала ее оживлять).

Наличие исходной целевой функции решительно меняет результаты подобного эксперимента. Это подтверждает другой эксперимент, проведенный в этот же период времени нейрофизиологом Лилли (Lilly), который проводил подобный эксперимент на себе, погружая свое тело в соляной раствор, температура которого была близка к температуре человеческого тела.

“Испытуемый находится в полной темноте, ничего не слышит и, самое главное, находится почти в состоянии невесомости в жидкости, которую его кожа не может чувствовать, так как температура тела и жидкости почти одинакова (Gerome, 1985). Лилли отметил, что в начале эксперимента происходит подъем внутреннего напряжения, которое становится почти невыносимым и вызывает сильное желание выйти из камеры. Но, когда человек решает все же остаться, у него начинает появляться новое состояние сознания. Внимание испытуемого мало-помалу фиксируется на ощущении легкости, которое вскоре заполнит все его существо. Мысли, сосредоточенные раньше на повседневных заботах, постепенно будут уступать место мечтаниям и фантазиям очень личного характера, эмоциональный заряд которых доходит до предела.

В этот период испытуемый достигает высшей фазы необычных переживаний, когда он будто бы смотрит внутрь самого себя и проецирует наружу свое собственное содержание. Тогда наступает разрыв с пространством и с временем, и наводятся мосты между отдаленными местами или между разными периодами. “Дух” перемещается с феноменальной скоростью и оказывается в других местах, с известными или неизвестными испытуемому людьми, где он живет и переживает вместе с ними эпизоды, которые происходят, как кажется, в эти моменты, или же начинает парить над городом. Он ощущает себя так, будто может все видеть, все слышать, все чувствовать, будто он - начало чистого сознания” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1, стр. 220-221).

Казалось бы, в данном эксперименте была еще более сильная сенсорная изоляция, и результат, на первый взгляд, был получен совершенно иной. На самом деле результат был получен в точности такой же, как и в первом случае, поскольку психика испытуемого была не только иной, но иной была и направленность испытуемого на результат эксперимента: была определенная задача, подкрепленная личной заинтересованностью (волей).

Можно сказать, что второй эксперимент не привел к полной сенсорной изоляции, поскольку испытуемый все время питал свой разум информацией, извлекаемой из глубин сознания, и которая представлялась все время важной, интересной, полезной. Очевидно, что в данном (втором) эксперименте функционировала потребность в информации высшего, четвертого уровня, что и спасало испытуемого от тяжелейших стрессов, вызываемых сенсорной изоляцией. В этом и состоит принципиальное отличие описанных двух экспериментов. В этом же состоит их полное принципиальное соответствие.

Когда же внутренней (старой и вновь синтезируемой) информации стало не хватать, произошли важные события, которые обнаруживают еще одну сторону свойств разума.

Заметим, что последний из рассмотренных экспериментов, определенным образом экспериментально выявляет главного потребителя “свежей” информации, а именно - душу. Эксперимент позволяет обнаружить не только наличие души, но и возможность произвольного путешествия ее в пространстве и во времени. Произошло явление медитации, следствием которого душа в поисках новой информации относительно произвольно “странствовала” в пространстве.

Результаты эксперимента Лилли являются по существу итогами принудительной медитации, когда душа экспериментатора самостоятельно добывала информацию, покинув тело. Поскольку Лилли в этом состоянии находился в одиночестве и мог в определенной степени управлять своей душой, опасность для его жизни была минимальна, но все же была, поскольку Лилли не осознавал, что происходит именно медитация души. К сожалению, любопытства Лилли не хватило на то, чтобы проверить факты, которые он зафиксировал в своей памяти во время искусственной медитации, вызванной сенсорной изоляцией.

Отсюда вытекает еще один важный и принципиальный вывод из данного эксперимента, который состоит в том, что потребность в информации - есть непреодолимое ничем свойство души. Это и вынудило душу покинуть сому (тело), когда экспериментатор поставил ее в условия сильного принудительного сенсорного голодания.

В дальнейшем, когда свойства души будут рассматриваться отдельно, мы проследим, в том числе и за возможностью души существовать относительно автономно по отношению к соме (телу).

На этом следует закончить анализ происхождения, развития и содержания потребностей. Вместе с тем, проведенный анализ потребностей однозначно показывает нецелесообразность какой-либо классификации, сортировки инстинктов, начиная с уровня, выше первого. Такая классификация ничего не даст. Инстинкты можно и нужно изучать с точки зрения выявления их генезиса. Гораздо важнее изучать потребности. Но, по-видимому, удобнее изучать потребности (например, у животных) через соответствующие рефлексы или инстинкты.

Мы увидели, что потребности наличествуют у всех представителей живого мира Земли. Следовательно, отпадает вопрос, сформулированный П. В. Симоновым. Более того, предложенная здесь модель потребностей позволяет достаточно точно формулировать цели и задачи воспитания детей, дрессуры животных, общения с миром живой природы.

Итак, принята совершенно определенная модель, объясняющая взаимоотношение и взаимозависимость рефлексов (инстинктов) и потребностей. Теперь можно представить обобщенную модель психических функций (функций разума) в виде схемы, в которой будет отражен весь спектр поведенческих функций практически для любого представителя живого мира Земли, включая человека.

8. УСТРОЙСТВО УЗЛА УПРАВЛЕНИЯ ПСИХИКОЙ

Однако перед тем как представить некоторую функциональную схему, развивающую идеи предварительной схемы психических функций живого организма Земли (см. рисунок 6), нам необходимо дополнительно проанализировать структуру узла управления психикой и характер сигналов, поступающих на него.

Мы уже выяснили, что память, имеющаяся у каждого организма, сама по себе бесполезна, если будет отсутствовать узел (устройство) управления памятью. Функции управления выполняют, как это было принято, указанные выше четыре структуры, обеспечивающие не только функцию контроля ситуации, но и функцию организации процесса выживания организма, т.е. управление формированием необходимых функций отражения, представляющих собой итоги того процесса, который по существу является мышлением.

Для того чтобы понять, почему именно такие функции “выполняются” узлом управления психикой, рассмотрим механизм сопряжения четырех структур (ВаО, ВтО, ДП, СП) с памятью организма. Для этого вспомним, что эмотивные проявления обнаруживаются только в тех случаях, когда одновременно анализируются внешние и внутренние сигналы.

Следовательно, в структуру узла управления, представленного на рисунке 4, входит некоторое устройство суммирования выходных сигналов, формируемых каждой из структур анализа (ВаО, ВтО, ДП, СП). Это устройство обеспечивает логическое взвешивание соответствия некоторых потребностей поступившей внешней информации.

Учтем при этом, что внешние сигналы (от сенсоров) на входы структур ВаО, ВтО не могут поступать, т.е. на входы этих структур воздействуют некоторые символы, замещающие внешние. На данном этапе необходимо выяснить характер сигнала (сигналов) на входах структур ВаО и ВтО.

Для этого установим, что для того, чтобы анализ значимости внешних объектов мог быть осуществлен, на входах ВаО и ВтО должны быть сигналы, соответствующие внешним, причем эти сигналы должны оставаться постоянными в процессе выполнения анализа и принятия решения. С другой стороны, для проведения семантической оценки значимости (важности) внешних объектов (субъектов), поступающие на эти входы сигналы должны быть уже “узнаны”, т.е. в данном случае - идентифицированы.

Ранее уже говорилось, что в сенсорных трактах “узнавание” соответствует практически полной компенсации внешнего стимула в физическом смысле. Следовательно, действительно на входах ВаО и ВтО не могут быть непосредственно сигналы от сенсоров внешнего, так как эти сигналы после выполнения операции “узнавания” снизятся практически до нуля. Поэтому на эти входы должна поступать формируемая функция отражения в той ее части, которая соответствует функции компенсации сенсорных стимулов.

Функция компенсации, поступая на входы ВаО и ВтО, при “узнавании” зафиксированного объекта будет соответствовать символическому представлению этого объекта (субъекта) в восприятии разумом организма. Чем ближе к “оригиналу” будет сформирована функция компенсации, тем точнее будет осуществляться функционирование структур ВаО и ВтО. Итак, что на входах структур ВаО и ВтО действует именно сигнал компенсации. Этот сигнал при “узнавании” практически полностью соответствует сигналу сенсора и остается постоянным, т.е. неуменьшающимся после “узнавания”. Он может и увеличиваться (вследствие происходящих “уточнений” в ходе процесса “узнавания”).

Из этого следуют некоторые принципиальные выводы.

При первом “предъявлении” входного стимула, когда “узнавания” еще не произошло, структуры ВаО и ВтО остаются “безработными”. При этом никакие внешние объекты (субъекты) не могут быть идентифицированы по важности.

Это создает предпосылки для резкого возрастания в первый момент (до “узнавания”) уровня лабильности, что в данном случае эквивалентно полному размыканию контура регулирования, поскольку возникает эффект полного непонимания ситуации. Подобное нарушение процесса управления происходит не более, чем на единицы или доли миллисекунд, поскольку процесс “узнавания” сигналов, поступающих от сенсоров, осуществляется именно такое время. На время до “узнавания”, естественно, никакие решения не могут быть приняты. Это время следует назвать латентным временем.

Во-вторых, механизмы “узнавания” и оценки внешнего не могли быть каким-либо образом объединены природой в ходе филогенеза в единое целое, что и говорит о принципиальной необходимости механизма компенсации.

Если же семантическое “узнавание” внешнего не происходит с необходимой полнотой и функция компенсации формируется с существенными ошибками, начинается процесс хаотического переключения структур узла управления. Это нарушает устойчивость психики.

Это происходит потому, что в полноценной функции отражения должен содержаться не только “портрет” “узнанного” объекта (субъекта), но и итоговое принятое решение. Поскольку это решение и не может быть найдено, в таких случаях в функции отражения не формируется полноценного решения о необходимых действиях.

При “узнавании” внешнего процессы оценок значимости сигналов о внешней обстановке происходят согласно описанным выше правилам. Происходит указанная выше “сортировка” внешних объектов. Но для анализа используется “заменитель” внешнего в виде функции компенсации, которая в этом случае существует так долго, как это необходимо для данного организма, т.е. пока внешний объект (субъект) находится в поле действия сенсорных трактов, или пока не будет исполнено принятое решение. Этот “эффект” произвольно долгого существования функции компенсации мы увидим в дальнейшем при анализе некоторых экспериментов со зрением.

Эффект “узнавания” может способствовать, например, формированию того, что называют “положительной эмоцией”. Скорее всего, в таких случаях следует говорить только о повышении или понижении уровня лабильности, т.е. термины “полярности” (“положительность” или “отрицательность”) эмоций в таких случаях недостаточно точно отражают существо явления.

Если же наш субъект (после “узнавания” ситуации) предпринимает ряд целенаправленных действий, реализация которых приводит к “погашению” имевшейся потребности (приведшей к предпринятому действию), то в этом случае эффект “узнавания” проявится в совершенно ином. С одной стороны, индивид получит подтверждение о правильности спланированных и предпринятых усилий, т.е. получит еще дополнительное подтверждение о правильности “узнавания” ситуации. С другой стороны, момент “выключения” имевшейся потребности сам по себе вызывает глубокие позитивные переживания. В данном случае можно и следует говорить о том, что эмоция будет положительной, так как будет переживаться как приятное, “горячее” переживание. Как видим, в этом данные два вида эмотивных проявлений (“узнавание” ситуации и “погашение” потребности) принципиально отличаются друг от друга. Поэтому следует говорить о двух видах (формах) эмоций, отличающихся по семантическому содержанию.

Наконец, после “погашения” или иного “отключения” потребности (например, ее игнорирование) приведет к выявлению иной комбинации сигналов для управления психикой.

Сигналы, соответствующие потребностям, также уже “приведены” к единой форме представления, что и позволяет их сопоставлять на уровне логических процедур. На входы узлов ДП и СП поступают только сигналы от сенсоров потребностей, т.е. таких сенсоров, которые являются либо пороговыми узлами, воспринимающими сигналы от сенсоров внутреннего (различных желез, органов и т.п.), либо психическими сенсорами потребностей более высокого ранга, чем витальные.

Именно поэтому следует представить указанный узел суммирования как вполне определенную логическую структуру, решающую уравнения типа “соответствует/не соответствует” (“совпадает/не совпадает”), на уровне логических структур типа И/ИЛИ/НЕ по принципам булевой алгебры. Учитывая общее необходимое количество аналитических структур (четыре), можно представить узел суммирования как сугубо формальную и простую схему, состоящую из набора определенных схем совпадения (схем "И") и схем суммирования (схем "ИЛИ").

Такая схема (вместе со структурами анализа) приведена на рисунке 8 и представляет собой функциональную схему управления психикой, обеспечивающую управление поиском информации в памяти и взвешенную оценку ее по принципу “узнавания” на основе компенсации. Она состоит из четырех отдельных групп комплексов перемножения (логических элементов “И” - группы I, II, III, IY), объединяемых логическими ИЛИ1 (схемами суммирования ИЛИ1-1, ИЛИ1-2, ИЛИ1-3, ИЛИ1-4). Кроме того, выходные сигналы ВаО и ВтО, а также ДП и СП суммируются по ИЛИ (соответственно ИЛИ2 и ИЛИ3).

Причем комплекс перемножения (I) имеет только одну логическую схему И, выявляющую совпадение символа важнейшего объекта (субъекта) и доминантной потребности, т.е. сигнал с выхода группы I будет определять уровень холеричности (Х). Комплекс перемножения (II) осуществляет выявление совпадения выделенной доминантной потребности с символами второстепенных объектов (субъектов), что определяет уровень сангвиничности (С). Комплекс перемножения (III) проверяет наличие совпадения символов субдоминантных потребностей и важнейшего объекта (субъекта). Суммарный сигнал с выхода этого комплекса определяет уровень флегматичности (Ф). Комплекс (IY) состоит из набора логических схем, выявляющих совпадение признаков второстепенных объектов (субъектов) и субдоминантных потребностей, т.е. определяет уровень меланхоличности (М).

Важно отметить, что выход схемы ИЛИ2 соответствует сигналу, формально отображающему экстравертность (Э), а выход схемы ИЛИ3 - соответствует уровню интровертности (И). Естественно, все перечисленные сигналы соответствуют ранее описанным векторным психическим реакциям, представленным на рисунке 5.

Представляется наиболее вероятным, что выходы всех схем ИЛИ поступают в память организма независимо, что и будет соответствовать условию максимального контроля ситуации (внешней и внутренней). Это означает, что выявленный доминирующий сигнал управления памятью с выхода одной из схем суммирования ИЛИ не будет каким-либо образом запрещать прохождение в память сигналов от других схем суммирования, но может их каким-нибудь образом ослаблять, чем и будет фиксироваться доминантность одного сигнала. В отношении самих структур ВаО, ВтО, ДП, СП необходимо сказать, что это, по-видимому, многопороговые логические структуры, уровень сигналов, на выходе которых может изменяться.

Следующим моментом, который необходимо выяснить, является определение условий, приводящих к многопороговости структур ВаО, ВтО, ДП, СП. Для этого следует положить, что такими условиями являются управляющие сигналы, содержащиеся в функции отражения и несущие результаты оценок ресурсов организма для удовлетворения конкретной потребности. Эти сигналы поступают, по-видимому, независимо от сигналов функции компенсации или сигналов, соответствующих потребностям, на другие входы узлов анализа.

Действие этих сигналов приводит, например, к тому, что могут быть проигнорированы важные объекты и выделены (как важные) второстепенные или приняты к исполнению субдоминантные потребности вместо доминантных. Такое действие сигналов оценок имеющихся ресурсов приводит к формированию таких психических функций, которые принято обозначать как фрустрация, о значении которых мы достаточно подробно поговорим при обсуждении механизмов, формирующих личность человека.

В соответствии со сказанным на рисунке 8 описанные сигналы, соответствующие оценкам ресурсов организма, выделены в отдельный сигнал, условно отражающий совокупный “ресурсно-оценочный” итог, поступающий по одной “шине” на входы ВаО, ВтО, ДП, СП.

К сказанному необходимо добавить, что описанный характер сигналов на входах узла управления психикой объясняет, как и каким образом (на физическом уровне) внутреннее может определенно “вытеснять” внешнее. Это происходит в тех случаях, когда по шинам подачи сигнала (сигналов) компенсации и оценок ресурсов поступают данные, относящиеся к “внутренним проблемам”. Происходит в достаточной степени полная замена сигналов, соответствующих внешней информации, на сигналы о проблемах внутреннего (психические проблемы, итоги работы механизма мышления и т.п.), которые точно также подвергаются оценке по степени важности.

Следовательно, становится понятным непосредственный механизм “работы” разума над “внутренними проблемами”. Например, становится достаточно прозрачным действие механизма вспоминания чего-либо из прошлой жизни (причем, независимо от уровня сложности соматического устройства организма). Активированная “потребность вспоминания” воздействует на входы ДП и СП, а на входах ВаО и ВтО поступают два вида сигналов, из которых один отражает синтезированный символ того, что необходимо вспомнить, а второй - подбираемую функцию. В этом случае принимается действие только вектора И, который определяет необходимый сигнал поиска. В момент вспоминания, соответствующий достаточно точной требуемой функции отражения, срабатывает, скажем, узел ВаО, что и завершает процесс поиска нужной (в данном случае, вспоминаемой) информации.

Поскольку разум организма обязан вычислять в каждый момент времени  Fотр _полн, становится понятным и механизм, обеспечивающий возможность выполнения одновременно различных видов деятельности. Это является вообще естественным. И здесь не следует забывать, что каждый из поступающих на входы узла управления сигналов это совокупность разнообразных сигналов, поступающих по большому числу “линий связи”.

Вариантом такого “выполнения” одновременно разных видов деятельности может быть, например (для животного) бег и одновременно обзор местности, что, без учета сказанного здесь, выглядит как автоматическое выполнение этих “работ”, но по существу не является таковым.

9. УТОЧНЕННАЯ СТРУКТУРНАЯ СХЕМА РАЗУМА

Теперь, когда мы выяснили некоторые функциональные подробности узла управления психикой, можно рассмотреть более подробную схему функционирования разума, представленную на рисунке 9, в которой узел управления, как и ранее, представлен одним квадратиком, имеющим, однако, уже шесть выходов.

На данном этапе невозможно сказать что-либо еще по поводу того, как управляют памятью описанные шесть сигналов, соответствующих холеричности (Х), сангвиничности (С), флегматичности (Ф), меланхоличности (М), интровертности (И) и экстравертности (Э). Поэтому совершенно условно эти сигналы сведены на одну “шину”, поступающую в память.

При составлении схемы было учтено: то, что ранее было условно названо как “память”, фактически состоит, по крайней мере, из двух разных по функционированию узлов: собственно памяти и устройства синтеза полной функции отражения. Такое прямолинейное разделение возможно из-за необходимости реального разделения функций.

В узле памяти хранятся данные (собственно данные и программы), необходимые для формирования основной части (интегральной составляющей) функции отражения при рефлекторной реакции, при инстинктивной реакции, а также при реализации поведения на основе результатов обучения, подражания, воспитания. Иначе говоря, в памяти хранятся те программы и данные, которые и можно назвать “домашними заготовками”.

Устройство синтеза осуществляет “приспособление”, адаптацию выбираемой программы и данных к конкретной ситуации на основе того или иного суммирования интегральной функции и дифференциальной составляющей. Здесь же осуществляется суммирование с некоторым компонентом новой информации, отсутствующим в памяти, но синтезируемым разумом в определенном смысле спонтанно и обеспечивающим наилучшее приспособление полной функции отражения к конкретной ситуации. Об этом “компоненте” новой информации речь пойдет при обсуждении свойств памяти и механизмов  мышления.

Присутствие такого “нового”, отсутствующего в памяти компонента, сопровождает жизнь каждого живого организма независимо от уровня сложности его организма или разума. Например, приведенный в работе П. В. Симонова пример инстинктивного поведения при умерщвлении мыши птенцом копчика стереотипным ударом в голову на самом деле не настолько стереотипен, как это может показаться. Действительно, взаимное расположение мыши и птенца никогда не может в точности повториться. Далее, мышь до удара в ее голову не остается неподвижной, что уже существенно осложняет дело. Следовательно, при наличии “домашней заготовки” птенец копчика никогда не смог бы воспользоваться ею, если бы не был в состоянии так или иначе рассчитать, приспособить врожденные знания о поведении в конкретной обстановке.

Не менее эффектно и эффективно происходит приспособление безусловного рефлекса у комара, собирающегося вонзить свое жало в тело жертвы, чтобы напиться ее крови. Если вы хоть раз имели терпение понаблюдать за комаром, прежде чем хлопнуть по нему рукой, то вы видели, что комар не просто вонзает свое жало, а тщательно отыскивает место, где он может достать жалом капилляр с артериальной кровью: комар пьет только “живую” кровь.

Подобным, адаптивным образом поступает любой живой организм, реализуя свои рефлексы, навыки, знания, опыт.

Устройство памяти, по логике необходимости, должно иметь не менее трех функционально отличных входов управления: собственно от узла управления (шесть сигналов), от сенсоров и от устройства синтеза для “записи” “готового” ответа, более или менее соответствующего входной информации. Узел управления, состоящий, как было сказано, из четырех взаимосвязанных структур (анализа информации и потребностей), обеспечивает включение памяти и устройства синтеза на такое время, пока не поступит новый поток информации от сенсоров, или пока не будет включена (выделена) новая потребность, т.е. пока старая информация не будет вытеснена новой.

В схеме на рисунке 9 отражено, что психические функции, изображающие потребности организма (П) и представляющие собой структуры, приведенные на рисунке 7, выделены в отдельную психическую структуру.

Это сделано в силу того, что потребности анализируются только узлом управления. При этом учтено, что сигналы от сенсоров внешнего также не поступают непосредственно на узел анализа потребностей, а в виде их замещения от функции компенсации.

Узел компенсации на данном этапе введен в соответствии со сказанным выше. На уровне организма выделена структура сигнальной системы, что является логическим обобщением развития организмов по мере их усложнения. Понятно, что на уровне простейших организмов сигнальной системы нет и не может быть в силу ее ненужности.

Представленная схема психических функций является универсальной, общей для всех представителей живого мира Земли. Для человека данная схема в своей основе также приемлема. Более точное ее содержание будет рассмотрено позже и уточнение будет проведено в направлении необходимого расширения психических функций, связанных, главным образом, с особенностями обработки информации в той части, что обеспечивает как формирование принципиально новой информации (не вытекающей из предшествующего опыта), так и “синхронизацию” процессов, связанных с “узнаванием” и “вспоминанием".

Как видим, схема на рисунке 9 является только лишь некоторым развитием ранее высказанных идей (рисунок 6) и уточняется только лишь в части введения такого “стимулирующего” фактора, как потребности, уточнением “содержания” узла управления и упорядочения их взаимодействия с узлом управления, с памятью и определяет связь с функцией отражения. На данном этапе такого описания психики живых организмов вполне достаточно, чтобы мы могли перейти к обсуждению других проблем, связанных с объяснением работы сенсоров, к анализу механизмов работы памяти, а впоследствии - к анализу устройства и принципов работы самой памяти.

Следует сказать, что приведенная на рисунке 9 схема все-таки является некоторым общим изложением разрабатываемой теории психических функций. Без введения такой схемы мы вовсе не смогли бы продвигаться далее. Последующий анализ позволит нам не только развить описываемые здесь принципы, но и уточнить некоторые функциональные связи.

ГЛАВА 3.  ДЕВИАЦИЯ ПАРАМЕТРОВ ПСИХИКИ

 

1. ЧТО ТАКОЕ “ПАРАМЕТРЫ ПСИХИКИ”

В словаре “Психология” (М., ИПЛ, 1990 г.) имеется расшифровка термина “девиантное поведение”, как “отклоняющегося поведения”. Ничего не имея против объяснения “отклоняющегося поведения”, как “системы поступков, противоречащих принятым в обществе правовым или нравственным нормам”, хочу заметить, что поведение абсолютно любого человека является девиантным, что не означает вовсе “отклоняющимся”. Поэтому параметр “девиация” означает нечто большее, чем “отклонение”.

Девиация - от латинского “deviatio” - уклонение. Имеет множество толкований в зависимости от “места” применения. Так это может быть отклонение магнитной стрелки от действия близко расположенных намагниченных тел. Это и разновидность отклонения развития эмбриона, приводящая на средних стадиях формирования какого-либо органа к отклонению в строении этого органа у взрослого индивида. Девиацией называют также отклонение от заданного курса корабля под влиянием каких-либо внешних причин. В радиотехнике - это максимальное отклонение несущей частоты передатчика при частотной модуляции. В технике девиацией обозначают обычно некоторое отклонение, обычно - повторяющееся, параметра относительно какой-то средней или номинальной величины.

Параметры психики невозможно определить каким-нибудь номинальным значением. Вместе с тем, выводы информационно-отражательной модели, заключающиеся в комплементарности всех психических проявлений за счет одновременного действия всех структур узла управления, позволяют обсуждать вопрос об усредненности всех психических проявлений индивида. Это позволяет говорить о некотором усреднении параметров, или об их номинальном значении. Это и позволяет говорить о девиации параметров психики относительно некоторого усредненного значения.

Под параметрами психики будем понимать три комплементарные пары психических проявлений (информационная пара, эмотивная пара и моторная пара), девиацию которых и необходимо проанализировать при различных ситуациях, возникающих в жизни индивида.

Вместе с тем, нельзя не учитывать изменение параметров психики, которое связано с календарным возрастом индивида. В современной психологии имеется даже специальное “ответвление”, которое занимается возрастной психологией.

Психологи и общество вообще давно уже поняли, что календарный возраст как-то влияет на проявления психики. Отнесем указанное явление также к девиационным процессам. Информационно-отражательная модель и данное явление рассматривает как частный случай необходимой девиации.

Надо сказать, что, несмотря на то, что здесь впервые делается попытка системным образом проанализировать девиационные характеристики свойств психических проявлений, психологи нередко обнаруживали ранее некоторые факторы, отражающие плавное или, напротив, скачкообразное изменение психических проявлений. Так, скажем, появились понятия “аффекта” и “психогенного ступора” Описать подобным образом явление не означает - объяснить его: для этого у психологов до сих пор не было соответствующего аппарата. Информационно-отражательная модель психических функций не только дает такой аппарат, но и позволяет выяснить происхождение и смысл разнообразных психических отклонений (девиаций), возникающих в ходе жизненного процесса индивида.

Предварительно проведем некоторый дополнительный анализ.

Векторное представление свойств и проявлений психики имеет смысл только тогда, когда индивид вступает в совершенно определенные социальные контакты. Иначе говоря, ориентация психических проявлений имеет смысл только в межиндивидном (не обязательно своего вида), социальном плане.

Это означает, что для инфузории, также имеющей весь набор векторов психических проявлений, эти психические свойства проявляются вне связи с ее социальным окружением. В этом смысле она живет в социальном вакууме, и весь окружающий ее мир существует как некоторая изменяющаяся абстракция, воспринимаемая ее органами чувств. Этой среде инфузории нужно противостоять и ее же необходимо использовать, чтобы питаться. У инфузории нет друзей и нет врагов, или у нее все друзья и все - одновременно - враги.

Поэтому векторы, отражающие перестройки психических функций от внешних влияний или внутреннего состояния, как-то изменяются на основе некоторых ее представлений о том, что ей нужно и что - не нужно. Проследить все это - чрезвычайно сложно. Поэтому для инфузории и ей подобных организмов некоторым социумом выступает окружающая среда, т.е. и для инфузории не может быть социального вакуума, социальной изоляции.

Следовательно, все сказанное в данной главе будет справедливо для любого представителя живого мира Земли.

Используя геометрическое представление психических проявлений, выявим, так сказать, предельные проявления психики, когда нарушается комплементарность векторов психических реакций. Такое, безусловно, возникает только в патологических случаях, когда те или иные структуры узла управления по каким-нибудь причинам не выполняют свои функции.

Возможно ли такое? Представляется, что не только возможно, но и довольно часто встречается в жизни. Например, в сложной ситуации не происходит адекватного формирования интегральной функции, т.е. разум не находит хотя бы приблизительного ответа на жизненную ситуацию. В этом случае согласно информационно-отражательной модели произойдет не только “выплескивание” отрицательной эмоции, но и вообще все потребности будут отброшены не только на второй, но на самый последний план, поскольку будет нарушена реализация главнейшей потребности - в информации. В этой ситуации равнозначными станут все объекты и несущественными все остальные потребности.

В итоге практически будут выключены структуры ВаО и СП (или ВтО и ДП). Это повлечет резкое возрастание векторов интровертности, лабильности и реактивности одном случае или комплементарных векторов в другом случае.

Если произойдет первый вариант нарушения комплементарности, то все выльется во взрыв агрессии, не управляемый и ничем не ограниченный. Если произойдет второй вариант нарушения комплементарности, то субъект может впасть в состояние резкого торможения, называемого в психиатрии психогенным ступором.

В менее катастрофических случаях нарушения комплементарности (существенное, но не полное пропадание одного из составляющих векторов психических проявлений) психических реакций будет слабее. Тем не менее, будет также труднообъяснимым без использования описанной модели.

Оптимальным, или спокойным состоянием психики следует, видимо, считать такое, когда все комплементарные проявления психики одинаковы, т.е. полностью сбалансированы. Такое, скорее всего, может быть только тогда, когда разум вырабатывает некоторую нейтральную функцию отражения, что может быть, например, во время фазы глубокого сна организма, да и то с большими оговорками, как мы это увидим в дальнейшем.

Во всех остальных случаях векторы психических проявлений непрерывно изменяются, перестраиваются. В этом и заключается девиация параметров психических проявлений. По-видимому, невозможно выделить такое состояние психики индивида, в котором векторы психических проявлений сохранялись бы на относительно продолжительный период без изменений. Это происходит вследствие непрерывного изменения внешнего и внутреннего индивида.

Стороннему наблюдателю, как правило, удается увидеть, зафиксировать, заметить подобную перестройку относительно редко, поскольку, мы почти всегда обращаем внимание только на фрагменты, бросающиеся в поле нашего внимания.

С этой точки зрения, видимо, нельзя говорить, скажем, только о холерическом или экстравертном проявлении психики: мы увидим повторяющиеся подобные проявления, что сделает наш вывод однозначным, но некорректным и потому - неверным.

Поэтому девиацию следует наблюдать в течение достаточно продолжительного времени, причем в естественных, жизненных условиях. Если же условия будут, скажем, лабораторные или искусственно созданные, то соответствующим будет и результат: мы получим то, что желаем, а не то, что есть на самом деле.

Информационно-отражательная модель позволяет говорить о двух видах девиации: о ситуационной и возрастной девиации параметров психики.

Ситуационной девиацией назовем такие сравнительно кратковременные отклонения психических проявлений относительно равновесного, спокойного состояния, когда формирование полной функции отражения осуществляется в условиях сравнительно быстрого и неожиданного изменения внешнего.

Положить подобное в отношении внутреннего вряд ли возможно, поскольку процессы гомеостаза идут непрерывно, и их нарушение может происходить опять же при внезапном изменении внешнего.

Возрастной девиацией параметров психики назовем такие систематические, неисчезающие изменения психики, которые возникают вследствие накопления жизненного опыта за счет процессов ассимиляции и аккомодации, а также за счет накопления в организме необратимых изменений на клеточном уровне. За счет накопления опыта и знаний облегчается формирование интегральной составляющей. За счет сокращения жизненных функций сокращается диапазон потребностей. В любом случае возрастная девиация является необратимым процессом изменения способа и формы отражения внешнего и внутреннего, т.е. изменений содержания комплементарных векторов психических проявлений.

2. СИТУАЦИОННАЯ ДЕВИАЦИЯ ПАРАМЕТРОВ ПСИХИКИ

Рассмотрим ситуационную девиацию.

Положим субъект, т.е. живой организм находится в обычной обстановке, в условиях равновесия гомеостатических функций, в бодрствующем состоянии. Очевидно, в этом случае количество потребностей организма во “включенном” состоянии минимально. Поэтому ведущей парой в организации психических проявлений может стать пара ВтО-СП (структуры, реагирующие на любые объекты одинаково “равнодушно” и субдоминантные потребности). Функция отражения в этом случае формируется вполне адекватно окружающей обстановке и достаточно полно соответствует ей. Поведение субъекта в таких условиях является меланхолическим, в некотором смысле - инертным. Информационное отражение будет, видимо, интровертным.

При появлении в поле действия сенсоров субъекта каких-либо внешних факторов поведение субъекта может перестроиться самым различным образом. Например, для хищника появление в поле зрения объекта, который обычно данный хищник использует в пищу, может актуализировать потребность в еде. Тогда более активное состояние примут структуры ВаО-ДП (важные объекты/доминантные потребности), что переключит поведение субъекта с меланхолического на холерическое. Это приведет его в активное целеустремленное преследование конкретной “продуктовой” цели.

Тем не менее, хищник никогда не будет преследовать свою потенциальную жертву “до потери пульса”. Как только он поймет, что объект преследования для него недоступен, скажем, в силу отличного физического состояния и достаточного запаса сил, хищник прекращает свое преследование и определенно успокаивается. Очевидно, оценка расстановки сил “преследователь-жертва”, проведенная хищником и давшая отрицательный результат (для хищника), не вызовет отрицательных эмоций (у хищника), но переключит структуры управления разумом (хищника) на другие. Именно потому большинство таких животных выступает в качестве санитаров (леса, джунглей), поскольку их жертвами становятся главным образом ослабленные или больные животные.

Но продолжим анализ далее.

Если, например, потребность в пище остается актуализированной, то включатся структуры ВтО-ДП, что является проявлением сангвинического поведения, характерного для поискового состояния, когда все внешние объекты становятся равнозначно ценными, а ведет поведение доминантная потребность.

В порядке некоторого отступления можно привести такой технический пример. При проектировании винтовых, т.е. дозвуковых самолетов аэродинамическую устойчивость обеспечивают благодаря совмещению аэродинамического центра с центром тяжести. Это необходимо для аэродинамической устойчивости полета таких самолетов, которые могут, в случае отказа двигателя, спланировать и сесть без мотора. Полетное “поведение” такого самолета можно сравнить с флегматическим, т.е. с поведением субъекта, достаточно уверенного в своих силах и которого к действию побуждают только высокозначимые сигналы.

При появлении современных сверхзвуковых самолетов этот принцип проектирования оказался непригодным, так как маневренность устойчивых в аэродинамическом отношении сверхзвуковых самолетов стала недостаточной. Особенно маневренность важна для таких самолетов, как истребители, перехватчики, штурмовики, которым для осуществления маневров потребовалась аэродинамическая неустойчивость.

Такие самолеты стали проектировать только как неустойчивые в аэродинамическом отношении, “верткими” на больших скоростях, что достигается сознательным смещением аэродинамического центра относительно центра тяжести самолета. Устойчивость полета на малых и сверхмалых скоростях стали обеспечивать за счет других мер (развитие “оперения” самолета, электронные адаптируемые системы управления).

Поведение аэродинамически неустойчивого самолета в боевом полете можно назвать как сангвиническое. Однако при его посадке – поведение должно быть флегматическое или, даже, меланхолическое, что совершенно точно отражает функциональное назначение таких самолетов.

Данный пример изменения “темпераментов” самолетов показывает, что конструкторы, может быть, неосознанно стали понимать неэффективность некоторых форм поведения технических объектов (подобных рассмотренному примеру из мира техники можно привести достаточно много) и пошли на необходимую ситуативную перестройку (адаптацию), в зависимости от условий использования, поведенческих характеристик, в данном случае, самолетов.

Вновь перейдем к анализу девиации параметров психики.

У животного мира, несомненно, имеется также свое проявление интровертности и экстравертности. Например, вожак стаи является, несомненно, интровертом, поскольку все его поведение определяется исключительно его собственными ощущениями: потому он, собственно, и вожак. Напротив, члены стаи обязаны вести себя как экстраверты, поскольку обязаны подчиняться, а значит, слушать вожака и следить за его поведением. В качестве примера такого поведения можно описать поведение бегущего стада баранов, которому при этом необходимо перепрыгнуть через жердь, находящуюся на некотором возвышении над землей.

Первым бежит обычно вожак стада, который первым и перепрыгивает через жердь. Далее все стадо будет перепрыгивать через эту жердь, если даже совершенно рядом есть короткий обходной путь или даже если эта жердь упадет сразу же после прыжка вожака. Это и есть проявление интровертности (вожак) и экстравертности (стадо).

Если вожак стаи (стада) по каким-либо причинам лишится своего статуса вожака, то от его интровертности не останется и следа, которую непременно сменит экстравертность. Это означает, что существенно усилится ориентация на внешнее окружение.

Другой пример. У крыс имеется достаточно сложная иерархия стаи - элита, первый уровень, второй и низшие (плебеи). Особь, родившаяся в одном уровне иерархии, никогда не может перейти в более высокий уровень, а в низший - попадает всегда, когда попадает в другую стаю, или когда (пусть нечаянно) “приобретет” запах более низкой группы. Крысы выделяют из числа плебеев тех смертников, которым надлежит опробовать новую пищу. Крыса из более высокой группы может психически убить особь более низкого уровня. Кстати, это, наверное, единственные представители животного мира, которые способны убивать психически, загоняя жертву в глубокий стресс. Соответственно своему положению в иерархической структуре стаи, крыса будет иметь экстравертное поведение по отношению к особям высших групп и интровертное - к низшим.

На данном этапе следует отметить, что соотношение “экстравертность/интровертность” очевидно является функцией внимания и имеет свойство перестраиваться в зависимости от ситуации. Свидетельством этому являются многочисленные, наблюдаемые в жизни любых живых организмов психические проявления. Однако не всегда исследователи обращают на эти процессы достаточное внимание. В перестройке параметров экстравертности и интровертности проявляется еще одна сторона ситуационной девиации, связанной с характером восприятия внешнего или внутреннего. Данный вид перестройки более подробно мы рассмотрим, когда будем анализировать механизмы познания реальности.

Приведенные примеры показывают, что в живой природе нет и не может быть “чистых” форм поведения, как это обычно считалось. Жизнь заставляет необходимо перестраивать поведенческие реакции в зависимости от жизненной ситуации. В этом заключается глубокий смысл: разум потому и зовется разумом, что способен обеспечить организму наилучшие условия его выживания при минимальных энергетических затратах. Девиация параметров психических проявлений является необходимым и достаточным условием обеспечения оптимального жизнеобеспечения.

В предыдущей главе нами были рассмотрены примеры психических проявлений у людей в условиях сенсорной изоляции. Заметим, что случаи сенсорной изоляции свойственны не только экспериментальным, искусственным условиям, не только, скажем, нахождению животных в условиях зоопарков. Можно сказать, что такого рода “эксперименты” над нами жизнь ставит постоянно.

Одним из примеров такого проявления сенсорной изоляции, в некотором смысле - крайним случаем - может быть сильный дефицит внешней информации при экстремальных ситуациях, когда исход событий совершенно неочевиден. В этом случае, казалось бы, никакой собственно изоляции нет и в помине. Но смысл информационной депривации в этом случае заключается в том, что нет достаточного понимания необходимых действий для обеспечения главнейшей целевой функции деятельности разума, выступающей в этом случае как сверх-доминантная потребность - функции выживания. Отсутствие требуемой информационной вооруженности приведет, естественно, к радикальной ситуативной перестройке параметров психики.

На первый взгляд, это ситуация совершенно иная, чем в рассмотренных ранее данных экспериментов. Но на самом деле - ключ к пониманию итогов ситуационной девиации параметров психики обнаруживается как раз в дефиците информации, скажем, об истинных обстоятельствах ситуации или о собственных ресурсах применительно к конкретному случаю и так далее.

Следовательно, для любого варианта сенсорной изоляции - общим признаком, который определит общий характер поведения, является дефицит информации. Это будет тот случай, когда не может быть удовлетворена потребность в информации, являющейся, как мы выяснили, самой главной в жизни любого организма, обеспечивающей не только развитие разума, но и обеспечивающей условие существование души в пределах данного организма.

Проанализируем исход перестройки параметров психики для этого случая.

Дефицит информации для удовлетворения главнейшей потребности (здесь мы будем понимать функцию выживания в самом широком смысле, что характерно, например, для человека) приведет к возрастанию влияния структуры ДП многократно по отношению к влиянию структуры СП. Внешняя информация в этом случае может восприниматься совершенно неоднозначно. Так, скажем, в отдельных случаях все внешние события станут равнозначными, т.е. будет возрастать влияние структуры ВтО. Одновременно усилится, как это естественно для этой ситуации, влияние экстравертности.

Далее ситуация (для этого варианта доминирования) может развиваться различным образом. Если разрешение ситуации затягивается, т.е. на продолжительное время затягивается поступление необходимой информации, то влияние структуры СП может упасть до нуля. В этом случае произойдет взрыв агрессии, так как резко возрастет параметр лабильности. В дальнейшем, при благополучном разрешении ситуации для индивида, восстановление параметров психики может произойти почти до прежнего значения, если индивид (в данном случае - человек) не совершил какого-либо аморального поступка.

В противном случае, может возникнуть новая ситуация, связанная с сенсорной депривацией, поскольку индивид, если он высокоморальный человек, не будет находить выхода из совершенно новой ситуации. Осознав неверность предпринятых действий, он будет искать выход из трудного в моральном отношении положения при отсутствии достаточного объема внешней и внутренней информации.

В этом случае индивид перейдет в состояние глубокой интроверсии, возрастет влияние структуры СП, так как само выявление доминантной потребности чрезвычайно будет затруднено. Очевидно, усилится консервативность в движениях, т.е. субъект будет определенно заторможен. Лабильность в этом случае во внешнем проявлении будет минимальна, чего нельзя сказать о внутренней лабильности, что обусловлено внутренними поисками нужного решения. При затягивании этого поиска внутреннего решения наступает состояние сильного стресса.

Аналогично можно было бы проанализировать ситуативную девиацию параметров психики при ином варианте доминирования структур узла управления в условиях иной сенсорной изоляции, т.е. не представляет труда выявить как крайние, так и промежуточные изменения параметров психики для условий того или иного варианта сенсорной депривации.

В тех же случаях, когда для взрослого индивида наступает по разным причинам режим принудительной острой сенсорной изоляции, то исходы в таких случаях могут быть любыми, в том числе и совершенно крайними, вплоть до полного нарушения психического здоровья. Например, для человека это может быть вариант его изоляции в карцере, когда этот человек находится в тюремном заключении.

В качестве заключения к анализу данного вида ситуативной девиации параметров психики скажем, что все виды сенсорной депривации опасны для психического здоровья любого живого организма.

3. ВОЗРАСТНАЯ ДЕВИАЦИЯ ПАРАМЕТРОВ ПСИХИКИ

Теперь перейдем к рассмотрению возрастной девиации параметров психических проявлений.

В психологии уже давно стали выделять отдельно детскую психологию, хотя позже поняли, что это только частный случай: психические проявления меняются в течение всей жизни индивида. Онтогенез психических проявлений без использования информационно-отражательной модели может восприниматься только как внешнее отражение чего-то непознанного. Поэтому все работы в этом плане носят чисто описательный характер и совершенно непригодны для практики воспитания, обучения, анализа. Все зависит от взгляда того, кто наблюдает, описывает, воспитывает, обучает. Недаром до сих пор не существует даже приблизительной теории воспитания, а все знаменитые учителя и воспитатели достигали успеха только за счет высокой интуиции и своего личного “артистизма”, увлекавшего и привлекавшего его воспитанников. Объяснить же истоки своих успехов в воспитании великие педагоги так и не смогли, хотя и написали по этому поводу горы книг.

Говоря о возрастной девиации параметров психики, следует отметить, что в жизни практическое понимание этого явления очень важно. Одно дело – “чувствовать это нутром”, следовать интуиции. Совсем другое - понимать, что дает точное следование законам развития и изменения психики в течение жизни.

С позиций информационно-отражательной модели становится ясно, что на начальном этапе жизни индивида (ограничим теплокровными животными) функция отражения далека от совершенства, чтобы полностью сформировать функцию компенсации. Отсюда следует нередкий переход от крайней радости, к крайнему отчаянию. Потребности на данном этапе почти исключительно витального характера. Но в том-то и секрет психического “созревания”, что молодой индивид, удовлетворяя свои витальные потребности, тем самым начинает удовлетворять свою потребность в информации, что является в некотором смысле переломным моментом в его жизни.

Потребность в информации порождает и другие формы потребностей, как только молодой индивид через игры начинает получать необходимую информацию о формах поведения со своими сверстниками.

Это закрепляет игровую потребность как самостоятельную и безопасную для него. Находясь под опекой старших, молодняк может удовлетворять свою исследовательскую потребность. Интегральная функция в этих условиях достаточно быстро развивается, достигая некоторого совершенства. К моменту начала взросления интегральная функция в  основном сформирована, что снижает актуальность игровой потребности, но молодой и сильный организм продолжает совершенствовать свою интегральную функцию за счет усиления исследовательской потребности, сфера действия которой постоянно расширяется в географическом смысле. Кроме того, расширяются и социальные контакты молодого индивида, что постепенно порождает и новые потребности.

Взрослый индивид, в силу полного физического и психического “созревания”, переходит к качественно иным социальным контактам, ощущая и свою силу, и растущий опыт. Так возникает потребность во владении территорией, в продолжении вида. Бывшая игровая потребность порождает потребности преодоления, связанные с необходимостью “быть кем-то” в стае (стаде). Так зарождается борьба за власть, связанная, в конечном итоге, со спортивностью: в животном мире борьба за самку практически всегда ограничивается чисто спортивным состязанием и не кончается трагически.

Можно проследить всю жизнь индивида из мира животных. Но нас интересует изменение той векторной картины, о которой говорилось ранее.

На самом раннем этапе жизни преобладающим является, по-видимому, холерическое поведение за счет простоты набора потребностей, ясности их удовлетворения при общей интровертности психики. Сами психические проявления в это время малы (слабы) по абсолютной величине. По мере развития функции отражения поведение вынужденно переходит к сангвиническому, поскольку все больший объем в жизни заполняется исследовательской, поисковой и игровой практикой. Психические проявления становятся более полными и мощными. В это время информационный компонент психики может быть и интровертным и экстравертным, в зависимости от положения молодого индивида в среде своих сверстников, что связано с его физическим состоянием.

Взрослый индивид, достаточно хорошо развившийся и накопивший достаточно опыта, будет естественно обладать преимущественно флегматическим типом поведения с полной, сильной реакцией по каждому из комплементарных составляющих психических проявлений. В это время информационный компонент психики будет зависеть от позиций данного индивида в стае (стаде), о чем говорилось ранее: здесь будет влиять принятая иерархическая структура в данном социуме.

Постаревший или просто старый индивид, вследствие существенного сокращения диапазона потребностей, будет иметь преимущественно меланхолическое поведение. Зависимость от других членов социума вынуждает данного индивида ориентироваться на других членов стаи (стада), т.е. в информационном отношении общее поведение индивида будет отмечаться как экстравертное. Абсолютное значение комплементарных составляющих психических проявлений будет постепенно уменьшаться.

Возвратимся к геометрической интерпретации принятой информационно-отражательной модели. Мы видим, что условный суммарный вектор, отражающий мгновенное итоговое проявление психических функций в конкретной ситуации, имеющий в силу комплементарности всех психических свойств относительно небольшое абсолютное значение, и обычно воспринимаемый сторонним наблюдателем как итоговое проявление, имеет ситуационные колебания относительно некоторого среднего положения.

Кроме того, будет происходить возрастная (медленная) девиация от преимущественно лабильного ориентирования в сторону двигательной моторной полуоси, а затем - по окружности - к полуоси стабильности эмотивной составляющей и, далее, через тормозную полуось моторной оси к полуоси лабильности, но с другой стороны. При этом возможны и будут происходить отклонения от данной плоскости (эмотивно-моторной) в сторону полуосей экстравертности или интровертности с тем или иным преобладанием по обстановке или по индивидуальным данным.

Преобладающая склонность к экстравертности или интровертности также не может иметь строго постоянный характер. Она также будет меняться с возрастом, с изменениями в окружении и жизненным опытом, а также и при изменении внешнего или внутреннего. Это противоречит, в частности, наблюдениям и выводам К. Юнга, однозначно делившим людей только на экстравертов и только на интровертов.

Таким образом, некоторый (условный, отсутствующий реально, но отражающий геометрическую сумму) суммарный вектор “усредненного” поведения индивида в течение жизни будет медленно, но неизбежно совершать девиацию, имеющую в данном случае необратимый характер. При этом его абсолютное значение практически ничего не будет говорить о силе психических проявлений.

Это достаточно принципиальный и важный вывод, который можно сделать на основании информационно-отражательной модели поведения.

Заметим, что приведенное описание обобщенной девиации некоторого суммарного вектора проявления психических функций не более чем усредненное значение проявлений психических функций, что и видит сторонний наблюдатель. На самом деле жизнь, безусловно, даст несравненно более широкий диапазон психических проявлений, поскольку оказывают влияние множество факторов, как в той части, которая связана с ситуационной девиацией, так и в части, обусловленной возрастной девиацией.

Анализ девиационных процессов показал, что векторное представление параметров психики не является каким-то отвлеченным, чисто математическим приемом. Векторное описание позволяет рассчитывать на создание определенных методик измерения, как силы психических проявлений, так и отклонений в разных ситуациях от некоторого среднего положения (состояния).

4. СЛУЧАЙНЫЕ ОТКЛОНЕНИЯ ПАРАМЕТРОВ ПСИХИКИ

В заключение данной главы отметим одно обстоятельство, связанное с функциями узла управления психикой.

Мы установили, что узел управления участвует в процессах запоминания и воспроизведении информации, в процессах мышления. Он является организационным устройством. Поэтому в самом узле управления в онтогенезе или в указанных девиационных процессах не может происходить и не происходит никаких изменений.

Это означает, что нейронная сеть в мозге (теплокровного животного), образующая структуры узла управления не может изменяться в процессе онтогенеза так, чтобы изменялись адреса воздействия от узла управления в системе памяти. Все эти свойства узла управления заложены заранее – на генетическом уровне. Этим самым предполагается определенная заданность управленческих функций, которые в целом унифицируют механизмы управления.

Следовательно, природой в узел управления заложена константная постоянная программа работы, предусматривающая одновременность и синхронность работы правого и левого полушарий мозга. Однако психические центры, формируемые (активизирующиеся) при том или ином формировании узла управления потребностью какого-либо значения для уровня выше витального, при своей активации (формировании) расширяют функции узла управления психикой. Это означает, что узел управления психикой имеет свойство некоторого разрастания, расширения диапазона управления по его входу (по диапазону сформированных потребностей организма).

Этой особенностью (диапазоном возможной перестройки по входам узла управления), по-видимому, и отличаются высшие организмы от низших организмов при общей одинаковой организации узла управления психикой.

Если в силу каких-нибудь факторов начнется произвольное переключение управляющих структур на входе узла управления, то в этом случае начнется случайная девиация параметров психики, которая уже не может быть как-то объяснена сторонним наблюдателем.

У высших организмов узел управления имеет правостороннее и левостороннее исполнения в мозговых структурах, которые также могут при некоторых условиях случайно переключаться, или, что еще сложнее: переключаться наполовину. В таких случаях для стороннего наблюдателя поведение индивида будет представляться как подлинное сумасшествие. В других случаях половинное переключение структур узла управления приводит, например, к эпилептическим припадкам или к тремору (дрожанию) отдельных частей тела, что показывает в этом случае произвольность формирования функции отражения, а вместе с ней и функции компенсации.

Причины, вызывающие случайное или половинное переключение структур узла управления, обусловлены свойствами существования души в данном организме. Поэтому принципиально важным является проведение специальных исследований свойств души.

Многие мне могут возразить, что невозможно исследовать нечто, не поддающееся прямому наблюдению.

На данном этапе я могу сказать, что человечество накопило достаточно данных, чтобы необходимый анализ был  проведен. На основе этого анализа должны быть сформулирована вполне определенная концепция о структуре и свойствах души. Можно сказать также, что без такой концепции о свойствах души все психические и многие соматические заболевания выглядят довольно загадочными, не поддающимися излечению. Знание свойств души открывает совершенно иные пути и методы лечения большинства болезней.

Это показывает, насколько важна для разума нормальная деятельность узла управления, не имеющая, казалось бы, к разумной деятельности никакого отношения, но отвечающая за организацию функционирования разума.

ГЛАВА 4.  АНАЛИЗ ДЕЙСТВИЯ МЕХАНИЗМОВ  КОМПЕНСАЦИИ

 

1. АДАПТАЦИЯ ИЛИ КОМПЕНСАЦИЯ?

Получение информации об окружающем нас мире с помощью зрения, слуха и других органов чувств для нас привычно и естественно настолько, что мы считаем эти органы просто как некоторые чувствительные элементы. На самом же деле вопрос о механизмах действия органов чувств (здесь используется термин “сенсоры”) намного сложнее. Парадокс заключается в том, что сенсоры, в некотором смысле, “принадлежат” организму, а информация, поступающая через сенсоры, становится достоянием разума. Парадоксальность заключается именно в том, что внешняя информация имеет самую разнообразную физическую природу действия на организм, а сенсоры “выдают” сигналы об этих внешних воздействиях в некотором унифицированном виде, уже не “привязанном” к источнику информации.

Сенсоры живого организма являются своеобразными “воротами”, через которые разум получает весь объем информации о внешнем или о внутреннем. То, как исследователи психических свойств разума живых организмов понимают работу сенсоров, определяет практически всю концепцию той или иной психологической модели (школы). Точно также проводимые психофизические и психофизиологические исследования деятельности мозга основаны на сведениях, получаемых организмом при разнообразных воздействиях на сенсорные механизмы организмов. Следовательно, сами сенсоры являются некоторым ключевым элементом.

Следует заметить, что в литературе вместо используемого здесь термина “сенсор” более распространен термин “рецептор”. Мне кажется, что более точным будет использование термина “сенсор”, поскольку в каждом сенсоре, как сложном и функционально законченном устройстве, каковым является, например, глаз, собственно рецепторов - непосредственно чувствительных элементов - очень много. Исследование работы только одного-единственного рецептора не может дать хоть какое-нибудь понимание работы сенсоров, как сложных механизмов. Максимум, что можно и следует допустить, чтобы привести в соответствие терминологию данной работы и терминологию других авторов, использовать в необходимых случаях “смешанный” термин – “рецепторы сенсоров”.

Итак, мы приступаем к анализу работы сенсорных механизмов, являющихся “воротами” разума, но не мозга, поскольку мозг организма всего лишь инструмент в “руках” разума как некоторой системы. Между тем, психологи изучают законы деятельности разума (хотя почти никогда так не говорят), а методы психофизики и психофизиологии направлены на изучение работы мозга, как некоторого устройства. Это, отнюдь, не одно и то же.

И дело здесь не в том, что психология изучает, в конечном итоге, нечто идеальное, а психофизиология - материальное. Суть проблемы в данном случае состоит в неясности того элемента, который объединяет в единое целое идеальное и материальное.

К числу сенсорных механизмов принято относить шесть видов, обрабатывающих информацию о свете (цвете), звуковую информацию, а также информацию о запахе, прикосновении, вкусе, о равновесии. Однако, сенсорных механизмов, по-видимому, значительно больше. Так организм способен выявлять не только прикосновение, но и давление. Организм чрезвычайно чувствителен к воздействию или отсутствию магнитного поля, но сенсоры этих полей не обнаружены.

Во многих методиках психологических экспериментов используется способность организмов ощущать боль, что породило представление о существовании рецепторов боли. Организм чувствителен к теплу (к холоду). Вероятно, у организма имеются сенсоры ко многим другим воздействиям, на сегодня не обнаруженные или неизученные. Можно предположить, что специфическими сенсорами, в частности, могут выступать точки акупунктуры, каждая из которых может являться сенсором, отличающимся от других точек акупунктуры по назначению и/или по действию.

По поводу возможности рассмотрения точек акупунктуры как некоторых сенсоров можно заметить, что все они так или иначе входят в такие информационные узлы организма, которые на Востоке обозначают как чакры. Такие чакры организма в состоянии принимать или, напротив, передавать какую-либо информацию. Нарушение работы чакр приводит к различным заболеваниям. И наоборот – заболевания в организме приводят к нарушению работы чакр. Однако в данной работе какого-либо внимания работе чакр не будет уделено.

Итак, сенсорных механизмов у каждого организма несравненно больше, чем это принято.

Особенностью многих сенсорных механизмов является то, что организм воспринимает сигналы, формируемые рецепторами сенсоров, не с постоянной интенсивностью. Свойство рецепторов не давать постоянно сигналы о внешнем с одинаковой интенсивностью, а как бы постепенно ослаблять сигналы, обычно объясняют механизмом адаптации. Но неясно, на каком уровне происходит и как происходит данная адаптация и, главное, - в чем ее суть.

“Как вы уже видели, роль рецепторов состоит в том, чтобы сообщать о тех изменениях, которые происходят во внешнем мире. Некоторые рецепторы дают более интенсивную реакцию в начале воздействия сигнала, а затем реакция ослабевает. Такое снижение интенсивности ответа называют адаптацией. Скорость и степень адаптации при воздействии длительного раздражителя варьирует для разных органов чувств и зависит от обстоятельств...

Можно сказать, что первоначальное ощущение служит для того, чтобы включить новое событие в тот информационный фонд, которым мы пользуемся для оценки текущего момента. Ослабление реакции на продолжающийся стимул облегчает нам восприятие новых стимулов... Если бы новые и прежние сигналы были одинаковы по силе, мы потонули бы в потоке сенсорной информации, поступающей от наших сенсоров” (Ф. Блум, А. Лейзерсон, Л. Хофстедтер “Мозг, разум и поведение”, М., “Мир”, 1988 г., стр. 56).

С точки зрения обсуждаемой здесь информационно-отражательной модели процесс адаптации не более чем кажущийся, хотя совершенно очевидна сама адаптация организма к воздействующему сигналу (стимулу). Неудовлетворительность объяснения снижения восприятия стимула через адаптацию вытекает из условия невозможности выполнения каких-либо операций самим рецептором (сенсором). Все должно быть починено и подконтрольно только разуму. На уровне сенсора нет, и не может быть элемента, способного осуществлять какой-либо анализ, чтобы было проведено в соответствии с этим анализом изменение чувствительности сенсора.

Если же использовать для анализа информационно-отражательную модель, то в этом случае становится очевидным снижение уровня восприятия стимульного воздействия на организм в тот момент, когда сформируется в достаточной степени функция отражения по данному стимулу и, как следствие, - функция компенсации.

Это было показано при анализе “устройства” узла управления психикой. В главе 2 было, в частности, показано, что в узле управления психикой на входы соответствующих структур для анализа внешней ситуации (ВаО и ВтО) поступают отнюдь не сигналы от соответствующих сенсоров, а их заменитель – функция компенсации. Там же было принято, что функция компенсации поступает так же и на сенсоры, благодаря чему осуществляется практически полное снижение до нуля действие сигналов от сенсоров. Именно это и будет соответствовать условию формирования функции отражения, что соответствует “узнаванию” входного стимула.

Функция компенсации ранее не была кем-либо описана. Это говорит об определенной сложности восприятия сенсоров не в качестве датчиков внешнего воздействия (стимула), а как устройств, действующих в информационной системе (каковым является организм), с отрицательной обратной связью по информации.

С учетом сказанного сущность функции компенсации была определена как некоторый универсальный принцип (и механизм), обеспечивающий минимаксное управление психикой, т.е. такой принцип, при котором обеспечиваются минимальные траты ресурсов организма, но достигается максимально возможный эффект управления организмом для обеспечения его выживания.

Благодаря действию механизма компенсации организм получает возможность качественного измерения стимулов, несущих информацию о внешнем или внутреннем.

Наша задача будет состоять в том, чтобы проследить итоги и механизмы этого взаимодействия. Однако на первом этапе необходимо просто подтвердить наличие и действие функции компенсации.

Было принято, что функция компенсации не является действием полной функции отражения Fотр_i, поскольку функция компенсации всего лишь ее часть, связанная непосредственно с местом “потребления”, с рабочими функциями “потребителя”, и предназначена, в том числе, для ограничения (компенсации) сигналов о внутреннем и внешнем.

Попытаемся понять, для чего в физическом смысле необходима, в частности, компенсация сигналов о внешнем.

Представим себе такой вариант: мы проводим косвенное измерение какого-либо сигнала. Такие методы измерения используют тогда, когда в измерительном устройстве нет возможности воспроизвести физическую реализацию внешнего сигнала, т.е. эталонный сигнал, используемый для измерения, может быть реализован на ином физическом носителе. В этом случае нам необходимо подобрать некоторый сигнал, формируемый нашим измерительным устройством, параметры которого нам измерить относительно просто и который тем или иным образом скомпенсирует внешний сигнал. Момент компенсации мы можем выявить каким-нибудь образом. Отсюда следует, что компенсация внешнего воздействия позволяет оценить это воздействие без его непосредственного (прямого) измерения. Этот частный случай позволяет понять одну из сторон назначения функции компенсации, формируемой психикой живых организмов.

Действительно, все внешние воздействия на живой организм имеют самую разнообразную физическую природу, а внутренние сигналы организма (например, сигналы в нейронных сетях) имеют не только иную физическую реализацию, но одинаковы по отношению ко всем внешним воздействиям. Уже только по этой причине живым организмам принципиально необходим механизм компенсации.

Это позволяет нам продвигаться дальше, поскольку позволяет взять за основу, что одно из функциональных назначений механизма компенсации может заключаться в измерении внешнего стимула. Данные соображения кажутся настолько очевидными, что становится непонятным, почему ранее никто не задумался о существовании механизма компенсации. Ответ же на этот вопрос достаточно прост: до сих пор не существовало некоторой единой концепции организации психики.

Продолжим анализ назначения функции компенсации, воздействующей, как здесь принято, в том числе и на сенсорные механизмы.

Если реакция рецептора однозначно соответствует внешнему воздействию (это в определенном диапазоне внешних воздействий допустимо), тогда сигнал функции компенсации, обеспечивший полную (практически полную) компенсацию внешнего воздействия, будет реально соответствовать операции “узнавания” внешнего стимула, каков бы он ни был по своему содержанию - вербальный или невербальный, т.е. имеющий смысловую нагрузку или нет.

На уровне сенсоров не может быть невербальных сигналов. Это тоже чрезвычайно важно понять, поскольку без учета этого планирование, постановка и интерпретация результатов экспериментов будут всегда неудовлетворительными.

Таким образом, мы обнаруживаем еще одну важнейшую функцию механизма компенсации. Эта функция связана с необходимым для каждого организма процессом “узнавания” внешнего, каким бы неестественным это внешнее ни было. Этого также не учитывает ни одна из существующих методик психофизических, психофизиологических или психологических исследований, что также порождает разнообразные методические ошибки, приводит к неверной интерпретации итогов исследований.

У живых организмов внешнее воздействие воспринимается рецепторами (сенсорами), что порождает рецепторную реакцию. Поэтому (согласно принятому ранее принципу, что внешнее и внутреннее дано живым организмам через их ощущения, проявляющееся, в том числе, и в определенных физиологических реакциях) внешнее для данного организма может быть оценено (измерено) также на уровне соответствующих - физиологических отражений, т.е. будет косвенным. Именно поэтому физиологическая реакция живого организма, связанная с компенсацией внешнего воздействия за счет определенных физиологических ответов будет соответствовать косвенной оценке внешнего.

Осуществление организмом практически полной компенсации входного сигнала не только соответствует “узнаванию” входного стимула, но и делает возможным в дальнейшем выполнение действий при отсутствии самого входного стимула, что было обсуждено здесь при уточнении содержания узла управления психикой.

Из этой посылки следует, что сигналы, могущие представлять опасность для жизни организма, при определенных условиях могут игнорироваться психикой, не приниматься в “расчет”. Именно в этих случаях, когда внешнее воздействие может представлять опасность для организма, природа предусмотрела психический заменитель скомпенсированному внешнему воздействию в форме боли, как психической реакции. Следовательно, сенсоров боли в природе не существует, но опять же все в этом случае отдается на усмотрение разума и только разума.

Но отсюда следует, что все методики психологических исследований, в которых реакция организма выявляется на основе болевых ощущений, не могут быть признаны корректными: у каждого организма болевая реакция будет онтогенетически формируемым свойством, т.е. будет сугубо индивидуальной.

Приведенные соображения, как представляется, достаточно наглядно демонстрируют жизненную необходимость наличия функции компенсации у каждого живого организма, на какой бы ступеньке филогенетической лестницы ни находился этот конкретный организм, а также на любом уровне любого живого организма, т.е. начиная с уровня клетки этого организма.

Поэтому в задачи данной главы входит доказательство реальности наличия механизма компенсации. В отношении действия механизма адаптации необходимо сделать однозначный вывод: такого механизма у любых организмов не существует.

2. О НЕОБХОДИМОСТИ ПЕРВИЧНЫХ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Изучая литературу по исследованию тех или иных психических проявлений организмов, нельзя не обратить на определенную механистичность подходов. Что я имею при этом в виду? Скажем, просматривается совершенно определенная тенденция узнать, что с чем “соединено”, как передается тот или иной сигнал в нейронной сети организма. Знание того, как все “устроено”, безусловно, важно, но при условии представления общего принципа работы.

Если взять за основу, что сенсоры организма являются неотъемлемой частью, скажем, мозга, то, значит, изучение “устройства” собственно сенсора не даст ровным счетом ничего. Его изучение должно быть вторичным, в ходе которого будет, так или иначе, проверяться выбранная модель.

Многие исследователи понимают важность такого подхода и формируют необходимые, как им представляется, модели. Так, В. Д. Глезер, исследовавший механизмы зрения, отстаивает такой взгляд на понимание функции зрения.

“Одним из основных тезисов книги является положение, согласно которому содержание мышления организовано в форме модели окружающего нас мира. В модели отражены объекты и события внешнего мира и взаимосвязи между ними. Модели мира неодинаковы у животных, занимающих разные уровни эволюции, когда различия обусловлены разной конструкцией мозга, и у людей с одинаковой конструкцией мозга, но стоящих на разных ступенях индивидуального и/или общественно-исторического развития...

То отражение внешнего мира, которое содержится в нашем сознании, можно уподобить в первом приближении энциклопедии, в которой имеются все сведения о реальном мире. Модели мира, т.е. содержание сознания, у разных людей различаются, как и энциклопедии, изданные в разных странах” (В. Д. Глезер “Зрение и мышление”, Л.,  “Наука”, 1985 г., стр. 3-4).

Такой подход к обоснованию методов анализа (в данном случае, механизмов зрения) не содержит в своей основе наличие универсального и всеобщего для любых организмов механизма отражения как формы реакции, в данном случае, психической через субъективное восприятие внешнего. Все, согласно Глезеру, уже, так или иначе, в законченном или наоборот незавершенном виде уже заложено в некоторую модель. Посмотрим, к чему приводит такой подход.

“Другой важный тезис, который мы будем защищать здесь, - утверждение возможности выделения сенсорной модели мира в отдельный блок... Сущность этой концепции в следующем. Сенсорная система производит анализ физических характеристик стимулов. Это необходимая, но недостаточная операция для формирования образа. Биологическая значимость сигнала проявляется только в активации совокупности эффекторных аппаратов. Сенсорная система дает лишь код изображения, а превращение его в образ определяется связью этого кода с организацией двигательных актов” (там же, стр. 4).

Здесь под “эффекторными аппаратами”, как, впрочем, и везде, понимаются “органы или системы органов, реагирующие... на действие внешних или внутренних раздражителей и выступающие в роли исполнительного звена рефлекторного акта” (“Психология. Словарь”, М., ИПЛ, 1990 г., стр. 472).

Как уже говорилось, физическая природа внешних воздействий совершенно иная, нежели рецепторная реакция. Это замечание вынужденное, так как роль рецепторов (элементов сенсоров) заключается в том, чтобы как-то “узнать” и как-то “измерить” внешнее воздействие, что важно для решения задачи выживания, но никак не может заключаться в том, чтобы произвести “анализ физических характеристик стимулов”. Это для решения задачи выживания не имеет никакого значения. Заметим также, что сенсоры вообще не приспособлены для такого анализа.

Продолжим цитирование работы В. Д. Глезера.

“Многолетние исследования автора и его коллег... привели к убеждению, что в высших отделах зрительной системы находится два совместно работающих, но раздельных механизма. Один из них, связанный с НВК (нижневисочной корой. О. Ю.), осуществляет инвариантное к различным, в первую очередь пространственным, преобразованиям изображения описание образа предмета. Второй, локализованный в теменной коре, конкретизирует образ предмета, описывая пространственные отношения как внутри предмета между его элементами, так и между предметами... Механизм принятия решения об образе - механизм классификации, категоризации...

Как показывают исследования зрительного восприятия, в модели мира, создаваемой мозгом, помимо механизма классификации участвует второй механизм. Благодаря первому мы опознаем объект; относим его к определенному классу; благодаря второму механизму мы видим его, т.е. можем описать во всех мелких деталях и свойствах. Функция второго механизма - определение пространственных соотношений; роль этого механизма самым тесным образом связана с актом внимания... Сенсорный мозг как хранитель модели мира должен быть устроен в соответствии с содержанием мировой реальности. Отсюда и два основных блока в конструкции мозга” (там же, стр. 10-11).

Попытаемся проанализировать приведенный взгляд на общую организацию мозга и, соответственно, на механизм зрения.

Из первой части цитаты, где зафиксировано наличие “модели окружающего мира”, следует, что окружающий нас мир - для нас есть совершенно определенная реальность, а не совокупность наших отражений. Это достаточно серьезное заблуждение.

Если и имеется какая-то общая модель мира, то только в виде некоторой обобщающей наш опыт совокупности всех произошедших внутренних переживаний (совокупности когда-то сформированных функций отражения). Это совершенно не одно и то же, поскольку в этом случае “модель мира” никогда не может иметь достаточно завершенный, совершенный вид.

Что касается выделения сенсорного мозга в отдельный блок, то можно предположить, что автор имел в виду наличие специализированных зон мозга для анализа, в данном случае, зрительной информации.  Если это так, то нет никаких возражений.

Неприемлемым в такой постановке может быть только то, что в “сенсорном мозге” хранится вся “мировая реальность”, т.е. “модель мира”. Чего нет, и не может быть даже теоретически, так это той самой "модели мира", о которой идет речь. Это было, надеюсь, как-то уже показано в предыдущих главах и будет наглядно проиллюстрировано в главе о памяти и в главе о познании реальности. Кроме всего прочего, функция внимания - есть совершенно иная по свойствам и по проявлению реакция психики, и это здесь также будет наглядно показано.

Но почему я так решительно выступаю против существования такой "модели мира"? Дело в том, что если такая модель действительно имеется, то тогда и потребуется то, о чем говорит автор: классификация, категоризация и описание всего сущего. Для этих процедур в реальной жизни разуму организма, как правило, не отводится времени для того процесса, который обозначен как “категоризация” или “описание”.

Предлагая подобные модели, автор должен был предполагать, что подобными механизмами, моделями и процессами должен обладать любой по соматической сложности организм. Этого мы не видим, поскольку В. Д. Глезер все-таки свои модели распространяет лишь на взрослого человека. Но тогда следовало бы описать механизмы, приводящие к некоторому включению всего сказанного у новорожденного.

При таком подходе становится совершенно непонятным механизм онтогенетического развития психики организма, так как в этом случае можно предполагать определенную завершенность этой модели мира хотя бы на каком-то этапе жизни индивида. Вот этого-то никогда не может быть ни у одного из представителей живого мира. Поэтому все модели автора не просто обесцениваются, но и просто улетучиваются.

Размышления подсказывают, что “модель мира” может существовать лишь в форме некоторого набора тепло/холодно, сильно/слабо, хорошо/плохо, твердо/мягко и т.п. Другой модели, по-видимому, вообще не требуется. Значит, “модель мира” не очень-то и похожа на “модель”. Между тем именно на такой концепции устройства мозга автор проводит разработку концепции механизма зрения. Все последующие исследования на "инструментальном" уровне, т.е. на уровне нейроанатомическом, подчинены условию необходимости втиснуть наблюдаемые явления в принятую Глезером общую модель.

Предшествующие попытки психологов размотать “клубок” проявлений психики можно уподобить тому, как поступил Александр Македонский, разрубив одним махом Гордиев узел: описательные методы, преобладающие в психологии, как раз и подобны разрубанию гордиева узла, но с обратным эффектом, поскольку вместе с узлом противоречий исчезает нечто целое. Это означает, что в психологии необходимо первоначально иметь определенную модель психики в целом, или - когнитивную модель, а уже потом проводить исследования, в том числе, свойств памяти или сенсоров на нейроанатомическом уровне.

Мне представляется, что причиной не выявления, не обнаружения до сих пор механизма компенсации является как раз описательный подход к анализу. Если будет так или иначе создана модель психики на когнитивном уровне, удастся  увязать между собой психологические и нейрофизиологические исследования. Но “нейрофизиология и психология используют разные “языки” при описании работы мозга, и даже в том случае, когда применяют одинаковые термины, они могут вкладывать в них разное содержание” (В. Д. Глезер “Зрение и мышление”, Л., “Наука”, 1985 г., стр. 9).

Мне представляется важным первоначальное проведение специальных когнитивных исследований, на основе которых можно было бы сформулировать совершенно определенные принципы работы разума как такового. В этом отношении разрабатываемый в данной работе метод анализа отличается тем, что нам на первом этапе было совершенно безразлично, как и с помощью чего организм воспринимает внешнее или внутреннее, каким образом он запоминает все о своем внешнем и внутреннем.

Зафиксировав важнейшее положение о всеобщности и универсальности механизма информационного отражения у живых организмов, мы постепенно выяснили принципиальную необходимость наличия у каждого организма, как сенсоров, так и памяти, сформулировали цельную, функционально законченную систему, отражающую всю работу разума. Выявили, наконец, необходимость механизма психической компенсации.

Таким образом, была выяснена во всех ее функциональных связях когнитивная модель разума без какой-либо привязки к конкретному живому организму.

Теперь, когда некоторый универсальный механизм, поясняющий общие принципы работы “двигателя” психики, уже описан, т.е. когда мы уже провели определенный объем специальных когнитивных исследований, можно перейти к рассмотрению деталей этого механизма, зная не его устройство, но принципы взаимодействия “деталей” психики.

Анализ работы сенсорных механизмов мы будем также вести не на “инструментальном”, а на когнитивном уровне, проверяя на соответствие разработанной когнитивной модели деятельности разума. Нас на данном этапе интересуют главным и единственным образом - сенсоры внешнего. При анализе работы сенсорных механизмов для приема внешней информации трудно, практически невозможно выяснить работу собственно сенсоров, так как каждый из сенсоров, как это будет показано, не просто воспринимает информацию о внешнем, но и определенным образом управляется разумом, которому “поставляется” вся информация от данного сенсора.

Говоря это, я исхожу из того, что сенсоры внешнего не какая-то линейная линия связи, а существенно более сложная система. Факт, собственно, признан всеми исследователями, однако, при этом не выявлено влияние разума на сенсоры. Это и порождало различные методические ошибки при планировании, проведении и обсуждении результатов экспериментов.

Например, для исследования свойств памяти (человека) был изобретен тахистоскоп, т.е. прибор, позволяющий осуществлять точно контролируемое кратковременное предъявление одного или нескольких зрительных стимулов. В задачу исследования входило определение возможности запоминания одного или нескольких зрительных символов, например, различных букв. Исследователь при таком эксперименте выяснял, какое максимальное количество стимулов был способен воспроизвести субъект после завершения предъявления.

Рассмотрим, что происходило на самом деле. Между памятью испытуемого и самим стимулом находился некоторый “черный ящик” - тракт зрения, механизм работы которого пока что совершенно неясен. Значит, эксперимент проводился без учета того, что в технике называется “передаточной функцией” в данном случае тракта зрения. Могло ли это как-то изменить или повлиять на результаты эксперимента? Безусловно! Именно это и происходило, поскольку благодаря таким экспериментам и появились понятия сенсорной, кратковременной и долговременной памяти.

Поскольку в жизни и в эксперименте возникают условия, когда вспоминаются мельчайшие и несущественные подробности когда-то прошедших событий, запоминать которые, казалось бы, совершенно не нужно, то уже это ставит под сомнение существование всех трех видов памяти. Тем не менее, появление таких понятий обусловлено как раз методиками экспериментов в том числе - и с тахистоскопом, в которых никак не учитывалась, в частности, передаточная функция тракта зрения. Попутно заметим, что исследования свойств отдельно памяти от свойств сенсоров или, скажем, только самих сенсоров, по-видимому, просто невозможны.

Пример этого - другая методика - исследования появления вызванных потенциалов (ВП) при предъявлении каких-либо стимулов, представленная далее. Рассмотрим эксперимент, в основу которого положено измерение ВП. В этих экспериментах проводится анализ электроэнцефалограмм (ЭЭГ) на выявление ответной реакции (потенциала) при предъявлении, например, такого стимула, как вспышка света.

“Проблема состоит в том, что эти изменения маскируются общей фоновой активностью мозга. Для того, чтобы сделать изменения в ответ на определенный стимул видимыми, используют компьютер, усредняющий записи волновой активности при повторных предъявленьях того же стимула. Случайная по отношению к предъявлению стимула электрическая активность в результате этого процесса будет нивелироваться, тогда как электрическая активность, возникшая в определенное время после стимула, будет выявляться как потенциал, вызванный стимулом... Одним из факторов, влияющих на форму вызванного потенциала, является природа стимула. В целом, слуховые вызванные потенциалы отличаются от зрительных, которые в свою очередь отличаются от потенциалов, вызванных тактильным раздражением” (С. Спрингер, Г. Дейч “Левый мозг, правый мозг. Асимметрия мозга”, пер. с англ., М., “Мир”, 1983 г., стр. 103-104).

В данном случае эксперимент по выявлению вызванных потенциалов проводился для изучения асимметрии в электрической активности левого и правого полушарий мозга. Продолжим цитирование.

“Значительно больший интерес, однако, представляют исследования, в которых испытуемым предъявляли более сложные стимулы или задачи, предположительно связанные со специализированными функциями полушарий. Например, в работе Монти Башбаум и Пола Федио из Национальных институтов здоровья наблюдались различия в ВП, когда испытуемые смотрели на вербальные и невербальные стимулы, вспыхивающие в левой или правой половине поля зрения...

Вербальными стимулами были слова из трех букв, а невербальными - бессмысленные сочетания букв. Результаты регистрации от затылочных долей показали, что различия в ВП на эти два типа стимулов в левом полушарии больше, чем в правом. Асимметрии были описаны также при использовании слуховых стимулов.

Психолог Деннис Молфиз собрал обширный материал по вызванным потенциалам на речевые и неречевые стимулы. В одной из работ он обнаружил, что амплитуда некоторых компонентов ВП на речевые стимулы в левом полушарии больше, чем в правом. Это различие было заметно даже в тех случаях, когда испытуемый просто слушал звуки и не пытался их идентифицировать. Неречевые стимулы, однако, вызывали более высокоамплитудную активность в правом полушарии...

Начальный успех в исследовании латеризации с применением в качестве критериев ЭЭГ и вызванных потенциалов вдохновил многих исследователей на использование этой методологии. К сожалению, некоторые из последующих работ скорее запутали, чем прояснили взаимоотношения между этими показателями и межполушарной асимметрией. Попытки повторить результаты часто терпели неудачу, а исследователи, выявившие асимметрию, не всегда могут договориться о том, какой аспект записи электрической активности свидетельствует об асимметрии” (там же, стр. 104-105, 106-107).

Что, на мой взгляд, было неверным в планировании и проведении указанных экспериментов с выявлением вызванных потенциалов?

Во-первых, само восприятие повторяющихся через определенные и небольшие промежутки времени одних и тех же стимулов как-то было связано с реализацией функции запоминания: на одиночный стимул ВП выявить было невозможно. Не означает ли это, что ВП вообще не был сформирован, но было сформировано нечто иное? Это не было учтено в постановке эксперимента, так как повторяющийся стимул только облегчил выявление какого-то потенциала.

Однако, процесс запоминания, повлиявший на само появление некоторых потенциалов в ЭЭГ, позволяет предположить, что выявленные потенциалы в данном случае вообще обнаруживают иную природу, так как в их формировании участвовали не столько внешние стимулы, сколько их сочетание с уже запомненной информацией, как бы примитивна она (информация) ни была.

Во-вторых, эксперимент не мог дать какого-либо понятного результата, так как отсутствовала модель работы разума, что напрямую связано с пониманием работы полушарий мозга. В этом случае возникает, казалось бы, порочный круг: исследуется работа полушарий мозга, но для интерпретации результатов требуется знание (или понимание) работы самого мозга и, в том числе, работы каждого из полушарий. Именно поэтому и были получены впоследствии противоречивые результаты (например, на невербальные стимулы) для правого полушария. Следовательно, важно иметь некоторую когнитивную модель (работы памяти как инструмента разума), чтобы более целенаправленно планировать и проводить соответствующие эксперименты.

В-третьих, во всех вариантах данного эксперимента использовался тот или иной сенсорный вход (что для нас в данном случае наиболее важно). Не имея модели, объясняющей работу тракта соответствующего сенсора, увязывающей принципы действия тракта сенсора с работой левого и правого полушарий мозга, на мой взгляд, вообще трудно рассчитывать на успех. Именно это и подтвердили в дальнейшем другие варианты этих же экспериментов.

Кроме того, предъявление так называемых “вербальных” и “невербальных” стимулов является сильной натяжкой в постановке и интерпретации итогов экспериментов. Дело в том, что каждый из любых “стимулов”, которые “предъявляет” нам текущая жизнь является с одной стороны вербальным, так как каждый из стимулов нашим разумом (и разумом любого организма) расшифровывается. С другой стороны, каждый “стимул” является совершенно невербальным, поскольку в текущей жизни ничего не может повториться даже в мелочах.

Поэтому предъявление “невербальных” стимулов в виде произвольного сочетания букв было “невербальным” только с точки зрения экспериментатора. Разум испытуемого полностью “расшифровывал” эти “невербальные” стимулы, и каждый испытуемый мог их полностью описать, если бы в этом была необходимость. Иначе говоря, планируя эксперимент любого целевого назначения, нельзя не учитывать влияние на работу всего исследуемого тракта такого важного его компонента, как тракта соответствующего сенсора.

Позже, когда мы рассмотрим устройство и принципы организации сенсорной памяти, мы еще раз рассмотрим и выявим действительные ошибки в планировании и проведении исследований с применением тахистоскопа и с анализом вызванных потенциалов. С учетом сказанного перейдем к рассмотрению, по возможности, работы собственно сенсоров. Это потребует от нас не только переосмысления ряда известных фактов, но и иных методик экспериментов по исследованию свойств сенсоров.

Анализ работы тракта какого-либо сенсора, очевидно, распадается на ряд составляющих моментов: например, анатомия самого сенсора и анализ механизмов работы. В данной работе, безусловно, не будут рассматриваться все аспекты работы сенсорных механизмов живых организмов. Это не входит в круг моих задач.

Моя задача и проще и сложнее одновременно: найти доводы, аргументы и факты, доказывающие, что сенсорные и сигнальные системы организма работают в соответствии с моделью, разрабатываемой в данной работе, т.е. наша задача создать когнитивную модель работы сенсоров.

На данном этапе необходимо выявить работу механизма компенсации, что является принципиальной необходимостью доказательства принятой модели проявления психических функций. Если нам удастся реально подтвердить определяющее значение механизма компенсации в работе сенсорных механизмов, то тем самым работа сенсоров перестанет быть загадкой, что приблизит нас к пониманию общих свойств деятельности разума.

3. СВОЙСТВА ТРАКТА ЗРЕНИЯ

С учетом сказанного выше здесь будет обсуждаться вопрос не “как”, а “что мы видим”. При такой постановке проблемы совершенно иначе следует относиться и к анатомии сенсоров. Новое понимание механизма действия сенсоров, если я окажусь прав (а я надеюсь, что действительно прав), вынудит пересмотреть устоявшиеся положения в отношении зрения, слуха, обоняния и т.п. Новый подход к анализу работы сенсоров вынуждает понимать иначе саму терминологию, касающуюся этих трактов.

Под “трактом зрения”, “трактом слуха” и т.д. здесь понимается такая система, в которую входят и активные воздействия со стороны, например мозга в трактах соответствующих сенсоров, обеспечивающие определенную компенсацию внешнего воздействия.

Прежде чем мы перейдем к анализу работы тракта зрения, давайте посмотрим, как сегодня все-таки понимают механизм зрения. При этом можно опустить рассмотрение анатомии глаза, как оптической системы.

Что касается действия самого механизма зрения, то здесь я воспользуюсь материалами короткой журнальной статьи В. Л. Ратнера “Как мы видим” (журнал “Химия и жизнь”, 1982 г., N11, стр. 41-48), которую я выборочно процитирую. Меня привлекла данная статья не потому, что в ней изложен современный вариант понимания работы тракта зрения, но потому, что в ней достаточно четко обозначены проблемы, невыясненные вопросы, которые не позволяют пока создать полную и правдоподобную модель работы механизма зрения.

“Попытаемся понять, что же известно о работе фоторецептора, какова цепочка событий от поглощения фотона до появления сигнала на синапсе... Исторически раньше развивался фотохимический метод. Еще в прошлом веке немецкий ученый А. Кюне описал зрительный пурпур, который на свету сначала желтел, а потом совсем обесцвечивался. Позже было установлено, что нативный, готовый к восприятию света родопсин содержит ретиналь в 11-цис-форме (что-то вроде буквы Г), а в препаратах обесцвеченного родопсина ретиналь находится в транс-форме (похож на палку).

Это означало, во-первых, что свет поглощается ретиналем, и, во-вторых, что после поглощения света его молекулы изменяют форму. Заметим, кстати, что сама по себе изомеризация в растворе почти не требует энергии. Так что часто употребляемое выражение “энергия поглощенного фотона усиливается в сетчатке” не вполне правильно. На вход биологического усилителя попадает лишь часть энергии фотона, а вся она нужна в основном для того, чтобы преодолеть энергетический барьер, разделяющий цис- и транс-состояния ретиналя, когда он связан с белком. После совершения этой работы значительная часть энергии фотона превращается в тепло. Когда внутри белка вместо Г-образного ретиналя оказывается “палка”, это незамедлительно вызывает последовательные сдвиги спектра поглощения то в одну, то в другую сторону...

Каждое изменение спектра означает какое-то изменение структуры белка, конформационную перестройку... Значит, одна из этих перестроек (или одно из промежуточных состояний) и запускает дальше цепь событий, приводящую к появлению сигнала. Таково было представление о фотохимическом механизме восприятия света лет 20 тому назад, после работ группы исследователей во главе с Дж. Уолдом, получившим за них Нобелевскую премию. Он же сформулировал вопросы, на которые следовало искать ответы дальше: какая именно перестройка ключевая, что она “включает”?

В течение 15 лет считалось наиболее вероятным, что переход между метародопсином I и метародопсином II (метародопсин I имеет максимум спектра поглощения длины волны 480 нм и время жизни 1,0 мсек; метародопсин II имеет максимум спектра поглощения длины волны 380 нм и время жизни 100 сек. Примеч. мое. О. Ю.) является как раз той стадией, которая запускает дальше цепь событий, приводящую к появлению сигнала. Однако в последнее время стали накапливаться факты, плохо согласующиеся с таким предположением...

Оказалось, что есть другие стадии, ранее не известные, которые также могут играть ключевую роль. Еще хуже обстоит дело с ответом на второй вопрос. Здесь пока есть только разрозненные факты и туманные предположения...

Позже было выяснено, что в темноте в наружный сегмент течет ток ионов натрия. А на свету, как это ни удивительно, ток уменьшается. Любой человек, когда его просят сконструировать датчик, делает его таким образом, чтобы при нулевом сигнале тока не было. Природа, как правило, поступает так же. Однако в фоторецепторе она поступила иначе, и мы пока не понимаем, почему. Если палочки поглощают по одному фотону, ток уменьшается на 2-3%. При вспышке света, дающей около 200 фотонов на палочку, ток прекращается совсем и фотоответ насыщается (не растет больше при увеличении энергии вспышки)...

На что влияет свет? На ЭДС, создаваемую натриевым насосом, или на сопротивление, определяемое наружной мембраной?

...фоточувствительностью обладает не насос, а мембрана, сопротивление которой растет при освещении. Повышение сопротивления вызывает изменение падения напряжения. Последнее распространяется вдоль мембраны и доходит, таким образом, до синапса. На этом кончаются твердо установленные факты...

Мы подошли к основному на сегодняшний день вопросу фоторецепции: каким образом конформационное изменение родопсина, расположенного на мембране диска, вызывает повышение сопротивления наружной мембраны палочки? Первую разумную гипотезу высказал американский ученый В. Хэджинс. Он предположил, что в темноте в дисках накапливаются ионы кальция. При освещении родопсин понижает сопротивление мембраны диска на небольшое время. В междисковое пространство выходит порция ионов кальция, и это приводит к закрыванию натриевых каналов наружной мембраны...

И все-таки считать гипотезу доказанной пока рано. Дело в том, что из соотношения сигнала к шуму, который в палочке не более одной трети величины, соответствующей попаданию одного фотона в секунду, следует, что порция ионов на один фотон должна быть не меньше 10, а лучше 30-40 штук. А во всех экспериментах размножения не получается - на один фотон всегда выделяется (или может проходить) приблизительно один ион Ca⁺⁺. Второй недостаток схемы с кальцием заключается в том, что она игнорирует наличие в наружном сегменте палочки ферментов, активность которых зависит от света...

Итак, нужно придумывать схему, в которой свет вызывал бы рост концентрации кальция, уменьшение концентрации циклонуклеотида, активацию ГТФазы (гуанозинфосфата. О. Ю.) и, в конце концов, рост сопротивления наружной мембраны. В самих схемах недостатков нет. Но ни одна из них не может объяснить все факты. В частности, было показано, что концентрации циклонуклеотида и кальция могут варьировать в широких пределах, а фотоответ не изменяется...Итак, как-то, - пусть мы пока не знаем в деталях, как, - поглощенный свет преобразован в увеличение электрического напряжения на мембране фоторецепторов. Дальше начинается обработка информации. Как она происходит? К сожалению, этого автор не знает. Принципы, которыми пользуется наш мозг, анализируя изображение, до сих пор не поняты. Известны лишь результаты.

Мозг умеет как бы идеализировать образы, абстрагируясь от признаков, в данной ситуации несущественных. Скажем, если мы увидим десять белок, то сначала они покажутся одинаковыми (абстрактный образ белки) и только потом мы уловим различия между ними. Если написать букву А десятью разными способами, то даже ребенок 7-8 лет уверенно узнает ее. Предпринимаются упорные попытки научить машину делать то же самое, но говорить, что проблема решена, пока рано”.

Прекратим на этом выборочное цитирование статьи Ратнера, поскольку нами выявлены главные проблемы, связанные с пониманием (НЕ-пониманием) механизма зрения. Как говорится, мозаика пока никак не складывается в полную картину. Мне кажется, что вопрос мог бы быть решенным и на уровне нейроанатомии и на уровне когнитивных процессов в том случае, если бы можно было предложить объяснение работы тракта зрения на уровне структурном, или функциональном.

Это означает необходимость проведения принципиально новых когнитивных (в данном случае - просто познавательных) экспериментов со зрением, из которых можно было бы сделать более определенные выводы, заключения о природе и характере преобразования сигналов в тракте зрения. Мне представляется, что я могу предложить такого рода эксперименты, дающие как раз когнитивный материал для конкретных функциональных обобщений.

Для этого я хочу рассказать о ряде феноменов зрения и попытаться их объяснить с позиции информационно-отражательной модели. Кроме того, необходимо заново переосмыслить ряд известных свойств сенсорных систем.

Сначала мы рассмотрим явление, которое принято связывать с так называемой “эйдетической памятью” (образной памятью). Следует заметить, что введение такого рода понятий является своеобразным введением специфических аксиом, когда одно непонятное заменяется на другое, но зато получает вполне определенное смысловое определение, не всегда правильное. Так происходит и с так называемой “эйдетической памятью”, когда загадочное в целом явление при отсутствии понимания, скажем, самого понятия “память” дополняют еще более непонятным “эйдетическим” содержанием. Сам же феномен достаточно часто наблюдается в обычной жизни.

“Многие ученые, выступая перед публикой, мысленно представляют себе свои рукописи. Как описывает известный французский психолог Бинэ, один государственный деятель рассказывал, что запинки в его речи на трибуне происходили от того, что он приходил в замешательство от помарок с зачеркнутыми местами в своей рукописи... Из литературы нам известны примеры необычайной зрительной памяти. Так, И. И. Левитан по отдельным наброскам, сделанным летом, зимой воссоздавал виденные им картины природы.

Известный английский портретист Дж. Рейнольдс в течение некоторого времени изучал позировавшего ему человека, а затем писал портрет по памяти. Он не нуждался более, чем в одном сеансе для написания портрета: “Когда передо мной являлся оригинал, - объяснил он, - я рассматривал его внимательно в течение получаса, набрасывая время от времени его черты на полотно; более продолжительного сеанса мне не требовалось. Я убирал полотно и переходил к другому лицу. Когда я хотел продолжать первый портрет, я мысленно сажал этого человека на стул и видел его так ясно, как если бы он был передо мной в действительности; могу даже сказать, что форма и окраска были более резкими и живыми. От времени до времени я взглядывал на воображаемую фигуру и принимался ее рисовать; я прерывал свою работу, чтобы рассмотреть позу, совершенно так же как если бы оригинал сидел передо мной, и всякий раз, как я бросал взгляд на стул, я видел человека”.

Таким образом, художник воспроизводил на полотне черты лица. По-видимому, образ неизгладимо запечетлевался в его памяти” (А. М. Вейн, Б. И. Каменецкая “Память человека”, М., “Наука”, 1973 г., стр. 101, 102).

То, что здесь названо зрительной, или “эйдетической памятью”, безусловно, имеет к памяти непосредственное отношение, однако дело совершенно в ином. Я постараюсь достаточно подробно рассказать о явлении целенаправленной “галлюцинации”, которую я сам вызвал у себя в достаточно экстремальной ситуации.

Дело происходило в январе 1961 года, когда я, тогда студент электротехнического факультета, сдавал экзамен по электрическим машинам. Данный предмет сложен потому, что многие положения в нем являются эмпирическими, и теория электрических машин во многом является синтезом эмпирики и “приложений” некоторых теоретических обоснований.

Должен сказать, что учился я отлично и на любой экзамен шел, не имея каких-либо проблем, нерассмотренных вопросов, невыясненных моментов. Помимо относительно систематической работы в течение семестра мы с другом готовились к сессионным экзаменам по предложенной мной методике (не Бог весть какой, но эффективной) и к экзамену подходили, что называется “во всеоружии”. Поэтому, в частности, большинство институтских экзаменов я сдавал без какой-либо предварительной подготовки, сразу после получения экзаменационного билета.

И на этот раз я шел на экзамен полностью подготовленным. Тем не менее “на всякий случай” (чуть ли не единственный раз) я прихватил с собой свой конспект, который, как правило, вел на лекциях систематически и аккуратно. Шпаргалками я никогда не пользовался, поэтому причина, по которой я захватил конспект, была несущественной: хотелось как-то психологически подстраховаться. Тем более, конспект - это, все-таки, не шпаргалка и им не так просто воспользоваться.

Взяв билет, я прочитал вопросы. Первый был: “Реакция якоря электрической машины постоянного тока”. Второй: “Электромашинные усилители”. Прочитав вопросы, я был совершенно озадачен: второй вопрос мог рассказать немедленно, а по первому вопросу не было в памяти даже следов того, что я изучал этот вопрос.

Делать было нечего, отвечать я был не готов, поэтому сел за парту, стоявшую непосредственно перед преподавателем. Чтобы хоть как-то прийти в себя, я стал достаточно подробно писать ответ по второму вопросу, хотя надобности в этом не было. Когда же со вторым вопросом было покончено, я начал пытаться вспомнить, о чем вообще может идти речь в первом вопросе, но абсолютно ничего вспомнить не мог.

Положение казалось безвыходным, и я решил заглянуть в конспект. Каково же было мое разочарование, когда оказалось, что те две лекции, на которых рассказывалось о реакции якоря двигателей постоянного тока, я “добросовестно” прогулял. Тем не менее, именно это “открытие” меня совершенно успокоило: стало понятно, что данный вопрос я изучал по учебнику.

Поняв это, я как-то внезапно увидел (в буквальном смысле) перед собой необходимые страницы учебника. Я видел все: текст, рисунки и подрисуночные подписи, номера страниц, которые мне необходимо было “перелистнуть”. Видел так, как, скажем, вы видите данный текст, читая его в данное время. Но удивительно было то, что самого текста я не помнил и не понимал. Поэтому в сложившейся ситуации я просто полностью, совершенно подробно, со всеми запятыми, переписал нужный материал, занимавший в книге три страницы, переводя взгляд со страниц “книги” на лист бумаги. После переписывания нужного текста я получил так необходимую мне “шпаргалку”, прочитал ее, разобрался в материале и отлично сдал трудный экзамен, ответив на все вопросы преподавателя.

Я привел данный пример вовсе не для того, чтобы продемонстрировать возможности своей памяти. Тем более что и память в данном случае “сработала” специфически: я видел, но не понимал, т.е. не воспринимал виденное. Над этим феноменом я задумывался неоднократно, рассказывал о нем разным людям, но либо те не понимали данного явления, либо считали это обыденным случаем.

Воздержусь пока от анализа явления “эйдетической памяти” с позиции информационно-отражательной модели, поскольку данных для объяснения пока недостаточно.

Другие, близкие к “эйдетической памяти”, эффекты, мы встречаем достаточно часто, не обращая на них особого внимания. Так при входе в затемненное помещение мы первоначально ничего не видим, пока наше зрение не адаптируется каким-то образом к новой ситуации. Объяснение этого явления, а в равной мере и эффекта непрерывности киноизображения за счет “инерционности” нашего зрения, на мой взгляд, не более чем уход от проблемы.

4. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО НАЛИЧИЯ ФУНКЦИИ КОМПЕНСАЦИИ

Можно провести опыт, лежащий в русле рассматриваемого эффекта, который заключается в определенном выявлении особого свойства нашего зрения при определенных условиях формировать негативное изображение от только что виденного объекта.

Если в течение 30-40 с  смотреть на какой-либо неподвижный предмет или на какое-либо изображение, а затем перевести взгляд на белое пространство (белый лист бумаги, белое полотно), то на фоне этого белого пространства будет в течение некоторого времени видно несуществующее изображение, но в негативном изображении. Вот это-то чрезвычайно важно для понимания следующих описываемых феноменов зрения.

В работе Ж. Годфруа “Что такое психология” (М., “Мир”, пер. с фран. 1996 г., т.1, стр. 184) вскользь упоминается о теории Геринга (E. Hering, “Theory of Light Sensation”, Boston, 1912), согласно которой в цветовом зрении имеют место оппонентные процессы.

В частности, на цветной вкладке в книге Ж. Годфруа дано цветное негативное изображение американского флага. Если посмотреть на это изображение в течение указанного времени, а затем перевести взгляд на белый лист бумаги, то экспериментатор действительно в течение некоторого времени будет видеть изображение американского флага, но в обычном, в данном случае, позитивном изображении.

Вот как объясняет это явление В. Д. Глезер.

“Напомним хорошо известные факты об отрицательных последовательных образах: если достаточно длительное время смотреть на белый квадрат, а затем перевести взор на серую поверхность, то будет виден черный квадрат; если смотреть на красную фигуру, а затем ее убрать, - будет видна зеленая. Менее известен факт форменных последовательных образов: если смотреть на вертикальную решетку, то последовательный образ виден как горизонтальная исчерченность. Последовательные образы - психофизический коррелят оппонентных свойств нейронов зрительной системы. Оппонентность в свою очередь отображает линейные свойства нейрона.

Наиболее очевидно это для системы бело-черных нейронов, измеряющих яркость. Линейность Х-нейронов сетчатки, НКТ (наружного коленчатого тела. О. Ю.) и зрительной коры основана на том, что увеличение освещенности оn-участка РП (рецептивного поля. О. Ю.) вызывает возбуждение, а уменьшение ее - торможение. Такая организация неудивительна. Представляется естественной возможность отвечать в обе стороны от нуля на изменения интенсивности света. Менее очевиден смысл организации красно-зеленой и желто-синей осей в цветовом зрении. Еще более странными кажутся оппонентные свойства нейронов, являющихся ПЧФ (пространственно-частотными фильтрами. О. Ю.). РП, служащие для описания формы, устроены гораздо сложнее, чем цветовые. Однако принцип оппонентности сохраняется и для них. РП большинства нейронов зрительной коры тормозятся на ориентации, отличающиеся (отличающейся? О. Ю.) от оптимальной. Боковые относительно пика ПЧХ (пространственно-частотной характеристики. О. Ю.) частоты также оказывают тормозное влияние.

Если учесть, что ПЧ (пространственная частота. О. Ю.) и ориентация - равноправные характеристики двумерного фильтра ПЧ..., то ясно, что указанные выше свойства РП отображают оппонентность в системе описания формы. Следовательно, оси n-мерного пространства, служащего для описания формы, также полярны. Принципы организации нейронных сетей, выполняющих оппонентные операции в разных системах, должны быть общими. Как уже подчеркивалось выше, система цветовых измерений очень интересна в силу относительной своей простоты как модель для понимания функционирования более сложной системы описания формы. Можно предположить, что в многомерном пространстве, полученном на основе пространственно-частотного описания, действуют алгоритмы, близкие к тем, которые работают в трехмерном пространстве описания цветов.

То обстоятельство, что при описании формы сложного изображения число осей пространства очень велико, не имеет значения для применения этого алгоритма. Существенно лишь, что каждая ось построена по принципу оппонентности. Таким образом, принцип оппонентности выдерживается на каждом последующем уровне все более усложняющейся организации. Действительно, on- и off-нейроны служат для описания яркости вдоль одномерной оси, цветовые нейроны вместе с бело-черными - в трехмерном цветовом пространстве, корковые нейроны – для описания формы в n-мерном пространстве. Упорство, с которым на каждом уровне создается в нейронных сетях оппонентность, свидетельствует о ее важности. Хотя на рассматриваемых до сих пор уровнях нет обучающихся нейронов, значение оппонентности, вероятно, в том, что она необходима для обучения на последующих уровнях... В чем же смысл оппонентности? Ее можно понять как нейрофизиологическое оформление устройства, служащего для передачи отрицательных значений сигнала” (В. Д. Глезер, “Зрение и мышление”, Л., “Наука”, 1985 г., стр. 172-173).

В приведенной  цитате дано много объяснений “инструмента” зрения, но нет объяснения самой необходимости принципа оппонентности. Приведенное обоснование оппонентности как средства передачи отрицательных сигналов дано совершенно неубедительно, поскольку опять же уводит вопрос из одной плоскости незнания в другую. Точно также выглядит замена непонятных “последовательных образов” на “психофизический коррелят оппонентных свойств нейронов зрительной системы”.

Для чего и в чем состоит данный принцип - это намного важнее, чем знание того, как это устроено, так как это уже следующий этап исследования. Удивляет, что не выдвинуто никакой гипотезы для объяснения необходимости и сущности этого явления для цветных сигналов, так как здесь уже никакие “положительные” или “отрицательные” сигналы не могут быть. Имеется и такое возражение: из приведенного отрывка видно, что “кто-то” (мозг или глаз) занимается только тем, что “описывает формы”. Разум (человека или другого организма) при такой интерпретации совершенно отбрасывается.

Вряд ли “описание” вообще необходимо, так как из “описания” ничего не следует, и оно нигде не может быть использовано разумом, в том числе и при “узнавании” ситуации. Вспомним, что каждый предмет, каждое явление предстают перед нами всякий раз в совершенно обновленном варианте, ничуть не “похожем” на предыдущие предъявления. Поэтому “описание” внешнего мира (при его наличии) было бы таким громоздким, что для него не хватило бы никакой памяти.

Представляется также странным принятое автором неопределенное нулевое значение освещенности, относительно которого “естественно” осуществляется измерение освещенности в большую или меньшую стороны. Данная гипотеза совершенно “неестественна” как раз в силу принятых в физике методов измерения освещенностей. У Глезера, как можно положить, нулевое значение освещенности вовсе не означает такое освещение (предмета), когда поток света вовсе отсутствует. Нулевое освещение оказывается вовсе не нулевым, а каким-то неопределенным.

Более того, в цитировавшейся выше статье Ратнера приводятся сведения о реакции фоторецепторов совершенно иным - от максимума - образом, т.е. нет какого-то “среднего” ощущения освещенности. Следовательно, если такого рода восприятие освещенности имеется, то оно должно быть функционально необходимо, но при этом должно быть обеспечено иным, “инструментальным” методом. Я думаю, что такое толкование Глезером понимания восприятия глазом уровня освещенности обнаруживает, скорее, желание подогнать наблюдаемые явления под какую-то, чем-то удобную модель. Поэтому on- и off-нейроны трактуются, на мой взгляд, совершенно неверно.

В приведенной цитате принципиальным недостатком системы представления является и то, что нейронам отдано то, что им не может принадлежать никак - самообучение или просто обучение нейронов: самообучение или просто обучение должно принадлежать разуму в целом, во всей его совокупности, без подразделения на какие-то “разумные” частички, или “частично разумные части”. Не правда ли, как это странно звучит?

Мне представляется важным то, что принцип “оппонентности” прослежен В. Д. Глезером на нейронном уровне. Но объяснение этому факту можно дать и совершенно иное: тот механизм компенсации, о котором шла речь выше, наличествует, так сказать, на инструментальном уровне и может отражать связи как “сердца” мозга с сенсорами, так и сенсоров с “сердцем” мозга  (off- и on-нейрон). Следовательно, тщательное исследование того, как “устроен” сенсорный механизм, не создает условий проникновения в секреты его работы.

Для того, чтобы сформулировать и обосновать модель работы механизма зрения, рассмотрим эффект зрения, открытый мной в 1971 г.

Каждый может провести описываемый опыт без какого-либо ущерба для своего здоровья. Для этого, устроившись поудобнее (лучше лежа), посмотрите в течение нескольких секунд (от двух до пяти или несколько более, но эффекты будут проявляться иначе) на свет включенной электрической лампы, хотя это может быть и другой источник света, скажем, пламя свечи. После этого, не меняя позы и не убирая источник света, прикройте глаза веками.

Сначала вы увидите несуществующее изображение источника света так, будто он остался перед глазами, хотя, конечно, яркость его будет меньше. Однако постепенно несуществующее изображение будет темнеть, изменяя цвет от ярко-желтого через малиново-красный к темно-синему и темно-фиолетовому, будет расплываться, терять четкость.

Когда вам покажется, что изображение полностью почернело и почти исчезло, прикройте дополнительно глаза ладонью, которая в этом случае будет выполнять функцию дополнительного экрана. В этот момент изображение вновь станет достаточно ярким и четким, приобретет прежний, т.е. желтый цвет. Дождитесь почти полного исчезновения изображения и уберите ладонь, играющую роль защитного экрана. Вы вновь увидите изображение, но оно станет на этот раз негативным, т.е. черным и снова начнет расплываться, сливаясь с подсвечиваемым фоном. Потом заслоните вновь ладонью-экраном свет от лампы, и вы снова увидите исчезнувшее изображение, которое вновь станет позитивным. Так можно повторить манипуляции с экраном несколько раз, и эффект, постепенно слабея, будет повторяться, но при каждой последующей манипуляции негатив (позитив) будет меняться на свою противоположность.

Продолжительность эффекта, варианты “цветовой игры” несуществующего изображения будут зависеть от времени начальной экспозиции (времени засветки при открытых веках), от интенсивности источника света. Можно также манипулировать моментом установки и удаления экрана: этим вы будете либо сокращать, либо увеличивать продолжительность наблюдения эффекта. Личные наблюдения дали мне такие данные. Время первой деградации изображения (t1) (после закрывания глаз веками) от 30 до 35 сек. Время второй деградации (t2) – примерно (25-30) сек. Каждая  последующая итерация становится короче на (5-10) сек. Общее время наблюдения эффекта - от 80-100 до 240-250 сек. На рисунке 10 представлена  примерная картина наблюдаемого феномена зрения по субъективному восприятию.

При внимательном наблюдении за ходом эксперимента, можно увидеть также и определенные изменения цветовой гаммы и освещенности остального поля зрения (при закрытых веках), что также связано с наблюдаемым эффектом. Важно другое: несуществующее изображение вы наблюдаете настолько долго, что это уже не может быть объяснено “последовательными образами” или “эйдетической памятью”. Скорее наоборот: наблюдаемый феномен может помочь в объяснении этих эффектов.

В 1971 г. я записал свои наблюдения, дав принципиально новое обоснование механизму зрения и сновидениям. Надо сказать, что к тому времени мне еще были недоступны главные положения информационно-отражательной модели, но, тем не менее, мне удалось все-таки достаточно близко подойти к объяснению феномена, который, кстати, уже тогда объяснил мне эффект зрения, наблюдавшийся мной на экзамене (феномен “эйдетической памяти” страниц книги).

Теперь дадим объяснение описанным феноменам зрения с позиции информационно-отражательной модели. Сам факт наблюдения в течение достаточно длительного по продолжительности времени несуществующего изображения, возобновляемого только за счет изменения (модуляции) освещенности фона, говорит о том, что это несуществующее изображение реально существует на сетчатке глаза, т.е. синтезируется нашим разумом.

Всякая попытка объяснить этот эффект через инерционность очевидно будет неудовлетворительной, поскольку вследствие инерционности не могло бы появиться негативное изображение, явственно проявляющееся на последующих итерациях, а также не могло бы произойти восстановление позитивного изображения.

Смысл же инерционности, очевидно наблюдаемой, заключается в том, что достаточно сильный и контрастный внешний сигнал запоминается и затем вновь воспроизводится через функцию компенсации на сетчатку глаза. При этом обратное восприятие происходит в инверсном виде по отношению к самой функции компенсации. Об этом как раз говорит преобразование представляемого изображения из позитивного представления в негативное и наоборот.

Имеет смысл подробно проанализировать ход процесса формирования каждого из изображений в данном эксперименте.

До того, как вы закроете веки, функция компенсации максимальна именно в зоне засветки сетчатки. В тот момент, когда вы закрываете глаза, на сетчатку глаза начинает проникать тот поток света, который ваши веки могут пропустить. В результате вся сетчатка глаза получает равномерную засветку, в которой нет каких-либо конкретных образов. Следовательно, по всему полю зрения нет стимулов, вызывающих формирование образной интегральной функции.

Сохраняющееся изображение от нити накаливания сформировано функцией компенсации, которую мозг запомнил именно в силу ее интенсивности, что вызывает ощущение продолжающейся засветки сетчатки в этом месте, т.е. создается кажущаяся освещенность сетчатки. Отсутствие реального изображения и полная фоновая засветка постепенно ослабляют действие функции компенсации, т.е. генерируемое мозгом изображение, которое изменяет спектральный состав, постепенно гасится и теряет четкость. То, что действует именно функция компенсации, вы обнаруживаете именно в тот момент, когда вводите дополнительный экран (например, ладонь). Действительно, до введения дополнительного экрана засветка сетчатки уже ощущается почти как равномерная, но именно дополнительный экран обнаруживает, что данная зона сетчатки (та, где было изображение нити накала) управляется от мозга: изображение вновь вспыхивает прежним цветом. Значит, изменение к нулю фоновой освещенности смещает как бы начало отсчета, что и позволяет выявить указанное индивидуальное управление от мозга конкретного участка сетчатки.

Дальнейший процесс изменения функции компенсации при использовании дополнительного экрана (ладони) позволяет увидеть, что проэкспонированный участок сетчатки вновь приближается по значению яркости свечения к усредненному по полю зрения (т.е. к нулевому), с той разницей, что этот участок сетчатки мозгом воспринимается активно. Но поскольку действие функции компенсации продолжается, то приобретший темный цвет участок сетчатки после удаления дополнительного экрана сохраняет свою темновую “освещенность”, что теперь воспринимается уже как негативное изображение нити накаливания.

В ходе следующей итерации (после удаления дополнительного экрана) кажущаяся освещенность данного участка сетчатки будет стремиться к максимальной освещенности, имеющейся по всему полю сетчатки. Поэтому последующее введение дополнительного экрана вновь восстанавливает исходное изображение нити накаливания, т.е. ярко-желтое.

Однако остается открытым вопрос, почему в одних случаях после экспозиции мы сразу видим негативное, а в нашем эксперименте первоначально наблюдаем позитивное изображение?

Изменим схему нашего эксперимента. Сразу после такой же экспозиции не будем закрывать глаза, а посмотрим на освещенное белое полотно, например, лист бумаги. В данном случае на белом фоне при открытых глазах первоначально мы будем видеть, как и в предыдущем случае, позитивное (ярко-желтое) изображение нити накаливания, но  через 3-5 сек (после прекращения засветки) изображение станет совершенно темным, т.е. негативным по отношению к пространству листа.

Если после этого мы закроем веки, то изображение вновь станет ярко-желтым, т.е. позитивным. Проделывая описанные  в предыдущем эксперименте манипуляции, в дальнейшем мы будем наблюдать ту же самую картину, что и в первом случае. Следовательно, в самой сути процесса ровным счетом ничего не меняется, и все зависит от фоновой засветки, о чем выше уже говорилось.

Не меняет содержания и хода процесса и такое изменение эксперимента, когда мы, находясь в затемненной комнате, первоначально дадим короткую экспозицию (250-500 мсек.) за счет короткой вспышки, а затем, закрыв глаза веками, дадим освещение помещения и начнем манипулировать экраном по прежней методике: результаты повторятся в точности.

Исходное изображение малой яркости в “негативном исполнении” мы можем увидеть в том случае, если для своих дальнейших наблюдений выберем ровный фон высокой яркости, а экспонируемое изображение будет иметь невысокую яркость. В этом случае в течение очень непродолжительного времени, пока не “погаснет” функция компенсации, мы видим негативное, по отношению к исходному, изображение. На темном фоне в этом случае мы вообще ничего не увидим. Если же исходное изображение будет иметь большую яркость по сравнению с яркостью выбираемого для наблюдения фона, то мы увидим прежнее, т.е. исходное изображение, которое будет гаснуть так, чтобы кажущаяся засветка конкретного участка сетчатки сравнялась с фоновой засветкой. В случае, когда мы не проводим дальнейших манипуляций с освещенностью фона, происходит “забывание” только что наблюдавшегося светового символа.

Следовательно, разум, обладая возможностью воспроизводить реально любые изображения, “стремится” “забыть” их. При иных условиях обратное восприятие, имеющее характер реально возникающей положительной обратной связи в тракте зрения (очевидно так же и в других сенсорных трактах), привело бы к возбуждению сенсорного тракта, а вместе с ним и нарушило бы устойчивую работу психики. С этой точки зрения эффект “забывания” равноценен механизму демпфирования, используемому в технических системах.

Все эффекты наблюдения изображения после того, как наблюдаемый предмет исчезает из поля зрения, подтверждают реальную работу функции компенсации, но дополняют наше знание о ней тем, что мозг в норме реально синтезирует  негативное по отношению к реальности изображение, т.е. действительно компенсирует внешний сигнал.

Это приоткрывает механизмы “узнавания” предметов, символов, явлений, процессов, поскольку функция отражения благодаря действию функции компенсации почти полностью компенсирует (в некотором смысле - уничтожает) входной сигнал.

Это чрезвычайно важно, поскольку каждый может убедиться в том, что аддитивное сложение позитивного изображения и негативного изображения (наложение их друг на друга) дадут нейтральное, скорее всего, серое поле почти без изображения. Следовательно, функция компенсации обеспечивает сокращение новой информации для мозга, что также принципиально важно, так как в этом случае существенно уменьшается суммарный поток новой информации, который должен быть усвоен мозгом.

В случае несоответствия внешней информации и информации, синтезированной мозгом, узнавания не может произойти или оно будет осуществлено с большой ошибкой.

Теперь мы можем вполне уверенно сказать, что мы “видим” разность между входным зрительным стимулом и компенсирующим его внутренним зрительным стимулом, являющимся инверсией (негативом) по отношению к входному стимулу. Именно это и является основой механизма “узнавания”. Как осуществляется процесс “узнавания” мы рассмотрим после того, как будут рассмотрены некоторые механизмы работы памяти.

Главный вывод из этих экспериментов состоит в том, что активное управление сетчаткой глаза действительно имеется. Это реально подтверждает действие функции компенсации.

Другой вывод состоит в том, что внутреннее воздействие от мозга к сетчатке глаза за счет функции компенсации мы действительно воспринимаем вновь как реальное изображение в инверсном виде по отношению к функции компенсации.

Выявленное взаимодействие мозга и глаза реально подтверждает мысль о том, что сенсоры (а в данном конкретном случае - глаза) являются неотъемлемой частью мозга.

Наконец, описанные выше эксперименты по выявлению действия механизма компенсации в работе тракта зрения позволили понять “что мы видим”, а видим мы именно разность между входной информацией и информацией, синтезированной нашим мозгом.

Еще один важный вывод из рассмотренных экспериментов состоит в том, что нельзя назвать галлюцинации просто какими-то химерическими построениями внутри мозга: мозг генерирует конкретные изображения, проектирует их на сетчатку глаза, а затем снова воспринимает их как реальность.

5. НОВОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ИЗВЕСТНЫХ ЭФФЕКТОВ ТРАКТА ЗРЕНИЯ

Теперь становится понятным сам механизм видения мной страниц не существовавшей книги на экзамене. Объяснить все это так называемой “эйдетической памятью” нельзя. Во всяком случае, здесь дано вполне конкретное объяснение эффекту “эйдетической памяти”. Теперь понятным становится также механизм “оппонентности”, или “последовательных образов”.

Отсюда, кстати, следует и то, что мы действительно видим сны, а не просто думаем, что видим. Более того, можно предпринять попытки сфотографировать, заснять на видео наши сны. В качестве аргумента в пользу этого соображения приведу результаты разработки одной чрезвычайно странной и сложной для восприятия модели понимания процессов передачи информации на уровне биополей как некоторой совокупной (коллективной) голограммы.

“Все эти факты позволяют ставить вопрос о разработке такой методики, с помощью которой можно было бы осуществлять прямую регистрацию стоячих волн, выбрасываемых из глаз во время зрительного восприятия или представления различных объектов...

Разработка такого метода существенно продвинет вперед понимание работы мозга и прольет свет на многие парапсихологические явления. Если образ того или иного предмета, генерируемый мозгом человека, действительно окажется стоячей волной, своего рода голограммой, то к этому образу могут быть применены все те принципы, которые применяются к волновым структурам.

Так, на образ как психофизическую категорию может быть распространен тот принцип нелокальности, о котором мы говорили выше и согласно которому стоячие волны могут оказаться в любой точке пространства. Реализуя принцип нелокальности в отношении психологических образов как голограмм, можно утверждать, что в каждой точке пространства в латентном, скрытом виде существуют образы и мысли всех людей.

Отсюда вытекает одна из гипотез, которая позволяет дать естественнонаучное объяснение биоинформационным контактам (телепатии). Разумеется, проблема регистрации образов как выброшенных, экстериозированных за пределы мозга стоячих волн не является простой проблемой в методическом отношении...

Но здесь научной психологии оказывает помощь совокупность материалов, полученных парапсихологами при изучении различных пси-феноменов, а также данные в психиатрии и психологии. Материалы эти при всей их исключительности свидетельствуют о реальности выдвигаемой психолого-голографической гипотезы и о том, что поиски средств объективной регистрации образов у обычных испытуемых, в конце концов, увенчаются успехом. В этом направлении сделаны очень важные наблюдения.

Например, врач-психиатр Г. Н. Крохалев проводил экспериментальные исследования галлюцинаций у больных людей и обнаружил, что зрительные галлюцинации могут быть объективно зарегистрированы на фото- и кинопленке...

По мнению этого исследователя, глаз формирует в пространстве голографическое изображение образа, возникающего в мозге. Ученый считает, что при зрительных галлюцинациях происходит обратная передача информации от центра зрительного анализатора к периферии с проекцией зрительного образа из сетчатки глаз в пространство” (А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М., Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г., стр. 40-41).

Мне представляется, что сама идея об общности информационного пространства на уровне какого-то поля (а не на уровне каких-то непонятных, в данном случае, “стоячих волн”) не лишена ни здравого смысла, ни определенной реальности. Вместе с тем, было бы вернее говорить о единстве информационного пространства всего живого мира Земли или даже значительно шире, поскольку именно этими же авторами в эксперименте выявлено влияние информационных процессов человека на растения. Все обстоит, как мы увидим, совершенно иначе.

Вместе с тем, изложенный у Дуброва и Пушкина, подход к пониманию такого единого информационного пространства все-таки путаный и неестественный, обусловленный единственным желанием - дать всем явлениям естественнонаучное толкование с позиций традиционного естествознания. Это-то и губит авторов, загоняет их в дебри головоломных умозаключений.

Вывод о каких-то “стоячих волнах”, выбрасываемых из глаз, выглядит скорее мистически, чем естественнонаучно, так как Крохалеву для их регистрации не пришлось прибегать к каким-то изощренным методам. Фотографирование связано с фиксацией того или иного светового потока, т.е. в данном случае нет и не может быть “выброса” стоячих волн.

Действительно, под “стоячей волной” следует понимать то, что мы привыкли называть просто – материя (твердые тела, жидкости, газы). В книге “Триединство Природы” было сказано, что наш материальный мир образован из некоторых сгустков плазмы, концентрируемой в отдельные элементарные частицы (электроны, протоны, нейтроны) посредством торсионных полей. Благодаря взаимодействию с физическим вакуумом эти элементарные частицы и “группируются” в твердые и жидкие тела, газы и так далее, т.е. и воспринимаются нами как материя, хотя по существу – это всего лишь сгустки энергии.

Поскольку состояние торсионных полей относительно стабильно, то это и дало повод называть такое состояние энергии как “стоячая волна” электромагнитных колебаний, хотя, по большому счету, это совершенно неверно, И то, что наблюдал Крохалев, вообще не имеет отношения к так называемым “стоячим волнам”.

Но меня в данном отрывке больше привлекает сам факт объективной регистрации на фотоматериале каких-либо галлюцинаций. Думается, что обнаружение этих феноменов у психически нездоровых людей (шизофреников) не означает невозможности проведения подобных экспериментов со здоровыми людьми: у последних просто обычно не бывает галлюцинаций, что и ограничивает возможности исследователя. Более того, не только в эксперименте, но и в обыденной жизни подобные эффекты довольно часто наблюдаются. Когда функция компенсации при сильных переживаниях (эмоциях) превосходит воздействие внешнего светового потока, попадающего в глаза, это становится заметно наблюдателю. В таких случаях обычно говорят: “глаза сверкнули”.

Здесь уместно рассмотреть пример, когда функция компенсации в тракте зрения в силу каких-либо причин постоянно формировалась с избытком, а во-вторых, такая перекомпенсация происходила лишь в одном из глаз.

“В качестве примера приведем любопытное свидетельство казачьего офицера В. А. Митрофанова, которому довелось дважды быть назначенным ординарцем к Николаю I во время маневров. Вот его рассказ о первой встрече с императором:

“Я молодецки отсалютовал, глядя прямо в глаза государя; громким голосом произнес известный рапорт… Но между тем взгляд мой, вперившийся в глаза императора еще до начала словесного рапорта, вскоре упал сначала на грудь государя, а потом на гриву его коня. Дело в том, что при всей моей смелости я не мог выдержать ужасного блеска левого глаза, из которого ярко светился конец докрасна раскаленного гвоздя и прожигал мои глаза. Несмотря на краткость времени, я успел сравнить этот левый глаз с правым, но в последнем ничего не заметил… И походный атаман, и командир полка были в восторге от моего дебюта, но сам я чувствовал полный упадок сил, хотя никому не дал возможности заметить это. Дома я долго думал о левом глазе императора и порешил, что у государя такие жгучие глаза оба…”

Далее казачий офицер пишет о том, что произошло во время второго смотра:

“Я собрал все мое мужество, имея перед собой заранее начертанный план: остановиться перед государем так, я чтобы мое лицо было параллельно его лицу; за несколько сажен до остановки начать смотреть ему прямо в глаза до тех пор, пока не кончится церемония, причем произвести сравнение левого глаза с правым. Все это я исполнил микроскопически точно…

Пока я отсалютовал и отчетливо медленно произнес заготовленную фразу, я несколько раз попеременно впивался обоими глазами то в правый, то в левый глаз императора и заметил: правый смотрел, не имея в себе решительно никакого пронизывающего блеска, а левый – все тот же раскаленный гвоздь, пронизавший меня насквозь, и еще сильнее, чем в первый раз” (Сергей Демкин “Черный глаз”, газета “Тайная власть”, №6, 2000 г, стр. 5)

Этот исторический факт интересен, в первую очередь, тем, что присутствие постоянно избыточной (в данном случае) функции компенсации здесь обнаруживается со всей очевидностью. Второе, на что сейчас следует обратить внимание, это то, что при перекомпенсации наблюдается более интенсивное, чем обычно, “выбрасывание” из глаз некоторого волнового излучения, непосредственно воздействующего на психику других людей. Следует сказать, что это излучение – особый вид биологических торсионных полей, упоминание о которых было ранее. Такое излучение “сопровождает” “взгляд”  любого человека в любой ситуации, но, обычно, оно мало для того, чтобы было непосредственно наблюдаемо. Но именно по этой причине и говорят: “глаза – зеркало души”.

Использование методов анализа на основе информационно-отражательной модели позволяет не только обеспечить само понимание происходящих явлений, но и позволяет совершенно иначе планировать эксперименты по наблюдению этих феноменов.

Что означает факт регистрации на фотоматериале указанных галлюцинаций? Только то, что из глаз субъекта в этом случае реально излучаются определенные порции света, что и регистрируют фотоматериалы. Именно это и позволяет вновь сказать: мы действительно видим сны, а не просто думаем, что видим. Иначе говоря, синтезированное мозгом изображение подается на сетчатку глаз и затем вновь воспринимается мозгом. Этому подтверждением является рассмотренный выше эксперимент по выявлению действия функции компенсации в тракте зрения. Именно это и позволяет сказать: сновидения реально возможно заснять на фото- , кино- или видеоматериалы.

Правда, здесь экспериментаторов будут подстерегать новые неожиданности, связанные с иными процессами, нежели просто проявление функции компенсации. Но об этом - в главе, описывающей функции сна и сновидений.

Реальная, выявляемая в эксперименте функция компенсации, позволяет объяснить и другие эффекты, ранее на которые либо не обращали внимания, либо считали происхождение таких эффектов продуктом невнимательности, либо - в эксперименте - отбрасывали подобные факты как ошибочные.

В этой связи хочу привести пример неверной работы функции компенсации за счет ошибки формирования функции отражения. Поскольку в первый класс я поступил, умея не только хорошо, но и очень бегло читать как про себя, так и вслух, то меня часто, с первых же дней учебы вызывали для чтения для всего класса. Однажды, читая сказку Л. Толстого “Медведь-лежебока”, я увидел в книге не “лежебока”, а “желебока”. Как ни старалась Анна Андреевна, моя первая учительница, убедить меня в том, что там записано другое, я не смог это увидеть, и получил, естественно, двойку по чтению.

Этот эффект следует назвать семантической слепотой, т.е. не связанной с состоянием зрительного аппарата, а только с работой мозга в части формирования интегральной функции и, соответственно, функции компенсации. Данный эффект зрения знаком, пожалуй, каждому, так как нередко мы не можем найти упавший к нашим ногам предмет не потому, что он куда-то закатился, а просто не видим его в силу отсутствия соответствующей реакции нашего мозга. Когда же мы заметим упавший предмет, то после этого он “отыскивается” уже мгновенно во второй и в третий раз. Бывает и так, что мы “не замечаем” и большие предметы.

Достаточно наглядным проявлением действия семантической слепоты является то, что мы очень часто не замечаем грамматических или синтаксических ошибок в собственноручно написанном тексте. В то же время в чужом схожем по структуре или смыслу тексте аналогичные ошибки мы обнаруживаем относительно легко. Это и есть проявление семантической слепоты. Объяснение этого состоит в изменении экстравертного характера приема информации трактом зрения (что обычно для приема) на интровертный за счет перестройки психических функций. Позже будут проанализированы случаи проявления семантической слепоты в экспериментах, т.е. это не есть какое-то редкое явление, которое не могло бы быть не замечено. Просто получалось так, что вследствие отсутствия необходимой модели работы, в данном случае - тракта зрения, такие результаты либо никак не были объяснены, либо отбрасывались как ошибочные.

Описанный механизм зрения, в основе которого лежит действие функции компенсации, реально подтверждает, что наш мозг осуществляет синтез, а не просто воспринимает внешнее. Важность этого заключается в том, что процессы синтеза мы обязаны распространить на все процессы, происходящие в мозгу, к какой области бы они ни относились.

Это, безусловно, не означает, что принципы синтеза функции компенсации будут идентичны в механизмах действия различных сенсоров. Так на данном этапе можно сказать однозначно лишь то, что в тракте зрения, осуществляющем, без сомнения, параллельный прием и обработку входной информации, функция компенсации поступает непосредственно на сенсор (сетчатку глаза), что и позволило Крохалеву, в частности, фотографировать галлюцинации. Именно об этом и писал Глезер, выявив on- и off-нейроны.

С учетом того, что нам удалось достаточно объективно доказать наличие и принцип действия функции компенсации в тракте зрения, можно дать и вполне обоснованное заключение тому явлению, которое описал Ратнер: обратному восприятию уровня освещенности в тракте зрения по сравнению с тем, как это принято в технических системах.

Диапазон яркостей освещенности, с которым нам приходится сталкиваться в жизни, необычайно широк. С этим сталкиваются, например, фотографы, подбирая под конкретные условия съемки подходящую светочувствительность фотоматериалов. Если бы природа “спроектировала” фоторецепторы тракта зрения подобно тому, как это принято в технике, то это означало бы, что практически невозможно было бы проводить фоторецепторную компенсацию при больших яркостях. Именно поэтому восприятие достаточно большой яркости, “принятой” природой за максимально допустимый предел (с точки зрения обеспечения выживания) стало соответствовать отсутствию фототока в on-нейроне. При этом за счет механизма компенсации еще возможно обеспечить максимальную разрешающую способность, соответствующую выделению (восприятию) изменения освещенности в пределах одного фотона.

Функция компенсации, обеспечивая практически полную компенсацию внешнего светового возбуждения, позволяет перевести фоторецептор в такое состояние, когда он становится практически полностью невозбужденным. По-видимому, уровень компенсации ограничивается на таком значении, когда не компенсированной остается только та часть внешнего возбуждения, которая соответствует воздействию только одного фотона. В этом случае малейшие отклонения в освещенности воспринимаемого объекта будут немедленно выявляться. Это и позволяет понять, зачем природа создала такой чувствительный прибор, который выявляет именно один фотон света. Более интенсивные яркости демпфируются за счет диафрагмирования входного диаметра зрачка или дополнительной шторкой, образуемой веками. Этим самым природа обеспечила формирование некоторого максимального эталона освещенности, при котором наш глаз еще видит.

Проанализированная модель механизма зрения позволяет также понять, почему зрение быстрее адаптируется при нашем переходе из затемненного помещения в светлое и существенно медленнее при обратном переходе. Так, если мы находимся в темном помещении, то возбуждающий и тормозящий нейроны (on- off-) проводят  максимальный ток ионов. Это соответствует восприятию трактом зрения темноты.

При нашем выходе в светлое помещение возбуждающий нейрон сразу же прекращает пропускание тока, что в итоге соответствует восприятию удвоенного светового потока, и глаз на короткое время прекращает различать предметы. Механическая адаптация, имеющаяся в зрительном приборе (глазе) позволяет ослабить эффект “ослепления” за счет сокращения диаметра входного отверстия (диафрагмирования) и использования в качестве шторки век глаза. В итоге совокупного действия указанных механизмов восстановление нормального восприятия окружающей обстановки происходит достаточно быстро. Это значит, что при контроле вызванного потенциала в этом случае данный сигнал будет иметь крутой передний фронт и последующий сравнительно быстрый экспоненциальный спад из-за формирования новой функции компенсации.

При первоначальном нашем нахождении в достаточно светлом помещении оба нейрона находятся в почти непроводящем состоянии. Поэтому при переходе в темное помещение степень восприятия темноты как бы удваивается. Если же учесть, что функция компенсации, как это было показано в эксперименте, в этом случае хранится достаточно долго, то это приводит к затягиванию ощущения сильной темноты. Вызванный потенциал в этом случае будет иметь форму нарастающей экспоненты, т.е. обратный по отношению к первому случаю. Это, таким образом, объясняет непрерывность восприятия киноизображения.

Теперь можно по-новому взглянуть на тот факт, о котором упомянул В. Д. Глезер, говоря, что Х-нейроны сетчатки имеют “естественную возможность отвечать в обе стороны от нуля на изменения интенсивности света” (В. Д. Глезер “Зрение и мышление”, Л., “Наука”, 1985 г., стр. 172).

Мы выяснили, что “измерительный прибор” – механизм зрения - это однополярный измерительный инструмент. Человек же, по-видимому, филогенетически “сумеречное животное”, т.е. в ходе эволюции при своем возникновении человек имел наибольшую активность в сумеречное время дня (утро и вечер). Это давало ему определенные преимущества, например, во время охоты. Для “усовершенствования” функции отражения Создатель “позаботился” об упрощении механизма формирования интегральной функции, сместив своеобразный нуль этой функции в сторону лучшего восприятия серых тонов при малой освещенности. Это соответствует тому принципу, используемому в технике, когда с использованием однополярного прибора осуществляют измерение разнополярных сигналов.

Следовательно, в исходном состоянии on- и off-нейроны имеют некоторое постоянное - начальное - протекание тока, что не входит в формируемую функцию отражения, но при этом возникает возможность иметь максимальную чувствительность механизма зрения именно в “серое” время суток. Благодаря этому свойству наши сны преимущественно нецветные.

Именно благодаря описанному свойству (начального смещения) у некоторых людей могла появиться необычайно высокая разрешающая способность видеть в почти полной темноте: у таких людей из-за случайного отклонения это начальное смещение несколько меньше, чем у других. Этим же фактом объясняются случаи “куриной слепоты” у других людей: в этом случае начальное смещение в силу каких-либо причин (болезнь или врожденное качество) больше, что и снижает чувствительность механизма зрения в вечернее и ночное время.

Кстати, необходимость принципиального характера в синтезе негативного по отношению к внешнему сигналу (компенсирующего) воздействия, подаваемого на сенсор, позволяет сделать неожиданное, может быть, заключение: зрение и есть уже процесс мышления (аналогично: слух, вкусовые ощущения и т.п.).

Потребность в характере функции отражения и возможность ее формирования у разных организмов различны. Чем выше уровень организации, тем сложнее функция отражения и, в данном случае, механизм зрения - цветопередача, бинокулярность и др.

В книге Джеймса Грегга “Опыты со зрением в школе и дома”, М., “Мир”, 1970 г. (James R. Gregg, “EXРERIMENTS IN VISUAL SCIENSE FOR HOME AND SCHOOL”, Los Angeles College of Oрtometry, 1966) приведено и описано много интересных эффектов зрения, которые также объясняются на основе информационно-отражательной модели. Сам Дж. Грегг не дает какого-нибудь объяснения наблюдаемым эффектам, оправдываясь слабой изученностью мозга.

6. ФУНКЦИЯ КОМПЕНСАЦИИ В ДРУГИХ СЕНСОРНЫХ ТРАКТАХ

Приведенных материалов и выводов из них вполне достаточно, чтобы перейти к рассмотрению других сенсорных механизмов, поскольку это дает нам толчок для объяснения многих явлений деятельности мозга как инструмента разума.

В отношении такого сенсорного механизма, как тракт слуха, также можно привести ряд примеров, реально демонстрирующих работу функции компенсации. Так для европейцев речь японцев, китайцев, корейцев и народов Юго-Восточной Азии звучит как “лающая”. “Своя” речь при этом для европейцев звучит, можно так сказать, вполне музыкально. Я думаю, что для японцев, китайцев, корейцев и народов Юго-Восточной Азии наша, европейская речь тоже звучит как “воющая”, т.е. восприятие равнозначное. Тем не менее, нельзя ни про какую речь сказать, что она лучше или хуже: все одинаково хороши. Дело, видимо, как раз в том, что функция компенсации в слуховом тракте для европейцев не может быть подобна восточной и наоборот. Отсюда следуют наблюдаемые (прослушиваемые) диссонансы для каждой из сторон.

Другим аргументом реально существующей функции компенсации в тракте слуха является тот неистребимый ничем - ни временем, ни старанием - восточный акцент у представителей, скажем, кавказских народов, говорящих в основном на своем языке, но хорошо владеющих русским языком. Этот акцент является следствием именно своей функции компенсации в тракте слуха, приобретенной в онтогенезе. Поскольку функция синтеза интегрального отражения формируется на ранних стадиях развития организма, то впоследствии исправить акцент просто невозможно без каких-либо специальных психологических упражнений.

Известно, что в области слуха наблюдаются явления, подобные “эйдетическому зрению”, что в нашем случае определенно связывается непосредственно с формированием аналогичной функции компенсации, но в тракте слуха. Сюда же относятся явления “слуховых галлюцинаций”. Это все проявления действующей функции компенсации.

Можно привести и такой аргумент, касающийся тракта слуха, который связан со снижением остроты слуха у тех людей, которые регулярно пользуются плейерами. Как правило, в этом случае тракт слуха загружается однотипными звуками (скажем, поп-музыкой), становящимися настолько привычными для слушающих плейер, что интегральная функция формируется при сокращающейся дифференциальной составляющей. Основой для такого сокращения являются упрямо повторяющиеся с электронной точностью ритмы.

Для нормального процесса синтеза, по-видимому, необходим “компонент новизны”, который в этом случае минимален, и интегральная функция уменьшается, что и приводит к сокращению динамического диапазона воспринимаемых звуков и требует увеличения громкости. Это является первоначальным толчком для появления семантической глухоты, усиливающейся затем уже физически от склеротических эффектов, возникающих при большом звуковом давлении на механизм восприятия звуков.

Наиболее интересным, наиболее доказательным фактом того, что в тракте слуха, как и в тракте зрения, точно так же формируется функция компенсации, является отмеченная выше семантическая глухота.

Данный эффект вовсе не связан с физическим проявлением глухоты, вызванным, скажем, склерозом или болезнями слухового аппарата человека. Семантической глухотой является такое проявление непонимания, эквивалентное глухоте, когда человек не воспринимает то, что ему говорят, так как он желает услышать нечто другое или когда он “обращен” мыслями внутрь себя (находится в состоянии интроверсии).

В этом случае его мозг синтезирует свой вариант ответа и поэтому человек не воспринимает то, что на самом деле ему сообщается. Это явление по своему проявлению совершенно аналогично явлению семантической слепоты.

Ярким и наглядным примером проявления одновременно семантических глухоты и слепоты являются те репортажи из Японии, которые вел в свое время телекорреспондент РТР В. Виноградов. Он рассказывал нам в течение длительного времени об итогах расследования деятельности религиозной секты Оум Сенрике. Примерно два месяца этот корреспондент выговаривал “ому сенрике”, хотя, наверняка, и читал и слышал нужное многократно.

Случаи семантической глухоты не так редки, как это могло бы показаться. Просто мы делаем обычно заключение о том, что человек, якобы, невнимательный.

Фактически это совершенно иное явление. Можно сказать, что тракт слуха прирожденно должен быть экстравертным, но в случаях его интровертности (по любой причине) происходит то, что здесь названо семантической глухотой. Видимо, необычно воспринимаемая речь восточных народов у европейцев есть как раз проявление семантической глухоты. Соответственно, также и у восточных народов по отношению к европейской речи. Кстати говоря, своеобразие восприятия, скажем, европейской речи японцами (или наоборот) также есть специфическое проявление интровертности, но именно в том смысле, что слушателю хочется услышать одну гамму звуков, а он слышит совершенно иную.

В качестве дополнительной иллюстрации проявления семантической глухоты приведу два примера. В возрасте от 5 до 6-7 лет я не мог услышать правильного звучания объявлений по радио: “Партию фортепьяно исполняет...” Сколько ни объясняли мне, я упорно слышал: “Партию обезьяны исполняет...” Кажется смешным со стороны, но это для простого восприятия. Мне сейчас это уже не кажется смешным: в том возрасте интегральная функция была сформирована с ошибкой, поэтому почти два года я слышал не то, что произносилось на самом деле.

Аналогично этому моя дочь в том же возрасте не могла правильно произнести название “улица Куйбышева”. Она упорно повторяла в течение почти тех же двух лет: “куйбывэша”, хотя мы, родители, ее постоянно поправляли.

Еще один пример семантической слепоты, имевший место в моей практике.

Примерно в 1978 году я столкнулся с работами, в которых рассматривался эффект запечатления – импринтинга. В то время я прочитал это слово как “импритинг”, что было ошибочным и было как раз следствием действия механизма семантической слепоты. Когда в 1996 году я приступил к написанию своих работ по теоретической психологии, получивших впоследствии общее название “Природа разума”, я, не колеблясь, использовал неверное написание. Так было и при написании второго и третьего и четвертого вариантов этой многотомной работы. Только тогда, когда в одной из передач телепрограммы Александра Гордона я услышал правильное звучание, я устыдился своей ошибки и откорректировал рукописи.

Я знаю немало взрослых вполне нормальных во всех отношениях людей, которые просто не слышат тебя, если то, что им говорят, не совпадает с их ожиданиями (ответа, информации, имени и т.д.). Это типичное проявление семантической глухоты.

Таким образом, как это ни трудно себе представить, но “в мгновение ока” наш мозг синтезирует компенсационный ответ на зрительное или звуковое внешнее раздражение.

В качестве заключения к анализу наличия функции компенсации в тракте слуха следует сказать, что по принципу действия этот тракт существенно отличается от тракта зрения. Если там прием и обработка входной информации осуществляется параллельно, что и обеспечило “возможность” подачи функции компенсации непосредственно на сенсор, то в тракте слуха вся поступающая информация обрабатывается последовательно. Это означает, что итог анализа звуковой посылки от какого-то объекта (субъекта) может быть понят далеко не сразу, а спустя какое-то время. Отсюда вытекает необходимость наличия совершенно иного механизма компенсации.

По-видимому, “на инструментальном уровне” этот механизм не может быть реализован. Следовательно, в этом случае не могут быть прослежены нейронные связи мозга с сенсором, а сама функция компенсации формируется и действует на психическом уровне.

Теперь рассмотрим некоторые проявления этой функции в работе других сенсоров. Все рассмотреть, конечно, не удастся, но есть мои и некоторые “чужие” наблюдения специфического доказательства работы функции компенсации при восприятии температуры тел, когда сознание полностью выключает из анализа действие сенсоров, что влечет неадекватные, с точки зрения “здравого смысла”, реакции организма.

Первоначально приведу описание происшествия со мной, случившегося в марте 1956 г. Тогда я и мои друзья по туристскому обществу “Глобус” в весенние каникулы выехали принимать новый для нас комплекс отдыха под селом Кашино (близ Екатеринбурга) для организации с лета этого же года общегородского туристского лагеря. Жили мы в не отапливаемом щитовом домике, что при минусовой температуре на улице было непросто. Для отопления использовали железную печку, называемую еще со времен гражданской войны “буржуйкой”.

Естественно, эту немощную печку мы были вынуждены топить непрерывно, что приводило, например, к тому, что железная труба, через которую отводился дым, раскалялась докрасна. Труба эта проходила через большое пространство внутри домика. С этой-то трубой и связано мое происшествие.

Однажды, когда я сидел на полу, скрестив ноги, рядом с печкой, когда дневные дела были уже все переделаны, когда над трубой были развешаны для сушки рукавицы, носки и прочие детали зимнего туалета туристов, кто-то попросил меня подать ему, скажем, носки, висевшие над этой трубой. Опереться, кроме этой трубы, у меня ничего не было. В этот момент к тому же я совершенно забыл, не подумал, не обратил внимания, что труба имеет вишнево-красный цвет. Поэтому, взявшись за нее левой рукой, оперся и встал в почти полный рост из весьма неудобного для вставания положения.

Далее, не отпуская трубы, я снял нужные вещи и сел обратно, по-прежнему держась за трубу той же рукой. Только после того, как я сел обратно и отпустился от трубы, я увидел, в каком состоянии находилась труба. Я посмотрел на свою ладонь: вся поверхность ладони покрылась сравнительно тонким слоем обгоревшей до угольного состояния пленкой, но боли я не почувствовал ни тогда, когда еще держался за трубу, ни тогда, когда я посмотрел на ладонь. Правда, мелькнула мысль, что я получил сильный ожог. Видимо от этой именно мысли через какой-то час у меня поднялась температура до 38^ОС. Правда, уже к утру я все забыл, а следов травмы не осталось, если не считать слегка почерневшей ладони.

Необходимо сказать, что случай со мной не является чем-то уникальным. Известно, что некоторые обряды, принятые у людей (например, у болгар, у йогов в Индии и других народов), связаны с хождением по раскаленным углям босыми ногами. При этом каких-либо катастрофических ожогов или вообще ожогов у этих людей не бывает. Следовательно, мой нечаянный “эксперимент” не является особым случаем: он не выходит за рамки известного.

Тем не менее, в моем случае примечательно другое: мое сознание было как бы выключенным, и я не осознавал, что высокая температура трубы может стать причиной тяжелой травмы. Я думаю, именно это спасло меня от сильнейшего ожога. Запоздалая мысль о возможном ожоге вызвала ответную реакцию в виде повышения температуры тела.

Сформированная интегральная функция, несомненно, на первом этапе содержала информацию о высокой температуре трубы, но включенная потребность - убрать руку - была мозгом проигнорирована. В результате функция компенсации полностью подавила сигнал от сенсора.

Здесь интересным является и то, что ощущения приближающегося ожога в форме боли отсутствовали совершенно. Это подтверждает вывод, сделанный ранее, что боль является функцией мозга и только мозга: боль (если бы существовали сенсоры боли) просто не дала бы мне держаться за трубу продолжительное время.

Данный “нечаянный” эксперимент позволяет сделать однозначный вывод, что боль “включают” те самые “психические сенсоры”, которые обсуждались ранее и которые в таких случаях “включают” соответствующую потребность.

Из этого “эксперимента” следует также, что все психофизические исследования, в которых так или иначе реакция организма проверяется на основании контроля болевых ощущений, нельзя признать объективными, поскольку у каждого организма будет свое “представление” о боли, не совпадающее с таким же “представлением” у другого подобного организма. Однако специальных сенсоров боли, по-видимому, не существует. Реальным подтверждением этого являются так называемые “фантомные боли”, когда пострадавшие жалуются на боли в конечностях, которые были ампутированы вследствие каких-либо происшествий.

В качестве аналогичного примера, связанного с иными сенсорными механизмами, можно привести случай с цирковой артисткой, основными видами цирковой деятельности которой являлись трюки на гибкость тела, на демонстрацию возможностей интенсивных контактов с острыми режущими предметами (свежеразбитые бутылки, острые сабли и т.п.)  без последствий для тела артистки. Один из трюков заключался в подъеме по лестнице, ступени которой были составлены из необычайно острых сабель, устанавливаемых вверх лезвиями. Для демонстрации остроты лезвий перед самим трюком ассистенты разрубали саблями газовый платок, подброшенный в воздух.

Этот трюк артистка демонстрировала неоднократно без каких-либо последствий для своих босых ног. Только однажды, когда она, будто невзначай, подумала о том, как бы не порезаться, произошла катастрофа: артистка получила тяжелейшую травму и тяжелый психологический удар. Даже после полного и успешного излечения от травмы артистка очень долго не могла вновь продемонстрировать свой трюк с саблями: она не могла себя заставить думать только об успехе.

Очевидно, пока артистке удавалось выключить своим сознанием учет, как важнейших, потребностей, связанных с контролем тактильных сенсоров, сенсоров давления, температурных сенсоров, отвечающих за данный вид безопасности, и оставлять под контролем только остальные сенсоры, соответствующая функция компенсации формировалась на полную компенсацию соответствующих сигналов сенсоров, и все обходилось без травм.

На нейроанатомическом уровне воздействие функции компенсации осуществляется на уровне мотонейрона, т.е. сигнал управления, поступающий из центральной нервной системы на вход мотонейрона, тут же “демпфируется” функцией компенсации, поступающей по другим нейронам. Этим объясняется то, что на каждый мотонейрон (они топографически размещены в позвоночном столбе) приходится от трех до ста нейронов, приходящих из центральной нервной системы.

С этих позиций следует, что проприорецепторы (собственно мышечные рецепторы), действие которых описано Шеррингтоном, предназначены только для обеспечения так называемой “местной обратной связи”, действующей между мышцей и мотонейроном, что в технике имеет цель обеспечить требуемую точность и стабильность движения исполнительного механизма. Это совершенно иной смысл и назначение, чем это было сказано у Шеррингтона, который рассматривал как главную функцию проприорецепторов – “по механизму обратной связи давать информацию о собственных движениях организма” (“Мозг”, пер. с англ., М., “Мир”, 1984 г., стр. 206).

В качестве примера невозможности объяснения свойств рецепторов без использования информационно-отражательной модели следует привести пример с сенсорами обоняния и вкуса.

“Как ни странно в органах обоняния и вкуса используется только один вид воспринимающих клеток, хотя с их помощью можно различать много разного рода качеств даже при очень малой силе раздражителя. В данном случае определение качества рецептором зависит не от вида клеток, а от их расположения на поверхности языка или слизистой оболочки носа и глотки. По-видимому, те или иные вещества, если их нюхать или пробовать на вкус, вызывают различные реакции в зависимости от воспринимающих свойств индивидуальных рецепторов. На поверхности языка можно определить расположение клеток, различающих четыре основных вкусовых качества, но локализация рецепторов специфических запахов на слизистой обонятельной системы еще не установлена” (Ф. Блум, А. Лейзерсон, Л. Хофстедтер “Мозг, разум и поведение”, М., “Мир”, 1988 г., стр. 56).

Известно, что сенсоры обоняния (и вкуса) находятся в совершенно “привилегированном” положении по отношению к иным сенсорам.

“Рассмотрим далее миндалину. Хотя по цитоархитектонике она сильно отличается от гиппокампа, значительная часть ее выходных волокон тоже направляется в гипоталамус. Для гипоталамуса миндалина это место, куда сходятся волокна из областей новой коры, синаптически удаленных от каких-либо первичных сенсорных полей. Однако она также является и адресатом волокон, которые начинаются в обонятельной коре; действительно, сюда проецируется энторинальная область. Кроме того, часть миндалины получает волокна от обонятельной луковицы. Таким образом, в случае обоняния передача сенсорных сигналов в лимбическую систему осуществляется поразительно прямым путем. Почему бы это могло быть? Почему обонятельная система находится в привилегированном положении по отношению к другим сенсорам?” (“Мозг”, пер. с англ, М., “Мир”, 1984 г., стр. 109).

Сам факт, что сенсоры обоняния (или вкуса) “устроены” одинаково, но “выдают” разную для разума информацию должен был бы заставить задуматься исследователей: правильно ли понимается механизм восприятия окружающей действительности. Этого, как видим из приведенных цитат, не произошло. Следовательно, необходимо серьезно переосмысливать многие положения, в частности, в психологии. Предлагаемая и обсуждаемая здесь информационно-отражательная модель позволяет понять механизмы “узнавания” запахов и/или вкусовых ощущений, как продуктов деятельности разума.

С позиций информационно-отражательной модели восприятие вкуса или запаха не является генетически заданным, но генетически запрограммированным. Это означает, что каждый сенсор “воспринимает” свой “оттенок” запаха (вкуса), а разум синтезирует итоговый “ответ” в виде конкретного запаха (вкуса). Так формируется наше представление о “розе” и “сирени”, о “рыбе” и “мясе”. Это будет в данном случае своеобразная функция компенсации, отличающаяся от иных ее проявлений (в других сенсорных трактах) по значению и назначению.

В качестве некоторой иллюстрации сенсоры (а каждый рецептор обоняния и/или вкуса является отдельным сенсором) можно уподобить клавишам рояля: все они одинаковы, но каждая клавиша извлекает “собственный” звук. Следовательно, в любом организме нет и не может быть рецепторов (сенсоров), соответствующих “розе” или “сладкому”. Данные свойства внешнего “синтезируются” разумом.

Это, кроме того, говорит как о более древнем происхождении функций обоняния и вкуса, чем функций других сенсорных трактов, так и функциональной необходимости прямого отражения запахов и вкусовых ощущений для обеспечения наилучшей выживаемости организмов.

Итак, по мере возможности здесь рассмотрены все относительно изученные основные виды приема информации (за исключением сенсорного тракта силы тяжести), имеющиеся (в принципе) у каждого живого организма Земли. Исследований, касающихся влияния сенсора (сенсоров) вектора силы тяжести, проведено на сегодня явно недостаточно.

Например, проведенные в условиях космоса эксперименты по развитию живых организмов в условиях невесомости выявили несомненное участие данного сенсора (сенсоров) в организации процессов гомеостаза на стадии раннего развития: в условиях невесомости этот процесс прерывается. Это означает, что функция отражения всегда содержит, как один из главнейших, компонент отражения по “показаниям” этого сенсора (сенсоров) и исключение его из общей функции отражения приводит в конечном итоге к нарушению гомеостаза.

Можно на данном этапе только предполагать, что и для развившегося и сформировавшегося организма в условиях невесомости на определенном этапе депривации по данному показателю (воздействию силы тяжести) может происходить нарушение процессов жизнеобеспечения, что может привести, соответственно, к гибели организма.

Можно предположить также, что на сегодня пока не обнаружен и, естественно, не исследован сенсор (сенсоры), осуществляющий (осуществляющие) контроль за состоянием магнитного поля Земли. То, что такой сенсор (сенсоры) имеется и участвует в формировании полной функции отражения, свидетельствует то, что депривация по воздействию магнитного поля Земли приводит на определенном этапе к выпадению волосяного покрова теплокровных животных и увеличению толщины кожи. Следовательно, в этом случае также происходит нарушение процессов гомеостаза. Это не может не учитываться, например, при длительных (межпланетных) космических полетах.

Таким образом, сам процесс восприятия сигналов сенсоров связан с механизмом формирования (синтеза) интегральной функции. Это позволяет сделать однозначный вывод, что восприятие внешнего мира, как бы примитивно оно ни было, уже есть элемент процесса мышления, поскольку в каждом конкретном случае живой организм “обязан” узнавать свое внешнее и внутреннее.

Указанный вывод естественно может вызвать негативную реакцию у психологов когнитивного направления, поскольку под процессом мышления обычно понималось нечто иное: то, что участвует только в случаях принятия решения, реализация которого может быть осуществлена только на основе тех знаний, которые получены в результате обучения или на основе опыта.

Однако в данной работе последовательно проводилась и проводится мысль об одной из главных функций разума, как способности предвидеть организмом свое состояние вперед хотя бы на некоторое время, а также предвидеть последствия своих усилий для улучшения своего состояния. Именно поэтому, следует признать, что “узнавание” ситуации не может произойти без формирования некоторой “знакомой” “картины” окружения, т.е. без участия процесса мышления.

7. “НЕТРАДИЦИОННОЕ” ФОРМИРОВАНИЕ ФУНКЦИИ КОМПЕНСАЦИИ

Выше приведено уже достаточно много фактов, подтверждающих наличие и действие функции компенсации. Тем не менее, целесообразно остановиться еще на одном варианте действия этой психической функции. Это может послужить толчком к поиску новых методов помощи, например, слабовидящим или слепым людям. Кроме того, в дальнейшем это поможет нам разобраться в некоторых особенностях жизни атлантов.

Итак, сенсоры живого организма являются своеобразными “воротами”, через которые разум получает весь объем информации о внешнем или о внутреннем. Было также сказано выше, что сенсоров, по-видимому, значительно больше, чем принято думать. Поэтому представляет особый интерес проанализировать совершенно необычные проявления действия механизма компенсации в тракте зрения, когда человек в силу каких-либо причин не имеет возможности использовать природный тракт зрения, но, тем не менее, – видит настолько четко, будто ничто не мешает ему смотреть и разглядывать предметы, тексты, рисунки. Более того, “нетрадиционное” использование действия механизма компенсации позволяет глухим – слышать, больным церебральным параличом – вставать из инвалидной коляски и так далее. Обо всем этом и пойдет речь далее.

Сначала я расскажу о том, что наблюдал собственными глазами. Это позволит читателю внимательнее отнестись к содержанию выдержки текста из одной статьи.

Итак, в один из дней сентября месяца 2000 г. в передаче “Добрый день” по ОРТ мне довелось наблюдать, как один из участников той конкретной передачи, посвященной необычным свойствам человеческой психики, продемонстрировал свои в чем-то уникальные способности “видеть” с завязанными глазами. Это был известный экстрасенс Г., которому тщательно завязали глаза. “Тщательно” в данном случае означает, что первоначально непосредственно на веки глаз были наложены тампоны из марли, затем поверх тампонов была повязана плотная повязка из темной материи в несколько слоев, а затем вся голова целиком была укрыта мешком из черной материи, причем мешок был стянут под подбородком.

Как видно, чистота эксперимента соблюдалась.

В то самое время, пока шло “упаковывание” головы экстрасенса, ведущая передачи на листе бумаги нарисовала шесть различных, не связанных каким-либо сюжетом, картинок наподобие тех, что любят рисовать дети. Там было изображено некоторое подобие плюшевого мишки, у которого все детали были прорисованы кружочками различного размера. Было нарисовано символическое сердце, пронзенное стрелой Купидона. Было изображение дома с трубой и дымом, идущим из трубы. Были нарисованы еще три отдельных совершенно абстрактных символа.

Как обещал экстрасенс, он должен был воспроизвести на другом листе все рисунки в той же компоновке, в том же масштабе и со всеми мелкими деталями исходных рисунков. Необходимо учитывать, что жанр телепередачи не терпит задержек или сбоев, что еще более усложняло поставленную задачу. Как видим, условия для проведения эксперимента были достаточно жесткие, и было чрезвычайно любопытно увидеть, как справится с заданием экстрасенс.

Могу засвидетельствовать, что спустя две-три минуты после начала “срисовывания” копии оригиналов были готовы. Причем единственная неточность (относительная) была допущена в изображении пронзенного стрелой сердца (было искажение пропорций символического сердца), а также у стрелы Купидона направление стрелы оказалось “повернутым” наоборот. Все остальные рисунки были воспроизведены совершенно точно, без каких-либо искажений.

“Технология” “чтения” нарисованных картинок была следующая. Экстрасенс первоначально проделал молниеносное “обследование” ладонью всего пространства листа с картинками, делая большие круговые движения левой рукой. При этом он держал ладонь повернутой к поверхности, где были расположены рисунки. Тем самым экстрасенс определил общее количество нарисованных сюжетов и их расположение на листе. Затем точно такими же круговыми движениями ладони над отдельными рисунками он определил их конкретное содержание и воспроизвел с потрясающей точностью. Все это походило на очень интересный цирковой аттракцион, если бы за этим не крылось нечто очень важное для многих и многих людей.

Теперь познакомимся с отрывком из статьи “Прозрение мозговых извилин” Владимира Музыченко (газета “На грани невозможного”, №11, 2000 г., стр. 2).

“То, что произошло на физфаке Казанского госуниверситета, когда-нибудь назовут началом переворота во взаимоотношениях человека и природы, попыткой проникнуть в святая святых homo sapiens – его подсознание. Причем, несмотря на сухое название этого “мероприятия” – научно-практическая конференция о проблемах гармонизации и развития функций и систем организма – в аудитории не было ни одного “спящего”.

Да и как заснешь, когда тебе показывают уникальные кадры, на которых слепые от рождения дети…читают книжки и играют в баскетбол. А маленькие жертвы церебрального паралича свободно встают на ножки и делают первые шаги. Первое ощущение, возникшее после увиденного, было одно – уж не очередное ли это “чудо” из разряда чумако-кашпировщины? С этого вопроса и начался разговор с организатором семинара, президентом республиканского отделения энергоинформационных наук Равилем Лутфуллиным.

- Все, что вы видели, не фокусы, а реальный результат огромной научной и практической работы, которую ведут специалисты международной академии развития человека в области паранормальных явлений под руководством Вячеслава Бронникова. Что касается чуда, то оно, если вам угодно, тоже присутствует, но не вступает в противоречие с природой, как это может показаться. А вот наши обычные представления о природе-матушке метод Бронникова меняет в корне.

Судите сами. Из четырех тысяч детей-инвалидов, прошедших занятия в академии, 90 процентов врожденно слепых ребят приобрели навыки самообслуживания, уверенно описывают цвет и форму окружающих предметов и даже выучиваются читать, 80 процентов глухих и слабослышащих детишек после знакомства с этой методикой полностью восстанавливают слух. И это еще не все. Третья часть инвалидов-колясочников после обучения управлению системами своего организма и его адаптации начали самостоятельно ходить, а у четверти юных диабетиков удалось значительно снизить дозы инсулина и достичь стойкой компенсации их заболевания”.

Как же объясняют эти “чудеса” авторы метода? Вот что рассказал журналисту Р. Лутфуллин.

“В основе метода Бронникова, защищенного авторским свидетельством, лежит подключение к активной деятельности правого полушария головного мозга, ведающего сверхсознательными функциями человеческого организма. Больным он помогает гармонизировать все энерго-информационные процессы организма, развить альтернативные, замещающие функции, которые дремлют в нас до поры. А здоровым приобрести уникальные способности, которые пока что считаются паранормальными. Взять то же зрение. Природа предусмотрела девять способов видения, мы же пользуемся только одним. И если глаза повреждаются, это влечет инвалидность, или слепоту.

А Бронников и его сподвижники, работающие в нескольких крупных медицинских центрах России и Украины, учат детей видеть не глазами, а…мозгом, который при определенных условиях начинает действовать как радар, позволяющий на основе обратного сигнала получать изображения окружающего пространства на внутреннем “экране“ биокомпьютера. Многие дети, прошедшие курс обучения, осваивают даже круговое телескопическое зрение, которое позволяет наблюдать объекты на сверхдальних и сверхблизких расстояниях, а также сканировать любые среды, видеть сквозь непрозрачные предметы и так далее.

Подчеркну, что в этом также нет никакого чуда – эти свойства заложены в нас Природой, Господом Богом или Высшим Разумом – кому как нравится. Эти качества надо только уметь разбудить и развить, чем и занимаются Бронников и его коллеги…

Что касается медицины, то тут необходимо заметить, что метод Бронникова никого и ни от чего не лечит. Он просто помогает организму учиться самостоятельно справляться с различными недугами и их последствиями. Мы действуем лишь там, где врачи расписались в своем бессилии…”

Я мог бы привести цитаты и из других источников, которые поведали бы нам о подобных способностях, развившихся спонтанно у различных людей, без участия психологов. Но меня все-таки интересуют не различные факты, а то, как их понимают ученые.

Итак, Бронников и его коллеги считают, что их метод позволяет гармонизировать все энергоинформационные процессы организма, развить альтернативные, замещающие функции. Но что это такое, я думаю, толком никто из авторов метода ничего не скажет. На мой взгляд, дело в том, что именно в этих и подобных случаях проявляется действие души. Ранее я уже упоминал о существовании различных форм биологических торсионных полей, которые более подробно будут рассмотрены в следующей части этого тома.

Коротко скажу здесь, что у биологических торсионных полей имеется свойство “сцепляться” с различными объектами (живыми или неживыми). В тех процессах, что здесь описаны, участвуют в формировании сигналов для конкретного организма (ребенка или экстрасенса) так называемые “треугольные” торсионные поля, сцепившиеся с объектами.  “Транспортировку” их в структуры мозга осуществляют “эллиптические” торсионные поля. Попавшая в структуры души информация “переводится” на соматический уровень посредством имеющихся в каждом их организмов механизмов обратного преобразования торсионных полей в сигналы нервной системы. Далее механизм формирования целостного изображения будет происходить так, как описано выше.

Как сегодня следует лишь предположить, что “радаром” в (теплокровном) организме является “третий глаз”. Собственно говоря, “третьим глазом” является целая система, состоящая из различных структур мозга, обеспечивающая как передачу информации, так и прием ее на полевом уровне. При этом прием осуществляют эпифиз, а также таламус и гипоталамус, а передачу - базальные ганглии, гипоталамус и таламус. Непосредственное излучение информации на полевом уровне осуществляется через глаза. Эта система является своеобразным генератором и, одновременно, приемником указанных “эллиптических” торсионных полей. Последние же “захватывают” “треугольные” поля, что в совокупности и обеспечивает поступление информации об объектах слепым или слабовидящим людям.

Но бывают случаи, когда внешняя информация у слепых воспринимается особыми точками на теле, связанными с чакрами. Этот механизм приема зрительной информации помимо собственно глаз аналогичен работе третьего глаза.

Для людей, пораженных церебральным параличом, механизм “управления” конечностями происходит на полевом уровне. Это означает, что информация об управляющем воздействии поступает в виде сигналов полевой формы непосредственно на выход мотонейронов, а проприорецепторные связи в этом случае обеспечивают, как и говорилось, только точность и стабильность движения. Вся проблема состоит в том, чтобы научить организм передавать и принимать необходимые сигналы, что, безусловно, является непростой задачей.

В свете изложенного, я могу сказать, что полного понимания истинных механизмов реабилитации слепых и парализованных детей у Бронникова и его коллег в действительности нет. Но это не страшно: все, что он делает, благородно.

Но, может быть, эффективность была бы еще выше при полном понимании. И они бы не говорили о гармонизирации энерго-информационных процессов организма и развитии замещающих функций. Этого просто нет. И потому это не происходит, поскольку все и так гармонизировано, а для пациентов существует лишь задача овладеть относительно новыми каналами получения и передачи информации о значении функции компенсации.

Работа моторных механизмов управления (конечностями) происходит при участии местной обратной связи. Поэтому эта работа осуществляется без “участия” “центральной” памяти, но при наличии “управляющего” воздействия от центральной нервной системы. Это может показаться неочевидным. Реально дело обстоит именно так. С одной стороны, такой принцип разгружает саму память от “малых” программ. С другой стороны, осознание этого может помочь некоторым больным преодолеть отдельные недуги, связанные с параличами конечностей. Именно поэтому и “срабатывает” метод Бронникова для больных с церебральным параличом.

Здесь я могу привести и личный пример того, как мне приходилось “нестандартно” управлять своей парализованной ногой.

В 1972 году во время ремонта полов в собственной квартире я просидел на корточках целый день, циклюя старую краску. К концу дня я почувствовал, что моя правая нога совершенно онемела и не слушается моих команд: нога при ходьбе волочилась по полу. На другой день я пошел к невропатологу, и тот меня "обрадовал", сказав, что я "передавил" нерв, и что мое заболевание не лечится.

Правда, мне было назначено все-таки прогревание ноги парафином. По-моему, через неделю после начала лечения, когда никакого прогресса в состоянии ноги не наблюдалось, я вдруг заметил, что при взгляде на ногу, она перестает быть непослушной и уверенно управляется. Так я и ходил примерно еще месяц, глядя вниз, на мою правую ногу. Как мне сейчас представляется, именно это обстоятельство и помогло мне в значительной, может быть, в самой значительной степени восстановить управляемость ноги обычным образом, т.е. автоматически (как это нам представляется).

Что же происходило с моей ногой, когда я на нее не смотрел?

Местная обратная связь отсутствовала из-за того, что я передавил аксон нейрона обратной связи (сенсорный). В итоге сигнал управления не получал подтверждения об управлении, контур управления был полностью разомкнут, в результате чего система управления ногой постоянно находилась на некотором “упоре”.

Когда же я начал смотреть на ногу, то тем самым я заменил местную обратную связь на связь через большой контур - через всю моторную систему памяти. В итоге мотонейрон стал получать уже откорректированный сигнал управления, что и обеспечивало требуемую устойчивость и точность управления. Впоследствии, когда “настойчивые” сигналы обратной связи “пробили” образовавшуюся на аксоне пробку и способствовали ее рассасыванию, местная обратная связь восстановилась в полном объеме, и заболеванию пришел конец.

 

ГЛАВА 5. ГОМЕОСТАЗ КАК ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС

 

1. КАЖДАЯ КЛЕТКА – АВТОНОМНЫЙ ОРГАНИЗМ

В порядке постановки проблемы необходимо рассмотреть в крайне ограниченном объеме информационные механизмы, обеспечивающие действие жизненных процессов, и механизмы, связанные с запоминанием и обработкой информации о биохимических процессах в клетках, органах и системах организма. Этот вопрос будет изложен скорее в философском, чем в физиологическом плане, поскольку мне вовсе бы не хотелось вторгаться в области, далекие от психологических проблем. Здесь проблема будет только обозначена.

Для обеспечения нормального функционирования механизмов выживания организм, естественно, должен помнить не только все то, что происходило когда-либо во внешнем мире, но должен запоминать также и все то, что происходило в самом организме.

Иначе говоря, преемственность форм жизни на Земле не означает исчезновения свойств низших организмов при переходе к более сложной организации. Следовательно, каждая клетка живого организма в некотором смысле живет автономно, реализуя свою функцию выживания. Можно также сказать, что любой более сложный, чем одноклеточный, организм представляет собой всего лишь конгломерат автономных одноклеточных организмов. Соответственно, каждый автономный орган сложного организма представляет собой законченный по функциям организм со своими параметрами разума.

“Установлено, что живая клетка, изолированная или составляющая часть сложного многоклеточного организма, представляет подвижную, саморегулирующуюся систему. Она не находится в абсолютном равновесии со своим окружением. Ее внутренняя организация поддерживается активными процессами, направленными на ограничение, предупреждение или устранение сдвигов, вызванных различными воздействиями из внешней и внутренней среды.

Способность возвращаться к исходному состоянию после отклонения от некоторой средней величины, вызванного тем или иным физическим, химическим, физиологическим фактором, - особое преимущество живой клетки. В известной мере это относится и ко всему организму, который состоит из огромного числа строго дифференцированных клеток” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М., “Наука”, 1983 г., стр. 22).

Идея определенной автономности существования каждой из клеток организма как раз и означает, что и память в живом организме “начинается” с уровня клетки.

Память, как было сказано ранее, является некоторым вместилищем данных, необходимых для формирования необходимых полных функций отражения, обеспечивающих реализацию выживания. На уровне клетки, таким образом, при указанном понимании, психические функции формируются в необходимом объеме и качестве. Поэтому на данном этапе попытаемся выяснить что, как и насколько долго может хранить (воспроизводить) предшествующую информацию отдельная клетка организма. При этом мы прибегнем к методу аналогии, сопоставляя жизнедеятельность отдельной клетки с жизнедеятельностью одноклеточного организма. Посмотрим, как понимается функция памяти на уровне одноклеточного организма.

“Самая элементарная индивидуально вырабатываемая реакция снижения возбудимости называется привыканием. Она возникает при многократном систематическом повторении определенного раздражителя, не грозящего организму существенными последствиями, и заключается в постепенном достаточно устойчивом ослаблении самой реакции или уменьшении частоты появления вплоть до полного исчезновения. Иными словами, животное “обучается” не реагировать на раздражитель, не причиняющий ему вреда, и привыкание становится как бы “отрицательным обучением”...

Способность к выработке привыкания обнаружена у самых примитивных организмов. Из одноклеточных существ для подобных исследований чаще всего используют разноресничную инфузорию спиростомум амбигуум. Это колосс в микромире. Инфузория достигает в длину 2 мм и хорошо видна невооруженным глазом. При небольшом увеличении спиростомумы выглядят белесыми червячками, активно ползающими по поверхности стекла или любого другого субстрата.

Если к поверхности крохотного аквариума, где находятся эти инфузории, прикоснуться кончиком карандаша, вызвав колебания пленки поверхностного натяжения, а вслед за ней и толщи воды, все находящиеся там спиростомумы мгновенно, как по команде, прекратят движение и съежатся в комочек. Испуг от неожиданного вторжения в их маленький мир скоро пройдет, тела инфузорий вытянутся, и они, как ни в чем ни бывало, продолжат свое движение.

Притрагиваясь раз за разом к поверхности аквариума, удается приучить его обитателей меньше бояться безобидного воздействия. Скоро инфузории перестанут полностью сжиматься и будут быстрее возобновлять обычное движение. Проявив настойчивость, можно приучить спиростомумов совершенно не обращать внимание на сотрясение воды, не сжиматься в комочек и не прекращать движение...

У простейших привыкание весьма недолговечно и не поддается тренировке. Если через час после выработки у инфузорий привыкания проверить его сохранность, то окажется, что спиростомумы полностью отвыкли от вибраций и снова реагируют на нее обычной оборонительной реакцией. Чтобы они привыкли опять, потребуется столько же предъявлений раздражителя, сколько было сделано в первый раз...

Кроме вибрации у спиростомумов удалось выработать привыкание к прикосновению и электрическому воздействию. И в этих случаях “привычка” не бояться внезапного действия раздражителя сохранялась 30-50 мин и при попытке ее восстановить облегчающего влияния предыдущей тренировки не было заметно. Привыкание вырабатывается лишь у “молодых” сытых инфузорий, лучше всего в возрасте 45-55 ч после последнего деления, а позже, к 105 ч, когда большое ядро (макронуклеус) инфузорий приступит к реорганизации, привыкание уже не возникает” (Б. Ф. Сергеев “Ступени эволюции интеллекта”, Ленинград, издательство “Наука”, ЛО, 1986 г., стр. 105-107).

Как видим, нет прямого понимания того, что механизм “привыкания” спиростомумов обусловлен действием функции памяти. Может быть, сам термин “привыкание” и скрывает в себе действие памяти, но тогда бы и следовало об этом сказать более определенно. Тем не менее, мы в данном случае выявляем не просто “привыкание”, но возникновение условного рефлекса, заключающегося в исключении возможности актуализации потребности безопасности (избегания опасности), что и может быть обусловлено только наличием памяти.

Этот эксперимент показывает и то, что функция отражения, т.е. психическая функция, обусловленная наличием памяти, формируется в полном объеме, т.е. формируются все три комплементарные пары психических проявлений, формируется также и функция компенсации, что и объясняет механизм “привыкания”.

В этом эксперименте обнаруживается и то, что в памяти инфузорий совершенно определенно действует механизм отсчета “времени жизни”, или хронос, так как “узнавание” ситуации возможно только при условии наличия и действия этого механизма, действующего в памяти данного организма. Эксперимент подчеркивает, что в случае прекращения действия хроноса, жизнь организма завершается. У инфузорий в “возрасте” начала реорганизации макронуклеуса (т.е. в конце цикла соматического развития) хронос перестает действовать, и у инфузории не может быть выработано “привыкание” к внешнему стимулу.

Таким образом, этот эксперимент прямо или косвенно подтверждает сказанное выше о возможности рассмотрения отдельной клетки в качестве автономного организма. Он позволяет также предположить, что принципы организации памяти на уровне одиночной клетки и сложного организма во многом схожи. Это положение об автономности каждой клетки сложного организма не является какой-либо натяжкой, но без этого положения более сложные проявления психики будут просто непонятны.

Однако прежде необходимо ответить на вопросы: для чего следует, во-первых, хранить всю информацию о жизни клетки, а во-вторых, для чего необходимо передавать эту информацию, в частности, в центральную нервную систему?

Сначала следует сказать, что жизнь клетки, а точнее – внешние условия ее жизни отражают общую экологическую обстановку в ближайшем окружении. Следовательно, в определенном смысле параметры условий жизни клетки отражают общую экологическую обстановку, в которой живет организм. Поскольку решение задачи выживания остается актуальным и в этом случае, то это означает, что информация о жизни клетки будет отражать те формы противодействия воздействиям внешней среды, которые способен организовать организм благодаря действию механизмов гомеостаза.

Следовательно, информация о мерах по управлению выживанием клетки и всего органа, состоящего из однотипных клеток, будет отражать биологические условия жизни организма. Поэтому совокупная биологическая информация должна сохраняться для “узнавания” условий биологического существования, а саму память этого вида можно назвать “биологической” памятью.

Что касается содержания информации, хранящейся в памяти клетки, то, как видно, это сведения об окружающей среде, в которой находится клетка, т.е. параметры межклеточной жидкости: содержание в каждый момент времени питательных веществ, наличие вредных веществ и данные о температурном режиме окружающей жидкости. Понятно, что изменение параметров внешней среды меняет механизмы жизнеобеспечения, что приводит к изменению внутренней среды клетки, а в конечном итоге - влияет и на химизм биологических процессов внутри клетки, изменяя, например, структуру РНК или белков.

Все эти данные запоминаются, таким образом, в молекулах РНК и белков. Причем параметры среды запоминаются в молекулах РНК, а температурный “график” жизни - в белках. Запоминаемая экологическая информация изменяет продукты отходов жизнедеятельности клетки, т.е. может быть “прочитана”. Носителем хроноса в клетке являются молекулы ДНК, поскольку именно ДНК в определенный момент начинает “раздваиваться”.

Передаваемая в центральную нервную систему биологическая информация используется и для других целей, в числе которых лежит и задача управления “включением” и “выключением” витальных потребностей. Это именно механизм непосредственного управления витальными потребностями, формирующимися при непосредственном участии “первичных” организмов (т.е. клеток). Отсюда видно, как происходит усиление или ослабление степени актуализации витальных потребностей.

Итак, здесь показана принципиальная необходимость наличия памяти на уровне одиночной клетки. Показано также и то, что принцип организации памяти в общих чертах соответствует принципам организации памяти сложного организма. Совсем другое дело мы обнаружим, когда перейдем к “биологической” памяти всего сложного организма.

2. АНАЛИЗ НЕДОСТАТКОВ НЕЙРО-ГУМОРАЛЬНОЙ МОДЕЛИ ГОМЕОСТАЗА

Чтобы перейти к пониманию организации “биологической” памяти на уровне организма, сначала следует установить, что отдельная клетка не может иметь прямых контактов с нейронной сетью или, скажем, с системой кровообращения. Следовательно, передатчиками и носителями информации для центральной нервной системы от клетки и для клетки от центральной нервной системы должны быть специальные системы.

Проблема наличия памяти на уровне клетки, входящей в состав сложного организма, никогда ранее не обсуждалась. И происходило это, по-видимому, потому, что до сих пор не до конца выяснены общие механизмы регулирования параметров внутренней среды организма.

“Общебиологический механизм реакций, поддерживающих гомеостаз, рассматривается и расценивается по-разному различными исследователями. Выявление наиболее важного, ведущего звена, определяющего и осуществляющего основные физиологические и биохимические процессы в организме при возмущающих воздействиях подчас затруднено и на современном уровне знаний не всегда доступно. Ни одна из предложенных многочисленных концепций гомеостаза не исчерпывает проблемы в целом.

Учение о гомеостазе, о механизмах детерминирующих, регулирующих, сохраняющих постоянство внутренней среды, явилось торжеством материалистического мышления, победой его над всеми виталистическими представлениями, господствовавшими в течение многих столетий. Как справедливо утверждает М. Г. Ярошевский, особое значение имело для него внедрение в круг естественных наук закона сохранения и превращения энергии, с одной стороны, и триумф дарвинского учения - с другой. В принципе гомеостаза роль внешней среды, систематически истребляющей все, что неспособно к ней приспособиться, сочеталась с идеей борьбы живых существ за существование, за выживание в этой среде.

Для того чтобы живая система могла сохраниться, не погибнуть при перепадах температуры, атмосферного давления, переменах в составе и свойствах водного или воздушного океана, природа должна была создать в ней защитное устройство, регулирующее ее известную независимость от внешнего мира. За миллионы лет это первоначальное устройство не только совершенствовалось, но и дополнялось множеством приспособительных механизмов, гуморальных, барьерных, нервных, что привело, в конечном счете, к нейро-гуморально-барьерныым представлениям, значение которых увеличивалось по мере все большего и большего понимания внутренней сущности адаптации организма к условиям обитания.

Вот почему ни одна из общебиологических теорий гомеостаза не может претендовать на свое единственное значение или абсолютную универсальность. Организующая роль нервного аппарата (принцип нервизма) лежит в основе отечественной физиологической школы...

Гуморально-гормональные теории (принцип гуморализма) более распространены за рубежом, хотя в последние годы получили широкое признание и в нашей стране. Представление о ведущей роли вегетативной нервной системы, в особенности ее симпато-адреналового отдела... в осуществлении гомеостаза не является исчерпывающим или всеобъемлющим, но и невозможно, нельзя исключить, как это говорилось выше, особо важную роль комплексного вегетативно-гуморально-гормонального аппарата в регуляции и координации физиологических механизмов.

Значение гипофизарно-надпочечниковой системы, разработанное Г. Селье, учение о барьерных функциях организма Л. С. Штерн, теория функциональных систем П. К. Анохина, учение о доминанте А. А. Ухтомского - все это отдельные блоки, может быть, фрагменты, а может быть, и компоненты учения о гомеостазе. Французский ученый Г. Лабори считает, что все равновесие многоклеточного организма как бы вращается вокруг “путешествия” в нем молекулы водорода. Участвуя в сложнейших процессах обмена веществ, водород регулирует концентрацию водородных ионов, т.е. реакцию внутренней среды организма, что и лежит в основе гомеостатических механизмов.

Каждая из предложенных теорий таит в себе часть, иногда большую, иногда меньшую, истины жизни, каждая охватывает одну или другую сторону проблемы, но ни одна не в состоянии исчерпать ее полностью” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 34-35).

Рассмотрим отдельные положения приведенного высказывания.

Первый тезис: “Учение о гомеостазе, о механизмах детерминирующих, регулирующих, сохраняющих постоянство внутренней среды, явилось торжеством материалистического мышления, победой его над всеми виталистическими представлениями, господствовавшими в течение многих столетий”.

С одной стороны, как видно из только что приведенной обширной цитаты, собственно “учения о гомеостазе”, по-видимому, нет в том виде, чтобы проблема была охвачена с достаточной степенью полноты. Поэтому рано говорить о “торжестве материалистического мышления”, поскольку “виталистские представления” вовсе себя еще не исчерпали и требуют своего дальнейшего развития. Это будет видно, когда мы рассмотрим свойства и структуру души живого организма. Более того, даже на данном этапе нам вынужденно придется вводить некоторые “виталистские представления”, чтобы устранить ряд парадоксов, возникающих вследствие “материалистического характера мышления”.

Второй тезис: “особое значение имело для него (т.е. для учения о гомеостазе. О. Ю.) внедрение в круг естественных наук закона сохранения и превращения энергии, с одной стороны, и триумф дарвинского учения - с другой”.

В этом утверждении имеются более существенные допущения, использование которых приводит к более существенным ошибкам. Например, закон сохранения и превращения энергии в том виде, как это принято в физике, не выполняется на уровне живых организмов, поскольку в живых организмах могут образовываться вещества в существенно больших количествах, чем это было в исходных продуктах (питания), а также могут образовываться вещества, отсутствовавшие в исходных продуктах.

Опыты с гидропоникой, когда можно точно определить количества поступивших растению питательных веществ и их состав, показывают обратное: на уровне живых организмов в традиционном смысле нет выполнения закона сохранения и превращения энергии. Объяснить это традиционным материалистическим подходом вообще невозможно; здесь можно использовать для объяснения только “виталистское представление”, в основе которого должно лежать учение о душе. Этот пример “нарушения” закона сохранения энергии и причины данного явления мы рассмотрим в разделе о душе.

Кроме того, как надеюсь, было показано, теория Дарвина может использоваться в крайне ограниченном ее толковании, т.е. не может быть основой для объяснения возникновения и совершенствования механизмов гомеостаза.

Более того, из теории Дарвина само совершенствование гомеостаза не только не вытекает, но и противоречит этой теории.

Действительно, механизм отбора, который использовал человек для выведения домашних животных, семян злаковых и овощей в процессе своей многовековой деятельности не затрагивал основы гомеостаза: не совершенствовал его и не развивал. Именно поэтому животные и злаковые или овощи, предоставленные сами себе, в “диком” состоянии будут очень быстро стремиться возвратиться к своему “первобытному состоянию”, что и подтвердит непричастность теории Дарвина к собственно эволюции живых организмов. Эту мысль можно сформулировать и несколько иначе. Законы наследственности по Менделю полностью отвергают возможность практического использования модели эволюции по Дарвину.

Третий тезис: все варианты объяснения механизмов гомеостаза не создают некоторой системы взаимно дополняющих взглядов, научных положений, образующих единую теорию гомеостаза, что подтверждает отсутствие полного понимания как назначения самого гомеостаза для жизни любого организма, так и тех процессов, которые при этом происходят. Именно поэтому гомеостаз в любой из современных моделей выступает как некоторая самодвижущая сила, как некоторая самоцель живого организма, в реализации которой участвуют все составляющие организма. Например, имеется четкое понимание, что сам гомеостаз может быть и благом, и злом для организма.

“Адаптация - это и лицевая, и оборотная сторона гомеостаза. В той или иной форме организм приспособляет свои функции к условиям внешней среды. Адаптация при этом может быть оптимальной, неоптимальной и даже вредной, вызывающей нарушение его жизнедеятельности. В этих случаях живая система способна перестраиваться, переходить на новый гомеостатический уровень, активировать одни регулирующие системы, тормозить другие” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 25).

Из последнего высказывания, между тем, вытекает, что если не все, то большинство  соматических заболеваний являются результатом определенной перестройки гомеостаза, т.е. переход организма к новому устойчивому состоянию, определяемому уже как болезненное.

Именно поэтому выявление наличия памяти на уровне одной единственной клетки организма позволяет иначе подойти ко всей совокупности проблем, связанных с гомеостазом, и рассматривать его как итог некоторого информационного процесса.

Здесь необходимо остановиться еще на одном принципиальном положении. Если мы понимаем гомеостаз как условие успешного или не очень успешного протекания информационных процессов “биологического” характера, то это в определенной степени меняет само понимание сущности гомеостатических функций. Однако в литературе сложилось иное понимание гомеостаза – как некоторой целевой функции, что, вообще говоря, не совсем понятно.

“Так, например, устойчивый уровень кровяного давления сохраняется благодаря координированному взаимодействию многоконтурных физиологических и биохимических систем организма, осуществляющих процессы, конечной целью которых является гомеостаз” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 20).

Ошибочность такого понимания назначения гомеостаза следует из того, что гомеостаз не должен быть целью, а должен быть средством и условием реализации определенных, но иных по отношению к регулированию параметров, например, кровяного давления, целей.

Если принять, что постоянство, например, кровяного давления является условием успешной передачи информации от клеток организма и составляющих органов в центральную нервную систему, то тогда будет вполне понятно, почему требуется постоянство внутренней среды: информация будет передаваться без искажений.

 

3. БИОЛОГИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ И ГОМЕОСТАЗ

Здесь предлагается метод анализа систем жизнеобеспечения клеток, органов и систем организма с позиции анализа систем с памятью (информационный подход). Он предполагает рассматривать не просто биохимические, физиологические, нервные или химические процессы, связанные между собой за счет различных видов взаимодействий, но как процессы, при которых осуществляется накопление, запоминание, передача и хранение информации благодаря этим биохимическим, физиологическим и химическим процессам.

Такой подход предполагает выполнение условия “биологического” “узнавания” на каждом из уровней системы жизнеобеспечения, накопление и передачу всей информации в центральную нервную систему для приведения в действие обратного механизма: формирование управляющих информационных воздействий на “биологическом” уровне и их передача в низшие структуры.

Информационный подход вынуждает понимать, что гомеостаз не цель регулирования, а условие более успешного выполнения информационного обмена на “биологическом” уровне, т.е. процесс информационного обмена является определяющим, обуславливающим организацию жизнеобеспечения.

Ранее, когда мы рассматривали механизм зрения, описанный в статье Ратнера, мы уже видели, как влияет воздействие информации на биологические структуры.

“Позже было установлено, что нативный, готовый к восприятию света родопсин содержит ретиналь в 11-цис-форме (что-то вроде буквы Г), а в препаратах обесцвеченного родопсина ретиналь находится в транс-форме (похож на палку). Это означало, во-первых, что свет поглощается ретиналем, и, во-вторых, что после поглощения света его молекулы изменяют форму”.

В данном случае имеется однозначное соответствие физической формы ретиналя определенной зафиксированной информации. Если бы не было известно, что это физическое преобразование связано с запоминанием информации, то тогда можно было бы сделать вывод о том, что просто существуют два вида родопсина. Об этом приходится говорить, чтобы подвести к мысли о том, что в ряде случаев в эксперименте обнаруживаются различные формы одного и того же белка, но объяснение этому дается иное, т.е. не учитывается то, что это может быть итогом запоминания какой-либо информации. Поэтому следует привести определенные факты, подтверждающие информационный характер процессов при обеспечении гомеостатических функций организма.

“Решение старой проблемы переливания крови помогло узнать об ее разных группах и характере их наследования. С давних времен было известно, что попытка переливать кровь одного человека другому (от донора - к реципиенту) часто кончалась трагично – реципиент погибал. Только в начале нашего века австрийский врач Карл Ландштейнер сумел объяснить, в чем тут дело. Он обнаружил, что кровь людей неоднотипна и ее можно разделить на четыре основные группы. Их обозначают цифрами (I, II, III, IV) или, соответственно, символами О, А, В, АВ.

Различие в группах крови зависит от того, что в ней содержатся разные белки. В ее плазме (жидкой части, где во взвешенном состоянии находятся клетки крови - лейкоциты и эритроциты и др.) есть белки-антитела. В эритроцитах находятся другие белки-антигены. Каждый белок-антитело “враждебен” какому-то “телу” (как это ясно из буквального смысла слова “антитело”). Если на предметном стекле микроскопа смешать две капли крови от двух, несовместимых по группам крови людей (в одной капле - антиген, в другой - антитело), можно простым глазом увидеть, как антитело проявит свою “враждебность” к антигену: оно попросту склеит эритроциты в комочки, кровь свернется...

Плазма крови группы А содержит анти-В-антитела. В плазме крови группы В есть анти-А-антитела. В плазме группы О (I группы) есть и те и другие антитела, зато в плазме крови группы АВ антител нет совсем. Поэтому человеку с IV группой (АВ) можно переливать любую кровь - это универсальный реципиент. Так как в плазме крови человека с группой О нет антигенов А и В, его кровь годится для переливания другим (и, конечно, самой О-группе). К группам О, А и В надо подбирать донорскую кровь, чтобы не случилось беды...

Но эта схема очень упрощена. И вот в чем дело. В связи с тем, что были открыты другие белки крови (M, N, Р, Q, L и т.д.) и в эритроцитах человека обнаружили более 50 антигенов (например, только антиген А существует еще в четырех разновидностях: А1; А2; А3 и А4), сейчас существует несколько систем, по которым различают кровь людей. Символ О, показывающий, что в крови первой группы нет антигенов А и В, теперь говорит о том, что в ней есть белок О - тоже антиген" (А. И. Брусиловский “Жизнь до рождения”, М. “Знание”, 1984 г., стр. 126-127).

Из этого отрывка наглядно видно, что, например, на уровне крови имеется некоторая константная информация, на соответствие которой происходит постоянная проверка параметров крови. Такого же рода константная информация отражает формирование папиллярных линий на коже рук. Можно привести ряд других примеров, но это не главное.

Существеннее то, что в своей сути подобный контроль совершенно идентичен во всех случаях, как бы ни казались различными области контроля константной информации.

Поэтому в качестве первого вывода можно высказать такое соображение. Гомеостаз - это природная система автоматического регулирования, с использованием которой реализуется процесс постоянного контроля определенной (не только генетической) информации.

Иначе говоря, гомеостаз - это условие лучшей обработки информации, а не цель процесса регулирования. Именно поэтому получается, что в итоге система обеспечивает определенную стабилизацию свойств организма.

Следовательно, гомеостаз можно рассматривать как одновременное действие двух независимых процессов.

Один связан непосредственно со стабилизацией параметров жидких сред (крови, лимфы, тканевой жидкости, цереброспинальной жидкости).

Второй - создан природой для передачи информации от одних структур (от клетки) другим структурам по биологическим линиям связи с завершением пути этой информации в центральной нервной системе или, напротив, от центральной нервной системы к конкретной клетке.

Относительной независимостью этих процессов могут быть объяснены условия перехода систем гомеостаза к иным условиям стабилизации при каких-либо соматических заболеваниях, а не возврат к норме.

Сложность выявления этих двух процессов заключается в том, что оба они реализованы в одних и тех же материальных средах (информационных носителях). Но их принципиальное отличие состоит в разном функциональном назначении.

Стабилизация параметров жидких сред предназначена только для создания наиболее оптимальных условий работы второго процесса, а не наоборот, т.е. второй процесс - передачи информации – является в определенном смысле более главным, определяющим. Это следует из того, что любой живой организм можно и следует рассматривать как систему сбора и обработки информации: этому подчинены все функции любых живых организмов.

Особенно это становится понятным, если в основу объяснения жизнедеятельности любых организмов будет положен виталистский принцип, т.е. учение о душе. Если не принять в качестве основы это учение, то многие процессы в живом организме вообще не могут быть как-либо объяснены. Например, без признания определенной управляющей функции души невозможно понять общий механизм действия в организме биологически активных веществ.

“Оставался и в какой-то мере остается нерешенным вопрос, каким образом некоторые биологически активные вещества обнаруживаются в крови, несмотря на наличие в ней высокоактивных ферментов, почти мгновенно разрушающих их после того, как кровь собрана в пробирку для тех или других лабораторных исследований” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 41).

Это не единственный нерешенный вопрос по биологически активным веществам. Не менее загадочным выглядит и то, что они возникают как раз тогда, когда в них появляется необходимость, и именно в тех местах, где эта необходимость выявляется.

Например, чрезвычайно важную роль практически во всех процессах, протекающих в организме, играют простагландины, образующиеся из полиненасыщенных жирных кислот.

“В организме простагландины образуются в клетках и именно в тот момент, когда возникает в них необходимость. Выполнив свою роль, они быстро разрушаются, а не накапливаются в тканях и не разносятся кровью по всем органам... Природных простагландинов, как видим, не очень-то много. Образуются они в различных клетках организма по мере надобности, поэтому и скорость их образования весьма высокая. Простагландины вездесущи, но в некоторых органах и тканях их образование происходит с максимальной интенсивностью” (Р. Г. Бороян “Простагландины: взгляд на будущее”, М., “Знание”, 1983 г., стр. 22, 24).

В дальнейшем мы еще обсудим информационную роль простагландинов в организме.

Сейчас обратим внимание на то, что они образуются с максимальной скоростью именно там, где в них появляется в данный момент потребность организма, образуются в том количестве, какое необходимо. Но, выполнив свою функцию, простагландины быстро разрушаются, поскольку дальнейшее их присутствие стало бы нарушать какие-то иные процессы вследствие вездесущности и универсальности действия простагландинов, что могло привести (и в ряде случаев приводит) к негативным последствиям.

4. ГОМЕОСТАЗ КАК СИСТЕМА РЕГУЛИРОВАНИЯ

Проблемой, не решенной до сих пор, является необъясненность механизма кровотока в артериях теплокровных организмов. На мой вопрос: как течет кровь в артериях человека? – мой собеседник, кандидат медицинских наук, физиолог, хотел было ответить так, как его ранее “учили”, но запнулся и сказал: не знаю.

Дело в том, что кровь в первом приближении всего лишь разносит по всему организму кислород и все вещества, необходимые для поддержания жизни и для управления биологическими процессами. Однако суть проблемы заключается в том, что эти вещества должны поступать адресно, т.е. недопустимо “блуждание” веществ по организму в “поисках” места назначения.

Необходимые питательные или энергетические вещества должны поступать к месту потребления достаточно быстро и точно. В противном случае их количество в крови должно быть больше в организме в десятки, если не в сотни и более раз, чтобы хоть как-то удовлетворить потребности в этих веществах. Особенно это касается веществ, требуемых для организма в микродозах.

Вот пример замеченного противоречия, связанного как раз с током крови.

“Если вегетативная нервная система представляет “нервный интегратор”, то биологически активные вещества составляют “гуморальный интегратор”. Они разносятся током крови по всему организму, однако, только в определенных участках (“результирующих органах” или “органах-мишенях”) вызывают целенаправленные специфические реакции, вступая во взаимоотношения с рецептором или клеткой-исполнителем, клеткой-мишенью. Действие их при этом и многообразно, и разнообразно. Они возбуждают адрено- и холинорецепторы, вызывают рецепторные реакции и, образуя гуморальный отрезок рефлекторной дуги, проникают (или не проникают) через гематоэнцефалический барьер, обуславливая в одних случаях возбуждение адрен- или холинергических структур головного мозга, в других - их торможение, что приводит нередко к возникновению описанных школой Л. С. Штерн “антагонистических”, “противоположных” реакций центральных и периферических нервных образований на действие одного и того же химического раздражителя” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 42-43).

Ответы на все эти и многие другие вопросы, на мой взгляд, следует искать в выяснении свойств и принципов организации души теплокровных организмов, поскольку именно особая информационная структура, называемая душой, и обеспечивает управление этими процессами в живом организме. Причем все эти процессы, по своей сути, являются информационными.

На данном этапе мы можем только лишь как-то учитывать действие души, ставя своей целью пока только анализ “биологической” памяти, или информационного содержания гомеостаза. Сам механизм “адресного” управления током крови будет представлен в виде версии в разделе, посвященном исследованиям свойств души.

В главе о сенсорных механизмах был рассмотрен механизм компенсации как универсальный принцип работы сенсоров, обеспечивающий преобразование физических стимулов, действующих на сенсор, в физиологические реакции организма. Фактически при этом осуществляется измерение внешних стимулов без их непосредственного (количественного) измерения.

В свете этого механизм гомеостаза также может рассматриваться как некоторое устройство для измерения информации без ее количественной оценки.

Действительно, если представить тракт гомеостатического уравновешивания как некоторую настраиваемую на определенный параметр систему, тогда любое внешнее воздействие, вызывающее отклонения в работе тракта, начнет, так или иначе, компенсироваться за счет наличия отрицательной обратной связи. Это и будет означать косвенное измерение входной информации без ее количественного измерения.

На основании этого в самом общем виде, без подразделения на составляющие компоненты, механизм гомеостаза можно представить как некоторую систему регулирования, в которой ведется обработка входной информации (рисунок 11). Наша задача состоит в том, чтобы понять, каков характер информации, обрабатываемой такой системой, а также каковы способы обработки этой информации.

Здесь принято, что управление (регулирование) процессом осуществляется от центральной нервной системы, обозначенной на рисунке цифрой 1. В схеме отражено, что на входы некоторого узла суммирования сигналов (Σ)  поступает три различных вида сигналов, отличающихся по значению, назначению и, соответственно, действию. Цифрой 3 обозначен некоторый “эталонный” сигнал, относительно которого осуществляется настройка гомеостатической системы. Сигнал 4 в данном случае является сигналом обратной (отрицательной) связи, благодаря которому осуществляется компенсация внешнего физического воздействия (сигнал 5). Если компенсация осуществляется достаточно точно, что справедливо для линейной системы, тогда сигнал 6 будет отражать в определенной степени значение сигнала 5. Следовательно, осуществленная компенсация будет соответствовать измерению входного сигнала, а система стабилизации некоторых параметров организма совершенно определенно является измерительной системой. Данная схема составлена по логике необходимости обеспечения автоматического управления состоянием организма для сохранения жизненных функций.

Проанализируем назначение и содержание сигналов в обсуждаемой схеме. Первоначально выясним содержание сигнала 3.

Данный сигнал формируется, как это следует предположить, вегетативной нервной системой. Назначение данного сигнала – задать вполне определенные (оптимальные) условия стабилизации жизненных параметров. Это необходимо, так как условия жизни могут меняться как в сторону усиления действия каких-либо факторов, определяющих условия жизни, так и в сторону их ослабления. Следовательно, в этом случае в системе стабилизации возникает возможность осуществлять измерение параметров жизни с учетом знака их отклонения от оптимального значения.

Во-вторых, такой эталон условий жизни для биологических параметров может задаваться только от быстродействующей (нервной) системы. В биологическом контуре регулирования, достаточно инерционном по своей сути, эталон от какой-либо иной, скажем, от биологической системы (например, от системы кровообращения) нецелесообразен. Это могло бы привести к возрастанию инерционности всей системы регулирования биологических параметров во много раз, что могло бы породить грубые ошибки в регулировании процессов жизнеобеспечения и снизить безопасность существования организма.

Рассмотрим сигнал обратной связи 4.

В качестве носителя этого сигнала в сложном организме может быть только кровь, оттекающая от центральной нервной системы. Это следует, во-первых, из того, что кровеносная система - это единственная биологическая система, которая охватывает весь живой организм своим влиянием и имеет замкнутый, непрерывный контур. Во-вторых, в экспериментальных исследованиях свойств крови оттекающей от головного мозга обнаружено, что это совершенно особая кровь.

“Еще недавно исследователи, изучая в лабораторных опытах на животных действие крови, оттекающей от мозга, могли убедиться, что по своим свойствам эта кровь отличается от крови, притекающей к мозгу. Поступившая в центральную нервную систему артериальная кровь обогащается какими-то веществами, усиливающими деятельность сердца, повышающими артериальное давление, изменяющими состояние пищеварительного тракта, работу почек. Оказалось, что влияние оттекающей от мозга венозной крови на различные органы и физиологические системы зависит от функционального состояния центральной нервной системы... Можно перечислить, по крайней мере, несколько десятков биологически активных веществ, обладающих всеми свойствами гормонов, поступающих в ток крови именно из мозга и имеющих особо важное значение для гуморально-гормональной регуляции физиологических процессов. Может быть, правильнее рассматривать мозг не как эндокринную, а гуморально-гормональную систему организма человека и животных” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 123, 124).

Приведенное высказывание можно дополнить тем соображением, что венозная кровь, оттекающая от мозга, просто обязана существенно отличаться от венозной крови, оттекающей от других органов и частей тела.

Более того, по ряду параметров эта кровь (от мозга) должна “повторяться” в артериальной крови, направляющейся к органам и частям тела организма. Соответственно, и венозная кровь от органов и систем организма, “просуммированная” на входе сердца, должна определенным образом повторяться в артериальной крови, текущей к головному мозгу. 

Это неизбежно должно быть, так как кровь реально выполняет функцию информационного интерфейса в биологической информационной системе. Но это и означает, что кровь в организме не течет произвольно, но вполне целенаправленно и адресно (без рассмотрения на данном этапе механизма, реализующего это).

Теперь рассмотрим, каково должно быть содержание внешних сигналов, поступающих на вход системы регулирования гомеостаза (сигнал 5). Нетрудно видеть, что это вполне конкретные сигналы, формируемые отдельными клетками организма (или отдельного органа), которые определенным образом “промодулированы” физическими, термическими или иными внешними воздействиями. Эта информация отражает условия “жизни” клеток организма (отдельных органов и т.п.).

Сигнал 6, выходящий от узла суммирования 2, передает итоговое значение суммы всех сигналов, поступивших на узел суммирования 2 с учетом действия компенсационного влияния сигнала отрицательной обратной связи 4. В качестве носителя этой информации в сложном организме выступает венозная кровь, несущая сведения к центральной нервной системе.

Правда, часть информации на значительное расстояние передается через лимфу, оттекающую от органа, но в дальнейшем ток лимфы объединяется с венозной кровью уже близко от главного “насоса” - сердца, что, по-видимому, предохраняет информацию от разрушения или искажения при подаче ее в головной мозг.

Таким образом, из рассмотрения состава сигналов в функциональной схеме гомеостаза как системы регулирования на основе информационных потоков видно, что действительно мы имеем два различных процесса, накладывающихся друг на друга: стабилизация параметров и передача информации.

Оба процесса в своей сути информационные, но второй обеспечивает действие первого в части сбора информации от первичных уровней структурной организации организма (от клеток) и поэтому является второстепенным в его функциональном (измерительном) значении, но первостепенным по организации функций выживания организма в целом. Это определенным образом обосабливает его. И дело здесь в том, что в процессе жизни в каждой частице (клетке) организма, так или иначе, образуются вещества, являющиеся продуктами отхода, которые должны быть удалены и которые одновременно являются определенной биологической информацией.

На рисунке, описывающем информационную модель гомеостаза, показан еще один сигнал, который характеризует совершенно особое информационное воздействие на “первичный организм” (7). Это воздействие внешних, посторонних для данного “первичного организма” полевых структур. Данный “первичный организм” обладает собственной душой, обеспечивающей оживление этого организма. Появление постороннего полевого образования в силу каких-либо причин вызывает такое воздействие на этот “первичный организм”, которое уже никак не может быть скомпенсировано от высшей структуры. В итоге развивается болезнь, неизбежно приводящая к гибели “первичного организма”. Однако все, что связано с болезнями организма, мы рассмотрим в следующей части.

С этой точки зрения, механизм стабилизации является как раз тем механизмом, который и обеспечивает удаление таких отходов жизнедеятельности “первичного организма” - клетки.

5. ГОМЕОСТАЗ И БОЛЕЗНИ ОРГАНИЗМА

Из схемы, представленной на рисунке 11, видно, что работа механизма стабилизации параметров гомеостаза может зависеть от большого числа факторов. Так, если существенно нарушается (отклоняется) по каким-либо причинам любой из сигналов, поступающих от центральной нервной системы, будь это сигналы “жизненных эталонов” или параметры крови, система переходит на иной уровень стабилизации, если условия линейности регулирования сохраняются. Причины, вызывающие переход гомеостатических функций на иной уровень стабилизации, могут быть как внутренними, так и внешними.

К внутренним причинам следует отнести факторы стрессорных состояний или иных сильных эмоциональных перегрузок, приводящие к изменению “жизненных эталонов”, формируемых вегетативной нервной системой. Внешние воздействия 5, в случае их превышения некоторого допустимого уровня, также могут создавать новые условия стабилизации параметров гомеостаза за счет выведения процесса регулирования на некоторую границу, где будет нарушена линейность управления. В этом случае организм не в состоянии полностью скомпенсировать возникшее воздействие, что приведет к отклонениям в биологической среде.

“Любое эмоциональное, физиологическое, физическое или химическое воздействие (будь то радость, печаль, горе, волнение, болевое раздражение, изменение атмосферного давления, космической радиации, влажности среды, прием лекарства, даже безобидная, подчас незаметно прошедшая физиотерапевтическая процедура и т.д. и т.п.) может явиться толчком к выходу организма из состояния равновесия, в котором он пребывает. Любое влияние, любое воздействие может оказаться “отклоняющим” или, иначе, “возмущающим” (Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М. “Наука”, 1983 г., стр. 24).

Из схемы видно, что отмеченное двойное управление механизмом стабилизации - от управляющих “жизненных эталонов”, задаваемых вегетативной нервной системой, и от биологической обратной связи, задаваемой током крови, - имеет огромное жизненное значение.

Если, скажем, условия жизни относительно стабильны или изменяются достаточно медленно, то все регулирование обеспечивается от биологической обратной связи. Если же жизненная ситуация связана с неопределенностью оценок внешнего, неясностью исхода, то это вызывает формирование информационно-ресурсных эмоций. В этом случае изменяются “жизненные эталоны”. Это необходимо для форсирования использования биологических ресурсов организма.

Если происходит “погашение” какой-либо потребности, то это также будет перестраивать “жизненные эталоны”, но механизм их перестройки будет иной, не связанный с форсированием использования ресурсов организма. В случае “непогашения” актуальной потребности при большой скорости расходовании ресурсов может наступить блокирование некоторых механизмов регулирования, что вызовет резкое ухудшение состояния организма (состояние стресса).

В крайних случаях произойдет угнетение жизненных функций, параметры гомеостаза выйдут за пределы линейной работы системы регулирования. Возникает соматическое заболевание какого-либо органа или даже системы организма.

На представленном рисунке 12 показано, как изменяется гомеостатическое регулирование процесса жизнеобеспечения “первичного организма” – клетки или органа от действия таких факторов.

Если же на этом уровне произойдет внешнее полевое информационное воздействие на “первичный организм”, то, как бы это не показалось странным, подобного изменения гомеостатических процессов не произойдет. Однако, тем не менее, “первичный организм” заболевает. И это заболевание будет характеризоваться как онкологическое, т.е. рак.

Причина подобной трансформации заболевания заключается в том, что гомеостатические процессы не изменятся, но изменятся информационные структуры этого “первичного организма”, которые передаются в высшие структуры души по кольцевым и/или эллиптическим полевым структурам составляющих души. Обычно формируемые информационные структуры треугольного типа имеют правую закрутку вихрей биологических торсионных полей и нормально принимаются указанными высшими структурами души. При полевом воздействии происходит искажение условий формирования этих полей, и они начинают формироваться с левой закруткой, т.е. становятся негативными.

При изменении алгоритма работы механизмов стабилизации за счет изменения “жизненных эталонов” могут возникнуть благоприятные условия, скажем, для интенсивного размножения микробов, вирусов, которые сами за счет своих продуктов метаболизма начинают поддерживать возникшее отклонение биологической среды, нарушающее (искажающее) информационный поток к центральной нервной системе. Это и приводит к таким заболеваниям, которые обозначают как инфекционные, хотя, по сущности, они таковыми не являются, а являются итогом перехода гомеостатической стабилизации на иной уровень.

Использование химиотерапевтических средств, подавляющих не только самих микробов или вирусов, но и освобождающих биологическую среду от продуктов их метаболизма, позволяет системе регулирования гомеостатических функций самостоятельно возвратиться к оптимальному (исходному) состоянию. Это породило представление о действенности этих методов лечения таких заболеваний. Однако, ясно, что могут быть использованы с большим эффектом совершенно иные приемы лечения, в основу которых можно положить информационные методы. В качестве разновидности таких методов следует указать, в частности, приемы экстрасенсорики, в которых так или иначе осуществляется информационное воздействие на структуру души через посредство биополя или иными способами.

История медицины полна трагических и героических страниц, когда врачи, желая проверить свои версии возникновения той или иной (инфекционной) болезни и с целью отыскания соответствующих методов борьбы с ними, проводили смертельно опасные опыты на самих себе. В этих экспериментах, так или иначе, подтверждалась информационная модель возникновения инфекционных заболеваний, представленная здесь.

Вот данные из книги австрийского ученого Гуго Глязера “Драматическая медицина” (М., “Молодая гвардия”, 1965 г., пер. с нем.).

“Исторический опыт Петтенкофера состоялся утром 7 октября 1892 года, в то время, когда в Гамбурге и Париже множились случаи заболевания холерой, и все население было объято ужасом, а в Мюнхене, несмотря на большое количество приезжих... вспышки холеры не наблюдались... Опыт был, разумеется, проведен в большой тайне.

Петтенкофер заказал из Берлинского института здравоохранения культуру бацилл холеры, приготовленную на известном желатинообразном веществе - агаре, который добывается из водорослей. Из этой чистой культуры на агаре в Мюнхенском гигиеническом институте была приготовлена культура на бульоне; микробы отлично прижились, быстро размножились и образовали в благоприятной для них питательной среде целые колонии...

Он высыпал на сто граммов воды (примерно половина чайного стакана) грамм питьевой соды, влил туда кубический сантиметр свежего “супа из микробов” и выпил содержимое, не переводя дыхания. После этого он налил еще немного воды в стакан и выпил ее, чтобы не упустить оставшихся на стенках стакана микробов. Опыт, как уже было сказано, проводился утром, но перед этим Петтенкофер, как обычно, позавтракал. После опыта он продолжал вести привычный образ жизни, ел и пил, как всегда, довольно-таки много. Это произошло, таким образом, 7 октября.

Три дня спустя Петтенкофер заболел катаром кишок, симптомы которого свидетельствовали, казалось, о воздействии холерных вибрионов. Но, несмотря на это, его самочувствие не ухудшилось, отсутствия аппетита не наблюдалось. Сначала Петтенкофер не видел необходимости в том, чтобы прописывать себе диету и менять что-либо в своей привычной и любимой простой мюнхенской кухне. Лишь когда кишечник не успокоился, а 13 октября его состояние даже ухудшилось, ученый изменил свою диету, питаясь лишь тем, что было полезно в таком состоянии. Уже на следующий день его кишечник был опять в порядке.

Все это время Петтенкофер не принимал лекарств. Конечно, он произвел бактериологическое исследование фекалий. Анализ показал большое число холерных вибрионов. Водянистые выделения походили на чистые культуры этих бацилл. Когда 14 октября кишечник успокоился, и выделения вновь стали обычными, холерные вибрионы отмечались уже в незначительных количествах, а еще через два дня исчезли совсем” (стр. 12-14).

Добавим к данному отрывку, что опыт Петтенкофера был повторен 17 октября, т.е. сразу же вслед за первым опытом, его учеником Эммерихом, который еще более усложнил условия опыта, пытаясь прямо-таки спровоцировать возникновение у себя холеры.

“Но Эммерих хотел в еще большей степени ослабить свой организм, чтобы создать бактериям максимально благоприятные возможности для развития. Одетый лишь в рубашку, он подвергся воздействию холодного воздуха, повторив это многократно, пока, наконец, не почувствовал себя больным. Начавшийся у него катар кишок протекал в более тяжелой, чем у Петтенкофера, форме и очень скоро потребовал врачебной помощи.

Но это не было настоящей холерой. Эммерих чувствовал себя неплохо, его настроение оставалось хорошим. Непроходящего чувства слабости, ощущаемого при холере частично из-за отравления микробами, частично из-за больших потерь воды организмом, не наступало; лишь ограничение диеты причиняло ему неудобство. 24 октября он уже смог вернуться к своему обычному питанию. Холерные вибрионы отмечались в его выделениях до 28 октября” (там же, стр. 14-15).

Подобный опыт на себе и тоже с холерным вибрионом проделал русский ученый Мечников, который, как и Петтенкофер, остался здоров.

“Примеру Мечникова последовал его ассистент Латапи. Результат был тот же, а именно - отрицательный. Тогда третий из сотрудников института повторил опыт и проглотил холерные вибрионы. Это был доктор Жюпий. Результат оказался ужасным. Он заболел холерой в такой острой форме, что его выздоровление вызывало сомнение” (там же, стр. 16).

А вот результаты подобных опытов по “самозаражению” чумой.

“... французский врач А. Ф. Бюлар, служивший в Египте, проделал на себе опыт с чумной субстанцией. Он так описывал ход эксперимента и его последствия: “15 мая 1834 года в 9 часов утра я снял с себя в зале госпиталя для больных чумой в Эзебекви в присутствии всего персонала верхнюю одежду, рубашку и фланелевое нижнее белье и надел, не принимая никаких мер предосторожности и защитных средств, рубашку мужчины, заболевшего тяжелой формой чумы.

Эта рубашка еще сохраняла тепло чужого тела и была вся в крови, так как больному пустили кровь. В присутствии большинства свидетелей этого эксперимента я оставался целый день, чтобы все могли убедиться, что я не принимаю никаких защитных средств для нейтрализации возможных последствий эксперимента. Я ходил в этой рубашке 48 часов, не чувствуя ни обычных симптомов, ни чего-либо другого, что могло бы перейти на меня с этой одежды...”

Бюлар, кстати, предлагал французской Комиссии по борьбе с чумой проводить опыты на приговоренных к смерти... По инициативе Бюлара пяти приговоренным к смерти была привита чума. Лишь один из них умер, но по актам трудно установить, действительно ли он скончался от чумной прививки... Четыре остальных преступника остались здоровыми...

Знаменитым стал также эксперимент врача из Южной Франции Антуана Клота... Главной целью опыта, поставленного им на себе, было показать, что бессмысленный страх перед чумой, приводивший к параличу всей экономической жизни, не обоснован, так как не каждый заболевал, даже когда свирепствовала тяжелая эпидемия. Клот продолжил опыт, начатый Бюларом, надев ту же самую рубашку, который последний носил в течение двух дней. Но пошел еще дальше.

Клот взял некоторое количество бактериальной флоры с рубашки, испачканной засохшей кровью и гноем, и сделал прививки в левое предплечье, правую сторону паха, всего в шесть мест. Небольшие ранки были перевязаны повязкой, смоченной в крови больного чумой. Но и этого ему показалось недостаточно. Он надрезал себе кожу, нанес на это место некоторое количество гноя из карбункула больного чумой и наложил на рану повязку с кровью больного. Далее он облачился в одежду заболевшего чумой, а когда тот умер, лег в его неубранную постель. Короче говоря, он сделал все, чтобы заразить себя, но это ему не удалось” (там же, стр. 20-22).

На первый взгляд положительный исход для людей, искусственно заражавшихся холерой или чумой, представленных в этих исторических примерах, заключался в их врожденном или приобретенном иммунитете. Однако, это не так.

Действительно, в опытах Петтенкофера и Эммериха на определенной стадии в выделениях были холерные вибрионы, но не было самого заболевания по клинической картине. Это означало, что процессы гомеостаза оставались в тех оптимальных для жизнедеятельности границах, когда организм сохраняет достоверность информации, передаваемой в центральную нервную систему.

Следовательно, за счет сохранения линейности управления в системе стабилизации параметров организм был в состоянии самостоятельно “уничтожить” болезнетворные вирусы механизмами информационного регулирования. При этих условиях организм не борется в буквальном смысле с инфекцией. Организм не создает всего лишь условий для дальнейшего размножения бацилл. Это и подтверждает правильность сделанных ранее выводов.

Если вспомнить исторические примеры, относящиеся к средним векам, когда эпидемии холеры, оспы или чумы буквально косили огромные количества людей, то в тех условиях единственные, кто мог и реально помогал страждущим, были священники, которые нередко сами не заболевали. Если искать причины их невосприимчивости к таким страшным заболеваниям в каких-то “божественных” силах, имевшихся у священников, то вряд ли будет понятно, каким образом такое могло происходить. Молитва и святая вода - вот все, что нередко могли дать больным священники, но это, как ни странно, помогало.

Религия, помимо веры в Бога, в своей основе построена на таких формах психического воздействия, которые могут создавать совершенно определенную информационную блокаду у верующих людей. Такая форма блокады обуславливается действием так называемых “мыслеформ”, формируемых, например, при молении или иным образом. Мыслеформы и являются еще одной формой информационного воздействия, способным излечивать людей, в том числе и при инфекционном заболевании.

Вообще же о сущности таких информационных воздействий мы будем говорить в разделе, посвященном анализу свойств души. О роли религии мы также поговорим отдельно. На данном этапе этим примером мне хотелось подчеркнуть, что химиотерапевтические методы далеко не самое эффективное и далеко не самое лучшее средство лечения многих соматических заболеваний.

Помимо указанных выше болезней - холеры и чумы, к таким псевдоинфекционным заболеваниям следует отнести такие как грипп, туберкулез и многие другие. Иногда такого рода заболевания будут возникать в случаях, когда возбудитель инфекции попадает в соответствующую среду организма, которая способствует его размножению, а в организме не создаются или создаются в недостаточной степени необходимые антитела. В этом случае болезнь идет все время с нарастающим темпом ухудшения состояния. В результате этого информационные процессы гомеостаза совершенно нарушаются и не стабилизируются на каком-то ином уровне. К таким видам инфекционных заболеваний, например, следует отнести, по-видимому, венерические болезни.

Возвращаясь к проблеме гомеостаза, заметим, что если же линейность системы регулирования не обеспечивается по каким-то причинам (существенное искажение информации), то механизм гомеостаза вообще разрегулируется. В этом случае отклонение гомеостатического состояния от оптимального является источником прогрессирующего заболевания соматического характера. Исход болезни в этом случае практически предрешен.

Следовательно, информационный подход к анализу гомеостатических функций позволяет иначе взглянуть на природу большого числа заболеваний и позволяет искать новые пути лечения болезней.

6. ПРОСТАГЛАНДИНЫ – МОСТИК ОТ ДУШИ К ОРГАНИЗМУ

Анализ путей движения жидких сред у высокоорганизованных организмов показывает, что непосредственной точкой суммирования всех сигналов является в определенном смысле тканевая жидкость. В тканевую жидкость поступают по гуморальным связям все необходимые вещества, в ней выделяется адресуемый в конкретную зону нейромодулятор, т.е. выделяемый нервным окончанием химический компонент. Именно он управляет (направляет) реакцией клетки-мишени, способствуя либо проникновению в клетку необходимых веществ, либо удалению из клетки продуктов обмена веществ.

Излагая информационные принципы организации гомеостаза, я вовсе не хочу как-то опровергнуть или зачеркнуть достижения нейрогуморальной теории гомеостаза. Моя цель здесь заключается в том, чтобы выявить некоторые принципиальные особенности преобразования информации на уровне клеток и органов организма, которые выпадают из поля зрения традиционной теории гомеостаза. И в первую очередь здесь необходимо выделить как некоторые информационные структуры особые вещества, непременно появляющиеся в тех точках организма, где осуществляется особый прием информации. Речь пойдет о простагландинах.

Итак, помимо всего прочего в районе клетки-мишени выделяются простагландины. И вот здесь возникают самые различные вопросы, поскольку полная картина их влияния на жизненные функции организма до сих пор остается в основном загадочной и, в какой-то степени, “двуликой”, если понимать, что простагландины могут быть и благом и большим злом для клетки-мишени.

“По характеру действия простагландины, прежде всего, являются регуляторами биологических процессов, происходящих в организме. В этом заключается их важнейшая роль. И несмотря на бесчисленное множество свойств, которыми обладают простагландины и которые, казалось бы, не поддаются классификации, известному исследователю в области простагландинологии, нашему соотечественнику Х. М. Маркову удалось выделить некоторые главные формы действия простагландинов. Что же это за формы?

Во-первых, простагландины выполняют поддерживающую функцию, т.е. они поддерживают нормальный уровень физиологических и биохимических явлений, происходящих в организме.

Вторая их функция - модуляторная, т.е. функция изменения, усиления или ослабления активности других регулирующих механизмов.

В-третьих, простагландины выполняют медиаторную функцию, благодаря которой они опосредуют воздействие на клетки других биологически активных веществ.

Правда, не все многообразные проявления биологической активности простагландинов умещаются в названных формах действия. Тем более, что простагландинология ныне не ограничивается лишь исследованием классических простагландинов; сегодня в центре внимания ученых также и тромбоксаны, и простациклин, и лейкотриены... Изучение этих ближайших родственников простагландинов особенно интересно в плане выяснения сложных механизмов развития многих заболеваний. Эти исследования помогут понять и механизмы лечебного действия лекарственных средств, и будут способствовать расширению арсенала высокоэффективных препаратов” (Р. Г. Бороян “Простагландины: взгляд на будущее”, М., “Мысль”, 1983 г., стр. 7).

“Формально выявление присутствия в организмах простагландинов относится к началу 30-х годов нашего столетия (шведский ученый Ульф фон Эйлер). Однако фактически реальной датой их научного признания следует считать 60-е годы (ученик У. Эйлера - С. Бергстрем). За почти сорок лет достаточно пристального изучения этих удивительных веществ к их разгадке почти не удалось приблизиться, так как до сих пор биологическая роль простагландинов не выяснена в полной мере. Серьезно осложняется это изучение тем, что пока не определены функции простагландинов в “физиологически нормальном” организме.

Существенным недостатком многих экспериментальных работ в этой области является то, что в них не всегда учитывается “легкость”, с которой простагландины образуются даже при самых незначительных воздействиях на органы и ткани. Известно ведь, что раздражение нервов, идущих к органу, недостаточное поступление к нему кислорода, воздействие различных веществ и даже простое механическое раздражение ткани провоцируют усиленный синтез простагландинов в нем, тогда как в состоянии исходного покоя уровень простагландинов в этом же органе может быть на нуле” (Р. Г. Бороян “Простагландины: взгляд на будущее”, М., “Знание”, 1986 г., стр. 88-89).

Прежде чем здесь будет изложена версия появления и действия простагландинов в организме, хочу сказать, что мне неоднократно приходилось прибегать к выявлению парадоксов и противоречий в существующих моделях для обоснования своих подходов в разрешении возникавших вопросов.

Так, в частности, была подвергнута анализу с позиции парадоксов дарвиновская модель эволюции живого мира Земли, в результате чего были получены, на мой взгляд, новые и по-своему неожиданные выводы. Точно также был использован метод выявления противоречий в существующих моделях эмоций, что позволило сформулировать совершенно иной механизм и иное назначение формирования эмоций.

В данном случае так же следует для начала обратить внимание на некоторые парадоксы, связанные с функциями простагландинов в организме.

Первый парадокс, связанный с образованием простагландинов в организме, выше уже отмечен: в состоянии исходного покоя уровень простагландинов может быть на нуле, что уже выделяет их функции в особую плоскость. Получается так, что в “физиологически нормальном” организме простагландины вроде бы и не нужны.

Однако для начала опишем формы простагландинов и их “ближайших родственников”, обнаруженных в ходе многочисленных экспериментов.

Для этого воспользуемся (выборочно) сведениями из цитировавшейся выше работы Р. Г. Борояна.

“В настоящее время точно известно, что простагландины - это целое семейство биологически активных веществ. Очень скоро после установления их химического строения выяснилось, что их “прародителями” являются так называемые ненасыщенные жирные кислоты. Ко времени открытия простагландинов эти кислоты были уже известны...

…ненасыщенные жирные кислоты выполняют в организме какую-то важную роль. Но какую? Ответа на этот вопрос четверть века назад не было. Правда, было установлено что ненасыщенные жирные кислоты являются строительными блоками для жиров и при отсутствии их в организме человека и животных возникают тяжелые заболевания. Но механизм развития этих болезней остался тайной за семью печатями...

Ненасыщенных жирных кислот известно немало - их более 70... Молекула ненасыщенной жирной кислоты может иметь одну двойную связь, но их может быть две или больше, и в таком случае эти кислоты называют иногда полиненасыщенными... Далеко не все ненасыщенные жирные кислоты равноценны по своей биологической значимости. Есть среди них и лидеры: наибольшая биологическая активность принадлежит жирным кислотам с двумя и более двойными связями. Именно к таким ненасыщенным жирным кислотам относятся линолевая, линоленовая и... арахидоновая...

…называют эти три кислоты еще и эссенциальными, что в переводе на русский язык означает “жизненно необходимые”.

Безусловно, жизненно необходимы и другие компоненты нашей пищи, однако этим кислотам принадлежит исключительно важная роль. Так, например, ненасыщенные жирные кислоты являются структурными компонентами многих тканей и, более того, структурными компонентами клеточных мембран...

Если бы ненасыщенные жирные кислоты образовывались в самом организме из других веществ, возможно, и проблем, стоящих перед врачами, было бы значительно меньше. Но в организме эти кислоты не образуются, так же, кстати сказать, как и многие другие жизненно необходимые вещества, например витамины...

Итак, именно полиненасыщенные жирные кислоты, поступающие с пищей, обеспечивают организм простагландинами. Поступление в организм уже готовых простагландинов практически невозможно.

Во-первых, в нашей обычной пище простагландинов почти нет: они и содержатся в мизерных количествах, и очень легко разрушаются как при хранении продуктов, так и при их термической обработке.

Во-вторых, даже если задаться целью употреблять какую-либо специальную пищу, их содержащую, они, попав в желудок, перекочуют в кровь, где очень быстро будут уничтожены мощными системами, которые, казалось бы, созданы специально, чтобы не допускать вторжения этих веществ в организм и предотвращать длительную циркуляцию их в крови. В организме простагландины образуются в клетках и именно в тот момент, когда в них возникает необходимость.

Выполнив свою роль, они быстро разрушаются, а не разносятся кровью по всем органам...

…ненасыщенные жирные кислоты, из которых образуются простагландины, содержат три двойные связи - это так называемая эйкозатриеновая кислота, четыре двойные связи - эйкозатетраеновая, или арахидоновая, кислота и пять двойных связей - эйкозапентаеновая кислота. Эти три кислоты и являются “прародителями” простагландинов, из них в результате ряда превращений образуются простагландины.

Первый этап в этом синтезе - высвобождение ненасыщенной жирной кислоты из клеточной мембраны. Сигналом к действию может быть не только влияние гормонов, нервных импульсов, но и даже простое механическое раздражение. А помогает высвобождению ненасыщенной жирной кислоты специальный фермент - фосфолипаза. После высвобождения ненасыщенные жирные кислоты порождают второе поколение семейства - из них образуются сначала так называемые циклические эндоперекиси... Каждая из этих трех кислот может образовать по одной паре простагландинов, обозначаемых... буквами E и F.

Эти “близнецы” E и F по строению очень похожи друг на друга, отличие лишь в том, что в молекуле простагландина F имеется один дополнительный атом водорода. Но как он, этот единственный атом, меняет свойства простагландина! Простагландины типа E и F непросто сильно отличаются друг от друга, нередко они проявляют прямо противоположные свойства...

…из циклической перекиси арахидоновой кислоты в стенках сосудов синтезируется вещество, предупреждающее образование тромбов. Мало того, это вещество еще и способствует расширению сосудов... Впоследствии же его назвали простациклином, так как выяснилось, что в его молекуле имеются два кольца... Уже чуть позже было доказано, что не простагландины, а простациклин является главным продуктом превращений арахидоновой кислоты в сосудах и сердце...

… в легких образуется достаточно большое количество простациклина; из легких он постоянно поступает в кровь, предупреждая образование тромбов и резкое повышение кровяного давления...

Чуть раньше, в 1975 году, шведский ученый Б. Самуэлссон с сотрудниками показал, что из арахидоновой кислоты в организме образуется также тромбоксан А2, который очень быстро переходит в малоактивный тромбоксан В2. Само название этих веществ приблизительно указывает на их свойства: тромбоксаны очень нестойкие (продолжительность жизни после образования исчисляется всего несколькими секундами), но весьма активные вещества, образуемые в самом начале образования сосудистого тромба...

…в организме превращения арахидоновой кислоты могут идти по трем основным путям. Один из них приводит к образованию простагландинов E2 и F2 , другой - к образованию простациклина (обозначается как простациклин I2), третий - к образованию тромбоксана А2.

Свой путь арахидоновая кислота не выбирает сама. Все зависит от того, где, в каком органе происходят ее превращения...

По существу, простагландины E2 и F2 , простациклин I2 и тромбоксан А2, образованные из арахидоновой кислоты, являются “родными братьями”. Однако по своему характеру и поведению они резко отличаются друг от друга. А еще больше они отличаются от своих “двоюродных братьев” - от простагландинов, простациклинов и тромбоксанов, образующихся из других ненасыщенных жирных кислот - из эйкозатриеновой и эйкозапентаеновой. То, что с этими двумя кислотами также происходит целый каскад преобразований, имеет принципиальное значение...

Ни одно из известных нам физиологических явлений не осуществляется без участия простагландинов. Любая клетка организма является мишенью, на которую нацелены различные по своим свойствам простагландины” (Р. Г. Бороян “Простагландины: взгляд на будущее”, М., “Знание”, 1986 г.).

Итак, три десятка лет тому назад для врачей и ученых оставалось загадкой, почему отсутствие в пище ненасыщенных жирных кислот приводит к тяжелым заболеваниям. Сейчас это объясняют тем, что в таких случаях организм не получает вещества, из которых в организме могут образовываться и образуются простагландины.

Такой ответ, верный по итогу, подобен тому, что мы заглядываем в ответ задачника, не решая самой задачи, так как он не объясняет саму сущность необходимости выделения в ходе биохимических реакций простагландинов, простациклинов и тромбоксанов. Правда, в отношении двух последних вроде бы более или менее что-то прояснилось, но в отношении простагландинов ясности нет никакой. Это следует как раз из того, что в “физиологически нормальном” организме простагландины реально не нужны, так как в этом случае процессы гомеостаза протекают, вроде бы, без их видимого участия.

Следовательно, для объяснения необходимости присутствия простагландинов нейрогуморальная модель управления просто непригодна. Поэтому вызывает большое сомнение, что “сигналом к действию (т.е. к выделению простагландинов) может быть не только влияние гормонов, нервных импульсов, но и даже простое механическое раздражение”.

Дело здесь в том, что нейрогуморальные процессы - это генерализованные процессы, а выделение простагландинов децентрализовано и их свойства совершенно определенно - унифицировано, т.е. не зависят от места их образования, что уже не позволяет их включать в одну связку с гуморальными или нервными процессами.

Еще один парадокс, связанный с образованием простагландинов, заключается в том, что в большом числе случаев образование простагландинов является признаком неблагополучия в организме.

Дело в том, что образовавшиеся в результате каких-либо процессов в клетке или органе, простагландины по каким-то причинам должны быть обязательно уничтожены, что и наблюдают обычно в эксперименте. Если же уничтожения простагландинов не происходит, то может наступить и, обычно, наступает полное разрегулирование процессов гомеостаза.

Секрет этого феномена, на мой взгляд, кроется в том, что простагландины, оставаясь в организме и разносясь кровью в разные уголки тела, будут в таком случае вызывать непредусмотренные реакции клеток организма, что и будет вызывать неверные реакции клеток, приводящие к тем или иным заболеваниями, вызванным нарушением процессов жизнеобеспечения. Более того, простагландины формируются при тех или иных воздействиях на каждую индивидуальную клетку, что и заставляет не связывать их образование с нейрогуморальными процессами. Скорее всего, в простагландинах появляется особая потребность, когда возникает проблема выживания для каждой клетки или всего органа. Эта особенность и позволяет понять их роль в организме.

Теперь следует взглянуть с несколько иной стороны на наличие и действие простациклина и тромбоксана.

Функции, которые выполняет, скажем, простациклин, имеются и у нейрогуморальной системы в части управления артериальным давлением. Следовательно, если признать за простациклином функцию управления расширением сосудов, то в этом случае не требовалось бы действия нейрогуморальных механизмов, но это совершенно не так. Таким образом, если простациклин и регулирует давление крови, то причина этого кроется в ином.

Кроме того, действие простациклина совершенно противоположно действию тромбоксана. Если первый предотвращает образование тромбов (склеивание тромбоцитов), то тромбоксан, напротив, для этого и образуется. Причем простациклин постоянно имеется в токе крови, а тромбоксан синтезируется только по мере необходимости, если, конечно, не нарушены законы управления организмом.

Этот парадокс сравнительно легко разрешается, если представить, что предотвращение склеивания тромбоцитов необходимо всегда, а образование тромбов требуется только тогда, когда повреждена (механически) система кровообращения, т.е. действие тромбоксана стимулирует закупорку механически поврежденных капилляров.

Вот здесь обнаруживается один из парадоксов, связанных с появлением тромбоксана: он не должен образовываться во всем организме, не должен как-либо разноситься по организму, а должен образовываться в местах механического повреждения сосудов и только там. Однако главная загадка заключается в том, что оба эти процесса – действие простациклина и тромбоксана - осуществляются без какого-либо участия центральной нервной системы, т.е. как бы сами по себе.

Следовательно, с одной стороны, этим подчеркивается важное функциональное значение системы кровообращения для всего организма, требующее принятия незамедлительных мер в каждом случае какого-либо нарушения. С другой стороны, в управлении этими процессами можно все-таки увидеть и действие иной, не улавливаемой физическим образом, силы, которая и приводит в действие простациклин или начинает формировать тромбоксан. Эта сила, естественно, должна быть такой же (той же самой) и для управления формированием простагландинов вообще.

То, что кровь имеет особое и чрезвычайное значение в организации жизнеобеспечения, мы видели, когда обсуждали информационную модель гомеостаза. Именно качественные характеристики крови определяют точность и правильность действия нейрогуморальных механизмов. И именно на уровне крови отчетливо обнаруживается действие некоторой, внешней по отношению к организму, силы, достаточно надежно (в определенных рамках, конечно) управляющей главной биологической информационной линией связи любого организма.

Эта сила, о которой здесь ведется речь, запускается теми структурами души, которые связаны как с клетками, так и с кровью. Подробное рассмотрение структуры и свойств души приведено в следующей книге, но на данном этапе об этом необходимо сказать, поскольку без признания наличия данной субстанции механизм появления и действия простагландинов, простациклина и тромбоксанов понимается совершенно неверно.

Дело в том, что простагландины, простациклин и тромбоксаны, несмотря на их высокую биологическую активность, не могут и не должны рассматриваться как биологически активные вещества, поскольку в этом случае возникает соблазн использовать их в качестве фармакологических веществ.

Если это будет осуществляться, то в этом случае будет происходить неконтролируемое вмешательство в информационные процессы души, что нарушит все жизненные процессы в организме. Из принятого положения о наличии управляющей силы – души - следует, что простагландины предназначены для передачи информации от организма в “память” души, а простациклин и тромбоксан - для передачи управляющей информации от души в структуры организма. Именно поэтому и разрушаются немедленно простагландины и тромбоксан, как только в них отпадает необходимость.

Итак, все, что связано с “узнаванием” внутреннего, обеспечиваемого информационно-измерительной системой, которая в норме решает эту задачу за счет стабилизации параметров внутренней среды организма, здесь представлено. При этом на уровне этой системы явственно проявляется действие “виталистского начала” - души, хотя, безусловно, это не единственное ее проявление.

 

ГЛАВА 6. СЕНСОРНАЯ ПАМЯТЬ. СВОЙСТВА И ОРГАНИЗАЦИЯ.

 

1. ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Жизнь любого живого организма, несомненно, связана с запоминанием, или с усвоением информации о внешнем и внутреннем. Объем перерабатываемой информации непосредственно определяется сферой обитания организма. Конечно, для муравья сфера обитания достаточно мала по сравнению, скажем, со сферой обитания какого-либо крупного обитателя леса, чтобы он (муравей) “заметил”, скажем, медведя или человека.

Тем не менее, при любом размере сферы, воспринимаемой как среда обитания, всякому живому организму необходимо постоянно узнавать среду своего существования, что, несомненно, связано с каждодневным вспоминанием того, что было накануне, какая была внешняя обстановка. Даже само непрерывное восприятие окружающей обстановки непосредственно связано с самим запоминанием только что прошедшего и его сопоставления с событиями текущего момента.

Сам процесс запоминания является непрерывным и непрекращающимся аналоговым по свойствам процессом.

Это не всегда учитывается при проведении исследований свойств памяти, что приводит к неверным выводам и заключениям.

Память участвует не только в организации процесса “узнавания” “своей” (внешней) среды, но и в выработке и приведении в исполнение любых действий, обеспечивающих реализацию целевых функций разума. Поэтому для понимания организации выживания и всего, что с этим связано, очень важно понять или правдоподобно представить, как устроена и как функционирует память живого организма.

До сих пор в данной работе не проводилось разграничения между психикой человека и других живых организмов. Более того, всячески проводилась мысль, что принципиальных отличий между психическими проявлениями разума человека и любых других живых организмов нет. Поэтому, переходя к анализу свойств памяти живых организмов, следует сказать, что само наличие памяти у любых живых организмов Земли, начиная с отдельной клетки сложного организма, обязательно. Кроме того, филогенетически устройство памяти живых организмов должно скачкообразно меняться в согласии с филогенетическим усложнением устройства живых организмов. Это следует, например, из рассмотрения итогов умозрительного эксперимента “по выращиванию разума”, описанного выше.

Следовательно, можно говорить о филогенетической общности принципов организации памяти всех организмов Земли. Но это не означает одинаковости организации памяти у разных по сложности организмов, поскольку по мере усложнения организмов количество функций организма возрастает, что непременно переходит в иное качество памяти.

Я не буду утверждать, что полностью рассмотрю всю проблему в обозначенных границах, но на данном этапе важно обозначить проблему, обозначить некоторые граничные условия и дать конкретные соображения по поводу действия механизмов “узнавания”, запоминания и воспроизведения информации.

Можно положить, что собственно память непосредственно разделяется на память для запоминания внешних событий и явлений по отношению ко всему организму (память о внешнем). Информацию об этом поставляют сенсорные механизмы организма. Следует также выделить и память о состоянии внутренней среды (о ней мы говорили только что). Таким образом, анализ свойств памяти организмов следует разделить на два различных подхода.

С одной стороны, необходим анализ свойств памяти внешних событий по отношению ко всему организму. С другой стороны, должен быть и анализ свойств памяти событий внешних по отношению к составляющим этого организма, т.е. по отношению к клетке, к органу, к какой-либо системе (например, к системе дыхания, к лимфатической системе и т.п.).

Такой анализ будет соответствовать принятому здесь принципу наличия психических функций, начиная с простейших, одноклеточных организмов. Для сложного организма эти два вида памяти можно определить как “внешнюю” и “внутреннюю”.

В предыдущей главе “внутренняя” память (информационная модель гомеостаза) уже проанализирована. На этом основании далее этот вид “памяти” более не анализируется.

В соответствии со сказанным, рассмотрим память, обусловленную деятельностью центральной нервной системы по обработке сигналов сенсоров внешнего. Причем на этапе рассмотрения свойств и организации этой памяти представляется более приемлемым сделать свой выбор на свойствах и организации памяти человека, так как наибольшее количество “расшифрованного” экспериментального материала о свойствах памяти относится как раз к памяти человека.

Можно только предположить, что модель памяти, которая будет здесь получена, и которая будет описывать память человека (или в максимуме - память теплокровных животных), в определенной степени может и должна быть соотнесена с памятью любых иных живых организмов. Отчасти это будет подтверждено.

2. СУЩЕСТВУЮЩИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СВОЙСТВАХ И ОРГАНИЗАЦИИ СЕНСОРНОЙ ПАМЯТИ

Традиционно с памятью связывают функции мозга.

“По мнению исследователя мозга лауреата Нобелевской премии Дж. Экклса, этот орган весом в полтора килограмма, несомненно, является наиболее сложным, тонко устроенным и эффективным созданием Вселенной. Поэтому и неудивительно, что Крик - один из тех ученых, кто расшифровал генетический код, - считает самой волнующей и самой важной научной задачей для последующих десятилетий - разгадать, каким образом функционирует наш собственный мозг, этот замечательный, уникально разносторонний орган” (Й. Хамори “Долгий путь к мозгу человека”, М., “Мир”, 1985 г., стр. 12).

Анализ литературы, посвященной исследованиям свойств памяти, показывает, что все работы распадаются на три различных подхода: физиологический, биохимический и психологический. Первый из них исследует, что хранит память. Второй изучает непосредственные носители запоминаемой информации. Третий - исследует организацию памяти. Каждое из этих направлений исследований памяти, безусловно, важно, но все они порознь не в состоянии ответить на вопрос: как устроена память. Это означает, что можно в таких исследованиях установить, какие структурные элементы памяти реально использует  природа для запоминания информации. Можно установить также каков материальный носитель запоминаемой информации.

Однако если не будет создана определенная модель процесса запоминания и воспроизведения, модель “узнавания” и выявления отличий, все три направления исследований окажутся непродуктивными. Более того, если модель не будет увязывать все три направления в единое целое на основе единой модели функционирования разума, то усилия многих людей останутся бесполезными.

Имеющиеся данные физиологических и биохимических исследований будут далее использоваться при анализе. На этом этапе рассмотрим, как оценивают проблему психологи.

Первоначально, т.е. в древности, проблему организации и выявления свойств памяти рассматривали исключительно с философских позиций. Это не могло, безусловно, дать ключи к пониманию, как свойств памяти, так и ее организации. Начиная с XVII века, все шире стали использоваться специальные эксперименты, которые тем более усложнялись и совершенствовались, чем больше накапливалось знаний об организации и свойствах памяти. Постепенно стали складываться вполне определенные теории.

Наиболее древняя психологическая теория памяти – ассоциативная теория, которая основывается на связи представлений “по смежности”, “по сходству”, “по контрасту”.

“Так, если в нашем присутствии произносят строку хорошо знакомого стихотворения, само собой в нашей памяти всплывает продолжение этого стихотворения; произнесенное слово иностранного языка вызывает в памяти его значение на родном языке. Сообщенный научный факт заставляет вспомнить о книге, в которой он изложен. Все это ассоциации по смежности, причем связь может быть простой или сложной с промежуточными ассоциативными звеньями... В нашей памяти ассоциации часто возникают по сходству. Так, шум моря вызывает воспоминание о лесе. Лицо знакомого мальчика заставляет вспомнить лицо его отца или матери” (А. М. Вейн, Б. И. Каменецкая “Память человека”, М., “Наука”, 1973 г. стр. 5).

Мне представляется, что ассоциативная теория - это попытка продвигаться вперед наиболее легким путем, по поверхности наблюдаемого явления.

Например, наше восприятие совершенно незнакомого места не вызывает какого-нибудь панического состояния. Ведь мы “каким-то” образом “узнаем” это совершенно незнакомое место, т.е. окружающая нас картина остается связной. Значит, дело не в ассоциациях “по сходству”, “по похожести” или “по контрасту”. Однако “ассоциативная теория” - это только попытка объяснить механизм вспоминания, но не запоминания. Таким образом, эта теория и с этой точки зрения неполноценна и не отвечает ни на один вопрос.

Поверхностны и выводы о том, что “продуктивность запоминания зависит от того, была ли перед испытуемым поставлена какая-то цель, определенная мнемоническая задача” (А. М. Вейн, Б. И. Каменецкая “Память человека”, М., “Наука”, 1973 г. стр. 7). Поверхностность такого суждения следует из того, что остается неясным - какую роль при запоминании играют некоторые целевые функции. Точно также как описание внешнего явления, известного без эксперимента, выглядит утверждение о том, что “любой материал запоминается лучше, если усвоение его сопровождается выполнением активных действий” (там же, стр. 9). Следовательно, попытка описать свойства памяти по ее внешним признакам является явно безуспешной.

Теперь рассмотрим, как на сегодня понимают психологи вопросы организации структуры памяти.

“Большинство психологов признает существование трех уровней памяти, различающихся по тому, как долго на каждом из них может сохраняться информация. В соответствии с этим различают непосредственную, или сенсорную, память, кратковременную память и долговременную память” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1, стр. 348).

Существует мнение, что наличествует также и ультракратковременная память.

“Информация о стимуле после его исчезновения сохраняется в первоначальной форме в течение 200-400 мс и может быть использована для выборочной обработки тех или иных ее частей. Это свойство ЦНС будем называть ультракратковременной памятью (УКП). Зафиксированные в УКП сенсорные эффекты образуют исходные данные для семантического кодирования. Процесс распознавания значений занимает, по-видимому, больше времени, чем требуется для простой регистрации сенсорных воздействий...

Экспозиция в 50 мс вполне достаточна, чтобы зафиксировать воздействие сложного стимула, но увеличение длительности экспозиции даже до 500 мс едва хватает для такого кодирования 4-5 стимулов, при котором возможно их воспроизведение” (И. Хофман “Активная память”, М., “Прогресс”, 1986 г., стр. 18).

Заметим, что сенсорная память по Ж. Годфруа и УКП по И. Хофману - это в сущности одно и то же.

Кратковременная память, как это следует из экспериментальных исследований, действует в течение примерно 20 секунд и соответствует запоминанию очень небольшого количества информации – например, какое-то число или несколько слогов из трех-четырех букв. Однако эксперименты ставятся так, чтобы хоть как-то подтвердить общепринятую модель без ее семантического осмысления.

“В случае, если информация не вводится повторно или не “прокручивается” в памяти, она по истечении этого промежутка исчезает, не оставляя заметных следов” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1, стр. 349).

В эксперименте установлено, что в этом случае может быть запомнено только семь понятий (чисел, слов, предметов). С другой стороны, при обсуждении эксперимента по выявлению действия функции компенсации мы уже видели, что такой “невербальный” стимул, каковым является пламя свечи или свечение нити накала электролампы, может храниться в течение такого большого интервала времени, что говорить о существовании какой-то краткосрочной памяти становится невозможным.

Совершенно очевидным представляется наличие долговременной памяти, поскольку для этого, в принципе, нет нужды проводить какие-либо эксперименты: это то, с чем мы постоянно и каждодневно сталкиваемся. Считается, что емкость долговременной памяти практически безгранична.

На самом же деле память “устроена” и “организована” совершенно иначе.

Что заставляет думать именно так?

Во-первых, приведенная выше “классификация” памяти практически предопределяет организацию процесса запоминания, т.е. мы, еще не поняв сущность механизма запоминания, уже создали вполне определенную модель организации, или структуры памяти.

Во-вторых, из такого подхода следует, что имеется еще одна структура в памяти, которая “отвечает” за сортировку и перенесение информации из сенсорной памяти в кратковременную, а затем - в долговременную. Действительно, для определенной сортировки информации на этапе “сенсорного” запоминания эта информация должна быть как-то обработана и оценена по принципу важности, или приоритета. Для этого необходим, например, какой-то механизм сравнения с какой-то иной информацией. Затем должно быть проведено еще одно сравнение на уровне “кратковременной” памяти и снова проведена какая-то оценка важности, позволяющая перенести информацию из “кратковременной” памяти в “долговременную”.

Получается нонсенс, так как разум не в состоянии заранее знать, что важно, а что - второстепенно. “Не верь глазам своим”, - говорил бессмертный К. Прутков. Так и в данном случае: либо здесь неверно трактуются результаты экспериментов, либо имеется сверх-разум, способный произвести такую сортировку.

Можно предположить, что неверно интерпретируются результаты экспериментов. Поэтому следует принять, что память организована совершенно иначе, т.е. “сенсорная”, “кратковременная” и “долговременная” виды памяти просто отсутствуют.

Реально имеется просто сенсорная память, в которой не всегда можно отыскать нужную информацию. Из этой посылки непосредственно следует, что память органически должна запоминать абсолютно всю поступающую информацию, а сортировка входной информации должна, так или иначе, базироваться на механизме “узнавания”.

Кроме того, приведенная общепринятая трактовка результатов экспериментов свидетельствует о том, что в сегодняшней психологии память воспринимается просто как некоторый “склад” как-то систематизированной информации. Из жизненной практики мы знаем, что это не так: нам нередко, помимо нашей воли вспоминаются некоторые события, которые чем-то нас поразили.

Сам процесс, характер и механизм запоминания и вспоминания (так, вероятно, лучше сказать) зависит от характера запоминаемой информации. Поэтому все эксперименты по исследованию “кратковременной” памяти построены методически неверно, так как в экспериментах практически невозможно смоделировать то или иное эмоциональное напряжение, чтобы осознать степень и качество влияния на процесс запоминания механизма эмоций.

Теперь рассмотрим, как в психологии на данном этапе понимается сам процесс восприятия поступающей информации.

“Сенсорная память лежит на периферии перерабатывающей системы; это один из первых этапов, через которые проходит информация. Мы не в состоянии существенно влиять на ее переработку, происходящую в сенсорной памяти. Мы можем закрыть глаза или повернуть голову, но сигналы, воздействующие на наши глаза и уши, поступают в соответствующие им отделы памяти независимо от наших мыслей и желаний.

Вскоре после этого происходит первичная классификация сигналов - определяется их смысл, который становится доступным осознанию в первичной и вторичной памяти. Именно в первичной памяти мы впервые осуществляем сознательный контроль над переработкой информации. Этот начальный контроль незначителен: мы можем выбрать, как поступить с материалом первичной памяти, но не можем контролировать, что туда поступает.

Тем не менее, именно на этой стадии умственная стратегия начинает играть важную роль в переработке. Мы можем отобрать какую-то часть материала, находящегося в первичной памяти, просмотреть ее, оценить ее значение для нас, соотнести с информацией, которую можно извлечь из вторичной памяти. Иногда такую информацию приходится там разыскивать, и этот поиск связан с многими механизмами и процессами управления, придающими использованию памяти гибкость и силу” (Д. Норман “Память и научение”, М., “Мир”, 1985 г., стр. 22).

В приведенном высказывании часть материала повторяет тезис об иерархичности построения памяти. Правда, здесь говорится, что “первичная сортировка” информации - действие нашего разума. Однако по-прежнему неясно, какие критерии (качественные? количественные? какие-то иные?) используются для такой “сортировки” входной информации, зачем вообще она нужна эта “сортировка”.

Более серьезные замечания возникают по поводу обоснования “перекачки” информации. Как следует из приведенного текста “механизм” такого предварительного анализа заключается в сопоставлении поступившей информации с какой-то хранящейся, т.е. происходит указанная обратимая перекачка информации.

Покажем, что именно такой “перекачки” не может быть в принципе.

Очевидно, информация тракта зрения поступает параллельно, в некотором смысле - в виде какого-то завершенного фрагмента (именно на этом предположении и построены все эксперименты с тахистоскопом). Поэтому возникает соблазн сделать вывод о возможности сравнения или какого-то сопоставления этого поступившего фрагмента текущей информации с хранящейся в “глубинах” памяти. Причем сравнения именно в “первичной” памяти, чтобы как-то ее оценить или взвесить и принять решение о целесообразности дальнейшего хранения этого фрагмента. На самом деле в жизни любого живого организма нет, и не может быть такого мгновения, когда бы зрительная информация поступала в виде каких-то завершенных фрагментов. Вся зрительная информация непрерывно и, очевидно, плавно, т.е. НЕ-дискретно, изменяется, никогда в своей основе не повторяясь.

При подходе, предлагаемом традиционной когнитивной психологией, разум живого организма был бы непрерывно занят непродуктивной работой по “туда/обратному” перекачиванию больших массивов информации, из которых, при таком подходе, во вторичную память поступало бы крайне ограниченное количество “навечно” запоминаемой информации.

Итак, в тракте зрения не может быть заложен механизм обработки информации, предлагаемый когнитивной психологией.

В тракте слуха тем более так не может обрабатываться информация вследствие последовательного характера поступления информации, т.е. такого, когда смысловое (семантическое) содержание первой группы звуков нередко может быть уяснено только спустя какое-то время после поступления совершенно другой группы звуков. На примере тракта слуха необходимо повторно сделать вывод о принципиальной необходимости запоминания абсолютно всей поступающей информации, что, естественно, предполагает совершенно иной механизм запоминания и воспроизведения информации.

На этом можно было бы и завершить анализ методов современной когнитивной психологии изучения свойств памяти, поскольку уже ясно, что механизм обработки информации в памяти совершенно иной.

Тем не менее, продолжим рассмотрение объяснения организации работы и структуры памяти в интерпретации когнитивистов.

Одно из принципиальных положений в исследовании свойств памяти заключается в принятии определенной точки зрения в вопросе о первичной обработке входной информации. В современной когнитивной психологии просматривается два различных подхода в этом вопросе.

Одно связано с представлением о необходимости какого-то кодирования входной информации. Другое базируется на представлении, что вся поступающая информация воспринимается целиком, в виде (в форме) определенных понятий.

Так в работе И. Хофмана “Активная память” (М., “Прогресс”, 1980 г.) обсуждается вопрос об обязательности первичного кодирования.

“Итак, согласно имеющимся и только частично рассмотренным данным, можно сделать следующие выводы:

1. Сенсорное воздействие зрительных стимулов в течение нескольких сот миллисекунд хранятся в ЦНС в относительно неизменной форме и могут быть подвергнуты дальнейшей обработке.

2. В процессе такой обработки последовательно выделяются сначала глобальные, а затем все более специфические, локальные признаки стимулов, что делает возможным обращение к хранимой в памяти информации, соответствующей воспринятому стимулу. С этого момента начинается собственно процесс кодирования в смысле распознавания значений.

3. Процесс кодирования может быть автоматическим или управляемым. Автоматические процессы имеют место в тех случаях, когда один и тот же стимул прочно связан с определенными реакциями. В противном случае выделение признаков может осуществляться в режиме управляемого поиска, который требует произвольно направленного внимания и может вызывать снижение эффективности кодирования при кратковременном предъявлении стимула.

4. Автоматические процессы кодирования протекают параллельно и независимо друг от друга, управляемые же могут осуществляться только в рамках указанного ограничения и, следовательно, обычно ведут к взаимному ослаблению” (стр. 36-37).

Не обсуждая на данном этапе вопрос о необходимости или наличии самого процесса кодирования входной информации, попытаемся выяснить слабые места такой концепции.

Модель реализации процесса кодирования строится на предположении, что первоначально “выделяются” какие-либо признаки стимулов, что говорит о проведении первоначально определенной классификации входных стимулов по совокупности признаков. Если это уже есть процесс кодирования, т.е. то или иное сопоставление с некоторыми эталонами, то мы тем самым вновь приходим к мысли о существовании некоторого сверх-разума, способного провести такую классификацию.

Если же это не является началом процесса кодирования, то отсюда следует, что разум производит некоторую семантическую оценку входной информации. В этом случае никакого последующего кодирования уже не требуется, так как в основе входной стимул уже опознан и может учитываться или не учитываться в дальнейшем.

Что касается механизма кодирования (автоматический или управляемый), здесь явно просматривается определенная подмена.

Если кодирование все-таки ведется, то оно должно и может быть только единым, а именно – автоматическим. В механизме кодирования могут лежать только такие процессы, которые инвариантны к входному стимулу, т.е. не зависящие от него. Это основывается на том положении, что заранее нельзя сказать о смысловом содержании стимула, который поступит через какое-то мгновение. Следовательно, используемые методики исследований и экспериментов основаны на ложных посылках и являются попыткой подогнать наблюдаемые проявления под ошибочно выбранную модель.

Примером, определенно опровергающим выбранную модель кодирования, может быть, скажем, такой. Мы идем по совершенно новой для нас местности. В этом случае узнавания этой местности не может быть в принципе. Тем не менее, мы, в некотором смысле, “узнаем” эту местность, так как восприятие окружающего нас пейзажа остается связным, завершенным, цельным в любой момент времени.

С другой стороны, всякий предмет, всякий пейзаж (в том числе и очень хорошо знакомый) в каждом отдельном случае предстают перед нашими органами чувств совершенно иначе, нежели в предшествовавшие моменты времени. Значит, всякий предмет, всякий пейзаж, по своей сути, до их предъявления совершенно нам не знакомы, но после предъявления мы узнаем точно также как знакомые, так и незнакомые. Именно это и говорит, что в случае наличия механизма кодирования, этот процесс должен быть универсальным, единым и автоматическим.

Другой подход, анализируемый методами когнитивной психологии (см., например, работу Д. Нормана “Память и научение”, М., “Мир”, 1985 г.) строится на предположении, что в памяти обрабатываются целиком понятия на основе либо семантических сетей, либо схем в форме пакетов знания, либо на основе некоторых схем как определенных сценариев и прототипов. Этот подход отличается тем, что в этом случае происходит определенное “очеловечивание” других представителей живого мира. Дело в том, что когнитивисты не могут отрицать наличие вполне адекватных реакций на свое окружение у всех представителей живого мира, что нами ранее было рассмотрено. Дело, по-видимому, не в каких-то семантических сетях или сценариях, а в том, что все живые организмы способны на основе единого (и непременно - семантического) механизма оценивать свое внешнее и внутреннее.

Последний вопрос, связанный с анализом положений современной когнитивной психологии в части организации хранения информации в памяти, можно рассмотреть на основе представлений, изложенных в работе И. Хофмана “Активная память”, цитировавшейся выше по другим поводам. Речь пойдет о принципах отыскания нужной информации в памяти, или, иначе, о принципах организации адресной системы памяти.

Выше уже говорилось, что в когнитивной психологии бытует мнение о том, что обработка информации в памяти ведется на основе некоторых семантических сетей, либо на основе пакетов знаний, сценариев. Это, в сущности, и есть представление об организации адресной сети, или системы памяти.

“Фридман [1970] показывала испытуемым рисунки сцен, например крестьянского двора, детского сада и кухни, в которых присутствовал необычный объект. Например, на крестьянском дворе мог находиться паровой каток, в детском саду - светофор, на кухне - кресло-качалка. Регистрировались движения глаз испытуемых при рассматривании рисунков. Было установлено, что естественные в данной сцене объекты фиксировались лишь изредка, а необычные - значительно чаще, и, главное, дольше. В последующем тесте на узнавание характерные признаки необычных объектов замечались намного точнее, чем обычные...

И снова можно сказать, что трудоемкость формирования и точность репрезентации зависят от совпадения изображенных  на рисунке объектов с активированной восприятием схемой памяти. Соответствующие схеме компоненты рисунка обрабатываются лишь в той мере, в какой это необходимо для установления принадлежности к схеме. Объекты, принадлежность которых к схеме установить не удастся, привлекают к себе большее внимание и требуют больших когнитивных усилий, что и обусловливает более высокую точность репрезентации. Но наблюдаются и противоположные случаи. Не соответствующая схеме информация может не замечаться и не репрезентироваться в памяти” (выделено мной. О. Ю.) (И. Хофман “Активная память”, М., “Прогресс”, 1986 г., стр. 225).

Представляется вполне достаточным содержание данного отрывка, чтобы понять всю ложность подхода на основе “семантических сетей” для понимания организации адресной системы памяти.

Появление парового катка на территории крестьянского двора необычно и непривычно только лишь для человека. Для дворовой собаки в этом не может быть чего-то неестественного: она сразу включит его в сферу охраняемых объектов. Может быть, перед этим, разве что, обнюхает паровой каток со всех сторон. Это значит, что если и существует какая-то когнитивная схема или сценарий, то для собаки в этой схеме когнитивного процесса всегда найдется “свободное место”, чего нельзя сказать про человека, обучающегося у Хофмана. Значит, уже видно, что модель со схемами страдает некоторым убожеством, неуниверсальностью.

Следующий момент, проясняющий неполноценность использования когнитивных “схем”, заключается в том, что в нашей непосредственной жизни всегда встречается так много неестественного, что нам остается порой только удивляться, но, тем не менее, мы не перестаем “узнавать” это “неестественное” и не предпринимаем каких-либо попыток, чтобы его устранить.

Почему это происходит? Потому, что таких схем просто не существует. Если бы они существовали на самом деле, то именно тогда все “необычное”, что постоянно нас преследует в жизни, привело бы нас просто к гибели, поскольку оно бы не вписывалось в структуру наших знаний и понятий, жестко задаваемых “схемой”.

Тем не менее, сам экспериментатор подтверждает отсутствие таких схем: в отдельных случаях в эксперименте не происходило “обнаружение” всего необычного. Большие крупные предметы совершенно не замечались. Они не игнорировались, а просто "не замечались". В главе о сенсорных механизмах я уже говорил о явлениях “семантической слепоты” и “семантической глухоты”. В экспериментах Фридман “срабатывал” как раз механизм “семантической слепоты”. По модели “схем” такого не может происходить: либо “схема” должна сразу модифицироваться (необычность здесь ни при чем), либо всегда должно было происходить полное игнорирование необычных предметов в предъявляемых испытуемому рисунках. Именно это и должно было бы заставить насторожиться экспериментатора: верна ли модель?

На этом можно прекратить рассмотрение существующих моделей организации памяти, предложенных в современной когнитивной психологии, поскольку другие направления современной психологии по существу не дали каких-либо иных.

3. ЧТО ХРАНИТСЯ В СЕНСОРНОЙ ПАМЯТИ

Теперь можно перейти к анализу свойств, организации и принципов действия памяти с позиций информационно-отражательной модели. Для того чтобы охватить проблему целиком, понять на первом этапе, что хранится в памяти организма, следует привести некоторые данные, воспользовавшись работой А. М. Вейн и Б. И. Каменецкой “Память человека” (М., “Наука”, 1973 г.).

“Где же хранятся следы памяти? Первые попытки выяснить это были направлены на изучение эффектов, возникающих при удалении различных областей коры головного мозга, поскольку функциональное значение корковых структур связывалось со сложными психическими функциями, прежде всего с мыслительными процессами и анализом поступающей информации. Но ни очаговые поражения корковых структур, достаточно часто наблюдаемые в клинической практике, ни многочисленные перерезки и удаления различных корковых зон, проведенные американским ученым Лешли “в погоне за энграммой” (в поисках следа памяти), не приводили к выраженному дефекту памяти. В связи с отрицательными результатами многолетних опытов Лешли пришел к выводу о невозможности точной локализации следов памяти в каких-нибудь изолированных участках коры и о равнозначности в этом отношении всех ее областей” (стр. 29).

“...полное прекращение переноса приобретенного опыта, которое имело место у животных с “расщепленным мозгом” (с перерезанными связями левого и правого полушарий, осуществляемых через мозолистое тело и комиссуры. О.Ю.), явилось доказательством в пользу корковой локализации следов памяти, связанных с навыками различения. Эти исследования позволяют, кроме того, считать, что следы памяти для сложных навыков, связанных со зрительным, слуховым и другими видами различения, хранятся в тех областях коры, которые принимают непосредственное участие в выработке данного навыка, т.е. соответственно в зрительных, слуховых и сенсомоторных областях коры. В нормальных условиях функционирования мозга система связей через мозолистое тело обеспечивает запись идентичных следов в обоих полушариях мозга” (стр. 33).

“...в научении и воспроизведении прошлого события в большинстве случаев принимает участие не один какой-либо воспринимающий канал, например, зрение: чаще всего запоминаемый предмет мы видим, слышим и осязаем. Следует думать, что должны существовать связи между различными местами хранения следов отдельных элементов данного воспоминания. Связи эти, возможно, обеспечивают временную синхронизацию записанных в памяти следов при их воспроизведении” (стр. 33).

“Имеются также данные, которые позволяют считать, что следы менее сложных навыков локализуются, вероятнее всего, в стволе мозга, так как после удаления коры мозга (декортикация) у животных остается способность к выработке и сохранению следов. Известный латиноамериканский нейрофизиолог Э. Пеон установил, что кошка после удаления коры мозга может научиться поднимать лапу, чтобы избежать электрического удара после предупредительного сигнала. По-видимому, способность памяти фиксировать следы присуща вообще всем нейронам центральной нервной системы” (стр. 35).

“Вызванные таким путем (т.е. раздражением электрическим током корковых областей височных долей мозга. О.Ю.) воспоминания, как правило, воспроизводили реальные события прошлого. Но обычно это были воспоминания, на которых больной не фиксировал свое внимание: воспроизводимые эпизоды чаще всего не содержали в себе ничего значительного. Возможность воспроизводить через длительное время как будто бы прошедшие мимо и не запомнившиеся эпизоды прошлого со всеми их незначительными подробностями позволяет думать, что в мозгу записываются и хранятся все события, которые проходят перед нами.

Воспроизведение событий прошлого, вызванных электрической стимуляцией, характеризуется яркостью; этим они отличаются от образов обычной памяти. По Пенфилду, “больные никогда не рассматривали возникавшие переживания как воспоминание. Скорее, это значило для них слышать или вновь видеть, т.е. снова переживать мгновения прошлого”. Тем не менее, больной не теряет при этом связи с настоящим” (стр. 43).

“Американский физик Д. Вулдридж рассказывает о 60-летнем каменщике, который в состоянии гипноза мог описать отдельные кирпичи в стене, выложенной им в возрасте между 20 и 30 годами. Точность описания была проверена. Кирпичи оказались там и были именно такими, как в описании” (стр. 26).

На этом можно ограничить иллюстрацию фактами разнообразных проявлений свойств памяти и на основании сказанного сделать ряд выводов.

Итак, с одной стороны, память хранит все, что относится к жизненному процессу данного индивида, и ни один эпизод при этом не упускается. Поскольку в жизни большинство событий, явлений, происшествий носят характер мгновенного, сиюминутного события, не влияющие как-то важно на реализацию условия выживания, но, тем не менее - запоминаются, то это означает, что разуму зачем-то совершенно необходимо запоминать все текущее без учета важности.

У человека (по крайней мере) переживания прошлого, “восстановленные” искусственно тем или иным образом (электростимуляция, гипноз), связаны, скорее всего, не только со зрительными и звуковыми, но и с вкусовыми, тактильными и прочими ощущениями, с эмоциональными переживаниями. Следовательно, воспроизводится полный комплекс жизненных ощущений.

Это принципиально важно и означает, что в памяти человека хранится сама прошедшая жизнь в реальном варианте, которая может быть воспроизведена при определенных условиях с очень большой скоростью, не потеряв при этом связности и плавности.

Далее. Нет оснований считать, что в памяти (т.е. в структурах мозга) имеются зоны, которые можно было бы считать или отнести к разряду кратковременной памяти, как это понимают когнитивисты.

Возможность воспроизведения в полном объеме в клинике или в эксперименте всех несущественных подробностей прошлого, которые не имели для жизни индивида какого-нибудь значения, однозначно подтверждает, что для памяти нет несущественных событий – все важно и все существенно.

Значит, существующее мнение о наличии “сенсорной”, “кратковременной” и “долговременной” памяти в целом ошибочное, и явления кратковременного или ультракратковременного запоминания должны быть объяснены иначе.

Дело, по-видимому, в ином. При запоминании рядовых, будничных событий, что и составляет существо жизни, не формируется определенная маркерная метка (или она мала), позволяющая быстро и легко отыскать в памяти воспоминания о давно прошедших событиях. Такая маркерная метка, по-видимому, формируется, когда фиксируемое в памяти событие “окрашено” положительной или сильной отрицательной эмоцией. Тем не менее, было бы неверно считать бесполезным сохранение хроники текущей жизни. Она, несомненно, участвует в организации непрерывности жизненного восприятия, поскольку эта хроника должна непременно использоваться в каждодневном узнавании “нового” через “старое”.

С другой стороны, память невозможно локализовать по зонам, но, видимо, можно локализовать по функциям, что, в некотором смысле, указывает на особенности устройства адресной системы памяти. Кроме того, локализация памяти (участков мозга) по функциям может быть уподоблена некоторым “пространствам”, или “полям”, в которых происходит определенное “высевание” запоминаемой информации, сопровождаемое определенной смысловой (а, может быть, временной?) “синхронизацией” указанных “пространств” информации.

Все случаи “забывания” событий, непосредственно предшествовавших травме головы (например, удар по черепу), говорят, скорее, о другом, чем о существовании краткосрочной памяти. Такой процесс “невспоминания” (это будет точнее, чем “забывание”) прошедших событий позволяет понять, что память человека в некотором смысле подобна фотографическому материалу, который практически мгновенно фиксирует любое событие, но для выявления факта запечатления события необходимы процессы “проявления” и “закрепления”.

Если какой-нибудь из последних процессов отсутствует или нарушен, зафиксированное в памяти событие не будет “проявлено” или “закреплено”, т.е. в конечном итоге - разрушится. При таком подходе к анализу механизма “невспоминания” не требуется специфических структур мозга, которые бы выполняли роль “кратковременной” памяти.

При любом элементе памяти механизм запоминания состоит из трех этапов: запоминание (фиксация), проявление и закрепление события. Однако и это не будет полным ответом на вопрос. Дело в том, что все сказанное выше относится всего лишь к соматической памяти, т.е. к памяти, организованной в структурах мозга. На самом же деле имеется еще память, относящаяся к структурам души, т.е. реализованная на полевом уровне. В этих структурах запоминается вообще все, даже факт смерти по каким-либо причинам (в том числе, и скоротечной вследствие насилия). Этот вид памяти в самом общем виде мы рассмотрим далее.

В данной главе рассматривается соматическая память, обслуживающая разум. Именно к ней и относится условие необходимости вспоминания нового через старое. Смысл сказанного относительно необходимости “узнавания” нового через старое (“вчерашнее”) кроется в невозможности дважды увидеть один и тот же предмет без какого-либо изменения. Именно поэтому, т.е. для “узнавания”, вся информация и должна храниться в полном объеме и воспроизведение недавних событий происходит на основе действующего механизма “узнавания”.

На основании сказанного следует сделать окончательный вывод.

Для обеспечения постоянства процесса адаптации организма к жизненным условиям любому живому организму необходимо запоминать всю поступающую информацию.

Это является основой каждодневного “узнавания” “своей” среды, что принципиально необходимо для решения первейшей задачи - выживания.

4. ЭМОЦИИ И ЗАПОМИНАНИЕ

Жизнь постоянно подбрасывает нам более или менее сложные задачи, вызывающие различные переживания. И мы по собственному опыту знаем, что легче всего вспоминаются события нашей жизни, которые нас чем-то приятно или неприятно поразили.

Особая роль эмоций при записи функции отражения в память мозга заключается в том, что переживаемые сильные эмоции как-то “маркируют” записываемую информацию, что и позволяет сравнительно легко отыскивать их по всякому поводу или без повода в нашей памяти. Мы выяснили, что эмоции - это дефицит или избыток информации при формировании функции отражения или итог “погашения” или “невозможности погашения” потребности.

Следовательно, оценки событий, получающие эмоциональную окраску, необходимы не только для повседневного “узнавания”, но и для накопления того или иного опыта, т.е. для “учебы”. Поэтому такие события по принципу необходимости должны запоминаться несколько иначе, чем текущая хроника. Тем более иначе должны запоминаться все события, сопровождавшиеся “погашением” реализованных потребностей, что, как говорилось выше, всегда сопровождается яркими и, несомненно, положительными эмоциями.

Если продолжать проведение аналогий с “полями” памяти, то, несомненно, на этих “полях” эмоции при запоминании меняют рельеф. Скажем, положительные эмоции формируют “холмы” из запоминаемой информации, а отрицательные – “ямы” или, даже, “провалы”. Особенностью нашего обычного, рядового воспроизведения (вспоминания) тех или иных событий (имеющих или не имеющих эмоциональную окраску) является, как правило, его схематичность, смысловая связность событий, т.е. мы вспоминаем не сами события в их реальном “исполнении”, а схему (контуры) событий. Это существенно и принципиально отличается от воспроизведения этих же событий каким-нибудь искусственным способом, т.е. под гипнозом или при электрической стимуляции определенных зон мозга, а также в случае “эйдетического вспоминания”.

Рассмотренные примеры “эйдетической памяти” в свете сказанного здесь приобретают вполне определенный смысл. При некоторых условиях человек в норме может воспроизводить, вспоминать не только схему событий, но и сами события так, как они были восприняты его сенсорными трактами, т.е. как бы заново переживать эти события со всеми подробностями в полном объеме. В подобных случаях воспроизведения пережитых событий уже нет необходимости узнавания ситуации, т.е. эмоции вовсе могут не формироваться.

Поэтому запоминание вновь переживаемых прошедших относительно давно событий не будет менять “рельеф” “полей памяти”, что оградит разум от постоянства обращения к волнующей теме.

При “эйдетическом” воспроизведении минувших событий не было зафиксировано раздвоения восприятия, т.е. смешивания “вчерашнего” с “сегодняшним”. Это говорит, что разум имеет своеобразный счетчик времени, достаточно четко разделяющий восприятия “сегодняшнего” и “вчерашнего”.

Иначе говоря, процесс запоминания “сегодняшнего”, по-видимому, сопровождается иными энергетическими процессами, нежели процесс воспроизведения “вчерашнего” (также запоминаемого).

Это возможно только при наличии в организме особого механизма - хроноса, или счетчика времени.

О наличии такого механизма – хроноса – мы уже говорили в предыдущей главе, когда обсуждали проблемы “обучения” спиростомумов – разновидностей инфузорий. Тогда было сказано, что механизм запоминания у инфузорий прекращает действовать, когда начинает останавливаться хронос. Здесь точно также следует связать действие хроноса с работой механизма запоминания, непосредственно связанного с механизмом “узнавания”.

Можно сформулировать, как гипотезу, основу формирования “временной сетки” памяти, которую следует связать именно с тем обстоятельством, что память непременно должна хранить весь комплекс пережитых ощущений.

Связанные между собой временной сеткой ощущения могут быть запомнены как непрерывный и связный процесс только в том случае, если запоминание рядовой, каждодневной информации не связано с какими-либо структурными перестройками в памяти (изменение связей между нейронами, задействования каких-либо простейших “элементов” памяти и проч.), а с плавным изменением биохимических процессов.

В этом случае можно объяснить механизм временной синхронизации возникающих воспоминаний в разных зонах памяти (сенсомоторной, звуковой, слуховой, зрительной и т.д.) и правила их воспроизведения.

Адресно-временная система памяти организована на принципе поиска информации по своеобразному “запаху” прошедших событий и представляет собой систему сличения “запахов” энграмм событий в разных зонах памяти. “Запахом” информации и должен выступать хронос, т.е. определенная временная взаимосвязь запомненной информации.

Очевидно, в этом случае биохимические процессы могут и должны плавно перестраиваться как в количественном, так и в качественном отношении. Расширение функций разума в этом случае, естественно, минимально.

Текущая жизнь, окрашенная какими-либо эмоциональными переживаниями должна запоминаться несколько иначе, нежели текущая хроника событий. В этом случае, по-видимому, на фоне хроноса могут происходить не только биохимические изменения, но и структурная перестройка в системе памяти, т.е. должно происходить скачкообразное изменение структур памяти.

Этим эти два типа запоминания (формы памяти) обязаны принципиально отличаться.

Таким образом, “маркер” от эмоций - это задействованный новый структурный или функциональный элемент памяти, т.е. тот самый “холм” или “впадина” на “пространстве” памяти.

Очевидно, что запоминание, сопровожденное эмоцией, сформированной при анализе информационно-ресурсного обеспечения, и приведшее к структурной перестройке памяти, расширяет функции разума, поскольку в памяти фиксируется (запоминается) принципиально новый компонент, который не мог быть узнан на основе предыдущей информации. Запоминание информации, связанной с “погашением” потребности, или, напротив, с “непогашением” актуальной потребности также должно формировать в памяти некоторый новый структурный элемент, т.е. тоже происходит своеобразная “учеба”. Безусловно, хронос должен присутствовать и при таком запоминании.

Как следствие сказанного, итоговый вывод: текущая жизнь запоминается для повседневного “узнавания”, а эмоционально окрашенные события запоминаются для обеспечения качества своеобразной “учебы” разума, реализуемой на основе воспроизводимых схем событий или действий.

Очевидно, что в данном случае в понятие “схема” (вспоминаемого события) закладывается иной смысл, чем в когнитивной психологии: схема события - есть общие, характерные для этого события элементы или свойства.

5. РАСЩЕПЛЕННЫЙ МОЗГ

Эксперименты Лешли показали, что с точки зрения объема хранимой в левом и правом полушариях мозга информации оба полушария равноправны, т.е. хранят равнозначную информацию. Ученые, изучавшие свойства мозга, давно отметили неодинаковость восприятия внешнего левым и правым полушариями. Принято считать, что правое полушарие – “чувственное”, или эмоциональное, а левое - логическое. Думается, что это не более чем поверхностное заключение, поскольку каждая половина мозга запоминает в норме идентичную (в том числе и в части эмоций) информацию. Значит, дело не в том, “как думает” левая или правая половины мозга, а “что думает” каждая половина.

В монографии “Мозг”, цитировавшейся здесь неоднократно, имеется чрезвычайно любопытная диаграмма, отражающая результаты тестирования людей с “расщепленным мозгом” и воспроизводимая здесь (рисунок 13).

“Способности каждого из полушарий человеческого мозга проверялись на испытуемом, два полушария которого были разобщены хирургическим путем. Операция заключалась в перерезке двух главных пучков нервных волокон, соединяющих полушария, - мозолистого тела и передней комиссуры. В процессе тестирования испытуемому предъявляли каждый из узоров средней колонки (здесь: на рисунок 13. О.Ю.) и просили воспроизвести эти узоры, размещая нужным образом цветные блоки.

Задание выполнялось либо одной правой рукой (которая связана главным образом с левым полушарием), либо одной левой рукой (которая управляется в основном правым полушарием). Частота ошибок не зависела от руки, но типичные для каждой руки ошибки были совершенно различными. Эти результаты заставляют предполагать, что каждая сторона мозга может использовать для выполнения такого рода задач свой определенный набор способностей; данное наблюдение согласуется с другими свидетельствами в пользу того, что два полушария специализированы для различных функций” (“Мозг”, пер. с англ., М., “Мир”, 1984 г., комментарий к диаграмме на стр. 218, стр. 219).

Далее в тексте вскользь упоминается об этом эксперименте и говорится, что “по-видимому, ни одно из полушарий не в состоянии справиться с этой задачей самостоятельно и им приходится кооперироваться” (там же, стр. 233).

Как видим, нет даже намека на версию о том, почему так “ошибались” правая и левая половины мозга. Между тем, “понимали” ошибки те люди, у которых мозг не был расщеплен. Поэтому попробуем понять достаточно простую мысль. При выполнении теста человек ни разу не совершил ошибки; его правая и левая половины мозга по-своему адекватно воспроизводили виденное. Этот эксперимент позволяет понять “что думает” каждая из половин мозга.

Смысл принципиальных отличий левой и правой половин мозга состоит в разном функциональном предназначении этих половин. Информационно-отражательная модель позволяет сделать конкретное заключение.

Правая половина мозга обеспечивает обобщенный, качественный анализ всей поступающей информации (формирует интегральную функцию отражения). Левая половина мозга обеспечивает выявление качественных отличий поступившей вновь информации от записанной ранее (формирует дифференциальную функцию отражения).

Давайте вновь рассмотрим центральный столбец узоров. Первый из них состоит из четырех слагаемых: одного чисто белого, одного с диагональным отличием цвета и двух окрашенных в некоторый цвет.

“Что думает” по поводу видимого правое полушарие этого несчастного человека (левый столбец сложенных узоров)?

Во-первых, наличие четырех слагаемых, каждое из которых представляет квадрат.

Во-вторых, общий рисунок также складывается в квадрат.

В-третьих, белый квадрат и белая диагональ могут образовывать большой квадрат белого цвета, диагонально смещенный относительно общей фигуры.

В итоге левая рука, управляемая правым полушарием на основе обобщенной оценки, складывает два квадрата, соответственно располагаемых относительно друг друга и входящих в один общий узор.

Как видим, нет никакой ошибки, если оценивать результат по интегральной (в данном случае - поверхностной) оценке.

Второй образец узора, предъявленный правому полушарию мозга, также нашел правильное отображение, поскольку две параллельных цветных диагонали воспринимаются как внешние стороны цветного (НЕ-белого) квадрата, расположенного диагонально по отношению к общей фигуре.

Третий узор складывается на восприятии угла, не связываемого на  интегральном уровне с формой квадрата, что также вполне соответствует восприятию.

Теперь рассмотрим, “что думает” левое полушарие по поводу первого узора (правый столбец сложенных узоров).

Во-первых, предъявлено четыре отдельных квадрата, как-то связанных между собой.

Во-вторых, в наличии имеются как чистые, так и закрашенные квадраты (все они воспринимаются по отдельности и их взаимосвязь “угадывается” только по верхнему ряду узора).

В-третьих, бело-цветной треугольник воспринят вне связи его на общем силуэте фигуры.

В-четвертых, “закрашивая” каждый из складываемых квадратов, левая половина мозга исходит из зафиксированных слагаемых, т.е. зафиксирован чисто белый квадрат, чисто закрашенный квадрат и квадрат с диагональной раскраской.

В-пятых, установлена связь элементов исходного узора по верхнему ряду за счет наличия в нем преобладающего белого цвета, а чисто белый квадрат размещен слева.

В-шестых, рядом с чисто белым квадратом идет закрашенное пространство, значит, следующий квадрат - цветной.

В-седьмых, анализ остальных двух квадратов как-то сопоставился с анализом информации о втором квадрате. Это дало представление как о двух квадратах с диагональной раскраской (совокупностью разных треугольников).

В-восьмых, для оценки расположения двух нижних квадратов нет никакой иной оценки, кроме того, что они расположены ниже. Значит, они должны быть представлены как два квадрата с диагональной раскраской ниже второго один под другим, поскольку это соответствует очередности их восприятия (анализа) при разглядывании, присущего привычному европейскому письму и чтению.

Главное во втором случае, т.е. при синтезе узора левым полушарием - нет и не может быть целостного восприятия, если точно такой же узор не предъявлялся до операции.

Следовательно, пока не обнаружено никакой ошибки в восприятии.

Для выбора варианта построения второго узора определяющим стало преобладание цветной раскраски, что вылилось в то, что самый левый квадрат - закрашен.

Размещение белого треугольника в верхней и нижней частях исходного узора, а также то, что обе белых части взаимно дополняют друг друга до квадрата, вылилось в отображение мозгом в два белых не закрашенных квадрата, расположенных через один закрашенный. Общая компоновка итогового узора, по мнению левой половины мозга, определяется смещением белых треугольников относительно друг друга. Преобладающий цвет - выделен смещенным влево закрашенным квадратом.

Наконец, последний узор сформирован на акценте доминирующего в нижнем ряду цвета, что вылилось в особую компоновку узора. Акцентом здесь является также наличие сопрягаемых (соприкасающихся) белых треугольников, дающих определенную связку для итогового формируемого узора.

Обратите внимание: насколько проще и быстрее мне удалось описать “узор” на основе обобщенной (интегральной) оценки и насколько “длиннее” оказался этот путь для детализированной (дифференциальной) оценки. Это вовсе не означает, что левая половина мозга “думает” медленнее. Быстрая, почти мгновенная оценка информации о внешнем, характерная для формирования интегральной оценки, позволяет принимать решения практически мгновенно. Об этом я неоднократно говорил на страницах данной книги. Однако, такое решение далеко не всегда самое правильное, так как почти всегда требуется некоторое уточнение в виде дифференциальной оценки.

Только в одном-единственном случае такое решение не только приемлемо, но и непосредственно необходимо и, естественно, используется. Речь идет об управлении мозгом сердечной деятельностью.

Известно, что все внутренние органы теплокровного организма имеют свое отражение в левой половине мозга. Сердце в этом случае представляет исключение, т.е. оно представлено в правой половине мозга и, соответственно, управляется на основе интегральной оценки.

Что это дает разуму живого организма? Только одно - возможность принимать решения о режиме работы сердца немедленно. При ином отражении сердца в головном мозге адаптивные возможности важнейшего органа теплокровного (а возможно, и других организмов с системами кровообращения) резко бы сократились, стали бы возможны разнообразные ошибки в оценке ситуации. Кроме того, “подчиненность” правому полушарию основного органа филогенетически привела к “подчиненности” этому же полушарию левой половины тела (управление конечностями и прочее).

Кстати, до сих пор не было выдвинуто никакой гипотезы относительно того, почему левая половина тела подчиняется правому полушарию мозга, а правая - левому. Приведенные здесь соображения позволяют, на мой взгляд, все поставить на свое место. Для повседневной деятельности (совершенно очевидно) непригодны ни та, ни другая оценки. Только одновременное наличие “правосторонней” и “левосторонней” оценки позволяет верно заключить “что мы видим”.

Следовательно, принципиально нельзя делать какие-либо операции по разобщению половин мозга: в этом случае индивидуальность субъекта полностью исчезает.

Причем, это я говорю не только в отношении человека, но и в отношении любого другого живого организма. Если же необходимы (как крайность) такие “эксперименты” то совершенно необходимо заранее предусмотреть безущербную возможность восстановления исходного состояния субъекта. Но если какому-то ученому так необходимы подобного рода “эксперименты”, то он просто обязан проводить их на себе, что даст совершенно объективную оценку. В любом ином случае операции по расщеплению мозга - глубоко аморальны! Несмотря на то, что мозг обладает очень высокой пластичностью и в определенной степени может за счет преобразования функций как-то приспособиться к отдельной работе половин мозга, все равно - комиссуротомия не должна применяться ни в каких случаях!

Итак, здесь на основе анализа данных “эксперимента” над человеком с расщепленным мозгом установлено, что действительно правая половина мозга осуществляет обобщенный качественный анализ внешнего и внутреннего, а левая - детализирует поступающую информацию. Только вместе обе половины мозга способны воспроизвести цельную картину происходящего. Из результатов анализа следует также, что действительно вся функция отражения (полная функция отражения) должна запоминаться и в левом, и в правом полушариях мозга.

Кроме того, из результатов рассмотрения итогов “эксперимента” следует, что в мозге поступающая информация разлагается на “кирпичики” и уже потом складывается общая картина. В этом и состоит “таинственный” механизм кодирования входной информации.

Как это происходит - нам предстоит еще выяснить.

Мы выяснили также, что обе половины мозга умеют каким-то образом считать. Приведенный пример является узловым, принципиальным в полном осмыслении всего комплекса психологических проблем.

Для большей убедительности своих слов могу сказать, что если бы в рассмотренном “эксперименте” тот несчастный человек хотя бы раз увидел узоры до расщепления мозга, то результаты теста полностью бы разочаровали “экспериментаторов”. Все узоры левым и правым полушариями мозга были бы воспроизведены без ошибок, так как в памяти именно эти узоры сохранились бы и в левом и в правом полушариях. Правда, есть здесь одна тонкость, которая могла бы привести к искажениям в отображении, которая как раз состоит в первоначальном разложении входного потока информации на “кирпичики”, некоторые единицы информации, а затем нового их синтеза в отображение по некоторому правилу. Во всяком случае, характер отклонений был бы иной.

Из анализа итогов приведенного выше “эксперимента” следует важный и принципиальный вывод.

Сопоставление “нового” и “старого” в правом полушарии осуществляется качественно по принципу “конгруэнтности” (“похожести”, “правдоподобия”) с ранее зафиксированной информацией и является основой “узнавания”, или формирования интегральной функции. В левом полушарии - сопоставляется качественно по принципу “антиконгруэнтности”, или “неправдоподобия” (выявления отличий) с той же запомненной ранее полной функцией отражения и является основой формирования дифференциальной функции отражения.

6. ПРИНЦИПЫ ОРГАНИЗАЦИИ СЕНСОРНОЙ ПАМЯТИ

Теперь можно продолжить рассмотрение принципов работы памяти, первейшее и главнейшее назначение которой состоит в непрерывном узнавании своего окружения. Данная проблема не так проста, как это может показаться. Трудность “узнавания” заключается в том, что ничего не может (во внешнем или внутреннем) повториться полностью и в точности. Все всегда обновляется и, тем не менее, всегда узнается. Более того, узнается то, что не может быть узнано, т.е. совершенно новая обстановка, но не явления. В этом и состоит особенность психики, как универсального механизма мышления.

Указанная выше необходимость для каждого организма запоминать всю текущую информацию в течение всей жизни невольно вызывает в нас определенный внутренний протест. Нам трудно, почти невозможно себе представить, что инфузория или, скажем, тополь точно так же, как какой-нибудь сложный организм, запоминает всю свою жизнь. Однако это так: для инфузории или тополя секрет кроется в их достаточно малой сфере обитания и, соответственно, ограниченной, по нашим меркам, функции отражения. Память организма, без сомнения, должна функционально соответствовать сложности организма, т.е. соответствовать уровню организации психики, степени сложности, скажем, скелета, количеству степеней механической свободы и прочему.

На данном этапе мы вплотную приблизились к анализу семантики хранимой информации в памяти живого организма. Для того чтобы продвигаться далее, сделаем одно существенное замечание, связанное с необходимой, как представляется, формой отражения и принципами организации самой памяти в обобщенном виде.

Несмотря на то, что память хранит информацию о событиях (объекты, мысли, рассуждения), или семантическую информацию, и сведения о текущем и прошедшем времени, в шенноновском смысле в мозгу нет самой информации. Все сведения в мозгу хранятся, если так можно выразиться, в форме непрерывного и бескадрового фильма чисто в аналоговом, непрерывном виде и никогда не повторяются. Это чрезвычайно решительное заявление, но я вынужден сделать его. Запоминания информации в привычном (техническом) смысле в мозгу вовсе не происходит.

На это указывает не только то, что запоминать организму необходимо все о текущей жизни, т.е. всю сенсорную информацию и все мысли, рассуждения и размышления (какие бы они ни были короткие и малозначительные). Может оказаться, что сигналы сенсоров составляют всего 5-10% от общего объема запоминаемых сигналов о внешнем и внутреннем при их внутреннем преломлении. Объем запоминаемого несравненно больше, чем мы это себе можем представить.

Главное другое. Если понимать информацию как меру неопределенности, а также если учесть, что текущая жизнь - есть постоянная, неисчезающая неопределенность (нельзя указать меру неопределенности), то память живого организма не запоминает информацию как таковую, так как ее (информации) там просто нет.

Невольно читатель может воскликнуть: “Как же так? Столько было говорено об информационном содержании всего жизненного процесса, а тут вдруг обнаруживается полное отрицание самого наличия информации!”

Однако, информация - это то, что можно, так или иначе, измерить! Все, что обрабатывает разум, не поддается какому-нибудь измерению и поэтому не может быть названо информацией.

Следует, безусловно, высказаться более осторожно.

В памяти организма, конечно, запоминается именно информация. Только смысл, содержание и значение этой информации совершенно иные, чем это принято, скажем, в технике. Упомянутые в ранее торсионные поля (физические и биологические) также являются информационными, поскольку все они что-то упорядочивают, чем-то управляют.

Причем не просто управляют, а управляют в определенном смысле – целенаправленно. Это возможно лишь потому, что в каждом виде этих полей записана либо константная информация (физические торсионные поля), либо накапливающаяся информация (биологические торсионные поля), каким-то образом взаимодействующая и с физическими торсионными полями.

Тем не менее, разум, запоминая текущую жизнь, по логике своего существования обязан как-то оценивать все происходящее. Но ведь оценивать - не значит измерять. Следовательно, простой механизм запоминания в живом организме неприемлем. Здесь нужны иные, новые идеи. И природа их, по-видимому, нашла!

Прежде, чем мы перейдем к обсуждению самого механизма запоминания в его возможном исполнении, зафиксируем ряд фактов, которые уже позволяют нам многое сказать об “устройстве” памяти живого организма.

Принятая выше модель “полей”, или “пространств” по функциям сигналов запоминаемой информации, выделенных эволюцией и “вспахиваемых” сигналами от сенсоров или от самой памяти (точнее - от устройства синтеза продуктами мышления), позволяет говорить о совершенно определенном “рельефе” этих “пространств”.

Об этом “рельефе” ранее вскользь уже говорилось, когда отмечалась особая роль эмоций при запоминании. Но поскольку все ежедневные сведения, получаемые от сенсорных механизмов организма, несомненно, несут в себе достаточно большой компонент новизны, то практически вся запоминаемая информация проходит в память в сопровождении достаточно большого компонента того, что было названо “отрицательной эмоцией”.

Это, по принятой модели “полей памяти”, соответствует постоянному понижению рельефа. Естественно, данное “понижение” может быть больше или меньше, что и характеризует непрерывное видоизменение характера “рельефа” указанных “полей”.

Во-вторых, ранее мы в очень сжатом виде рассмотрели вопросы онтогенеза психики, рассмотрели особенности “включения” сенсоров внешнего и “психических сенсоров”. Отметили также имеющуюся налицо “маркировку” запоминаемых сигналов за счет эмоций, проанализировали результаты анализа “эксперимента” на человеке с расщепленным мозгом.

Все это позволяет совершенно определенно увязать модель “информационных полей” с моделью своеобразной “адресной системы” памяти организма, действующей не на основе какой-либо логики, а на основе семантики, смыслового значения, т.е. на качественном принципе.

Последнее предварительно необходимо пояснить. Как было только что сказано, в кибернетическом смысле в памяти организма не происходит обработки информации из-за отсутствия самой информации, а вся работа разума осуществляется все время только на качественном уровне. Здесь понимаются такие качественные оценки, как “больше/меньше”, “хорошо/плохо”, “сильно/слабо”, “горячо/холодно”, “подходит/не подходит” и так далее.

Качественный анализ для живого организма наиболее подходящий механизм, поскольку сразу дает ответ на возникающие вопросы, если, конечно, эти вопросы правильно сформулированы, т.е. на них может быть дан простой - бинарный - ответ на качественном уровне. Этим может быть объяснено чрезвычайно высокая пропускная способность разума, способного не только быстро обрабатывать все сигналы, но и принимать необходимые решения.

Для того чтобы предлагаемая здесь модель была достаточно корректной, ограничим ее действие только для организмов, имеющих мозг со специализацией полушарий. Это не означает, что такая модель не может распространяться на другие живые организмы. На сегодня просто нет данных, которые позволили бы считать ее совершенно универсальной. Но также нет данных и противоположного характера.

Итак, каков может быть принцип организации адресной системы памяти живого организма при условии качественного анализа всей информации?

Сущность предлагаемой здесь модели адресной системы состоит в одновременности организации поиска “нужного” ответа с процессом “узнавания”. Для реализации такого универсального механизма природа, вероятно, использовала процесс онтогенеза психики для формирования самого адресного устройства вместе с формированием функции отражения, что непосредственно связано с механизмом “узнавания”.

Например, для младенца человека первым объектом изучения, или исследования, в зрительном тракте в норме является сосок груди матери, имеющий четкую и контрастную круглую форму. При сосании груди младенец получает необходимую для него пищу, т.е. удовлетворяется совершенно определенная витальная потребность. Это сопровождается другими приятными и привычными стимулами (тепло материнского тела, сердцебиение матери). При всех последующих контактах с круглым соском груди в сенсорных трактах младенца формируется окрашенная положительной эмоцией многофакторная функция отражения.

Следовательно, в “информационном пространстве” зрительного тракта, а также в “пространствах” тактильного восприятия и, видимо, в слуховом тракте “вырастают” сначала маленькие, а затем все больше “холмы” первого усвоенного “объекта”. Действительно, поступающий сигнал от зрительного тракта может быть легко и быстро сопоставлен с усвоенной ранее зрительной информацией методом простого наложения “нового” изображения на “старое”, т.е. будут использованы критерии “меньше/больше”, “подходит/не подходит”, “приятно/неприятно”.

На последующих этапах формирования функции отражения, когда младенец увидит несколько раз сосок груди не фронтально, но и под некоторым углом, т.е. кружок будет увиден как эллипс, из центра которого выступает некоторый холмик (собственно сосок), он усвоит, что сосок - это не только кружок, но и достаточно сложный рельеф.

Следовательно, функция отражения на следующих этапах станет уже несравненно богаче. Эллипсовидное представление соска и эллипсовидное лицо матери, зрачки ее глаз, нос и другие детали лица будут восприниматься в совершенно определенной связи с удовлетворением витальной потребности при прежних положительных эмоциях. Более того, совершенно очевидно определенное подобие (конгруэнтность) сигналов от соска груди и лица матери, их частичное соответствие.

Так постепенно будет формироваться некоторый “хребет” функции отражения в пространстве зрительного сенсорного тракта, а также и в других сенсорных трактах, так как данная функция отражения от тракта зрения будет сопровождаться, например, формированием функций отражения в тракте слуха от тех ласковых и негромких слов, которые младенцу всегда говорит мать. Соответственно и в тракте тактильных ощущений также в форме своеобразных “холмов” от “кружков”, вырастающих в дальнейшем в “хребты” уже известного, будет образовываться функция отражения, определенным образом “засинхронизированная” со зрительным трактом и также “окрашенная” положительными эмоциями.

Выбранная символика “холма” и “хребта” не является каким-то грубым приближением. У “холма” есть “склоны”, по которым и будет быстро скользить вниз при опознавании “новое” изображение. Причем будет “скользить” в ту сторону, в которой находится наиболее похожее, более “конгруэнтное” изображение, соответствующее “работающему” в данном случае критерию или критериям. Это, собственно говоря, и является системой “опознавания”, которая, в данном случае действительно просто совмещается с “адресной системой”.

Здесь, безусловно, дается общая и сильно упрощенная схема формирования функции отражения, но из излагаемого материала видно, как одновременно с функцией отражения формируется и адресная система. Это можно проиллюстрировать графически (рисунок 14).

На рисунке приведен ряд символов, “запоминаемых” или постоянно хранящихся в памяти (генетически заданных), расположение которых в “информационном пространстве” памяти по данному сигналу соответствует онтогенетическому механизму формирования постоянно развивающейся функции отражения. При этом центром данного “пространства” является первичное “изображение” (“кружок”), которое может быть сформировано в онтогенезе или передаваться генетически.

Поиск в “информационном пространстве”, предназначенном для выявления дифференциальной составляющей, осуществляется совершенно так же, как и при отыскании “правдоподобной” информации, т.е. вниз по “склонам” в сторону наибольшего подобия, или наибольшей “конгруэнтности”, соответствия. Но при “отыскании” нужной информации выявляются отличия как разность накладываемых “изображений”. Это означает, что в правом и в левом полушариях мозга “узнавание” осуществляется тождественно, но итог в каждом случае получается иной.

Впоследствии мы рассмотрим механизм “узнавания” более конкретно.

7. ЭЛЕМЕНТЫ ПАМЯТИ И ИХ ИДИВИДУАЛЬНЫЕ ФУНКЦИИ

Итак, приступим к обсуждению следующего вопроса: что является элементом или элементами памяти с учетом выбранной модели адресно-семантической системы.

Сначала приведем имеющиеся сведения о выявленных элементах, которые, по мнению исследователей, прямо участвуют в запоминании информации или способствуют запоминанию, по цитировавшейся выше работе А. М. Вейн и Б. И. Каменецкой “Память человека” (М., “Наука”, 1973 г.).

“В настоящее время высказываются взгляды на неравнозначность для механизмов памяти нейронов коры мозга. На основании изучения структурных особенностей нейронов С. А. Саркисов выдвинул положение об особой роли в следовых процессах звездчатых клеток коры больших полушарий, имеющих отношение к формированию образа” (стр. 35-36).

“Большинство ученых склонно думать, что основным элементом памяти является не весь нейрон в целом, а места его контакта с другими нейронами и их отростками - синапсы, расположенные на теле и на коротких ветвящихся отростках каждого нейрона, называемых дендритами... Следовательно, число элементов памяти в каждом нейроне огромно, что в большей степени может обеспечить требуемую емкость памяти...

Сравнение нейронов и их отростков у человека в различном возрасте показывает, что значительно меняется количество дендритов в течение раннего периода развития. Относительный объем тел нейронов уменьшается, а объем дендритов увеличивается; поверхность дендритов возрастает, тогда как поверхность тел нейронов остается почти постоянной, начиная с грудного возраста” (стр. 36-37).

“Близкие к этим данные получены при исследовании нервной системы в процессе эволюции животного мира - в филогенезе. Сравнительные исследования показывают, что структура нейрона и химические процессы в них меняются на протяжении эволюции очень незначительно. Основной признак, претерпевающий наиболее четкое развитие, - сложность и возрастающее количество связей между нейронами, а также увеличение их разнородности (гетерогенности). В настоящее время выявлено чрезвычайное разнообразие межнейронных связей и контактов между любыми частями нейронов.

Особое значение имеют, по-видимому, шипики на дендритах. Эти образования представляют собой наиболее специализированные структуры, которые появляются только на определенном уровне эволюции мозга. Форма шипиков изменяется в связи с расширением и усложнением их функционального назначения. При определенных условиях в нервных центрах обнаруживается рост ответвлений и от длинного отростка нейрона - аксона. Возможно, что один из стимулирующих факторов роста – повышение функции в том или другом нервном центре. По-видимому, так можно объяснить усиление синтеза белка и нуклеиновых кислот, в частности рибонуклеиновой кислоты - РНК - в тренируемых нейронах...

Если даже рост происходит со скоростью, не превышающей времени восстановления (функций после стимуляции. О.Ю.) периферического нерва, то и тогда, как указывает Г. Д. Смирнов, за 10 минут могут образоваться волокна протяженностью 30 мкм. В масштабах организации нервных центров это величина значительная” (стр. 37-38).

“В объяснении характера происходящих изменений возможны три варианта: образование новых синапсов, включение нефункционирующих синапсов и изменение их функциональных свойств. Наиболее признаны теории, связанные с изменением функциональных свойств синапсов... Изменение синапсов, их гипертрофия при функционировании доказаны экспериментально” (стр. 38).

“В настоящее время накоплено много фактов, которые свидетельствуют об активном участии нейроглии в реакции мозга. По мнению американского нейрофизиолога Р. Галамбоса, глия "указывает нейронам порядок и последовательность их действия" и может влиять на их возбудимость. Учитывая способность глии размножаться и таким образом увеличивать синтез белка, а также отвечать более длинными электрическими сдвигами, Галамбос приписывает нейронам (по-видимому, здесь опечатка и следует читать: нейроглии. О. Ю.) функцию хранения информации. Другие ученые приводят доводы в пользу того, что некоторые процессы переработки информации в мозгу обусловлены способностью глиальных клеток изменять проводимость электрического тока к отдельным участкам нейронов, в частности, в области дендритов. Возможно, в этом и проявляется функция памяти” (стр. 38-39).

“...удалось, например, установить, что во время раздражения отдельных нейронов повышение синтеза РНК происходит в первую очередь в глиальных клетках и идет параллельно числу посылаемых импульсов. При использовании веществ, тормозящих синтез РНК, глиальный синтез уменьшается по сравнению с нейронным... Опыты по содержанию животных в “обогащенной”, т.е. богатой информацией, среде и в “обедненной” среде, почти лишенной какой-либо информации, выявили увеличение массы коркового вещества у животных первой группы главным образом за счет элементов глии и подтвердили представления о повышенной их чувствительности” (стр. 39).

“С функцией нейроглии связано образование миэлиновых оболочек на волокнах центральной нервной системы, которые имеют огромное значение для эффективного проведения возбуждения через синапсы. На это указывают и данные филогенеза. У низших позвоночных, например у миноги, нейроглия слабо дифференцирована, и отсутствует миэлиновая оболочка на нервных волокнах. У этих животных нельзя выработать условных рефлексов, в то время как у костистых рыб условные рефлексы легко вырабатываются.

Единственное отличие миноги от костистых рыб состоит в отсутствии дифференцированных клеток нейроглии и миэлиновой оболочки на нервных волокнах. Таким образом, появление в восходящем ряду позвоночных способности к образованию условных рефлексов совпадает с дифференциацией нейроглии... Мгновенные двигательные реакции сопровождаются выпячиванием клеток нейроглии и ростом отростков, которые тут же закручиваются вокруг расположенных рядом с ними нервных волокон. Мгновенная реакция клеток нейроглии на приходящие нервные импульсы - важный объективный факт, подтверждающий предположение об участии нейроглии в осуществлении функции памяти...

Согласно данным морфологии, пресинаптические волокна в коре головного мозга в основном “голые” и только 1/8 часть покрыта миэлином, который, благодаря более быстрому проведению возбуждения на этом участке создает условия для прохождения большего количества электричества. В результате выделяется большее количество медиатора и, следовательно, обеспечивается лучшее функционирование синапса. Основываясь на изложенных фактах, тбилисский ученый А. И. Ройтбак выдвинул гипотезу, согласно которой немиэлинизированные синапсы не функционируют, а только отражают потенциальную возможность мозга. Включение их в нервную деятельность в процессе выработки условного рефлекса и обучения связано с активацией нейроглии. В результате происходит миэлинизация пресинаптических волокон и лучшее функционирование синапсов, принимающих участие в этом процессе” (стр. 39-40).

“Согласно биохимическим теориям основное значение в хранении мозгом информации принадлежит изменениям химического состава нуклеиновых кислот и белков соответствующих нейронов” (стр. 46).

“Обучая крыс определенным формам поведения, Хиден наблюдал заметное увеличение количества РНК в нервных клетках, участвующих в выработке вновь приобретенных навыков... В 1959 г. Хиден сообщил, что в клетках мозга обученных крыс увеличивалось содержание РНК на 12% по сравнению с клетками мозга крыс, живущих в нормальных условиях. Когда крысу-левшу научили пользоваться правой лапой, чтобы доставать корм из трубки, клетки в коре мозга вырабатывали не только белки, но и особый вид РНК” (стр. 47).

“Наряду с гипотезой об активации ДНК существует и другая гипотеза, согласно которой ДНК при обучении, может быть, не активируется, а определенные виды РНК становятся более устойчивыми к расщеплению рибонуклеазой. Конечным следствием, как и при активации ДНК, было бы увеличение синтеза белка. Возможно, что при обучении действуют оба механизма” (стр. 54).

“Некоторым исследователям удалось показать, что обучение сопровождается увеличением в мозгу не только синтеза определенных групп белков, но также и белково-углеродных комбинаций... Косвенным доказательством этого служит тот факт, что препараты, которые препятствуют выработке сахаров, также ухудшают память тренируемых животных” (стр. 54).

“До сих пор у одноклеточных организмов не обнаружено структурных элементов, которые могли бы быть приравнены к нервной системе. Это дает право предположить возможность формирования памяти на этом уровне филогенеза за счет чисто молекулярных механизмов. Выявленное в эксперименте участие РНК при выработке реакции привыкания у таких безнервных животных, как, например, инфузории, может в известной степени указывать на биохимическую универсальность механизмов памяти, и в частности на участие в этом процессе РНК” (стр. 54-55).

“Нерохимические исследования показали значение для процессов памяти специфических веществ - медиаторов, осуществляющих передачу импульсов в нервной системе. Из многих фармакологических воздействий на память наиболее эффективными оказались вещества, влияющие на ацетилхолиновый обмен, и, следовательно, на холинэргические структуры мозга. Последние представляют собой совокупность нейронов мозга, которые осуществляют передачу нервного возбуждения с помощью ацетилхолина” (стр. 55).

Можно было бы цитировать и другие источники информации, но они, в основном, более ничего не добавляют.

Итак, в качестве элементов памяти, выявленных в разнообразных исследованиях, по мнению исследователей, в организмах живого мира используются нейроны, дендриты, синапсы нейронов (изменение функций, образование новых или задействование нефункционирующих), шипики на дендритах, клетки нейроглии (звездчатые клетки коры больших полушарий, сформированные при участии глии миэлиновые оболочки синапсов, изменение электропроводности к отдельным участкам нервных волокон), медиаторы.  По мнению исследователей в процессах запоминания участвуют также процессы, связанные с изменением химического состава РНК и, возможно, ДНК, с изменением химического состава белков, с образованием белково-углеродных комбинаций.

Как видим, число возможных “участников” процессов запоминания достаточно велико. Если же учесть, что общее количество нейронов в мозгу человека составляет порядка 10¹¹, то в этом случае общее число “участников” процесса запоминания становится астрономически большим. Поэтому создается впечатление, что никаких проблем с емкостью самой памяти не может возникнуть. Однако, это совершенно не так.

Что можно сказать по поводу “кандидатов” на звание – “элемент памяти”?  Из всех указанных в качестве элемента памяти наименее подходящим является собственно нейрон. Этому свидетельством являются следующие аргументы.

Во-первых, общее количество нейронов не настолько велико, чтобы их можно было принять в качестве основных и единственных элементов памяти, в которые можно было бы полностью “записывать” всю текущую жизнь живого организма, если под запоминанием, в данном случае, понимать определенные необратимые изменения в структурах запоминания.

Во-вторых, при запоминании происходит сохранение абсолютно всей информации. Это должно было бы приводить к тому, что в самих нейронах происходили бы необратимые структурные перестройки, чего, кроме роста дендритов и шипиков на дендритах, задействования синапсов, изменения функций синапсов, не происходит.

Указанные видоизменения составляющих компонентов нейронов не связаны с изменением свойств самих нейронов. При запоминании текущей, каждодневной информации, связанной с непрерывным “повторением” “вчерашнего”, с непрерывным запоминанием повторяющейся в основных моментах внешней картины, изменения в самих нейронах были бы настолько значительны, что их было бы невозможно не заметить. Однако, этого, кроме указанных изменений в дендритах, шипиках и синапсах, не отмечено. В этих процессах меняется не сам нейрон, а его компоненты.

Аналогично можно сказать и о синапсах. Как и нейрон, синапс функционально не приспособлен для хранения какой-либо информации, что также следует из необходимости каждодневного “узнавания” “старого”, “вчерашнего” и каждодневного же нового запоминания “нового старого”.

В некотором смысле мы всегда можем отделить “вчера” от “позавчера” за счет непрерывно работающего в “недрах” разума хроноса, т.е. память помимо семантической информации хранит также и информацию о времени. Именно поэтому участие синапса непосредственно как элемента памяти невозможно. Вместе с тем участие синапса в процессе запоминания, по-видимому, имеется и его можно обосновать рядом факторов.

Исследователи отмечали, что из всего наличного количества синапсов миэлиновую оболочку имеют только примерно 1/8 часть, а наличие или отсутствие такой оболочки существенно влияет на проводимость сигналов через синапс. Отсюда следует, что само изменение проводимости синапса уже может быть элементом памяти, поскольку при этом перестраивается связь между нейронами.

Если к тому же миэлинизация незадействованного синапса может происходить плавно, так сказать - в аналоговой форме, то тем самым мы можем рассматривать процесс миэлинизации как механизм, пригодный для непрерывного запоминания повторяющейся в своей основе информации. Однако сам первичный момент миэлинизации синапса говорит о структурной перестройке в мозге.

Следовательно, задействование немиэлинизированных синапсов через их покрытие оболочкой из миэлина, приводящее к образованию новых связей в нейронных сетях мозга, можно рассматривать как факт запоминания чего-то особенного. Это может быть следствием, например, запоминания положительной или отрицательной эмоции, связанной с каким-нибудь произошедшим событием.

Другим вариантом опосредованного участия синапса в процессе запоминания может быть его функциональная перестройка, например, за счет трансформации или даже замены типов медиаторов, обеспечивающих передачу сигнала от одного нейрона другому. Известно, что тип медиатора определяет, каков характер сигнала - тормозящий или возбуждающий - будет передан другому нейрону. Следовательно, если трансформация (изменение) медиатора или замена его происходит достаточно плавно, т.е. не скачками, то этот вариант изменения функций синапса также подходит для запоминания “каждодневной”, т.е. повторяющейся в своей основе информации.

Несколько иное участие синапса в процессах запоминания будет в том случае, если в силу каких-либо причин образуется новый синапс. В этом случае совершенно очевидно, что такое преобразование в структурах мозга может произойти только в случае необходимости запоминания чего-то принципиально нового, отсутствующего в памяти.

Все дальнейшие преобразования, которые могут происходить со вновь образованным синапсом, будут связаны с запоминанием новых появляющихся деталей.

Таким образом, функция синапсов в процессах запоминания хоть и опосредованная, но чрезвычайно важная: происходящие биохимические изменения благодаря перестройке функций синапсов приводят к изменению структур связей в мозге и характера этих связей.

Главное на данном этапе зафиксировать следующее. Синапсы сами непосредственно не хранят и не могут хранить какую-либо информацию. Тем не менее, они являются элементами, способными организовать запоминание информации, связанной с эмоциями (задействование из числа имеющихся синапсов за счет миэлинизации), и совершенно новой информации (образование новых синапсов с последующей миэлинизацией и другими преобразованиями). В каждом таком случае синапс плавно или скачком меняет некоторые структуры мозга, меняет связи между нейронами по типу и характеру, усиливая или ослабляя взаимодействия в нейронных сетях.

Следовательно, диапазон структурной и/или биохимической перестройки в структурных элементах запоминания с участием синапсов, учитывая их общее количество, оказывается астрономически большим, т.е. такой вид запоминания удовлетворяет многим требованиям. Тем не менее, на данном этапе здесь совершенно не рассматривается сам механизм запоминания.

Теперь проведем анализ участия в механизме запоминания таких образований, как дендриты и шипики. Как отмечалось исследователями, в онтогенезе увеличиваются имеющиеся, а также появляются и развиваются новые дендриты (по-видимому, и шипики). Следовательно, их участие в процессе запоминания практически очевидно, т.е. каким-либо образом именно в них происходит запоминание семантической информации.

Можно предположить также, что назначение дендритов для запоминания сугубо персонифицировано, что означает запоминание в них чем-то взаимосвязанных “образов” (скажем, дендрит по имени “Сергей П.”. Это, конечно, шутка, так как для запоминания “Сергея П.” потребуется участие огромного количества дендритов).

С позиции выбранной модели “информационных полей”, дендрит наиболее подходящее образование для формирования тех самых “полей”, которые и несут в себе отображение необходимых символов (см. рисунок 14), и на основе которых происходит как опознавание входной информации, так и синтез интегральной (дифференциальной) функции отражения. Рост дендрита, как правило, завершается образованием синапса, устанавливающего связь с другим нейроном. Это означает, что новые понятия, символы, образы, сформированные на данном “поле”, получают определенную завершенность, увязанную с другими “полями” информации. Шипики, по-видимому, предназначены для хранения особых символов внутри отдельного “хребта” информации.

Другой отросток нейрона - аксон - функционально не приспособлен для хранения семантической информации, но за счет миэлинизации его поверхности в аксоне может сохраняться информация о времени.

Что это означает?

Поскольку аксон устанавливает связи с другими нейронами, образуя нейронные сети, а миэлинизация влияет на электропроводность в данном случае аксона, то плавность миэлинизации наиболее полно отвечает условию запоминания времени (меняется некоторое время задержки). Это вместе с семантической информацией, “записанной” в дендритах и шипиках, а также вместе с изменением времени установления связи с другими нейронами как раз и соответствует условию не количественного, а качественного запоминания времени, т.е. соответствует хроносу живого организма.

Кстати, именно из этого условия следует величина максимальной продолжительности активной жизни организма, которая соответствует времени полной миэлинизации аксонов. Некоторые данные говорят, что максимально возможная продолжительность жизни составит для человека 135 календарных (земных) лет, если не возникнут какие-либо условия увеличения продолжительности миэлинизации аксона. На данном этапе заметим, что миэлинизация отнюдь не всех аксонов может быть хранилищем хроноса, а только тех, которые участвуют в обработке (запоминании) семантической информации, обеспечивая “синхронизацию” “полей информации”.

Итак, здесь принята совершенно определенная модель механизма запоминания, основанная на выявлении функционально необходимого качества запоминания. На этом основании проведен анализ функций всех “элементов” мозга, пригодных для запоминания с учетом характера запоминания. Поэтому подведем итоги.

Во-первых, в каждом нейроне имеются образования, в которых может храниться семантическая, т.е. смысловая, информация. Информация хранятся в отвлеченном, качественном виде, образуя “поля” информации, изменяющие свой “рельеф” от характера заносимой в них информации. Каждое новое понятие образует некоторый “холм” информации, относящейся только к данному понятию.

“Поля” информации строго упорядочены по смысловому содержанию на основе адресно-семантической системы, позволяющей на качественном уровне практически мгновенно “подбирать” наиболее подходящее “изображение”, максимально соответствующее новой (поступающей) информации на принципах конгруэнтности и выявлять не только “сходство”, но и “несходство”. Такой принцип организации позволяет проводить анализ семантической информации без ее измерения.

Во-вторых, в нейроне, благодаря которому обеспечивается запоминание, имеется хранилище хроноса, т.е. времени. При этом временной параметр также хранится в качественном содержании и отражает продолжительность времени от начала жизни организма. Наличие в одном функциональном узле одновременно двух типов памяти - семантической и временнòй - позволяет организму отделять “вчера” от “сегодня” и узнавать “сегодня” через “вчера”.

Однако этим вопрос об организации памяти не исчерпывается. Исследователи не без оснований полагают, что элементами памяти могут быть также клетки нейроглии.

“Наиболее распространенный тип глиальных клеток называют астроцитами за их звездчатую форму. Считается, что астроциты очищают внеклеточное пространство от избытка медиаторов и ионов, способствуя устранению химических “помех” для взаимодействий, происходящих на поверхности нейронов... Хотя все это не может пока считаться окончательно установленным, астроциты, по-видимому, играют существенную роль в передаче некоторых сигналов, важных для динамичной регуляции синаптической функции...

Глиальные клетки другого основного типа лучше всего определить через их функцию. Некоторые аксоны имеют изоляцию, обеспечивающую быстрое проведение электрических импульсов. Этот клеточный изоляционный материал называется миэлином. Он представляет собой плотную оболочку, образованную слоями мембраны специализированной глиальной клетки - олигодендроцита... В периферической нервной системе глиальные клетки, образующие миэлин, называются шванновскими клетками” (Ф. Блум, А. Лейзерсон, Л. Хофстедтер “Мозг, разум и поведение”, М., “Мир”, 1988 г., стр. 46-48).

Если взять за основу данные экспериментов, что клетки нейроглии могут хранить семантическую информацию, то из этого следует, что в мозгу имеется еще одно необычайно мощное по своим возможностям запоминания структурное образование (которое является нейроглией), а памятью, если так можно выразиться, пронизан весь организм. Следует учесть, что клетки нейроглии имеют способность делиться, т.е. увеличиваться в количестве, то, следовательно, емкость памяти в этом случае получается просто безграничной.

Тем не менее, сказать что-либо более определенное о механизме участия нейроглии в процессах запоминания не представляется возможным. Скорее всего, нейроглия может непосредственно участвовать в работе механизма синтеза принципиально новой информации, образуя поле эвристической информации, о необходимости которого будет говориться в дальнейшем.

8. МЕХАНИЗМ “УЗНАВАНИЯ”

Теперь сделаем попытку увязать все сказанное о структурных элементах памяти в единое целое.

“Поля” информации, образуемые дендритами и шипиками, очевидно, хранят все сведения о разнообразных “образах”, встречающихся в жизни организма. Нейроглия, клетки которой окружают нейронную сеть, переносит всю хранящуюся в этих “полях” информацию, на себя. Причем, взаимодействие дендритов и нейроглии в данном случае может быть таково, что в дендритах и шипиках хранится только основная, т.е. в некотором смысле “структурная” часть образа. Нейроглия формирует тот самый непрерывный бескадровый “фильм”, о необходимости хранения которого говорилось выше, и позволяет синтезировать необходимые добавки к сформированным интегральной и дифференциальной составляющих полной функции отражения. Именно благодаря таким добавкам становится формирование полной функции отражения.

В итоге образуется единое информационное пространство, имеющее, с одной стороны, достаточно жесткую связь отдельных “информационных полей” благодаря нейронным сетям (через аксоны). С другой стороны, эта информационная сеть имеет способность расширяться и развиваться, благодаря росту дендритов и образованию новых синаптических связей между нейронами, а также способностью нейроглии размножаться. Кроме того, миэлиновая оболочка аксонов, запоминая семантическую информацию о текущем времени, позволяют организму увязать текущую хронику событий с моментом запоминания, т.е. является хроносом.

По-видимому, именно миэлинизация определяет время жизни организма, так как только в этом случае будет обеспечено условие непрерывного запоминания текущей жизни для обеспечения непрерывности ее восприятия (“узнавания”, “запоминания”, “вспоминания”). Напомню, что в главе, посвященной анализу информационной модели гомеостаза, приводился пример “обучения” одного из видов инфузорий. Было достаточно наглядно продемонстрировано, что в случае “остановки” хроноса жизнь организма действительно прекращается.

Что касается непосредственных хранителей информации в памяти живого организма, то к ним, несомненно, следует отнести как ДНК и РНК, так и белки и белково-углеродные соединения, поскольку все эти молекулярные образования чрезвычайно пластичны и имеют широкий диапазон химической перестройки, что и необходимо для организации памяти на качественном уровне.

Необходимо учитывать, что если мы сделаем попытку “прочесть” записанное в одной молекуле, то нас будет поджидать жестокое разочарование, поскольку в качественном смысле в таких молекулах по отдельности ничего не “записано”, но может быть “прочтено” только при совокупном и одномоментном “чтении” молекулярных “сдвигов” с огромного количества молекул “памяти”.

Этому, в частности, соответствует представленная выше “картинка”, иллюстрирующая принцип отображения информации в памяти на основе “символов” информации (рисунок 14), имеющихся в любых сенсорных “полях символов”. Это означает также и то, что любая входная от сенсоров информация “раскладывается” на подобные “элементы”, которые и опознаются. Именно такой принцип позволяет “измерять” входную информацию, не измеряя ее в буквальном смысле, т.е. проводить качественный, в определенном смысле - структурный анализ, на основе которого и производится само “узнавание”.

Собственно “узнавание” осуществляется путем синтеза новой функции, являющейся суммой интегральной и дифференциальной функций отражения, поскольку левое полушарие “узнает” свою картинку, а правое - свою. Мозолистое тело и комиссуры мозга обеспечивают функциональное суммирование интегральной и дифференциальной функций отражения, т.е. в итоге формируется полная функция отражения, которая благодаря механизму компенсации входной (от сенсоров) информации завершает процесс опознавания.

В качестве иллюстрации рассмотрим пример “узнавания” принципиально нового элемента, каковым, положим, выступает некоторый “треугольник”, а в памяти хранится только “изображение” “квадратика”, т.е. рассмотрим механизм “учебы” произвольного живого организма.

Нетрудно увидеть, что диаграмма “узнавания”, представленная на рисунке 15, соответствует не только механизму формирования интегральной, но и дифференциальной функции. Однако во втором случае при анализе будут использоваться иные критерии, поскольку при синтезе дифференциальной функции необходимо выявлять не столько соответствие, сколько отличия, т.е. принцип неправдоподобия.

Принципиально новый входной стимул, соответствующий “треугольнику” воспринимается в данном случае сенсором целиком (рисунок 15а) и по принципу конгруэнтности в левом и правом полушарии мозга ему отыскивается запомненный ранее стимул (рисунок 15б).

Затем в правом полушарии формируется интегральное “изображение” нового стимула, которое сохранит “изображение” ранее запомненного стимула (рисунок 15г). В левом полушарии выявляется разность, которая в этом случае будет соответствовать рисунку 15д.

Далее оба выявленных в полушариях компонента через мозолистое тело и комиссуры суммируются и поступают одновременно в правое и левое полушария. Это в итоге “создает” в обоих полушариях новое “изображение”, которое будет в идеале в точности соответствовать входному стимулу, т.е. “треугольнику”.

Выше отмечалось, что поиск в “пространстве”, предназначенном для выявления дифференциальной составляющей, осуществляется совершенно так же, как и при отыскании “правдоподобной” информации, т.е. вниз по “склонам” в сторону наибольшего подобия, или наибольшей “конгруэнтности”, соответствия (см. рисунок 14). Но при “отыскании” нужной информации выявляются отличия как разность накладываемых “изображений”. Данная разность и является дифференциальным компонентом функции отражения, который поступает в устройство синтеза полной функции отражения, где суммируется со сформированной на основе “конгруэнтности” интегральной функцией.

Теперь, надеюсь, становится совершенно понятным тот принцип анализа, которым я руководствовался при рассмотрении итогов “эксперимента” на расщепленном мозге. Возможно, что там я и допустил какие-либо неточности в объяснении, но не в итоговом результате. Описанная здесь модель действительно дает полное понимание реально существующего механизма “узнавания”, совмещенного с адресной системой.

Именно результат эксперимента на человеке с расщепленным мозгом и позволяет сделать однозначное заключение, что система организации памяти действительно такая.

Описанный механизм “узнавания”, совмещенный с адресной системой, показывает необходимость записи идентичной информации в левое и правое полушария мозга. Кроме того, описанный механизм позволяет понять еще один механизм формирования эмоций: в правом полушарии - при отсутствии “конгруэнтного” “изображения”; в левом полушарии - при превышении некоторого допустимого значения дифференциальной составляющей.

Более сложным моментом формирования эмоций будет разноадресность результатов поиска в левом и правом полушариях мозга или, что еще хуже - нарушения условий записи идентичной информации в оба полушария. Это, в принципе, (и то, и другое) может давать и серьезные психические отклонения (психическое заболевание, неадекватное поведение и т.п.).

9. ЗАПОМИНАНИЕ И ВСПОМИНАНИЕ

Описанная модель работы памяти живого организма (в данном случае, человека) позволяет понять не только механизмы опознавания и воспроизведения запомненной информации, но и объяснить случаи нарушения памяти.

Ранее было принято, что память организма не способна забыть что-либо, поскольку организму жизненно важно сохранять все о себе для каждодневного узнавания себя и своего окружения, своей сферы бытия. Было также принято, что запоминание информации состоит из собственно запоминания, связанного с “узнаванием”, закреплением запомненной информации и фиксирования всего запомненного, т.е. процесс запоминания был уподоблен фотографическому процессу.

Теперь можно сформулировать примерный механизм запоминания в той части памяти, которая “связана” с центральной нервной системой, о чем было сказано в начале данной главы.

Первоначально собственно запоминание связано с электрическим разрядом в структурах мозга, возникающее непосредственно после “узнавания”, т.е. после формирования полной функции отражения. Этот разряд происходит синхронно по всем “полям”, где выявлены компоненты интегральной и дифференциальной составляющих полной функции отражения. Данная “процедура” разряда необратимо запускает в работу биохимические преобразования (синтез белков или РНК, ДНК). При этом происходит рост дендритов или преобразование шипиков, образование новых синапсов или миэлинизация имеющихся. Это вторая фаза запоминания, которую можно обозначить именно как “проявление” запомненной информации.

Поскольку полевая структура души непосредственно пронизывает все структуры мозга (а мозгом следует назвать, по-видимому, всю нервную сеть), то процесс биохимических преобразований сопровождается одновременно модуляцией полевой структуры, что и является вечным фиксированием запомненной информации, с которой данный субъект уже никогда не расстанется, даже если произойдут разрушения соответствующих структур мозга. Воспроизведение информации, хранящейся на полевом уровне, обусловлено только соответствующей синхронизацией информации, находящейся в “информационных полях”. Только физическая смерть субъекта или буквальный исход души из сомы, что, например, происходит во время глубокой медитации, способно отделить запомненную информацию от данного субъекта.

Следовательно, нарушение памяти в результате черепно-мозговой травмы обуславливается тем, что при выключении сознания организма нарушается взаимодействие нейронной сети, что, в частности, приводит к нарушению работы аксонов, т.е. нарушается работа хроноса. В результате вся информация, запомненная непосредственно перед травмой, уже не может быть воспроизведена организмом самостоятельно ни при каких условиях, так как из запоминания исчезает в этом случае один важнейший компонент (хронос), необходимый для непрерывности сознания. Это не означает, что информация, связанная с травмой, не запоминается на полевом уровне. Изучая информационную модель души, мы увидим, что даже при летальном исходе для пострадавшего эта информация не исчезает.

Теперь необходимо достаточно правдоподобно изложить и механизм воспроизведения (вспоминания). Для этого припомним, что во всех случаях, когда нам необходимо что-либо вспомнить, мы пытаемся на основе либо какого-либо “ключевого” слова, либо иной “узловой” мысли, выраженной в каком-нибудь кратком символе, фактически подобрать искомый ответ в своей памяти. Описанные ранее четыре структуры мозга на основе данной “узловой” информации осуществляют поиск подходящей функции отражения, хранящейся в памяти. В главе 1.2 такой механизм уже был в своей основе описан, поэтому вновь воспроизводить его здесь не будем.

Если воспроизводится полная по содержанию функция отражения, то мы переживаем момент типа “эйдетического” воспоминания. Если же отыскивается только “схема” нужного ответа, т.е. функция отражения воспроизводится частично, не по всем “полям” информации,  мы переживаем обычное, рядовое воспоминание, из числа тех, что сопровождают нас всю жизнь. Это, видимо, обусловлено тем, что не по каждой из аксонных связей найдено необходимое дополнение к схеме ответа, т.е. опять же по каким-то причинам нарушена работа хроноса.

Итак, существует возможность точного восстановления любой информации, хранящейся на полевом уровне в структурах души. Для этого необходимо освоить методы перевода “полевой” информации на “инструментальный” уровень. Здесь необходимы, по-видимому, приемы специального гипноза или особые методы экстрасенсорики, чтобы осуществить такое “обратное” перекачивание информации. Многочисленная практика восстановления “утраченной” информации использует как раз методы специального гипноза, т.е. это не является чем-то особенным или необычным. Заметим попутно, что рассмотренные ранее варианты “нестандартного” формирования функции компенсации соответствуют как раз различным вариантам “обратного” преобразования информации из полевой части памяти в “инструментальную”. Главное: необходимо знать точные методы выполнения подобных процедур.

Понятно, что в условиях экспериментов по изучению свойств памяти само запоминание предъявляемых стимулов не всегда “окрашено” какими-либо эмоциями. При простом, неповторяющемся предъявлении стимулов их воспроизведение будет затруднено как раз в силу того, что в “полях” информации у запомненной информации нет особых признаков.

Следовательно, опыты с тахистоскопом не могут дать объективной информации об устройстве памяти, хотя в ходе эксперимента происходило полное “узнавание” как вербальных, так и невербальных стимулов: при необходимости любой из испытуемых смог бы полностью описать каждый из предъявленных стимулов. Эксперименты по выявлению вызванных потенциалов, как теперь становится совершенно понятно, связаны с самим запоминанием повторяющихся через небольшие интервалы времени стимулов, что соответствует уже не только самому запоминанию, но и росту в “поле” соответствующей информации “холма” от повторяющейся информации, что соответствует положительной эмоции от “узнавания”. Именно поэтому нельзя считать методики с выявлением вызванных потенциалов достаточно корректными. Таким образом, действительно, обе методики не дают достоверных данных для изучения свойств памяти.

10. МЕХАНИЗМЫ РЕЧЕОБРАЗОВАНИЯ И РЕЧЕФОРМИРОВАНИЯ. СЕНСОРНЫЕ ТРАКТЫ И ПАМЯТЬ

“Информационные поля”, рассмотренные выше, целесообразно понимать как “поля символов” информации. Такая оговорка необходима, так как принцип организации этих полей в разных сенсорных трактах совершенно одинаков. Однако “кружок” или “треугольник” в иных, по сравнению со зрительным, сенсорных трактах будет соответствовать совершенно иному стимулу со стороны соответствующего сенсора. С учетом сделанной оговорки перейдем к рассмотрению формирования “полей символов” информации в трактах слуха, речи, моторном.

Особенностью тракта слуха (как системы) является очевидная многоэтапность его формирования в процессе онтогенеза. На первом, самом начальном этапе формируется первичное “поле символов” за счет восприятия внешних звуков без какого-либо анализа. Этот этап, как представляется, чрезвычайно важен, поскольку в этот период “символы” соответствуют интегральным, сложным звуковым внешним сигналам. Например, мать, разговаривая со своим малышом, неоднократно повторяет несложные и повторяющиеся в своей основе слова и фразы, которые постепенно фиксируются в слуховом “поле символов”.

Более того, начало формирования первой фазы этого пространства “символов” относится еще к внутриутробному развитию: плод слышит внешние звуки достаточно хорошо, и если они повторяются, то тогда и происходит формирование соответствующей совокупности некоторых интегральных “символов”. Но главным образом этот этап проходит уже после рождения ребенка.

Чем же важен данный этап? Ведь, казалось бы, младенец еще ничего “не слышит” в нашем привычном понимании, т.е. какой-то адекватной реакции на слова еще нет совершенно. Мне представляется данный этап формирования “символов” слухового тракта принципиально важным потому, что в этот период закладывается фундамент в буквальном смысле будущего речевого тракта приема/передачи информации. Иначе говоря, в слуховом тракте на данном этапе формируется тот самый “психический сенсор”, о котором я писал выше.

Это обозначает такое психическое “образование” младенца, когда подготавливается слухо-речевой канал, включающий формирование сложнейших моторных функций для произнесения определенных, осмысленных звукосочетаний. Если на данном этапе произойдет психическая депривация младенца, то будущий рече-слуховой тракт будет сформирован с искажениями или вообще не будет сформирован. Следовательно, при полностью “исправном” слуховом и речевом трактах человек останется немым и глухим, если данная депривация будет продолжаться достаточно долго.

Особенностью формирования слухового “поля символов” на данном этапе является не только его интегральный характер, но и формирование фиксируемых в памяти временных последовательностей для определенных звукосочетаний. В этом, собственно, и состоит интегральный характер первого этапа формирования “полей символов” слухового тракта. Это выливается в конечном итоге в подготовку программ синтеза соответствующих функций отражения. Именно поэтому так важен данный этап - должны быть сформированы некоторые константные первичные программы последовательного синтеза ряда фундаментальных функций отражения, являющихся теми самыми “кружочками” первых “холмов" и “хребтов” в “полях символов” рече-слухового тракта. Вот почему психическая депривация на данном этапе (по тракту слуха) так опасна.

После формирования первого, “интегрального” “поля символов” тракта слуха (точнее - в конце его формирования) начинается этап формирования дифференцированных “символов”. Теперь в “поле символов” слуховой информации появляются “кружочки”, соответствующие отдельным звукам, издаваемым самим младенцем. На данном этапе подключается канал внутренней слуховой связи между колебаниями собственных голосовых связок и ушами. Это означает, что случайно произносимые звуки при выдыхании воздуха из легких в сочетании со случайной артикуляцией постепенно осознаются как вполне значимые сигналы и запоминаются.

Наиболее простой звук, не требующий каких-то сложных артикуляций, - звук произносимой буквы “а”. Поэтому в любой народности с любым по сложности родным языком этот звук, произносимый младенцем, будет самым первым. Это и есть первейший “кружок” в дифференциальном пространстве “поля символов” тракта слуха, который (что очень важно) совершенно определенно сопряжен по интегральным функциям с будущим “полем символов” речевого тракта и моторного тракта. Уже на этапе формирования первого “кружка” от буквы “а” закладывается основа будущей функции отражения - временной программы формирования звуков, так как звучание даже простейшего звука требует определенной продолжительности существования конкретной функции отражения.

Здесь я вынужден выступить против мнения о существовании так называемых “реликтовых” (по мнению Ж. Пиаже) звукосочетаний: “ма”, “ба” и так далее. Действительно, эти звукосочетания внешне предстают таковыми, поскольку имеются в “первичной речи” младенцев любой национальности и даже в “речи” глухих от рождения младенцев. Однако в психике человека вообще нет ничего реликтового. Ничего не передается на генетическом уровне: все человек должен добывать своим непрерывным и постоянным, каждодневным трудом.

Информационно-отражательная модель объясняет их происхождение иначе: как естественно-непроизвольные рече-слухо-моторные реакции, фиксируемые в норме в “поле символов” тракта слуха, в котором уже имеется некоторое пространство “символов”, сформированных на первом этапе. Взрослым окружением младенца эти “символы” приспосабливаются к языку своей национальности за счет активного воздействия на условия развития следующих, более сложных функций отражения.

Поэтому следует сказать, что речь на любом этапе существования человека – от момента его появления как вида до сегодняшнего момента – есть чисто социальная функция. Это должно быть положено в схему, объясняющую происхождения речи человека. С этой позиции можно сделать вывод – в происхождении речи главным все-таки является социальное “образование” человека, а не уровень развития его мозга. Загадкой здесь может быть лишь то, как человек сумел преодолеть действие исторически имевшейся психической депривации, т.е. того состояния, когда человек (и его сообщество) не мог сказать еще ни одного слова.

Возвращаясь к рассмотрению процессов становления речи младенца человека, отметим, что психическая депривация на данном этапе развития психики приводит к необратимым последствиям, и человек может остаться немым и глухим, хотя его аппараты слуха и воспроизведения звуков были и будут вполне нормальны.

Второй этап, естественно, является чрезвычайно важным для формирования речевых зон (первичная слуховая зона, зоны Брока и Вернике) в мозге человека, но эти зоны пока идентифицированы только для левого полушария (у человека).

Информационно-отражательная модель позволяет сделать однозначный вывод, что проведенных исследований явно недостаточно для полного понимания механизма формирования речи: в правом полушарии должны быть свои, специфические “зоны Брока и Вернике”, которые участвуют в формировании речи иным, интегральным образом. Эти “зоны”, конечно, будут не такими и будут иметь иные функции, о которых сказать на данном этапе что-либо определенное нельзя, кроме того, что они должны быть.

В качестве прекрасной иллюстрации наличия своих речевых зон, специфических и сугубо специализированных “зон Брока и Вернике” в правом полушарии головного мозга может быть следующий пример.

Сначала немного предыстории. Моему внуку - Кирюше - мы начали читать книги, когда ему исполнилось всего 10 месяцев от роду. Сначала это были простейшие стихи А. Барто. Потом к ним добавилась книжка В. Маяковского “Стихи детям”. Стихи мы читали по двадцать-тридцать раз подряд, поскольку этого просил Кирюша. Создавалось впечатление, что он заучивал их наизусть, хотя это непосредственно проверить мы не могли. В дальнейшем количество прочитанных ему книг возросло существенно. Следующие книги были уже далеко не такими простыми, как первые. К одному году и десяти месяцам Кирюша хорошо знал животных Америки и Африки по книгам и “живьем” (зоопарк у нас под боком и многих зверей из книг он мог видеть каждую неделю). Прочитаны были ему и такие книги как “Конек-горбунок”, “Приключения Буратино” и так далее.

В том, что он хорошо помнил содержание всех прочитанных ему книг, мы убеждались по тому, что многие книги “попадали” у него в особую милость, и Кирюша мог их слушать каждый день, зная, где и на какой странице что расположено. Кроме того, он полюбил самостоятельно часами рассказывать себе (или кому-то?) что-то из этих книг на своем, пока еще “птичьем” языке.

Когда Кирюше исполнилось полтора года, я начал ему показывать книги из серии “Камни Урала” – “Малахит”, “Агат”, “Родонит” и так далее, изданных в свое время Средне-Уральским книжным издательством. Это очень красочные книги с прекрасными фотографиями минералов Урала и изделий из них. В книгах этих, кроме всего прочего, есть также много цветных фотографий уральских пейзажей. Среди этих фотографий имеется и фотография старинного Высокогорского рудника, превратившегося со временем в огромную яму.

Наверное, именно благодаря этим книгам об уральских минералах одни из первых слов, освоенных Кирюшей в возрасте около полутора лет (или чуть старше) стали такие: “камин”, “камея”, “камень”. Причем слово “камея” он выговаривал совершенно чисто, а слово “камень” у него звучало как “каменя”. Заметьте: букву “я” он выговаривал совершенно четко, проблем никаких с произношением этой буквы не было. Более того, такие сложные и похожие слова, как указано выше, им произносились не как-то абстрактно, а вполне конкретно и осмысленно, не путаясь друг с другом. Замечу в дополнение, что сам Кирюша с самого начала “обнаружил” себя как явно выраженный правша, т.е. по представлениям психологов, его речевые центры формировались с самого начала как будто в левом полушарии мозга. Вот и вся предыстория.

Нам, взрослым, может быть непонятно, какая может возникнуть сложность для ребенка произнести слово “я” с осмыслением к чему это слово относится, если в контексте с другими звуками буква “я” уже произносится четко и ясно. Если бы речью управляло только левое полушарие, что принято, например, для “правшей”, то и проблем бы никаких не возникло.

Но суть проблемы состоит именно в том, что некоторый символ слова “я” должен возникнуть в правом полушарии, приобрести самостоятельное семантическое звучание, отличное от семантического значения звука буквы. Замечу, что алфавит Кирюша освоил примерно к одному году и семи месяцам по специальной книжке-азбуке. Так вот: слово “я” Кирюша освоил только к одному году и десяти месяцам от роду. Следовательно, для этого должно было произойти определенное функциональное преобразование в речевых зонах. Но у истории с буквой-словом “я” имеется очень интересное продолжение.

Когда Кирюша хорошо освоил слово “я” (буква “я” была освоена существенно раньше), это породило новую загадку. Показывая в очередной раз книгу “Малахит”, я остановил его внимание как раз на фотографии остатков Высокогорского рудника, сказав: “Посмотри, какая большая яма”. Кирюша согласно кивнул мне. Я попросил его произнести слово “яма”.

Казалось бы, никаких проблем у него не должно было возникнуть: звуки буквы “я” и слога “ма” им хорошо усвоены и уже произносились. Осталось их только объединить воедино. Но не тут-то было! Произнести слово “яма” Кирюша никак не смог и решительно помотал в знак протеста головой: несмотря на то, что рече-слухо-моторный тракт его, казалось бы, был уже подготовлен к произнесению слова “яма”, само произношение этого слова было связано с иным механизмом - с механизмом интегрального понимания этого слова.

Что произошло в этом случае?

Буква “я” уже перестала для него звучать просто как звук, стала и буквой и словом-символом. Слог “ма” тоже у него четко был увязан с символом-словом “мама”, т.е. нерасчленимым, единым, монолитным. Поэтому, чтобы Кирюша мог произнести слово “яма”, у него должен был сформироваться совершенно новый символ, связанный не столько с какой-то конкретной ямой, сколько с некоторой речевой абстракцией ямы. Но сформироваться-то этот символ должен был не где-нибудь, а именно в соответствующей речевой зоне правого полушария.

Давайте проанализируем данный пример с позиции сложившейся уже очень давно модели речеобразования.

“Поражение каждой из этих зон - как зоны Брока, так и зоны Вернике - ведет к расстройствам речи, но характер этих расстройств совершенно различен. При афазии Брока речь становится затрудненной и медленной, с нарушенной артикуляцией. Ответ на вопрос часто имеет смысл, но он редко дается в виде грамматически правильно построенного предложения. Особые трудности возникают со спряжением глаголов, с произношением и со связующими словами, а также со сложными грамматическими конструкциями. В результате речь приобретает телеграфный стиль...

При афазии Вернике речь фонетически и даже грамматически нормальна, но ее семантика нарушена. Слова обычно связываются без особого труда и имеют правильные окончания, так что высказывания носят характер правильно построенных предложений. Однако слова нередко оказываются неподходящими, и среди них встречаются бессмысленные слоги и окончания слогов. Примечательно, что даже в тех случаях, когда отдельные слова правильны, высказывание в целом выражает смысл каким-то обходным путем... На основе анализа этих дефектов Вернике сформулировал представление о программировании речи в мозгу.

За прошедшие 100 лет были получены многочисленные новые данные, но основные принципы, установленные Вернике, все еще сохраняют свое значение. Согласно его модели, основная структура высказывания возникает в зоне Вернике. Затем она по дугообразному пучку передается в зону Брока, где включает детальную и координированную программу вокализации. Эта программа приходит в смежные лицевые области моторной коры, которая активирует соответствующие мышцы рта, губ, языка, гортани и т.д. Зона Вернике не только принимает участие в речеобразовании, но и играет большую роль в понимании произносимых слов, чтении и письме.

Когда слово прослушивается, звук вначале воспринимается первичной слуховой корой, но если его нужно воспринять как словесное сообщение, сигнал должен пройти через смежную зону Вернике. Когда слово читается, зрительный образ (из первичной зрительной коры) передается в угловую извилину, которая производит определенное преобразование, ведущее к появлению звуковой формы слова в зоне Вернике. Написание определенного слова в ответ на некоторую устную инструкцию требует того, чтобы информация прошла по тому же самому пути в обратном направлении: из слуховой коры в зоне Вернике и к угловой извилине” (“Мозг”, пер. с англ., М., “Мир”, 1984 г., стр. 223-225).

У меня нет причин сомневаться в корректности модели речеобразования, предложенную Вернике. Однако давайте посмотрим, отвечает ли она описанному случаю онтогенетического речеформирования.

Для начала укажу, что семантическое понимание звучания слова “яма” у Кирюши было совершенно полное. Он понимал не только смысл предъявленной картинки с изображением конкретной ямы, но и понимал физическое значение этого слова из своей еще небольшой практики (он спокойно, например, произносил слово “копай”, имея в виду именно конкретную яму). Понимал он и звучание этого слова без каких-либо ограничений. Итак, зрительная зона и зона Вернике у него были как-то подготовлены к произношению. Теперь посмотрим - была ли у него подготовлена зона Брока к произношению слова “яма”. Букву и слово “я” он понимал и произносил, т.е. с точки зрения наличия программы вокализации первого слога проблем не было. Аналогично и со вторым слогом.

Следовательно, при наличии полного понимания содержания слова и явления, а также при условии наличия соответствующей программы вокализации, проблемы произношения слова “яма” не было никакой. Однако произнести слово “яма” он не смог - не хватало чего-то фундаментального, системообразующего. Именно поэтому я полагаю, что это системообразующее начало - интегральный символ - должно сформироваться в правом полушарии. Вполне возможно, что таким началом речевой зоны правого полушария является более высокий символ слова “яма”, позволяющий объединять программы вокализации отдельных слогов, хранящихся в левом полушарии.

В дальнейшем, спустя два месяца, Кирюша стал уверенно говорить слово “яма”. При этом он при появлении знакомой картинки сразу говорил это слово и смотрел на меня, ожидая, по-видимому, похвалы. Прав я или нет, рассудит время. Но если все же прав, то, по меньшей мере, модель речеобразования Вернике придется не пересматривать, но существенно дополнять.

Вот мнение Дж. Х. Джексона, как-то подтверждающее высказанное предположение о роли правого полушария мозга в речеформировании и в речеобразовании.

“Мы говорим, что правое полушарие является полушарием, от которого зависит автоматическое использование слов, а левое полушарие - это полушарие, где автоматическое использование слов сочетается с их произвольным использованием... Левая половина мозга позволяет нам говорить; правая - воспринимать предложения” (Дж. Х. Джексон “О природе двойственности мозга”, выдержки из работы Jackson H. “De la nature de la dualite du curveau” в сборнике “Нейропсихология”, М., изд. МГУ, 1984 г., стр. 35-36).

Следовательно, в формировании речи на любой стадии развития человека – от младенца до взрослого, – несомненно, участвуют оба полушария головного мозга, причем “поле символов” речи в правом полушарии качественно отличается от подобного в левом полушарии мозга. Только их совместная работа обеспечивает способность к формированию полноценной речи.

Вот такое интересное наблюдение за процессом онтогенетического речеформирования и речеобразования у ребенка, позволяющее сделать заключение о несомненном наличии речевых центров в правом полушарии мозга.

Следующим этапом развития тракта слуха и механизмов речеформирования и речеобразования является этап овладения процессом формирования достаточно продолжительных по действию интегральных функций, при реализации которых малыш начинает сначала “внутренним” голосом, а затем и вслух произносить более сложные слова и фразы. Данный этап достаточно продолжительный и заканчивается тогда, когда относительно полно будет сформирована как единое целое “библиотека” программ формирования функций отражения с практически любой сложностью звуковоспроизведения.

Действительно, для произношения трех- или четырехсложного слова должна быть извлечена и задействована в первую очередь программа семантического значения слова, которое должно быть произнесено. Затем задействуется программа синтеза последовательности сложнейших движений, согласованных между собой, т.е. программа управления мышцами губ, языка, гортани и грудной клетки, или программа вокализации. При реализации этих программ включается, как средство обратной связи и контроля, слуховая система. На этом этапе для ребенка характерно то, что можно обозначить как “словотворчество”.

Так Кирюша на этом этапе начал “выдавать” в день до пяти слов, “изобретенных” им. Каждое из этих слов он повторял несколько дней (некоторые настолько долго, что в итоге отдельные превратились в имена игрушек), что говорило как раз о том, что идет “отработка” программ вокализации.

Вот часть слов, “изобретенных” Кирюшей (привожу в той последовательности, в которой они “изобретались”): “бибинюнь”, “бибинюй”, “дюка”, “кука”, “бека”, “бебека”, “бигика”, “багага”, “кока”, “бака”, “бамба”, “камеба”, “гасиганка”, “ганка”, “капсимба”, “кампап”, “гамба”, “камба”, “гагах”, “агагах”, “писики”, “галах”, “пендики”, “пентики”, “гекбух”, “газемба”, “барамба”, “карамба”, “симба-бумба”, “бумба-тюмба”.

В этот список “изобретенных” слов я заносил только те, которые были устойчивыми звукосочетаниями, т.е. воспроизводились несколько дней.

Этот этап, естественно, вновь является интегральным, но основой для него является уже собственная “база данных”, сформированная на первых двух этапах. Этап “словотворчества” относительно короток (всего два с половиной - три месяца с постепенным затуханием) и является подготовительным к следующему этапу, когда ребенок начинает повторять за взрослыми любые фразы, который может длиться существенно дольше - до полугода.

Именно на этих этапах, главным образом, может “родиться” то, что ранее я назвал “семантической глухотой”, хотя проявление такой “глухоты” скажется позже и может быть также у взрослого человека.

Функциональное назначение этих этапов состоит в отработке вокализационных программ, т.е. принципиально эти этапы необходимы, что заставляет относиться к ним очень внимательно со стороны взрослых, поскольку малейшая депривация на этих этапах, выражающаяся в малом внимании, может сказаться в последующем. Как итог формирования рече-звуковой системы является формирование не только рече-слухо-моторных стандартизованных программ, но и определенного минимума словарного запаса, а также формирование некоторой библиотеки правил грамматических преобразований имеющихся “баз данных”, т.е. правил преобразования имеющихся семантических функций отражения. Словарный запас и “библиотека грамматических преобразований” являются продуктом социума, т.е. окружения младенца. На данном этапе механизм действия психической депривации более тонкий и более “изощренный”. Последствия депривации не так катастрофичны, но их преодоление потребует достаточно больших усилий.

Развитие человеческой цивилизации породило еще один этап формирования рече-слухо-моторных процессов, который связан с овладением процессом чтения и письма. Дело в том, что человек, читая какой-либо текст, а также и при письме, так или иначе произносит его про себя “внутренним голосом”. При этом в процесс чтения естественно вовлекаются все “поля символов” данной системы. При письме, кроме того, участвуют и группы других мышц. Особенностью данного этапа является то, что помимо рече-слухо-моторных систем на данном этапе формирования функции отражения в этот процесс вовлекается и “поле символов” зрительного тракта.

Появление последнего из рассмотренных этапов формирования “полей символов” в зрительной, слуховой, звуковой и моторной зонах памяти реально подтверждает то обстоятельство, что правое полушарие участвует в рече-звуковой системе вполне конкретно, но не совсем понятно - как.

Дело в том, что практически любой человек в состоянии развить у себя способности скорочтения, что позволяет, скажем, книгу объемом в 200-300 страниц прочитывать за 30-40 минут с полным сохранением всей информации в памяти. Действие механизма скорочтения может быть объяснено тем, что человек в этом случае читает с помощью правого полушария, воспринимая информацию целиком с каждой страницы (в крайнем случае, с абзаца или отдельной строки).

Следовательно, дифференциальный компонент восприятия при таком процессе чтения совершенно или почти совершенно отсутствует. Но поскольку, как мы только что увидели, зрительный тракт при чтении определенным образом сопрягается с трактами слуховым, звуковым и моторным, то и при чтении текста только правым полушарием такое сопряжение происходит, но тоже только в правом полушарии.

Безусловно, чтение только “правым полушарием” не означает, что информация запоминается только в правом полушарии - для того и существуют комиссуры и мозолистое тело, чтобы информация запоминалась синхронно и одинаково в обоих полушариях. При чтении “правым полушарием” информация запоминается, но не анализируется, так как дифференциальный компонент отсутствует.

Конечно, механизм скорочтения может быть объяснен и тем, что при быстром чтении как-то выключается внутренний механизм вокализации, который, безусловно, тормозит процесс чтения. Однако это дало бы относительно небольшой прирост скорости чтения. Именно поэтому и можно предположить, что скорочтение главным образом должно быть связано с усвоением письменной информации правым полушарием мозга.

Не буду говорить в пользу скорочтения хоть сколько-нибудь добрых слов: я сам в детстве читал именно так и даже еще быстрее. Прошли годы, чтобы я понял глубочайшую пользу от медленночтения, когда прочитывается не только то, что в тексте, но и между строчками, что за текстом, что в подтексте. Меня сейчас интересует не интегральная характеристика текста, а те многочисленные и многозначные дифференциальные компоненты (включая собственное эмоциональное восприятие), которые, может быть, и хотел передать мне автор. Сейчас я могу сказать, что только медленночтение дает мощный инструмент для любого вида анализа. Но это - мое мнение, и читатель вправе его не учитывать.

Необходимо отдельно поговорить о механизмах формирования и приема речевых сигналов с позиции анализа действия этих механизмов в достаточно протяженные интервалы времени. Дело в том, что “узнавание” речевой информации, а также ее формирование связано с механизмом запоминания и извлечения “стандартных” программ из памяти иначе, чем осуществляется прием/передача информации по другим каналам (зрительный, тактильный и т.п.).

С одной стороны, “поле символов” речевых сигналов, по-видимому, “включается” в “работу” не так, как это происходит с иными "полями символов". Но принципы его организации должны быть такими же, т.е. там должны быть такие же “кружочки” и “квадратики”. Иначе говоря, “узнавание” должно быть таким же, или на основе точно так же формируемой функции компенсации.

С другой стороны, чтобы механизм “узнавания” мог в этом тракте (в тракте речеформирования) работать, функционально необходимо наличие специальной памяти, которую в этом случае следует назвать “оперативной”, в которой принимаемая или извлекаемая информация должны предварительно накапливаться на очень небольшое время.

Эта сугубо специализированная “оперативная” память в тракте звуковой информации в случае приема накапливает информацию о совокупности звуков, после чего происходит ее сопоставление с информацией “поля символов”.

После опознавания принятой посылки информация из этого “оперативного” запоминающего устройства автоматически стирается самим сигналом “узнавания”, соответствующего сформированной функции компенсации. Отсюда следует, что в случае поступления в единицу времени, соответствующей длительности хранения информации (до момента “узнавания”), по тракту приема звуковой информации больше сигналов, чем может хранить это “оперативное” запоминающее устройство, то в нем сохранятся, видимо, только те сигналы, которые поступили последними или те, которые были быстрее других “опознаны”. Следовательно, часть сигналов не может быть запомнена в принципе, так как осталась “неопознанной”. Видимо, наличие этой памяти и принимается исследователями в качестве “сенсорной”, хотя, как видно, это совершенно иная по функциям память.

В случае извлечения звуковой информации в эту “оперативную” память из “поля символов” извлекаются и здесь накапливаются символы будущих звуков, по которым потом формируется программа вокализации. Поскольку механизм “узнавания” в этом случае работает точно также (надо помнить, что он определенным образом сопряжен с запоминанием произносимых звуков), то “стирание” информации из этого “оперативного” запоминающего устройства будет происходить точно так же.

Если рассмотреть данное положение с нейроанатомической точки зрения, то в качестве такого запоминающего устройства может выступать, скорее всего, первичная слуховая зона. Она наиболее подходит для этих функций. Однако, возможно, что эту функцию выполняет зона Вернике, хотя это представляется менее вероятным.

Во всяком случае, такая гипотеза не противоречит возможности использования для приема-передачи звуковой информации и правого полушария мозга: в некотором смысле в этом случае левое полушарие будет выступать как ведущее, что соответствует материалам клинических наблюдений при повреждении соответствующих зон правого и/или левого полушарий мозга.

Из сказанного вытекает, что исследования слуховой и звуковой системы (человека), проведенные до сих пор, нельзя считать как-то завершенными, объясняющими полностью механизм извлечения и приема звуковой информации.

Между тем можно полагать, что и “поле символов” зрительной информации также “оснащено” оперативной памятью, назначение которой будет совершенно иным. В данном случае необходимость такой памяти обуславливается реально осуществляемым “сжатием” информации в линии связи оптического прибора (глаза) и ЦНС, поскольку на почти две сотни миллионов колбочек и палочек сетчатки глаза приходится около десяти миллионов нейронов линии связи.

Следовательно, для организации анализа информации по всему полю зрения необходим механизм последовательного опроса светочувствительных элементов и механизм обратного преобразования. Это все может функционировать при наличии указанного оперативного устройства памяти, в качестве которой может выступать, например, первичная зрительная зона. При наличии такого оперативного запоминающего устройства появится возможность “развернуть” в ЦНС картинку воспринимаемого изображения в полном объеме. Естественно, что это опять же не может быть названо “сенсорной” памятью, так как функции этой памяти совершенно иные, отличающиеся также и от оперативной памяти тракта слуха.

Имеется еще одно “поле символов” информации, отражающих символы всех основных видов движений, предназначенных для управления положением организма или его отдельных частей. Как правило, все действия, связанные с движением, осуществляются настолько незаметно для “внешнего” внимания, что кажется, будто они совершаются автоматически. Такое мнение очевидно ошибочно. Скажем, и ряд других проявлений разума, например, чтение и, даже, речь, также совершаются внешне автоматически. Активное влияние разума только угадывается.

Я во всех случаях буду выступать против признания любого вида автоматизма поведения любых организмов: разум всегда управляет, но не всегда очевидны его проявления.

Что наиболее точно подтверждает управление движениями со стороны разума всеми видами движений, так это то, что у большинства достаточно высокоразвитых живых организмов (например, у млекопитающих и у многих птиц) движения, присущие взрослому индивиду, развиваются онтогенетически. Следовательно, в онтогенезе у них должны быть сформированы свои “поля символов” со своими “кружочками” и “квадратиками”, соответствующими некоторым элементам движения. Само же движение управляется достаточно сложной (но более простой, чем в других трактах управления) функцией отражения. Кроме того, в подавляющем большинстве случаев движение должно быть сопряжено по составляющим или по целевым параметрам с трактами зрения, обоняния, тактильных данных.

Следовательно, функция отражения при управлении движением не может быть простой, а движение не может совершаться вне сознания, т.е. автоматически. Как говорится: “Смотреть - не значит видеть!” Так и здесь. Мы не задумываемся над своими движениями - и это хорошо. Но это не значит, что мы не обдумываем свои движения даже в их малейших нюансах.

Иначе говоря, с позиций информационно-отражательной модели понятие “подсознание” исчезает и не должно быть когда-нибудь использовано. Все случаи, когда человека “озаряет” говорят, скорее, о том, что человеку дается истинная подсказка Свыше как знак некоторой милости Божьей. Могу лишь добавить, что человек должен относиться совершенно серьезно к таким “подсказкам”, не считать себя каким-то сверходаренным или сверхумным.

Вообще следует сказать, что модель психических функций, рассматриваемая здесь, как уже увидел читатель, просто обязывает отказаться от большого числа устоявшихся воззрений и мнений.

11. ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СХЕМА СЕНСОРНОЙ ПАМЯТИ

Итак, мы уже рассмотрели широкий круг проблем, связанных с видом представления информации в памяти живых организмов, способов узнавания и поиска нужной информации, вопросов общего устройства механизма запоминания на структурных и молекулярных образованиях мозга.

Для завершения данного этапа анализа нам осталось рассмотреть принципы общей организации памяти, т.е. осталось рассмотреть общую функциональную схему сенсорной памяти, или функциональную схему мозга (в данном случае, человека).

В некотором смысле основой, “сердцем” памяти, осуществляющим общее управление работой (поиск нужной информации, формирование функции отражения, запись ее в память) является узел управления, состоящий, как было описано в главе 2, из четырех структур, обеспечивающих вероятностное разделение внешних объектов на важные и второстепенные, а также потребностей на доминантные и субдоминантные.

Сигналы от узла управления организуют опознавание в “полях символов” информации сигналов от сенсоров внутреннего и внешнего, раскладываемых на микрофрагменты – “кружочки”, “квадратики” и т.д. Это опознавание осуществляется на фоне синхронизации от хроноса. С “полями символов” информации непосредственно сопряжены соответствующие им “поля стандартных программ”, где хранятся правила, “полученные” разумом либо генетически, либо в процессе обучения.

Очевидно, что для использования “стандартных программ”, полученных генетически, не требуется участие хроноса. Но поскольку все эти “стандартные программы” определенно адаптируются под конкретную ситуацию, то, следовательно, они “переписываются” в адаптированном виде вновь (наверное, в поля программ) уже на фоне хроноса.

Функция компенсации формируется на основе функции отражения и осуществляет компенсацию сигналов сенсоров внешнего и внутреннего, а также включает в работу механические исполнительные органы, имеющие свою собственную - местную - обратную связь, которая, как говорилось, предназначена для обеспечения требуемой точности движений.

Блок потребностей, рассмотренный в главе 2, своими входами, естественно, соединен с шинами “сенсоры внутреннего” и с выделенной частью функции компенсации, соответствующей сигналам сенсоров внешнего (см. рисунок 8).

В памяти организма имеется еще одно, чрезвычайно специализированное “поле” информации, в котором осуществляется синтез принципиально новой, отсутствующей в памяти информации, т.е. такой которая не может быть синтезирована на основе имеющегося опыта или на основе генетически передаваемой информации.

Назовем данное поле “пространством синтеза эвристической информации”. Особенность “включения” этого “пространства” в общий контур семантического управления разумом состоит в следующем. На основе сформированной в данный момент времени  совокупности потребностей, некоторых - почти готовых - функций отражения при активной работе узла управления благодаря действию этого “пространства синтеза эвристической информации” происходит "достраивание", или полное формирование требуемой для управления функции отражения, полностью соответствующей потребностям разума.

Иначе говоря, это “пространство синтеза эвристической информации” является “интеллектуальным сердцем” разума. Без него ни одно живое существо не было бы в состоянии “приспособить” имеющийся в наличии опыт или врожденные рефлексы к конкретной жизненной ситуации.

Совершенно естественно, что мощность и “вычислительные возможности” этого “пространства” тем шире и разнообразнее, чем выше на филогенетической лестнице находится конкретный живой организм. Обязательное наличие такого специфического “пространства” еще раз вынуждает сказать здесь об отсутствии как такового “подсознания”: при наличии этого “пространства” отпадает необходимость привлекать совершенно неясный механизм “подсознания”.

Особенностью данного “пространства синтеза эвристической информации” является то, что в нем не происходит какого-либо запоминания информации. В этом нет никакой необходимости, поскольку эвристически найденная функция отражения, формируемая в данном “поле”, суммируется с функцией отражения, “найденной” в “полях символов” и в “библиотеках программ”, а затем уже запоминается в “полях символов” или в “полях готовых программ” в качестве компонента общей функции отражения. Естественно предположить, что работа этого “эвристического пространства” происходит без участия хроноса.

На нейроанатомическом уровне “эвристическому пространству” информации соответствуют (должны соответствовать) как раз те зоны мозга, в которых при исследованиях не обнаружено следов какой-нибудь запомненной информации и которые предполагались как “резервные” для обеспечения пластичности (адаптируемости) функций мозга. У человека это “пространство синтеза эвристической информации” занимает (90-95)% всего объема мозга. То, что в этом “пространстве” не обнаружено следов какой-нибудь запомненной информации, вызывало до сих пор вопросы о функциональном назначении этих структур. Ошибочные представления о структуре и свойствах человеческой памяти породили представление, что человеческий мозг используется чрезвычайно слабо.

“Вы не задумывались, например, почему в этой мудрой природе (где все устроено столь рационально!) именно человеческий мозг работает лишь на 5-7% своих потенциальных возможностей? Да, у человеческого организма и у каждого органа имеется некий запас прочности. Но не такой же! Зачем нам остальные 93-95% мозговых клеток? Зачем природа создала этот сверхсложный  нейросистемный компьютер мощностью в 14 миллиардов нейронов, да плюс к тому же еще раз в десять большее количество глиальных клеток? Не в глиях ли хранится наследственная память, все ее архивы? Не здесь ли находится “блок универсальной памяти” нашего мозгового компьютера? А иначе зачем мозгу был изначально дан такой немыслимо громадный резерв” (С. Анина “Слышу я, как громко ты молчишь…”, газета “На грани невозможного”, №18(222), 1999 г., стр. 3).

На самом деле нет никакой загадки в такой “избыточности” человеческого мозга, как нет и самой избыточности. Можно даже сказать, что во имя этой “избыточности” был создан в свое время человек как самый мощный “инструмент” формирования принципиально новой информации. Именно отмеченные 90-95% человеческого мозга и предназначены по своим функциям для создания эвристической информации.

Процесс пластичной адаптации функций мозга, наблюдаемый в жизни, заключается как раз в том, что функция отражения непременно запоминается в каждом случае, причем, как это можно увидеть из рисунков 14 и 15, в виде огромной суммы “символов”. Поэтому процесс восстановления памяти, скажем, после черепно-мозговых травм заключается вовсе не в том, что, скажем, человек действительно все вспоминает сам.

Сначала ему каким-нибудь образом “обеспечивают” запись в память функций отражения, соответствующих в определенной степени прежней информации. Затем, когда восстанавливается действие хроноса, восстанавливается семантическая связь новой, недавно “записанной” информации с информацией, хранившейся прежде. Это усиливает механизм отыскания в памяти прежних следов информации на основе действия механизма проверки конгруэнтности информации. После установления такой связи “старая информация” переписывается заново на фоне положительных эмотивных проявлений, что усиливает процесс “восстановления памяти”, чего, как видно, нет и не может быть, так как все равно ничего не забывается. Кроме того, существует возможность (нередко реализуемая) перезаписи информации из полевой памяти (из структуры души) в “инструментальную”, т.е. в структуры мозга.

Если же в структурах мозга происходит разрушение только отдельных “микрозон” памяти в “полях символов”, то это мало сказывается на воспроизведении запомненной информации. При восстановлении нужной функции отражения в силу описанной особенности механизма “узнавания” и “запоминания” в виде “символов”, подобных в данном случае голографическим микроэлементам информации, существенного искажения функции отражения не происходит.

Все сказанное выше в отношении общей организации сенсорной памяти живого организма отражено в структурной схеме на рисунке 16, на которой обозначены:

- узел управления - 1;

- “поля символов” информации соответственно, например, зрительной, тактильной, звуковой, вкусовой, запаха, положения тела организма относительно вектора тяжести, сомасенсорной - 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8;

- “оперативное” запоминающее устройство “поля символов” зрительной информации - 9;

- “оперативное” запоминающее устройство “поля символов” звуковой информации - 10;

- “библиотеки” стандартных программ действий или реакций, полученные либо в процессе обучения, либо переданные генетически - 2', 3', 4', 5', 6', 7', 8';

- узел формирования функции компенсации - 11;

- блок онтогенетически сформированных потребностей - 12;

- сенсоры внешнего соответственно зрительной (световой и цветовой) информации, звуковой информации, запаха, вкуса, механического давления (в том числе и тактильные ощущения), равновесия (вектор тяжести) - 13, 14, 15, 16, 17, 18;

- сенсоры внутреннего - 19;

- хронос организма - 20;

- “пространство синтеза эвристической информации” - 21;

- сенсоры и исполнительные механизмы моторных систем организма, включая двигательные и звукосигнальные механизмы, с собственными (“местными”) обратными связями - 22, 23;

- сома (организм) - 24;

- выходное действие организма - 25.

Все связи, представленные на рисунке, обусловлены функциональной необходимостью и создавались в процессе эволюции живых организмов. Большинство из них было описано ранее (см. гл. 2), когда мы анализировали функциональную схему психики живого организма. Видно, что данная схема только уточняет и развивает принципы, отраженные в схеме на рисунок 10. Тем не менее, целесообразно еще раз подробно рассмотреть все взаимные связи структур, в данном случае, памяти.

Особенностью организации работы “инструментальной” памяти живого организма является то, что хронос участвует в поиске только для “полей символов” информации и не присутствует в обработке “стандартных программ” и при синтезе “эвристической информации”. Это означает, что сам синтез полной функции отражения не может быть увязан с процессом принятия решения, но при его нахождении либо при помощи стандартных программ, либо каким-либо “эвристическим” методом запоминание в “полях символов” осуществляется “на фоне” действия хроноса.

Процесс формирования функции отражения (полной функции) заключается в суммировании интегральной функции отражения, дифференциальной функции отражения и функции, полученной “эвристическим” методом, что отражено в связях структур памяти. На уровне нейроанатомии этот процесс суммирования обеспечивается благодаря наличию мозолистого тела и комиссур, связывающих левую и правую половины мозга (для высокоорганизованных живых организмов).

Именно поэтому представляются как совершенно безрассудные все действия с живыми организмами, в которых осуществляется расщепление мозга. Представляет интерес анализ механизма работы “эвристического пространства”. Представленные связи обеспечивают “доставку” на вход “эвристического пространства” информации (набора некоторых символов и последовательностей символов), извлекаемой из “полей символов” и “библиотек программ”, более или менее подходящих для решения задачи. В присутствии стимула от узла потребностей и при активном участии узла управления полученный набор информации рекомбинируется каким-либо образом, что и дает новые - подходящие или неподходящие - компоненты для добавки к функции отражения.

Если в результате таких рекомбинаций отыскивается нужное решение, что соответствует операции “удовлетворение потребности”, поиск заканчивается, и формирование итоговой функции отражения завершается. Если же поиск не дает результатов, то это приводит к перерасходу энергии, затрачиваемой на поиск, связанной с затратами на большое количество синаптических переключений в “полях символов”, в “библиотеках стандартных программ” и в “пространстве синтеза эвристической информации”.

В этом случае, во-первых, создается то, что называется “внутренним напряжением” и является проявлением отрицательной эмоции высокого уровня. Решение, которое принимается в этом случае, вовсе не должно отвечать условию соответствия. Иногда разум вообще не в состоянии принять какое-нибудь решение, что приводит в худших случаях к ступору, или затормаживанию.

Из рассмотренного механизма формирования функции отражения с участием “пространства синтеза эвристической информации” видно, что действительно участия хроноса в этом случае не требуется, что и было отражено в схеме. Видно также, что в “пространстве синтеза эвристической информации” действительно нет нужды запоминать какую-либо информацию: эти “поля” должны быть всегда свободными и готовыми к работе.

Более того, миэлинизация далеко не всех аксонов участвует в формировании хроноса. Как следует из только что сказанного, только те аксоны могут участвовать в “работе” хроноса, которые являются принадлежностью нейронов, образующих “поля символов” информации и “поля готовых программ”. Следовательно, сами “библиотеки стандартных программ”, полученные генетически, хранятся “вне хроноса”.

Необходимо отметить также, что все функции памяти, кроме управляющей, должны быть представлены в интегральном и дифференциальном виде, что отражено путем удвоения силуэтов квадратиков и прямоугольников структур памяти. Такое двойное представление соответствует заложенным при эволюции интегральным и дифференциальным механизмам обработки информации на качественном уровне.

Теперь осталось добавить к сказанному, что все структуры памяти функционально связаны с душой благодаря определенной “модуляции” и “демодуляции” полевой структуры души через медиаторные механизмы, а также через систему простагландинов всех типов, о чем упоминалось выше.

На данном этапе в качестве прямого и сильного аргумента в пользу наличия такой обратной связи - от полевой структуры души к структурам мозга - можно привести следующее соображение.

Человека давно интересовало, что и насколько в человеке от социального окружения и что и насколько в нем получено на генетическом уровне. В качестве внешне сильного и безупречного, на первый взгляд, аргумента приводили сравнение биографий однояйцовых близнецов, выросших с момента рождения в разных семьях и даже на большом удалении друг от друга. Казалось бы, что если у однояйцовых близнецов, выросших в подобных условиях, развиваются одинаковые привычки, одинаковые пристрастия и нередко и профессия бывает совершенно одинаковая, то в этом случае налицо, вроде бы, участие именно генетического канала передачи интеллектуальной информации от родителей к своим детям.

Фактически здесь дело в совершенно ином. А именно в том, что у однояйцовых близнецов и душа оказывается совершенно идентичной. Забегая вперед, скажу, что душа у живого организма так же индивидуальна, как и папиллярные линии на руках. И только у однояйцовых близнецов эти души совершенно идентичны. Поэтому такие близнецы живут в одном информационном пространстве души, что и позволяет им постоянно синхронизировать свои желания, свои действия, хотя ни один их них и не подозревает об этом. Но это как раз и говорит, что происходит передача информации не только от структур мозга к душе, но и от структур души к структурам мозга.

12. НЕКОТОРЫЕ ПРИМЕРЫ РАБОТЫ СЕНСОРНОЙ ПАМЯТИ

Теперь можно перейти к рассмотрению некоторых примеров, иллюстрирующих работу памяти.

В порядке такой иллюстрации работы памяти могу рассказать о той простой, но достаточно эффективной методике подготовки к сессионным экзаменам, которую когда-то я придумал (о ней я ранее упоминал) и которую мы с одним из моих друзей по институту постоянно с успехом использовали. На этом примере можно проследить реально работу памяти в соответствии с описанной структурой памяти и информационной моделью.

Сущность методики, простой по реализации, но требующей большой и продуктивной работы над материалом, заключалась в организации процесса усвоения материала.

На первом этапе работы осуществлялся только семантический анализ изучаемого курса, т.е. на этом этапе нами не ставилась задача хоть какого-нибудь запоминания материала. Нужно было просто полностью разобраться в изучаемом к экзамену объеме информации. На этот процесс мы всегда планировали столько дней, сколько их было нам отпущено для подготовки минус один день. Последний перед экзаменом день уходил на то, что вы сейчас назовете “зазубриванием”: мы просто пролистывали конспекты или учебники, восстанавливая в памяти ранее разобранный “по косточкам” материал. На такое повторение обычно затрачивалось не более часа.

В итоге за последний день перед экзаменом мы с другом успевали просмотреть пять-десять раз весь объем материала, что полностью фиксировало его в памяти. При такой подготовке мы действительно были подготовлены настолько, что “спрашивать нас было бесполезно” - мы отвечали на все вопросы без подготовки, сразу.

Поскольку сущность методики, использовавшейся нами, вам теперь понятна, проанализируем ее с точки зрения работы памяти на основе информационно-отражательной модели.

На первом этапе, когда происходил методичный разбор материала, активно работало поле эвристической информации. Формируемая после анализа функция отражения фиксировалась в соответствующих “полях символов”. На этот анализ мы, естественно, тратили много сил и достаточно сильно уставали в процессе изучения, поскольку процесс анализа, безусловно, шел на фоне сильных “отрицательных” эмоций информационно-ресурсного содержания.

На втором этапе - этапе фиксации - мы открывали очередную страницу, скажем, конспекта и полностью вспоминали ход наших рассуждений и итоговый результат. Следовательно, в этом случае на поиск нужной функции отражения затрачивалось очень мало энергии, а заново сформированная функция отражения, соответствовавшая запомненной ранее, вновь фиксировалась в “полях символов”, но при другом значении хроноса. При этом запоминание происходило на фоне “положительных” эмоций четкого узнавания, т.е. это также способствовало усвоению.

Поскольку за один день мы успевали “повторить” весь материал несколько раз, то в памяти необходимая функция отражения на фоне положительных эмоций запоминалась многократно при различных значениях хроноса. В итоге на экзамене в своей памяти мы “отыскивали” нужную информацию совершенно непринужденно, причем на любой вопрос преподавателя.

На данном примере я хотел подчеркнуть особую роль хроноса в запоминании и воспроизведении информации, что, надеюсь, мне удалось. Кроме того, на данном примере в дальнейшем мы проанализируем принципиальную разницу процессов образования и обучения.

После рассмотрения примера, связанного с обоснованием механизма запоминания, целесообразно возвратиться к вопросу о наблюдаемых в экспериментах феноменов “сенсорной”, “краткосрочной” и “долговременной” памяти.

Во всех случаях экспериментального выявления времени хранения определенного количества внешних зрительных или звуковых стимулов запоминание происходит обычным образом так, как это происходит в текущей жизни, когда вокруг “ничего не происходит”. Это означает, что запоминаемая информация никак не “маркируется” и представляет собой ту обычную информацию, которую мы обычно не вспоминаем вовсе, поскольку в специальном запоминании ее нет нужды.

В этом случае все зависит, с одной стороны, от времени предъявления стимулов, а с другой стороны, от их количества. Если участник эксперимента не применяет каких-либо мнемонических приемов (группировка, ассоциативные связи и проч.), то возможности запоминания не снижаются, но резко сокращаются возможности вспоминания всего массива предъявленных стимулов, так как в памяти не формируется какой-либо “холм”, соответствующий запоминаемой информации, что, безусловно, “маскирует” запомненную информацию.

Отсюда следует, что все современные методики проверки свойств памяти, связанные с воспроизведением предъявляемых стимулов, строятся методически неверно, поскольку в них проверяется не способность запоминания, а способность вспоминания. Это чрезвычайно важный вывод, который мы обязаны сделать.

На этом, считаю, следует завершить анализ организации и свойств памяти, из которого непосредственно следует, что памятью является практически весь организм: живой организм можно целиком уподобить “ходячей” памяти, что обусловлено принципами организации самой памяти и механизмами деятельности души организма.

ГЛАВА 7. ПРИКЛАДНЫЕ ВОПРОСЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ИНФОРМАЦИОННОЙ МОДЕЛИ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

 

Материалы предыдущих глав данного тома практически полностью описали законы развития разума. При этом мной постоянно, так или иначе, подчеркивалось не просто наличие, но и определенное действие души, хотя на данном этапе информационная модель души остается пока не рассмотренной. Эти два образования – разум и душа - тесно взаимосвязаны, обуславливают существование друг друга. Поэтому, в частности, в одном месте я даже написал, что во многих случаях под разумом можно понимать действие души.

На самом же деле следует в некотором смысле четко отделить одно от другого. Дело в том, что душа редко вмешивается в деятельность оживляемого ею организма. Исключением являются система кровообращения и случаи приема информации на полевом уровне (душой) с последующей трансформацией этой информации в структуры мозга. Ранее приводилась функциональная схема сенсорной памяти. Фактически это и есть функциональная схема разума, обеспечивающая в организме функции управления системами организма и создающая условия сохранения, обеспечение выживания и развития организма.

Следовательно, с этой точки зрения разум – это реально автономная система, обеспечивающая за счет реализации функции выживания непрерывный процесс переработки самой различной информации, немедленно транслируемой в структуры души.

С другой стороны, душа, присутствуя уже на самом нижнем уровне организма – на уровне каждой отдельной клетки, все-таки находится над организмом, не вмешиваясь в основные его функции.

Обе эти структуры фактически и образуют то, что и следует называть “живой организм”. Ни та, ни другая не могут существовать независимо друг от друга, поскольку смысл существования разума организма заключается в переработке информации об условиях жизни, а смысл существования души в организме – накопление всей информации, вырабатываемой разумом организма. Душа, вышедшая из сомы после ее смерти, перестает развиваться.

Законы развития разума здесь рассматривались вне связи с каким-либо конкретным организмом. Было показано, что психические функции универсальны и присутствуют на любом уровне филогенетической лестницы живого мира Земли. Но это не означало, что, описав законы психических проявлений, я сказал все полностью.

Фактически необходимо признать, что в предыдущих материалах данного тома создан только инструмент для проведения дальнейших исследований психических функций, как любого живого организма, так и человека в частности. Этот “инструмент” позволяет больше не возвращаться к таким психическим свойствам живых организмов как “запоминание”, “узнавание” и так далее, но позволяет осуществлять более сложные исследования производных психических проявлений.

К производным психическим функциям следует отнести в первую очередь функцию сна и сновидений. Все, что было ранее “представлено” в различных научных (и околонаучных) источниках по этому поводу, сейчас мне представляется как некоторая смесь отвлеченных рассуждений и не менее отвлеченных околонаучных фантазий на эту тему. Поэтому здесь проанализирована данная психическая функция с позиций информационно-отражательной модели без учета соматической сложности организма. Правда, экспериментальный материал по исследованиям функций сна имеется все-таки только в отношении человеческого организма.

В этой связи я вынужден оговориться, что выводы главы, посвященной исследованию функций сна и сновидений, базирующиеся на “человеческом материале”, относятся практически к любому организму.

Не менее важно разобраться и в механизмах познания реальности. Дело в том, что каждый организм – инфузория или человек – должен отчетливо “познавать реальность” для успешного формирования полноценной функции отражения, что является необходимым и достаточным условием обеспечения выживания организма. Поэтому этот раздел я также считаю общим для любых по уровню сложности соматического устройства организмов.

Человек узурпировал себе способность к мышлению. Это большое заблуждение, которое я попытаюсь “разоблачить”. Интеллектуальное мышление является обычным для всего живого мира и не является “собственностью” человека. Поэтому данная глава – о механизмах мышления – также отнесена к универсальным психическим функциям живых организмов.

На этом можно считать завершенным изложение общей информационной модели психических функций. Но это не означает, что все вопросы уже обсуждены и рассмотрены. Просто остальные вопросы уже не могут быть проанализированы без учета действия на психику души живого организма. Поэтому перед тем как перейти к рассмотрению чисто человеческих свойств психики, я провожу рассмотрение информационной модели души живого организма. Эта проблема является общей для всего мира живых организмов, но лишь на уровне психики человека влияние души проявляется наиболее явственно.

На этом основании во второй книге представлены, пожалуй, впервые более или менее систематизированные материалы, посвященные исследованию информационных свойств души. Сложность проведения таких исследований заключается вовсе не в том, что люди в жизни или в научных экспериментах никогда не сталкивались с явлениями, своим происхождением обусловленных тем или иным действием души. Смысл имеющихся затруднений обусловлен как раз тем, что серьезные (так они себя называют) ученые не позволяют себе заниматься какими-либо исследованиями парапсихологических эффектов или явлений.

Своей задачей я видел не просто описание всего того, что связано с проявлением свойств души, но и создание информационной модели души, непосредственно увязанной по своим параметрам с материалом первой книги. Насколько это удалось, судить читателю. Но проведенных исследований оказалось достаточно для проведения принципиально по-новому исследований психики человека.

ГЛАВА 8. СОН И СНОВИДЕНИЯ

 

1. ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАЗНАЧЕНИЯ СНА

Ни одна из психических функций живых организмов не вызывала столько споров, толкований и даже спекуляций, как особое состояние, которое обозначают как сон. Немалый интерес с древнейших времен вызывали сопровождающие сон сновидения. Не одно столетие человек пытается разгадать загадку сна и, на мой взгляд, не особенно продвинулся к решению проблемы. Это происходило и происходит до сих пор потому, что доныне не была создана вполне конкретная единая модель психики, которая бы устанавливала, помимо прочего, функциональную связь между особыми процессами деятельности разума, вызывающими сон, и сновидениями. Без такой модели сновидения выступают как некоторые химеры, иногда имеющие к жизни определенное отношение.

Начиная с 1953 года, когда было открыто явление, названное “быстрый” сон, начался новый виток споров и толкований. Попытки узнать тайну сна по его внешним проявлениям были и будут, конечно, безуспешными, так как, на мой взгляд, сон необходимо изучать “изнутри”, т.е. на основе объективных законов психики живых организмов.

Однако ни одна из современных методик не дает такого инструмента исследователям. Потому и остаются все исследования либо чистой воды околонаучными спекуляциями, либо внешними описаниями отдельных фрагментов общей картины, сложной и как-то увязанной с внешним и внутренним.

Проблему разгадки тайны назначения и сущности сна и сновидений в настоящее время пытаются разрешить четырьмя различными подходами:

- путем изучения влияния избирательной депривации (в данном случае - подавления, устранения) отдельных стадий сна на состояние организма и его отдельных функций в последующем бодрствовании и сне;

- путем изучения влияния различных естественных и экспериментальных условий жизни и деятельности на структуру ночного сна и далее - влияния измененного под воздействием этих факторов сна на функционирование организма в последующем бодрствовании;

- путем воздействия биологически активных и лекарственных веществ на структуру сна и функции организма;

- путем анализа особенностей сна при различных патологических состояниях, при психических, соматических и неврологических заболеваниях и выявление связи отдельных симптомов этих заболеваний с определенными изменениями структуры сна.

Первые три направления изучения функции сна, как мы увидим позже, совершенно непродуктивны, поскольку в этих вариантах происходит грубое вмешательство в механизмы формирования функции отражения, имеющей свои особенности в фазе сна.

Последнее из указанных направлений методов изучения назначения и функции сна может дать и дает вполне конкретные практические результаты. Это может использоваться, скажем, во врачебной практике даже при условии полного отсутствия понимания сущности и назначения сна и сновидений. Правда, в этом случае единственным “инструментом” исследования, по-видимому, могут быть только конкретные содержания сновидений, что не дает достаточной достоверности исследований. Только большой объем статистического материала, обработанного не отвлеченно от пациента, а вполне конкретно в согласии с особенностями его психических проявлений может дать практическую пользу.

Мне представляется, что только инструмент информационно-отражательной модели отвечает условию пригодности для анализа такого сложного явления как сон.

На данном этапе развития описываемой здесь теории я также могу упустить какие-то важные и существенные моменты, о которых пока не подозреваю. Тем не менее, я искренне убежден, что только на основе анализа информационно-отражательных процессов можно не столько “разгадать” (это слово мне не нравится), сколько “вычислить” секреты сна и сновидений.

Первое, что я попытаюсь сделать - дать достаточно четкое и корректное определение понятия "сон", чего до сих пор не было сделано по причинам, указанным выше. Действительно, разве можно взять в качестве рабочего такое определение понятия “сон”?

“Сон - периодическое функциональное состояние человека и животных со специфическими поведенческими проявлениями в вегетативной и моторной сферах, характеризующееся значительной обездвиженностью и отключенностью от сенсорных воздействий внешнего мира” (“Психология. Словарь”, М. ИПЛ, 1990 г., стр. 371).

Такое определение не содержит какого-либо содержания и не может быть использовано для практики изучения самого сна по той причине, что в нем не обозначена функциональная значимость всех психических проявлений в фазе сна. Иначе говоря, снова мы наблюдаем, как одно непонятное подменяется другим, не менее непонятным.

Если бы исследователи взяли за основу какое-нибудь другое, пусть неверное в своей сути определение, но попытались ввести определенные функциональные связи между состоянием, обозначаемым как “сон”, и деятельностью разума, т.е. сформулировали бы в некотором смысле вопрос, на который они пытаются найти ответ, то продуктивность исследований стала бы существенно выше.

Итак, любой организм периодически переходит в состояние, которое определяют как “сон”. Однако было бы неверно сразу приступить к анализу данного состояния, поскольку следует первоначально определить, какие иные состояния организма в норме могут быть еще. Необходимо дать некоторые определения каждому из состояний, чтобы рассмотреть вполне определенно с позиции информационно-отражательной модели содержание каждого перехода, каждого состояния, увязать их между собой.

Ранее было сказано, что функция отражения формируется всегда, т.е. постоянно, поскольку разум должен непрерывно контролировать с максимальной полнотой внутреннее и внешнее. Это справедливо для подавляющего большинства случаев (за исключением крайних патологий типа комы).

В состоянии, которое определяют как “сон” и назначение которого пока непонятно, очевидно сокращение объема внешней информации. Более того, можно полагать, что разум “сознательно” идет на ограничение внешней информации. Поэтому содержание и смысл функции отражения в этом состоянии не могут быть такими же, как и в состоянии бодрствования.

Если рассмотреть с позиции информационно-отражательной модели жизнь какого-нибудь организма обобщенно, в целом, то вся жизнь уложится в простую схему: анализ информации и принятие решений. Особенностью функционирования этой “схемы” является то, что в этом процессе не может быть хоть какого-то перерыва, что никем никогда не учитывалось при проведении психологических исследований, в том числе и при исследовании функций сна.

Согласно рассматриваемой здесь модели, практически невозможно выделить моменты жизни организма, когда бы разумом этого организма не анализировалась какая-либо информация, т.е. при нормальном течении жизни разум остается в достаточной степени активным всегда, в том числе и во время сна.

Это означает, что полная функция отражения формируется в каждый момент времени. Единственно, что пока совершенно непонятно, какая информация перерабатывается во время сна и откуда она берется (извлекается).

Авторы многочисленных психологических исследований придерживаются иного мнения. Наиболее часто отрабатывается модель активации мозга, предполагающая в предшествовавшем состоянии некоторое пассивное, или, во всяком случае, некоторое иное состояние.

“В связи с этим инициация тех или иных действий представляет собой последний этап трехстадийной последовательности. Ее первый этап состоит в активации мозга, которая происходит в результате сопоставления внутреннего состояния человека с внешними объектами или ситуациями. Второй этап заключается в обработке мозгом информации, поступающей от организма и из внешнего мира, с целью запустить третий этап - наиболее подходящее поведение с учетом как текущих обстоятельств, так и прошлого опыта. Когда речь идет о рефлекторных реакциях или инстинктивном поведении, эта обработка информации осуществляется более или менее автоматически, стереотипным образом. При сложных процессах научения и особенно при сознательном принятии решения в этой обработке участвуют и такие высшие функции мозга, как память и мышление” (Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1, стр. 134).

Что здесь вызывает определенные возражения?

Во-первых, как уже было сказано, не существует момента, когда бы психика была бы не активирована (хотя бы частично).

Ранее уже говорилось, что полная функция отражения представляет собой совокупность различных, частных интегральных функций отражения. Следовательно, под активацией следует понимать только формирование некоторой очередной частной интегральной функции (Fотрi), необходимость в которой возникает при относительно неожиданном появлении внешнего раздражителя и/или вследствие “срабатывания” некоторой потребности.

Возможно также, что происходит исключение некоторой предыдущей частной интегральной функции или перевод ее в разряд неактуальных. При этом предполагается, что новая, только что сформированная интегральная функция “подлежит” исполнению. Сама последовательность новой активации в этом случае может происходить в соответствии с указанным механизмом, хотя такая сложная цепочка выглядит в целом некоторым искусственным построением.

Во-вторых, постоянное нахождение психики организма в активированном состоянии является естественным и абсолютно нормальным.

Это вынуждает говорить скорее о переключении психических проявлений, чем о новой активации. Это соответствует проанализированному ранее механизму ситуационной девиации параметров психики.

В-третьих, при изменении внешнего или внутреннего возможно изменение диапазона общей функции отражения.

Что следует понимать под термином “диапазон общей функции отражения”?

Мы уже знаем, что общее количество сенсоров внешнего, по меньшей мере, шесть. Каждый из них дает непрерывно для анализа достаточно большой объем внешней информации. Кроме того, сенсоры внутреннего отличаются многопороговостью, что также поставляет для анализа огромный поток информации. Полная функция отражения, формируемая разумом, так или иначе, должна иметь проявления (отражения) от всей совокупности информации сенсоров, благодаря чему наблюдение ее, например, с помощью контроля электроэнцефалограмм дает нам хаотическую картину электрических переключений в структурах мозга, проанализировать которую без использования, скажем, корреляционных методов совершенно невозможно.

Думается, что и разум в силу определенной и ограниченной пропускной способности также не может принимать во внимание все поступающие сигналы, что соответствует их сортировке на главные и второстепенные.

Более того, часть сигналов сенсоров при некоторых условиях вообще может игнорироваться, т.е. по ним не будет формироваться полноценная функция отражения. Значит, для разума жизненно необходимо как-то сокращать часть поступающей для анализа информации, что и будет соответствовать сокращению диапазона общей функции отражения, когда на первый, главный план можно будет выделить те сигналы, которые в “текучке жизни” игнорируются.

Как видим, это совершенно иной подход. Если диапазон функции отражения самостоятельно сокращается разумом (душой) до некоторого определенного минимума, определяемого минимумом потребностей, при максимальном сокращении информации от сенсоров внешнего, то именно такое состояние психики может быть и должно быть названо в первую очередь состоянием покоя, как для психики, так и для организма в целом. Здесь, как и везде ранее, я выступаю с позиций активного управления разумом своего состояния. Именно такой подход позволит понять функциональное назначение покоя, в том числе и сна.

Покой, проявляющийся в том числе и в форме сна, это нормальное, практически ничем не отличающееся от другого состояние психики, в котором могут выявляться свои особенности проявления разум. Эти особенности связаны с ограничениями информации от сенсоров внешнего.

Следовательно, сон есть состояние покоя, при котором разум  через организм самостоятельно ограничивает информацию от сенсоров внешнего и максимально сокращает активизированные потребности, т.е. включается особая, специфическая потребность.

Это, как видно, совершенно иное, функциональное определение сущности сна. В чем состоит психическая сущность потребности в состоянии, называемом “сон”, это и должно быть предметом исследования, а не внешнее изучение этого феномена. Как видим, само изменение исходной формулировки сразу меняет кардинальным образом целевые функции исследований содержания сна. Методы исследований, скорее всего, также должны быть совершенно иными.

2. СТРУКТУРА СНА КАК ФУНКЦИЯ СТАДИЙ ВНУТРЕННЕЙ РАБОТЫ РАЗУМА

Приведенное определение понятия “сон” отличается конкретной функциональностью.

Сон в этом случае рассматривается как некоторая фаза деятельности разума, которая не может быть реализована в состоянии, определенном психологами как “бодрствование”.

Фаза состояния психики, обозначаемая как “сон”, вероятно, изучена настолько недостаточно, или еще “круче” - плохо, что в психологии утвердилось понимание этой фазы, как измененного состояния психики. С точки зрения анализа таких состояний, когда организм выполняет основной объем витальных функций (еда, социальные контакты и т.д.), в ходе которых и принято выявлять поведенческие функции и которые принято обозначать как состояние бодрствования, такое разделение состояний в принципе возможно, но вряд ли оно может быть названо корректным.

Фаза бодрствования, безусловно, отличается тем, что в этом случае разум может активно выполнять функцию приспособления, адаптации к внешней обстановке, как-то влиять на свое внешнее окружение.

Состояние сна внешне не выглядит как состояние, в котором происходит процесс адаптации, но неочевидно, что в этом случае не происходит процесс адаптации, например, вследствие внутренних изменений, происходивших в состоянии бодрствования и накопившихся отклонений в процессах жизнеобеспечения.

Давно уже отмечено, что восприятие внешнего меняется на протяжении дня и зависит от состояния организма, от готовности к восприятию внешних сигналов. Хебб (Hebb) в 1955 г. попытался проиллюстрировать это с помощью графика (рисунок 17), из которого следует, что по мере усиления активации организма уровень бодрствования возрастает, но при этом, согласно Хеббу, адаптация к внешнему, возможная благодаря бодрствованию, начиная с какого-то момента, может ухудшаться. Если же активация чрезмерно возрастает, то адаптация может даже ухудшиться. Это может произойти, например, вследствие чрезмерно сильной мотивации. Вместе с тем, модель Хебба не более чем некоторая иллюстрация наблюдаемого явления, чем его объяснение, т.е. не более чем аксиома ниоткуда не вытекающая, не объясняющая наблюдаемые явления.

Для понимания сущности и необходимости перехода организма в состояние сна рассмотрим для начала случаи перехода организма в состояние сна внезапно без видимых причин в фазе, казалось бы, оптимальной активации.

В чем заключается глубокий смысл необходимости (наличия потребности) в отдыхе для организма? Любой ответ типа – восстановление сил и проч. - будет неверным, поскольку будут возникать новые вопросы: что означает восстановление сил, откуда черпаются новые силы и т.д. Поэтому следует, по-видимому, ответ на поставленный вопрос искать в обычных проявлениях психики, когда, например, организм вдруг, внезапно начинает буквально требовать сна.

Человек, не избалованный филармонией или оперным театром, попадая на спектакль (концерт), где идет сложная для восприятия, насыщенная программа, начинает помимо своей воли засыпать через некоторое время после начала программы. Причина этого кроется в том, что его функция отражения оказалась неподготовленной к восприятию какого-либо сложного оперного или симфонического произведения. В этом случае величина дифференциальной составляющей превысила некоторый уровень, допустимый для состояния бодрствования.

Ранее мы определили, что уровень дифференциальной составляющей определяет величину эмотивной составляющей, т.е. в данном случае уровень эмоций превысил некоторое безопасное для психики значение и разум сознательно пошел на то, чтобы отключить внешние сенсоры, переведя организм в состояние сна. Заметим сразу, что заснувший в данном случае человек вовсе не хотел спать до этого, и после спектакля (концерта) он будет по-прежнему бодр и работоспособен.

Казалось бы, я противоречу сам себе, говоря, что разум “отключил” внешние сенсоры, так как, казалось бы, в этом случае интегральная функция не может формироваться. На самом деле происходит совершенно иное: разум переходит в состояние глубокой интроверсии и интегральная функция формируется исключительно от внутренней извлекаемой информации, т.е. организм переходит в состояние семантической глухоты, слепоты и т.д., проводя, например, “усвоение” только что прослушанного.

Эмотивная составляющая, формировавшаяся в состоянии бодрствования, несомненно, была отрицательной по смысловому содержанию, т.е. перевод в состояние сна, можно полагать, происходит из-за избытка новой информации. Поэтому можно считать, что такой перевод - экстренный и сильный - необходим для последующего запоминания новой информации. Иначе говоря, если данный человек будет настойчив, то в следующий раз он уснет уже не в первом, а во втором отделении. Впоследствии же состояние сна во время подобных мероприятий будет вовсе исключено.

Описанный “случай на концерте” позволяет понять, с точки зрения информационно-отражательной модели, почему младенцы в возрасте до года - днем веселые и абсолютно здоровые - совершенно неожиданно для всех, т.е. для врачей и родителей, умирают во время сна.

Перегрузка новой информацией, произошедшая накануне днем, сопровождавшаяся к тому же нарушением дневного сна, приводит к тому, что разум “по ошибке” - из-за чрезмерно актуализированной потребности усвоения новой информации - выключает все сенсоры - и внешние, и внутренние - т.е. перестает контролировать реализацию важнейших витальных потребностей: дыхания и сердцебиения.

Вот, в частности, почему в народе имеется обычай: не показывать младенцев в возрасте одного-двух месяцев посторонним людям, и ограничивать посторонние контакты до полугода жизни младенца.

Рассмотрим другой пример, связанный с внезапным переходом организма в состояние сна вопреки желанию индивида.

При движении по хорошей, отличной автостраде, когда обстоятельства езды самые благоприятные, когда водителю автомашины можно особенно и не беспокоиться, он вдруг начинает ощущать сильную тягу ко сну. Безусловно, водитель понимает, насколько это опасно, но ничего не может с собой поделать. Что происходит с организмом, когда выспавшийся человек, понимающий всю меру ответственности, не в состоянии бороться со сном?

Информационно-отражательная модель позволяет понять сущность данного явления.

Обычно автострады выполняют так, чтобы было меньше каких-либо поворотов, полосы встречного движения были отделены каким-либо конструктивным способом. Поэтому помех движению обычно не бывает, что приводит к двум процессам в психике водителя: к ожиданию неожиданного и к сенсорному голоду из-за отсутствия новизны. Все вместе порождает обилие тех же самых эмотивных проявлений, которые и влияют на состояние водителя. Следовательно, эмотивный компонент отрицательной эмоции из-за сенсорного голодания (не может быть сформирована полноценная функция отражения по совокупности внешней информации и наличия конкретной, сильно актуализированной потребности в информации) также будет приводить к экстренному засыпанию водителя.

Эти два примера обнаруживают одну общую черту - в состояние сна организм переводит определенный избыток отрицательной эмоции, хотя внешне это и никак не проявляется, т.е. ни один из рассмотренных действующих субъектов не мог бы сказать, что он переживает отрицательную эмоцию.

Тем не менее, это именно так. Также и в течение дня (фаза бодрствования) организм “узнавая” непрерывно свое внешнее, подвергается достаточно мощному воздействию отрицательных эмоций вследствие того, что все окружение субъекта всегда “новое” и всегда должно вновь и вновь “узнаваться”. Это не является чем-то сверхъестественным или неожиданным. Просто мы не задумываемся над этим. Кроме того, в зависимости от обстоятельств, сила отрицательных эмоций может еще и усиливаться.

Следует учесть, что память человека, как показывают данные определенных экспериментов, не упускает ни одной детали и все хранит в себе в полном объеме, как бы ни были “пустяковыми” события или действия (об этом подробнее в главе о памяти). Поэтому постоянное накопление дефицита энергии из-за отрицательной эмотивной составляющей в течение фазы бодрствования приводит к расходованию запаса определенных веществ, биологических материалов, необходимых в качестве источника энергии. Само запоминание также связано с расходованием биологических материалов.

Следовательно, в течение фазы бодрствования процессы жизнеобеспечения организма имеют тенденцию к качественному изменению, становятся тем более неустойчивыми, чем дольше длится фаза бодрствования.

Вот почему “случай на концерте” привел к мгновенному засыпанию: был израсходован некоторый допустимый запас биологических материалов, и гомеостатические функции могли перейти в критическую фазу.

Кроме того, в ходе фазы бодрствования организм принимает определенный объем пищи, которая может быть усвоена только после того, как будет буквально разложена на составляющие “кирпичики”. Естественно, этот процесс достаточно длительный. К этому необходимо добавить необходимое время для транспортировки нужных веществ в те места, где пища в виде продуктов дезинтеграции может быть переведена в необходимые биологические материалы путем синтеза в соответствующих органах (железах) организма.

Следовательно, процессы жизнеобеспечения, несомненно, имеют суточные колебания. Эти колебания позволяют понять происхождение потребности в отдыхе, частным случаем которого является сон.

Итак, одно функциональное предназначение сна относительно прояснилось: разум должен “разгрузиться” от накопившейся совокупности того, что называется “отрицательной эмоцией”, что, по-видимому, повлекло за собой девиацию в процессах жизнеобеспечения, нарушило запасы некоторого энергетического сырья. В этой фазе, т.е. в состоянии сна, восполняется запас “энергетического сырья” и относительно восстанавливаются до определенного уровня устойчивости гомеостатические функции.

Теперь можно перейти к анализу информационного содержания собственно фазы состояния организма, определяемой как сон.

Сейчас понимают, что сон - не просто восстановительный процесс для организма, хотя подлинная природа его осознана недостаточно. Более того, сон не является однородным по своему течению и проходит различные стадии, которые постепенно сменяют друг друга.

Различают следующие стадии сна. Стадия БДГ – стадия быстрых движений глаз или парадоксального сна, характеризующаяся высокой частотой сигналов электроэнцефалограмм (ЭЭГ). Четыре других стадии, отличающиеся все более низкочастотным характером ЭЭГ. Каждый цикл имеет продолжительность около 90 минут каждый. Было замечено, что у взрослого человека стадия 4, при которой отмечаются самые низкочастотные ЭЭГ, чаще всего не достигается более двух раз, и притом только в начале ночи. Отмечают также малую продолжительность переходов через стадии 3 и постепенное удлинение перехода к стадии 2 и парадоксального сна.

Электрическая активность мозга на разных стадиях сна существенно отличается, что и позволяет различать эти стадии. Наименьшая активность мозга, понимаемая как количество синаптических переключений в единицу времени, наблюдается в стадии, называемой "глубоким сном", когда удается зафиксировать на ЭЭГ только медленные волны - дельта-волны (0,5-3,0 Гц) достаточно большой амплитуды.

Колебания гомеостатических функций, о которых шла речь выше, заставляют предполагать, что в стадии глубокого сна осуществляется синтез основного объема расходуемых в стадии бодрствования биологических материалов организма, необходимых для организации, например, механизма запоминания, энергетических материалов и т.д. Поэтому данная стадия чрезвычайно важна.

Дельта-волны в данный период, по-видимому, отражают не какую-то случайную электрическую активность мозга, а именно связанную с реализацией простейших витальных функций (например, дыхания и сердцебиения). Именно это позволяет рассматривать этот период сна не просто как стадию сна, а как стадию сна, на которой осуществляется контроль соответствующих сенсоров дыхания, сердцебиения и процессов синтеза необходимых биологических материалов, что также связано с контролем некоторых сенсоров внутреннего.

Такой взгляд на данный процесс позволяет понять, что стадия глубокого сна необходима не столько для отдыха, сколько для четкого выявления сигналов важнейших сенсоров, которые, безусловно, “утонут” в хаосе сигналов от других сенсоров внутреннего и внешнего.

Иначе говоря, сон не просто фаза отдыха, а фаза активной работы разума, но над иными, в данном случае - внутренними проблемами, решение которых безусловно обязательно, но “упускается” в “текучке быстротекущей жизни”. Это второе функциональное предназначение сна.

Сказанное определенным образом подтверждают данные экспериментов, в которых испытуемые субъекты, так или иначе, лишались сна или некоторых его фаз.

“Эксперименты с искусственным лишением сна и его отдельных стадий (что иногда случается и в жизни, скажем, человека по каким-то жизненным причинам. О. Ю.) показали, что организм особенно нуждается в дельта-сне (стадия 4. О. Ю.) и в быстром сне (стадия 1. О. Ю.). После полного лишения сна в течение одних или нескольких суток в первую “восстановительную” ночь, когда дают отоспаться, чаще всего увеличивается дельта-сон. В эту ночь его становится значительно больше, чем обычно (это говорит, в данном случае, о существенном нарушении гомеостатических процессов. О. Ю.). Быстрый сон, как правило, увеличивается на вторую или третью ночь. У некоторых людей с высоким уровнем эмоционального напряжения, прежде всего, увеличивается быстрый сон... Эти исследования (когда происходило исключение определенных фаз сна. О. Ю.) показали, что после депривации в восстановительном сне компенсаторно увеличиваются именно те стадии, которые подавлялись. Следовательно, организм в них нуждается и старается при первой возможности восстановить дефицит” (В. С. Ротенберг, В. В. Аршавский “Поисковая активность и адаптация”, М., “Наука”, 1984 г., стр. 79).

Поскольку именно на стадии 4 происходит максимальное отключение потребностей и сенсоров организма, то можно предположить, что упомянутые выше случаи смерти младенцев во сне связаны именно с четвертой стадией сна из-за чрезмерно высокого уровня дифференциальной составляющей функции отражения во время бодрствования. Это приводит к избыточному отключению сенсоров, в данном случае, и внутренних. Поскольку отключение сенсоров соответствует исключению управления, то это и может приводить к смерти в стадии глубокого сна.

Сказанное позволяет надеяться на то, что в итоге будет разработана простая и надежная методика исключения подобных случаев в принципе, например с помощью некоторых контрольно-стимулирующих приборов, имеющих простую конструкцию для подключения к телу ребенка. Кроме того, необходимо действительно охранять психику младенца. Это самое важное.

Концепция “регламентной проверки” сенсоров внутреннего во время сна хорошо увязывается с общим течением сна.

Так стадии сна, отмечаемые по более высокочастотным колебаниям ЭЭГ, очевидно, связаны не только с процессами синтеза биологических материалов. На стадиях 2 и 3 происходит, кроме синтеза материалов, и “проверка работы” других сенсоров внутреннего и органов организма в целом. При “проверках” постепенно повышается уровень и масштаб этих “проверок”. Сначала проверяются, скажем, какие-то железы (через их сенсоры), а затем (на следующей стадии) - отдельные органы через их сенсоры.

Такое можно предположить, так как на данных стадиях сна не зафиксировано наблюдение сновидений, т.е. синтез функции отражения осуществляется без участия внешних сенсоров. Более того, концепция “регламентных проверок” с повышением “уровня” проверок на разных стадиях делает понятным понижение амплитуды сигналов ЭЭГ.

При увеличении числа включаемых (опрашиваемых) сенсоров, работающих, очевидно, с разными периодами опроса от центральной нервной системы (это соответствует разным частотам управляющих и контрольных сигналов) суммирование сигналов с различными, но близкими частотами приводит к понижению суммарного потенциала ЭЭГ и отдельным выбросам напряжения.

Концепцию “регламентных проверок” во время сна подтверждают и объективно измеряемые параметры (кожно-гальваническая реакция, мышечные напряжения по отдельным участкам и другие).

Если провести целенаправленные измерения не только ЭЭГ, но и одновременно ряда других параметров, а затем сопоставить их между собой по амплитуде, фазе сигнала и так далее (вычислить функции корреляции), то, не сомневаюсь, такое изучение сна даст несравненно больше материала для понимания, чем простое изучение ЭЭГ.

Стадия парадоксального сна (стадия 1), характеризуемая быстрыми движениями зрачков и наблюдением сновидений, очевидно, является последней, высшей стадией такой “регламентной проверки” организма, когда включаются и сенсоры внешнего. Поскольку в этом случае происходит задействование максимального количества сенсоров, то это и является наиболее легкой, наиболее “ранимой” фазой сна, когда организм может быть легко разбужен. На этой стадии, по-видимому, ослабляется механизм синтеза биологических материалов, начинается их новая “трата”, что связано с запоминанием сновидений.

Проанализированный подход к выявлению назначения сна выявил две функции этой стадии функционирования разума: регуляция процессов жизнеобеспечения в сторону повышения их максимальной устойчивости и создания запаса необходимого “энергетического сырья”, расходуемого от реализации процессов запоминания, а также проведение своеобразной “регламентной проверки” деятельности органов по данным соответствующих сенсоров.

Такая модель позволяет определенным образом интерпретировать не только данные жизненных наблюдений, но и “расшифровать” результаты проводившихся экспериментов.

Без использования информационно-отражательной модели все проводившиеся эксперименты, когда, так или иначе, нарушается нормальное течение сна (методы депривации за счет подбуживания, за счет воздействия биологически активных или лекарственных веществ и т.д.), именно поэтому не могут трактоваться достаточно однозначно. Это и подтверждают выводы разных исследователей, противоречащие друг другу.

“Однако, этим, по существу, и исчерпываются те результаты исследований, по которым мнения ученых совпадают. Дальше начинаются разногласия. Какие процессы происходят в мозгу и организме в целом во время дельта-сна и почему он необходим? Английский профессор Освальд полагает, что во время медленноволнового сна происходят восстановительные обменные (анаболические) процессы в различных тканях организма. Они направлены на компенсацию истощающего ткани катаболизма, который усилен в период бодрствования. В пользу этой гипотезы как будто свидетельствует целый ряд факторов...

Однако, по данным других авторов, дельта-сон увеличивается при длительном постельном режиме, т.е. при минимальной физической нагрузке... Между тем при обследовании больных, которые в течение ряда лет находились в состоянии гипо- и адинамии из-за повреждения нервной системы, мы не обнаружили ни существенного увеличения, ни существенного уменьшения дельта-сна...

В исследовании Г. А. Манова было показано, что дельта-сон играет важную роль в процессе запоминания... Возможно, во время дельта-сна происходит определенное упорядочивание поступившей в период бодрствования информации” (В. С. Ротенберг, В. В. Аршавский “Поисковая активность и адаптация”, М., “Наука”, 1984 г., стр. 79, 80).

Как видно, с позиций информационно-отражательной модели, никаких противоречий в выводах ученых нет. Только каждый из них обращал внимание на отдельные проявления, не улавливая всего явления в целом. Это как раз подчеркивает, что описательный механизм исследования, использовавшийся до сих пор, не мог дать какого-либо корректного описания функций сна. Только функциональный подход, который становится возможным на основе методов, разрабатываемых в данной работе, дает ясное толкование назначения таких фаз сна, как 4, 3 и 2.

Сами сновидения, как это следует из механизма формирования функции отражения, являются реальными проекциями мозга на сетчатку глаз, воспринимаемые вновь разумом. Это, в частности, подтверждает эксперимент по наблюдению неисчезающего в течение длительного времени “последовательного” изображения, описанный выше, а также опыты по фотографированию галлюцинаций.

3. ИНФОРМАЦИОННОЕ НАЗНАЧЕНИЕ СНОВИДЕНИЙ

Что же касается содержания сновидений, то здесь существуют различные точки зрения. Согласно одной из них, назначение сновидений заключается в потребности периодически будить организм, чтобы проверить отсутствие поблизости каких-либо врагов. Но сновидения составляют малую часть времени нахождения организма в фазе сна, что не позволяет принять такую точку зрения.

Можно полагать, что сны по своей семантике можно достаточно четко подразделить на два принципиально различных вида. Один из них, анализируемый в данном параграфе, непосредственно связан с “внутренней” работой психики во время сна. Я неоднократно говорил, что невозможно выделить какой либо миг в жизни организма, когда его психика не была бы активизирована. Именно это и следует учитывать при анализе основной массы снов.

Наиболее приемлемой можно считать версию, увязывающую описанный механизм “регламентной проверки” разумом различных структур и органов организма (в том числе и сенсоров) с обращением к тем зонам памяти, в которые функция отражения “записана” при наличии сильного компонента эмотивной составляющей функции отражения. Сама эмотивная составляющая также является компонентом для запоминания, особым образом влияющая на механизмы отыскания следов событий в памяти. В этом случае содержание снов очевидно непосредственно связано с работой психики в период бодрствования, т.е. связана с некоторым анализом ранее сформированных функций отражения.

Другим вариантом формирования сновидений может быть неясная или неудовлетворительная работа некоторых сенсоров внутреннего, что может быть связано как с неудобной позой спящего организма или с приближающейся болезнью. Иначе говоря, на стадиях сна 2 и 3, когда идет “опрос” состояния внутренних сенсоров, информация о неудовлетворительной работе того или иного органа фиксируется при опросе соответствующего сенсора и “выносится” в фазу парадоксального сна для своевременной сигнализации разуму о “неполадках”.

Действительно, если принять, как было обусловлено, что все детали жизни организма запоминаются со всеми мельчайшими подробностями, то отсюда следует возможность вынесения в фазу быстрого сна информации о неудовлетворительной работе каких-то органов в форме, скажем, химер.

Это и будет соответствовать предупреждению разумом самого себя, а точнее: предупреждение разумом организма, для принятия определенных мер безопасности в фазе бодрствования.

Отсюда следует, что сновидения функционально необходимы для нормальной деятельности разума (души).

Этим может быть объяснено, в частности, существование “снов-предупреждений”. В этом, несомненно, проявляются те свойства психики, которые обусловлены синтезом определенно значимых символов отражения. Недаром это позволило привести в определенную систему сновидения и создать (попытаться создать) научную методику толкования снов.

Можно не приводить содержание различных “сонников”, в которых “раскрывается”, или “толкуется” то или иное сновидение. Я не могу их комментировать. Можно полагать, что сонники отражают определенную семантическую связь между снящимися символами и реально необходимым предупреждением, формируемым по разным причинам.

Например, эти предупреждения могут возникать при проведении описанной тестовой проверки организма в процессе сна, выявлении каких-либо отклонений и семантического соотнесения с информацией, полученной при предшествовавшем изучении содержания сонников. Это значит, что сначала так или иначе запоминается знак-символ из сонника, а затем при возникновении некоторого еще не проявленного заболевания, обозначенного в соннике этим символом, в сновидении формируется соответствующее предупреждение в виде ранее запомненного символа.

Именно благодаря наличию завершающей стадии “регламентной проверки” внутренних сенсоров в виде “быстрого” сна, когда и снятся сновидения, обнаруживается указанная выше связь снов-символов с наступающим заболеванием.

И именно по этой причине “быстрый” сон становится принципиально необходимым для организма. Функциональная необходимость и функциональное назначение быстрого сна (стадия 1) обнаруживается как раз в тех экспериментах, которые воспринимались исследователями как противоречивые.

“Перейдем к рассмотрению результатов лишения быстрого сна у человека. Эти данные еще более противоречивы, чем те, которые получены на животных. Первые сообщения об эффекте длительной депривации были сенсационными. В. Демент обнаружил у своих испытуемых значительные изменения психики: эмоциональную и поведенческую расторможенность, галлюцинации, бредовые сверхценные идеи. Это первое исследование было проведено на трех испытуемых, которым ни днем, ни ночью не давали спать в быстром сне, пробуждая их при первых признаках его появления. Эксперимент продолжался до 11 суток и был прекращен из-за слишком грубых нарушений поведения испытуемых...

Но в дальнейших исследованиях эти находки не были подтверждены, и через несколько лет Демент сам признал, что бред и галлюцинации при лишении быстрого сна скорее исключение, чем правило. Тщательная проверка показала, что первые трое испытуемых были не вполне здоровы - у них выявили потенциальную наклонность к развитию психозов. Когда же исследования начали проводить на хорошо отобранных здоровых испытуемых, стало появляться все больше сообщений, что лишение быстрого сна не только не приводит к психическим расстройствам, но и вообще не сказывается на психическом состоянии - не меняет настроения, не ухудшает выполнения заданий, не влияет на память и работоспособность.

Чем более комфортными были условия в период депривации, чем тщательнее экспериментаторы следили за тем, чтобы все потребности испытуемых были удовлетворены, чем увлекательнее и разнообразнее было времяпровождение в период исследования, тем меньше сказывался эффект депривации” (В. С. Ротенберг, В. В. Аршавский “Поисковая активность и адаптация”, М., “Наука”, 1984 г., стр. 85-86).

Давайте еще раз, с позиции информационно-отражательной модели, проанализируем приведенные данные.

О нездоровье испытуемых до начала эксперимента вести здесь речь, пожалуй, даже неприлично, поскольку нельзя же считать человека, организовавшего описанные эксперименты, как крайне близорукого в научном отношении специалиста. Поэтому первые данные свидетельствуют как раз о том, что при наличии тех или иных незначительных отклонений в здоровье или определенная напряженность в окружении испытуемого в ходе эксперимента, когда за период бодрствования накапливались существенные нарушения в процессе жизнеобеспечения, в стадиях сна 3 и 2 происходило обнаружение имеющихся отклонений.

Это вызывало “включение” определенных “психических сенсоров”, отвечающих за управление соответствующими потребностями второго или третьего уровней, связанных, по-видимому, с психической безопасностью. Но за счет депривации быстрого сна эти “включенные” потребности оставались проигнорированными, что соответствовало появлению вполне конкретного психического напряжения. В конце концов, это привело (в этом случае) к возникновению неврозов и, даже, психозов у испытуемых, которые, по-видимому, были все-таки здоровы до начала эксперимента. Значит, подобного рода эксперименты в принципе небезопасны для психического здоровья.

Это подтверждают результаты остальных экспериментов. В последующем, когда испытуемых отбирали после жесткого отбора и когда для них создавали особые условия жизни на период исследований, подобных нарушений процессов жизнеобеспечения не происходило, что предотвращало необходимость “включения” соответствующих “психических сенсоров”. В итоге результаты исследований получились такими, какими их хотели видеть исследователи, а не такими, какими они могли бы быть на самом деле. Более того, если бы эксперимент был продолжен до некоторого времени, существенно превышающий “разумно” выбранный, то и в этом случае непременно произошло бы нарушение психического здоровья испытуемых.

Следовательно, методики исследований, основанные на создании некоторых комфортных, совершенно особых жизненных условий для испытуемых были совершенно некорректными, поскольку не могли выявить принципиальную суть явления. Более того, данные методы исследования функций сна, безусловно, опасны для психического здоровья испытуемых.

В этом случае разум не в состоянии сформировать полноценную функцию отражения о состоянии организма для принятия необходимых мер по обеспечению выживания. Не следует забывать и о том, что разум по принципу своего действия обязан постоянно держать под контролем всю обстановку - внешнюю и внутреннюю. Это в подобных экспериментах грубо нарушается.

4. “ВЕЩИЕ” СНЫ

Совершенно особую роль в жизни организма играют так называемые “вещие” сны. Их наличие можно предполагать у любых видов теплокровных животных, поскольку принципы организации души у них практически аналогичны тому, как “устроена” душа у человека. Но выявить их можно лишь у человека, поскольку наши информационные контакты с животными крайне ограничены. Поэтому дальнейший материал описывает лишь “вещие” сны человека. Но, еще раз повторю, это не означает, что подобных снов нет у теплокровных животных.

Итак, содержание сна может быть следствием автономного блуждания души в состоянии глубокого сна, когда душа самостоятельно “добывала” информацию где-то “на стороне”. В этом случае в фазу быстрого сна выносится информация также в виде какого-то символа. Как и при каких условиях может душа “путешествовать”, будет раскрыто в дальнейшем.

По причине того, что душа получает информацию непосредственно из первоисточника в ходе своих странствий, вещие сны обретают особое значение. “Вещие” сны, как правило, не требуют какого-либо толкования: это почти всегда в определенной степени прямые указания о грядущих событиях. Это и позволяет сказать, что этот вид снов связан с совершенно иным механизмом формирования функции отражения. Во всяком случае, “исходный материал” для “вещего” сна разум получает иначе, чем в ранее рассмотренных вариантах формирования снов-символов.

Для начала рассмотрим несколько зафиксированных случаев.

“Немецкий химик А. Кекуле совершил подлинный переворот в органической химии, разгадав во сне молекулярную структуру бензола.

“Однажды после тяжелой работы, - вспоминал он, - я решил отдохнуть возле камина и незаметно задремал. В моей голове закрутились атомы в хаотическом беспорядке, подобно извивающимся змеям. И вдруг одна змея схватила себя за хвост, продолжая крутиться. В этот момент я понял: формула молекулы бензола должна быть замкнутой, подобно этой змее”.

Знаменитому физику Нильсу Бору во сне пришла структура атома. Информация, полученная из сновидения-озарения, позволила профессору Пенсильванского университета Герману В. Гилпрехту расшифровать ассирийские клинописные тексты. А немецкий психолог Отто Леви увидел удивительный сон: будто бы он ставит оригинальный эксперимент. Наяву его результаты стали основой теории химической передачи нервных импульсов и принесли ученому Нобелевскую премию в 1936 году” (Сергей Барсов “Сон разума”, газета “Тайная власть”, №20, 2000 г., стр. 5).

“В 1822 году в журнале “Русский архив” были напечатаны воспоминания академика Штелина об одном любопытном эпизоде из жизни великого русского ученого Михаила Васильевича Ломоносова, близким другом которого был автор.

“На возвратном пути в Петербург, когда Ломоносов плыл морем, с ним случилось происшествие, которое глубоко тронуло его и которое он долго не мог забыть. Он проснулся после странного сновидения, в котором ясно видел своего отца, выброшенного кораблекрушением и лежащего мертвым на необитаемом острове в Белом море, не имевшем имени, но памятном ему с юности, потому что когда-то их с отцом прибило сюда в бурю. Лишь только он приехал в Петербург, как стал расспрашивать об отце на бирже у всех прибывших из Архангельска купцов и у холмогорских артельщиков. Наконец его расспросы увенчались успехом. Кто-то сказал ему, что отец его отправился на рыбную ловлю еще прошлой осенью и с тех пор не возвращался.

Ломоносов был поражен этим известием, как и ранее своим сном, оказавшимся пророческим. Он дал себе слово отправиться на родину, отыскать тело своего несчастного отца на острове, чтобы предать его земле. Но так как занятия в Петербурге не позволяли ему осуществить это намерение, он с купцами, возвратившимися на родину, послал письмо брату, умоляя того безотлагательно выполнить его просьбу – найти тело отца. Он подробно описал местоположение острова и то место, где оно должно быть. В то же лето его просьба была выполнена: ватага рыбаков пристала к этому дикому острову, отыскала мертвое тело и похоронила его. Это известие успокоило всегдашнюю тайную печаль Михайло Васильевича, причину которой он и рассказал своим друзьям.” (Сергей Демкин “Младший брат смерти”, газета “Тайная власть”, №17, 1999 г., стр. 5)

Можно привести и ряд более удивительных, строго задокументированных случаев, которые в принципе уже ничего не добавят. Поэтому можно сформулировать концепцию, с использованием которой все подобные случаи могут быть объяснены.

Суть подобных “вещих” снов заключается в том, что душа человека, находящегося в стадии глубокого сна, довольно часто покидает сому. Цель такого самопроизвольного отлучения души – добывание информации. В случае с М. Ломоносовым четко прослеживается первоначальный контакт души ученого и души его отца. Это привело к девиации души Ломоносова из сомы в направлении безымянного острова, где лежало тело его отца. Возможно, что перед смертью отец М. Ломоносова как-то обращался к своему сыну. И это обращение возымело действие: во сне душа Ломоносова “посетила” безымянный остров и “увидела” тело его отца.

В случаях с учеными, сделавших свои удивительные открытия на базе снов-откровений, можно сказать то же самое. Только объектом “посещения” их душами был физический вакуум (или структуры, близкие к нему), где и была “получена” нужная информация. Замечу сразу, что эти ученые смогли “получить” нужную информацию и достаточно точно ее интерпретировать, так как их функция отражения была в достаточной степени подготовлена к “получению” этой информации. Получаемая подобным образом информация, проходя “через” разум, искажается. В ней могут появиться данные, которые вовсе и не передавались. В крайнем случае “получатель” выполняет роль простого “почтового ящика”, механически записывая поступающую информацию.

Во всяком случае, уже попытка исследования “вещих снов” показывает, что все психологические исследования так или иначе становятся неполноценными при отсутствии приемлемой информационной модели души.

5. О ФОТОГРАФИРОВАНИИ СНОВ

Теперь следует сказать о том, что собой представляют сновидения в их, так сказать, физическом проявлении. Поскольку “последовательный” образ воспринимается организмом как светящийся, то можно предположить, что фоторецепторы глаз реально могут светиться, что и зафиксировали опыты по фотографированию галлюцинаций. При таком предположении можно надеяться на фиксацию сновидений с помощью фотографирования или видеозаписи.

Что позволяет с достаточной степенью уверенности говорить об этом? То, что связь on- и off-нейронов, осуществляемая через рецепторы, реализована оптически, т.е. посредством излучения потоков света. Опыты Крохалева как раз и обнаруживают такого рода связь.

Вместе с тем, следует учитывать одно чрезвычайно важное обстоятельство, которое связано с тем, что скорость “показа” сновидений намного выше, нежели реальное течение событий, переживаемых во сне. Это следует, например, из того, что внешнее событие, иногда вызывающее сновидение (звук падения реального предмета, какое-либо прикосновение и т.п.), практически всегда “вплетается” в связную и протяженную по сюжету зрительную комбинацию, продолжительность которой спящий организм воспринимает как очень большую. Фактически весь такой сон продолжается в течение нескольких десятков или сотен миллисекунд. Следовательно, экспозиция при постановке такого эксперимента должна быть не более 15-20 микросекунд, чтобы можно было “выхватить” хотя бы отдельный кадр текущего сновидения.

При обычно используемых в фотографии экспозициях на фотографии будет зафиксировано все событие, произошедшее во сне, и фотография будет выглядеть как некоторая засветка, не имеющая ни формы, ни содержания. Следовательно, при этом не удастся как-то идентифицировать содержание сна. Кроме того, следует учитывать при анализе фото- или кинодокумента, что зафиксированное изображение имеет, по-видимому, негативное исполнение, так как будет фиксироваться непосредственно функция компенсации.

Вот собственно все, что можно сказать на данном этапе о процессе сна при анализе на основе информационно-отражательной модели.

ГЛАВА 9. ПСИХОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ РЕАЛЬНОСТИ

 

1. ПОЗНАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ И ФУНКЦИЯ ВНИМАНИЯ

С самого начала мне предстоит разрешить парадокс, который я сам же и создал. Смысл возникшего парадокса заключается в том, что наш внутренний мир – есть мир наших ощущений. Точно также и у любого организма – внутренний мир есть мир его ощущений. Поэтому и возникает парадоксальная ситуация: как можно познать мир, если он остается совершенно непостижимым?

Вторая грань возникающего парадокса состоит в том, что душа организма в состоянии получать информацию извне и определенным образом транслировать ее разуму этого организма. Смысл противоречия здесь заключается в том, что душа как бы не выполняет эту функцию, отдавая решение этой задачи разуму организма.

Выше я уже говорил, что совершенно определенно разум и душа есть все-таки разные субстанции. Одна существует на полевом уровне и концентрирует всю информацию, которую вырабатывает система разума конкретного организма, действующего по принципу организации выживания этого организма. Душа редко вмешивается в работу разума. Кроме того, в оценки сигналов внешнего “вмешиваются” актуализируемые или “погашаемые” потребности самого организма.

Следовательно, в этом случае мы должны действительно говорить конкретно о разуме как некоторой самостоятельной структуре, решающей задачи только самого организма, т.е. душа в этом случае уходит на второй план, что не создает особых трудностей в понимании явлений, но конкретизирует подходы.

Поэтому второй парадокс разрешается как бы сам собой.

В отношении первого парадокса решение несколько сложнее. И решение это заключается в том, что при организации процесса выживания, разум формирует вполне адекватные физиологические и физические реакции организма для организованного противостояния воздействию внешней среды или каким-то нежелательным физиологическим изменениям внутри организма.

Иначе говоря, все организовано на принципах компенсации. Мы уже видели, что принцип компенсации позволяет, в частности, проводить качественную оценку стимульного воздействия без его непосредственного измерения. Это означает, что так или иначе в недрах разума создаются условия “узнавания” всего сущего. В этом и заключается суть познания реальности. Вместе с тем, все, что будет говориться о познании реальности, будет относиться только к внутренним психическим процессам.

Особенность материалов данной главы состоит в том, что здесь будут рассматриваться в определенной степени универсальные и присущие всему живому миру Земли способности познавать свое окружение, совокупность протекающих событий. Это необходимо для решения задачи выживания, при реализации которой происходит непрерывная обработка внешней и внутренней информации.

Несмотря на то, что только человек способен так сформулировать вопрос - о реальности окружающего мира, любой организм так или иначе воспринимает реальность своего существования, поскольку формирует необходимые для выживания те или иные поведенческие реакции. Иначе говоря, восприятие реальности внешнего по отношению к конкретному организму мира было бы невозможно, если бы этот организм не осознавал реальность своего существования.

В начале данной работы принято, что окружающий мир мы воспринимаем в относительном качестве. Это означает, что наши чем-то искажаемые ощущения дают лишь приблизительную и косвенную оценку внешнему окружению. Поэтому и возникает вопрос, универсально звучащий по отношению к любому (не только человеку) организму: насколько реально отражают окружающий мир чувственные ощущения? Что может быть критерием оценки правильности этой оценки?

Критерием правильности познания реальности может быть только предпринимаемая (после познания) деятельность, подтверждающая или опровергающая реальность этого познания.

Из этой посылки и будем рассматривать данную проблему.

Название данной главе подсказала работа У. Найссера “Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии” (М., “Прогресс”, 1981 г.) (ULRIK NEISSER “COGNITION AND REALITY. Рrinciрles and imрlikations of cognitive рsychology”, W. H. Freeman and company, San Francisco, 1976), в которой автора “интересуют прежде всего общепсихологические, философские и социальные следствия активности познания человеком окружающего мира” (из предисловия к книге У. Найссера Б. М. Величковского, стр. 6).

Мне представляется, что познание и реальность - это все-таки две разные стороны одной медали. Познание (реальности) - это процесс, связанный с деятельностью разума для оценки окружающей действительности, а реальность (познания) - результат деятельности разума, выливающийся в конкретное принимаемое решение. “Антиконгруентность” этих понятий кроется в том, что для оценки окружающей действительности требуется один набор знаний, а для принятия решения - совершенно иной, что не позволяет использовать данные понятия в одном контексте. Именно поэтому у меня и вызвала внутреннее сопротивление постановка проблемы, сделанная У. Найссером.

Мы должны достаточно четко осознавать, что любые оценки окружающей действительности, которые осуществляет разум любого организма, могут быть проведены только на качественном уровне.

Иначе говоря, познание реальности - это процесс определенного смыслового “узнавания” своего окружения, который сводится к формированию совокупности бинарных оценок (многофакторная оценка), что в последующем позволяет принимать какое-либо решение.

Если описать данный процесс в критериях оценок, то разум живого организма должен “выбрать” набор ответов, оценивая свое окружение по принципу: “далеко/близко”, “горячо/холодно”, “опасно/безопасно”, “агрессивно/неагрессивно”, “большой/малый” и так далее.

Как было показано ранее, такие оценки - единственно возможный механизм работы разума организма, что и обеспечивает достаточную его жизнестойкость.

Если исходить из данного положения, то познание реальности, очевидно, будет укладываться в такую последовательную цепочку деятельности разума: фиксация (запоминание) объекта и оценка его возможных свойств. В соответствии со сказанным в главе о памяти, фиксация объекта связана с “узнаванием” его, с проведением информационно-ресурсной оценки (возможностей) самого организма.

Оценка свойств объекта сопровождается прогнозированием последствий от наличия (появления) и состояния (поведения) зафиксированного объекта. Естественно, что для фиксации объекта первоначально должно как-то включиться внимание по отношению к этому объекту. Поэтому первоначально целесообразно понять, какие факторы обеспечивают включение внимания и вообще: что такое внимание.

Имеется, правда, и совершенно иная форма познания реальности, которая никак не связана с необходимостью конкретизации внимания организма. Эта форма познания реальности обусловлена обычным течением жизни, когда организму ничего не угрожает, вокруг ничего особенного не происходит. Отличается эта форма познания реальности от первой тем, что внимание организма ни на чем конкретно не фокусируется, но не выключается, тем не менее, полностью.

Назовем внимание для первой ситуации как сфокусированное, а для второй - рассеянное, расфокусированное. В первом случае организм обязан принимать некоторое решение в отношении себя, а во втором - он может сохранять свое существующее состояние.

Например, когда человек не торопится и идет хорошо знакомой дорогой, а его движению ничто не мешает, внимание этого человека в этом случае, конечно, рассеянное, или расфокусированное, если, конечно, его мысли не занимают какие-нибудь важные жизненные проблемы. Однако стоит появиться какой-нибудь помехе, внимание сразу же становится конкретным, сфокусированным. Кстати, три примера, приведенные в самом начале предисловия, помимо единства функций разума, наглядно демонстрируют и одинаковость механизма переключения внимания у разных живых организмов.

“Внимание - это не что иное, как восприятие; мы выбираем то, что хотим видеть, предвосхищая структурированную информацию, которая будет при этом получена” (У. Найссер “Познание и реальность”, М., “Прогресс”, 1981 г., стр. 104).

Такое определение внимания, очевидно, страдает неполнотой, поскольку выше только что был приведен пример возможности наличия рассеянного, расфокусированного внимания. Поэтому было бы интересно понять психологические компоненты, влияющие на возможность существования самого внимания, по крайней мере, в двух ипостасях.

Окружающий меня пейзаж не размывается в какую-то абстрактную картину. Он остается в каждом случае связной, по-своему завершенной картиной, даже если я впервые оказался в данном месте. Разве это не пример эффективного познания реальности с учетом деятельности внимания? И разве понять это менее интересно, чем исследовать, как воспринимаются каким-либо человеком два одновременно передаваемых сообщения?

Ранее (см. главу “Девиация параметров психики”) говорилось, что в жизни организма постоянно происходит ситуативная перестройка параметров психики, а это, безусловно, связано и с изменением функции внимания.

Но ведь ситуативная перестройка параметров психики, очевидно, связана с изменением функций сознания. Мне представляется, что в определенном смысле понятие “внимание” полностью совпадает с понятием “сознание”.

Понять это чрезвычайно важно.

Итак, что происходит, когда, например, человек идет по новой, совершенно незнакомой ему дороге? Отличается ли это от того, когда он идет своей привычной дорогой?

Если ему ничто не угрожает, то, в сущности, - ничем не отличается, хотя, казалось бы, “узнавания” не может быть. Напомню, что любая вещь, обстановка и так далее не могут быть “увидены” дважды. Поэтому в основе спокойного познания реальности лежит описанный в шестой главе механизм узнавания на основе “полей символов” информации. Получаемый от сенсоров внешнего поток сигналов раскладывается на законченные фрагменты, опознаваемые по отдельности, но увязываемые разумом в единую картину. Именно поэтому не происходит разрыва с действительностью, даже если окружение субъекта действительно совершенно новое. Вследствие этого возникает ощущение возможности некоторого предвосхищения, что активно “эксплуатируется” последователями когнитивной психологии.

Единый механизм опознавания для любых фрагментов окружающей картины во всем диапазоне (пространственном и динамическом) работы сенсоров внешнего позволяет понять, почему человек видит цельную картину, а не только те восемь с небольшим градусов поля зрения, которые соответствуют центральной области зрения и дают наиболее деталированное, наиболее четкое изображение. Тем не менее, именно эти “восемь с небольшим градусов центрального зрения” позволяют дать более или менее правдоподобное изложение понятия “внимание”.

Живые организмы в процессе филогенеза приспособили функции сенсоров так, чтобы по возможности сократить поток так называемой "центральной" информации, функционально важной, необходимой для оперативного управления ресурсами организма. Поэтому “вниманием”, в общем случае, следует назвать такую функцию разума, которая вычленяет целенаправленно ту часть получаемой разумом внешней (или внутренней) информации, которая по каким-либо признакам требует наибольшего привлечения информационных и материальных ресурсов разума и/или организма.

Характерной особенностью “центрального блока” информации в таком случае следует назвать высокую степень его новизны, т.е. функция отражения не формируется достаточно точно. Соответственно, сознание организма в таких случаях сосредотачивается на этом “центральном блоке”, что и позволяет соотносить “внимание” и “сознание”. Иначе говоря, под сознанием следует понимать именно то, как воспринимает себя организм в конкретной ситуации, на что направлена функция внимания.

В случае появления вне этого “центрального блока” информации каких-нибудь сигналов, по которым разум не может сформировать полноценную функцию отражения, или сигналы с неопознанной функцией (например, сигналы, могущие представлять опасность), внимание может переключиться на эти новые раздражители, на новый “центральный блок”. Это означает, что будет перестроена работа сенсорных механизмов.

Вместе с переключением внимания произойдет перестройка сознания организма. Очевидно, при наличии одновременно двух потоков информации, каждый из которых может восприниматься как “центральный”, будет происходить непрерывное переключение структур ВаО и ВтО, ДП и СП. В итоге будет происходить изменение (переключение) функций отражения, что повысит эмоциональное напряжение (избыток отрицательной эмоции).

В ином варианте один из потоков внешней информации перейдет на иной уровень восприятия. Но может случиться и так, что оба потока информации, только что бывшие главными, станут одновременно второстепенными, что тоже иногда необходимо для решения задачи выживания. Рассмотрим это свойство психики.

Чтобы понять условия, при которых становится возможным одновременное восприятие более одного потока информации, а также для того, чтобы понять какую роль при этом играет внимание, рассмотрим результаты некоторых экспериментов, которые неоднократно проводили психологи в своих исследованиях.

“Частично опыт Соломонса и Стайн был повторен в 1915 г. Дауни и Андерсоном; последние записывали слова под диктовку, одновременно читая про себя. Исследователи добились значительного повышения скорости чтения через 17 часов тренировки, но не смогли достичь обычной скорости чтения. В отличие от Соломонса и Стайн Дауни и Андерсон так и не добились “автоматизма”: они неизменно осознавали то, что пишут...

Недавно в Корнеллском университете Элизабет Спелке и Уильям Херст повторили и расширили эксперимент Соломонса и Стайн. Они совершили существенный отход от традиции, использовав вместо себя других испытуемых; два студента участвовали в эксперименте в течение целого семестра по одному часу в день. Испытуемые читали про себя рассказы и одновременно писали слова, которые им диктовал одно за другим экспериментатор (новое слово предъявлялось сразу после того, как записывалось предыдущее). Сначала, как и можно было ожидать, двойная задача казалась испытуемым трудной - они читали гораздо медленнее, чем в обычных условиях. Однако спустя шесть недель нормальная скорость чтения восстановилась. Тщательная проверка показала, что чтение было при этом вполне осознанным” (У. Найссер “Познание и реальность”, М., “Прогресс”, 1981 г. стр. 108).

Могу сослаться и на собственный “опыт”, связанный как раз с одновременным выполнением двух различных работ.

В годы учебы в школе моя страсть к чтению книг была подобна какой-то своеобразной наркомании: каждый божий день я пропадал в читальном зале до закрытия библиотеки, а дома читал то, что брал “на дом”. Естественно, в этих условиях я старался сэкономить каждую минуту. На выполнение домашних заданий времени у меня просто не было. Однако я не помню, чтобы в школу я приходил с не выученными или невыполненными уроками.

Как же я справлялся с домашними заданиями, если дома эти задания я никогда не делал? Очень просто: на географии и истории я делал все письменные задания, а устные предметы вообще никогда не учил, запоминая все с уроков. Надо сказать, что учителя знали об этой моей особенности и неоднократно пытались “поймать” меня во время уроков на том, что я что-то прослушал. Но всякий раз вызов меня к доске в ходе объяснения нового материала заканчивался появлением новой “пятерки” в журнале.

Сегодня я, пожалуй, могу объяснить свое раздвоение внимания на тех уроках только тем, что письменные уроки вообще не фиксировали моего внимания: я их делал как-то автоматически. Иначе говоря, мой “опыт” говорит как раз о том, что внимание всегда сосредоточено только на том, что функционально важно. Любая иная работа в ходе выполнения другой может выполняться только тогда, когда вторая работа не требует привлечения особых ресурсов разума (памяти, особых навыков, специальных умозаключений).

Данную мысль можно выразить иначе.

Сфокусированное внимание обусловлено действием главной, доминантной потребности и при его ориентации на внешнее окружение является проявлением экстравертности. Расфокусированное внимание характерно для отсутствия доминантной потребности.

Поэтому во всех случаях выполнения одновременно двух работ, описанных здесь, сознание, очевидно, находилось одновременно в экстравертном состоянии по отношению к одному потоку информации и интровертном по отношению к другому. Поэтому и возникает впечатление автоматизма выполнения работы.

Однако и это не полное объяснение.

Во второй главе, когда обсуждалась работа узла управления, уже говорилось, что параллельное вычисление достаточно большого количества частных функций отражения является нормальным, ежеминутным процессом, принципиально необходимым каждому организму. Тем не менее, в случае выполнения одновременно однородных движений необходима особая работа узла управления.

Все цирковые аттракционы, связанные, например, с жонглированием одновременно руками и ногами, а еще, скажем, туловищем и головой объясняются тем, что наработанные навыки жонглирования связаны как раз с формированием различных функций отражения. Эти функции отражения память способна воспроизводить одновременно без искажений благодаря тому, что внимание при этом не сосредоточено на какой-то отдельной операции и остается расфокусированным. Более того, если жонглер, пусть невольно, на мгновение сосредоточит свое внимание только на одном движении, то весь его аттракцион тут же рассыплется.

В некотором смысле сознание жонглера в ходе выполнения аттракциона должно быть полностью размытым, отвлеченным, интровертным и познания реальности в этом случае не требуется.

Нечто подобное происходит и с водителями автомашин с достаточно большим опытом вождения автомобиля. Достигнув высокой степени автоматизма, такие водители в процессе управления автомашиной остаются как бы с выключенным сознанием до тех пор, пока не возникнет необходимость перейти в иное состояние из-за возникшей помехи на дороге. Здесь уже упоминалось о большой опасности, которая поджидает водителей автомобилей на прекрасных автострадах, где не возникает никаких помех движению. Управление автомашиной в таких условиях осуществляется в условиях ожидания водителем появления помехи, но к самому процессу управления автомобилем это не имеет никакого отношения, т.е. очевидно наличие выполнения одновременно нескольких, не очень-то взаимосвязанных работ.

Здесь мне придется сослаться и на такое, привычное для всех, одновременное выполнение нескольких действий - мысли, тела, - которое выполняют на наших глазах профессиональные футболисты. Ведь класс футболиста (это, конечно, частный пример, наблюдаемый, тем не менее, во многих жизненных ситуациях) тем выше, чем больше действий он может выполнять одновременно. Футболисту необходимо контролировать состояние поля в том месте, где он находится в данный момент, контролировать положение мяча, своих оппонентов и своих одноклубников.

Но, главное, ему необходимо непрерывно “просчитывать” развитие ситуации на несколько шагов вперед. Это “чудо” нам вовсе не представляется сверхъестественным. Скорее всего, оно нам представляется естественным, совершенно тривиальным. Это замечание здесь мной приводится потому, что описанные выше “эксперименты” психологов были поставлены именно потому, что модели действия психики у них реально не было никакой.

Итак, механизм познания реальности связан с работой механизма узнавания. Это, в свою очередь, определяет реализацию функции внимания. При спокойной обстановке функция внимания расфокусирована. Кроме того, при спокойной обстановке субъект может сосредоточить свое внимание на внутренних проблемах, мыслях, т.е. быть в интровертном состоянии. Но какая-то часть сознания все-таки остается в экстравертном состоянии, так как  фокусировка по тем или иным причинам функции внимания на внешних стимулах переводит сознание главным образом в режим экстравертности, что непременно связано с изучением обстановки.

Следовательно, можно дать некоторую оценку количественного характера понятия “внимание”. Сошлюсь вновь на главу о девиации параметров психики, где говорилось, что какая-то часть сознания находится в экстравертном состоянии, а какая-то часть - в интровертном. Там же говорилось, что ни один из этих компонентов не может в норме снизиться до нуля, чтобы не произошло срыва психических функций.

Поэтому внимание или, точнее, уровень внимания - это определенное соотношение между экстравертностью и интровертностью разума в конкретный момент времени. Чем выше степень экстравертности и, соответственно, чем меньше степень интровертности, тем выше уровень внимания, в данном варианте - внешнего. При высоком уровне интровертности и малом уровне экстравертности внимание сосредоточено на внутреннем. При низких уровнях интро- и экстравертности и их относительном равенстве можно вести речь о расфокусированном внимании.

С учетом сказанного, представляет практический интерес разработка методов контроля параметров экстра- и интровертности в различных ситуациях. Это важная функция, поскольку позволит понять, скажем, что некоторые школьники не в состоянии хорошо учиться только потому, что их функция внимания постоянно расфокусирована вследствие особенностей воспитания. Тем более представляет интерес изучение данной функции как раз с точки зрения воспитания функции внимания, разработки методов управления этим процессом.

Но функция внимания на этом не исчерпывается, поскольку вслед за познанием реальности следует оценка реальности познания. Выше уже говорилось, что уровень внимания тем выше, чем более высок уровень неопределенности. Отсюда следует важное следствие: разум, формируя функцию отражения для устранения этой неопределенности, т.е. предпринимая определенные действия через моторные и иные, в том числе и мыслительные механизмы организма, старается предвидеть результаты своих усилий.

Иначе говоря, функция внимания на этапе оценки реальности познания сводится к выявлению позитивных для организма (соответственно, и для разума) изменений ситуации от собственных усилий, приводящих к уменьшению степени неопределенности функции отражения. Если таковые изменения, возникшие как результат предпринятых усилий, разум фиксирует, то это соответствует истинной, с позиции разума, реальности познания.

Это будет зафиксировано по снижению уровня актуализированной потребности, принятой к исполнению, при сохранении необходимого количества ресурсов организма.

Еще один аспект функции внимания, связанный с оценкой реальности познания, можно определить, как способность сосредоточиться на отыскании нужной функции отражения. В этом случае проявляется то, что выше названо как внутреннее внимание. Очевидно, что количественная оценка этого параметра будет определяться отношением уровня интровертности к уровню экстравертности.

Если в таком случае речь идет о человеке, то он в этом состоянии может вообще не реагировать на внешние сигналы (стимулы), что, тем не менее, не будет говорить о его недостаточном внимании. Следует отметить, что к расфокусированности внимания это не имеет никакого отношения и отражает только то, что вектор интровертности достаточно велик по своему значению, а вектор экстравертности - мал. На основании сказанного сделаем обобщение.

Внешнее внимание соответствует высокому значению вектора экстравертности и низкому значению вектора интровертности; внутреннее внимание - соответствует обратному соотношению при достаточной величине вектора интровертности. Расфокусированное внимание в соответствии с этим будет означать малый уровень векторов экстравертности и интровертности при их относительном равенстве. Именно в последнем случае и будет проявляться то, что называется отсутствием внимания.

2. МЕХАНИЗМЫ ОНТОГЕНЕТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ПОЗНАНИЯ РЕАЛЬНОСТИ

Мы рассмотрели только один аспект реальности познания, связанный с функцией внимания. Разум, оценивая внешнюю ситуацию, должен решить еще очень много иных задач, связанных также с оценкой реальности познания. Сюда относятся различные пространственные задачи – “близко/далеко”, “слева/справа”, “сверху/снизу”, “спереди/сзади”, а также задачи динамического характера, связанные с движением самого субъекта или объекта, попавшего в “центральный блок” информации. По-видимому, имеются и более простые задачи, которые должен решать разум для необходимого познания реальности, например оценки типа “тепло/холодно”, “сыро/сухо” и т.п. У человека могут быть задачи более сложного, социального характера, которые в данном случае здесь не будут рассматриваться.

Итак, рассмотрим последовательно механизмы формирования оценок по каждому из обозначенных критериев.

Из всех пространственных задач, решаемых разумом, наибольшей относительностью решения обладает, несомненно, задача определения дальности. Относительность оценок удаленности как раз характеризует качественный характер всех решений. Кажется достаточно тривиальным то, что для разных объектов и разных ситуаций малое расстояние в одном случае может оказаться чрезмерно большим в другой ситуации. Это происходит потому, что в решение данной задачи как компоненты входят и другие оценки (другие критерии).

В “полях символов” информации памяти все хранящиеся символы, используемые в процессе узнавания, конечно, могут иметь различные “размеры”, что обусловлено тем, что в памяти хранится абсолютно вся информация, причем в виде простейших фрагментов. Иначе говоря, символ квадрата, хранящийся в памяти, имеет столько же вариантов, сколько раз в жизни был предъявлен подобный фрагмент.

Поэтому для оценки “далеко/близко”, безусловно, необходимо проведение определенной измерительной процедуры каждого из фрагментов в потоке информации.

Мне представляется, что осознание значения предшествующего опыта для проведения подобных “измерений”, очевидно наблюдавшееся в практике и в экспериментах, не дает полного ответа на поставленный вопрос, поскольку не раскрывает самого механизма “измерения”.

Ведь для проведения любого измерения, тем более на качественном уровне, необходимо иметь какой-то измерительный инструмент, своеобразную линейку, сопоставляя с которой можно проводить подобные оценки. Поэтому целесообразно понять, какой тип “линейки” может использовать разум для выполнения подобных операций.

Большинство живых организмов, имеющих число степеней свободы более определенного количества, т.е. имеющих возможность не только перемещаться, но и пользующихся своими конечностями как некоторыми инструментами, имеют возможность сопоставить характеристики отражения, соответствующие собственным конечностям, с характеристиками отражения других объектов. Следовательно, такое сопоставление дает возможность масштабировать иные функции отражения относительно функций, принимаемых как эталонные. В этом случае хорошим подспорьем становится способность зрения проводить некоторую оценку дальности за счет бинокулярного параллакса, т.е. в этом случае принимает участие и “поле символов” моторной информации.

Тем не менее, этого еще недостаточно для правильного решения (на качественном уровне) задачи “близко/далеко”. Опыт живого организма, связанный не только со знанием собственных частей тела, но и со знанием времени, потраченного ранее на преодоление определенных расстояний, также дает возможность масштабировать функции отражения. В конечном итоге данный опыт выливается в способность оценивать расстояния на основе перспективного искажения видимого пространства. Иначе говоря, в данном случае необходимым является также сопоставление с объектами, формирующими фон, или окружение определенного объекта, являющегося главным в центральном блоке выделенной информации.

Таким образом, очевидно, что способность решать задачу “далеко/близко” является онтогенетически приобретаемым свойством и заключается в способности масштабировать функции отражения, формируемые от разнообразных объектов, относительно эталонных функций, сопряженных с размерами частей собственного тела.

Следовательно, существует определенный критический период, когда данная функция разума должна быть сформирована у молодого организма. Это означает, что механизм психической депривации может проявляться и в этом случае, что, в случае реализации депривации, будет приводить к нарушению координации, к неверным движениям.

Как необходимый компонент формирования описываемой “линейки длины” выступает сопоставление размеров интересующего объекта с объектами, различным образом размещенных в пространстве, т.е. в этом случае в механизм масштабирования включается и опыт по предыдущим затратам времени на преодоление расстояний.

Из сказанного, кстати, следует, что линейка “далеко/близко” не остается постоянной в течение жизни организма и непрерывно изменяется в зависимости от настроения (состояния психики), состояния здоровья или возраста организма, т.е. всегда остается ситуативной оценкой.

Описанный механизм масштабирования, несомненно, связан со зрительным сенсорным трактом. Однако участие других сенсорных трактов в данном процессе мало что добавляет, в сущности, к сказанному. Наибольшее участие в таких оценках, по-видимому, имеет тракт слуха, в функциях отражения по которому также онтогенетически формируется механизм масштабирования на основе сопоставления со звуками, издаваемыми самим организмом.

Механизмы оценки “слева/справа”, “сверху/снизу”, “спереди/сзади” во многом схожи между собой, но принципиально отличаются от оценок “близко/далеко”, так как в этом случае решаются совершенно иные задачи. Что касается зрительного сенсорного тракта, то для проведения этих оценок необходимо, по-видимому, проведение определенных движений, например, головой для включения интересующей информации в центральный блок, т.е. связано с включением определенных групп мышц. Следовательно, в зрительном тракте выполнение этих оценок связано с формированием полной функции отражения и, соответственно, с компенсационной функцией.

В тракте слуха рассматриваемые оценки даются на основании фазовых характеристик звуковой информации, достигающей слуховых аппаратов организма. Иначе говоря, в слуховом тракте организма, несомненно, имеется своеобразный фазовый пеленгатор, способный выявлять минимальные рассогласования фаз звуковых колебаний, достигающих соответственно левого и правого слуховых трактов. Причем данный пеленгатор в вертикальной плоскости имеет специфическую - круговую и строго вертикальную - ориентацию так, что слева и справа относительно центра головы располагаются своеобразные фазированные приемные элементы.

С технической точки зрения, для фазовой пеленгации при решении подобной задачи (для оценки “слева/справа”, “сверху/снизу”, “спереди/сзади”) достаточно иметь на каждой стороне по три приемника, расположенных в вертикальной плоскости так, что один из них располагается спереди, другой - сзади, а третий - снизу (или сверху) относительно друг друга. Природа, в некотором смысле, пошла на “расточительство”, сформировав круговое расположение в вертикальной плоскости большого количества приемных элементов.

В частности, это следует из того, что звуковые колебания передаются к слуховому нерву через слуховые косточки, которые между собой соединены шарнирно. Именно шарнирность соединений этих косточек и “выдает” круговую ориентацию приемных слуховых детекторов в вертикальной плоскости. Иначе говоря, не только разность фаз приходящих звуковых колебаний в левое и правое ухо имеет значение, или является определяющей, но и расположение воспринимающих слуховых единичных сенсоров в вертикальной плоскости восприятия звука. Если бы это было не так, то мы бы не смогли выявить приходящий сверху (снизу) звук при положении источника звука на оси симметрии тела.

Поскольку решение задач “направление” не связано с формированием функции отражения, связанной с узнаванием, и определяется в конечном итоге измерением направления, данная функция разума не предопределяется онтогенезом, а передается на генетическом уровне следующим поколениям. Это означает, что молодой организм, попавший в условия сенсорной изоляции по звуковым коммуникационным сигналам, не будет иметь возможность слышать коммуникационные звуки, но может прекрасно ориентироваться по звукам по направлению.

Естественно, с возрастом у растущего организма может изменяться точность локализации источника звука из-за изменения (роста) размеров головы.

Именно эти обстоятельства принципиально отличают решения задач “направление” от задачи “дальность”.

В данном случае не рассматривается механизм частотного анализа звуковых сигналов. Это не связано с решением рассматриваемой задачи, т.е. задачи “направление”, и представляет иную задачу из области познания реальности. Отметим, что частотный анализ звуковой информации непосредственно связан с решением задач узнавания, проанализированных в главе о памяти. Естественно, в этом случае механизм психической депривации может “сработать”, если для этого создадутся соответствующие условия.

3. ВОСПРИЯТИЕ ДВИЖЕНИЯ. КРИТИКА ПЕРЦЕПТИВНЫХ СХЕМ

Из всех иных задач, связанных с познанием реальности, наибольший интерес представляют задачи динамического характера, т.е. связанные с движением. В некотором смысле, динамические задачи - это ключевые задачи, решение которых в состоянии дать ответ на многие вопросы психологии. Мне кажется, что психологи просто никак не оценили данного факта, так как вся современная психология анализирует проявления психики исключительно в статических состояниях. Только в когнитивной психологии этому уделяется достаточное внимание.

Все, что связано с движением, представляется в определенном смысле каким-то сверхъестественным, так как окружение субъекта непрерывно меняется: что-то исчезает, что-то появляется вновь и снова исчезает. Степень новизны окружения при движении, несомненно, самая высокая. Сложность заключается в том, что одновременно может двигаться все: сам субъект, объекты и даже сам общий фон.

Кроме того, относительные движения субъекта и объекта (объектов) могут иметь различные ориентации. Короче говоря, в решении динамических задач достаточно много условных, относительных моментов.

Удивительность процесса познания реальности при движении заключается в том, что картина восприятия у любого организма остается связной в широком диапазоне скоростей перемещений.

Посмотрим, какое объяснение дается механизму решения динамических задач в когнитивной психологии.

“Восприятие часто наиболее эффективно во время движения: мы с максимальной точностью локализуем звуки, если двигаем головой, а форма объектов постигается особенно хорошо, если мы активно изучаем их с помощью рук. Роль движения для зрения особенно важна, но и легко становится объектом неверных интерпретаций. Движение частично, но не обязательно полностью, меняет наличную оптическую информацию; глаза могут отчасти компенсировать движения головы и сохранять фиксацию объекта благодаря возможности вращения в глазницах.

Такая компенсация важна, поскольку она продлевает детальное видение вещей, которые в противном случае слишком быстро исчезали бы из поля зрения. Тем не менее, отсюда не следует, что для зрительного восприятия необходимо неизменное сетчаточное изображение, подобно тому, как для получения фотографии требуется наличие стабильного оптического отображения на фотопленке. Компенсаторные движения определяют только то, что окажется спроектированным в фовеа; они не могут помешать изменениям изображения в целом на сетчатке. К этим постоянным изменениям не следует относиться как к чистым помехам или источникам искажений; они обеспечивают получение бесценной информации об организации среды и перемещениях в ней самого наблюдателя...

Движение разными способами изменяет доступную стимульную информацию. Даже легкий сдвиг головы в сторону достаточен для того, чтобы обнаружились новые аспекты у большинства близко расположенных предметов, но оказались скрытыми другие, которые были видимыми прежде...

Более экстенсивные движения влекут за собой более важные последствия для зрения. Когда мы поворачиваем за угол или выходим за дверь, нам открываются совершенно новые виды, ранее скрытые от нас...

Таким образом, нормальная среда всегда включает в себя перцептивно (перцептивные действия - единицы процесса восприятия. О.Ю.) заданные возможности потенциального видения пока что скрытых от зрения вещей... Относительные положения объектов известны до того, как глазу становится доступной конкретная информация о них” (У. Найссер “Познание и реальность”, М., “Прогресс”, 1981 г., стр. 123-125).

Попытаемся выяснить, что здесь ошибочно. Это не так просто, так как кажется, на первый взгляд, что здесь вообще все верно. Само по себе описание процесса смотрения с учетом движения не вызывает никаких возражений. Но ведь это нас меньше всего интересует, когда мы пытаемся понять механизм познания реальности.

Ошибочной здесь следует, на мой взгляд, считать саму позицию У. Найссера. Действительно, из текста уже следует, что в нас “сидит” некий гомункулус, который все предвидит на основе “перцептивно заданных возможностей”. Иначе говоря, мое восприятие только потому остается непрерывным, что мой гомункулус (согласно Найссеру) заранее знает, что я могу увидеть за очередным поворотом. Вот как он (У. Найссер) сам это объясняет на той же стр. 125.

“Информация, собранная в результате самодвижения, оказывается, таким образом, систематически сопоставляемой с существующими схемами, и в частности с когнитивной картой или ориентировочной схемой близкого окружения”.

Ранее мной было показано, что действительно бывают ситуации, когда мой “гомункулус” берет на себя инициативу и заранее говорит (показывает), что-либо. Но это (как мне кажется, доказано) приводит только к проявлению семантической глухоты (слепоты). Причем было также показано, что этот “гомункулус” - всего лишь наша глубокая интровертность при восприятии какой-то информации. Это приводит совершенно к иному результату, нежели тот о котором говорят когнитивисты. Если же иметь в виду получение информации посредством канала биополя, то и здесь нет места для “гомункулуса”. Любые формы ясновидения, реально дающие конкретную информацию о событиях, предметах или процессах, к когнитивным процессам, описываемых У. Найссером, вообще не имеют никакого отношения.

Кроме того, в обыденной жизни подобные случаи ясновидения, имеющегося по любым причинам, вообще бывают относительно редко, чтобы как-то их реально учитывать в процессах познания реальности, особенно если иметь в виду любые живые организмы. Причины, по которым не могут быть использованы “ворота информации” по биополю, выше были уже описаны.

Мы вынуждены подробно рассмотреть вопросы, связанные с когнитивными картами, чтобы понять, действительно ли с их помощью можно описать процесс познания реальности, в частности при движении. Поэтому рассмотрим саму сущность таких карт.

“О когнитивных картах часто говорится так, как если бы они были умственными изображениями среды, которые можно разглядывать на досуге внутренним взором, в то время как его обладатель удобно расположился в кресле. Такое понимание выступает в отрывке, которым начинает свою книгу “Образ” Кеннет Боулдинг... Нет сомнений, что Боулдинг использовал когнитивную карту в качестве основы приведенных рассуждений.

Тем не менее, было бы неверно определять когнитивные карты через способность давать такие описания или иметь соответствующие образы. Я попробую сделать противоположное и часто буду пользоваться термином “ориентировочная схема” как синонимом “когнитивной карты”, чтобы подчеркнуть, что это активная, направленная на поиск  информационная структура.

Вместо того чтобы определять когнитивную карту как своего рода образ, я выскажу предположение..., что само пространственное воображение является всего лишь аспектом функционирования ориентировочных схем. Аналогично другим схемам они принимают информацию и направляют действие. Подобно тому как у меня есть схема объекта, принимающая информацию о настольной лампе и направляющая дальнейшее ее обследование, у меня есть также когнитивная карта всего моего кабинета и его местоположение, чтобы принимать информацию о кабинете и направлять мои движения в нем” (У. Найссер “Познание и реальность”, М., “Прогресс”, 1981 г. стр. 126-127).

Прервем на некоторое время цитирование источника, чтобы сделать некоторые комментарии.

В приведенном отрывке отчетливо просматривается, что самодвижущей силой, управляющей, в частности мной, является некоторая ориентировочная схема, или когнитивная карта, т.е. как раз тот самый гомункулус, определяющий все за меня. Мне кажется, что надо сознаться всем: от такого объяснения совершенно не становится понятным механизм какого-либо познания реальности, фактически осуществляемый любым организмом, а не только человеком.

Теперь посмотрим, в чем заключается существо когнитивной карты.

"Схема лампы составляет часть более широкой ориентировочной схемы, подобно тому как сама лампа является лишь частью реального окружения. Перцептивный цикл, схематически представленный на рис. 2 (здесь не приводится. О.Ю.), включен в более широкий цикл процессов обследования среды и сбора информации, охватывающий большую площадь и требующий большего времени. Эта взаимосвязь представлена на рис. 4 (здесь рисунок 19. Название рисунка сохранено. О.Ю.). Когнитивные психологи часто утверждали, что внутреннее движение психической активности осуществляется от частного к общему, от деталей конфигурации на входе к категориям и абстрактным суждениям.

Принято говорить о существовании последовательных стадий, или уровней переработки. Так, утверждается, что при виде напечатанного слова мы сначала определяем графические признаки отдельных букв, затем идентифицируем буквы, потом идентифицируем само слово, осознаем его значение и, наконец, возможно, относим его к некоторой категории или семантическому типу. Пример со схемой и когнитивной картой указывает на возможность несколько иной модели отношений между активностями разных уровней. Они скорее вложены друг в друга, чем следуют друг за другом...

Подобно тому, как лампа и комната существуют совместно (одна внутри другой), моя ориентировочная схема и моя схема лампы активны одновременно, причем первая включает в себя вторую” (У. Найссер “Познание и реальность”, стр.127-128).

Вновь прервемся для комментария.

Я выше уже говорил, что в тракте зрения изображение, сформированное на сетчатке глаза, мозгом раскладывается на элементы, которые способен опознать разум, т.е. на квадраты, круги, эллипсы, отдельные линии и так далее. После решения задачи узнавания элементов синтезируется новое, обобщенное представление об увиденном. Это то, что я назвал полной функцией отражения. При таком подходе возможно узнавание совершенно новой обстановки, чего нельзя сказать о механизме, предлагаемом когнитивной психологией.

По-видимому, нет и не может быть описываемых перцептивных схем, существующих независимо или вложенных одна в другую: если и имеется какая-то перцептивная схема, то она только одна, поскольку организм познает свое окружение сразу, целиком, что и позволяет “узнавать” совершенно новую обстановку. По всей вероятности У. Найссер уловил определенную несуразность стандартного подхода когнитивистов и сделал приведенную оговорку об одновременности действия этих схем. Однако это совершенно не проясняет ситуацию, не делает  механизм познания реальности в изложении когнитивистов более понятным, более логичным.

Теперь обратимся к иллюстрации когнитивных карт (рисунок 18).

Собственно схемой перцептивного цикла на этом рисунке является то, что помещается (укладывается) в последовательные устанавливаемые связи от “объекта” (например, “актуального окружения”) к “схеме” (“карте”). Далее от “схемы”  к “перцептивному исследованию” (не могу комментировать, поскольку - не понимаю совершенно: далеко не всегда есть возможность посмотреть с более близкого расстояния и т.п.). После “исследования” возвращаемся вновь к “актуальному окружению”.

В таком “перцептивном цикле” внешнее становится ведущим по отношению к разуму, поскольку именно “актуальное окружение” “модифицирует” готовую “схему”. То, что некоторый гомункулус заранее знает, что может увидеть субъект, следует из того, что “схема актуального окружения” всегда существует заранее, но само “актуальное окружение” осуществляет модификацию этой схемы, приспосабливая ее к себе. Не правда ли: какая-то мистика? Причем здесь уже и гомункулус в роли ведомого.

На всем этом можно было бы совершенно не останавливаться, но высказанные мысли принадлежат все-таки ученым. Поэтому спрошу: все это действительно серьезно? Тем не менее, всю критику можно было бы не приводить, но так или иначе такие модели “схем актуального окружения” формируют научное мнение. По этой причине и дается здесь столь развернутый анализ когнитивных (когнитивных ли?) моделей.

Я с самого начала положил как первичное свойство разума возможность предвидения, но не того, что мы увидим, а результатов своих усилий. Если же я действительно начну заранее “видеть” нечто, то это даст совершенно иной результат: проявится то, что названо здесь семантической слепотой, чему есть и жизненные и экспериментально полученные наблюдения. Поэтому метод, избранный У. Найссером в принципе не годится для объяснения, поскольку вынуждает нас признать в этом случае, что мы всегда заранее знаем любое географическое место, куда бы ни занесла нас судьба.

Противоречие как раз и заключается в том, что каждое незнакомое место нам знакомо в определенном смысле, а любое знакомое место столь же незнакомо.

Познание реальности как раз и заключается в том, что мы совершенно одинаково узнаем абсолютно все, к чему подготовлена наша функция отражения.

Поэтому “когнитивные карты” или “схемы близкого окружения” не добавляют ясности совершенно.

Ложность такого подхода следует, например, из хода и результатов простого эксперимента. Положим, на экране дисплея ЭВМ случайным образом формируются различные геометрические фигуры, которые могут быть узнаны наблюдателем. Положим, что число этих фигур достаточно, чтобы сохранялась полная независимость в очередности появления этих фигур. Следовательно, при этих условиях не может идти речь о перцептивных циклах или когнитивных картах, хотя наблюдатель постоянно будет узнавать эти фигуры.

Тем не менее, оставим все как есть и посмотрим, каким образом с помощью таких “схем” можно воспринимать движение.

“Движущийся организм имеет доступ к двум особым видам оптической информации. Одним из них является параллакс, основывающийся на различии распределения оптической информации в двух стационарных точках. Смещение глаза из одной позиции в другую обычно порождает новую структуру стимуляций, и несоответствие таких последовательных структур позволяет специфицировать форму, положение и взаимное расположение видимых объектов.

Получить информацию этого типа можно также и в отсутствие фактического движения. Люди и некоторые другие животные могут эффективно пользоваться в качестве замены бинокулярным параллаксом. Поскольку глаза занимают различное положение на лице, в подавляющем большинстве случаев объекты образуют на двух сетчатках несколько отличные структуры. Это расхождение является признаком глубины; иными словами, оно специфицирует реальные очертания и взаимное расположение объектов...

Движение наблюдателя оказывается также источником второго, еще более важного вида информации, которую нельзя имитировать с помощью стереоскопа. Поскольку движение - это непрерывный процесс, оно порождает постоянные изменения в доступном глазу оптическом потоке. По мере перемещения воспринимающему открываются не только различные стороны объектов, но и имеют место закономерные изменения этих объектов...

Здесь следует подчеркнуть, что движение наблюдателя в равной мере или еще более информативно. Движение наблюдателя позволяет получить информацию не только об окружении. Структура оптических изменений в сочетании с тем, что остается в них инвариантным, специфицирует также и его собственные движения. Когда, например, он движется вперед, сетчаточные изображения видимых впереди поверхностей постепенно становятся все больше. При нормальных условиях никакое изменение одной только среды не способно воссоздать столь специфическую трансформацию оптического потока. Она специфицирует движение “я” и ничто другое. Более того, характер этого увеличения проекций непроизволен: все проецируемые точки, кроме одной, значительно смещаются к периферии. Этим единственным исключением является именно та точка, к которой движется воспринимающий” (У. Найссер “Познание и реальность”, М., “Прогресс”, 1981 г., стр.129-131).

Наверное, достаточно для уяснения того, что желает, и что может дать метод традиционной когнитивной психологии к пониманию процесса познания реальности в движении объекта и субъекта. Теперь прокомментируем приведенное высказывание.

То, что сказано в отношении восприятия движения, как видно, уже никак не связано с перцептивными циклами, когнитивными картами и представляет собой не более и не менее чем просто описание самого процесса восприятия, его внешней стороны, т.е. того, что известно всем без какого-либо разъяснения. В самом описании нет никакого обоснования или объяснения процесса восприятия движения.

При таком подходе суть движения полностью выхолащивается, и процесс познания выглядит как статический, т.е. без движения. Таким образом, начав за здравие, мы заканчиваем за упокой, не выяснив не только сущности познания реальности при движении субъекта и объекта (объектов), но и вообще не уяснив сам механизм познания реальности. Мне кажется, что методы традиционной когнитивной психологии применительно к вопросам познания реальности, например, при движении непродуктивны и от них следует совершенно отказаться. Совершенно иначе открывается процесс движения, как при его описании, так и при анализе на основе информационно-отражательной модели.

На рисунок 19а представлено взаимное расположение субъекта (С) (наблюдателя) и объекта (например, некоторого плоского квадрата), движущегося по фронту относительно наблюдателя. На рисунок 19б дано видимое наблюдателем отражение на сетчатке глаз изображение этого плоского квадрата в отдельно выхваченных точках наблюдения. Видно, что реальное изображение неизменного квадрата при его восприятии наблюдателем непрерывно трансформируется в соответствии с законами перспективы. Причем эти искажения в целом соответствуют ранее сформированным “полям символов” информации, которые были проиллюстрированы на рисунок 14. Следовательно, данный “новый” квадрат будет легко опознан наблюдателем независимо от того, кем является наблюдатель - человеком или каким-нибудь животным.

Однако наиболее интересным в этом процессе будет то, что интегральная (дифференциальная) функция будет реально скользить по “полям символов” информации, что будет вызывать многочисленные переключения в нейронной сети. Следовательно, сущность фиксации движения для наблюдателя заключается в перемещении по “полям символов” информации функции отражения, что меняет в пространстве мозга биохимические процессы в его структурах.

Такая особенность восприятия движения разумом позволяет в принципе одинаково рассматривать процессы движения объекта и/или субъекта, делая любое движение просто относительным, что не создает дополнительной информации. Возможно, что восприятие собственного движения связано совершенно с иным сенсорным трактом, например, с трактом вестибулярного механизма (чувство равновесия). В этом случае и может исчезнуть некоторая относительность движения. Правда, все это будет справедливо в условиях действия  силы тяжести земного притяжения. Значит, в условиях космического полета, где действует невесомость, понятие собственного движения будет сугубо относительным.

Механизм “скольжения” по “полям символов” информации функции отражения позволяет высказать мысль об обязательности формирования (соответственно, и наличия) компенсационной функции. Во-вторых, этот же механизм “скольжения” позволяет поставить эксперимент по оценке реального быстродействия работы, например человеческого мозга, как вычислительной машины.

Поясним сказанное. Наблюдатель в состоянии воспринимать как связную картину свое внешнее окружение только до определенной скорости перемещения объекта относительно субъекта. Мы, скажем, далеко не всегда в состоянии увидеть летящий прямо на нас какой-нибудь предмет как раз потому, что наш мозг (наша биологическая вычислительная машина) не в состоянии сформировать полноценную функцию компенсации для сенсорного (в данном случае, зрительного) тракта. Точно также и фронтальное перемещение объекта воспринимается, например, глазом человека до определенной скорости относительного перемещения, превышение которой приводит к слиянию картинки от внешнего окружения в сплошную размытую картинку без каких-либо четких деталей.

Это не значит, безусловно, что глаз перестает видеть или воспринимать. Просто в этом случае функция отражения состоит из “верхушечных” частей частных функций отражения, накладывающихся друг на друга, что и приводит к полному их слиянию. Признаком того, что это именно аддитивная функция отражения, служат полосы вдоль направления движения, так как скольжение вдоль “хребта” в “поле символов” информации выхватывает однотипные фрагменты, “размещенные” вдоль этого “хребта”.

Глаз наблюдателя способен “выхватывать” (в буквальном смысле) отдельные фрагменты движущейся картинки, если движение глаза по направлению движения на какое-то мгновение уравняет угловые скорости перемещений фрагмента картинки и глаза. В этом случае формируется полноценная функция отражения на тот краткий миг, когда движение глаза засинхронизировалось с движением объекта.

По-видимому, данная скорость и будет соответствовать предельной скорости движения, воспринимаемой разумом. Можно предположить, что это и будет определять быстродействие работы мозга, как некоторой вычислительной машины. Если по каким-либо объективным параметрам, например, по реакции на основе ЭЭГ, удастся измерить время “существования” функции отражения, то это и будет отражать реальное быстродействие мозга, как некоторой сверхбыстродействующей вычислительной машины.

Кстати, измеренная описанным выше образом скорость формирования функций отражения (интегральной и дифференциальной) будет определять именно быстродействие работы мозга, а не время прохождения стимула через весь тракт. Последняя задача, как правило, возникает при тестовых проверках на профессиональную пригодность, когда проверяется время реакции на определенные сигналы.

Ясно, что в этом случае время реакции будет определяться не только временем формирования интегральной и дифференциальной функций отражения по предъявляемому стимулу, но и временем формирования полной функции отражения, связанной уже с принятием решения, а также временем формирования функции компенсации, т.е. распределением функции отражения по адресатам организма. Это уже связано с иной характеристикой - с оценкой реальности познания, основанной на познании реальности и опыте предыдущей практики.

Мне кажется, что этим можно ограничить рассмотрение вопроса о механизмах познания реальности. Что касается реальности познания, то это связано, как уже говорилось выше, с формированием решения о действиях, предпринимаемых в ответ на внешнее воздействие, и об этом удобнее поговорить отдельно в рамках обсуждения механизмов мышления.

ГЛАВА 10. МЫШЛЕНИЕ – МЕХАНИЗМ ОЦЕНКИ

РЕАЛЬНОСТИ ПОЗНАНИЯ

 

1. КРИТИКА СОВРЕМЕННЫХ МОДЕЛЕЙ ОБЪЯСНЕНИЯ МЕХАНИЗМА МЫШЛЕНИЯ

Приступая к анализу содержания и механизмов процесса мышления, я должен остановиться на тех представлениях, которые сегодня преобладают в объяснении этого феномена. Причем считается, что мыслительная деятельность свойственна лишь человеку. Возможность реализации мыслительных механизмов в нервных и иных структурах у других представителей живого мира, как правило, учеными просто не рассматривается. Ученые согласны в ограниченном объеме “уступить” такую “возможность” только высшим приматам, некоторым птицам (врановым) и дельфинам.

Между тем, рассмотренные процессы познания реальности одинаково необходимы абсолютно всем живым организмам, поскольку только в этом случае возможно осуществление (реализация) определенных действий, направленных на обеспечение выживания. Но, как следствие решения первой задачи - познания реальности, обеспечение выживания может быть обеспечено только в том случае, если действия организма, направленные на обеспечение выживания, будут соответствовать реальности познания, т.е. действия будут совершенно определенным образом соответствовать внешней или внутренней обстановке и будут, соответственно, продуктом мышления.

Общее заблуждение ученых, занимающихся исследованиями этих проблем, заключается в том, что они понимают под мышлением лишь некоторый процесс познания. В некотором смысле это верно. Мышление – “процесс познавательной деятельности индивида, характеризующийся обобщенным и опосредованным отражением действительности” (“Психология. Словарь”, М., ИПЛ, 1990 г., стр. 223).

Ученые, тем не менее, подразумевают под этим способность только человеческого сознания к продуктивному мышлению и отдают животному миру эти способности в ограниченном, локальном содержании.

Именно тогда, когда дается некоторое определение мышлению высших животных (приматов), выявляется, что в действительности может пониматься под мышлением. Здесь мышление выступает как способность “к активному улавливанию и установлению связей между предметами на основе обобщенных психических образов” (“Психология. Словарь”, М., ИПЛ, 1990 г., стр. 225). Иначе говоря, речь идет всего лишь о понимании того, насколько в действительности реально наше познание.

Вообще говоря, мышление - это то, с чем мы непосредственно и каждый день имеем дело, но не представляем себе, как мы это осуществляем. Среди загадок психики мышление - едва ли не самая сложная. Любой акт, выполняемый нами - есть продукт мышления. Идем ли мы где-то, не обращая, казалось бы, никакого внимания на свое окружение, но мы воспринимаем внешнее и, значит, мы уже мыслим. Более явственно выявляется мышление, но уже как некоторый процесс, когда нам требуется решить какую-либо проблему. Но сам механизм мышления, то, как происходит этот процесс, представляется каким-то непостижимым. Поэтому в описании, или в объяснении учеными механизма мышления открываются те стороны человечества, которые можно понять как совершенно определенную дискриминацию по отношению ко всему остальному живому миру.

Итак, что такое “процесс познавательной деятельности индивида” в современном понимании психологов? Обратимся к учебнику по психологии.

“Мышление - это процесс отражения общих свойств предметов и явлений, нахождения закономерных связей и отношений между ними. Иными словами, мышление - это обобщенное и опосредованное отражение действительности... Первый важнейший признак мышления - обобщенность. (Здесь мы обнаруживаем первую ошибку. Мышление существует вовсе не для того, чтобы давать или формировать обобщенную картину окружающего мира, но для того, чтобы вырабатывать необходимые реакции на изменения внешнего мира или внутреннего состояния. О. Ю.)

Это означает, что в результате мышления человек получает информацию, являющуюся следствием процесса переработки многочисленных сведений, полученных от разных объектов, и суммирующую в сжатой, “свернутой” форме наиболее существенные черты этих объектов. Мышление создает их идеальный образ как свойственное только человеку субъективное психическое явление... (Вторая ошибка заключается в том, что субъективное отражение внешнего и внутреннего – это вообще общее свойство живого мира. Кроме того, известно, что у всех организмов осуществляется определенная “сортировка” внешнего и внутреннего по приоритетам. Но цель этой “сортировки”, заключается в том, чтобы сформировать более точную и полную функцию отражения. О. Ю.)

Второй признак мышления - то, что оно есть опосредованное отражение действительности. (Мышление не есть опосредованное отражение действительности. Мышление - суть процесс выработки необходимого решения за счет опосредованного отражения действительности. Все остальные замечания выскажу после завершения цитаты. О. Ю.)

Это означает, что мышление позволяет выявить, понять и то, что непосредственно не действует на анализаторы и становится доступным сознанию только благодаря косвенным признакам. Мышление человека происходит посредством понятий, каждое из которых выражается словом или несколькими словами. Понятие - отражение общих и притом существенных свойств предметов и явлений действительности. Каждое понятие представляет собой обобщенный образ объективного мира. Каждый акт мышления представляет собой процесс решения какой-либо задачи, возникающей в ходе познания или практической деятельности.

Мыслительным действием называют акт мышления, при котором решается элементарная задача, неразложимая на более простые... Суждение - простейший акт мышления, отражающий связи предметов и явлений или тех или иных их признаков... Суждение – это основа понимания... Сложной формой мышления являются умозаключения, состоящие в образовании из нескольких суждений нового суждения. Умозаключение, снимающее неопределенность и дающее ответ на вопрос, осознается как понимание.

Понимание - это познание связей между предметами и явлениями, переживаемое как удовлетворение познавательной потребности. При повторении умозаключение как мыслительное действие становится навыком мышления. А ряд близких автоматизированных мыслительных и сенсорных навыков, давая взаимный положительный перенос, обобщаются в интуицию... Процесс формирования понятий и образование на их основе суждений и умозаключений предполагает использование ряда умственных мыслительных операций. К ним относятся:

- анализ - мысленное расчленение предмета, явления или понятия и выделение его отдельных частей, признаков или свойств;

- синтез - мысленное соединение отдельных элементов, частей, признаков в единое целое;

- сравнение - установление сходства или различия между предметами или явлениями действительности;

- абстракция - мысленное отвлечение от несущественных признаков и выделение лишь существенных особенностей группы предметов или явлений;

- конкретизация - мысленный переход от более общего понятия к более частным, связанный с дедукцией...

Простейший вид мышления - наглядно-действенное мышление, непосредственно включенное в практическое действие... Образное мышление характеризуется тем, что при решении определенных задач человек оперирует в основном содержащимися в памяти образами предметов и явлений, включенных в прошлом в его деятельность...

Абстрактно-логическое мышление отражает такие факты, закономерности и причинно-следственные связи, которые не поддаются чувственному наглядно-действенному и образному познанию... Особая форма мышления - понимание устной или письменной речи, при котором все необходимые связи, отношения и обобщения не открываются человеком вновь самостоятельно, а уже даны в определенной системе понятий и суждений, отражающих эти связи. Понимание - основа усвоения прочтенного или услышанного...

Воображение или фантазия - это создание в процессе мышления новых образов на основе прошлых восприятий и имеющихся понятий” (К. К. Платонов, Г. Г. Голубев “Психология”, М., “Высшая школа”, 1977 г., стр. 120-124).

Проведем семантический анализ приведенного высказывания.

Бросается в глаза утверждение, что мышление – есть процесс отражения общих свойств предметов и явлений. Однако для обычной, обыденной практики эти “общие свойства” не имеют какого-нибудь значения ни для человека, ни для любого представителя живого мира. Кроме того, мы знаем - вырабатываются всегда лишь бинарные оценки: плохо/хорошо, подходит/не подходит, светло/темно и так далее. Но значит ли это, что, скажем, человек в обыденной жизни не мыслит?

Во всяком случае, про человека я не могу так сказать, но могу утверждать, что каждый человек мыслит всегда. На этой основе выскажу предположение.

Каждый живой организм мыслит всегда, но под этим следует понимать нечто другое. Следовательно, мышление не должно создавать и “идеальный образ”, “суммирующий в свернутой форме наиболее существенные черты”.

В главе о памяти мы рассмотрели механизмы формирования “полей символов”, которые, по всей видимости, используются и у других представителей живого мира. Во всяком случае – такие же поля символов информации имеются у теплокровных животных со специализацией полушарий мозга.

Мы увидели, что нет никакой надобности в таких “идеальных образах” для познания реальности своего окружения. Кроме того, действие механизма “узнавания” происходит вообще без использования каких-нибудь образов, но при наличии в памяти некоторого относительно конгруентного символа, подходящего в данном, конкретном случае.

Теперь рассмотрим понятие “опосредованное отражение действительности”. Разъяснение данного понятия, данное в тексте, обнаруживает некоторые вторичные свойства и признаки предметов и явлений, не воздействующие на органы чувств, которые обнаруживаются мыслительной деятельностью. Значит, это уже продукт мыслительного процесса, т.е. сам продукт не может быть признаком мышления, а может быть только косвенным признаком существования какого-то процесса, который может быть назван мышлением.

Следовательно, налицо простейшая логическая ошибка в трактовке явления.

“Опосредованное отражение действительности” не является признаком мышления, а является признаком наличия процесса мышления.

Введение термина “понятие”, созвучного ранее рассмотренному “идеальному образу”, характеризует не столько само мышление, сколько правила, которые использует человек в процессе, скажем, обучения, в научной деятельности, в процессе организации своей повседневной жизни для достижения взаимопонимания с другими людьми.

К самому мышлению это не имеет особого отношения, но имеет непосредственное отношение к тем методам мышления, которые выработало человечество в процессе своего интеллектуального развития. Следовательно, этот признак также не характеризует собственно процесс мышления, а правила, искусственно используемые человеком, поскольку эти правила облегчают получение “опосредованных отражений действительности”.

Рассмотрим понятие “мыслительное действие”. Согласно пояснениям, данным в тексте, а также с помощью иллюстрации в книге в виде некоторой блок-схемы алгоритма выполнения “мыслительного действия” - это собственно и есть представление механизма мышления. Никакое усложнение в дальнейшем механизма мышления, если он так устроен, уже не требуется. В этом случае механизм мышления предстает как некоторый интерактивный процесс, сроки окончания которого этот алгоритм определяет недостаточно четко: критерий определения окончания процесса мышления зависит от точности постановки исходного вопроса, что не всегда делается корректно.

Как представляют себе авторы “мыслительное действие”?

Сначала, по их мнению, возникает некоторый вопрос, порождающий одну или несколько ассоциаций. Эти ассоциации как-то “разбраковываются” и в результате появляется предположение, которое затем проверяется. В результате проверки предположение уточняется, как-то подтверждается или опровергается. В итоге либо формируется решение, либо возникает новое “мыслительное действие”.

Снова, как и ранее я вынужден сказать, что приведенный алгоритм не более чем правила, которые выработало человечество для решения, скажем, технических или творческих проблем. Кроме того, в приведенном алгоритме как-то ускользнул механизм “появления предположения”. Но ведь, формально рассуждая, это появление возможно лишь как следствие того, что и является мышлением. Значит, сам механизм мышления, являющийся частью, промежутком описанного алгоритма, снова не раскрыт. Такое выполнение мыслительного процесса пригодно разве лишь для построения алгоритмов вычислительных машин для игры, например, в шахматы. Но к самому процессу мышления описанный алгоритм не имеет никакого отношения.

Действительно, для того, чтобы сделать простой шаг (для перемещения) в мозгу человека должна быть сформирована сложная функция отражения, в которой должны быть учтены конкретные особенности рельефа, по которому идет в данный момент человек. Эти особенности улавливаются сенсорами внешнего, что и позволяет вполне конкретным образом приспособить (адаптировать) некоторую программу движений ног, сформированную в онтогенезе, к конкретной ситуации. Следовательно, даже простейшее движение сопровождается процессом мышления, который может даже и не осознаваться, например самим человеком. “Мыслительное действие”, таким образом, - это слишком упрощенное, примитивное понимание механизма мышления.

Аналогично можно показать, что семантика терминов “суждение” и “умозаключение” в своей основе также отражает правила, которые выработало человечество с древнейших времен для облегчения реализации процесса мышления в удобном для человечества виде и пригодном для передачи следующим поколениям. Это следует из того, что сформированные “суждения” и “умозаключения”, могут быть использованы многократно. Снова становится очевидным, что к самому процессу мышления это не имеет никакого отношения.

Несколько иначе выступает то, что обозначено как “понимание”, поскольку улавливание очевидных и неочевидных связей между предметами и явлениями - есть главная цель процесса мышления. Пример с реализацией процесса шагания (спокойной ходьбы) - простейшая иллюстрация того, что здесь обозначено как “понимание”.

Без понимания никто – человек или какое-либо животное - не в состоянии выполнить ни одного движения. Познание реальности завершается оценкой реальности познания. Эта оценка будет тем точнее, чем выше понимание связей процессов и явлений. Однако, введение самого термина “понимание” не облегчает понимание механизма мышления.

Пропустим пока понятие “интуиция” и обратимся к “мыслительным операциям”, обозначенным как “анализ”, “синтез”, “сравнение”, “абстракция” и “конкретизация”.

Все они, за исключением абстракции (оно будет рассмотрено отдельно чуть позже), отражают (как и рассмотренные ранее понятия), определенные правила, которые использует человечество для решения каких-либо, например, технических или творческих задач. В этом смысле они снова не отражают самого процесса мышления, но позволяют научить любого другого человека справляться со сложными задачами. Нередко, конечно, человек и в обыденной жизни скорее стихийно, чем осознанно, использует эти правила, что и дало, по-видимому, основу для введения этих правил в практику решения сложных (технических или творческих) задач.

Такие понятия как “наглядно-действенное мышление”, “образное мышление”, “абстрактно-логическое мышление”, “воображение” - это все то, что выявляет желание человека понять процесс мышление на уровне некоторых категорий, вводимых аксиоматически, но само мышление от введения таких категорий не становится понятнее. Очевидно, это опять желаемое выдается за действительное.

На этом можно и следует завершить рассмотрение принятой модели (одной из принятых моделей) процесса мышления. Невольно кто-либо может задать вопрос: для чего проведен такой семантический анализ принятой модели? Ведь не для того, чтобы в некотором смысле обозначить бессилие понять сам механизм мышления? Конечно не для этого.

Проведенный критический анализ используемой модели мышления показал только то, что поверхностное, описательное отношение к пониманию психических проявлений имеется и в этом случае, не делая понятным предмет исследования. Понимание механизмов мышления, отыскание определенных законов мышления может оказаться чрезвычайно полезным, например, для создания искусственного интеллекта. Почему это так важно? Только потому, что в этом случае появится возможность создавать такие системы, которые будут способны предвидеть собственное состояние хотя бы на некоторое время вперед. Только в этом может быть цель создания искусственного интеллекта, который в этом случае обеспечит наилучшее решение многочисленных жизненных задач. Следовательно, понять механизм мышления - это потребность, обусловленная необходимостью обеспечения выживания человечества как такового.

2. МЕХАНИЗМ МЫШЛЕНИЯ КАК РЕЗУЛЬТАТ ФОРМИРОВАНИЯ СОВОКУПНОСТЕЙ ПОЛНЫХ ФУНКЦИЙ ОТРАЖЕНИЯ

Теперь перейдем к рассмотрению процесса мышления с позиции информационно-отражательной модели. В главе о сенсорных механизмах было сказано, что зрение, как особый процесс, связанный с формированием вполне определенной функции компенсации, уже есть элемент процесса мышления, поскольку механизм компенсации внешнего воздействия связан с анализом, с “узнаванием”. Следовательно, первым этапом “процесса познавательной деятельности” для любого живого организма является процесс анализа внешнего. Звуковая сигнальная система человека, или попросту - речь, как это непосредственно вытекает из только что сказанного, является вполне определенно конечной фазой процесса мышления, т.е. продуктом мышления. Но что лежит между этими двумя этапами?

Предположим, что именно “целенаправленный процесс познавательной деятельности индивида”. В буквальном современном понимании - это “целенаправленная деятельность исследовательского характера, осуществляемая каким-то образом и имеющая цель установления свойств, взаимосвязей предметов и/или явлений”.

Если бы в определении отсутствовала вторая часть (“характеризующийся обобщенным и опосредованным отражением действительности” - совершенно неясно, что это такое), то, может быть, с этим с некоторой натяжкой, да и то - частично, можно было бы и согласиться, поскольку далеко не всегда мы стремимся “установить свойства и взаимосвязи”, но всегда - мыслим.

Недостаток такого определения выявляется немедленно, как только мы вспомним, что жизнь любого организма в его отражении внешнего заключается в необходимости непрерывного узнавания своего окружения, среды своего обитания, т.е. не только с целью какого-нибудь исследования: вся жизнь организма - сплошное исследование.

Процесс “узнавания” (“познавательная деятельность”) является первым компонентом, необходимым для оценки реальности познания, но, как мы уже знаем, не единственным: на этом познание реальности не заканчивается. Процесс “узнавания” – это вообще суть непрерывный процесс. Это, можно сказать, необходимое условие. Реальность познания проявляется в результате предпринимаемых усилий на основе сформированной полной функции отражения, что уже выливается в конкретные движения (тела, мысли и т.п.).

Следовательно, приведенные определения отражают ту начальную часть процесса мышления, которая только способна запустить в работу главную часть процесса мышления, результатом которой и будет сформированная полная функция отражения.

Таким образом, процесс мышления можно и следует определить как процесс установления определенной функциональной связи между познаваемой реальностью и реальностью познания. Это, таким образом, универсальная функция разума независимо от уровня его сложности, уровня его развития, его определенного качества.

Сопоставим сделанный вывод с определением, приводимым в учебнике, процитированным выше.

Как видим это диаметрально противоположные подходы; первый отражает крайне ограниченное понимание процесса мышления, поскольку описывает только ту его часть, которая обуславливает процесс познания реальности. Следовательно, истина ускользнула у цитировавшихся авторов. Второй подход, формируемый на основе информационно-отражательной модели, позволяет понять конечную цель процесса мышления.

Процесс формирования полной функции отражения, в чем и обнаруживается реальность познания, является процессом мышления.

Это вытекает как раз из того, что окружающий мир дан живому организму в его ощущениях, которые не могут быть чем-либо заменены для организации жизненного процесса. При этом (в данном случае) под “жизненным процессом” я понимаю любые формы проявления жизненных функций, как для человека, так и для любых живых организмов.

Здесь необходимо принять важное положение. Формирование полной функции отражения происходит не только на основе полученной информации. Этот процесс лишь опосредованно связан с интегральной и дифференциальной функциями отражения. Кроме того, для каждого конкретного случая необходимо в полную функцию отражения добавлять какое-то количество принципиально новой информации, отсутствующей в исходной. В итоге получается, что формирование может быть осуществлено только при условии вполне определенного абстрактного оперирования с данными внешнего (с внешней информацией), а также с данными, хранящимися в памяти (с данными, передаваемыми генетически или получаемыми при обучении). Именно при подобном абстрактном оперировании с имеющейся информацией и может быть создана принципиально новая.

В данном случае под абстрактным оперированием понимается некоторое отвлеченное оперирование с имеющимися данными, проводящееся при наличии некоторой управляющей функции. Управляющей функцией в данном случае может выступать имеющаяся потребность, на удовлетворение которой и должна быть сформирована итоговая функция отражения, порождающая соответствующее движение (мысли или организма).

Это, безусловно, общая схема, поскольку процесс удовлетворения потребности может быть достаточно длительным, что делает тем более необходимым высокую продуктивность процесса мышления для любого живого организма, т.е. становится очевидной необходимость предвидения результатов предпринимаемых усилий. Теперь, в частности, становится понятным, что механизм “погашения” потребности в принципе не может осуществляться без участия механизма мышления, какой бы ни была соматическая организация организма.

Не только человеку, но и другим живым организмам жизненно необходимо выполнять мыслительный процесс на уровне некоторых абстракций, которые и позволяют предвидеть результаты усилий.

В процессе филогенеза происходило усложнение не только функциональных свойств живых организмов, но и усложнение функций разума (кроме уже описанных) в части расширения диапазона возможного абстрагирования. Такое усложнение соответствует расширению диапазона онтогенетически формируемых потребностей. Соответственно этому расширялись диапазон, полнота и качество мышления в части расширения степени абстрагирования.

Это важнейшее условие организации психических функций всех живых организмов. Особенно это наглядно видно на примере человека, хотя только потому, что это нам так кажется. Как абстрагируются в процессе мышления животные мы, в сущности, совершенно не представляем. То, что животные способны достаточно полно абстрагироваться от конкретики жизненной ситуации следует из того, что все безусловные рефлексы адаптируемы, т.е. управляемы разумом на основе некоторого абстрактного предвидения результатов усилий. Именно условие необходимости предвидения результатов собственных усилий отражает смысл необходимости абстрактного улавливания “связи свойств и явлений”.

Процесс адаптации любого рефлекса к конкретной жизненной ситуации или процесс использования знаний, полученных в процессе обучения, можно уподобить достройке до полного завершения некоторого дома, имеющего в исходном состоянии только “фундамент”, “опоры” и “перекрытия”.

Процесс мышления есть процесс, осуществляющий достройку этого “дома”. Ясно, что подобная достройка осуществляется до такого состояния, когда этот абстрактный дом становится функционально пригоден для использования в конкретных условиях. Иначе говоря, достраиваются вполне конкретные “окна” и “двери”, надстраивается вполне определенная функциональная “крыша”, проводится вполне конкретная - функциональная – “отделка”.

Именно в этом и будет состоять механизм конкретного удовлетворения конкретной потребности. При таком подходе как раз и обнаруживается необходимость именно абстрактного характера процесса мышления, поскольку только в этом случае появляется возможность манипулирования имеющимися данными.

Следовательно, процесс мышления, несомненно, связан с отысканием таких дифференциальных компонентов, которые не предписаны генетической информацией или которые обуславливаются предшествующим опытом. Это и есть по существу основа абстрактного манипулирования с имеющимися данными, имеющимися в распоряжении разума организма.

Итак, процесс мышления - есть процесс некоторого абстрактного манипулирования с данными, хранящимися в памяти и передаваемых либо генетически, либо в процессе обучения, с целью удовлетворения некоторой, вполне конкретной потребности на основе установления связей между предметами и/или явлениями, т.е. на основе понимания.

В свою очередь механизм понимания связан с возможностью предвидения своего состояния организмом на некоторое время вперед. Естественно, в этом случае я рассматриваю процесс мышления не как решение какой-то технической или творческой задачи, но как определенный психический процесс безотносительно самой задачи.

На основании сказанного можно дать еще одно определение функции мышления, как процессу абстрактного установления взаимосвязи между некоторыми входными переменными, воспринимаемыми живым организмом на качественном уровне, и будущим состоянием этого организма за счет будущих, планируемых усилий, оцениваемых также на качественном уровне.

Снова, как и ранее, мы видим универсальность этой функции для любых живых организмов, преемственность ее на ступенях филогенетического развития.

3. МЕХАНИЗМЫ ТВОРЧЕСТВА

Теперь попытаемся более детально осмыслить содержание понятия “абстрактное манипулирование” (данными).

Из жизни мы знаем, что знания, которыми мы обладаем, могут нами использоваться различным образом. Если, например, в ходе решения некоторой жизненной задачи у нас возникнут некоторые ассоциации, казалось бы, не связанные с искомым решением, то нас как бы “осеняет” - мы переживаем состояние, названное психологами “инсайтом”. В этом случае решение рождается сразу, практически целиком. Это создает впечатление озарения свыше. Такое, как показывает анализ большого количества случаев, реально случается. При этом “подсказки”, как правило, приходят во сне в виде некоторых значимых символов. Об этом мы уже говорили, когда рассматривали семантику “вещих” снов.

Но возможны такого рода подсказки и в состоянии бодрствования, когда внезапно человека “озаряет”, и он находит искомое решение сразу, целиком. Это “решение” в таких случаях может быть подсказано Богом, на полевом уровне благодаря свойствам нашей души. В этих случаях возникает и реализуется возможность нашей души получать информацию непосредственно от Всевышнего. В этих случаях все зависит от того, насколько внимателен человек, а также насколько его функция отражения готова к приему такой информации. В этом я не вижу ничего мистического или нереального. Бывают и случаи, когда “подсказка” поступает непрерывно в ходе выполнения какого-то дела, и человек как бы под диктовку пишет или созидает что-то.

Редко это “что-то” бывает несвойственным человеку по характеру его привычной деятельности. В таких случаях возникает эффект “чуда”. Гораздо чаще человек, выполняющий какую-то свою работу, даже не осознает, что он что-то делает “под диктовку”, поскольку он занимается “своим” делом, но удивляется тому, что у него получается, поскольку возникают сведения, решения и так далее, которых он незадолго до этого просто не знал.

Этот процесс, который можно совершенно спокойно назвать “откровением Свыше”, проявляется настолько неожиданно, что человек может приходить в полнейшее недоумение.

Вот как, например, оценивала свою неожиданную осведомленность во многих вопросах Е. П. Блаватская.

“Эти странные проявления неведомо откуда в сорок лет осенивших ее научных знаний, в соединении с такими необычайными указаниями на какое-то “вселение”, очень тревожили близких Е. П. Блаватской... Они, одно время, положительно опасались за ее рассудок. “Скажи мне, милый человек”, - писала она тетке своей, - “интересуешься ли ты психофизиологическими тайнами? А ведь все это для любого физиолога удивительная задача. У нас в Обществе есть очень ученые члены (например, профессор Уайлдер, археолог-ориенталист), и все они являются ко мне с вопросами и уверяют, что я лучше их знаю и восточные языки, и науки, как положительные, так и отвлеченные. Ведь это факт, а против факта, как и против рожна, не попрешь!..

Так вот скажи ты мне, как могло случиться, что я до зрелых лет, как тебе известно, круглый неуч, вдруг стала феноменом учености в глазах людей действительно ученых?.. Ведь это непроницаемая тайна! Я - психологическая задача, ребус и энгима для грядущих поколений, сфинкс! Подумай только, что я, которая ровно ничего не изучала в жизни, я, которая ни о химии, ни о физике, ни о зоологии - как есть понятия не имела - теперь пишу обо всем этом диссертации. Вхожу с учеными в диспуты и выхожу победительницей...

Я не шучу, а говорю серьезно: мне страшно, потому что я не понимаю, как это делается! Все, что я ни читаю, мне кажется теперь знакомым... Я нахожу ошибки в статьях ученых, в лекциях Тиндаля, Герберта Спенсера, Гексли и других... У меня толкутся с утра до вечера профессора, доктора наук, теологи. Входят в споры - и я оказываюсь права... Откуда же это все? Подменили меня, что ли?” В то же время она присылала вырезки из разных газет, которые подтверждали ее словесные и печатные победы над различными авторитетами и, кроме того, возвещали свету массу таких невероятных фактов об оккультных свойствах и феноменальных способностях основательницы Теософского общества, что людям здравомыслящим было невозможно им верить” (“Радда Бай. Вера Желиховская о своей сестре Елене Петровне Блаватской”, Сборник статей Е. П. Блаватской “Карма Судьбы”, М., “Издательство АСТ”, ООО МЦФ, 1997 г., стр. 14).

Безусловно, биография Е. П. Блаватской - прямое подтверждение не только наличия, но и продуктивного действия “откровения” на что бы оно ни было направлено. Тем не менее, следует все-таки еще раз напомнить, что только тогда “откровение свыше” будет верно воспринято “приемником”, когда его функция отражения в достаточной степени подготовлена к подобной информации. В противном случае при изложении “откровения” на бумаге неизбежно возникнут заметные искажения, которые вполне могут преобразовать весь смысл такого “послания”. Такого рода искажения и возникали у Блаватской, поскольку она оказалась не готовой к точному изложению принимаемой ею информации.

Теперь мне необходимо привести иной пример того, как человек может получать информацию Свыше. Данный пример приводит Шафика Карагулла в своей книге “Прорыв к творчеству: Ваше сверхчувственное восприятие” (Минск, “Сантана”, 1992 г.).

Случаев, подобных приведенному ниже, в цитируемой книге описано достаточно много. Отличие этих примеров от других (например, и от откровений Блаватской) заключается в том, что эти примеры так или иначе задокументированы, т.е. прошли определенную проверку. Я выбрал лишь один, особо интересный.

“Я продолжала разыскивать людей с различными типами СЧВ (СЧВ - сверхчувственное восприятие, по терминологии Шафики Карагуллы. О. Ю.), изучать и оценивать их способности. Моя подруга Вики, наконец, сдалась и описала ощущения, которые испытывала в течение всей своей жизни. На протяжении недель и месяцев она во сне “посещала” занятия. Она могла повторить при пробуждении слово в слово лекции, которые читались, и описывала демонстрации, проводимые в классах. Вики считала, что материал, содержащийся в этих лекциях, должен был находиться в каких-то книгах.

Но дело в том, что она не читала этих книг. Время от времени она читала сообщения о какой-либо новой теории или открытии, информация о которых публиковалась впервые, но Вики уже слышала об этом на ночных занятиях за месяц или даже за год до публикации. Она считала этот тип ощущений интересным явлением, но ничего не говорила о нем…

В конце концов я убедила ее подробнее рассказать мне об этих явлениях. Она сказала, что сведения, получаемые на “лекциях”, отличаются от снов тем, что-то, что делает лектор, ясно и логично построено. Иногда применяются технические средства обучения и демонстрации опытов. Она ложится спать и почти немедленно видит, как оказывается в университетском городке в здании и аудитории университета, в течение ряда лет это были одни и те же лекционные залы. Архитектура проста, но не похожа на какое-либо здание, которое Вики видела в бодрствующем состоянии. Демонстрацию или средства обучения она называет “мысле-формами”. Учитель или лектор внезапно демонстрирует в воздухе перед собой трехмерные модели, которые может поворачивать или изменять по своему желанию. Эти модели мгновенно увеличиваются или уменьшаются в размерах, когда лектор хочет продемонстрировать некоторые положения лекции. Показываются схематические модели, а также модели, которые не походят на какие-либо, виденные Вики раньше. Они находятся в движении или могут быть остановлены для наблюдения.

На одной “лекции” лектор обсуждал нейтрон. Он назвал его “связывателем науки” и сказал, что связывающая энергия атома есть то, что можно было бы описать как ультразвук в очень узкой полосе частот, едва воспринимаемой различными элементами. Вики помнила двенадцать или четырнадцать человек, присутствовавших на занятиях…

У Вики создалось впечатление, что присутствовавшие были учеными из разных стран. Лекция продолжалась некоторое время. Когда она просыпалась утром, то в течение часа дословно записывала их. В ходе той самой лекции преподаватель сделал видимой схематическую модель нейтрона в атоме железа. Он представлял ее как спираль с известным числом витков, причем два витка спирали образовывали центральную линию внутри витков, расположенных перпендикулярно плоскости спирали. Спираль имела вид конуса.

Другая модель, которую он использовал для демонстрации, показывала нейтрон как два спиральных вихря этого типа, причем вершины конусов почти касались друг друга и конусы вращались в противоположных направлениях… Вообще Вики в бодрствующем состоянии студенты незнакомы, хотя она может видеть их из месяца в месяц в аудиториях. Иногда она видит на лекциях и людей, которых знает и наяву. Время от времени отдельные студенты остаются, чтобы после лекции задать вопросы. Однажды Вики решила проверить присутствие одного своего друга на ночных занятиях. Сознает ли он это, вспомнит ли он что-нибудь, относящееся к занятиям? Этот друг жил в другой части США. Несколько осторожных вопросов по телефону подтвердили, что друг помнит, где присутствовал. Но он не помнил подробностей лекции так ясно, как помнила Вики” (стр. 93- 96).

Данный пример в целом достаточно наглядно подтверждает, с одной стороны, что в физическом вакууме действительно содержится любая информация, в том числе и технического, научного или прикладного назначения. С другой стороны, этот пример подтверждает и то, что подготовленный человек в состоянии воспроизвести эту информацию в полной мере.

Однако способность неожиданно находить принципиально новые решения, открывать какие-либо новые закономерности и т.п. можно объяснить и иначе.

Упорный труд, скажем, исследователя сопровождается нередко рассмотрением множества разнообразных вариантов, которые оказываются непригодными для получения точного ответа на интересующий вопрос. В этом случае, формируя полную функцию отражения, исследователь в состоянии произвольно достраивать функции отражения, в том числе и те, которые формирует мозг на  идеальном уровне, т.е. не связанные с данными сенсоров внешнего.

Этот процесс “достройки”, связанный с длительным и мучительным обдумыванием или перебором возможных решений, не полностью достраивающих искомую функцию отражения до требуемого значения, т.е. не полностью удовлетворяющего конкретной потребности, завершается именно тогда, когда исследователь уже устал от этих безуспешных поисков: решение приходит как бы само собой.

Что использует наш мозг для отыскания нужного решения? Ответ, по-моему, очевиден. Фрагменты промежуточных решений, которые были найдены и отброшены как негодные, могут, в конце концов, вместе или по “кусочкам” образовать требуемую функцию отражения. Этот пример еще раз подчеркивает, что наш мозг запоминает все, что когда-то “входило” в него.

Описанный механизм отыскания нужного решения принято называть “процессом творчества”. Но такое возможно лишь в том случае, если в памяти организма действительно запоминаются все мельчайшие подробности его жизни, какими бы несущественными они ни были. Об этом приходится говорить еще и еще раз.

Назовем решение задачи (мышление) творческим, если в ходе формирования полной функции отражения образуются новые понятия, устанавливаются новые связи процессов и явлений, когда создаются данные, не вытекающие непосредственно из предшествующего опыта, но определенным образом базирующиеся на нем. Это свойство - творческое решение задач - присуще, по-видимому, главным образом человеку.

 

 

4. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ

Но всегда ли пригоден такой механизм мышления в жизни? Оказывается - нет, далеко не всегда, а только в редких, можно сказать исключительных случаях. Более того, в большинстве случаев такой механизм мышления просто вреден. Это касается как нашей обыденной жизни, так и большинства производственных технологических процессов: в этих случаях творчество просто противопоказано, так как “создание собственных правил движения” приведет самым скорейшим образом нас к гибели.

Вот так, в общем-то, незаметно, мы перешли к совершенно иной плоскости рассмотрения функции мышления, поскольку из реализации механизма абстрагирования следует еще одно общее, универсальное свойство разума живых организмов.

Это свойство, фокусирующее в себе как механизм мышления на основе манипуляции с абстрактными понятиями, так и необходимость принимать решения на основе комплекса собственных ощущений (иначе говоря, не полностью достоверных) и наличных знаний на основе предшествующего опыта, следует назвать интеллектом.

В качестве иллюстрации целесообразно привести такой пример. Пилот самолета выполняет процедуру посадки летательного аппарата.

Эта задача вполне конкретна, ее целевая функция вполне определена, но никогда одна посадка самолета не будет в точности повторять предыдущие, поскольку каждый раз возникают свои индивидуальные осложнения в условиях полета. Поэтому каждая посадка самолета является итогом решения сложнейшей высокоинтеллектуальной задачи, где творчество крайне противопоказано, но необходимы иные качества, связанные как раз с предвидением результатов собственных усилий пилота, воздействия погодных условий, состояния радиоэлектронного оборудования самолета и аэродрома, состояния взлетной полосы, запаса горючего и так далее.

При решении интеллектуальных задач именно в силу их неопределенности по исходу живой организм переживает сильные эмоции, а в крайних случаях и тяжелый стресс.

Назовем интеллектуальной способностью разума способность принимать решения на основе неполных исходных данных, имеющихся в распоряжении разума и содержащих определенный уровень ошибочности, при неясном исходе от предпринимаемых усилий. Естественно, уровень интеллекта конкретного живого организма тем выше, чем более сложные и более неочевидные по результатам действия может предпринимать разум конкретного организма и добиваться наиболее удовлетворительного результата.

Снова, как и сам механизм мышления, данное свойство проявляется как универсальное свойство разума живых организмов, присущее отнюдь не только человеку или высшим позвоночным животным. Это не менее фундаментальное свойство, чем рассмотренные выше: оно также филогенетически обусловлено и растет по ступеням развития живых организмов вместе с ростом разума.

В психологической литературе интеллект определяют как “относительно устойчивую структуру умственных способностей индивида” (“Психология. Словарь”, М., ИПЛ, 1990 г., стр. 142). Этим самым, на мой взгляд, заменяется одно непонятное другим, еще более непонятным, так как “умственные способности” - это “вещь в себе”, не несущая в себе конкретики. Именно поэтому никто до сих пор не знает, как и каким образом можно измерить “интеллект”. Все, что “измеряется” на основе различных тестов, к интеллекту не имеет никакого отношения.

Сущность возникших неясностей и противоречий в понимании процесса мышления и свойств интеллекта заключается, на мой взгляд, в том, что привычный, исторически взращенный человечеством взгляд на уникальность человека не мог принять, как неизбежное, единство форм разума живых организмов Земли при их разном уровне развития.

Поэтому все проблемы психологического характера всегда рассматривались с позиций чисто человеческого представления о механизмах разума. Сам же человеческий разум как был, так и остался необъясненным.

Теперь постараемся рассмотреть с позиции информационно-отражательной модели сущность процесса мышления для некоторого живого организма.

Сенсоры этого (отвлеченного) живого организма не просто дают сведения о внешнем или внутреннем. С одной стороны, благодаря наличию рассмотренных ранее четырех структур, анализирующих внешнее и внутреннее, внешняя и внутренняя информация сортируется, благодаря чему выявляются доминантные и субдоминантные потребности организма, важные и второстепенные внешние объекты, т.е. происходит решение обычной задачи “узнавания”. Это уже определенный этап процесса мышления, который можно назвать подготовительным, или систематизирующим.

С другой стороны, разум организма формирует каким-либо образом полную функцию отражения, направленную на выполнение таких действий, которые по прогнозу уменьшат или устранят действие имеющихся потребностей или, по крайней мере, той, что “принимается” к исполнению. Это второй этап процесса мышления, который следует назвать этапом выбора решения.

Наконец, выполнение “вычисленных” необходимых действий дает определенный результат, который через сенсоры внешнего и внутреннего вновь оценивается разумом, по результатам чего-либо вносятся поправки в предпринимаемые действия, т.е. корректируется полная функция отражения, либо “вычисляется” новая полная функция отражения, в которой переоценивается информация сенсоров, и предпринимаются совершенно иные действия.

В реальной жизни живому организму, как правило, не отводится время на перебор вариантов, так как это может стоить ему самой жизни. Поэтому принимаемое разумом на качественном уровне (полная функция отражения) решение отличается достаточно высоким качеством по эффективности результата, т.е. третий этап мышления, как правило, не более чем минимально уточняющий.

Что же позволяет разуму так эффективно использовать свои возможности? Что позволяет так точно формировать полную функцию отражения? Несомненно, главным в этом процессе выступает предшествующий или генетически переданный опыт, который следует в таком случае только “слегка” подправить с учетом конкретной ситуации. Это то, что можно назвать “модифицируемой домашней заготовкой”.

Если разум данного организма находится на высоком уровне иерархической лестницы эволюционного развития, то он оказывается все более способным и в большей степени формировать совершенно новые, ранее полностью отсутствовавшие в памяти организма функции отражения, что дает ему новый опыт, новые знания, новые возможности.

При этом не следует забывать о формировании не только интегральной функции отражения (решение задачи узнавания), но и о дифференциальной функции - функции накопления новых знаний. Это как раз и будет означать, что у любого живого организма с возрастом повышается возможность выработки более полноценной функции отражения и принятия более правильного решения.

Из рассмотренного механизма формирования полной функции отражения видно, что те случаи решения жизненных задач, которые связаны практически только с использованием и приспособлением имеющегося опыта, следует отнести к простым процессам мышления, т.е. таким, в которых уровень интеллектуальности пренебрежимо мал. Те же случаи, когда решение требует формирование принципиально новой информации для управления, следует отнести к интеллектуальному или творческому типам решений. Здесь вновь уместно вспомнить, что память живого организма реально запоминает все о своей жизни, т.е. и все когда-либо сформированные функции отражения.

Следовательно, процесс “интеллектуализации” разума живого организма, если так можно выразиться, имеет тенденцию к расширению. Данная тенденция реализуется особенно тогда, когда разум организма в силу психических особенностей (возможная небольшая разбалансировка упомянутых четырех структур в сторону большей сангвиничности) или условий воспитания сам стремится отыскать новые решения.

Замечу, что все сказанное здесь находится в прямой связи с тем, о чем шла речь в главе о сенсорной памяти. Это только дополнительные штрихи к ранее сказанному, но не более.

 

 

         февраль 1997 г. – декабрь 2005 г.

          г. Екатеринбург

СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

 

1. Ж. Годфруа “Что такое психология”, пер. с фран., М., “Мир”, 1996 г., т. 1.

2. А. М. Руткевич “От Фрейда к Хайдеггеру. Критический очерк экзистенциального психоанализа”, М., ИПЛ, 1985 г.

3. “Психология. Словарь”. М., ИПЛ, 1990 г.

4. К. К. Платонов “Структура и развитие личности”, М., “Наука” 1986 г.

5. Браман Чаттерджи “Сокровенная религиозная философия Индии”, лекции, читанные в Брюсселе в 1898 г., перевод с третьего французского издания, Калуга, Типография Губернской Земской Управы, 1905 г., получено в рукописи через Internet, взят с JAPANSerwer www.japanserwer.ay.ru.

6. “Краткий психологический словарь”, М., ИПЛ, 1985 г.

7. Пьер Тейяр де Шарден “Феномен человека”, М., Главная редакция изданий для зарубежных стран издательства “Наука”, 1987 г.

8. Нина В. Федорофф “Подвижные генетические элементы кукурузы”, ж. “В мире науки”, пер с англ., N8, август 1984 г.

9. С. Н. Румянцев “Микробы, эволюция, иммунитет”, Ленинград, “Наука”, 1984 г.

10. А. П. Дубров, В. Н. Пушкин “Парапсихология и современное естествознание”, М. Совместное советско-американское предприятие “Соваминко”, 1990 г.

11. Г. Н. Кассиль “Внутренняя среда организма”, М., “Наука”, 1983 г.

12. Б. С. Алякринский, С. И. Степанова “По закону ритма”, М., “Наука”, 1985 г.

13. П. В. Симонов “Эмоциональный мозг”, М., “Наука”, 1981 г.

14. Лев Кацин “Расторжение брака между неандертальцем и госпожой эволюцией”, газета “На грани невозможного”, N2(185), 1998 г., стр. 2.

15. Мария Ветрова “Рождение мира”, газета “Тайная власть”, N24, 1997 г., стр. 5.

16. З. Фрейд "Введение в психоанализ. Лекции", М., "Наука", 1989 г.

17. К. Юнг "Психологические типы", М., Издательская фирма "Прогресс-Универс", 1995 г.

18. А. М. Руткевич “От Фрейда к Хайдеггеру. Критический очерк экзистенциального психоанализа”, М., ИПЛ, 1985 г.

19. В. Д. Глезер “Зрение и мышление”, Л., “Наука”, 1985 г.

20. А. С. Никифоров “Эмоции в нашей жизни”, М., “Советская Россия”, 1974 г.

21. “Физиология поведения: нейробиологические закономерности”, Ленинград, “Наука”, 1987 г.

22. Б. Ф. Сергеев “Ступени эволюции интеллекта”, Ленинград, издательство “Наука”, ЛО, 1986 г.

23. П. В. Симонов, П. М. Ершов “Темперамент, характер, личность”, М., “Наука”, 1984 г.

24. Н. Н. Яковлев “Химия движения”, Ленинград, “Наука”, ЛО, 1983 г.

25. “Физиология поведения. Нейрофизиологические закономерности”, Л., “Наука”, 1986 г.

26. Й. Хамори “Долгий путь к мозгу человека”, М., “Мир”, 1985 г.

27. П. В. Симонов, П. М. Ершов, Ю. П. Вяземский “Происхождение духовности”, М., “Наука”, 1989 г.

28. Ф. Блум, А. Лейзерсон, Л. Хофстедтер “Мозг, разум и поведение”, М., “Мир”, 1988 г.

29. С. Спрингер, Г. Дейч “Левый мозг, правый мозг. Асимметрия мозга”,             пер. с англ., М., “Мир”, 1983 г.

30. В. Л. Ратнер “Как мы видим”, журнал “Химия и жизнь”, 1982 г., N11, стр. 41-48.

31. А. М. Вейн, Б. И. Каменецкая “Память человека”, М., “Наука”, 1973 г.

32. Сергей Демкин “Черный глаз”, газета “Тайная власть”, №6, 2000 г, стр. 5.

33. Джеймс Грегг “Опыты со зрением в школе и дома”, М., “Мир”, 1970 г.

34. “Мозг”, пер. с англ., М., “Мир”, 1984 г.

35. Владимир Музыченко “Прозрение мозговых извилин”, газета “На грани невозможного”, №11, 2000 г., стр. 2.

36. А. И. Брусиловский “Жизнь до рождения”, М. “Знание”, 1984 г.

37. Р. Г. Бороян “Простагландины: взгляд на будущее”, М., “Знание”, 1983 г.

38. Гуго Глязер “Драматическая медицина”, М., “Молодая гвардия”, 1965 г., пер. с нем.

39. И. Хофман “Активная память”, М., “Прогресс”, 1986 г.

40. Д. Норман “Память и научение”, М., “Мир”, 1985 г.

41. Дж. Х. Джексон “О природе двойственности мозга”, выдержки из работы Jackson H. “De la nature de la dualite du curveau” в сборнике “Нейропсихология”, М., изд. МГУ, 1984 г., стр. 35-36.

42. С. Анина “Слышу я, как громко ты молчишь…”, газета “На грани невозможного”, №18(222), 1999 г., стр. 3.

43. В. С. Ротенберг, В. В. Аршавский “Поисковая активность и адаптация”, М., “Наука”, 1984 г.

44. Сергей Барсов “Сон разума”, газета “Тайная власть”, №20, 2000 г., стр. 5.

45. Сергей Демкин “Младший брат смерти”, газета “Тайная власть”, №17, 1999 г., стр. 5.

46. У. Найссер “Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии”, М., “Прогресс”, 1981 г.

47. К. К. Платонов, Г. Г. Голубев “Психология”, М., “Высшая школа”, 1977 г.

48. “Радда Бай. Вера Желиховская о своей сестре Елене Петровне Блаватской”. Сборник статей Е. П. Блаватской “Карма Судьбы”, М., “Издательство АСТ”, ООО МЦФ, 1997 г.

49. Шафика Карагулла “Прорыв к творчеству: Ваше сверхчувственное восприятие”, Минск, “Сантана”, 1992 г.