Н. К. Рерих

Письма к А. Н. Бенуа

 

Редактор-составитель серии — В. А. РОСОВ

Подготовка материала к печати, примечания:

Е. В. АЛЕКСЕЕВА. И. А. ЗОЛОТИНКИНА, Д. Н. ПОПОВ

©  Музей-усадьба Н. К. Рериха в Изваре, 1993

©  Государственная Третьяковская галерея, 1993

©  Институт истории естествознания и техники РАН, 1993

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемое издание знакомит читателей с письмами Н, К. Рериха к А. Н. Бенуа, хранящи­мися в собраниях Русского Музея, Музея семьи Бе­нуа и в Центральном государственном Музее лите­ратуры и искусства.

Александр Николаевич Бенуа (1870—1960)—одна из центральных фигур в русской художественной культуре начала XX века: известный художник, критик, идеолог общества «Мир искусства», предсе­дателем которого в 1910 году стал Рерих. Жизнен­ные пути художников часто скрещивались. Оба учи­лись в знаменитой гимназии К. Мая, оба закончили юридический факультет Петербургского уни­верситета. Певец Версаля, эстет, «западник» Бенуа и певец Руси, мыслитель, славянофил Рерих оли­цетворяли собой два полюса русской культуры. «Монтекки и Капулетти»—так позднее говорил Ре­рих о себе и о Бенуа.

Двух больших художников объединяла огромная любовь к искусству, забота о памятниках куль­туры, тревога за судьбы сокровищ человечества. В марте 1917 года Рерих и Бенуа стали помощни­ками М. Горького, возглавившего созданную им Комиссию по делам искусств. Охрана культурных ценностей—задача, всегда волновавшая Рериха. По его инициативе был создан «Красный Крест Культуры», положивший начало Пакту об охране памятников культуры. Желая привлечь к этому благословенному начинанию политиков и деятелей культуры с мировым именем, он в 1936 году обращается к Александру Бенуа, который к тому вре­мени уже десять лет жил в эмиграции, в Париже.  Письма Рериха к Бенуа являются непреходящими по ценности документами нашей эпохи—взволнованные, полные беспокойства о судьбах мира и сокровищах культуры.

 

Н. К. Рерих

Об Александре Бенуа, его славной семье, картинах, постановках и истории искусства

 

Из Лондона пишут о новой волне восхищения перед ба­летом и театральными постановками. Русским такое письмо особенно радостно. В основе известия лежат успехи русского искусства, Бенуа, Дягилев, Шаляпин, Стравинский, Про­кофьев, Павлова, Фокин, Нижинский, Мясин и многие пре­краснейшие художники, каждый в своей сфере, вложили ве­ликий дар в успехи русского и мирового искусства. Их не пе­речесть! Ими, их творчеством, несмотря на все мировое потрясение, неустанно растет признание искусства. А ведь осознание красоты спасет мир.

Вспоминаю всю долгую славную деятельность Александра Бенуа. Редко случается, чтобы целая семья дала столько за­мечательных деятелей искусства, как семья Бенуа. Отец Александра Бенуа — выдающийся архитектор Николай Леон­тьевич. Братья Александра Николаевича—Альберт, прекрас­ный художник-акварелист, и Леонтий, известнейший архитек­тор и ректор Академии Художеств. Но не заглохли традиции служения искусству на этом старшем поколении. Сын Алек­сандра Бенуа, Николай, уже занял выдающееся место в евро­пейском искусстве. Кроме врожденного таланта помогла ему и высокохудожественная атмосфера дома Александра Бенуа. Необычайна вся обстановка жизни Александра. Пусть моло­дое поколение чутко прислушивается и оценит это культур­ное гнездо—настоящий рассадник прекрасных творений, писаний, собирательства и чуткой отзывчивости на все собы­тия мирового искусства.

Александр Бенуа—неповторенный мастер и в картинах, и в театральных постановках. Бенуа—редкий знаток искус­ства, увлекательный историк искусства—воспитавший целые поколения молодежи своими убедительными художествен­ными письмами. Бенуа—собиратель предметов искусства. Не только знание и начитанность, но тонкий вкус и прозре­ние дали его собранию особую привлекательность. Наконец, Бенуа — незаменимый деятель культуры в ее широком пони­мании; гуманизм, этот цемент всех человеческих взаимоотно­шений, запечатлен во всей жизни Бенуа. Когда же такое редкое качество утверждено на почве, расцветшей истинным искусством—тогда-то получается редчайший синтез куль­туры. В жизни, здесь, среди земного смущения, необычайно, редко такое соединение. Когда думаешь о нем — напол­няешься радостью и энтузиазмом. Без них что же возможно?

И для русских такое неповторимое сочетание особенно вдохновительно. Не так уж они богаты щедрыми синтезами. Кроме того, частенько бывали случаи жестокости и небре­жения к великим дарованиям. Не о Пушкине ли, не о Лер­монтове ли припомнить? Не о Врубеле ли опять пожалеть? Много примеров! Что делать! Если в прошлом со многими обошлись неприлично, то хоть в настоящем—для буду­щего—будем бережны ко всему прекрасному—неповтори­мому.

Александр Бенуа в своем щедром синтезе дал знамени­тый пример для молодежи. Каждое из его дарований уже отвело бы ему почетное место в истории искусства и куль­туры. Но сочтите, сложите все эти дары, и какое славное служение человечеству получится.

Мастер-художник Бенуа дает много картин, слагает свой особый стиль и сочетает традиции лучших эпох с современ­ным пониманием художества. И в технике он замечателен, выразителен и в то же время ясен. Возьмет ли он образы любимого им Версаля, или Петровской эпохи, или Кальдерона, Гольдони, Шекспира, или же образы Стравинского— он везде дома. Всюду он внесет свое понимание эпохи и при­мет во внимание все, что может подчеркнуть, типичность и убедительность. Таинственно зовуще это последнее качество. Лишь истинное дарование обладает возможностью гармонией частей дать новое неоспоримое целое. Словами не выразишь, в чем кроется убедительность. Или прилетит эта легкокры­лая гостья, или не коснется вовсе. В творчестве Бенуа именно есть убедительность.

История искусства Бенуа дает особый тип жизнеописания художества. Только художник может так смело и' суммарно пройти по бесчисленным путям творчества. Справедливость суждений своих Бенуа не раз подтверждал, возвращаясь к прежним определениям, утвержденным новыми фактами. В потоке жизни Бенуа ищет правду. В' молодости мысли он не стремится к осуждению, в чем повинны многие завзятые критики, но готов принять во внимание каждый новый, по­лезный факт. Замечательна неувядаемая познавательность Бенуа. Для него нет тупиков предрассудков. Он хочет знать, и в таком постоянном познавании он остается молодым,— качество счастливое и редкое.

Собиратель Бенуа являет пример, как нужно слагать хра­нилища искусства. На своем собрании он рассказывает, как нужно любить основы собирательства. Не сухая номенкла­тура, но свечение радуги творчества для Бенуа каждый му­зей и собрание. Жаль, что Бенуа так коротко был во главе Эрмитажа. Именно он мог руководить такою многообразною сокровищницей. Глава государственного музея не сановник, не чиновник. Он есть руководитель живого дела, от которого произрастает возрождение искусства целого народа. Не кла­довая-Музей, но Музей—дом всех искусств, заповеданный классическою Элладою. На таком посту хочется видеть Бе­нуа. Пусть и такая мысленная посылка работает в про­странстве.

Деятель культуры Бенуа запечатлел свои труды во многих журналах, обществах, комитетах и всевозможных просвети­тельных учреждениях. Как опытный врач, он всегда готов подойти, выправить, посоветовать. Представим ли себе «Мир Искусства» без Бенуа? Или издательство Евгениевской Об­щины? Или «Старые Годы»? Или «Общество Старого Петер­бурга»? Или «Старинный Театр»? Или Дягилевский балет? Или портретную выставку в Таврическом Дворце? Или вы­ставку союзного искусства? И не перечесть всего, где потру­дился, боролся и побеждал во имя искусства Александр Бе­нуа. Были у него и враги. Но у кого из деятелей их нет?" «Скажи, кто твой враг, и я скажу, кто ты есть». Окаменелый академизм был всегда врагом Бенуа. Но ведь это одно уже является отличием. Были несправедливые наветы и злошептания, но разве эти факелы дикарей не сопровождают каждого выдающегося деятеля? Не часто понята бывает ценность. Це­лые Академии расписывались в позорных ошибках. Не ска­зать ли примеры?

Не о бывшем хочется говорить. Важно то, что Бенуа во всем своем даровании, во всем знании и опыте неустанно действует. Недавняя его выставка в Лондоне—широкий успех. Не только восхвалены вещи, но и раскуплены. Художе­ственные письма Бенуа ждутся и читаются, на них сложилось

много молодых сознании. Живет радость, что Бенуа без устали творит большое русское культурное дело. Как никогда, оно нужно.

Народ пришел к осознанию, что красота спасет. Встало задание об украшении жизни. Каждый деятель, могущий внести камень культуры, должен это сделать, как долг, как обязанность. И каждое знание, каждое дарование должно быть обережено, как ценность неповторимая.

Полвека тому назад впервые мною было почуяно дарова­ние Александра Бенуа. В гимназии Мая праздновался юби­лей ее основателя. Географу Маю было устроено шествие с дарами от разных стран. Бенуа представлял Хоанхо от Ки­тая. Он читал приличествующие случаю стихи. Сказано было это приветствие так особенно убедительно, что до сего дня помню и золото черный китайский наряд, и глубокий, спокой­ный голос, уже знавший и готовый ко многим будущим тру­дам и достижениям. Славно, что Александр Бенуа творит и работает неустанно.

1937

 

Письма Н. К. Рериха к А. Н. Бенуа

 

1.

Сортавала, Сердоболъ,

Семинариум Реландвр, номер Рериха

25 мая 1917 года

Дорогой Александр Николаевич',

Привет от голубых Карельских озер², от Ладоги, такой широкой, такой богатой шхерами, что я, кажется, изменю моему .Новгороду. Понимаю, отчего север Ладоги издавна привлекал новгородцев и викингов. Как-то особенно при­вольно здесь. Радуют и финны. Как осмысленно у них на ху­торах! Отчего и малые дети уже могут работать? Отчего сын нашего дворника,' оканчивая лицей, сидит на козлах, проез­жает по городу, раскланивается со студентами? Есть достоин­ство в этом? Пусть нас долго давили, но и финнов угнетали. Отчего же у них такое достоинство и спокойствие? Земле­дельцы не тревожатся стачками рабочих, ибо запросы не бу­дут чрезмерными и они знают, что сговорятся. Плохо только с нашим рублем, курс уже 185. Но отчего ему улучшиться, если Россия не может быть полезной для Финляндии. Жа­луются на солдат, на матросов, говоря, что не знают, что такое «свобода». Жалуются на петербуржцев, поднимающих цены. Наехало много. Все занято. За дачи платят по 7000 ма­рок. В гостинице тоже полно. Где ты решил провести лето? Право, уезжай из города, надо к земле прикоснуться. На рас­стоянии опять веришь, что все будет хорошо. Если народ темнотою, неосведомленностью затрудняет дело'; если многие живут вчерашним днем; если вылезли темные и нелепые, то все же такой этап пройден и все тяготы оправдаются. Читал твои два фельетона (газеты сюда плоховато доходят) ³. Дай Бог Зилоти⁴ твердо и сознательно осветить дело театра;

пусть выдержит.

Первое лето я поехал без заданий (кроме двух эскизов) •— хотелось работать этюды. Набрать свежего материала. Ведь здесь мои горы, мои леса, камни с разноцветными мхами. На­пиши, куда 'едешь? Анне Карловне⁵ привет от нас.

Искренне твой • Н. Рерих

 

2.

Сортавала, Сердоболь,

Семинариум Реландер, номер Рериха

17 июля 1917 года

Дорогой Александр Николаевич,

Как бы часто ни писать, теперь всегда между письмами будет бездна. Каждый день приносит ужасные вести: помни, что я живу на Yhin-lahtia, а в переводе: на заливе Единения. Само слово напоминает о том, что нужно, чтобы спасти куль­туру, спасти сердце народа. Неужели опять вернуться к куль­турному безразличию. Неужели можно думать о свободной жизни без знания, без радости искусства. Спуститься ли искусству до толпы, или же властно поднять толпу до найден­ных пределов искусства? Скоро ли искусство нужно будет толпам? Я верю человечеству, но всегда боюсь толпы. Сколько над толпой противоречивых, злых эманации. Так много вредного нечеловеческого. Творим картины, но, может быть, надо сидеть в Комиссиях? Кто знает? Письмо твое мне многое напомнило из наших сидений⁶. Неужели опять будем сидеть? Чем кончилось с Академией?⁷

Мы очень удивились, узнав, что ты попал в наш Новгород да ещё так недалеко от моего валдайского каменного века. Сообщали нам об эксцессах в том краю. В' Бологое у старика Путятина сгорел старый дом⁸. Часть мебели вынесли, но на­слоения времени погибли. Точно так мы богаты для разруше­ний. Неужели прошел закон об аресте художественных про­изведений. Ведь нельзя же всё решительно запретить в сво­бодной стране. Горький, выступив против твоего взгляда, опять не попал⁹. Почему он так часто не попадает? Ведь ему угрожает единение, как ты пишешь, с Савостиным и Фаберже. Надо сплотиться всеми силами за культуру и искус­ство. Какое бы отношение мы ни встретили, мы должны ска­зать друг другу, что поклянемся защищать наше дело, ради которого мы вообще существуем. К вражеским ударам мы уже привыкли, в этом наша судьба так сходна. За это время я сочинил эскизы для сюиты: «Героика» ¹⁰. Искренне возму­тился я отношением к твоим эскизам — к Соловью. По спра­ведливости, по существу Ты должен делать эти декорации. Ведь это не в Головинском кругу. Думается, и Стравинский должен проявить настойчивость более определённую". Как всё это пахнет старым строем. Где Яремич?¹² Что он мне не пишет? Он один из немногих хороших и твёрдых людей. Привет Анне Карловне. До следующего боя осенью, до сви­дания. Пиши о настроениях.

Душевно твой ,

         Н. Рерих

 

3.

Сердоболь, дом Генетц 7 октября я/с, 1917 год

Дорогой Александр Николаевич, мои лёгкие опять загнали меня в Сердоболь. Когда выпустят меня отсюда — не знаю. Может быть, буду рёнтгенироваться, чтобы установить, что за нелепая форма ползучего процесса. Верно где-нибудь имеется очаг, который при первой воз­можности осложняется. Настроение плохое. Живём в обста­новке из книг Гамсуна¹³. Перед окнами—очень важное место, приход парохода! Покуда вне всяких городских сооб­ражений, ещё ничего. Природа хороша, хотя бы из окна. Но финская полукультура, где нет ни низкого, ни большого— всё-таки тягостна. К тому же они до того пропитаны малень­кой политикой, что вопросы духа и, конечно, искусства очень далеки. Хорошо, что хоть есть уважение к искусству; По срав­нению со многими нашими и то уж ладно. Bсe время идут толки о десанте. Откуда эти вести ползут, почему так упорны эти слухи— не пойму. Но ждут, и ждут «разнообразно». Смотрю на серое небо, на суровые волны — не верится в де­сант, пока путь ледостава. Но этот говор всё волнует.

.Степан Петрович¹⁴, вероятно, передал мою записку о Школе ¹⁵. Как странно, что именно в революционном пра­вительстве—; просветительство должно гибнуть и, пищать. Положение дела ещё хуже, нежели я жисал, ибо мои данные были от весны, а осень принесла во всём ухудшение. Надо придумать для Школы, хотя бы и сокращённые, но такие формы, чтобы она без нищенства могла бы ^стоять на своих ногах. Трудно это говорить мне, строителю, но нужно что-то сделать своими средствами, нежели ждать наше правитель­ство, которое богачу Зубову¹⁶ помогает. Мне представляется тип свободных художественных мастерских, и живописных, и прикладных. Таким путем без громоздких «классов» мы всё же сохраним идею единого искусства. Если вообще творчество и строительство будет возможно. Напиши о твоих настроениях и работах. Как дело твое с Головиным? Будут ли и где вы­ставки «М<ира> Искусства»?¹⁷ Привет Анне Карловне. При­вет товарищам художникам. От всего сердца желаю тебе все светлое.

Сердечно твой

Н. Рерих

4

 

5 декабря, вторник, 1917 год

Дорогой Александр Николаевич,

Не знаю, получил ли ты за осень два моих письма. Так много писем теряется, что не знаем никогда, что именно дошло... Все провалы и проскоки получаются. Здоровье моё всё ещё неладно. Все скачки температуры. Не поймешь, что это—туберкулёз или особая нервная форма. А фокус в лег­ком точно лучше. Сегодня я послал нашему Степану Петро­вичу телеграмму, просил его хоть на день приехать ко мне. Вчера меня так потянуло к Школе, к Обществу. Точно что-то нужно. Точно я что-то должен сказать. Только что я послал туда мои проекты Свободной Академии—тех мастерских, о которых тебе писал. Надо его провести—этот проект. Ка­жется, я продумал его детально. Конечно, до осени и думать нечего начинать новое дело. Надо как-то пережить тяжелое материальное положение, а осенью и кликнуть клич. Давно я не слышал о тебе. «Новую жизнь»¹⁸ мне давно прекратили посылать. А теперь кроме «Дня» ничего не получаю. Да и то не регулярно. Хотелось бы узнать, что ты думаешь? Чем жи­вёшь духовно? Уже столько лет мы идём, как ты писал, рядом и храним и защищаем то же искусство.

Когда проклятые боли и температура не выводят меня из строя — я работаю. Несколько вещей удалось. Кроме того, написал мистерию «Милосердие»¹⁹—хорошо бы найти ком­позитора, который бы приделал музыку. Увидимся—ты мне посоветуй. Зимой здесь хорошо — воздух кристальный. За­катные туманы и утренний свет—поразительны. Удалось прочесть и несколько нужных книг. Когда будешь в тишине^:— советую тебе их прочесть. Особенно нужно «Провозвестие Рамакришны»²⁰, очень серьёзное, а главное — близкое чело­вечеству учение.

Привет Анне Карловне и всем твоим. Юрик²¹ всё ждёт пи­сем от Коки²².

Дружески обнимаю тебя твой

Н. Рерих

5.

24-го июня, 1936 г.

Дорогой Александр Николаевич,

Только что прочёл в «Последних Новостях»²³ Твой пре­красный фельетон, посвящённый памяти Альберта Николае­вича ²⁴. Хочется мне через все океаны и горы послать Тебе и памяти Альберта Николаевича мои самые сердечные мысли. С братом Твоим исполнилось сорокалетие моего знакомства, и всё это время, несмотря даже на многие общественные неурядицы, у нас с ним оставались отношения добрые, не омрачённые ни одним недоразумением. Ещё в прошлом году с Камиллой Альбертовной²⁵ мы вспоминали Альберта Нико­лаевича как друга всего культурного и просветительного, су­мевшего донести не расплесканным и своё прекрасное твор­чество, так справедливо отмеченное в Твоей статье. Большое счастье хранить память, ничем не омрачённую. Вспоминаю я часто Твои сердечные слова из статьи 1916-го года о том, что друзьями нам надо быть. И действительно, на пашне искус­ства и просвещения все, идущие в одном направлении, уже не враги. А чем длиннее этот общий путь, тем дружественнее должны быть сердца путников. В' каждом обиходе много вся­ких загромождении, но именно радость об искусстве всегда является тем общим языком, который взаимно открывает сердца. Вот мы работаем в разных странах под разнообраз­ными знаками, а в то же время путь-то этот един. Не знаю, доходили ли до Тебя мои записные листы, где мне приходи­лось упоминать Твоё имя. Несколько раз мне приходилось писать о. необходимости бережности к деятелям, незаменимым и драгоценным на путях, культуры. Много разных достиже­ний, и познавании, и открытий, но культурный синтез всё же, редок. Для такого синтеза нужны уж очень многие наслое­ния и благожелательные впитывания. В Твоём же творчестве, в Твоих писаниях и исследованиях именно звучит настоящий синтез культуры. И вот эта подлинность действий и пережи­ваний сейчас нужна в мире, как никогда. Среди миражей и измышлений дух человеческий тоскует о подлинности, о той культуре, которая всегда будет Светом истины. На этом объ­единяющем понятии мне и хочется послать Тебе и семье Твоей самое сердечное слово. Теперь мы здесь получаем «По­следние Новости», а потому буду в состоянии следить за Твоими статьями. Слышу, как неустанно Ты работаешь, ра­ботаю и я. Шлю Тебе искренний привет.   

Душевно с Тобою

Н. Рерих

6.

NAGGAR,

Kulu, Punjab, Brit. India

4-го августа 1936 г,

Дорогой Александр Николаевич²⁶, Твое дружеское письмо от 7-го июля доставило и мне и всем моим большую радость. Вот Ты удивляешься, почему, проезжая Париж, я не повидался с Тобою. Я же со своей стороны удивлялся, почему в те дни никак нельзя было до­стичь Тебя. Наконец, мне сказали, что Тебя нет в городе. Я же, со своей стороны, искренно стремился повидаться. Те же самые чувства, которые Ты подчеркиваешь в письме своем, живут и во мне. Если, как мы оба нерушимо чувствуем, мы служим на пашне культуры, то это сознание прежде всего должно быть стимулом общей работы. В конце концов, она — эта общая работа — и происходила все время. Телесно мы могли быть в различных частях света, но по существу мы шли тем же путем, видя перед собою те же вехи пути искус­ства и знания. Жалею, что некоторые мои записные листы ' не дошли до Тебя. В «Пантеоне Русского Искусства»²⁷ я просил оберегать наши культурные силы. Конечно, Твое имя и художника, и писателя—знатока трудной области искус­ства — упоминалось прежде всего. Скорбно звучат слова Твои о том, что часто приходится говорить «как в подушку». Род­ной мой Александр Николаевич, эти же слова могут быть повторены всюду. Не забуду, как Леонид Андреев²⁸ писал мне: «Говорят, есть у меня где-то читатели, но ведь я-то их не вижу и не знаю». Против такой сердечной скорби может быть лишь одна панацея—единение. Ведь единение есть не только нравственное понятие, но и реальнейший двигатель;

Мне хочется, чтобы мои письма и Твой дружеский сердечный отклик являлись бы доказательством того, что никакие физи­ческие границы не могут препятствовать истинному единению и доброжелательству—попросту говоря, дружбе. Вся Твоя работа, все Твои писания, все то, что младшие поколения от Тебя получают, все это так ценно, как истинные вехи по пути правильному. Должны же люди когда-то понимать, в чем заключается истинная ценность, и научиться беречь то, что неповторяемо. При этом поразительно наблюдать, на­сколько сплочены полчища вандалов-разрушителей и на­сколько разрозненны культурные силы, которые в каких-то даже неуловимых для сознания междуусобиях обессиливают себя. Ты пишешь, что, может быть, оставаясь в России, можно бы больше сделать. Но ведь скоро мы там встретимся. И поверх всего принесем молодым поколениям все, опытом накопленное. Радовались мы Твоим поминаниям о Твоей семье. Там, где истинная культура, там и устои прочны. При­вет от всех нас всем Твоим.

Ты спрашиваешь, где и как мы живем. Сейчас передо мною в облаках Тибетские горы—на север. К югу побежала долина Кулута, связанная со многими именами Махабхараты. По долине вьется бурно каменистая река Беас. Имя ее от Риши Виаса, или Беаса. Река знаменательна тем, что явилась пределом для Александра Великого. На Восток—большие горные перевалы, а за ними селение Малана, где до сих пор говорят на неизвестном языке. На запад опять горы, а за ними Лахор и пути к Афгану и Туркестану. Вот Тебе наша топография. Все мы, как всегда, работаем усиленно. Дей­ствительно, сердце Елены Ивановны натрудилось во время наших горных Тибетских экспедиций и теперь требует вели­чайшей осмотрительности. Но если бы Ты видел всю ее само­отверженность, и устремленность к работе, и постоянное вдохновление всех, ее окружающих, Ты преисполнился бы радости. Это большой подвиг. Не жалея себя, Е. И. работает целыми днями, и как раз надо мной на. втором этаже ее машинка пишущая стучит, не переставая. Многое написано, многое переведено. Многим доставлена радость. Юрий работает, не покладая рук, над англо-тибетским словарем, в который уже вошло до 3.000 ранее не отмеченных слов; одновременно он пишет историю Средней Азии. Сначала думал, что она уложится в один том, но тема так велика, что и в два больших тома с трудом уложить можно. Святослав написал много отличных картин—сильных красками и четких в форме, кроме того, он занимается медицинскими растениями, для ко­торых Гималаи являются настоящим рассадником. Предла­гали мне выставку в Лондоне, Стокгольме и других местах, но для этого нужно прежде всего самому там побывать, а это не так-то легко. Все мы твердо верим, что близки сроки, когда каждый в своей области принесет пользу в России. Нельзя заниматься лишь бывшим. Нужно помочь будущему. Посылаю Тебе мою очередную книгу «Врата в Будущее». Надеюсь, что это письмо достигнет Тебя еще в милой Швей­царии, а книгу для верности пошлю прямо на Париж.

Слышали мы—и Дризен³¹, и Рауш³² умерли—хорошие были люди. Также слышали, что Билибин³³ едет директором в Ташкент. Если увидишь его, передай ему мой сердечный привет.

Очень интересуемся и работами Коки. Только подумать, что уже четверо внучат. Поистине, крепость семьи есть на­стоящая твердыня. За эти дни читал еще два Твоих фельетона о Парижских выставках. До чего нужна Твоя ясная мысль и знание фактов. Столько нагромоздилось около искусства, что , лишь опытный садовник может расчищать эти заросли. А о мировом положении уже лучше и не говорить. Точно бы все человеконенавистничество задалось целью порушить пла­нету. Откуда такая злоба. Если всем трудно, то ведь нена­вистью ничего не достичь. Единение и добротворчество путь единый. Сердечный привет Анне Карловне и всем Твоим. Привет П. Н. М<илюкову>. Привет всем друзьям—Тебе виднее.

Сейчас прочел о Твоем успехе в Лондоне³⁴—от души ра­дуюсь.

Сердечно, духом с Тобою,

Н. Рерих

7.

6 января 1937

Дорогой Александр Николаевич,

Письмо Твоё от 11-го декабря, сейчас к нам доплывшее, и обрадовало нас, и огорчило. Огорчило оно тем, что' Твоё чуткое сердце так болезненно воспринимает современность со всеми её эксцессами. Действительно, можно ли не болеть, душою, когда видишь и вандализм, и невежество, и какой-то океан злобы и клеветы. Не думай, что в наше отшельничество не долетают воздушные вести об ужасах происходящего. Так                           трудно бывает, что и сказать невозможно. Тебе может ка­заться, что у нас-то всё легко, а мы на расстоянии видим, что у Тебя всё ладно и прекрасно. Ничего не поделаешь — и в подушку приходится говорить, и выдерживать поток самой невежественной клеветы. Потрясающе всё, что Ты пишешь о трагедии Браза³⁵. Мы уже читали и прекрасный сердечный фельетон Твой о нём, а теперь Ты дополнил его Твоими сви­детельствами о его последних минутах. Опечалились мы и Твоими сведениями о кончине Гиршмана³⁶. Если увидешь вдову его, передай ей наше самое сердечное соболезнование. Ты правильно пишешь в Твоём фельетоне, что многие ухо­дят, и это обстоятельство ещё более обязывает остающихся держаться в единении, в традициях культуры и преданности всему прекрасному. По корреспонденции нашей из разных стран видно, каково катастрофично положение во всём мире. Страшно подумать, что человечество, обуянное яростью раз­рушения, выливает воду из ванны вместе с ребёнком. Ещё недавно Рабиндранат Тагор записал  мне о том, что хотя голоса наши об охранении культурных сокровищ и теряются в бранном шуме, но мы должны неустанно твердить о сохра­нении всего прекрасного, ибо иначе лишь молчанием своим будем ускорять конец цивилизации. Когда мы говорим об охранении культурных ценностей, конечно, мы не надеемся на то, что враждебные ядра перестанут летать по. миру, но мы хотим неустанно напоминать человечеству, от ранних школь­ных лет, о ценностях, которые каждый человек во имя своего достоинства должен оберегать. Должен сказать, что в этом движении мы находим много друзей в разных странах. Тро­гательно видеть, как люди малоимущие на последние гроши издают широко расходящиеся брошюры и тем пробуждают сознание народа. Уже двадцать одно правительство признало Пакт, а во многих других странах правительства хотя и не подписали формально, но представители их уже дружественно обсуждают возможности. Посылаю Тебе брошюры о Пакте, а также мою последнюю книгу «Нерушимое»³⁸, в которой опять твержу о том, что нам всем нерушимо дорого. Конечно, Ты правильно пишешь, что многое приходится говорить в по­душку, но не нам судить о путях, на которых воспринимается слово о Культуре и Красоте. Можно лишь сказать, что по­истине неисповедимы пути эти. Никогда не знаешь кто и где загорается идеей спасения истинных ценностей. Но скажу лишь одно, что даже в этой же почте получилось несколько трогательных писем всё о том же. Так, Например,, группа мо­лодежи с Дальнего Востока отправляется в кругосветное пу­тешествие со Знаменем Мира, не убоявшись всех трудностей такого пути. В Литве и Латвии предположены конгрессы всё о том же. В' Польше распространяют во многих тысячах •Польскую брошюру—значит, в совершенно нежданных ме­стах вспыхивают очаги, охраняющие священный огонь. И Ты не можешь предугадать, где Твои замечательные художе­ственные письма пробуждают молодое сознание. А вот нам постоянно приходится слышать искреннее почитание Твоего слова. И мы рады всячески подчеркнуть, что такое авторитет­ное суждение, как Твоё, сейчас является исключительным маяком просвещения. Хочется, чтобы ещё теснее и дружелюб­нее держались кружки, стремящиеся к тому же благому пути. Древние заветы о единении всё же живут и, главным образом, живут в молодых сердцах. Много в чём обвиняют современ­ную молодёжь. Но поверх всякого такого брюзжания спра­ведливо раздаются указания и о жертвенном служении, кото­рому предана молодёжь. Имеем множество примеров, когда именно молодые подвижнически противоборствуют злобе и разрушению. Но уж больно много клеветы в мире. Прихо­дится встречаться с таким Невежеством и с таким человеко­ненавистничеством, что прямо диву даёшься, каким образом, несмотря на грамотность и кажущуюся цивилизацию, люди могут безответственно бормотать всякую ложь. Не приш­лось бы создавать особые общества, борющиеся с обществен­ной ложью. Иногда даже считается дурным вкусом говорить о добротворчестве, единении и содружестве. Но видим, что нужно говорить обо всём этом, так нужно, как никогда. Перед Праздником я послал Тебе мой лист дневника, Тебе посвя­щённый. Если бы только люди ещё более себе уяснили, что такие неповторённые явления, как Твоя деятельность и Твоё творчество, должны быть почтены всем сердцем. Если нельзя разрушать памятники культуры, то нельзя вредить прямо или косвенно и живым явлениям 'Культуры. Нельзя убивать со­ловья, чтобы когда-то потом восхищаться былым пением. Поистине, лишь «в единении—сила». Шлём всей семье Твоей и Тебе наш общий сердечный привет. Сейчас все горы и до­лины засыпаны сияющим снегом. Уже вчера прекратился телеграф. В этой временной полной отрезанности помним о мысленных посылках, о передаче мыслей, так прекрасно разработанной проф. Рейном. Каждая Твоя весть приносит нам большую радость. Прими её и от нас.

Сердцем и духом с Тобою,

 Н. Рерих

Сейчас прочёл отличный Твой фельетон о Рубенсе³⁹.

8

2 марта 1937

Дорогой Александр Николаевич,

Письма Твои, несмотря на Твой пессимизм, приносят нам большую радость. Наконец-то совершилось то, <что> должно было быть данным давно. Ведь и я, и Ты — мы обоюдно всегда понимали нашу общую работу, ибо работа на культурной пашне всегда будет общей. Так и теперь, несмотря на океаны и горы, мы устремляемся всё к той же культуре. Чем больше она оскорбляема, тем дружнее и сильнее все защитники её должны быть вместе. Могут быть всякие препятствия, труд­ности, ущербы, но тем не менее мы должны быть вместе, чтобы и младшее поколение видело, насколько сплочённо ра­ботают те, кто от юности уже прилежал к Культуре, позна­ванию её и её защите. Нам обоим приходится встречаться с молодым поколением. Ясно вижу, насколько ему нужно ви­деть и чувствовать наше несломимое. стояние за культуру. Мы не имеем права ни уставать, ни огорчаться, ибо каждый такой знак обессиливает и молодёжь, которая среди нынеш­них смятений ищет зова бодрости и крепости. Ты совершенно прав, видя неслыханные вандализмы и горюя о них. Какое же человеческое сердце не содрогнётся от одного рассказа о при­вивке бешенства, о чём Ты писал в прошлом письме. Действи­тельно, даже не верится, чтобы люди могли доходить до та­кого неизреченного безумия. В то же время сама действи­тельность постоянно подтверждает, что возможно и такое омрачение. Если человечество низринулось в такие бездны, то те, которые понимают весь ужас происходящего, обязаны сплочённо противодействовать злу невежества. Прекрасны твои художественные письма. Ведь они, .как светлые маяки, напоминают мятущимся толпам о том, что нерушимо. Не­давно мы видели в английских и американских журналах но­вые постройки Желтовского⁴⁰, Щуко⁴¹ и Щусева⁴². Хорошие здания в традициях славного русского аадпира. В рижской газете читали мы об успехе архитектора Белобородова⁴³ в Риме, там же я радовался прочесть прекрасную статью об успехах постановок Коки. Много других знаков несломимой крепкой поросли можно находить. Вот эти знаки труда даже в самых невообразимо тяжких условиях сейчас так не­измеримо ценны. И Ты это отлично чувствуешь. Потому, когда Ты пишешь о пессимизме, я не хочу понимать это слово в его обычном значении. Ты имеешь в виду сердечное горе, видя омрачение и одичание. Но Твою светлую веру в Куль­туру ничто не может поколебать. Если же мы и перекинемся словом огорчения по поводу страшных знаков невежества, то это будет лишь наше внутреннее чувство, когда мы знаем, что, будем обоюдно поняты. Великое дело—уверенность в правильном душевном обоюдном понимании. Столько раз в жизненных препятствиях нам приходилось испытывать настоящее неприкрытое предательство. Столько раз самые луч­шие намерения истолковывались подло и невежественно. Столько раз мы видели очевидную несправедливость и ложь, что все эти жизненные удостоверения должны научить ценить обоюдность, добрую и сердечную. Она для молодого поколе­ния является прибежищем. Много раз мне приходилось убеж­даться, насколько ценят молодые поколения каждый знак твёрдости и строительства. Как видишь, мы говорим об одном и том же. И это немудрено, ибо когда мир раскалывается по определённым сферам, тогда не может быть шатания. Нужно оборонять всё прекрасное и ценное от посягательств неве­жества. Когда-то, может быть, нас заподозрили бы в общих и туманных выражениях, не понимая, насколько насущна та­кая оборона, но сейчас уже настолько многое стало очевид­ным даже и недальнозоркому глазу, что не посмеют сказать о том, что оборона прекрасного это есть туманная-отвлечён­ность. Жаль, не имею фотографии моей последней картины «Армагеддон» (1936), которая, наверное, нашла бы отклик в Твоём сердце. Жалеем о нездоровьи Анны Карловны. Когда и без того столько тягостей, а тут ещё болезнь. Вот и Елена Ивановна всё время болеет. После наших замерзаний и бед­ствий в Тибете на больших высотах у неё пострадало сердце. А теперь произошло, что она положительно не может спу­ститься к уровню океана. Даже спуск на две, три тысячи футов для неё уже болезненен и опасен. Очень я тронут Твоей оценкой Листов моего Дневника. Ведь если Ты гово­ришь, то это так и есть. Такая же твёрдая справедливость суждения была у Серова⁴⁴. Удивительная эволюция происхо­дит. Вот уже оценили и Репина, и Сурикова, и многих, кто был по разным причинам забыт и отставлен. Только что вы­шла в одном здешнем ежемесячнике моя статья о Пушкине к его «юбилею». Опять был случай напомнить, что челове­чество должно бы уничтожить причины к таким юбилеям и научиться оберечь, охранить, оборонить своих лучших людей. Как собаки, в своё время клеветники бросались на Пушкина, а теперь весь мир единодушно встаёт в почитании. Юбилей превращается в нечто гораздо более торжественное и величе­ственное. В нём почитаются уже мировые понятия. Дай Бог,

-                21

чтобы люди сие запоминали. Каждая Твоя весточка читается нами с сердечным трепетом. Ведь Ты скажешь то, что так редко можно услышать. Полвека тому назад прозвучало Твоё unendlich land и, действительно, эта бесконечность творче­ства и, подвига во имя Культуры так поразительна. Все мы шлём Тебе и Анне Карловне и всем, кто сейчас с Тобою, наш лучший привет.

Духом с Тобою,

Н. Рерих

9.

// марта 1937

Дорогой Александр Николаевич,

Вдогонку моего недавнего письма посылаю Тебе вырезку из рижской газеты «Сегодня» с моим листом о Тебе.. Газета почему-то любит удлиннять заглавия — вероятно, с самыми добрыми намерениями. Также посылаю Тебе оттиск моей записи о Толстом и Тагоре⁴⁵ для Твоей библиотеки. Сейчас как никогда нужно закреплять добрые знаки. Уж очень много самых зловредных умышлений, умалений и клеветнических выдумок. Слышал я, что моя запись о Чурлянисе⁴⁶ в Литве понравилась. Радовался этому, ибо о Чурлянисе вспомнили, и конечно, как всегда, мнения разделяются.

Будем рады иметь от Тебя весточку. Надеемся, что здо­ровье Анны Карловны наладилось и всё у Тебя хорошо. Шлём Вам всем наши искренние приветы.

Духом с Тобою,

Н. Рерих

10.

25 мая 1937

Дорогой Александр Николаевич,

Сейчас я получил сообщение, что записной лист мой о Тебе очень хорошо перепечатан в Чикагской газете «Рас­свет». Я очень рад этому, ибо газета очень хорошая. Истинно будем радоваться каждому доброму знаку. Такие знаки—как маяки'—как магниты. С большим вниманием читаем Твои художественные письма. Когда же и эта серия будет напечатана? В конце концов, когда видишь уже готовый на­бор, то всегда является мысль: ведь эти же самые гранки могли бы послужить для доступного и широко данного изда­ния. Так например, здешние газеты и журналы охотно дают любое количество оттисков, и таким образом получается ещё одна возможность .распространения уже во вполне соответ­ствующей области. А ведь всё, что Ты пишешь, так нужно, а в особенности для молодого поколения, которое в силу трудных обстоятельств иногда даже и не умеет вообще мыс­лить об искусстве. Я знаю, что многие неведомые Тебе моло­дые не только бы поучались из Твоих писем, но и хранили бы их, как непреложные заветы. А ведь существование газет­ного листа так эфемерно. Хотелось ,бы видеть Твои письма широчайшим образом распространёнными во благо.

Из газет вижу Твоё участие на Пушкинской выставке⁴⁷. Замечательно, что имя Пушкина явилось таким притягатель­ным магнитом по всему миру. Не было страны, которая бы так или иначе не отозвалась на это имя, которое вошло в мировые пределы. Все мы этому весьма радовались. Со­общи Твоё впечатление о выставке и о Русском Павильоне⁴⁸. Не будет ли среди приезжих Щуко, Щусева, Желтовского или, кого-либо из нашего поколения. Все мы в постоянной ра­боте. Шлём милой Анне Карловне и всем друзьям наши душевные приветы.

 

Духом с Тобою,

Н Рерих

 

11.

17 июля 1937

 

Дорогой Александр Николаевич,

Получили мы извещение о Твоей выставке в Лондоне⁴⁹ и мысленно послали Тебе пожелания всякого успеха. Конечно, этот успех и будет во всех отношениях, ибо наконец-то стало Твоё искусство и авторитет бесспорным. Если пришлёшь нам какие-либо воспроизведения или каталог, то мы — и я, и Свя­тослав—очень порадуемся. Здесь, в наших далёких горах, собралась целая библиотека, целый архив очень интересных книг и всяких изданий. Вероятно, Ты был очень занят под­готовкой к выставке, и потому мы давно не имели Твоей

весточки. Между прочим, хотелось бы доверительно спросить у Тебя: что именно имеет против меня газета, в которой Ты пишешь. Мы имеем несомненные данные к тому, что в ка­ких-то недрах нечто гнездится. В порядке осведомления было бы весьма интересно иметь Твоё слово о том, что такое сотворилось. С нашей стороны не было никаких враждебных действий или слов. Всегда интересно иметь полное осведом­ление о происходящем. Несколько дней тому назад из Лон­дона пришло извещение о моей смерти. Конечно, это уже четвертое в течении последних двадцати лет. По примеру Марка Твена приходится сказать, что «это сведение слегка преувеличено», тем более, что на здоровье вообще не могу пожаловаться. Любопытно, кто и с какою целью занимается всякими такими измышлениями. Вообще, если бы задаться целью собрать всякие не отвечающие действительности из­мышления, то получилась бы преинтересная летопись чело­веческого невежества и мерзости. Ведь всякие такие измыш­ления обычно бывают не с доброю целью. Вообще, где оста­лось то Добро, о котором столько писалось во всех веках и которому посвящены „такие трогательные поэмы. Где сейчас 'притаились все сокровища Прадо и других испанских храни­лищ. При «сей верной оказии» не поживились ли торговцы?

Буду рад иметь Твою весточку. Все мы шлём и Тебе, и Анне Карловне, и всем иже с Тобою наш сердечный привет.

        Духом с Тобою,

Н. Рерих

Какова Парижская Выставка и ее павильоны?

12.

26 августа 1937

Дорогой мой Александр Николаевич,

Спасибо Тебе за доброе письмо от 3-го августа из Австрии. Пишу Тебе по Твоему парижскому адресу, не зная, когда Ты вернёшься. Очевидно, наши письма разошлись, и Ты теперь, должно быть, получил мое от 17-го июля. В нём я спрашивал Твоё мнение, почему газета, в которой Ты пишешь, относится ко мне явно враждебно, без всяких с моей стороны поводов. А между тем, П. Н. (Милюков) произносил речь на откры­тии моей выставки в Лондоне в своё время и добродушно поминал в своей книге. Спрашивается, что же сейчас случи­лось? И Ты со своим неизменно верным прогнозом можешь разгадать эту энигму. Очень рад слышать, что выставка Твоя в Лондоне прошла с большим успехом, а также рады мы, что добрая Анна Карлорна, как Ты пишешь, сейчас оправилась от докучной болезни в ноге. Читали мы Твою статью о вы­ставке Бориса Григорьева⁵⁰, которая, как чувствовалось в тоне Твоей статьи, Тебе понравилась менее его прошлых выступлений. Между прочим, он мне Писал, приблизительно в таких же выражениях, как и Ты, о том, что атмосфера Па­рижа для искусства теперь совсем не благоприятная. Жаль, если такой славный центр искусства омертвеет именно в этом отношении,                                    

От души сожалею, что Тебе пришлось встретиться в ра­боте с таким чучелом, как Клодель⁵¹. У меня с ним была курьёзная переписка, и по поводу одного его письма на Кэ д'0рсэ мне говорили, что если бы я предоставил им ори­гинал (кстати, написанный на бумаге французского посоль­ства), то Клоделю пришлось бы подать в отставку. Прислал он мне свою книгу «Чёрная Птица», и мы думали, что в этом названии он выразил и свою сущность, впрочем он не птица, а чучело птицы. Спасибо Тебе за Твоё доброе слово о «По­ловецком Стане»⁵². С годами привыкаешь ко всевозможным плагиатам. На днях я получил письмо от некоего плагиа­тора, в котором он сладко пишет, что признаёт мой приори­тет, но надеется, что я не посетую за его завладение идеей. Иногда, право, не знаешь, чему изумляться. Наивности или злодейству людскому. Писал мне Булгаков⁵³ о том, что Ты дал Твою картину для Музея в Праге—значит, там мы на­шими вещами встретимся. В теперешние дни всяких разру­шений особенно хочется поддержать каждое строительное начинание. Посылаю Тебе записной лист о Тагоре и Толстота, ибо там цитируется одно из последних писем Тагора. Каж­дое Твоё письмо нам приносит великую радость, и мы все вспоминаем Вас в самых лучших пожеланиях.

Сердцем и духом с Тобою,

Н. Рерих

13.

27 октября 1937

Дорогой мой Александр Николаевич, Письмо Твоё от 30-го сентября, как всегда, не только дало нам иного радости, до ценные черты художественной жизни Парижа. Твоё суровое суждение о большой выставке⁵⁴ даёт нам представление об этих официальных фанфарах. 'Действительно, столько сумятицы повсюду, что можно себе представить, во что обращаются такие, как Ты пишешь, «сва­лочные места». Ты спрашиваешь, на чём основаны мои дан­ные о враждебности газеты. К сожалению, таких данных у меня довольно много. Так, из разных источников я знаю, что не только сведения о моих работах, но даже и само имя иногда вычёркивалось. Делалось это престранно, ибо со­вестно подумать, чтобы, так сказать, своя же газета стара­лась бы нечто русское сострогать и снижать. Откуда сие происходило, мне неведомо, и я в эти недра не погружался. Но Тебе я помянул об этом, зная, что Ты посмотришь на та­кие «проявления» принципиально и справедливо. Во всяком случае, с моей стороны никогда никакого выпада не было, и вообще, повсюду мне приходилось говорить о необходимости единения культурных элементов. Иначе волны невежества прямо захлёстывают. Ты справедливо как-то писал, что при­ходится говорить, как в подушку. Много прискорбной правды в этом заключении. Конечно, мы знаем, что говорить и писать надо, конечно, и наши живописные песни проистекают от на­шей душевной надобности. Но вспоминаются мне слова Лео­нида Андреева, скорбно сказанные мне ещё в Финляндии:

«Говорят, что у меня есть читатели, но ведь я-то их не вижу». Вот тут-то и начинается та подушка, на которой в ночное время остаются и слезы. Если я писал о желательности выяс­нить положение вещей, то прежде всего потому, что по при­роде своей я не люблю всяких неясностей. Или так, или этак, но пусть будет Свет. Вообще, не люблю я некоторых выра­жений, с которыми приходится встречаться, не люблю слово мистицизм, ибо оно мне напоминает английский мист. Не люблю это слово и по-немецки. Не люблю слово оккуль­тизм, ибо вместо тайны должно быть светлое знание. Не люблю всякие абстракции, ибо существует одна великая Реальность. Эта Реальность должна подсказывать людям, что

хоть некоторое взаимоуважение человеческого достоинства необходимо. Много, о чём хотелось бы писать Тебе, зная, что это будет понято в настоящем смысле. Итак, Тебе всё-таки

приходится иметь дело с чучелом чёрной птицы. Я всегда не любил чучельных магазинов, — всё в них мертвенно. Рады слышать, что Анна Карловна за лето поправилась, и Ты опять в Твоей рабочей лаборатории; Не яды, но панацеи оттуда выходят. Сердечный привет от Ё.<лены> И.<вановны> и всех нас. Воспоминаем Вас чаще, чем Вы думаете. 'Ведь у нас здесь и Твоя история искусств⁵⁵, и^Мутер⁵⁶, и много художественных изданий. Всё это старинные преданные Друзья.

Духом с Тобою,

Н. Рерих

14.

18 декабря 1937

Дорогой Александр Николаевич,

Шлю Тебе два моих записных листа:, в одном из них я поминаю Твоё, всегда мне близкое, имя, а в другом говорится о сохранении культурных ценностей, и этот вопрос, конечно, чрезвычайно близок Твоему сердцу. Мне не приходилось ви­деть Твоих отзывов по поводу предложенного мною Пакта о сохранении культурных ценностей. Мы оба с давних вре­мён так много трудились именно на этой трудной пашне, что все мои мысли в этом направлении, конечно, близки и Тебе. Только что мы имели сведения с Дальнего Востока о том, что за последнее время уничтожено более ста китай­ских университетов и других образовательных учреждений. Также слышали мы, что Храм Неба (у Камиллы Альбер­товны <Бенуа-Хорват> была такая акварель) обращён в ба­раки завоевателями. В Тиньзине сожжена ценная библио­тека—всё это лишь показывает, насколько должно челове­чество неотложно подумать о сохранении всего, что могут давать эпохи расцвета. В своё время идея Красного Креста подвергалась всяческому глумлению и считалась вообще неприложимой, но самое время показало, насколько общече­ловечна была идея Дюнана⁵⁷. Никто и ничто не может за­ставить нас думать, что и Красный Крест Культуры неприложим или несвоевременен. Рабиндранат Тагор сердечно ответил мне на эти зовы, также и Метерлинк, покойный ко­роль Альберт и король Александр, кардинал Пачелли, покой­ный сэр Джагадис Боше, маршал Лиоте, президент Думерг, Масарик и многие, многие другие. Наш Балтийский Конгресс тоже очень сердечно и звучно отозвался.

Все мы шлём Анне Карловне и Тебе наши сердечные при­веты и ещё раз пожелания к Новому Году.

Искренне и душевно,

Н. Рерих

15.

24 мая 1938

Дорогой друг, Александр Николаевич, Вчера среди писем из Европы промелькнуло одно краткое . сведение, которое всех нас поразило. Пишут: «На днях умер ' художник А. Яковлев» ⁵⁸. Неужели это наш Яковлев. Не хо­чется верить, ибо он был в полной силе, и уходить ему ещё рано. Ещё на днях я слышал от одного лица из Средней Азии хорошие воспоминания о Яковлеве. Говорилось о его последней Ситроэновской экспедиция, о быстрых портретах, которые Яковлев щедро оставлял по пути, набросках на сте­нах путевых ночлегов (о том же говорит и Флеминг в своей книге). Также говорилось, что в то время, когда прочие участ­ники экспедиции чувствовали себя усталыми и удручёнными, один Яковлев был всегда деятелен во всяких условиях. Я так радовался этим доброжелательным рассказам, ибо всякое доброе упоминание для меня большая радость. А теперь вдруг краткое упоминание в письме. Невольно думается, не отно­сится ли это к кому-то другому. Но если бы печальная весть была о нашем Яковлеве, то приходится ещё раз подумать, как редеет наша группа. Каждый год кто-то уходит. Были ка­кие-то слухи о смерти Яремича, но проверить их было невозможно. Ничего не слышали давно о Сомове⁵⁹. Но недавно были сведения о фресках, написанных Лансере⁶⁰. Итак, скоро «Мир Искусства» превратится в каких-то могикан. Напиши о Яковлеве, ведь не хочется верить, хотя и первая буква, и фамилия совпадают. Как протекают Твои работы? Повсюду теперь сгущается атмосфера, и в газете каждого дня сообща­ется по крайней мере за десять лет по прежнему масштабу. В наши - горы, конечно, всё доходит в большом запоздании. Но Вы кипите в самом котле событий и, наверное, знаете многое, что мы услышим лишь из вторых рук. Сейчас у нас стоит неестественная жара, а в Испании снег. Пишут, что на солнце появились какие-то новые огромные пятна, может быть, такие же пятна появились и на совести человеческой. Наверное, если бы мы встретились, то могли бы обоюдно поведать много неслыханных обстоятельств. Помнится, у Тебя предполагались весенние работы в связи с пьесой «Чучела». Всё, что Ты делаешь, нас всех живо интересует. Вполне ли поправилась милая Анна Карловна? Какие новые победы у Коки? Успокой и скажи, может быть, сведения о смерти Яковлева не отвечают действительности. Меня уже хоронили три раза, и я сам читал большие подробности похорон. Помнишь, когда написали о смерти Марка Твена, он ответил, что это сведение сильно преувеличено. Итак, напиши, а мы все шлём Вам всем наши искренние приветы.

Душевно,

       Н. Рерих

16.

20 июня 1938

Дорогой Александр Николаевич,

Прошлый раз я писал Тебе, спрашивая, неужели вести о кончине Яковлева верны, но теперь пришли все газеты, и увы, более сомневаться нельзя. Посылаю Тебе мою заметку о Яковлеве⁶¹, и, если считаешь нужным поместить её во благо,—так и сделай.

Со всех сторон только и слышишь о разных уходах от земли. Недавно мы получили сведение, что один наш боль­шой друг в Бельгии скончался. Приблизительно всё наше поколение движется к расчёту (так, кажется, говорил по­койный Серов). Читал я Твоё доброе слово о Яковлеве⁶², а также памятку Добужинского. Тем дружнее нужно дер­жаться могиканам «Мира Искусства».

Все мы шлём Тебе и милой Анне Карловне наши сердеч­ные приветы—всегда рады получить Твою добрую весточку.

Духом с Тобою,

Н. Рерих

 

 

 

17.

27 января 1939

Дорогой Александр Николаевич,

Давно не имел от Тебя весточки и даже не знаю, дошло ли моё письмо от 6-го сентября. В нем я писал, что нам так хо­телось видеть воспроизведения с Твоих работ, выставленных в Англии, а также с постановок Коки. Называю его по-преж­нему, а между тем всё это поколение уже подходит к сороко­вым годам. Много воды утекло. Читали мы Твой фельетон о «Волшебном Фонаре»⁶³. Он навеял те же мысли о многих прошедших годах и о том, какие научные достижения за эти годы обогатили человечество. Жаль только, что все эти ме­ханические нововведения мало подвинули дух человеческий. Всё-таки такого человеконенавистничества и взаимного не­доброжелательства как сейчас, пожалуй, ещё и не было от начала планеты. Каждый газетный лист приносит сведения как бы из сумасшедшего дома. И среди всех этих человече­ских смятений тем ярче и отраднее выступают те дружеские связи, которые не проржавели за целые десятилетия. Такое творится на земле, что сил не хватает сидеть вдалеке, и хо­чется приложить и опыт, и добрые намерения где-то, где они послужили бы на общую пользу. Почему-то мне вспоминается, как однажды у нас Ты по какому-то поводу взял Яремича под руку и сказал: «Мы—Гусары Смерти». Всё меньше ста­новится таких деятельных гусаров смерти. А между тем, жизнь требует жертвенности. Недавно мы порадовались, чи­тая в Твоём фельетоне о том, что несколько вещей Яковлева приобретены Люксембургским музеем, и в Париже будет его большая выставка. Как ценно слышать о каждом таком про­движении. Несколько дней тому назад я послал Тебе две моих статьи—«Праздник Искусства» (-об Академии Ху­дожеств)⁶⁴ и «Радость»⁶⁵, в которой привел Твои замечатель­ные слова об .Осеннем Салоне. В статье об Академии Ху­дожеств мне вспомнился М. П. Боткин⁶⁶, который кричал мне о том, что асе наши картины нужно сжечь. Ох, много битв бывало. Надеюсь, что эти статьи до Тебя дошли, — по нынешним временам никогда нельзя быть уверенным в ис­правности почты. Сегодня посылаю Тебе бандеролью объяв­ление о монографии, сейчас изданной в Риге⁶⁷. Также прошу издательство выслать Тебе и самую книгу. Издатели разде­лили монографию на три части, и сейчас вышла первая. Итак, среди всяких ужасов 'войны раздаются голоса и об искусстве. Может быть, эти напоминания о мирных трудах сейчас особенно нужны, как противоядие всякой злобе, вы­лезшей из всех щелей. На днях мы получили новое англий­ское издание о Греко. Мой Святослав особенно- увлекается этим мастером. Издание это хорошо и тем, что очень обще­доступно по цене. Можно удивляться, каким способом дости­гается такая доступность при 250 репродукциях. Удивляюсь, что «Последние Новости» не издали ещё следующего тома Твоих художественных писем. Конечно, и на газетных листах они приносят свою огромную пользу, но уже с готовых на­боров можно бы так легко дать их в отдельном издании, а ведь это для молодёжи было бы истинным путеводителем в понимании искусства. «Гусаров Смерти» осталось уже не так много, а таких деятельных, как Ты, и совсем мало. Непонятно, почему человечество во всех веках всегда оглядыва­лось назад, но не умело ценить настоящее. И сколько ценней­шего, таким образом исчезало. Была у меня статья «Будем Бережливы»⁶⁸. В' ней я задавал вопрос, почему люди ещё согласны иногда подумать о сохранении памятников искус­ства прошедшего, но совершенно не хотят помыслить о жи­вых памятниках искусства и не умеют создать для них — для этих живых деятелей условия, в которых их творчество могло бы дать наилучшие плоды. На днях мне попала книга Сикорского, в которой он касается той же темы. Ещё раньше и Пирогов⁶⁹ говорил приблизительно о том же и скорбно называл своих гонителей буцефалами. Человечество в этой своей расточительности к людям неисправимо. Казалось бы, в многообразной литературе часто описывались огорчения, причинённые несправедливыми, невежественными осуждениями. И, тем не менее, так было, так есть, и неужели так и будет? Тоже был у меня записной лист о том, что по какой-то одержимости люди подозревают других во всех своих слабо­стях. Приходилось слышать, что некие люди называли всех лучших деятелей своекорыстными эгоистами. Увы, мне при­ходилось слышать, как даже Третьякова ⁷⁰ обвиняли в свое­корыстии. В том же обвиняли и Льва Толстого, и многих за­мечательных деятелей. Хотелось спросить всех этих обвини­телей и клеветников: не потому ли они клевещут, что в них самих сидит та самая ехидна, в которой они обвиняют дру­гих. Вообще, должны существовать крепкие законы против клеветы, иначе молодёжь иногда совершенно теряется в своих исканиях, а тут ещё и земля потеплела, и учёные в недоуме­нии разводят руками—откуда сие. Вообще и трудное, но и замечательное время в своей стремительности, лишь бы только лететь в правильном направлении. Напиши, как Вы живёте — что у Тебя нового. Совсем ничего не слышу о Сомове. Мы все в работе, но жаль, что здоровье Елены Ива­новны нехорошо, всё сердце. Всем Вам сердечный привет от всех нас. Мысленно часто с Тобою и всегда шлю Тебе мои лучшие мысли.

Сердечно и искренно,

Н. Рерих

 

 

 

 

18.

8 февраля 1939

Дорогой Александр Николаевич,

Недавно я писал Тебе/а теперь явился один вопрос, на который мне бы хотелось получить Твой ответ. Одно изда­тельство запросило меня, не может ли оно получить Твою статью о моём искусстве в размере одного-двух фельетонов. Они обратились ко мне с вопросом о гонораре и сами стес­нялись Тебя об этом запросить. Если Ты принципиально ни­чего против не имеешь, то будь добр, сообщи мне по-дру­жески размер гонорара за такую статью. Я совершенно не в курсе парижских гонораров и не мог сказать хотя бы приблизительно о гонораре за Твои художественные письма. Но если Ты мне назовёшь цифру, для меня будет большою радостью передать её по назначению, ибо всё, от Тебя исхо­дящее, нам всем чрезвычайно близко и дорого. Вот читаем о смерти Г. Чулкова⁷¹, вспоминаю, как он приходил ко мне и какие беседы и планы происходили. Вспомнишь об одном— а это было уже тридцать лет тому назад. Вспомнишь о дру­гом — уже было сорок лет тому назад, — возникают такие сроки, которые как-то и не укладываются сразу. Как-то в га­зете мелькнуло имя Лансере, и стало радостно, что он по-прежнему работает. Имел вести от моего брата Бориса⁷²— работает по постройке большого Научного Института; Архи­тектор Яковлев, товарищ моего брата, действует по восста­новлению Царского Села. Постоянно приходится находить в разных странах имена моих бывших учеников, и надо от­дать справедливость, многие из них как-то узнают наш адрес и пишут очень сердечно. Вообще удивительно, как время и история стирают всякие ненужные вехи, и повсюду можно взглянуть глазом добрым. Была у меня такая статья под названием «Глаз добрый», посвящённая Станиславскому⁷³,— у него была эта ценная особенность, и многие артисты её отвечали. Недавно в одной книжке я читал рассказ, будто бы со слов дочери Третьякова Ирины Павловны, о том, что Грабарь⁷⁴ помогал Третьякову собирать галерею. Вот уже недоразумение, ибо Грабарь, как всем известно, появился уже после смерти Третьякова. Удивительно, откуда только бе­рутся всякие такие сведения, которые впоследствии могут лишь вносить смуту и разногласие. И ещё есть у меня один вопрос к Тебе. Сколько, приблизительно, стоит Твой костюм­ный рисунок? Один собиратель (есть ещё и такие) меня спрашивал, а я не умел ему ответить. Итак, будь добр, черкни мне по первому и по второму вопросу. Шлём Анне Карловне, Тебе и всем Твоим наши дружеские мысли.

Сердечно и искренно,

Н. Рерих

19.

14 марта 1939

Дорогой добрый друг, Александр Николаевич, Спасибо сердечное за Твоё такое славное письмо — такое оно душевное. Так как мне придётся самому указать издате­лям цифру гонорара за Твою статью, то будь добр, черкни мне, будет ли ладно, если я им назову 1000 ф. Конечно, всё это не спешно, но я люблю всегда, чтобы всё было ясно. Ма­териалы Ты найдёшь в монографии, сейчас выпускаемой в Риге. Я просил, чтобы Тебе монография была немедленно послана. Наверное, «Последние Новости» дадут о ней отзыв. В конце концов, можно несколько претендовать на «Послед­ние Новости». О книге Грабаря они дают целых три фелье­тона, а на мои три книги хоть бы одно слово. Bce-таки странно такое абсолютное невнимание. Конечно, кроме риж­ской монографии (в ней будет более ста воспроизведений) можно найти материалы и у Шклявера⁷⁵ (7 рю Валуа). Сейчас читал Твой прекрасный фельетон о Григорьеве⁷⁶. Как хорошо, что ты нашёл такие сильные и добрые слова. Гри­горьев вполне заслуживает Твою превосходную оценку, а кроме того, он был один из немногих уже остающихся участников группы «Мира Искусства». Удивительно поду­мать, сколько замечательных Художников из этой группы уже ушло. Дягилев, Бакст, Браз, Головин, Кустодиев, Трубецкой, Чехонин, Яковлев, Щуко, Борис Григорьев, а теперь ещё и Петров-Водкин. Только подумать, что уже одиннадцать силь­ных художников покинули земную юдоль. При этом все они ушли преждевременно. Как хорошо, что Лифарь⁷⁷ устраивает Дягилевскую выставку. Ведь так часто даже крупнейшая деятельность порастает травою забвения, а ведь с именем Дягилева связана целая эпоха. Я писал Шкляверу, чтобы он со своей стороны всячески помог этой замечательной вы­ставке. Я не знаю, что именно там будет выставлено, но, вероятно, кроме оригиналов будут и воспроизведения эскизов и костюмов. Где остались серовское панно⁷⁸ и моя «Сеча при                                      Керженце»?⁷⁹ В своё время они очень нравились и должны же где-то находиться. Невероятно предположить, чтобы они (шли съедены мышами в каком-то подвале. При последующих ба­летных антрепризах эти панно не выставлялись, значит, они где-то покоятся и, будем надеяться, в, сохранности. Странно подумать, сколько вещей исчезло за эти годы. Может быть, часть их вынырнет когда-то опять, но кажется, что большин­ство этих странников бесследно пропало. Я лично могу на­считать целый длинный ряд моих пропавших вещей и думаю, что на самом деле этот список гораздо многочисленнее. Когда в 1926 году мы проезжали Омск, то в местном музее к моему изумлению оказалась большая моя неоконченная картина «Строят ладьи». Я отлично помню, что она оставалась в числе многих других холстов в моей верхней мастерской. Значит, всё оттуда разлетелось. Также много картин своевольно рас­продал Арбенин⁸⁰, которого Ты, наверно, помнишь, а затем мне сообщили, что он умер. Вообще, когда в художественных словарях читаешь списки пропавших картин, то теперь они делаются совсем не странными. Можно себе представить, сколько прекраснейших картин сейчас погибло в Испании. Также из Китая приходилось слышать о непоправимом раз­рушении древних памятников. Где людская жестокость и не­вежество, а где черствая корысть способствовали бесчеловеч­ным разрушениям. Удивительно, что и в наше время среди всяких иногда курьёзных забот об охране искусства можно натолкнуться на самые невероятные грубейшие вандализмы. За последние годы пришлось видеть столько старинных кар­тин, наспех вавилонами вырезанных с подрамников. Прихо­дилось видеть останки картин, сложенных, как носовой пла­ток, протёртых по всем складкам. А тут вдруг уходит с зем­ного плана целая группа мастеров, а ведь не Скоро их заме­нит молодое поколение. Тебе показалось, что какое-то моё письмо не дошло. И сам я об этом подумал, ибо ещё в ав­густе спрашивал Тебя об условиях, на которых устраиваются в Лондоне выставки. За эти дни мы все переболели инфлюэнцой, как видно, даже в далёкие горы забирается эта непро­шенная гостья. Как хорошо Ты описал Твои семейные собра­ния, на которых третье молодое поколение уже является участниками. Значит, за исключением Коки, все прочие Твои живут около' Вас в Париже. Всё-таки, из всех городов Европы (уже не говорю об Америках), Париж остаётся самым при­влекательным для жизни. Уж если где жить в Европе, то в Париже. Конечно, тянет повидать опять и Венецию, и Рим, и Брюгге, и Амстердам, но ведь это всё будет поучительный превосходный проезд, а поселиться в Венеции вряд ли вообще возможно. Мои заметки, которые я посылал Тебе, были, конечно, для Твоего сведения, ибо во всём, что я пишу постоянно упоминается твое имя. Да и ты,  и Дягилев вписали в целую эпоху так много, что теперешняя выставка Павильон Марсан должна отзвучать, как  прекраснейшая летопись. Не­ужели Ида Рубинштейн⁸¹ опять взялась за Клоделя-за эту черную птицу поэзии? Удивительно, что в то время, когда среди более молодых французских поэтов и литераторов столько прекраснейших имён, а тут ветошь Клоделя будет занимать внимание. Читали мы о процессе Жана Кокто⁸² итак, докурился, наконец. Вот тоже пустоцвет Итак пожалуйста, черкни мне, о чем я спрашивал в начале письма, и по нашей искренней формуле прими вместе с Анной Кар­ловной наши лучшие мысли.                         

Духом с тобою,

Н. Рерих

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Письма 1—4 хранятся в отделе рукописей Русского Музея, ф. 137, д. 1468. .Частично опубликованы: Сойни Е. Г. Николаи Рерих и Север.— Петрозаводск, 1987.

² Летом 1917 года Н. К. Рерих с семьей жил в имении Реландера «Юхинлахти». Реландер К. А. О — ректор с.ортавальской семинарии, педа­гог и фольклорист.

\ ³ Речь идет о публикациях: Бенуа А. Н. Революция в художественном мире//Новая жизнь. 1917. 14 мая; Бенуа А. Н. Желательный оборот//Но­вая жизнь. 1917. 21 мая.

⁴ Зилоти Александр Ильич (1863—1945), известный пианист, дирижер. . В 1919 году эмигрировал и с 1922 года жил в США. Статья «Желатель­ный оборот» была посвящена конфликту между коллективом Мариинского театра и А. И. Зилоти, приглашенного в театр художественным руково­дителем.

⁵ Бенуа  (урожд. Кинд)  Анна Карловна  (1869—1952), супруга А. Н. Бенуа.

⁶ Рерих имеет в виду так называемую «Комиссию Горького». 4 марта 1917 г. на квартире у М. Горького на Кронверкской ул. состоялось совеща­ние художников и деятелей культуры. Присутствовало около 60 человек (председательствовал Н. К. Рерих). Обсуждались вопросы об охране па­мятников искусства, о дворцах и .коллекциях, принадлежавших царскому дому. По итогам совещания была создана «Комиссия по делам искусств», куда вошли М. Горький (председатель), А. Н. Бенуа, Н. К. Рерих (товарищи председателя), М. В. Добужинский, И. А. Фомин, К. С. Петров-Водкин, Ф. И. Шаляпин и др. Было составлено «Воззвание о сохра­нении произведений искусства» (см.: Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов —1917.—8 марта). Комиссия была узако­нена Исполкомом Совета раб. и солд. депутатов как «Комиссия по вопро­сам искусства» и Временным правительством как «Особое совещание по делам искусств». Подробно см.: Лапшин В. П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году.—М., 1983; Муратова К. Д. М. Горь­кий в борьбе за развитие советской литературы.—М., 1958.

⁷ Речь идет о реорганизации Академии Художеств. Этим вопросом также занималась «Комиссия Горького». А. Н. Бенуа был одним из авто­ров проекта нового устава Академии.

'Путятин Павел Арсентьевич, князь (1837—ум. после 1915, до 1921)—археолог, коллекционер, родственник Е. И. Шапошниковой—суп­руги Н. К. Рериха.

⁹ Летом 1917 г. в художественных кругах обсуждался вопрос об изда­нии закона, запрещающего вывоз художественных ценностей за границу. Этой теме была посвящена публикация М. Горького «Американские мил­лионы» (Новая жизнь. — 1917.—-8 июня). Горький предлагал, в частности, запретить распродажу частных коллекций. Возражая Горькому, А. Н. Бе­нуа в статье «Закрепощение художественных сокровищ» (Новая жизнь.—, 1917.—6 июня), утверждал, что «художественное произведение не при­знает границ» и опасался, что владельцы обойдут закон или начнут унич­тожать произведения искусства.

¹⁰ Сюита <Героика» состоит из следующих работ: «Ждущие», «Зелье Нойды», «Клад захороненный», «Конец великанов», «Победители клада», «Приказ», «Священные огни».

" «Соловей»—опера И. Ф. Стравинского (либретто С. С. Митусова) по сказке Г.-Х. Андерсена, впервые была показана в программе «Русских сезонов» С. П. Дягилева в Париже в 1914 году. Эскизы декораций и ко­стюмов были созданы А. Н. Бенуа, им же была осуществлена постановка. В 1917 г. руководитель бывших Императорских театров В. А. Теляковский заказал постановку «Соловья» В. Э. Мейерхольду, а декорации и ко­стюмы — А. Я. Головину, оформившему целый ряд постановок режис­сера. Стравинский, предпочитавший сотрудничество с А. Н. Бенуа, был в ту пору в Париже и не мог повлиять на ситуацию.

¹² Яремич Степан Петрович (1869—1939), историк искусства, критик, график, близкий к кругам «Мира искусства». Близкий друг А. Н. Бенуа. С 1913 г. преподавал в Школе Императорского Общества поощрения ху­дожеств, директором которой был Рерих. Автор очерка о Н. К. Рерихе. Н. К. Рерих. Пг.: «Свободное искусство», 1916.

¹³ Гамсун Кнут (1859—1952), норвежский писатель.

¹⁴ Имеется в виду С. П. Яремич.

¹⁵ С 1906 по 1917 гг. Н. К. Рерих состоял директором Школы Импе­раторского Общества поощрения художеств. После Февральской револю­ции в связи с наметившейся реорганизацией системы художественного образования Н. К. Рерих составил проект преобразования Школы в Сво­бодную Академию. См.: Рериховский вестник. 1989. Вып. 2.—Ленинград— Извара, 1991. С. 17—23.

¹⁶ Зубов Валентин Платонович (1884—1969), основатель и директор частного Института Истории Искусств (Санкт-Петербург, Исаакиевская,5), открытого в марте 1912 г. Воссоздан в 1991 г. как Российский институт истории искусств.

¹⁷ В 1917 г. состоялось 3 выставки объединения художников «Мир искусства»; две—в Москве (26.12.16—2.02.17; 27.12.17—2.02.18) и одна в Петрограде (19.02.17—26.03.17).

¹⁸ «Новая жизнь» — социал-демократическая, общественно-политиче­ская газета, в которой сотрудничал А. Н. Бенуа.

¹⁹ Опубликовано см.: Современная драматургия.—1983. № 1. С. 186— 201. Также (с исправлениями): Николай Рерих. О вечном.—М., 1991. С. 415—437.

²⁰ Провозвестие Рамакришны.—Спб.,  1914. Бхагаван Шри Ра-макришна (1836—1886)—индийский мыслитель и религиозный учитель.

²¹ Рерих Юрий Николаевич (1902—1960)—старший сын Н. К. Рериха. востоковед. О нем см.: Рериховский вестник. 1992. Вып. 5.—М.—Спб.— Извара, 1992.

²² Бенуа Николай Александрович (1901—1988), сын А. Н. Бенуа, теат­ральный художник. С 1924 г. жил в Италии, с 1936 г. — заведующий ху­дожественно-постановочной частью театра «Ла Скала» в Милане.

²³ «Последние новости»—общественно-политическая и художественно-литературная русская газета, издаваемая с начала 1920-х гг. в Париже— редактор П. Н. Милюков (1859—1943). Статьи А. Н. Бенуа стали появ­ляться в газете с 1929 г., сначала 1930-х гг. Бенуа—-постоянный сотрудник.

²⁴ Бенуа Альберт Николаевич (1852—1936)—русский акварелист, один из основателей и первый председатель Общества Русских Акварели­стов (1880), старший брат А. Н. Бенуа. С середины 1920-х гг. жил во Франции. Речь идет о статье: Бенуа А. Н. Альберт Бенуа // Последние но­вости. — 1936. — 23 и 30 мая.

²⁵ Бенуа-Хорват Камилла Альбертовна (1878—1963), дочь Альберта Николаевича Бенуа, художница и писательница; с 1920-х гг. с семьей жила в Харбине, затем в Пекине.

²⁶ Письмо из архива Музея сепии Бенуа (Филиал Государственного музея-заповедника <Петергоф»).

²⁷ Рерих Н. Твердыня пламенная. Нью-Йорк, 1933; Рига, 1991.

²⁸ Андреев Леонид Николаевич (1871—1919), известный русский пи­сатель, «особый друг» Н. К. Рериха. 29 марта 1919 г., в день открытия рериховской выставки в салоне Стринберга (Финляндия) в финской газете была опубликована его статья <Держава Рериха».

²⁹ Рерих (урожд. Шапошникова) Елена Ивановна (1879—1955), суп­руга Н. К. Рериха, автор философско-этических книг. Перевела «Тайную Доктрину» Е. П. Блаватской.

³⁰ Рерих Святослав Николаевич (1904—1993), младший сын Н. К. Ре­риха, художник, ученый-ботаник, общественный деятель. С 1934 г. жил в Индии. Подробно см.: Рериховский вестник. 1990. Вып. 3. — Ленинград— Извара, 1991.

³¹ Дризен Николай Васильевич (1868—1935), театральный критик. Вместе с Н. Н. Евреиновым основал в Петербурге «Старинный театр» (сезоны 1907, 1911 гг.). В сезон 1911 г. Н. К. Рерих оформлял для «Ста­ринного театра» пьесу Лопе де Вега «Фуенте Овехуна».

³² Рауш фон Траубенберг Константин Николаевич (1871—1935), скульп­тор. См.: А. Н. Бенуа. Памяти барона К. Рауша фон Траубенберга//По­следние новости.—1935.—16 июня.

³³ Билибин Иван Яковлевич (1876—1942), художник, член объединения «Мир искусства». В 1920—1936 гг. жил за границей. По возвращении в СССР жил и работал в Ленинграде, преподавал в Академии Художеств.

³⁴ В 1936 г. в Лондоне в Storran Gallery состоялась выставка теат­рально-декорационных работ А. Н. Бенуа.

³⁵ Браз Осип (Иосиф) Эммануилович (1872—1936), живописец. С на­чала 1920-х гг. проживал за рубежом. См.: Бенуа А. Н. Браз//Послед­ние новости. — 1936. — 28 декабря.

³⁶ Гиршман Владимир Осипович (1867—1936), московский фабрикант, известный коллекционер. См.: Бенуа А. Н. Кончина В. О. Гиршмана // По­следние новости. — 1936. — 13 ноября.

³⁷ Тагор Рабиндранат (1861—1941), индийский писатель, поэт, друг Н. К. Рериха.

³⁸ См.: Н. К. Рерих. Нерушимое. Рига: «Угунс», 1936; Рига: «Виеда», 1991.

³⁹ См.: Бенуа А. Н. Выставка Рубенса//Последние новости. 1936.— 12, 19 и 26 декабря; 1937.—2 января.

⁴⁰ Желтовский Иван Владиславович (1867—1959), русский архитектор, неоклассицист.

⁴¹ Щуко Владимир Александрович (1878—1939), русский архитектор, неоклассидист.

⁴² Щусев Алексей Викторович (1873—1949), русский архитектор, ра­ботал в не о русском стиле, стиле неоклассицизма. Для ряда его построек Н. К. Рерих создавал мозаики и живописные панно.

⁴³ Белобородов Андрей Яковлевич (1886—1965), архитектор, акваре­лист, график. С 1920 г. жил во Франции.

⁴⁴ Серов Валентин Александрович (1865—1911), русский художник, портретист. В 1909 г. написал портрет Е. И. Рерих.

⁴⁵ Рерих Н. К. Толстой и Тагор // Октябрь. — 1968.—№ 10; Рерих Н. К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 107—111.

⁴⁶ Рерих Н. К. Чурленис. 1936 г. Опубликовано: Н. К. Рерих. Зажи­гайте сердца.— М., 1978. С. 104.

38

⁴⁷ Речь идет о выставке, посвященной 100-летию со дня смерти А. С. Пушкина и организованной в Париже. См.: А. Н. Бенуа. Пушкин­ская выставка // Последние новости. — 1937. — 3 апреля.

⁴¹ Речь идет о Всемирной выставке в Париже 1937 года. См.: А. Н. Бе­нуа. Парижская Всемирная выставка // Последние новости. — 1937. — 10 и 17 июня.

⁴⁹ Речь идет о выставке работ А. Н. Бенуа в Tooth Gallery, проходив­шей летом 1937 года.

⁵⁰ Григорьев Борис Дмитриевич (1886—1939), русский художник, с 1913 г. был членом объединения «Мир искусства». См.: Бенуа А. Н. Выставка работ Бориса Григорьева // Последние новости. — 1937. — 16 июня.

⁵¹ Клодель Поль-Луи-Шарль Мари (1868—1955), французский поэт, драматург, один из создателей религиозного театра, возродивший жанр средневековой мистерии.

⁵² «Половецкий стан» — декорация Н. К. Рериха к балетной постановке «Половецкие пляски» в программе «Русских сезонов» С. П. Дягилева в 1909 г.

⁵³ Булгаков Валентин Федорович (1886—1966), личный секретарь Л. Н. Толстого. С 1923 г. по 1948 г. находился в эмиграции в Чехосло­вакии. В 1934 г. организовал в Збраславе около Праги Русский культурно-исторический музей.

⁵⁴ Рерих имеет в виду Всемирную выставку в Париже 1937 г.

⁵⁵ Скорее всего, речь идет о книге А. Н. Бенуа «История живописи всех времен и народов». Спб.: «Шиповник», 1912—1914 гг. Также перу Бенуа принадлежит: История русской живописи в XIX в. СПб., 1904.

⁵⁶ Мутер Рихард (1860—1909), немецкий искусствовед, автор «Исто­рии живописи от средних веков до наших дней».

⁵⁷ Дюнан Анри Жан (182Й—1910), швейцарский общественный дея­тель, основатель международного общества «Красный Крест» (1863).

⁵⁸ Яковлев Александр Евгеньевич (1887—1938), русский художник, член объединения «Мир искусства».

⁵⁹ Сомов Константин Андреевич (1869—1939), живописец, график, член объединения «Мир искусства».

       ⁶⁰ Лансере Евгений Евгеньевич (1875—1946), художник, график, .член объединения «Мир искусства», племянник А. Н. Бенуа. В 1930 году оформ­лял Казанский вокзал в Москве.

⁶¹ Рерих Н.К. Александр Яковлев//Рассвет (Чикаго). 1938. Рерих Н.К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 125—127.

⁶² См.: Бенуа А. Н. Скончался Александр Яковлеву/Последние но­вости. — 1938. — 13 мая.

         ⁶³ Бенуа А. Н. Laterna Magica//Последние новости. — 1938. — 31 де­кабря.

⁶⁴ ^j"" ^н' ^к' ^{Академия} художеств//Иэ литературного наследия. М., 1974. С. 88—92.

⁶⁵ Рерих Н. К. Радость//Моя жизнь. Листы дневника. № 70. 1939. Не опубликовано.

- Боткин Михаил Петрович (1839—1914), художник, коллекционер, вице-президент Императорского Общества поощрения художеств.

" Рерих. Текст Вс. Иванова и Э. Голлербаха. Художественная редак­ция А. М. Гранде. Часть 1. Издание Музея Рериха. Рига, 1939.

⁶⁸ Рерих Н. К. Будем бережливы//Зажигайте сердца. М., 1978. С. 173.

⁶⁹ Пирогов Николай Иванович (1810—1881), русский хирург и анатом.

⁷⁰ Третьяков Павел Михайлович (1832—1898), русский художественный деятель, основатель знаменитой картинной галереи в Москве.

⁷¹ Чулков Георгий Иванович (1879—1939), русский писатель.

⁷² Рерих Борис Константинович (1885—1945), младший брат Н. К. Ре­риха, архитектор-художник.

⁷³ Станиславский (настоящая фамилия Алексеев) Константин Сергее­вич (1863—1938), русский театральный деятель, актер и режиссер. Очерк под названием «Глаз добрый» в библиографии Н. К. Рериха не обнаружен.

⁷⁴ Грабарь Игорь Эммануилович (1871—1960), историк искусства, ху­дожник, музейный деятель.

⁷⁵ Щклявер Георгий Гаврилович (ум. 1970), юрист, профессор Париж­ского университета, секретарь Общества Н. К. Рериха во Франции и пред­седатель Парижского Комитета Пакта Рериха.

⁷⁶ Бенуа А. Н. Творчество Бориса Григорьева // Последние новости. — 1939. — 18 февраля.

⁷⁷ Лифарь Сергей Михайлович (1905—1986), балетмейстер, участник «Русских сезонов» С. П. Дягилева. К 10-летию со дня смерти Дягилева С. М. Лифарем была организована выставка «Русские балеты Дягилева» (март-июнь 1939). См.: Бенуа А. Н. Выставка Дягилева//Последние но­вости. — 1939. — 8, 15 и 22 апреля.

⁷⁸ В. А. Серов в 1911 году создал эскиз занавеса для постановки ба­лета «Шахерезада» в программе «Русских сезонов». В 1920-е годы работа затерялась.

⁷⁹ «Сеча при Керженце» — декоративное панно Н. К. Рериха, бывшее оформлением одноименного симфонического антракта на музыку Н. А. Римского-Корсакова в программе «Русских сезонов» 1911 года. В 1920-е годы работа затерялась.

⁸⁰ Об Арбенине сведений не найдено.

⁸¹ Рубинштейн Ида Львовна (1880—1960), танцовщица, участница «Русских сезонов». В 1929 году организовала «Труппу Иды Рубинштейн». А. Н. Бенуа был главным художником труппы.

⁸² Кокто Жан (1889—1963), французский писатель, драматург, кино­режиссер, художник. Был связан со всеми авангардистскими течениями XX века. К деятельности «Русских сезонов» С. П. Дягилева имел отно­шение с 1910 года.

СОДЕРЖАНИЕ

Н. К. Рерих ПИСЬМА К А. Н. БЕНУА Выпуск 4

Предисловие ................    5

Н. К. Рерих. Об Александре Бенуа, его славной семье, картинах, по­становках и истории искусства ...........     6

Письма Н. К. Рериха к А. Н. Бенуа .........    10

Примечания ................   36

Релакшюнно-выпускающая группа Е. В. Алексеева, А. А. Малыгин, А. С. Петров

Художник Н. Юдин

Зак. 708 309 9,4 г.