Александр Дугин

Демократия против либерализма

В последнее время все яснее в сфере идеологии проступает различие между демократией и либерализмом. И дело отнюдь не ограничивается теоретическими дискуссиями и научными спорами. Между радикально демократическим лагерем и лагерем радикально либеральным все жестче проходят политические разломы, все резче различаются экономические проекты, а соответствующие мировоззрения становятся непримиримыми и враждебными. Подчас дело доходит и до военных столкновений, бунтов, баррикад...

В чем состоит этот новое политическое деление, которое, видимо, предопределит политическое развитие мира после исчезновения традиционной пары -- капитализм-социализм с исторической сцены? Как случилось, что общее определение "либеральная демократия" распалось на две непримиримых составляющих? В какой момент эти два слова, -- "либерализм" и "демократия", -- звучавшие для обывателя почти как тавтология, как плеоназм, стали по разные стороны политического фронта?

Обратимся к историческому значению этих политических концепций.

Что же такое "демократия"?

Никто не будет отрицать, что само это понятие, а равно и политическая система, им обозначенная, ведут свое происхождение из древней Греции, из Афин. "Демократия" дословно означает "власть народа (демоса)". При этом с самого начала важно подчеркнуть, как понимали греки термин "демос" ("народ"). "Демос", слово дорийского происхождения, обозначало народ, проживающий на определенной территории и связанный с историей этой территории, полиса, системой социальных, этнических и профессинальных отношений. Показательно, что термин "демос" означал нечто совершенно иное, нежели слово "лаос" также опредедяющее "народ" в греческом языке. "Лаос" в отличие от "демоса" -- это вся совокупность населения, вне зависимости от наличия или отсутствия связей с традицией данной культурной области. В принципе, "демос" являлся у греков практически синонимом слова "этнос". Таким образом, "демократия" понималась изначально не как участие в управлении государством совокупности индивидуумов, но как участие в нем особой и нерасчленимой общности, "органической общины", всего "полиса". Эта органическая общность представляла собой отдельного "коллективного индивидуума", чья неповторимость, уникальность и самоидентичность проявлялась в традициях, нравах, морали и этике, свойственных именно этому народу, именно этому полису, именно этому "демосу". Любопытно также подчеркнуть этимологическую связь между "этносом" и "этосом", так как и "этнос" и "демос" мыслились греками как общность, объединенная именно культурной, этической и религиозной традицией. Для нас важно снова и снова подчеркнуть, что субъектом "демократии" изначально являлся и логически должен являться именно "народ" как нечто качественно единое, неделимое на атомарные индивидуумы, как нечто "индивидуальное", исторически укорененное в культурных, религиозных и этических традициях, свойственных данному региону, данной территории.

Не плебисцит, не тайное голосование определяли изначально базовые принципы демократии. Греки называли три термина, свойственные истинно демократическому режиму: "изономия" (равенство перед законом), "изотимия" (равное право исполнять в государстве любые функции для всех граждан) и "изегория" (свобода слова). Эти принципы определяют "прямую демократию", где все граждане имеют право участвовать в ассамблее, "экклезии". Величественно звучит клятва афинянина по защите демократии: "Я убью моим словом, моим действием, моим голосом на ассамблее, моей рукой, если я смогу, каждого, кто свергнет демократию <...>. И если кто-то другой убьет преступника против демократии, я буду считать убийцу чистым перед богами и божественными силами, поскольку убит будет враг народа!"

Очень важно при этом, что в истинной демократии, в прямой демократии, демократии "лицом к лицу" "народ правил в полном смысле этого слова, а не просто выбирал людей, чтобы они им управляли" (Жаклин де Ромийи). Прямая демократия и есть подлинная демократия, так как в ней выполняются и соблюдаются все основные нормы режима, основывающегося на изначальной логике самого этого термина. Непрямая, опосредованная, представительная демократия уже в самой своей идее несет определенное противоречие, искажение изначальной концепции, некую подмену народного волеизъявления истемой посредников, узурпирующих власть народа под тем или иным предлогом. Для греков непрямая демократия, существующая сегодня, возможно была бы названа иным темином -- возможно "аристократией", возможно даже "тиранией".

Еще одной важнейшей чертой демократии является деление людей на "граждан" и "неграждан". "Граждане" по-гречески назывались "политес", а не-граждане -- "идиотес". (Наше слово "идиот", таким образом, означало изначально отдельного индивидуума, лишенного связей с "демосом" и "полисом", оторванного от социальных, этнических и религиозных традиций, т.е. являющегося не частью народного целого, но лишь атомарной и автономной личностью). "Гражданином" в демократическом режиме считался всякий, кто с полным основанием принадлежал к "демосу", к "народу", кто был неразрывно и прямо связан с родиной -- т.е. с землей и прошлым, с историей земли. "Гражданином", "афнинянином" надо было родиться, стать им было практически невозможно. "Гражданство" мыслилось как нечто укоренное в истории нации, как нечто глубоко автохтонное.

Итак все определения демократии относятся только и исключительно к органической общине, объединенной землей, историей и культурой, к общине автохтонной, к общине духовной и живой, нерасчленимой на составляющие, нераздельной. И сама категория "демоса", и осуществление им прямой власти ("лицом к лицу"), и основополагающая юридическая конецепция гражданства, и принцип трех основных демократических прав -- все это мыслится применительно к особому индивидуальному живому и неповторимому организму, которым является данный конкретный полис, данный конкретный этнос. Совершенно очевидно, что при таком определении не может существовать никакой универсальной теории демократии, никаких универсальных рецептов или правовых норм, так как каждый народ, как особое органическое единство с необходимостью имеет свои неповторимые историчекие, национальные, религиозные и этические черты, которые при демократическом строе ложатся в основание юридических, правовых, политических и экономических нормативов.

Определив демократию в ее изначальной форме перейдем теперь к "либерализму". Если демократия имеет древнюю историю, и уже после Афин режимы демократического типа постоянно появлялись в истории в той или иной форме, то понятие "либерализма" является сугубо современным. Оно возникло на ранних стадиях развития капитализма как особая беспрецедентная идеология, в которой воплотились философские, политические, социальные и экономические принципы того, что принято называть "современным миром", "модернизмом" -- в отличии от традиционных обществ или тех режимов, где под маской "современности" были замаскированы архаичные, традиционные ценности (как это имело место в определенных социалистических, националистических и др. обществах).

Термин "либерализм" происходит от латинского "либертас", т.е. "свобода". Но надо сразу заметить, что практически никогда в истории либеральной мысли этот термин "свобода" не прикладывался к какому бы то ни было коллективному субъекту - - будь-то "народ", "общество", "нация", "социальная группа", "государство", "класс" и т.д. Такие выражения как "народный либерализм", "национальный либерализм" или "государственный либерализм" немыслимы и абсурдны. Те идеологии, которые ставили во главу угла принцип свободы того или иного коллектива, всегда носили иные названия ("национализм", "социализм", "синдикализм" и т.д.). Либерализм -- это идеология, целиком и полностью центрированная на человеческом индивидууме, на его благосостоянии, и требующая для этого индивидуума самого высокого дара -- "свободы". Именно такой тезис о необходимости обеспечения индивидуальной свободы для человеческого существа и был центральным мотивом всех форм либеральной идеологии. В конечном счете, идеология либерализма тождественна идеологии чистого индивидуализма, т.е. признанию высшей инстанцией общественного устройства "индивидуума", его интересы, его права, его благосостояние. Причем крайне важно заметить, что концепция "индивидуума" в либеральной идеологии рассматривается как нечто совершенно самостоятельное, первичное, основополагающее, не связанное ни с историчискими, ни с социальными, ни с религиозными характеристиками. "Человек", "индивидуум" либерализма есть нечто прямо противоположное "гражданину", как понимали его греческие демократы, так как "гражданин" создается из причастности к традиции, земле и истории, а просто "человек" (в либерализме) есть категория сугубо абстрактная, заведомо ощищенная от историко-социальных наслоений (конечно, эти наслоения не отрицаются либералами, но рассматриваются как нечто второстепенное, необязательное, и, в конечном счете, излишнее). Весьма показательно, что в греческом демократическом полисе центральная фигура либерализма, атомарный "индивидуум", получила бы довольно унизительное имя -- "идиотес".

Яснее всего философские принципы либерализма были сформулированы английскими мыслителями Джоном Локком и Бернардом Мандевиллем. Именно в их теориях впервые в истории человеческой мысли -- как некая культурная философская аномалия -- появляется "атомарный индивидуум" как вещь в себе, как некая абсолютная категория, чьи мотивации, действия и реакции коренятся в удовлетворении личных эгоистических потребностей. "Свобода" в учении основателей либерализма относилась именно к этому персонажу. Именно этот тип, ставился либералами в центр их представления об обществе, о политическом и экономическом устройстве государства, о ходе человеческой истории.

Совершенно очевидно, что теория "свободы" для индивидуума тут же сталкивалась с логическим противоречием: свобода одного индивидуума с необходимостью ограничиваеться свободой другого. В этой связи любопытно замечание Шигалева в "Бесах" Достоевского: "Исхожу из абсолютный свободы, заканчиваю абсолютным рабством". Либералы, однако, нашли другой способ избежать этого явного противоречия -- они свели всю философскую проблематику индивидуальной свободы к экономической сфере. Начиная с определенного момента идеология либерализма вообще перешла на чисто экономический уровень, оставив философскую и социальную проблематику в стороне. Важнейшим этапом на этом пути было появление трудов Адама Смита, главного теоретика либеральной экономики, остающегося высшим авторитетом либералов и до сих пор. Смит, отправляясь от концепций Локка и от философии индивидуализма, перевел принцип "свободы индивидуума" в принцип "свободы торговли", отождествив тем самым социально-политическую реальность с реальностью чисто экономической. Экономическая свобода, реализующаяся в ничем не ограниченном товарно-денежном обмене и рынке, достижима путем снятия всех внеэкономических влияний на поведение "атомарного индивидуума". В действительности индивидуум не свободен, но он может стать свободен, если сделать минимальными, а в пределе, и не существующими все формы давления на него со стороны коллектива, который по определению ограничивает его материальные возможности. Так как в оптике либералов индивидуум характеризуется в первую очередь эгоистическими материальными потребностями, то задачей либерализма становится максимально уменьшить воздействие на него нематериальных и неэгоистических факторов.

Итак, либерализм исторически, концептуально, политически, философски и экономически представляет собой нечто совершенно отличное от демократии. Если в центре демократического мировоззрения стоит "демос", то в центре либерального -- "индивидуум"; если демократия основана на верховенстве коллективного интереса над частными, то либерализм -- на верховенстве частного над коллективным; если демократия озабочена в первую очередь политической сферой, "властью", прямым участием в управлении общиной, то либерализм -- сферой экономики, обеспечением экономических и торговых свобод отдельной личности; и наконец, если демократия

-- это одна из форм политического устройства традиционного общества, то либерализм -- новая экономико-философская доктрина, основанная на полном отрицании традиционной цивилизации и на стремлении в пределе уничтожить все органические общественные институты, принадлежащие политической и культурной истории народов и государств.

Как же случилось, что столь противоположные по духу и букве политические учения часто смешиваются некую общую категорию? В этом нет ничего удивительного. Исторически сложилось так, что начиная с эпохи Просвещения на останках традиционной западной цивилизации, наследующей в основных чертах дух Средневековья, стала складываться особая анти-традиционная цивилизация, несущая в себе глубинный нигилистический импульс. Но этот нигилизм не мог выразиться со свей той определенностью, которую он приобрел позднее, уже в конце XIX -- начале XX веков. Этот нигилистический импульс вынужден был оперировать с определенными категориями, имевшими более или менее позитивный и традиционный смысл. Поэтому аппеляция к принципам либерализма у деятелей Просвещения и теоретиков Французской Революции сочетались с определенными демократическими тенденциями. Можно сказать, что нигилистический либерализм маскировался под демократическими лозунгами, чтобы использовать для своих целей органические и глубинные энергии недовольства народов Европы выродившимся абсолютизмом. Либерализм, совершенно чуждый всяким национальным и социальным симпатиям, эксплуатировал в своем историческом развитии и национальные, и социальные, и демократические тенденции, никогда с ними не отождествляясь, но, напротив, идеологически подтачивая их внутреннюю стройность. Либеральные моменты в акцентировании "прав человека" вопреки "прав и обязанностей гражданина" подточили идеологическую стройность французской революционной демократии, подготовив почву полу-либеральной диктатуре Наполеона. Либеральные элементы успешно разложили и многие нациолнальные и социалистические движения, внеся в эти разновидности "коллективистских" политико-идеологических доктрин принцип "экономической эффективности", идеи рынка, превознесения "индивидуального благосостояния" и т.д.

Либерализм до поры до времени не мог проявиться в своем чистом в виде как самостоятельная политическая сила, так как для такого проявления необходимо было не только предельно ослабить, но и практически разрушить все традиционные политико -социальные организмы -- государства, нации, социальные классы и т.д. Осуществление нигилистического проекта планетарного свободного рынка, в котором действовали бы "атомарные индивидуумы" безо всяких национальных, социальных и политических различий, предполагает долгую предварительную работу по разрушению традиционных социальных структур. Именно поэтому либерализм вынужден был сочетаться с другими политическими учениями, внутренне чуждыми ему, но позволющими на определенной стадии проводить подготовительную работу по созданию "либерального пространства".

Судя по многим признакам противоественный альянс демократии и либерализма подходит к своему концу. В ходе XX века либеральные доктрины не только смогли теоретически обособиться, довести до логического конца все свои идеи, но и создать определенные политико-экономические структуры управления, позволяющие либерализму выступать как самостоятельная идеологическая, политическая и даже силовая структура, имеющая свои центры влияния практически во всех странах мира и очень часто в лице правителей этих стран. Это означает ни больше, ни меньше как начало идеологического конфликта между радикальными либералами с одной стороны, и истинными демократами, которые не смогут не обнаружить этого острого противоречия, с другой. Если либералы окончательно размежевались с национализмом в 30-е годы (анти-германская позиция Запада), с социализмом -- в 50-е (анти-советская ориентация США), то "развод" с демократией приходится на 90 -е. При этом борьба либералов с демократами будет иметь характер общепланетарного конфликта, а не конфликта между двуми или более геополитическими силами, как это было в случае антифашистской и антисоциалистической кампаний. Безусловно, значительная часть демократов никогда демократами не являлась, сознательно или полусознательно исполняя роль, отведенную либерализмом. Безусловно, многие конформисты в грядущем (и уже начавшемся) конфликте поменяют свои убеждения так же легко, как меняли ранее социализм на демократию, фашизм на гуманизм и т.д.. Но все же всякое политическое и идеологическое учение имеет свою собственную, отчасти независящую от воли индивидуумов энергию -- "энергию Идеи". И эта "энергия Идеи" подвигнет демократию на борьбу, на бунт, на восстание против либеральной диктатуры, которая грозит народам планеты, всей политической и национальной истории цивилизации, окружающей среде, культуре, государствам и этносам.

Либералы, становясь все более и более могущественными, приобретая все больше и больше власти над миром через свои авангардные позиции, занимаемые англо-саксонскими странами -- в первую очередь США и его геополитическими сателлитами в Европе и Третьем мире, начинают тяготиться не только духом подлинной демократии (которой, к слову сказать, в современном мире никогда не существовало в чистом виде), но даже той пародией на демократию, которая еще сохранилась в некоторых странах. И эта опасность, действительно, является серьезной, так как внутренняя логика мировоззрения, даже будучи предельно искаженной, накладывает определенные идеологические обязательства на тех, кто к этому мировоззрению причастен. И в определенный момент демократия, осознав, что либерализм угрожает самому ее существвоанию, может мобилизовать все свои силы для решительной и последней битвы.

Либералы шли к своей доминации над миром через много этапов -- потворствуя разрушению и распаду традиционных феодальных по духу империй Европы и Азии в начале XX века, затем сражаясь с радикальным национализмом Германии и стран Оси, и, наконец, победив гигантскую социалистическую систему, отстаивавшую альтернативный вариант цивилизации. Так силовые и политические победы были одержаны надо всеми политико-идеологическими системами, утверждавшими превосходство "коллективного над индивидиуальным". В империях это было превосходство государственного над личным. В национализме -- национального над личным. В социализме -- общественного над личным. Осталась не разбитой только одна идеология, враждебная теоретически либеральным радикалам -- демократия, утверждающая (в нормальном случае) превосходство народного над личным. Окинув взглядом логику политико-идеологических битв XX века, не трудно понять, что последней жертвой либералов должны стать демократы. Других соперников у них больше не осталось.

Либерализм -- наиболее последовательная, агрессивная и радикальная форма, в которую воплотился дух европейского нигилизма, дух анти-традиции, дух разрушения, дух цинизма и скепсиса, дух "врага человеческого". Безусловно, все современные идеологии с точки зрения Традиции подозрительны и ущербны, все они несут в себе сомнмительные моменты и глубокие заблуждения. Но в то же время и социализм, и фашизм, и демократия, и анархизм в определенных своих аспектах сохраняют связь с сакральным мировоззрением, пусть частично и бессознательно в большинстве случаев. Единственным абсолютно антитрадиционным мировоззрением является именно либерализм, так как только в нем отрицается и в теории и на практике всякая преемственность человека в отношении того, что духовно, исторически, культурно и национально ему предшествует, а значит отрицается Традиция во всех ее аспектах.

Демократия -- последний рубеж на пути либерального ада. Это последнее кольцо идеологической обороны против сил тотального разрушения. Сама логика политической истории подсказывает, что именно к этой линии должны подтягиваться силы тех, кто героически продолжают отстаивать уже в принципе павшие рубежи Традиции, силы традиционалистов, теократов, империалистов, националистов, социалистов, сторонников превосходства Духовного над материальным во всех политических воплощениях этой формулы.

Не следует поддаваться гипнозу той демагогии, которая по инерции продолжает рядить в псевдо-демократические одежды кровавый и жестокий режим либеральной диктатуры. Демократы -- "наши". Тотально и до конца. Не только в России, но и повсюду. Конечно, истинной демократией является только органическая демократия свободных и гордых народов. Конечно, лишь прямая демократия свободна от махинаций хитрых "посредников", часто перехватывающих у народа полномочия власти. Конечно, нескончаемые дискуссии в спешке выдвинутых крикунов ничего общего не имеет с реальным участия народа в управлении государством. Но как бы то ни было, отметая все лишнее и извращенное (как и в других более или менее близких нам идеологиях), мы можем утверждать, что говорим демократии "да!"

"Да!" -- потому что "народ", стоящий в центре концепции демократии, является для нас глубокой мистической категорией, связанной с религией и Провидением. ("Народы -- это мысли Бога", говорил Гердер.)

"Да!" -- потому что "власть" народа, также заложенная в термине "демократия", может осуществляться им только на основании верности Традиции, так как именно Традиция, история, почва делает из отдельных людей нечто большее, чем просто люди -- нацию, народ, органическую общность, объединенную единством судьбы.

И одновременно с этим, несмотря на риск и опасность подобного утверждения в момент небывалого могущества либералов, мы говорим либерализму -- "нет!"

"Нет!" -- потому что не может быть свободен человек, если народ, к которому он принадлежит, угнетен враждебной и циничной заокеанской силой, унижающей его национальое достоинство и эксплуатирующей его экономически.

"Нет!" -- потому что мы отрицаем, что единственным движущим мотивом человеческой деятельности является эгоистическая жажда индивидуального благополучия. Мы знаем, что такое подвиг, самопожертвование, аскеза и материальное самоограничение ради высших целей -- ради блага народа, государства, общества.

Мондиализм, который является нашим смертельным врагом, идеологически все очевиднее отождествляется с радикальным либерализмом, с жестоким и беспощадным строительством планетарного рынка -- на трупах и крови тех, кто не согласен с этой "последней утопией". Конечно, прагматически у мондиалистов на службе находится и более мягкая, псевдо-демократическая идеология, иногда называемая "левым мондиализмом" -- т.е. мондиализмом, слегка завуалированным "социал-демократической" риторикой. А в некоторых случаях мондиалисты могут прямо использовать даже некоторые социалистические и даже националистические движения. Однако излишняя подозрительность в политике также опасна, как и излишняя доверчивость. Совершенно очевидно, что использование мондиалистами "демократической" лексики -- исключительно вопрос тактический. Мондиализм и в самой своей идее, и в своей деятельности, осуществлящейся через никем не избранные и никем не контролируемые полусекретные структуры, претендующие на роль "мирового правительства ("Трехсторонняя комиссия", "Бильдерберг" и т.д.) глубоко анти-демократичен, так как ориентируется на господство над миром кучки подозрительных людей, оторванных от судеб своих народов, переплавивших свои традиции в космополитической псевдо-культуре, стремящихся увековечить свое могущество, добытое за счет эксплуатации, обмана, спекуляции, преступления. Задача мондиалистов "приватизировать планету" -- через монополии, транснациональные корпорации, вездесущие лобби, идеологических лакеев и продажных политиков. И важно помнить, что именно демократические западные журналисты первыми стали разоблачать темные махинации "господ Бильдербергского клуба" -- с риском для жизни, карьеры, благосостояния.

Истинная демократия идет против мондиализма, она с ним несовместима, она ему альтернативна. Значит, демократы идут с нами в общих колоннах. Значит, и мы участвуем сегодня в политических битвах на их стороне.

 

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

© www.arctogaia.org.ru